Часть 1. Ненавязчивый вин-дит

*

В конце апреля 1996 года сразу два человека независимо друг от друга назвали Виктора Кларкова волшебником. Сначала Айрис – подруга, к словам которой он привык прислушиваться – причем она сделала это дважды. А потом еще один знакомый, которого Виктор не видел лет десять, и, как говорится, семена любопытства и тревоги попали на благодатную почву… Мысль о том, что за этой бессмыслицей что-то скрывается, буквально преследовала его.

Даже если бы речь шла только о мнении Айрис, одного этого было бы достаточно для озабоченности. Виктор прекрасно понимал, что можно придумать тысячу вполне правдоподобных причин, заставивших подругу сказать: "Волшебник". Например, на дворе установилась отличная погода, или книга, которую он посоветовал прочитать, оказалась удачной, или подруга, наконец, поняла, что он способен рассмешить ее при любых обстоятельствах, и прочее, и прочее… Но неприятный осадок все равно бы остался – Айрис просто так словами не бросается – это он хорошо знал.

Виктору, человеку бесконечно далекому от влияния эзотерических сект, открыто высмеивающему моду на предсказания астрологов и отрицающему существование кармической зависимости, трудно всерьез относиться к подобным заявлениям, но… Виктор не мог бездумно отмахнуться от предположения, сделанного столь разными людьми, только на том основании, что оно выглядит ненаучным, неправдоподобным и экстравагантным. Это было бы легкомысленно и недостойно настоящего исследователя, к числу которых, как надеялся Виктор, он принадлежит.

Да и что это за обвинение такое странное – ненаучность? Современные ученые – постоянный объект насмешек Виктора – слишком мало еще знают об устройстве Мира, который он привык называть Главной реальностью, чтобы квалифицированно судить о достоверности подобных заявлений. Да и то, что знают, наверняка трактуют слишком по-своему – коряво, обрывочно, нудно и поверхностно, словом, неверно. Виктор считал, что материализм давным-давно себя изжил, и цепляться за его догмы, значит, добровольно убивать в себе исследователя. А виноват во всем принцип Оккама. Большей гнусности мысль человеческая еще не порождала…

*

Тот день врезался в его память навсегда. И это само по себе было достойно удивления. Прежде за ним не замечалось привычки вести дневник или придавать особое значение фактам личной биографии, он никогда не считал себя важной фигурой, не верил в предопределенность судьбы. Но прошла неделя и, совершенно неожиданно, он в мельчайших подробностях вспомнил разговор с подругой.

И как сидел на работе за компьютером, погруженный в созерцание электронной таблицы, и как его позвали к телефону, и как он удивился – Айрис не любила звонить сама, а если ее заставляли обстоятельства была кратка и конкретна. На этот раз Виктору показалось, что она забыла придумать предлог. По крайней мере, если повод и был, то до него разговор не дошел. Не удивительно, что говорил он, а подруга, по обыкновению, внимательно слушала. Ничего существенного его монолог не содержал – обычный поток легкомысленных хохм, ему всегда нравилось слушать, как она смеется.

"Ты у нас настоящий волшебник", – неожиданно сказала Айрис, и ее слова повисли в воздухе, настолько ни к месту, нелепо и бессмысленно они прозвучали. А может быть, это было и не утверждение, а так – обмолвка.

Виктор помнил, что слова эти оставили его равнодушным, словно речь шла о ком-то другом, ничто в нем не шелохнулось и не отозвалось. Можно сказать, что он пропустил столь лестную для себя оценку мимо ушей, не обратил внимания. И не такое слышали! Но прошло еще два дня и подруга повторилась. На этот раз Виктор всполошился.

Надо сказать, Айрис крайне редко говорила что-то просто так, настолько редко, что Виктор, как ни старался, так и не смог припомнить, слышал ли он когда-либо из ее уст необязательный треп. Наверное, такое случалось – она ведь только женщина и, естественно, время от времени произносила слова и целые фразы… Глупо было бы ожидать, что каждый звук, издаваемый ею, с неизбежностью наполняется глубоким философским или символическим смыслом. Пожалуй, такое утверждение было бы чересчур смелым. Виктор это понимал, просто ему в голову, как он ни старался, так и не пришло ни одного убедительного примера ее пустословия. Мистика какая-то…

Поразмыслив, Виктор понял, что должен быть бесконечно благодарен Айрис. Бессмысленная, вроде бы, фраза помогла ему понять очень важную вещь – занимаясь нуль-транспортировкой, исследователь не может закрывать глаза на собственную персону. Физики-экспериментаторы знают, что на результаты опыта существенное влияние оказывает прибор, с помощью которого проводится измерение. Обязательно возникает причинно-следственная связь между объектом и субъектом. В данном случае, таким прибором является человек, взявшийся реализовать нуль-транспортировку. И может так случиться, что если он не станет анализировать свою жизнь, идеи и помыслы, то и успеха ему не добиться.

*

За те десять лет, что Виктор посвятил реализации нуль-транспортировки, ему не часто приходилось слышать в свой адрес теплые слова. Напротив, поскольку его преследовали неудачи и провалы, оценки его работы были скорее язвительны и обидны, чем справедливы. Нет, кое-чем он имел право гордиться – например, удалось доказать теоретическую возможность подобного явления, понять его физическую природу. И еще, удивительное дело, ему удалось отыскалась религиозную секту, чьи представления о реальности, ирреальности и Мироздании практически совпадали с его собственными, а жизненные принципы, активно пропагандируемые немногочисленными адептами, прямо вели к реализации его мечты. Основная догма этого Учения звучала потрясающе оптимистично: Господь Бог все про тебя знает и у него есть довольно сложные планы, касающиеся именно тебя. Получалось, что Он рассчитывает и на Виктора Кларкова, и его нуль-транспортировку. Виктор немедленно мысленно записался в боконисты, другого способа влиться в их ряды не существовало, ни на минуту не сомневаясь, что боконизм – религия будущего.

Виктор был уверен, что обязательно добьется успеха. Рано или поздно. А пока подтверждалось старое правило – проигрывающие остаются в одиночестве – это аксиома, вот и он одинок. Друзья отвернулись от него, он мало кому интересен, поскольку, с одной стороны, забросил свою научную карьеру, а с другой, не проявил желания пробиться к источникам легких денег, стал скучен и однообразен… Виктор понимал, что все дело в том, что он привык жить по-своему, неправильно с точки зрения нормальных людей.

Впрочем, это было скорее поэтическое преувеличение, чем реальное положение вещей. Если оставить в стороне его исследовательскую работу – а поговорить о нуль-транспортировке и в самом деле было не с кем – в остальном он себя брошенным не считал. По счастью, поток людей вокруг него не иссякал – нет-нет, да и появлялась Айрис, регулярно звонил Фимка, стремящийся поделиться с другом своими новоиспеченными афоризмами, да и жена Ксения, под бессмысленным предлогом недавно перебравшаяся к своей матери, регулярно навещала его. Правда, были и потери – сын, Павел, как-то сразу забыл об отце, да и с лучшим другом – Петей Маховым, отношения не сложились…

Почему терялись близкие люди? Разобраться в сложившейся ситуации помогли основы боконизма. Заманчиво было представить себя одиноким Божьим воином на переднем крае продвижения к Истине. Но, конечно, это было совсем не так. Любой боконист скажет вам, что человек в принципе не может жить сам по себе, поскольку в одиночку человеку не дано выполнить Божью волю. У одинокого нет шансов. Боконизм не признает одиночества. Один из основополагающих принципов Учения прямо утверждает, что одиночество и бессмысленность существования синонимы.

Боконон утверждал, что человечество разбито на группы, так называемые карассы, которые выполняют Божью волю, не ведая, что творят. По его словам человек не может самостоятельно обрести Божью благодать, какой бы праведной не была его жизнь, и как бы строго он не соблюдал посты и церковные ритуалы (а в том, что без Божьей воли ни за что не обрести Божью благодать, сомневаться не приходится). Уж так устроен мир, и с этим следовало считаться. Для того, чтобы исполнить свой религиозный долг, людям непременно следует смирить свою гордыню и разделить свои старания и стремления с другими членами карасса, иначе – нельзя.

И вот тут начинался цирк – каким-то образом следовало отличать членов своего карасса от чужих и чуждых. Наверное, есть на свете гиганты мысли, глубоко уверенные в том, что они всегда правы, и потому не обращающие внимания на окружающих их людей. Но Виктор был совсем другим – мать-природа наделила его страстью к исследованиям. Он не умел не обращать внимания. Существование, лишенное любопытства, стало бы для него хуже каторги, не исследовать он не мог. Его желание познавать срабатывало автоматически, на уровне безусловных рефлексов.

Кстати, Боконон нигде не предостерегал против людей, пытающихся обнаружить границы своего карасса и разгадать замысел Божий. Запрета на подобную деятельность не существовало. Боконон просто указывал, что такие поиски вести до конца невозможно. Виктору это положение чрезвычайно импонировало, поскольку оставляло за ним право относиться с интересом ко всем людям без исключения. Отныне, замечая, что жизнь его без особых на то причин переплеталась с жизнью другого человека, он получал отличный повод для восторга и ликования – можно было смело считать, что этот человек член его карасса.

*

Виктор и прежде не верил, что на свете что-то происходит просто так, случайно. Он с грустью подозревал, что и разговоры о его возможных способностях к волшебству не пройдут бесследно и повлекут за собой неприятные события. Никого не удивляет, что камень, брошенный в воду, порождает на воде круги. В жизни все обстоит точно так же. Можно было ожидать, что со дня на день где-то поблизости от него обязательно объявятся люди со странным поведением и заманчивыми предложениями. Они будут требовать от него гадкого, но прибыльного, впрочем, Виктор не сомневался, что ему удастся превозмочь их домогательства, поскольку боконисты, как известно, выполняют Божью волю, а не занимаются гадким, но прибыльным.

Виктор понимал, что от привычной размеренной жизни ему придется отказаться. И не нужно было большого ума, чтобы предсказать еще один печальный итог начавшейся истории – он обязательно потеряет работу. Впрочем, это были такие мелочи, о которых и упоминать смешно. У боконистов не предусмотрены медали, ордена, грамоты или почетные звания, с помощью которых отмечали бы наиболее отличившихся адептов. Высшая награда для них – оказаться гонимым Божьим ветром.

Виктор почувствовал его дыхание. Теперь надо было установить парус и возблагодарить Господа за милость, оказанную ему. И тогда у него появится реальный шанс вплотную приблизиться к созданию нуль-транспортировки. Ради этого стоило потерять работу, не правда ли?

*

И продолжение последовало. Вечером, часов в десять, зазвонил телефон. В трубке раздался незнакомый голос уверенного в себе человека.

– Виктор Кларков?

– Да.

– Хорошо. Я удовлетворен.

– Простите?

– Не узнаешь, чертяка? Надеюсь, жив-здоров?

– Бог миловал.

– Футболом, наверное, все еще интересуешься? Болеешь?

– Обязательно.

– Программируешь помаленьку?

– Нет. Отошел. Совсем. В последнее время я больше известен как пользователь.

– Вот как? Продолжаешь заниматься астрономией?

– В каком-то смысле.

– Не бросил, значит! Постой, сдается, что ты меня не узнал.

– Прошу прощения, не припоминаю.

– И это не удивительно, телефонный аппарат поразительным образом изменяет голос. Когда мы встретимся, ты меня сразу узнаешь. Живое общение, брат, ничто заменить не может…

– Так с кем имею честь?

– Что ж, разреши представиться – Андрей Калугин, бизнесмен. В свое время ты меня звал Андрюхой. Ах, эти счастливые студенческие годы! Мы ведь с тобой пять лет в одной упряжке тянули на факультете, занимались, так сказать, астрономией! Ну, вспомнил?

– Андрюха? Тот самый? Молодец, что позвонил. Действительно, уже десять лет прошло!

– Точно. Наших встречаешь?

– Давно уже никого не видел. Петю Махова, разве что. Но и его уже год не видел, запропастился куда-то, басурманин.

Оба замолчали. Пауза была мучительная и какая-то удивительно неестественная. Виктор решил, что пришла его очередь поддержать разговор. Но о чем можно было спросить Калугина, он не знал.

– А у тебя как дела? – наконец, выдавил он и остался доволен, как ловко ему удалось перевести разговор со своей скромной особы в более приемлемое русло.

– Об этом нельзя по телефону! – испуганно выкрикнул Калугин.

– Вот как… Случилось что-то плохое? Я могу тебе помочь?

– Если знать, что в прикупе, можно не работать. Не телефонный это разговор. Мне бы с тобой встретиться? Можно?

– Пожалуйста, завтра во время обеденного перерыва я свободен. Я работаю в страховой компании…

– Я знаю. Так я приду?

– А в чем дело?

– Не знаю, как и сказать: то ли у меня неприятности, то ли счастье подвалило – никак не пойму. По общему мнению, помочь мне может только волшебник. А ты ведь у нас волшебник, Виктор, настоящий волшебник… Об этом всем известно!

– Ты это в переносном смысле?

– Почему в переносном? В самом прямом!

– Да кто тебе дал право так говорить? Доказательства попрошу, – после Айрис слышать про волшебника было невыносимо.

– Какие доказательства? О чем ты, собственно?

– Ты только что обвинил меня в том…

– Какое обвинение? Ничего не понимаю…

– Ты только что назвал меня волшебником. Что это значит?

– Ничего не значит… Не надо было говорить? Понял. Не беспокойся, дальше меня не пойдет. Завтра в обеденный перерыв я подъеду к тебе на работу, потолкуем. Может быть, мы пригодимся друг другу.

– Ты знаешь, где я работаю?

– Да. До завтра.

Калугин бросил телефонную трубку, а Виктор криво ухмыльнулся. Началось, определенно, началось. Но повода для веселья не обнаружилось. Какой из него волшебник… Но об этом сказала сначала подруга, а вот теперь Калугин. Сговор между ними исключался. Таких ребят, как Андрюха, Айрис к себе на пушечный выстрел не подпускала.

Чувствовал себя Виктор крайне глупо – и не мудрено, следовало признать, что он попал в дурацкое положение. Пришла пора устроиться в удобном, приспособленном для умственной работы месте, и в тишине и неге скрупулезно обдумать все как следует, не наследил ли случайно, не проявил ли способности, скажем, к экстрасенсорике? Сам он за собой ничего подобного не замечал, но может быть другим со стороны виднее?

Поразмыслив, Виктор понял, что должен быть бесконечно благодарен Калугину. Внезапно появившись из далекого, казалось бы, давно забытого прошлого, он умудрился самим фактом своего появления принести неоценимую пользу его усилиям по реализации нуль-транспортировки. Оказалось, что для успеха крайне важно разделаться со своим прошлым. В теории это звучит просто – стереть свое прошлое, а на практике выясняется, что речь идет о вполне конкретных вещах – необходимо проследить, чтобы в прошлом не оставалось мучительных проблем, кровоточащих нравственных заноз. Проблемы должны быть решены. Недопустимо, чтобы человек просыпался ночью в ужасе и поту, когда его внезапно настигнет кошмар, предательски сохраненный подсознанием. Не должно оставаться поводов для сожалений и сомнений в своем выборе.

*

Настоящий боконист спит и ждет, когда с ним начнут происходить необъяснимые события, считается, что только в этом случае его жизнь обретает смысл. Но когда они действительно начались, Виктор растерялся. Он не знал, что делать. Учение требовало от адепта, попавшего в подобную ситуацию, терпеливости и радостного ожидания, а также скрупулезного исполнения основных правил.

Виктор подошел к зеркалу и стал внимательно рассматривать свое совсем уже не юное лицо, бросающиеся в глаза седые волоски. Что-то рано начал седеть… "Утешимся тем, что седина – признак мудрости и жизненного опыта. А может быть, и способности к волшебству"? – подумал он, усмехнувшись. И этого крохотного проявления самоиронии оказалось достаточно, чтобы ощущение тревоги немедленно отступило. Свойственный ему оптимизм взял свое – а вдруг его новые возможности и в самом деле проявятся, и это поможет в реализации нуль-траспортировки! Ради этого стоило поиграть в волшебника!

До сих пор Виктор знал за собой только одно умение, которым мог гордиться – он любил находить закономерности в куче разрозненных фактов и анализировать данные, представленные в виде числовых рядов. Этому его научили в университете. По молодости ему казалось, что смысл астрономии в этом и состоит. Сейчас он по-прежнему обрабатывал бесконечные потоки числовых данных, хотя его работа уже не имела ни малейшего отношения к астрономии. Впрочем, она приносила деньги, пусть небольшие, но деньги. Нашлась страховая компания, оплачивающая его услуги. Иногда, по утрам, ему стоило огромного труда заставить себя отправиться на заработки в офис, но он не унывал, продолжая смотреть в будущее с оптимизмом.

Жена Ксения вынуждена была смириться с тем, что Виктор не проявляет к своей новой работе особого рвения. Он никогда не скрывал, что по-настоящему его интересует только реализация нуль-транспортировки – красивая задача, но, в принципе, не способная обеспечивать семью материально. Однажды, давным-давно, Ксения предприняла лихую атаку, пытаясь вправить своему мужу мозги, но встретив неожиданно жесткий отпор, моментально успокоилась, сообразив, что добиться своей цели – а благополучие семьи вполне достойная цель – можно и не прибегая к прямым наскокам. Отныне она учитывала, что ее муж по-детски не переносит, когда кто-нибудь осмеливается сомневаться в целесообразности его занятий и старалась не доводить дело до скандала.

Виктору не нравились люди, которые считали себя вправе обсуждать достоинства его исследований, не удосужившись при этом даже ознакомиться с их результатом. А еще его бесило, когда его трудом открыто пренебрегают. Он немедленно выходил из себя, начинал грубить, в частности, с вызовом, нарочито шумно, передвигать стулья, стремясь, хотя бы громким скрежетом оскорбить обидчика и так выразить свой протест. И дружба с Маховым была прервана именно потому, что Виктору показалось, что тот относится к его занятиям с пренебрежением.

Впрочем, волновался он зря, никому из тех, кто был посвящен в тайну его занятий, никогда не приходило в голову мешать, противиться или выставлять на смех его стремление реализовать нуль-транспортировку. Родственники и знакомые относились к его занятиям без энтузиазма, но тактично, с пониманием, – лампочки в парадных не бьет, в лифтах не гадит – и то хорошо.

Но иногда Виктору казалось, что равнодушие намного обиднее дурацких шуточек и перемигивания. И тогда он выдавал всем подряд без разбора по первое число. Разрядившись, Виктор быстро успокаивался. Но ощущение стыда оставалось. Несдержанность боконисту ни к лицу. Он неоднократно давал жене слово спокойнее относиться к окружающим людям, но стоило ему прикоснуться к рукописи своего капитального труда – обещания немедленно забывались, и оставалась только звериная решимость защищать свое детище до последней капли крови…

Однажды Ксения не выдержала и вместе с сыном перебралась к матери. Виктора это вполне устраивало, у него стало больше время для работы. До развода, впрочем, дело не дошло.

*

По субботам Ксения навещала Виктора. Они занимались любовью, потом она стирала, готовила пищу и уходила. Такие отношения устраивали обоих. Виктор признал – Ксения изобрела поистине гениальный способ спасти семью! Кто же спорит, женщины вправе организовывать свою жизнь по собственному усмотрению, с ними следует соглашаться и ни в коем случае не противиться их планам – кроме ненужных неприятностей это ничего не принесет. И сэкономит массу нервов.

Тихонько скрипнула входная дверь, так приходил только один человек. Виктор вспомнил, что сегодня суббота – в гости пришла жена.

– Привет, Вик. Надеюсь, у тебя все в порядке?

– Вне всякого сомнения!

– Я не помешала тебе?

– Все в порядке.

Ксения вырвалась из его объятий и, с неимоверной скоростью освобождаясь от одежды, направилась в комнату.

– Кроватка готова?

– Готова.

…

– Ничего, если я останусь у тебя на пару часов? – спросила Ксения, собирая разбросанную по всей квартире одежду.

"Зачем, спрашивается, стройным тетенькам такое огромное количество одежды?" – думал разомлевший Виктор, с удовольствием наблюдая за процессом одевания.

– Ты не слышал? Я тебя спросила.

– А что такое?

– Мне показалось, что у тебя неприятности.

– Скорее наоборот, кое что получается.

– Правда?

– А зачем мне врать? Кстати, вы можете вернуться.

– Не будем об этом.

– Почему?

– Я уже много раз тебе говорила. Добейся успеха, и у тебя снова будет жена, а у нашего сына – отец. Я называю успехом три вещи: во-первых, твой приборчик должен хотя бы один раз сработать, как полагается, во-вторых, твои достижения должны быть официально признаны компетентными людьми, в-третьих, у тебя должны появиться деньги, не те копейки, которые твое начальство со злорадством называет зарплатой, а настоящие деньги…

– Но послушай, это просто ни в какие ворота не лезет…

– Зачем мне муж неудачник? Ответь мне – должен ли наш сын гордиться отцом? Мы создали тебе условия. Будь добр, отработай.

– Почему Пашка не звонит? Он мой сын, я хочу говорить с ним.

– У мальчишек свои заботы, что тут непонятного?

– Послушай, Ксения, тебе никогда не казалось, что я… странный? – решился спросить Виктор. Он не смог вслух произнести слово "волшебник", но если жена замечала за ним что-то подобное, она должна была сообразить, о чем ее спрашивают.

– Не больше остальных мужчин.

– Не проявлял ли я способности к телепатии? Или к прорицанию?

Ксения засмеялась.

– Очень смешно. Ты – мой глупыш. Какой из тебя прорицатель? Прорицатели думают о других людях, а ты только о себе. Я и раньше догадывалась, что люди тебе неинтересны, вот ты и живешь в придуманном мире собственных идей. Наверное, поэтому твои поступки объяснить бывает не просто. Вот скажем, я не понимаю, почему тебя не интересует карьера? Разве плохо получать хорошую зарплату и заниматься ответственной работой? Но я в твои дела не лезу. Если для тебя важнее всего нуль-транспортировка, я не возражаю – занимайся. Но доведи свое дело до конца.

– Что-то ты сегодня решительно настроена.

– Не нравится, когда тебе правду говорят? Но согласись, что я права.

– Я подумаю.

– Вот и славно. Не буду тебе мешать, когда котлеты остынут, не забудь поставить их в холодильник, – сказала Ксения и упорхнула.

Виктор постарался сообразить, что полезного для его работы дало посещение Ксении, кроме котлет, разумеется? Об этом стоило подумать.

В последнее время ему нравилось осознавать себя исследуемым объектом. Он представлял себя типичным "черным ящиком" – происходящие вокруг него события рассматривались, как входные сигналы, а превратности собственной судьбы (достижения, удачи, неудачи и провалы) – как выходные. У него наступили поистине золотые денечки – появился разумный повод приглядываться, прислушиваться и систематизировать, как он привык это делать, почуяв приток свежей информации. Теперь по вечерам он с увлечением припоминал случившееся за день, с охотой анализируя результаты грандиозного эксперимента, в котором ему выпало играть главную роль – подопытного зверька, предположительно наделенного скрытыми до поры до времени сверхъестественными способностями. Ему нравилось использовать свои способности к анализу и синтезу в личных целях.

Надежда обнаружить что-то действительно важное была микроскопическая, но свой шанс он упускать не желал. И теперь, отправляясь утром на службу, он был уверен, что рабочий день в акционерном обществе не пройдет бесцельно. "Старайся получать от работы удовольствие – проживешь лишние сорок лет", – вспомнил он свой любимый афоризм и, ехидно хихикнув, добавил про себя: "А если работаешь на себя, то и все пятьдесят".

*

Он подчеркнуто вежливо поздоровался с сотрудниками, привычным движением включил компьютер и с максимальным удобством устроился в своем рабочем кресле. Это было особое кресло – вращающееся – предмет зависти всего Акционерного общества закрытого типа "Индивидуальное страхование пенсионеров", ни у кого больше такого не было. Приобретение его стоило Виктору массы нервов.

Его непосредственный начальник – заведующий отделом страхования старушек Конев Борис Георгиевич буквально взорвался, когда узнал, что Виктор грубо нарушил служебную субординацию и, обратившись к директору через его голову, раздобыл себе пресловутое вращающееся кресло. Виктор искренне не понимал, что конкретно его так возмутило,. Наверное, Конева задело то, что дожив до седых волос и дослужившись до начальника отдела, он не знал, что такие кресла существуют.

– Не уверен, что такое кресло вам по рангу, – заявил Конев, медленно выцеживая из себя слова. – Я не последний человек в штате нашего акционерного общества закрытого типа, но ничего подобного себе не позволяю. Почему бы и вам не научиться вести себя скромнее. Пора бы уже остепениться, выработать правильные ориентиры.

– Самые дорогие кресла, Борис Георгиевич, это так называемые ложементы. Даже у президента дешевле, – со знанием дела возразил Виктор. -. С их помощью удается оптимизировать воздействие перегрузки при старте и посадке космического корабля. Профессиональные штучки, разработаны специально для космонавтов. Им положено. А мне, поскольку я работаю на компьютере, полагается специальное вращающееся кресло. Специалисты по эргономике утверждают, что использование по назначению подобной мебели повышает производительность труда программиста.

– Ну, ну, повышайте, – выдавил из себя Конев и отправился в свой кабинет изучать должностные инструкции.

После тяжбы вокруг кресла Конев стал смотреть на Виктора так, словно хотел своим взглядом просверлить в нем дырку. Сотрудники сочувственно покачивали головами, а один, самый смелый, прямо сказал: "Не сложились у вас отношения с начальством, не сложились. Не любит вас господин Конев. Как же вы дальше жить собираетесь"? Виктора неприязнь Конева, напротив, забавляла. Пускай завидует. Зато теперь можно посидеть на рабочем месте с удобством. И думается хорошо… А насчет любви… На работу ходят, чтобы работать. Личным чувствам дают волю совсем в других местах.

Виктор достал из портфеля тетрадь, раскрыл ее и попытался составить план действий… Теперь можно было и подумать…

Сначала он попытался найти ответ на вопрос, можно ли считать Конева ранг-рангом? Так Боконон называл людей, которые отваживают других от определенного образа мыслей примером своей собственной ранг-ранговой жизни, доводя этот образ мысли до абсурда. Ответ был очевиден. Нет. Конечно, Конев не ранг-ранг, поскольку и в кошмарном сне Виктор не мог признать его членом своего карасса, как, впрочем, и любого другого.

– Виктор Сергеевич, – немедленно раздался до боли знакомый голос Конева. – Можно ли вас оторвать от дела?

Правильно говорят, не поминайте всуе. Виктор рассчитывал, что ему удастся пару дней отсидеться за компьютером, не привлекая к себе лишнего внимания и не вступая в разговоры с этим человеком. Не вышло.

– Слушаю вас, Борис Георгиевич.

– Отмечаете ли вы, Виктор Сергеевич, сегодняшний праздник?

– Праздник? Сегодня праздник? – удивился Виктор.

– А как же! День пионерии!

– Хо-ооп! – вырвалось у Виктора. – Да, да, сегодня же 19 мая… Что-то такое припоминаю… Нет, знаете ли, не праздную.

– Разве вы не были пионером?

– Был, – окончательно погрустнев, пробормотал Виктор.

– А сын ваш празднует?

– Нет. И сын не празднует.

– Ну, ну, – проговорил Конев, отворачиваясь.

В его голосе привычно звучала нотка осуждения. Ничто на свете не могло поколебать уверенности Конева в том, что сотрудники его отдела априорно виноваты перед ним и, главное, перед Родиной. Казалось, само их существование, абсурдное и ненужное с начальственной точки зрения, наталкивало его на эту спорную мысль. Но сегодня он превзошел самого себя. День пионерии, надо же такое придумать! Почему Конева заботили столь далекие от тематики учреждения проблемы, Виктор не понимал. Он не удержался и хихикнул.

Его память не сохранила воспоминаний о пионерском детстве. Он не помнил ничего хорошего, впрочем, он не помнил и ничего плохого. Он ничего не помнил. В боконизме объединения подобные пионерии, называют гранфаллонами. С точки зрения Божьего промысла, гранфаллон – это ложный карасс, кажущееся единство какой-то группы людей, бессмысленное по самой сути.

Виктор стал судорожно придумывать свое прошлое. "Наверное, я каждое утро повязывал галстук, и еще раз… в месяц(?) посещал пионерские собрания". Но здесь в его исторических изысканиях был полный провал. Вспомнить, как функционировала пионерская организация, было выше его сил. А вот в пионерском лагере ему не понравилось, это он знал твердо.

*

Виктора совсем не заинтересовала непредсказуемость непосредственного начальника. На свете существовали тысячи более достойных тем для раздумий. Например, судьба таинственного континента Атлантиды. Вот уж загадка, так загадка! Почему, спрашивается, людей так привлекает эта история о бесследно пропавшей земле? Сотни достойных исследователей посвятили свои жизни изнуряющим и безнадежным поискам. Интересно, что они доподлинно знали – предыдущие экспедиции были неудачными. Но чувство обреченности у новых энтузиастов почему-то не возникало. Наоборот, провал предшественников только сильнее подталкивал их на решительные действия.

Наверное, есть в организме у людей что-то, заставляющее их приниматься за решение непосильных задач. Существуют не менее впечатляющие примеры – проблема вечного двигателя или решение Великой теоремы Ферма… Да мало ли экстремальных проблем можно перечислить. Несомненно, что реализация машины времени или нуль-транспортировки задачи из этого ряда.

А ведь иногда подобного рода предприятия заканчиваются несомненным успехом. Пример – Шлиман отыскал свою Трою. А еще ребята до полюсов планеты добрались и на Луну слетали…

Боконисту не надо лишний раз объяснять, что здесь все дело в вампитере. Так в Учении называют ось всякого карасса. Боконон указывал, что вампитером может служить что угодно – дерево, камень, животное, идея, книга, мелодия, святой Грааль. Но что бы ни служило этим вампитером, члены карасса вращаются вокруг него в величественном хаосе спирального облака… А что, неплохие вампитеры – поиски Атлантиды, изобретение вечного двигателя второго рода или реализация нуль-транспортировки! Если бы Виктор мог заниматься своей работой открыто, дело пошло бы веселее. Естественно, не в страховой компании.

Мечты, мечты, мечты… А что – мечтать не вредно, конституцией не запрещено, как любит повторять его приятель Фимка Гольдберг – доморощенный философ, который в последнее время полностью отдался сочинению афоризмов. Они вылетали из него, как из рога изобилия, но поскольку реального рынка сбыта для своей интеллектуальной продукции он найти не сумел, весь поток обрушивался на Виктора. Он, по крайней мере, был в состоянии оценить проделанную Фимкой работу.

– Виктор Сергеевич, вас к телефону.

Виктор схватил трубку, рассчитывая, что сейчас, наконец, услышит голос своего сына Пашки. Парню уже пора научиться пользоваться телефоном. Но это был Фимка Гольдберг, легок на помине.

– Виктор, – взволнованно зашептал Фимка. – Отныне я знаю, что такое – полная свобода. Если позволишь… Абсолютная свобода, это когда ты никому не нужен. Представь, что о тебе никто ничего не знает, от тебя никто ничего не ждет, никто на тебя не рассчитывает и не принимает в расчет, вот ты и свободен.

– Ты сам это придумал?

– Меня давно интересовала эпитафия на могиле Мартина Лютера Кинга, которая гласит: "Свободен, свободен, наконец, я свободен"… Вот образы могилы и абсолютной свободы и сложились вместе. А потом я вспомнил, как ты постоянно твердишь: стереть личную историю, побороть личную значимость, принять ответственность за свои поступки. И получилось то, что получилось. Абсолютная свобода, это когда ты никому не нужен. Что и требовалось доказать.

– Молодец, Фимка, работай дальше.

– Слушаюсь.

Виктор повесил трубку, и попробовал вернуться к своим размышлениям о судьбе таинственной Атлантиды. Но не получилось, он потерял след, забыл, что поучительного пытался отыскать в этой истории. Впрочем, это произошло удивительно вовремя – наступил обеденный перерыв. Пора было отправляться на встречу с Калугиным.

*

Виктор неторопливо вышел из здания, с удовольствием вдохнул свежий воздух, прочищая легкие, вот чего ему не хватало на рабочем месте. Калугина не было видно, пришлось неторопливо прогуливаться возле автобусной остановки, вглядываясь в лица прохожих.

На тротуаре перечирикивались два воробышка. Ругались или радовались прекрасной погоде, разве их поймешь. Солнце поигрывало своими лучиками в луже, из которой расшалившиеся птички пробовали пить, словно пытаясь придушить их спор в зародыше. О чем можно было спорить, что делить, если само солнце пытается помирить глупых воробьев, устроив для них прямо на асфальте дискотеку. Танцуйте, глупыши, радуйтесь жизни, пока на прогулку не вышли игривые охотницы с пушистыми хвостами и не потрепали ваши перышки…

Виктор с детства не любил ждать и теперь с трудом сдерживал раздражение, ему не понравилось, что Калугин опаздывает. Он не сомневался, что обязательно узнает его, в конце концов, десять лет не такой уж большой срок. Виктора тревожило другое – почему-то предстоящая встреча вызывала у него внутренний протест, ему не хотелось разговаривать с этим человеком, давно уже ставшим чужим. Почему так произошло, он не знал, они ведь дружили в студенческие годы. А потом всё куда-то подевалось. Оборвалось за ненадобностью.

Было бы глупо искать во всей этой истории злой умысел. Настоящая дружба – штука сложная, во многом определяемая общностью интересов, устремлений, схожестью ритма жизни, необычайной духовной тактичностью, что ли…

"Наверное, мне стало в его компании скучно", – предположил Виктор и внезапно вспомнил всё. Краска стыда немедленно прилила к его щекам. Он был благодарен своей памяти, которая так долго охраняла его покой, словно бы вычеркнув неприятные воспоминания обо всём происшедшем. Жаль, что не навсегда.

История произошла совершенно дурацкая, без преувеличения можно сказать – позорная. Обычно Виктор старался избегать выяснения отношений и шумных перепалок, но когда пришлось, разошелся ни на шутку и, более того, посчитал, что поступил правильно. По крайней мере, жалеть о случившемся или переживать по поводу своей несдержанности он не собирался.

Астрономическая группа – сообщество на факультете обособленное. Кипучая студенческая жизнь проходила в основном в узком кругу, поэтому не удивительно, что и после окончания учебы связи не прервались, довольно часто (два-три раза в год) народ устраивал "вечера встречи". Регламент был выдержан в традициях того времени – легкий треп в ожидании собирающихся, совместное приготовление закусок, необременительное застолье с минимумом алкоголя, воспоминания о счастливых студенческих годах ("А помнишь на третьем курсе…"), танцы под хорошие пластинки, просмотр слайдов и фотографий, рассказы о наиболее эффектных событиях, случившихся за отчетный период (путешествия, командировки в экзотические места, рождение детей, продвижение по службе и прочее, и прочее…).

Все происходило очень мило, без экзальтации и надрыва. Виктору нравилось, что есть люди, которые будут общаться с ним только потому, что его фамилия значится в списке выпускников. И не важно, какое в настоящее время служебное положение он занимает, и сколько денежек водится в его кармане. А надо сказать, жизнь поразительно быстро развела совсем недавно одинаковых студентов по социальной лестнице. Кто-то подсуетился и сделал карьеру, а кто-то не захотел или не сумел. На встречах подобные глупости не имели значения, и это было прекрасно, потому что позволяло, хотя бы на короткое время, отвлечься от повседневных проблем и вернуться в беззаботное время студенчества.

Порушил идиллию сам Виктор. Не специально, так получилось. Ему не хотелось нарушать сложившиеся правила игры, но… водочка попалась крепкая, и на миг ему показалось, что с этими людьми можно быть откровенным.

– Меня вот что, ребята, удивляет, – спросил он игриво. – Почему вы ни разу еще не помянули добрым словом астрономию? Искренне не понимаю. Сами знаете, чтобы поступить на астрономическое отделение, всем нам пришлось выдержать жесткий отбор – десять человек на место. Зачем это вам понадобилось? На факультет можно было поступить и, не подвергая себя таким испытаниям, на механическом отделении конкурс был значительно меньше. И учиться там легче, и с распределением проще. Чего вы добивались?

Вечер был скомкан. Народ обиделся. Виктора больше на встречи не приглашали. Да он бы и сам не пошел – о чем говорить с людьми, которых не интересует их специальность! Пустая болтовня бывших соратников, с некоторых пор, вызывала у него только глухое раздражение… С той поры прошло семь лет. Но вспомнил он почему-то об этом конфузе только сейчас, когда ожидал появления из прошлого Андрюхи Калугина.

В глубине души Виктор понимал, что виноват перед своей группой, он нарушил правила игры, попытавшись вторгнуться в частный мир людей, которые не просили его об этом и, более того, не нуждались в его советах. За что и был отвергнут. Но сомнений в том, что он поступил правильно, не было. Время рассудило и подтвердило его правоту. Сейчас, когда прошли годы, в аналогичной ситуации он бы уже не сдержался и пустил в ход кулаки, если бы кто-нибудь посмел хихикнуть или возразить.

И вот он стоит возле автобусной остановки и ждет парламентера из своего давно забытого прошлого. Интересно, что заставило Калугина искать с ним встречи? Каким он стал? Чего добился? Занимается ли астрономией? А может быть его заинтересовала другая наука?

… Вот и час пролетел, обеденный перерыв закончился, а Калугин так и не явился. Виктор отправился к себе в контору в расстроенных чувствах.

*

Каждый день неприятен по-своему. Одни не задаются с утра, другие – копят раздражение в течение многих часов. Причины могут быть самые разнообразные: утренняя непогода, необоснованное повышение платы за проезд в метро, очередные изыски "свободной" прессы… А еще бывает, что встанешь не с той ноги, а что, тоже вполне веская причина для пессимизма и уныния. Да мало ли какие сюрпризы готовит наступающий день. Но самое гадкое, что особенно сильно уязвляет самолюбие, это коварная внезапность, с которой неприятности обрушиваются на человека, и их абсолютная не подвластность логике и здравому смыслу. Иногда просто выть хочется от ощущения собственной беззащитности перед лицом мерзких случайностей, подстерегающих на каждом шагу…

– Виктор Сергеевич, подойдите, пожалуйста, ко мне, если, конечно, вас это не затруднит, – раздался вкрадчивый голос господина Конева.

Виктор ни на минуту не сомневался, что хвалить его сегодня не будут, но и вины особой за собой не чувствовал. Вызов скорее удивил, чем встревожил. До чего же глупо выглядит эта бессмысленная борьба начальника с рядовым подчиненным! Но у Конева, надо полагать, были свои резоны… Сказал бы прямо, чего ему нужно, и сберег тем самым массу нервной энергии.

– Присаживайтесь, Кларков, разговор у нас будет долгий и, предполагаю, сложный.

Виктор непроизвольно заулыбался, ему трудно было представить себе тему, которую он мог бы долго и сложно обсуждать с Коневым. До сих пор беседы между ними неизбежно затихали на пятой-шестой фразе, поскольку не вызывали интереса ни одной из сторон.

– Вчера я ознакомился с вашим последним статистическим отчетом, у меня появились вопросы. Почему здесь 79? Должно же быть 83!

Виктор давно дал себе слово не волноваться по пустякам, сдержался он и на этот раз, молча достал спорную ведомость и указал на нужное место. Число 83 было исправлено на 79 рукой самого Конева, о чем имелась заверенная подписями пометка.

Конев замолчал, он терпеть не мог возражений, поскольку не любил импровизации при разборках с сотрудниками. Его рот ритмично открывался и закрывался словно у большой рыбы, волей судеб выброшенной штормом на берег.

– Вы так долго работаете в нашем коллективе, испытательный срок давно закончился, но понять специфику нашей работы вы так и не смогли.

– Какую специфику? У вас нет никакой специфики.

– Как это?

– Специфика появится, если вы начнете подсчитывать деньги в юанях, а цифры станете использовать римские. Но это же не так. Денежные поступления у вас в отчетности проходят в рублях.

Конев снова тяжело задышал, сходство с дохлой рыбиной усилилось.

– Вы, Кларков, человек в нашем учреждении новый, попали к нам случайно, когда лишились работы в своем научно-исследовательском институте. А наши сотрудники пришли к страхованию осознанно, накрепко связав всю свою жизнь с конкретным родом человеческой деятельности. Вы вполне можете найти себе другую работу, а они ничего больше делать не умеют. Не могу умолчать также о том, что не в пример вам, они несут на своих плечах огромный объем работы. У них от непосильного труда буквально головы раскалываются!

– Попробуйте выдавать им анальгин, – нашелся Виктор.

– Все, хватит, – провозгласил Конев, – наш разговор зашел в тупик. Не вижу причин продолжать его. Мы не понимаем друг друга и, ко всему прочему, я не нахожу с вашей стороны осознанного стремления стать полноправным членом нашего коллектива.

– Но с работой я справляюсь!

– Этого не достаточно. Но не будем ссориться. Быстренько напишите заявление по собственному желанию, расстанемся по-хорошему, а?

– А если…

– Уволю по статье.

– Я смогу восстановиться через суд.

– А зачем вам это надо?

– Логично.

– Значит, мы договорились? Получите хорошее выходное пособие. Отдохнете пару месяцев. Честно говоря, я вам немного завидую. Работаешь, работаешь, а когда удастся уйти в отпуск, не знаешь… А вы уже завтра сможете вдохнуть воздух свободы.

Спорить было глупо. Виктор написал заявление, собрал вещи и уже через полчаса после столь необычно долгой беседы с начальником оказался на улице. Едва за ним захлопнулась дверь, Конев повел себя странно. Он кинулся к телефону и, с трудом поборов охвативший его страх, набрал заветный номер.

– Ваше приказание выполнено. Кларков уволился. Сам. Больше ноги его у нас не будет. Благодарю. Готов к выполнению нового задания.

*

Не часто за последние три года Виктору удавалось попасть домой в то время суток, которое принято называть рабочим. И он удивился чувству дискомфорта, охватившего каждую клеточку его тела. Нет, не прошли бесследно годы, проведенные в штате различных режимных контор, где борьба за трудовую дисциплину всегда была важным элементом повседневной жизни. И вот теперь его организм настойчиво требовал, чтобы в будние дни в светлое время суток научный сотрудник Кларков находился в казенном помещении и был приставлен к выполнению государственных обязанностей. Бороться с этой привычкой было крайне сложно. Снова стать работоспособным человеком, готовым что-то делать, не рассчитывая при этом на денежное вознаграждение, можно было только одним способом – предаваться неге, безделью и разгильдяйству, по крайней мере, не менее полугода, как следует отоспаться и выбросить из головы слово "надо".

А пока, несмотря на то, что больше всего на свете Виктор любил свой дом, он чувствовал себя не в своей тарелке.

Надо было себя чем-то занять. Он сварил кофе. Включил телевизор. Выпил кофе, стараясь делать маленькие глотки. Кто-то сказал, что так можно лучше почувствовать аромат напитка. Чушь. Не подтвердилось. Выключил телевизор. Улегся на диване и стал думать.

Неожиданное увольнение, кроме явной потери стабильного финансового положения, принесло и надежды, можно было рассчитывать, что отныне ему удастся больше времени уделять работе над нуль-транспортировкой. Но в голове вертелось – "волшебник, волшебник, волшебник…"

Виктор не сдержался и громко расхохотался. "Вот тебе и волшебник – вылетел с работы, сам себя не защитил"! Впрочем, что-то подсказывало ему, что нуль-транспортировка и волшебство обязательно должны быть связаны. Более того, создавалось впечатление, что история с потерей работы – подсказка, неминуемо приводящая к реализации. Надо было только понять, в чем она состоит.

Легче всего было двигаться от термина "волшебник". Давно пора было понять, какой смысл вкладывают в него разные люди, после этого можно будет перейти к установлению, какое отношение к этому понятию имеет он.

Квартира Виктора давно представляла из себя некое подобие книгохранилища, нельзя сказать, что книг было огромное количество, но и жилплощадь была не слишком велика. Книги лежали везде, создавая не только впечатление бесконечного интеллектуального поиска, но и ощущение запущенности и беспорядка. Каждый раз, когда Виктору требовалось отыскать нужную книгу, он вспоминал о том, что уже неоднократно обещал себе прибраться и расставить их по местам. Но… руки не доходили. А, может быть, просто было лень.

Виктор прошелся по комнате, листая попадающиеся на глаза книги. Из энциклопедического словаря он выяснил, что волшебство тождественно магии и определяется как "…обряды, связанные с верой в сверхъестественную способность человека воздействовать на людей и явления природы…"

Он зарычал от злобы. Официальное знание в очередной раз огрызнулось явной бессмыслицей – любой, даже начинающий, поэт способен воздействовать своими произведениями на внутренний мир людей, а ученый – на явления природы, пусть и не на все пока, и объяснить это естественными причинами часто бывает чрезвычайно трудно, нужно быть очень умным.

Виктор с раздражением швырнул словарь на верхнюю полку шкафа и, мгновение спустя, был атакован книжным потоком, рухнувшим оттуда. В первой попавшейся книге – это оказался "Философский словарь", он обнаружил вполне разумное и функциональное определение: "магия (она же волшебство) есть прямое исполнение желаний без осуществления целенаправленных действий". Это уже было ближе к делу. Философское определение показалось ему конкретным и наглядным. По крайней мере, стало понятно, как следует изучать это явление. Достаточно зафиксировать исполненные желания, выделить те из них, что не потребовали особых усилий, и… Что дальше? За разъяснениями он решил обратиться к подруге.

Не без труда отыскав нужный номер, Виктор позвонил.

– Послушай, Айрис, что ты имела в виду, когда сказала, что я – волшебник?

– Ничего подобного я и не говорила.

– Ну как же не говорила – говорила.

– Нет, не помню, как я могла такое сказать!

…

(Пропущено пять минут разговора).

– Вспомни, пожалуйста, ты сказала…

– Нет, ничего я не говорила.

– Может быть, ты намекала на то, что я бережно отношусь к своим желаниям? Я действительно не люблю отказывать себе по пустякам. Но достаточно ли этого для того, чтобы считаться волшебником?

– Желания? Какие желания?

– Волшебство связано с исполнением желаний, это знают все дети, поскольку так написано в сказках. Постой, может быть разгадка как раз в этом – ты обратила внимание, что я, как правило, добиваюсь поставленной цели, и сделала вывод – что достигаю я этого не всегда рациональными способами?

– Ты меня окончательно запутал. Скажи прямо – чего тебе надо?

– Я хочу получить ответ на свой вопрос. Неужели я требую слишком много?

– Я отправляюсь по делам. Через десять минут я буду проходить мимо станции метро "Василеостровская". Если нам суждено встретиться, я с удовольствием отвечу на любые твои вопросы.

– Я буду.

*

Виктор занял удобное место у входа на станцию и стал ждать. Его охватило необъяснимое волнение. Он всматривался в снующие взад-вперед человеческие потоки и… нервничал. Подруги не было видно, но он благодарил Бога за предоставленную передышку. Ему хотелось, чтобы она опоздала. У него уже не осталось сомнений в том, что эта встреча полностью перечеркнет его предыдущую жизнь. А если и не перечеркнет, то решительно изменит. Безвозвратно обратятся в прах недавние надежды и тревоги, друзья и враги, невзгоды и радости, работа и представления о жизненном успехе, жалкие потуги заработать достаточные для безбедной жизни деньги и непомерное тщеславие… Все в прах…

Виктору стало страшно. Особой свободой поступков или излишней роскошью его жизнь никогда не отличалась, но это была его жизнь. Это он ее прожил, по собственному разумению, и сейчас, когда перед ним замаячила перспектива отказаться от всего, что до сих пор составляло основу существования, его охватил первобытный ужас.

Его организм сработал как чуткий индикатор – предупредил о неизбежном. Хотелось сопротивляться, биться насмерть, но… с кем? Или с чем?

– Привет, давно ждешь? – подруга подошла по обыкновению незамеченная. Она была красива и спокойна.

– Замерзнуть не успел.

Виктор глубоко вздохнул, с этого мгновения тревоги и предчувствия ему больше не докучали, он забыл о них.

– Мне очень нравится смотреть на тебя, – сказала подруга, кротко улыбнувшись.

Виктору тоже нравилось смотреть на подругу.

– Я давно хотел спросить, почему у тебя такое странное имя – Айрис? Твой папа был поклонником английских аристократок?

– Мой папочка с детства был влюблен в английскую литературу. В шестидесятых он прочитал парочку романов Айрис Мердок, они произвели на него неизгладимое впечатление, вот с тех пор я и стала Айрис. Если бы у меня был брат – папочка называл бы его Ивлином, в честь Ивлина Во. Представляешь, он отказывается называть меня прежним именем.

– Ты не поинтересовалась – почему?

– Когда мой папочка хотел быть оригинальным, ему это, как правило, удавалось. Как-то он сказал мне, что ему очень-очень хочется, чтобы я стала такой же талантливой, умной и научилась так же блестяще работать со словами, как это делает госпожа Мердок. Не уверена, что ему удалось склонить меня к литературной деятельности, но к имени Айрис я привыкла быстро.

– А как тебя зовут на самом деле?

– Предъявить паспорт? Никогда.

Они вышли на Неву и некоторое время шли молча. Виктор любовался сверкающим на солнце куполом Исаакия, иглой Адмиралтейства, полузатопленными корабликами, так и не пригодившихся выкупившим их новым русским. Воздух был необыкновенно вкусен. Можно было подумать, что сама природа склоняет Виктора к напряженной работе, которая неминуемо должна была закончиться выдающимся открытием. Ему казалось, что каждый встречный должен был замереть от счастья – Виктор Кларков с подругой прогуливаются по набережной и заряжаются космической энергией.

– Ты уже догадался, куда мы идем? – спросила Айрис. – Как поживает твое умение предсказывать?

– Разве мы куда-то идем? – решил поиграть словами Виктор. – Мы с тобой гуляем, проветриваемся, совершаем моцион, устраиваем пешую прогулку… Посмотри, как восхитительно сегодня выглядит набережная, неужели можно привыкнуть к прекрасным белоснежным яхтам, курсирующим в такой шокирующей близости от наших жилищ… Ого-го, Петербург – город морской! А вот это кладбище ржавых посудин – где еще ты встретишь такое?

– Нет, нет, мы приглашены в гости. Уверена, что ты обрадуешься.

– Я категорически против. Знаешь ли ты, что самое прекрасное в нашей прогулке? Впервые за многие годы я могу почувствовать себя самим собой. Наконец-то мне не нужно надувать для важности щеки и занудливо рассуждать о пространстве и времени, параллельных мирах и нравственном императиве. Мне не нужно выставляться умным или глупым, или помешенным, или серьезным, или кристально чистым… Я чувствую себя потрясающе защищенным. Ты, наверное, не знаешь, но когда я прогуливаюсь с девицами по набережной, мне положено постоянно смешить их – существует специальный норматив – четыре – пять шуток за десять минут. Это получается – шутка в две минуты. Такова, знаешь ли, норма. И, уверяю тебя, девицы внимательно следят, чтобы этот показатель не уменьшался ни на одну десятую.

– Говори, говори, все равно ты не догадаешься, куда мы идем!

– Почему ты так решила?

– Не вижу радости на твоем лице.

– Чего же стоят тогда твои утверждения, что я умный! Оказывается, я напротив – удивительно недогадливый!

– Неужели еще не сообразил?

– Нет.

– Мы идем к Махову. К твоему дружку Пете Махову. Я решила, что вам следует помириться. Сюрприз удался, согласись. Ты рад? Тогда похвали меня.

Еще бы Виктор был не рад! Да он едва не задохнулся от радости. Грешным делом, он давно молил Господа, чтобы нашелся предлог, который бы положил конец их идиотским пререканиям. Но все произошло так неожиданно и странно. И загадочно. Они не виделись с Маховым почти год. Время пролетело ужасно быстро, но ощущение существенной потери не покидало его. Наверное, они тогда поссорились… И поводом послужило… Виктор не помнил повода, надо думать, глупость какая-то. А может быть они и не ссорились – просто дела и заботы так основательно навалились на обоих, что стало не до встреч с друзьями.

В то время Виктор серьезно занимался теорией. Невозможность применения подходов Общей теории относительности к практической реализации нуль-транспортировки давно уже стала очевидной. Чтобы двигаться дальше, необходимо было освободиться от так называемых временных парадоксов. Работа эта оказалась непростая, Виктор изнемогал от усталости, ему было не до общения с друзьями. Когда же поведение времени в нашем трехмерном мире стало ему понятным, первым, кому он хотел рассказать о своем успехе, был Петя Махов. Виктору хотелось разделить свою радость с другом, но оказалось, что за те несколько месяцев, что они не виделись, Петя успел развестись с женой и исчез в неизвестном направлении.

Виктор буквально изводил своих знакомых, пытаясь разузнать о Махове хоть что-то, но безуспешно… Наверное, надо было обратиться в справочное бюро, но он не сообразил, что эта организация все еще функционирует. А может быть, сработало нежелание лишний раз связываться с государственными службами. Да и откуда им было знать, где Махов снимает жилье?

Конечно, Петя мог существенно помочь в реализации нуль-транспортировки. Обсуждение свежих идей с благожелательно настроенным критиком дорогого стоит.

– Экая длинная пауза у тебя получилась! – хохотнула Айрис. – Так ты рад или не рад?

– Конечно, рад. Ты даже и не представляешь, как это здорово!

– Может быть, и не представляю.

На Виктора навалилось странное чувство нереальности происходящего, какой-то раздвоенности, что ли… С одной стороны, ему казалось, что встреча, которой он так добивался, обязательно приведет к прорыву в познании. А там, глядишь, и Махов запишется в боконисты, когда на собственной шкуре почувствует заботу Господа. Но с другой стороны, Виктор боялся столкнуться с чем-то не столь приятным – вынужденной зависимостью от чего-то чуждого, с нежданным напором извне, обрекавшим его на работу даже против желания.

Виктор поежился.

Уж не настал ли тот самый пресловутый момент, отрицаемый каждым, кто считает себя хозяином собственной судьбы, когда внешние обстоятельства становятся сильнее человека? Он не понимал, радоваться ему или печалиться. Наверное, следовало обрадоваться, потому что его желания стали исполняться, хотя он не совершал никаких целенаправленных действий. Согласно определению это и есть волшебство. Неужели свершилось предсказанное?

Дальнейший путь они проделали молча.

*

Сердце Виктора стучало с неприятной быстротой. С каждым шагом они приближались к цели. Еще немного и он встретится с Маховым. Вот и вернется в его жизнь человек, с которым можно говорить о том, что его по-настоящему волнует – об устройстве Мироздания. Отказаться от реализации теперь будет невозможно. И запрещено будет говорить привычное – если я захочу, у меня обязательно получится. Надо будет делать.

И вот Айрис подвела его к подъезду.

– Это здесь, – сказала она с легкой подбадривающей улыбкой. – Если ты еще не готов, отложим визит до лучших времен.

– Нет, нет, сегодня…

Айрис подошла к лифту.

– Тогда вперед.

– Немного страшновато. Как бы тебе это объяснить – если я сейчас повстречаюсь с Петей, моя жизнь немедленно изменится. Я потеряю право мечтать, мне придется вкалывать. Звучит глупо, но это так. Получается, что я добровольно отказываюсь от своей природной свободы выбора. Понимаешь?

– Но это будет потом. Правда? А сейчас никто на твою свободу не посягает. Воспользуйся ею, если хочешь.

– Как это?

– Развернись и беги домой. Никто про тебя дурного слова не скажет. Но сначала вспомни, много ли радости принесла тебе свобода выбора?

– Звучит разумно, жаль, что я не могу воспользоваться твоим советом, – проворчал Виктор и вошел в лифт. – Уж лучше я сюда…

И вот они остановились перед дверью номер 12, Виктор протянул руку к дверному звонку и нажал кнопку. Дверь отворилась, на пороге стоял Петя Махов. Все тревоги моментально забылись, точнее, стали несущественными. Виктор протянул руку. Рукопожатие получилось крепким.

– Ну, и где ты пропадал целый год? Что-то случилось? – спросил Махов, посмеиваясь и не выпуская его руку.

– Да нет. Все в порядке. Сам понимаешь – дела, заботы…

– Правильно сделал, что пришел. Где ты его откопала, Айрис?

– Там больше нет, – ответила она.

Обстановка квартирки, в которой теперь обитал Махов, выглядела не слишком привлекательно. Компьютер у него был заслуженный, по современным понятиям рухлядь. Не трудно было догадаться, что золотой дождь легких денег на Махова так и не пролился. Видимо, собственная исследовательская работа отнимала у него слишком много сил, так что на заработки времени не хватало. Представить, что Махов способен не размышлять о Мироздании, Виктор не мог.

– Извини, – решил уточнить Виктор. – Я не в курсе твоих нынешних интересов, но подозреваю, что ты продолжаешь считать Вселенную открытой системой. Не веришь в темную материю?

– Не верю.

– И можешь это доказать?

– Могу. Только никто не слушает.

Виктор с облегчением отметил, что Махов остался прежним. Это была лучшая новость за последний год. Появился шанс убедить его, что сотрудничество может быть взаимовыгодным. Например, с помощью нуль-транспортировки можно будет попытаться выйти из нашей Вселенной. Это ли не самый наглядный способ доказать, что Вселенная открытая система? Махова это должно заинтересовать.

– Мне пора на кухню, мальчики, – сказала Айрис. – Сварю-ка я вам кофе, добавлю вкусноты в ваши разговоры. Печенье я принесла с собой. Обещаю, что будет вкусненько.

Она ушла. И Виктор решился. Пора было хвастаться достижениями и подводить промежуточные итоги. Странно посвящать свою жизнь исследованиям, о которых нельзя рассказать даже близкому другу. А если уж и Махов посчитает его сумасшедшим, значит, так оно и есть, и с этим следует смириться. Он коротко, чуть сбивчиво рассказал о самом интересном в своей работе. Махов его внимательно выслушал.

– Я искал тебя, – тихо сказал Виктор, закончив. – Мне нужна твоя помощь.

– Так и знал, что ты по-прежнему занимаешься нуль-транспортировкой.

– Получается, вот и занимаюсь.

Тихонько скрипнула дверь, и из кухни на середину комнаты выплыла великолепная черная кошка. Хозяйка дома. Она холодно оглядела Виктора огромными желтыми глазами, явно осталась недовольна его внешним видом и, демонстративно устроившись посередине комнаты, принялась доводить свою природную красоту до совершенства.

– Хороша! – с теплотой в голосе сказал Махов.

Он запустил руку в этот мягкий черный комок и стал почесывать его и мять, приговаривая:

– Поиграй со мной, Липочка, поиграй, не ломайся…

Кошка немедленно укусила его, расцарапала когтями руку и с поразительной расторопностью залезла под шкаф. В темноте явственно просматривались два огромных желтых круга – глазки нервного животного.

– Не сердись, Липочка, – с неподдельной нежностью произнес Махов. – Вылезай, у нас гости.

– Липочка? – переспросил Виктор.

– Сокращенное от Олимпиады. Мне притащили ее в самый разгар прошлых Игр. Пришлось ее так и назвать. Тоже, между прочим, загадочная история. Мистика. Я бы ни за что кошки не завел, но этот теплый пушистый комочек был такой трогательный, что я согласился. Она ведь умещалась у меня на ладошке, понимаешь? А предложила мне ее хозяйка салона неформального целительства, так она называет свое учреждение. Чрезвычайно талантливая оккультистка, занимается белой магией. Кстати, тебе бы неплохо познакомиться с ней, для твоих занятий это было бы чрезвычайно полезно. О, она феномен достойный самого тщательного исследования… Ну так вот, она притащила мне котенка, и я не смог отказаться. Получилось хорошо, мы очень даже довольны друг другом. Мне кажется, что Липочка качает из меня информацию и передает ее дальше, в космос.

– Ты считаешь, что все мы под контролем? – удивился Виктор.

Кошка вылезла из-под шкафа и запрыгнула к Махову на колени, откуда стала с гордостью, недоступной людям, озирать окрестности.

– Не все, но кое-кто из нас – точно!

– Нас окружают шпионы?

– Скорее, туристы во времени. Интересуются важными моментами истории, чтобы потом похвастаться перед соседями.

– Если я правильно понял, ты считаешь себя исторической личностью?

– Необязательно реализовавшейся. Может быть, со мной связана тупиковая ветвь истории, а может быть, веточка, оставшаяся незамеченной главным потоком… А может быть, я интересен историкам будущего, как один из свидетелей твоей жизни. Не исключено, что ты реализуешь свою нуль-транспортировку, а я, на закате жизни, напишу твою художественную биографию для серии ЖЗЛ. Вот и повод.

– Мне нужна твоя помощь. Пускай я нашел тебя случайно…

– Так уж и случайно?. Я в случайности давно не верю. А о делах поговорим потом.

– И на том спасибо. Думаешь, я забыл, что для тебя моя работа всегда была блажью и причудой. И вдруг такая перемена. Ты здорово изменился. Стал на удивление терпимым к занятиям своих друзей. Что с тобой случилось?

– Не смейся. Понимаю, что мое объяснение выглядит глупым, но с тех пор, как я завел себе кошку, я смотрю на мир по другому.

– Кошка объяснила тебе, что нуль – транспортировка перспективное дело?

– Нет, конечно. Но моя Липочка – животное крайне загадочное. Однажды, к своему удивлению, я обнаружил, что ее поведение самым недвусмысленным образом подтверждает теорию Эверетта о многомерности мира. Липочка очень любопытна, а с другой стороны, любит поспать – не сомневаюсь, что во сне она путешествует по параллельным мирам. Интересно, кто она там? Заколдованная прекрасная принцесса? Светская дама? Модная поэтесса? Когда у тебя получится с нуль-транспортировкой, будь добр, выясни это.

Кошка с диким воем спрыгнула с колен и бросилась на кухню, едва не сбив по дороге Айрис, которая появилась с подносом в руках. Видимо, предположения высказанные Маховым, глубоко задели и оскорбили гордое животное. Несколько капель попало на брюки Виктора.

Пили кофе почему-то молча. А потом у Виктора чудовищно разболелась голова, и он решил, что ему пора уходить.

– Так ты будешь со мной работать? – спросил он уже в дверях.

– Я обязательно обдумаю твое предложение, – серьезно ответил Махов.

Они обменялись номерами телефонов и разошлись по домам.

*

Вечером Виктор показалось, что пришел его последний час. Он лежал без сил на диване, зарывшись лицом в подушки, так и не сумев раздеться, несмотря на то, что предпринял несколько попыток. Его сердце сжалось в крошечный комочек, готовое в любой момент разлететься на тысячу кусочков. Почему-то он решил, что единственный способ воспрепятствовать этому – твердить: "Не разлетайся, не разлетайся, пожалуйста, не разлетайся"… Удивительно, но заклинание, вроде бы, подействовало.

Не лучше дело обстояло и с головой, его мозг вскипал. Боль была ужасна, она настигала его с такой удручающей размеренностью, пульсировала так ритмично, что ему казалось – в следующий толчок глаза непременно выскочат из орбит… Впрочем, в то же время он сам себе задавал вопрос: "Боль ли это?" Правильного ответа он не знал. Действительно ли он ощущает сильную боль? Его чувства больше не подчинялись привычной логике, причинно-следственные связи были отвергнуты клетками его организма. Виктор с удивлением обнаружил, что получил возможность наблюдать за своими мучениями со стороны. Кто-то другой, отстраненный, дергался в конвульсиях и страдал. Его было жалко, но не очень. Смерть и небытие казались вполне приемлемым выходом.

Подстать была и обстановка в городе. Невесть откуда наползли мрачные черные тучи. На улицах бесчинствовал штормовой ветер. Болезненные свистящие завывания казались специально отрепетированным аккомпанементом пульсациям его мозга. Виктора не покидало ощущение, что тучи спускаются все ниже и ниже. Неужели, их цель была поглотить его? За что? Почему это безобразие происходит именно с ним? Кто он такой отныне?

Черноту ночи прорезали яркие молнии, началась гроза, первая в этом году. Раскаты грома были оглушительны. Виктор с ужасом ощутил, как мала разница между современным образованным человеком и трепещущим от страха первобытным обитателем пещер – мистический ужас перед природным электричеством уравнивал их. По школьной привычке он попробовал оценить промежуток времени между вспышкой и устрашающим грохотом, чтобы определить расстояние до центра катаклизма. "Раз…" Это все, что у него получилось. А потом и вовсе свет и звук стали неразделимыми, словно бы слившись в его теле в одно целое…

Надо было срочно что-то придумать. Но мозги его стали оплывать, так, по крайней мере, он оценивал их состояние. Ему казалось, что они пузырятся и тают, тем самым еще более подчеркивая его чужеродность в этом мир. Попытка сосредоточиться закончилась новым приступом нечеловеческой боли. Виктор не сомневался больше – он растворяется во Вселенной. Его сущность, его индивидуальность, все то, что делало его самобытным человеком, оказались на поверку всего лишь некоей непрерывной функцией в момент времени Т, тождественной его эмоциональной оценке.

А Вселенная-то оказывается пустячок, причуда высших сил, незначительная игрушка в руках непознаваемого, микроскопическая, ничем особым не примечательная песчинка Мироздания! Прав Махов!

И снова яркая вспышка, но на этот раз молния здесь была не при чем. Виктор почувствовал себя телевизором, который подключили к антенне – мгновение назад в его сознании (на экране) бесновался бессмысленный хаос, несвязный дребезг помех и вдруг – проявилось четкое изображение.

Его мозг выхватил из небытия странные связи и проявления и постарался выразить их в привычных (по возможности) терминах. Объемные красочные образы, воспринимаемые Виктором, были прекрасны и бесконечно притягательны. На него обрушилась настоящая лавина счастья, но не обыденного, определяемого, как правило, приятностью времяпрепровождения, а другого, кристально чистого, отвлеченного от мелких житейских проблем.

– Пришло время жить, – прошептал он, и страшная боль или то, что он считал страшной болью, немедленно покинула его искореженное страданиями тело.

А еще через десять минут воспоминания о близкой и, вроде бы, неминуемой смерти стерлись окончательно. Нет, он твердо знал, что десять минут назад он умирал, но как это происходило и в чем выражалось, начисто вылетело из его головы. Словно вернувшись к жизни из невообразимого фантастического путешествия, его мозг очистился от всего чужого, бессмысленного и наносного. Одновременно забылись и потрясающие картины Мироздания, только что открывшиеся перед ним во всей царственной красе. Виктор помнил, что они были восхитительны, но рассказать, что конкретно он увидел, уже не сумел бы. Так забывается прекрасный сон, если не успеть перевести его образы на привычный язык слов.

Но теперь Виктор знал, что был в его жизни момент, когда он понимал, почему Айрис назвала его волшебником. Его природный здравый смысл немедленно возмутился – поскольку он был не в состоянии внятно сформулировать, в чем это понимание состояло, а потому следовало без лишних разговоров отбросить этот странный намек из… неизвестно откуда. Разум отказывался признавать реальность, которую нельзя было описать словами! Но Виктор теперь знал, каково это, когда прямо на глазах мельчают и рушатся причинно-следственные связи. Да здравствует иррациональность! Мир оказался совсем не таким, как о нем принято было до сих пор думать. Он знал, что в его жизни была минута озарения, и отказаться от этого знания он не смог бы ни при каких обстоятельствах.

С этой минуты он стал религиозным фанатиком.

*

Утром Виктора разбудил настойчивый телефонный звонок. Он поднял трубку и, впервые за долгие годы, почувствовал себя по-настоящему счастливым. Это был Пашка, его сын.

– Здравствуй, папа!

– Здравствуй, Паша. Как я рад слышать твой голосок! Молодец, что позвонил.

– У меня хорошие оценки в школе.

– Отличная новость!

– Я хотел бы у тебя спросить, мама сказала, что ты знаешь…

– Если мама так сказала, значит, так и есть… Спрашивай, если смогу, обязательно отвечу.

– Папа, что такое смерть?

Виктор опешил. Вот и наступил момент, когда собственный сын стал способен поставить папу в тупик, задав вопрос, на который не существует вразумительного ответа.

– Я… не знаю…

Пашка тяжело вздохнул.

– Но я обязательно отвечу тебе, только дай мне время подготовиться. Хорошо?

– Хорошо, папа. Я позвоню тебе еще.

– Буду ждать.

Виктор долго вслушивался в короткие гудки, потом положил трубку. Года бегут слишком быстро, он даже не успел заметить, как Пашка вырос и стал философом.

"Может быть мне это приснилось?" – с надеждой подумал он. Но это была всего лишь последняя попытка остаться прежним. Не слишком серьезная, к тому же, заранее обреченная на провал. Всю свою жизнь Виктор безотчетно стремился к тому, чтобы Мироздание обратило на него внимание, и сейчас, когда это произошло, во всей Вселенной не нашлось бы человека, который смог бы заставить его добровольно или по принуждению отказаться от дарованного ему вин-дита.

Он словно бы услышал обращенные к нему лично слова Господа Бога:

– Не волнуйся, дружок. Я забираю у тебя свободу выбора, а взамен дарую твоему существованию смысл! Ты ведь всем сердцем стремился к тому, чтобы твоя жизнь не прошла бесследно. Вот и получил, что хотел!

Виктор попил водички. Он попытался вспомнить вчерашний вечер. Что это было? Неужели, вин-дит? Или дурацкий сон? Любопытство буквально испепеляло его. Он был в гостях у Махова. Ничего особенного там не произошло. Почему же у него осталось такое странное ощущение? Может быть, что-то известно подруге?

Виктор бросился к телефону и набрал номер.

– Здравствуй, Айрис.

– Кто это? Виктор? Что случилось?

– Это я хотел у тебя спросить. Со мной происходит что-то неладное?

– Не придумывай.

– Вчера вечером мне было совсем плохо.

– Заболел?

– Нет, это что-то совсем другое. Я надеюсь, что ты мне поможешь разобраться…

– Не знаю, что сказать, вчера ты ушел от Пети часов в пять, сказал, что у тебя неотложные дела. Ты был вежлив, красив, решителен и очень грустен, у тебя были проблемы, помнишь? По крайней мере, мне так показалось. Справился?

– Сейчас я все расскажу… Ты знаешь, что я занимаюсь нуль-транспортировкой? В последнее время мне удалось сделать значительный шаг вперед. Как-то так получилось, что мне пришли на помощь мои друзья и родственники. Ксения помогла по-своему, Петька помог, его кошка – Липочка, появившийся из прошлого Калугин, и ты тоже помогла, только не спрашивай – как, вряд ли я смогу это объяснить…

– Не придумывай.

– Нам нужно поговорить…

– Я уезжаю на две недели в Голландию… Приходи, когда вернусь, поговорим.

– Подожди, я давно хочу спросить, почему ты мне помогаешь? Ты делаешь это сознательно или просто так получается?

– Зачем тебе это?

– А как же? – удивился Виктор. – А вдруг ты из моего карасса!

– Я твоя подруга.

– А почему тебе дана такая сила?

– Какая тебе разница! Неужели это так важно?

– Ты права – разницы нет.

Виктор повесил трубку. Мироздание в его глазах стало выглядеть еще более внушительным и привлекательным. Больше не было нужды заставлять себя работать, рука сама тянулась к шариковой ручке. Он не сомневался, что теперь, когда любой поступок окружающих его людей, независимо от их желания, приносит ему ощутимую помощь в реализации нуль-транспортировки, работа пойдет быстрее. Пожалуй, уже через пару недель можно было ожидать реальных результатов. Как сказала Ксения – приборчик должен хотя бы один раз сработать…

 

Часть 2. Погружение в гранфаллон

*

А потом начались проблемы. И настроение его резко ухудшилось.

В жизни каждого человека случаются неприятные моменты, когда печаль и жалость к себе несчастному вытесняют все прочие чувства. В такие дни легко посчитать свою жизнь неудавшейся, перспективы ничтожными, а надежды глупыми и невыполнимыми. Противоестественное удовольствие, вызванное крушением всего того, что еще совсем недавно составляло основу жизни, наполняет кровь одуряющим спокойствием. Ничего не хочется делать, ни о чем не хочется мечтать, ни к чему не хочется стремиться.

Впрочем, Виктор давно научился справляться с бытовым пессимизмом. Стоило проявиться первым признакам уныния, он немедленно менял сферу деятельности. На этот раз он попытался придать своим рассуждениям о печали и рухнувших надеждах литературную форму. Мысль о написании развернутого отчета о проделанной работе показалась ему удачной. Если сделать все как следует и не полениться, можно будет и деньжат подзаработать, пристроив рукопись в какое-нибудь издательство. Да и с точки зрения реализации нуль-транспортировки литературная запись текущих событий чрезвычайно полезна. Помогает сосредоточиться, четко сформулировать цели, и, самое главное, контролировать собственное состояние. Как он уже понял, без этого обойтись нельзя.

Кстати, Боконон поощрял в людях стремление к написанию текстов. Он говорил: "Записывайте все подряд. Разве без точных записей о прошлом можно ожидать, что люди – и мужчины, и женщины – избегнут серьезных ошибок в будущем?"

Виктор не стал откладывать дело на потом, заварил кофе и приступил. Заварка получилась удачная, этакая вкуснятина – в меру крепкая, сохранившая положенный ей по рангу аромат, к тому же основательно прочищающая голову – чего еще желать!

К его удивлению, литературный труд оказался занятием кропотливым и тяжелым, одного желания для написания рассказа было недостаточно. Кроме подвижности ума потребовались усидчивость и способность к длительной напряженной работе. Ну и, конечно, умение и талант. Но Виктор не сомневался, что обладает перечисленными качествами, просто пока ему еще не доводилось применять их на практике. И что с того? Когда-то надо начинать!

Однако его прожекты были разбиты в пух и в прах внезапным внеплановым появлением Ксении. Безденежье мужа и прежде раздражало ее. А уж потеря Виктором работы стала по ее мнению форменным безобразием, с которым надлежало покончить немедленно, без проволочек. Короче говоря, Ксения пребывала в ярости.

– Так дело не пойдет, дорогой мой, – сказала она срывающимся от гнева голосом. – Ты обязан вернуться на работу! Не хочешь думать о семье, подумай о себе. Тунеядство – это же прямой путь к деградации!

– Меня выставили за дверь пинком под зад. Довольно грубо. Даже если я встану перед гражданином Коневым на колени, меня назад не возьмут. А я на колени перед ним не встану. Сама знаешь.

– Ты намекаешь, что у тебя вдруг появилась гордость?! Потрясающе! Никогда не слышала ничего более смешного! Хватит витать в облаках, вернись на землю. Потерявший работу, не имеет права говорить о гордости! Это противоестественно!

– Почему? – удивился Виктор.

– Потому что…

– Не понял. Чувство собственного достоинства теперь в расчет не принимается? Это касается только взаимоотношений с гражданином Коневым или распространяется и на прочие житейские обстоятельства?

– Перестань паясничать! Твой творческий отпуск, или как ты там называешь свое нынешнее состояние, я оплачивать не буду!

– Разве я прошу у тебя денег?

– Этого еще не хватало! Мы и так сделали для тебя очень много – очистили жилплощадь, стараемся лишний раз не мозолить глаза, но тебе и этого мало! Ни копейки не дам!

– Но я же не прошу!

– А я все равно не дам.

*

Виктора вполне устраивал вновь обретенный им социальный статус. Более того, он был искренне удивлен, когда обнаружил, что образ жизни безработного максимально соответствует его представлениям о счастье. Приятно витать в разреженной атмосфере теоретических построений! Здорово ощущать, как потоки информации протекают сквозь твой мозг, заставляя сверкать подобно драгоценным бриллиантам, остававшиеся до сих пор в тени гипотезы и идеи! Ура! Информация правит миром. Само Мироздание, беспрекословно подчиняясь приказу мысли, поворачивается к тебе совершенно неожиданной стороной, расцвечивается потрясающими красками. Но счастье не может быть вечным. К сожалению, приходится время от времени возвращаться на грешную землю. За жратвой, например. Да, потерять источник финансирования – это большая неприятность. А тут еще Ксения сделала все от нее зависящее, чтобы он воспринимал сложившуюся ситуацию как настоящую трагедию.

Поиски нового места службы стали неизбежными. Виктор закрыл глаза и попытался успокоиться. Тщетно. На эти бессмысленные хлопоты придется потратить массу времени и энергии: звонить кому-то, тащиться неведомо куда, предлагать себя незнакомым людям, начинать какое-то новое и, наверняка, не слишком интересное дело. Интересные давно разобраны или безобразно оплачиваются, что делает их одинаково малопривлекательными. Ужас. Непонятно было даже с чего начинать. Объявления в газетах читать – бесполезно А обращаться в Центр занятости – лень. Оставалось надеяться, что все обойдется само собой.

Неожиданно ему захотелось позвонить Махову. Абсолютно бессмысленное желание. Было непонятно, как Махов может помочь с поисками работы, но это сути дела не меняло. Что-то подсказывало, что он должен сделать это немедленно, не откладывая.

– Привет, Петя! Как дела? – весело начал Виктор (грусть в голосе при разговоре с Маховым исключалась).

– Виктор, ты, что ли? Замечательно. А я сам собирался тебе звонить. Уже и к телефону подошел. Ты обратил внимание, как я быстро снял трубку?

– Вообще-то, я по делу, понимаешь, на днях классическим образом потерял работу – был отправлен на улицу пинком под зад! Так что теперь я безработный. Я бы перебился, но Ксения… Можешь помочь?

– Ух ты! Как не хорошо.

Виктор насторожился, реакция друга ему не понравилась. Он приготовился к неприятностям.

– Послушай, под каким предлогом тебя вышвырнули? – тихо спросил Махов.

– Незнание специфики…

– Вот как…

– Думаю, предлог.

– Да, пожалуй, предлог. Не слишком остроумный, но надежный – его очень трудно оспорить в суде.

Махов замолчал. В трубке слышалось тягостное сопение. Пауза получилась на удивление долгой и тягучей. Виктор не понимал, что так возбудило друга, поэтому решил не торопить его с ответом. Он долго ждал продолжения. Не дождался. Потом не выдержал:

– Так ты поможешь мне?

– А вот и помогу. Я, да будет тебе известно, сам потерял работу неделю назад, – озабоченно сказал Махов, интонации эти, столь не свойственные ему, еще больше насторожили Виктора. – И что важно – при схожих обстоятельствах. Не могу сказать, что занимаюсь поисками новой работы слишком усердно, думаю, что месяца на три мне денег для безбедного существования хватит, но кой какие справки навел, поспрашивал сведущих людей. И вот сегодня я получил довольно странное послание, насколько можно судить, это приглашение на какие-то смотрины. Проводит их известный инновационный фонд, занимающийся отловом, сортировкой и продажей состоятельным иностранным потребителям невостребованных российских мозгов, что-то вроде молодежной биржи труда, только умудряющийся зарабатывать на своем альтруизме деньги, надо полагать, не малые.

– Поздравляю, тебе повезло.

– Подожди, не перебивай. Пригласили не меня, пригласили нас с тобой. Так что можешь считать, что тебе тоже повезло.

– Бред. Кому мы можем понадобиться? Может, это проделки Айрис?

– Сомневаюсь…

– Да, не похоже…

– Надеюсь, что это просто загадка, а не тайна. Существует два правдоподобных объяснения. Вполне вероятно, что наши наниматели знали нас раньше… Но скорее всего, кто-то за нами следит…

– Тебе бы все шутить.

– Уверяю, что до твоего звонка мне и в голову не приходило, что здесь может быть какой-то подвох. А сейчас мне это предложение нравится гораздо меньше.

– Но мы пойдем?

– Обязательно. Во-первых, мне любопытно, а во-вторых, не можем же мы упустить такой шанс! Нам давно уже следует и себя показать, и на людей посмотреть. Встречаемся в семь часов на станции метро "Василеостровская".

– Форма одежды?

– Рабочая. В конце концов, нас пригласили не на званный вечер.

– Договорились. Что ж, пойду почитаю документацию, вдруг там устроят экзамен?

– Ты не понял. Вызов пришел не на специалистов по базам данных, а на Махова и Кларкова.

– И что это значит?

– Не знаю.

*

Без пяти семь Виктор занял место возле газетного киоска напротив станции метро "Василеостровская" и стал внимательно всматриваться в проходящих мимо него людей. Махов появился вовремя, что было на него совершенно непохоже.

– Ты сегодня пунктуален.

– Не на прогулку собираемся…

Некоторое время они молчали, но потом напряженность сама собой спала. Им интересно было поговорить друг с другом. Слишком многое надо было обсудить, за последний год в их общении образовалась настоящая информационная дыра, которую они оба постарались закрыть.

Сразу выяснилось, что Махов нисколько не изменился и меняться не собирался.

– Хороший ты человек, Виктор, но твоя нуль-транспортировка меня не увлекла, – сказал он жестко. – Как бы это сказать помягче, чтобы не обидеть, напоминает задачку из сборника "В часы досуга". Занимательно, но бесперспективно.

– Ты груб, Махов.

– Если бы мы с тобой рассуждали о цветочках, девицах или домашних животных, я бы нашел в себе силы быть вежливым. Но, поскольку речь идет о работе, позволь мне быть грубым, так легче говорить правду, не люблю, когда меня понимают неправильно.

– Но ведь ты сказал, что обдумаешь мое предложение.

– Уже обдумал. Правда, я не совсем понимаю, чем могу быть полезен? Но если смогу – помогу. А вот в подручные наниматься не желаю. Я привык работать один…

– Выслушать меня ты можешь? Поговорить со мной ты в состоянии? Свежий взгляд – это так важно!

Махов рассмеялся.

– Поговорить могу. Я уже говорю, разве нет? Но дружба – дружбой, а служба – службой. И я рад, что мы вовремя выяснили отношения, в дальнейшем будет меньше недоразумений. Кстати, чем тебя зацепила нуль-транспортировка? Не замечал прежде, что ты страстный любитель путешествий.

– Тут ты прав. Я человек сугубо домашний и перемещаться понапрасну не люблю. Но так получается, что пока эта проблема не будет решена, серьезного прорыва в познании мира не добиться. Особенно, если подтвердится, что нам мир многомерен.

– Не понял.

– Для меня нуль-транспортировка лишь полезная штуковина, с помощью которой можно легко понять, как устроен мир. Предложить модель – не проблема. Но потом надо разбираться, насколько близко нам удалось приблизиться к пониманию реальности. Это не просто. В первую очередь потому, что вопросы появляются не физические, философские. Например, неплохо бы найти ответ на вопрос, что такое реальность? Это то, что мы привыкли называть материальным миром, или то, что я думаю о мире, или то, что о нем думаешь ты? Звучит глупо, согласись, но мы можем только догадываться о том, как все устроено на самом деле… Ты так внимательно слушаешь, словно никогда не думал об этом! Не верю!

– Я так глубоко не капаю.

– Мне кажется, что реализация нуль-транспортировки – наилучшая проверка любой модели Мироздания. Прелесть, а не проверка, пальчики оближешь…

– Самореклама… Впрочем, продолжай. Хорошо излагаешь!

– Сколько себя помню, всегда любил задавать вопросы. Что, как и зачем. А в последнее время мне еще нравится получать ответы. И слава Богу, я не один такой. Любопытные люди встречались во все времена. Их называли исследователями или учеными. Сейчас их никак не называют, не потому, что они исчезли, просто отвлеченные исследования перестали интересовать граждан, народ потянулся к практическому применению, к тому, что приносит реальные удобства и реальную прибыль. Я никого не обвиняю, просто констатирую – познание мира сейчас мало кого интересует.

– А ты решил продолжать?

– Да. Интересы большинства меня мало трогают. Думаю, они сумеют постоять за себя и без моей помощи. Бог наделил меня страстью к познанию и дал способности эту самую страсть реализовывать. О чем здесь еще можно говорить! Не мной заведены порядки в этом мире, не мне их и отменять. Ненавижу богоборцев.

– Начал ты вроде бы о науке, а закончил религиозной проповедью.

– Я не считаю себя ученым, я – исследователь. А по складу характера – вольный стрелок, в упряжке ходить не могу. Меня бесит, когда любопытство и страсть к исследованиям пытаются втиснуть в рамки строго определенных научных дисциплин. Для меня установление причинно-следственных связей между явлениями, что, собственно, и есть научный способ познания, важная, но не единственная сторона исследования. Известно, что существенными могут оказаться связи, которые невозможно выразить в терминах причинности. К тому же, я верю в Бога. Материализм, как философская концепция, для меня штука абсолютно бессмысленная и, не только не помогающая познанию мира, но прямо препятствующая установлению истины. Но я, конечно, не противник науки, я – не ученый. В определенных пределах, в области своего применения, наука – неплохая штука, и со своими задачами справляется отлично, но очень уж там все формализовано. Появились даже люди, точно знающие, что является наукой, а что наукой не является. Мне в науке тесновато. По-моему, познание – занятие, скорее, легкомысленное и веселое, чем занудное. Скучно все время сверяться с установленными правилами игры. Мне, во всяком случае, это редко удается. Да как-то и не тянет. Легче предупреждать знакомых и друзей, что я не ученый. И если после такого разъяснения кто-то откажется принимать всерьез результаты моих исследований, то невелика потеря.

– Не удивительно, что тебе не с кем поговорить о работе, – хихикнул Махов.

– Желающих наставить меня на путь истинный – масса, но бессмысленные споры мне надоели. Разве трепотня поможет в познании Мира? Продуктивнее отделить себя от ученых и прочих интеллигентных людей, предоставив им самим решать свои проблемы. А я уж займусь своими.

– А как ты думаешь, почему научные представления о мире не включают в себя понятия Бога? – неожиданно заинтересовался Махов. – Никогда этого не понимал.

– Я думаю, что картина Мироздания получается чересчур грандиозной. Она не помещается в умах ученых. Думаю, что все дело в этом. Если бы они смирились, что их мозги не всевластны, все было бы по-другому.

– Неужели все дело в гордыне?

– Думаю, что да.

– Знаешь, тебе удалось меня заинтриговать, но на сегодня хватит. Я должен все как следует обдумать.

Если это и был отказ, то не слишком категоричный.

*

Махов с интересом посмотрел на Виктора.

– Знаешь, к тебе трудно привыкнуть. Вот мы с тобой стоим, ждем, кого ждем – не знаем, зачем понадобились – не догадываемся, я уже извелся весь, не люблю сюрпризы. А ты, как ни в чем ни бывало рассуждаешь о познании Мира. Завидую. Неужели тебе ничуточки не страшно?

– Да не волнуйся, все будет хорошо, – сказал Виктор.

– Эти таинственные работодатели могут оказаться опасными ребятами.

Виктор промолчал, он не понимал, что заставило Махова волноваться. Лично он, никаких серьезных оснований для тревоги не видел. Для бандитов или кого еще там опасался Махов, они были явно неинтересны, поскольку их, признаться, никак нельзя было использовать для мгновенного получения сверхприбылей. Предполагать, что их пытаются заманить в ловушку – это, значит, набивать себе цену, выдавать желаемое за реальное. В чем здесь резон или, если хотите, выгода? А раз выгоды не видно, то и беспокоиться не стоит.

Скорее всего, дело было в том, что Махов привык полагаться на ощущения и предчувствия. Вспомнив об этом, Виктор почувствовал, как по спине его пробежали мурашки. Ему было прекрасно известно, что предчувствия подводили Петю крайне редко, сбываясь самым непостижимым образом.

– Чего мы ждем? – спросил Виктор.

– К нам подойдут, – ответил Махов.

И действительно, не прошло и пяти минут, как к ним подошел огромный, другого слова и не подобрать, молодой человек с профессиональной короткой прической. Он внимательно осмотрел друзей и, видимо, удостоверившись, что перед ним нужные люди, поинтересовался неожиданно мягким голосом:

– Кларков и Махов?

– Да, это мы.

– Прошу вас пройти со мной.

Молодой человек подвел их к микроавтобусу "Мерседес" и предупредительно открыл дверцу.

– Стоит ли? – спросил Махов.

– Стоит, – ответил Виктор и решительно протиснулся в салон.

Внутри их ждали. Виктор всматривался в расплывшееся в широкой улыбке лицо вальяжного человека, и никак не мог сообразить, где он раньше его видел. Человек поднял свои руки горизонтально. Виктор не сразу догадался, что тот хочет их обнять.

– Ребята, дорогие, как я рад вас видеть. Молодцы, что пришли, – подозрительно знакомым голосом объявил человек и радостно засмеялся.

– Боже, – вырвалось у Виктора. – Да это же Мишка Крупьевский! Михаил, это ты?

– Я, я… чертяки. Как же это здорово, что вы нашли время прийти!

Атмосфера немедленно разрядилась. На какое-то время не стало работодателей и безработных, остались только старые университетские друзья, полностью отдавшиеся воспоминаниям о прекрасной, но, увы, оставшейся в далеком прошлом студенческой жизни. Начинали они вместе, а потом их пути разошлись. Михаил Крупьевский с наукой давно покончил и, по слухам, стал крупным банкиром, вращался теперь в атмосфере больших денег, международных презентаций и грандиозных инвестиционных проектов, давно превратившись в "акулу" международного капитала.

Виктору и в голову не могло прийти, что их пути могут пересечься. Даже отправляясь на встречу с Калугиным, он не вспомнил о Крупьевском. И вот они сидели вместе в шикарном микроавтобусе, а Михаил демонстрировал, как его переполняет радость от долгожданной встречи. С уст его ни на секунду не сходила широкая открытая улыбка, он буквально отбил себе руку – с таким энтузиазмом принялся обрабатывать спины своих старых знакомых.

– За встречу не грех и режим нарушить, – провозгласил Крупьевский и достал из расположенного тут же в салоне автобуса бара бутылку безумно дорогого коньяка "Хеннесси". Он плеснул благоухающую жидкость в сказочно красивые бокалы из настоящего тяжелого хрусталя и провозгласил тост:

– Пусть будет не последняя! Жаль, что нельзя повторить. Работа!

Пить коньяк из хрусталя было приятно. Но… очень уж неправдоподобно выглядела байка о том, что крупных финансистов временами переполняют ностальгические воспоминания о безденежной студенческой молодости. Тем более, что особо тесных и дружеских отношений между ними никогда не было. Виктор посмотрел на Махова – тот тоже был озадачен этим неуклюже разыгрываемым спектаклем.

– А я ведь к вам по делу, с просьбой, так сказать, – неожиданно погрустнев, сказал Крупьевский.

– О, ты не по адресу, – грубовато ответил Махов. – У твоего-то фонда дела идут отлично, это сразу видно, а у нас с Виктором совсем плохо – мы остались без работы, потому что нас вышвырнули вон, как надоевших котят. Мы бесперспективные. С нами денег не сделаешь. Неужели тебя может заинтересовать наше умение форматировать дискеты и готовность избавлять переполненные пепельницы от окурков?

– Не набивайте себе цену, – натужно рассмеялся Крупьевский. – Я прекрасно представляю себе ваши возможности, так что ни центом больше того, что вы стоите, не получите!

– А ты уверен, что сможешь подобрать нам работу, с которой мы справимся? – не скрывая иронии, спросил Виктор.

– О да, конечно, вы же разбираетесь в современных научных брендах? А я, честно говоря, за последние годы почти все забыл. Работа занимает слишком много времени, на развлечения – математику и астрономию сил уже не остается.

– Ну? – не удержался Махов.

– Правление нашего фонда решило поддержать инвестициями некоторые научно-исследовательские проекты, естественно, мы заинтересованы в независимой экспертизе, деньги без гарантии мы вкладывать не намерены. Сегодня у нас презентация. Я рассчитываю, что вы потолкаетесь среди гостей, присмотритесь, послушаете, составите свое мнение, а потом доложите мне о своих впечатлениях. Заплатим вам, как консультантам, лишние деньги еще никому не помешали. Ну что, согласны?

– Но мы не одеты соответствующим образом, – сказал Виктор.

Крупьевский рассмеялся:

– Об этом не волнуйтесь, спецодежду я для вас приготовил.

Он достал пакет с одеждой.

– Переодевайтесь прямо здесь, а я пройдусь, не буду вам мешать.

Крупьевский с натугой, словно у него заболели колени, вышел из микроавтобуса, неторопливо отошел в сторону метров на десять и только после этого вытащил из пиджака мобильник. Быстро набрал номер и застыл, с благоговением ожидая ответа.

– Алло! Докладывает Крупьевский. Ваше приказание выполнено. И Кларков, и Махов будут сегодня на презентации, как мы и договаривались. Доставлю их в лучшем виде. Не сомневайтесь. Буду держать вас в курсе дела.

Он спрятал мобильник и нервно закурил, его руки дрожали.

*

Презентация проходила в отлично отреставрированном трехэтажном особняке XIX века. На него было больно смотреть, приходилось прищуриваться, так он выпадал из общей картины окружавших его со всех сторон обшарпанных жилых домов. Над зданием гордо развивалось знамя фонда – белое полотнище с нарисованным посередине крабом. У входа, возвышаясь над проходящими в здание банкирами и финансистами, застыли богатырского сложения рослые мужики, наряженные в красные ливреи. Их могучие ручищи в белых перчатках были скрещены на груди.

Виктор и Махов выскочили из микроавтобуса и буквально покатились от смеха. В модных строгих костюмах они выглядели как два пингвиненка, по недосмотру попавшие в кают-компанию атомохода.

Крупьевский придирчиво осмотрел их и остался доволен.

– Да, ребята, если вас откормить, приодеть да причесать, с вами еще можно иметь дело. Впрочем, вы и сейчас выглядите вполне пристойно. Можно и философские проблемы пространства – времени толковать и с девицами плясать. В такой упаковке можно делать, что хочешь.

– У вас на презентациях бывают девицы? – поинтересовался Махов.

– Обя-за-тель-но!

И вот они проскользнули мимо ряженых охранников, прошли в конференц-зал и оказались в толпе одинаково элегантно одетых мужчин и их очаровательных спутниц, словно бы сошедших со страниц модных женских журналов.

– Что будем делать? – спросил Махов шепотом. – Мне с тобой выглядим, как два чучела.

– Будем веселиться и радоваться выпавшей на нашу долю удаче, – ответил Виктор. – Мы здесь на работе, так что готовься к научным беседам и не обращай внимания на недоброжелателей.

Прошло полчаса. О науке никто не говорил. Собравшиеся сплетничали, обсуждали качества модных горнолыжных курортов, делились впечатлениями о последних кинофестивалях и шумных театральных премьерах, рассказывали скабрезные анекдоты. Несколько раз в толпе промелькнул Крупьевский, но у него, видимо, были неотложные дела, он приветственно махал рукой, но к своим новоявленным научным консультантам не подходил.

– Что-то у меня сегодня не получается веселиться, – процедил сквозь зубы Махов. – Знаешь, ты здесь осмотрись, а я пошатаюсь возле бара, алкоголь, как известно, делает людей говорливыми, может, кто-нибудь и проболтается, за каким дьяволом они здесь собрались. Не нравится мне наша новая работа.

Он стал решительно пробирать сквозь толпу. Богатенькие расступались, с интересом посматривая ему вслед, чувствовали, что он здесь чужой. Виктор вынужден был согласиться со своим другом. Здесь было не хорошо. События развивались слишком нарочито, словно были заранее прописанные в каком-то тайном сценарии. Цели собравшихся наверняка были порочны. Но пока никто не призывал их подделывать доллары или ликвидировать конкурента – это были всего лишь предчувствия. Да и, честно говоря, какие из них с Маховым подделыватели и ликвидаторы!

– Молодой человек, предложите даме бокал шампанского.

Виктор обернулся и увидел перед собой очаровательную женщину в строгом вечернем платье, из тех, что привыкли быть хозяйками положения в любой ситуации. Она мило и открыто улыбалась, а потом неожиданно едва заметно подмигнула.

Виктор остолбенел, он был потрясен. Эта светская дама, вне всякого сомнения, не имела никакого отношения к массовке, к приглашенным для оживляжа королевкам и мисскам, прошедшим отбор на многочисленных конкурсах красоты. Ее благородство было врожденным, а не приобретенным у домашнего репетитора за умеренную плату. Более того, Виктора не покидало чувство, что он встречал ее раньше. Взгляд – знакомый, мимика – знакомая. Боже мой, неужели это Светланка? Следовало признать, что годы пошли ей на пользу. Оставалось только решить, как с ней говорить: как со своей прежней подружкой или как с королевой бала?

Чтобы немного успокоиться, Виктор отправился к стойке бара и заказал два бокала шампанского. Махов, устроившийся на крутящемся сидении, проводил его неодобрительным взглядом.

– Ты что это затеял? – спросил он.

– У меня все в порядке: общаюсь, веселюсь. Потом поговорим, – ответил Виктор.

И только тут он сообразил, что в ответ на просьбу красавицы не издал ни единого звука. Позор! Как это невоспитанно и грубо. Виктор растерялся и не знал, что делать дальше. Он остановился возле стойки, сжимая в каждой руке по бокалу с шампанским, и попробовал издали рассмотреть незнакомку. Красавица приветливо помахала ему. Это действительно была Светлана. Они учились вместе, дружили. Виктору было приятно, что Светлана помнит его. Как же сильно она изменилась. В хорошую сторону, разумеется.

Все происходящее напоминало волшебную сказку. Виктор возблагодарил судьбу за то, что попал в это чудесное место. Единственное, что его настораживало – это подозрительно высокая концентрация бывших однокурсников, собравшихся словно по мановению волшебной палочки в таком неожиданном месте. Просто вечер встречи астрономической группы получился. Но что-то мешало ему беспечно радоваться возвращению былых товарищей. Пожалуй, он не поверил бы, что они принадлежат к его карассу, даже если бы ему на руки выдали гарантийное письмо.

Ребята явно задумали какую-то прибыльную комбинацию. Другого объяснения тому факту, что они дружно, как по команде, вспомнили о своих бывших друзьях, Виктор придумать не сумел. Крупьевский прямо сказал, что заинтересовался потерявшими работу астрономами именно потому, что они не прерывали самостоятельных занятия наукой. Не исключено, что фонд собирает информацию о фундаментальных исследованиях, проводящихся в России, а потом за очень большие деньги переправляет ее заинтересованным представителям международных корпораций. Неужели вульгарный шпионаж! Он внимательно посмотрел на Светлану. По устоявшимся еще в детстве представлениям, почерпнутым из книг и кинофильмов советских времен, шпионки должны быть похожи на нее, как две капли воды. Да-да, таким самообладанием и шармом могут обладать только шпионки, английские, например… Одна незадача, поскольку ему не был известен ни один стоящий секрет, эта версия скорее всего так же глупа, как и все предыдущие.

Виктор подошел и галантно протянул бокал с шампанским. Светлана приняла его легко и непринужденно, как только секретные агентки могут это делать, и опять подмигнула.

– Разрешите представиться, – начал Виктор, но незнакомка его прервала.

– Витюша, хватит валять дурака, давай лучше выпьем за встречу.

Он вздрогнул и буквально сложился от смеха пополам. Как это было похоже на Светлану…

– Ну, Светлана, нет слов. Как же я рад тебя видеть. Давненько мы не встречались. Выглядишь ты преотлично, просто потрясающе. Теперь понимаю, что такое настоящий уход за своим лицом и частный парикмахер. Сознаюсь, что не сразу узнал… Что ж, богатой будешь.

– А я уже богатая, Витенька.

Когда-то давным-давно, в годы студенческой неустроенности Виктор переболел по-детски острой формой влюбленности в Светлану, даже сделал ей официальное предложение, но она отказала. И, как оказалось, поступила правильно. Не прогадала.

– Ты очень красивая, – выдавил он из себя. – Богатство пошло тебе на пользу.

– Не жди ответного комплимента, на тебе костюм висит, как на корове седло.

– Это не костюм, а спецодежда. Выдали для презентации. Никогда не жалела, что отказала мне тогда?

– А знаешь, бывали дни, когда я о тебе вспоминала с нежностью. И это были не самые плохие дни в моей жизни.

Они замолчали.

– Надеюсь наша встреча не повод для грусти? – спросила Светлана.

– Нет, конечно. Я грустить не приучен, знаешь ли.

Светлана улыбнулась.

– Мне пора трудиться, презентация – самая нудная часть работы, но обязательная, – она протянула свою визитную карточку. – Но мы еще встретимся? Правда?

– Э-э-э…, да ты главный менеджер этого богоугодного заведения!

– Позвони как-нибудь.

*

Светлана ушла, оставив Виктора наедине с воспоминаниями. Нельзя сказать, что эта негаданная встреча огорчила или расстроила его, наоборот, он словно бы вернулся с помощью машины времени в свою далекую студенческую молодость. И это были прекрасные воспоминания – трогательные и нежные. Все плохое забылось, не оставив никакого следа. Осталось только светлое и радостное. Виктор обрадовался, повстречав Светлану, и был искренне рад, что она сумела сделать головокружительную карьеру в своем фонде. Ему достаточно было воспоминаний, а вспомнить было что, вот ведь в какую красавицу он был влюблен.

Незаметно новый образ Светланы стал вытеснять из памяти прежнюю смешную и трогательную девчонку, испытанного и надежного товарища. Виктору стало казаться, что она всегда была такой блестящей и ухоженной. Вот, например, они в Казахстане возводили стройотрядовские коровники, а Света подносила ему гвозди… Виктор закрыл глаза и представил себе целинный совхоз и гвозди, которые подносила ему Светлана – в своем длинном тысячедолларовом платье со своей пятисотдолларовой прической…

Неожиданно по залу пронесся тихий ропот, словно ветерок прошуршал по портьерам. Виктор моментально среагировал на звук – оказывается, всеобщее внимание привлекло появление эффектной девицы в мини-юбке и довольно открытой кофточке. Она широко и призывно улыбалась, пожалуй, в зале не осталось ни одного человека, который бы не обратил на нее внимания. Виктор не мог отвести своего взгляда от ее ножек – длинных и стройных, за каждым их движением чувствовались часы напряженной работы. Никогда до сих пор он не задумывался, что простое перемещение из одной точки пространства в другую может быть произведением искусства.

Девица высоко подняла над головой свою руку. Ее ножки, и без того привлекательные, открылись еще сильней. Деловые разговоры окончательно смолкли и в воцарившейся тишине раздалось мелодичное позвякивание колокольчика – в этом, собственно, и состояла ее работа. Красотка, надо признать, отлично трудоустроилась. Вот она подошла к микрофону и, еще раз звякнув колокольчиком, почему-то нежно и проникновенно заявила:

– Мяу, мяу, мур-мур-мур, – так, по крайней мере, послышалось Виктору.

После чего благополучно отбыла. Скорее всего девица произнесла что-то более информативное, но дикция у нее была настолько ужасная, что понять смысл ее выступления не удалось. Впрочем, как отметил Виктор, ни один человек в зале переживать по этому поводу не стал. Ее место немедленно занял разбитной молодец с гладко прилизанными светлыми волосами и развязными манерами, что безошибочно позволяло распознать в нем шоумена, призванного привносить порядок в текущее мероприятие.

– Прошу внимания, господа. Вечер продолжается. Я вижу в самом факте нашей презентации гарантии продолжения радикальных экономических реформ!

Аудитория ответила на его это заявление громом аплодисментов.

– Не сомневаюсь, что обсуждение насущных проблем пройдет по-деловому и продуктивно, – продолжил свой конферанс белобрысый шоумен. – Деловые люди, а уверяю вас, что в этом зале других нет, прекрасно знают, что именно в общении и свободном обмене мнениями залог дальнейшего процветания отечественного бизнеса. А чтобы вы отнеслись к моим словам с пониманием, и они не показались вам обычной трепотней, хочу предъявить вам доказательство – сейчас перед вами выступит широко известный прозаик, признанный мастер слова, лауреат ежегодной премии нашего банка в номинации "Интеллектуальное чтиво", надежда современной литературы, Иннокентий Макаров! Дружненько поприветствуем его.

Перед микрофоном появился плохо выбритый человек средних лет в свитере, украшенном изображением северного оленя.

– Привет, – заявил он неожиданно звонким голосом и окинул собравшуюся аудиторию мутным, недобрым взглядом. – Хочу сразу заявить со всей определенностью, что в мои намерения не входит будировать вас или, как выражается мой сын, прикалываться над вами. Так что, если в моих словах отыщется что-то обидное или непозволительное, заранее прошу считать неудачные выражения следствием плохого владения живым разговорным языком, что, впрочем, совсем не удивительно, поскольку, к сожалению, мне крайне редко приходится выступать перед столь достойными людьми как вы. А если быть точным, это мой первый опыт подобного рода. Так что, не обессудьте…

Ведущий широко улыбнулся и с воодушевлением заявил:

– Мы приняли к сведению ваше предупреждение. Сознаюсь, что такое начало нашего разговора довольно неожиданно. Но – именно неожиданностей мы и ждем от встречи с вами, господин Макаров! Поразите нас еще! Никогда не поверю, что с вами можно беседовать, не пребывая при этом в постоянном состоянии удивления! Не разочаровывайте нас!

– Вы преувеличиваете. Я – человек не опасный.

– Ха-ха-ха… И все-таки, неординарность и неожиданность оценок – это первое, что приходит в голову, когда речь заходит о вашем творчестве. В полнейшем замешательстве пребывают ваши коллеги – писатели, литературные критики, я уж и не говорю о неподготовленных читателях… Как же вам удается шокировать таких разных людей?

– Однажды, в один прекрасный день, я задумался, – Макаров поднял палец вверх и подмигнул, как бы намекая, что его слова следует воспринимать как шутку, аудитория радостно откликнулась дружным смехом. – И понял я, что любая работа, за которую я взялся, должна быть исполнена наилучшим образом или, употребляя старинные обороты речи, не за страх, а за совесть. И осознание этой простой мысли потрясающим образом воодушевило меня. Мне понравилось, что отныне я могу гордиться результатами своего труда. Понимаете, это очень приятно.

– Работа доставляет вам удовольствие? А как вы развлекаетесь?

– Недавно я неожиданно понял, что моя молодость прошла безвозвратно. И, знаете, я почувствовал глубокое облегчение и несказанную радость. Потом, конечно, что-то такое зашевелилось, огорчение, что ли, точнее, некоторая озабоченность – это ведь моя жизнь проходит, господа… Жалко. Как-то с этим надо было смириться. Попробовал похныкать, но ничего путного не получилось. Расстаться с молодостью оказалось совсем не трудно. Отличное алиби, заметьте, позволяет спокойно работать и не отвлекаться на идиотскую возню, глупую погоню за так называемыми удовольствиями и развлечениями, которую многие считают единственно возможной формой настоящей жизни. Я попробовал проанализировать свою странную реакцию. И чем больше размышлял, тем сильнее испытывал ни с чем не сравнимое облегчение. Теперь, наконец-то, я смогу делать то, что захочу и жить по своему разумению, не обращая внимания на устоявшиеся в обществе приоритеты. Мне больше не нужно постоянно доказывать свою одаренность и продавать свои таланты. Свобода, господа, совершенно неожиданно меня настигла абсолютная свобода. Меня больше не заботит положение, которое я занимаю в обществе, только работа… Отныне мне наплевать будут печатать мои тексты или нет, мне наплевать, найдутся ли у моих книг читатели. Это потрясающее ощущение… Желаю каждому из вас почувствовать прелесть в расставании с молодостью…

– Оригинальное суждение… Но что-то вас все-таки тревожит?

– О, конечно, отныне мне приходится любую работу, за которую я берусь, делать по возможности хорошо… Теперь я отвечаю за свои дела только перед самим собой. А ведь известно, что самому себе человек самый строгий судья. Я быстро сообразил, что рассчитывать на послабление больше нельзя. Приходится вкладывать в тексты душу. Увы, отныне мне запрещено халтурить. Заратустра не позволяет.

Зал встретил его слова дружным смехом.

– Что ж, вы с успехом подтвердили свою репутацию неожиданного в суждениях человека. Итак, господа, с нами Иннокентий Макаров – один из самых оригинальных мыслителей нашего времени!

Раздались дружные, продолжительные аплодисменты.

– Чем же вы порадуете нас, господин Макаров? Не желаете ли что-нибудь продекламировать?

– Придется мне еще раз вас удивить, свое реноме следует поддерживать, ничего другого мне не остается. Сегодня я буду читать стихи.

– Вот как? Вы сочиняете стихи?

– Нет. Это не мои стихи. Но я постараюсь прочитать их с чувством.

*

– Простите, а что вы здесь делаете?

Вопрос застал Виктора врасплох, он оглядел подошедшего мужичка, неотличимого от прочих в своем фирменном костюме. Любопытный показался довольно хилым на вид, а потому никак не мог быть охранником, скорее всего это был богатенький клиент фонда, подыскивающий простачков, чтобы скинуть залежавшуюся на складе сантехнику или консервы с просроченным сроком хранения.

– Я представляю интеллектуальную элиту нашего славного города, – веско заявил Виктор. Баловаться, так баловаться!

– Просто замечательно, – обрадовался незнакомец. – Мне нравится, что вы так откровенны. Интеллектуальная элита! Это надо же такое выдумать! Резко! Смело! Свежо! Так и следует представляться, чтобы у собеседника не возникало ни тени сомнения…

Виктор отметил, что мужичок уже успел принять изрядную долю алкоголя, но пьяным его назвать было нельзя.

– Вы не стыдитесь того, что живете плодами собственных размышлений, это такая редкость в наше трудное время. Хорошо, что вы здесь стоите. Мне уже давно хочется поделиться своим умением с умным человеком, – продолжал незнакомец. – Может быть, вы согласиться высказать свое мнение о моих способностях. Надеюсь, вы будете честны.

– Вы сочиняете стихи?

– Я умею шевелить ушами.

Незнакомец набрал в легкие побольше воздуха и исполнил свою угрозу.

Виктор растерялся:

– А больше ничем не умеете шевелить? – вырвалось у него.

– Умею и очень искусно. Я передвигаю предметы с помощью силы мысли. Вот, например, этот спичечный коробок, – он достал коробок и положил его на пол перед собой.

– Такой коробок и я могу сдвинуть с места. Это не фокус.

– А ну-ка?

– Передайте мне его.

Незнакомец оглянулся зачем-то, быстро поднял коробок и протянул его Виктору.

– Вот видите, – обрадовался Виктор. – Еще совсем недавно лежал себе на полу, а теперь прыгнул ко мне в руки. Работа мысли!

Воспользовавшись секундным замешательством незнакомца, Виктор отправился к шикарному "шведскому" столу с намерением устроить праздник живота. Фирма не поскупилась, и он, с энтузиазмом набросился на многочисленные деликатесы, многие из которых он видел впервые в жизни. Он представил, как рассказывает о сегодняшнем вечере Ксении – вот, кто сумеет оценить происходящее по достоинству.

Махов куда-то запропастился, и это ни на шутку встревожило Виктора. Он жалел, что согласился разделиться. Надо было держаться вместе. И со сбором информации пока ничего не получалось, разговоров о науке собравшиеся не вели, не удалось даже установить, чему посвящена презентация, проходящая в этом прекрасном особняке.

Перед Виктором вновь возник специалист по шевелению ушами.

– Заметьте, мои способности значительно шире примитивного телекинеза. Я, знаете ли, специалист при работе с потоками эзотерической информации. Предсказывать будущее – вот мой конек.

Виктор хотел грубо оборвать этого странного надоедливого человека. Но вспомнил, что Крупьевский нанял их именно для того, чтобы они выслушивали каждого желающего высказаться. Этот довод оказался сильнее нежелания общаться с явным сумасшедшим.

– Слушаю вас.

– Я знаю, кто станет чемпионом России по футболу.

– Это хорошо?

– Ну-у, я знаю, как поведет себя доллар в следующем месяце.

– С такими талантами и на свободе!

– Я могу силой своей мысли заставлять людей совершать безрассудства.

– Да уж не член ли вы Государственной Думы?

– Нет, – удивленно ответил незнакомец. – А это хорошая мысль! Из меня получится отличный депутат. Впрочем, мне нельзя, я навожу на людей порчу.

– А я могу отводить любую напасть, – нашелся Виктор.

– Сомневаетесь? – обиделся незнакомец. – Вам нужны доказательства? Извольте. Видите блондинку, пожирающую икру, сейчас она при всем честном народе задерет платье. Нервных просят не смотреть…

– Ну, ну…

Последовавшее представление можно было бы посчитать забавным, если не знать, что оно вызвано направленным воздействием на психику человека, своего рода гипнозом. Блондинка аккуратно положила бутерброд на тарелку, и руки ее непроизвольно потянулись к подолу. И вот он медленно пополз вверх. Виктор возмутился. Блондинка отпустила подол и ее руки дернулись вверх. Потом она еще раз ухватилась за подол, но снова передумала…

Незнакомец довольно рассмеялся.

– А вы, Кларков, талантливый человек, ваша личная сила впечатляет, не хотите ли объединить усилия?

– Вы ненормальный?

– Нет, конечно. Я – человек, который привык зарабатывать на жизнь с помощью своей личной силы. Не сомневаюсь, что и вы – человек не без способностей. Мне очень хотелось бы поработать с вами. Естественно, что сначала вы, вместе со своим другом, будете выполнять мои распоряжения, но потом, не исключено, что наши отношения станут равноправными. Подумайте.

– Завтра. Давайте, обсудим все завтра.

– Очень хорошо. Завтра, значит, завтра.

*

Незнакомец ушел, а Виктор стал обдумывать свой отчет о странной встрече. Скорее всего, Крупьевский интересовался разговорами именно с такими людьми. Как часто, наверное, случалось, что импозантный с виду господин, представляющийся президентом фирмы, оказывался на самом деле мастером шевеления ушей, то есть, примитивным сумасшедшим. Получается, что в их с Маховым миссии есть резон.

Он немедленно успокоился, пелена загадочности стала рассеиваться, не оставляя места для тревоги. Надо было быть параноиком, чтобы предположить, что Светлана и Крупьевский, по мановению волшебной палочки превратились в мафиози, и теперь используют своих бывших друзей в сложной комбинации ради удовлетворения жажды наживы. Чушь.

И Виктор с легким сердцем набросился на икру, буженину и осетрину, поскольку никогда не жаловался на аппетит. Более того, считал, вопреки устоявшемуся мнению, что тщательное пережевывание во время напряженной умственной деятельности способствует концентрации и повышает интеллектуальный потенциал.

Атмосфера легкого трепа, воцарившаяся в зале, была на удивление уместной. Но что-то мешало ему чувствовать себя комфортно. И внезапно он понял, в чем дело. Махов отсутствовал уже двадцать минут. Адреналина в крови у Виктора моментально прибавилось. Ему стало страшно.

И тут, к своему облегчению, он увидел Крупьевского и Махова, они чуть ли не под ручку вернулись в зал.

– Виктор, иди сюда! – крикнул Крупьевский, и когда тот подошел, приветливо положил ему руку на плечо. – Все отлично, ребята. Вы выдержали экзамен с блеском, руководство нашего фонда рассчитывает, что наше сотрудничество продолжится на постоянной основе.

– Но мы же ничего не сделали? – удивился Виктор.

– Ты даже не заметил? Природная естественность – вот что нас подкупает! К тому же, господин Концелевич отозвался о беседе с тобой крайне доброжелательно, я бы даже сказал – восторженно.

На лице Махова не дрогнул ни один мускул. Надо полагать, что особой радости это сообщение ему не доставило. Опять предчувствия?

– Да, ребята, – Крупьевский потешно схватился за голову. – Вы поработали просто потрясающе, а вот ваша зарплата, – он протянул каждому по конверту. – Завтра, к Виктору придет богатенький работодатель, так что все получилось даже лучше, чем можно было ожидать. Петя, завтра в десять часов утра ты должны быть у Кларкова. Ты все еще на Васильевском живешь?

– Нет. Но я буду.

– Прекрасно. Но смотри не опаздывай. Пунктуальность – вот что обычно ценится деловыми людьми. О дальнейшем сотрудничестве вас проинструктируют. Все в порядке, парни, вас ждет интересная, хорошо оплачиваемая работа. Что еще надо интелю, чтобы с толком провести время и получить от этого удовлетворение! Всем спасибо, все свободны. А мне пора, моя работа только начинается.

– Мы можем еще потолкаться? – спросил Виктор.

– Это лишнее, – ответил Крупьевский.

– Я поеду к тебе, Виктор, – хмуро сказал Махов, неприятно покусывая губу.

– Что-то случилось?

– Не знаю… К тебе можно?

– Конечно.

Друзья вышли из зала. Едва за ними захлопнулась дверь, приветливая улыбка моментально сползла с лица Крупьевского. Он судорожно сглотнул. К нему подошла Светлана, в глазах ее застыл ужас.

– Будешь звонить прямо сейчас? – глухо спросила она.

– Раньше сядешь – раньше выйдешь, – отозвался Крупьевский.

Он достал мобильник и принялся набирать номер, с первого раза ему это не удалось – нажал не ту цифру, пальцы дрожали и не слушались его. Наконец получилось.

– Алло, вас беспокоит Крупьевский. Спешу доложить – операция прошла успешно, парни клюнули… Нет, нет, они ничего не заподозрили… Уверен… Ну, почему вы так решили? Светлана со своей задачей справилась отлично. Если перед вами появляется потрясающая женщина и подводит к столу с качественной жратвой, неужели вы не забудете об осторожности? Уверяю вас, они ничего не подозревают. Завтра они приступят к выполнению первого задания, ни на минуту не сомневаюсь, что у них получится… Нет, нет, им такое и в голову не придет, они подумают, что это случайность, совпадение… Благодарю вас. Я оправдаю… Можно ли теперь надеяться, что наш фонд… Спасибо, огромное спасибо…

– Они пока оставят нас в покое, – проговорил он, отключив телефон. – Пронесло.

– А тебе не жалко ребят?

– Нет.

– А ты не боишься, что они все узнают? Что они о нас подумают?

– Прости, Светлана, ты иногда такой бред несешь, что просто диву даешься. Да пусть хоть кургузой лошадью назовут, мне-то что? Каждый сам за себя.

– А если Виктор и в самом деле волшебник? Не боишься?

– Лучше стать кургузой лошадью, чем дохляком. И потом, от Кларкова легче отбрехаться, чем от… Ну, сама знаешь.

Крупьевский прошел по залу, незряче задевая собравшихся и автоматически прося у них прощения, можно было подумать, что он ослеп. Несколько раз его пытались остановить знакомые финансисты, но он шептал: "Потом, потом", и продолжал свой путь. Он вышел из зала, поднялся по лестнице на второй этаж, добрался до своего рабочего кабинета, заперся на ключ, после чего сел за письменный стол и глубоко задумался. Так он просидел несколько минут. Потом достал спичечный коробок и установил его на самом краю стола. Тяжело вздохнул и уставился на него, вращая глазами.

*

Микроавтобус доставил друзей на 5 линию Васильевского острова. За всю поездку Махов не проронил ни единого слова. Он опустошенно смотрел прямо перед собой, не делая никаких попыток объясниться. Так же молча они поднялись на четвертый этаж. И только когда дверь за ними захлопнулась, Махов заговорил:

– Давай не будем обсуждать наше сегодняшнее приключение, хорошо?

– Почему?

– Бессмысленно. Я скажу тебе, что мы попали в бо-ольшую переделку. Ты мне ответишь, что все нормально, а я несу бред. Мы начнем пререкаться. Убедить тебя я не сумею – информации недостаточно. Вот и будем тупо кричать друг на друга. Что в этом хорошего?

– Ты стал излишне подозрительным, – сказал Виктор, настроение Махова ему не понравилось, предчувствие предчувствием, но лучше опираться на факты, а фактов, насколько он понял, у Махова не было. Грустно. – Кофе сварить?

– Нет. Нам надо поспать, завтра утром мы должны быть в форме.

Виктор засмеялся.

– А мне кажется, что я уже сплю. И снится мне американский фильм, детектив, в котором главную роль – сыщика-любителя – исполняешь ты, Петя. Забавный сон, ничего не могу сказать. С погонями, интеллектуальными загадками и, может быть, даже со стрельбой. Послушай, предстоит ли нам погоня со стрельбой и взрывами или нет? Обычно в подобных фильмах любят взрывать автомобили, разлетающиеся на части в клубах дыма, они выглядят на экране чрезвычайно эффектно. Ну, будут автомобили летать по воздуху или нет?

– Неприятности я тебе обещаю. Не удивлюсь, если будут и взрывы. И моли Бога, чтобы взорвали не нас.

Виктор снова расхохотался.

– Пока ты бродил невесть где, я в зале горбатил за двоих. Беседовал о шевелении ушами с настоящим сумасшедшим. Кстати, я сумел произвести на него самое благоприятное впечатление, завтра утром он нас навестит, чтобы обсудить еще парочку столь же животрепещущих проектов, уже за деньги. Когда работаешь, остается мало времени для фантазий и пустых страхов.

– Пустых страхов?! – Махов буквально задохнулся от обиды. – Я, по-твоему, идиот, которому не хватает приключений на собственную голову? Спи спокойно, дорогой товарищ, потому что я ничего тебе не расскажу.

– Не заводись, Петя. Дела наши идут – лучше некуда. Нам грех жаловаться. Едва мы потеряли средства к существованию, о нас сразу же вспомнили друзья, разве это плохо? Они предложили нам денежную работу, соответствующую нашему образованию, нашей квалификации и опыту. По-моему, это характеризует их с самой лучшей стороны. В каких-таких грязных замыслах ты можешь подозревать Крупьевского? Повторяю. Наш друг пришел к нам на помощь, только и всего.

– Та-ак, – Махов был разъярен. – Друг, говоришь? Какой друг? Это Крупьевский, что ли, друг? Он – знакомый. Всего лишь знакомый. Мы учились вместе, верно, но обычно это очень слабый аргумент, когда речь заходит о больших деньгах. Не думаю, что у фонда возникают трудности с подбором персонала. А вот нашу профессиональную ценность ты явно преувеличиваешь, таких специалистов, как мы с тобой, сейчас на каждом углу навалом, пучок за пяточек.

– Не знал, что ты циник! А если предположить, что Крупьевскому о нас напомнила Светлана, она, кстати, главный менеджер в этом банке.

– Увидел девицу и, естественно, растаял, и вот уже твоя хваленая способность к анализу на нуле. Вспомни, как ты оказался на этой презентации. Ты потерял работу при весьма странных обстоятельствах, пора это понять. Произошла твоя отставка внезапно, без видимых причин и веских оснований, взаимные уступки исключались, документы тебе выдали уже через полчаса и полный расчет произвели мгновенно, ни о каких двух неделях и речи не шло… Не находишь, что здесь не все в порядке?

– О чем ты, собственно?

– Я думаю, что твоему шефу приказали уволить Кларкова. И он поспешил приказ выполнить, потому что не выполнить его никак не мог, надо полагать, обратились к нему очень серьезные люди.

– Да ну тебя.

– Продолжаю. А мой шеф, в свою очередь, получил приказ уволить Махова. Мое увольнение, как две капли воды, похоже на твое. Тебя это не удивляет?

Раздался телефонный звонок. Виктор вздрогнул, но трубку взял.

– Алло.

– Виктор, это ты? Еще не спишь? Прости, но я не могла не позвонить.

– Светлана?

– Виктор, я приеду к тебе сейчас же…

– Погоди…

Виктор прикрыл трубку рукой и обратился к Махову:

– Это Светлана, она хочет приехать…

– Ни в коем случае… Нельзя.

– Но послушай…

– Ни в коем случае!

– Светочка, сегодня никак. Но завтра я тебе позвоню, у меня есть номер твоего телефона, и мы обо всем договоримся. Хорошо?

– Но я не могу ждать, нам надо поговорить, я должна тебя видеть.

– Завтра, Светик, завтра.

– Почему завтра? Мне отлично известно, что у тебя никого нет. Жена бросила тебя, ты один. Я знаю это…

– Завтра, Светик. Давай решим все утром. Хорошо?

Он положил трубку и сурово посмотрел на Махова.

– Твои фантазии стали опасными, ты посягнул на мою личную жизнь.

– Неужели сама позвонила? – глухо спросил Махов. – Плохо. Получается, что дела наши еще хуже, чем я думал. Ишь, как их распирает!

Махов понял, что оставлять Виктора в неведении до утра нельзя. Кто его знает, как события будут развиваться дальше. Не исключено, что стремительно. И он решил рассказать о своих приключениях, впрочем, дал себе слово сделать это как можно мягче, не акцентируя внимание на самом страшном. Ему самому до ужаса хотелось услышать от Виктора в ответ: "чепуха, приятель, чушь собачья!" Но сначала надо было заставить себя говорить вслух – что само по себе было невыносимо трудно. Махов представил, как он выкладывает Виктору правду, ничего не умалчивая, а у того начинается истерика…

– И все-таки, что ты там разузнал? – спросил Виктор, заметив, что друг колеблется.

– В двух словах не расскажешь. Надеюсь, что прямого отношения к презентации моя история не имеет. Хотелось бы надеяться.

– Что-то важное?

– Я же сказал – не знаю!

– Что-то личное?

– О личном, особенно, о твоем личном, я бы сразу проболтался, ты же меня знаешь. А тут, если бы не нужда, ни за что бы не рассказал.

– Почему? И хватит изворачиваться, если помнишь, это ты притащил меня на растерзание к Крупьевскому, так что, выкладывай все до конца!

– Не хочу – но деваться некуда. Уж очень настойчивы твои новые старые друзья. Я кратенько, хорошо? Если тебя заинтересуют детали – я отвечу на вопросы. Итак, я незаметно выскользнул из зала, поднялся на второй этаж и после непродолжительных поисков оказался в Светкином кабинете…

"… Махов от души хлопнул Виктора по плечу, словно попытался таким образом передать хотя бы часть своей озабоченности, и направился к стойке бара. Он не исключал, что за ним следят и поэтому старался выглядеть естественно. Он заказал пепси-колу и стал внимательно всматриваться в лица финансистов и их спутниц, стараясь выявить наблюдающих за ним или за Виктором людей. Однако, его присутствие у стойки никого не заинтересовало. А вот на Виктора немедленно клюнули. Махов с удивлением обнаружил, что к его другу подплыла эффектная девица, отдаленно напоминающая Светлану Капустину, их бывшую однокурсницу. Неужели и она трудоустроилась в фонде? Прямо-таки вечер встреч! Капустина вела себя исключительно напористо и, это было видно даже издали, они быстро нашли общий язык.

В результате Виктор чуть ли не бегом бросился к стойке бара за шампанским.

– Ты что это затеял? – Махов попытался вразумить друга.

– У меня все в порядке: общаюсь, веселюсь. Потом поговорим…

– Экий попрыгунчик, – с неодобрением отметил Махов.

Виктор нашел себе занятие. Теперь можно было действовать самому.

Махов стал медленно продвигаться к выходу из зала. Разгадку презентации можно было получить только в рабочих помещениях, это было понятно. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, он проскользнул мимо охранника, который на него не отреагировал, беспрепятственно прошел по коридору и стал неспешно подниматься по широкой мраморной лестнице, где-то там наверху располагались служебные кабинеты руководства, в которых наверняка можно будет обнаружить нужную информацию.

– Куда это вы?

Махов вздрогнул. Он так увлекся наблюдением за возможным преследованием и не заметил, что едва не наскочил на охранника, расположившегося на втором этаже.

– Я ваш гость. Приглашен господином Крупьевским и госпожой Капустиной на презентацию, – стараясь выглядеть уверено, сказал Махов. – Разве вас не предупредили, что возможны переговоры?

Он с удовлетворением отметил, что нечто подобное охраннику сообщали.

– Светлана Николаевна назначила мне встречу в кабинете… э-э? Подождите, у меня должно быть записано, – Махов сделал вид, что ищет свою записную книжку.

– Ваша фамилия?

– Зачем это? Не скажу, – ответил Махов. – Моя фирма не хотела бы афишировать факт переговоров!

– Это ваше право, – ответил охранник. – Вас просили направить в кабинет "245". Пройдите прямо по коридору и справа увидите дверь с табличкой "Главный менеджер".

– Спасибо, мой друг, – от души поблагодарил его Махов и поспешил в указанном направлении.

Дверь кабинета оказалась открытой. Махов огляделся, и рискнул проникнуть внутрь. Свет был включен, он с удовлетворением отметил, что помещение укомплектовано со знанием дела – ковровое покрытие, специально подобранная мебель, новейший компьютер, факс-модем, ксерокс, согласованное с медиками освещение.

На громадном письменном столе одиноко лежала папка с бумагами. Это было удивительно и вызывающе – увидеть в этом забитом офисной техникой обычную папку с тесемочками…

Махов не удержался и открыл ее, он не исключал, что содержимое папки поможет ему разгадать смысл этого странного приглашения и перспективы получения работы.

Внутри папки находился документ, Махов пробежал его глазами и немедленно пожалел о том, что решился на свое расследование и что согласился участвовать в этой странной презентации, и что в недобрый час попал в этот дом, и что вообще умеет читать.

"Особой важности

Тема: "Вонючий рассвет"

Дорогой и любимый правитель!

Ни на миг не забывая о достойной Вашего имени почтительности, сообщаю Вашему Величеству, что первый акт счастливейшей драмы начат.

19 мая 1996 года в неприметной квартирке на Захарьевской встретились три полковника. Осмысление собственной судьбы и прямое указание Вашего Величества побудили их посвятить свою жизнь служению Вашему Величеству.

На совещании было принято решение вызвать на Землю Сатану. Силы Зла взволнованы и пребывают в состоянии радостного ожидания.

Да возвестят о прибытии Сатаны медные трубы!

Агент Вашего Величества до гроба, Геннадий".

Шутка? Чушь собачья? Это, как говорится, можно утверждать только после вскрытия. А сейчас надо было хватать ноги в руки и бежать без оглядки. Но в коридоре раздались голоса и шум, к кабинету приближались люди. Махов подскочил к журнальному столику и, раскрыв наугад подшивку "Финансовой газеты", сделал вид, что погружен в изучение очередного Постановления Правительства.

В кабинет вошла Светлана, увидев склонившегося над журнальным столиком незнакомца, она дрогнувшим голосом спросила:

– Кто здесь? Кто вы?

Махов повернулся.

– Петька? Ты? – Светлана просияла. – Пробрался все-таки, чертяка! Что ты здесь делаешь? А ну-ка, отвечай!

– Любовь негаданно нагрянет, когда ее никто не ждет… – Махов умел быть циничным. – Увидев тебя, был моментально сражен твоей красотой. Захотелось встретиться. Такое объяснение подойдет?

– Спасибо, конечно. Но не верю. Придумай что-нибудь более правдоподобное.

– Изволь. У меня заболел живот, искал туалет, вот и забрел к тебе в апартаменты. Обрадовался, думал, разживусь бумажкой.

– Уже лучше, но все равно явное вранье, – жестко сказала Светлана. – Быстрее, быстрее…

– Да ладно тебе, Капустина, чего ты ко мне пристала! Стало скучно, захотелось почитать "Финансовую газету", что в этом плохого?

– Петька, признавайся, зачем ты пробрался в мой кабинет?

– Отстань, я уже назвал целых три причины. Сколько можно!

Светлана нахмурилась. Потом вызвала по мобильнику Крупьевского. Он прибежал через несколько минут.

– Смотрите, встретились, – заявил он с порога, радостно ухмыляясь. – Вспоминаете студенческие годы, это дело хорошее, но, ребята, напоминаю, что мы на работе… Расходитесь, расходитесь… Иди Петя, я тебя догоню.

Махов вышел в коридор, но предчувствие подсказало ему немного задержаться возле двери. И он был вознагражден.

– Все прошло хорошо? – спросил Крупьевский.

– Лучше, чем можно было ожидать, – ответила Светлана.

– Так ты думаешь, что они клюнули?

– С документом Петька ознакомился. А что он дальше выкинет – боюсь загадывать.

– А вот это нас не касается, – отрезал Крупьевский.

Он вышел в коридор и, подхватив Махова под руку, повел его вниз.

– Я искренне рад, что отныне мы с тобой и с Кларковым в одной связке, – голос Крупьевского предательски дрожал. – Не сомневаюсь, что наше сотрудничество будет многолетним и плодотворным, а главное, – взаимовыгодным. Я всегда верил в тебя и в Виктора…"

Махов рассказал о своих приключениях, умолчав только о разговоре Капустиной с Крупьевским. Ему было ясно, что эта парочка цинично и подло подставляет их. Вот уж кто точно знает, какую выгоду они с Кларковым могут принести бандитам или кто там еще собирается вызывать сатану. И если добавить в рассказ этот разговор, то надежда на то, что это просто чушь или розыгрыш, исчезает. Махов решил поберечь нервы товарища.

Виктор внимательно выслушал своего товарища, желания задавать вопросы у него не возникло. Он не знал, о чем в таких случаях следует спрашивать, чего опасаться и на что надеяться. Впрочем, особого впечатления рассказ Махова на него не произвел, как-то все это выглядело отвлеченно и глупо. И совсем не страшно.

– Что же ты предлагаешь? – спросил он

– Это очевидно. Необходимо решительно отказать нашим друзьям капиталистам. И жестко допросить их с пристрастием. Пусть расскажут, в какую игру они нас пытаются втянуть. Можно Крупьевского буду бить я?

– Петя, ты это всерьез? – Виктор от души расхохотался. – Нагородил огород! По-моему, все понятно. Бумажка, которая произвела на тебя такое сильное впечатление, скорее всего заявка на сериал. Сам подумай. Это же инвестиционный фонд! Уверен, что отечественные кинематографисты часто приносят Светлане такие бумажки, а она им денежки ссужает, если считает заявку заслуживающей внимание. Обычное дело. Что-то ты заигрался, Петя!

– Может быть, может быть. Ты меня почти убедил.

– Вот и отлично.

*

Утром они плотно позавтракали.

– И все-таки, давай, откажемся от работы с Крупьевским, – сказал Махов грустно. – Мне будет спокойнее.

– Хорошо придумал, нечего сказать, мы одержим моральную победу над жадными и коварными капиталистами, положим зубы на полку, и будем жить гордые, но голодные. – Виктору не хотелось начинать все сначала, но, видимо, без нотаций было не обойтись. – Посмотри, Петя, на это изобилие – яичница, колбаса, сыр, джем и самое главное – хлебушек… Если я послушаюсь тебя, нам придется привыкать к чувству голода. Ты раньше никогда не задумывался, как это прекрасно – жевать? Почему-то принято свысока поглядывать на коров, они, видите ли, жвачные! А коровы, кстати, дают молоко, которое так полезно для наших детей. А по-моему, ты жуй, но дело разумей.

– Мне не нравится эта работа. Мы найдем другую. Если все дело в деньгах…

– Кстати, о деньгах.

Виктор пошарил в кармане брюк и достал конверт, который ему вчера вручил Крупьевский. Аккуратно вскрыв его, он с удивлением обнаружил внутри четыре пятидесятидолларовые купюры.

– Ни чего себе! – вырвалось у него.

Махов достал свой конверт, там тоже оказалось двести долларов.

– Обалдеть, на завтраки мы себе заработали, почему бы не подумать об обедах? – проговорил потрясенный Виктор, такие деньжищи у Конева можно было заработать месяца за три. – Они меня уговорили, лично я работать на фонд согласен, если за то, что я вкусно поел и покрутился часок среди прилично одетых людей, мне без проволочек выплачиваются такие деньжищи, я согласен ужинать в их фирме хоть каждый вечер. Надеюсь, такие бумажки у них еще есть!

– Четыре тысячи долларов в месяц, – потрясено прошептал Махов. – Разве такие деньги за работу платят?

– Только по знакомству, – попробовал пошутить Виктор, но внезапно вспомнил два обстоятельства, которые заставляли его поверить в самые черные предчувствия Махова. Во-первых, незнакомец, так шустро двигавший на вчерашней презентации ушами, предложил работу не ему, а им обоим. Но откуда, спрашивается, он знал про Махова? И наконец, Крупьевский выдал им конверты, не потребовав никакого отчета о проделанной работе. А это означало, что они понадобились для каких-то других надобностей. И выполнили эту непонятную работу, даже не заметив этого.

Зазвонил телефон.

– Отвечать? – почему-то шепотом спросил Виктор, мотнув головой в сторону настойчиво трезвонящего аппарата.

– Да, – кивнул Махов.

Виктор поднял трубку и тут же от души чертыхнулся – это оказался Фимка Гольдберг, у которого появилась новая потрясающая мысль. Он был как всегда многословен и буквально захлебывался от восторга и самодовольства:

– Вчера вечером я почему-то подумал о Сатане. И вот решил позвонить, знаю, что тебе это будет интересно. Меня всегда поражало, почему ОН всегда, при любых обстоятельствах, так мало обещает совращаемым за души? Деньжатки, которые рано или поздно кончаются, долголетие, бессмысленное само по себе, если оно не подкреплено молодостью и интересом к жизни, властишка, чаще всего преходящая… И понял я, что Сатана посягает только на души опустошенных людей, которым жизнь не в радость. И ждут они от своей сделки вовсе не улучшения жизни, а еще одного подтверждения ее пустоты и грязи. Вот и получается, что Сатана – друг мазохистов. А значит, и сам мазохист.

– Если я тебя правильно понял, сатанинские идеи появляются только у людей ненавидящих свою жизнь, а потому и жизнь вообще?

– Именно. Это как попытка самоубийства.

– Молодец. Глубоко. Иди работай дальше. Твою идею я оценил.

– Слушаюсь, – бодро ответил Фимка.

*

Представитель работодателя опоздал на сорок минут. Это оказался прилично одетый и совсем не страшный на вид интеллигент средних лет. Таких как он в городе навалом. Половину жизни они отдали проектированию систем ориентации спутников, а сейчас, благословляя судьбу, удачно подрабатывают контролерами в сберкассах. А вот этому и вовсе повезло – устроился на службу в коммерческую фирму. Предел мечтаний.

– Принес вам работу, братаны! – заявил он с порога и отрывисто засмеялся.

Прозвучало это на удивление неестественно. Будто бы человек сознательно, выполняя чей-то непонятный приказ, решил притвориться блатным. Махов подмигнул, вот, мол, какая она у нас трудолюбивая мафия, работу на дом развозят!

Виктору захотелось обстоятельно и серьезно поговорить с представителем загадочной фирмы, чтобы, опираясь только на факты, раз и навсегда снять возникшие подозрения. Он предложил выпить кофе. Пока заваривал, попытался сообразить, как бы выудить из представителя побольше информации, но, присмотревшись, понял, что перед ним обычный посыльный, который, скорее всего, знает о фирме заказчике еще меньше, чем он сам.

– Руководство ни на минуту не сомневается, что вам удастся качественно и в срок справиться с заказом, – сказал представитель, насладившись прекрасным напитком, в приготовлении которого Виктор был непревзойденным мастером. – Мы навели справки и узнали, что вы уже занимались схожими задачами.

– Вот как? – удивился Махов.

– Два года назад по заказу банка "Приобье" вы подготовили аналитический отчет о состоянии российской экономики. Для чего собрали нужные данные: текущие результаты валютных торгов на различных биржах, рост цен на основные продукты питания, представили библиографию публикаций, связывающих положение в экономике с политической ситуацией в стране и, что оказалось особенно ценным, сделали правильные выводы и точно спрогнозировали темпы инфляции.

– Да, припоминаю, – подтвердил Виктор.

– А как правильно говорить: руководство фирмы или руководство организации? – поинтересовался Махов.

– Братва, наша фирма крайне заинтересована, чтобы вы и для нас провели подобное исследование, – продолжал представитель, не обратив на слова Махова никакого внимания.

– А конкретнее?

– В нашем городе зарегистрирован инвестиционный фонд – "Успех". Заправляет им некто Маруськин Павел Иванович. Нас интересует информация по этому фонду – сколько обещают, в каких газетах появляется их реклама, основные направления инвестиций и так далее. Чем больше цифр, тем лучше.

Махов моментально успокоился, работа была привычная и вполне легальная. О фонде "Успех" в городе знала каждая собака. Их призывные агитки, убеждающие население добровольно сдавать лишние деньги в кассу, висели на каждом столбе.

– Это можно сделать, – решился Виктор. – И мы это сделаем.

– Вот и ладушки, – обрадовался представитель. – Теперь об оплате. На двоих получите 5000 долларов. За особо качественную информацию возможна премия. Да, вот что еще. Наша фирма – предприятие исключительно законопослушное, будете оформлены по договору-подряду. Направление деятельности – сбор и обработка информации. Ясно? Запомните, ваши взаимоотношения с налоговой службой нас не касаются. Если вам положено платить налоги – придется платить. А теперь подпишите бумаги.

Друзья с невольным волнением – как-никак это был их первый договор, который они подписывали в качестве частных предпринимателей, поставили свои подписи.

– Ну что? – спросил Виктор, когда представитель отбыл. – Надеюсь, твои страхи позади? Крупьевский со Светой нашли нам приличную работу. И она станет еще более приличной, если мы справимся. Начинаем?

– А мы уже начали, когда подписали договор. Я тут подумал, страусы прячут голову в песок, помогает ли это им выжить?

– О чем это ты?

– Нужно держать ушки на макушке.

– Опять ты за старое.

– Как по-твоему, откуда ребята узнали про нашу работу с "Приобью"?

– Это действительно забавно, – вынужден был признать Виктор. – Но, наверняка, существует вполне заурядное объяснение. Наверное, навели справки. Я не понимаю, почему ты придираешься? Ты всерьез считаешь, что мы зря согласились?

– Я столкнулся с Капустиной в ее кабинете, когда лазил по рабочему столу в поисках секретных материалов. Любой бы на ее месте поднял крик и вызвал охрану. Она же разговаривала со мной так, словно мое поведение в порядке вещей. Как будто мы три дня назад расстались хорошими друзьями. Понимаешь?

– Нет.

– Я тоже не понимаю. Но очень хочу понять, в чем тут дело.

*

Свои новые обязанности друзья распределили следующим образом: Виктор решил отправиться в библиотеку, чтобы поднять всю просочившуюся в прессу информацию о пресловутом Маруськине, а Махов обязался пообщаться с сотрудниками фирмы "Успех", а заодно и с вкладчиками, которых, по его представлениям, возле офиса должно быть как собак не резанных.

Виктор вышел из дома в отличнейшем настроении. Это удивляло его самого. До сих пор он привык полностью доверять предчувствиям Махова и теперь искренне недоумевал, почему черные Петькины страхи оставляли его равнодушным. Что-то внутри мешало поверить в приближающуюся беду. Скорее всего, дело было в том, что он совершенно разучился тревожиться. Виктор давно заметил, насколько важно для каждого человека оптимально организовать свой внутренний мир. Достигается это сравнительно легко – отношения со страной минимизируются, доступная информация фильтруется, круг общения активно формируется… И вот вы уже живете в своем собственном неповторимом мире, раньше это называли "башней из слоновой кости". Такой подход к жизни обеспечивал ему веру в завтрашний день и необходимую каждому независимость от случайностей.

И вот здесь начиналась мистика. Нет секрета, почему идеи о праве человека выстраивать жизнь согласно собственным представлениям, вызывают у большинства национально ориентированных политиков глухую ярость. Государство нуждается в работниках и патриотах, а не в мечтателях и индивидуалистах. В общем-то понятно, почему официальные средства информации усердно поливают хрустальную мечту сторонников индивидуализма грязью – это единственно известный им способ идеологического спора. Но отчего такой образ мысли не стал определяющим среди нормальных людей – вот это непонятно. Агитаторов вроде бы было достаточно, начиная с Руссо и Торо… А последователей не густо – надо полагать, людей отпугивает предполагаемый низкий уровень комфорта…

Виктор был слишком погружен в собственные мысли и потому не заметил, как от соседнего дома, едва он появился на улице, отъехали красные "Жигули". Машина обогнала его на повороте и устремилась к "Василеостровской". Из "Жигулей" появилась яркая женщина и, явно нервничая, стала прогуливаться вдоль здания метро. Она остановилась у газетного киоска, достала косметичку, внимательно осмотрела себя в зеркальце, подправила прическу, обновила помаду на губах.

Через пару минут появился Виктор. Женщина медленно пошла к нему навстречу, старательно делая вид, что не замечает его приближения.

– Светлана? – вскрикнул Виктор, едва не налетев на женщину.

– Виктор, ты? – Светлана сделала вид, что удивилась. – А что ты здесь делаешь? Какая же я глупая, ты же здесь живешь.

– Да…

– А я попала на Васильевский по делам. Вот, стою, жду, когда за мной пришлют служебную машину. Как хорошо, что мы встретились. Ты не находишь, что наша встреча – это божий промысел?

– Планы Божьи для меня сокровенная тайна, вторгаться в которую я не имею права.

– Да? Вот как? – Светлана засмеялась. – Так я тебе и поверила! Продолжаешь тайком заниматься наукой?

– Стараюсь, чтобы процесс не прекращался. Мой план: одно открытие в месяц.

– Не обманываешь?

– Вообще-то, обманываю – я сейчас слишком занят, чтобы работать всерьез…

– Все шутишь. Время тебя не берет.

– Наверное потому, что никакого времени нет, как нет и пространства, как нет и сожалений, как нет и многого из того, что наполняет нашу жизнь придуманными заботами… Всего лишь кажущиеся сущности.

– Мы увидимся с тобой сегодня вечером? Мне бы очень хотелось поговорить с тобой о тайнах времени. И пространства…

– Это угроза? Но я тебя не боюсь, как только освобожусь от дел, немедленно приглашу тебя в гости.

– С благодарностью принимаю твое приглашение, – Светлана сделала шаг вперед, ее рука легко легла на плечо Виктора, ее губы быстро и точно сделали свое дело.

Виктор с удивлением отметил, что поцелуй получился слишком интимным, что ли. Словно и не было десяти пропущенных лет. Нельзя сказать, что ему не понравилось. Но он бы предпочел не торопиться в таких делах.

*

Последние пять лет Виктору не доводилось переступать порог библиотек. Но сейчас, когда ему пришлось это сделать, пусть и не по своей воле, он неожиданно почувствовал себя счастливым, вновь ощутив давно позабытый трепет, обрушивающийся на него всякий раз, когда он попадал в хранилище человеческих мыслей, чувств, озарений и позорных провалов.

Почему люди доверяют листку бумаги то, что ни за что не доверили бы самому близкому и проверенному товарищу? – удивлялся Виктор, вдохнув в себя до боли знакомый запах бумажной пыли. – Бумажный лист не терпит подхалимства и притворных восторгов – написал, сделал общественным достоянием, и все, щит опущен, отныне ты беззащитен. Любой читатель, нравится он тебе или нет, может высказать свое мнение по поводу твоего текста. Объясняй потом, что ты хотел сказать и почему тебя неправильно поняли. Впрочем, существует и защита – талант. Случается, впрочем, что и талант не спасает. Читатели на удивление странные существа. Их реакцию предсказать невозможно.

Два часа Виктор листал старые газеты, по крупинке собирая нужную информацию, когда же он выдохся и стал подводить предварительные итоги, картина получилась не слишком убедительной.

Итак, что же ему стало известно о фирме "Успех", чья агрессивная реклама заполнила все без исключения газеты, невзирая на их политическую ориентацию, и лично о господине Маруськине.

По нынешним временам, особого криминала в деятельности фирмы обнаружить не удалось. Ну, предлагают ребята за каждый ваш рубль отдать семь. Правда, потом. А если вы подождете два года, то и тридцать семь. Ну и что? Все это вещи известные – стандартная пирамида. Не будете ослом, то и денежки свои не потеряете. А если рискнуть с умом, то и прилично подзаработать можно.

Виктору показалось, что собранная им информация особой цены не имеет. Вряд ли само по себе построение пирамиды может служить в наше время компрометирующим материалом. Важнее было бы отыскать покровителей. А то, что без крупной волосатой лапы здесь не обошлось, сомнений не было. Источники финансирования и крышу по газетным публикациям проследить было трудно, но ряд косвенных фактов неопровержимо указывал на заинтересованность в его коммерческой деятельности крупных политических фигур, обладающих реальной властью. Отсюда, надо полагать, и проистекала глубокая убежденность Маруськина в собственной безнаказанности и глубокое презрение ко всем и ко всему.

А вот грязи на газетных страницах скопилось предостаточно. И каждый новый факт, просочившийся в свое время в печать, а теперь представший перед глазами Виктора, вызывал у него чувство гадливости. Он привык общаться с людьми совсем другого круга, и став, по необходимости, исследователем жизненного пути добившегося известности подонка, испытывал сильные, давно уже не задействованные чувства – отвращение, ненависть, глухое презрение.

Он не мог заставить себя признать Маруськина человеческим существом. То, что тот обладает двумя руками, двумя ногами и пупком посередине, показалось ему недостаточным основанием. А в таком случае – сильные эмоции растрачивались впустую – нельзя же всерьез обижаться на собачку, которая нагадила во дворе. Впрочем, Маруськин был собачкой опасной – в прессу просочились сведения по крайней мере о трех покушениях на его жизнь. Во всех трех случаях Маруськин остался невредимым, погибли его охранники… А уж о его конкурентах и говорить не приходилось – дохли, как мухи…

*

Виктор наскоро перекусил в ближайшем кафетерии и снова принялся листать старые газеты. В одной из статей, обличающих фальшь и безнравственность финансовых пирамид, ему на глаза попалась следующая фраза: "… Как замечательно, что злоумышленники, затевающие пирамиды, ограничивают свои деяния примитивной наживой, нам повезло, что они выуживают у доверчивых граждан всего лишь деньги, а вот если бы они позарились на духовную жизнь народа, на его интеллектуальное достояние – тут бы национальной катастрофы не избежать".

Но черт побери, – со смешанным чувством разочарования и смеха, подумал Виктор. – "Интеллектуальные пирамиды" стали строить еще в конце восьмидесятых годов. К тому же с феноменальным успехом.

Он и сам однажды принял участие в подобном мероприятии. Случилось это, если ему не изменяла память, в декабре 1990 году. Виктор знал, что искать, поэтому уже через пять минут он читал заметку о Всесоюзном конкурсе на лучший синопсис кинофильма.

"… В наше тяжелое время, когда у многих истинных творческих работников опускаются руки и потеряны стимулы для продолжения своего вечного боя за познание истинной красоты и выражение выстраданной годами художественной правды, так необходимой народу, находятся еще люди, для которых следование идеалам и поддержка нуждающихся творцов не пустые слова, они приходят на выручку творцам часто вопреки собственной выгоде и целесообразности. Один из таких подвижников – Валентин Маруськин. Вот что он ответил нашему корреспонденту на вопрос о том, почему фирма "Успех", генеральным директором которой он является, приняла беспрецедентное решение организовать Всесоюзный конкурс на лучший синопсис?

– Нами двигала забота о творческих силах нашей Родины. Им нужна помощь и поддержка. С помощью специалистов американской фирмы, напрямую связанной с Голливудом, мы отберем несколько сценариев (синопсис – это и есть краткое описание сценария фильма) и рассчитываем, что некоторые из них будут реализованы. Победитель конкурса получит тридцать долларов США."

Все так и случилось. В конкурсе приняли участие более двух тысяч сценаристов, после чего организаторы благополучно отбыли в неизвестном направлении, прихватив присланные материалы. Даже тридцать долларов для победителя пожалели.

Это было первое публичное дело Маруськина!

*

Вечером друзья обменялись результатами своих исследований. Настроение у обоих было безвозвратно испорчено. Обилие грязи, выплеснувшейся на них практически единовременно, явилось для них неприятным откровением.

Рассказ Махова о результатах его знакомства с личностью Маруськина был в чем-то даже забавен. В 1992 году было модно передавать контрольные пакеты акций предприятий людям, готовым инвестировать крупные средства в модернизацию производства. Естественно, что Маруськин не остался в стороне. Он присмотрел для себя телевизионный завод и без труда победил на аукционе, пообещав выложить в производство большие по тем временам деньги. Через пару месяцев в дирекции забеспокоились – ни Маруськина, ни его денег никто не видел. Послали гонцов, и Маруськин их принял. Денег, впрочем, не дал. Сказал, что нету. Но не выгнал просителей (добренький дядя!), а предложил принять участие в "выгодном" дельце – он, Маруськин, обещал привлечь на заявленную им сумму американских инвесторов, которые, по его словам, готовы всерьез заняться модернизацией производства, что немедленно принесет сказочные прибыли и обеспечит процветание на долгие, долгие годы… Директор пришел в сильное волнение и раскатал губу… (оказался нью-васюковцем). Он, не глядя, подписал, как ему показалось, чрезвычайно выгодный договор. В Финляндии закупалась крупная партия комплектующих, семьдесят процентов расходов брали на себя американцы, тридцать – что-то около пяти миллионов долларов – должен был выложить телевизионный завод. Директор заплакал – у него не было таких денег. На выручку пришел Маруськин – обещавший под небольшой процент ссудить требуемую сумму. Директор выразил сомнение в том, что сможет вернуть долг. Но Маруськин успокоил его, заявив, что через пару месяцев вложенные деньги сторицей окупятся. Директор подписал… А в Финляндию деньги переправил сам Маруськин. Через полгода вместо комплектующих к директору пришли неразговорчивые коротко подстриженные ребята, потребовавшими вернуть должок, с набежавшими процентами… Директор бросился к Маруськину, но тот был краток – кто подписал, тот и платит.

– Хорошо бы такую мразь разорвало на куски! – вырвалось у Виктора.

– Не жалко, – подтвердил Махов.

Уже вечером, оформив полученную информацию в некое подобие документа, Махов решил поддержать Виктора, который загрустил ни на шутку.

– На твоем месте я бы успокоился, тебя так трясет от негодования, словно ты до сих пор никогда не слушал о том, что в нашей стране полным-полно негодяев! Неужели для тебя это откровение? – сказал он и включил телевизор.

Попали на новости. Диктор поведал, что сегодня в Москве совершен очередной террористический акт, не установленными людьми был взорван автомобиль известного предпринимателя Маруськина. Очевидцы рассказали, что взрыв произошел в тот момент, когда Маруськин возвращался со службы домой. Тело предпринимателя идентифицировано…

– Боже ты мой! – вырвалось у Виктора. – Что все это значит!

Раздался телефонный звонок. Виктор поднял трубку.

– Кларков?

– Да.

– Благодарю за успешно выполненную работу. Перед вашей дверью дипломат с пятью тысячами долларов, не забудьте поделиться с Маховым. Завтра утром мой человек доставит вам материалы для нового проекта…

– Кто вы? Что все это значит?

– Неужели вам не все равно?

– Нет. Работать с вами мы больше не будем.

– Почему?

– Не люблю быть пешкой в чужой игре, – выкрикнул Виктор, в ответ он услышал короткие гудки, работодатель положил трубку.

– На лестнице дипломат с деньгами, принеси, – сказал он Махову.

– Платят хорошо, но работа чересчур нервная, – сказал Махов, после того, как они поделили деньги поровну. – Больше я такими делами не занимаюсь.

– А ты разве занимался? Неужели, ты считаешь, что это мы взорвали Маруськина?

– Чушь! Никого мы не убивали. Но я не исключаю, что наши бывшие друзья и их компаньоны пытаются вовлечь нас в свои грязные делишки.

– Нуль-транспортировкой заниматься приятней, – сказал Виктор. – Присоединяйся!

– Нет, – ответил Махов. – Для начала я должен разобраться с вызывальщиками Сатаны – не сомневаюсь, что они по уши завязли в этом деле.

Махов ушел. А Виктор вынужден был признать, что его попытка покинуть свою башню из слоновой кости и совершить прогулку во внешнем мире закончилась полным провалом. Боконон никогда не скрывал, что нет на свете ничего более противоестественного, чем общение с людьми, не являющимися членами твоего карасса. Сейчас Виктор убедился в этом на собственном опыте.

"О Боже, – молился про себя Виктор, – Сделай так, чтобы чуждые люди не смогли нанести вред моему карассу. И мы выполним нашу задачу, какие бы невзгоды не подстерегали нас! Твоя воля восторжествует, и мы будем проводниками ее!"

 

Часть 3. Жесткое аронгирование

*

При желании Виктор мог посчитать события, связанные с внезапно объявившимся Крупьевским, презентацией в старинном особняке и смертью Маруськина, прямой и реальной опасностью собственной жизни. Логическая цепочка получалась довольно короткой. Признав у себя наличие пусть даже крошечных способностей к волшебству, легко было сделать вывод о том, что плохие мафиози использовали его в корыстных целях и, наверняка, попытаются использовать еще и еще, не гнушаясь самыми грязными методами принуждения. Но ничего подобного Виктору в голову не пришло, он отнесся к происшедшему на удивление легкомысленно. Во всяком случае, он не собирался признавать себя виноватым в гибели Маруськина. Его совесть была чиста. Виктор был очень занят текущей работой, и тратить время на бесплодные сожаления о своей гипотетической вине он не собирался. С некоторых пор, ему, вообще, стало скучно думать о себе. Например, он быстро забыл, как совсем недавно болезненно переживал, когда знакомые называли его волшебником. Виктора это больше не интересовало. Волшебник, не волшебник. Какая разница?

Прошла еще одна неделя, Крупьевский не показывался. Виктора это устраивало, Неужели, достаточно было твердо сказать этим людям: "нет", чтобы от него отстали? С тех пор как у него появились шальные деньги, мысли о поисках средств к существованию, необходимости трудоустройства и прочих глупостях его больше не беспокоили. Во всяком случае, информационным обеспечением коммерческих структур он заниматься не собирался. Отныне, он был предоставлен только самому себе и своим проблемам.

Махов опять куда-то запропастился, что было кстати. Можно было с уверенностью утверждать, что Петя сейчас с упорством, достойным лучшего применения, занимается скучным и бессмысленным расследованием, пытаясь отыскать связи между смертью Маруськина и огромными деньгами, которые они получили невесть за что. Виктору же хотелось сосредоточиться на теории нуль-транспортировки, не отвлекаясь на дурацкую игру в сыщиков.

Стал Виктор забывать и о Светлане Капустиной – перспектива стремительного любовного приключения оставляла его равнодушным.

В эти дни сильные эмоции посещали Виктора, разве что, во время чтения книг. В рекордные сроки он, не без удовольствия, перечитал "Незабвенную" Ивлина Во, "Стремления маленькой мошки" Тамары Хови, "Конец Вечности" Айзека Азимова, "За миллиард лет до конца света" и "Гадких лебедей" братьев Стругацких. Остался доволен.

Шальные деньги, так неожиданно свалившиеся невесть откуда, пришлись кстати. Он воспринял их появление спокойно, как должное. Виктор знал, что богатые крайне болезненно расстаются с деньгами, и раз уж заплатили, значит, сумели заработать с их помощью значительно большую сумму. Как? Его это не касалось. Тем более, что впредь сотрудничать с этими людьми, он не собирался. Виктор чувствовал, как к нему возвращается полузабытое ощущение внутренней свободы и неповторимой радости бытия, и его это устраивало. Словно его организм, стряхнув, наконец, надоедливый груз обыденности, стал постепенно оживать, возвращаясь к нормальному функционированию.

В ночь со среды на четверг Виктору приснился странный сон.

Он оказался на прекрасном ухоженном футбольном поле. Трава была подстрижена именно так, как это требуется для получения игроком наибольшего удовольствия – коротко и жестко. Ноги приятно пружинили при каждом шаге, а мяч катился идеально прямо – так по сукну бильярдного стола может перемещаться шар из слоновой кости. Исключительно ровное поле, феноменально ровное поле…

Виктор подхватил мяч и, собрав волю в кулак, устремился по левому краю к воротам соперников. Финт, еще финт. Отвоевано несколько метров. Оставалось исхитриться и навесить на штрафную площадку. Желтая форма его одноклубников настойчиво мелькала среди красных футболок обороняющихся. Виктор не сомневался, что ребята обязательно откликнутся на его подачу и будут бороться за мяч, не жалея сил и собственных ног. Гол назревал.

"Давай, Витька, подавай, не водись", – услышал он требовательный голос Махова.

Виктор рывком ушел от очередного подката, быстро огляделся. Навстречу ему бросился последний защитник, он показался ему неприятно знакомым. Это был Крупьевский, у него было удивительно злое лицо! "Разве он когда-нибудь играл в футбол? – удивился Виктор. – И, вообще, можно ли играть в футбол с таким злым лицом"? Сомнений не осталось – Крупьевский не играл в футбол, он зарабатывал право на жизнь. И если для сохранения своей драгоценной жизни ему потребуется раздавить Виктора Кларкова – это будет сделано незамедлительно и не без удовольствия.

Раздался свисток.

"Покиньте поле, Крупьевский", – строго сказала Айрис, черная форма рефери была ей к лицу.

"А в чем дело? – вмешалась Светлана. – Разве мы нарушили правила?"

"Твой дружок пытался сломать Кларкову левую ногу, я видела, – Айрис была непреклонна. – И мне кажется, вы, гражданочка, об этом прекрасно осведомлены. Оба покиньте поле".

"Это домыслы и произвол! – заявил Крупьевский и подмигнул Светлане. – Мы готовы предоставить доказательства своей невиновности"!

"Нет нужды, – резко сказала Айрис. – Ничего не хочу слушать".

Она повернулась к Виктору:

"А тебе бы надо не на меня глазеть, а следить за своими собственными ногами, пока их не переломали окончательно"!

"Хорошо", – промямлил Виктор.

В этот момент прибежал запыхавшийся Махов, он был в кепке и вратарских перчатках.

"А ну, проваливайте"! – закричал он.

Крупьевский немедленно съежился, угрюмая улыбочка сползла с его лица, Светлана подхватила его под руку, и они неторопливо направились к кромке поля.

"Мы еще вернемся", – выкрикнул Крупьевский.

"Вряд ли", – сказала Айрис.

Эта история, случившаяся, как бы с ним, заинтересовала Виктора, он отметил, что в последнее время столь яркие и осмысленные сновидения его посещали не часто. Он попробовал интерпретировать увиденное – не исключено, что это был, так называемый, вещий сон. А если и так – ничего удивительного в таком предположении не было. Любой психолог скажет, что подкорка активно размышляющего человека, неудовлетворенная предлагаемыми сознанием решениями, рано или поздно попытается захватить управление и начнет выдавать подсказки именно в виде красочных запоминающихся сновидений. Поразмыслив, Виктор припомнил еще один сон, который вполне можно было рассматривать как "вещий", только абсолютно непонятный и явно не поддающийся простому толкованию.

Что там ни говори, а удивительные вещи удается иногда увидеть во сне! Место, где происходило действие, Виктору было неизвестно, да и люди, участвовавшие в нем, тоже. Но так ведь не может быть?

Виктор оказался на обочине шоссе. По обе стороны от дороги, от горизонта до горизонта, расстилалось бескрайнее поле. Скорее всего это было пастбище, как иначе объяснить существование такого огромного пустыря, покрытого обычной травой. Людей или животных не было видно. И, что показалось ему особенно удивительным, на всей доступной взгляду огромной протяженности шоссе не было заметно ни одной машины. Зачем, спрашивается, надо было тянуть через бесконечное поле такую прекрасную дорогу, если ею не пользуются? Дикое было место, но почему-то здесь, на этом шоссе, Виктор чувствовал себя исключительно комфортно. Никакого повышенного давления или аритмичного сердцебиения, никакого шума в голове или ощущения неудобства или неестественности. Он был по-настоящему счастлив. Потрясающее, кстати, состояние – его переполняли кипучая энергия и абсолютная уверенность в собственных силах.

Виктор ждал. Он знал, что в данный момент должен быть именно здесь.

Долго ждать не пришлось. Буквально через минуту перед Виктором остановилась прекрасная гоночная машина красного цвета. Он непроизвольно принял стойку "смирно". И поступил правильно. Величаво отварилась дверца, и на асфальт вступила до умопомрачения красивая женщина. Из тех, знакомство с которыми добавляет мужчинам лошадиную порцию уверенности и чувства собственного достоинства.

– Вот вы где, доктор, – обратилась она к обомлевшему Виктору. – Надеюсь, сегодня у вас еще никто не брал автографа? Не хотелось бы опоздать. Поговаривают, что настоящую ценность имеют только первые за день автографы. Не знаете почему? Этому должно быть логичное объяснение, не правда ли? Впрочем, люди так падки на глупости и предрассудки, что зачастую анализировать их поступки бывает невообразимо трудно.

Виктор не знал, что ответить. Почему эта женщина назвала его доктором? Скорее всего это ошибка, его приняли за кого-то другого.

– Привет, – промолвил он дружелюбно. – Что я должен сделать?

– Оставьте запись, напишите первое, что придет вам в голову.

Красавица протянула раскрытую записную книжку, последняя запись в которой гласила:

"Курносые люди не менее подозрительны, чем прямоносые или горбоносые. Академик Богомолец".

Виктор подумал и написал:

"Вселенная слишком мала, чтобы начинать в ней стоящее дело. Виктор Кларков".

– Спасибо, доктор. Мне пора приводить наше жилище в порядок. А вы, если уж вам так захотелось поиграть в преодоление соблазнов, постойте здесь. Приветик, вечером увидимся. Надеюсь, расскажите, зачем вам все это понадобилось.

– До свидания, – пробормотал Виктор, провожая взглядом отъезжающую машину.

А потом, как-то сразу, к нему выстроилась огромная очередь из вновь прибывших машин, водители которых настойчиво требовали от него расписаться в своих одинаковых маленьких блокнотиках. Виктор никого не обидел, даже странного человека, прилетевшего на вертолете. Он и в самом деле был знаменит в этом удивительном мире сновидений, но чувство гордости не приходило, наверное потому, что он никак не мог вспомнить, чем конкретно прославился.

Это сновидение было интерпретировать сложнее – скорее всего, подсознание попыталось немного потешить неутоленную жажду общественного признания. Для бокониста само по себе предположение о таком безумстве было до слез обидным, поэтому Виктор отбросил его, как оскорбительное и не имеющее к нему отношения. Впрочем, никакого разумного объяснения увиденному во сне он предложить не смог. Немудрено, что он немедленно забыл об этом сне и вспомнил только теперь, после сновидения о футбольном матче.

*

В девять часов утра Виктор уже сидел за письменным столом. Он давно не сомневался, что в простом перечислении событий можно обнаружить ключ к реализации нуль-транспортировки. Несколько раз пробовал начать вести дневник, но не хватало концентрации. Вот и на этот раз его рука застыла в воздухе – он не мог сообразить, о чем писать. Не о Крупьевском же…

Виктор попытался связать свой давешний сон с вечерними переживаниями, ему показалось, что засыпая, он вновь и вновь повторял что-то крайне важное. Но что именно – вспомнить было выше его сил, как это обычно и бывает со снами. "А еще говорят – утро вечера мудренее!", – подумал он и расхохотался, поскольку именно это он перед сном и твердил.

Резко зазвонил телефон. Виктор вздрогнул. Дадут ему, наконец, написать хотя бы строчку или нет! Он заставил себя поднять трубку, приготовившись к неприятностям, звонки, раздающиеся так не вовремя, обычно ничего хорошего не сулят.

– Виктор? Это я – Светлана Капустина. Нет ничего хуже бессонной ночи, в темноте время тянется так медленно. В четыре часа ночи я поняла, что хочу тебя видеть, но не решилась подойти к телефону, побоялась побеспокоить… Решила дождаться утра. А сейчас можно с тобой поговорить? Ты уже проснулся? Ты сам сказал, чтобы я обязательно позвонила.

– Светлана? Капустина?

– Йес! Я так рада, что ты меня узнал. Можно я к тебе приеду? Прямо сейчас!

– А что случилось?

– Да уж случилось!

– Тебе нужна моя помощь?

Послышались странные всхлипы, в которых с трудом можно было распознать смех. Виктор не сомневался, что у нее началась самая настоящая истерика. Светлана буквально захлебывалась от смеха, а потом, откашлявшись, заходилась снова. Наконец, она успокоилась и смогла внятно произнести:

– Да! Без тебя мне будет тяжело справиться. Одной нельзя. Понимаешь?

– Да в чем дело? – поинтересовался Виктор.

– Я хочу, чтобы у нас появился маленький сыночек. Или дочурка. Правда, здорово? Не сомневаюсь, что из тебя получится отличный и заботливый отец. Каждому известно, что ты добрый и внимательный.

– Ты это серьезно? Что за глупые шутки!

– Разве ты забыл – я не люблю шутить. Десять лет я мечтала о нашей встрече. И теперь не намерена упускать свое счастье!

– Ты меня удивила, я не знаю, что и сказать!

– Скажи – да!

– Подожди.

– Тебе не удастся улизнуть. У нас, у женщин, есть тысячи способов добиться своего! Сопротивление делает тебя еще более сладеньким. Да, еще… Если ты не любишь переступать моральные запреты, можно обставить нашу встречу так, будто ты и ни при чем, можешь всем рассказывать, что я добилась своего, не получив согласия. Неплохо, правда? Закрой глаза, и все! Остальное я сделаю сама.

В дверь настойчиво и нетерпеливо позвонили. Четыре раза, пять… Виктор с облегчением вздохнул, теперь можно было воспользоваться поводом и прервать разговор.

– Ко мне пришли, извини. Я не могу больше говорить. Потом, потом…

– Я тебя все равно достану! Никуда ты не денешься, понял? Хочешь ты этого или нет! Смирись, от судьбы не уйдешь!

Виктор повесил трубку и перевел дух. Щеки его пылали. В дверь продолжали настойчиво звонить. День начался чересчур активно. "Жаль, что я не успел сделать утреннюю зарядку, сейчас бы пригодилось"! – подумал он и открыл дверь. На пороге стояла Ксения. Виктор не удержался и выругался про себя.

– Прости, я оставила ключи дома.

– Проходи. Рад тебя видеть.

– Вот как? С чего бы это?

– Я когда-нибудь запрещал тебе устраивать скандалы? Но почему обязательно надо начинать с самого утра? – возмутился Виктор. – Понимаю, что женщине иногда нужно выговориться. Но вынужден тебя разочаровать, сегодня я не в духе. И потому нуждаюсь в ласке и заботе. Давай, для разнообразия, поговорим по-человечески. Раньше ты умела это делать. Почему бы нам ни вспомнить о нормальных человеческих чувствах и отношениях. Ты меня любишь?

– Люблю.

– Может быть, если ты станешь любить меня меньше, тебе удастся получше ко мне относиться? Я ни в чем не виноват перед тобой. Понимаешь? Боконон так много об этом говорил. Бог, по его словам, крайне заинтересован в том, чтобы люди относились друг к другу по-человечески…

– Но разве ходить на работу преступление?

– Нет, конечно…

– А зарабатывать деньги – преступление?

– Нет.

– Так будь добр…

– Кстати, я тут подработал, – Виктор достал 500 долларов и протянул их Ксении. – Первый мой успех. Кстати, отличный предлог забыть старое и начать все сначала. Возвращайся, Ксения…

Ему в первый раз в жизни удалось увидеть жену потрясенной.

– Неужели тебе удалось реализовать нуль-транспортировку? – прошептала она.

– Пока нет, это, так сказать, побочный заработок…

– Вот видишь, – сразу погрустнела Ксения.

Виктор покраснел. Он и не догадывался, что Ксении нужны не только деньги, но и его успех.

– Ты хотел написать рассказ, – сказала Ксения. – Мне удалось познакомиться с одним настоящим писателем – Вениамином Макаровым. Может быть, слышал?

– Имел удовольствие, – ответил Виктор.

– Если Макарову твое сочинение понравится, он обещал, что поможет его опубликовать. Вот тогда я и подумаю о возвращении.

– Но я не писатель. Почему ты решила, что мой рассказ заинтересует издателей?

– Должен ли ты хотя бы раз в жизни сделать свою работу хорошо?

Звучало разумно.

– Поклянись, что вернешься ко мне, если у меня получится, – потребовал он.

– Там будет видно.

Ксения ушла, а Виктор вернулся к работе. Ему очень понравилась идея жены. Конечно, рассказ! Дело только выиграет, если ему удастся придать своим записям художественную форму. Да, да, нужен был рассказ, а вовсе не дневник или сухая, наукообразная статья.

Неплохо было бы написать о том, как это ужасно – прожить жизнь, так и не ощутив на себе проявления Божьей Благодати. Получается, что совершенно неважно был ли ты честным, порядочным, милым, интеллигентным, глубоко верующим, следящим за своим здоровьем, заботливым, отзывчивым, смелым, защищающим слабых, горячо любящим родину, богатым, бедным, хитроумным спорщиком, удачливым игроком на бирже, сексуальным гигантом, лауреатом престижных премий, выдающимся ученым, храбрецом, нежным, вежливым, соблюдающим обряды верующим, законопослушным гражданином, непримиримым бунтарем, борцом с коррупцией и преступностью… Но если ты не обрел Божьей Благодати – все эти многообразные личностные характеристики останутся всего лишь фактом твоей биографии…

Боконон писал об этом… О, сколько неизбывной скорби ощущается в его записках, посвященным людям, доверившим свои судьбы Дурре! Они рассчитывали, что смогут без потерь проскочить сквозь многочисленные жизненные неприятности, сопровождающие их на каждом шагу, если останутся глухими к доводам своего сердца, предоставив решать проблемы разуму. Несчастные! Дурра и не думала дремать. Они в конце концов добивались лишь того, что лишались надежды! Но стоит ли этому удивляться? Такой результат закономерен. Ведь Дурра – всего лишь маленький ребенок, заблудившийся во мгле…

Виктор просидел, уставившись в одну точку, не менее часа, но время не пропало даром – теперь он знал, о чем станет писать. Легче всего признать, что мать изобретения – необходимость, с этим утверждением спорить трудно, поэтому разумно предположить, что реализовать нуль-транспортировку проще под напором обстоятельств, как последнюю надежду уцелеть. Конечно, нельзя рассматривать подобную причину, как обязательную и достаточную. Неправильно утверждать – сие возможно только при возникновении необходимости. Если бы это было так, наша жизнь оказалась бы неимоверно грустной и немилосердной. А это, при всех неприятностях и проблемах, не подтверждается. К тому же легко отыскиваются и другие поводы для реализации… Например, глубокое проникновение в боконистские священные манускрипты… Но поскольку речь шла только о написании художественной книги, Виктору больше подходил сюжет, в котором успешную реализацию осуществил человек не по необходимости, а по непреодолимому желанию.

В дверь позвонили. Виктор заскрежетал зубами. В последнее время его никто не беспокоил, но сегодня словно прорвало. Он понадобился сразу всем. Это было зримое подтверждение отвратительного проявления личной значимости. Для многих он все еще представлял какой-то интерес… И за это приходилось расплачиваться драгоценными минутами, которые он бы с удовольствием отдал работе.

Он открыл дверь, едва сдерживая накопившееся раздражение. На пороге стоял знакомый по эпизоду с Маруськиным представитель работодателя. Виктор помнил его, как исключительно наглого и не обремененного элементарным воспитанием субъекта, к тому же бывшего интеллигента. В то утро, он, не скрывая своего превосходства, посматривал на них сверху вниз, как на явных лохов, облапошить которых для такого опытного человека, как он, не составит особого труда. На этот раз он вел себя совершенно иначе. Виктору даже показалось, что мужичонка буквально парализован от охватившего его приступа ужаса – его взгляд блуждал, словно он боялся увидеть глаза Виктора, пальцы заметно тряслись, а на бледных щеках алели ярко-красные пятна. Виктору было неприятно сознавать, что это он является источником животного страха.

– Здравствуйте, господин Кларков, – очень тихо сказал представитель, его голос дрожал. – Меня прислал господин директор. Он просил передать вам эту папку. В ней вы найдете предварительные сведения о новом клиенте и аванс… Счастлив сообщить, что расценки выросли…

Он почтительно застыл в крайне неудобной позе, странным образом скрестив ноги, и попробовал улыбнуться. Гримаса получилась отвратительной. Его бы в мрамор. Название для скульптуры Виктор придумал сразу – "Мучительные поиски унитаза".

"Наверное, думает, что это я Маруськина взорвал, – подумал Виктор. – Надо бы его успокоить. Это было всего лишь неприятное совпадение, не более того. Впрочем, он вряд ли мне поверит. Его таинственный директор наверняка рассказал обо мне кучу гадостей".

– Дружище, – сказал он мягко. – Я больше сбором информации не занимаюсь. И к Махову не советую обращаться – он тоже отказался заниматься подобными делами. Категорически.

– Но у меня разнарядка… Меня послали… Я не по своей воле…

– Ничем не могу помочь. Наше решение окончательное и пересмотру не подлежит.

– Батюшка, не погуби, помилуй, – представитель работодателя бухнулся на колени и заплакал.

Его дрожащая нижняя губа неприятно напомнила Виктору истерики, которые в свое время устраивал своей жене Конев, когда та приходила в страховую компанию отбирать у него зарплату.

– Да не переживайте вы так… Обойдется… Все будет хорошо…

– Хорошо?! – возмутился посыльный. – И это все, что вы можете мне сказать?! Мир рушится! А вы говорите – все будет хорошо!

– О чем это вы? Не понимаю. Лично я к разрушению мира не причастен. Мне не хочется заниматься информационным обеспечением, только и всего. На судьбы мира мое решение влияния не окажет, гарантирую! Мир устоит!

– А вдруг рухнет? Не подохнуть бы под его глыбами! Мне говорят, что потом мир обязательно возродится… Кто же спорит! Но зачем он мне сдался – потом. Представьте, завтра утром первые, робкие еще лучики солнышка заставят капельки росы играть всеми красками мира. Птички будут радостно приветствовать наступление нового дня, но вы их не увидите и не услышите, потому что вечером получили глыбой по башке. И я не увижу, и я не услышу. Но я человек маленький. А вы – большой. Сколько бы еще пользы вы смогли принести людям!

– Но я не хочу заниматься новым клиентом!

– Вам больше нравится, чтобы вас порезали? Или пристрелили? А может быть вам больше хочется взорваться вместе со своей машиной? Полетать, так сказать, по воздуху в несобранном состоянии?

– У меня нет машины.

– Как это нет машины? – удивленно переспросил представитель работодателя. – Так не бывает!

– Нет желания и нет денег.

– Так заработайте! Деньжищи же вам сами плывут в руки! Знай себе загребай!

– Не хочу.

– Может быть, подумаете еще?

– Я уже подумал.

– Так и передать начальству?

– Надо всегда стараться говорить правду, не так ли?

– Так я пошел?

– До свидания.

– Но вы на меня не сердитесь? Я ведь не со зла, работа у меня такая.

– Нет, не сержусь.

– Прошу прощения, если что не так.

– До свидания.

"Здорово я его срезал – не хочу мол, денег! – с гордостью подумал Виктор, посмеиваясь. – Неужели это правда, – и эти люди готовы за лишний рубль изваляться в любой грязи! Им бы сначала придумать, как этот рубль потратить! На пользу им богатство что-то не идет! Поистине смешно".

*

В три часа ночи Виктор открыл глаза. Ему на миг показалось, что он опять видит сон со значением. Больно ущипнул себя за руку, как известно, это лучший способ определить спишь ты или бодрствуешь. Нет, он не спал.

Виктор поднялся, прошел на кухню попить водички, и в этот момент зазвонил телефон. Это было так неожиданно и так страшно, что он решил не брать трубку. Но после четвертого звонка не выдержал – к опасности надо всегда поворачиваться лицом, если это возможно.

– Алло? – глухо произнес Виктор.

– Как хорошо, что ты дома! Привет, Виктор! – это была Айрис. Предчувствие беды не сработало, и это было здорово.

– Ты где?

– В Голландии, я же тебе говорила. Буду здесь еще неделю. Ты не рассердился, что я звоню так поздно?

– Или рано! Нет, не сержусь.

– Не ругайся, но мне очень важно узнать одну вещь. Выйди во двор и посмотри на северную часть неба. Попробуй отыскать там комету – она видна, как слабое туманное облачко. Обязательно спустись. Хорошо? Потом расскажешь мне.

– Неужели это надо делать ночью?

Айрис от души рассмеялась.

– Ты еще не проснулся! Разве можно комету рассмотреть днем! Почему ты меня постоянно смешишь? Не ломайся, иди скорее.

– Я не ломаюсь…

– Быстренько, быстренько…

– Она, что, улетит?

– У тебя еще есть одна минута.

Виктор положил трубку рядом с аппаратом и, быстро натянув штаны, резво побежал во двор со своего четвертого этажа. Глаза его непроизвольно слипались, сон брал свое. Виктор глубоко зевнул и почувствовал неприятный запах. В первый момент он не придал этому особого значения. Но добежав до первого этажа, увидел страшную картину. Газопровод был поврежден, а возле стенки стояла горящая свеча. Расчет террористов был прост – стоит концентрации газа достичь определенного уровня, естественная бомба неумолимо сработает, и лестничная клетка вместе со всеми обитателями будет уничтожена.

Виктор загасил свечку и вприпрыжку бросился обратно. Из телефонной трубки раздавались короткие гудки – Айрис не дождалась его возвращения.

Он немедленно позвонил в милицию. Убедить дежурного в реальности рассказа было не просто. Но когда до милиционера дошло, что с ним не шутят, он ретиво принялся за дело. Патрульная машина прибыла на место происшествия уже через пять минут. Вентиль перекрыли, и началось расследование. Основным подозреваемым оказался, естественно, сам Виктор. Почему, спрашивается, он решил отправиться на прогулку именно этой ночью? Часто ли он устраивает подобные прогулки? Не лунатик ли? Любит ли разыгрывать знакомых? Имеет ли связи с коммерческими структурами?

Правовое образование Виктора оставляло желать лучшего, но несмотря на многочисленные прорехи он твердо знал – с представителями власти надлежит быть немногословным и четким в формулировках. Говорить следовало только то, что может быть неопровержимо подтверждено, и поменьше лирики и психологии.

– Итак, – спросил следователь, закуривая папиросу. – Как так получилось, что вы решили прогуляться в три часа ночи?

"Чего, спрашивается, пристал? Почему допрашивает на улице? Можно подумать, что предотвратив взрыв, я совершил правонарушение", – подумал Виктор с раздражением, понятно было, что говорить правду ни в коем случае нельзя. Он представил, как доверительно сообщает бдительному представителю власти о разбудившем его телефонном звонке из Голландии и о просьбе Айрис. Немыслимо"!

– Мне не спалось, было очень душно, – он решил быть проще и конкретнее. – Открыл форточку, но это не помогло. Наверное, ветер дул в другую сторону. Лежать с открытыми глазами мне показалось глупым, вот я и решил немного прогуляться.

– А открыть окно не догадались?

– Да как-то в голову не пришло.

– Ну, а дальше…

– Увидел оторванную трубу и горящую свечку. Немедленно позвонил в милицию. Все.

– Свечку вы загасили?

– Да. Пожалуй, еще пару минут и весь наш подъезд превратился бы в груду мусора.

– Верно.

– Никогда не предполагал, что придется лично столкнуться с терроризмом.

– Вот как? Неужели не предполагали? А если подумать?

В этот момент в патрульной машине сработала рация. Следователь отправился на переговоры.

– Ну вот и все, – радостно сказал он Виктору, вернувшись. – Кажется, ваших злоумышленников обнаружили, вот повезло, так повезло. В двух кварталах отсюда потерпела аварию иномарка. Подозревают, что именно эти люди поработали у вас в парадной. Это большая редкость, когда такое дело удается раскрыть по горячим следам. Придется, Виктор Сергеевич, проехать на место происшествия, может быть вам удастся опознать кого-нибудь из погибших.

*

Тела уже извлекли из искореженной машины. Виктору оказалось достаточно одного взгляда, чтобы узнать в одном из трупов человека, дважды за этот месяц посещавшего его по коммерческой надобности – это был тот самый представитель работодателя, последний разговор с которым получился таким неудачным. Только в этот момент Виктору пришло на ум, что угрозы в его адрес имели под собой основание. Его руки похолодели. В груди неприятно и мощно защемило. Виктор почувствовал, как неподконтрольный разуму ужас проникает в его сознание. Никто не смог бы заставить его в этот момент признаться в том, что он уже встречал этого человека раньше и даже вел с ним деловые переговоры.

– Нет, – сказал он, дрогнувшим голосом. – Этих людей я раньше не встречал.

Следователь почувствовал фальшь и с интересом посмотрел на Виктора.

– Что-то не так? Кто-то показался знакомым?

– Нет-нет, – Виктор понял, что должен твердо стоять на своем. – Не встречал. А если вам кажется, что я излишне взволнован, то, уверяю, мне не часто приходится разглядывать мертвых людей.

– И все-таки. Почему вы отправились на прогулку в три часа ночи?

– Я уже объяснял – мне не спалось, не хватало свежего воздуха, в комнате было слишком душно. Не люблю духоту. Вот я и решил пройтись. Это так глупо – лежать с закрытыми глазами и задыхаться. Ничего противозаконного, уверяю вас.

– Хорошо, – наконец, сказал следователь. – Если что-нибудь вспомните, обязательно позвоните. – Он вырвал листок из своего блокнота и записал там номер своего телефона.

– Конечно.

Вернувшись домой, Виктор долго не мог заснуть. Он перекатывался с боку на бок, стараясь найти приемлемое положение для своего ноющего тела. Надо было разобраться в происшедшем. Трудно было поверить, что его скромная персона снова оказалась в центре кровавой бандитской разборки. Факты – упрямая вещь, они не позволяли предположить что-то другое, и с этим следовало считаться.

Виктору хотелось понять, почему в его жизнь вошли реалии, знакомые ему ранее, разве что, по заграничным триллерам. Мир повернулся совершенно незнакомой ему стороной. А это, в свою очередь, означало, что изменилось его положение в человеческом обществе. Причем внезапно, скачком и самым неожиданным образом. Поверить, что активные мафиозные структуры способны совершать действия, не приносящие им мгновенной выгоды, он не мог. Просто потому, что это не так. Бандитская жизнь – это вечные поиски выгоды. Вешать себе лапшу на уши, утверждая, что и среди бандитов попадаются альтруисты, мог только сумасшедший или оторванный от реальности фантаст. Чушь! Приходилось смириться с тем, что теперь он стоит больших денег. Трагические события последних дней убедительно подтверждали это.

Боконон был прав – окружающий мир действительно оказался совсем не таким, каким привыкли его представлять школьные учителя и удачливые ученые. Точнее, старались представить. В сознании людей давно уже выработалась странная система фильтров, пропускающая только те факты и идеи, которые укладываются в привычные представления. "Меркурий быстрее прочих планет вращается вокруг Солнца" – это нам вполне подходит. А вот утверждение – "Мы предполагаем, а Бог располагает", годится только как образное выражение, показывающее, что человек не гарантирован от случайностей, и не более того. А ведь Боконон вкладывал в это утверждение совсем другой смысл. Бог все про тебя знает, и у него есть довольно сложные планы, касающиеся лично тебя… Так было сказано.

Что ж, боконизм – это религия будущего. Наступят времена, когда детишек будут в школе учить тому, что мир вовсе не ограничен трехмерной материальной реальностью, а выбор альтернативной жизни (то, что многие неверно называют путешествиями по параллельным мирам) доступен любому, кто сумел открыть свое сердце Господу и удостоился чести завести собственный карасс.

"Все в руках Божьих", – с надеждой подумал Виктор. Он знал, что ему следует делать. Главное, впредь ни при каких обстоятельствах не заниматься "информационным" обслуживанием сомнительных коммерческих структур. Только отказавшись играть по правилам бандитов, он может стать недоступным для них. А это означает одно – надо сидеть тихо и заниматься бумажной, не денежной работой. Еще один повод написать рассказ или небольшую повесть о реализации нуль-транспортировки – нейтральное, спокойное занятие, не способное привлечь внимания корыстных людей.

Виктору приятно было сознавать, что он на правильном пути. Все эти странные события, которые всего пару месяцев назад было немыслимо представить: разговоры о его способностях волшебника, общение с людьми из гранфаллона, необъяснимые смерти, загадочные сновидения, неопровержимо показывали, что реализация близка. По теории все именно так и должно было происходить. Конечно, он не сразу это понял, но теперь, когда у него появилась свободная минутка осмыслить свое положение, сомнений не осталось.

*

Июнь прошел на удивление спокойно. Никаких заказчиков от мафии, взрывов или поджогов. Не было ни многозначительных разговоров, ни угроз, ни неблагоприятных предсказаний. О Викторе забыли. Никто его не навещал, даже телефон ни разу не зазвонил. Видимо, чемпионат Европы по футболу благотворно сказался на нравах людей.

Рассказ получался длинным, наверное, его правильнее было называть повестью. Работа со словом завораживала его, давно он не получал такого удовольствия от своих занятий. Неожиданно он понял, как много потерял, что не сочинял раньше. Нет, он не сожалел (боконисты, как известно, лишены способности сожалеть), что не стал профессиональным писателем. Боконон, кстати, нигде ни единым плохим словом не поминал графоманов. Напротив, в своей десятой книге он прямо пишет, что подобное времяпрепровождение, вне всяких сомнений, в высшей степени богоугодно.

Почему, собственно? Виктора давно занимал этот вопрос, но только сейчас, самостоятельно выстраивая текст и подбирая нужные слова, он стал догадываться, в чем здесь может быть дело. Считается, что человек способен лгать всегда, даже оставаясь наедине с собой. Виктор объяснял это тем, что все без исключения человеческие реакции, чувства и даже ощущения жестко контролируются устоявшимися представлениями, царствующими над нашим поведением. Мы способны подобрать нужную интерпретацию для любого поступка. Вот и получается, что нами управляют не чувства и ощущения, а вбитые в нашу голову стереотипы. И вот, к его глубокому удивлению, оказалось, что он абсолютно не способен лгать листку бумаги. Не исключено, что Боконон призывал людей фиксировать свои поступки на бумаге именно для того, чтобы их природные чувства и ощущения возобладали, наконец, над системами интерпретаций, насаждаемых воспитанием и дешевой пропагандой.

Виктору такое объяснение показалось вполне разумным и правдоподобным. А как еще можно объяснить всеобщее благоговение перед печатным словом? Интересно было узнать, как на подобный вопрос отвечают люди, не связанные с традицией боконизма. Виктор решил проконсультироваться с Фимкой Гольдбергом – вот кто способен выдавать философские обобщения по первому требованию и по любому вопросу. Он набрал номер. К его радости, Фимка оказался дома и ответил.

– Алло, – голос его был непривычно равнодушным, глухим и дребезжащим.

– Привет, это Виктор.

– Привет…

– Почему хрипишь?

– Заболел. У меня зверски болит горло. Врачи подозревают ангину…

– Надеюсь, это не сказалось отрицательно на твоих умственных способностях?

– Ты считаешь, что мозги каким-то образом связаны с горлом? Истинность твоего предположения легко опровергнуть. Есть такое устойчивое словосочетание – "драть горло". Если бы мозги людей действительно помещались в этой части тела, слова "драть горло" воспринимались бы единственным образом – как яркая характеристика напряженной интеллектуальной деятельности, например, при разгадывании кроссвордов. Но это не так – вот, ты и проиграл. Что и требовалось доказать.

– Я бы хотел обсудить с тобой один забавный парадокс. Уделишь мне пять минут?

– О, это единственный вопрос, на который я всегда с готовностью отвечаю – да! Отрицательно могут ответить только мои наследники, да и то только после того, как предадут мое хладное тело земле.

– Но ты, подозреваю, занят чем-то крайне важным?

– Решаю ограниченную задачу трех тел, но это может подождать.

– Небесная механика? Интересно…

– Нет, нет, мои размышления не связаны с теоретической астрономией. Речь идет о пресловутом Буриданове осле, настало время помочь ему сделать правильный выбор.

– Да, в этой истории действительно фигурируют три тела. Сам осел и две кучки сена. Но почему задача ограниченная?

– Вынужден с тобой согласиться – здесь ограничен только осел. Туповат-с…

Виктор немедленно попал в сети очарования тончайшей интеллектуальной игры, правилам которой Фимка пытался полностью подчинить свою жизнь. И не без успеха. Его уверенность в том, что мир можно познавать, анализируя двусмысленности, таящиеся в привычных понятиях и словах, вызывала у Виктора почтительное удивление. В этом что-то было… Виктору представлялось, что занятия Фимки относятся скорее к новому искусству, чем к традиционному познанию, для него это было своеобразное театральное представление, не более того. И поэтому он в первую очередь старался получить эстетическое удовольствие (а Фимкины умозаключения часто бывали вызывающе красивы), и только потом обращал внимание на идеи, питающие его активность.

И на этот раз он восхитился блестящему Фимкиному выбору предмета для размышлений – Буриданов осел, это надо же! Красиво, что там ни говори. Но и провалы в построении тоже были очевидны. Впрочем, Виктор был настроен миролюбиво и решил подыграть.

– Дружище, ты совершенно напрасно употребляешь понятия ограниченности и тупости в одном ряду, как будто это синонимы. Это не так.

– Но ограниченность сопутствует тупости!

– Мало ли что чему сопутствует. Можно ли утверждать, что признав наличие у стула изящных ножек, ты собираешься добиваться его взаимности?

Даже по телефону Виктор почувствовал, что Фимка расстроился.

– Твоя ирония, Кларков, оценена. Но догадался ли ты, что главной моей целью является создание теории интерпретаций? – обиженно спросил он. – Ты и сам много раз говорил, что научная мысль теряет очень многое, пытаясь обойтись без такого мощного аппарата. Потребность в теории интерпретаций очевидна.

– Молодец, Фимка. Я рад, что мне удается вбить тебе в голову догмы боконизма. Так ты считаешь, что осел все-таки сделает свой выбор?

– Я помогу ему, не сомневайся.

– Жду с нетерпением!

– У тебя ко мне дело?

– Да, можно и так сказать. Мне хотелось бы услышать твое мнение о графомании и о непреодолимом стремлении огромного количества людей сочинять.

– Я думал об этом. Может быть, тебя не удовлетворят мои выводы – чтобы ты там себе не придумывал, а боконист из меня хреновый.

– Об этом не волнуйся, перевести твои рассуждения на язык боконизма я сумею. Мне интересно выслушать тебя именно потому, что ты думаешь не так, как я.

– В этом есть свой резон. Что ж, слушай. Все дело в том, что мы – все те, кого сейчас принято ласково называть россиянами – люди западные, чтобы там не говорили сторонники особого пути. В отличие от восточных людей, для которых высшим достижением является самопознание, как бессловесное погружение в глубины своего подсознания, основанное на пресечении внутреннего диалога, мы испытываем священный трепет именно перед словом. "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Этот текст я взял из нашей Священной книги. Тут и комментировать нечего – в нашей культуре слово, само по себе, занимает исключительное значение. Я бы сказал, центральное. Немудрено, что владеющий словом – для нас Богоравный, а само оно наделяется животворящей силой. Если лишить нашу культуру слова, она исчезнет, самоликвидируется. У нас в стране не законы работают, а их толкования. Поэт в России – больше, чем поэт. Наша жизнь и есть – произнесение слов. И самым главным доказательством такого утверждения, как раз и является тот факт, что для общения с Богом мы выбираем слово – молитву или долгие бдения над листком бумаги. Только так русские достигают полного раскрепощения – эквивалентного, разве что, восточной медитации. Мы так медитируем. Получается, что графомания не только не болезнь, но необходимый элемент нашей духовной жизни.

– Спасибо. Ты мне очень помог. Теперь я знаю, что имел в виду Боконон, призывая относиться с почтением к переписке.

– Но я прав?

– Конечно.

– И ты будешь и впредь обращаться ко мне с подобными вопросами?

– Обязательно.

– Спасибо.

*

Работа над рассказом продвигалась успешно. Виктор почувствовал огромный приток энергии. Он хотел и мог. Значит, что-то в рассуждениях Фимки о медитации по-русски созвучно истине.

Через две недели, когда рассказ был практически закончен, появился Махов. Он был необычно грустен и производил впечатление глубоко уязвленного человека, изо всех сил сопротивляющегося злым наскокам судьбы.

– Где ты пропадал все это время? – спросил Виктор. – Чем занимался?

– Я же говорил, разбирался с происшедшем с нами в тот страшный вечер. Сейчас нет ничего более важного. И то, что мне уже удалось установить, не оставляет сомнений – люди, которые пытаются вызвать на Землю сатану, действительно существуют. Если им не помешать, последствия могут стать непредсказуемыми.

– Как ты – разумный человек, можешь городить такую чушь? Какого сатану? О чем ты?

– Давай поговорим об этом, когда я разузнаю о вызывальщиках больше. Многие из них, наши, так сказать, друзья, так что навести нужные справки будет не трудно. И если я не сделаю этого – то кто сделает?

– А тебе не кажется, что нам просто дурят голову? Стоит ли слишком близко принимать к сердцу вымыслы психически нездоровых людей? Найти здравый смысл в маниакальном бреде невозможно. Планы сумасшедших, как правило, проваливаются сами собой, в силу априорной невыполнимости. Однако, стоит психу встретить сопротивление, его бред моментально наполняется смыслом, материализуется, так сказать. Вот почему с идиотами стараются не бороться, их лечат.

– Спорить не буду. Но может быть ты мне растолкуешь, куда это подевались наши вновь обретенные друзья и подруги? Они же проявили к нам неподдельный интерес. Капустина, например, вполне открыто предлагала себя. И где она? Почему не в твоей кроватке, куда так стремилась попасть? Ты ее прячешь в шкафу? А где Крупьевский? Подыскивает нам новую денежную работу? Или мы не оправдали его высоких требований?

Виктор признался, что не знает правильного ответа. До него только сейчас дошло, что, увлекшись работой над рассказом, он начисто забыл о драматических событиях, случившихся с ним в последнее время. Словно бы с того дня, когда перед ним материализовался Крупьевский (а то, что вся эта странная история с презентацией и сбором информации – сама по себе загадка, сомневаться не приходилось, в этом Виктор был с Маховым согласен), прошло еще десять лет. Крупьевский действительно словно испарился. И Светлана, с таким напором добивавшаяся его любви, куда-то пропала. А ведь Махов еще ничего не знает о неудавшемся террористическом акте в его подъезде и гибели представителя работодателя. Он решил пока ничего Петьке не рассказывать. Махов и без того был излишне возбужден.

– И как ты объясняешь это внезапное охлаждение? Действительно, не приходят, не звонят…

– Они испугались, – глухо произнес Махов.

– Боже мой! О чем ты?

– Да, да, они несказанно испугались. Наше участие оказалось катализатором чего-то ужасного и непоправимого. Мы делаем вид, что ничего не произошло, поскольку не знаем подробностей, а они, я в этом не сомневаюсь, знают больше, вот и разбежались по углам прятаться.

– Чушь! Мало ли что могло произойти! Тебе, как всегда, мерещатся гадости. Насмотрелся американских мистических триллеров – и вот итог!

– А давай проверим.

– Что?

– Набери номер. У тебя же есть телефон Крупьевского. Послушаем, что он тебе скажет.

Виктор в очередной раз восхитился ясному уму Махова, ему такой простой ход в голову не пришел, он достал записную книжку и стал листать ее, ощущая, как с каждой секундой им овладевает бессмысленный, ничем не подкрепленный страх. Ему до боли не хотелось, чтобы Махов оказался прав. Если бы выяснилось, что Крупьевский отправился на летний отдых в Ниццу или Майами – у него с души свалился бы увесистый камень.

– Не бойся, – хохотнул Махов. – Бояться надо было раньше. Набирай, набирай номер. Смелее.

Виктор вслушивался в длинные гудки и надеялся, что трубку не поднимут. Ему не повезло. Крупьевский оказался дома.

– Михаил, это ты? – спросил Виктор.

– Кто это? Зачем? Почему вы не оставите меня в покое? Сколько это будет продолжаться?

– Прости, я не вовремя… Тебя беспокоит Виктор Кларков, наша астрономическая группа решила возобновить ежегодные встречи. Народ желает тебя видеть.

– Какой Кларков, не знаю никакого Кларкова… Сейчас же положите трубку!

Виктор возмутился. Ему не хотелось признавать правоту Махова, но с другой стороны, почему бы не высказать Крупьевскому свое возмущение.

– А ну-ка, рассказывай сейчас же, в какую грязную историю ты нас с Петькой втравил, не стесняйся, здесь все свои. Презентация, говоришь, выгодная работа – это хорошо, но люди гибнут, как мухи, а ты, скотина, затаился. Колись немедленно. Сам знаешь, я тебя, гада, из-под земли достану.

– Я говорю с астрономом Виктором Кларковым? Теперь мне все стало понятно. Дело в том, что у меня много знакомых Кларковых, и все они – Викторы, вот я иногда и путаюсь… Прости, если мои слова показались тебе обидными, моей вины в этом нет. Возникшее недоразумение следует обязательно устранить. Только я не понял, чего ты от меня добиваешься?

– Правды!

Махов вырвал трубку и прорычал:

– Зачем вам понадобилось вызывать на Землю сатану? Отвечай сейчас же!

Крупьевский зарыдал.

– Мне ничего об этом неизвестно. Отвяжитесь от меня. Я ничего не знаю. У меня болит голова. Мне плохо. Понимаете – плохо! Никакого Кларкова я не знаю. Никогда с ним не встречался. Вы ошиблись номером. Никогда больше не звоните сюда. Я этого не переживу.

Он бросил трубку с такой яростью, что, наверное, разбил свой телефонный аппарат вдребезги. Кларков был потрясен.

– Ну что? Придется отменить встречу астрономической группы? – язвительно проговорил Махов, возбужденно облизывая губы. – Желающих встречаться не нашлось? Теперь ты мне веришь? Убедился, что вызывальщиками следует заниматься всерьез?

– А почему бы нам на позвонить Светлане? – решился Виктор.

– Очень правильное решение. Предложи ей себя. Только сдается мне, что и с ней у тебя ничего не получится. Произошло что-то важное. А мы пропустили Теперь их не достанешь.

Виктор отыскал номер Светланы. На этот раз ответили моментально.

– Здравствуй, Светлана! – мягко сказал Виктор. – Мне хотелось бы встретиться с тобой. Надеюсь, ты не обиделась, что я так долго не звонил. Сочинял, работал над рассказом, но как только закончил – первая мысль о тебе. Пригласи меня на чашку кофе… Пожалуйста… Нам есть о чем поговорить. Правда?

– Кто это?

– Не узнаешь? Виктор Кларков тебя беспокоит. Неужели ты опять успела меня забыть?

– Я не знаю никакого Виктора Кларкова. Вы ошиблись номером. Телефонная линия в последнее время работает просто отвратительно. От всего сердца сочувствую – вы хотели поговорить со своей девушкой, но из-за неисправности бездушной аппаратуры ваше свидание оказалось под угрозой срыва. На будущее запомните, если бы вы заранее договорились встретиться у станции метро "Василеостровская", то ей потребовалось бы всего двадцать минут, чтобы добраться туда. А это такие пустяки. Мода на телефонные разговоры никогда мне не нравилась.

Раздались короткие гудки.

– Ну что ты будешь делать! Просто тайны мадридского двора! – возмутился Виктор. – Светлана назначила мне свидание. Через двадцать минут она будет ждать меня на станции метро. Но почему нельзя было сказать об этом прямо?

– Я уже объяснял – она отчаянно боится.

– Заткнись, мыслитель.

– Ее телефон прослушивается…

– Отстань…

– На свиданку пойду я, – твердо сказал Махов. – Тебе там делать нечего. Надеюсь, ты не против – до любовных приключений сегодня все равно дело не дойдет.

– Хорошо. Действуй.

*

Виктор надеялся, что вечером Махов сообщит ему о результатах своих переговоров со Светланой, впрочем, он не был уверен в том, что встреча состоится. Может быть ему только показалось, что Светлана назначила ему свидание? Но телефон молчал. Махов не счел нужным делиться информацией. А потом пришла Ксения, и все переживания забылись.

Ксения была очаровательна и соблазнительна. Она умела быть такой, когда чувствовала, что ее интересы под угрозой.

– А я ведь написал рассказ, как и обещал, – сказал он, передавая жене рукопись. – Возвращайся, Ксения. Сознайся, что тебе этого хочется ничуть не меньше, чем мне.

– Опять ты об этом… Доведи свое дело до конца, тогда и поговорим…

– Подожди, ты обещала, что вернешься, когда я допишу рассказ. Вот он.

Ксения прочитала и ей не понравилось.

– По-моему, это плохой рассказ, он может быть интересен только тебе одному. Нормальные люди не должны получать удовольствие от описания оторванных у космонавтов голов. Ты неисправим – потакаешь своему самолюбию и ничто другое тебя не занимает. Наши проблемы твое сочинение решить не поможет.

"Глупое положение. Если не желает возвращаться, пусть так и скажет. Неужели, я один нуждаюсь в том, чтобы наша семья воссоединилась? – с неожиданной неприязнью подумал Виктор. – Неприятно, если она так думает".

Ксения ушла, не скрывая своего разочарования.

Виктор не понял, чем он опять не угадил жене. Рассказ плох? Абсурд! Он помнил, что текст ему понравился. На всякий случай он решил перечитать свое произведение. И опять остался доволен – по его мнению, текст получился. По крайней мере, в рассказе присутствовало все, что он считал важным для реализации нуль-транспортировки.

От первоначального замысла ничего не осталось. Желание показать, что реализация не требует каких-то особенных условий, то есть не зависит от стечения внешних обстоятельств, оказалось сильнее стремления к развлекательности. Крайне важно было отметить, что любой человек может сделать свой шаг, в каком бы жалком или угнетенном положении он не находился. В принципе, любое творчество есть общение с Богом без посредников. И то, что реализация, в этом смысле, не отличается от сочинения стихов или занятий живописью, должно вселять огромную надежду в каждого, кто решил отдать свои силы и умения достижению кажущейся такой далекой цели.

Действие рассказа разворачивалось на борту космического корабля, посланного некими тоталитарными властями для привнесения счастья в далекую планетную систему. Казалось бы, жесткий контроль за космонавтами делает невозможным любое свободное творчество. И все-таки реализация состоится, у читателя на этот счет сомнений не возникать не должно. Даже когда у будущего создателя нуль-транспортировки оторвало голову…

Свою повесть Виктор назвал "Тело".

*

Махов появился только через две недели. Увидев его изможденное лицо, Виктор ужаснулся – он не сомневался, что это результат бессмысленного расследования надуманного заговора, которое Петька взвалил на свои плечи. Такие затраты нервной энергии могли быть оправданы лишь при одном условии – если бы человечеству действительно угрожала беспощадная и страшная опасность, а предотвратить ее мог только лично Махов, и никто другой. Виктору такой поворот событий представлялся абсолютно немыслимым. Не фантастическим – то есть, маловероятным и сомнительным, но в принципе возможным, а именно немыслимым – абсурдным и неосуществимым ни при каких обстоятельствах. Получалось, что Махова привлекало не действие, а иллюзия действия. Чем бы не заниматься, лишь бы ничем ни заниматься. У самого Виктора разговоры о вызывальщиках вызывали только одну реакцию – раздражение.

"Удивительно и необъяснимо, – размышлял он, в замешательстве облизывая губы, – почему я не вспоминал обо всей этой истории с сатаной, пока не увидел своего озабоченного друга? Выходит, Ксения права, когда говорит, что для удобства существования я завел индивидуальную башню из слоновой кости, наплевав на проблемы окружающих меня нормальных людей. Если это так, надо признать, что проживать в башне потрясающе приятно".

– Послушай, Виктор, тебя в последнее время случайно волшебником никто не называл? – спросил Махов.

– Опять двадцать пять – за рыбу деньги! – Вот уж от кого Виктор не ожидал услышать эти слова.

– И все-таки?

– Называли… Но эту задачку, я уже кажется разгадал. Чушь это все.

– Вот как. Забавно. Когда я услышал об этом, многое стало понятным. – Махов на миг запнулся. – Все стало понятным.

Виктор почувствовал, что медленно звереет. Никогда прежде он не встречался с более бессмысленным проявлением человеческого любопытства. Настойчивое желание найти в его жизни магическую составляющую уже захватило огромное количество людей и продолжает распространяться подобно лесному пожару. Почему окружающих так волнуют непроверенные сплетни? Что интересного они находят в обсуждении этого идиотского вопроса? Чего они, собственно, добиваются? На что рассчитывают?

– Кто? Кто тебе это сказал? – резко выкрикнул Виктор, не в силах побороть вспышку ярости. – Кого это еще заинтересовали мои возможности?

– Капустина сказала. Тебе хочется знать, что мне удалось у нее вытянуть?

– Ну.

– Светлана сказала, что безумно боится тебя. В среде работников фонда сам собой сложился миф о твоей тайной власти над темными оккультными силами, говорят, будто ты в любой момент можешь напустить на любого человека порчу, да так, что от него и мокрого места не останется.

– Да ты что! Светлана мне проходу не давала. Помнишь? Разве так боятся? Ты не находишь, что концы с концами не сходятся?

– Светлана призналась, что пыталась втайне от Крупьевского и прочих, знающих твою тайну, сыграть в свою игру – родить от тебя ребенка. Расчет был простой – ребенок унаследует от тебя дар волшебника, а быть матерью волшебника совсем не плохо, согласись?

– И что же ей помешало?

– Сначала ты заартачился. А потом нашлись могущественные люди, которые не одобрили ее сексуального порыва. Хотели даже разрубить ее на шесть частей. Но поскольку она раскаялась, исполнение приговора отложили – до первого вашего поцелуя.

– Почему на шесть частей?

– Руки, ноги, голова, туловище… Вот и получается шесть предметов. Наверное, нечто подобное пообещали и Крупьевскому, потому что он тоже внезапно охладел к дружбе с тобой, точнее, с нами.

– Но почему Светлана назначила мне встречу?

– Она хотела предупредить тебя.

– Надеюсь, ты не веришь во всю эту галиматью? Или тоже начнешь прятаться от меня?

– Нет, конечно. Но только если пообещаешь, что не станешь при мне колдовать. Хорошо?

– Я не умею колдовать.

– Знаю. И все-таки, кто называл тебя волшебником кроме Капустиной?

– Айрис и Калугин, помнишь такого, это еще один наш товарищ по университету. С Андрюхой понятно, наверняка, подслушал разговор Светланы с Крупьевским и решил попытать счастья. А вот Айрис… Понять смысл ее поступков всегда трудно. Я уже давно привык, что мне это не под силу. Кстати, я за собой никаких мистических способностей не замечал.

– И я тоже. Если бы ты умел колдовать, то непременно использовал бы свои способности для реализации нуль-транспортировки. Уж я тебя знаю! И, конечно, получил бы Нобелевку. Почему ты до сих пор не Нобелевский лауреат?

– Не хочу.

– Хороший ответ. Кстати, я обещал тебе помочь. Завтра я отведу тебя в салон неформального целительства. Тебе не помешает познакомиться с его хозяйкой. А вдруг ей удастся обнаружить у тебя способности к волшебству? Мы с тобой в эзотерике слабы, а она – профессионалка. Не исключено, что она научит тебя ими пользоваться. Это поможет тебе в работе, не правда ли? Вот это и будет мой посильный взнос в научно-технический прогресс человечества.

– Это она тебе Липочку презентовала?

– Точно. Молодец, что помнишь.

*

Махов приказал явиться в восемь часов вечера к киоску возле станции метро "Василеостровская". Виктор отметил, что это место стало своеобразной мистической точкой отсчета для настигающих его в последнее время приключений. Он почему-то не сомневался, что и новая экспедиция закончится самым непредсказуемым образом.

Его внимание на минуту привлекли яркие, кричащие обложки "желтых" еженедельников, в огромнейшем количестве появившихся в последнее время. Виктор понимал, что подобные издания придуманы для того, чтобы помочь горожанам убить время, но объяснить их феноменальную популярность в России он не мог. Ну почему, спрашивается, в нищей стране появилось такое огромное количество желающих убить время? Раньше было принято считать, что время убивают богатые бездельники. Но чтобы этим занималась беднота потомственная… Это был неплохой парадокс, точно характеризующий современное умонастроение соотечественников. Виктор записал свой вопрос в записную книжку, ему захотелось поделиться своими рассуждениями с Фимкой. Тот, вне всякого сомнения, должен был с благодарностью ухватиться за столь красивый парадокс.

Виктор пребывал в отличнейшем настроении – желание действовать буквально переполняло его, голова была ясная, хотелось сыпать афоризмами и раздаривать направо и налево эпохальные замыслы и идеи. Но сначала ему следовало найти ответ на простой вопрос: почему в последнее время все достижения в построении теории нуль-транспортировки так или иначе связаны со станцией метро "Василеостровская"? Логично было предположить, что именно его активность привлекает в эту точку пространства таких разных людей, заставляя их работать на реализацию? А может и наоборот, в городе возле станции "Василеостровской" существует особая подпитываемая космосом зона – и его успехи объясняются как раз тем, что ему посчастливилось проживать поблизости от источника непознанной энергии. Существовала и третья возможность – ничего существенного Виктор не добился, так, чуть-чуть потешил самолюбие, а точек, где люди продолжают заниматься познанием мира в нашем городе тьма-тьмущая. И кто-то неведомый и вездесущий использует самомнение настырных людей в своих неведомых целях…

Махов задерживался. Поток людей, покидающих здание метро, казался неиссякаемым. Виктор на миг зажмурился, давая себе передышку, он не в силах был неотрывно наблюдать за передвижением огромнейшего количества отрешенных людей. А они все шли и шли, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Виктор не сомневался – если через полчаса любому из прохожих покажут его фотографию, никто его не узнает. Он не упрекал их – так уж устроена человеческая психика. Специалисты по рекламе давно учитывают в своей деятельности этот феномен, они прекрасно знают – реклама в вагоне метро работает, поскольку глаз тоскливо ожидающего своей станции человека непроизвольно цепляется за любую картинку, за любое слово. А при выходе из метро реклама не работает, людям некогда смотреть по сторонам – они наконец-то добрались до нужной станции и теперь им надо быстро уйти, освобождая место следующим за ними…

Виктора никогда прежде не посещали размышления о неприкаянности человека, чувствующего себя одиноким в толпе. Но на этот раз явная разобщенность людей почему-то задела его за живое. Что-то внутри горячо и болезненно откликнулось на это вопиющее отсутствие любопытства у такого огромного количества людей. Ему стало неприятно.

"Кошки любопытны, а люди – нет. Разве это правильно? – с горечью подумал он. – Как это люди умудряются прожить, не задаваясь вопросами, где они живут и зачем? Такого не пожелаешь и врагу"!

Виктор остро ощущал себя окруженным океаном безразличия, он стал задыхаться, словно ему не хватало свежего воздуха. Он еще раз зажмурился, рассчитывая, что это простое действие поможет ему снять ненужное напряжение. Когда же он открыл глаза, то почувствовал, что в мире что-то изменилось. Потемнело, что ли?

Движения людей стали более плавными. Создалось впечатление, что ему демонстрируют документальный фильм и прогоняют его с меньшей скоростью, чем снимали. Кое-что переменилось и с ощущением равнодушия, исходившего от толпы. Теперь ее воздействие воспринималось не столь болезненно – будто между толпой и Виктором сама собой возникла защитная стена, приглушающая отрицательные эмоции. Более того, он стал замечать, что на него стали посматривать с интересом. Ему даже приветливо улыбнулась какая-то незнакомая миловидная девушка.

"Мы раньше встречались?" – спросил Виктор.

Она не ответила, но заулыбалась еще сильнее. Виктор проводил ее взглядом. Девушка подошла к двери небольшого магазинчика на углу и, неразборчиво произнеся какую-то фразу, вошла внутрь.

Виктор был заинтригован. Он попытался восстановить слова девушки. И через некоторое время уже не сомневался, что она сказала: "Почему люди не пользуются магазинным переходом, это ведь экономит массу времени"! Да, именно это она и сказала!

Махова все еще не было видно, и Виктору захотелось разузнать, о каком это переходе говорила девушка? Ни о чем подобном он раньше не слышал, более того, самого существования этого странного магазина он до сих пор не замечал. Виктор с непонятным волнением открыл дверь и оказался в крошечном помещении, буквально два-три квадратных метра перед прилавком. Продавщица читала книгу, ни девушки, ни других покупателей не было.

"А куда же подевалась девушка?" – спросил Виктор, оглядываясь.

"О, у нас люди не задерживаются. Многие стремятся покинуть нас через служебный выход, говорят, что так быстрее", – с охотой откликнулась продавщица.

"Это и есть ваш знаменитый переход"?

"А мне-то откуда знать, я работаю здесь всего третий день".

"И мне можно воспользоваться"?

"Думаю, что можно".

Виктору показалось, что дальше отрывать продавщицу от чтения неприлично. Он решительно прошмыгнул в подсобное помещение. Собственно, это было вовсе не помещение, а что-то вроде тоннеля. Виктору захотелось во что бы то ни стало узнать, куда он ведет. Впрочем, присмотревшись, он понял, что это был не тоннель – скорее, очень длинная лестничная площадка. Очень длинная, неправдоподобно длинная. Больше всего происходившее напоминало очередное сновидение, но мысль эта была малопродуктивной, пришлось ее отбросить. Он продолжил свое путешествие. Справа по ходу была видна ядовито зеленая стена, кое-где прерываемая квартирными дверьми, а слева – широкие окна, с видом на захламленный двор.

Это был ни на что не похожий двор, не петербуржский. Ничего подобного Виктору до сих видеть не приходилось. Еще раз подтвердилось, что Петербург – город непредсказуемый, часто достаточно неудачно зайти за угол, чтобы очутиться в совершенно чужом месте. Вот и сейчас у Виктора возникло навязчивое ощущение, что он загадочным образом перенесся в Лондоне. Об этом говорил странный хлам, назойливо бросающийся в глаза, в Петербурге мусор выглядит совсем по-другому. Да и сам воздух казался чужим – совершенно непривычное сочетание температуры и влажности, не наш воздух, лондонский, конечно, лондонский… И эти надписи. На стенках по-английски пишут и в петербургских дворах, но подбор слов там довольно однообразен и специфичен… А здесь было продемонстрировано очень хорошее владение английским языком… Нет-нет, это был Лондон. Никаких сомнений не осталось.

Виктор перепугался. Назад бы он не пошел ни за какие коврижки. К тому же он и при желании не смог бы узнать дверь, через которую попал в этот проклятый коридор. У него оставался только один путь – вперед. И он побежал. Изо всех сил. До боли сжав зубы. Зажмурившись. Этот рывок принес ему неимоверное облегчение. Он почувствовал, что вырвался на волю. Открыв глаза, Виктор увидел, что стоит, тяжело дыша, возле газетного киоска. Перед ним была станция метро "Василеостровская", Санкт-Петербург, Россия.

*

Виктор ущипнул себя за руку. Он не мог понять, было ли это наваждение вызвано минутным умственным помутнением, или он на самом деле проделал этот удивительный путь по задворкам большого далекого города. Он посмотрел на дверь странного магазинчика, но повторить свой эксперимент не решился.

Махов запаздывал. Виктор решил позвонить Айрис. Она должна была уже вернуться из своей поездки по Голландии. Пора было узнать, зачем ей понадобилось наблюдать комету?

Он подошел к телефону-автомату и, бросив жетон, набрал номер. Уже на третьем гудке ему ответили. Айрис была дома.

– Привет, это Виктор. Хочу тебя поблагодарить – ты спасла мне жизнь.

– Я настолько привыкла выслушивать от тебя многозначительные и загадочные заявления, что иногда мне кажется, что ты всерьез относишься ко всей этой галиматье. По-моему, ты что угодно способен вывернуть наизнанку. Тебе так нравится выдумывать, что я не удивлюсь, если ты когда-нибудь напишешь книгу.

– Уже написал. Не книгу – длинный рассказ. "Тело" называется.

– О чем он?

– Очень смешная история из жизни космонавтов, пытающихся нравственными проповедями и силой насадить счастье в отдаленной звездной системе. Сами-то они очень слабо представляют себе, что это такое – счастье. В этом основной конфликт моего сочинения. И поэтому во время перелета через галактику звездолетчики находят отдохновение в пьянстве, реализации нуль-транспортировки и диспутах на тему "Настоящее счастье – какое оно?". А потом им всем отрывает головы пролетающий мимо метеорит, и они на время забывают о философских спорах. Впрочем, это не помешало главному герою реализовать нуль-транспортировку.

– Ничего другого от тебя нельзя было и ожидать. Это так на тебя похоже. Тебе следует продолжать свой литературный труд. Никто не знает, куда человека может завести его увлечение.

– Меня до добра не доведет, это точно. Мне кажется, что в последнее время в моей жизни очень многое изменилось. Она стала опаснее, что ли. Если раньше у меня чередовались везение и невезение, то теперь – спокойствие и опасность. Иногда мне кажется, что пора начинать волноваться за собственную жизнь.

– Чушь. Все ты придумываешь. Ничего тебе не угрожает. А сейчас даже меньше, чем обычно.

– Тебе виднее, – усмехнулся Виктор.

– Да. Это так.

– Но я не рассказал тебе о странном инциденте той ночью, когда ты попросила меня отыскать на небе комету, помнишь?…

– Прости, Виктор, давай обсудим это в другой раз, я больше не могу говорить.

– Конечно, – с готовностью согласился Виктор, он разглядел в толпе Махова. – Мне тоже пора заканчивать, до свидания.

– До свидания.

Махов выглядел крайне эффектно – его строгий и опрятный деловой костюм, темные очки и дорогой дипломат с кодовым замком, удачно создавали атмосферу таинственности и значимости. Ко всему прочему, он был слишком возбужден, сильнее, чем это устраивало Виктора, потому что, как правило, чрезмерная активность Махова только вредила делу.

– Пока не знаю – как, но сегодняшняя встреча должна помочь и тебе, и мне, – заявил он, неприятно улыбаясь.

Виктор, к своему огорчению, еще раз убедился, что новое странное увлечение Махова – "расследование замыслов вызывальщиков сатаны" еще не преодолено. Вот и сегодня он явно встретился с Виктором в надежде, что это поможет получить новые данные, которые пригодятся для борьбы за выживание человечества.

– Зачем ты со мной возишься, если реализация тебя так и не заинтересовала?

– А ты попробуй убедить меня, – ответил Махов.

– Все, что надо, я уже давно тебе сказал. Для меня реализация – это проверка определенной модели устройства мира. А теперь скажи, чего ты добиваешься?

– Всем известно, что ты очень умный. Но иногда мне кажется, что ты такой дурак – дальше некуда. Просто какой-то клинический случай. – Махов любил начинать издалека. – Неужели непонятно – проект "Вонючий рассвет" все равно тебя коснется, хочешь ты этого или нет! У меня нет времени ждать, когда петух жареный клюнет. Мне хочется выяснить, каким боком ты оказался замешан в эту историю. То, что вокруг тебя эти ребята вьются, как мухи над сладким, сомнения не вызывает. Но почему, спрашивается? Почуяли, что у тебя появились способности к волшебству? А может, ты уже вплотную подошел к реализации, и им хочется попользоваться?

– Ты мне льстишь, – пошутил Виктор.

– А вот поработает с тобой Серафима, мы и узнаем, в чем тут дело!

– А если вдруг выяснится, что все дело в моем излишнем самомнении? – не смог отказать себе в сарказме Виктор. – Ты успокоишься, если признаешь, что врагов твоих привлекает мой безответственный, не подкрепленный делами треп?

– Ты это брось! – проревел Махов и грозно помахал пальцем перед лицом Виктора.

*

Салон неформального целительства располагался в подвальном помещении обшарпанного, требующего немедленного капитального ремонта здания.

– Неужели кто-то решается лечиться у людей, расположившихся в таком неприглядном месте? – удивился Виктор.

– Видишь ли, в салоне не лечат, это учебное заведение, здесь обучают целителей и выдают им соответствующие сертификаты. Целитель – профессия в наше время модная и денежная, так что в подвале, как правило, людно. Но сегодня выходной – будешь только ты.

– Но я не хочу становиться целителем!

– Никто от тебя не требует подвигов.

Они вошли в учебное помещение (класс, как класс: доска, столы, стулья). На месте преподавателя сидела привлекательная молодая женщина. Ее цепкий взгляд буквально впился в Виктора, едва тот переступил порог.

– Здравствуй, Серафима, – сказал Махов приветливо. – Как и обещал, привел к тебе своего друга. Его зовут Виктор. Он большой оригинал и выдумщик. Мне кажется, вам будет интересно познакомиться. Виктор не первый год занимается одним непростым начинанием, и вот сейчас, когда успех близок, он залез в такие эзотерические дебри, что только ты можешь ему помочь. Мне так кажется.

– Здравствуйте, проходите, присаживайтесь, – голос Серафимы был удивительно неприятным, механическим, так по телефону сообщают точное время.

Виктор едва не рассмеялся, так подходил тембр ее голоса – резкий и визгливый – этому странному учебному заведению, расположившемуся в давно не ремонтированном подвале. Но улыбка не получилась, он чувствовал на себе тяжелый взгляд хозяйки салона, и от открытой неприязненности, исходившей от нее, ему стало не по себе. Он не любил, когда его оценивают, тем более так беспардонно, с явным вызовом, и уж тем более, когда оценивают отрицательно. Хотелось одного – развернуться и уйти, но Махов сказал, что эта встреча поможет ему в реализации. И он пересилил себя, решил остаться. Любую, даже такую призрачную, возможность следовало использовать до конца.

Бывает так, что люди начинают испытывать к друг другу антипатию с первого взгляда. Виктор не относил себя к числу излишне чувствительных людей, остро ощущающих, когда их не любят. Но на этот раз ошибиться было невозможно – Серафиме он не понравился. Скорее всего неприязнь возникла раньше, когда еще Махов только договаривался о встрече, а сейчас его внешний вид подтвердил ее самые неприятные предположения.

Виктор не слишком хорошо разбирался в женской психологии, но в данном случае он не сомневался, что завоевать доверие этой странной женщины он не сможет ни при каких обстоятельствах. Даже если пройдется колесом в голом виде или начнет скармливать свой завтрак уличным котам. Или совершит еще какие-нибудь по-настоящему хорошие поступки. Все равно не поможет. Не судьба.

– Мы, наверное, не вовремя, – сказал он, здраво рассудив, что эксперимент не удался и встречу следует прекращать. – Не хотелось бы отрывать от дела такую занятую женщину. Нам следует зайти в другой раз, я полагаю.

– Это у вас такое представление об иронии? – тем же металлическим, лишенным чувства голосом то ли утверждала, то ли спрашивала Серафима.

– Нет, что вы, я просто хотел извиниться за неудачный визит. Этого требуют законы вежливости.

– Не волнуйся так, дружище, – Махов болезненно мотнул головой. – Серафима не менее твоего заинтересована в вашей встрече. У тебя свои проблемы, у нее – свои. Почему бы вам не помочь друг другу? Поговорите, пообщайтесь, вот и сделаете благое дело, одно из тех, за которые Боженька любит и награждает хороших мальчиков и девочек. А если при этом вы еще и мне поможете, так и вовсе слов нет, вам это обязательно зачтется. У меня, кстати, свои проблемы, если вы еще не забыли. И мне тоже нужна помощь!

– Пусть подойдет поближе и вытянет левую руку ладонью вверх, – сказала Серафима.

Виктор решил подчиниться. Серафима немедленно схватила его руку и, закрыв глаза, стала ощупывать ее. Удивительно, но прикосновения ее были так приятны, а пальцы так нежны, что он почувствовал глубокое разочарование, когда она закончила свою операцию.

Некоторое время она молчала. Виктор не сомневался – еще чуть-чуть и тишина раздавит его. Странная это была тишина – агрессивная и беспощадная. Нечеловеческая. Ему показалось, что его мозги подверглись жестокому нападению извне. Так в фантастических романах описывают внезапное и вероломное вторжение инопланетных существ в мозги случайных прохожих. Виктор собрал в кулак всю свою волю… И победил, превозмог…

– Импотенцией вроде бы не страдает, – зловеще произнесла Серафима. – Но его сексуальные потребности искусственно занижены. Плохо у него с сексуальными устремлениями.

Махов от души веселился.

– А как у него с потенциалом исследователя? – спросил он ехидно.

– Вот только не надо мне подсказывать, я и без тебя вижу, что следует, – огрызнулась целительница. – Не могу сосредоточиться. Подсознание твоего знакомого буквально перегружено подавляемой тягой к сексу. Все его существо стремится к ласке и неге. Я бы, конечно, могла поспособствовать с приворотным настоем, но вещь это дорогая, только состоятельному человеку доступная. Впрочем, где он достанет деньги – меня не касается. Пусть приходит, когда сможет заплатить, дорогу знает.

– Какая чушь, – не выдержал Виктор. – Это все, что вы обо мне узнали, не много…

Серафима неожиданно вскочила и наставила на Виктора свой ухоженный указательный пальчик. Махов снова захихикал, уж очень она была похожа на красноармейца с плаката "А ты записался в Красную армию"?

– Хочешь обрести бессмертие? – процедила она с явным неодобрением.

– Я? – удивился Виктор. Он никогда не думал о бессмертии, Серафима озадачила его. – Не знаю, что и сказать.

Разговор начинал ему нравится. Никогда до сих пор он не отказывался от интеллектуальных битв. А в том, что хозяйка салона неформального целительства бросила ему вызов, он не сомневался. Кстати, а почему люди так жаждут бессмертия? Боятся неизвестности, подстерегающей их за чертой земной жизни? Но само по себе бессмертие от проблем не избавляет. Жизнь – это рост, накопление опыта и неизбежное старение. Мечтая о бесконечной жизни, об этом обычно забывают. Трудно себе представить, что кого-то привлекает растянутое до бесконечности дряхление. Получается, что люди жаждут продлить до бесконечности текущий миг своей жизни. Хорошо бы жизнь текла прежняя да привычная, а сами они оставались молодыми и полными сил. Хорошо бы прежняя, но навсегда… Вспоминается знаменитое – "Остановись мгновение, ты прекрасно!" При таком подходе, жажда бессмертия становится привлекательной далеко не для всех. Виктору, по крайней мере, такое "счастье" было ни к чему.

– Все. Я подумал. Лично меня бессмертие не привлекает. Кроме всего прочего, это же явное богоборство. А богоборцев, спешу вас уверить, я ненавижу.

– Ишь ты! Бессмертие ему не нравится! Рассчитываете заполучить кое-что получше?

– Если будет на то Божья воля.

Серафима ощетинилась как изготовившаяся для решительного боя кошка. Произнеся странные заклинания, сопровождаемые не менее странными телодвижениями (поставила защиту, что ли?), она отозвала Махова в сторону и быстро-быстро зашептала, металлические нотки из ее голоса исчезли, оказывается со своими знакомыми она могла быть нормальным человеком. Наверное, она хотела, чтобы Виктор слышал каждый ее довод, потому что шептала громко и разборчиво.

– Вот уж не ожидала, что ты знаком с такими людьми. Ужасный человек. Страшный и опасный. У меня мурашки бегут по спине, когда я представляю, что ты находишься рядом с ним.

– Ты что-то путаешь, – удивленно оправдывался Махов. – Я знаю Виктора очень давно. Ничего плохого сказать о нем не могу. Наоборот, он хороший друг и очень умный человек.

– Нет-нет, я остро чувствую неотвратимо приближающуюся беду.

– Беду? Что ты называешь бедой?

– Предательство.

– Предательство? Какое предательство?

– Он предает людей, человечество.

– Ты давай по-простому, без своих мистических штучек. Неужели на Землю нападут зеленомордые захватчики инопланетяне, а Виктор нас сдаст? Согласись, что звучит совсем не правдоподобно. Не хочешь ли ты сказать, что они уже напали?

– Нет, его предательство еще более ужасно. Я не точно выразилась. Он предает не человечество, он предает род человеческий. Не дружи с ним больше. Это очень опасно.

– С Виктором опасно дружить?

– Дружить можно с человеком, а он уже почти и не человек.

– Не понимаю.

– Слабому дружба с ним грозит смертью, а тебе потерей времени. Не так у тебя его много, чтобы разбазаривать без толку.

– Прости, не понимаю…

– Он хочет стать равным Богу! Вот почему он ненавидит богоборцев. Даже не так, он вознамерился стать выше Бога – потому что предлагает Ему помощь! Не может такой вызов остаться незамеченным. На любого, кто приблизится к твоему, так называемому, дружку, немедленно обрушатся неисчислимыми невзгоды и тяготы. Некоторые называют их духовными испытаниями. А по мне, так это просто Божье наказание. И пожинают они плоды дружбы своей вполне заслуженно – а ты не дружи с кем попало, не имей общих дел с предателями рода человеческого, вот и сбережешь свою душу.

– Ты это всерьез?

Серафима не ответила. Махов схватил Виктора за руку и вытащил из подвала.

– Только не говори, что и ты считаешь меня предателем! – взмолился Виктор, поглядев на помрачневшего друга.

– Я должен подумать, прости.

Махов с огорчением махнул рукой и ушел, а Виктор в недоумении пожал плечами и отправился домой. Импровизированный спектакль, участником которого против своей воли он стал, не произвел на него впечатления. Замысел хозяйки салона остался вне его разумения. Он ничего не понял и понимать не собирался. Проще всего было сделать вид, что прозвучавшие злословия его не касаются. Так он с легким сердцем и поступил. И это было не труднее, например, чем отвергнуть от себя вину за преступление, которого не совершал, не собирался совершать и не имел возможности совершить. По всей видимости, речь шла о каком-то другом Викторе – плохом негоднике, который спал и видел, как бы продать Землю зеленоватым пришельцам.

*

Дома Виктор выпил чашечку кофе и залез в горячую ванну – хотелось забыться и сбросить лишнее нервное напряжение. Каждая клеточка его тела отозвалась на заботу приятным расслаблением. Его глаза сами собой закрылись и, не в силах побороть внезапную сонливость, он подремал минут пятнадцать, после чего окончательно пришел в норму – голова была ясна, а помыслы чисты.

Виктор вылез из ванны, тщательно растерся махровым полотенцем и, не испытывая угрызений совести, отправился погонять шарики на своем компьютере. Домыслы целительницы Серафимы его не задели. С некоторых пор его самооценка практически не зависела от мнения сторонних людей (не являющихся членами его карасса). Он не заметил, когда именно изменилось его мировоззрение, но, вроде бы, это произошло внезапно, скачком. Чудеса да и только, еще совсем недавно Виктор крайне болезненно реагировал на любую недоброжелательность или колкость окружающих, достаточно вспомнить постоянные пререкания с Ксенией или беседы с полузабытым Коневым, а теперь, даже к явной враждебности, относился на удивление спокойно. Стоило ему внимательнее отнестись к словам недоброжелателей, и становилось ясно, что никакая это не враждебность, а так – сплошное недопонимание и нежелание проявить элементарный интерес к ближнему своему! Разве можно всерьез обижаться на такие вещи! Кстати, и к проявлениям человеческой глупости он стал относиться значительно легче. Оказалось, что чаще всего это и не глупость вовсе – а непроизвольное проявление глубинных свойств человеческой натуры – постоянной готовности следовать устоявшимся нормам и стереотипам. Нельзя отрицать, что нормальные люди желают верить в то, во что верит большинство.

Ровно в шесть вечера, как это положено по субботам, появилась Ксения. На этот раз она была намного приветливее, чем во время их последней встречи. Наверное, почувствовала перемену происшедшую в Викторе и решила, что не стоит лишний раз доводить дело до размолвки. Расхожее утверждение, что женщины живут не мыслями, а чувствами, получило еще одно подтверждение. Сам Виктор не успел разобраться, как изменилось его отношение к жене, а она уже все поняла и сделала надлежащие выводы.

– Вчера у меня выдалась свободная минутка, – с легко различимым кокетством сказала Ксения, – и я решила перечитать твой рассказ. Ничего, ничего… Никогда бы не подумала, что читать про космонавтов с оторванными головами будет так занятно. Но почему ты называешь свое сочинение рассказом? Это повесть, не правда ли?

– Хорошо, повесть.

– В прошлый раз я была несправедлива, мне показалось, что отрывать головы космонавтам – не лучший способ завоевывать внимание читателя. Я отнесла твой рассказ писателю Макарову, мне хотелось, чтобы он тебя как следует покритиковал, но он сказал, что я не права. Ему твое сочинение понравилось. Кстати, Макаров готов с тобой встретиться. Надеюсь, ты разумно используешь свой шанс?

– Что за человек этот Макаров? С ним можно договориться?

– Ты же сам говорил, что знаешь его! Макаров – очень известный и популярный в последнее время писатель. У него отличная репутация и давние проверенные связи. Он готов помочь тебе опубликоваться, причем абсолютно бескорыстно.

– Совсем недавно я присутствовал на встрече с каким-то писателем Макаровым. В очень неприятном месте. Приличные люди по таким злачным местам обычно не ходят.

– Но поговорить с ним ты в состоянии?

– Впрочем, я сам был там, так что причин привередничать у меня нет… Конечно, я с ним встречусь, раз ты настаиваешь. Мне не трудно. Только если окажется, что он тот самый – с презентации, я буду крайне недоволен.

– Хватит паясничать! Эта встреча важна в первую очередь для тебя! Подготовься, как следует. Надень выходной костюм и коричневый галстук, в семь часов жду тебя возле станции метро "Василеостровская". И постарайся не юродствовать, хотя бы в первые минуты!

– У станции "Василеостровская" возле киоска? – постоянство судьбы просто умиляло Виктора.

– Да, – сказала Ксения и направилась к двери. – До свидания.

– До свидания, – откликнулся Виктор.

– Тебе не кажется, что ты кое-что забыл? – резко развернувшись у двери, спросила Ксения.

– Разве? – удивился Виктор.

– Ты сегодня в первый раз не попросил меня вернуться…

– Неужели? – еще больше удивился Виктор. – Наверное, к слову не пришлось… Прости, я сейчас так занят, что…

– До пустяков руки не доходят, – продолжила Ксения.

– Я этого не говорил.

– И не надо говорить, и так все ясно.

– Тебе не угодить, если я произношу эти слова – плохо, если забываю – тоже плохо. Согласись, что это странно. Не можешь ты все время…

– Могу. Могу. Могу.

"Она права – действительно, я в первый раз не вспомнил о ней, как о своей жене, – растерянно подумал Виктор. – Как это я забыл, сам не понимаю! Впрочем, мы постоянно что-то делаем в первый раз"…

*

Виктор с волнением остановился возле пресловутого киоска, он еще не забыл того странного выпада сознания, который настиг его на этом месте в прошлый раз. Было боязно. Но все обошлось. Ему не пришлось долго ждать – буквально через минуту к нему подошла Ксения и торжествующе представила сопровождавшего ее мужчину.

– Писатель Макаров!

– Здравствуйте, – понуро откликнулся Виктор. К его неописуемому разочарованию, писатель Макаров и в самом деле оказался тем самым странным типом, которого он хорошо запомнил по знаменитой презентации у Крупьевского. Там он рассказывал байки о том, как прекрасно быть старичком и читал не форматные стихи. Встречаться лишний раз с людьми, имеющими хоть какое-то отношение к фонду, Виктору было неприятно. Но как тесен оказался мир!

– Привет, – фамильярно кивнул в ответ Макаров. – Прочитал ваш рассказ. По-моему, это не рассказ, а повесть. Как вы считаете?

– Пускай повесть… Только, пожалуй, слишком короткая. Вряд ли неспециалисты способны понять разницу. Мне кажется, что назови я свой текст повестью, обязательно отыскался бы человек, который назвал его рассказом. Так пусть уж сразу – рассказ.

– Я не упрекнул вас! – огрызнулся Макаров. – Конечно, размер – это ерунда. Самые длинные книги, как правило, оказываются самыми бестолковыми. Например, "Война и мир" нашего прославленного графа. Согласны?

Виктор удивился. Он был уверен, что уважительное отношение к общепризнанным мастерам является обязательным в писательской среде, несмотря на очевидную жесткую конкурентную борьбу. На всякий случай он решил обойтись без излишней резкости.

– Я отношусь к Льву Толстому спокойно, не могу сказать, чтобы он меня особенно раздражал.

– А вот это напрасно… Вы должны научиться профессионально относиться к оценке литературных произведений. Заметьте, не только своих, но и чужих. Мастерство писателя в том и состоит, что он умеет видеть недостатки чужих книг и знает, как их устранить. Как можно браться писать самому, если не можешь указать конкурентам на их недостатки! Что такое хорошо, а что такое плохо – любой писатель должен знать твердо. Ладно, о Толстом поговорим потом. А сейчас нам надо поспешить на собрание НОФа. Нас ждут.

– Собрание НОФа? Это что такое?

– Да… Страна, по обыкновению, не желает знать своих героев. НОФ – это аббревиатура, расшифровывается как неформальное объединение графоманов. Такое вызывающее название приняло независимое литературное движение любителей изящной словесности, обосновавшееся ныне в ДК имени Циолковского. Свое дело объединение выполняет отлично. Особенно сильны в объединении прозаики. Поэты слабее, признаю, но все равно официальным фору в пять шаров дадут и не поморщатся.

– Никогда не испытывал желания записаться в литературное объединение.

– А Ксения мне сказала, что вам приспичило опубликоваться. Так?

– Не отказался бы.

– Тогда о чем мы спорим? Лично мне текст понравился. Написано жестко, смачно и занимательно. Так, как надо. Оторвать голову космонавтам – это неплохо придумано! Но для публикации одного удачного текста мало. Обязательно нужно, чтобы твою книгу похвалили люди, имеющие вес в индустрии книгоиздания. И проще всего добиться этого, используя существующие литературные объединения. Чаще мелькайте на собраниях, выступайте с яркими и бессмысленными заявлениями, будируйте своих коллег, не бойтесь дурной славы – вот проверенный путь к успеху. И еще – чрезвычайно полезная вещь личные контакты. Никогда не знаешь, когда сработает очередное знакомство. А потому – не забывайте время от времени громко и отчетливо называть свое имя, и постоянно занимайтесь цитированием собственных текстов. Полезные связи следует устанавливать активно и целенаправленно. Собственно, этим мы сейчас и займемся. Да, забыл… Принципы свои, если они есть, пока держите при себе. Это неходовой товар.

Виктор хмыкнул.

– Что-то не так, дружище? – удивленно спросил Макаров.

– А вот Боконон говорил нечто прямо противоположное. По-моему, ваши слова, если целеустремленно следовать им, вне всяких сомнений, приведут любого к Пуффу. – Виктор засмеялся. – Такого и врагу не пожелаешь.

Макаров непроизвольно моргнул и с интересом посмотрел на Виктора.

– А ты мне нравишься! – сказал он, внезапно переходя на ты, наверное, Виктору удалось его удивить, а это в среде писателей всегда ценилось высоко. – Впервые вижу живого бокониста. Ну-ка, расскажи про своего Пуффа.

– Пуфф – это судьбы тысячи тысяч людей, доверенные Дурре. Жизнь так легко променять на иллюзию процветания. Но как только ты решил, что родился для того, чтобы прожить в неге, достатке и безделье – значит, к тебе пришел Пуфф. А там и Дурра на подходе – завлекает, заговаривает, снимает с тебя ответственность за собственную жизнь. Отказаться бывает крайне трудно – очень уж заманчивые условия предлагаются. Но нельзя забывать, что Дурра – ребенок, заблудившийся во мгле. Ее обещания – всего лишь Пуфф…

– Красиво. Ну, пошли на собрание?

– А почему бы и нет?

– Отправляйтесь, – вмешалась в разговор Ксения. – Я не пойду. С некоторых пор скопления писателей меня раздражают.

Она отошла в сторону, направилась к продавцу мороженого. Остановилась.

– До свидания.

– До свидания, – дружно ответили Макаров и Виктор.

По лицу Ксении скользнула странная гримаса, словно ей пригрезилось, что он, ее муж, превратился в таракана, а она его – каблуком, каблуком да с разворотом…

Отвернулась. И пошла…

"Я опять не попросил ее вернуться, – подумал Виктор. – Не может быть, чтобы она из-за этого так переживала. Мы начинаем привыкать. Надо быть осторожнее".

– Кра…, – начал было Макаров, но почему-то осекся. Наверное, хотел сказать, как повезло Виктору с красавицей женой, но в последний момент передумал и ограничился нейтральной констатацией. – Правильно сделал, что согласился посетить собрание неформалов. Тебе понравится.

– Мне кажется, что это приключение может быть полезным, – улыбнулся Виктор. – Как и любое другое.

*

Виктор не понимал, почему судьба направляет его на тусовку графоманов. Встречаться с начинающими, а потому болезненно самолюбивыми литераторами, ему было скучно, но он все-таки пошел. Наверное, посчитал, что потратив всего один вечер, он сможет на пару недель избавиться от нравоучений Ксении. Несомненно сыграло свою роль и любопытство, а кроме того, глубокое убеждение в том, что глупо противиться воле Господа – кто знает, как он решил использовать Виктора на этот раз. А вдруг какой-нибудь малозаметный штрих поможет ему в реализации!

Макаров предъявил вахтеру на входе какой-то документ, и они были допущены в зал. Народу собралось довольно много, но свободные места еще были. Виктор занял место в предпоследнем ряду возле прохода, не сомневаясь, что Макаров не упустит возможности покрасоваться в президиуме, но к его удивлению, тот устроился рядом.

– Послушай, я забыл спросить, ты веришь в существование потустороннего мира, в жизнь после смерти? – неожиданно спросил Макаров, пристально, не моргая, уставившись на Виктора.

Этот идиотский вопрос был задан в неподходящее время, а потому прозвучал глупо и бессмысленно. Виктор немедленно загрустил, стало понятно, что если он не будет внимателен и собран, его культпоход в литературное объединение окажется пустой тратой времени.

– Обязательно! Я же написал фантастический рассказ!.

Макаров коротко рассмеялся и посмотрел на Виктора с уважением.

– А ты мне нравишься, – сказал он. – Из тебя получился бы отличный друг. Жаль, если литературная работа для тебя всего лишь эпизод. У тебя получилось бы. Ты умеешь строить фразу, а это дается не каждому. С композицией пока проблемы, но это приходит с опытом. Надеюсь, ты и сам знаешь, что научиться писать книги нельзя. Или у тебя есть что-то такое от природы, что позволяет правильно выстраивать текст, или этого нет. Принято называть это талантом. Но что это такое – толком никто не знает. Разве можно дать определение таланту? И установить, чем он, к примеру, отличается от способностей. Известно только, что он дается нам от Бога, а дальше – работай, превозмогай себя. Тогда и талант сыграет. Впрочем, что толку воду в ступе толочь… Лучше вот что мне скажи – случалось ли тебе ощущать, как что-то неземное наполняет твою кровь, когда ты работаешь?

– Да, конечно.

– Это хорошо. Это главное. Значит из тебя толк выйдет.

– Я был уверен, что меня отконвоировали сюда именно для того, чтобы обучить начальным азам профессии.

– А вот и нет. Цель другая. Мне бы хотелось лишить тебя чувства одиночества. Мне кажется, что ты излишне упиваешься своей исключительностью. Нехорошо это и неправильно. Тебе нужно чаще общаться с себе подобными. По-моему, одиночество глубоко чуждо твоему восприятию мира, оно только мешает, создает никчемные, бессмысленные осложнения… Отделайся от этой напасти. Это мой совет.

Виктор задумался. Неужели даже посторонним видно, что одиночество для него – наказание? Всего лишь месяц назад ощущение обособленности заставляло его страдать. Но сейчас все изменилось. Он наконец-то обрел свой карасс. Пусть он маленький, но посторонних людей в нем нет. Никогда еще его жизнь не протекала так наполнено и ярко. За последнее время он в полной мере понял, что это такое – быть счастливым.

– Одиночество противно человеческой природе, – сказал Виктор твердо. – Но сейчас я переношу его легче, наверное, у меня появились дела занимательнее, чем предаваться сожалениям по поводу того, что я редко общаюсь с людьми.

– Нет, нет, – перебил его Макаров. – Я совсем о другом. Мне показалось, что ты с удовольствием бравируешь своей независимостью, своей исключительностью и своим одиночеством. Ты ведь любишь покрасоваться? Только не говори, что я не прав.

Виктор рассмеялся.

– Увы! Меня интересует совсем другая сторона человеческой жизни…

– Реализация нуль-транспортировки? Ксения говорила.

– Вот именно. Реализация нуль-транспортировки.

Макаров почесал затылок.

– Для меня это темный лес, но, насколько я понял, это что-то близкое к телекинезу и оккультным сеансам по вызыванию духов?

– Нет. Ничего общего. Точнее сравнить нуль-транспортировку с машиной времени и мультипликатором.

– А инопланетяне? Их можно притянуть к твоим занятиям?

– Если только за уши…

– Ты не понял. В устоявшихся мифах о инопланетных цивилизациях утверждается, что перечисленные тобой штучки инопланетяне давно реализовали. Иначе, как бы они оказались в наших краях?

– Я не верю в существование инопланетян.

– Почему? – удивился Макаров.

– Их не существует, потому и не верю.

– А если предъявят доказательства?

– Признаю свою ошибку.

– Значит, мы не напрасно зашли. Сегодня на собрании выступит самый настоящий контактер. Писатели из НОГа любят общаться со странными людьми, надо полагать, это помогает им расширять кругозор. Не исключено, что тебе его доклад поможет в работе. А если нет, то поможешь разоблачить нашего уважаемого гостя и растолкуешь мне, в чем подвох.

*

Зал, между тем, заполнился до отказа. Свободных мест больше не было. Опоздавшие стояли у стен. По их жизнерадостному виду Виктор понял, что аншлаг в НОГе обычное явление. И вот заседание началось. Председательствующий объявил первого выступающего:

– Аркадий Орионов, контактер.

Зал отозвался доброжелательными аплодисментами. На трибуну неторопливо поднялся неухоженный человек неопределенного возраста и, жизнерадостно потрясая гривой грязных сальных лохм, гордо осмотрел окрестности. Аплодисменты стали громче, без сомнения, местные неформалы его прекрасно знали и гордились знакомством.

Виктору Орионов не понравился. Таких ребят легче встретить возле пивного ларька, чем в библиотеке. Раньше их называли пропойцами. Бросалось в глаза, что его лицо и руки давно не встречались с водой. А вот глаза были на удивление живы и пронзали любого, кто не успевал вовремя отвести взгляд. Вне всякого сомнения, человек на трибуне (обещанный контактер?) был психически неполноценным, непонятно было только одно, была ли его душевная болезнь приобретена вследствие неудачно сложившихся обстоятельств, или он унаследовал страсть к напряженной оккультной жизни от родителей.

Виктор готов был спорить на что угодно, что парень так и родился кретином. И когда услышал его голос – тонкий, пронзительный, надоедливый, гадкий, удивительно ненатуральный – убедился в этом окончательно.

– Сам-то я тосненский, – заверещал контактер Орионов. – Родился в городе Тосно. Город этот, точнее городок, расположен на берегу реки Тосно. Зовут меня Аркадием. Раньше у меня была фамилия Плюхов, а теперь, получается, что я Орионов. Я учился в школе. А потом решил стать шофером или пожарным. Но когда немного подрос, очень полюбил пиво. Любовь к этому напитку, уверен в этом, и помогла мне стать тем, кто я есть теперь. Вот стою на трибуне перед вами, выступаю…

– Он вовсе не идиот, – зашептал на ухо Макаров. – Это не первое его выступление у неформалов. Я успел к нему присмотреться, скорее всего его нынешнее состояние – результат психотронной атаки. Советую внимательно выслушать его, сегодня он обещал рассказать о своем приключении все до конца. Он умеет быть убедительным.

– Зачем мне это?

– Разве тебе не хочется выйти за удушающие рамки собственных представлений об окружающем мире? Одинаковых людей не бывает. И каждый норовит организовать свою жизнь по-своему. Писатели и изобретатели нуль-транспортировки должны это знать. Не сомневаюсь, что встреча с человеком, который устроил свою жизнь не так, как другие, обязательно тебе пригодится, чем бы ты ни занимался. Мне Ксения пыталась втолковать о твоих исследованиях, но я ничего не понял. Надо полагать, она сама ничего не понимает. А я могу рассказать о своих занятиях так, что ты ничего не поймешь. Вот и получается, что никто никого не понимает. Сделай одолжение, порви этот порочный круг, выслушай Орионова. А вдруг окажется, что твои представления о мире – заблуждение? Ты ведь и без моих подсказок знаешь, что мир совсем не такой, каким мы привыкли его представлять! И неопровержимое доказательство этому – сегодняшнее сборище.

А между тем Аркадий Орионов рассказывал чрезвычайно забавные вещи, оказывается его похитили маленькие зелененькие пришельцы!

– А я ведь тоже раньше был неверующим, – неприязненно оглядев зал, объявил он. – Ну, как вы! И если бы не моя любовь к пиву – к этому поистине божественному напитку, так бы и остался тупоголовым кретином! В тот день мы с Фролом – это мой дружбан – решили расслабиться. Жизненные проблемы, если обращать на них внимание, достанут любого. А когда зальешь пивком горечь неудачи, то и на душе легче. Вот, значит, и захотелось мне встряхнуться. Выпили мы, посидели, потом добавили и после второго литра начался у нас разговор. Ради таких минут и стоит жить. Теперь я докумекал, что в этом и состоял замысел пришельцев, чтобы взять меня в самый счастливый момент. Что там говорить, сами знаете, как это бывает! Я расслабился, а дружище знай себе подливает. Хорошо. А тут – надо же! Заболела голова. Непривычное, честно скажу, ощущение. И заболела как-то непонятно – почувствовал я покалывание в верхней половине головы. Чудеса! Попрощался я с Фролом, захотелось мне на боковую, и пошел к своей берлоге по темным улицам родного городка. Поздно уже было, и идти приходилось на ощупь. Видимость ноль. Городские власти на электричестве экономят, гады. И вдруг – я увидел над самым горизонтом светящийся красным светом овальный объект. Я, честно скажу, обалдел. А потом от него отделились два зеленых огненных шара, из которых зазвучал "мужской" голос. Эти слова я запомнил на всю жизнь, мне было сказано:

"Не бойся, Аркашка, мы – друзья! Мы проделали свой долгий путь, чтобы поговорить с тобой".

А у меня, как на грех, в горле пересохло. И такая сильная жажда меня обуяла, что ни о чем другом я и думать не мог.

"Сейчас к тебе подлетит хрустальный бокал, выпей из него", – произнес голос.

В тот же момент от шаров отделилась настоящая пивная кружка и, не знаю уж как, оказалась в моих руках. Я не посмел ослушаться и одним глотком осушил ее. О, никогда еще я не впускал в свое нутро такого великолепного напитка, а ведь это было пиво, только исключительно вкусное и питательное! Тревоги моментально отступили, я почувствовал себя посвежевшим и окрепшим. И в этот момент светящиеся шары поблекли, и между ними возникло "трехмерное" свечение, внутри которого появились головы и плечи мужчины и женщины. У них были огромные, сияющие глаза. Я раньше никогда их не видел, но меня не покидало чувство, что мы знакомы и близки. Они заговорили со мной, но не словами, а телепатически.

"Пойдем-ка с нами, Орионов", – произнесли эти существа хором, и их слова сразу отозвались у меня в голове.

"Никакой я не Орионов", – ответил я тоже телепатически.

"Теперь – Орионов! Так что и не думай упорствовать, пошли пока зовем по-хорошему".

"Никак не могу, сейчас придет Фрол. Это мой близкий друг. Ему без меня с нашим пивком ни за что не справиться."

"Вы встретитесь. Наша беседа будет краткой, но насыщенной".

"Жалко, что краткой! Мне с вами есть о чем поговорить по душам. Так что в два слова тут не уложишься!"

Они засмеялись, ну, не засмеялись, просто я почувствовал, что мои слова развеселили их.

"Не бойся, Орионов. Встретишься ты со своим Фролом, никуда не денешься, потому что никакого времени нет. Есть только текущее состояние – квинтэссенция сонаправленности Х и Y координат. У тебя, все будет хорошо, Фрол ведь придет не с пивом, он кой чего покрепче захватит, и ты с ним эту бутылочку на двоих и разопьешь, не поморщишься. Нам все известно. Когда ты вернешься, твой Фрол и не догадается, что ты четыре месяца провел на далекой планете Зинит, расположенной в созвездии Ориона, обучаясь всевозможным штукам и наукам".

И я вошел в один из шаров. Страха не было. Что со мной было дальше – не помню. Сколько я там провел времени – не знаю. Но когда я покинул гостеприимных хозяев, мое тело словно бы перешло по наследству к другому человеку. Так я и стал Орионовым. Понимаете, что со мной произошло – был Плюховым, а стал Орионовым.

Орионов закончил вполне традиционно – попросил денег на возведение Храма инопланетного сверхразума и учреждение научно-исследовательского института Парадигматической церкви друзей и подруг Иисуса. Писатели, впрочем, подавали неохотно.

*

В перерыве заседания явно возбужденный выступлением Орионова-Плюхова Макаров повел Виктора в буфет. Он, наверное, хотел покорить его широтой своей натуры и, заказывая по чашке черного кофе без сахара, вежливо спросил:

– Надеюсь, ты не откажешься от пирожного, здесь потрясающие корзиночки!

– Нет, не откажусь.

– Замечательно! А теперь давай поговорим о докладе Орионова. Я познакомился с тобой всего пару часов назад, но и этого срока мне хватило, чтобы понять – ты в простоте душевной слова не скажешь. Как говорится, ради красного словца… Почему-то мне кажется, что и доклад ты понял как-то не так, как мы все. Помог ли Орионов в работе над твоей штуковиной? Поделись!

– Все люди разные. Я не исключение.

– Я не об этом. Обратил ли ты внимание на его рассуждения о природе времени? Времени, мол, нет. Вот о чем ему заявили пришельцы в первую очередь! А если времени действительно нет, то это решительным образом скажется на практике создания средств передвижения, поскольку такой подход моментально изменяет наше представление и о пространстве тоже. Получается, что отныне неважно – как долго пробудет в пути аппарат, отправляющийся на любое, самое трудно вообразимое расстояние. Времени нет, а потому, как бы медленно путешественник ни передвигался, он все равно финиширует через пару секунд после своего отправления! Понимаешь?

– Он псих – этот ваш Орионов!

– Тебе от этого легче? Разве факт его умственного расстройства влияет на наши рассуждения? Нет. Конечно, нет. Ты можешь сказать – существует время или нет?

– Могу ответить серьезно, могу ограничиться хохмочкой, графоманам, наверное, ближе второе.

– Ответь серьезно. Для разнообразия.

– Мир – штуковина загадочная. Наши взгляды на сущность мироздания слишком часто оказываются ошибочными, наивными и примитивными. А раз так, зачем принимать их слишком близко к сердцу? В конце концов, это не столь важно.

– Понятно, – без тени иронии произнес Макаров. – Могу ли я рассчитывать, что ты когда-нибудь согласишься растолковать мне хотя бы общие принципы устройства мира? Естественно, как ты их понимаешь.

– Не могу обещать.

– Не веришь, что из меня выйдет толк? Ну, не всегда же я был модным писателем.

– Дело не в этом. Я не знаю, встретимся ли мы еще раз! Как известно, слова прощания никогда не бывают лишними. А кроме того, я никогда никому ничего не обещаю. Боюсь нарушить клятву. Для меня это было бы крайне неприятно.

Макаров задумался.

– А если сегодняшний вечер поможет тебе в работе? Смогу ли я рассчитывать на ответную благодарность?

Терпение Виктора иссякло, он готов был грубо оборвать надоедливого писателя, но вспомнил о Ксении. Это был веский довод. Раз уж согласился участвовать в фарсе, должен вынести все до конца. Он промолчал.

– У нас с тобой одна проблема, – продолжал Макаров. – Нам не хватает жизненного опыта. Только ученые и писатели понимают это. Есть вещи, которые нельзя установить или выдумать самому, их можно только услышать от кого другого, часто не вызывающего симпатии человека. Твой интеллект, каким бы выдающимся он не был, время от времени нуждается в получении дополнительной информации. Понимаешь, то, что наш разум не в силах раздобыть сам, ему надо поставлять в виде готового полуфабриката, полученного кем-то еще, иначе интеллектуальное развитие невозможно. Например, как можно заниматься нуль-транспортировкой, не разобравшись в том, что такое время? У тебя, наверняка, есть свое представление об этом предмете, но неужели неинтересно узнать, как на этот вопрос отвечают другие?

– Например, сумасшедшие, похищенные говорящими инопланетными шарами?

– А почему нет? Мне кажется, даже самые светлые умы человечества, пока не готовы ответить на вопрос о природе времени. Поэтому нельзя пренебрегать даже самыми шокирующими заявлениями, тем более, когда они приходят к тебе сами собой. Ты считаешь себя боконистом, следовательно, должен знать, что такое Божий промысел. Разве боконисту пристало отмахиваться от чужого мнения?

– Но я не верю в существование инопланетян!

– Ладно, не будем про инопланетян. Давай поговорим о времени. Представление о времени, как об иллюзии, разве не поможет тебе в работе? Оставим в стороне вопрос, почему из уст умалишенного исходят такие здравые мысли? Убежден, что ты и сам считаешь, что времени, как физической величины, не существует! Иначе бы не занимался реализацией нуль-транспортировки.

– Трудно спорить.

– Ну, наконец-то, согласился хоть с чем-то.

– Вы действительно рассчитываете обрести на собраниях НОФа ответы на кардинальные вопросы мироздания? Трогательно!

– У меня задача другая. До научных споров мне дела нет, я занимаюсь литературой, сочинением текстов. Мне интересно с этими людьми. Ты не спросил о качестве их труда, так вот, книги, которые они пишут, сделаны, как правило, на высоком уровне. Об этих людях мало кто знает, но это не их вина. Со своей частью работы они справляются, а то, что их не печатают, проблема книгоиздателей.

– Считаешь их наследниками великой русской литературы?

– Не было никакой великой русской литературы! Это миф, злонамеренный миф. Разве "1984" написали в СССР? И не говори мне про Льва Толстого! Не смеши меня! Родоначальник мыльных опер! Писатель, не желающий перечитывать свои тексты! Жену заставлял. Чудовищный язык! Инфантильность восприятия! Пить или не пить, вот в чем вопрос! "…Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой"… Богатые начали плакать в прошлом веке.

Виктор промолчал.

– История великой русской литературы только начинается, – продолжал Макаров. – Нам есть на кого опираться: Пушкин, Тургенев, Чехов… Надо стараться, чтобы каждый год в этот список добавлялись новые имена. Надежда только на молодых! Россия обязательно станет литературной державой, но только в том случае, если у молодых хватит сил превзойти своих учителей, если они поймут, что наличие мыслей и идей в их произведениях обязательно, что светлые чувства, проявившиеся в их текстах, должны приветствоваться, что главный порок – вранье, какие бы благородные цели при этом ни преследовались.

– Неужели у столь благородных планов есть враги?

– Обязательно! Деньги. Поскольку в этом деле, ко всем прочим неприятностям, замешены большие деньги, серьезная литература автоматически несет урон. Известно, что настоящие деньги приносит, как правило, массовая литература. Народу нужны действия, лихо закрученный сюжет, перестрелки, погони, вампиры, маги и оборотни. И поменьше идей. Я уже говорил, что принципы и светлые чувства денег не приносят. И это хорошо.

*

Монолог Макарова прервал настойчивый звонок. Перерыв закончился и собравшихся пригласили в зал для продолжения собрания.

– А сейчас что будет? – поинтересовался Виктор.

– Начинается самое интересное – обсуждение выступления Орионова. Собственно, для этого люди здесь и собрались.

Виктор занял место и стал с интересом осматривать веселые стайки стекающихся для дискуссии литераторов – среди них, по уверению Макарова, наверняка находились непризнанные пока гиганты отечественной словесности, тем ярче могли оказаться их выступления.

Макаров, между тем, никак не мог успокоиться, рассуждения о неминуемом и стремительном качественном подъеме отечественной литературы, вне всякого сомнения, были его навязчивой идеей. Со схожим пафосом, совсем недавно, поднимали целину и штурмовали космос. Нет, не зря он процитировал из Льва Толстого предложение об энтузиазме! Чисто фрейдистская обмолвка.

– Наши славные шестидесятники слишком любят себя, чтобы претендовать на руководство литературным процессом, – чуть слышно бормотал он. – Руководство литературным процессом… Какое бессмысленное словосочетание! Вот, до чего мы докатились. Даже то, что эти слова употребляются вместе, уже тошнотворно. Каким же балбесом нужно быть, чтобы всерьез рассуждать о руководстве литературным процессом! Эти люди со своей любовью к себе, иногда забавляют, но чаще бесят. Особенно, когда им удается задать сакраментальный вопрос: "Как вы относитесь к шестидесятникам?" Ответ принимается только один – балдею от счастья! Они и свой народ самозабвенно любят только потому, что это из его недр вышли они – исполины духа. Любят и свою страну – как это гениально, создать восхитительные условия для духовного роста, сделав невыносимой обычную жизнь. Даже КГБ они в тайне любили, потому что ЦРУ было в их глазах слабовато, не так всемогуще. Россия – родина слонов и гигантов – только здесь злодейство по-настоящему зловеще, а добродетели бесконечно добродетельны. Здесь даже поэты – больше, чем поэты! К тому же, мы родина мата!…

Виктора разглагольствования Макарова разочаровали. Они показались ему неубедительными. Конечно, писатели имеют моральное право пристально следить за своим местом в рейтингах, получать премии и возглавлять творческие организации. Макаров явно преувеличивает значение этих погремушек для взрослых. В конце концов, все решает текст. И никакие звания не позволят называться писателем человеку, книги которого умирают через пару лет после опубликования. Книги ведь тоже умирают – это называется не выдержать испытание временем. Опять время, будь оно неладно…

А еще Макарова бесила сама постановка вопроса о том, что есть, как бы, "первоклассные" писатели, а есть – "второсортные". Этакая тоталитарная привычка расставлять всех по ранжиру, чтобы, значит, знали свое место и не встревали. Но известно – кому-то нравится поп, другому – попадья, а третьему и вовсе – поповна! Лучше иметь десяток людей, считающих тебя любимым писателем, чем оказаться широко растиражированным балбесом. Виктор с ним согласился.

На трибуну между тем поднялся решительно настроенный молодой человек. Он поднял руку вверх, добиваясь тишины.

– Нам повезло. Это Сергей Дельтов, – довольно прошептал Макаров. – Этот парень занимается изучением физического времени. Серьезный человек. Не думал, что он согласится выступить.

– Почему?

– Это опасно.

– Опасно?

Макаров приложил палец к губам.

– Давай, послушаем, может быть и пронесет…

Выждав эффектную паузу, Дельтов заговорил:

– Не собираюсь давать окончательную оценку происшествию с Орионовым, это не мое дело, я не специалист по контактам с внеземными цивилизациями. Мое внимание привлекло заявление докладчика о том, что времени не существует. А вот в этом вопросе я разбираюсь. Постараюсь оценить достоинства этого утверждения, с точки зрения современного знания. Практически любой человек, если поинтересоваться его мнением о времени, инстинктивно посмотрит на свои ручные часы. Но часы не измеряют время – это общее заблуждение. С их помощью измеряют силу, скрытую в заведенной пружине, не более того. Мы не знаем, что такое время, не понимаем его природы, к тому же лишены возможности наблюдать и изучать его, поскольку его отрезки недоступны для прямого воздействия. Мы всегда находимся в настоящем. Прошлое мы способны только вспоминать, а о будущем только мечтать. Заметьте, речь идет исключительно о субъективных проявлениях. Надеюсь, доказывать, что воспоминания и мечты субъективны, нет нужды. Но согласившись с очевидным утверждением, что прошлое и будущее субъективны, разумно сделать вывод о том, что объективного времени действительно не существует! А это, в свою очередь, заставляет относиться к рассказу Орионова с вниманием. Надеюсь, кто-то из собравшихся в этом зале способен проанализировать его выступление с других сторон. Если окажется, что его история способна заинтересовать достаточное число исследователей, представляющих различные направления знания, можно будет утверждать, что к его рассказу следует отнестись серьезно. Повторяю, мое заключение касается только той части доклада Орионова, где речь идет о свойствах времени, и оно положительно.

Дельтов остался доволен своим выступлением и с гордым видом отправился в зал, раздавая направо и налево автографы.

И в этот момент раздалась громкая барабанная дробь. Председательствующий поморщился, но объявил следующего выступающего. Его, впрочем, уже никто не слушал. Двери в зал распахнулись. И в проходе появились марширующие люди в черном.

– Доигрались, проклятые гады, – выкрикнул кто-то торжествующе. – Ура! Сейчас вашему притону вольнодумства и самоуправства будет положен предел. Получите по заслугам! Научитесь науку любить!

– Кажется, мы и в самом деле доигрались, – мрачно сказал Макаров. – Надо бы нам выбираться отсюда, пока не стало совсем худо.

Он осторожно, чтобы не привлекать ненужного внимания, направился к Дельтову. Виктор понял, что без драки дело не обойдется и, потирая кулаки, направился за ним.

На трибуне, между тем, по-хозяйски обосновался странный человек с короткой стрижкой и легко узнаваемыми усиками. С двух сторон возле него развернули странные знамена, украшенные изломанными линиями.

– Доколе мы будем терпеть инородцев, открыто порочащих нашу историю! – возопил человек на трибуне, надо полагать, руководитель пришлых. – Прикрываясь научными терминами, чуждые нашему народу "мудрецы", стали, не таясь, посягать на самое дорогое, согревающее нам сердца. На время, а следовательно на нашу память. С некоторых пор, мы не можем сделать и шагу, не услышав отповедь – этого нельзя, это пошло и грязно, это недопустимо! Допустимо, господа! Мы готовы защищать нашу национальную уникальность. И пусть прольется кровь! До поры до времени мы отступали – учились сморкаться по-ихнему. Надо было накопить силы. Но то, что произошло сегодня, переполнило чашу терпения. Открыто, не таясь, заявляют, что времени нет! Вот оно как! Приехали! Это что же, и истории нет? А позвольте спросить, по рукам не хотите ли? До какого бесстыдства способны дойти умники, решившие, что способны извергать идейки, не сверившись при этом, соответствуют ли они интересам нации! А мы вот сейчас сверим. Сверим, будьте покойны. Как следует сверим, чтобы неповадно было впредь… Виновные будут наказаны по всей строгости!

– Кто это? – удивленно спросил Виктор.

– Арсений Дениско… Слышали? Идеолог самой шумной в последнее время группы националистов, – пробормотал Макаров. – Из него бы получился бы отличнейший кинорежиссер, большинство акций его соратников – настоящие перформенсы, прекрасно отрепетированные и талантливо поставленные по всем правилам театрального искусства. Особенно ему удаются батальные сцены и организованные проявления ненависти.

В зале воцарилась противоестественная тишина. Писатели растерялись. Дениско, между тем, продолжал свою компанию защиты времени, как философской категории.

– Эй, верные мои сподвижники, разве я не предупреждал вредоносных писак о недопустимости посягательств? Предупреждал. Еще как предупреждал. Вправе ли мы теперь, когда стало окончательно ясно, что они не прислушались, перейти к активному перевоспитанию? Конечно! Теперь можно. Поскольку добрые слова не оказали нужного воздействия на их вражеские души. По хорошему не возжелали, по плохому захотелось! Так что круши их скамьи и погань их стены грязью, бей стекла – впускай свежий воздух!

В зале раздалось хлопанье сидений. Не выдержав эмоционального накала речи Дениско, собравшиеся литераторы несмело потянулись к выходу.

– Дружина! – отрывисто выкрикнул Дениско. – Приступайте! Немедленно прекратить несанкционированное передвижение по залу! Приказываю навести порядок! Сидеть, сидеть!

Парни в черной форме засновали по проходам, повторяя как заведенные: "Сидеть…". Под ударами тяжелых сапог затрещала мебель, из рук писателей с хрустом выдирались блокноты и тетради. Их бросали на сцену перед трибуной. В воздухе закружились многочисленные листы бумаги.

– Надо бы выбираться, – сказал Макаров, – а если мы еще и Дельтова с собой прихватим, пока ему бока не намяли, так нам и вовсе цены не будет!

Сподвижники Дениско, явно упивающиеся своей безнаказанностью, недооценили Макарова и заинтересовались его передвижениями, только когда он вместе с Дельтовым стал пробираться к выходу. Один из парней в черном схватил Макарова за руку, но тот вырвался, нападавший не удержался и повалился на бок. Его напарник бросился наперерез. Виктор не удержался и прыгнул к нему на спину. Оба рухнули на пол. Вскочили, бросая друг на друга свирепые взгляды. До драки, впрочем, дело так и на дошло. Защитники времени сопротивления не ожидали, поэтому к мордобою готовы не были (ждали, надо полагать, команды своего предводителя Дениско?). Замешательство продлилось всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы промчаться мимо замешкавшихся парней в черном.

Макаров подбежал к старенькому "Москвичу", его владелец, седовласый литературный критик, пытался дрожащей рукой вставить ключ в гнездо зажигания. Увидев Макарова, он немного приободрился. На собрании неформалов он оказался совершенно случайно и теперь вполголоса проклинал последними словами знакомого журналиста, посоветовавшего ему посетить НОГ.

– Выбрались, Макаров? Это хорошо. Но почему вы это называете литературой?

– Захвати-ка нас с собой, Константин Петрович, пока любители отечественной истории нам головы не оторвали в приступе патриотизма, – попросил Макаров, здраво рассудив, что вступать в дискуссию о перспективах развития неформальной литературы сейчас не время.

К машине уже подбежали.

– Вылезайте, кому говорят! А то хуже будет! Сейчас мы вашу машину – в порошок!

– Не верю, – неожиданно твердо заявил литературный критик, выжимая полный газ.

Сразу выяснилось, что организовать погоню дружине не удалось. В этом не было ничего странного – ну, чего ради защитники времени должны были их преследовать? Это было бы чересчур глупо и абсурдно. Впрочем, за последние дни произошло так много абсурдного, не укладывающегося в рамки здравого смысла, что если бы их машину сейчас догнали, а их – всех четверых – линчевали на глазах у удивленных прохожих, Виктор счел бы это в порядке вещей.

Констатин Петрович высадил своих опасных пассажиров возле станции метро.

– Сожалею, что обстоятельства приняли такой странный характер, – смущенно сказал Макаров, пожимая на прощание руку Виктору. – Но я обещаю, что повестью твоей займусь всерьез.

– Надеюсь, мне не придется больше участвовать в подобных мероприятиях.

– Неужели собрание тебе совсем не понравилось? Я понимаю – безобразная выходка националистов испортила впечатление, но если не принимать во внимание этих хулиганов, что-то полезное удалось вынести?

– Я вынес свое тело. Впредь буду держаться подальше от писательской братии.

– Не понимаю, почему наших соотечественников не интересуют фундаментальные основы устройства Вселенной? – грустно спросил Дельтов. – Я, как проклятый, добровольно и безвозмездно работаю, пытаюсь поделиться результатами своих исследований с людьми. А потом оказывается, что моя работа никому не нужна! Почему?

– Сие есть тайна великая, – ответил Макаров.

– Скорее всего, вы обращаетесь к людям, которые не входят в ваш карасс, – сказал Виктор. – А это дело глухое. Вы друг друга никогда не услышите и не поймете. Так уж устроен мир.

Они довольно тепло распрощались, каждый пошел своей дорогой. Виктор почему-то знал, что этих симпатичных ему людей он больше никогда не увидит.

*

Дома Виктор ничком бросился на диван и, зарывшись лицом в подушку, попытался разобраться, почему такие приятные ребята, как Макаров и Дельтов, а можно добавить в этот список и Махова – умные, дельные, тонко чувствующие, близкие по умонастроению – никогда не смогут стать единомышленниками?

К ужасу своему, Виктор отметил, что в последнее время постоянно испытывает одно и то же чувство – неизбывной тоски. Его буквально изводило глухое нежелание относиться к окружающей его реальности серьезно. Словно он не человек, а персонаж очередной идиотской компьютерной игры. Символ, попеременно используемый силами добра и зла в своих бесконечных разборках. Что же это такое, каждый встречный норовит манипулировать его поступками, зарабатывая невесть какие призовые очки. Но самое неприятное, выяснилось, что он изначально всем должен. И вот от него настойчиво и нудно требуют, чтобы он соответствовал не им придуманным правилам, придерживаться которых он не желает, жестко и умело дрессируют, добиваясь повиновения, проводят бессердечные опыты, заставляя отказаться от всего доброго, что еще сохранилось у него за душой, целенаправленно вызывая из глубин психики все самое низкое и подлое. Потворствовать этой мерзости он не желал.

Виктор больше не сомневался – мир, о котором он привык думать, как о месте, где протекает его жизнь – всего лишь глупая, неудачная шутка. Настолько не по-человечески и абсурдно все вокруг него устроено. Словно враги вкололи ему галлюциноген, и он отбыл в страну кошмаров, где вынужден влачить свои дни в тревоге и сомнениях. Не может быть, чтобы жизнь ограничивалась этим страшным местом. Не может быть, чтобы его стремление к чему-то большему, чем простое добывание пищи, было на веки вечные обречено встречать отпор и поношение. Это неправильно… Это ненормально. Виктору страстно захотелось обрести мир, где бы он смог почувствовать себя человеком.

Он понял, что ниточка, связывающая его с пресловутой Главной реальностью, стала исчезающе тонкой… Даже не страх, неподвластный самоконтролю ужас охватил его. Виктору стало понятно, что милая его сердцу реализация нуль-транспортировки – это ни что иное, как вычеркивание себя из привычной жизни, из сложной системы очевидных связей, которую принято называть бесконечной Вселенной, переход к новому существованию, непонятному, неподвластному устоявшимся причинно-следственным связям.

Реализовать – значит, покончить счеты с тем, что принято считать жизнью. Получается, что это вульгарное самоубийство? Или все же возрождение на более высоком уровне сознания? Виктор не сомневался в последнем, но полностью подавить природный страх, неизбежный при попытке отказаться от жизни в Главной реальности, ему не удалось. Это было сильнее него. И через этот страх необходимо было переступить.

Самое удивительное, что Виктор точно знал – отныне ничто не может помешать ему завершить работу, и успех будет определяться только его личным желанием. Как только он захочет порвать с привычным миром – сделать это не составит труда. В любой момент. Раз – и все! А может, это произойдет и само собой, без команды…

Его размышления были прерваны телефонным звонком. Виктор не хотел брать трубку, и все же, здраво рассудив, что свое уже отбоялся на сто лет вперед, заставил себя ответить. Он почему-то, по обыкновению, ждал чего-то неприятного, но услышав знакомый голос, с облегчением перевел дух – это был Фимка. Надо полагать, тот решил поделиться красотою очередного парадокса.

– Прости, что отрываю тебя от дел, мне нужно, чтобы ты подтвердил одну мою догадку.

– Как хорошо, что ты позвонил! – растроганно произнес Виктор. – Мне сейчас просто позарез нужно потолковать с человеком, обладающим даром вывернуть наизнанку самую привычную мысль.

– Благодарен за столь высокую оценку моих скромных способностей. Польщен. Но вряд ли могу соответствовать. К тому же, я уничтожен, потерпел сокрушительное поражение. Мой мозг оказался не способным разобраться с простейшей задачей…

– Какой же? – спросил Виктор.

– Сейчас я занимаюсь фразой "отсюда – в вечность". К моему ужасу, выяснилось, что я совсем не понимаю: это художественный образ или основополагающий закон Вселенной? И что такое вечность? Моего ума не хватает, вечность в него не помещается. Решил обратиться к тебе за помощью, ты должен знать, иначе как бы ты занимался своей нуль-транспортировкой!

– Правильно сделал, что позвонил. Кое-что я могу рассказать. Побывал сегодня на писательской тусовке, а там один умный человек стал утверждать, что времени нет. Привел убедительные доводы. Если мы согласимся с его утверждением, выясняется, что тогда нет и скорости перемещения, а следовательно и самого пространства. Потому что лишив перемещение качества скорости и продолжительности, мы добиваемся главного – оно происходит мгновенно. Что и требовалось доказать. Думаю, что мир, лишенный протяженности в пространстве и времени, и определяет понятие вечности.

– Но нуль-транспортировка…

– Да. Приходится признать, что это и есть приобщение к вечности.

– Я понял! Я многое понял! – обрадовался Фимка. – Теперь я смогу разделаться с этой загвоздкой и продвигаться дальше! Спасибо! Разреши и впредь обращаться к тебе за помощью?

Виктор засмеялся.

– Не могу ничего обещать. Может так случиться, что мы больше не увидимся.

– Подожди, – удивился Фимка. – Ты уезжаешь на пмж в Америку или намекаешь, что вот-вот реализуешь свою нуль-транспортировку? Но это же только слова! Ты решил посмеяться надо мной, да? Не хочешь ли ты сказать, что наша забавная игра в афоризмы имеет какое-то отношение к реальности? Наши рассуждения и притчи прекрасны, но стоит ли относиться к ним серьезней, чем они того заслуживают? Для меня они – законченные произведения искусства, своего рода разновидность поэзии. Слова подогнаны друг к другу, акценты расставлены, перестановки недопустимы. Для меня это музыка, ритм, экспрессия – к чему приплетать смысл? Я считаю, что законченные строки должны быть продекламированы для публики в филармонии в сопровождении камерного ансамбля. Я выступаю как первооткрыватель нового направления в современном искусстве. Твоя же попытка приписать нашим рассуждениям некий смысл – есть попытка осквернить произведения искусства, лишить их изящества. Ты, Виктор, цивилизованный варвар!

– Не понял.

– Само по себе предположение, что работа над законченными рассуждениями может быть продолжена, опускает их до ранга черновиков. В урну их! В урну! Это ужасно. Стал бы ты дописывать стихотворения Пушкина? Кощунственная мысль!

Виктор почесал затылок. Принять Фимкину логику он не мог.

– Я убедил тебя? – продолжал Фимка. – Теории мы с тобой выдвигали богатырские, это так, но не вздумай принимать их слишком близко к сердцу – поверить, что несмотря на все их очарование в них содержится что-то большее, чем просто красивые слова, просто невозможно.

– Я вовсе не хотел тебя обидеть, Фимка. Мне захотелось попрощаться с тобой. На всякий случай.

Фимка замолчал, а потом радостно вскричал:

– Я понял! Ты так шутишь! Прости, у меня всегда были проблемы с чувством юмора – мне надо говорить, когда можно смеяться. Не хочу тебя поучать, но твой юмор иногда становится совершенно невозможным. Во всем должна быть мера. До свидания, понял, до свидания. И ни слова о прощании!

*

Виктор был сражен наповал. Дело оказалось даже хуже, чем можно было предположить. Он подозревал, что его стремления и жизненные принципы непонятны и чужды окружающим, но от Фимки такого цинизма не ожидал. Фимка отрицал возможность познания мира, для него жажда познания была всего лишь барской прихотью, развлечением праздного, нетрудового ума. Нет, еще хуже – актом мифотворчества. Элементом дизайна удобной и сытой жизни, что-то вроде правильно, по науке, развешенных на стенах картинок. Красиво, создает настроение, но не более того… Не исключено, что он и прав. Только для Виктора такая жизнь была хуже смерти. Зачем тогда жить?

Бессмысленная трепотня и прежде задевала Виктора сильнее, чем того заслуживала. Но Фимка, походя, не обращая внимания на реакцию друга, попытался зачеркнуть жизни тысяч и тысяч людей, для которых исследования Мира были смыслом существования. Так уж у нас повелось – ради красного словца не пожалеют ни мать, ни отца, мели Емеля, твоя неделя. Виктору это не понравилось. Фимка перешел невидимую черту, где следовало бы остановиться… Теперь он, даже если останется в Главной реальности, болтать с Фимкой, как раньше, уже не сможет.

Опять зазвонил телефон.

– Алло, – ответил Виктор, его голос был излишне суров (а как еще может отвечать человек, только что потеряв верного друга?), но это была ошибка, потому что звонила Ксения.

– Ты дома. Почему злой? Тебе не хочется со мной разговаривать?

– Нет, нет, я рад, что ты позвонила.

– По твоему голосу это не скажешь…

– Да, я не слишком приветливо произнес это слово – алло. Но я еще не слышал твоего голоса, а следовательно, не знал, что звонишь именно ты. Я думал о неприятных вещах и потому был огорчен. Все очень просто… А теперь, когда ситуация прояснилась – моя озабоченность улетучилась, и я снова в норме, правда?

Ксения не обратила на его слова никакого внимания. Бессмысленные и глупые препирательства не могли ее остановить. Она решилась.

– Нам пора поговорить, – произнесла она решительно, тембр ее голоса показался Виктору странным и подозрительно чужим.

– Но мы уже говорим, – сказал он. – С каких это пор тебе нужно особое разрешение, чтобы обругать меня?

– Тебе хочется, чтобы я опять запуталась в толковании обычных слов? Этого не будет. Скажу прямо: нам пора расстаться. Вместе у нас не получается. Я дала тебе шанс, но ты им не воспользовался.

Стало ясно, что Ксения готовилась к этому разговору очень давно, может быть, начиная с первого дня их совместной жизни. Виктор понял, что от него больше ничего не зависит. Наверное, нашла себе нормального мужчину. Или ей стало невыносимо произносить это имя – Виктор? Кто знает?

Он не мог поверить, что эта напасть случилась именно с ним. Нужно будет запомнить, что Ксения теперь чужая женщина. Еще месяц тому назад такой исход был бы настоящей катастрофой, но сейчас его душил смех. Нет, правда, обстоятельства сложились фантастически забавно! Он сам собирался позвонить Ксении, чтобы попрощаться с нею! Можно только восхищаться ее способностью предчувствовать! Жаль, что он не сумел стать для нее единственным мужчиной. Это было бы так здорово! Наверное, встреча абсолютно подходящих друг другу людей большая редкость. И очень легко тестируется – если женщине хорошо, если она чувствует себя уверенной, красивой и любимой, если не отделяет свою судьбу от судьбы своего избранника, значит, выбор сделан верно. Как там говорится, в беде и в радости…

– Тебе смешно? – спросила Ксения.

– Я не могу вот так сразу, по команде, считать тебя чужой. Прости. Это глупо, не находишь?

– Мне надоело быть одной. Я тебе больше не верю. Наверное, я устала.

– Подожди, а моя повесть? Ты обещала, что вернешься, если я напишу повесть.

– Я говорила – посмотрим… К тому же, ты написал всего лишь рассказ.

– А что Макаров? Его оценка разочаровала тебя?

– Он такой же болтун и балбес, как и ты. Он хвалил тебя, но из его слов я поняла, что твое сочинение никогда не будет напечатано. По-моему, в твоем рассказе его привлекло именно это. Бывают такие люди, которые считают, что если рассказ им понравился, значит, он хороший, а если нет – плохой. Мнения других их не касается. Ну разве это не сумасшествие?

– Мне Макаров показался неплохим парнем.

Они надолго замолчали, мучительно подыскивая нейтральные, ни к чему не обязывающие слова.

– Я бы тебе и сам сегодня позвонил. Я должен с тобой попрощаться. Может так случиться, что мы больше не увидимся.

– Ты уезжаешь?

– Да. Отбываю. Вспоминай меня, хорошо? Но ради Бога, найти себе нормального мужика и будь счастлива. Ты это заслужила.

– Ты расстроился, что я тебя бросила? – это "я" Ксения выделила, наверное, чтобы у него не осталось сомнений.

– Я уважаю твой выбор.

– С сыном будешь говорить?

– Боюсь.

– А я ему уже сказала, что ты отправляешься в экспедицию исследовать что-то заумное.

Виктор закрыл глаза и сосчитал до десяти.

– Привет, папка! Я хорошо учусь! Мама сказала, что ты уезжаешь. Возвращайся скорее.

– Я не могу ничего обещать. Но ты жди меня и верь, что я тебя очень-очень люблю. Обещаешь?

– Ты мой папа, а потому никуда не денешься. Все равно мы будем вместе. Твои исследования нас не разлучат! Возвращайся скорее!

*

В конверте оставалось еще огромное количество долларов. Виктор решил купить сыну в подарок видеокамеру. Пашка об этом так долго мечтал! Возвращаясь из магазина с покупкой, он подумал, что было бы неплохо, как это проделывают в зарубежных фантастических фильмах, сняться перед последним шагом. Видеокамеру – Пашке, пусть вспоминает его с теплотой, а кассету с записью – Махову, это обязательно поможет ему в собственной реализации. А в том, что Махов рано или поздно сам займется нуль-транспортировкой, машиной времени, или мультипликатором, он ни на миг не сомневался. Вот удивится Махов, когда поймет, что все эти три такие, казалось бы, различные штучки – одно и тоже!

Виктор установил камеру и приготовился обратиться к самому себе (и к Махову) с подобающей моменту торжественной речью. После чего можно будет с чистым сердцем позволить себе распрощаться с этим миром, отправившись в фантастическое путешествие в вечность. Теория утверждала, что возвращение невозможно. Но Виктор не хотел в это верить. Это был тот самый случай, когда исследователь изо всех сил рассчитывает, что в его рассуждения вкралась ошибка. Наверное, он многое не учел и многое не додумал. Оставалось надеяться, что там, в мире вечности, куда он так стремится попасть, исполняя волю Божью, все трудности и несовершенства теории исправятся сами собой.

Неожиданно он понял, что не готов, еще не все связи с этим миром были разорваны. "Боже, накажи меня, если я ослушался Тебя! И помоги мне, если я в этом нуждаюсь!" – молил он Господа своего, прекрасно понимая, что все его надежды сбудутся, только если на то будет Божья воля!

"Айрис! – пронеслось у него в подкорке. – Я должен с ней попрощаться"!

Нельзя сказать, что Виктор забыл о своей подруге. Просто предположение, что их странная мистическая связь прервется только из-за того, что он, видите ли, решился покинуть этот мир, реализовав нуль-транспортировку, представлялось абсурдным.

Он бросился к телефону и набрал номер.

"Если она и сейчас не обратит на мои слова внимания или не поверит в возможность путешествия, мне придется начинать все сначала, потому что я до сих пор так и не научился отличать ее слова от Божьих указаний, направляющих мой карасс к исполнению предназначения", – с горечью подумал Виктор.

Трубку долго не брали, Виктор буквально вспотел от ожидания, показавшегося бесконечным, но его терпение было вознаграждено, Айрис соизволила ответить.

– Приветик, – сказал он, его голос ощутимо дрожал, это было неприятно.

– Виктор? Молодец, что позвонил. Как твои дела? Все в порядке?

– Мне неприятно это говорить, но я должен с тобой проститься. Наверное, мы с тобой больше никогда не увидимся.

– Не находишь, что это звучит глупо?

– Почему – глупо? Скорее трагически. Мы с тобой больше никогда не увидимся!

– Не смеши меня. Разве это зависит от нашего желания?

– Тебе самой известно, что слова прощания никогда не бывают напрасными.

– Ничего подобного. Вот почему тебе так и не удалось сделать из меня боконистку. Мне не нравится говорить о прощании, поскольку я никогда не понимала, что означает это слово и, поверь, не собираюсь в этом разбираться.

– Но мы с тобой больше никогда не увидимся!

– Это мы еще посмотрим! В словах прощания нет никакого смысла. Твоя шутка не удалась. Попробуй сказать: "До свидания!" Звучит намного приятнее. Прости, я бы с тобой поболтала, но сейчас нет времени. Потом ты мне все расскажешь. Хорошо?

Она положила трубку. Виктор еще больше убедился в абсурдности окружающего мира. Уж от кого, а от Айрис он подобного легкомыслия не ожидал. Оставалось надеяться, что она поняла, о чем он говорит, и проявила загадочную осведомленность в их дальнейшей судьбе. Конечно, вероятность этого была исчезающе мала. Что-то такое ему и самому приходило в голову, но, одно дело предчувствовать, и совсем другое – поверить. Даже учитывая, что Виктора в последние дни обуяла готовность приписывать любым поступкам людей тайный смысл, такое смелое заявление побило бы любой, самый дикий, рекорд неправдоподобности.

Впрочем, его уже это не касалось. Главное, что Айрис ни словом не высказалась против его путешествия. А значит – как бы разрешила…

*

Теперь оставалось заговорить зубы Махову. Виктор тяжело вздохнул и дал себе честное слово отказаться от реализации, если Махов сумеет убедить его в том, что абсурдность последних событий кажущаяся. Например, что это результат обычного недопонимания, и каждый факт строго обусловлен объективными причинами, а потому никакой мистики нет и в помине, и окружающая нас реальность – единственно возможная. Да, Петя был последним человеком, способным отговорить Виктора от путешествия.

Махов согласился приехать без лишних слов. Это, само по себе, было подозрительно, обычно он с большой неохотой покидал свой дом. Почувствовал, наверное, жареное…

Разговор предстоял тяжелый, если не бояться громких слов – последний. Виктор стал готовить место, достойное подобного события. Скудность и неустроенность жилплощади не позволяли расположиться с приличествующей случаю роскошью, но он постарался имитировать ее, уделив огромное внимание антуражу.

Обычно, Виктор усаживал своих важных гостей в кресло поблизости от журнального столика – это было удобно, можно и поговорить, и кофе попить в свое удовольствие. То, что надо. И вот он очистил столик от скопившихся за последнюю неделю книг и газет, придвинул поближе два кресла, подтащил торшер. Получилось красиво и элегантно. Подумав, он добавил последний штрих – положил пачку бумаги и две шариковые ручки (на случай, если понадобится что-нибудь записать).

В такой торжественный день нельзя было пить кофе из повседневных чашек, и Виктор достал дорогой сервиз из тонкого фарфора, такого тонкого, что казалось любой лучик света, попадая в фарфоровый плен, озарял чашку изнутри таинственным нереальным светом. Он был удовлетворен. Не хватало только камина. Английские аристократы – вот кто прекрасно разбирался в том, как следует проводить важные философские беседы, – как правило, старались начинать их в полумраке под сполохи открытого огня. Но камина в квартирке Виктора не было, и с этим надо было смириться.

Все было готово, Виктор сел и стал ждать, пытаясь придушить поднимающееся изнутри волнение. Ему удалось окончательно успокоиться, только когда появился Махов. Ситуация поразительнейшим образом напоминала действия самого Махова, который попытался оттестировать Виктора у Серафимы на предмет наличия у него паранормальных способностей. Сегодня пришло время поэкспериментировать Виктору – если окажется, что действия Махова столь же бессмысленны и абсурдны, как и у прочих его знакомых, предположение об ограниченности и искусственности Главной реальности окончательно подтвердится. Оборвется последняя ниточка, связывающая его с миром номер… Совершенно неважно какой номер носит доступный ему мир. Важно, что таковой номер есть…

– Привет! – глухо сказал Махов. – Я пришел, потому что мне не понравился твой голос. Не сомневаюсь, что у тебя неприятности, я могу тебе помочь?

– Нет, нет, все в порядке, ничего ужасного со мной не произошло. Правильнее сказать, что я не испуган, а растерян. Мне нужен твой совет и поддержка.

– Не вопрос. Мне пришлось в последние дни покрутиться, но я готов к борьбе. Я многое узнал, а знание – это сила.

Виктор удивился, не эти слова он надеялся услышать. Он провел Махова в комнату и усадил в кресло. Махов бросил быстрый взгляд по сторонам и с пониманием покачал головой, подготовку к встрече он оценил по достоинству.

– Итак, что у тебя случилось? Насколько я понимаю, твои фундаментальные приготовления к нашей встрече говорят о том, что и ты готов к борьбе. Я прав? Сатанизм наконец достал и тебя?

– Это ты о чем? – Виктор стал подозревать, что его самые печальные предчувствия стали сбываться – волна абсурда захлестнула и Махова. Судя по всему, он так и не смог победить в себе горячее желание раскрыть всемирный сатанинский заговор и возглавить борьбу по его искоренению. Ни о чем другом он думать был не способен.

– Мы с тобой им покажем! Правда?

– Я пригласил тебя, потому что должен попрощаться с тобой. Мы, скорее всего, больше никогда не увидимся. Мне бы хотелось, дружище, чтобы ты не держал на меня зла.

– Неужели дело зашло так далеко?

– Да.

– Боишься?

– Страшновато немного… Мне ничего не известно о последствиях. Не утверждаю, что я первый. Нет, наверняка, до меня это проделывали неоднократно. Будут делать и потом. Кстати, я рассчитываю, что следующим станешь ты.

– Постой, о чем это ты? О реализации нуль- транспортировки, что ли? Неужели, тебе удалось завершить свое дело?

– Да.

– Слушаю тебя. Выкладывай скорее…

Виктор коротко рассказал о своем походе к неформалам. Ему хотелось выслушать мнение Махова обо всей этой истории с противниками и защитниками времени. У него были основания полагать, что Махов, если его не перебивать, способен обратить внимание на множество ускользнувших от его внимания полезных деталей.

– Так вот, значит, с какой стороны ты решил выйти на этих гадов! Молодчина! Здорово придумано, я в тебя всегда верил. Талантливо, просто талантливо!

– Очевидно, что все эти события чрезвычайно важны. Но разобраться во всем этом я пока не могу. Рассчитываю на твою помощь. Что там произошло, как ты считаешь?

– Для начала тащи кофе и побольше…

В очередной раз подтвердилось давно известное мнение – Махов оживает только столкнувшись с реальной, жизненной проблемой, отвлеченные умствования не для него. Не удивительно, что его любимое хобби – комментировать странные происшествия. Прирожденный аналитик, он способен отыскать причину и следствие в любой куче разрозненных фактов. В этом ему не было равных. Вот и на этот раз инцидент в ДК заинтересовал его намного больше, чем возможная реализация нуль-транспортировки.

С явным удовольствием проглотив кофе, Махов рассмотрел чашку на просвет и одобрительно поцокал языком. Аккуратно поставил чашку на столик и замолчал на четыре минуты сорок восемь секунд. Виктор мысленно поаплодировал ему. Адаптироваться к новому материалу за такое короткое время сможет далеко не каждый. Представьте, что вы занимаетесь тесными двойными, а вас просят проконсультировать по вопросу о пластических свойствах молибдена… Да, перестроиться не просто.

– Уж не потянуло ли тебя на философию? – поинтересовался Махов, когда ему наконец удалось разложить в своем мозгу полученное задание по полочкам.

– Так ведь не на солененькое! – отшутился Виктор. – Жизнь так сложилась.

Махов прошелся по комнате – он всегда мотался из угла в угол, когда обдумывал что-то важное. Виктор не знал, в какие дебри уведут Махова рассуждения о неформалах и их представлениях о свойствах времени. Тем интереснее было ожидание. Было приятно, что ему удалось задеть Махова за живое, заставить его задуматься.

– Я благодарен тебе.

Виктор несказанно удивился, такого признания он не ожидал.

– Ты открыл мне глаза на очевидное, – продолжал Махов. – Как это я сам не догадался! Помешать вызову сатаны, можно только используя нетрадиционные методы и идеи. Борьба переносится в сферу идей и новых технологий. Не удивлюсь, если сопротивление заставит изобрести машину времени – именно время станет ареной борьбы с вызывальщиками.

– Никогда не слышал ничего глупее! Война во времени! Ты считаешь, что зло способно выходить за пределы нашего мира?

– Разве ты не знаешь, что зло приходит к нам извне? Борьба добра со злом, что может быть злободневнее.

– Как в американских триллерах – что это за добро такое, если за ним не числятся тридцать трупов "злых"! Слишком примитивно.

– Иногда нужны и трупы. Твое чистоплюйство объективно играет на пользу злу. Хочешь мира, готовься к борьбе.

– Ты не понял. Я должен с тобой попрощаться, мы с тобой, скорее всего, больше никогда не увидимся.

– Уезжаешь?

– Отбываю, так сказать. Мне осталось решить совсем небольшую этическую проблему – действительно ли наш мир реален? Мне нужна твоя помощь.

– Все зависит от правильной интерпретации событий, – сказал Махов, пристально уставившись на Виктора. – Расскажи мне обо всем, что тебе кажется непонятным. Мы вместе подберем объяснение каждому факту, потом посмотрим, как наши объяснения сцепляются между собой, подкорректируем их так, чтобы они не противоречили друг другу. Это и будет единственно возможная интерпретация, которую мы с чистой совестью назовем нашей реальностью.

– Мне это не интересно, – сказал Виктор. – Давай попрощаемся по-человечески.

– Я только сейчас начинаю понимать, почему Серафима назвала тебя предателем. Так обычно называют людей, которые оставляют свой боевой пост, поддавшись сиюминутному импульсу. Какими бы красивыми идеями они не прикрывались – это самые презренные существа во вселенной. Я не хочу слышать оправдания. Твоя прямая обязанность – бороться вместе со мной. И ты это сделаешь…

– Мне пора… Вспоминай обо мне хорошо.

Махов встал, молча развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Эффектное получилось прощание.

Виктор кротко улыбался ему вслед, он окончательно уверился, что Махов реализует нуль-транспортировку следующим.

*

Вот и прощания остались позади. Виктор вспомнил про видеокамеру. Говорить оказалось проще, чем он мог предположить. Наверное, потому, что он не рассчитывал увидеть эту запись.

"Мне потребовалось целых десять лет, чтобы понять, что же это такое – реализовать нуль-транспортировку. Остальное оказалось делом не слишком сложным, доступным каждому желающему…

Ключевое слово здесь – желание… Как и следовало ожидать. Смешно и грустно, но человеку нечем больше похвастаться перед Богом. Только желанием и страстью. Уверен, что если бы люди не были наделены этими качествами, то их вечная связь с Богом оборвалась бы раз и навсегда. За ненадобностью. Интересно и другое – почему проявления людей, столь любезные Богу, испокон веков преследуются и пресекаются человеческим обществом. Забавно, что сами принципы морали, основываясь на которые ведется борьба с желаниями, постоянно меняются и довольно часто оказываются взаимоисключающими.

Моя жизнь выделывала причудливые коленца – в молодости я занимался изучением поляризации Крабовидной туманности, тесными двойными, установлением факторов, оказывающих влияние на рост доллара, диагностикой психологии потребителя колбасных изделий, реакцией автолюбителя на внезапное появление сотрудника ГАИ и многим, многим другим…

Это только на первый взгляд кажется, что мои исследования не имели между собой ничего общего. Удивительно, но именно в стремительном потоке разнородных фактов и явлений, проносящихся в моем сознании, оказался спрятан ключик к реализации нуль-транспортировки.

Окончательно все встало на свои места, когда я подметил устойчивую зависимость количества заключенных старушками и старичками страховых договоров от времени года. К своему удивлению я обнаружил, что пристальное внимание к сезонному изменению денежных поступлений не только не мешает разрешить проблему нуль-транспортировки, но и делает такой результат неизбежным.

Хвала Господу! Я понял, что совсем неважно, чему конкретно посвящено мое очередное исследование. Божий промысел заключается в том, чтобы я эти исследования проводил. Это главное! А интерпретацию выбирайте в зависимости от собственных философских воззрений, это уже не столь важно. Можете считать, что во время служения избранному делу мозг продуцирует особое излучение, крайне необходимое для успешного развития Вселенной, или каким-то образом вырабатывается лишенная материального носителя сущность, отделяющая творческого человека от прочих. Ваше право выбирать, но помните, что человек, награжденный Богом пристрастием – поистине центральная фигура во Вселенной.

Как я уже говорил, на это ушло десять лет. Теперь я знаю, что накопленной мной за эти годы сущности (силы, энергии?) вполне достаточно, чтобы не обращать больше внимания на пространство и время. Тело человека, как ничто другое во Вселенной, приспособлено к подобным путешествиям. И я готов утверждать, что природа позаботилась о том, чтобы человек всеми силами души стремился к ним. Природная предрасположенность обязательно должна быть реализована. Как говорится, вперед, вперед, труба зовет!

Как мне удалось поднакопить означенную сущность – не секрет. Я стал боконистом, отказался от свободы выбора, заменив его смыслом жизни, стер личную историю, отделался от чувства собственной значимости и принял ответственность за свои поступки на себя. Все, этого оказалось достаточно.

А теперь, Махов, кое-что специально для тебя. Отнесись к моим словам серьезно. Мне кажется, что ты будешь следующим. Загадочная сущность еще напомнит о себе. Сразу сдавайся, если будешь сопротивляться, то жди неприятностей. На этом погорели многие достойные люди. Не хочу на тебя давить, но как я уже говорил – неважно какими исследованиями ты собираешься заниматься, главное, занимайся.

Хочу обратить внимание на несколько важных фактов, с которыми ты все равно рано или поздно столкнешься, какое бы направление исследований не выбрал:

1. Неприятности с золотистой жабой в бассейне Амазонки.

2. Происшествие с озером Обильным в Тверской области.

И вот что еще, поговори с писателем Макаровым. Не исключено, что когда-нибудь придет и его час.

Не поминайте лихом. Все будет хорошо. Думаю, еще встретимся".

Виктор выключил видеокамеру, вытащил кассету и написал подробное пояснительное письмо. Потом он выпил чашку кофе – последнюю – и почувствовал, что время реализации наступает.

Ему было невтерпеж. Виктор достал из под шкафа чемодан и стал собирать его, наполняя вещами, которые должны были пригодиться в таком далеком путешествии – смена белья, книги, бритва, тапочки… И только минут через десять, когда чемодан уже был набит до краев, он понял всю бессмысленность своего поведения – зачем человеку вещи, если он собирается отправиться в вечность. Виктор рассмеялся, если во время путешествия ему и понадобится какая-нибудь штучка, ничто не помешает ему раздобыть нужное на месте. И он с легким сердцем отбросил чемодан в сторону.

Итак, Виктор решился, набрал в легкие побольше воздуха и… его накрыла волна самого примитивного животного страха. Теория вещь хорошая, но представить, что с ним произойдет ТАМ…, он не мог. Гарантии, что он просто не растворится во Вселенной, не было. Красивое самоубийство – разбросать свои атомы по Вселенной… Но как совершать великие дела, если ты не веришь самому себе!

Наступил момент, когда слова последней боконистской молитвы оказались как никогда кстати. О, слова прощания, действительно, никогда не бывают напрасными.

– Я, послушный комок глины, жду не дождусь, когда предстану перед Твоими очами, Господи, и узнаю наконец границы своего карасса и какие планы Ты имел на мой счет. Передаю себя в Твои руки и молю о снисхождении и милости. Аминь!

И страх отступил, Виктор закрыл глаза и позволил себе отправиться в путешествие…