С тех пор как Фамир был уведен в плен, Мадия мучила мысль: что делать с, китайской принцессой? Кому ее отдать? Теперь, когда угнаны в царство Дария знатнейшие воины племени, среди саков вряд ли найдутся охотники жениться на китайской принцессе. А без выкупа невыгодно ее отдавать. Ведь он потерял целый табун коней, когда вздумал увезти ее в свой шатер. Сердце сжималось от ярости, когда Мадий вспоминал страшный день, который принес сакам столько несчастий. Он уже слышал немало слов упрека. Но больше всех укорял себя сам. Разве легко ему примириться с тем, что его Фамир - пленник? Но вот его нет… И кому нужна принцесса?… Может быть, увезти ее к аримаснам? Они богаты. Взамен дадут много золота. Аримасны живут в дальних горах, они убивают грифов, стерегущих золото, собирают это золото и целыми мешками увозят в свои жилища. Так говорят. Но так ли это на самом деле? А зачем ему золото? На что?… О, золото всегда нужно! А может быть, вернется Фамир? Он молод, ему нужно богатство.

А если не вернется? Что тебе нужно, старый пес? Все нужно! И вдруг блеснула мысль: «Женюсь!» Зачем отдавать кому-то китайскую принцессу? Почему бы но жениться на ней? Нет сына, так отец устроит свое счастье. Почему персам можно? Немало таких богатых и знатных увидел в Персиде Ишпакай из племени Миромира. Он рассказывал, что все богатые персияне имеют по многу жен. А почему Мадию нельзя жить так, как знатные персы живут?

Мадий раздул пламя в очаге, погрел окоченевшие руки и зло посмотрел в угол шатра, где разливала кумыс его старая верная Томира. Космы седых волос, смазанные бараньим жиром, торчали, как прутья. Рваная рубаха из грубой шерсти прикрывала иссохшее, морщинистое тело. Разлив кумыс, старуха вытерла руки о лоснящиеся бока рубахи, и Мадий вдруг увидел крючковатые пальцы с черными, обгрызенными ногтями. Мадий брезгливо поморщился. Перед взором его, словно во сне, проплыла маленькая тоненькая принцесса в голубых шуршащих шелках. А ведь она ласково смотрела на Фамира своими сверкающими, как бусины, глазами. А на него она и смотреть не стала, только поклонилась вежливо, низко опустив хорошенькую головку. Не посмотрела? Мадий нахмурился. «А если заставлю, то станет смотреть», - пробормотал он.

«Голубой Цветок! Голу…бой…» - повторял Мадий почти в забытьи. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть грязной старухи, с которой прожил долгую жизнь. Ему показалось, будто в нем два Мадия. Один Мадий думает о прошедшем, а другой старается представить себе будущее, от которого веет запахами весенней степи, ясного голубого неба и теплым дыханием крошечных жеребят. Мадий, который думает о прошлом, говорит себе: «Когда-то и она была тоненькой и быстрой. И глаза были лукавые…» - «Это было давно, - отвечал первому Мадию второй. -Теперь вокруг пусто и уныло. Жизнь идет к закату, подобно солнцу, которое уходит в самый край степи, за дальние пастбища. Нет тебе ни в чем радости. Только и была отрада заводить горячих коней. Но их уже и так много. Даже старейшины племени не знают, как их много. Ведь ты завел табуны далеко за перевалом. Богатые там пастбища, и никто о них не знает. Теперь они для тебя, только для тебя. Для кого же еще? А Фамир?»

Острая игла забралась в сердце, чья-то невидимая рука сжимала его. Да, для сына… Все для Фамира. И принцесса для него!

«Отдай ее,-говорил другой Мадий, - зачем она тебе нужна?» - «Зачем же отдавать сокровище? - отвечал упрямый голос-Я буду хранить ее, как золотой слиток…»

- Отнеси китайской принцессе молоденького барашка!- закричал вдруг Мадий Томире, решив сегодня же вечером навестить принцессу.

- Кому нужна эта косоглазая? - завопила в ответ старуха. - Может, она и принцесса, а мне какое дело? Отдай ее куда хочешь. Больше не стану давать ей барашков. Принцесса!… Подумаешь! Войдешь к ней в шатер - совестно сказать,-так и разит благовонными маслами. У благородных саков только жрицы-прорицательницы позволяют себе такое. Тьфу! На порог бы ее не пустила, а ты отдал ей наш лучший праздничный шатер! Все говорят, что это она накликала беду…

- Замолчи!…

В голову старухи полетел глиняный светильник.

- Сейчас же отнеси ей молоденького барашка! Берегись моей ярости. Сама знаешь, что гнев мой страшен. Иди, старая, косматая!…

* * *

А в белом праздничном шатре, где пахло благовонными маслами, как у жриц-прорицательниц, Голубой Цветок, сидя на циновке, подобрав маленькие ножки, обутые в бисерные башмачки, напевала песню:

- Бедная моя госпожа, - говорила Цай Э, - ты так славно утешаешь себя старинной песнью из царства Шао! Благословен тот час, когда ты услыхала эту песню. Она вселяет в тебя надежду, и ты забываешь о том, что уже третий день не ела барашка, не видела лепешки и, кроме кумыса, мы ничего не имеем.

- Это всего третий день, а прежде ведь нам давали много молодого мяса и пшеничного зерна. Мы были сыты и не знали забот. Мы отправлялись с тобой в зеленую степь и видели просторы до небес и дивные табуны таких красивых коней, какие мне даже не снились во сне. Нам не угрожает старый сварливый князь, которого мне сватала та старая толстая сваха из тутовой рощи. Я сказала матери, что лучше уеду к молодому вождю племени, чем поселюсь во дворце старого, выжившего из ума Гуаньцзы. Вот уже год, как катится по степи моя колесница. Но я не вижу ста колесниц, которые встречают меня с почетом, и только несколько раз я видела молодого князя Фамира. Ведь он предназначен мне судьбой. Ты бы узнала, где он. Если ушел на войну, то долго ли мне ждать его? Я утешаю себя, а душа моя в печали. И ты, моя верная Цай Э, не дала мне доброго совета. Нельзя было отпускать всю мою свиту. Кроме тебя, у меня нет никого на этой чужой земле. Мне становится страшно, когда я об этом думаю. Скажи мне, Цай Э, слова утешения.

Голубой Цветок отбросила свою маленькую лютню и кокетливо посмотрела в круглое серебряное зеркало.

- Ты говоришь, что у меня лицо как лепестки лотоса и это благодаря тому, что я живу в степи. Ты говоришь, что взаперти, в доме отца своего, я никогда не была такой свежей и веселой. Это хорошие слова. Скажи же мне еще слова утешения!

- Я рада сказать тебе, моя госпожа, что лицо твое стало подобно цветку. Но я узнала, госпожа моя, что мы попали не к вождю племени гуйфан, а к вождю племени сэ. Это не те слова утешения, которых ты ждешь, но это истина.

- Что ты говоришь? - Голубой Цветок вскочила и топнула ножкой. - Сейчас же повтори свои слова! Это гадкие слова. Откуда они пришли в твою глупую голову? Какое племя сэ? Этого не может быть! Это ужасно! Почему же ты ничего не сказала мне? Почему ты молчала? Ты погубила меня!

Маленькая принцесса бросилась на циновку и горько заплакала.

- Что же будет дальше? Говори все, что знаешь. Я никогда не слышала и слова о неведомых сэ. О я несчастная! Лучше бы я умерла в пути!

- Не горюй, госпожа. Когда мы пришли сюда, нам был оказан почет. Нам поставили самый красивый шатер вблизи прекрасного Яксарта. Нам дали котлы, и каждый день мы получали сколько угодно молодых барашков и всякой дичи. Нам приносили свежую рыбу и сладкий миндаль. Потом ты увидела Фамира, и сердце твое возрадовалось, а я увидела молодого красивого табунщика. Я подумала, что племя сэ, может быть, даже лучше, чем племя гуйфан. Я вспомнила нашу жизнь в доме твоего отца, вспомнила, как часто твоя добрая матушка украдкой прятала для тебя лакомый кусок. Ведь скаредней твоего отца нет людей на свете. Я подумала: на родине у тебя был дом отца, а здесь у тебя шатер под синим звездным небом и зеленая степь вся твоя, скачи куда хочешь. И князь Фамир так ласково тебе улыбнулся в день первой встречи. Я не хотела омрачать твои надежды.

- А теперь?,

- Не знаю, госпожа, что будет теперь. Фамир исчез, словно сквозь землю провалился. Его старая мать плачет. Его отец стал угрюмым и злобным. Он теперь не подходит к нашему шатру, и вот уже третий день мы едим бог весть что. Может быть, нас отпустят? Но куда мы пойдем без нашей охраны? Боюсь, что счастье покинуло нас!

- Ты говоришь ужасные слова! -стонала вся в слезах маленькая принцесса. - Я ничего не понимаю. Позови сейчас же старого уродливого Мадия, я попробую знаками объяснить ему, что хочу домой. Хочу домой! Хочу домой! - закричала она в отчаянии.

В это время старая Томира притащила маленького барашка и, швырнув его на порог шатра, пробормотала какие-то проклятия. Цай Э схватила баранью тушку и, подняв ее высоко над головой, закричала весело и радостно:

- Не печалься, моя бедная госпожа! Посмотри, о нас помнят. Скоро вернется Фамир, и ты станешь женой князя из племени сэ. Поверь мне, он несказанно богат. Сколько мне приходилось носиться по степи на твоей прекрасной лошади, я всегда видела табуны, которые принадлежат Мадию. Я спрашивала - ведь наш славный Бао Пын научил меня некоторым словам этого племени,- я спрашивала: «Чьи?…» И мне отвечали: «Мадия». А все, чем богат Мадий, все это достанется Фамиру.

- Вот ты и утешила меня, моя верная Цай Э. Я не стану больше плакать. Ведь слезы оставляют борозды на лице, не правда ли?

- Совершенная правда, моя драгоценная госпожа, жемчуг из короны Чжоу! Не плачь, не огорчайся. Я приготовлю тебе твое любимое блюдо с пряностями, которые нам дала на дорогу наша добрая госпожа, пусть у нее будет радость на сердце.

- А после сытного обеда мы умчимся в степь и будем любоваться табунами, - размечталась маленькая принцесса, - посидим у костра табунщика. Ты ни разу не хотела остаться, а мне давно хотелось посмотреть на темных коней, освещенных пламенем костра.

- Милая моя госпожа, если бы ты не была совсем еще юной, я бы удивилась твоему легкомыслию. Как же можно поехать в степь ночью, да еще подсесть к костру табунщика? А что мы сделаем, если он увезет нас еще дальше?

- Мы закричим. Позовем Мадия!

Принцесса весело рассмеялась и снова взялась за лютню.