Следующий день выдался безоблачным, солнечным, и перспектива приятного катания на лыжах всем подняла настроение. На первый взгляд, жизнь возвращалась к своему нормальному беззаботному течению, хотя ученики класса для начинающих нашли Пьетро не таким веселым, как обычно. Инструктор выглядел удрученным, озабоченным и наотрез отказался обсуждать убийство — лишь коротко заметил, что вся деревня восприняла проишествие как страшное несчастье.

— Полагаю, старина, вы отдаете себе отчет в том, что имеете дело с целым классом подозреваемых. Так что будьте осмотрительны.

Теперь, когда бремя предстоящего допроса осталось позади, к Джимми вернулось его непобедимое благодушие.

Пьетро хмуро посмотрел на него.

— Если бы я думал, что убийца Фрица Хозера находится среди моих учеников… — начал он, но передумал и, не закончив фразу, исполнил блестящий поворот прыжком без опоры на палки.

— Ладно. Сегодня начнем с чего-нибудь простенького: с поворота упором на скоростном спуске. За мной!

Генри отпросился с занятий и провел час, закрывшись в комнате со Спецци, после чего на подъемнике спустился в деревню, где сел в автобус до Монтелунги. В почтовом отделении, как он и надеялся, его ждала длинная телеграмма из Лондона. Тиббет внимательнейшим образом изучил ее, сидя за чашкой кофе в солнечной траттории, и, сделав кое-какие заметки в своем ежедневнике, поднес к телеграмме зажженную спичку. Когда послание сгорело, он тщательно размешал пепел, пока тот не превратился в порошок. В Санта-Кьяру Генри вернулся уже после полудня.

Его следующим объектом был магазин розничных товаров синьоры Веспи. Он купил новый запас американских сигарет и как бы невзначай заметил по-итальянски:

— Плохое дело — это убийство на подъемнике.

— Ужасное, синьор, ужасное. — Синьора Веспи издала несколько сейсмической мощности вздохов. — Мой бедный муж в отчаянии. Вы же знаете, что это он помогал бедному Фрицу сесть в подъемник. Полиция весь вчерашний день допрашивала его, а мой Марио невинен, как новорожденное дитя. Разве это справедливо?

Генри согласился, что это ужасно, и добавил:

— Вы знали герра Хозера лично?

Синьора Веспи энергично закивала.

— Ну конечно. Он родился здесь, в деревне. Я помню его еще мальчиком…

Тиббет переждал поток воспоминаний о юном Хозере, его незаурядных способностях, невероятной развитости еще в детстве и последующем совершенно заслуженном успехе в жизни.

— Такой добрый, такой великодушный человек… такой вежливый и чуткий…

Из всех, с кем Генри успел поговорить до сих пор, похоже, только Роза Веспи искренне горевала о нем.

— Да… трагическим выдался нынешний год для вашей семьи, — сказал он. — Сначала ваш сын…

— О Джулио! Бедный мой Джулио… он был помешан на лыжах, как все Веспи. Что может поделать женщина с такими мужчинами, синьор? Когда Марио так серьезно покалечился, я сказала ему в больнице… — Она отлучилась, чтобы продать две красочные открытки и плитку шоколада коренастому немцу в лиловых форлагерах, и продолжила, как будто и не прерывалась: — «Марио, — сказала я ему, — я рада, что это случилось… да, рада. Потому что иначе ты бы погубил себя — точно как твой отец». И он бы на самом деле погубил себя. Все Веспи одинаковы. Мой Джулио был лучшим лыжником во всей долине, но совершенно безрассудным… не знал страха…

— Джулио, наверное, был дружен с Хозером — с дальним прицелом заметил Генри.

— Мы все были с ним дружны. — Синьора Веспи снова вздохнула. — Когда вспоминаю, как он бывало приходил и делил с нами нашу скромную трапезу, притом что был богат и знаменит… И почему только…

Внимание хозяйки снова отвлек покупатель — на сей раз элегантная молодая француженка, которой были нужны солнечные очки. Правда, синьоре Веспи не удалось ей ничего продать: то, что она предложила покупательнице, было тою отметено как безнадежно лишенное шика. Не успела дверь закрыться за француженкой, как синьора Веспи продолжила:

— Дорогой бедный Фриц. Сколько раз он мне говорил: «Роза, вы должны гордиться своими сыновьями. Они остались в долине, но они умнее меня». Это, конечно, было неправдой, но мне были так приятны его слова. И, конечно же, Джулио действительно был умен, очень умен. Вы знали моего Джулио, синьор?

— Увы, нет, — ответил Генри. — И очень об этом сожалею. Я столько наслышан о нем.

— О, вы molto simpatico. Хотите посмотреть фотографию Джулио? Пойдемте, я вам покажу. Мария!

В ответ на зов синьоры Веспи из внутренних семейных покоев по лестнице, стуча каблучками, спустилась хорошенькая светловолосая девушка.

— Моя дочь, — представила ее Роза. — Она приглядит за магазином, пока меня не будет.

Мария робко улыбнулась инстуктору, которого синьора Веспи уже вела во внутреннее помещение. Генри, как от него ожидали, восторженно высказался о выдающейся красоте и благородном характере, которым наверняка обладал молодой человек, уверенно смотревшими с фотографии в задрапированном черным крепом алтаре на каминной доске. Потом сделал комплимент хозяйке по поводу ее захламленной гостиной и в конце восхитился великолепием новой радиолы.

— Это радиола Джулио, — с печальной гордостью объяснила Роза Веспи. — Ему ее прислали аж из Милана. Да, мальчик был очень умен и зарабатывал много денег на туристах. Машину мы отдали Пьетро, потому что сами слишком стары для таких вещей. А радиола… она потрясающая, правда? И очень дорогая. Марио не разрешает ею пользоваться. Когда он вернется, я заставлю его показать ее вам…

Она положила ладонь на крышку радиолы, когда из двери раздался резкий окрик: «Роза!»

Генри обернулся и увидел Марио. У себя дома старик обрел достоинство и властность, каких Тиббет в нем не подозревал. Он выглядел усталым и озабоченным, но заставил себя улыбнуться и сказал:

— Добро пожаловать в мой дом, синьор. Надеюсь, моя жена не утомила вас своей болтовней.

Потом, повернувшись к Розе, добавил:

— Незачем надоедать джентльмену в такой момент какими-то радиолами. Он хочет поговорить об убийстве, да?

— Я надеялся перекинуться с вами словечком, Марио, — подтвердил Генри. — Давайте выпьем вместе.

— Роза! — повелительно сказал жене Марио, — Вермут… вино… быстро!

— Нет-нет, — запротестовал инспектор. — Я вас приглашаю. Может быть, мы могли бы пропустить по стаканчику в баре «Шмидт»?

Марио внимательно посмотрел на Генри.

— Как пожелаете, синьор. С удовольствием.

Бар «Шмидт» был забит местными, по обыкновению собравшимися выпить в середине дня. Застоявшийся запах чеснока, черного табака и вермута облаком висел над обшарпанным залом с деревянными стенами, окна которого, по предположению Тиббета, не открывали с предыдущего лета, если открывали вообще. В смешанном гуле голосов в равных пропорциях различались итальянский, немецкий и диалект местных горцев — ладино.

Марио был встречен завсегдатаями с явным дружелюбием, но не без примеси любопытства, которое сменилось уважительным смущением, когда в его спутнике узнали инспектора. Для вновь пришедших освободили место на одной из сильно потертых скамей, и Генри заказал два стакана сладкого темного вермута.

Когда они обменялись положенным «Salute» и чокнулись, Тиббет сказал:

— Я хотел поболтать с вами, Марио, потому что, уверен, вы можете помочь мне понять, что на самом деле представлял собой Фриц Хозер. Как я выяснил со слов вашей жены, вы хорошо его знали. Расскажите мне о нем.

В тот же миг, как по команде, в зале наступила мертвая тишина. Генри понял, что все, затаив дыхание, ждут ответа Марио. Старик медленно покрутил свой стакан, потом ответил:

— Думаю, все женщины слишком много болтают, синьор. Хозер заходил к нам изредка — наши отцы дружили когда-то, и он навещал нас в память о прошлом. Моя жена очень гордилась этим, и теперь ей нравится думать, будто мы были большими друзьями. Но это не так.

Группа мужчин в другом конце зала заговорила приглушенными голосами, а один из них рассмеялся и сплюнул.

— В любом случае вы могли бы сказать, каким он был человеком, — заметил Генри.

И снова зал замер в неловком ожидании ответа.

По некотором размышлении Марио сказал:

— Он был очень умным человеком, а по отношению к нам — всегда вежлив и добр.

— И щедр?

— Щедр? Не понимаю.

— Я подумал: раз он был богат, может быть, делал вам подарки — вам и вашим сыновьям, — предположил Тиббет.

Марио решительно тряхнул головой и коротко ответил:

— Никогда.

А потом прибавил:

— Хозер был не тем человеком, который раздает подарки.

Генри не стал углубляться в эту тему.

— Надеюсь, это происшествие не скажется на деревне отрицательно — я имею в виду, с точки зрения притока туристов.

Бар расслабился, как будто все с облегчением выдохнули. Разговоры возобновились, сначала тихо, но постепенно набирая силу и сопровождаясь жестикуляцией.

— Думаю, туристов станет больше, чем прежде, — сказал Марио. — В конце концов, единственное, что им нужно, — это кататься на лыжах, а убийство снега не портит. — Старик мрачновато улыбнулся.

— Поломка подъемника или сход лавины — вот что обернулось бы для нас разорением. А это — нет.

— Рад слышать, — бодро произнес Генри. — Полагаю, большая часть деревни кормится туризмом.

— Да, — лаконично подтвердил Марио.

— Должно быть, в сезон здесь хорошо зарабатывают — особенно инструкторы по горным лыжам.

— Туристы сорят деньгами, — заметил Марио. Потом, неожиданно взяв инициативу в свои руки, добавил: — Я знаю, что вы думаете, синьор Тиббет. Слышал, как моя жена хвалилась радиолой и машиной. Вы спрашиваете себя: как лыжный инструктор может заработать столько, сколько зарабатывал Джулио.

— Да, — признался Тиббет, — спрашиваю.

Четверо мужчин-картежников за соседним столом, вдруг потеряли интерес к игре; бармен, разливавший напитки, тихо поставил бутылку вермута на стойку и занял позицию, откуда было лучше слышно.

— Сюда приезжает много богатых, но глупых женщин — американок. Мне это не нравилось, и я стыдился того, как вел себя с ними мой сын. Но что я мог сделать? Вы же знаете американцев…

Картежники расплылись в широких ухмылках, и один из них, склонившись к Генри и дохнув ему в лицо чесноком, потер пальцами, изобразив освященный веками жест, означавший: деньги!

— Американцы, — произнес он с сильным деревенским акцентом. — Все мы их видали — разве не так?

Гул общего согласия взвился над залом. Кто, мол, виноват, если американцы как безумные сорят деньгами? Если у женщины денег больше, чем мозгов? Хотят — пусть тратят, деревне от этого только польза…

— Конечно, конечно, — с улыбкой подхватил инспектор. Он посмотрел на часы, удивился тому, что уже так поздно, и, извинившись, откланялся. Выходя на улицу, сверкавшую снегом, краем глаза Тиббет заметил, как картежники и еще несколько мужчин обступили Марио. Все улыбались, а один ободряюще похлопал старика по спине.

«Это должно их расшевелить, глядишь, что-нибудь и всплывет», — с удовлетворением подумал Генри, направляясь в «Олимпию». Проходя мимо дома Веспи, он также порадовался, заметив, как заколыхалась быстро опущенная кружевная занавеска в окне гостиной.

В «Олимпии» было почти пусто. За стойкой Альфонсо, бармен в белой форменной куртке, протирал бокал. Генри уселся на табурет и заказал кампари, чтобы смыть сладкий вкус вермута.

— Большая волнения в деревне из-за этого убийства, — светским тоном произнес Альфонсо. Он вполне прилично говорил по-английски и никогда не упускал случая это продемонстрировать.

Тиббет рассеянно кивнул и спросил:

— Здесь бывает много американцев, Альфонсо?

— Американцев? Ну появляется иногда один-другой. Нет, здесь американцы нет.

— Я не имею в виду сейчас, я имею в виду на протяжении сезона… В прошлом году… в позапрошлом…

— Три или четыре лет назад приезжала семья американцы, — желая помочь, вспомнил Альфонсо, но эта тема явно была ему скучна, так что он сменил ее: — Вы знаете, кто застрелил Хозера, нет? Вы же великий полицейский из Лондона, все об этом говорят.

— Я не великий полицейский, и я не знаю, кто убил Хозера, — ответил Генри. — Прошу прощения, что разочаровал вас. Могу я здесь поесть?

— Ну конечно, синьор. Занимайте любой столик, какой хотите.

— Спасибо, Альфонсо. — Тиббет положил деньги за кампари на стойку и, слезая с табурета, попросил:

— Если вспомните еще каких-нибудь американцев, дайте мне знать.

— Si, si, signore. — Бармен явно был озадачен, но готов потакать эксцентричному англичанину. Когда Генри шел к столику, он крикнул ему вслед: — Был еще как-то леди с Кубы — о-ла-ла!

— Когда это было?

— Я не помнить. Отец мне рассказывать.

Стараясь подавить недостойное и неуместное, но острое желание бросить расследование убийства и вместо этого разузнать побольше о легендарной леди с Кубы, инспектор приступил к поданному ему превосходному ленчу, после которого вернулся на подъемнике в отель.

Капитан Спецци у себя в комнате трудолюбиво преодолевал океан бумаг, составляя свой отчет. Судя по всему, он обрадовался возможности сделать перерыв в работе, с искренней сердечностью пригласил Генри войти и предложил ему свои мерзкие на вид сигареты. Вежливо отклонив угощение, Тиббет закурил трубку.

— Ну, какие у вас для меня новости? — спросил Спецци, вытягивая свои длинные ноги и выпуская дым через ноздри.

— Телеграмма из Лондона с некоторыми подробностями биографий нашего английского контингента, — ответил Генри. Он заглянул в свой ежедневник. — Роджер Стейнз. Сын Мортимера Стейнза, финансиста, который разорился и покончил с собой пять лет тому назад. Молодой человек, выросший в исключительной роскоши, в возрасте двадцати восьми лет оказался без гроша. «Нэнси Мод» была едва ли не единственным имуществом, которое ему удалось сохранить после смерти отца. Сейчас ему тридцать три года — на которые, должен сказать, он не выглядит. Прекрасно зарекомендовал себя на войне — поступил на службу в военно-морской флот в тысяча девятьсот сорок третьем и завоевал известность смелыми эскападами на маленьких катерах, преимущественно в Средиземноморье. Награжден орденом «За боевые заслуги», возведен в офицерское звание. Никто толком не знает, на что он жил после смерти отца. Судя по всему, пробовал себя в разных видах деятельности: продавал энциклопедии, перегонял яхты, недолго проработал в рекламном агентстве. Ни к одному занятию не прикипел. Тем не менее каким-то образом сумел войти в круг богатой лондонской молодежи. Полагаю, — добавил Тиббет от себя, — он пользуется спросом у хозяек светских салонов, поскольку очень хорош собой и холост. Однако ни одна из них не желает видеть его своим зятем по той простой причине, что у него хронически нет денег…

— Но он все-таки надеется жениться на мисс Уиттакер, — заметил Спецци.

— По всему Лондону ходят слухи, что он решительно настроен жениться на ней, — сказал Генри, — и наиболее недоброжелательная часть публики не сомневается, что Роджер охотится за ее деньгами. Сэр Чарлз решительно высказался против этого брака, но Каро с ума сходит по Роджеру, и, по общему мнению, старик уже начинает сдаваться. Что еще интересно, Стейнз распространяет по городу слух, будто он хорошо устроился и скоро будет при деньгах.

— Это интересно, — пробормотал капитан.

— Да, — согласился Генри. — Но если, как можно предположить, Хозер обещал пристроить его к своему контрабандному делу, я бы сказал, что Роджер Стейнз — один из немногих, кто должен искренне сожалеть о его смерти.

— Не забывайте о шантаже, мой друг, — напомнил Спецци.

— Вот это меня и озадачивает, — сказал Тиббет. — Никак не могу поместить его в общую картину. Ну разве что Роджер действительно говорит правду.

— По-моему, это маловероятно, — довольно зловеще высказался капитан. — Продолжайте.

Генри опять сверился с ежедневником.

— Полковник Артур Бакфаст. Уэссекский королевский полк, вышел в отставку восемь лет тому назад. Член лыжной команды Вооруженных сил с тридцать третьего по тридцать девятый год. Увлечения: горные лыжи и филателия. Женился в тысяча девятьсот двадцать первом году на Розамунде Хэндфорд-Белл, дочери покойного генерала сэра Роберта Хэндфорд-Белла. После выхода полковника в отставку Бакфасты живут в маленьком доме в Бейсуотере…

— Это где? — перебил его Спецци.

— Там, где и должны жить такие люди, — с усмешкой ответил Тиббет. — Респектабельный жилой район Лондона, не слишком шикарный и не слишком дорогой. Бакфасты считаются столпами общества. Еще одно подтверждение присказки — никогда не угадаешь…

— И впрямь по ним не скажешь, — с грустью заметил капитан.

— Кто у нас следующий? Мисс Уиттакер — про нее мы все знаем. Джимми Пассденделл, младший сын лорда Рейвна, купается в деньгах и очень популярен. Старый друг Уиттакеров. Кстати, по слухам, старик Уиттакер согласился отпустить дочь в эту поездку только при условии, что Джимми отправится с ними и будет присматривать за Каро.

Генри закрыл ежедневник.

— Это все. Ничего сенсационного. А из Рима есть новости?

— Пока нет. Я жду их завтра. — Спецци испытующе посмотрел на Тиббета. — Ну, и каково ваше мнение?

— Мне кажется, у меня есть весьма перспективная идея, — медленно произнес Генри, — но многое еще надо выяснить, прежде чем я смогу что-либо доказать. Поэтому, если не возражаете, пока я оставлю ее при себе. А вы что думаете? По-прежнему делаете ставку на Герду?

— Мне бы очень хотелось, — ответил Спецци, — иметь вескую причину считать, что это не она. Я… мне жалко девочку. Но что поделаешь?

— И как, на ваш взгляд, она завладела пистолетом? — спросил Генри. — Знаете, интуиция подсказывает мне, что она не лгала, сказав, что не знала о существовании оружия.

— Она могла взять его так же, как любой другой, — скорбно ответил Спецци. — Разве мистер Пассденделл не поведал нам, что вечером накануне убийства пистолет открыто лежал на столе, где все могли его видеть?

— Если Герда или кто угодно другой взял пистолет тем вечером, — возразил инспектор, — вам не кажется странным, что Хозер совершенно не встревожился и не попытался вернуть его?

— У него не было права на ношение оружия. Он бы не рискнул заявить.

— В полицию, конечно, нет, но я не могу избавиться от чувства, что…

— Вы сентиментальны, дорогой Энрико, — перебил его Спецци. — Пытаетесь найти лазейку для девушки. Я тоже ей сочувствую, но не могу позволить себе руководствоваться эмоциями. Я полицейский.

— Я тоже, — сказал немного уязвленный Генри. — Ладно. Давайте. Арестуйте ее, если хотите. Не сомневаюсь, что барон будет в восторге.

Капитан принял суровый вид.

— Уверен, что в предстоящие день-два я произведу арест, — сказал он.

— Ну браво, молодец! — воскликнул Генри по-английски, а потом по-итальянски добавил: — А теперь я ухожу. Мне нужно перекинуться словечком с синьором Россати.

Однако ему не суждено было сделать это в ближайшее время. Едва Тиббет закрыл за собой дверь комнаты Спецци, как приоткрылась щелочка в двери напротив и выглянула встревоженная Мария Пиа.

— Генри, — позвала она нервным шепотом. — Генри, мне нужно с вами поговорить.

— С удовольствием, — сказал Тиббет. — Вы сегодня не катаетесь на лыжах?

Мария Пиа схватила его за руку, втащила в гостиную своего люкса и поспешно закрыла дверь. Инспектор с облегчением увидел, что барона в номере нет.

— Считается, что у меня болит голова, — с горечью сказала она. — А на самом деле Герман просто не позволил мне пойти кататься. Он держит меня здесь, как узницу.

Генри не мог придумать подходящий ответ на столь мелодраматичное заявление, поэтому пробормотал лишь что-то неразборчиво-сочувственное и стал ждать продолжения.

— Я должна с вами поговорить, — повторила Мария Пиа. — Весь день ждала случая. Скоро вернется Герман с прогулки с детьми. Когда он знает, что Франко катается на лыжах, то не боится оставлять меня одну.

Она замолчала, дрожащими пальцами прикурила сигарету и продолжила:

— Я с ума схожу от страха. Видите ли, Генри, я люблю Франко.

— Вообще-то, я уже догадался, — деликатно признал Тиббет.

— Герман это подозревает. У нас долго не было места, где мы могли бы встречаться. А потом Франко нашел этот отель, и вот уже три года мы каждую зиму вместе проводим здесь чудесные каникулы. Ради этого я и живу. Вы считаете меня дурной женщиной?

Она робко посмотрела на англичанина.

— Не дурной, — ответил тот. — Немного безрассудной, быть может. Но это неважно. Продолжайте. Почему вы решили, что барон знает о вас и Франко?

— В то утро отъезда из Инсбрука, я слышала, как он говорил с кем-то по телефону. Я тогда вышла, чтобы отправиться за покупками, но забыла кошелек и вернулась. Герман не слышал, как я вошла, и продолжал говорить.

Она повторила слова мужа, как ненавистный, но хорошо вызубренный урок: «Я жду подробного отчета о них обоих, с неопровержимыми доказательствами». Потом человек на другом конце провода что-то сказал, и Герман ответил: «Вопрос оплаты мы уже обсудили. Больше говорить не о чем». Так я поняла, что он нанял кого-то шпионить за мной. Когда вы обратились ко мне в поезде, я на минуту подумала, что — вас. Простите.

— Ничего страшного, — ответил Генри. — Я тогда удивился, чего вы так испугались.

— Приехав сюда, — продолжила Мария Пиа, — я пыталась уговорить Франко вернуться в Рим, но он отказался. Тогда я сказала ему, что мы должны быть очень осторожны. И мы старались.

При этих словах Генри не смог сдержать улыбку, и в ответ на нее Мария Пиа быстро произнесла:

— Ах, англичане! Вы-то всегда осторожны, особенно после женитьбы. Так или иначе, несколько дней тому назад я выяснила, кто за мной шпионит. Это был Хозер.

— Ясно, — заметил Тиббет, ничуть не удивившись. — Как вы это обнаружили?

— Он сам мне сказал, — объяснила баронесса. — Показал имевшееся у него доказательство — заверенное подписью заявление Россати — и пытался его мне продать.

— Видимо, ваш муж недостаточно ему заплатил. Очень характерно, — отметил Генри. — И вы купили?

— На что?! — Баронесса уже чуть не плакала. — У меня нет своих денег — ни гроша. Все принадлежит Герману. Он проверяет каждую квитанцию, каждый чек, который я обналичиваю. И у Франко денег нет. Мы были в отчаянии. В утро… убийства я умоляла Хозера не разрушать мою жизнь…

— Я знаю, — вставил инспектор, — видел, как вы разговаривали… Но почему вы считаете, что это разрушило бы вашу жизнь? Я не могу представить себе, что вы счастливы с мужем, и, скорее всего, он использовал бы это доказательство для развода. Разве так не было бы лучше для вас?

Мария Пиа посмотрела на него трагическим взглядом.

— Вы не понимаете, Генри. Моя семья очень старомодна, она бы отреклась от меня. Мы с Франко пошли бы по миру. Но хуже всего то, что Герман никогда не отдал бы мне детей и даже, уверена, не позволил бы видеться с ними. А это… Я бы умерла, клянусь… умерла.

— Да, нелегкая ситуация, — беспечно заметил Тиббет. Он старался говорить легкомысленно, желая предотвратить грозивший вот-вот случиться эмоциональный срыв. Баронесса, похоже, поняла это, благодарно улыбнулась ему и быстро продолжила:

— Этот Хозер был дьяволом. Он смеялся надо мной, говорил, что он… ах, да какое это теперь имеет значение? Самое ужасное сейчас заключается в том, что Герман пытается доказать, будто Хозера убил Франко.

— А это он убил? — спросил инспектор, сильно заинтригованный. — Просто из интереса — убил?

Мария Пиа укоризненно посмотрела на Тиббета.

— О, Генри, вы не должны говорить подобных вещей даже в шутку. Франко и мухи не обидит…

— Я бы не был столь уверен, — возразил инспектор. — Однако есть одна неувязка. Тот факт, что ваш муж приехал сюда тем вечером, когда был убит Хозер, заставляет предположить, что Хозер позвонил ему и все рассказал. Мы даже установили, что он действительно утром звонил в Инсбрук. Таким образом, если Франко и впрямь убил Хозера, то это был крайне глупый поступок — убийство из мести. Ведь вред уже все равно был причинен.

— Нет-нет, вы не понимаете, — с трагическим надрывом возразила баронесса. — Герман мне все выложил. Хозер позвонил ему утром, как вы и сказали, и сообщил, что у него имеется доказательство. Муж согласился приехать сюда днем, но предупредил, что на машине ехать достаточно далеко, и он будет на месте не раньше семи часов. Хозер сказал, что будет ждать Германа в отеле сколько сможет, но если не дождется, положит документы в конверт и отдаст Россати, который встретит Германа в «Олимпии». Хозер сказал, что доверяет Россати безоговорочно.

— Почему Хозер просто не отправил свое доказательство барону по почте? — спросил Генри.

— Не знаю, но догадываюсь, — ответила баронесса. — Не думаю, что Герман собирался развестись со мной по суду — это было бы слишком просто для такого человека, как мой муж, и слишком милосердно. Он хотел сыграть в кошки-мышки с нами обоими.

— И где это ценное доказательство теперь? — спросил Тиббет. — Полагаю, у барона?

— Нет. — Мария Пиа покачала головой. — Приехав в Санта-Кьяру, Герман увидел, что подъемник остановлен из-за смерти Хозера. Потом, после того, как вы с Эмми ушли из «Олимпии», Россати подошел к нему и представился. Герман сразу же спросил его про конверт, и Россати признался, что потерял его.

— Потерял?! — резко спросил Тиббет. — Когда?

— Хозер отдал его владельцу отеля в баре в пять часов. У Россати была назначена встреча с банковским управляющим, поэтому он сразу отправился вниз на подъемнике. Закончив дела в банке, он зашел выпить в бар «Шмидт», а оттуда перебрался в «Олимпию» около половины седьмого. Именно тогда он и обнаружил, что конверт исчез из кармана его куртки. Он клянется, что его украли.

— Но как, прости господи, Франко мог взять его?

— Это ужасно, — поморщилась баронесса. — Когда мы закончили кататься на лыжах, я повела детей в спортивный магазин, обещала купить им новые свитера. Франко не захотел ждать, пока мы будем делать покупки, и с кем-то из инструкторов тоже пошел выпить в «Шмидт». Он признает, что видел там Россати и говорил с ним.

— Даже если так, — сказал Генри, — откуда ему было знать, что в конверте?

— Ну, если бы он увидел его — адресованный Герману и подписанный рукой Хозера, — сразу бы догадался. И в любом случае… — Мария Пиа вдруг осеклась.

— В тот вечер Франко пришел в «Олимпию», что-то вам сказал, и вы воскликнули: «Это же замечательно». Он сказал, что завладел доказательством и уничтожил его?

Мария Пиа дрожала.

— Нет… — прошептала она, — нет…

Генри сурово посмотрел на нее.

— Лучше бы вам не лгать, — посоветовал он. — Разумеется, я прекрасно понимаю ход ваших мыслей. Если бы Франко думал, что доказательство уже у Германа, ему не было бы никакого смысла убивать Хозера. Но если конверт попал к нему в руки, это меняет дело: доказательство устранено, но Хозер жив и может представить его снова. А вот со смертью Хозера довольно легко уговорить Россати держать рот на замке.

Мария Пиа тихо заплакала.

— Франко не крал его, — произнесла она сдавленным голосом.

— Послушайте, — сказал Тиббет, — давайте допустим самое плохое и признáем, что Франко завладел конвертом. Это никоим образом не доказывает, что он убил Хозера. Когда бы он успел взять пистолет?

Баронесса прошептала едва слышно:

— Помните вечер накануне убийства? Все танцевали в баре, даже Герда. Только мы с Франко ушли рано. Анна рассказала это Герману. И Герман говорит, что Франко мог именно тогда взять пистолет в комнате Хозера.

— Об этом я забыл, — задумчиво произнес Генри.

— Но, видите ли, — сказала Мария Пиа, — я знаю, что он этого не делал.

— Откуда?

— Потому что, — ответила баронесса, очаровательно зардевшись, — он всю ночь провел со мной. Но как я расскажу об этом мужу?

— Понимаю трудность вашего положения, — признал Генри. — Как я догадываюсь, теперь вы с Франко все отрицаете, а Россати, какими бы компрометирующими сведениями ни располагал, помалкивает о содержимом конверта?

Баронесса молча кивнула. В этот момент Генри увидел шагавшего по тропинке в отель высокого сухопарого барона фон Вюртбурга в сопровождении крохотных фигурок Ганси и Лотти.

— Что ж, из сказанного вами можно сделать вывод, что Франко не мог убить Хозера, но, учитывая обстоятельства, единственный способ избавить его от подозрений состоит в том, чтобы найти того, кто это сделал. Именно этим я и занимаюсь. Поэтому, что бы ни случилось, ни в коем случае не используйте это удобное, но запутывающее дело доказательство — по крайней мере, до того момента, пока я не разрешу. Вы поняли?

— Да, Генри, — ответила Мария Пиа.