Случилось так, что даже в минуты самой страшной опасности Элий Сир сумел сохранить резной ящичек с деньгами своего господина. Это случилось потому, что Элий Сир от всей души, совершенно искренне хотел помочь семье философа и, может быть, тем самым отблагодарить за их доброе, человеческое обращение с рабом.

Даже тогда, когда Элий Сир пытался спасти раненую девушку, и тогда он не бросил эту довольно тяжелую ношу, потому что понимал, что люди, спасшиеся от страшного, небывалого бедствия, люди, потерявшие свои дома, свои земли и сады, будут особенно нуждаться в деньгах. Надо сказать, что Элий Сир нисколько не сомневался в том, что семья философа не погибнет, что выйдут из этой кричащей во тьме толпы господин и пожилая, всегда болезненная госпожа, которую в пути опекали верные рабыни. Элий Сир в душе очень надеялся на встречу с Антонием, потому что знал, что Антоний смышлен и догадлив и, следовательно, вовремя покинул узкую кривую улочку, ведущую к школе гладиаторов, и ушел вместе с теми, кто искал спасения за пределами города.

Элий Сир очень внимательно следил за тем, как передвигаются рабы с носилками больного господина. Изредка, когда сверкали молнии и громадный факел на вершине Везувия освещал тьму, Элий Сир видел идущих впереди него рабынь, которые вели подруки больную госпожу. Но настал момент, когда раб-ваятель потерял всех людей своего поместья и, будучи оттиснутым лавиной кричащих, рыдающих, раненых и обезумевших людей, уже больше не находил никого — ни философа Тегета, ни его рабов. Его словно несло волнами бушующего моря, и когда настал момент, что можно было рассмотреть идущих поблизости, Элий Сир понял, что он остался один.

В тот день, когда серое, покрытое вихрями пыли небо осветилось едва пробившимися лучами солнца, Элий Сир стал искать своих. Он делал это тщательно, но никого не нашел. И тогда он решил, что философ Тегет вместе с женой и рабами отправился в Рим, потому что в Риме он был известен, в Риме у него были друзья, и там он мог рассчитывать на гостеприимство людей, с которыми в молодости был связан сердечной дружбой. Обо всем этом Элий Сир знал по рассказам Антония, и для него было ясно, что именно в Риме он найдет семью своего господина и, следовательно, передаст ему резной ящичек, где хранилось все достояние семьи.

Дорога, ведущая в Рим, представляла из себя печальное зрелище. Толпы людей, покинувших Помпеи и Геркуланум, передвигались главным образом пешком. Мало кто имел повозки. Эта роскошь была недоступна даже самым богатым и самым именитым.

Люди, потерявшие своих близких в ту темную страшную ночь, устроили привал у дороги. Многие из них, не надеясь встретиться с родными, оплакивали их. Повсюду можно было увидеть раненых и беспомощных, которым надо было немедля оказать услугу, добыть целебное питье, достать носилки. Сейчас все было трудно и недоступно. Элий Сир в поисках семьи Тегетов увидел много горя и страданий. Однако его удивило то, что исчезли не только господа, но и многочисленные рабы. Куда же они девались? Если бы он встретил рабов, то мог бы подумать, что господа погибли и были оставлены где-то в пути. А если никого нет на пути в Рим, значит, они уже ушли, и, следовательно, он всех встретит в великом городе.

Прошло много дней, прежде чем Элий Сир попал на римский форум, где, по его расчетам, он мог бы встретить философа Тегета, если тот благополучно добрался до города своей юности. Элий Сир был уверен, что господин будет дожидаться сына на форуме, иначе где же им искать друг друга?.. И хоть они не сговорились о встрече здесь, было совершенно естественно надеяться найти друг друга на форуме.

Первые дни Элий Сир тратил на пропитание деньги, которые он собрал за время, пока работал для дома Тегета. Но он уже много раз обошел все улицы Рима. Он много дней провел на форуме и, не встретив никого из семьи Тегета, Элий Сир решил найти себе работу. И он нашел эту работу на Палатине, где стоял храм Аполлона, одно из прекраснейших зданий Рима. Ему была поручена отделка незаконченных статуй. Там он и жил в небольшой лачуге, а деньги своего господина спрятал в углублении под мраморной плитой. Элий Сир решил для себя, что не прикоснется к деньгам господина, даже если никого не найдет в ближайшее время. Он стал жить на те гроши, которые получал за работу, помогая старому опытному ваятелю. Элий Сир мог сейчас бежать. Мало того, он был богатым. Он мог распорядиться собой. Он мог даже попытаться вернуться на свою родину, в Сирию. Но сейчас, когда эта возможность была реальной, ему больше всего хотелось найти своего молодого господина, Антония, хотелось увериться в том, что Антоний жив, а потом уже, если бы Антоний отпустил его, он бы, Элий Сир, отправился в родные места.

А пока он ждал. Недолгие часы отдыха он неизменно бывал на форуме, и, прохаживаясь среди людей, которые о чем-то спорили, рассказывали друг другу забавные истории или просто торговали, он неизменно искал глазами Антония. О философе Тегете Элий Сир уже не думал. Слишком много видел он несчастий на пути из Помпей в Рим. Само собой родилось убеждение, что нет уже в живых ни философа, ни его жены. Единственная у него забота — найти Антония и вручить ему те деньги, которые хранятся под мраморной плитой у стен храма Аполлона.

И вот в один из дней, когда Элий Сир по дороге на форум остановился в маленькой бедной харчевне, он вдруг увидел раба Стация, который не раз бывал у него подручным, когда Элий Сир работал над скульптурой Диониса для обширного и красивого перистиля.

— Стаций, ты ли это! — воскликнул Элий Сир, хватая за плечи пожилого, с седеющей головой человека, согнувшегося над миской похлебки.

Стаций вздрогнул, и голова его далеко и глубоко спряталась в плечи. Он не повернулся, а настороженно ждал. Он не узнал голос Элия Сира и в страхе и тревоге ждал чего-то дурного, хотя казалось, что ничего, грозящего его благополучию, не могло случиться, потому что Стаций был в числе тех рабов, которые похоронили философа Тегета и его верную подругу.

— Ты не узнаешь меня, Стаций? — сказал Элий Сир и, обойдя стол, пристально посмотрел в глаза раба. — Скажи, Стаций, что ты знаешь о господине, о его жене, о его сыне?

— Ух… миновала беда!.. — воскликнул Стаций и громко рассмеялся. — И напугал же ты меня, Элий Сир, никак не ожидал встретиться с тобой в этой харчевне. Откуда ты?..

— Я из той же толпы обездоленных и освобожденных богом от цепей, которая заполонила дороги, ведущие в Неаполь и Рим. Я помогаю ваятелю на строительстве храма Аполлона. Я долго искал господина и кого-либо из вас. И хоть прошло много месяцев со дня Этого несчастья, ты первый, кого я встретил, Стаций.

— Значит, ты не нашел Антония? — спросил Стаций, оглядываясь по сторонам, словно Антоний мог оказаться здесь рядом и услышать его. А для Стация встретить Антония было равноценно тому, чтобы вернуть цепи рабства, от которых он избавился только благодаря чудовищной трагедии, происшедшей в Помпеях. — Одно скажу тебе, Элий Сир: мы свободны, потому что нет больше в живых философа Тегета. Вместе с ним похоронена жена его. Может быть, жив сын Антоний… Но мы ведь не станем его искать, не правда ли? Кто из нас так глуп, чтобы прийти к молодому господину и сказать: «Я твой раб, делай со мной что хочешь». Гнев богов, приведший к гибели двух богатых и красивых городов, этот гнев только в одном случае был благом… Несчастная горстка рабов, бежавших темной ночью под градом камней и горячего пепла… Эти несчастные рабы стали свободными. И в этом я вижу единственное благо.

— Однако скажи мне, как случилось, что погиб наш господин… И что ты знаешь о последних минутах его жизни?

— Я был среди тех, кто тащил на себе носилки с господином. Ты знаешь, что вначале он шел пешком, рядом со своей госпожой, а все мы, его рабы, шли спереди и сзади и тащили на себе всякий скарб. И вот когда господин стал терять сознание, мы быстро соорудили носилки из ковра и одеял и понесли его. А несчастная госпожа шла рядом и шептала слова утешения, которые никто не слышал. Я помню, как наш садовник из поместья напоил господина целебной настойкой, и мы шли и шли под градом камней, прикрывая нашего старого философа подушками и одеялами. И вот кто-то хотел спросить господина, все ли хорошо, подошел совсем близко, коснулся его руки и закричал: «Он мертв! Он мертв!» И тогда старая рабыня, прислужница господина, крикнула рабу: «Не говори госпоже, она умрет от горя! Все время ее вели под руки, а сейчас ее уже несут. Она и так едва дышит».

— Она узнала о смерти мужа? — спросил Элии Сир. — Или умерла, не зная о своем великом несчастье?

— Пока мы шли в этой чудовищной темноте, в этом скопище несчастных и обездоленных, мы не знали, жива ли наша госпожа.

Ее с рабынями отнесло в сторону, и они оказались далеко от нас. Мы не знали об этом даже тогда, когда остановились уже недалеко от Неаполя, там, где не падали камни и лишь горячим ветром приносило пепел. Мы стояли там до рассвета, когда стало едва видно и можно было различить фигуры людей. И тогда я пошел искать госпожу. И я нашел рабынь, оплакивающих ее. Она лежала на голой земле, прикрытая одеялом. Она умерла в то мгновение, когда толпа разъединила ее с господином и когда она узнала, что впереди нет носилок и неизвестно, где ее муж. Когда рабыни сказали ей, что носилки с мужем отнесены далеко вперед и что сейчас невозможно узнать, что с ним, она схватилась за сердце и тут же свалилась на руки рабынь… И вот, когда рассвело, мы стали рассуждать, что делать, где похоронить, и решили закопать их под старой пинией, недалеко от Неаполя. Мы похоронили их и ножом выцарапали на коре дерева начальные буквы их имен, чтобы близкие им люди смогли узнать эту могилу. Но я не знаю, Элий Сир, есть ли у них близкие люди. Если погиб Антоний, то знаки на этом дереве никому не нужны…

— Печальная история, Стаций! Мы с тобой свободны, это верно. Но тысячи погибших вокруг нас… Страшная история, Стаций! Сейчас даже трудно поверить, что все это произошло на наших глазах и что мы живы. Не верится, что нет уже больше Помпей и никто не увидит прекрасного Геркуланума. Мне кажется, что если я отправлюсь в Помпеи и подойду к Геркуланским воротам, я найду наше поместье. Прощай, Стаций… Я пойду в свою лачугу. Завтра на рассвете мне надо быть на своем месте. Нелегко мне дается мой хлеб. Я лелею мечту вернуться на землю моих предков, в Сирию. А ты, должно быть, пожелаешь найти своих близких… Прощай!

В эту ночь Элий Сир долго не мог уснуть. А когда засыпал, страшные видения преследовали его. Он кричал во сне, звал кого-то на помощь, бежал куда-то, обливаясь холодным потом, просыпался, вспоминал рассказ Стация и снова погружался в страшные сновидения. Он сам не знал, почему ему так тяжко было узнать о смерти господина. Ему бы радоваться, как Стацию, но он не ощущает счастливого чувства свободы. Наоборот, у него ощущение какого-то гнета, словно одни цепи заменили другими — более тяжелыми. Он долго думал над этим. И наконец сам себе ответил: «Ведь ты не прав, старый раб Элий Сир. Цепи рабства с тебя снял Антоний, несмотря на то что ты числился его рабом. Он дал тебе свободу творчества. Этот юноша окрылил тебя и вдохнул желание создать прекрасные скульптуры. Он сделал тебя равным и обращался с тобой, как с истинным другом. Что же еще нужно человеку? И разве не достойна оплакивания потеря вот этой свободы? И к чему нужна та свобода, о которой говорил Стаций? Разве свобода передвижения — это все, что нужно человеку?.. Если рассуждать, как Стаций, то надо посмеяться над горем людей, которые потеряли не только достояние, но и самую жизнь. Мало того, надо порадоваться этому несчастью. Надо схватить этот ящик с деньгами, бежать отсюда и устроить себе жизнь богатого и свободного человека. Но ты не сделаешь этого, Элии Сир! Ты не завладеешь богатством, которое принадлежит твоему юному господину, твоему другу Антонию. Ведь Антоний тебе дороже родных, если они живы. Он дороже тебе всех, кого ты знаешь. И ты не успокоишься, Элий Сир, пока не найдешь молодого господина. И боги покарают тебя, если ты отступишься от своего доброго намерения».

В эту ночь Элий Сир с большим трудом приподнял плиту и посмотрел, стоит ли там в углублении ящик, завернутый в обрывок его старого плаща. Все было на месте, и Элий Сир на рассвете, как всегда, отправился на работу. Теперь он решил каждый раз ходить в какую-нибудь бедную харчевню: не удастся ли встретить еще кого-нибудь из рабов. А может быть, кто-нибудь видел Антония…

*

На этот раз харчевня была у Коровьего рынка. Элий Сир недавно получил деньги за неделю тяжелого труда и теперь решил поесть и попить досыта, не думая о завтрашнем дне. Ему подали кувшин виноградного вина, кусок жареного барашка и несколько горячих хрустящих хлебцев. Он давно не ел так сытно и вкусно. И когда наливал себе уже пятую чашу и совсем разомлел, в харчевню вошел Антоний. Вернее, вошел юноша с лицом Антония, но в одежде бедняка. Однако не могло быть сомнений в том, что это был Антоний, хоть и был он другим. Это был печальный, очень озабоченный Антоний. Если прежде глаза его излучали радость и веселье, то сейчас в них была печаль. Но что мог он, Элий Сир, рассмотреть, сидя за столом, заставленным грубой глиняной посудой, залитым вином и похлебкой, да еще в то короткое мгновение, когда юноша показался на пороге и быстро прошел в уголок к маленькому столу, где было пусто. Элий Сир не сразу решился подойти к нему… Он словно не верил чуду. К тому же он хотел лучше рассмотреть его, чтобы точно узнать, Антоний ли это. Он услышал голос Антония:

— Подай мне похлебку и два хлебца!

Вот как он беден… Но это он, это его голос! Элий Сир поднялся и пошел к Антонию, который сидел опустив голову, в тяжком раздумье.

— Мой господин! Антоний, мой юный друг! Как долго я тебя искал! Ты жив… Вот великое счастье!

— О боги! Это Элий Сир! Я потерял надежду увидеть тебя, Элий Сир!..

Антоний бросился к Элию Сиру, обнял его, и горькие слезы полились ручьем. Элий Сир плакал, обняв юношу, плакал от радости и от горя.

— Какое счастье, Элий Сир! Как я хотел встретить тебя… Я всех потерял, Элий Сир. Я обыскал все дороги. Я обыскал Рим и Неаполь. Я нигде не нашел моих родителей… И даже рабы исчезли. Возможно, что все погибли в усадьбе. Что ты знаешь о них, Элий Сир?

И Элий Сир рассказал Антонию все, что он знал, все, что он видел. Он начал с того мгновения, когда небо потемнело и когда философ Тегет собрал вокруг себя рабов и сказал, что они покинут поместье лишь тогда, когда дождутся Антония. И дальше обо всем: как они шли, как они страдали и как они потерялись.

— Возможно, что они живы! — воскликнул Антоний. — Если они потерялись, это ведь не значит, что их уже нет.

— Увы, мой прекрасный друг… Всего лишь на днях я встретил нашего раба Стация. Я узнал печальную историю… Я не стану говорить тебе подробностей, могу лишь сказать, что мне известно место захоронения. Мы пойдем с тобой к этой священной могиле, и я клянусь тебе, Антоний, я своими руками сделаю надгробие, достойное великих дел моего господина философа Тегета.

Антоний стоял, прикрыв лицо руками. Слезы душили его. А Элий Сир, заикаясь, останавливаясь и не находя слов, рассказывал о том, какое он сделает надгробие из белого мрамора, как изобразит философа Тегета с лицом мудреца, со свитком в руках, а рядом с ним благородную госпожу и в руках ее розы.

— Помнишь, как они благоухали в перистиле? Ведь она так любила розы…

— Мой друг, Элий Сир… Мы ничего не сумеем сделать. Мы очень бедны. Элий Сир, твой господин Антоний Тегет не имеет денег даже на похлебку. То, что я заказал сейчас, я имел не более двух раз в неделю. Я всегда голоден, Элий Сир. Пока жизнь моя хуже жизни наших рабов. Они были сыты, они имели кров, а твой Антоний ничего не имеет. Где же мы возьмем мрамор для надгробия самым дорогим и самым прекрасным людям на земле?

— Мы все сделаем, Антоний. Пойдем ко мне, и я вручу тебе твое достояние. Ящик, в котором хранились деньги господина Тегета, был поручен мне, и я тащил его под градом камней и горячего пепла. Я тащил этот груз, идя рядом с господином. А когда я всех потерял и оказался один, я понял, что должен найти тебя во что бы то ни стало, потому что твое достояние в моих руках. С тех пор как произошло несчастье, я не переставал тебя искать, Антоний. Я верю — боги подсказали мне, чтобы я ходил в харчевни, самые дальние и самые убогие. Но я рассчитывал здесь найти рабов, которые, может быть, знают о тебе, а нашел тебя. Поблагодарим богов, Антоний! Мы принесем жертвы богам-покровителям в благодарность за нашу чудесную встречу.

— Элий Сир… Я всегда считал тебя другом. Ты знаешь, я любил тебя и ценил. Ты сохранил мое достояние, тогда как мог взять его и вернуться в свою Сирию, стать богатым, независимым и уважаемым человеком. Никто бы не спросил, откуда взялись деньги. Никто бы не осудил тебя, потому что богатство говорит само за себя. А ты искал меня, тяжко трудился и ел свой хлеб в Этих убогих харчевнях. Для чего? Кто поверит в такое! Откуда ты взялся, Элий Сир, мой друг?.. II как мне отплатить тебе за твое благородство? Я смогу отплатить только любовью и преданностью. Отныне мы равны. Нет господина и раба. И если ты пожелаешь, Элий Сир, я никогда не расстанусь с тобой. А если пожелаешь, я отдам тебе половину того, что имею, и благословлю тебя в путь на твою родину. Только знай, Элий Сир, мне будет тяжко расстаться с тобой. Я осиротел, и дороже тебя у меня нет никого на свете… Хотя должен сказать тебе престранную вещь. Есть люди, которые считают меня своим сыном. Впрочем, я говорил тебе о Стефане… Помнишь — юноша, мое подобие?.. Ведь я выкупил его. Я увел его из школы гладиаторов в тот миг, когда небо потемнело и страшное пламя охватило Везувий. Мы долго искали родителей, мы скитались… И кончилось тем, что Стефан увел меня в дом своего отца, вилика Мерулы. И этот добрый человек, узнав о том, что я сирота, что все мои близкие погибли под пеплом Везувия, придумал печальную историю моего происхождения. Он не лишен дара сочинять, этот вилик Мерула, ему бы быть сочинителем. Знаешь, Элий Сир, я простил ему дерзость такой выдумки. Он, вчерашний раб, не должен был мне рассказывать эту историю, даже если он хотел Этим приблизить меня к себе. Но я простил ему, Элий Сир…

На грязном деревянном столе, заваленном остатками пищи, в глиняном светильнике догорал один-единственный фитилек. При Этом робком и неверном огоньке они просидели до полуночи. Антоний во всех подробностях рассказал историю своего происхождения, которую сообщил ему вилик Мерула, а Элий Сир уже в который раз во всех подробностях рассказывал, как задрожали стены поместья Тегета и как покинули дом господа и рабы. А потом Антоний рассказал о том, как тяжко ему было в доме Стефана, в этой деревянной клетке, где все говорило о бедности и тяжкой жизни и где его преследовали печальные глаза Клеиды. Антоний вспоминал, как добр и нежен к нему был Стефан и как он плакал, когда Антоний сообщил о своем желании отправиться в Рим на поиски друзей, которые помогли бы ему получить работу соответственно его положению и образованию.

— Вилик Мерула дал мне тысячу сестерций. Больше я не захотел взять. Он предлагал две тысячи — все, что у него было. Это как раз те деньги, которые были получены от мошенника ланисты. Они проводили меня с тем, что я скоро вернусь.