В этот день Антоний с нетерпением ждал начала занятий у отца. Он узнал, что вернулся из Ольвии его друг Клавдий Луций, один из любимых учеников Манилия Тегета. Хотелось скорее узнать, что увидел Клавдий в дальнем путешествии.

Отец Клавдия Луция был богатым судовладельцем. Вместе с судном, идущим к Понту Евксинскому, он отправился в путешествие, взяв с собой сына. Ему давно хотелось узнать, в самом ли деле город, названный «Ольвия», что в переводе с греческого означает «счастливая», отвечает своему названию.

Клавдий Луций был полон необыкновенных впечатлений. Все, что он увидел и услышал в Ольвии, поразило его. Он с готовностью отвечал на многочисленные вопросы учителя и своих сверстников.

— Ну-ка расскажи нам, Клавдий Луций, какова эта счастливая страна? Ведь греки из Милета отправились туда на поиски счастья. Красив ли этот город?

— Очень красив, — отвечал Клавдий Луций. — Говорят, ему шестьсот лет, и многие дворцы и храмы построены там в давние времена. Больше всего мне понравился дворец Скила, правителя скифского царства. Дворец богат и очень красив.

— О, — воскликнул Манилий Тегет, — со скифским царем Скилом связана любопытная история! Знаешь ли ты ее? О ней написал Геродот.

— Не знаю, — смутился Клавдий Луций. — Я Геродота не читал.

— Напрасно. Если бы ты прочел его до того, как сел на корабль, идущий к Понту Евксинскому, то многое увидел бы другими глазами. А про скифского царя Скила я коротко скажу.

И Манилий Тегет поведал одну из легенд, записанных Геродотом. Он рассказал о скифском царе Скиле, сыне Арияпифа. Мать его отлично знала эллинский язык и в детстве научила сына грамоте. Когда погиб отец Скила и царская власть перешла к нему, он, царствуя над скифами, не любил скифского образа жизни и питал гораздо более склонности к эллинским обычаям. Когда ему случалось приходить с большою свитою скифов в город Борисфен, он оставлял свиту за воротами, затем приказывал запереть ворота, снимал с себя скифское платье и надевал эллинское. Здесь он жил по-эллински, приносил жертвы богам, согласно обычаям эллинов. Пробыв в городе месяц или два, он снова надевал скифское платье и возвращался к своим телохранителям. Ему так нравилось служить греческим богам, что он даже построил себе дом в Борисфене и поселил в нем одну из своих жен.

Однажды он пожелал быть посвященным в таинства Диониса. Говорят, что, когда он уже готовился к посвящению, явилось чудесное знамение. В его дом, украшенный беломраморными сфинксами и грифами, божество ударило огненной стрелою, и весь дом сгорел. Однако это не остановило Скила, и он совершил обряд посвящения. После этого один из жителей города сказал скифам:

«Вы, скифы, смеетесь над нами, что мы устраиваем вакхические празднества и что в нас вселяется бог. А вот теперь этот бог вселился и в вашего царя. Он совершает вакханалии и находится в исступлении под наитием божества; если вы мне не верите, то следуйте за мной, и я покажу вам».

Скифские воины последовали за борисфенитом. Тот возвел их на башню. И когда показался Скил с процессией, скифы увидели его молящимся чужим богам. Они пришли в сильное негодование и, сойдя с башни, рассказали всему войску о виденном ими.

Скифы взбунтовались против Скила и поставили царем его брата Октамасада. Скил решил спасаться бегством во Фракию. И тогда Октамасад пошел войной на Фракию. Он убил Скила. Так был наказан скифский царь, позабывший верования своих предков и принявший веру эллинов.

— Однако мы ждем от тебя рассказов об Ольвии, — сказал Манилий Тегет.

— Мы побывали во многих городах Боспорского царства. Больше всех мне понравился Пантикапей. Это красивейший город. Он раскинулся на высокой горе над морем и над зелеными долинами. Очень хорош там храм Деметры, воздвигнутый посреди города. А вокруг храма дворцы и сады. Говорят, что он очень богат, этот город. Кто-то рассказал моему отцу, что сто пятьдесят лет назад, когда правил Митридат, жители Боспора доставляли ему великую дань — сорок пять тысяч медимнов хлеба и двести талантов серебра. Варвары, живущие в Пантикапее, немногим отличаются от греков — своими обычаями. А вот ремесленники их, научившись у греков искусству ваятелей, гончаров и ювелиров, делают все по-своему. И там мы видели презанятные вещи. На серебряных вазах изображены сцены из жизни кочевников. На богатом колчане можно увидеть степных коней в беге и прыжках. Даже на женских украшениях повсюду сделаны изображения варваров в их остроконечных колпаках. Разные истории рассказывали нам жители Пантикапея и Ольвии. Но мы с отцом так и не узнали, откуда они взялись, эти племена гетов и сарматов.

— Я и по-гетски могу и по-сарматски болтать, — вдруг вмешался Антоний, вспомнив строки Публия Овидия Назона:

Я запомнил эти строки, — признался Антоний, — не задумываясь над их смыслом, просто из любопытства. Я давно хотел спросить у тебя, отец, об этих племенах. Очень кстати ты вернулся сейчас, Клавдий Луций. Мне кажется, что ты побывал на краю земли…

— Я вижу, Антоний, тебе известно о северных берегах Понта по Геродоту. Пятьсот лет назад Скифия была краем земли. Геродот не знал о варварах, живущих в лесах, не знал, откуда течет Борисфен. А ведь теперь эти варвары служат в наших прославленных легионах. Скифов близ Ольвии давно сменили сарматы.

— А правда ли, что климат в тех местах столь суров, что в продолжение восьми месяцев там стоят непрерывные холода. Море и весь Боспор Киммерийский замерзают так, что люди, живущие по сю сторону рва, толпами переходят по льду и на повозках переезжают на ту сторону — в землю синдов. Но, может быть, в Пантикапее теплее?

— Мало того, жарче, чем здесь! — воскликнул Клавдий Луций. — Мне и в голову не пришло, что там возможна суровая зима.

— Не расскажешь ли ты нам об обычаях, которые ты узнал там, Клавдий Луций?

И Клавдий Луций стал вспоминать то, что он увидел в степях вокруг Пантикапея, когда вместе с отцом в качестве гостя богатого сармата оказался на торжестве. Он вспомнил, как жертвенное животное было связано. Вернее, связаны были передние ноги, а приносящий жертву потянул за конец веревки и опрокинул барана на землю. В то время как баран падал, сармат стал громко взывать к тому божеству, которому приносил жертву. Затем, накинув петлю на шею животного, он стал поворачивать палку, вдетую в петлю. Когда баран был удавлен, скиф не стал зажигать огня, не совершил посвящений и возлияний, а просто взял нож, снял шкуру и, разрезав удушенного барана на куски, бросил их в котел.

Клавдий Луций очень хорошо запомнил все это, потому что такой способ жертвоприношения ему был неизвестен.

Клавдий Луций рассказал еще о том, как сарматы гадают при помощи ивовых прутьев. Манилий Тегет с интересом слушал о том, что делают при этом гадатели, как они раскладывают на земле большие связки прутьев и, перекладывая прутья по одному, они произносят предсказания, и снова собирают прутья в связки, и снова раскладывают их поодиночке. И еще они гадают на липовой коре. Гадатель разрезает ее на три полоски, переплетает их между пальцами, произносит предсказание. И так, переплетая и расплетая их, гадает.

Они еще долго рассуждали о том, как живут народы Боспорско-го царства. Клавдий Луций восхищался красотой и щедростью природы этой страны. Он вспоминал, какие видел обширные виноградники, какое пил там вино и каких рыб им подавали во время пиршества на празднестве у сарматов.

Антоний с интересом слушал рассуждения отца об этой далекой стране. Вместе с ним с большим вниманием прислушивались к разговорам учителя с учеником пятеро других учеников Манилия Тегета, которые не читали ни Геродота, ни Овидия Назона и впервые узнали сейчас о народах, населявших северное побережье Понта Евксинского, о городах, воздвигнутых греками в незапамятные времена.

— Теперь я понял слова старика: «Там я близ Понта рожден. Не к лицу мне стыдиться отчизны…» Никто бы из нас, пожалуй, не стал стыдиться такой отчизны. Как ты думаешь, Клавдий Луций? Ты хотел бы там жить?

— Мне там понравилось. Только нет там Манилия Тегета. И кто же открыл бы мне благородство и величие тех наук, которые стали украшением просвещенного римлянина, если бы я остался там? Боюсь, что в том благословенном краю, где зреют пшеница и виноград, где воздаются жертвы Деметре, боюсь, что там мне никогда не найти такого учителя, как наш благородный Манилий Тегет.

ИI все ученики согласились с мнением Клавдия Луция, хоть и не были никогда в этой далекой стране.

Когда ученики покидали благоухающий цветами перистиль Манилия Тегета, Антоний пошел проводить своего друга Клавдия Луция. Прощаясь с ним, Антоний признался ему, что хотел бы побывать в Пантикапее, хотел бы увидеть сарматов, поближе узнать их.

— Согласись, Клавдий Луций, — говорил Антоний, — должно быть, любопытно собственными глазами увидеть то, что более четырех веков назад видел Геродот, этот неутомимый путешественник и историк из Галикарнаса.

Когда Клавдий Луций спросил, что бы Антоний стал делать в этой чужой стране, Антоний ответил, что нашел бы себе учеников и стал бы им преподавать точно так же, как это делает его отец. Но так как ему еще самому надо многому научиться, то путешествие это, должно быть, не скоро состоится.