Она проснулась внезапно, словно ее разбудили. Но кто мог ее разбудить? Во всей громадной стране не было человека, который осмелился бы потревожить ее покой. Ведь она была земной богиней, точно так же, как земным богом был ее муж, великий и могущественный правитель Египта фараон Тутанхамон.

Ее разбудили солнечные лучи. Они пробрались меж зеленых ветвей мандрагоры, осветили красочные росписи стен и величественные скульптуры царских покоев.

Когда они заиграли на спинке золотого ложа, нежный и теплый луч коснулся сомкнутых ресниц юной красавицы.

Она открыла глаза, прислушалась к мелодичному журчанию воды, с легким шумом падающей в каменный бассейн, посмотрела на свежие лотосы, раскинувшие свои розовые венчики в голубой фаянсовой вазе, и вдруг взор ее остановился на великолепном кресле, сверкающем позолотой в лучах утреннего солнца.

Это кресло оказалось здесь совсем неожиданно, хотя она давно ждала его и много раз справлялась, скоро ли закончит свою работу художник. Она вскочила, сунула ноги в легкие, из тонкой позолоченной кожи сандалии, подбежала к креслу и радостно рассмеялась.

Все, о чем она просила, было сделано даже лучше и красивей. Она опустилась на ковер из шкур молоденьких леопардов и, сидя на корточках, стала рассматривать кожаную спинку кресла, украшенную золотым тиснением и цветной инкрустацией.

– Поистине он маг и волшебник! – воскликнула она, касаясь пальцами изображения. – Как он сумел это сделать? Как запомнил наши лица? Он сделал их так, словно каждый из нас глядится в серебряное зеркало!

Изображение на спинке кресла казалось ей живой картиной, сонной по волшебству. Она с восхищением рассматривала ее, продолжая размышлять:

«Когда мой великий, мой всесильный господин, мой божественный фараон увидит это кресло, в глазах его появится смешинка. Он возьмет в свои руки мои ладони, прижмет их к груди и скажет: „О госпожа моего сердца! Ты так добра и так умна… Если бы ты умела читать мои мысли, ты не смогла бы придумать более великолепного подарка. Я отлично помню тот день, когда меня покинул тяжкий недуг и ты пришла ко мне с драгоценным бальзамом. Это был счастливейший день моей жизни. Как хорошо, что ты запечатлела его на этом кресле!“

Она поднялась, подбежала к открытой террасе и, протянув руки к зеленым ветвям, воскликнула:

– Какое веселое, какое радостное сегодня утро! Может быть, этому помогло священное дерево мандрагоры? Жрица говорит, что оно способствует исполнению замыслов, – как не поверить?

Она снова стала рассматривать кресло.

Поразительно!

Художник так верно изобразил ее рядом с царственным мужем в тот памятный день.

Прекрасный, как само солнце, Тутанхамон сидел на своем троне в царском одеянии, а она смазывала ему плечо чудодейственным бальзамом, привезенным из страны Пунт.

Она видела сейчас доброе и благородное лицо своего господина. Оно показалось ей восхитительным именно потому, что было совсем таким, как в ту пору, после болезни, немного печальным, но приветливым и ласковым.

Лицо его не было здесь таким серьезным и суровым, каким оно бывало в те дни, когда он принимал иноземных послов и полководцев своей великой страны. Здесь он был таким, каким она видела своего господина только наедине. И как это было приятно сейчас! Как хорошо, что художник изобразил ее в праздничном наряде из легкой, прозрачной ткани, с ожерельем из драгоценных камней, в головном уборе царицы.

Вначале он нарисовал все это на листке папируса, показал ей, и, когда ей понравилось, он сказал, что перенесет все это на спинку кресла. Художник работал втайне от великого господина, и теперь она удивит фараона этим дорогим и редким подарком. Сейчас она позовет своих слуг и прикажет отнести это кресло в покои фараона. Как хорошо, что оно уже сделано!

За высокой резной дверью служанки и невольницы чутко прислушивались к звукам, доносящимся из священных покоев царицы. Великая госпожа сделала лишь один хлопок. Мгновенно распахнулись двери, и у ног ее распростерлись черные, желтые, белые рабыни. Каждая находила на ковре след крошечной сандалии и, целуя его, долго еще стояла, склонившись, пока госпожа не дала знать, что можно подняться.

Старая Тии, глава всех церемоний во дворце царицы, низко склонилась перед великой госпожой, но тут же гордо вскинула свою когда-то красивую голову, услышав желание царицы остаться одной.

– Как я могу покинуть тебя, моя божественная госпожа? – сказала Тии, целуя кончик сандалии своей повелительницы. – Я буду сопровождать тебя повсюду…

– Нет! – возразила царица. – Со мной останется только Черный Лотос. Мне никто больше не нужен. Пусть уйдут носители опахала, пусть оставят меня хранительницы одежды и драгоценностей, и ты, почтенная Тии, оставь меня. Сегодня не будет церемоний в моем дворце. Я уйду к моему великому господину.

Старая Тии попятилась к дверям, вытесняя из покоев царицы пеструю толпу прислужниц. У ног великой госпожи осталась лишь одна невольница. Молодая, стройная женщина в желтом легком покрывале и в самом деле походила на редкий экзотический цветок. И хотя на всем свете не было черных лотосов, это имя удивительно подходило ей. Она распростерлась у ног великой госпожи и, протянув царице свои тонкие смуглые руки, благодарила за высочайшее доверие. Они подошли к прохладному бассейну, где уже были приготовлена разные умащения и свертки мягкого белого полотна.

Пока госпожа плескалась в благовонной воде, пока Черный Лотос умащала ее бальзамом, они вели неторопливый разговор.

– Тебе понравилось золотое кресло, Черный Лотос? – спросила госпожа. – Ты успела его рассмотреть?

– Я видела его много раз, великая госпожа, повелительница всех земель. Ведь художник, сделавший это кресло, – мой муж.

– Твой муж? И ты утаила это от своей госпожи? – рассмеялась царица. Она была в добром настроении и нисколько не рассердилась на свою невольницу. Однако госпожа не могла сдержаться, чтобы не укорить невольницу: – Почему же ты не сказала мне о том, что у тебя есть муж, да еще такой искусный художник? И как случилось, что свободный египтянин женился на рабыне?

Черный Лотос была занята делом – она готовила притирания для божественной госпожи – и не могла пасть ниц, как полагалось рабыне, которая отважится отвечать своей повелительнице. Она низко опустила голову и тихо ответила:

– Великая госпожа, солнечный луч земли Фиванской, это случилось до того, как я попала во дворец. Меня привез в Фивы Анху. Он купил меня у воинов, когда нас гнали по знойным пескам пустыни, не давая ни капли воды, без горсти бобов. Он долго смотрел на меня, словно читал мои мысли в глазах, потом подошел к начальнику стражи и сказал: «Я покупаю эту женщину из страны Куш. Вот тебе драгоценные подвески, кольца и браслеты, и еще ты получишь большой сосуд доброго вина из Мемфиса. Это вино из подвалов верховного жреца храма Птаха». Как только начальник отряда услыхал про винные подвалы верховного жреца Мемфиса, так схватил драгоценности и тут же своим ножом отрезал веревку, которая связывала меня с моими спутницами, невольницами из страны Куш.

– Вот как? – удивилась царица. – Расскажи поскорее, как ты попала во дворец и кто тебя купил для моих покоев.

– Великая госпожа, все, что ты узнаешь сейчас, известно только мне и Анху. Однако я не могу скрыть от тебя истину. Прости меня, бедную невольницу…

– Говори же дальше, – торопила увлеченная рассказом царица.

– Судьба Анху примечательна, великая госпожа. Юношей он покинул богатый дом своего отца, верховного жреца храма Птаха в Мемфисе. Отеп хотел сделать его жрецом и учил великой премудрости, а юный Анху бежал в Ахетатон, чтобы научиться искусству художника и ваятеля. Он пошел к лучшему из лучших художников Ахетатона. Ты помнишь его. Это он увековечил прекрасный облик твоей матери Нефертити. Его руками сделаны статуи мудрого Эхнатона.

– Возможно ли это? Он ученик Тутмееа? Как ты обрадовала меня, Черный Лотос! Словно я вернулась в свое счастливое детство и снова вижу наш дворец и прекрасную Нефертити. Поистине красивей нет женщины на свете!

Царица бросилась к креслу и, глядя на него, словно перенеслась к светлым годам, когда она играла со своими сестрами и когда ее нежно ласкала мать с таким удивительным лицом и мягкими, благоуханными руками. Анхесенпаамон вдруг вспомнился синий головной убор матери и струящиеся по тонкой шее две красные ленты, обведенные белой линией. Она вспомнила золотую повязку с самоцветами и прикрепленный спереди золотой урей – фигурку священной кобры, защитницы царей и богов от злых сил.

Что с тобой, великая госпожа? – спросила невольница, когда увидела слезы на глазах царицы. – Я сказала тебе что-то печальное?

Это хорошая печаль, – ответила царица. – Я вспомнила своих любимых. Мне стало и горько и сладко на сердце. Говори же, что было дальше, Черный Лотос.

– Анху пробыл в Ахетатоне три года, и, когда все покинули дворец великого Эхнатона и Тутмес исчез неведомо куда, Анху вернулся к отцу и снова стал учиться наукам, подвластным только жрецам. Отец простил его. Как не простить единственного сына!

– Верховный жрец Мемфиса отпустил сына в Фивы?…

Черный Лотос прочла недоумение на прекрасном лице царицы.

Она поспешила ответить:

– Анху был послан отцом, чтобы закупить жертвенных животных для храма Птаха. Отец был рад, когда сын вернулся. Но Анху ничего не говорил о своем занятии художника. Он сказал, что захотел побывать в самых дальних номах, чтобы увидеть, как велика и прекрасна страна фараонов.

– Он не закупил жертвенных животных? – рассмеялась царица. – Я жалею верховного жреца храма Птаха.

– Ты права, великая госпожа. Он не успел закупить жертвенных животных. Он встретил меня, и великая богиня любви Хатор внушила ему, что он должен выкупить меня, но не для рабства, а для счастливой жизни. И когда мы прибыли в великие стовратые Фивы, мой добрый Анху повел меня на базар. Он хотел, чтобы я сменила рубище на прекрасное покрывало. Я никогда не забуду тот счастливый миг, когда мы вошли под навес ткача и Анху велел мне взять желтое покрывало. И когда я завернулась в него, оставив обнаженной лишь правую руку и правое плечо, когда я поправила волосы и заколола их блестящими украшениями, мой Анху воскликнул: «Ты прекрасна, Черный Лотос!» Потом он купил мне печеных рыб и сладких пирожков. Я еще не успела поесть, не успела насладиться своим счастьем, как вдруг к нам подошла старая толстая Тии, окруженная невольницами. Она подошла к Анху и сказала: «Эта женщина нужна мне для покоев великой госпожи, я покупаю ее. Сколько она стоит?»

Когда я услышала эти слова, сердце мое сжалось от тоски и печали. Я поняла, что счастье покидает меня. А ведь оно пришло ко мне в самый страшный час моей жизни. Но Анху сказал: «Все мы готовы служить великой царской жене. Моя рабыня будет при дворце нашей прекрасной госпожи, но мне непристойно брать за нее что-либо. Пусть она живет в моем доме и служит царице. А я буду придворным художником».

– Он остался в Фивах из-за тебя? А дальше что было?

– Анху не вернулся в Мемфис. Отец не знает о нем. Отныне он навсегда только художник. Он вспоминает иногда слова старого Тутмеса: «Искусство не знает предела». Разве может художник достигнуть вершины мастерства? Но он стремится достичь сияющих вершин мастерства. А дальше ты знаешь, моя великая госпожа. Я твоя рабыня, хоть и принадлежу Анху. В твоем дворце я рабыня, а в доме Анху мы равны. Все думают, что я рабыня, но я жена придворного художника. В недолгие часы досуга я вижу моего благородного Анху. Ведь любовь не вырвешь из сердца. А она забралась в наши сердца и согревает нас своими лучами подобно тому, как солнце согревает землю.

– Берегите ее! – воскликнула царица. – Это величайшее сокровище!

– Я берегу! – сказала совсем тихо Черный Лотос и опустилась к ногам госпожи, чтобы поцеловать кончик священной сандалии.

Мне нравится твоя печальная история, Черный Лотос. Но как попало сюда это кресло? Кто его принес и когда?

– Я осмелилась. Великая госпожа, мне помогли невольницы. Мы вошли на рассвете, чтобы поставить это кресло и обрадовать тебя. Я подумала, что это будет приятно моей повелительнице.

– Ты отважна, Черный Лотос! Если бы какой-либо стук разбудил меня, кто знает, что случилось бы с тобой. Ведь я могла крикнуть, и мигом сбежались бы слуги. Тебя могли бы заколоть… Но все обошлось, и ты жива. Я рада этому, Черный Лотос. Мне приятно видеть тебя. Ты красива и гибка. В твоих движениях столько грации! Не была ли ты танцовщицей? А может быть, ты из знатного рода? У дочери землепашца, которая собирает полбу, не могут быть такие тонкие руки. И лицо твое благородно.

– Я не решаюсь признаться, великая госпожа…

– Говори, я сгораю от любопытства. Уже год как я пользуюсь твоими услугами и, сама не знаю почему, оказываю тебе наибольшее доверие. Но мне и в голову не пришло узнать, откуда ты. Говори же…

– В своей прекрасной и богатой стране Куш я была принцессой, великая госпожа. Теперь я рабыня. Я стараюсь не думать о прошлом. Ведь его не вернешь.

– Черный Лотос – принцесса! Как я не подумала об этом! Бог Луны и мудрости Тот надоумил меня и обратил мой взор к тебе. В твоем облике есть что-то значительное, гордое и непреклонное. Вот что мне понравилось в тебе. А разве тебе плохо в моем дворце? Ты мне мила, Черный Лотос. Я и впредь буду доверять тебе больше, чем другим. Скажи Анху, что он получит награду за свой труд. Впрочем, не будем откладывать. Возьми вот это ожерелье, оно тяжелое, я не люблю его. А в нем много золота.

– Я боюсь, великая госпожа. Это царское ожерелье. Если увидит старая Тии, она отберет, а меня отправит на черную работу.

– Не говори глупостей. Старая Тии никогда не посмеет сделать мне наперекор. К тому же я задумала освободиться от ее услуг. Я не люблю верховного жреца Эйе и не люблю его жену Тии. Не бойся. Возьми ожерелье и скажи своему мужу, что он угодил мне. Я довольна и запомню его имя. Однако мне нет нужды запоминать его имя – ты всегда здесь. Отныне я буду говорить тебе обо всем, что задумаю сделать руками твоего мужа. Он сказал, что сделает хорошее кресло, и сделал его. Великий Тутанхамон имеет множество драгоценных кресел. У него есть тяжелый золотой трон. У него есть такие табуреты и подставки для головы, каких нет на всем белом свете. У него бесчисленное множество жезлов и посохов, сделанных умелыми руками, но такого кресла у него нет. Я думаю, что доставлю большое удовольствие своему божественному господину.

– И я так думала, великая госпожа, когда посоветовала Анху сделать эту работу. Он долго трудился. Дни и ночи он вытачивал эти кошачьи лапы на ножках, эти львиные головы и крылатых змей с коронами. Его помощники не могли ему угодить. Они трудились со всем усердием, а он все исправлял. Сколько раз работа была уже готова, а он ее отбрасывал и снова принимался за дело! Но трудней всего было сделать спинку. Поверь, великая госпожа, я видела, как у него руки дрожали от волнения. Однако я сразу сказала, что мне нравится изображение моей прекрасной госпожи. И разве это не так? Сколько красоты, сколько изящества в твоем прелестном юном стане! Ведь я немного старше тебя, моя великая госпожа, прости свою невольницу, я кое-что понимаю. Поверь мне, твой господин будет еще больше любить тебя, когда получит этот драгоценный подарок. А ты не пожалеешь о своей щедрости. Я знаю, сколько золота и драгоценного дерева ушло на этот подарок. Ты не скупилась, и великий бог Птах, покровитель искусства и ремесел, будет помогать тебе.

Когда госпожа была готова к выходу, Черный Лотос вызвала слуг. Им было приказано отнести кресло во дворец фараона.

Госпожа шла впереди, юная и прекрасная, в своем царственном наряде из такой тонкой и мягкой ткани, что весь ее стан уподобился легкому облаку. За ней шли слуги. Они несли кресло на деревянной подставке. И в тот час, когда великая госпожа приходила обычно к завтраку и когда фараон спрашивал свою любимую о том, как она спала и какие видела сны, – в тот час, задолго до того, когда царственного мужа осаждали жрецы и вельможи, она предстала перед ним сияющая и еще более счастливая, чем всегда.

– О, как это прекрасно! – воскликнул фараон. – Как ты смогла угадать мое желание, достойнейшая из всех дочерей Египта? Как ты придумала это, моя Анхесенпаамон? Это удивительно красиво!

Но на этот раз фараон не взял в свои руки ее тонкие, прозрачные ладони, такие хрупкие и нежные, что, казалось, они не выдержат пожатия руки. Он подошел к ней, бережно обнял за плечо и сказал совсем не то, что думала услышать Анхесенпаамон:

– Это не только прекрасно, моя любимая, это не только красиво и великолепно, это мудро!

Она была так рада, но не поняла и переспросила:

– Мудро?

– Именно так, моя сияющая, моя божественная Анхесенпаамон. Мудро потому, что таким образом ты увековечила нашу юность, утро нашей жизни. И, когда мы состаримся, нам будет особенно приятно видеть себя такими.

– О мой великий повелитель! – воскликнула она взволнованно. – Разве можно себе представить, что ты, мой прекрасный господин, сын Амона-Ра, и я, твоя любящая Анхесенпаамон, стоим вот так же, в этом священном месте, одряхлевшие, с седыми волосами и морщинистыми лицами?… Нет, нет, это ужасно! Для чего же мои невольницы изощряются в приготовлении всевозможных умащений и бальзамов? Не для того ли, чтобы сохранить нашу молодость и свежеть? – Она весело рассмеялась, а вслед за ней звонко и весело рассеялся Тутанхамон.

Они стояли рядом у прекрасного кресла и не слышали, как тихо, словно не дыша, вошел верховный жрец, тучный Эйе: визирь, носитель опахала по правую руку, главный из друзей. Он нередко позволял себе входить без предупреждения, пользуясь особым расположением юного фараона. Тутанхамон верил верховному жрецу. И хоть его нередко коробило при виде всегда хмурого и холодного лица Эйе, фараон старался думать о нем хорошо. Так много знал и умел Эйе, и так многое от него зависело. Став фараоном в двенадцать лет, Тутанхамон никогда ни на что не решался без верховного жреца. Просто невозможно было ссориться с ним, высказывать ему свое недовольство. Старый Эйе мудр и умен, зачем же он огорчает юного фараона? И на этот раз скрипучий голос Эйе словно погасил радость счастливой четы:

– Старость священна, моя юная госпожа. Счастлив тот, кто доживает до преклонных лет. И вы, дети великого Амона-Ра, проживете долгую жизнь. Но юность не вечна. Можно остаться навеки юным только при одном условии…

Тутанхамон вздрогнул, но сдержался и вежливо спросил:

– При каком условии, мой верховный жрец? Может быть, есть такие целебные травы, которые позволят нам с юной царицей оставаться молодыми и веселыми долгие годы?

– Нет таких целебных трав, великий и божественный Тутанхамон. Только ранняя смерть может навеки сохранить всю прелесть юности. Но стоит ли об этом говорить в такое приятное утро! Вы так молоды и прекрасны, впереди у вас так много счастливых дней! Они будут идти друг за другом бесконечно, неся с собой свет и радость. Но почему вы не улыбаетесь? Когда я вошел сюда, я слышал такой веселый, радостный смех, а теперь я не вижу улыбок. Тебе еще нет и восемнадцати лет, мой великий повелитель, стоит ли печалиться?

Анхесенпаамон почувствовала, как задрожала рука фараона и как она похолодела. Фараон так нежно держал ее руку в своей руке, а тут он словно потерял силы и отпустил ее руку. Лицо его побледнело, в глазах появилась печаль.

– Я сегодня нездоров, – сказал фараон. – Я не расположен к беседам. – Он взял под руку царицу и пошел в открытые двери.

– Не удивляйся, мой друг, мой великий повелитель, – сказала Анхесенпаамон, стараясь незаметно смахнуть слезинку. – Твой верховный жрец всегда так поступает. Мне кажется, что он просто не может видеть радость на лице человека, ему тут же хочется прибавить каплю яда. Он злой человек.

Говоря это, Анхесенпаамон вспомнила случай, происшедший еще в дни раннего детства. Она вспомнила вот такое же чудесное весеннее утро в Ахетатоне, столице фараона Эхнатона, увитую зеленью каменную террасу дворца, свою мать Нефертити, отца Эхнатона и сестер, которые с нетерпением ждали празднества. На площади перед дворцом было шумно и оживленно. Здесь играли музыканты, бросили фокусники и акробаты. И вдруг великий Эхнатон, ее благороднейший и добрейший отец, вздумал одарить простолюдинов подарками. Он велел принести ящичек с драгоценностями и стал бросать в толпу кольца, ожерелья, серьги и браслеты. Прекрасная Нефертити стала ему помогать и весело смеялась, когда брошенное ею золотое ожерелье поймала совсем юная и прелестная собой жрица. Анхесенпаамон с увлечением смотрела на эту забаву. Ее рассмешила драка между двумя почтенными писцами, которые вцепились в золотой браслет. И вдруг она увидела Эйе, который с мрачным видом подошел к юной жрице. Он что-то сказал ей, та заплакала, потом опустилась перед ним на колени и стала о чем-то просить, а он стоял безмолвный и мрачный с протянутой рукой. Потом из-за широкого пояса маленькой жрицы мелькнуло ожерелье и скрылось где-то в складках одежды старого Эйе. Тогда еще совсем юная Анхесенпаамон подумала: лишь на днях сам Эйе получил в награду от великого Эхнатона тяжелое золотое ожерелье, зачем же ему еще? Это было десять лет назад, но верховный жрец был уже толстым, лысым и злобным. «Может быть, он таким родился?» – подумала сейчас царица и спросила:

– Эйе любит тебя?

– Да, я не сомневаюсь в этом! Он был моим верным другом всегда. Он помогал мне во всем. Он настаивал на том, чтобы я вовремя покинул столицу, воздвигнутую великим Эхнатоном. Поистине твой отец был великим. Он был смелым и решительным. Он был бесстрашным. Я преклоняюсь перед его памятью, и тень его постоянно следует за мной, напоминая мне о его мужестве, мудрости и бесстрашии. Но Эйе знал, что готовится восстание, что жрецы могут поднять войско против меня, и я послушался его мудрого совета – я покинул дорогую мне столицу Ахетатон. Я никогда не говорил тебе о том, как печально мне все это. Как мне хотелось бы продолжить дело, начатое великим Эхнатоном! Но сегодня, когда меня огорчил Эйе, когда он испортил мне радостное утро, я сказал тебе об этом. Ты ведь долго ждала этого утра. Ты с любовью готовила подарок. Мы были веселы. Мы были счастливы. Зачем же он, старый мудрый жрец, напомнил нам о том, что мы смертны? Ах, зачем он это сделал!

– Он напоминает об этом постоянно, – сказала царица. – Он говорил об этом даже тогда, когда ты был болен и целиком зависел от искусства своих лекарей. Да пошлет им великий Птах здоровье и процветание! Их ремесло заслуживает наибольшего уважения. И все же он предан мне! – настаивал фараон. Позволь мне, мой повелитель, сказать тебе о том, что мучает меня постоянно.

– Говори, моя любимая. Ведь минуты нашего уединения недолги. Сейчас распахнутся двери, и я пойду во дворец приемов. Несносная толпа вельмож, жрецов и воинов окружит меня. Я устал от их лести и заискиваний. Мне хорошо только с тобой. Но правитель великой страны не может распоряжаться своим временем. Оно принадлежит кому угодно, но только не нам. Как это печально!

– Мой прекрасный господин, ведь ты сказал Эйе, что нездоров. Скажи об этом всем, и мы уйдем в наш тенистый сад, под зеленые ветви сикомор. Там расцвели белые душистые лилии, они так горделивы и нежны. Скажи, мой господин!

– Чудесно ты придумала все это! Сейчас скажу, и мы будем свободны до завтрашнего утра. Мы будем веселы, не правда ли? Как ты думаешь, Эйе не хотел нас огорчить, он просто так сказал это?

– Если хочешь знать правду, мой повелитель, Эйе ничего не делает случайно и необдуманно. Я давно уже не верю ему. Меня страшит его коварство. Я даже намерена отказаться от услуг его жены Тии. Я сказала ей, что хочу испытать верность одной невольницы и потому буду пока пользоваться ее услугами чаще, чем это было принято раньше. Я обещала Тии, что позову ее. Но я ее никогда не позову. Я буду просить тебя – защити свою любимую от дурных глаз.

– Но Эйе может рассердиться! Он всегда гордился тем, что женат на кормилице Нефертити. И вдруг ты отказываешься от услуг Тии. Это обидно для моего верховного жреца.

Слова царицы взволновали фараона. Тутанхамон знал, как самолюбив Эйе.

– Пусть сердится. Я приблизила к себе принцессу из страны Куш, Черный Лотос. Она так красива, так ловка и приятна мне, что я не в силах отказаться от ее услуг, хоть и знаю, что ее не любит старая Тии. Мне все надоели. Я готова выгнать из своих покоев носителей опахала, косметиков, хранительниц одежды и драгоценностей. Иной раз я сама надеваю свои сандалии, чтобы не видеть неугодных мне людей. Ты не сердишься, мой великий господин?

Анхесенпаамон сказала это с такой очаровательной улыбкой, с такой решительностью и отвагой в прекрасных миндалевидных глазах, что невозможно было укорить ее в чем-либо. Фараон улыбнулся и поцеловал ее в смуглую щеку.

Снова настало утро, снова великая госпожа хлопнула в ладоши, и на пороге царских покоев, где журчала вода в прохладном бассейне и благоухали белые лилии, появились слуги. И снова старая толстая Тии пожелала повсюду сопровождать свою юную и прекрасную госпожу, а великая госпожа снова приказала ей удалиться и оставила для услуг Черный Лотос. Старая Тии нисколько не скрывала своего негодования. И зачем только она повстречала ее в этом желтом покрывале? Зачем не купила, чтобы теперь сделать с ней все, что захочется? И как случилось, что она, мудрая Тии, кормилица царской жены Нефертити, не пользуется доверием юной царицы? Разве на ее, Тии, умном лице можно прочесть неприязнь? Почему юная царица так неприветлива и холодна? Все равно она, Тии, добьется своего, она будет главной и единственной наперсницей Анхесенпаамон. Она выгонит ничтожную рабыню из страны Куш. Пусть за нее заступается Анху. Пусть он даже падет к ногам великого фараона, все равно Эйе поможет сделать так, как хочет она, Тии. Не вовремя он сделал кресло и так угодил фараону. Да еще вернул драгоценности. Небывалое! Художник вернул золото и драгоценные камни, которые не пошли в дело. Так никто не поступает. Зачем он это сделал? Может быть, для того, чтобы его заметили?… Но как случилось, что жена верховного жреца Эйе, благородная и знатная Тии, так много думает о ничтожном художнике Анху, о рабыне из страны Куш? Кет, нет! Тысячу раз нет! Недостойно ей, Тии, думать об этих людях. Она сметет их одним взмахом руки. Она испепелит их одним взглядом горячих черных глаз. Однако как ей неприятна великая госпожа, дочь Эхнатона! В ней есть что-то от отца, который был так самонадеян, что пошел против всего жречества. О, зачем только Эйе помогал ему, зачем взял под свое покровительство юного фараона? В сущности, Тутанхамон ничто без Эйе. А юная царица делает наперекор своей верной Тии!

– Поистине свет перевернулся! – шептала посиневшими губами старая Тии.

Тии покинула дворец своей великой госпожи разгневанная. А Черный Лотос в это утро почувствовала себя почти что принцессой. Великая госпожа, как равной, рассказывала ей, как весело и беспечно провела она вчерашний день.

Пока. Черный Лотос умащала великую госпожу благовониями, пока она делала ей замысловатую прическу, госпожа рассказывала:

– Нам было так весело, так радостно в саду фараона! Я не помню, Черный Лотос, когда бы мой великий господин был так беспечен и доволен всем. Вначале мы чудесно позавтракали дичью и свежими фруктами. Затем пили молодое прохладное вино, ели жареный миндаль и ароматные сласти, доставленные вчера из страны хеттов. А потом я приказала своим музыкантам играть мои любимые песни, и юные танцовщицы услаждали нас своими замысловатыми танцами. Весь день мы наслаждались благоуханием цветов, пением птиц, музыкой и танцами. И весь день моему великому господину было так легко и прекрасно без старого, тучного Эйе. Право же, при виде его мне хочется кричать и топать ногами! Знаешь, Черный Лотос, я хочу отказаться от его услуг. Недостойно мне терпеть, делать вид, будто я почитаю его, считаю мудрым.

– О моя великая госпожа, мне так радостно слышать твои приятные речи и так горестно узнавать о том, что есть рядом с тобой люди, которые тебе неприятны!

– Я бы хотела показать Эйе свою неприязнь. Но как можно? Ведь он всемогущ и всесилен. Он главный советник великого фараона Тутанхамона. Без него ничего не решает ни один полководец, ни один жрец. Посуди сама, можно ли открыто признаться в своем недоверии столь сильному и всезнающему человеку? Он коварен, его надо бояться и почитать, иначе он отомстит так хитро, что никто во всем обширном царстве не поймет его злодейства.

Царица выглядела совсем печальной, когда говорила эти слова.

– Не показывай ему своей неприязни, моя великая госпожа.

Я желаю тебе добра!

Черный Лотос уже воздвигла замысловатое воздушное сооружение из длинных мягких, как шелк, волос своей повелительницы. Теперь она опустилась к ее ногам и, пользуясь величайшей милостью царицы, поцеловала подошву слегка приподнятой маленькой сандалии.

Фараон Тутанхамон в это утро также с удовольствием вспоминал приятный день, проведенный в обществе своей любимой Анхесенпаамон. То и дело приходили на память ее трогательные заботы и знаки внимания, которыми она всегда умела согреть сердце фараона. Даже носители опахала и многочисленные слуги, окружавшие его с того момента, когда он проснулся и протянул ногу к золоченой сандалии, – все они, надоевшие ему своими бесконечными заботами и чрезмерной услужливостью, не могли помешать любоваться чудесным креслом. Он сел так, чтобы поближе рассмотреть легкий и воздушный стан своей жены.

Все было бы хорошо, если бы не воспоминание о дурном разговоре с Эйе и мысли о том, что такой разговор может повториться.

«Почему Эйе так любит напоминать, что мы смертны? Он не верит в „золотой век“, а я верю. Я хочу прожить сто десять лет. Я буду жить долго, долго».

фараон посмотрел на тяжелые, с золотыми украшениями двери. Сейчас они откроются, и в них появится тучный и лысый Эйе с лицом хмурым и непроницаемым. Глядя на него, никогда не скажешь, что он задумал и что сделает. С тех пор как Тутанхамон стал правителем Египта, он видит рядом со своим троном всемогущего и мудрого Эйе. Верховный жрец затмил всех мудрых и знающих советников, жрецов и полководцев. Он никогда никому ничего не доверяет, все сам замышляет в тиши своего святилища и сам следит за тем, чтобы задуманное осуществилось. Может быть, так и надо? Вот сейчас он прибудет с целой свитой жрецов, и они будут сопровождать фараона в храм Карнака. Эйе говорил, что закончены восстановительные работы. Сегодня поставят стелу с посвятительной надписью. Эйе потребовал много золота и драгоценных камней для украшений. Много тысяч рабов были отосланы в Карнакский храм, чтобы достойно выполнить все работы. И хоть закружилась голова, когда хранитель сокровищницы Май сообщил о том, сколько потрачено драгоценностей, надо было быть щедрым. Тутанхамон вспоминал, как из дальних каменоломен возили гигантские плиты уже отесанного камня. Была устроена специальная дорога, чтобы волоком тащить эти безмерно тяжелые плиты. Тысячи рабов трудились далеко за пределами Фив, и все сделанное их руками стекалось к стенам Карнакского храма. Когда в подвластной Египту стране Куш задержались какие-то работы, фараон послал туда принца Хека-Нефера. Ему было велено жестоко наказать непокорных и заставить их сделать все задуманное жрецами. Принц достойно послужил делу фараона, но с ним случилась беда: он заболел какой-то загадочной болезнью, и жрецы, посланные Эйе, чтобы спасти его жизнь, оказались бессильными. И вот он угасает с каждым днем. Эйе даже посоветовал позаботиться о достойном захоронении принца в городе Миме.

Все эти мысли очень огорчали фараона и мешали ему радоваться жизни. Нередко он завидовал тем, кто мог предаваться радостям жизни и делать все, что им заблагорассудится. Тутанхамон думал о том, что все богатства страны, которые принадлежат ему, и даже сокровища завоеванных стран, которые также принадлежат ему, в сущности, не доставляют ему никакой радости. Пожалуй, лучше было бы иметь меньше золота, меньше рабов и меньше дворцов, но зато сколько угодно предаваться веселью, проводить дни вместе со своей прелестной Анхесенпаамон, охотиться, путешествовать или просто сидеть в тени сикомор и слушать чтение старинных папирусов. Его старый писец великий мастер читать старинные папирусы. Он делает это так искусно, что кажется, будто ты переносишься в то древнее царство, о котором повествует папирус. Но ему, великому божественному фараону, нельзя даже наслаждаться чтением. Нужно делать множество неприятных вещей, которые придумывает Эйе. А может быть, умная Анхесенпаамон права? Может быть, старый Эйе вовсе не такой уж благородный, каким его представлял себе великий Эхнатон? Он доверял своему верховному жрецу, считал его другом и помощником во всех делах, а когда величайший из великих ушел в поля Иалу, Эйе тут же стал говорить о нем дурно. Как он внушал, что недостойно поклоняться Атону, недостойно жить в новой столице, воздвигнутой заботами Эхнатона! Ведь это дурно. Почему он так сделал?

Юному фараону было о чем подумать. Теперь столицей Египта снова стали Фивы. Прекрасный город Атона заброшен, а здесь возникли неисчислимые заботы – восстанавливать храмы Амона, воздвигать новые святилища, ублажать жадных и корыстных жрецов, которых стало во много раз больше, чем было когда-либо. Жрецы забрали себе лучшие земли, требуют богатых жертвоприношений богам. И снова, как было много лет назад, когда вступил на престол Эхнатон, рабы мрут как мухи. Фараону Тутанхамону жаловались, что нет им спасения при той скудной пище, которую определили для них надсмотрщики и жрецы. «Рабы – не люди, они обречены с того часа, когда богу было угодно отдать их в рабство, – думал фараон, – но ведь больше пользы от живых рабов! Что толку от того, что их кости истлеют без священных пелен и без гробниц?»

На этот раз фараон с раздражением думал о приходе Эйе. Ему не хотелось видеть верховного жреца, не хотелось с ним разговаривать, а это было неизбежно. Все в его руках! Как давно это началось!.. Прежде, когда страной правил великий и мудрый Эхнатон, Эйе не был так силен. Смелый и бесстрашный фараон восстал против всесильных жрецов. Он заставил людей поверить ему. Никто не смел прекословить. Он не побоялся сказать, что есть лишь один бог – Атон. Он закрыл многие храмы и воздавал жертвы только великому Атону, богу солнца. При Эхнатоне верховный жрец не имел такой силы, а теперь он имеет.

Прежде чем Эйе перешагнет порог священных покоев, хорошо бы увидеть звездочета. Тутанхамон протянул руку к золотому молотку, и тут же, после трех ударов, явился его звездочет. Высокий, костлявый, с длинным посохом, в короткой юбке, звездочет имел лишь один знак своего достоинства – прекрасный скарабей из зеленого драгоценного камня висел на его волосатой груди. Он был так хорош, этот скарабей, что мог бы даже украсить грудь повелителя.

– Что ты скажешь мне? – спросил милостиво фараон, обратив свой взор к распростертому у трона звездочету. – Что ждет меня, что сбудется?

– Все, что задумано владыкой земли и неба, – все сбудется. Попутный ветер ведет твои корабли в покоренные страны, и скоро в священные Фивы доставят драгоценное дерево, слитки золота, серебра и даже кусочки редчайшего в мире железа. Тысячи невольников прибудут в твою страну отовсюду, где твое имя священно. Сегодня небо милостиво, тебе будет удача!

– А свиток? – спросил с нетерпением фараон. – Ты нашел поучение Ахтоя Третьего? Мне нужны его советы сыну Мерикару. Читай советы, я тороплюсь: сейчас появится верховный жрец храма Амона, и будут новые заботы.

– Он велик, этот свиток! Но я прочту тебе кое-что, пока заботы о храме Амона не отвлекли тебя, мой великий господин. В поучении Ахтоя есть такие слова: «Возвеличивай твоих вельмож, и они исполнят твои постановления. Тот, кто обеспечен в своем доме, не пристрастен, ибо он богат и не нуждается, бедняк же не говорит согласно истине. Несправедлив говорящий „я хочу“! Он пристрастен к тому, кого он любит, он склоняется к владельцу его подношений. Могуч царь, имеющий свиту, славен богатый знатными. Говори истину в своем доме, и вельможи в стране будут бояться тебя… Твори истину, и ты пребудешь на земле. Успокой плачущего, не притесняй вдову, не отстраняй человека от имущества его отца, не удаляй вельмож с их мест. Не убивай – это не полезно для тебя, но наказывай ударами и заключением, и тогда эта земля процветет… Не убивай человека, достоинства которого ты знаешь, о котором ты пел писания».

– Все это я знаю с колыбели, – сказал фараон, прерывая звездочета. – Ты свободен. Я жду верховного жреца.

Тутанхамон был в дурном настроении. Поучение Ахтоя, против его ожидания, не развлекло его. У фараона были сейчас совсем другие мысли. Он хотел сделать наоборот – проявить справедливость в отношении невольников, а вовсе не вельмож, как советовал сыну Ахтой.

Несколько времени назад начальник строительства Карнакского храма сказал ему, что он пообещал свободу очень искусным мастерам-сирийцам, если они хорошо поработают на отделке храма. Это были умелые камнетесы, ловкие и быстрые. У них был отличный инструмент, которым они владели лучше многих других. И вот, когда закончились работы, жрецы отказали невольникам в обещанном. Их погнали на новые работы и пригрозили заточением. Старший из мастеров, весьма искусный в грамоте, сумел передать фараону папирус, в котором рассказал о страшной несправедливости и просил милости божественного правителя.

Вспоминая сейчас эту печальную историю, Тутанхамон захотел выполнить обещанное – отпустить невольников. Он сделал бы это немедля, но Эйе ведь не согласится. Надо поссориться с верховным жрецом. А это утомительно. Вот придет Эйе, и он скажет ему: «Жрецы не хотят, а я хочу. Делай по-моему!»

На этот раз Эйе прибыл без своей свиты жрецов. Он сказал, что должен сначала поговорить с божественным фараоном о важных делах страны, а потом начнется священнодействие в храме Карнака.

– Я озабочен, мой повелитель, – сказал Эйе, целуя след божественной сандалии. – Я должен рассказать тебе о тревоге. Она не дает мне покоя. Заставляет дни и ночи думать об одном и том же.

– О чем это, Эйе?

– До меня дошли тревожные вести. Они опередили твоего любимого полководца, военачальника. Ты доверяешь ему чрезмерно. Но он не стоит того. Я не доверил бы ему и сотни воинов. Речь идет о Хоремхебе.

– Твое недоверие к моему полководцу непонятно мне, – отвечал Тутанхамон. – Еще юношей он был телохранителем Эхнатона.

– И я служил великому фараону Эхнатону, – отвечал Эйе, не глядя в глаза фараона.

Тутанхамон обратил внимание на скрытое волнение верховного жреца, который умел не выдавать своих чувств и, как всегда, маскировался, стараясь сделать лицо холодным и непроницаемым, словно на нем была маска.

– Я бы отправил Хоремхеба в самый дальний ном, – предложил Эйе, – пусть охраняет твое великое и непобедимое царство. Он должен вернуться с победой, но ты не оказывай ему почестей и не оставляй его в Фивах. Он не заслужил почестей победителя.

– В чем же он провинился? – недоумевал фараон. – Может быть, ты скажешь мне причину твоей тревоги?

– Я предвижу, что длинные руки твоего военачальника протянутся к трону… Я о тебе пекусь, мой божественный Тутанхамон…

– Не может быть, Эйе!.. Я не поверю в такое предательство! Не огорчай меня и не думай так дурно о моем военачальнике. Почему вдруг тебе пришли в голову такие мысли?

Подумав немного, Эйе ответил:

– У меня есть длинные уши, мой великий господин. Они протянулись через пустыню к землям страны Куш и услышали недозволенные речи Хоремхеба. Я сказал, а ты повелевай…

Тутанхамон вдруг вспомнил: утро, прекрасное кресло, радость встречи с любимой и длинные иглы, пронзившие его сердце до самой лопатки. И все это от дурных слов старого жреца. Ему стало обидно за себя, за свою беспомощность, за то, что он никогда не решится избавиться от Эйе, который становится ему все более неприятен, особенно с тех пор, когда во всем призналась его любимая Анхесенпаамон. Нет, нет, тысячу раз нет!..

Тутанхамон сказал:

– Я ничего не слышал. Я ничего не знаю. Хоремхеб мой лучший полководец. Мое желание непоколебимо. Его встретят с почестями. А сегодня мы освятим стелу в Карнакском храме.

Подняв руку, Тутанхамон дал понять, что больше говорить не о чем. Эйе удалился, и тут же вошли носители опахала и вельможи.

Разговор фараона с верховным жрецом Эйе должен был остаться в тайне. И даже носители опахала не должны были слышать что-либо. Ведь известно, что уши имеют память, и кто знает, не дойдет ли до полководца Хоремхеба какое-либо слово, которое оскорбит его достоинство. Как ни силен Эйе, но войско великого владыки Египта подчиняется Хоремхебу. Нельзя, чтобы полководец заподозрил недоброе.

Носители опахала, выстроившись позади царского трона, взмахами вееров из громадных пестрых перьев создавали легкий приятный ветерок. Фараон вздохнул и покосился на царедворцев, которые распростерлись у трона в ожидании ответов на свои вопросы. Ему не хотелось сейчас говорить с ними, ему хотелось подумать над словами Эйе. В душе копилось раздражение против верховного жреца.

«Почему он вздумал клеветать на достойного Хоремхеба? – спрашивал сам себя Тутанхамон. – И почему он так досаждает угрозами? Почему угрожал восстанием жрецов и ремесленников и заставил покинуть Ахетатон?» Ведь Эйе знал, что реформа великого Эхнатона по сердцу ему, Тутанхамону. Почему он восстал против нее? Может быть, для того, чтобы иметь в своем распоряжении много жрецов? Ведь Эхнатон изгнал многих недостойных служителей храмов. Да и храмов при нем стало намного меньше. Эхнатон был мудрым. Он оградил свою власть от влияния неугодных ему жрецов и царедворцев. Но он был мудрым правителем. Он уверенно шел к своей цели, и дела его не зависели от знаний верховного жреца. Шесть лет Эйе дает ему свои мудрые советы. Но никогда прежде он не был так назойлив и самонадеян. Он всегда старался показать, что уважает и почитает мнение юного правителя. Вот чем он завоевал доверие фараона. Но теперь этого не будет. Правитель великой страны должен сам решать дела своего царства. Он не должен прислушиваться к мнению кого-либо, даже верховного жреца. Хорошо было бы низвергнуть старого Эйе и найти более достойного. Но сразу этого не сделаешь. Надо набраться терпения, подождать. А пока сделать так, чтобы ни один царедворец не смог заподозрить его неуверенности в чем-либо. Побольше уверенности, Тутанхамон… И разве тебе не говорила об этом твоя любимая Анхесенпаамон? Вот кто мог бы стать лучшим советчиком в самых сложных делах. Как она решительна, как умна и бесстрашна! А ведь нежна и хрупка, словно только что расцветшая лилия. Истинная дочь Эхнатона. Пусть великий Тот, бог Луны и мудрости, и впредь покровительствует ей. Хорошо бы отправиться с процессией к храму Тота. Но сейчас, после того как он поговорит со своими царедворцами, ему предстоит посещение Карнакского храма. Это необходимо, чтобы показать свое уважение и преданность великому Амону. Ему, фараону, следовало бы пойти в этой процессии пешком, со всей свитой, с жрецами, певцами и царедворцами. Но почему-то совсем нет сил совершить это путешествие пешком. Надо будет приказать подать золоченую колесницу. И пусть рядом с ним будет его любимая, его мудрая подруга. Когда он нездоров, ему особенно хочется видеть ее коснуться ее тонкой, прозрачной одежды, благоухающей ароматами из страны Пунт. Кстати, ему так хотелось побывать в этой удивительной стране, откуда доставляют на кораблях столько приятных и полезных вещей. Пора бы уже собраться в это путешествие Он отправится туда. Только пусть пройдет это недомогание, это скверное ощущение бессилия.

Торжественная процессия двигалась вдоль красивейшей улицы священных Фив. Впереди на золоченой колеснице – царственная чета, позади – вельможи и сановники жрецы и целое стадо жертвенных животных, помытых, почищенных и украшенных цветами. Медленно движется процессия мимо многочисленных храмов Карнака, мимо каменных сфинксов, обелисков и гигантских статуй богов. Все здесь удивительно величаво, пышно и сказочно богато. Многие поколения фараонов потратили несметные сокровища для украшения Карнакского храма.

– Рядом с этими колоннами человек кажется крошечным, – шепчет фараону Анхесенпаамон.

– Поистине, – отвечает фараон. – Посмотри, какими тростинками выглядят высокие пальмы, посаженные рядом с могучими колоннами. Все сделано в угоду великому Амону. Жрец, ведающий строительными работами храма, говорил мне, что есть запись в священной книге храма. Первый его строитель велел взобраться на верхнюю часть одной гигантской колонны нескольким десяткам рабов. И представь себе, их поместилась целая сотня. Но это было тогда, когда работы еще не были завершены. С тех пор было построено еще много колонн, было сделано много богатых приношений. А сколько собрано статуй! Их некуда ставить. Эйе велел спрятать в тайник несколько тысяч бронзовых статуй. Я дал много золота, серебра, лазурита, малахита, оникса, слоновой кости. Сюда согнали тысячи лучших ваятелей, литейщиков, резчиков по камню. Лучшие, искуснейшие мастера священных Фив оказались во власти Эйе.

– Вот почему мне было трудно найти искусного мастера, – рассмеялась Анхесенпаамон. – Ведь я делала подарок тайно. Старая Тии сказала, что пока строится Карнакский храм, невозможно найти мастера, достойного предстать передо мной. Я обошлась без ее совета.

– Ты говоришь о мастере, сделавшем золотое кресло? – вспомнил Тутанхамон. – Он очень искусен. Я удивляюсь тому, что Эйе не забрал его сюда. Но сейчас здесь уже все сделано. А мне этот мастер нужен, чтобы сделать сундуки для одежды, оружия и драгоценностей. Как ты думаешь, настанет день, когда корабль, влекомый попутным ветром, доставит нас в страну Пунт? Мне давно хочется увидеть эту богатую страну. Многие поколения фараонов черпали ее богатства для своих дворцов.

– И мы наполним наши сундуки драгоценными камнями, золотом и слоновой костью, – обрадовалась царица.

Наконец-то процессия приблизилась к храму, и царственная чета покинула колесницу, чтобы возглавить шествие в святилище. Они долго шли по громадным роскошным залам храма, где гулко отдавались шаги. Шли молча, почтительно кланяясь бесчисленным изображениям великого бога Амона. Наконец-то они подошли к стеле, на которой была высечена надпись:

«Я нашел храм в развалинах: стены святилища были разрушены, дворы его заросли травой. Я вновь воздвиг святилище и восстановил храмы и пожертвовал им всевозможные превосходнейшие вещи. Я отлил изваяние богов из золота и электрона, украсив их лазуритом и всевозможными драгоценными камнями».

На этой стеле значилось имя Тутанхамона.

– Все так, – сказал шепотом Тутанхамон своей божественной спутнице.

А в это время позади них оказался Эйе:

– Ты доволен, повелитель? Не правда ли, отличная надпись? Она увековечила твое прекрасное приношение великому Амону.

– Очень доволен!

Эйе приступил к священнодействию, а стоявшие позади него молоденькие жрицы в венках из цветов стали петь гимны великому богу, покровителю всех земель и всех людей Египта:

Когда кончилось священнодействие и великому богу Амону-Ра были принесены щедрые жертвы, Анхесенпаамон пожелала поклониться жене бога Амона, богине Мут, храм которой был недалеко. Царственная чета отправилась к небольшому изящному храму Мут, где стояло пятьсот статуй великой богини. У каждой статуи царица клала свое приношение. То драгоценное колечко, то венок из цветов, то серебряную чашу, то фаянсовый сосуд с вином. Целая шеренга невольниц следовала за царственной четой, и у каждой на голове была поклажа для щедрого жертвоприношения. Тии внимательно следила за всем священнодействием. Кроме нее, никто не знал, куда деваются щедрые дары, сложенные у подножия многочисленных священных статуй.

Под каменными сводами храма, среди колоннад, была приятная прохлада. Ее усиливали еще и носители опахала, неустанно освежая воздух вокруг великого фараона, его ж^ны и вельмож, следующих за ними. Однако царица снова заметила бледность лица великого фараона. Она тихонько коснулась его руки и почувствовала, что рука холодная и влажная. К тому же она дрожала. Тутанхамон страдал от сильнейшего озноба, но старался не выдавать своего недомогания. Тогда Анхесенпаамон сделала вид, что ей худо, и потребовала подать золоченую колесницу к самому храму богини Мут. Она сказала, что не желает, чтобы вся процессия следовала за ними, что царская колесница должна помчаться ко дворцу возможно быстрее, без задержки.

Прежде чем верховный жрец Эйе узнал о случившемся, колесница уже была у стен храма.

Анхесенпаамон, взяв за руку своего повелителя, довела его до колесницы, а сама все приговаривала, что ей душно и сердце чрезмерно бьется.

Когда они прибыли во дворец, великая госпожа тотчас же приказала вызвать жрецов, врачевателей и своего старого лекаря, которому она больше всего доверяла. Она знала его с тех пор, когда еще совсем крошечной девочкой заболела и старая черная рабыня впервые прочла над ней заклинание, которое запомнилось ей на всю жизнь. В те дни, когда ее великий господин бывал нездоров, она непременно читала это заклинание и верила в его чудодейственную силу. Сейчас, пока еще никого не было, царица стала у изголовья фараона и зашептала:

– Изыди, приходящая из мрака, входящая крадучись, нос которой позади нее, лицо которой обращено назад… Не пришла ли ты поцеловать этого ребенка? Я не дам, чтобы ты поцеловала его! Не пришла ли ты заставить его замолчать? Я не дам, чтобы ты заставила его замолчать! Не пришла ли ты навредить ему! Не пришла ли ты отобрать его? Я не дам, чтобы ты отобрала его от меня.

Но вот пришел старый врачеватель. В руках у него была скорлупа от яйца страуса, и в ней питье из диких трав. Читая заклинания так быстро, что никто ничего не мог понять, врачеватель напоил больного, сам укрыл шкурами леопарда, в ногах положил священную кошку, которую очень любил Тутанхамон, а в руки дал круглый фаянсовый сосуд с горячей водой. К тому времени, когда покои великого господина наполнились жрецами и лекарями, больному уже стало лучше. Кошка своим теплом согрела ему ноги, сосуд с горячей водой согрел руки, питье успокоило сердце, и вскоре царица увидела, что глаза его повеселели. Фараону захотелось прохладного виноградного сока, который тут же доставили из царских погребов.

– Удалитесь! – сказала царица собравшимся.

Она давно уже заметила, что фараона раздражает чрезмерная суета. А когда у ложа повелителя собралось десять жрецов и семь врачевателей и когда каждый стал шептать свои заклинания, в глазах фараона появилось выражение недовольства.

– Ты так прекрасно знаешь, что нужно твоему господину! – сказал фараон, когда остался наедине с царицей. – Твой врачеватель сумел удивительно быстро распознать мой недуг. Право же, он лучше всех лекарей, которым покровительствует Эйе. Как ты благоразумна, моя любимая, что так быстро вызвала колесницу! Мы вовремя покинули храм, и вот мне уже совсем хорошо. Твой старый врачеватель отлично знает свое дело. Но еще больше я верю в твое заклинание. Самые лучшие заклинания – это те, что предназначены для спасения детей. А я слышал это заклинание, когда был еще совсем маленьким.

– Мой великий господин, – говорила царица, – мы вознесли столь щедрые жертвы Амону, ты будешь здоровым и веселым. Не печалься, печаль в твоих глазах разрывает мое сердце.

– Я не хочу тебя огорчать, моя любимая, но я должен признаться, что тревога забралась мне в душу и не дает мне покоя. Меня очень огорчил мой верховный жрец. Боюсь, что твои слова о нем столь же умны, сколь и правдивы.

– Что же он сделал, старый хитрый Эйе? Скажи мне, и пусть тревога покинет тебя, и пусть радость озарит тебя.

Фараон не хотел огорчать свою любимую. Но он был нездоров, а главное – он был одинок. И ему захотелось поделиться с ней своими сомнениями. Ему хотелось узнать мнение Анхесенпаамон о Хоремхебе. Ведь она знала его еще в ранней юности, когда он, молодой полководец, уже прославился при дворе великого Эхнатона. Тутанхамон рассказал царице обо всех подозрениях верховного жреца, о его желании низвергнуть достойного полководца и даже сослать его на Синайские рудники, где рабы добывали медь, прикованные к скалам. Они были обречены на верную смерть. Фараон подробно рассказал царице о достоинствах своего полководца, о том, как разумно и умело он защищал границы великого царства и как сумел с небольшим войском отогнать кочевников, которые совсем недавно сунулись во владения фараона.

Слушая фараона, великая госножа не переставала думать о словах Черного Лотоса. «Жизнь научила ее предвидеть будущее, не обольщаться, не верить в пустые слова», – думала царица. А невольница сказала, что Эйе хитер и зол и что хитрость его трудно разгадать. Значит, нельзя открыто прекословить ему, пойти против него, объявить себя противником. Но и подчиниться воле Эйе недопустимо. ›

– Мы уже не дети, – сказала вдруг Анхесенпаамон и посмотрела в глаза фараона строгими и умными глазами. – Мы должны с достоинством держать в руках священный жезл великих фараонов…

Тутанхамон оживился, взял руку царицы и сказал:

– У тебя мудрость твоего отца Эхнатона и смелость превеликая.

– Но мы не должны забывать о коварстве и хитрости Эйе, – прошептала царица, пугливо озираясь: она знала, что Эйе имеет обыкновение приходить тихо и незаметно, чтобы вдруг услышать что-нибудь любопытное или увидеть что-либо запретное. – Верховный жрец знает все, решительно все, – продолжала свою мысль великая госпожа. – Мы не станем ему прекословить, не будем оказывать почести полководцу Хоремхебу, но и не станем отсылать его на Синайские рудники. Скажи Эйе, что ты благодарен ему за мудрые советы, но, прежде чем осудить человека столь влиятельного и значительного, ты желаешь проверить, сколь он предан великому правителю и в чем он провинился.

– Наши мысли встретились на тропинке, ведущей к справедливости, – сказал фараон. – Я рад, что посвятил тебя в эту тайну. Больше никто не знает и не должен узнать об этом. Перед всеми людьми Верхнего и Нижнего Египта Эйе остается верховным жрецом, мудрым советником. Сейчас мы простим ему его странности, а потом подумаем.

Когда Анхесенпаамон собралась покинуть покои фараона, Тутанхамон вдруг воскликнул:

– Любимая, мне стало так хорошо, так прекрасно, что в голову пришли разумные мысли, и я придумал нечто…

– Что же ты придумал, мой божественный господин? Я так счастлива узнать, что тебе хорошо, что мой старый искусный лекарь помог тебе! И еще у меня очень легко на сердце оттого, что наш верховный жрец, занятый священной церемонией, не покинул храм и не пришел к тебе. Без него у меня на сердце покой и радость. Но что придумал мой великий господин?

– Я вдруг понял, что Эйе плетет какой-то заговор и хочет кому-то причинить зло. Но моя вера в Хоремхеба непоколебима, и вот я решил: я пошлю гонца к Хоремхебу и прикажу ему не являться в Фивы до тех пор, пока я не позову его. Я дам ему понять, что мое приказание принесет ему великий дар.

– Какой дар, мой прекрасный господин?

– Самый великий дар, величайший на земле, – жизнь. Хоремхеб достаточно умен, чтобы понять это. А гонца я пошлю тайно от старого Эйе. И на душе у меня водворится покой.

– Это очень разумно, мой повелитель! Ничего лучше не придумаешь. На этот раз Эйе не удастся сделать по-своему. Но и далее будет так же.

– Я жду тебя, мой господин, мой прекраснейший Анху, – говорила молодая женщина своему мужу, раскладывая на маленьком низком столике все лакомства, которые любил ее повелитель. – Посмотри, какие свежие, румяные лепешки с медом. А как хороши эти печеные рыбы с кислым виноградом. И еще здесь есть одно лакомство, о котором ты не знаешь, а сделано оно точно так же, как его делают во дворце великой госпожи.

– Что же это за лакомство? И почему ты устроила это пиршество? Разве сегодня день поклонения Амону?

– Ты так занят своей работой, так озабочен, что даже позабыл о моем обещании. А я обещала тебе пиршество в честь драгоценного ожерелья божественной госпожи. Благодаря твоему бесподобному мастерству мы владеем настоящим кладом. Посмотри, какое тяжелое ожерелье. Щедрость моей госпожи беспримерна. Когда я слышу о жадных и скаредных жрецах Карнакского храма, я еще больше ценю свою великую божественную госпожу. Могла ли я думать, что в неволе мне будет дано такое счастье!

– В чем счастье? – спросил, улыбаясь, Анху.^

– Во всем, мой повелитель. Ведь я была рабыней и числюсь рабыней, а живу лучше знатной и прислуживаю самой прекрасной женщине на свете. Да и принцесса свободная, неплененная, не отказалась бы служить при дворе царицы. Но главное – ты, Анху!

Черный Лотос грациозным движением поклонилась Анху, сидящему за работой, а затем жестом показала ему на соблазнительные яства. И Анху не стерпел, отбросил инструмент и одним прыжком очутился под навесом, искусно сделанным из листьев пальмы. Он сел.

– Я жду тебя, мой господин, мой прекраснейший Анху, – говорила молодая женщина своему мужу, раскладывая на маленьком низком столике все лакомства, которые любил ее повелитель. – Посмотри, какие свежие, румяные лепешки с медом. А как хороши эти печеные рыбы с кислым виноградом. И еще здесь есть одно лакомство, о котором ты не знаешь, а сделано оно точно так же, как его делают во дворце великой госпожи.

– Что же это за лакомство? И почему ты устроила это пиршество? Разве сегодня день поклонения Амону?

– Ты так занят своей работой, так озабочен, что даже позабыл о моем обещании. А я обещала тебе пиршество в честь драгоценного ожерелья божественной госпожи. Благодаря твоему бесподобному мастерству мы владеем настоящим кладом. Посмотри, какое тяжелое ожерелье. Щедрость моей госпожи беспримерна. Когда я слышу о жадных и скаредных жрецах Карнакского храма, я еще больше ценю свою великую божественную госпожу. Могла ли я думать, что в неволе мне будет дано такое счастье!

– В чем счастье? – спросил, улыбаясь, Анху.

– Во всем, мой повелитель. Ведь я была рабыней и числюсь рабыней, а живу лучше знатной и прислуживаю самой прекрасной женщине на свете. Да и принцесса свободная, неплененная, не отказалась бы служить при дворе царицы. Но главное – ты, Анху!

Черный Лотос грациозным движением поклонилась Анху, сидящему за работой, а затем жестом показала ему на соблазнительные яства. И Анху не стерпел, отбросил инструмент и одним прыжком очутился под навесом, искусно сделанным из листьев пальмы. Он сел на циновке у столика с едой, а рядом, поджавши ножки, уселась его жена в желтом покрывале с золотыми запястьями на руках. Но, прежде чем приняться за еду, Анху снова взял в руки золотое ожерелье, подбросил его, чтобы еще лучше почувствовать тяжесть сверкающего металла, и, снова полюбовавшись, сказал:

– Поверь мне, Черный Лотос, ни в храме, ни во дворце я бы не получил такой награды. Это дань великой госпожи твоему благородству, твоему уму и твоей заботливости. Оно принадлежит тебе, и как мне прискорбно, что ты не можешь его носить! Но если нельзя им украсить твою прелестную смуглую шею, я хотел бы за это ожерелье купить тебе молодую ловкую рабыню, она бы отлично вела хозяйство в нашем доме. Но…

– Нет, нет! Рабыня нам не нужна. Ты уже раз купил рабыню. Мой прекрасный Анху, разве твоя рабыня плохо служит тебе? Право же, я так стараюсь тебе угодить! Что бы я ни делала, я постоянно думаю о тебе…

– А я о тебе! – воскликнул Анху и, закинув голову, стал пить молодое вино из круглого глиняного кувшина.

– Я всегда помню, мой Анху, что ты покинул свой родной Мемфис из-за меня. Что ты отказался от беспечной жизни богатого человека из-за меня. И как это случилось, что ты вдруг увидел меня в этой страшной пустыне, и как тебе пришло в голову купить себе рабыню?

– Черный Лотос, в тебе такая причудливая смесь благородства, лукавства, смышлености и горделивости! Ты только сейчас дала мне понять, что сегодня исполнился год с того дня, когда я встретил тебя в пустыне. И так как этот день у нас с тобой священный, то ты и позаботилась об угощении. А говоришь об ожерелье, будто это самое главное. Что значит золото рядом с тобой?

– Ожерелье пригодится нам, Анху. Мы сохраним его. Кто знает, что ждет нас впереди. А вдруг твой отец разыщет тебя и надо будет бежать из Фив? Жрец, прислуживающий самому священному быку Апису, все может.

– Как он найдет меня, когда у меня совсем другое имя? Прошел целый год, и он давно привык к мысли, что меня увели кочевники. Он понял, что искать меня так же бесполезно, как бесполезно искать крошечный драгоценный камень на песчаной тропе в пустыне. Он хотел сделать из меня жреца храма Птаха, а я давно уже понял, что создан для другого. Я люблю свое занятие и считаю его столь же священным, сколь священны занятия жрецов. Да и кто бы увековечил лик великого божества, если бы не искусные руки скульптора и художника?

– Но когда ты покинул Мемфис с поручением отца, ты ведь не собирался поселиться в Фивах?

– Ведь я не знал, что встречу свою принцессу, предназначенную мне богами. А когда я встретил свою принцессу, когда увидел печальные глаза Черного Лотоса, я решил, что на то воля богов, и отдал перепившимся воинам все свое достояние – за тебя, мой Черный Лотос. И право же, я не жалею. Я счастлив всем, что имею. Я молю великого Птаха, чтобы он простил меня и не причинил мне огорчений. Мне было бы спокойней, если бы ты сидела в этом бедном доме, а не прислуживала великой госпоже. Но раз уж так случилось, не будем печалиться.

– Старая Тии, приглашая меня во дворец царицы в качестве прислужницы, никогда не думала, что я буду пользоваться покровительством. Великая госпожа оказывает мне предпочтение, и это очень сердит Тии – у нее надменный и злобный нрав. Она привыкла быть самой главной.

– Ты забываешь, что Тии – жена верховного жреца Эйе. Она привыкла к власти над всеми, кто ниже ее. К тому же она недовольна тем, что я не продал ей свою невольницу. Я сказал, что все мы служим великой госпоже. Разве это не верно?

– Мой прекрасный Анху, я постоянно в тревоге. И я решилась во всем признаться великой госпоже. Я сказала ей, что в твоем доме мы равны, что я не рабыня, а жена тебе. У нее доброе сердце, и она не пожелает нас разлучить.

Анху молчал. Он вдруг мысленно окинул прошедший год и увидел, как трудно было притворяться. Он вдруг понял, как тревожно было на сердце у Черного Лотоса, когда она переступала порог царских покоев. Как много зависело от прихоти старой Тии. Хорошо, что великая госпожа добра и благородна. Она ни разу не обидела, не оскорбила молодую женщину. А ведь могла. У нее бесчисленное множество прекрасных дев из всех покоренных стран. «Великая госпожа помогает мне сохранить мое сокровище – мой Черный Лотос, – думал сейчас Анху. – Хорошо, что сделаны скульптуры богов и росписи стен у знатных. Теперь меня знают и ценят. Как мне пригодилось мастерство, приобретенное у благородного Тутмеса! Где сейчас старый художник? Как он любил свое занятие. И какое счастье мне выпало учиться. у него! Впереди много хорошей работы и много счастливых дней с Черным Лотосом. Только бы не было причин для разлуки!» Нет, нет, он никогда не жалел о том, что оставил Мемфис и не стал жрецом храма Птаха. Бог Птах его простит, а отца он когда-нибудь увидит. Потом, когда настанет благоприятный день.

– Чем-то ты недоволен, мой господин? – спросила Черный Лотос. – Ты невесел. Почему? Ты вспоминаешь свой дом в Мемфисе? Ты был богат и беззаботен, а теперь ты трудишься день и ночь. Ты устал, мой благородный Анху. И зачем только ты встретил меня в этой знойной пустыне! Иной раз мне кажется, что я повинна в твоих бедствиях.

– О мой Черный Лотос! О каких бедствиях ты говоришь? Вся моя жизнь в Фивах – одна радость. Никогда прежде, в моем богатом доме в Мемфисе, я не знал таких радостей. Только в домике старого Тутмеса. В Мемфисе я украдкой занимался любимым делом. Я высекал статуи из камня, и, когда приносил свои изваяния в храм, я говорил, что это делал невольник из страны Куш. Я хотел изображать людей и животных во всей их необычайной красоте и гармонии, а мне приходилось собирать жертвоприношения Апису и уносить в дом отца богатые дары. Я охотно отправился по поручению отца за покупкой жертвенных животных, но боги были добры ко мне и привели меня в знойную пустыню в тот час, когда ваш караван с невольниками сделал там привал. Я вижу тебя, мой прекрасный Черный Лотос, моя принцесса, достойная лучшего в жизни, и я занимаюсь делом, которое дорого мне, как дыхание и разлив великого Хапи, дающего жизнь нашей земле. О чем же мне печалиться, моя принцесса?

– Но кто я, ничтожная рабыня? Разве к этому ты стремился, мой прекрасный Анху? Как грустно и прискорбно мне, что я больше ничем не владею, что нет у меня тех дивных садов, того дворца и той удивительной крепости, которой владел мой отец, правитель целой области! Все, что было мне подвластно, я бы отдала тебе, мой прекрасный Анху. Но у меня нет ничего, кроме моей любви.

– А твои удивительные глаза, говорящие лучше самого красноречивого языка? А вся ты, стройная и прекрасная, достойная быть для меня моделью великой Хатор, – разве этого мало? Никогда не думай о своем дворце, о своих садах и рабынях. Забудь все прошлое и думай только о настоящем. Впереди много хорошего. Сегодня утром меня разыскал хранитель царской одежды и заказал мне несколько драгоценных сундуков. Фараон собирается в страну Пунт, и ему нужны сундуки для хранения одежды и драгоценностей. Вот уж где я дам волю своей фантазии! Вдоволь потрачу золота, перламутра, эбенового дерева и слоновой кости. После того как мои помощники так хорошо выполнили мой замысел, после того как получилось такое красивое кресло, я не боюсь никакой работы. У меня хорошие помощники, они сделают все как следует. Важно только, чтобы мой папирус с рисунком был хорош. Да еще нужны драгоценности для украшений.

– А у тебя останутся обрезки для скарабея? – спросила Черный Лотос. – Мне хотелось бы постоянно носить с собой скарабея, сделанного твоими руками. Ведь я не могу носить с собой вот эту тяжелую статую, которую ты сделал для меня.

Черный Лотос вошла под низкие своды небольшой комнаты, где стояла на табурете черная статуя. В ней без труда можно было узнать молодую невольницу.

Однако Анху сказал жене, что это изображение богини любви и радости Хатор и по воле самой богини Черный Лотос похожа на нее.

Черный Лотос помолилась богине и пропела:

Черный Лотос сложила к ногам богини свежие фрукты. Богиня была снисходительной и милостиво приняла скромный дар женщины.

Гонец, посланный фараоном навстречу полководцу Хоремхебу, встретил войско в двенадцати часах ходьбы от столицы Египта Фив. Он вручил послание Хоремхебу, и, когда полководец прочел его, гонец спросил, будет ли ответ. Хоремхеб, подумав немного, сказал, что тотчас же напишет ответ. Он удалился в свой шатер и продиктовал писцу послание фараону:

«Его величеству царю Верхнего и Нижнего Египта, которому дана жизнь вечно в качестве царя превосходного, Тутанхамону, возлюбленному сыну Амона-Ра, озаренному жизнью на веки вечные.

И вот получил я прекрасное послание его величества – да будет он жив, невредим и здрав! – и понял я о великом даре. Нет нужды повторять слова, говорящие о моей преданности его величеству и готовности защищать владения царя обеих земель. Нет слов, которые смогли бы передать мои истинные и возвышенные мысли, рожденные в тот миг, когда я прочел строки его величества, возлюбленного Ра. Меня озарил свет истины, и многое я понял в этот миг. И вспомнил я свои жертвоприношения в храме Карнака и странное благословение верховного жреца Эйе. А великий жрец говорил мне, что должен я быть на страже и должен я помнить, что есть многие достойные воины, готовые занять мое место в случае неудачи моего похода. Й еще говорил Эйе о том, что его величество, да будет он здрав и невредим, недоволен мною. И чтобы я угождал ему, Эйе, и он вознесет молитвы, а угождать я должен такими бесценными дарами Карнакскому храму, каких прежде не знали жрецы. И назвал он тогда немыслимое количество золота, лазурита, оникса и драгоценных камней. Чтобы добыть все это, мне следовало ограбить все соседние страны и пойти войной на правителей, живущих далеко за пределами нашей досягаемости. И так все это было немыслимо, что я не счел возможным огорчать его величество, справедливейшего повелителя. Я повел войско по пути, указанному его величеством, и постарался вычеркнуть из памяти столь необычное благословение. А теперь, прочитав между строк недосказанное, я говорю то, что знаю. А сам увожу свое войско обратно и жду гонцов его величества с новым посланием. И готов я служить верой и правдой до последнего часа…… И еще я выполню свой долг перед его величеством, возлюбленным сыном Амона-Ра. Я посылаю папирус, найденный моим верным телохранителем в тот час, когда он выследил неизвестного ему человека и кинулся вдогонку. По всему видно, что папирус с донесением верховному жрецу. Но почему понадобилось донесение Эйе? Разве в моем шатре решаются дела жрецов и храмов? Пусть его величество судит сам. И пусть будут здоровы жены, вельможи, слуги и кони его величества. И пусть великий и божественный Амон-Ра покровительствует повсюду и всегда его величеству».

Гонец увез послание Хоремхеба, а войско прославленного полководца вернулось к стенам крепости на границе страны Куш, как повелел великий фараон.

Фараон уже поправлялся, когда гонец доставил ему послание Хоремхеба, но он был так слаб и немощен, что отказался сидеть на троне и присутствовать при церемонии приема иноземных послов. Он позвал Анхесенпаамон и показал ей послание полководца.

– О чем оно говорит? – спросил фараон. – Мне кажется, что твое недоверие к верховному жрецу Эйе справедливо. Мой жрец ведет себя странно и непонятно. Зачем он ругал Хоремхеба, говорил обо мне, ведь я не поручал ему этого? Как мне его понять?

– В твоем дворце, в твоем священном храме сидит хищный и злобный шакал. Ему надо поживиться, и он требует несметных сокровищ. Он требует для храма, но разве боги так ненасытны? О, я не дождусь того дня, когда место верховного жреца займет человек благородный и мудрый, достойный прикоснуться к священным статуям!

Фараон долго не отвечал, он казался растерянным. Но, подумав немного, сказал:

– Эйе делает странные вещи, но он любит меня. Я помню, как он заботился о моем здоровье, как лечил меня от тяжкого недуга. И когда я думаю о его советах, то понимаю, что все они были разумны. Ведь жрецы и ремесленники могли подняться против меня, и тогда повторилось бы все, что мы знаем из священного свитка. Я очень благодарен Эйе за то, что он напомнил мне об этом свитке. Когда мой писец прочел мне его, предо мной воскресла страшная картина опустошения. Я понял, что может погибнуть все царство, и я согласился тогда покинуть Ахетатон.

– Я любила Ахетатон, – сказала в задумчивости царица. – Может быть, потому, что я не знаю этого свитка, мне было печально и прискорбно покинуть дворец моего великого отца Эхнатона. Я помню, мой великий господин, пышные дворцы справедливейшего Эхнатона. Они были так богаты и так красивы…

– Там и жила моя божественная Анхесенпаамон, – прервал ее фараон. – Но твой фиванский дворец ни капельки не уступает дворцам Эхнатона.

– О нет, мой благородный господин, ты сам знаешь, что город, созданный великим Эхнатоном, был удивительным. А может быть, мне все это кажется: ведь там прошли дни беспечного и счастливого детства. Я никогда не забуду последнего посещения храма, последнего при моем великом отце. Как он был прекрасен на своей золоченой колеснице, когда горячие жеребцы, украшенные султанами из страусовых перьев, неслись по улицам Ахетатона! Он любил, чтобы его сопровождали отважные воины с копьями, щитами и топорами. Эта пестрая и шумная толпа бородатых, длинноволосых воинов, этих черных атлетов, кажущихся выточенными из крепкого черного дерева, внушали людям страх и уважение. Люди выбегали на дорогу и лежали распростершись ниц перед живым богом. А мы следовали за ним на своих колесницах. Прекрасная Нефертити отдельно, и мы, дочери Эхнатона, отдельно… И так хороши были юные жрицы, распростертые у врат храма Атона!..

– Я слушаю тебя, моя любимая, – улыбнулся фараон, – и мне кажется, что я вижу нашу процессию. Все точно так же, как было при твоем великом отце, живом боге. Разница в том, что мы прибыли в храм Амона-Ра. Да еще прискорбно мое нездоровье. Но сколько раз все было прекрасно и восхитительно! Правда, с нами нет рядом наших детей, наследников великого престола, но они будут, мы молоды, и все у нас впереди. Если хочешь, я оставлю тебя здесь, когда звездочет станет предсказывать мне будущее. Но прежде писец прочтет нам свиток о прошлом великих фараонов.

Фараон ударил золотым молоточком. У ног его распростерлись телохранители, писцы, носители опахала. С протянутыми руками они молча спрашивали, что угодно великому божественному господину. И Тутанхамон велел своему старому писцу принести свиток, который хранился в золоченом сундуке как драгоценная память о давно забытых предках.

– Сейчас ты все поймешь, моя любимая, вот он уже здесь, мой писец и столь же искусный чтец старинных свитков. Читай вторую часть, – приказал фараон.

– «Смотрите: огонь поднялся высоко; пламя его исходит от врагов страны. Смотрите: свершились дела, которые никогда не могли бы свершиться. Царь захвачен бедными людьми. Смотрите: погребенный соколом, он лежит на носилках. То, что скрывала пирамида, то стоит теперь пустым. Смотрите: было приступлено к лишению страны царской власти немногими людьми, не знающими закона. Смотрите: приступили люди к мятежу против урея Ра, умиротворяющего обе земли. Смотрите: столица, она разрушена в один час… тайны царей Верхнего и Нижнего Египта стали всем известны. Столица встревожена недостатком. Все стремятся разжечь войну. Нет возможности сопротивляться. Страна, она связана шайками грабителей. Что касается сильного человека, то подлый берет его имущество…»

– Дальше, дальше! – торопил в волнении Тутанхамон, видя, как загорелись гневом глаза царицы. – Пропусти несколько строк и читай главное!

– «… Смотрите: придворные изгнаны из домов царя. Смотрите а благородные женщины находятся на шеду – баржах. Вельможи пребывают в закромах. Тот, который не спал даже рядом со стеной, он стал теперь собственником ложа. Смотрите: владелец богатства проводит ночь, страдая от жажды. Смотрите: владельцы роскошных одеяний – в лохмотьях. Тот, который никогда не ткал для себя, – владелец тонкого полотна… Смотрите: благородные женщины великого рода, собственницы драгоценностей, отдают своих детей в качестве наложниц…»

– Остановись! – воскликнула Анхесенпаамон, закрыв лицо руками. – Я все поняла, мой повелитель! В этом деле Эйе был прав. Если бы случилось такое, я бы утонула в водах великого Хапи. Столько позора и несчастий обрушилось на правителей великой страны! Если возможно такое кощунство, то я буду благословлять тот час, когда мы покинули мой любимый Ахетатон. Но теперь я буду хранить в памяти счастливые дни моего детства, когда не было ни забот, ни печали.

– Я никому не позволю печалить тебя, моя любимая! – воскликнул Тутанхамон. – Я буду украшать все дни твоей жизни еще лучше и щедрей, чем делал это для своей любимой Нефертити великий Эхнатон. Все будет прекрасно. Пусть только покинет меня этот недуг. Он тяготит меня и не дает с полным правом взяться за руль правления. О, я много всего сделаю и покажу свою мощь! Рожденный ползать – да не подымется и не увидит неба, а сильный и знатный будет повелевать.

Фараон оживился, поднялся со своего ложа, снова ударил золотым молотком, и, когда покои его наполнились ожидающими за дверью слугами, он велел немедля вызвать к нему верховного жреца Эйе. Царица в изумлении смотрела на своего повелителя, который так неожиданно преобразился, словно обрел волшебную силу. Она посмотрела в глаза фараона своими умными и очень красивыми миндалевидными глазами и сказала:

– Мой господин, я никогда больше не буду осуждать старого Эйе. Я вижу, что в нем больше достоинств, чем недостатков. Он спас наше царство в самый трудный час. И мы простим ему его любовь к сокровищам. Ведь он требует их для своего великого храма.

Царица покинула покои фараона, а в это время в другие двери вошел Эйе. Великий правитель Египта встретил его приветливой улыбкой.

Впервые с тех пор, как царица лишилась своих сестер, она подумала о своем одиночестве. Сегодня ей особенно недоставало любимой сестры, чтобы рассказать ей о своих думах и тревогах. Анхесенпаамон по природе была очень правдивой и искренней. Ей было чуждо притворство и лицемерие. Пока она считала Эйе злобным и скверным, она во всем видела только дурное и в каждом его поступке усматривала коварный замысел. Но сейчас, после чтения странного свитка, когда перед ней словно ожили страшные дни бедствий и тревог, она по-новому отнеслась к требованиям Эйе покинуть Ахетатон. Впервые за последние три года царица подумала о том, что верховный жрец ничего дурного не задумал, что он проявил мудрость и прозорливость. И тогда она уже другими глазами увидела заботы верховного жреца о здоровье фараона. Анхесенпаамон вдруг подумала о том, что, быть может, ему, старому Эйе, они обязаны тем, что фараон поправился после тяжкого недуга. Ее божественный супруг еще не совсем здоров, он худ и бледен, но он возмужал, его недомогание не так опасно. Если бы Эйе не любил фараона, он бы не стал добывать редчайшие травы из подвластных Египту стран, чтобы исцелить своего господина. Нет, нет, она не должна более подозревать Эйе в дурных помыслах. А Хоремхеб? Царица призадумалась и тут же ответила себе: должен же Эйе позаботиться о щедрых жертвах Карнакскому храму. А если Хоремхеб не выполнил своих обещаний, не прислал обещанных даров, то Эйе мог и рассердиться. Да, да! Он рассердился, но без дурных помыслов. Этот свиток открыл ей глаза. В тот час, когда случилось непоправимое, великие правители Египта стали столь же беспомощными, сколь беспомощны правители страны Куш, оказавшиеся во власти завоевателей. Ведь Черный Лотос оказалась в их власти. Боги были милостивы к ней, и она обрела бесценных покровителей, она заслужила доверие своей божественной госпожи. И даже нашла мужа, который купил ее у воинов. Но Черный Лотос уже никогда не сможет возвыситься в своей стране Куш. И никогда не сможет стать женой хотя бы вельможи при дворе своего владыки. Нет в стране Куш своего владыки и нет своих вельмож. Все погибло в день нашествия. Страшно подумать, что бывает на земле, когда боги отказывают людям в своем покровительстве. Отныне она будет воздавать щедрые жертвы Амо-ну-Ра и его жене богине Мут. Она будет просить у них покровительства во всех делах великого, божественного фараона.

Когда старая Тии явилась во дворец своей божественной госпожи, Анхесенпаамон не выгнала ее, не сказала дерзкого слова, а, наоборот, снисходительно улыбнулась:

– Моя верная Тии, сегодня мы совершим возложение щедрых даров богине Мут, пусть все мои жрицы и знатные женщины моего двора сопутствуют нам. Я откажусь от колесницы и последую в храм на своих носилках. А ты будешь рядом со мной.

Старая Тии пала ниц и зарыдала от радости.

К храму богини Мут потянулась процессия знатных женщин, возглавляемая самой божественной Анхесенпаамон. Молодые стройные невольники в белых набедренных повязках несли роскошные носилки с позолоченными подлокотниками и удобным мягким сиденьем. Носилки были похожи на маленький шатер, покрытый драгоценными сидонскими тканями. Носители опахала, прислужницы и невольники бежали рядом, поднимая пыль, задыхаясь от бега и жары, обливаясь потом. За ними следовала толпа поющих жриц и носилки старой Тии, которая не имела над собой шатра и потому могла видеть, с каким любопытством всматриваются в священную процессию воины, прохожие, ремесленники, падая ниц перед божественной госпожой у дороги, ведущей в храм.

Старая Тии с удовлетворением видела, сколько щедрых даров приготовлено для жертвоприношения. Больше всего ее порадовали прозрачные сосуды с драгоценными благовониями, недавно полученные из страны Пунт. Благовония были доставлены невольницами в крошечных сосудах, сделанных искуснейшими мастерами Сирии. Тии уже предвкушала тот счастливый миг, когда эти сосуды с благовониями окажутся в ее доме. Кому, как не ей, хранить эти сокровища, предназначенные великой богине Мут? И кому, как не Тии, известно, что богине Мут вовсе не нужны эти щедрые дары, она довольствуется немногим – букетами душистых цветов из садов фараона.

«Но почему так переменилась великая госпожа? – спрашивала себя старая Тии. – Что побудило ее отказаться от прежней своей суровости? Может быть, она чует недоброе и хочет вымолить у великой богини Мут, покровительницы жен фараона, немного счастливых лет?»

– Не будет ей счастья! – прошептала тонкими лиловыми губами старая Тии.

Фараон сидел в саду, у бассейна, среди благоухающих цветов, поющих птиц и веселых, резвящихся мартышек. Он держал на коленях красивую полосатую кошку, священную кошку, любимицу божественной Анхесенпаамон, и, поглаживая ее своей тонкой, совсем слабой и бессильной рукой, думал о том, что он сделает, как только силы вернутся и он сможет делать все, что захочет. Прежде всего он повторит доблестный поход к водопою, о котором рассказывает свиток Тутмоса. Великий фараон был так отважен, что бился со стадом слонов в сто двадцать голов. Тутмос писал, что никогда не было совершено подобное египетским царем. Так ли это?

«Я совершил это согласно приказу мне моего отца, Амона-Ра, владыки престолов обеих земель, ведшему мое величество по доброму пути своими благими мыслями…»

«Но если сделать хороший загон, – подумал Тутанхамон, – то мне хотелось бы встретиться со стадом в сто пятьдесят слонов. Почему бы мне не превзойти Тутмоса? Сейчас же велю готовить загоны, – решил фараон. – Но еще важнее побить хеттов. Хеттский царь Суппилулиума ведет себя нагло и возмутительно. Он завоевал уже несколько городов Сирии и Финикии. Если его не остановить, то он заберется в священные крепости Египта. Хорошо, что Хоремхеб стоит у границы Куша. Пусть стоит! А я подумаю, как бы лучше повести своих воинов против старого хеттского владыки. Да, да, сейчас же велю вызвать главного советника и прикажу ему тайно готовиться к походу. Мое величество, сын Амона-Ра, сам поведет свое войско, свои колесницы против ненавистного Суппилулиумы. О, я ему покажу, на что способен молодой и сильный египетский фараон! Города Сирии и Палестины вернутся в божественные руки своего истинного владыки – Тутанхамона. Войско моего величества испепелит ничтожных всадников хеттского правителя. Молодой правитель обеих земель покажет ничтожным хеттам свою силу и доблесть».

Тутанхамон вспомнил свиток того же удачливого фараона Тутмоса III, который покорил азиатов и оставил памятные надписи.

«…Я разорил его города и поселения, – писал Тутмос III, – я предал их огню, мое величество превратило их в места, которые не будут населены, я захватил всех их людей, доставленных пленниками, и их скот в бесконечном количестве, а также их вещи. Я отнял у них жито, я вырвал их ячмень, я вырубил их сады, все их плодовые деревья…»

«Я побью хеттов! Я напишу свиток, и потомство мое узнает о моих доблестях!» Размышляя так, фараон вдруг увидел разоренный им город. Пламя пожарищ. Он слышал стоны. Тутанхамону показалось, будто перед ним горящие дворцы, развороченные сады и пашни. А дым клубится, застлав ему глаза. Он в испуге сбросил кошку и протер руками глаза, но дым не ушел. Что же случилось? Разве уже началась битва? Фараон вскочил и закричал:

– Пожар! Дым! Враги!.. Воины! Жрецы! Бегите…

Чьи-то сильные руки подхватили немощное тело фараона и понесли в царские покои. Тотчас же был вызван жрец Эйе. Пришли лекари, колдуны, заклинатели, жрецы храма Амона. И никто не догадался позвать царицу, которая только что вернулась из храма богини Мут и отдыхала у своего прохладного бассейна. Она была одна. Ей хотелось собраться с мыслями и по-новому оценить отношение верховного жреца к великому Тутанхамону и к ней. Он›а вспомнила все то хорошее, что могла вспомнить об этом старом и мудром человеке, и ей удалось понять, что он верный друг фараона, его око, его сила, его божественная мудрость. Царица вспомнила старую Тии, которая сегодня утром с рыданиями протягивала к ней руки и молила довериться ей, не отказывать ей в милостях. Необычное спокойствие и умиротворение обволакивали юную и прекрасную Анхесенпаамон. Она задремала и сквозь дрему слышала жужжание назойливого комара и журчание воды в бассейне. Но вдруг ее охватило волнение. Необъяснимая тревога забралась в душу. Что случилось?

Она хотела вскочить и позвать слуг, но какое-то странное оцепенение сковало ей руки и ноги. Она долго боролась с этим странным и непонятным состоянием, похожим на колдовство. Когда ей наконец удалось подняться на ноги, она захлопала в ладоши, громко и настойчиво, несколько раз, словно хотела этим выразить свою тревогу.

Двери распахнулись, и люди с рыданиями распростерлись у ее ног.

– Что случилось? Скорее говорите…

Старая толстая Тии, целуя кончик маленькой сандалии, давясь слезами, промолвила:

– Великий фараон, наше солнце, наше божество, сын Амона-Ра, ослеп!

– Ты лжешь, старая Тии, ты выдумываешь!.. – закричала царица и бросилась во дворец своего великого господина.

Она забыла о том, что есть носилки и невольники, она забыла о правилах поведения и церемониях. Страшная весть, словно буря, сокрушила ее тоненькое хрупкое тело. Сердце мучительно билось, голова кружилась, в глазах темнело… Она бежала, спотыкалась, падала и снова бежала по гулким залам дворца.

Царские покои полны. Чужие и ненужные люди толпятся у изголовья ее великого господина. Старый жрец храма Амона лепечет заклинания беззубым ртом, а Эйе склонился над юным фараоном.

– Пустите! – закричала царица и бросилась к золоченому ложу, где лежал недвижимо ее прекрасный господин.

Он был бледен и строг, как никогда прежде. Ни тени улыбки на тонком, благородном лице. Она опустилась на колени и нежным прикосновением руки приласкала его. Он с трудом приподнял правую руку и прикоснулся к ее склоненной голове. Он сказал только одно слово:

– Любимая…

Сердце у него билось так сильно, словно хотело покинуть тело.

– Прости меня, мой господин, я ничего не знала, я отдыхала. Я принесла щедрые жертвы богине Мут, она поможет.

– Великая госпожа, позволь нам напоить божественного фараона целебным питьем, – сказал Эйе.

Царица поднялась и, закрыв лицо руками, дала волю слезам.

Эйе сам поил фараона из священной чаши, доставленной из храма Амона, а его главный лекарь поддерживал голову фараона. Потом лекарь стал ощупывать руки и ноги больного. Они были неподвижны. Царица никогда не видела своего господина таким беспомощным. Ей захотелось кричать, рыдать, рвать на себе волосы, как это делают плакальщицы, провожая в последний путь знатного господина, но она не позволила себе этого в присутствии Эйе, врачевателя и бедного, беспомощного фараона, который не мог двигаться, ничего не видел, но что-то слышал и понимал, если сказал ей – любимая…

– Спасите моего великого, моего прекрасного господина! – умоляла Анхесенпаамон, когда Эйе отошел от ложа больного.

Она ломала руки, обливалась слезами, но делала это молча, чтобы Тутанхамон не услышал ее. Потом она обратила внимание на то, как он шарит правой рукой, и она поняла, что он ищет ее и не может сказать. Тогда она снова склонилась над его ложем, поцеловала его в бледный лоб и взяла в свои руки еще живую трепещущую правую руку. Она гладила руку и говорила:

– Это пройдет, мой любимый, не тревожься, не печалься. Эйе знает великие, волшебные средства, он вылечит тебя.

Лицо фараона оставалось неподвижным, но рука его чуть-чуть шевельнулась в знак признательности.

«Значит, он все слышит и понимает, – подумала Анхесенпаамон, – еще не все потеряно». Сейчас она вызовет своего старого врачевателя и потребует от него чудодейственное питье. Разве у него не найдется такого для божественного фараона?

Когда люди покинули покои фараона, Эйе сказал царице, что больному даны все лучшие лекарства мира и он вскоре подымется.

– Тогда иди, – сказала тихо Анхесенпаамон, – оставь нас, пусть мой великий господин уснет.

И тотчас же после ухода верховного жреца царица вызвала своего старого лекаря и попросила его лечить по-своему. Она прочла свое любимое заклинание, которое уже много раз помогало Тутанхамону в его частых и непонятных недомоганиях. Но сейчас уже одного заклинания было недостаточно.

Старый лекарь велел принести живую черепаху и свежего меду. Он тут же стал священнодействовать, для того чтобы приготовленное им снадобье было самым свежим и целебным. Он разрезал черепаху своим тонким острым ножом, извлек из нее немного желчи и, смешав желчь с медом, стал смазывать веки фараона. Затем была доставлена маленькая юркая мышка. Лекарь приказал слуге крепко держать испуганную мышку, вытащил из кармана палочку с делениями и, отрезав одну тридцать вторую часть мышиного хвоста, велел сварить эту крошку мяса, смешал ее с медом и заставил больного проглотить это лекарство.

Затем было доставлено в покои больного пять священных кубков с целебным питьем. На каждом были отмечены травы, которыми воспользовался лекарь. Одно питье состояло из тридцати семи трав, другое из двадцати трав, третье из семнадцати трав. Царица внимательно подсчитывала количество трав, предназначенных для исцеления великого господина. Сто десять трав – священное число. Она облегченно вздохнула. Это священное число сулило золотой век ее великому фараону. Он выздоровеет и проживет сто десять лет.

Лекарь сел у изголовья и стал поить фараона из священных кубков. Ему удалось дать лишь по капельке, но и то вселяло надежду. Ведь кубки были доставлены из священного храма богини Хатор, великой супруги бога Гора.

– Все будет хорошо, – говорил лекарь, видя слезы на глазах божественной госпожи.

Больной лежал неподвижно, но правая рука, которую то и дело поглаживала царица, едва заметным движением давала знать, что фараон все слышит и все знает. Анхесенпаамон вглядывалась в бледное лицо божественного господина и старалась понять, лучше ли ему. Веки его были прикрыты, и нельзя было узнать, как подействовали лекарства. Крупные капли пота струились по лицу. Она вытирала их тонким белым полотном и, склонившись, прислушивалась к биению сердца. Она верила в исцеление, верила в священные жертвы, которые сейчас воздавались в храме Амона-Ра, в храме богини Мут, в храме Хатор и бога Тота. Царица не скупилась и приказала обильными жертвоприношениями вымолить спасение. Но вот ровное, спокойное дыхание больного подсказало ей, что желанный сон избавил его от страданий. Усевшись в любимое кресло своего господина, рядом с золотым ложем, укрыв его тонким белым полотном, она и сама задремала от усталости и волнений. Ей снился царский дом отца в Ахетатоне, веселые сестры и суровый, чем-то озабоченный Эхнатон. Отец говорил ей о том, что надо беречь Тутанхамона и не надо забывать великого и всемогущего Атона, дарующего жизнь всему живому и прекрасному на земле.

«Надо будет отправиться в Ахетатон и принести жертвы в заброшенных храмах Атона, – подумала царица и во сне спросила себя: – К чему бы этот разговор? Что он означает? И что предсказывает?»

Безмолвно, не дыша, делали свое дело носители опахала. Они плавно взмахивали опахалами, создавая приятный ветерок. День был душный, и зной проник даже за каменные стены дворца. И вдруг кто-то коснулся ее руки. Кто осмелился ее разбудить? Ведь во всем огромном царстве не было человека, который смог бы нарушить покой божественной госпожи. И все же кто-то коснулся ее руки. Она вскочила и увидела перед собой хмурого и безмолвного Эйе, визиря, носителя опахала по правую руку царя, главного из друзей царя. Видно, она долго спала, если не услышала, как пришел сюда верховный жрец и как поил великого господина своим лекарством. Эйе показал на неподвижное, окаменевшее тело Тутанхамона и сказал:

– Наш великий господин взошел в свой горизонт. Там он начнет долгую и счастливую жизнь и там обретет свое бессмертие.

Великая госпожа бросилась к золотому ложу фараона и, опустившись на колени, зарыдала, как самая обыкновенная египетская женщина. Теперь, когда он уже ничего не слышал, она громко звала его, просила проснуться и повторяла священные строки из плача Исиды по Осирису:

Голосу царицы вторили плакальщицы, которые заполнили царские покои. Носители опахала окаменели и стояли словно черные статуи. Эйе монотонно читал священные строки из «Книги мертвых», стоя по правую руку царя.

– Сто десять целебных трав, почему они не помогли? Я верила в твой золотой век, мой великий господин. Где же он? Ты так мало прожил на прекрасной земле великих фараонов! О я несчастная!..

Не считаясь с церемониями дворца, не обращая внимания на знатных сановников, жрецов, царедворцев и воинов, которые, пав ниц, рвали на себе волосы, одежды и причитали, Анхесенпаамон рыдала и молила любимого вернуться, словно это было возможно.

– Никто никогда еще не возвращался на землю из полей Налу. Но ты должен вернуться, я так хочу этого. О мой любимый!

Обессиленную, потрясенную горем царицу с трудом оторвали от золотого ложа. Она не стояла на ногах, и во дворец, окруженный деревьями священной мандрагоры, ее доставили на носилках.

Горе царицы было безмерным. Кто мог ее утешить? Она выгнала из своих покоев старую Тии, которая пришла узнать, какие будут назначены церемонии по случаю великой скорби. Царица вызвала слуг и велела принести в свой дворец позолоченное кресло божественного господина. Она хотела, чтобы кресло фараона напоминало ей о счастливых днях. Сидя на своем ложе, царица не сводила глаз с прекрасного изображения юного фараона. Так она просидела всю ночь.

В роскошных покоях царицы всю ночь горели светильники. Робкие оранжевые огоньки хорошо освещали лишь кресло с чудесным изображением царя и царицы. Все вокруг тонуло во мраке, и не были видны служанки и рабыни, которые расположились у входа и на коленях, покачиваясь, безмолвно выражали свою скорбь, то простирая руки, то хватаясь за голову с выражением отчаяния на лице. Изредка доносились стоны и всхлипывания. Царица молчала.

В ту же ночь его величество, возлюбленный сын Амона-Ра, был отправлен на западный берег Хапи, в город мертвых.

По обе стороны реки стояли люди с горящими факелами в руках. Глядя на медленно плывущую священную барку, на которой покоилось тело земного божества, они воплями, криками и причитаниями выражали свою скорбь.

А на священной барке стояли жрицы с венками из цветов и пели:

На западном берегу священной реки, рядом с гробницами и усыпальницами великих фараонов, были дома бальзамировщиков, плакальщиц, строителей, воздвигающих жилища вечности, искусных скульпторов, создающих золотые маски и саркофаги с изображением божества, взошедшего в свой горизонт.

Когда настало утро и слуги столпились у дверей покоев царицы, старая Тии с рыданиями объявила, что она была кормилицей Нефертити, и ей прискорбно, что божественная госпожа не пускает ее на порог. Но царица никого не пускала к себе. Напрасно служанки и рабыни ждали за дверью. Царица предавалась печали и никого не звала к себе. Однако Черный Лотос осмелилась приоткрыть дверь царских покоев. Тогда госпожа сделала знак, чтобы невольница вошла. Она молча взирала на плачущую рабыню, которая рвала на себе одежды, царапала лицо и руки и в знак величайшей скорби лежала у ног царицы с распущенными волосами, обливая слезами след маленькой сандалии.

– О моя божественная госпожа, возлюбленная его величества, о повелительница обеих земель, о прекраснейшая из женщин Египта! Как ужасно, как прискорбно, что твой возлюбленный взошел в свой горизонт! Прикажи мне вырвать мое сердце из груди! Прикажи выколоть глаза! Прикажи умереть рядом с тобой!

Анхесенпаамон смотрела на Черный Лотос равнодушно, словно не сознавая, о чем говорит невольница. Но вот в глазах госпожи что-то изменилось. Словно она проснулась от кошмарного сна и сознание вернулось к ней.

– Поднимись и слушай меня, – сказала великая госпожа. – У меня к тебе есть дело. Приведи ко мне Анху. Он должен сделать большую работу. Я сама скажу ему, что сделать для гробницы моего великого господина…

Но стоило госпоже произнести слово «гробница», как она тут же залилась слезами и снова, как это было вчера, вопрошала богиню Мут:

– Зачем? Зачем? Зачем? Зачем ушел мой прекрасный, мой божественный господин? Как это случилось? Он был так молод! Он был прекрасен! Он так мало жил!

– Твой великий, божественный господин, твой прекрасный, благородный фараон Тутанхамон ушел в царство Осириса, – отвечала в слезах невольница. – Оттуда нет возврата. Но жрецы говорят, что там наступает новая жизнь, более радостная и беспечная. Ведь ты позаботишься, великая госпожа, чтобы его величество не знал нужды в царстве Осириса?

– Все богатства Египта будут сложены в гробницу возлюбленного сына Амона-Ра.

– Но что ждет тебя, прекраснейшая из всех дочерей Египта? У ног твоих великое царство, но кто защитит тебя?

– О я несчастная! О я покинутая! Что ждет меня? Кто ответит мне на этот вопрос? Боюсь, что я во власти коварного Эйе. Всю ночь я думала о нем. Всю ночь мне казалось, что питье, которое он своими руками поднес моему божественному господину, было отравлено. Почему меня покинул мой любимый? Не повинен ли в этом старый жрец Эйе?

– Великая госпожа! Сейчас я позову Анху. Сын верховного жреца Мемфиса должен многое знать. Может быть, он скажет тебе что-либо?

– Поторопись, Черный Лотос! Я должна узнать обо всем, что может открыть мне глаза на происшедшее.

Черный Лотос не осмелилась войти в покои великой госпожи, когда Анху пал ниц перед ее золотым ложем.

– Поднимись, Анху, – сказала царица, – расскажи мне все, что ты знаешь о ядах и отравлениях. Я знаю, тебе предстояло стать жрецом храма в Мемфисе, а жрец знает тайны, нам неизвестные.

Лицо царицы стало суровым и строгим. В глазах не было слез, но скорбь светилась в них, и казалось, что нежная душа этой молодой женщины-правительницы не в состоянии перенести великого горя.

– Жрецы знают многие тайны. Им известны яды, которые могут лишить человека жизни. Но разве мог это сделать верховный жрец Эйе? Он столько лет помогал юному фараону править страной и был предан ему.

Почтительно склонившись перед царицей, Анху старался дать ей понять, что жрец владеет многими тайнами, но что ему, Анху, не хочется назвать Эйе убийцей фараона.

– Однако ответь мне, Анху: есть яды, от которых слепнут, становятся неподвижными и тихо умирают?

– Есть, – ответил Анху. – Название их ничего не скажет тебе, великая госпожа.

Анхесенпаамон долго сидела молча, опустив глаза, словно размышляя о сказанном. Затем она подняла голову, и художник увидел мужественную и суровую женщину. Сейчас она была очень похожа на своего отца, фараона Эхнатона.

– Подбери, Анху, искусных помощников и принимайся за дело. Быть может, в царстве Осириса мой великий госцодин пожелает совершить путешествие и ему понадобятся сундуки для хранения одежды и драгоценностей. Сделай, для него самые прекрасные на свете сундуки. Возьми для них много черного дерева, слоновой кости, перламутра и драгоценных камней. Ничего не жалей. Ему нравилось это кресло, и сундуки ему тоже должны понравиться там, за пределами нашей жизни. Ты угодил ему, Анху, и пусть твое умение пойдет на пользу моему великому господину.

– Все будет так, как ты велишь, великая госпожа. Никогда еще мне не хотелось так угодить кому-либо, как сейчас. Лучшие, искуснейшие художники сделают вещи, достойные благороднейшего из фараонов. Поистине я не знаю свитка, в котором было бы рассказано о человеке более благородном. Он был так молод, он никому не причинил зла…

– Он был умен и благороден, мой великий господин! – прошептала царица, едва сдерживая слезы. – Иди, Анху! Торопись. Ничего не жалей для прекрасных украшений. В чем еще могу я выразить свою любовь?

Слова царицы потрясли молодого художника. Он ушел с горячим желанием сделать работу еще лучше, еще красивее того, что было сделано им прежде. Но еще больше запали в душу скорбные слова царицы о ядах и тайнах жрецов.

«Она подозревает Эйе, – подумал Анху. – Великая госпожа не понимает, как случилось, что умер молодой фараон. Да и как понять эту преждевременную смерть? Как понять постоянное недомогание юного фараона? Не позаботился ли Эйе о том, чтобы в пищу фараона клали яды, которые медленно разрушают здоровье человека?»

Верховный жрец Мемфиса, поучая сына, готовя его к высокому званию жреца, рассказывал, что у него есть драгоценные записи о целебных и вредных свойствах растений. Анху помнил, что эти редкостные свитки, хранящиеся в тайниках мемфисского храма, были переписаны лучшими писцами Мемфиса и отосланы в Фивы. Когда же это было? Может быть, четыре года назад?

Они были сделаны для Эйе. Но нет, не для злодейства понадобились эти записи. Они понадобились для блага.

Разве можно исцелять недуги, ничего не зная о ядах? Подумай об этом, Анху. Узнай, давно ли юный фараон стал чувствовать слабость и недомогание. Если это началось еще в Ахетатоне, в ту пору, когда ты вернулся в Мемфис, если тогда началось недомогание его величества, то кто знает, может быть, Эйе стал виновником великой скорби.

Чего стоит тогда власть и. могущество великих? Анху, ты не должен так думать.

Помни, что эти тайны остаются в тиши храмов. О них никогда не узнают непосвященные. Молчи, Анху! Забудь об этом!

И все же Анху не мог не думать об этом. Что бы он ни делал, о чем бы ни говорил, его мысль неизменно возвращалась к трагической судьбе божественного Тутанхамона.

Анху знал, что есть множество ядов, которыми легко извести человека, и сделать это можно незаметно для его близких. «Но зачем нужно было это делать Эйе? И без того верховный жрец подчинял своей воле юного правителя. Все делалось так, как хотел этого Эйе. Только сейчас, совсем недавно, Тутанхамон стал более настойчивым и решительным. Может быть, это заставило верховного жреца избавиться от фараона? Но другой, новый правитель может и вовсе отказаться от услуг Эйе. Как он этого не понимает? Черный Лотос говорила, что великая госпожа ненавидит верховного жреца. Может быть, царица и права? Лицо Эйе и в самом деле неприятно. Оно даже порочно. Но ведь нельзя же желать несбыточного: чтобы каждый занимающий высокое место блистал красотой, благородством. Такое бывает редко. Может быть, потому так велика скорбь людей Верхнего и Нижнего Египта? Поистине люди поднимаются, чтобы рвать на себе волосы и омываться слезами».

Так размышлял художник Анху, сын верховного жреца Мемфиса, ученик знаменитого Тутмеса из Ахетатона, муж рабыни из страны Куш. Принимаясь за великую работу для обители вечности, он долго наставлял своих молодых помощников, долго втолковывал им, как он желает сделать те вещи, которые ему заказала великая царская вдова. Анху от души хотел украсить обитель вечности Тутанхамона достойно величия, любви и скорби юной царицы.

Великая царская жена не покидала своих покоев. Она сидела неподвижно, скрестив руки на груди, и в глазах ее можно было прочесть скорбь и отчаяние. О чем бы она ни подумала, куда бы ни глянула – повсюду перед ней оживал Тутанхамон. Все мысли, все чувства, все окружающее царицу было тесно связано с ним, с его величеством, взошедшим в свой горизонт.

Искусно расписанные стены переносили ее в тенистый сад, к прудам, где среди зарослей папирусов вили гнезда веселые птицы. Она вспоминала свои прогулки с любимым, и ей слышались птичьи голоса на рассвете и слова Тутанхамона о том, что крик ласточек и кряканье диких уток – это радостное приветствие великому богу Амону, пославшему на землю свои живительные лучи. Ей вспомнилось, как они протягивали руки к солнечным лучам и пели гимны всесильному божеству. И вдруг ей послышалось, как пели эти гимны в Ахетатоне, когда был еще жив Эхнатон.

О Атон, живущий, начавший жизнь…

Теперь уже не услышишь гимнов Атону. Эйе настоял на своем, и главным божеством Фив снова стал Амон-Ра. Но о чем она думает в этот страшный час? Ей надо думать о вечном жилище для своего любимого господина. Юный фараон, веря в свой золотой век, протяженностью в сто десять лет, не воздвиг себе гробницы. Он ничего не успел. И теперь все заботы – на ней. Десятки его предшественников, фараоны разных времен, строили себе обитель вечности задолго до своей смерти. Успеют ли теперь сделать достойное жилище в Городе вечности? Вот идут к ней жрецы, зодчие, хранители сокровищ, советники. О чем они будут говорить? Ей не хочется их видеть.

– Пусть оставят меня, – шепчет едва слышно царица.

И старая Тии, которая все время на виду и всегда готова к услугам великой госпожи, дает знак, чтобы люди покинули покои царицы.

– Позови Май! – потребовала царица.

И вот у ног ее хранитель сокровищницы Май, он же писец, сын исцелителя Ауи, рожденный госпожой Урт. Май внимательно выслушивает все пожелания великой госпожи. Он сам записывает в свой папирус все, что ему нужно запомнить. Великая госпожа говорит о том, что она желала бы соорудить пирамиду еще выше и прекрасней пирамиды Хуфу, но она знает, что это невозможно. Еще в детстве она слышала о том, как долго строятся такие пирамиды. Она хочет, чтобы обитель вечности была построена в срок, чтобы она вместила все сокровища для долгой и прекрасной жизни в полях Налу. А самое большое ее желание – чтобы воры не смогли найти священное жилище Тутанхамона, чтобы они не разграбили его.

– Что ты скажешь мне, управитель строительными работами Май, любимый писец его величества Тутанхамона, хранитель сокровищницы?

– Я скажу, что хотел бы воздвигнуть пирамиду, еще более прекрасную и более богатую, чем пирамида Хуфу. Но мне известно, что гробница Хуфу, спрятанная в пирамиде, ограблена и обесчещена. А ведь только на строительство дороги, по которой таскали камни для пирамиды, понадобилось десять лет. Есть священные записи, они говорят, что пирамиду Хуфу строили двадцать лет сто тысяч рабов. Каждые три месяца пригоняли новых рабов. Нам не построить такой пирамиды. У нас всего два месяца.

– Два месяца? – воскликнула в отчаянии царица.

– Но ты не печалься, великая госпожа. Гробница возлюбленного Амоном-Ра будет обителью великолепия. Я позабочусь об этом. Воры не проникнут в нее. Твой божественный супруг будет вечно пребывать в царстве Осириса среди роскоши, среди золотых колесниц и верных слуг.

– Ты сказал – два месяца? – спросила царица. – Успеют ли сделать все для возлюбленного Птахом, для возлюбленного Сокаром?

В голосе царицы слышалась тревога, и Май заверил великую госпожу, что все будет сделано, что сокровищница фараона открыта для щедрых и прекрасных работ.

Хранитель сокровищницы Май ушел, а великая госпожа приказала никого более не пускать. Она хотела побыть возле любимого кресла Тутанхамона, чтобы снова увидеть фараона таким, каким он был совсем недавно.

«Всего два месяца! На все, на все! На строительство обители вечности, на бальзамирование, на подготовку к великой церемонии и еще…»

Анхесенпаамон гнала от себя страшные мысли, но они возникли внезапно во время разговора с Май, и уже нельзя было избавиться от них. Это были мысли о будущем. Впервые царица подумала о том, что за эти два месяца она должна позаботиться о своей судьбе.

Но как? Тот, кто станет ее мужем, – тот и будет великим правителем Египта. Но кто он? И как можно сейчас думать об этом? Но если не думать, то можно погибнуть. Да, да, можно погибнуть совсем юной.

Царица взяла в руки серебряное зеркало и увидела свое печальное и заплаканное лицо.

Как страшно и одиноко ей, великой царской вдове. Сколько горя и страданий выпало на ее долю! И как страшно жить с мыслью о том, что Эйе виновник великой скорби!

– Помоги мне, богиня Хатор, супруга солнечного Гора, покровительница женщин! Подари мне частицу своей мудрости!

Старая Тии громче всех рыдала по умершем фараоне. Она рвала на себе волосы и одежду, кричала, что солнце погасло и ночь спустилась над священными Фивами. Но как только она перешагнула порог своего дома, тотчас же высохли слезы, и кормилица Нефертити стала нещадно бранить свою великую госпожу. Она жаловалась Эйе, требовала от него, чтобы он отомстил своенравной госпоже.

– Она не пускает меня на порог своих покоев! – кричала Тии. – Она не доверяет мне, кормилице ее матери! Это видят слуги и невольницы! Пристойно ли мне терпеть это?

– Как же она может довериться тебе, когда ты ее ненавидишь? – рассмеялся вдруг Эйе. – Я думаю, что человеческое сердце умеет понять истину. Оно тянется к тому, кто искренне привязан, и отталкивает того, кто лицемерен.

– А почему тебе доверял юный фараон? Почему он считал тебя своим другом? Почему, скажи мне! Разве ты любил его?

– Он был неопытен. К тому же в первые годы его царствования я любил его, как сына. А последнее время он уже почувствовал, в чем истина. Прошло бы немного времени, и старику Эйе пришлось бы покинуть свои священные храмы в Карнаке и Луксоре. Юный фараон вовремя ушел в царство Осириса для вечного блаженства. Однако я должен пойти к царице со словами утешения. Что она подумает о своем верховном жреце?

– Ты не пойдешь к ней со словами утешения, иначе я изведу ее тайным колдовством.

– Ты не изведешь ее тайным колдовством. Ты не тронешь ее, ты ничем не выскажешь своего недовольства. Она молода и несчастна. Она не знает, как себя вести. Она вызвала к себе хранителя сокровищницы Май и поручила ему сооружение обители вечности. Она и не подумала о том, что я уже обо всем позаботился. Бедная вдова!..

– А ты скажи ей! – воскликнула рассерженная Тии. – Пусть знает, что ты позаботился о вечном блаженстве своего господина.

– Наоборот, я не скажу ей этого. Пусть думает, что все делается именно так, как ей хочется. Так лучше!

Представ перед великой госпожой, Эйе был очень приветлив. Он спросил, как здоровье молодой вдовы и нет ли надобности в целебных травах, приносящих покой и хороший сон. Затем он сообщил царице, что отправляется на западный берег Хапи в заупокойный храм, чтобы принести щедрые жертвы умершему фараону. Он не говорил царице, что священнодействие произойдет при ней, и она поняла, что верховный жрец считает ее нездоровой.

Анхесенпаамон молча слушала Эйе. Она ни разу не посмотрела на него, ни разу ни о чем не спросила. Она не сводила глаз с изображения юного фараона на кресле и молчала.

Если бы она могла испепелить Эйе своим взглядом, она бы сделала это. Но она не могла даже словами выразить свой гнев. Как она была несчастна!.. Она знала, что никогда не сумеет сообщить всем подданным великого господина, возлюбленного Ра, о том страшном злодействе, какое свершилось в стенах дворца. После разговора с Анху царица уже не сомневалась в том, что Тутанхамона извели ядами. Она вспомнила все те случаи недомогания, которых было много и которые все чаще повторялись после того, как сам Эйе приносил фараону свое целебное питье. Ведь этого не было в первые два года после их женитьбы, когда Эйе не лечил фараона своими травами. Первые два года были счастливыми. Фараон был здоровым и веселым юношей. Он любил мчаться на своей колеснице по дорогам, ведущим в другие номы. Он часто устраивал охоту в своем заповеднике и бесстрашно убивал свирепых львов. Он любил молодое вино и радовался, когда при нем открывали запечатанные сосуды. Она вспомнила смеющегося Тутанхамона на пиршестве, когда он сам вскрыл сосуд с надписью винодела: «Год второй из дома Тутанхамона с Западного рукава».

«Всего второй год царствования, – говорил тогда фараон, – а ведь настанет день, когда мы откроем сосуд с надписью: „Год тридцать первый из дома Тутанхамона с Западного рукава“. – „А может быть, мы устроим пиршество и в год пятьдесят первый царствования Тутанхамона“, – смеялся хранитель сокровищницы Май. Тогда все было впереди, и жизнь казалась сплошным праздником. Почему-то совсем не приходили в голову дурные мысли. Все были веселы, все были добры. Старая Тии казалась приветливой и ласковой. Она любила говорить о том, как ей дороги дочери Эхнатона. А потом Тии стала злой и жадной. Все, все переменилось. И кто бы мог подумать, что все хорошее сразу исчезнет, уйдет, и, может быть, безвозвратно!

Анхесенпаамон думала об этом, глядя на изображение умершего и не слушая Эйе, который говорил ей о чем-то очень важном.

– Заказана золотая маска. Скоро сделают золотую колесницу. Готовы скульптуры богинь-охранительниц. Готовы драгоценные сосуды…

Эйе говорил, а царица молчала. Потом старый жрец ушел, и вслед за этим распахнулись двери, и главный писец Тутанхамона сообщил, что прибыли гонцы из страны хеттов и с ними целый караван даров. Думая о драгоценных дарах фараону для обители вечности, Анхесенпаамон спросила, что доставили от царя хеттов. И ей ответили, что хетты пригнали множество быков, привезли тюки мягкой белой шерсти для ткацкой дворца и доставили живых леопардов, которых пожелал иметь в своем заповеднике покойный фараон.

– Живых леопардов для царской охоты?

Великая госпожа всплеснула руками и горестно застонала:

– Не хочу видеть гонцов! Оставьте меня. О я несчастная!

Шли дни, и тысячи искусных рук трудились для обители вечности. Строители воздвигали в тайном месте усыпальницу. Управитель строительными работами, хранитель сокровищницы Май, дни и ночи проводил на Западном берегу Хапи. Ведь он обещал воздвигнуть обитель великолепия, а времени оставалось так мало, что едва ли можно было сделать самую скромную гробницу. Верховный жрец Эйе чуть ли не каждый день приезжал посмотреть, успешно ли ведутся работы, как идет бальзамирование фараона, все ли готово для прощальной процессии. Эйе очень заботился и хотел, чтобы об этом знали не только вельможи, жрецы и воины священных Фив, но и живущие вечно в царстве Осириса фараоны. Старый жрец требовал, чтобы повсюду были сделаны надписи, свидетельствующие о его великой заботе.

Анхесенпаамон совсем не заботилась о том, чтобы люди и боги знали и видели, как богато и пышно она проводит в царство Осириса своего возлюбленного господина. Но все ее мысли были заняты только одним: ей хотелось, чтобы в обители вечности Тутанхамона были самые дорогие, самые прекрасные вещи, какие могут создать искусные руки фиванских мастеров.

В царские покои великой госпожи то и дело приходили ювелиры, скульпторы, литейщики, художники, сверлильщики драгоценных камней, стеклодувы и мастера по обработке камня. Каждый день Анхесенпаамон рассматривала что-то, и каждая вещь рождала воспоминания о счастливых днях.

Она едва сдержала слезы, когда Анху принес ей драгоценный ларец для хранения бус, воротников и амулетов. На крышке ларца было дивное изображение юного фараона. Он стоял рядом с ней в беседке, увитой виноградными лозами и гирляндами цветов. Тутанхамон принимал у нее из рук букет лотосов и цветы папируса. Над головами счастливой четы была надпись:

«Прекрасный бог, владыка обеих земель, Небхепрура, Тутанхамон, князь южного Гелиополя, подобный Ра». «Великая жена фараона, владычица обеих земель, Анхесенпаамон, да живет она».

А как хороши боковые стенки ларца! Чудесное изображение напомнило Анхесенпаамон, как они ловили птиц и рыб. Но это было так давно, они были тогда такими юными и счастливыми!

«Ах, благородный Анху… Как он умен и искусен!»

– Ты угодил мне, Анху, – сказала, глотая слезы, царица. – Ты напомнил мне о счастливых днях моей юности. Они ушли безвозвратно… Пусть и в царстве Осириса мой великий господин вспоминает эти дни…

В один из печальных дней оплакивания великого господина, возлюбленного Амоном, Птахом, Аписом и другими богами всех номов Египта, Анхесенпаамон призналась своей невольнице из страны Куш, что тревога о будущем терзает ей сердце, лишает ее сна и покоя.

– Позволь мне сказать слово, великая госпожа. – Черный Лотос лежала распростершись у ног царицы и, обливая слезами золоченую сандалию, горестно вздыхала, стараясь своим сочувствием облегчить страдания великой царской вдовы.

– Гонцы хеттского царя Суппилулиума еще не уехали. Они могут оказать тебе великую пользу.

– Какую, Черный Лотос?

– Они могут передать правителю великой страны твое послание. А ты попросишь Суппилулиуму прислать тебе в мужья неженатого сына.

– А что будет, если об этом узнает Эйе?

– Он не узнает. Я передам твое послание в верные руки. Я дам награду. Все будет сделано тайно от верховного жреца. Разве невольница из страны Куш не может сделать доброе дело для своей великой госпожи?

– Дай мне папирус и краски, Черный Лотос. Я сама напишу свое коротенькое послание. Я не могу его доверить ни одному писцу. Ты права! Я должна воспользоваться пребыванием в Фивах хеттских гонцов, хоть и не хочу их видеть. Мое горе сделало меня свободной от церемоний. Вот с чем не согласилась бы старая Тии. Но мне все равно, мне безразлично, что думает обо мне старая Тии.

Анхесенпаамон взяла в руки хорошо отточенную палочку, окунула ее в чашечку с краской и написала:

«Мой муж умер, а я слышала, что у тебя есть взрослые сыновья. Пришли мне одного из них: я выйду за него замуж, и он станет владыкой Египта».

Указав день, месяц и год царствования Тутанхамона, великая госпожа свернула папирус в трубочку и велела невольнице запечатать, завернуть в тонкое полотно и передать незаметно надежному человеку. Она доверяла невольнице, но не прочла ей своего послания. Однако Черный Лотос знала, что в нем просьба прислать неженатого сына.

Черный Лотос не призналась великой госпоже, что это поручение выполнил Анху. Она не сказала и о том, что мысль о браке с сыном хеттского царя также пришла в голову Анху, потому что Анху после разговора с великой царской вдовой много думал о ее судьбе. Он много думал о поведении верховного жреца Эйе и пришел к выводу, что великий фараон погиб не своей смертью.

– А если так, – сказал Анху своей благородной подруге, – вдове его величества, возлюбленного Ра, надо подумать о своей судьбе, о судьбе своей богатой страны.

Бывший жрец храма Птаха отлично понимал, что сейчас, как никогда прежде, возросло значение верховного жреца. И если прежде Эйе считали всемогущим, то сейчас он единственный, кто обладает реальной властью, равной могуществу самого божественного фараона. Анху поручил письмо одному из гонцов, который получил в награду от художника свое изображение, сделанное на маленьком ларчике. Анху сделал портрет молодого хеттского воина на коробочке, выточенной из куска старого кедра. Гонец был счастлив, увидев свое изображение, словно отраженное в хорошем серебряном зеркале. К тому же он был польщен – ведь ему предстояло предстать пред грозным правителем страны хеттов с тайным поручением великой царской вдовы, владычицы обеих земель. Не часто бывают такие удачи. Он дал клятву, что с честью выполнит поручение.

Когда Черный Лотос сообщила об отъезде хеттских гонцов, царица спросила:

– Долго ли ждать ответа?

– Не долго, великая госпожа, но и не быстро: две недели туда, две недели обратно. Если царь хеттов Суппилулиума поторопится, то спустя месяц ты узнаешь желаемое.

– Это очень, очень долго! – простонала Анхесенпаамон.

И все же месяц прошел очень быстро. Ведь каждый день был заполнен нескончаемыми заботами. Великая госпожа готовила дары своему прекрасному господину, а даров было множество. Все они волновали царицу, но ничто не произвело на нее такого сильного впечатления, как золотая маска фараона, запечатлевшая навеки спокойное и прекрасное лицо. Оно напоминало облик Осириса, но это был Тутанхамон. На золотом лбу были изображены коршун Нехебт и змея Буто – эмблема двух царств, которыми правил фараон. К подбородку была прикреплена искусственная борода из золота и стекла цвета лазурита. Шею охватывало тройное ожерелье из дискообразных бусин из желтого и красного золота и синего фаянса. Маска была так хороша, так живо передавала юное и благородное лицо фараона, что Анхесенпаамон долго не могла с ней расстаться. Она смотрела на нее и повторяла про себя слова богини неба Нут:

«Я создала твою красоту, о Осирис, царь Небхепрура: твоя душа живет, твои мускулы прочны, ты вдыхаешь воздух и выходишь подобно богу, как выходит Атум. О Осирис, Тутанхамон, ты выходишь и входишь вместе с Ра».

В этот день, когда Анхесенпаамон совсем забыла думать о себе, о своем будущем, когда она думала только о вечной жизни Тутанхамона, ей сообщили о прибытии гонца от царя хеттов.

Она принимала, гонца тайно, чтобы не узнала старая Тии, чтобы не дошло до верховного жреца Эйе и чтобы не увидели царедворцы, ко всему равнодушные и умеющие лишь угождать всесильному.

Черный Лотос и Анху помогли великой царской вдове в этом трудном деле, и вот Анхесенпаамон прочла наконец долгожданное послание. Но что за ответ? Разве этого она ждала?

После бесконечных уверений в вечной дружбе и верности хеттский царь спрашивал: «Где сейчас сын покойного владыки? Что с ним случилось?»

Хеттский царь не писал о том, что он посылает ей в мужья своего неженатого сына. Он не торопился. А бедная Анхесенпаамон подсчитала оставшиеся до прощальной процессии дни, и сердце ее замерло в ужасе и отчаянии. Что же с ней будет, если хеттский царь не пришлет к ней своего сына? Что ждет ее? Кому достанется великое и прекрасное царство? Не может быть, чтобы была загублена ее молодая жизнь. Она снова пошлет письмо хеттскому царю. Она все ему объяснит, и он поймет, что надо торопиться и скорее прислать ей в мужья хеттского принца.

Едва сдерживая слезы и волнение, дрожащей рукой царица пишет новое послание:

«Для чего я стану тебя обманывать? У меня нет сына, а мой муж умер. Пришли мне одного из твоих сыновей, и я сделаю его царем».

Черный Лотос и Анху стояли за дверью. Они должны были дать знак, если во дворце появится Эйе. Они знали, что Эйе находится на Западном берегу Хапи и что в эти дни его молитвы Анубису и Осирису должны обеспечить бессмертие фараону. Гонец прибыл тайно, и царица была уверена, что никто из приближенных Эйе не знает о нем. Однако, как только гонец покинул покои царицы, Черный Лотос, припав к ногам своей повелительницы, просила написать второе письмо хеттскому царю. Повторить все, что было сказано в письме, врученном гонцу.

– Зачем это? – спросила царица. – Я все сделала, и гонец заверил меня, что до конца месяца я получу желанный ответ от хеттского царя. Я сказала, что ответ не терпит отлагательства и что дорог каждый час.

– Все так, великая госпожа, повелительница обеих земель. Все будет по-твоему. Однако мы всегда должны помнить, что Эйе может услышать и увидеть то, что никому не доступно.

– Что же нам делать? Как ужасно все это… А что будет, если Эйе убьет этого гонца и мое письмо не дойдет до царя хеттов?

– Великая госпожа, мой Анху поскачет вслед за этим гонцом, и, если гонца убьют, Анху доставит письмо хеттскому царю. Мы должны позаботиться об этом, иначе уйдет драгоценное время.

– Зови скорее Анху, я на все согласна. Время не терпит. Ты права, Черный Лотос. Дай мне новый свиток папируса.

– Пусть Амон-Ра, Птах и богиня Хатор, пусть все боги покровительствуют тебе, – говорила царица, вручая Анху свое письмо.

Она была так взволнована и озабочена, что позабыла дать своему художнику какие-либо драгоценности, которые могли бы ему помочь в далеком и трудном пути. Об этом позаботилась невольница, бывшая принцесса из страны Куш. Она подняла каменную плиту в крошечной комнате своего бедного дома и вытащила из тайника драгоценный дар царицы – свое золотое ожерелье. Там же лежали ее золотые браслеты, подаренные ей Анху в тот счастливый час, когда они впервые оказались на шумном базаре священных Фив.

– Все это может тебе пригодиться, Анху, – сказала Черный Лотос. – Твой путь далек и труден. Кто знает, что ждет тебя. Может быть, эти сокровища пригодятся тебе.

– Это все, что у тебя есть, Черный Лотос. Зачем же ты отдаешь последнее? Я получил доброго коня из царской конюшни. Ты дала мне с собой еду и воду. Зачем же я буду отбирать у тебя последнее?

– Мне это не нужно, Анху. А тебе это поможет. Ведь нам не пристойно просить у бедной, убитой горем великой госпожи что-либо в дорогу. Тем более не пристойно, когда мы сами предложили ей помочь. Настанет день, когда великая госпожа обретет покой и радость, и тогда она вспомнит о нас и вознаградит, не правда ли, Анху? Возьми и ступай! В добрый час!

Они простились у ворот, где начиналась дорога в страну хеттов. Черный Лотос была очень печальна. Когда пыльная туча скрыла всадника, умчавшегося с письмом египетской царицы, она почувствовала, что лицо ее мокро от слез.

Скоро ли вернется домой благородный Анху? И что она скажет, если Эйе вдруг спросит о нем?

– Помоги нам, бог Луны и мудрости Тот, – шептала невольница. – Ведь Анху единственное мое сокровище. У меня никого нет на свете. Сохрани ему жизнь… или… возьми мою!

Для великой госпожи настали самые трудные дни. Уже сорок раз всходило солнце, освещая навеки покинутый трон Тутанхамона. Уже завершалось сооружение обители вечности. Комнаты дворца были полны вещей, приготовленных фараону для долгого путешествия в царство Осириса. Анхесенпаамон верила, что ее великий господин будет вечно жить в полях Налу, и ей хотелось снабдить его всем необходимым со свойственной ей щедростью. Она готова была отдать в руки искусных мастеров всю сокровищницу фараона, если бы рядом не было Эйе. Она вспоминала каждую мелочь, каждую вещь, какая когда-либо нравилась фараону. Она находила его трогательные подарки, чтобы они напоминали ему о ней, о любящей Анхесенпаамон.

Великая госпожа то и дело вызывала к себе управителя работ обители вечности и справлялась, скоро ли будет готова гробница. Но еще больше ее тревожило, хорошо ли хранят тайну люди, воздвигающие гробницу. Она так боялась, чтобы воры не проникли в гробницу и чтобы не оставили великого господина в бедности!

Как-то раз Май, сообщая великой госпоже о строительных работах, показал ей небольшой деревянный ящичек, тщательно завернутый в полотно. В нем лежала фигурка фараона, точно такая, какой она должна быть в своем священном саркофаге. Маленькая скульптура фараона была спелената, как мумия, и лежала на погребальном ложе с львиными головами и лапами. Голова фараона была увенчана Царским уреем. Слева от фараона на ложе сидела птица Ба (дзчла) и прикрывала мумию левым крылом. Напротив, с правой стороны, сидел сокол Ка – двойник. Он защищал мумию правым крылом. На ложе было вырезано посвящение:

«Сделано слугой, облагодетельствованным его величеством, тем, кто ищет хорошее и находит прекрасное, и делает это старательно для своего повелителя, который творит чудесные дела в обители великолепия, управителем строительных работ по сооружению обители вечности, царским писцом, хранителем сокровищницы Май».

«Сделано слугой, облагодетельствованным своим повелителем, который добывает превосходные вещи в обители вечности, управителем строительных работ на Западе, возлюбленным своим владыкой, совершающим все по слову его, не допускающим ничего ему неугодного, тем, чье лицо блаженно, когда он это делает с любящим сердцем, как вещь, угодную для его повелителя. Царский писец, возлюбленный своим повелителем, хранитель сокровищницы Май».

– Я верю, ты любишь божественного Тутанхамона, – прошептала царица, и капли слез упали на маленькую скульптуру. Но сквозь слезы она все же увидела надпись на самой фигурке. Она гласила:

«Слова, сказанные фараоном Небхепрура правогласным: „Снизойди, матерь Нут, склонись надо мной и преврати меня в одну из бессмертных звезд, которые все в тебе!“ Почитаемый Имсети, Хапи, Анубисом в месте бальзамирования Анубису, Дуамутефу, Кебехснебефу, Гору и Осирису».

– Благородный Май, его величество любил тебя, – сказала Анхесенпаамон и бережно поставила на подставку священный ящичек.

Оставалось двадцать дней до священной процессии. Узке наполнены вином последнего урожая многочисленные сосуды, запечатанные виноделами царских погребов. Уже уложены любимые игрушки фараона, которыми он играл еще младенцем. Уже спрятана в маленький саркофаг каштановая прядь волос великой жены фараона Аменхотепа III, повелительницы обеих земель, царицы Тии. Эту прядь хранил в своей сокровищнице юный фараон Тутанхамон, и эта реликвия будет с ним. Среди множества драгоценных украшений, утвари, мебели, колесниц, одежды, оружия, всевозможных игральных досок и костей были вещи, которые никогда еще не видел Тутанхамон. Их впервые сделали после его смерти. Это был набор маленьких железных инструментов, каких никто никогда еще не держал в руках. У юного фараона был только один предмет из этого редкого и драгоценного металла – перстень с камнем. А тут целый ящик с резцами, молоточками, долотами.

«Если бы он знал, что на Синайском полуострове его рабы добыли этот редкий металл! – думала царица. – Но, может быть, он узнает? Ведь он будет жить вечно?…»

Черный Лотос по-прежнему прислуживала своей великой госпоже. Но теперь она никогда не улыбалась, и движения ее были совсем не такими быстрыми и грациозными, как прежде, словно к ее рукам и ногам подвесили камни. Черный Лотос никогда не плакала при своей повелительнице, она молча выполняла все ее приказания. Но как тягостно было это молчание!

Однажды великая госпожа спросила:

– Скажи мне, Черный Лотос, сколько коней взял с собою Анху?

– Одного коня.

– А если конь подохнет в этом тяжком пути? Почему он взял одного коня?

– Ведь он уезжал тайно, будто по твоему поручению, в Мемфис, великая госпожа. Он не хозяин царской конюшни.

– О боги! Где же истина? Я владею целым царством и для своего блага не могу распорядиться десятком добрых коней! Зачем ты не сказала мне, Черный Лотос? Ведь я тогда обо всем на свете позабыла.

– Но я дала ему наше сокровище, твое царское ожерелье, великая госпожа. Если лошадь падет в пути, Анху добудет себе новых коней взамен драгоценного ожерелья.

– Я не подумала об этом, Черный Лотос. А ведь от этого зависит благополучие моей великой страны. Представь себе, что будет, если гонец не доставит моего послания, а твой Анху опоздает! Мне страшно подумать об этом. Я не говорила тебе, никто не знает об одной тайне, которую мне поведал мой великий господин всего лишь за два дня до смерти…

Анхесенпаамон вдруг схватилась за голову в горестном отчаянии и умолкла.

Черный Лотос склонилась к ногам госпожи и в низком поклоне ждала. Она не смела спросить, но ей очень хотелось узнать дворцовую тайну. И не только из любопытства. Черный Лотос знала, что ее великая госпожа так одинока и так беспомощна, как может быть одинока и беспомощна самая обыкновенная сирота. Может быть, ей нужно помочь?…

– Я верю тебе, Черный Лотос, – сказала Анхесенпаамон, – я скажу тебе то, что сидит во мне и неизвестно даже Эйе. Мое послание должно спасти не только меня, несчастную, одинокую вдову… оно должно спасти наше великое царство. Моему божественному господину стало известно, что степные племена хапиру, ставшие союзниками хеттов, устраивают нападения на города Сирии и Палестины. Они захватили много городов, завладели землями и рабами, и теперь хетты могут завладеть всем Египтом… Я ищу дружбы с царем хеттов, иначе все мы погибнем.

– Мы не погибнем, великая госпожа! – воскликнула Черный Лотос. – Твое послание дойдет до царя хеттов.

Великая госпожа сказала:

– Возьми эти кольца, серьги и браслеты, я хочу вознаградить тебя за твое бескорыстие, Черный Лотос!

– Мне ничего не нужно, великая госпожа. Если Анху не вернется, зачем мне все это? Тогда мне и жизнь не нужна…

– Он вернется, он привезет мне молодого хеттского принца. Так будет, Черный Лотос. И ты будешь у меня вместо старой Тии. Ты будешь главной распорядительницей всех церемоний в моем дворце. А хеттский принц поможет нам освободиться от страха нападения. И еще он поможет нам, Черный Лотос, освободиться от верховного жреца Эйе. Зачем нам видеть перед собой злобного старого Эйе? Зачем, Черный Лотос? Я не могу его видеть. Поверь мне. Ты веришь, что все сбудется, Черный Лотос?

– Верю, великая госпожа!

Черный Лотос старалась верить в благоприятный исход путешествия Анху. Но то, что сказала великая царская вдова, было ужасно. Тревога охватила бедную пленницу из страны Куш. Она вспомнила нашествие воинов Тутанхамона, которые были посланы захватить южные области страны Куш и так безжалостно увели в плен и знатных и бедных людей ее страны. Она вспомнила, как их гнали по знойным пескам, связанных одной веревкой, и подумала, что не перенесет такого несчастья вторично. Ее тревожила судьба Анху, и она укоряла себя за то, что сама уговаривала его отправиться в это трудное путешествие. Но теперь уже было поздно думать об этом. Теперь надо было ждать. Долго ли еще продлится эта пытка, это ожидание? Увидит ли она когда-нибудь Анху?

Весь долгий и утомительный путь Анху не переставал ждать несчастья. Он знал, что беда может настигнуть его каждую минуту. Ее можно было ждать от лазутчиков, посланных жрецом Эйе. Беда могла прийти от беглых рабов и воинов, которые снуют по дорогам в поисках наживы. И хоть одежда его была скромной, он знал, что ночью могут настичь его и отобрать сокровища, спрятанные за поясом коротенькой юбки.

Каждый день, когда солнце клонилось к закату, Анху искал надежное укрытие для ночлега, чтобы не потерять своего коня. Иной раз ему удавалось спрятаться в пещере, иной раз он располагался под скалой, а бывало и так, что его приглашали на ночлег. На земле Ханаанской Анху посчастливилось. В предместье города Тира он остановился у хижины бедного стеклодува, чтобы попить воды. Старый стеклодув сидел у кирпичной печи и следил за тем, как плавилось стекло. У ног его, на песке, стояли крошечные голубовато-зеленые сосуды для благовоний. Они были так красивы, что художник не мог не залюбоваться ими. Анху воскликнул:

– Твои сосуды очень хороши! Они достойны стать подарком для египетской царицы.

– Купцы охотно покупают мои сосуды и украшения из стекла, – ответил стеклодув, – но попадут ли они в обитель земных богов, вот этого я не знаю.

Старик был равнодушен к земным богам, но зато оказал гостеприимство безвестному страннику, предложив ему еду и ночлег под сенью олив.

– Твое гостеприимство мне особенно дорого, – признался Анху, прощаясь с хозяином. – Твоя печь напомнила мне детство и дом моего отца, верховного жреца Мемфиса. Я помню, у такой же кирпичной печки в нашем дворе трудился старый мастер из Сидона. Я любил смотреть, как плавилось стекло. А какие удивительные вещи умел делать из стекла мастер из Сидона!

– Скажи мне его имя, может быть, я его знаю?

– Я не знал его по имени. Его звали просто стеклодувом. Но это было давно. Я был еще мальчишкой, когда его отправили в Фивы. Больше мы его не видели. Однако удивительно, что он из ваших мест.

– Нисколько, – возразил тирский стеклодув. – От деда и отца я слышал, что секрет нашего дела родился в нашей реке Бел. Когда-то, очень давно, купцы Ханаана везли издалека груз соды. Когда они высадились на песчаном берегу реки Бел и разложили костер, обложив его камнями соды, они увидели сверкающие слитки прозрачного камня. Это было стекло, получившееся от сплава песка и соды. С тех пор люди умеют делать стекло. Но лучше всех его делают люди Ханаана, живущие вблизи реки Бел.

– Позволь мне побывать у тебя позднее, когда я буду возвращаться домой с доброй вестью, – попросил Анху.

Вскочив на коня, он понесся к северным высотам ливанских хребтов, за которыми была столица хеттских правителей Хаттуса.

Однако в следующую ночь Анху постигла неудача. Остановившись передохнуть за скалой, он лишился своего коня. Его увели ночью кочевники. Анху был счастлив, что у него остались драгоценности, которые можно было обменять на коней. Ожерелье царицы было тяжелым, за него дали пять добрых коней и припасы для пропитания животных в пути. Теперь Анху был осторожней. Он старался останавливаться на ночлег в каком-либо селенье, чтобы не стать жертвой грабителей. Анху очень торопился, он не позволял себе и лишнего часа передышки, но в двадцатый день пути он был лишь у реки Оронт, в Сирии. И здесь, вдали от Фив, он остерегался встретить посланников Эйе, которые могли его выдать или просто убить.

В пути Анху нередко встречал купцов, воинов, кочевников. Он старался не задерживаться в их обществе и никогда нигде ни о чем не рассказывал. Каждый раз Анху придумывал новую историю, новую причину, побудившую его отправиться в эти края. Он был очень осторожен после той неудачной ночи, когда он так крепко спал, что не услышал, как кочевники увели его единственного коня. Если бы на нем была хорошая одежда, его могли бы убить спящего, чтобы ограбить. Но полотняная юбка не привлекла внимания грабителей. Это и спасло Анху.

«Скоро и Хаттуса», – думал Анху, очутившись в долине реки Оронт. Как он попадет во дворец хеттского царя? Что он ему скажет? Если царь получил послание египетской царицы, то он уже отправил в Фивы своего сына. Об этом, возможно, знают стражи, стоящие у ворот Хаттусы? Если сын хеттского царя еще не покинул дворец, то надо будет его увидеть и поторопить. Может быть, сказать ему о том, как важно прибыть в Фивы вовремя, да еще в сопровождении многочисленных воинов, которые будут охранять хеттского принца? А что будет, если гонец погиб и не доставил послание великой госпожи? Успеет ли хеттский принц? Ведь после того, как священная процессия доставит фараона Тутанхамона в обитель вечности, должно что-то произойти. Возможно, что Эйе предложит Анхесенпаамон выбрать мужа из вельмож фиванской знати? А может быть, великая госпожа сама объявит себя правительницей обеих земель и старый Эйе будет ей помогать своими мудрыми советами? Можно было бы так думать, если бы в голову не лезли дурные мысли о злодействе. Если бы не думалось о том, что Эйе желал смерти юного фараона.

Был жаркий полдень, когда Анху остановился у реки, чтобы освежиться и напоить коней. Берег реки был пустынным, не надо было опасаться грабителей. Анху искупался и пошел к зеленым кустарникам, где отдыхали его кони. Уже собрав коней, он обратил внимание на белеющий в кустах кусок полотна. Он поднял его и увидел следы крови на белом полотне. Что бы это могло быть? Проверив, есть ли за поясом острый нож, Анху раздвинул зеленые ветви и пошел дальше. Перед ним были следы страшного побоища. Среди зеленых кустов валялись тела убитых. Синие мухи жужжали над ними. Коршуны еще не подоспели, злодейство произошло не далее как вчера, может быть уже в сумерках.

Анху подошел поближе и стал всматриваться в лица. Он обратил внимание на благородные черты лица молодого воина. Он снял с него головной убор, остроконечную шапку, аккуратно подшитую белым полотном, и, сорвав полотно, вытащил кусок папируса с царской печатью. Письмо было коротким. Правитель великой страны хеттов послал своего младшего сына в Египет, чтобы он женился на юной вдове фараона Тутанхамона.

– Бедный принц! – прошептал Анху, склонившись над убитым. Он вытащил из груди принца отравленную стрелу и увидел, что стрела – из колчана египетского воина. Анху понял, что Эйе сделал свое дело. Никто другой не мог позаботиться о ранней смерти молодого хеттского принца, предназначенного в мужья юной вдове фараона. Анху снова прочел последние строки письма…

«…Владычица обеих земель, великая госпожа, я посылаю тебе младшего неженатого сына, пусть он станет владыкой Египта… И не будет больше войн. И настанет вечный и нерушимый мир между страной хеттов и Египтом…»

Кто сделал это злодейство? Кому понадобилось убить юного принца? Кому? Кому?

Анху копал землю своим широким острым ножом и сам себе задавал вопрос, на который никто бы не смог ему ответить. Он копал землю, чтобы спрятать от хищных птиц тело юного принца. Он копал и озирался по сторонам. Он знал, что, если его увидят здесь какие-либо люди, кем бы они ни были, все равно его могут заподозрить в злодействе. И все же он копал землю и спрятал от хищных птиц тела погибших. Теперь уже некуда было торопиться. Анху понимал, что уже ничем не поможет великой госпоже. Если ей не удастся убедить Эйе в том, что она сможет стать правительницей Египта, то она будет отдана замуж за того, кого пожелает избрать для нее Эйе. Но верховный жрец никогда не был добрым и благородным. Его никто никогда не любил, его боялись. Пробыв год при дворе Тутанхамона, Анху понял, что Эйе заслужил все дурное, что говорили о нем во всех номах обеих земель. Нет, не случайно великая госпожа невзлюбила верховного жреца. Не напрасно она подозревала злодейство. Бедная сирота, беспомощная перед старым хитрым жрецом, как она будет защищаться?

Потрясенный ужасным злодейством, Анху не переставал думать о тех, кто скрылся в неведомом направлении, кто будет вознагражден за убийство. Он думал о том, какие сложные обстоятельства возникнут, как только правитель страны хеттов узнает о случившемся, «Ведь он может пойти войной на Египет! Подумал ли об этом Эйе? Но, может быть, не Эйе повинен в этом? Но кто тогда? Просто грабители? А почему бы и нет? Ведь все унесено. Не мог ведь принц отправиться без даров, без каравана с драгоценной поклажей. Значит, караван уведен. Уведен вместе с людьми, которые его сопровождали. Убили лишь тех, кто был впереди. Пятнадцать телохранителей, которые охраняли принца. Но первым был убит принц. Он был убит и ограблен. С него сняли роскошные одежды. Угнали коней. Увели караван. Нет, это не Эйе! Старый жрец здесь не виновен. Просто не судьба бедной вдове сделать так, как ей хочется. Нашлись грабители, из кочевников. Они встретили богатый караван и напали. Возможно, что их было значительно больше, чем сопровождающих караван. Да, это возможно! Берегись, Анху, как бы и тебя не пронзили стрелой на обратном пути».

Анху поклонился праху погибших, воткнул колчан и лук в холмик над могилой принца и, вскочив на коня, понесся в обратный путь, подальше от страшного места. Ему казалось, что души умерших взывают о мести. И он боялся, что месть будет страшной и падет на головы невинных египтян, которые станут рабами хеттов.

«Только не это! Только не это! – повторял Анху, думая о войне, о рабстве, о злодействах врагов, которые давно уже объединились с кочевниками и чувствуют себя неуязвимыми. – Насколько же лучше было бы породниться с хеттами, но не воевать! А убийство принца может привести к войне».

Теперь уж он торопился домой, чтобы скорее узнать, что там произошло. Как проводили юного фараона в обитель вечности, как вынесла все это Анхесенпаамон, а еще больше ему хотелось узнать о том, кто станет править Египтом. Его тревожила судьба Черного Лотоса. Он боялся, как бы старая Тии не погнала гордую кушскую красавицу на черные работы.

Анху очень торопился. Но ему надо было соблюдать осторожность, чтобы не стать жертвой тех же злобных и коварных людей, которые убили хеттского принца. На этот раз Анху был еще более нелюдим. Ему очень хотелось доставить во дворец печальное письмо, которое говорит о том, как беспомощен и одинок человек среди коварных сил, среди многочисленных богов, которым он служит всю жизнь. Мысль о том, что молодой хеттский принц мог составить счастье юной вдовы, не покидала Анху. Днем и ночью ему мерещились убийцы. Как-то раз ему приснилась пышная процессия в храм Амона, и впереди на колеснице был Тутанхамон. Анху проснулся и подумал, что бы это означало. Может быть, бог Амон-Ра сделал так, что не исполнятся дурные замыслы Эйе, а добрые намерения великой госпожи под покровительством ушедшего в поля царства Осириса фараона сбудутся?

Долгим и мучительным был обратный путь, и чем ближе становились Фивы, тем тревожней было на сердце у Анху. Давно уже прошел тот день, когда должны были проводить фараона в его последнее жилище. Уже что-то случилось во дворце. Что случилось?

Но вот и ворота, у которых Анху прощался с Черным Лотосом. Он вошел. Усталый, голодный, запыленный, он соскочил с коня и спросил привратника, какие новости в священных Фивах.

Большие новости! Подобного еще не было… Верховный жрец Эйе стал правителем обеих земель…

Анху показалось, что земля покачнулась и каменные колонны падают на него. Он прислонился к стене, постоял немного, а потом пошел в свой бедный дом, где должна была ждать его Черный Лотос. Теперь он уже боялся, что не найдет ее. Если возможно подобное, то можно ждать любого злодейства. А почему бы старой Тии не угнать пленницу на черные работы, чтобы загубить ее?

– Ты здесь, Черный Лотос? Какое счастье!

Анху вошел в свою мастерскую и увидел согнутую фигурку в желтом, поблекшем покрывале. Черный Лотос сидела на циновке и перебирала его инструменты. Она, видимо, не переставала думать о нем, она ждала его каждую минуту, терзаясь страхом за его жизнь да и за свою жизнь. Как изменилось ее лицо, как печальны глаза.

– Горе великое, Анху, Несчастье преследует великую госпожу. Она во власти жестокого Эйе. Я так ждала тебя…

Черный Лотос ощупывала руки и плечи Анху, не веря, что он перед ней.

– Ты жив, Анху! Ты здесь! Ты спасешь меня! У меня больше нет великой госпожи. Мне больше нет доверия. Я не могу прийти к ней, она сама уподобилась рабыне…

Слезы струились из глаз Черного Лотоса. Она не могла говорить.

– Я все знаю! Я знаю даже больше дозволенного. Как только ночь спустится на землю, мы должны бежать, Черный Лотос. Я узнал страшную вещь. Эйе убил хеттского принца. Если бы он не сделал этого, то не стать бы ему правителем обеих земель. Он все знал. Он все предвидел. И он послал своих воинов, чтобы не дать юному принцу прибыть в Фивы. Теперь мы бессильны. Теперь никто уже не может помочь юной вдове. Эйе сильнее всех!

– Куда же мы пойдем? Нас нигде не ждут. Повсюду можно столкнуться с людьми Эйе. Как он хитер и коварен! Если бы ты видел, Анху, его великую скорбь во время священной процессии! Кто бы мог подумать, что на следующий день он женится на великой госпоже, не спросив ее согласия. Кто бы мог подумать!..

Черный Лотос рыдала, рвала на себе волосы, падала на колени перед черной статуей богини Хатор. Сердце ее разрывалось от жалости к бедной вдове, ставшей женой старого тучного Эйе.

– Чтобы стать правителем великого Египта, надо было жениться на юной вдове, – сказал Анху. – Возможно, что Эйе всю жизнь ждал этого случая и сделал так, чтобы юная Анхесенпаамон стала свободной. Горе великой госпожи громадно, но еще не все бедствия исчерпаны. Теперь можно ждать самого худшего. Боюсь, что скоро наступит день мести и день скорби. Как бы хетты не завладели Фивами.

И тогда Черный Лотос рассказала об опасениях великой госпожи. О том, как божественный фараон перед самой смертью боялся нашествия и как мудрая дочь Эхнатона решила предотвратить злодейство и потому отправила гонца с письмом к царю хеттов.

– Великая госпожа достойна своего великого отца Эхнатона, – сказал Анху. – Боги наградили ее мудростью и благородством, но они забыли дать ей немного счастья. Судьба ее жестока. Мы бессильны, Черный Лотос. Пойдем в Карнакский храм. Отдадим жертву всемогущему и всесильному Амону-Ра и покинем Фивы. Мы пойдем в заброшенный Ахетатон. Мне говорили, что там еще живут люди. Там мы найдем себе занятие. Сними желтое покрывало, Черный Лотос. Завернись в кусок белого полотна. Я не хочу, чтобы тебя узнали на улице. Как бы не случилось беды.

* * *

В сумерках двое безмолвных вошли под гулкие своды Карнакского храма. Мужчина держал в руках светильник. Они оставили свои жертвоприношения у ног священных статуй, а потом подошли к стеле, где была сделана посвятительная надпись юного Тутанхамона, столь щедро сделавшего свои пожертвования храму. Священная надпись оставалась прежней:

«Я нашел храм в развалинах: стены святилища были разрушены, дворы его заросли травой. Я вновь воздвиг святилище…»

Вся надпись сохранилась нетронутой. Но в ней было зачеркнуто имя Тутанхамона и стояло имя фараона Эйе.

 

Гробница Тутанхамона

Послесловие

«Поразительное зрелище, которое предстало перед нами в свете нашего фонаря, было единственным за всю историю археологических раскопок…» Так писал знаменитый английский археолог Говард Картер о своем первом впечатлении, когда была вскрыта гробница Тутанхамона, египетского фараона восемнадцатой династии (1342 год до н. э.).

«Луч нашего фонаря, – писал Говард Картер, – первый луч света, прорезавший трехтысячелетний мрак, перебегал с одного предмета на другой. Из темноты выступили позолоченные ложа с фигурами зверей. Две черные фигуры фараона в полный рост в золотых передниках, в золотых сандалиях, с булавами и посохами в руках… Сундуки с тончайшей росписью и инкрустациями, алебастровые сосуды с прекрасными сквозными узорами… Из черного ковчега выглядывала огромная золоченая змея. Резные кресла, инкрустированный золотом трон, трости и посохи. На самом пороге комнаты стоял великолепный кубок в форме цветка лотоса из полупрозрачного алебастра. Слева виднелось нагромождение перевернутых колесниц, сверкающих золотом и инкрустациями, а затем за ними еще одна портретная статуя фараона…»

Можно представить себе радость и волнение ученых, когда их взору представились эти удивительные сокровища далекой древности.

Чем же примечательны эти открытия? Разве до находки гробницы Тутанхамона мы мало знали о Древнем Египте? Мы знали много, но до этого удивительного открытия, происшедшего в 1922 году, не было случая, чтобы археологам удалось открыть неразграбленную гробницу.

Еще в те далекие времена – тысячи лет тому назад – грабители умудрялись проникать в замурованные гробницы фараонов, чтобы добыть оттуда сокровища, сложенные рядом с саркофагом.

Древние египтяне верили в загробную жизнь, и фараоны, владевшие несметными богатствами, стремились воздвигнуть гробницы, в которых они смогли бы обеспечить себе благополучие за пределами земного существования.

Сорок пять столетий назад была воздвигнута гигантская пирамида Хеопса, высота которой достигает пятидесятиэтажного дома. Она занимает площадь более пятидесяти четырех тысяч квадратных метров. Это грандиозное сооружение строили сотни тысяч рабов. На протяжении двадцати лет нескончаемая вереница голых, истощенных, сожженных солнцем людей с воплями и проклятиями тащила на катках тачки, груженные камнем. Со свистом опускались бичи надсмотрщиков, и нередко на пыльной дороге оставались безжизненные тела. Тысячи рабов погибли у подножия гигантской пирамиды, но на их место пригоняли новых, и работа продолжалась. Здесь, в таинственных покоях, должна была сохраниться навеки мумия фараона. А так как египтяне верили, что после смерти человек обретает новую жизнь, то рядом с саркофагом в усыпальнице складывались громадные богатства. Но фараоны не находили покоя в этих усыпальницах. Люди, жившие в постоянной нужде, рискуя жизнью, проникали в тайник и грабили его. Вот почему гробницы фараонов, сохранившиеся до наших дней, оказались опустошенными.

Сохранились древние папирусы, повествующие о судебных делах над грабителями священных могил. В одном из таких папирусов записано признание грабителей:

«Мы проникли вовсе помещения и увидели, что царица покоится… Мы открыли их гробы, мы сняли покровы, в которых они покоились, мы нашли божественную мумию этого царя… На шее его было великое множество амулетов и украшений из золота. Голова его была покрыта золотой маской. Священная мумия была вся украшена золотом. Покровы ее были вышиты серебром и золотом изнутри и снаружи и украшены всевозможными драгоценными камнями. Мы сорвали золото, которое нашли на священной мумии этого бога, все его амулеты и украшения, висевшие у него на шее, а также и покровы, в которых он покоился.

Мы нашли и жену фараона. И мы сорвали с нее также все. Мы сожгли их покровы… мы унесли их утварь, которую нашли при них. Там были сосуды из золота, серебра и бронзы. Все золото, найденное на мумиях этих двух богов, их амулеты, украшения и покровы мы поделили…»

Лорд Карнарвон и археолог Говард Картер на протяжении многих лет безуспешно вели поиски неразграбленной гробницы в Долине царей, гигантском кладбище египетских фараонов. Здесь были похоронены некогда великие и могущественные правители Египта. И вот экспедиции археолога Говарда Картера выпала величайшая удача: он нашел почти не потревоженную гробницу Тутанхамона. И хотя фараон Тутанхамон, умерший в возрасте восемнадцати лет, не был ничем примечателен, его гробница сделала его знаменитым во всем мире.

В маленький египетский городок Луксор, вблизи которого находится Долина царей, в 1922 году устремились ученые многих стран мира. Они ждали, что находки раскроют перед исторической наукой новые тайны жизни древних египтян. Так и случилось. Вещи, найденные в гробнице Тутанхамона, многое рассказали: о религии, обрядах, о быте, о ремеслах, об искусстве художников и скульпторов. Они рассказали об удивительном таланте этого народа.

В тот волнующий день, когда был раскрыт саркофаг и археологам удалось увидеть мумию фараона и даже прекрасно сохранившееся лицо, Говард Картер рассказывал:

«От легкого прикосновения щеточки отпали последние обрывки истлевшей ткани и обнажилось ясное и безмятежное лицо молодого человека. Оно было утонченным и культурным, с красивыми чертами, что особенно ясно чувствуется, когда смотришь на губы. Я думаю, что здесь можно отметить… изумительное сходство Тутанхамона с его тестем Эхнатоном, что замечалось уже на изображениях».

Вещи, найденные в гробнице, помогли ученым узнать многие стороны жизни древних египтян. Не только вещи, но и письмена – посвятительные надписи, сделанные рядом с изображением сцен из жизни фараона.

В Каирском музее хранится стела. Когда-то она стояла в одном из храмов Карнака. На ней надпись, высеченная по велению Тутанхамона. Она повествует о строительных работах по восстановлению храма:

«Я нашел храм в развалинах: стены святилища были разрушены, дворы его заросли травой. Я вновь воздвиг святилище, я восстановил храмы и пожертвовал им всевозможнейшие превосходные вещи. Я отлил изваяния богов из золота и электрона, украсив их лазуритом и всевозможными драгоценными камнями».

Известно, что эта надпись была впоследствии присвоена фараоном Хоремхебом, точно так же как были присвоены посвятительные надписи о делах Тутанхамона, сделанные в других местах.

Среди многочисленных находок в гробнице Тутанхамона особое место занимает золотой трон, который ученые считают одним из лучших произведений искусства того времени. Ножки трона в форме кошачьих лап оканчиваются львиными головами – простыми и в то же время очень реалистичными. Ручками служат великолепно изваянные крылатые змеи, увенчанные коронами. Между брусьями, поддерживающими спинку, изгибаются шесть кобр из позолоченного и инкрустированного дерева. Но красой всего трона является его спинка.

«На спинке кресла изображен один из залов дворца. Это комната, украшенная по бокам колоннами, увенчанными цветочными гирляндами, фризом из уреев и карнизом с традиционным рисунком. Сквозь отверстие в крыше солнце посылает свои дающие жизнь благословляющие лучи. Сам фараон в непринужденной позе сидит на покрытом подушками троне, небрежно закинув руку за спинку. Перед ним стоит его жена. У нее тонкая девичья фигура. По-видимому, она помогает фараону заканчивать туалет: в одной руке у нее маленькая ваза с благовониями или умащениями, а другой она нежно умащает плечо мужа или стряхивает каплю благовонной эссенции на его ожерелье.

Краски спинки трона необычайно ярки и эффектны. Лица и обнаженные части тела фараона и его жены сделаны из красной стеклянной пасты, головные уборы – из сверкающего, похожего на бирюзу, фаянса, а их одежда – из серебра, которому время придало изысканный редкий оттенок. Короны и ожерелья и все орнаментальные детали панели инкрустированы разноцветным стеклом и фаянсом, сердоликом, а также совершенно неизвестным сочетанием прозрачных кварцевых пластинок с подкладкой из цветной пасты, очень напоминающих итальянскую стеклянную мозаику. И все это на фоне листового золота, которым обит весь трон».

Такое подробное описание трона дает Говард Картер. Он считает, что эта вещь является вершиной художественного мастерства времени, которое ученые назвали временем Амарны (по названию деревушки, где были сделаны находки).

Удивительно хороши портреты юного фараона и его жены Анхесенпаамон. Они вызывают необыкновенную симпатию красотой и обаянием лиц, и нам хочется возможно больше узнать о них. Мы очень мало знаем о жизни Тутанхамона, но о царице мы кое-что знаем. Одни ученые считают, что она является дочерью знаменитой Нефертити, другие считают, что она была дочерью азиатской царевны, но одно несомненно – она была дочерью фараона, реформатора египетской религии Эхнатона, о котором сохранилось много любопытных памятников и документов.

Какова же судьба юной царицы, которая в возрасте семнадцати лет стала вдовой? Известно, что царица обратилась к хеттскому царю с посланием, в котором писала:

«Мой муж умер, а я слышала, что у тебя есть взрослые сыновья. Пришли мне одного из них: я выйду за него замуж, и он станет владыкой Египта». Если бы хеттский царевич прибыл в столицу Египта вовремя, в течение тех двух месяцев, пока бальзамировали Тутанхамона и пока готовились к его погребению, если бы этот царевич имел с собой хеттских воинов, возможно, что Анхесенпаамон удалось бы осуществить свой план. Но, очевидно, хеттский царь боялся ловушки, он не доверял этому посланию египетской царицы. Хеттский царь не торопился, он долго обсуждал с советниками предложение Анхесенпаамон. Потом он послал гонца, чтобы узнать, как обстоят дела в Египте. А царица, видя, что время уходит, и тревожась о своем будущем, о будущем своей великой страны, в отчаянии пишет второе письмо: «…пришли мне одного из своих сыновей, и я сделаю его царем!»

Когда хеттский царь послал наконец в Египет одного из своих сыновей, тот был убит. Фараоном Египта стал верховный жрец – шестидесятилетний Эйе. Видимо, он женился на юной вдове. Не сохранилось никаких документов, которые рассказали бы о дальнейшей судьбе Анхесенпаамон.

Многие вещи, найденные в гробнице Тутанхамона, говорят о том, с какой любовью и заботливостью проводили в последний путь фараона. Они говорят о высоком вкусе юного фараона и прелестной царицы. Но один предмет, найденный на саркофаге, особенно взволновал археологов. Это был маленький венок из живых васильков. Цветы высохли, но сохранили свой цвет и форму. Этот венок обрамлял эмблемы коршуна и урея на лбу второго царского гроба. Можно себе представить, как скорбящая Анхесенпаамон сама возложила этот венок на саркофаг любимого мужа.

Кстати, известно, что василек цветет во время жатвы, в марте или апреле. Это дало повод ученым с уверенностью сказать, что Тутанхамон был погребен между серединой марта и концом апреля.

Многочисленные фрески на стенах дворцов и храмов Древнего Египта запечатлели воинственные сцены, когда фараон, мчавшийся на своей колеснице, разил верной стрелой своих врагов. Есть сцены, показывающие колесницу и фараона, разящего львов, или как фараон на колеснице несется по телам убитых врагов. Но подлинные колесницы, золотые колесницы фараона, были найдены в гробнице Тутанхамона. Сверху донизу покрытые золотом, украшенные рельефными изображениями, они инкрустированы по краям тщательно выполненным орнаментом из полудрагоценных камней и разноцветного стекла в золотой оправе. Отделанные золотом парадные колесницы с их пышными украшениями и сбруей, вероятно, производили величественное впечатление во время торжественных шествий. В надписи на одной из стел Эхнатона сказано: «Его величество взошел на великую колесницу из электрона подобно Атону, когда он восходит на горизонте и наполняет страну любовью своей».

Юный фараон на колеснице, охотящийся за дичью в пустыне, изображен на крышке расписного ларца. Тут видны газели, дикие козы, страусы, дикие ослы, которых преследуют охотничьи собаки фараона. Позади колесницы изображены носители опахала, придворные и телохранители. Тут же нарисованы растения пустыни. Другая половина крышки этого же ларца покрыта превосходной композицией, где видно, как Тутанхамон охотится на львов и львиц. Художник с большим мастерством передал предсмертные судороги зверей.

На стенке другого ларца мы видим Тутанхамона на боевой колеснице. Он поражает своих врагов – нубийцев. За ним следуют его лучники, воины на колесницах и носители опахала. Над фараоном парят охраняющие его коршуны. Они олицетворяют богиню Нехебт – покровительницу Верхнего Египта. На этом же ларце есть изображение, рассказывающее о том, как фараон поражает азиатов – северных врагов. Стоя на колеснице, он целится из лука в своих врагов, а его псы хватают раненых и убитых.

Многие вещи из гробницы Тутанхамона рассказывают о боевых доблестях фараона, показывают бытовые сцены, изображают поверженных рабов. Так, например, один из парадных посохов завершается ручкой, на которой изображены азиат и негр, символизирующие северных и южных противников Египта. Голова, руки и ноги у азиата сделаны из слоновой кости, у негра – из черного дерева.

На парадном панцире фараона есть подвеска, на которой изображен Тутанхамон. Бог и богиня приводят его к верховному богу Фив Амону. Верховный бог Амон протягивает фараону знак «анх», что означает «жизнь».

На панели золотого ковчега изображен царь, сидящий на складном табурете. В левой руке он держал цветок лотоса и плоды мандрагоры – «адамово яблоко». У ног его сидит царица.

Среди многочисленных ювелирных изделий, найденных в гробнице, – нагрудные украшения, подвески, серьги из золота, отделанные драгоценными камнями прекрасной работы древних мастеров. Но среди золотых предметов – перстень из железа, по всей вероятности самого драгоценного металла того времени. А в одном из ларчиков – набор железных инструментов, игрушечных, возможно сделанных для юного фараона, когда он был совсем маленьким. Браслеты с предплечий царя из золота и серебра, инкрустированные разноцветным стеклом и полудрагоценными камнями, очень разнообразны по форме. Бесчисленное множество амулетов. Воротники – ожерелья из перегородчатой эмали, сделанные из золотых кованых пластинок. Диадема царя в форме повязки, обнаруженная на его голове. Она сделана из золота, инкрустирована прозрачным карнеолом. Удивительно хороши изделия из фаянса и алебастра – всевозможные сосуды для благовоний. Прекраснейшее украшение для стола в виде барки, плывущей по пруду. Сосуд для притираний, вырезанный из полупрозрачного алебастра. Ножками служат головы пленников, высеченные из черного и красного твердого камня. Язык лежащего на крышке льва сделан из окрашенной в красный цвет слоновой кости. Охотничья сцена и орнамент из гирлянд по обеим сторонам сосуда выгравированы на камне и инкрустированы различными цветными составами.

Царская чаша для омовений из алебастра сделана в форме распустившегося лотоса. На чаше начертаны имена и титулы фараона, а по верхнему ее краю надпись:

«Да живешь ты, Гор, могучий Бык, прекрасный рождениями, две богини, прекрасные повелениями своими, умиротворяющие обе страны. Гор золотой, увенчанный диадемами, угодный богам, царь Верхнего и Нижнего Египта, повелитель обеих земель Непхепрура, которому дана жизнь. Да живет твое Ка, и да пребудет оно миллионы лет, о возлюбленный Фивами, чей лик обращен в сторону северного ветра, чьи глаза – источник благоденствия».

Согласно обычаям захоронения, в гробницу покойника клались погребальные статуэтки – ушебти. Они изображают и фараона, и его слуг, и его сановников. Они делались из дерева ушебти, от которого и получили свое название. Их обязанность заключалась в том, чтобы в подземном царстве заменять умершего во всех случаях, когда ему придется выполнять какую-нибудь тяжелую работу. Как сказано в шестой главе «Книги мертвых», они нужны, «когда человек обязан возделывать поля, орошать пастбища или переносить песок с востока на запад». Когда умершего призывают к какому-нибудь делу, вместо него являются эти фигурки и говорят: «Здесь я».

В гробнице Тутанхамона на подошвах шести искусно выточенных из дерева фигурок написаны посвящения; они говорят о том, что фигурки были подарены Тутанхамону высшими сановниками. Эти посвящения гласят:

«Сделано облагодетельствованным своим повелителем верным слугой, царским писцом Миннехтом, для повелителя своего Осириса, владыки обеих земель…» «Сделано облагодетельствованным своим повелителем Небхепрура слугой, хранителем сокровищницы Май».

На самой фигурке надпись:

«Снизойди, матерь Нут, склонись надо мной и преврати меня в одну из бессмертных звезд, которые все в тебе!»

Май, который преподнес в дар фараону статуэтку ушебти, как полагают ученые, отвечал за сооружение царской гробницы.

Каждый предмет, каждая надпись, украшения, одежда, вооружение, утварь – все рассказывало о жизни правителя Египта тридцать пять веков назад. Но все эти находки рассказали не только о жизни и смерти фараона Тутанхамона. Они рассказали также о жрецах, которые священнодействовали в храмах и следили за выполнением сложных ритуалов. Они рассказали о вельможах, которые желали, чтобы великий фараон помнил их и в своей бесконечной жизни за гробом. Они рассказали о бесчисленных войнах и сражениях. О покоренных странах, о тысячах рабов – черных и белых, которые создавали дворцы и храмы. Они рассказали также о великом и бессмертном искусстве простых людей Египта. О ювелирах, резчиках по кости и дереву, о камнерезах и художниках, которые увековечили память о себе, создав удивительные произведения искусства, которые вызывают восхищение у людей через тысячелетия.