Вернувшись в Помпеи, уставший и разочарованный Антоний решил сначала побывать дома, рассказать родителям о злоключениях своего двойника, а потом уже пойти в гладиаторскую школу. Он теперь уже не сомневался в том, что друг ланисты рассказал правду. Да и как можно было придумать такую историю? Должно быть, Стефан в самом деле хотел помочь своим родителям. Но ему никто не сказал о том, что школа гладиаторов — это худший вид рабства. Он, Антоний, не может допустить, чтобы его двойник погиб в сражении с гладиаторами. Теперь спасение Стефана стало делом чести. Надо добыть деньги.
Антоний очень огорчался по поводу того, что не имеет ни денег, ни драгоценностей, которые помогли бы ему уплатить ланисте и увести Стефана возможно скорее. Воображение рисовало ему самые печальные картины. Иной раз ему казалось, что вот сейчас, в то время, как он приближается к своему дому, бедный Стефан уже участвует в гладиаторском сражении. И тогда Антоний останавливал своего осла и, вытирая мокрый лоб, старался отогнать от себя страшное видение — Стефан, истекающий кровью… Нет, нет!..
Приближаясь к дому, Антоний думал о том, что спасению Стефана могут помочь жертвоприношения домашним богам-покровителям. Антоний, который под влиянием Лукреция перестал верить в богов и приносить им жертвы, решил сейчас немедленно обратиться к домашним богам и выпросить у них покровительство Стефану.
«Если я смогу привести в дом Стефана, — думал Антоний, — я прежде всего докажу Элию Сиру, что бывают на свете чудеса. Я удивлю отца и мать. И если все удастся, то сделаю так, чтобы к ним первым вошел Стефан, одетый в мою тогу, с моим перстнем на левой руке. И как будет удивлен отец, когда Стефан будет отвечать ему все невпопад. Он начнет сердиться и скажет: „Антоний, что с тобой?“ А я выскочу из-за двери и скажу: „Отец, не удивляйся! Ты видишь чудо — двух одинаковых людей. А жили они в разных концах земли и не ведали о существовании друг друга“».
Дальше Антонию становилось не по себе от мысли, что будет с отцом и с матерью, и он уже не рисовал себе картины дальнейшего пребывания Стефана в доме философа Тегета.
«Не очень ли много я занимаюсь неизвестным мне человеком?подумал Антоний, когда уже вводил осла в калитку. — Не много, не много! — сам себе ответил Антоний. — Занимаюсь ровно столько, сколько нужно заниматься человеку хоть и молодому, но с причудами. Вот хочу — и занимаюсь этим Стефаном! И пойду сейчас к отцу и попрошу денег…»
Однако Антоний не пошел к отцу, а прежде всего забежал к Элию Сиру. Он подумал, что судьба Стефана не может не взволновать умного и талантливого раба Элия Сира — ведь и сам Элий Сир мечтает стать свободным. А кто из рабов не мечтает стать свободным? Но если раб мечтает стать свободным, то как ему не понять юношу, который так глупо продал свою свободу…
— Послушай, Элий Сир, — обратился Антоний к скульптору, — беда случилась с моим другом. Я узнал, что он угодил в сети ланисты. Боюсь, что его ждет жалкая судьба. Он рослый и красивый. Ланиста может выпустить его на арену, даже не обучив всем правилам защиты. Его могут убить, Элий Сир. Речь идет о том, чтобы спасти юношу. Как ты думаешь, смогу я его спасти?.. И много ли денег он попросит?
— Ты видел Стефана в школе гладиаторов? — спросил Элий Сир.
— Нет, не видел, но знаю: он там. Ведь мне сказал об этом друг ланисты.
— Ты уверен, что он сказал правду?
— Мать Стефана, которую я видел пять дней назад, сказала, что сын прислал им две тысячи сестерций. На форуме мне говорили о том, что ланиста нашей гладиаторской школы платит такие деньги за рабов, обреченных на верную смерть.
— Надеюсь, ты не рассчитываешь на благородство этого ланисты? Если он согласится отпустить Стефана, то будь уверен, он потребует втрое или вчетверо больше того, что отдал за него. Ни один работорговец не сравнится в коварстве с этими ланистами… Нужно много денег, чтобы выкупить Стефана!
— Не пугай меня, Элий Сир. Не выдумывай. Как может этот ланиста потребовать шесть тысяч сестерций, если он отдал две тысячи. Это ведь открытый грабеж! На такого ланисту можно в суд подать.
Антоний так разгорячился и разгневался, глаза его горели и словно бы излучали молнии. Элий Сир даже позабавился над тем, как доверчив и наивен его молодой хозяин. Он подумал о том, что только очень чистый и доверчивый человек может так рассуждать, как рассуждает сейчас Антоний.
— Ты изучаешь философию, ты прочел много прекрасных книг, которые рассказали тебе правду о прошлом и настоящем, но жизни ты не понимаешь, Антоний. Я советую тебе поговорить с отцом. Отец твой очень умный и образованный человек. К тому же он человек благородный, сердце ему подскажет, что тебе делать. А может быть, даже и не тебе следует идти к этому ланисте…
— Кому же? Не могу же я допустить, чтобы кто-нибудь занимался моими личными делами! Ты не всегда даешь разумные советы, Элий Сир. Скажи мне по совести, что ты думаешь об этом деле? Посоветуй, что сделать, если отец не даст мне денег по какой-либо причине.
— Я предвижу такую причину. Ваш вилик, бесчестный и лживый человек, прежде всего скажет отцу, что нет у него никаких денег, что все они потрачены на улучшение хозяйства. А ты хорошо знаешь, что философ не проверяет календариум и не следит за тем, куда тратятся деньги, вырученные за зерно, за фрукты и овощи. Поместье большое. Вилик продает много всякой всячины и ведет дурацкие, лживые записи. Они никому не нужны. Право, не знаю, на что можно рассчитывать в вашем доме.
Все, что говорил Элий Сир, было совершенно верно. Антоний отлично понимал, что вилик откажется дать деньги, а отец поверит ему, что денег нет. Но что делать тогда?
Оба долго молчали. И оба думали об одном и том же. Элию Сиру вдруг стало жаль этого глупого, доверчивого юношу Стефана, которого он никогда не видел. Этот юноша попал в очень скверную историю, и если ему не помогут, то жизнь его в опасности. Но чем может помочь он, Элий Сир? Если предложить Антонию все свои сбережения, то что будет с ним, с Элием Сиром? Он так и останется навеки рабом… С тех пор как он стал получать деньги за свою работу, с тех пор как его оценили в этом доме, с тех пор он стал надеяться на чудо. Элий Сир поверил, что когда-нибудь он станет свободным скульптором. И тогда он сделает много прекрасных работ, за которые ему будут платить щедро и много. Но если он отдаст свои накопления, ему не дождаться этого счастливого дня…
— Ничего не могу придумать, — сказал Элий Сир. — Должен тебе признаться, мой юный господин, что на одно мгновение мне пришла в голову безрассудная мысль, но я тут же ее отбросил. Из чувства дружбы и уважения к тебе я хочу сказать о том, что должно быть скрыто от тебя. Я знаю — ты меня осудишь, но я бедный раб. Только на одно мгновение я подумал о том, что мог бы дать тебе те пять тысяч сестерций, которые собрал для того, чтобы выкупить себя. Но в следующее мгновение я подумал о том, что полностью потеряю покой, расставшись со своим богатством. Ты ведь знаешь мою давнюю мечту? Я говорил тебе, что хочу дать выкуп, хочу стать свободным. Но если ты пожелаешь, я останусь в твоем доме, с тобой. Ты совсем еще юный, Антоний, но ты самый большой мой друг. И я давно уже решил, что, став свободным, не покину тебя, пока ты сам не откажешься от меня. Но что будет, если я отдам тебе мое достояние?
— Все будет прекрасно, Элий Сир. Клянусь Геркулесом, я верну тебе все это, как только получу от отца!.. Но что я говорю! Мне прежде надо попросить у отца эти деньги. Мне никогда еще не приходилось обращаться к нему с подобной просьбой. Не знаю, почему мы с тобой решили, что отец будет щедрым? Мы никогда не видели таких поступков.
— Ты не прав, Антоний. Манилий Тегет платит мне за скульптуры, чего не делал никто из моих прежних хозяев. Ведь я раб его и должен по законам выполнять все его прихоти и желания, не получая никакого вознаграждения. Разве это не доказательство щедрости и благородства твоего отца? А сколько у него учеников, которые ничего не платят и довольно часто возлежат за трапезой, щедро приготовленной!.. Нет, не говори мне, Антоний! Доказательств много. И ты пойдешь к отцу и попросишь. Только проси как следует. Скажи, что для тебя это стало делом чести. Скажи, что в тот день, когда ты выступишь со своей первой речью на суде и когда получишь свои первые деньги, заработанные твоим красноречием и твоим разумом, ты эти деньги вернешь отцу. Поверь, такое обещание его растрогает. Ведь он только и стремится к тому, чтобы возможно лучше вывести тебя на дорогу жизни и сделать из тебя человека знаменитого, настолько знаменитого, чтобы тебя пригласили в Рим. Поверь мне, Антоний. Я старый человек, я знаю жизнь и понимаю людей.
На том они и порешили. Антоний пообещал поговорить с отцом, но заручился честным словом Элия Сира помочь в случае нужды. А Элий Сир, поразмыслив, решил, что даст взаймы свои деньги, если вилик не найдет нужную сумму в ближайшие дни. Так или иначе, молодой господин и раб очень хорошо обсудили весь план спасения Стефана. После такого обстоятельного разговора Элию Сиру самому захотелось поскорее увидеть двойника и убедиться в том, что на свете на самом деле бывают чудеса.
Еще не зная, чем закончился разговор Антония с отцом, и думая все время о спасении Стефана, Элий Сир даже задумал небольшую мраморную скульптуру, которую он готов был сделать довольно быстро, с тем чтобы ее продать для спасения Стефана. Он задумал скульптуру маленького веселого мальчика, погоняющего прутиком гусей. Во дворе у пекаря Прокула лежал кусок мрамора, купленный еще в прошлом году. Элий Сир, думая сейчас о спасении Стефана, вдруг увидел в этом куске фигурку такого мальчика и представил себе, что эта скульптура может украсить фонтан или баню. На прошлой неделе, когда Элий Сир зашел в пекарню Теренция Прокула, тот ни за что не хотел отпустить его, не получив согласия сделать скульптуру маленького амура для украшения фонтана.
Теренций Прокул, узнав, что Элий Сир из поместья философа Манилия Тегета, пожелал во что бы то ни стало получить от раба-ваятеля какую-нибудь хорошую работу. Прокул повел Элия Сира в самую большую красивую комнату своего дома и показал ему групповой портрет, которым очень гордился, потому что уплатил за него большие деньги. На портрете Элий Сир увидел довольно живое изображение самого Прокула и его жены. Элию Сиру понравился портрет. Особенно понравилась жена Прокула, миловидная женщина с большими глазами и правильными чертами лица. Она в задумчивости прижала к губам стиль, словно собиралась сейчас записать сочиненные ею стихи. Элий Сир не был уверен в том, что жена Прокула что-либо сочиняет и часто пользуется вощеной дощечкой и стилем, но он понимал замысел художника, который этим хотел подчеркнуть достоинства женщины. Элий Сир тогда не дал согласия сделать скульптуру, сказал, что подумает. А вот сейчас он уже почти решил. Раз это нужно для спасения человека, а главное, совершенно необходимо Антонию, значит, надо это сделать.
Элий Сир подумал, что Прокул — человек невзыскательный. Всю свою жизнь он тяжко трудился и нажил свое состояние неутомимым трудом. И хоть он очень ловок и быстр в движениях, на лице его постоянно видна усталость. Ведь труд пекаря — нелегкая штука. Пожалуй, он, Элий Сир, сделает Теренцию Прокулу скульптуру, даже если Антоний получит деньги у отца. Ведь Теренций Прокул — вольноотпущенник. Он, можно сказать, родной брат Элию Сиру. Надо бы спросить, откуда он. Да не все ли равно!.. В сущности, все рабы — братья. И все вольноотпущенники — братья. II правильно было бы, если бы каждый из них никогда не отказывался помогать другому; тогда бы и жить было легче.
Элий Сир не стал откладывать задуманного и на следующий день отправился к Терентию Прокулу, чтобы взять у него мрамор и договориться о работе и об оплате.
Пекарь был так обрадован предложением Элия Сира, что готов был даже дать ему часть денег вперед. На радостях он показал Элию Сиру все, что казалось ему самым ценным и красивым в его доме. В комнате, которая прилегала к помещению пекарни — это было помещение, в котором продавали хлеб, — Теренций Прокул показал очень хорошую мозаику, сделанную на стене. Из маленьких цветных камешков было сделано изображение кошки с уткой. Эта мозаика очень понравилась Элию Сиру, и он похвалил художника, который это делал. Теренций Прокул похвастал тем, что это знаменитый в Помпеях мастер по мозаике. Он был рабом, но уже давно откупился, потому что зарабатывал большие деньги.
— Успехи этого мастера, точно так же как и твои успехи, Теренций Прокул, — сказал Элии Сир, — вселяют в меня надежду. Я все больше верю в успех задуманного.
— Я понял! — воскликнул Теренций Прокул. — И я верю, что ты тоже скоро будешь вольноотпущенником. Сообщи мне, когда Это произойдет, и я велю испечь для твоего празднества самых лучших хлебцев на молоке и яйцах.
*
Философ Манилий Тегет целыми днями трудился над новым своим исследованием, которое пока еще было известно только ему; никто еще точно не знал, какому вопросу посвящен новый труд уважаемого философа. Он даже не читал отдельных глав своим друзьям, которые обычно с радостью приходили в дом ученого, чтобы послушать отрывки только что написанных сочинений, а иной раз поспорить.
Склонившись над свитком, старый философ быстро и уверенно записывал свои мысли. Он даже не заметил, как в открытых дверях появился Антоний. Юноша немного постоял позади отца и с уважением подумал о трудолюбии и верности своему делу. Он вспомнил, как много раз отец призывал его, Антония, к труду, постоянному и увлеченному, уверяя, что каждый, кто щедро отдает себя науке, непременно бывает вознагражден.
— Я здесь, отец. Приветствую тебя за благословенным трудом! Я соскучился, отец… У тебя в руках незнакомый мне свиток…
— Расскажи, сын мой, о своем путешествии. Кого видел, что слышал? Великий Рим полон неожиданностей. Хорошо ли ты съездил? Вид у тебя невеселый и какой-то растерянный. Не вижу я на тебе новой одежды. А ты ведь собирался купить и деньги взял…
— Прости, отец, я признаюсь тебе… Я не хотел тебя обманывать, но так случилось. Я не был в Риме. Я был совсем в другом месте. И случилось со мной нечто неожиданное и удивительное.
— Расскажи, сын. Не таись. Все, как было, расскажи. Кому же выслушать тебя, как не отцу? Говори.
И Антоний стал рассказывать всю историю своего знакомства со Стефаном Мерулой, о поразительном впечатлении от сходства людей, живущих на большом расстоянии и не знающих друг друга. Он рассказал о своем горячем желании познакомиться со своим двойником и узнать его поближе. Рассказал о короткой встрече и о назначенном свидании. Потом — как он искал этого юношу, не нашел, но не смог отказать себе в желании увидеть его и тогда решил вместо Рима совершить поездку в имение, где отец Стефана был виликом и где, как казалось Антонию, он должен был встретить Стефана.
— Поверь, отец, это была не причуда, а необходимость. Точно так же, как боги создали нас столь сходными и похожими друг на друга, точно так же они внушили нам взаимное уважение. Я видел Это, отец. Поверь мне. И когда я теперь узнал, что Стефан в беде— а судя по всему, он в большой беде, — я решил, что долг мой — помочь ему, спасти его.
— Ты думаешь, что он в такой опасности, сын? Ты не проверил, а уже уверен в этом?
— Я все узнал во время путешествия. Мне повстречался друг ланисты, который был в харчевне, когда ланиста подпоил вином Стефана и уговорил пойти в школу гладиаторов… А если так, то скажи, отец, согласен ли ты дать денег на выкуп несчастного, и я тотчас же пойду в школу гладиаторов.
— Все это похоже на выдумку, сын. И ваше бесподобное сходство, и все остальное кажется мне неправдоподобным. Однако я не хочу отказать тебе в твоей просьбе. Ступай в школу гладиаторов и узнай, так ли все это случилось. Если юноша там, узнай, как ему помочь, сколько нужно денег. Может случиться, что его не захотят продать. Тогда нужно заручиться покровительством эдила. Я надеюсь, что труды мои снискали мне уважение хозяев города, и они захотят выполнить мою просьбу, помочь мне. Ступай, сын. И знай: я не осуждаю тебя за то, что ты не поехал в Рим, а отдал свое время такому благородному делу. Ты истинный сын мой и следуешь моему учению. Сколько раз мы вели с тобой беседы о благородстве, о долге и служении людям. Поверь мне, без этого человечество было бы похоже на зверинец…
Антоний низко склонился перед отцом. Потом поцеловал ему руку и молча вышел.
Старый философ в глубокой задумчивости смотрел на недописанный свиток. Еще неясная мысль о том, что случилось нехорошее, встревожила его. Он подумал: «Стоит ли рассказать об этом жене, спросить у нее совета… Она, как женщина, может лучше понимать тонкости человеческой природы. Может быть, ей известно, бывают ли такие случаи, когда у разных людей рождаются совершенно одинаковые дети. Если верить Антонию, то сходство его с Этим Стефаном неописуемо, будто это один и тот же человек. А если так, то есть над чем призадуматься… Однако Антоний очень горяч. Ему свойственно так увлекаться, что он мог вполне преувеличить все это. Он говорит: „одно лицо“… Пустое! Этого не может быть. И видеть его я не хочу. Нет, нет… Мне некогда. Я занят большим делом, и мать Антония занята домом, заботами о нас. Нет нужды ее тревожить, забивать голову неведомо чем. Сын захотел помочь своему сверстнику, этому я учил его. Я дам ему денег… Но больше ничего. Я попрошу не приводить Стефана, тем более потому, что так несчастны его родители. Они ждут своего единственного сына. Они даже не знают, где он. Как их не понять!.. И как не помочь в таком несчастье!.. Манилий Тегет, будь щедрым. Не скупись. Вели своему вилику дать нужную сумму денег. Все будет хорошо… Стефан уедет в свое поместье, а твой единственный любимый сын Антоний вернется к своим занятиям. Кстати, надо послушать его стихи из последнего свитка… Он обещает стать настоящим поэтом».