Шатаясь по Вечному городу и забредая то и дело в кафе и ночные клубы, троица к утру добралась до отеля и бросилась отсыпаться – хоть пару часиков. Работа предстояла нешуточная.
Когда продрали глаза и спустились в лобби позавтракать – там уже нарезала круги известная особа, якобы запавшая на княжеский титул. Как всегда, расписанная «под хохлому» и струящая невыносимо крепкие ароматы. Даже непонятно было, где же она такие крепкие духи достает? Но раздражали не только духи: сегодня в ход пошел «образ простушки», достав всех окончательно.
– А я вчера все думала, вы появитесь! А вы бросили бедную девушку на произвол, я чуть с ума со скуки не сошла! С моими-то спутниками каши не сваришь, там нафталин сплошной! Ха-ха-ха! Они – представляете! – кипятильники с собой привезли! И свою водку с сервелатом и консервами. А одеваются так, что по улице рядом идти стыдно: чесслово, лучше уж в лаптях, с караваем наперевес и в кокошниках! Представляете моих мужичков в кокошниках?! Хо-хо-хо! Давеча по пять раз к шведскому столу подходили – впрок наедалися. Одно слово: «советские командировочные»! Чемоданы шмотками набивают – ничё уже не влазиит ! Сельпо-сельпом, а туда же, в Евросоюз приехали! Хи-хи-хи.
Ни с того ни с сего, у «евросоюзной дивы» вдруг прорезался какой-то краснодарский говорок. По ее игривым интонациям выходило, что Данила уже просто обязан был если не жениться, то хотя бы отвести бедную тоскующую девушку сначала в дорогой бутик, а потом – в фешенебельный ресторан. Ну, и поход в театр не помешал бы! На эту тираду князь, еще путавшийся в сленге, отреагировал своеобразно: тихо спросил у Насти, что такое «не-вла-зи-ит»? Минерал или диагноз?
Недоспавшие друзья вяло отнекивались и ссылались на пресловутые «дела». Но заторможенность прошла, как только Никита заметил быстрый взгляд, брошенный «феей московского метрополитена» на его руку, протянутую за солонкой. И тут же почувствовал, как отчаянно «играет» камень. Даже детская обида кольнула: все смотрят на таинственное кольцо, а и его, такого – ух! – не замечают вовсе. Даниле, небось, в глаза глядят «с интересом», а ему – лишь на руку зыркают… Впрочем, эта Лилечка Даниле не только в глаза смотрит. Всего взглядом общупала!
Но – щелчок тумблера, и программа поменялась: простушку сменила интеллектуалка. Лилия вдруг заговорила совсем по-другому, со щемящей грустью.
– А я так мечтала о встрече с Вечным городом, когда летели – сердце ныло… Рим… Все дороги и вправду ведут к тебе. Вот и моя дотянулась, и, смежив веки, я с грустью думаю: ну как не пенять судьбе, что не все здесь оканчиваются навеки…
– Черт, что она за человек? Маску сменяет маска! – прошептал Данила изумленной Насте, которую кольнуло недоброе предчувствие: «а… человек ли?»
Однако пресловутые «дела» не ждали. Скомкав завтрак, пришлось откланяться. Вдогонку им несся художественно исполненный «плач Ярославны»: интеллектуалку вновь сменила простушка. Публика вокруг уже откровенно улыбалась, глядя на их общение.
В Ватикане их долго вели величественными коридорами, пока у высоких резных дверей не приказали подождать. Предупредили, что надо дождаться падре Микеле. Скоро к ним вышел маленький седенький старичок, в котором Данила узнал того библиотекаря, что жутко напрягся пару лет назад, когда молодой аспирант получил в своем заказе не тот манускрипт… Почтенный архивариус переводил взгляд с одного свалившегося ему на голову «кардинальского протеже» на другого. Глаза его серыми тусклыми рыбами плавали за толстенными стеклами очков в роговой оправе, лишь изредка слегка поблескивая. Черная сутана была старенькой, заношенной и слегка порыжевшей на сгибах.И вдруг он вздрогнул, побледнел, заметив на пальце Никиты перстень: парень опять забыл повернуть его камнем внутрь. Старик склонил голову, паучьи лапки стали судорожно перебирать кипарисовые четки. По следующему пытливому взгляду Данила понял, что его вспомнили . Наконец страж библиотеки пришел в себя и, сгорбившись еще больше, кивнул головой, приглашая визитеров следовать за ним. В хранилище падре Микеле немедленно отослал всех помощников и вдруг обратился к Даниле на довольно приличном русском. Ребята остолбенели!– Я прошу прощений за мой язык, но так будет наиболее поньятно всем. Моя мать была родом из Россия, она оказалась в Италии после golpe… переворота… No-no-no! Не этого, недавнего, после которого не стало Совьетов! Того, ужасного, когда не стало Империи… Я до сих пор что-то помню по-русски! – и вдруг, без всякого перехода: – Вы пришли, чтобы получить некоторых знания об этой ре-лик-вии? – падре ткнул сухоньким пальчиком в сторону перстня, который светился спокойным синим огнем и не выказывал никакой тревоги, словно узрел доброго знакомого. Данила, понимая, что шифроваться бессмысленно, вынул серебряный футляр и почтительно ответил:– Да, падре, нас интересует такой же футляр с манускриптом. И судьба остальных Предметов…– Excuse me… Я прошу прощений… – патер продолжал говорить по-русски, иногда помогая себе английскими словами. Он, очевидно, полагал, что так его скорее поймут соотечественники.– …но прежде вам необходимо совершить… so to speak… один обряд. Я чувствую, что камень не раскрылся полностью… Мы, оказывается, это чувствуем… Хотя за всю мою долгую жизнь я никогда не видел ни одной реликвии… – старичок пожевал губами и, тяжело вздохнув, проговорил:– Следуйте за мной, только джовинетта пусть накинет на голову свой красивый… скарф. Все должно быть… как это… по наука! – впервые на лице его мелькнула бледная улыбка. Так в духовке светятся печеные яблоки.«Очевидно, это так «они» шутят, – подумала Настя на удивление спокойно. – А Знающие прячутся не только в Алтайских горах… Хорошо, что я догадалась эту косынку повязать! Но как же еще: в Ватикане, женщине – да простоволосой?!»Архивариус подошел к резной дубовой панели и нажал одну из завитушек: панель медленно отъехала в сторону. Открылся ход, в глубине которого мерцал слабый свет. Стертые каменные ступени уводили куда-то вниз… Вновь Насте показалось, что она уже где-то видела эту картину… В ушах словно зазвучала еле слышная музыка… «Та-ак, вот уже и глюки пошли. Нет, никакие это не глюки: вон, Никитушка тоже головой мотнул, словно отгоняя что-то! И взгляд такой растерянный…» – Настя вдруг ощутила озноб: в подземелье, куда они стали спускаться, стоял нешуточный холод. Казалось, температура падала с каждым шагом.Ступени привели в некое подобие пещеры с очень низкими сводами. Все вокруг было заставлено горящими свечами, так что света было даже слишком много. В трепетных язычках пламени ребята увидели на небольшом возвышении простой саркофаг, грубо вытесанный из камня – должно быть, известняка. Только перстень здесь будто с ума сошел – просиял яркой синей звездой и зашелся в импульсах! Патер с трудом опустился на колени возле изъеденного временем камня и тихо проговорил:– Fall on your knees… Склонитесь, дети мои! Вы находитесь в сердце Ватикана и всего христианского мира: перед вами гробница Святого Петра… Сын мой, положи руку на сюда… – падре обратился к Никите. – Don’t worry… Не бойся, так надо.Взволнованный богатырь опустился на колени и положил огромную ладонь на схематичное изображение рыбы, выбитое в камне, – полностью закрыв его. Ледяной холод так пронзил руку, что Никита инстинктивно отдернул ее, и… вдруг перстень ослабил хватку и сам скатился с пальца… Сапфир своим сиянием затмил блеск свечей, а на бледном золоте оправы вдруг проступили какие-то знаки, напоминающие иероглифы с серебряного футляра, что мгновенно заметил острый взгляд Данилы.Лицо старика библиотекаря преисполнилось торжественности, он смотрел на реликвию и шептал молитву… Когда сияние перестало пульсировать, ребята услышали голос, говоривший, – вот странно! – совсем без акцента:– Теперь Камень обрел полную силу и власть над тем, кого владелец хочет подчинить своей воле. Но пользоваться этим надо крайне осторожно: можно сломить человека и лишить его разума, что есть большой грех. Пути Господни неисповедимы, но если возжелать Зла, Реликвия может воспротивиться и убить своего хозяина. Вам, неопытным, лучше вообще не прибегать к ее силе без крайней нужды!Архивариус подполз на коленях к саркофагу, с великой осторожностью взял кольцо, – камень продолжал нестерпимо сиять, – и попытался рассмотреть проступившие знаки. Довольно долго он шевелил губами и вертел Реликвию – по стенам плясали васильковые «зайчики». Наконец он кашлянул и произнес:– Тут написано… Как это будет по-русски… «И каждый пребудет во власти моей»…– Мне кажется, падре, лучше перевести как «всякий», – воскликнул Данила, глядя через плечо монаха на затейливую вязь. Литературный дар не дал ему промолчать. Азарт ученого заставил забыть обо всем: и где он находится, и что в этом месте нельзя громко говорить. Фра Микеле бросил на князя полный одновременно и строгости, и симпатии:– Ш-ш-ш… silentio… тише, сын мой! Возможно, ты прав… Что бы сии слова означали? А, конечно, это же о власти Сапфира… Но все – потом… – и старик, поцеловав перстень, протянул его Никите, все еще стоявшему на коленях.В полном молчании парень принял удивительный предмет, слегка улыбнулся и надел его на безымянный палец, решив идти по этому пути до конца. Перстень вновь пришелся впору, еще чуть-чуть, и камень бы заурчал от удовольствия! Наверное, он тоже успел привязаться к хозяину… Сияние стало меркнуть, словно камень успокоился в надежных руках.«Теперь бы выбраться отсюда, что-то трудновато дышать…» – не успел Никита подумать, как тотчас же старик, кряхтя, поднялся с колен, обронив: «Здесь нельзя долго находиться!»«Интересно, это на самом деле нельзя или… сапфир магический ему приказал?» – думал Никита, поднимаясь по ступеням и украдкой стиснув ладонь Насти. Ему, прошедшему ад Чечни, тут вдруг потребовалась поддержка, ибо к чудесам, или к тому, что мы считаем таковыми, невозможно привыкнуть – всякий раз они до предела изматывают нервы…
В архивах перевели дух… Отец Микеле, не спрашивая ничего, отлучился куда-то и вернулся со шкатулкой, в которой хранился свиток – тот самый, однажды уже выданный Даниле по ошибке засмотревшегося на него служки. Данила сел переписывать иероглифы, а Настю с Никитой патер отправил на небольшую экскурсию по библиотеке Ватикана: ему лапшу на уши, – что, мол, они «великие научные работники», – вешать не надо было. В провожатые дал того самого молодого клирика, что пал под чарами красоты Данилы. Бедный Никита и тут усмотрел влияние перстня: стоило только ему слегка заскучать среди непривычного обилия книг, как пожалуйста – развлекают! Еще чуть-чуть, и парень даже влюбленный взгляд Насти счел бы «вмешательством таинственных сил»! Но до такой глупости дело не дошло, тем более что девушка заметила со смешком:– Что, воин, надоели книжки? Вот если б тут солдатики оловянные на полках стояли…– Так они ж все нерусские, книжки-то! Чего мне с ними делать? – вывернулся сметливый «боец невидимого фронта». – Кстати, Насть, скажи, а почему на гробнице была выбита рыба? Я ожидал там увидеть хотя бы крест… Они что, так вот шифровались, первые христиане?– Нет, крест стал символом христианства не сразу. Понимаешь, это для нас теперь довольно отвлеченный образ: человек на кресте, а тогда это было орудие позорной и очень жестокой казни: человек медленно умирал от удушья… А рыба – по-гречески «ихтис» – это понималось как аббревиатура, или акроним имени, по-гречески, разумеется: Иисус Христос Божий Сын Спаситель… Ладноладно, вижу, ты уже на «акрониме» скис, грузить больше не буду! – и смущенный Никита в который раз подивился, что такая умная и красивая девушка полюбила его – дубину стоеросовую!Долгими переходами взволнованный юный монах, исподволь бросая пламенные взоры на русского богатыря, привел ребят в Собор Святого Петра. Ну, что делать, обет – обетом, а природа – природой!Когда они вынырнули из-за неприметной дверцы, то ахнули: казалось, под куполом ходят облака – таким он был высоким! Гиды водили немногочисленные группы туристов, и клирик попытался что-то рассказать о храме, но его итальянский не вызвал никакого понимания, а английский был доступен только совершенно неинтересной Насте, так что попытки «охватить аудиторию» быстро сошли на нет.Потом их провели по знаменитым залам Ватикана. Закаленная музеями Настя не уставала восторгаться, а ее спутник быстро устал, утратив способность вообще что-либо воспринимать. Только в Сикстинской капелле открыл рот от восхищения, шепнув Насте:– А тебе никого эти черти не напоминают? Странно, вон, смотри: вылитый барнаульский Петро! Только не живой и настоящий, а тот фуфель поддельный, что явился тогда на квартиру, – «ни клят, ни мят…» Ты же обратила внимание, что между ними была разница?– Да, похож… А этот – смотри, смотри! – ему бы рыжие волосы и – ваша подруга Лилечка, как она есть!Торжественная обстановка помешала Никите прыснуть со смеху: а Настя-то ревнует! Сердце затопила нежность… Шутки-шутками, но ребята, покидая зал, долго не могли избавиться от ощущения, что черти провожали их налитыми кровью взглядами…Долго продолжалась экскурсия, и все равно, когда алчущие культурных благ вернулись к Даниле, тот еще только входил во вкус дебатов с отцом Микеле по поводу трактовок перевода загадочного языка оригинала… Почтенный архивариус оказался видным лингвистом и автором многих научных трудов, помнил наизусть массу всего и блистал недюжинной эрудицией! Потому-то с такой легкостью и прочел знаки, проступившие на кольце!А еще он помнил приказ кардинала-диакона: тщательно выяснить происхождение этого странного русского, хранителя Реликвии. Одновременно огромного, словно Балу, и гибкого, как Багира. У одинокого старика дома хранилась на русском языке «Книга джунглей» Киплинга. Потрепанная, изрисованная детскими каракулями. Ему эту книжку на ночь читала мама…Видимо, что-то в этом джовинетто очень серьезно заинтересовало Его Высокопреосвященство… И не что-то, а именно – его происхождение. Как странно…