Фантастические рассказы из четырнадцатого выпуска художественно-географической книги «На суше и на море».
Юрий Моисеев
НЕЧАЯННАЯ ПЛАНЕТА
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Медленно, с неотвратимостью самого времени, мимо Васильева проносились массы воды. И река, как и все на этой планете, воспринималась словно единое живое существо — от истока, высоко в горах, до устья, где она срывалась с крутых базальтовых скал в океан. Внезапно водное зеркало дрогнуло и слегка вогнулось, волны захлестнули берега. Раздался тревожный возглас:
— Алеша! Трава ложится! — Васильев оглянулся и увидел, как наклонились вдалеке высокие травы, выпрямились было и снова приникли к земле.
Люди поспешно устремились к базе. Солнце уже склонялось к горизонту, и льдистыми отблесками пылали иллюминаторы, опоясавшие в несколько рядов этот огромный серебряный шар, приподнятый над холмом могучими опорами. Странно он выглядел здесь, на планете деревьев и трав, цветов и тишины, немыслимой для людей — сынов и дочерей урбанистической цивилизации.
Долгие месяцы сотрудники разведывательной группы Космического и Генетического центров Земли вели исследования на Титании, в этом мире спокойствия, простом, как дыхание, и ясном, как взгляд ребенка. Нелегко было лишь переносить капризы гравитационного режима планеты.
— Опять неурочный прилив, Иван? А куда запропастились наши ребята?
— Да вот они! — недовольно махнул тот рукой. — Увели твою Кэтрин, только ее и признают.
Алексей понимающе улыбнулся и, прищурившись, разглядел почти у самой базы тоненькую фигуру жены и играющих возле нее кентавров.
— Алеша, все-таки я хочу прогуляться после ужина в лес. Не дает он мне покоя. Неужели даже бот не пробьется?
— Вряд ли. Лес окружен таким гравитационным барьером, что ты уподобишься бабочке на коллекционной булавке.
Иван молча пожал плечами, задумчиво взглянув в сторону могучего леса на горизонте.
Через несколько часов Алексей вспомнил о разговоре и попытался разыскать по селектору внутренней связи своего помощника, но безуспешно. Ангар, где стоял гравибот, оказался совершенно пустым. Алексей не стал поднимать тревоги, хотя уже настал час вечернего гравитационного «прилива», но приказал дежурному командного пункта периодически передавать позывные базы.
Иван благополучно добрался до леса и посадил гравибот на опушке, но ему стало не по себе, когда он уловил нарастающий щебет счетчика ультрафиолетового излучения. Словно деревья, почувствовав опасность, предупреждали друг друга. И внезапно вырос уровень тяготения. Иван сразу же застыл в неподвижности, прислонившись к ближайшему дереву. В короткие мгновения, когда тяготение ослабевало, он продвигался на несколько шагов и снова замирал, пережидая очередную, еще более высокую волну. Иногда Иван вынужден был садиться на землю, а потом и ложиться пластом. Наконец он понял, что не сумеет достичь поляны в центре леса, и повернул обратно. И гравитация сразу же ослабела.
Задыхаясь, он добрел до бота, с трудом забрался в люк и сел за пульт управления. Внезапно новая волна с силой вдавила его в амортизационное кресло. Обливаясь потом, почти вслепую, он переключил управление на автопилота, который, как бы чувствуя угрозу человеку, стремительно пошел по аварийному пеленгу к базе.
Алексей увидел на экране приближавшийся гравибот и поспешно вызвал Кэтрин — врача экспедиции. Иван, доставленный на носилках в госпиталь, попытался что-то объяснить Алексею, но тот с досадой отмахнулся.
— Помолчи-ка, Иван. Ты сейчас в положении пострадавшего и, наверно, грешно упрекать тебя, но все-таки что это за непростительное легкомыслие?
— Меня словно изломали на колесе, — ответил тот, улыбаясь через силу. — Чертовская перегрузка, как при выходе самолета из пике.
— Хорошо еще, что все так обошлось, — хмуро сказал Алексей. — Ты должен понять: на Титании неуместно псевдогероическое самопожертвование. Пока планета закрыта для нас, и не считаться с этим неразумно. Только медленное, неотступное проникновение в ее тайны, последовательное изучение ее законов помогут нам понять планету, и лишь когда она «признает» нас (что делать, приходится так формулировать), мы, вероятно, найдем с ней общий язык. А твоя выходка просто-напросто бессмысленна, и, значит, ее ничем нельзя оправдать.
— Меня будто увесистой дубинкой выгнали из лесу, — морщась от боли, сказал Иван, — Да еще вдогонку я получил самый настоящий пинок… Но как же наши кентавры? Они-то совершенно свободно добираются до центра леса. Как же они выдерживают такие перегрузки?
— Пока я могу об этом только гадать, — неохотно ответил Алексей. — Когда ты поправишься, а полежать тебе придется, и ты уж, пожалуйста, не спорь! — сердито бросил он, уловив протестующее движение Ивана, — тогда и попытаемся выяснить секрет их неуязвимости.
Алексей взглянул на Ивана, утомленно закрывшего глаза, встал и, осторожно ступая, вышел из госпиталя.
— Сегодня они снова намереваются пойти в лес?
— Как всегда, Алеша. Словно на поклон к алтарю Пана, — с сердцем ответил Иван. — Продолжается это многие месяцы, и я чувствую, что прогулки кентавров как-то отчуждают их от нас. Поведение моего тезки еще понятно: упрямства ему не занимать. Но и Маша изменилась. Была такой ласковой, послушной, а тут как подменили… И ты напрасно все-таки удерживаешь меня. Нужно, пока не поздно, проследить за ними.
— Ни в коем случае! — строго сказал Алексей. — Дело не в них, а в том, что или кто за всем этим стоит.
— Опять эта твоя сумасшедшая гипотеза! Так не мудрено всех нас до белого каления довести, и меня в первую очередь.
— Ты все еще не понимаешь? Кажется, твой полет в лес должен был бы тебя убедить, что мы почти никакой информации получить здесь не можем. И с каждым днем работать все сложнее. А скоро прилетает «Перун». Пока новички не адаптируются, сколько еще пройдет времени!
— Все я прекрасно понимаю, — буркнул Иван.
— Алеша! — нетерпеливо позвала Кэтрин, выглядывая из люка гравибота.
— Иду! — откликнулся тот.
Иван молча наблюдал, как Алексей шел по траве, и невольно поморщился, когда он споткнулся. Цепко хватаясь за поручни, Алексей поднялся по трапу в бот и задраил входной люк. После короткой паузы — цветущие травы покорно прильнули к земле по кругу — гравибот взлетел и, сверкнув на солнце, исчез в небе.
Иван почувствовал, что ноги наливаются знакомой тяжестью, и, чертыхнувшись, зашагал к базе. Каждый шаг давался с трудом. Он прошел несколько десятков метров и весь покрылся испариной. Стараясь утихомирить бешено колотившееся сердце, постоял, взявшись за ручку двери, потом переступил порог и облегченно вздохнул: на базе включили гравитационный «зонтик». Он с наслаждением расправил плечи.
— На этот раз Титания порадовала нас еще тремя g, — встретил его дежурный на командном пункте, — но я, сразу же включил «зонтик».
— Молодец, Джонни, но вот как себя чувствуют оставшиеся вне базы?
— Я предупредил вовремя: прилив гравитации они переждали в амортизационных креслах.
— Иван, как меня слышишь? — раздался из микрофона напряженный голос Алексея.
— И слышу, и вижу. Все в порядке, Алеша, — ответил Иван, усаживаясь в кресло оператора. — Как на орбите?
— Титания словно не хотела с нами расставаться. Расход энергии при взлете был втрое больше обычного. Как же будет стартовать «Перун», черт побери?
— Придется вступить в дипломатические переговоры с нашими безмолвными хозяевами, — невесело отозвался Иван.
— Знать бы, к какому дереву обращаться.
— Да, да, и не проглядеть бы за деревьями леса…
— Сейчас мы перейдем на стационарную орбиту строго над лесом и начнем, когда кентавры выйдут из дома.
Над пультом электронного мозга — полевой модели «Феникса» — вспыхнул круглый экран, по которому заструились линии изограв, поразительно напоминая горизонтали обычной топографической карты. Они непрерывно изменяли свое положение, отражая колебания напряженности гравитационного поля планеты.
— Алеша, они выходят, идут по обычной дороге, — сказал Иван в микрофон.
— Прекрасно! — сказал Алексей. — Мы уже выбросили нейтронные датчики. Они надежно перекрывают площадь леса. Наконец мы увидим все под землей как на ладони. Гравитация на пути кентавров падает! — закричал он. — Иван, что ты видишь на экране «Феникса»?
— В трех направлениях под углом сто двадцать градусов расходятся тяготеющие массы, словно стягиваясь в узлы. Вот почему наши кентавры так легко себя чувствуют на этой дороге. Поле расступается перед ними, как волны реки.
— Совершенно верно. Не напоминают ли тебе эти массы, Иван, масконы нашей Луны? Где их центр, с каким районом он совпадает?
— Подожди минутку, сейчас «Феникс» обработает всю информацию, полученную от датчиков поля… Все правильно! — воскликнул в восторге Иван и почему-то шепотом добавил: — Центр в лесу…
— Понятно, давай сюда, на орбиту, изображение дороги.
Алексей и Кэтрин в гравиботе и дежурные командного пункта, затаив дыхание, смотрели на экраны. По дороге ровной и легкой побежкой неслись кентавры. Перед телеобъективами, скрытыми на обочине дороги, промелькнуло решительное лицо мальчика и взволнованные глаза девочки. Взявшись за руки, они бежали прямо к лесу и вскоре скрылись за деревьями.
Сойдя с орбиты, гравибот медленно прошел по расчетной кривой плотные слои атмосферы и появился в поле зрения дежурных базы. Алексей, уверенный, что ни ему, ни Кэтрин ничего не угрожает, пока кентавры находятся в лесу, описал огромный круг над ним, и гравибот повис над поляной.
На экранах появились кентавры, мирно лежавшие в траве. Они удивленно подняли головы, вдруг мальчик вскочил на ноги, и люди увидели его испуганное лицо. Он оглянулся по сторонам и предупреждающе замахал руками, что-то крича.
— Алексей? — с тревогой сказал Иван в микрофон. — Немедленно возвращайся!
— Да, да, сейчас! — досадливо откликнулся тот и повел гравибот к базе. Когда аппарат сел, Иван облегченно перевел дыхание, трясущимися руками снимая наушники.
Межпланетный скачок в гиперпространстве был успешно завершен, и звездолет «Перун» с рассветом приземлился на экспедиционной базе Титании. Когда закончились послеполетные процедуры, свободные от вахты члены экипажа и ученые сошли на землю, где уже снова упрямо выпрямилась высокая, почти в рост человека, трава, смятая ударом полей гравитационных двигателей корабля.
Венец горной гряды на горизонте пламенел отблесками ледопадов, текучим пурпуром, всеми оттенками багрянца, который прорезали глубокие фиолетовые тени. Казалось, планета надела свои лучшие наряды, встречая людей. У берегов полноводной реки раскрыли белоснежные лепестки огромные лилии. Могучий лес темнел неподалеку от звездолета. Потянул свежий ветер, донося пряные запахи цветов и высоких трав.
Для тех, кто впервые попал на Титанию, щедрая избыточность красок, буйная мощь растительности была ошеломляющей, хотя все хорошо помнили фильмы Галактического Патруля, открывшего планету несколько лет назад.
Встречать гостей собралась вся разведывательная группа. Алексей крепко пожал руку командиру звездолета Сергею Александрову, обнял старого знакомого Майкла, сотрудника Генетического центра, и дружелюбно сказал:
— Отдыхайте, товарищи! Пока вы не адаптируетесь, силы надо поберечь. Они еще вам очень здесь пригодятся.
Поодаль стояли кентавры, и странен был их облик для тех, кто не видел их на Земле, когда завершился знаменитый эксперимент Васильева. Сколько было споров и волнений, когда кентавры вышли из тесных стен лаборатории Генетического центра на цветущие луга России. Сколько горячих обвинений выслушал когда-то Алексей! И каким бережным вниманием были окружены эти легендарные создания, которые словно подняли людей на новую ступень в познании прекрасного!
Вместе с Алексеем Александров направился к ним.
— Как вы себя чувствуете, ребята? — ласково спросил он, уловив напряженное выражение в глазах мальчика и тревогу девочки.
— Здесь так же хорошо, как на Земле, даже лучше, — ответил мальчик после тягостной паузы, пристально вглядываясь в Александрова, и тот с удивлением ощутил непонятную скованность, вслушиваясь в напряженный голос кентавра.
— Алексей, так они, пожалуй, и не захотят вернуться на Землю? — шутливым тоном попытался рассеять возникшую неловкость командир звездолета.
— Мы никогда не уйдем с Титании! — мягко, но решительно произнесла девочка, порозовев от волнения.
— Ребята, если вы не захотите, то никому не придет в голову уговаривать или принуждать вас, — сказал Алексей.
— Благодарю, отец! — сдержанно кивнул головой мальчик и сдвинул брови, увидев приближающихся людей, которым было очень любопытно посмотреть на кентавров вблизи. Взяв за руку девочку, он увлек ее за собой.
Александров задумчиво смотрел вслед кентаврам, потом спросил:
— Алеша, что же это такое? Бунт на корабле?
— Да, вроде этого. Они настолько естественно вписались в биосферу Титании, что она стала, пожалуй, их настоящей родиной. Отсюда и эта дерзкая независимость, которая поначалу просто бесила меня, пока я не разобрался, в чем дело. Впечатление такое, будто планета давным-давно ждала их, и ждала с нетерпением. Я полагаю даже, что кентавры станут логическим связующим звеном между нами, людьми, и Титанией. Но об этом особый разговор.
Алексей повернулся к подошедшим и, предупреждая вопросы, продолжал:
— Вы сможете познакомиться с нашими питомцами немного позднее, а пока отдыхайте. Тем более, — он взглянул на часы, — скоро обычный прилив гравитации: как минимум четыре земных g. Поэтому далеко от базы отходить нельзя.
На следующее утро все члены экспедиции собрались на командном пункте базы. Алексей, прохаживаясь около пульта «Феникса», медленно начал свой доклад.
— Из первых сообщений Галактического Патруля вам известно, что какой-то таинственный фактор, вернее их совокупность, исключил появление на Титании животных и, следовательно, гуманоидов. Может быть, главная причина в ее необычном гравитационном режиме. Как прервалась цепь эволюции, мы, наверное, никогда не узнаем. Так или иначе, надо исходить из того, что это планета растений, точнее, деревьев.
Экологические исследования мы начали с запуска серии спутников и навлекли на себя каскад последовательно возрастающих гравитационных ударов. Если принять земное тяготение за единицу, то десятибалльные штормы, именно штормовые отливы и приливы, что особенно изматывает, были здесь обычными. Информацию мы получили только от высокоорбитальных спутников, остальные просто исчезли.
Мы установили, что здесь есть климатические зоны, магнитные полюса и непонятные блуждающие гравитационные пики на материках. Наметить контуры биогеографических областей не удалось. Может идти речь только об изучении близлежащих биомов: смены времен года, минимальные и максимальные температуры, продолжительность дня и ночи. Мы проследили структуры растительных формаций, их ярусность в пространстве и времени, возникновение, циркуляцию, накопление и трансформацию веществ. Прежде всего исследовали большие биогеохимические циклы различных экосистем, которые отличаются удивительным равновесием: круговороты воды, углерода, азота, фосфора, серы, биогенных катионов. Стабильность этих циклов поддерживается, как и на Земле, бактериями, актиномицетами и грибами, активность которых исключительно велика. И ни одного признака нарушения равновесия или угрозы экологического взрыва. Механизмы, сдерживающие размножение — биотический потенциал растений, пока не ясны.
Особо важные экологические явления происходят, как известно, на уровне корней — ризосферы. И здесь мы выяснили, что в корнях почти всех растений есть гемоглобин, а на Земле, как вы знаете, он содержится только в корнях бобовых растений.
Один из самых любопытных фактов, с которым мы столкнулись, — это поразительно высокий коэффициент полезного действия процесса фотосинтеза. Если на рост, развитие и размножение земных растений идет примерно один процент солнечной энергии, то здесь в десятки раз больше.
Недостатка в гипотезах нет, но вот беда, — Алексей холодно усмехнулся, — мы убедились, что ни одна из так называемых логических гипотез не выдерживает проверки. Напрашивается как будто один выход — обратиться к неисчерпаемому фонду неправдоподобных идей. И тогда многое может стать на место. Я-то, признаться, уже остановился на самой фантастической, самой еретической гипотезе. Не из любви к крайностям, а просто по необходимости.
Дело в том, что мы, по-видимому, встали перед чем-то не поддающимся лобовому, прямолинейному анализу. И наш привычный опыт, изощренный аппарат прямых аналогий и самых тонких ассоциаций может оказаться бесполезным. Требуется нечто большее — непредвзятость суждений. «Человек — мера всех вещей» — эта заповедь сидит у нас в крови. А на Титании успеха можно добиться, только начисто отказавшись от столь удобного до сих пор антропоморфизма.
И все-таки нужно попытаться перебросить мостик к земным представлениям. Общеизвестны реакции растений на свет, продолжительность освещения, даже на прикосновения. Но вот дальше пошли не многие. И дальше и глубже ученых пошел поэт, дерзновенно предположивший, что у цветов есть разум. Восхищаясь очарованием цветов, он воскликнул, что они хранят тайну какой-то упорной власти. Это вечные прообразы. Земля принадлежит им с начала мира. В общем, они олицетворяют неизменную мысль, упрямое желание, главную улыбку Земли. Вот почему их надо спросить. Они, очевидно, хотят нам что-то сказать…
Мне хочется напомнить полузабытые опыты. С помощью электронных приборов исследователи давно установили, что растение «отвечает» буквально криком боли, когда, скажем, побег ячменя опускают в горячую воду. Больше того, у растений обнаружили память. Один экспериментатор всячески мучил растение: обрывал лепестки, колол иглой, подрезал, жег кислотой, подносил горящую спичку, другой — бережно ухаживал за цветком, поливал, рыхлил землю, лечил ожоги и надрезы. И растение каким-то образом узнавало «мучителя». Как только он входил в лабораторию, встречало его приближение каскадом панических импульсов. И немедленно утихало, когда ему на смену приходил «добрый» человек.
Возникла мысль о существовании какой-то особой сигнальной системы у растений, так как их зарегистрированные биопотенциалы поразительно напоминали нервные импульсы животных. Кроме того, оказывается, у растений есть и свой язык. Как иначе можно объяснить, что они реагируют не только на непосредственную угрозу им самим, но и способны воспринимать кризисы родственных им организмов. Таким образом, у растений есть какой-то центр, где перерабатывается информация и готовится ответная реакция, элементы памяти, язык и даже зачатки альтруизма.
Я убежден, что здесь, на Титании, мы впервые столкнулись с разумным растительным миром. Если принять эту точку зрения, а мне она представляется бесспорной, то многие факты становятся объяснимыми. Может быть, полезно напомнить, что кроме логики иногда нужны еще и вера, и воображение, способные подчас пренебречь даже самой логикой.
Поняв по реакции слушателей, что ученым трудно принять эти поразительные выводы, Алексей предложил:
— Мне кажется, вам полезно будет внимательно ознакомиться с результатами наших экспериментов и наблюдений. Их накопилось достаточно, время мы даром не теряли, хотя и не единожды заходили в тупик. Вероятно, вам следует некоторое время поработать самим. Но, предупреждаю, — жестко сказал Алексей, — программа экспериментов должна быть согласована со мной. Никаких опытов в экстремальных условиях! Титания — опасная планета. Ее ответная реакция может быть какой угодно. Видимо, вам трудно примириться с моими требованиями, но я вынужден в интересах вашей же безопасности настаивать на этом. Отнеситесь к Титании так, словно она обладает разумом в глобальном масштабе, поверьте мне на слово. Это спасет вас от многих недоразумений, а может быть… — он помедлил, оглядывая недоверчивые лица слушателей, — а может быть, и от гибели.
После столь сенсационного доклада Васильева разгорелся жаркий спор. Алексей терпеливо выслушивал аргументы коллег и кивал головой, как бы соглашаясь с каждым доводом. Потом с шутливым смирением поднял руки над головой:
— Давайте все-таки не будем спешить с окончательными выводами, наберемся терпения.
Это положило конец стихийной дискуссии. Ученые вняли его призыву, понемногу утихомирились и разошлись по своим каютам, чтобы еще раз осмыслить все услышанное.
На командном пункте остались только Алексей и Иван. Погасив верхний свет, они смотрели в открытое окно, и безмолвный мир ночной Титании с двумя лунами в небе, словно мягко убаюкивая, овладевал их сознанием. Нелепыми и смешными казались теперь горячие споры, хитроумные умозрительные построения. Нужно было немалое усилие, чтобы встряхнуться, освободиться от колдовских чар залитого лунным светом пейзажа.
— Всякий раз, когда Титания хочет получить от нас информацию, гравитация ослабевает до земной величины, — сказал Алексей. — Правда, у меня такое чувство, что она играет нами, как кошка с мышкой. Черт побери, мы полагаем, что исследуем ее. Да ничего подобного! Она изучает нас. И кто знает, к каким выводам она в конце концов придет?
— Ну что ж, она должна понять, что мы ей ничем не угрожаем.
— Не обольщайся, Иван, — посоветовал Алексей. — В любую минуту она может наслать на нас древний морок, призраков прошлого, извлеченных из нашего же сознания, и мы, не рассуждая, в паническом ужасе бросимся к звездолету, улетим, и она прикажет нам начисто забыть о ней.
— Верно, до сих пор планета не дает раскрыть своих тайн, — согласился Иван.
— Унизительно сознавать свою беспомощность. Главное, совершенно непонятно, как Титании удается проникать в наше сознание? Давай-ка проверим, как спится нашим гостям. Быть может, потребуется их разбудить, — Алексей пристально взглянул на Ивана. — Не стоило бы подсматривать за коллегами, но что делать?
Иван пощелкал тумблерами, и на маленьком экране появилось лицо Майкла. Алексей подошел к пульту.
— Иван, выбрось гравитационный «зонтик». Как бы ни была слаба природа этой энергии, но сейчас Титании придется на два порядка усилить ее. Может быть, мы сумеем поймать на выходе то, что она извлекает из нас во сне.
Включенный в режим автономного поиска «Феникс» словно полыхнул стеной пламени — как птица взмахнула огненным крылом. На лобовой панели с неуследимой для глаза скоростью замелькали огоньки, нащупывая основной канал сигналов — поток информации вовне. Внезапно они погасли.
— Есть, Иван, вот оно! — торжествующе воскликнул Алексей.
На экране «Феникса» Майкл в одних плавках верхом на вороном жеребце поднимался по отлогим мосткам на трамплин. Собрал в горсть поводья и, радостно помахав смеющейся женщине, стоявшей поодаль, бросился в бассейн. Сноп брызг взметнулся на экране, ломая изображение.
Скованное страшным напряжением появилось лицо Сергея Александрова. На экране возник командный пост звездолета, который выполнял маневр экстренного торможения. Вдавленный перегрузками в кресло, Александров, обернувшись к пилотам, что-то кричал. Промелькнули тени странных циклопических сооружений и чужое звездное небо над ними.
— Галактический Патруль! — скорее угадал, чем услышал, Алексей взволнованный шепот Ивана.
Стена пламени рассекла экран надвое, и высокие травы Титании потекли навстречу. Александров смотрел на могучий лес вдалеке, цветущий луг, и в глазах у него был и восторг, и благоговение, которое не часто можно увидеть на лице звездолетчика.
Снова прошли медленные волны, на экране появилась молодая женщина, штурман корабля. Она уткнулась в подушку и тихонько всхлипывала во сне. Горестно сжался рот, из-под длинных ресниц катились слезы. Через весь экран вознеслась стела, вырубленная в скалах, около которой стояли, прощаясь, несколько человек в космических скафандрах. Едва появившееся изображение размыло, Алексей закрыл глаза, вытянулся в кресле и сказал:
— Возьми пеленг, Иван. Куда идет информация? В лес?
— Да, да, но поток сигналов ослабевает.
— Снимай «зонтик» и переключи «Феникс» на свободный поиск. Сеанс черной магии кончился.
— Непонятно, Алеша, гравитация снова нарастает! Усиливается входной сигнал, но на экранах ничего нет!
Вдруг Иван замолк… Повинуясь какому-то неслышимому зову, они встали перед экранами. И словно чья-то рука, испытующая и требовательная, легла им на голову, то ли успокаивая, то ли желая что-то внушить. Пытаясь преодолеть эту непонятную силу, Иван весь напрягся, даже прижмурился от напряжения, но сдвинуться с места не смог. Алексей стоял спокойно, широко раскрыв глаза и развернув плечи, и только лицо его побелело от волнения. Казалось, близок миг, когда раскроются тяжелые врата тайны. Но протекли считанные минуты, и все кончилось.
Они очнулись одновременно и бросились к «Фениксу». Но его блоки памяти были пусты: ни единого импульса, ни одного сигнала на магнитных лентах…
Прошло несколько дней. Алексей и Иван не возвращались к обсуждению «визита» Титании, но непрерывно думали о нем, понимая, что стоят на пороге прямого контакта с планетой. Им оставалось одно — ждать, но обычная работа, еще недавно поглощавшая все внимание, валилась из рук. В этот день они без всякого воодушевления занимались разборкой накопившихся материалов.
— Алеша! — вдруг удивленно сказал Иван. — Сюда направляются кентавры. Наконец-то они снизошли до нас.
Алексей отложил рабочие дневники и подошел к окну. Кентавры быстро приближались. Впереди бежал мальчик, иногда останавливаясь и поджидая девочку, которая следовала за ним неохотно, с опущенной головой. Он горячо убеждал ее в чем-то, потом нетерпеливо махнул рукой и помчался к базе. Коротко простучали копыта по настилу крыльца, коридору, и дверь резко распахнулась. Видимо, рассчитывая застать Алексея одного, мальчик на мгновение смешался, затем очень серьезно сказал:
— Отец, мне надо с тобой поговорить. У вас здесь душно; хорошо бы пойти в поле или… в лес.
— Надолго, Ваня? — с нарочитой беспечностью спросил Алексей.
— Не очень… может быть, — с запинкой ответил мальчик. — Только пойдем сразу же.
— Алеша, я управлюсь без тебя. Не забудь гравиметр, — сказал Иван и отвернулся, скрывая волнение.
Увидев у крыльца девочку, Алексей ласково обнял ее за плечи.
— Давно что-то вы не появлялись. Совсем отбились от рук.
— Нам так хорошо здесь, — смущенно ответила она, посматривая на мальчика.
Незаметно прошли несколько километров, и Алексей спохватился только в лесу. Дышалось ему легко, как на Земле, но, не доверяя чувствам, он торопливо поднес гравиметр к глазам. Стрелка стояла возле единицы — уровня земного тяготения. На небольшой поляне, «заповедной поляне», мысленно назвал он ее, было тихо. Казалось, ни один порыв ветра не добирался сюда. Огромные, в несколько обхватов, деревья возносились в фиолетовое небо, и звенящее напряжение ощущалось в стволах. Медная, в глубоких морщинах кора как бы светилась изнутри. Алексей пристально разглядывал корни поистине титанической мощи, которые выступали над почвой, очевидно образуя под землей сеть сложнейшей структуры.
— Отец! — прервал его размышления мальчик, — Отдохни немного, а мы сейчас придем. — И потянул за собой Машу, которая взволнованно смотрела на Алексея, словно порываясь что-то сказать.
Алексей кивнул, хотя ему было совсем не по себе, как он потом признавался, остаться одному в таинственном средоточии сил планеты. Усевшись у подножия внушительного великана, прожившего на свете, наверное, многие тысячелетия, он осмотрелся, потом улегся на мягкую траву и прикрыл глаза. Легкий дурманящий аромат, от которого на мгновение блаженно закружилась голова, незаметно подкрался к нему. Алексей встревожился, сел и прислонился к теплой, почти горячей коре дерева, осторожно проведя по ней ладонью. И вдруг его сердце бурно забилось.
К нему приближалась юная женщина. Она шла, слегка улыбаясь, и была как чудо, в которое верит ребенок, а порою и умудренный жизнью человек, не разучившийся удивляться и радоваться. Когда она заговорила, трогательная робость послышалась в ее голосе.
— Ты так жаждал меня увидеть, что я попросила твоих детей привести тебя.
— Кто ты? — спросил он срывающимся голосом.
— Титания! Вы, люди, так меня назвали. Ты видишь меня такой, какой хотел бы увидеть.
— Значит, ты не существуешь?
— И да и нет. Что вы хотите от меня, люди?
— Знания.
— И только? А понять мир, в который вы пришли, для вас это не важно?
— Понимание приходит со знанием.
— Не всегда. Можно смотреть и слушать и ничего не почувствовать. Мой мир полон голосов, но вы так мало расположены их услышать. Вы только хотите взять, но неужели вы ничего не найдете для меня в своих сердцах? Кроме имени… — как лесной колокольчик прозвучал ее смех… — Титания!..
— Титания! — воскликнул он, протягивая руки…
— Алеша! Алеша!.. — отчаянными глазами смотрела на него Кэтрин. — Что с тобой? Очнись!
Он встряхнул головой, прогоняя наваждение, медленно поднялся на ноги, оглядываясь по сторонам, и увидел приближающихся из глубины леса кентавров.
— Мама! — строго обратился мальчик к Кэтрин. — Ты пришла слишком рано. Я сам позвал бы тебя.
— Что случилось, Алеша? — с изумлением спросила она, глядя то на него, то на кентавров.
— Я просто увидел чудесный сон, — сказал он весело, — а ты меня не вовремя разбудила.
— Пойдем отсюда поскорее, я боюсь, вдруг прилив гравитации застанет нас здесь. — Кэтрин уцепилась за его руку.
— Теперь нам ничто не угрожает на этой планете. — Он обнял жену, и они вместе с кентаврами направились к базе.
Когда Алексей рассказал коллегам о своем визите в заповедный лес, все сошлись на том, что это была галлюцинация, приступ эвфории под влиянием наркотических испарений. Впрочем, было решено провести пассивный полевой эксперимент в масштабе материка, на котором была расположена база. Около месяца, позабыв о гравитационных приливах, заметно ослабевших, ученые размещали датчики в массивах лесов по предложенной Алексеем координатной сетке.
Он потерял сон, пытаясь проследить за установкой каждого прибора, чтобы исключить возможность отступления от жесткого правила: не заниматься вивисекцией — только регистрировать заданные параметры.
Иван день и ночь сидел за пультом «Феникса», готовясь к приему потока информации, которая должна была одновременно поступать со всего материка. Чтобы увеличить резервы емкости памяти «Феникса», Иван уговорил Александрова временно подсоединить электронный мозг корабля.
Только кентавры, казалось, остались в стороне от лихорадочной деятельности людей, но все время были среди них. Кентавров так и прозвали — «титанический патруль». В этой шутке была немалая доля правды. Однако и они не сумели за всем уследить. Когда после контрольной проверки систем и блоков «Феникса» он был включен на автоматический прием информации от датчиков, сразу же в районе леса начался гравитационный шторм.
Алексей решил сам проверить датчики в лесу. Едва выйдя из командного пункта, он сразу же увидел беспокойно ходивших возле базы кентавров. Не сказав ему ни слова, они помчались в непроглядной ночи по знакомой дороге. Алексей даже не удивился, что может сейчас делать такие длинные прыжки, как во времена первой практики на Луне. «Никогда еще не был так велик отлив», — подумалось ему. Но падение гравитации неизбежно было связано с разряжением атмосферы, хотя, к счастью, и не в линейной зависимости. Поэтому, подбегая к лесу, он совсем запыхался. Кентавры молча бежали рядом, и он слышал их бурное, затрудненное дыхание.
От деревьев исходил золотисто-пурпурный свет, но тревожный трепет пробегал по ним. А три дерева словно полыхали кроваво-багровым пламенем. Он подбежал к ближайшему и с гневным возгласом оборвал провода датчиков. Опустившись на колени, осторожно вытащил заземление, безжалостно загнанное в корень, очевидно, в болевую точку дерева. Быстро освободил остальные и, пока стоял в растерянности, соображая, как залечить раны, с удивлением увидел, что они на его глазах затянулись и пульсирующее мерцание деревьев ослабело, приобрело обычный спокойный характер.
Он стоял вместе с кентаврами в центре поляны, и величественная музыка, неслышимый торжественный хорал поднимался из таинственных планетных глубин, подступая к сердцу никогда не испытанным восторгом. Алексей думал о том, что только древним поэтам удавалось когда-то с потрясающей выразительностью сказать о кровном родстве людей со всей Вселенной, определяющем их поступки и мысли.
Возвращались Алексей с ребятами медленно, не торопясь, и ночная прохлада овевала их разгоряченные тела. Неподалеку от базы их встретили Иван и Майкл, стоявшие наготове у гравибота. Проводив спотыкавшихся от усталости кентавров в их дом, ученые вернулись в командный пункт и начали эксперимент, который продолжался несколько дней. Много времени отняло обсуждение полученных данных, способов их обработки и интерпретации, но никаких особенных открытий, как и подозревал Алексей, они не сделали.
После окончания одного из этапов исследования Алексей остался дежурить на командном пункте. Расхаживая по комнате, он обдумывал ход дальнейших работ и не мог отделаться от чувства мучительной неудовлетворенности. Будет составлена карта изограв материка, затем всей планеты. Повторив замеры несколько раз в разное время года и суток, они получат, казалось бы, достаточно полную картину гравитационного режима. Но разве это главная цель работы на такой уникальной планете, как Титания? Нет, нужно найти язык символов, код условных понятий для общения с планетой!
Рассеянно перебирая стопки бумаг, он натолкнулся на генетические карты кентавров и замер, пораженный неожиданной мыслью: что, если общение на генетическом уровне, на уровне генетического пароля: мы — одной крови, ты и я! — разговаривал сам с собой Алексей. — Общение на уровне крови? Голос крови — это, конечно, чепуха, но чем мы рискуем? Пожалуй, только тем, что на вопрос, заданный на пороге ощущений, мы получим ответ на пороге сознания. Может ли это быть общением в нашем представлении? Значит, нужны трансляторы, переводчики с языка на язык.
С непонятной для самого себя нерешительностью он подошел к пульту электронного мозга, включил его и ввел свой персональный генетический код, который начал периодическими импульсами передаваться вовне. Волнуясь, надел шлем обратной связи, помедлил и нажал клавишу приема, настроив его на автоматическое отключение через пять минут.
Сначала он услышал что-то вроде легкого дыхания, которое вдруг стало прерывистым. И вдруг поток непонятных образов вторгся в сознание. Далеких, чуждых его внутреннему миру представлений на неустойчивом, колеблющемся пороге понимания. И он ощутил космическое томление планеты в ее величавом одиночестве. Из века в век привычная орбита вокруг светила, трансформация потоков энергии, непрерывные размышления над тайнами пространства и времени, гениальные и… бесплодные. Но струятся великие воды и плывут белые облака над полуденными и ночными лугами, к самому небу уходят могучие тысячелетние лесные великаны…
Сработал автомат, отключающий «Феникс», и Алексей очнулся. Порывисто встал и распахнул окно, но все голоса, только что певшие в его душе, умолкли. Опять замкнулась в себе эта поразительная, нечаянно попавшаяся на пути людей планета, затерянная в глубинах космоса. «Это даже не одиночество, а безнадежная изоляция, — думал он, провожая взглядом неяркие луны, быстро двигавшиеся по небу. — И от этих спутниц тоже мало толку. Нужна хотя бы парочка влюбленных, чтобы луны обрели смысл…»
Через несколько недель Алексей решил вернуться на Землю, чтобы представить свой доклад в Академию наук мира. О своей попытке установить контакт с Титанией он пока никому не осмеливался даже намекнуть. Его утешало сознание того, что вся программа работ разведывательной группы должна теперь быть радикально изменена. И здесь уже была нужна санкция Совета по контактам, который безжалостно отстранял от космических полетов тех, кто пытался выйти из-под его контроля.
С момента старта «Перуна» Александров не спускал тревожных глаз с гравиметра, но выход на орбиту прошел благополучно. Корабль вил спираль прощального облета планеты, и звездолетчики с молчаливой грустью смотрели на экраны кругового обзора, на котором стремительно проносились высокие горы, отвесные стены ущелий с пенистыми водопадами, пересеченные мостиками радуги, полноводные реки, бесконечные цветущие луга, могучие леса. Теперь люди знали, что это поразительное проявление биологического разума. И что по-новому будут воспринимать земные леса.
Титания постепенно исчезала с экранов: корабль готовился к прорыву в гиперпространство. И когда фиолетовое небо планеты сменилось аспидными тонами космоса с немигающими звездами, главный экран словно прорезал удар молнии.
Медленно, будто всплывая из неизмеримых глубин, на экране появилась поляна заповедного леса в косых лучах закатного солнца. Казалось, далекая, еле слышная музыка обволакивает сознание, вызывая чувство огромной, ни с чем не сравнимой утраты, от которой мучительно сжималось сердце…
И тут Алексей, встряхнувшись, шагнул к пульту и ударил по клавише утренней побудки. Энергия задорной мелодии сняла это почти гипнотическое наваждение, все вздохнули с невольным облегчением. Алексей смотрел на экран, и жесткое, почти жестокое выражение появилось в его глазах. Отключив экран, он повернулся:
— Итак, Титания попрощалась с нами и… чуть ли не заставила вернуться обратно. Повторяется древняя история Одиссея у острова сирен?…
— Да, да, вот только Васильев не догадался залепить нам уши воском, — проворчал Александров, досадливо хмурясь, — Все-таки руководителю экспедиции надо быть предусмотрительнее…
— Если уж ты, старый космический волк, поддался этим колдовским чарам, то что же спрашивать с нас, Сергей?
Александров, лишь искоса взглянув на Алексея, склонился над пультом. Долгий требовательный сигнал раздался в отсеках «Перуна». Экипаж занял свои места по боевому расписанию. После короткой проверки всех бортовых систем командир ввел в электронный мозг корабля тщательно рассчитанную программу полета. И, словно вздохнув, огромный звездолет растаял среди звезд.
Об авторе
МОИСЕЕВ ЮРИЙ СТЕПАНОВИЧ. Родился в 1929 году в Кургане. Окончил металлургический факультет Московского института цветных металлов и золота и факультет журналистики МГУ. Член Союза журналистов СССР. Автор нескольких десятков статей, репортажей я очерков, популяризирующих достижения советской науки и техники. Работает в журнале «Гражданская авиация». В нашем сборнике выступал дважды. Публикуемое здесь произведение развивает идеи, заложенные в рассказе, напечатанном в нашем сборнике (выпуск 1972 года). В настоящее время работает над новыми научно-фантастическими рассказами, посвященными проблемам сохранения биосферы и взаимоотношений человека и разумных машин.
Андрей Балабуха
ЗАБЫТЫЙ ВАРИАНТ
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Когда третий и последний из реакторов «Коннора» был катапультирован и взорвался в полусотне километров от места посадки, оставив в песке спекшийся в стекло кратер, до поверхности планеты оставалось чуть больше двух километров. Теперь тормозить можно было лишь аварийным бороводородным двигателем, но, для того чтобы тридцать секунд его работы при сложившейся ситуации дали ощутимый эффект, масса корабля была слишком велика. Бонк катапультировал двигательный отсек — это две тысячи тонн мертвого груза. Разноцветные кривые на экране вычислителя сблизились, но не слились: мало! Еще четыреста девяносто тонн. И это были два танка с питьевой водой. Бонк, не задумываясь, нажал клавишу катапульты. А затем — короткий, яростный, спасительный удар бороводородных двигателей. Еще. Еще. Еще…
Посадка оказалась не слишком мягкой. Крейсер тряхнуло, кресло обхватило Бойка, удержало, отпустило. Он потер рукой грудь, по которой разливалась тупая боль от ушиба.
Реакторная чума! Откуда-то приходит поток излучения, достаточно жесткого, чтобы свободно пронизать броню крейсера, и при этом достаточно активного, чтобы вывести из-под контроля реакцию синтеза тяжелых хроноквантов в корабельных реакторах… Бонк никогда не верил в нее. На Звездном Флоте о ней ходили легенды, но ни разу ему не довелось встретить человека, который бы столкнулся с реакторной чумой сам. Где-то, кто-то, когда-то… Что ж, значит, он будет первым.
Бонк утопил в подлокотник клавишу селектора.
— Всем. Говорит шеф-пилот. Командирам техчастей представить доклады по форме «С». Членов совета прошу явиться в рубку. Конец.
Принимать доклады было обязанностью Болла, первого астрогатора, сидевшего в кресле справа, и Бонк прислушивался к ним вполуха, глядя на раздражающе мертвый пульт, где единственным отрадным для глаза оставался сектор управления и контроля комплекса жизнеобеспечения. Этот, кажется, почти не пострадал.
Бонк мысленно проверял себя: в момент катастрофы он действовал, почти не размышляя, с автоматизмом, выработанным долгими годами полетов. Конечно, впоследствии комиссия Совета Астрогации может решить, что был и другой выход, но сейчас он этого другого выхода не видел. Все правильно. Если бы только не вода. Вода… Безусловно, не катапультируй он танки, сейчас «Коннор» грудой металла и пластика лежал бы на поверхности планеты. Однако оставшейся воды даже при нормах расхода, предельно урезанных, хватит на неделю, а помощь к ним придет в лучшем случае через полгода. К тому времени все они успеют превратиться в высохшие, мумифицированные трупы, как экипаж «Дануты» на Сэнде… Бонк провел ладонью по лицу, как бы стирая эту картину… Правда, «Дануту» Бонк разыскал только год спустя. За полгода, может быть, мумифицироваться они и не успеют…
Если бы танки вскрыло взрывом, если бы вода в них стала из-за этого таинственного излучения зараженной, если бы… Если бы только не сам он катапультировал их! Впрочем, надо не казниться, а искать выход, ибо у них есть по крайней мере неделя, что совсем не так уж мало.
Кое в чем им даже повезло. Как явствовало из докладов, комплекс жизнеобеспечения практически не пострадал, на замену поврежденных блоков уйдет от силы несколько часов; станция аутспайс-связи тоже требует лишь незначительного ремонта, а значит, в ближайшие дни удастся связаться с Базой на Рионе-III и вызвать помощь; хотя пищевые синтезаторы вышли из строя полностью, продовольственного НЗ хватит по меньшей мере на год. Но… энергоустановки погибли, а последние мегаджоули из запасников полностью израсходуются за один сеанс связи с Базой. Так что в их распоряжении лишь крохи, заключенные в автономной энергосети, да силовые установки вездеходов, геологических танков и остального машинного парка экспедиции. И это надо беречь: даже если кто-то находится к ним ближе Базы, все равно два-три месяца ожидания гарантированы.
«Корабельный совет» — понятие довольно условное. Тем более на крейсере Дальней Разведки. В него входят шеф-пилот, первый астрогатор, бортинженер, координатор экспедиции и руководители исследовательских групп — всего человек десять — двенадцать. И все, что происходит на совете, транслируется по общей сети.
Когда Болл коротко изложил сводку, составленную по собранным докладам, несколько минут все молчали. Первым заговорил Граве, координатор:
— Можем ли мы запустить орбитальные зонды, Толя?
Бонк покачал головой: аккумуляторы зондов заряжались непосредственно перед запуском. То, что Виктор, с которым Бонк летел уже в третий раз, задал такой вопрос, само по себе говорило немало…
— Ясно, — кивнул Граве. — Значит, в нашем распоряжении лишь зона около восьмисот километров в диаметре, доступная вездеходам… Я не уверен, что в ней найдется вода.
В этом никто не был уверен. Ведь они находились на НИС-237-II, как она значится в каталогах Базы, или на Песчанке, как ее называют в обиходе. Песчанка — планета аномальная, потому их и направили сюда. Открыла ее экспедиция «Актеона» тридцать лет назад. По размерам Песчанка не уступает Земле, у нее примерно земная атмосфера, которой можно дышать, даже не опасаясь инфекции, — вся планета словно стерилизована. Солнце этой системы, НИС-237, значительно крупнее и ярче земного. Воздух раскален, и горячие сухие ветры носятся над поверхностью Песчанки, вполне заслужившей это имя, потому что вся ее поверхность — сплошная пустыня: барханы, редкие суглинистые такыры, и снова песок — красный, белый, желтый, черный, песок крупный, мелкий, пылевидный…
Бонк вопросительно посмотрел на Лойковского, главного геолога экспедиции.
— Раз зонд-разведка отпадает, остается только забросить робот-сеть. Но когда мы нащупаем ею воду, нельзя сказать. Тем более что при нашем энергетическом голоде сеть будет довольно редкой: по крайней мере две трети киберов придется держать в резерве, чтоб постепенно заменять ими разрядившиеся.
— А если собрать для них солнечные батареи? — спросил Шрамм, бортинженер «Коннора».
— А потянут?
— Посчитать надо. Думаю, что при здешнем уровне инсоляции — да.
— Но и при этом неизвестно, когда мы найдем воду. Это если априорно решить, что она вообще здесь есть. Ведь вода — соединение довольно редкое.
— Синтезировать ее, пожалуй, проще, чем найти, — сказал кто-то, Бонк не понял, кто именно.
— О синтезе надо забыть. Где мы возьмем для него энергию? — В его голосе прозвучало скрытое раздражение. Оно и понятно: впервые он оказался в ситуации, когда «Коннор», самый мощный и надежный из кораблей, которыми он командовал и которыми располагала База в этом секторе, стал совершенно беспомощным; впервые он на практике узнал, что такое энергетический голод, когда самые простые и естественные решения заранее неосуществимы, потому что требуют затрат энергии, затрат по обычным мерам ничтожных, но сейчас непомерных…
— …а искать… — это снова Лойковский. — Даже если мы выпустим первую серию разведчиков, а тем временем займемся переоснащением остальных, начать можно будет не сразу. Нужно еще перепрограммировать их на локальную задачу — поиск воды, что снизит итоговые сроки, но само по себе требует времени.
— Сколько? — спросил Бонк.
— Дня три. Не меньше. Самое же главное — пройдет немало времени, прежде чем в памяти разведчиков накопится достаточно материала для обобщений, которые в дальнейшем позволят им отличать перспективные в принципе районы от заведомо бесперспективных. А до тех пор они будут ползать по координатной сетке, брать пробы на каждом узле и…
Все достаточно хорошо представляли стандартную процедуру геологоразведки робот-сетью. Точность и исчерпывающая детальность достигались в ней ценой потери времени, что в обычных условиях вполне допустимо.
— Стоп! — Бонк поднял руку. Лойковский смолк. Граве вопросительно поднял брови, Перигор и Зуйко переглянулись, Шрамм замер, запустив пальцы в шевелюру. — Мне кажется, нужно сменить сам метод нашего мышления. Сейчас мы зашли в тупик, ибо все возможно, но требует времени и энергии, а ни того, ни другого в нашем распоряжении нет. Можно найти еще десяток абстрактных решений, которые опять же будут упираться в проблему энергии, времени или того и другого вместе. Мы привыкли делать все с размахом, мы — в этом я уверен, потому что нахожусь в таком же положении, — даже сейчас представляем себе энергетический голод чисто умозрительно. А воды у нас, между прочим, на неделю…
— Оборотный цикл! — Шрамм резко поднял голову. Все обернулись к нему.
— А вы знаете, как он организуется, Юра? — спросил Бонк. — На кораблях его не делают уже лет триста, и разрабатывать схему придется заново. Через неделю же у нас не будет запаса воды, позволяющего оборотному циклу функционировать… Но подумать об этом стоит. Будем считать это направлением номер один.
— Воздушные колодцы, — подал голос Храмов, атмосферник. — Пленочные лабиринты, конденсирующие влагу.
— Производительность? — поинтересовался Граве.
— При здешней влажности и небольшом суточном перепаде температур — порядка 0,015 грамма в сутки на квадратный метр.
— А пленка? — спросил кто-то, и Бонк снова не понял кто.
— Что-нибудь придумаем, — ответил Граве.
Бонк встал.
— Кто еще?
Молчание.
— Тогда разойдемся. — Бонк взглянул на часы. — Сейчас всем, кроме вахты, спать. Если у кого-то появится идея, сразу же соберемся снова. И главное, старайтесь исходить не из того, что у нас было, а из того, что у нас осталось, что есть сейчас.
— У нас есть наши знания, — сказал Болл. — И бывший «Коннор» есть…
— Это уже кое-что, — закончил Бонк.
Бонка разбудил дверной сигнал. Он встал, включил свет. Вместо привычного яркого люминатора под потолком слабенько зажелтел плафончик аварийной сети.
— Да, — сказал Бонк. — Войдите.
Вошел Юра Тулин, геофизик с Земли, для которого эта экспедиция была первой; он недавно кончил Планетологическую Академию и полгода назад попал на Рион-III.
Бонк предложил ему сесть. Хотелось пить: не столько от жажды, вероятно, сколько от сознания, что надо экономить. Это раздражало. Бонк облизнул сухие губы.
— Что у вас, Юра?
— Есть у меня одна идея, Анатолий Сергеевич…
— Какая?
— …только я не хочу, чтобы об этом узнали раньше времени. Вполне возможно, что воды здесь нет вовсе; могу не справиться и я. Лучше о моем эксперименте пока не говорить.
— Можно, если нужно, — сказал Бонк. — Но что вы предлагаете?
— Я не предлагаю. Пока я прошу. Дайте мне вездеход (двухместный, он наиболее экономичен), провизию и воду дней на пять, лучше на неделю. Автономности вездехода на это время хватит. Я знаю, что по инструкции одного отпускать нельзя, но… по-моему, это случай крайний, инструкцией не предусмотренный.
— Инструкцией предусмотрены все случаи, Юра. Но что вы задумали?
— До смешного простое, — Тулин прошелся по каюте. — Я понимаю, поверить в это трудно, но попытаться надо, это все-таки шанс… Впрочем, судите сами, Анатолий Сергеевич…
Когда Тулин смолк, Бонк уже знал, что согласится на его предложение; как бы неубедительно все это ни звучало, но в их положении нужно использовать каждый шанс, даже такой ненадежный. Он встал.
— Хорошо. С вами пойдет Болл — одного я вас не пущу.
Тулин кивнул.
— Когда вы хотите отправиться?
— Сейчас, — ответил Тулин. И Бонку понравился его тон — деловой и спокойный.
При виде корабля Бонка всегда наполняло чувство человеческого могущества, создавшего эту громадину, чтобы затем… Но затем была катастрофа, и могучая готическая башня «Коннора», какая-то недомерочная после катапультирования двигателей, производила теперь впечатление жалкое и гнетущее. Маленький двухместный вездеход медленно съехал по грузовому пандусу, лихо развернулся, промчался по песку, поднимая за собой пыльные усы, словно катер, идущий на редане, снова повернул (это Болл пробовал машину) и наконец медленно взобрался на вершину бархана, где стоял Бонк.
За пределами голубого конуса, бросаемого прожектором над шлюз-камерой, была чернота, в которой терялась граница между черными песками и черным, малозвездным небом. Люди стояли как раз на грани света и тьмы.
— Ну, добро, — сказал Бонк. — Очень хочу верить, что у вас получится, Юра (ему действительно очень этого хотелось). Связь через каждые шесть часов по корабельному. — Последнее относилось уже к Боллу. Тот кивнул. Тулин улыбнулся и подмигнул командиру. Затем отступил к машине. В светлом обтягивающем костюме из холодящей крептотитовой ткани тонкая фигура его казалась какой-то воздушной, словно на этом месте просто уплотнился голубоватый свет прожектора.
Чмокнули, закрываясь, дверцы, машина тронулась, рывком набрала ход и мгновенно исчезла; вздымающийся за ней пыльный хвост поглощал неяркий свет рубиновых кормовых огоньков.
Бонк вернулся к кораблю. Даже ночью здесь было жарко, очень жарко, потому что песок отдавал накопленное за день тепло, а ровный и довольно сильный ветер, песчинками скрипевший на зубах, не приносил даже подобия прохлады.
— Что ты задумал, Юра?
— Увидишь, — Тулин колдовал над картой, полученной на основе аэроснимков «Актеона» тридцатилетней давности. — Вот, — он протянул карту Боллу. Тот посмотрел: по ровному желтому полю змеилась сложная спираль. — Это наш маршрут.
— А дальше что?
— Увидишь. — Боллу показалось, что Тулин словно стесняется чего-то. Он замолчал.
— Стой, — сказал Тулин примерно через час. — Начнем здесь. — Он открыл дверцу, и в машину хлынул жаркий сухой воздух. Болла сразу бросило в пот. Он смотрел, как Тулин, раскрыв длинный цилиндрический футляр разрядника, извлек оттуда тонкую и гибкую ветку длиной около метра и толщиной чуть больше сантиметра у комля.
— Ага, — сказал Тулин, отвечая на вопросительный взгляд Болла. — В парке срезал. — Он имел в виду корабельный парк. — Перед самым отъездом. Да ничего, отрастет…
Болл растерянно кивнул. Тулин шагнул наружу. Потом вдруг остановился, скинул ботинки и бросил их в машину.
— Так, пожалуй, будет лучше. Чище контакт.
— С ума сошел! — ахнул Болл.
— Ничего, — улыбнулся тот, — в академии мы по углям бегали, было дело. Не беспокойся.
…Тулин шел впереди, шел медленно, держа в вытянутых руках свой ореховый прутик. А сзади так же медленно, выдерживая дистанцию в сотню метров, полз вездеход.
Вставало и садилась солнце — день здесь был значительно короче земного. Через каждые шесть часов Болл вызывал корабль. Бонк принимал доклад, потом рассказывал о новостях. Велин связался с Базой, и спасатель к ним идет с Тенджаба-ХП, так что его можно ожидать месяца через четыре. Воздушные колодцы дали первые литры воды, однако их производительности явно не хватит — подспорье, но не больше того. А вот оборотный цикл Шрамму пока еще не удалось наладить. «А как там Тулин?» — «Нормально». На этом сеанс кончался. И Болл снова вел машину, следя за тонкой фигуркой, в светлом костюме кажущейся обнаженной. Изредка Тулин останавливался, и тогда Болл догонял его. Они наскоро перекусывали, запивая еду несколькими скупыми глотками подсоленной воды. С каждым разом ее оставалось все меньше…
Боллу, сидящему в машине с кондиционированным воздухом, было мучительно стыдно перед Тулиным, шедшим босиком по раскаленной пустыне. Ветер насек ему песком лицо; потемневшая, потрескавшаяся и ссохшаяся кожа поросла жесткой, темной щетиной. Они находились в маршруте уже четверо суток. Голова у Бота была тяжелой, как это всегда бывает, когда несколько ночей заглушаешь потребность в сне таблетками тониака. Он сунул руку в нагрудный карман, чтобы достать очередную таблетку, как вдруг увидел, что Тулин упал на песок. Рука опустилась сама, рывок — машина буквально одним прыжком преодолела разделявшие их полсотни метров и замерла. Болл выскочил наружу. «Тепловой удар, — решил он еще по дороге. — Доигрались…»
Тулин был в сознании. Он лежал на песке, и его била крупная дрожь. Рука со вздувшимися, затвердевшими буграми мышц все еще сжимала ореховый прут. А из глаз… — Болл не поверил себе, он не мог даже представить такого, — из глаз текли крупные слезы.
— Все, — чуть слышно прошептал Тулин. — Вызови Бонка, Роб. Нужна буровая. Вода глубоко, но есть. Вызови Бонка, Роб…
Какую-то секунду Болл колебался. Потом поднял Тулина и на руках отнес в машину, уложил на заднем сиденье. Пока он вызывал корабль, Тулин уснул, разметавшись и приоткрыв рот.
— Юре плохо, — сказал Болл, услышав голос Бонка. — На тепловой удар не похоже, но плохо. Бредит. Уверен, что нашел воду. И просит вас немедленно прислать буровую…
— Дайте пеленг, — приказал Бонк. — И ждите. — Он отключился.
Караван пришел через шесть часов: геотанк с буровой установкой, тягач, буксировавший волокуши с цистерной, в которой Болл узнал резервуар с разведбота, и вездеход — большая двенадцатиместная машина, откуда первыми выскочили Бонк и Лео Стайн, корабельный врач. Потом Болл уже ничего не помнил: он уснул.
Его не разбудили ни скрежет буровой установки, ни рев двигателей, ни вой пронесшейся над ними, к счастью короткой, песчаной бури… Его разбудил запах. Запах воды. Воды, фонтаном бившей из скважины, воды, невероятным, фантастическим, многометровым грохочущим цветком взметнувшейся над пустыней…
Управляемый автомедонтом вездеход шел зигзагами, лавируя между барханами и лишь на такырах выходя на прямую. Удлинение пути избавляло пассажиров от изнуряющей качки, когда приходилось пересекать песчаные гряды. По временам Болл бросал взгляд на экран заднего обзора — туда, где тащился тягач с резервуаром на буксире. На том жe он поймал и остальных. В салоне было тихо: Бонк разговаривал с кораблем. Но вот он произнес традиционное «конец» и убрал руку с панели телерада. Тотчас прерванный очередным сеансом связи разговор возобновился.
— В свое время я читал об этом, но, должен признаться, был уверен, что лозоискатели — столь же мифические персонажи, как всякие кикиморы и лешие. — Лойковский говорил негромко, опустив глаза на камешек, который вертел в пальцах.
— Естественно, — откликнулся Тулин, — и я не верил. Пока однажды, еще в академии, одному из нас в Центральном Информарии Земляндии не попались на глаза отчеты группы голландских ученых, которые в XX веке по специальному заданию Организации Объединенных Наций изучали способ лозоискания. Правда, они только подтвердили, что отдельные люди способны обнаруживать таким образом различные ископаемые, но никакой объясняющей эту способность версии выдвинуть не смогли. А потом, с развитием техники геологоразведки, интерес к лозоисканию иссяк сам собой. Ну, мы заинтересовались. Собрали группу, сами поэкспериментировали.
— И…? — Лойковский вскинул глаза на геофизика.
— Мы пробовали работать с ореховой ветвью, с ивовой, с вращающейся металлической рамкой и с обыкновенной пружиной. У одних — получалось, у других — нет. И лучше всего — с веткой, предпочтительно ореховой.
— Ну, это объяснимо, — подал голос Стайн. — Живое дерево обладает биоэлектрическим потенциалом, взаимодействующим с потенциалом человека. Но чем такое объяснение поможет?
— Вероятно, поможет, — сказал Граве. — Но пока вы, Юра, говорили только о технике эксперимента. А теория? Какие-нибудь гипотезы у вашей группы возникли?
— Как же иначе? Правда, это относится не столько к геологии, сколько к биологии…
— Подробнее, Юра, — попросил Стайн.
— В широком смысле — это один из аспектов взаимоотношений человека со средой, которую он воспринимает, я бы сказал, очень выборочно: видим мы в узком диапазоне от инфракрасного до ультрафиолета, слышим от инфра- до ультразвука и так далее. Конечно, все эти недостатки мы восполняем техникой — ноктовизорами, радарами, сонарами и иже с ними. Только не слишком ли мы ими увлеклись? Человек намного сложнее, богаче возможностями, чем нам порой кажется. Так мы считаем в порядке вещей, что настоящим поэтом может быть один на миллион, потому что для этого нужен талант, гений, вдохновение, а геологоразведка — дело обыденное. Оно требует лишь знаний и умения обращайся с техникой. Так ли? Пожалуй, нет. И лозоискатели — лучшее тому подтверждение. Это еще один, пока неизвестный нам, канал связи человека со средой. И, как и поэтический дар, это умение свойственно не всем. Я вижу два пути: развивать его у всех или же построить прибор, которым сможет пользоваться каждый.
— Что, безусловно, удобнее, — заметил Лойковский.
— И вероятнее всего, так и будет. — Бонк говорил медленно и раздумчиво. — Вероятнее всего. Потому что, будь у нас прибор, мы сделали бы еще один, еще десять и нашли бы воду гораздо быстрее. С прибором смог бы работать после некоторой тренировки даже я. А ведь вас, Юра, могло среди нас и не оказаться… Так что проблему эту мы обязательно поставим перед Исследовательским отделом, как только вернемся на Базу.
— Тем более что решение ее — решение будущего Песчанки, — добавил Лойковский.
— А может быть, и больше, — Болл впервые вмешался в разговор. — Есть слишком много знаний, которые мы утратили, увлекшись техникой. Лозоискание — частность. Вспомните: проблему анабиоза помогла решить древняя йога… Но и это частность. А за ними — новая наука. Хомотехнология, что ли?…
— Сдается мне, этой идеей заинтересуется не только Совет Базы, но и Совет Миров, — протянул Граве. — Это здорово задумано, Роберт… С размахом.
Спасатель прибыл на сто девятнадцатые сутки. Его огромное тело медленно, беззвучно и странно легко опустилось на песок в полукилометре от «Коннора». Бонк смотрел на громаду этого живого корабля, и где-то там, внутри, поднималось ликующее чувство от сознания мощи человечества, сумевшего построить, поднять в космос и перебросить через десятки парсеков эту махину в сотни тысяч тонн…
Но на фоне корабля Бонк почему-то все время видел совсем другое — тоненькую человеческую фигурку с ореховым прутиком в вытянутых руках, медленно бредущую через раскаленную пустыню.
Об авторе
БАЛАБУХА АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Родился в 1947 году в Ленинграде. По образованию топограф, работает инженером-проектировщиком в проектно-конструкторском бюро в Ленинграде. Автор ряда статей и рецензий в периодической печати на темы научной фантастики. Им опубликовано также свыше десяти фантастических рассказов в различных сборниках и альманахах. В нашем ежегоднике выступает второй раз. В настоящее время работает над научно-фантастической повестью и новыми рассказами.
Лен Кошевой
ИГЛА МЭСОНА
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Боноски присел к столику Черока и огляделся. Народу в клубе было немного, лишь в дальнем углу зала шумела группа подвыпивших парней. За окном в густеющих сумерках пылали рекламы, на крыше «Космик тревел» по корпусу новейшей ракеты мчались неоновые буквы.
— Зачем и куда мы полетим? — вслух гадал Боноски, глядя на светящийся корпус ракеты. — К Плутону или дальше?
Черок пожал плечами. Ему очень не хотелось участвовать в этом рейсе. Он чувствовал: боссы затевают какую-то опасную игру, и ставкой в ней будут не только мезолеты, но и жизни экипажей. Но как выйти из этой игры? Отказаться — значит угодить в тюрьму: контракт подписан на шесть лет, деньги за рейс получены вперед и отправлены старикам.
— Есть зацепка, — словно читая его мысли, заметил Боноски. — Электронная схема Иглы просчитывает координаты на миллисекунду медленнее, чем нужно. Я проверял.
— Ты не ошибаешься?
— Цезиевый хронометр не ошибается в отличие от людей.
— Зацепка слабая, — разочарованно произнес Черок. — Все зависит, конечно, от того, как далеко мы уйдем от Солнца. Но я этого не знаю. Программа маршрута будет вручена только на Ио. За час до старта! Да хоть и раньше — что толку? Программа — это голые цифры, по ним ничего не поймешь.
Боноски рассеянно жевал в зубах спичку.
— Но раз так, ты внимательно следи за Иглой, — сказал Черок.
— О'кей, — без энтузиазма кивнул Боноски. Он был кибернетиком мезолета, которым командовал Черок.
…Они вышли из клуба и в полном молчании дошли до оживленного перекрестка. Тут Черок сказал:
— Пожалуй, наведаюсь к Дэвису. Может, удастся уговорить. А ты?
— Забегу к приятелю.
— Ну, пока.
Провожая взглядом рослую фигуру Черока, Боноски не заметил, как к нему подошел незнакомый человек.
— Привет, Боноски! — услышал он хрипловатый голос.
Кибернетик обернулся, удивленно спросил:
— Откуда вы меня знаете?
— Я работаю у Сэндиджа, надеюсь, слышали о нем?
Кибернетик молча кивнул, пытаясь поймать ускользающий взгляд незнакомца. Сэндидж был главой могущественной корпорации, конкурентом Дэвиса. Знал Боноски и то, что оба гиганта бизнеса ведут борьбу за монополию в транспортном обслуживании Солнечной системы.
— Так вот… — продолжал человек Сэндиджа. — Хотите заработать?
— О чем вы? — Боноски быстро осмотрелся. Вдали топтались два здоровенных парня. У него защемило сердце.
— За код нейтрино-маршрута Сэндидж заплатит полтораста тысяч монет, — выпалил незнакомец.
Изумленный Боноски сделал шаг назад. «Провокация? — лихорадочно соображал он. — Не поддаваться ни в коем случае».
— Думаете, игра не стоит свеч? — усмехнулся незнакомец.
— Хм, а что это за штука, нейтрино-маршрут?
— Ничего-то он не знает, бедняга… Ну ладно, скажу. Только это останется между нами. — Ускользающий взгляд наконец остановился на лице кибернетика, и Боноски увидел два маленьких, холодных зрачка.
— Знаете что! — с внезапным бешенством сказал Боноски. — Катитесь-ка вы от меня. Я вас не встречал, вы — меня. И я ничего не слышал, поняли?
Незнакомец рассмеялся:
— Так и есть. За провокатора приняли, да? Дурень вы, скажу я.
Боноски повернулся и шагнул в сторону, но почувствовал, как его плотно сжали с боков те двое парней и снова подтолкнули к собеседнику. «Влип здорово, — уныло подумал он. — Ничего не попишешь».
— Чего вы трусите? — зло прошипел человек. — Это мои ребята, не бойтесь.
— Ну ладно, — выдавил Боноски с отчаянием. — Выкладывайте, что там у вас.
— Давно бы так, — удовлетворенно сказал незнакомец. — Так вот, нейтрино-маршрут — это путь, по которому двинется ваш МРЗ-17. И Сэндидж хотел бы знать, что это за планета, как она называется, ее координаты. Именно оттуда три года назад «Космик тревел» якобы притащил нейтрино-материю.
— Первый раз слышу, — искренне удивился Боноски.
— Колоссальная штука, приятель! Один фунт этой материи дает столько же энергии, сколько все атомные реакторы страны за год.
— И все же я не знаю тайны кода, — упрямо сказал Боноски.
— Не имеет значения. У вас на руках будет электронная программа для следящей Иглы. И мы расшифруем ее — это уж наше дело. А вы станете богатым человеком. Ну, договорились?
Боноски задумался. Быть богатым, конечно, заманчиво. Но тут же его лицо вытянулось. А как же со стариком Чероком? Меньше всего хотел он подвести земляка и товарища детских лет. Ведь Черок помог ему устроиться в «Космик тревел», взял в экипаж своего мезолета. А желающих было хоть отбавляй.
Агент Сэндиджа проницательно глянул на Боноски:
— Думаете о секретной гвардии Дэвиса, а? Можете быть спокойны. Вас не зря выбрали. Мы кое-что соображаем. Для людей Дэвиса вы мелкая рыбешка. В корпорации служите без году неделя. Им и в голову не придет заподозрить вас. Ну, по рукам?
«Да, — подумал кибернетик, — меня крепко прижали к стенке. Не вырваться. Но разве плохо помочь одной акуле сожрать другую? И Дэвис и Сэндидж — два сапога пара. Вот только как быть с Чероком?…»
— Черт с вами! — выругался Боноски. — Говорите, что, где, когда?
Незнакомец облегченно вздохнул.
— О'кей. Встретимся завтра… — он назвал маленькую улицу на противоположном конце Дэвис-порта. — Еще раз напоминаю: не хитрить! Одно лишнее слово и… — агент покосился на своих парней, те злобно ухмыльнулись.
Агент сделал знак своим людям и исчез, словно растворился в воздухе.
…Подавленный Боноски медленно побрел по дороге в космопорт. Почти у самого входа ему встретился Черок. У того был мрачный вид.
— Ну, говорил с боссом? — спросил кибернетик.
Черок вяло махнул рукой.
— Дэвис и слушать не стал. «Твоей работой я доволен, Черок, но все же ты болван. Плетешь ерунду о какой-то миллисекунде. А кто будет платить за задержку рейса?» — вот что ответил он.
— Форменный ублюдок, — пробормотал кибернетик. Ему так хотелось, чтобы рейс вообще отменили. Черок внимательно глянул на него.
— А что с тобой? Почему похоронный вид?
— Да так, ничего особенного, — избегая его взгляда, промямлил кибернетик.
Возвращаясь к себе, Черок подумал о том, что Боноски что-то скрывает. Парень был явно не в своей тарелке. Потом его мысли обратились к предстоящему рейсу. Ничего определенного о цели экспедиции Дэвис так и не сказал. Полет по программе, код которой неизвестен. Хорошенькое дельце! Но ничего не поделаешь. До отлета экипажа на Ио — шестой спутник Юпитера — оставалось меньше суток. Все инструкции получены… А что, если плюнуть на контракт? Старики обеспечены, им-то ничего не грозит… Удрать куда-нибудь в Южную Америку, в сельву, или в нейтральный регион Полинезии? Черок давно устал от рискованных полетов и гнетущей опеки невидимой гвардии Дэвиса. Проклятая клетка бытия!.. Что придумать?… И вдруг его осенило. А что, если удрать на мезолете на другую планету? Вот только иметь бы несколько единомышленников в экипаже. Но где они, эти люди? Разве открыться Боноски? Нет, рискованно. Хоть и земляк, а чужая душа — потемки. Главное препятствие, конечно, — невидимая гвардия Дэвиса. Попробуй, угадай, кто из мезолетчиков служит в ней. Известен лишь их шеф Гринвуд, лицо официальное. Но кто ему подчинен? Это самая важная тайна корпорации. Н-да, вокруг глухая стена. Черок вздохнул и яростно плюнул под ноги.
Черок и Боноски возвратились на Ио за три дня до старта. Вокруг МРЗ-17 бурлил водоворот людей и машин. Всех лихорадило, словно приближался день страшного суда. Черок едва не падал от усталости, проверяя бесчисленные узлы и механизмы корабля. Особенно тщательно осмотрел он Иглу Мэсона — сложнейшее астрофизическое электронное устройство. Прошел час, второй, а он все еще проверял Иглу. Наконец хозяйка секции Индола не выдержала и насмешливо спросила:
— Кажется, вы влюбились в Иглу?
Черок промолчал. Ему нравилась эта девушка с резкими, угловатыми манерами. Она была дочерью старого Мохора — ведущего космографа корпорации. Черок смутно слышал, что он ведет какие-то исследования в области Надпространства. Индола унаследовала от отца пристрастие к науке. Мохор поощрял ее увлечение: сам он уже не мог участвовать в космических экспедициях. Индола окончила Астрофизический институт, прошла все испытания, положенные космонавтам, и теперь продолжала изыскания отца.
— Все в норме. И все же следите за прибором, — сказал Черок и направился к выходу из отсека.
— Вы забыли прибавить «пожалуйста»! — крикнула ему вслед девушка.
А Боноски мучила мысль о проклятом нейтрино-коде. Рано или поздно все откроется и Чероку, когда они вернутся на Землю, несдобровать: Дэвис не станет докапываться, что и почему. Черок просто испарится, исчезнет. Может, открыться командиру корабля, рассказать обо всем? Нет, опасно. Кибернетик невольно поежился, вспомнив угрозу агента…
Потом чертыхнулся и защелкал тумблерами, торовато пробегая глазами строчки инструкции, переданной людьми Сэндиджа. Вскоре он целиком погрузился в труднейшую работу — надо было так подобрать схему монтажа дешифрующих элементов, чтобы разгадать программу маршрута.
…Подготовка к рейсу закончилась, и Черок решил с полчаса отдохнуть. Медленно обойдя свой мезолет, он присел на ступеньку трапа и стал бездумно созерцать Юпитер. Его приливные силы давно затормозили вращение Ио, и спутник всегда смотрел на хозяина-гиганта одним и тем же полушарием. На фоне черного неба и ярких звезд Юпитер казался огромным светло-желтым фантомом — творением неведомых богов. Медленно плыли тени юпитеровых лун — темные пятна на сверкающем лике исполина. Потом Черок поглядел на негреющий медный кружок Солнца. Надежда на отмену рейса развеялась, как и мечта о побеге на райские атоллы. Здесь, на Ио, околачивается целая армия агентов корпорации. Наготове патрульные ракеты. Да и Гринвуд не спускает глаз с членов экипажа. Впрочем, и среди них есть церберы Дэвиса.
Услышав сигналы таймера, Черок неохотно поднялся и пошел к диспетчерской башне уточнять детали старта. А через несколько минут тонко зазвенели автоматы, задраивая входные люки корабля. Мезолетчики разбежались по отсекам и палубам. Черок прошагал в рубку. Там уже был штурман Альвар, внимательно смотревший на обзорный экран. Черок сел в кресло пилота, взял кристаллофон и продиктовал роботу-летописцу: «Стартовал с Ио в шестнадцать ноль-ноль. На борту тридцать восемь человек». Альвар слишком угодливо, как показалось Чероку, подал ему микрофон селектора. «Может, и он агент Гринвуда? Дьявол их разберет, маскируются отлично», — подумал Черок. У Альвара было невыразительное лицо и острые, колючие глаза.
Заработал главный фокус, и в рубку ворвался мощный гул. В бешеном роении нуклонов в инверторе родилось мезонное излучение — источник движения корабля. МРЗ-17 окутался призрачными вихрями и, убыстряя ход, пополз в зенит. Словно огромная пылающая стрела, мезолет вонзался в черную тьму, усыпанную светлячками немигающих звезд.
Припав к иллюминатору, Боноски следил, как поворачивается громадный Юпитер, на глазах сплющиваясь и уменьшаясь. Из транса его вывел сердитый оклик:
— Оглох, что ли? На, держи программу для Иглы. На траверзе Нептуна заложишь в блок.
Боноски молча взял тугой ролик.
— Опять не в духе? — поинтересовался Черок. — У тебя что, животик болит?
— Нет, все о'кей.
По знаку кибернетика оператор Аравак, худой, жилистый парень лет двадцати двух, вставил конец ленты в головку. Компьютер звякнул, глотая нейтрино-программу. И в смежном отсеке, где работала Индола, мягко запел автомат Иглы. От нее теперь зависело многое. Долгие годы, пока мезолет будет добираться до неведомой планеты Икс, Игла должна безошибочно определять координаты Солнца. На табло заструились кривые, показывая полярный угол луча светила в каждый данный момент времени и в начале пути. Вся хитрость метода заключалась в том, чтобы Игла Мэсона ни на миг не теряла из виду Солнце.
Боноски вполуха слушал пение Иглы и думал об ошибке, которая накапливается в недрах компьютера. С трудом прогнав эту мысль, он, пользуясь отсутствием Аравака, взялся за кропотливую дешифровку кода. Увлекшись, кибернетик не заметил, как протекли часы. МРЗ-17 пожирал расстояние, щелкали Относительные Часы, сообщая, что час времени теперь эквивалентен земным суткам. И Боноски впервые поразился бессмысленности всего происходящего: для чего они все тут? Куда и зачем летят?
— Ты что там копаешься? Кто разрешил? — вдруг загремел за его спиной голос разъяренного Аравака.
Боноски вздрогнул от неожиданности. Сердце заколотилось, лоб покрылся испариной. Но он тут же взял себя в руки и неспешно захлопнул панель автомата.
— Чего расшумелся? Разве я не главный кибернетик и не вправе делать то, что считаю нужным?
Но Аравак не собирался уступать своих позиций. Видно, он твердо знал инструкции.
— Как хочешь, но я обязан доложить Чероку.
— Давай-ка сядем, — процедил Боноски сквозь зубы. — И поговорим.
Он взял Аравака под локоть и подвел к столику. Левой рукой нажал скрытый замок. Из потайного шкафчика выдвинулась бутылка «Астрона» — тонизирующего препарата. Несмотря на строгий запрет, кибернетику удалось пронести в корабль целых две бутылки. При виде «Астро» оператор оживился, нетерпеливо облизал губы.
— Не застукают? — спросил он опасливо.
— Исключено, — успокоил его Боноски, но дверь секции запер.
Аравак выпил полный стакан и блаженно закрыл глаза.
— Ну, что там у тебя? — сказал он совсем другим тоном. Боноски решил брать быка за рога и рассказал о задании Сэндиджа.
— Если поможешь, пятая часть твоя, — закончил он.
— Не так плохо, — глубокомысленно изрек Аравак. Но потом его обуял страх. — Нет, нет, опасно! Тут увольнением не отделаешься.
Он многозначительно провел рукой по горлу.
— Не трусь. Никто никогда не узнает, как и почему был расшифрован код. Ты ведь будешь молчать? Я тоже.
Боноски еще подлил «Астро». В конце концов Аравак сдался.
— Будь по-твоему, согласен… на четвертую часть.
— Идет! — сказал Боноски, мысленно посылая непредвиденного пайщика ко всем чертям.
…Мезолет все дальше уходил от Солнечной системы. Все шло нормально, и Боноски успокоился. «Обойдется, пожалуй», — думал он, глядя на замысловатую геодету, прочертившую карту неба. То был расшифрованный курс к цели. И кибернетику стало ясно, что МРЗ-17 летит к Объекту Два-Зет, загадочному образованию, о котором было известно лишь одно: космологи предполагали, что в районе Объекта находится зона Надпространства. Расчеты Мохора подтверждали это математически.
Позади остались парсеки пути, и Солнце, выглядевшее теперь крошечным, устойчиво держалось в фокусе Иглы. Однажды Черок все-таки вспомнил о миллисекунде и зашел к Боноски.
— Ну, как с отсчетом координат?
— Все в порядке, — сказал Боноски.
Черок пожевал толстыми губами:
— Хорошо, если так.
Когда командир корабля ушел, Боноски, томимый неясной тревогой, поспешил в отсек Индолы. Девушка сидела у тубуса телескопа.
— Пришел помочь? Очень кстати, — кивнула она на груду фотолент и магнитных записей.
Боноски отрицательно качнул головой.
— Меланхолия заела? — язвительно улыбнулась Индола. — Ну, тогда проваливай! Да лучше следи за компьютером. Солнце на долю секунды сползает с перекрестия Иглы. Что бы это значило?
Боноски замер, у него перехватило дыхание.
— Вот как? — выдавил он.
В секцию вошел Черок и протянул Индоле бланк с какими-то расчетами.
— Проверь, пожалуйста, уравнение реактора. Что-то он закапризничал… — и замолчал, увидев ее побледневшее лицо. — Что с вами?
Индола указывала на Иглу, в фокус которой только что смотрела, и никак не могла вытолкнуть из горла застрявшие там слова:
— Я не виж… не вижу Солнца…
— Что?! — Черок схватил ее за руку.
— Я не вижу Солнца! Не вижу.
Черок резко обернулся.
— Где Солнце? — спросил он у Боноски. — Почему оно исчезло?
Кибернетика сковал тупой, омерзительный страх. Словно кролик на удава, смотрел он на пилота.
Невесть как в отсеке оказался Аравак.
— Это он сделал, кэп! — рыдающим шепотом сказал оператор. — Он!.. А я покрыл. Убейте меня! — И мешком сполз на пол.
Боноски и сам теперь понимал, что, пытаясь расшифровать нейтринный код, он чем-то нарушил ювелирную точность работы Иглы.
Пронзительно выли сирены тревоги. Недоумевающие мезолетчики выскакивали из кают и мчались к рубке.
— Что случилось!
— Неужели ЧП?… Кто подал сигнал?
Грохоча магнитными ботинками, по коридору бежал Альвар.
— В чем дело? — раздраженно окликнул его Гринвуд. Он только что встал, его сонная физиономия выражала обиду: в кои-то веки человек решил выспаться после бдений у пульта. — Что там выдумывает Черок?
— Не знаю, — бросил штурман на ходу. — Видел лишь, как Черок тащил в рубку Боноски. Возможно…
Не дослушав, Гринвуд тяжело потрусил в рубку управления.
Опираясь подбородком на скрещенные руки, Черок уставился в иллюминатор поверх головы понуро сидевшего на полу Боноски. Игла потеряла Солнце! Чем больше Черок думал об этом, тем безнадежнее казалось положение. Собственно, что такое Солнце? Всего лишь рядовая галактическая звезда, она ничем не выделяется среди миллионов подобных светил. По теории вероятности его можно искать — и не найти — сотни веков. В то же время он чувствовал нечто похожее на радость. Конец рабству! Он, Черок, обрел свободу. Мечта о побеге сбылась парадоксальным образом. Да, он свободен! И может вести мезолет, куда хочет. Например, к планете, где есть биосфера земного типа. А там можно начать новую жизнь.
В рубку входили встревоженные мезолетчики. Когда собрались все, Черок коротко поведал о случившемся.
Гнетущее молчание длилось, казалось, вечность. Потом рослый парень, наладчик мезосистем Антер, с искаженным лицом бросился на кибернетика. Но Черок успел прикрыть Боноски своим телом.
— Почему вы защищаете его, кэп? — прорычал Антер.
«Что-то раньше я не замечал его воинственности, — подумал Черок. — Был тихоней. Уж не из гвардии ли Дэвиса?»
А Гринвуд, шеф «невидимых», утратил свой загадочно-грозный вид и превратился в обыкновенного растерянного толстяка. Он беззвучно шевелил губами, пытаясь что-то сказать, его плечи безвольно обвисли. Но и все остальные были подавлены не меньше: мезолет, затерявшийся в космосе, подобен пылинке, внутри которой еще тлеет огонек разума, но скоро и он погаснет.
Не совладав с нервами, попытался выброситься в пространство техник Дадли. Он уже открыл внутреннюю камеру катапульты, но его вытащил оттуда врач Гольд.
Черок понял: если не разрядить атмосферу, люди выйдут из-под контроля. Он схватил сигнальный пистолет — и шипящая белая ракета пронеслась над головами. Отразившись от купола рубки, она рассыпалась цветными огнями. И это помогло. Мезолетчики воззрились на Черока, ожидая, что он скажет.
— Как поступить с ним? — спокойно спросил Черок и, кивнул на Боноски.
— Выбросить его ко всем чертям! — визгливо произнес Гринвуд.
Его поддержали человек восемь. Черок заметил, как они группируются вокруг шефа. «А, вот когда вы проявились, друзья», — подумал он. И постарался запомнить лица агентов Дэвиса.
— Зачем нам терять ценного специалиста? — обратился командир корабля к Гринвуду. — Он пригодится. Мы найдем другую планету вместо Земли.
— И вы это серьезно? — прозвучал насмешливый голос Индолы. Все это время она молча наблюдала за происходящим.
— Вполне. — Черок медленно повернулся в ее сторону.
— Ваша идея не годится. Шансов отыскать планету земного типа у нас практически нет… Но я знаю, как найти Солнце. И сделаю это при одном условии…
Все с надеждой посмотрели на Индолу, сразу осознав, что если кто и может сотворить чудо, то это только их астрофизик.
— При условии, — повторила Индола, — если все опять будут беспрекословно подчиняться нашему командиру Чероку.
— Зачем это вам? — непроизвольно вырвалось у Гринвуда.
— Я люблю его.
Черок на минуту растерялся, но, взглянув на Индолу, он понял, что девушка не шутит.
— Каким образом вы приведете нас к Земле? — только и смог спросить он чуть охрипшим голосом.
— Мне помогут старые добрые звезды, Черок. Мы совсем забыли благородное искусство предков. А ведь они умели — без приборов — находить верный путь в океанах.
— Все это абстрактно, — заметил Черок. — А если конкретнее?
— Я направлю корабль по координатам, привязанным к Альтаиру, Проциону и какой-нибудь яркой цефеиде, маяку Вселенной. Затем, когда приблизимся, возьмусь за спектры. По спектру отыщу Солнце.
— Как будто логично. Она права, — неожиданно поддержал Индолу шеф «невидимых». Его лунообразная физиономия снова обрела уверенность.
— За дело, Черок! — крикнул здоровяк Птил, смахивавший на гориллу, и Черок успел перехватить косой взгляд, которым он обменялся с Гринвудом.
— Я знаю, когда и что делать, — сухо отрезал Черок и медленно обвел взглядом всех членов экипажа.
Люди неохотно разбрелись по своим местам. Постепенно наладился прежний ритм корабельной жизни.
Электронные автоматы рассчитали новый курс, заданный Индолой, и МРЗ-17 обрел поле тяготения. Медленно вращалась небесная сфера, проявляя какие-то странные, неясные Чероку грани. Все ярче разгорался на экранах Объект Два-Зет — и вдруг без всякого перехода превратился в багрово пылающий диск. «Черт побери, почему так быстро? Мы словно проглотили несколько парсеков. Или врут приборы?…» — соображал Черок. Но автоматы были в порядке.
Потом мезолет стал выделывать запутанные эволюции. Черок терялся в догадках. И вот на экраны неожиданно выскочил бледно-зеленый эллипсоид Объекта Два-Зет, поразительно изменивший цвет. Некоторое время Черок завороженно следил, как на Релятивистском проекторе причудливо меняются трехмерные проекции мезолета на Пространство, и не мог ничего понять.
С обычной насмешливой улыбкой Индола поманила кибернетика:
— Перестаньте хандрить! Рассчитайте удаление до цефеиды.
Боноски молча кивнул.
— Восемьдесят девять световых лет, — сообщил он вскоре.
— Не близко, — нахмурилась Индола. — Но выбирать не приходится.
Боноски скривил губы: сознание вины продолжало угнетать его. Видимо, понимая его состояние, Индола заговорила наставительным тоном:
— Если вы помните, Солнце при взгляде из просторов Вселенной представляется висящим в созвездии Девы. Но сейчас в том направлении не менее тысячи звезд. Какое из них Солнце, покажет спектрограмма. И матрица сравнения.
— Анализ сотен и тысяч спектров!? Да тут не хватит жизни!
— Ничего. Компьютер нас выручит, — успокоительно сказала она.
Боноски недоверчиво пожал плечами, а Индола продолжала:
— Вспомните полинезийцев. Перед ними был величайший из океанов — Пацифика. И вместо приборов — глаз да зарубки на рулевом весле. И еще неподвижные звезды неба. А древние мореходы всегда находили путь к цели.
Боноски неопределенно усмехнулся, но девушка продолжала бодрым тоном:
— Мы часто недооцениваем себя. Не менее искусными мореходами были и древние колхи Фазиса. За тысячу лет до нашей эры они имели географические карты, как свидетельствует в своей «Аргонавтике» Аполлоний Родосский.
Индола добилась своего: Боноски слегка оживился.
— «По морю легенд и солнечной юности, морю странствователей и поэтов плывет белой чайкой корабль „Арго“», — запинаясь, процитировал он. — Помню со школьной скамьи. А еще ирландскую сагу…
— О том, как Майль-Дуйн заблудился в Море Мрака? — подхватила Индола. И тихо пропела слова саги: «Но вот Майль-Дуйн видел морскую птицу, похожую на тех, что водятся в Ирландии. „Следите за ней!“ — сказал он. Кельты поплыли вслед за птицей».
Груды спектрограмм все росли и росли. Не замечая усталости, Индола вычисляла матрицы сравнения. Порой даже засыпала под монотонный гул компьютера и, с трудом разомкнув веки, с недоумением смотрела на ворох магнитных лент, пока опять не возвращалась к действительности… Но вот машина выбросила очередную тысячу анализов, Индола припала к окошку классификатора Мэсона и чуть не вскрикнула от радости: светило типа Ж-2! Неужели Солнце? Но расчет, проделанный Боноски, развеял надежду: нейтринный спектр звезды не совпал с солнечным эталоном.
…И еще много дней выл компьютер. Индола и Боноски работали молча, уже не вспоминая древних легенд и саг. Как-то взглянув на экран Иглы, кибернетик раскрыл рот от изумления. На экран откуда-то снизу медленно вкатился крохотный рогатый диск.
— Сату-у-рн! — шепотом сказал Боноски.
Через полчаса Индола уже сидела в рубке Черока.
— Так это правда? Действительно отыскали? — недоверчиво спрашивал он.
— Все верно, Черок. Нейтринная матрица совпала. Да и такие кольца, как у Сатурна, дважды не встречаются, согласны?
— Невероятная удача, — сказал Черок, испытывая двойственное чувство.
Итак, опять на Землю. Все хорошо — и плохо. Снова в клетку гнусного бытия… И еще этот Боноски: за Иглу Мэсона не погладят по головке.
Словно читая его мысли, девушка сказала:
— Но ведь можно и не сажать мезолет в Дэвис-порту.
— Откуда вы… — почти испуганно начал Черок.
Вместо ответа Индола зажала ему рот длинными, гибкими пальцами.
— Глупый.
Черок похлопал глазами. Пальцы Индолы все еще лежали на его губах, и он не сказал бы, что это ему не нравятся.
— Ну и куда посадишь мезолет? — прильнув к нему, повторила Индола.
— Вы что, мысли читаете? Да, я хотел бы вырваться из лап корпорации. Хоть на Южный или Северный полюс.
— Так за чем дело стало?
— Вы хотите сказать… — голос его прервался.
— Я уже договорилась обо всем с Боноски и Араваком. Им ведь нечего терять: за Иглу не пощадят.
— Но с чего же начать?
Она приникла к уху Черока и долго что-то шептала.
…Черок оповестил по селектору:
— Проба двигателей торможения! Всем укрыться в каютах!
Потом непринужденно попросил Альвара:
— Я теперь не очень-то доверяю Боноски. Проследите лично за работой Иглы.
— Есть, кэп, — штурман встал и вышел из рубки, А Черок не спеша двинулся вдоль пульта, выключая то одни, то другие клавиши. Потом вошел в отсек Гринвуда и неожиданно схватил шефа «невидимых» за горло. Ловко вытащил из его кармана пистолет и только после этого отступил к двери.
— Что за шутки?! — разъярился Гринвуд.
— Слушайте внимательно, — холодно сказал Черок. — Все заперты в каютах. А шифр замков есть только у меня и у вас, ясно?
— Что вы задумали? — угрожающе спросил Гринвуд.
— Ваше дело слушать и выполнять. Сейчас я включу селектор, и вы по одному вызовете в отсек своих людей. Не вздумайте хитрить: я раскрыл их всех, знаю в лицо.
Тут в отсек вошли вооруженные Индола и Боноски.
— Аравак дежурит у Иглы, — сказала девушка. — А штурман в камере катапульты. Пусть отдохнет.
— Я стану у двери, — сказал Черок кибернетику. — А ты карауль Гринвуда. — Он придвинул тому селектор. — Итак, начнем?
…В дверях показался здоровяк Птил.
— Проходите, пожалуйста, — сказала Индола приветливо.
Птил сделал шаг, второй, еще не понимая, что означает напряженный взгляд Гринвуда. Но Черок, оказавшийся теперь позади Птила, стукнул его ребром ладони по шее.
— Прошу следующего, — без тени юмора приказал Черок. Спустя полчаса «невидимые», усыпленные наркотическими пулями, мирно похрапывали в отсеке запасных волноводов. Вскоре «уснул» и их шеф.
— Ну, что дальше? — спросил Черок.
Индола прикинула что-то в уме и ответила:
— Часов через пятьдесят войдем в зону станций слежения.
— И встретим суперракеты Дэвиса, — мрачно заметил Боноски.
— Ракеты я беру на себя, — сказал Черок. — А ты мне поможешь.
— О'кей, — буркнул кибернетик.
Почти не сбавляя скорости, что было немалым риском, Черок ввел мезолет в зону планет-гигантов. Щупальца локаторов лихорадочно обшаривали пространство, но — странное дело! — на экранах не плескались, как бывало, прямые и отраженные импульсы. Станции слежения будто испарились. Не видно было и суперракет.
— Что за чертовщина? — недоумевал Черок.
Между тем на обзорных экранах уже поплыли знакомые ландшафты Земли: Евразия, громадная чаша Тихого океана, вытянутые треугольники Нового Света. Холодно сияла ледяная шапка Антарктиды.
— Ничего не понимаю, — упавшим голосом сказала Индола. — Мы же на уровне стационарных орбит! Где земные спутники?
Черок пожал плечами и включил гасящие двигатели. Прошло некоторое время. Давно миновали красный шар Марса, и ни одна из его мощных станций не запросила позывных.
Черок все больше мрачнел. Проделав ряд маневров, он вывел мезолет на одну из экваториальных орбит.
— Я просто сбит с толку, — он с сомнением поглядел на Индолу.
Девушка до боли закусила губу, лоб прорезала глубокая морщина. Чувствовалось, что она напряженно размышляет.
— Куда подевались все спутники и станции? — опять начал Черок. — Или опять виновата Игла? Может, это и не Земля вовсе?
— Все гораздо печальнее! — тихо произнесла Индола. — Помнишь, как необъяснимо скоро появился эллипсоид Объекта Два-Зет?
Индола вдруг повернулась и бросилась к иллюминатору.
— Смотрите! — почти крикнула она. — Где остров Пасхи?
Черок прильнул к иллюминатору.
— Не вижу его. На его месте какой-то незнакомый массив суши.
— Это Восточная Пацифида!
Черок сжал ладонями виски:
— Еще минута, и я, наверное, рехнусь. Пацифида утонула в незапамятные времена… Что все это означает?
— Только то, что мы вернулись — в прошлое!!
— Что-что?! Неужели…
— Да, Черок. Наш корабль вернулся на Землю через Надпространство. — Индола медленно опустилась на пол. Ее глаза застыли.
— И все равно я ничего не понимаю, — Боноски с испугом переводил глаза с Индолы на Черока. — Какой-то бредовый парадокс.
— И реальность, и отражающая ее законы наука полны таких парадоксов, — ответила Индола усталым голосом. — Теперь я должна проанализировать магнитную запись того прибора, который старик Мохор конструировал всю свою жизнь. То-то он настойчиво предупреждал меня: «Будь осторожна! Следи, чтобы скорость мезолета не превысила запретной». Впрочем, я сейчас… — Гибким движением Индола поднялась и выбежала из рубки. А когда вернулась, за нею волочился толстый кабель.
— Вот, — сказала она, отдышавшись. — Присоедини теперь к экрану Релятивистских Часов. — Она подала Чероку конец кабеля. — Это выход установки Мохора, которую я испытывала.
Черок молча повиновался. Пока он присоединял кабель, Индола говорила, и в ее голосе слышались и бесконечная печаль, и гордость за отца:
— Мохор давно создал учение о Надпространстве. Но ни один физик мира не знал об этом. Старик хотел экспериментальных подтверждений. И вот мы их добыли… — она горько усмехнулась. — Правда, цена слишком велика. Да, так вот, Мохор рассчитал, что время в Надпространстве может течь совсем иным темпом и в ином направлении, нежели в трехмерном континууме Эвклида. Как именно? Для этого он и сконструировал Универсон — своего рода индикатор времени. Включай! — кивнула она Чероку.
…На экране возникла какая-то причудливая кривая.
— Ну конечно, — сказала Индола. — Геодета Надпространства, по которой мы вернулись к Солнцу. Я уже просмотрела видеозапись прибора. Выходит, мой старик, сам, может, не зная того, создал нечто вроде палеохронографа. Сейчас увидим ландшафты прошлого Земли.
Над кривой времени, прочертившей экран, поползли цифры записи, а под ними словно замедленные кадры киносъемки.
— Миллион лет до нашей эры, — пояснила Индола, сверившись с оригиналом — лентой магнитной записи, которую нервно мяла в пальцах.
…Два гигантских ледника двигались навстречу друг другу — один с Урала и Новой Земли, второй от Таймыра. Ледники сливались в одно сплошное ледяное поле, закрывавшее половину Западной Сибири. Чероку казалось, что он даже слышит, как ледник дробит и сглаживает горные породы. Края оледенения окаймляли исполинские валы из гравия, песка и глины. То была конечная морена. Все материки уже приняли современные очертания, но еще существовал сухопутный мост между Гренландией, Северной Америкой и Азией.
Видимо, в соответствии с перепадами скоростей мезолета по геодете медленно изменялся темп инверсии Времени, и на глазах у Черока, Индолы и Боноски одни палеогеографические картины наслаивались на другие. Они то отступали «вглубь», на миллионы лет назад, то резко возвращались в настоящее. И получалось так, что на фоне величественного явления генезиса Балтийского, Карского, Эгейского, Красного морей смутно проявлялись последние тысячелегия антропогена: завершалось формирование современного климата, животного и растительного мира. То вдруг казалось, что мезолет проносится над бесконечной зеленой прерией Северной Америки, какой она была пятьдесят тысяч лет назад. Там, где спустя пятьсот веков выросли Чикаго, Нью-Йорк, Бостон и Филадельфия, стояли дремучие леса, а в прерии паслись миллионные стада бизонов.
Индола попросила Черока чуть усилить темп «развертки» изображений. Геодета стала пульсировать, испуская вспышки света. Но таковы уж были законы в Надпространстве, что в записи этому ритму пульсаций ответило еще более причудливое наслаивание временных отрезков… Где-то в глубине экрана текли картины изменения климата: таяли льды Арктики, мелел Каспий. По всей Земле отступали ледники. Неуклонно повышался уровень Мирового океана… Потом стирались эти «кадры», и запись показывала куски далеких эпох. То это была Гренландия, покрытая рощами хлебных деревьев… То Британские острова в то время, когда там было царство жарких пустынь. То теплые древние моря у полярного круга, на берегах которых зеленели тропические джунгли.
Запись оборвалась на отметке около сорокового тысячелетия до нашей эры, что соответствовало тому моменту, когда мезолет достиг окрестностей Солнечной системы. «Где-то здесь он вынырнул из Надпространства, — подумала Индола. — Но где именно? Я дорого бы дала, чтобы знать эти координаты».
Черок устало опустился в кресло. На лице у него выступили красные пятна, руки дрожали. Что теперь делать?
— Надо приземляться, — сказала Индола. — Не вечно же нам крутиться на орбите!
— Да, конечно, — вздохнул Черок. — Придется садиться. Но прежде…
Он не договорил и протянул руку к цифровому коду на пульте. Шифрованными импульсами открыл те каюты, владельцам которых доверял.
— Зайдите в рубку! — говорил он по селектору одни и те же фразы. — Важное известие.
Среди пришедших оказались Альвар и Гольд, Аравак, техник Дадли. Задумчиво глядя на них, Черок сказал:
— Извините, ребята. Я продержал вас взаперти… Так было необходимо. — Он рассказал о Гринвуде и его «невидимых». — Пусть пока подремлют. А мы выберем место для посадки и будущего жилья.
— Не понимаю, — холодно сказал Альвар. — Разве Дэвис-порт закрыт для нас? И о каком жилье вы говорите, кэп?
— Я еще не сообщил самое главное… — Черок встал, подошел к мезолетчикам вплотную. — Беда, ребята. Хотя Индола выполнила обещание и привела корабль к Земле, но… — он резко выбросил руку в сторону главного экрана: — Да смотрите же внимательней! Видите? Да, там Африка, здесь Америка… Средиземное море. Все верно, это Земля. Но мы попали в эпоху мастодонтов. В сороковое тысячелетие до нашей эры!
Выпучив глаза, люди смотрели на него с недоумением. Они будто онемели.
— А вы не ошибаетесь? — наконец выдавил Альвар. — Похоже на бред или шутку. — После пребывания в камере катапульты, куда его заточили без объяснений, он весь как-то сжался, в голове у него царил хаос.
— Я-то могу ошибаться. Но не хронограмма, — возразил Черок. Индола молча включила экран развертки палеохронографа.
— Вот доказательство! — воскликнула она. — Кто-нибудь видит Берингов пролив?… Нет его. Есть перешеек между Азией и Аляской. Когда он существовал, знает каждый из вас.
Люди растерянно переглянулись. Кое-кто ринулся к иллюминаторам, не доверяя экрану. Да, Берингов перешеек, поросший лесом.
— А теперь поговорим о людях Гринвуда, — сказал Черок, обращаясь к мезолетчикам. — Пока они подремлют, мы перенесем их в разведывательную мини-ракету и оставим на круговой орбите. Никуда они не денутся — всегда мы будем видеть их в зените над тем местом, где обоснуемся. А придет время — приземлим мини-ракету радиокомандой. Думаю, ознакомившись с положением, они станут покладистее… Кто не согласен со мной? — Черок многозначительно глянул на часы.
Мезолетчики пожали плечами. Все они много лет знали своего командира, любили его по-своему и уважали.
Индола безучастно следила, как на обзорном экране постепенно уменьшается силуэт мини-ракеты. И девушку охватила тоска. Что же произошло? Да, это Земля, родная планета. Но они умерли для своей эпохи, которая лежит где-то в будущем, за хребтами тысячелетий. А на Земле бродят лишь орды первобытных существ. Для них мезолетчики все равно что инопланетяне.
Тут она вспомнила о Мохоре, и ее сердце преисполнилось восхищения. Подумать только!.. Ее старик сумел придумать поистине волшебный прибор — этот «палеохронограф». Сколько еще записей она не прочитала, а там наверняка запечатлены поразительные вещи.
Индола откинула свисавшую на бровь прядь волос и искоса взглянула на Черока, который сидел в своем кресле и внимательно изучал показания Навигатора.
…Долго и тщательно примеривался он, куда бы посадить мезолет. Внизу раскинулось море зеленых джунглей. Блеснула лазурная гладь Карибского моря. «Здесь где-нибудь, — подумал Черок. — Например, к югу от Рио-Гранде».
…Вокруг корабля, замершего на большой поляне, лежала непроходимая сельва. Тропический лес был напоен влагой. На каждом листе сверкали крупные капли. Мощные стволы деревьев. Неподвижный воздух, насыщенный густыми, незнакомыми запахами. Аромат разогретой почвы. В тишине доисторического леса мнилось движение великих сил. Но чистое, незадымленное небо навевало чувство покоя. Жарко горело в вышине ослепительное солнце. И Черок подумал, что оно такое же, как и в том будущем, из которого они прибыли. Впрочем, это была тривиальная мысль.
Большинство мезолетчиков топтались у трапа, не решаясь отойти от корабля. Лишь Гольд, Черок и Индола направились было к холму на южной стороне поляны. Вдруг из чащи выскочил невиданный зверь. Его бронзовая шкура, казалось, искрилась в лучах солнца. Чем-то он напоминал гигантскую пуму. Горящие глаза животного уставились на раскаленную еще громаду мезолета, возносившуюся выше лиловых гор, видневшихся за сельвой. Зверь повел носом, недовольно фыркнул, и его гибкое тело исчезло в зарослях.
— Вы, Индола, как-то сказали, что надо будет выбросить все наше оружие. Пожалуй, этого нельзя делать, — пробормотал Гольд.
— Верно, — кивнул Черок.
Но думал он о другом. Хорошо, допустим, здесь будет основная база. Они соорудят бронированные жилища с замкнутым экологическим циклом. А что дальше? Не могут же люди Гринвуда вечно болтаться на орбите! Как отнесутся они к возвращению на первобытную Землю?… Единственный выход — всем жить в мире. Только так можно противостоять первозданной мощи природы.
Обитают ли в этих лесах первобытные люди? Да нет, вряд ли. Людей пока нет на всем Американском континенте. Монголоидные племена Азии еще только начали свое движение к Берингову перешейку. Сколько сотен или тысяч лет они будут идти к берегам Карибского моря?
Пилот обменялся взглядом с Боноски. На лице кибернетика застыла угрюмая покорность судьбе. «Земляк, товарищ детства, — думал Черок. — Это ты натворил. Наверное, бичуешь себя? Все оказалось напрасным. Зло, разлитое в мире, где живут дэвисы и сэндиджы, осталось там. А здесь надо мыслить и действовать совсем по-иному».
К Чероку неслышно приблизилась Индола. Он увидел ее серые глаза, и все вокруг посветлело. Он видел, что девушка радуется концу пути, просто впитывает земное тепло и свет, запахи сельвы, шум далекого моря.
— Тебя гнетут мысли о прошлом? — спросила она с нежностью.
— О будущем, — уточнил Черок и положил руки на ее плечи.
— Стоит ли думать о том, что все равно скрыто от глаз. Мы не в силах что-либо изменить. Надо лишь понять друг друга. — Она запрокинула голову, чтобы взглянуть на темную точку мини-ракеты, висящую в голубой бездне неба. — У нас есть ради чего жить, милый! Старик Мохор подарил нам прибор. Нет, только подумай: в записях палеохронографа запечатлены истинные картины лика Земли в разные эпохи. И они, эти записи, должны нами храниться. Мы будем передавать их из поколения в поколение, дополняя собственными записями, наблюдениями. Я уж знаю, чем займусь до конца своих дней.
— Любопытно, — улыбнулся Черок. — Воспитанием будущих детей?
— Это само собой. Я мечтаю составить подробную палеогеографическую карту планеты. В ней будет все: ритмы климата и колебания равновесия водных масс Земли, смена типов ландшафтов от докембрия до антропогена, фазы образования «средиземных морей» планеты — Карибского и романского Средиземного, Мексиканского залива и австрало-азиатских морей! Связь эпох горообразования с оледенениями и с эрами расцвета или угасания флоры и фауны…
— Хватит, — ужаснулся полушутя Черок.
— Достоинства моей карты неоспоримы — это сама действительность! Люди будущего, откуда мы явились, увидят ее. Должны увидеть!
— Я хотел бы верить тоже, — серьезно сказал Черок.
Наступал прохладный вечер. В темнеющем небе возник бледный серп луны, и все стало знакомым, привычным. И тут Черок с пронзительной ясностью осознал: он на Земле! Она дала жизнь всем людям. И ради ее будущего стоит жить.
Об авторе
КОШЕВОЙ ЛЕН АНДРЕЕВИЧ. Родился в 1924 году в Армавире. Участник Великой Отечественной войны. Окончил филологический факультет Ростовского государственного университета. Работал в центральной и местной печати, в том числе долгое время в «Литературной газете». Член Союза журналистов СССР, старший редактор Центрального телевидения. Активно сотрудничает в ряде московских газет и журналов, главным образом в области теории и истории искусств, публикует обзорные рецензии, литературные корреспонденции и газетные репортажи. В жанре научной фантастики выступает впервые. В настоящее время работает над небольшой повестью.