Прекрасный букет белых роз я разместил в подобающую случаю хрустальную вазу и занялся срочной уборкой помещения. Мне хотелось, чтобы Анна вернулась в чисто убранный дом. Не могу сказать, что за время отсутствия жены наше жилище превратилось в свинарник, но лишний раз стряхнуть пыль с предметов и пройтись пылесосом по коврам следовало обязательно. Потом проверил кухню на предмет залежей грязной посуды и наличия продуктов для приготовления праздничного ужина. Решил, что готовкой займется сама Анна, мне показалось, что так будет правильно. И, наконец, я облачился в приличную одежду и стал ждать.

День выдался на редкость суетливый и утомительный. А если вспомнить беседу с Пугачевым, то и опасным. Впрочем, его предложение трактовать за деньги вымыслы фантастов о пришельцах показалось мне забавным. Смущало лишь одно — хозяин Пугачева, насколько я понял, это начальник, постарается использовать болтовню об инопланетянах в своих неведомых практических целях. Говорят, что вещами, не имеющими практического применения, начальники не занимаются. Но как конкретно с помощью такого отвлеченного знания можно напакостить людям, я не мог сообразить. Участвовать в гадком я не собирался. Но в данном случае это гадкое не бросалось в глаза. Я, по крайней мере, его не ощущал. Его присутствие обозначалось только на подсознательном уровне. Нет, ничего конкретного мне в голову не приходило. Да что там, до разговора с Пугачевым я даже не догадывался, что на свете есть люди способные использовать тексты фантастических рассказов в личных целях. Спасибо за ликбез. Отныне я знаю, что озабоченный человек способен получить выгоду из любой мелочи.

Впрочем, особого впечатления на меня Пугачев и его экстравагантное предложение не произвели. Не сумел он вселить в меня бесконтрольный и мистический страх — а в том, что именно в этом заключался его замысел, сомневаться не приходилось. Мне показалось, что Пугачев был бы не прочь напугать меня до судорог, до помутнения сознания, до потери совести. Не зря же он всуе помянул А.С. Пушкина. Только у него не получилось.

2

В дверь позвонили. Я опрометью бросился открывать, не сомневаясь, что это Анна, но на пороге стоял Кирилл Русланович Климов, сосед из 46-ой квартиры. Ну, конечно, сегодня был вторник, а по вторникам в семь вечера по давно заведенному порядку Кирилл Русланович приходил играть со мной в шашки. Наши отношения вряд ли можно назвать дружескими, но, с другой стороны, какое еще слово можно подобрать, чтобы охарактеризовать их? В последнее время непросто отыскать настоящего умелого шашиста.

Мы редко говорили о чем-то кроме шашек, и в этом была своя особая прелесть наших отношений. Мне почему-то кажется, что наши представления о жизни кардинально отличаются и почти наверняка конфликтны. Вот мы и договорились не обсуждать темы, напрямую не связанные с нашими баталиями, чтобы игра не пострадала от пустых и бессмысленных споров. Ну, не договорились, а так получилось само собой.

Надо сказать, что история наших шашечных боев была захватывающа. Кирилл Русланович большой мастер игры в русские или 64-клеточные шашки. Я давно смирился с тем, что в этой разновидности игры противостоять ему не в состоянии. А вот в игре в международные или 100-клеточные шашки я был вполне конкурентоспособен. До встречи с соседом я и представить не мог до чего это эмоциональная штука — шашки.

— Сразимся, Иван Петрович? — спросил Кирилл Русланович, глаза его блестели.

— Обязательно. Проходите.

Первая партия началась исключительно бурно. Уже через десяток ходов у меня не осталось ни малейших шансов на ничью. Лучше надо было готовиться к игре, правильным образом перестроить мозги. Но неожиданно все изменилось. Кирилл Русланович погрустнел и осунулся. Он сделал серьезную ошибку, и мои шансы на достойный исход партии резко возросли. Он лопухнулся еще раз, и я выиграл.

— что-то не так? — спросил я. — Вы сегодня не в духе?

— Очень жаль, Иван Петрович, что вы не интересуетесь политикой. Вы же, насколько мне известно, писатель? Как вы обходитесь без политики в своей работе, это для меня загадка из загадок! Вам, конечно, виднее. Я в ваше творчество не лезу, но не понимаю, как вам это удается? Жизнь — ведь это в большой степени и есть политика.

— Спорное в наше время убеждение.

— До тех пор пока не определите, что такое политика. Многие считают, что политика — это когда человек получает партийный билет или высокий пост. Нет. Политика — это когда человек осознает, что у него есть свои интересы в жизни и готов отстаивать их. А где он этим занимается, на депутатском посту или на кухне — совершенно не важно. Часто получается, что на кухне свои интересы отстоять проще. В первую очередь потому, что не надо входить в прямой контакт с начальниками и с их пособниками. Вони меньше.

— Меня извиняет только одно, — решил я оправдаться. — Строго говоря, я не писатель, я — фантаст. Отсюда и мое отношение к политике, согласен, что без нее нельзя, только оно у меня специфическое — я занимаюсь исключительно будущим. Мне кажется, что прогнозирование будущего — это и есть самая что ни на есть настоящая политика. Просто подобная позиция не так очевидна, поскольку часто совсем не похожа на привычное отстаивание конкретных сиюминутных интересов. Возникает некий зазор во времени. Но это не принципиально. Тенденции, вот что должно интересовать фантаста.

— И какие же тенденции вас сейчас занимают больше всего, простите за настырность?

— Смерть литературы и увеличивающийся на глазах разрыв между гуманитариями и учеными.

— Физики и лирики, значит?

— Точно. Как это было в шестидесятых годах прошлого века, только на новом витке развития. Тогда решали, кого государство и общество больше любит, а сейчас, когда государство и общество не любит ни тех, ни других, речь идет о неприкрытой ненависти двух кланов творческой интеллигенции друг к другу. Гражданское общество с восторгом наблюдает, кто кому первый перегрызет горло, поскольку другого интереса к современной гуманитарной культуре и науке больше не существует. Кто кого сборет — вот главный вопрос нашего времени.

— Вы романтик, Иван Петрович. Две культуры действительно существуют, однако разделяют их не умные книжки, которые, тут я согласен, у каждой группы свои. Один циник сформулировал современный культурный разрыв предельно кратко еще в конце прошлого века: есть люди, которые, справив свои потребности, дергают цепочку в общественном туалете, а потом моют руки, а есть люди, которые этого не делают, в силу забывчивости или не видят в этом необходимости. И между культурами этими действительно пропасть. И что бы мы не делали, какие бы усилия не предпринимали, навести мосты между ними нельзя, нет никакой возможности соединить не соединимое. И политкорректность ваша хваленая здесь не поможет. Вот, о чем вам следует писать. Тогда и книжки ваши станут люди читать да нахваливать.

— Выразить предчувствие неотвратимо наступающего мира, в котором пропасть между людьми будет больше, чем между Миклухо-Маклаем и папуасами, — процитировал я самого себя.

— В самую точку. Очень познавательно вы выразились. Я давно уже понял, почему наши современные писатели и особенно кинорежиссеры не боятся выглядеть дураками. Часто они даже и не догадываются, что рядовые читатели и зрители считают их тупыми, наглыми, самовлюбленными болванами. Вполне заслуженно, кстати, поскольку понять, почему они такого высокого о себе мнения — затруднительно. Мало того, что снимают и пишут отвратительно, так еще и деньги умудряются наварить немалые, чем постоянно похваляются по телеку. Вот их люди и презирают. Уж сколько лет пытаются наши интеллектуалы вдолбить населению, что получать доходы из воздуха — это доблесть, но не приживается эта мифологема.

— Почему вы решили, что не догадываются?

— А потому, что живут в своем придуманном мире.

— Все живут в придуманном мире. Никакого мира вообще не существует.

— Опять соглашаюсь с вами. Но не все книжки строгают. Я уверен, что они искренне считают свои произведения гениальными, более того, признаю, что они, вероятно, в самом деле гениальны, но только в том круге реальности, в котором обитают наши творцы. Но впарить-то они собираются свои творения людям из совершенно другого мира. С другими заботами, проблемами, мечтами и надеждами. Ужас. Трагическая несовместимость.

— Так всегда было.

— Никогда еще разрыв между творческим человеком и потребителем его работы не был таким огромным. И никогда еще желание развести лоха на деньги не побеждало с таким явным преимуществом творческие планы писателей.

— Неужели, все так плохо?

— Знаете, Иван Петрович, пойду я, в шашки играть у меня сегодня не получается.

Он ушел. Я был потрясен. Вот так играешь с человеком в шашки, а он оказывается философ. Здорово.

Я и раньше говорил, что литературным произведением текст становится только после встречи с неподготовленным читателем. Очень трудно предсказать заранее, какие мысли и чувства возникнут у человека после прочтения самого, казалось бы, простейшего сочинения. Субъективность восприятия — это ли не самая великая тайна литературы! Представил, что когда-нибудь появится человек, сподобившийся написать абсолютно объективную книгу, такую, что все до единого читатели поймут ее одинаково. И понял, что вот тут-то литературе и придет карачун!

Это было понятно и раньше. Но Кирилл Русланович заставил меня посмотреть на свою работу с другой стороны. Он не читал моих книг и, насколько я понял, читать их не собирается. Но он каким-то странным образом составил мнение о моих текстах, сформулировал претензии и сумел донести до меня свои пожелания. Да так ловко у него это получилось, что я признал за ним право говорить со мной резко, поскольку чувствую, что он тщательно обдумал свои слова и говорит то, что действительно думает, то, что для него по-настоящему важно.

А я стал оправдываться, потому что был согласен с ним. что-то подобное я мог сказать и сам.

Неужели прав был Олдос Хаксли, когда утверждал, что любая изданная книга обладает мистической способностью проникать в мозги людей независимо от того, читали они ее или нет? И происходит это с помощью особого литературного поля, к которому подключены все без исключения разумные существа. Это ли не повод для оптимизма!

3

В дверь опять настойчиво позвонили. И на этот раз это была не Анна. Но я все равно обрадовался, потому что ко мне пришел отец с Настасьей.

— Привет, Ив! Ничего, что мы без предупреждения?

— Ты мой отец, а это твой дом.

— Что ж! «Ничего, что я не бритый, я всегда с тобою рядом»! — сказал он, я догадался, что это были стихи к случаю.

— Проходите.

— Спасибо. Если ты не против, Настасья приготовит еду, а мы с тобой поговорим.

— Ты выбрал прекрасный вечер для визита, папа. Сегодня я случайно встретил на набережной Анну, и она обещала вернуться. Вот сижу, жду. Заодно вас познакомлю. Здорово, правда?

— Это хорошая новость. Рад за тебя. Но мы с Анной уже знакомы. У тебя прекрасная жена, тебе повезло.

— Ах, да, это ведь ты сообщил ей, что я — энэн.

— Прости, я не ожидал такой бурной реакции от столь милой женщины.

— Все в порядке, папа, ты сделал то, что посчитал правильным. Только не думаю, что реакция Анны для тебя что-то значила. Когда тебя интересовала чужая реакция?

— Ты не справедлив, Иван. Но я пришел не для пустых препираний. Настасья приготовит ужин. А мы с тобой поговорим. Я должен тебе кое-что объяснить.

Пришлось заткнуться. Можно было и дальше перечислять многочисленные претензии к отцу, накопившиеся за долгие годы нарушенного общения. Но отец был прав, никакого смысла вспоминать давние обиды не было. Некоторая остаточная агрессивность с моей стороны была вызвана, скорее всего, недавним бурным разговором с соседом-шашистом Кириллом Руслановичем. Я понимал, что не сумел вовремя привести нервы в порядок, что не делает мне чести.

— Я слушаю тебя, папа. Если бы ты знал, как мне не хватало разговоров с тобой все эти десять лет, — сказал я, не сомневаясь, что сейчас мне придется выслушать еще одну порцию чрезвычайно ценных сведений.

Отец нахмурился.

— Мне казалось, что я подробно и понятно объяснил сложившуюся ситуацию. Но тебя захлестывают эмоции. Это нехорошо. Не утверждаю, что эмоции — недостаток. Вовсе нет. Эмоции — обязательный элемент восприятия мира. Обязательный, понимаешь? Рассмотрим, например, законы Ньютона, даже их нельзя воспринимать отрешенно, отключив чувства.

— Подожди, законы Ньютона всего лишь написанные на листке формулы, которым приписывают абсолютный характер в своей области применения. Подход нравится — не нравится, здесь не применим.

— Увы. Таково распространенное заблуждение. Но если вновь открытые законы природы оставляют ученых равнодушными, то есть, не вызывают у них эмоционального отклика, они остаются невостребованными. Могу привести сотни примеров, когда важнейшие открытия быстро забывались только потому, что не вызвали интереса современников. Хрестоматийный пример — открытие Кавендишем основного закона электростатики за 15 лет до Кулона. Кое что он даже сумел опубликовать, но это не помогло, научное сообщество не обратило внимания на его работы, поскольку они не вызвали должного эмоционального отклика. А вот у Ньютона все сложилось наилучшим образом, поскольку картина мира, вытекающая из его законов, потрясает воображение. Утверждаю, что формулы производят не меньшее эмоциональное воз-действие, чем поэзия, музыка и живопись. Представляется, что большее, но пусть будет — не меньшее. Измерителя чувственного восприятия, слава Богу, еще не изобрели, к тому же нам не пристало мериться интенсивностью эмоций с гуманитариями. Все равно по части эмоций и нам, и гуманитариям с футбольными болельщиками соперничать бесполезно.

— Согласен. Но нравится — не нравится? Не слишком ли примитивный подход к оценке научных достижений?

— Отнюдь нет. Не нравится — это единственный посыл исследователю продолжать свою работу. И чем сильнее что-то «не нравится», тем интенсивнее поиски истины.

— Согласен. Но тогда объясни, пожалуйста, почему тебе не нравятся, захватывающие меня эмоции? Где же логика?

— Дело в том, что факты, которые я тебе сообщил, не настолько важны, чтобы вызывать такие сильные эмоции. Да, ты энэн, ну и что с того? Что изменилось в твоей жизни после того, как ты узнал об этом? Пока все идет по старому, правда?

— Может быть, и так, — я не понимал, куда клонит отец. — Но мне не по себе, наверняка, что-то изменилось. Но я этого не чувствую, вот нервы и сдают.

— Я уже говорил, что главное для тебя — продолжать заниматься своими делами, не обращая внимания на окружающих. Их влияние на твою жизнь должно быть минимальным. Если ты собирался написать новую книжку — напиши. Не вижу препятствий, не вижу враждебной чужой воли, которая была бы направлена на то, чтобы помешать тебе. Возьми лист бумаги, ручку и — вперед! Или теперь ты используешь компьютер? Тогда шагом марш за клавиатуру.

— А в это время друзья Михалыча пристрелят меня, не вступая в долгие переговоры.

— Второго Михалыча тебе опасаться не следует, это я уже говорил.

— Спасибо, конечно. Но, по-моему, это явно не в твоей власти. Разве ты можешь отвечать за действия, скажем, психически неуравновешенного человека? Сейчас он сидит спокойно, улыбается, а через минуту ему в голову придет что-то не подконтрольное тебе и — бац — выстрелил!

— Ты недооцениваешь пределы нашей власти.

— А все-таки?

— Не забивай себе голову ерундой. Не пристало энэнам ждать неприятных подвохов от жизни. Это больше свойственно людям. Наше дело — честно выполнять свою работу. Не накручивай себя без надобности, постарайся меньше думать о своей роли в мировой литературе. Это не продуктивно. Как правило, энэны с трудом находят эмоциональный отклик у людей. Как Кавендиш со своими не вовремя открытыми законами. С этим ничего не поделаешь. Ну и наплюй.

— Но…

— Придет время, и ты поймешь, о чем я говорю. А сейчас надо помнить, что самая большая опасность исходит от тебя самого. Нельзя исключить, что тебе захочется поиграть в героя, который должен отстоять свободу и независимость энэнов. У неофитов, к которым ты относишься, кстати, в этом нет ничего обидного, есть одна странная особенность — они все, как один, мечтают о борьбе за правое дело и ищут для этого подходящего врага. Это тяжелое наследие человеческого менталитета. А поскольку отыскать врага часто весьма затруднительно, они придумывают его сами, так им легче смириться с изменившимися условиями существования. Не удивлюсь, если узнаю, что ты вознамерился отыскать начальников. Для каких нужд тебе это понадобилось, мне непонятно. Наверняка, ты вынашиваешь какие-то хитроумные планы. Смешно, но так поступают все новички энэны.

Я тотчас покраснел. Отец, естественно, это увидел и чуть заметно кивнул, словно выставил себе оценку «пять» за удачную догадку.

— Мы все хотим оценочку «пять» на уроке получать, — вырвалось у меня.

— Да, — согласился отец. — Только помни, что ты давно уже не в школе, и никто не собирается задавать тебе домашних занятий. Тревожный сигнал, если оказывается, что ты кому-то что-то должен. Когда ты был маленьким, я надеялся, что твои поступки всегда будут определяться только совестью и личной ответственностью. Наверное, я в первый раз говорю тебе прямо: твои поступки не должны быть инициированы внешними обстоятельствами или внешней силой, замыслы которой тебе трудно контролировать. Поступай только так, чтобы ты лично мог отвечать за свои поступки. Нам нельзя играть в чужую игру. Для энэнов это недопустимо. Понял?

— Да. Все предельно ясно.

— Вот и прекрасно. Настасья, мы есть хотим.

Ужин получился прекрасный. Еще раз было подтверждено, что любовь к вкусной пище унаследована мной от отца. Свойственно ли это всем энэнам или является нашей маленькой семейной генетической особенностью? Было очень мило. Типичный семейный ужин. Ничего важного в дальнейшем я от отца не услышал, а это означало, что все, что хотел, он сказал.

Уже в коридоре, когда он надевал пальто, я не выдержал и спросил:

— Папа, ты зачем приходил? Нет, я, конечно, очень рад тебя видеть. Мне тебя ужасно не хватало и сейчас я просто счастлив, что могу вот так запросто с тобой разговаривать. Но что ты хотел мне сказать? И почему это для тебя так важно? Я знаю, что ты предпочитаешь говорить только о важных теоретических вопросах. И сейчас я в растерянности. Мне не хватает конкретики в твоих словах.

— Я был как никогда конкретен, — улыбнувшись, ответил отец. — Подумай на досуге о моих словах. Может быть, это позволит тебе избежать ошибок.

— Я должен отказать Пугачеву?

— Пугачев успел предложить тебе работу? Молодцы, оперативно работают. Еще немного, и я бы опоздал.

Отец довольно рассмеялся. Настасья также пребывала в исключительно веселом расположении духа. Наверное, я что-то пропустил или неверно оценил сложившуюся ситуацию. Я попросил у Настасьи чудо-таблетки для определения энэнов, она с готовностью протянула мне пузырек.

— Энэнов очень мало, смотрите, не переусердствуйте с проверками, а то ваши гости вам всю квартиру загадят.

— Спасибо, буду осторожен.

Они ушли. Я снова остался один.

4

Отец, кроме всего прочего, еще и очень шумный. Он ушел, и в комнате немедленно воцарилась абсолютная тишина. Словно из реальности убрали важный элемент, и в мироздании образовалась чудовищная немая рана. Я поерзал на стуле, пытаясь привнести в окружающее пространство хотя бы немного скрипа. Какие-никакие, а звуки. Да, круто изменилась моя жизнь за последний месяц. Происходило это по капельке, незаметно. И надо же — камня на камне не осталось от привычного существования. Не могу сказать, что изменения испортили мою жизнь, скорее наоборот, они сделали ее заковыристой, загадочной.

Я подобрал удачное слово. В самом деле, еще недавно вокруг меня происходили таинственные события, логика которых оставалась для меня скрытой. Я знал только, что мне против воли приходится участвовать в странном спектакле. Своей роли я не понимал, меня угнетала нарочитая неестественность появляющихся вокруг людей. Но отказаться от участия я не имел права. Да, это был спектакль, поставленный незнакомым мне режиссером. Не было оснований считать, что он настроен ко мне доброжелательно. Я догадался, что попал в чужую переделку. Интрига лихо закручивалась вокруг тайн, не имеющих ко мне никакого отношения. Так получилось, что я случайно оказался на боле битвы, но не своей, а чужих мне врагов.

А потом таинственный режиссер, якобы злоумышляющий против меня, куда-то запропастился, но это стало слабым утешением. Смысл событий, в которые я вовлечен сейчас, мне по-прежнему непонятен, впрочем, новые приключения перестали выглядеть зловещими и теперь могут рассматриваться лишь, как заковыристые загадки, неподдающиеся обычному логическому объяснению, которое обязательно должно существовать, вот только, кому оно ведомо? Разве что моему отцу. Грех жаловаться, он изо всех сил старается объяснить мне смысл происходящего, но делает это слишком маленькими дозами. Представляю, какую грандиозную истину мне еще предстоит узнать, когда отец посчитает, что я готов ее воспринять.

Пока же из его слов стало понятно совсем немногое: он не одобряет предпринятые мной самодеятельные поиски начальников и предостерегает против возможной работы с Пугачевым. Легче было прямо сказать: «Парень, будь осторожен. Не светись без особой необходимости». Но отец по-простому не умеет. Если перевести его рекомендации на нормальный язык, то получится — занимайся своими текстами и не суй нос, куда не следует. И остерегайся доброходов, которые отныне будут появляться возле тебя.

Я с раздражением подумал, что отец и прежде не нуждался в том, чтобы я понимал его указания. Для него всегда было важно, чтобы я неукоснительно выполнял их. Отец искренне считает, что если я киваю во время разговора с ним и соглашаюсь выполнять его отцовские советы, то это автоматически означает, что я понимаю, о чем он говорит и полностью разделяю его точку зрения на текущие события. Так и слышу его выговор: «Ты не понимаешь? Но я же тебе объяснял».

Что ж, может быть, мне и в самом деле следует отказаться от самодеятельности и внимательнее прислушиваться к его словам?