Царь стоял на просторной террасе дворца и смотрел на восход солнца с грустью. И новый день, и нежное персиковое зарево, и пение птиц не радовали его. Годы мира и процветания в стране так и не принесли мира душе, снедаемой страстями, перед которыми вся его мудрость правителя была бессильна. Да и что значит «мудрость»? Вовремя найти верных деятельных помощников, да следить, чтоб не проворовались и не возомнили о себе невесть что. Ему не пришлось бороться за трон, все сделала мать, красавица и умница Вирсавия.
Но тяжким бременем легла на душу сына история его происхождения, которую мать поведала на смертном одре. Чтобы заполучить её в свою опочивальню, царь Давид послал на заведомую гибель первого мужа Вирсавии, преданного своего военачальника Урию. Сделав его на самом деле преданным… Ужаснулся тогда Соломон, узнав, что он – дитя преступления, тягчайшего из всех…
А еще мать призналась, что никогда не любила беззубого старика Давида – в ее сердце навсегда остался смелый воин Урия, так подло загубленный царем… Уходя на смерть, Урия нежно, очень нежно простился с женой. В день его гибели Вирсавии стало понятно, от кого она понесла дитя. Соломон не был сыном царя-сластолюбца, который поверил, что ребенок родился недоношенным. Вот что скрывали золото и пурпур пышных чертогов: грязь, кровь и предательство, нераздельно связанные с высшей властью… Давид как был, так и остался в душе главарем шайки бандитов, узурпатором, уверенным в своей «счастливой звезде». Став царем, остепенился, конечно, – завел двор с затейливыми ритуалами и многочисленной челядью, окружил себя роскошью… Но, напиваясь, все порывался пуститься в пляс, смерд ничтожный!
Соломон вырос в этой баснословной роскоши, – прирожденным царевичем, а не убогим пастухом, как тот простофиля, считавшийся его отцом. Ни бегства на чужбину не довелось испытать, ни лишений, ни кровавых сражений, когда и жизнь простого лучника, и жизнь царя одинаково висят на волоске… В положенное время занял «трон отца» законным образом. Неукротимая Вирсавия, в память о горячо любимом первом муже, исторгла из уст Давидовых клятву, что сделает он ее сына своим наследником, против всех прав старших сыновей.
Лучезарно начиналось царствование Соломона. Все стелилось ему под ноги, и любое желание по счастью быстро исполнялось. Впрочем, ничего невероятного, невыполнимого Соломон никогда не желал – потому и прозвали его в народе «мудрейшим из мудрых».
И вот, подойдя к роковым сорока, он вдруг понял, что нет ничего ужаснее этого бесконечного и беспрекословного исполнения желаний. Он покорил своей воле всё и вся, а своего сердца так и не познал, и не было ему наслаждения в победах…
С невыразимым отвращением великий царь посмотрел на перстень с крупным темным сапфиром… Вот он, корень всех его разочарований! Давно уже Соломон заметил, что стоит чего-либо пожелать – любви красавицы или покорности соперника, – и перстень наливался ликующим васильковым светом, а желание исполнялось. Поначалу эта могущество радовало… Только люди, покоряясь, становились как восковые куклы, и взоры их гасли столь же стремительно, сколь торжествующе начинал сиять камень… Много ли радости обнимать очередную знойную красавицу, если знаешь, что она во власти перстня и не в силах тебе отказать?
Слава о бесчисленных женах и наложницах царя Израиля облетела весь подлунный мир, но ни одна из них не любила человека по имени Соломон… Царь исполнял любые желания своих возлюбленных, надеясь увидеть в их пустых глазах хоть искорку живого чувства, хотя бы благодарность! Осыпал драгоценностями. Разрешал поклоняться чуждым, странным богам – страну наводнили языческие идолы. Но женщины оставались покорны, холодны и сердца их – бесконечно далеки… Народ роптал, но всякий, кто осмеливался высказать протест, немедленно испытывал на себе неодолимую власть загадочного сапфира, и ропот на время затихал.
Царю стало невмоготу наедине со своими печальными мыслями. Он покинул террасу и сквозь чреду пышных залов стремительно проследовал в опочивальню, провожаемый раболепными поклонами испуганных слуг. Тоска достигла предела, и вдруг Соломон, сжав губы, резким движением сдернул с руки ненавистный перстень и спрятал его в ларец слоновой кости, окованный в серебро. И ларец, и перстень были подарками хитроумной царицы Шебы. В годы молодости Соломона, только вступившего на престол, она прибыла в Иерусалим и пыталась очаровать его и зачать сына от могущественного царя, уже слывшего мудрецом. Ибо нелегко слабой женщине удерживать власть в обширном богатом государстве. Он переспал и с ней, еще не зная о чудесной силе ее подарка. Не знала тайны и сама царица, иначе никогда не рассталась бы с дивным сапфиром! Правда, и властительница Шебы отдалась ему без любви, – лишь вынашивая свои властолюбивые планы… Ее собственной воли хватило бы на трех царей!
Не знал Соломон и того, что его потомки не одно тысячелетие будут править в южных землях, за страной Та-Кем, там, где берет начало Великая Река, а последнего из них его же подданные будут пытать и убьют в застенках …
Не знал и того, что в далеких северных землях, названных суетливыми греками Гипербореей, спустя века некая принцесса повторит уловку царицы Шебы, став самодержавно править от имени сына…
Переодевшись в простую удобную одежду, Соломон решил отвлечься от печали старым дедовским способом: отправился на охоту. Как ни странно, перстень не имел власти над зверями – схватка с ними была опасной и честной, а победа – пьянящей, неподдельной. Охота не удалась, загонщики упустили вепря, но царь не стал никого наказывать и отослал приближенных, не в силах видеть их перекошенные от страха лица.Он бродил в зарослях, росших на подступах к городу по склонам высоких холмов, и наслаждался минутами свободы. Что-что, а трон редко их предполагает, вернее, не предполагает вовсе. Если, конечно, ты – царь, а не тупой бездельник, способный лишь обжираться на бесконечных пирах да предаваться похоти в душном сумраке опочивальни. Тем ты и отличаешься от простых смертных. И никакой тоски не должно быть в твоей душе, исполненной мудрости. Однако печаль вновь стала овладевать сердцем, сообщая мудрости подлинное величие…Вдруг среди щебета птиц Соломон различил звонкий голосок, напевавший нехитрую мелодию. Тоску как рукой сняло: ее вытеснило привычное возбуждение от предстоящего знакомства с новой женщиной. Влюбчивый царь совсем забыл, что перстень, его главный помощник в таких делах, остался во дворце на дне шкатулки…За кустами, покрытыми яркими розовыми цветами, Соломон увидел девушку, плетущую венок из белых лилий – рыжие кудри скрывали лицо, но опытному сердцееду не было нужды рассматривать его. Ему и так стало ясно, что девчушка чудо как хороша! Заслышав шорох, незнакомка оборвала пение и обернулась: на царя полыхнули зеленым огнем ее огромные от испуга глаза. Но перед собой она видела простого охотника, ласково ей улыбавшегося, и страх сменился растерянностью. Предчувствия не обманули Соломона: второй такой красавицы было не сыскать во всем Израиле, славном прелестью жен!– Что ты делаешь здесь, милая, и как зовут тебя? Не волшебница ли ты, лишающая мужей разума своим пением?– Имя мне Суламита… Я стерегу здесь виноградник братьев моих… – девушка потупилась, робко и вместе с тем лукаво взглянув на красивого, статного мужчину, такого приветливого и обходительного. Ей тоже хотелось знать имя любезного охотника, но неприлично девушке задавать вопросы мужчине.Как он был непохож на сельских парней, сразу норовивших прижать ее в укромном месте. Сердце юной девушки во все века живет ожиданием любви… Но – любви, а не грубых приставаний!Незнакомец присел рядом, и беседа легко и свободно потекла дальше, словно ручеек у их ног… Лицо Суламиты светилось жарким румянцем, и никогда, ни единожды в жизни своей Соломон не видел столь искреннюю приязнь в глазах женщины, столь радостную надежду! Лилии в ее венке казались драгоценной короной, и царь забыл, что перед ним – простолюдинка… Забыл о том, что и он в ее глазах вовсе не великий царь, которого мудрено было узнать без пышных одеяний, а простой охотник. Между ними зарождалось подлинное большое чувство! Ему сердца покоряются по доброй воле…
Встреча эта породила многое – и в душе царя, и в судьбе Суламиты. Но главным остались бессмертные строки, настолько прекрасные, что они вошли в число священных книг – они, воспевающие плотскую любовь! Так поэтично никто – ни до, ни после – не говорил о земной всепоглощающей страсти. Описал Соломон и свою страсть, и любовь Суламиты к простому человеку, в образе которого явился к ней. Несравнимой оказалась та любовь с холодными ласками жен царского гарема… Описал противу всех религиозных канонов – особенно христианских, с их умерщвлением этой самой плоти… Впрочем, о христианах в ту пору слыхом не слыхивали. Идо сих пор признают люди, что «всё состояние мира не стоит того дня, в который дана эта книга»…
Однако не все были так беспечны и влюбчивы. Пока царь самозабвенно искал каждую свободную минутку для уединения с юной возлюбленной или хотя бы для посвящения ей пары вдохновенных строк, кое-кто не дремал – ведь Соломон напрочь забыл, когда последний раз брал в руки ненавистный перстень. А кое-кому эта реликвия не давала покоя… И вот этому «кое-кому» царь доверил управление Израилем, пока любовная горячка отвлекала его от государственных дел. С некоторых пор странные и страшные видения одолевали первосвященника израильского Авиафара. Словно чей-то тихий гнусавый голос нашептывал ему: «Завладей перстнем, он подарит тебе трон… Ты же всегда мечтал о безраздельном владычестве… Негоже кланяться царю легкомысленному, одним утехам любовным предающемуся, забывшему о своем народе! Вспомни, как процветала страна при Судьях Израилевых…» Нынешнее процветание в расчёт не принималось. И почему именно перстнем надо завладеть – тоже было непонятно. Зато крамольные мыслишки сладостно обволакивались туманом «радения о народе»…А пуще всего не мог Авиафар забыть, как, едва вступив на престол, Соломон отрешил его от сана священнического. За дружбу с Адонией, старшим сыном Давидовым. Молодой царь приказал убить брата… А ведь ему, как старшему, должен был достаться трон! Потом, правда, вновь приблизил, сделал ближайшим сановником, но жгучая обида осталась.Не узнавал себя первосвященник в отполированных серебряных зеркалах, не мог понять, откуда взялся этот красный блеск в воспаленных глазах… Куда делось его благочестие и степенность? Злоба пополам с честолюбием душила, затмевала разум. И решился наконец Авиафар!Вроде как для важных государственных дел явился он в царские покои – высокий и тощий как жердь, опираясь на богато изукрашенный самоцветами посох. Когда слуги сказали, что царь, как всегда, на охоте, – расположился там, сказав, что будет дожидаться повелителя столько, сколько понадобится. Знал, что царская охота, возвращаясь, великий шум производит и суету. Отослав слуг, бросился к ларцу драгоценному, а голос все зудел в ушах: «Вознесись на вершину, как достойнейший и мудрейший! Что тебе этот сын разбойника-выскочки, позавчерашний смерд? Да и сын ли? Ведь люди всякое говорят… И яркой, нестерпимой молнией:Приди с перстнем к смрадным огням Геенны, там поймёшь, что делать!» Было непонятно: кто-то нашёптывает или это свои мысли мечутся в одуревшей от властолюбия голове подобно тушканчикам по тесной клетке?Есть!! Перстень лежал на самом дне шкатулки, между жемчугами и смарагдами, ярко и тревожно мерцая синим пламенем. Авиафар выхватил его дрожащими от нетерпения руками – словно трепет сладострастия охватил почтенного первосвященника!Но внезапный легкий шорох за спиной заставил обернуться. В ужасе преступник смотрел на Соломона, тайком вернувшегося с любовного свидания. Царь тщательно скрывал ото всех свою тайну – знал, что несдобровать Суламите, если узнают о его благосклонности к ней. Украдкой покидал на охоте свиту и мчался к возлюбленной, пылая желанием хоть на час увидеть ее! Знал Соломон, мудрейший из мудрых, что между многочисленными женами уже идет полная интриг война. За будущее их сыновей. За будущее их богов-идолов. Это ведь только Единый Бог не знает ни прошлого, ни будущего, пребывая в Вечности, а божки нуждаются в помощи человеческой. Сколько их уже сгинуло бесследно из памяти людской!Мрачным огнем зажглись глаза Соломона: все ему стало ясно при виде роющегося в ларце Авиафара. Кликнув стражу, приказал схватить изменника. Многие грехи царь милостиво прощал людям, но только не предательство! Помнил он о судьбе Урии…
После скорого суда Авиафар, еще вчера облеченный властью правителя Израиля, был изгнан из пределов страны, и никто не имел права дать ему пристанища. Наваждение покинуло его, покинули и силы… Бывший первосвященник не смог внятно объяснить своего поведения – лежал бессловесной тряпкой у ступеней трона и даже не молил о пощаде. Лишенный пышных одеяний, в жалком рубище пришел он, шатаясь и стеная, к ущелью, где жители Иерусалима жгли отбросы – «Геенной огненной» прозвали то смрадное отвратительное место. «Приди к Геенне» – билось в мозгу… Там открылась ему щель среди скал, и решил Авиафар спрятаться в недрах земных, чтобы не стать добычей диких зверей – они пока страшили больше голода. Ибо страшным было наказание, назначенное предателю, – лучше бы побили камнями.Далеко вглубь уводил неведомый лаз. Полз несчастный из последних сил, а вослед ему доносился вой волков… Полз, пока не попал в необъятную пещеру: стены и своды ее терялись во тьме, а у огромного очага сидело в кресле странное существо, закутанное в черный плащ. Лишь из-под капюшона блеснули красными искрами налитые кровью глаза – словно угли, тлеющие в золе…– Ты не выполнил моего приказа, раб… – прошелестел знакомый гнусавый голос. – Но отныне ты останешься со мной и будешь служить мне! Нарекаю тебя Серым Мастером, дабы помнил ты, как пришел сюда презираемым изгнанником в сером рубище, и кто – единственный! – не отверг тебя. Я верну тебе молодость, открою тайны, дам могущество, о котором ты и мечтать не смел. Но рано или поздно ты должен добыть для меня перстень с Сапфиром!И склонился обессиленный Авиафар, и прежняя жизнь померкла в памяти его, и забыл он земное имя свое…А чудесный перстень подарил царь возлюбленной своей, чистой сердцем Суламите. Не открыл он ей тайны, и след сокровища затерялся на многие годы среди людей подобно капле драгоценной влаги в море песка…