Шершавый шумно поскреб тыльную часть руки, покрытую заскорузлой кожей. Высохшие, ороговевшие чешуйки при этом издали характерный звук, за который он и получил свое прозвище.

Тяжело вздохнув, Шершавый коротко бросил в смартфон:

— Да, слушаю!

— Алло, Виталик? Это тебя Репин беспокоит!

Шершавый тяжело, с ненавистью, засопел в трубку. Он явственно представил себе холеную, гладковыбритую физиономию своего бывшего начальника цеха. За два года, прошедшие с момента катастрофы, тот успел стать полноправным и единовластным хозяином Химического завода. Кроме того он раздобрел и стал прямо-таки лосниться от распирающего его изнутри чувства собственной исключительности и успешности.

— Виталик, ты меня хорошо слышишь? — ласково поинтересовался Юрий Петрович.

— Тебе прекрасно известно, что по твоей милости я уже давно не Виталик, а Шершавый! — зло процедил тот отсутствующими губами.

— Я всегда говорил тебе, что пьянство не доведет до добра. Но ты же упорно не хотел меня слушать, — отечески пожурил его Репин. — Но я, собственно, совсем по другому поводу хотел с тобой побеседовать. Виталик, ты там никак спьяну головушкой приложился обо что-то очень твердое? Что за исковое заявление ты закинул в суд?

— Ну, ты же не хочешь брать меня к себе на завод по-хорошему! Значит, возьмешь по-плохому! — издевательски расхохотался Шершавый.

Неожиданно его смех перешел в хриплый кашель, который ему долго не удавалось унять.

Эту минутную паузу Юрий Петрович использовал для того, чтобы собрать воедино весь запас ненависти и презрения, который у него был в наличии.

— Послушай сюда, ничтожество! — принялся он цедить, капля за каплей, желчь на измученный мозг Шершавого. — Будем считать, что я услышал твои унизительные мольбы о трудоустройстве. Хорошо, я готов взять тебя на работу.

— А не врешь? — недоверчиво спросил Шершавый. — Ты всегда обманываешь, обманешь и на этот раз.

— Нет, на этот раз все будет по-честному, — искреннее заверил его Юрий Петрович с болью в голосе. — И знаешь почему? Да, потому что я возьму тебя в качестве обитателя террариума, где ты будешь изображать человека-крокодила! Надеюсь, я доходчиво излагаю свою точку зрения по поводу перспектив твоего трудоустройства? Если нет, то мне придется изъясняться более прямолинейно. Виталик, твое место в цирке уродов! Но я, к сожалению, не планирую в обозримом будущем размещение на территории завода шапито!

Шершавый напряженно молчал. То, что он только что услышал, не могло относиться к нему. Потому что это было настолько подло и несправедливо, что такого просто не могло быть! С другой стороны Репин сказал, то, что сказал.

Услужливая память тут же выдала несколько подходящих случаю поговорок. «Слово не воробей — вылетит, не поймаешь», «Слово разит острей меча» и «За базар ответишь»! Но все это было не совсем то, что нужно.

Шершавому просто необходимо было что-то сказать, чем-то ответить на уничижительное хамство Репина. На его ничем неприкрытый вызов. Следующая реплика должна была быть его — Шершавого. И прозвучать она должна была мощно и убийственно, в противном случае, лучше было вообще ничего не говорить. Не разевать свою жуткую пасть и тупо молчать в тряпочку. Но это означало бы только одно — что Шершавый ничем не отличается от загнанного в стойло бессловесного скота. Который все безропотно снесет и стерпит.

Можно, конечно, было разразиться визгливой и гневной тирадой, типа, — сам дурак! И до хрипоты доказывать Юрию Петровичу Репину, что он подонок, каких свет не видывал. Но тот и сам прекрасно знал все это, без подсказок какого-то там несчастного урода Шершавого. До которого ему решительно не было никакого дела. Другой вопрос, что Репин никогда, нигде и никому не признается в этом. И себе самому в том числе.

Между тем, пауза затянулась до неприличия долго.

— Ну, что замолчал, язык проглотил? — поинтересовался Юрий Петрович голосом, в котором явственно сквозили издевательские нотки.

— Я убью тебя, подлая тварь! — зарычал Шершавый. — Прямо сейчас приеду к тебе на завод и убью тебя!

— Ой, ой, как страшно! — визгливо расхохотался Репин. — Можешь начинать убивать меня прямо сейчас. Я разрешаю! Более того, чтобы облегчить тебе задачу, я даже специально задержусь на заводе.

Шершавый тяжело сопел в трубку, и благоразумно хранил молчание.

— Что заткнулся, кишка тонка? — провоцировал его на очередной всплеск неконтролируемых эмоций Репин. — Ты полное ничтожество, Виталик, как и всякое быдло, мнящее себя крутым мужиком! До тех самых пор, пока дело не доходит до конкретики. Одно дело воздух угрозами сотрясать, и совсем другое приводить их в исполнение! Тьфу, на тебя, Виталик!

Шершавый отнял вспотевший смартфон от изъеденного кислотой уха. Сказать, что он взбешен, было не сказать ровным счетом ничего. Степень его ярости зашкаливала, а температура перегревшегося мозга вплотную приближалась к точке кипения.

Он еще некоторое время тупо смотрел на смартфон. У него шевельнулось сильное желание со всего маху швырнуть его об стену. И, таким образом, выместить хоть на ком-то свою злость. Но он подавил в себе это чувство. Дрянной китайский аппаратик был здесь совсем не причем. А тот, кто был причем, только что подписал себе смертный приговор.

Для того чтобы добраться до Репина и спросить с него за свою загубленную жизнь, за все унижения, нужно было, чтобы тот, как минимум, оказался в пределах досягаемости. Шершавый еще не знал, что именно сделает с этим низким человеком. Но то, что это будет нечто из ряда вон выходящее и подлинно ужасное он не сомневался ни на мгновение.

Самое простое, что всплывало в его воспаленном воображении — это сделать из Юрия Петровича Репина еще одного Шершавого. Так сказать, по своему образу и подобию. Благо все для этого мероприятия имелось на Химическом заводе в немалых количествах. Оставалось лишь руки приложить.

Но у этой в высшей степени перспективной идеи был один существенный минус. Тот жиртрест в которого, к этому времени, превратился Репин мог просто не выдержать нестерпимой боли от чудовищного ожога кислотой. А в планы Шершавого не входило столь быстро лишиться общества этой знаковой для него фигуры.