Впереди войска мчались гонцы на сытых, статных конях. Сверкала на солнце золоченая сбруя, развевались по ветру расшитые цветным войлоком попоны и полы кафтанов, подбитые алым шелком. Остроконечные шапки были нахлобучены на головы юношей, самых знатных и отважных из первой сотни сакского вождя Миромира.

― Вы добрые вестники, ― напутствовал их Миро-мир, ― вы первыми принесете добрую весть в родные степи. Победа над врагом! Победа над Дарием! Велика наша победа, как степь велика! Воины Ахеменида ушли в свои владения. Мы им не покорились. Мы наплевали на след царственного башмака Ахеменида. Саки повернулись к нему спиной. Он многих победил. Ему платят дань цари двадцати трех сатрапий, а мы не станем!

Миромир хлопнул по плечу своего сына Кидрея:

― Расскажи женам и сестрам нашим, как мы гнали персов до стен их крепости, как славно поживились! Ох, не могу, печень пляшет от радости, когда вспомню нашу хитрость! Ловко мы окружили персов! А как гнали конницу! Надолго они запомнят скифские стрелы!..

― Запомнят! А мы поспешим с доброй вестью. Пусть она не задержится в пути. ― Кидрей поклонился отцу и цокнул громко и весело

Конь полетел, как птица.

Войско саков возвращалось в зеленые долины Яксарта. Оно двигалось медленно, с остановками, не торопясь. Впереди шла конница, за ней громыхали повозки на высоких деревянных колесах, груженные всяким добром. На громадном пространстве степи растянулись отряды пеших воинов, вооруженных луками. У многих за поясом сверкали знаменитые сакские топоры, те самые «сагары», которые запомнились персам в битвах еще во времена великого Кира.

Сейчас топоры и стрелы были уже не нужны. Воины Миромира возвращались домой и гнали впереди себя отобранные у персов стада.

Войско Дария, великого Ахеменида, еще ни разу не терпело такого поражения, которое принесла ему битва с кочевыми саками. Полководцы Дария надолго запомнили бесстрашную конницу саков. Да и хитрость степных воинов поразила персов. Саки ни разу не дали настоящего открытого сражения, где бы могло показать себя многочисленное войско персов. Заманив персов в глубь степей, саки стали отступать со своими повозками и стадами, засыпая по пути колодцы, уничтожая сады. Цветущая степь превратилась в пустыню. Когда, истомленные жаждой и голодом, персы пускались на поиски пищи, на них нападали всадники Миромира и разили их своими скифскими стрелами. И тогда Дарий узнал самое ужасное: его прославленная конница, его всадники, которые покорили уже многие племена, бежали от скифских стрел. Их бегство было столь стремительным, что сакам с трудом удавалось настичь какой-либо из отрядов.

Великий Ахеменид затаил злобу против дерзких воинов саков. Он угнал свое войско к границам Персиды, но поклялся, что очень скоро отомстит им за их непокорность. Дарий решил, что так или иначе, а сакское племя будет ему подвластно и бездомные вожди кочевников, у которых нет ни дворцов, ни крепостей, ни дорог, ни мостов, будут платить ему дань. Ведь платят и более могущественные, покоренные великой силой Ахеменидов.

Среди гонцов был и Фамир, молодой воин, сын хромоногого Мадия, богатого табунами коней. Фамир не сразу последовал за добрыми вестниками. Он повернул назад, к девичьим повозкам, где была дочь Миромира ― Зарина.

Фамир подъехал к крайней повозке, покрытой пестрым войлочным ковром, и окликнул девушку:

― Покажись, Зарина! Это я, Фамир! Покажись!

― Не покажусь, не жди! ― ответил звонкий девичий голос.

― Я долго не увижу тебя, Зарина...

Смуглое лицо Фамира хранило спокойствие, но сердце его горело. Ему стоило больших усилий заставить себя заговорить с этой гордой и неприступной девушкой. Уже не впервые он слышит такой ответ, но какая-то неведомая сила влечет его к этой повозке.

― Не будь упрямой, Зарина, мне надо сказать тебе слово на прощанье. Как же я вернусь в долину Яксарта, не поговорив с тобой?

― Вот так и вернешься! Скачи куда тебе надобно!― Тонкая рука в браслетах отбросила ковер, и вслед за тем высунулась голова с черными змеями кос, увешанных бубенчиками. На Фамира уставились лукавые, смеющиеся глаза. ― Сколько раз я говорила: не подходи к повозке, не говори пустых речей!

― Это не пустые речи, Зарина. Прислушайся к голосу своего сердца, оно подскажет тебе. Сердце понимает лучше разума. Разве не ты спасла мне жизнь? Разве не твой меч снес голову перса, который хотел лишить меня жизни?

― Не я!

― А кто?

― Не знаю. Я унесла тебя с поля брани. Пустила в свою повозку, пока ты был без памяти. Вот и все!

― Это не все. Зарина! Мне не забыть тот страшный миг, когда вражеская стрела настигла меня и пригвоздила к земле. Пелена смерти закрыла предо мной небо и солнце. Сквозь эту пелену я видел только перса, занесшего надо мной копье, но ты опередила врага, ты спасла меня своим мечом. Когда я очнулся, я почувствовал, как нежные руки перевязывают мое плечо. То были твои руки, Зарина. Словно во сне, я услышал твой голос, ласковый и воркующий. Ты говорила: «Очнись, Фамир, открой глаза, я не хочу отдать тебя в царство предков». Я слышал все это, но не открыл глаза. Я боялся вспугнуть голубку, принесшую мне спасение. А вспомни, что ты говорила подруге...

― Ничего не говорила!

― Ты говорила: «Подруга, нарви самой мягкой травы трилистника, возьми толченых костей жаворонка, дадим ему спасительное питье. Помоги, подруга, исцелить доброго воина!» Я слышал твой голос, но боялся поверить своему счастью, а потом я открыл глаза, увидел тебя, и птица радости вошла в мое сердце. Я подумал: «Благословенна вражеская стрела, что привела тебя ко мне».

Фамир умолк и еще ниже опустил голову, он боялся смотреть в дерзкие, смеющиеся глаза Зарины. Но Зарина не смеялась.

Ее живые, искрящиеся весельем глаза вдруг стали серьезными и задумчивыми. Вся она преобразилась и на мгновение стала такой же, какой ее запомнил Фамир. И он услышал тот же нежный, воркующий голос, который вернул ему радость жизни в ту страшную минуту:

― Говори, Фамир, я слушаю тебя.

― Ты слушаешь меня? ― Глаза Фамира сверкнули огнями радости. ― Ты слушаешь меня, гордая Зарина? Это сердце твое отозвалось на зов моего сердца. Так слушай же. Я скажу тебе все. Я давно стремился к тебе. С того дня, когда впервые увидел тебя на скачках. Ты была самой ловкой и смелой. Ты унизила меня своей победой, но в сердце моем не было места для злобы. Я сказал себе: «Без нее мне нет счастья!» Я хотел пойти к тебе со свадебными дарами...

― Что же ты не пришел? ― В глазах Зарины загорелись лукавые огоньки. ― Испугался?

― Не испугался! Мой отец, Мадий, тому причиной. Он помешал. Он сказал: нельзя довериться девушке, победившей на скачках. Всю жизнь будет стоять на своем, и не жди от нее покорности...

― Покорности? ― гневно воскликнула Зарина. ― Чего захотел! А знаешь ли ты, что женщины племени Миромира никогда никому не покоряются?

― Я и не жду этого! ― прервал ее Фамир. ― Выслушай меня. Согласись, будь моей женой!

Фамир хотел еще многое сказать, но лошадь под ним вдруг вздыбилась и понесла. А Зарина с хохотом запрятала в мешок длинную тонкую булавку.

― Не пойму я тебя!―воскликнула Мирина, высунув голову из-под войлочного ковра.― Я обрадовалась, думала, ты стала разумней, а в тебе, как и прежде, бес сидит. Зачем ты осмеяла Фамира? Ведь ты любишь его! Вот уж сколько дней ты заставляешь меня сидеть в твоей повозке, и я выслушиваю твои жалобы. То ты говоришь, что у Фамира нет сердца, называешь его колодой. То жалуешься, что не станешь жить на свете, если он не пришлет тебе свадебных даров. А когда он пришел и захотел сказать тебе доброе слово, ты осмеяла его. Что же ты сделала? В своем ли ты уме? Помнишь, в степи мы доили кобылиц, и вдруг прискакал Фамир. Ты так приветливо махнула ему платком, а потом покропила тропку кобыльим молоком, чтобы он снова пришел по этому следу.

― Помню! О я несчастная! ― Зарина бросилась на шею подруге.―Что я наделала! Теперь уж он отвернулся от меня. Отвернулся? Скажи! Что за гордость сидит во мне? Всегда говорю не то, что хочу сказать! О Фамир, я не знаю человека лучше и отважней! О я несчастная!.. ― Зарина ломала руки и жалобно причитала:― Мирина, подруга, пожалей меня. Никто... только ты одна знаешь мою тайну.

― А если он снова придет, ты не прогонишь его? ― спросила Мирина с надеждой.

― Вот клятву даю, не прогоню! Скажу доброе слово! Позволю прислать свадебные дары!

― Тогда не печалься, Зарина, он снова придет, и все будет хорошо. Я ходила к жрице, гадала на твое счастье; я теперь знаю, что ждет тебя.

― Правда? ― обрадовалась Зарина. ― На чем гадала? На змеиной шкуре или на печени ягненка?

― На змеиной шкуре. Жрица все знает, ― убежденно ответила Мирина.― Ягненка она велела принести в следующий раз.

― А я давно хотела к ней пойти, ягненка приготовила для гадания, только гордость удержала меня, словно веревками привязала... Как же, думаю, мне пойти к жрице, как рассказать ей о том, что в моем сердце? Как выдать свою тайну? Так и не пошла.

Мирина тихонько погоняла коней, а Зарина, положив голову к ней на колени, изливала свою душу. Сейчас, глядя на Зарину, невозможно было поверить, что это та самая дочь вождя, которая без страха и робости вела в бой сотню девушек и сражалась рядом с отважными воинами Миромира. Теперь она была кроткой и печальной.

― Расскажи, что сказала тебе жрица, ― просила она подругу, ― мне не терпится узнать про гадание.

― Зарина! Покажись, Зарина!

― Опять Фамир! Останови повозку, Зарина! Будь приветливой, ― шепнула подруге Мирина, ― скажи ласковое слово!

Но Зарину будто подменили. В глазах снова мелькнуло лукавство. Лицо стало упрямым и суровым.

― Уходи! ― крикнула она, не глядя на Фамира и погоняя коней. ― Сколько раз я буду повторять одно и то же! Уходи! Уходи! Уходи!.. Я думала, твой конь занемог...― прибавила она, смеясь и в то же время волнуясь.

― Что ты делаешь, Зарина! ― закричала Мирина, хватая подругу за руку и подталкивая ее к краю повозки.

Но было уже поздно.

― Прощай, Зарина! ― крикнул Фамир, подхлестывая лошадь.

Тут Мирина остановила коней й выскочила рассерженная. Зарина рванула вожжи, и повозка с грохотом покатилась по степи.

Вместе с войском Миромира пошли в поход двести сакских девушек. Они сражались наравне с отважными воинами племени и прославились меткой стрельбой из лука. Не все уцелели в битве: одних увели в плен в те дни, когда войско Дария окружило сакских воинов, других пронзили копья персидских воинов. Но те, кто вместе с Зариной возвращались домой, радовались победе. Из повозок доносились веселые песни девушек. Только Зарина была печальна. Оставшись одна, она дала волю слезам. Что же теперь делать? Больше ей не увидеть

Фамира. А может быть, он простит ее? Может быть, поймет ее гордость? Даже наверное простит. Как только они вернутся к родным очагам, он тотчас же прибудет с дарами...

* * *

Гонцы Миромира мчались быстрее осеннего ветра, что так весело кружился в степи. Далеко позади осталось войско. На третий день юноши увидели впереди себя сверкающие на солнце воды Яксарта.

― Вот она, наша родная степь! ― воскликнул Саксафар.

В лицо пахнуло дымом родных очагов и запахом душистых трав. Сердце радостно забилось. Ждет ли его молодая жена?

На закате гонцы уже прибыли в кочевье. Все здесь казалось таким же, каким было весной, когда они ушли на битву по зову старого Миромира. Повозки и шатры, разбросанные вдоль берега реки, табуны коней на зеленом пастбище, отары овец, спускавшиеся с гор. Повсюду дымили костры, пахло жареным мясом и перебродившим кумысом. И, как всегда, на закате девушки с кувшинами шли к реке. Их звонкий смех слился с криками гонцов:

― Победа! Победа! Победа!

Воины мчались во весь дух, размахивая остроконечными шапками и приветствуя родную землю криками: «Победа!»

Навстречу гонцам бежала ватага загорелых детишек, их сопровождало множество собак. Мигом всадников окружила шумная толпа. Вестников победы стаскивали с коней и душили в объятиях.

― Жив ли сын мой? ― спрашивал Саксафара старый медник, вглядываясь в глаза юноши своими красными, слезящимися глазами, потускневшими от дыма плавильной печи.

― Жив, жив твой сын! ― отвечал гонец. ― А топоры твои хорошую службу сослужили. Много голов снесли. Честь и хвала твоим старым рукам!

Утирая рукавом слезы радости, счастливый старик засеменил домой готовить встречу сыну. А на зеленый луг, где спешились гонцы, всё шли люди. И вдруг Саксафар увидел жену. Она словно плыла к нему в своей пестрой праздничной одежде, с младенцем на руках. Ее румяное лицо сияло улыбкой радости.

― Вот и сын наш! ― сказала она, протянув Саксафару пухлого малыша.

― Воин растет? ― воскликнул изумленный Саксафар. ― Вот радость-то!

― Победа! Победа! Победа! ― кричали дети, перебегая от шатра к шатру.

Женщины бросились к печам готовить пиршество, а старики и дети шли к гонцам узнать, скоро ли вернутся те, кого ждут с таким нетерпением.

Уже полночь наступила, когда Фамир вместе с другими воинами племени Мадия прибыл в свою долину. Сам Мадий не участвовал в битве с персами. Но договор дружбы обязал его послать с войском Миромира тысячу воинов. Лучшую сотню из этой тысячи возглавил его сын Фамир.

С нетерпением ждал Мадий возвращения сына. Ведь он все подготовил для свадьбы Фамира. Удастся ли ему задуманное? Сумеет ли он породниться со знатным китайским родом? Если сумеет ― хорошо! Тогда он возвысится над другими племенами, возвысится над Миромиром. Вожди племен преклонят перед ним колени, когда увидят свадебный караван и тройку белых коней, запряженных в китайскую колесницу. Вся степь загудит от восторга и удивления. Ведь никто из саков не достиг подобного. Нет ни одного сакского воина, который был бы женат на китайской принцессе. А его сын будет женат. Будет... если не откажется. А вдруг откажется? Ведь он упрям и несговорчив. Не любит, когда ему прекословят. Ведь перед самым походом поссорились! Тогда Зарина, дочь Миромира, победила на скачках. Фамир, потеряв голову, захотел жениться на ней. Надо же было сказать свое слово сыну. И Мадий потребовал, чтобы сын забыл о Зарине и не слал свадебных даров. Зачем будущему вождю племени, отважному Фамиру, нужна такая жена? Прошли времена, когда женщины были владычицами. Если она в семнадцать лет ведет сотню воинов, что же будет дальше? Своевольничать будет. Все они такие, дочери вождей. И его собственные дочери показали себя. Ни одна не сделала так, как велел отец. А люди боятся Мадия. Но нет, Фамир не должен отказаться от китайской принцессы. Да и как можно отказаться от невесты, столь знатной и богатой! Стоит ему, Мадию, только подумать об этом, и сердце его начинает прыгать от радости. Ведь китайская принцесса прибыла из великого царства Чжоу, из богатой страны, где князья живут, как цари, а царей называют «сынами неба». Только он, Мадий, смог добыть это сокровище. Только у него хватило хитрости похитить богатую невесту, предназначенную молодому, богатому вождю далекого, неведомого племени. Удача! Большая удача! Как добрый приплод весной, когда родится много породистых жеребят.

Мадий, обычно мрачный и суровый, встретил сына с нескрываемой радостью. Хромая, опираясь на суковатую палку, он повел Фамира к просторному шатру, который белел среди других, подобно новому парусу на реке. Вокруг шатра толпились дети. Одни заглядывали в щели, другие смело протыкали войлок, чтобы посмотреть в дырочку, третьи, стоя у входа, просили:

― Сыграй нам, Голубой Цветок!

Мадий цыкнул, и детвора унеслась, как стая вспугнутых воробышков.

― Пойдем, посмотришь, какое сокровище я приготовил тебе, ― предложил Мадий, явно довольный тем, что дождался наконец Фамира.

Его обветренное морщинистое лицо с расплющенным носом и редкой всклокоченной бородой выражало гордость и самодовольство. Низкорослый, квадратный, он казался обломком скалы, на который поставили большую голову, позабыв сделать шею.

― Кто же там? О ком ты говоришь?

― Сын мой, тебя ждет китайская принцесса.

― Ты шутишь, отец!

― Смотри и удивляйся! Это настоящий цветок!

Мадий отдернул полог, и Фамир увидел прелестное тоненькое существо в голубом шуршащем шелке. Принцесса и в самом деле была похожа на цветок с маленькой изящной головкой на тонкой смуглой шее. Принцесса вскочила и отбросила игральные кости, которыми забавлялась со своей служанкой. Низко склонившись перед вошедшими, она прижала к груди смуглые пальчики с длинными красными ногтями и произнесла приветствие приятным, певучим голосом.

― Поистине цветок! ― согласился Фамир. ― Впервые вижу такую! Совсем не похожа на сакских женщин. Маленькая, тоненькая, как тростиночка. А руки какие крохотные, и кобылицу не подоит. Ногти длинные. С такими ногтями никакой работы не сделаешь. Зачем она здесь, отец? Откуда она?

― Тебе не верится, сын мой, а ведь эта китайская принцесса ― твоя невеста.

― Невеста? На что мне она, отец? Ей няньки нужны. Для нее нужно дворец построить. Она в шатре захиреет.

― Привыкнет! Живет, не жалуется... Разве ей плохо здесь? Я велел ее хорошо кормить. Ничего не жалею. Каждый день посылаю ей ягнят. Дочерей так не кормил. Одно слово ― принцесса. Сколько времени прошло, а наши женщины всё приходят смотреть на нее. Удивляются: все у нее по-особенному, все как положено в великом царстве Чжоу.

Пока мужчины говорили о чем-то непонятном, принцесса с далекой реки Хуанхэ молча склонилась перед ними. Наконец Мадий догадался, знаком дал понять, что следует сесть. И тогда принцесса села на тростниковую китайскую циновку и жестом указала им место против себя. Затем она шепнула что-то своей служанке, и та поспешила подать блюдо с угощениями, принесла расписные чащи с питьем. Это был кумыс. Его готовили в шатре Мадия, и служанка каждый день приходила за ним.

Принцесса с улыбкой смотрела на Фамира своими черными, сверкающими, как бусины, глазами. А Мадий отвечал сыну на его недоуменные вопросы.

― Ты женишься, сын мой, и получишь богатые дары. Пусть у нее будут няньки, но ты породнишься со знатным китайским родом и заслужишь почет и уважение у людей своего племени. Никто из нашего племени еще не достиг такого. Ты первым из саков женишься на дочери князя. А вожди племен, живущие на границе великого Чжоу, давно уже догадались установить связь с богатыми князьями Чжоу.

― Что мне до того царства? Я не знаю князей Чжоу. Да и к чему мне их богатство? Разве мало у нас табунов?

Глядя на принцессу, Фамир вспоминал Зарину, ее веселые, лукавые глаза. Он видел ее на горячем коне, с натянутым луком в руках, видел, как искусно она посылала в цель свои стрелы. А как была добра! Как склонилась над ним, истекающим кровью! Как бережно перевязала ему раненое плечо! Он только раз перехватил ее нежный, полный любви взгляд, и он этого никогда не забудет. Зарина сурова и капризна, не хочет принимать свадебных даров, а все же он только о ней думает. И только она нужна ему в его новом шатре.

Фамир, нахмурившись, думал о том, как ответить отцу, а в это время девушка с далекой реки Хуанхэ потребовала у служанки семь чернолаковых ларцов. Раскрыв их, она стала показывать Фамиру привезенные ею сокровища. В каждом ларчике было семь удивительных вещей: бронзовые курильницы, украшенные странными маленькими чудовищами, сосуды для благовоний из розового нефрита и горного хрусталя, яшмовые сосуды для жертвоприношений и вазы для цветов... Маленькая принцесса протянула Фамиру драгоценный амулет из халцедона. Это был олененок с ветвистыми рогами. За тем невеста вытащила из бронзового ларца свой амулет― выточенную из прозрачного розового камня птичку на золотой цепочке. Она поцеловала ее и знаком дала понять, что сама, подобно этой птичке, прилетела сюда издалека.

Фамир пожалел эту хрупкую девушку, которая совершила такое далекое путешествие, чтобы жить в его шатре.

― Бедный цветок Хуанхэ!―сказал Фамир. Впервые лицо Фамира озарила добрая улыбка. Он

поднялся и низким поклоном поблагодарил принцессу за подарки. Покидая шатер, Мадий в знак своего расположения погладил хрупкое плечико принцессы. Голубой Цветок вздрогнула, но с улыбкой проводила гостей. Она еще долго кланялась, стоя у порога и провожая Фамира загадочным взглядом блестящих, как бусины, черных глаз.

― Откуда же китайская принцесса? ― спросил Фамир.