1970 году умер Гамаль Абдель Насер. К власти пришел Анвар Садат, сторонник проамериканской ориентации. Те перемены к лучшему, которые были достигнуты в годы правления Насера и должны были облегчить жизнь порабощенного феллаха и рабочего, те реформы, которые должны были способствовать развитию государственной промышленности Египта, — все подверглось пересмотру. Земли, конфискованные у феодалов после революционного переворота и отданные феллахам, были отобраны и возвращены помещикам. Частный капитал получил небывалое развитие. Капиталисты Европы и Америки открыли новые банки и вскоре стали хозяевами экономики Египта. Демократические свободы, завоеванные революцией, были отвергнуты Садатом, арестованы прогрессивные деятели, посвятившие свою жизнь борьбе за социальную справедливость, прерваны связи со странами социализма, высланы из Египта инженеры, строители Асуанской плотины, ученые, военные советники, закрыто Общество египетско-советской дружбы. Об этих переменах, которые нанесли огромный урон стране, аль-Хамиси писал с гневом и возмущением.

— Я написал несколько статей, в которых разоблачил предательство, творимое египетской реакцией, — рассказывал он друзьям. — Я видел это предательство в преднамеренном ухудшении советско-египетских отношений, в оголтелой антисоциалистической кампании, развязанной на страницах газет и журналов, в постепенном отказе правящего режима от прогрессивных реформ Насера. Эти мои статьи вызвали гнев реакции. Мне стало известно, что надо мной готовится расправа.

Главнокомандующий египетскими вооруженными силами, генерал Мухаммед Ахмед Садек, во всеуслышание сказал, что мятежного поэта надо проучить. Он угрожал расправой и поручил тайной полиции следить за поэтом. У дома, где жил аль-Хамиси, появились полицейские в гражданской одежде. Они круглые сутки вели слежку, брали на учет каждого, кто приходил в дом аль-Хамиси. Было тревожно: не пострадают ли друзья, которые часто бывали в этом доме? Не хотелось подвергать опасности поэтов, актеров, общественных деятелей, друзей из Сирии и Ливана. Опасность быть арестованным грозила не только хозяину дома, но любому из гостей. Пришлось предупредить товарищей. Аль-Хамиси лишился возможности видеть близких и дорогих ему людей.

Когда поэту запретили печатать свои стихи, когда издательствам запретили выпускать его книги, аль-Хамиси послал Садату телеграмму протеста. Поэт требовал снять запреты. Но ответа он не получил.

— Ты для них опасный враг и противник, — говорили друзья при встрече в какой-либо редакции, где были изъяты готовые к печати статьи.

— Пребывание в Каире рискованно! — предупреждал редактор ведущей газеты.

В эти трудные дни были и свои радости. Аль-Хамиси, лишенный возможности заниматься общественными делами, имел больше времени, чтобы видеться с детьми. Теперь его чаще навещал сын Ахмед, студент университета, мечтавший стать филологом. Он с увлечением писал свои первые рассказы, изучал классическую литературу Англии, Франции, России, русский язык, чтобы в подлинниках прочесть произведения Льва Толстого и Федора Достоевского. Еще в школьные годы отец привил сыну любовь к арабской поэзии. Ахмед знал стихи многих египетских поэтов, но ближе и дороже всего того, что он знал, были произведения аль-Хамиси. Сын преклонялся перед редкостным талантом отца, но не решался выражать свой восторг. Он читал новые поэмы и радовался. Горести и печали отца были и его печалями. Каждый вечер при встречах сын с тревогой ждал, что скажет отец. Не собирается ли покинуть Каир?

Был февраль 1973 года. Как-то утром к аль-Хамиси пришел его старый друг Ахмед-Мухаймар. Он сказал, что уезжает в Александрию и пришел проститься. Приглашал поехать к морю, немного отдохнуть. Аль-Хамиси отказался. Ему казалось недостойным покинуть поле боя. И хотя было известно, что преследования могут закончиться очень печально, он предпочел рисковать. Так было уже много раз.

Аль-Хамиси задумал поэму о предательстве, зная, что его слово приводит в ярость Садата и месть его может быть самой жестокой.

Вечером снова пришел Ахмед-Мухаймар. Он стал уговаривать друга покинуть Каир. Не получив согласия, Ахмед-Мухаймар признался, что ему стало известно решение генерала Ахмеда Садека избавиться от противников Садата.

— Ты не имеешь права оставаться здесь, ты можешь погибнуть. Но ты должен жить для великих дел, для своего народа, для своего Египта. Никто лучше тебя не знает, как жесток и коварен Садат.

— Ты прав, Ахмед. Я должен покинуть Каир. Сядем в машину, поедем в Александрию. В дороге поговорим. Я многое расскажу о подлости и коварстве Садата…

— Я давно знаком с Садатом. С тех пор, когда мы, молодые патриоты, участвовали в национально-освободительном движении, стремясь осуществить нашу заветную мечту — освободить Египет от английской оккупации. В ту пору мы были друзьями. Молодой Садат и Гамаль Абдель Насер, молодой офицер, были в рядах патриотов. Все мы были преданы своему отечеству и народу. Долгое время я с ними не встречался. Потом, когда началась вторая мировая война, я уехал в Яффу и стал работать на радиостанции. Я вел пропаганду против фашизма, против войны, за мир во всем мире. А в это время Садат сотрудничал с немцами, был их шпионом. Он стал сторонником индивидуального террора и помогал немцам в этом чудовищном злодействе. Он стал шпионом в пользу фашистов и очень ловко замаскировал свою деятельность. Нанял прогулочную яхту, пригласил туда, как бы для развлечений, известную танцовщицу — Хикмет Фахми и, путешествуя вдоль египетских берегов, передавал немцам по телексу закодированную информацию о дислокации египетской армии. Но об этом я узнал много позже.

Несколько месяцев он успешно обслуживал фашистов, но был арестован египетской полицией, и его лишили офицерского звания, выгнали из армии и посадили в тюрьму.

Я встретил его уже после войны, когда Садат вернулся в Каир. Он скрыл от меня свою шпионскую деятельность. Пожаловался на трудные времена. Ему пришлось работать подручным у владельца частного грузовика. Он занимался погрузкой продуктов и получал три египетских фунта в месяц. Семья его бедствовала. Вместе с моим другом, поэтом и адвокатом Азизом Фахми, мы обсудили положение Садата и решили ему помочь. Мы стали платить ему двадцать фунтов в месяц, каждый по десять фунтов. Я встречал Садата, когда отдавал ему деньги, но в ту пору не вел с ним никаких политических дискуссий. Мог ли я думать, что имею дело с преступником?

Через несколько времени я узнал, что Садат был наемным убийцей в «Железной гвардии» короля Фарука. Эта гвардия была создана для расправы с патриотами, не желающими мириться с чудовищными порядками монархического правительства. В «Железной гвардии» Садат показал себя жестоким исполнителем. Он организовал нападение на дом лидера партии «Аль-ВАФД» Мустафы аль Наххаса. Дом был взорван, но, к счастью, хозяина в ту пору не было дома. Он уцелел. А вот адвокат и блестящий поэт доктор Азиз Фахми, который долгое время содержал нищего Садата, был убит. Садат организовал преследования и убийства многих патриотов, которых лично знал и с которыми в молодости сотрудничал. Был убит Абдель Ка-дер Таха, офицер, известный своей общественной деятельностью. Я не стану перечислять множество жертв, оставшихся на совести будущего правителя Египта. Я видел списки обреченных, составленные врагами народа. Мы узнали о них при Гамаль Абдель Насере. В этих списках был известный литературовед Мухамед Мандур, был прекрасный писатель Саляма Муса, среди многих общественных деятелей в списках был и я. Не успели с нами расправиться!

Когда мне запретили печатать свои стихи, статьи, рассказы, когда учинили преследование, я отправил гневную телеграмму Садату, протестуя против такого бесправия.

— И это чудовище управляет страной! — воскликнул в гневе Ахмед-Мухаймар. — Ты шел к цели на тонком лезвии ножа, аль-Хамиси. Ты не показывал ни страха, ни своего угнетенного состояния. Удивительный ты человек!

— Все очень просто. Я сознаю правоту своего дела. Люди идут на смерть во имя идеи, которой они преданы.

Я не думал о преследовании, я продолжал действовать, не показывая своего отношения к преследователям. Я хотел, чтобы они знали, что не могут меня сломить. Не могут меня запугать. Не могут купить. Я нередко вспоминал Байрона, который отправился в Грецию на защиту свободы. Я вспоминал Сократа, который спокойно принял яд, но не отступил от идей. Когда человек верен благородному служению человечеству — отступление смерти подобно.

— Все закономерно в твоем поведении, — заметил Ахмед-Мухаймар. — В сущности, истинный поэт должен быть бесстрашным. Ведь он призван донести до людей самые передовые идеи современности. В наши дни это особенно важно. Ведь идеи наши связаны с борьбой за социальную справедливость. Победа в этой борьбе может осчастливить миллионы людей. Во имя этого стоит рисковать!

— Безусловно, стоит рисковать! Но как обидно, что наши мечты, наши надежды, связанные с революцией 1952 года, неоправданны. Хотя и не все реформы Насера были в интересах буржуазии, но это была буржуазная революция. Я в свое время не соглашался с Насером, спорил с ним и доказывал неправоту его действий. Он хотел меня усмирить, предлагал пост министра культуры. Но кончилось тем, что он запрятал меня в тюрьму. Кстати, полицейские семь раз переводили меня из одной тюрьмы в другую, пытаясь от меня избавиться. Раны, нанесенные мне бичами, вымоченными в масле, продолжают мучить меня. Я все еще корчусь от боли. Я потратил свою молодость на борьбу за справедливое распределение богатств страны. Я вступился за бедного, неустроенного человека. Своим словом и своим делом я служил людям. Но борьба была неравной. Я изгнанник, лишен родины.

Так в беседе о Садате они добрались до Александрии. Впереди — дорога в Ливан.

Можно было быстро добраться до Бейрута самолетом. Но в аэропорту был строгий контроль паспортов. Решено было сесть на пароход. Достали билет на палубу, и аль-Хамиси простился с другом.

Столица Ливана встретила аль-Хамиси радушно. Его сердечно приветствовали местные писатели, друзья из Сирии и Ливии — единомышленники, коммунисты. Всех их объединяла большая общественная работа борцов за мир. Казалось, что в Бейруте можно хорошо поработать. Квартира, где поселился аль-Хамиси, стала местом паломничества молодых писателей и друзей. Многие считали знаменитого поэта своим наставником и стремились поделиться творческими планами. Прошло несколько дней. Аль-Хамиси, вернувшись как-то в свой дом после заседания, увидел следы разорвавшейся бомбы. Террористы бросили ее в ту часть дома, где была квартира поэта. Тайная полиция Садата продолжала слежку и дала поручение своим наемникам в Ливане.

На следующий день был куплен билет в Париж. Его ждали дела в Постоянном секретариате Общенародного арабского конгресса. Аль-Хамиси был председателем делегации египетского национального прогрессивного движения. Оно вело большую агитационную работу, пользуясь средствами печати, радио и телевидения. Конгресс интересовали проблемы борьбы за мир, солидарность стран Средиземноморья, проблемы антиколониализма и антиимпериализма, национальная независимость, культурные связи. Заседания конгресса проводились во многих городах Европы. На этот раз был Париж, следующая встреча предполагалась в Афинах. Здесь встречались представители прогрессивных партий арабских стран.

В Париже аль-Хамиси встретил главу иракской партии Баас, доктора аль-Кальяли, который пригласил его в Ирак. Он надеялся на помощь в большом общественном деле. Речь шла о создании единого фронта коммунистов и баасистов, фронта прогрессивных сил, столь нужного развивающейся стране.

Дни в Багдаде отданы общественной деятельности. А ночи — свободны для творчества. В изгнании к поэту вернулась потребность излить скорбь своей души в стихах. Потеря любимой Фатин, разлука с родиной, разлука с близкими и друзьями — как трагична судьба! Но у него есть оружие против зла, у него есть слово. Оно искренне и гневно, его поймет египтянин, который готов включиться в борьбу за свободу и справедливость. Нельзя терять надежды! После зимней стужи настанет светлый день, и люди воскликнут: «Пришла весна!»

Об этом поэт сказал в стихотворении «Грядущая весна».

Очередной Всеарабский конгресс мира был назначен в Афинах. Решались важнейшие вопросы современности. Шла борьба с силами империализма, готовыми поглотить любую из развивающихся стран, еще не окрепшую и нуждающуюся в экономической помощи. Тревожили проблемы палестинских беженцев, лишенных своей земли. Тревожили стихийные бедствия в неокрепших странах Африки, подвергшихся многолетней засухе. Голод, смертность детей, бесконечная борьба за выживание и гибель миллионов неустроенных людей.

Снова самолет, снова аэропорт. И вот уже роскошный афинский аэровокзал, сверкающий белым мрамором. Здесь всегда полно туристов. Приехавшие торопятся сесть в автобус, а уезжающие спешат купить сувениры. Счастливый обладатель богини Афины любуется искусно сделанной поделкой из мрамора и заталкивает ее в чемодан. Маски древнегреческого театра напомнили аль-Хамиси о музыкальном театре Каира, который ему так дорог и с которым он разлучен. Надолго ли?

Такси везет его в гостиницу. Они едут мимо Акрополя. В ясном синем небе уже видна колоннада Парфенона, всегда торжественная и прекрасная. Поэту грустно от того, что заботы одолевают его и нет возможности поразмышлять у античных руин о великих цивилизациях. Каждый раз, бывая в этом древнем городе, поэт думает о тех далеких временах, когда архитекторы, скульпторы и художники сумели создать столь совершенные произведения искусства. Он вспоминает о великих произведениях поэтов и философов Древней Греции, которые увековечили душу талантливого народа.

Снова встречи, споры, новые знакомства и старые друзья. Здесь собрались единомышленники — истинные борцы за лучшее будущее человечества.

Когда же станет явью то прекрасное будущее, которое живет пока в планах и мечтах собравшихся здесь египтян и арабов? Ночью аль-Хамиси слушает радио Адена, Багдада, Дамаска, Триполи. Как трогательно содружество братьев по перу! Они чуть ли не каждую ночь передают его стихи и поэмы. Это в знак протеста. Это, как заклинание. Пусть Садат знает, что он одинок в своих планах истребить демократию, уничтожить патриотов. Из Дамаска читают поэму «Рыцарь».

Поздней ночью удалось услышать голос Каира. «…Он лишен подданства, и книги его запрещены…» А далее подробности, от которых сердце замирает.

Аль-Хамиси лишен всех прав гражданства. Состоялся чрезвычайный суд над антиправительственными элементами. Садат в интервью корреспондентам телевидения сказал, что за рубежом есть силы, которые хотят свергнуть правительство Египта. «Один из главных супостатов — аль-Хамиси». В газетах напечатан его портрет и дана подпись: «Государственный преступник».

«Догадались воспользоваться законом двухтысячелетней давности, — подумал аль-Хамиси, выслушав сообщение каирского радио. — В римском праве есть закон «О гражданской смерти», он пригодился для меня. Как же страшит их мое слово! Я не устраиваю налетов на правительственные учреждения. Я не возглавляю группу террористов. Моя вина в том, что я призываю к демократии. Для Садата это хуже террора».

Всю ночь аль-Хамиси писал. Надо было подготовить доклад для выступления в Риме. Хотелось излить свои чувства в стихах. Они просились на свободу, они жгли его душу. Ярость кипела в нем. Все его существо протестовало против злодеяний правителя, который ни в чем не уступал королю Фаруку. Сколько зла он причинил своему народу! Противостоять ему может только слово борца. Призыв к борьбе.

На последней конференции в Афинах аль-Хамиси назначил в Риме встречу с товарищами из Сирии и Ливана. Общенародный арабский конгресс должен был обсудить положение палестинцев и противоборствующих сил в Ливане.

В афинском аэропорту аль-Хамиси прошел паспортный контроль и направился к выходу на аэродром. Оставалось уже немного времени до отлета. Вдруг в зале ожидания к нему подошел незнакомый человек и сказал, что нужно немедля зайти в кабинет полиции, выяснить одно важное дело.

— Вы египтянин, аль-Хамиси? — спросил неизвестный в штатском. — Покажите паспорт! — Он посмотрел паспорт и удивился тому, что паспорт не египетский. — Это незаконный паспорт! — сказал он, рассматривая документ.

— В Египте есть закон, разрешающий два вида подданства, — объяснил аль-Хамиси.

Услышав это, полицейский ушел с паспортом и запер дверь. Аль-Хамиси посмотрел на часы и понял, что самолет уже ушел. Что же будет дальше? Он под замком. Могут ли его насильно увезти в Каир? Совершенно ясно, что Садат договорился с египетским посольством о похищении. С благословения посла за ним учинили охоту.

Пришел другой таможенный офицер и снова учинил допрос. Но аль-Хамиси не сдался. Он потребовал немедленно созвониться с одним из посольств в Афинах, страна которого выдала паспорт, грозил международным скандалом. Офицер вернул паспорт и потребовал открыть портфель. В нем оказалось 1500 долларов, что снова вызвало подозрение таможенника. Пришлось долго объяснять, что не существует запрета возить с собой деньги в поездке.

После бесконечных споров и угроз, после оскорбительных и невежливых вопросов аль-Хамиси все же сел в самолет и полетел в Рим. Позднее друзья узнали, что выполнялось поручение Садата, жаждущего расправиться с патриотом, который был слишком любим и популярен в своей стране.

После заседаний поэт бродил по Риму и удивлялся контрасту между высокой цивилизацией, прославившей рабовладельческий Рим, и полным отсутствием человечности у древних римлян. Они забавлялись играми гладиаторов, обреченных на смерть. Стоя у Колизея, аль-Хамиси представил себе арену, залитую кровью, и увенчанного венками победителя, который непременно умрет уже в следующем сражении. В Риме аль-Хамиси написал поэму «Колизей». Он осудил в ней тиранию и зло порабощения, дошедшее через тысячелетия в двадцатый век. Потрясенный тиранией Садата, который поставил себе целью убить, уничтожить самый дух демократии, воскресить рабство времен фараонов, он писал:

«Когда же человечество достигнет гармонии между великими достижениями науки, расцветом культуры и нравственности? — вопрошал поэт. — Ведь пробелы в духовной жизни неизбежно ведут к падению нравственности. Как это печально!»

* * *

Снова Париж. Снова встречи с друзьями и обсуждение насущных проблем современности. Борьба за мир, защита интересов развивающихся стран, проблемы современного искусства и литературы в странах Арабского Востока. Многое делается для того, чтобы помочь патриотам родного Египта выстоять в своей многолетней борьбе за национальное возрождение, достойное великого древнего народа.

А на сердце поэта печаль о покинутой родине. Аль-Хамиси пишет:

— Как я рад тебя видеть, аль-Хамиси, — говорил Абдель-Аль, старый друг поэта. — Я из Каира. У меня добрая весть. Ты говорил мне, что твои книги изъяты и теперь недоступны египтянам. Я могу сказать: они доступны. Из частных библиотек книги передаются из рук в руки, переписываются, и молодежь читает твои стихи с восторгом. Я хочу прочесть тебе страничку превосходной статьи критика Гали Шукри. Мне доставит большое удовольствие первым сообщить тебе об этой статье, я согласен с точной и верной характеристикой известного литературоведа.

«…Аль-Хамиси личность романтическая и в идейном, и в художественном отношении, но его изначальная связь с народом, высыпавшим на улицы, не дала ему оказаться светочем, который вспыхивает только затем, чтобы тут же погаснуть. Связь эта переросла сама собой в спонтанное стремление отдать себя борьбе за будущее родины и народа. Да, он заимствовал у Салямы Мусы концепцию «литературы для народа». Да, он заимствовал у Халиля Мутрана принцип «органического единства поэмы». Но самое важное, он научился у них широко смотреть на вещи и не останавливаться на полпути. А потому естественно, что он шагнул дальше и социализма Салямы Мусы, и обновленчества Халиля Мутрана. Шагнул дальше и в качественном отношении, и по существу.

Так этап за этапом формировалась личность аль-Хамиси как художника. С полным правом его можно назвать выдающимся общественным деятелем. Но он же и новеллист, и поэт, и драматург, и кинематографист. Кроме того, он журналист, узник, друг, враг, юморист, удрученный заботами человек, изгнанник. Он все это вместе, и все это сочетается в нем самым неожиданным и непредвиденным образом. Его литературная и общественная деятельность, его стихи, пьесы, статьи, фильмы, музыка — все это расскажет о нем, но никогда не заменит его. Его человеческая личность — это и первая его поэма, и первая повесть, и первая театральная постановка, и первое выступление в печати, и первая мелодия, и первая кинематографическая лента. Аль-Хамиси демонстрирует нечто противоположное тому, что считается установленным фактом: первый опус художника, как правило, не шедевр. Он из личности своей человеческой создал первое и самое грандиозное произведение, превосходящее все остальные его творения…»

— Тут есть много верных и точных характеристик. Я хочу процитировать еще несколько строк.

«…Его бросали в тюрьму, ссылали при всех режимах — он не сломился. Жизни в лагере, в изгнании, в ссылке, жизни вдали от родины от отдавал предпочтение перед теми постами, должностями и материальными благами, которые он мог бы получить от сильных мира сего, из коих иные были его личными друзьями…»

— Последний абзац я принимаю, он вполне соответствует истине, — сказал аль-Хамиси. — Гамаль Абдель Насер предлагал мне пост министра культуры. Садат был моим другом в молодости, до того как он стал преступником и шпионом. От друзей я узнал, что меня должны уничтожить. Я жив, надеюсь еще написать стихи и поэмы, которые осаждают меня в бессонные ночи и терзают мою душу, подобно сатане. Мое слово поэта выстрадано в жестокой борьбе. Оно искреннее, и потому должно быть принято моим народом, которому я служу. Однако и ты, мой друг, пренебрег материальными благами и королевскими садами. Вместо того чтобы беспечно жить в своем поместье, ты скитаешься по белу свету, потерял здоровье и молодость в тюрьмах. Зато какой прекрасной идее ты служишь!

Аль-Хамиси поднялся, заварил крепкий чай, и беседа продолжалась почти до рассвета. Они вспомнили свое знакомство в дни молодости, когда знатный бек Абдель-Аль стремился встретить прославленного поэта, у которого слово не расходилось с делом и звало на передний край баррикад. В ту пору Абдель-Аль стал членом коммунистической партии Египта и окунулся в бурлящую демонстрациями, митингами и забастовками жизнь столицы. Теперь перед аль-Хамиси сидел седой человек с благородным лицом и солидным стажем тюремного заключения. Горячий патриот своей отчизны, Абдель-Аль провел в тюрьме десять лет. При всех режимах он был гоним. Он такой же изгнанник и скиталец, как и его друг аль-Хамиси. Но он верен своей мечте. Он служит своему народу. Жизнь его отдана освободительной борьбе.

Прощаясь, аль-Хамиси прочел несколько строк своего стихотворения «Печаль сердца»:

продолжал памятные ему строки Абдель-Аль.

— Встреча друзей на чужбине — подарок судьбы, — сказал аль-Хамиси и крепко расцеловал друга.