В половине девятого в отель прибыл капитан Спецци с полудюжиной карабинеров; подъемник был запущен на короткое время для единственной цели: доставить Его Величество Закон в «Белла Висту». Полицейские тут же приступили к бесплодным поискам оружия, между тем как Спецци с разрешения синьора Россати превратил его кабинет в допросную. Устроившись, капитан отпустил своего стенографиста — нескладного долговязого юношу, почти не открывающего рта, но записывающего все в аккуратный блокнот с точностью хорошо смазанного механизма. Потом Спецци попросил пригласить к нему Тиббета.

— Должен признать, инспектор, вы были правы сегодня днем, — начал он по-итальянски с грустной улыбкой. — Все случилось даже быстрее, чем вы предсказывали.

— Я виню себя, — сказал Генри. — Мне следовало прийти к вам раньше, но было слишком мало информации. Мне и в голову не приходило, что может случиться что-то подобное.

— Вам совершенно не в чем себя винить, мой друг, — горячо запротестовал капитан. — Напротив, это моя ответственность, потому что преступление совершено на моей территории.

Он вздохнул, несколько мелодраматично, и предложил Генри черную грубую сигарету из ярко-оранжевой пачки. Инспектор вежливо отказался. Несколько секунд в комнате царила тишина.

— Что ж, по крайней мере, теперь нет никаких сомнений, что Хозер был «нашим человеком», — наконец произнес Генри.

Спецци пожал плечами.

— В жизни, дорогой инспектор, всегда есть место для сомнений…

— В жизни — возможно, — ответил Тиббет. — Но не в смерти. По моему разумению, убийство Хозера ставит все точки над i.

— Он был плохим человеком. — Капитан снова вздохнул и с небрежным изяществом сел за стол Россати, вытянув ноги. — Согласен, он был глубоко вовлечен в распространение наркотиков. И, подозреваю, еще кое во что. Шантаж разного рода. Но общая картина все еще далеко не ясна.

— Думаю, — сказал Генри, — мы имеем дело одновременно с двумя проблемами. Первая — и во многих отношениях менее важная — состоит в том, чтобы выяснить, кто убил Фрица Хозера, человека, о котором, безусловно, можно сказать, что мертвый он лучше, чем живой. Вторая — в том, чтобы выявить и обезвредить организацию, которая провозит кокаин из Танжера в Европу. Хозер мог быть всего лишь звеном в этой цепи, а мог — и главой всего предприятия. Эти проблемы, возможно, связаны друг с другом, а возможно, и нет.

— После того как вы ушли сегодня днем, — сообщил Спецци, — я подготовил для вас полный отчет о том, что нам уже известно об этой наркоцепи. Хотите послушать?

— Конечно.

Капитан достал из портфеля пачку бумаг и полистал их.

— Думаю, я могу коротко резюмировать все это. Римской полиции известно все о частной яхте, перевозящей контрабанду из Танжера на Сицилию… Они в любой день могут арестовать судно, но банда быстро найдет другое. Я согласен с вами, что кокаин почти наверняка доставлялся из Рима в Санта-Кьяру в портфеле Хозера, а отсюда попадал в Австрию; зимой на лыжах, а летом — в рюкзаках скалолазов… Маршрут очевиден. Но нам не удалось выяснить, кто перевозил наркотики и каким образом, хотя мы тщательно проверяли всех лыжников. Затем, как известно вашим коллегам, эта дрянь добиралась также и до Лондона; и тут мы снова в полном неведении о том, как банда проводила свои операции, хотя у меня есть кое-какие соображения. Так или иначе, это объясняет, почему мы не действовали быстрее. Хотелось накрыть всю организацию и выявить ее руководителя. С этой точки зрения смерть Хозера — большая неприятность.

— Значит, вы полагаете, что с его смертью наркотрафик не прекратится? — уточнил Генри.

— Честно говоря, инспектор, не знаю. Если он был лишь наемной лошадкой — конечно, нет, но детали будут изменены, и нам придется все начинать сначала. Если же он был главой дела, — Спецци сделал многозначительный жест руками, — я бы предпочел видеть этого наркоторговца живым в тюрьме, а не мертвым в могиле, чтобы негодяя осудили в назидание другим. Однако — перейдем к нашей текущей работе.

— Вы получили медицинское заключение? — спросил Тиббет.

Спецци пододвинул ему лист бумаги, плотно заполненный машинописью. Сквозь дебри медицинской терминологии довольно ясно вырисовывались простые факты. Хозер был убит пулей, выпущенной из пистолета тридцать второго калибра, выстрел произведен с расстояния около десяти футов справа и немного снизу от жертвы. Пуля пробила сердце, и смерть наступила мгновенно, это случилось менее чем за час до того, как тело осмотрел врач. Никаких других ран обнаружено не было.

— И никаких следов оружия, разумеется, — заметил Генри, рассеянно потирая затылок, что всегда служило у него признаком нетерпения.

— Разумеется, нет. Сейчас мои люди обыскивают отель, а завтра осмотрят всю трассу под канатной дорогой. Но это пустая трата времени. Револьвер, выброшенный с подъемника в расселину и мгновенно засыпанный снегом… Мы его до лета не найдем.

Тиббет кивнул.

— Что я на самом деле хотел бы узнать, — проговорил он, — так это как можно больше о самом Хозере: его биографию, все, что вам известно.

Спецци сделал глубокий вдох.

— Это все здесь, — он похлопал по стопке бумаг, — но я могу сразу сказать вам: наши сведения пока неполны. Естественно, мы начали собирать информацию об этом человеке, как только он попал под подозрение, но это было не так давно. Я все еще жду последний отчет из Рима. Вы, конечно, знаете, что он был итальянцем.

— Итальянцем?

— Он родился в тысяча девятьсот первом году в Санта-Кьяре.

— Здесь, в этих местах?

Капитан улыбнулся.

— Да. Разумеется, родился он австрийцем, но в тысяча девятьсот девятнадцатом году, как и все местные жители, стал гражданином Италии. Происходил из простой крестьянской семьи, но был умен — можно даже сказать, обладал выдающимися способностями. Окончив деревенскую школу, получил стипендию Венского университета, а за время учебы стал весьма состоятельным человеком — почти подозрительно состоятельным. Опуская все последующие события, — Спецци как бы отмел их движением руки, — которые трудно проследить достоверно, можно с уверенностью сказать, что в конце концов он попал под подозрение в нелегальном провозе наркотиков. До суда дело так и не дошло — скорее всего, не хватило доказательств. Но, так или иначе, Хозера явно спугнули. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году он продал свою практику и уехал из Вены. Тут в наших сведениях наступает провал, который пока заполнить не удалось, — а может, никогда и не удастся. В следующий раз он объявился в тысяча девятьсот тридцать шестом году в Мюнхене.

— Это связано с политикой?

— А вот это как раз интересно. Похоже, что политических убеждений у него вообще не было.

— Как это возможно — в Германии, прямо накануне войны?

— Тем не менее. Скажем так: Хозер не был активным антифашистом, иначе он бы не выжил, не говоря уж о том, что не получил бы разрешения на работу, даже притом что отношения между нашими двумя странами, безусловно, были… сердечными… в то время.

Капитан помолчал, испытывая некоторую неловкость, потом быстро продолжил:

— В любом случае на публике Хозер старательно избегал любой политической определенности. До конца тысяча девятьсот тридцать восьмого года он практиковал в Мюнхене, потом переехал в Берлин. К тому времени он был уже человеком богатым, модным доктором. Большой дом, два автомобиля…

— И никаких связей с партией?

— Ничего такого, что можно было бы доказать. Среди его пациентов были нацисты, это само собой разумеется. Но врач едва ли может нести ответственность за политические взгляды своих больных. Никого из партийной верхушки он никогда не лечил. Его контингент разделялся на представителей старой аристократии, семей военных и мир богемы: актеров, актрис, музыкантов, кинорежиссеров. Гонорары у него были высокие, и жил он припеваючи.

— А что случилось, когда началась война? — спросил Генри.

— Он вернулся в Италию. За все эти годы Хозер никогда не менял своего итальянского гражданства. Переехал в Рим и открыл практику там.

— В Риме он был так же успешен?

— Друг мой, наши страны были тесно связаны между собой, а мир богемы интернационален. Со своими берлинскими рекомендациями он очень скоро оброс клиентурой в Риме. Когда Италия вступила в войну, пошел работать в большой госпиталь и тем самым избежал службы в армии.

— Он был фашистом? — поколебавшись, уточнил Тиббет.

Спецци пожал плечами:

— А кто не был? Уверяю вас, инспектор: если поговорить с любым из нас, итальянцев, теперь, можно подумать, что не было ни одного человека, который поддерживал Муссолини. Тем не менее очевидно, что таких людей было множество. Партия у власти — приходится соглашаться. Но большинство из нас хотели только одного: мирно прожить свою жизнь… а для этого надо было не участвовать в антифашистских демонстрациях. Как я уже говорил, Хозер политикой не интересовался… как и подавляющее большинство из нас.

— Понятно, — кивнул Генри.

Спецци поспешно продолжил:

— Еще четыре года назад у нас не было никаких сведений о его преступной деятельности — наши люди в Риме как раз сейчас работают над этим. Хозер уволился из госпиталя по окончании войны и по всем признакам был успешным законопослушным врачом. Только когда вспыхнуло дело Карони, появился намек — всего лишь легкий намек — на подозрения в отношении него. Вы помните это дело?

— Конечно, помню, — подтвердил Тиббет. — И помню, какую сенсацию сделала из него пресса по всему миру. В скандал с торговлей наркотиками в Риме оказались вовлечены известные персоны. Умершая девушка была актрисой, не так ли? София Карони… Подождите минуточку. Актриса. Вы хотите сказать, она была пациенткой Хозера?

— Именно, — ответил Спецци. — Таким образом, на него пали подозрения, как пали бы они на любого врача, независимо от того, виновен он или нет. Доказательств не нашли — никаких. Но Хозер был — сама осмотрительность. Прежде чем дело дошло до суда, он объявил о своем намерении оставить врачебную практику и посвятить себя научным исследованиям. Он основал небольшую лабораторию, где проводил совершенно законные эксперименты, связанные с вирусными заболеваниями. Время от времени публиковал в некоем медицинском журнале ничем не примечательные статьи. Много путешествовал. В декларациях указывал, что его лаборатория финансируется благодаря инвестициям.

— Чего я не понимаю, — заметил Генри, — так это того, что он говорил только по-немецки и обращались к нему «герр Хозер» — даже не «доктор Хозер». Если он был итальянским гражданином и работал в Риме…

— Мой дорогой инспектор, — с улыбкой ответил Спецци, — разве у вас в Англии нет такого снобистского понятия, как «заграничный доктор»? Хозер работал в Австрии и Германии, и это был типичный прием — выдавать себя за знаменитого венского врача. Пациенты не просили его предъявить паспорт. Что же касается «герра Хозера», то им он был только в Санта-Кьяре, где, кстати, никогда не акцентировал внимания на своей профессии. В Риме он всегда был «доктором Хозером».

— Это его настоящая фамилия?

— О да. В здешних краях у многих до сих пор австрийские фамилии. Когда регион отошел к Италии, кое-кто фамилии сменил — так же, как были переименованы города и деревни. Монтелунга, например, раньше была Лангенбергом, а для некоторых людей остается им и по сей день.

— А что насчет остальных членов семьи Хозера — тех, которые не покидали здешних краев?

— Никого не осталось, — ответил Спецци. — Родители умерли много лет назад, а единственный брат погиб на войне.

— Понятно, — протянул Генри. — Так что именно впервые вызвало подозрения против Хозера в Риме — если не считать дела Карони?

— А никаких подозрений и не было еще несколько недель тому назад. Но тогда он совершил свою первую ошибку, вернее, кто-то совершил ее за него.

— И что это было?

Капитан помолчал.

— Существуют, — сказал он, — и всегда существовали молодые люди авантюрного склада ума, которые находят торговлю наркотиками неодолимо привлекательным занятием. Такие юные пираты в особо больших количествах появляются после войн. Они послужили в морском флоте… научились жить опасно, управлять судами… Эти люди получают доступ к какому-нибудь судну и перевозят контрабанду. Для многих из них Танжер становится подходящей стартовой площадкой.

— Мне ли не знать, — кивнул Тиббет. — Все начинается как веселая шалость — сигареты, бренди, а потом… — Он вдруг запнулся. Спецци посмотрел на коллегу и ухмыльнулся.

— Ага, инспектор, теперь понимаете?

— Роджер Стейнз, — медленно произнес Генри. — «Нэнси Мод». Три года тому назад. Это была его яхта…

— У вас прекрасная память.

— Память у меня паршивая, — раздраженно возразил англичанин. — Я должен был сразу сообразить. Посмотрим, что я смогу вспомнить теперь. «Нэнси Мод» была арестована на Сицилии с грузом контрабандных сигарет. На борту находилось два матроса-итальянца. Стейнз лично привел яхту из Те-Солент в Танжер и гостил там у друзей. По его утверждению, судно украли — он не появлялся на нем десять дней и потому не знал о пропаже. Итальянцы же, со своей стороны, настаивали на том, что он специально нанял их, чтобы они совершили рейс, пока он сам будет оставаться на берегу. Правда, они зашли слишком далеко, утверждая, будто не знали, что за груз перевозят. Оправдание было весьма слабым, учитывая, что их взяли в момент, когда они в два часа ночи перевозили сигареты на лодке с яхты на берег какого-то заброшенного ручья. Полиция поверила Стейнзу, и итальянцы отправились в тюрьму. Я все правильно излагаю?

— Абсолютно. Не думаю, что вы запомнили имя парня, который заправлял там.

Генри покачал головой и признался:

— Тут вы меня поймали.

— Да это и неважно. Его звали Донати, в близком кругу он был известен под миленьким прозвищем Лупо — волк. Преступный тип, каковым он остается и поныне.

— Но ведь тогда речь шла лишь о сигаретах, — вставил Тиббет. — Это же не были…

— Разумеется, это были сигареты — тогда. Лупо Донати вышел из тюрьмы два года назад. Он вернулся на море, поступил на какое-то торговое судно, но служба была тяжелой, и он оставил ее. В прошлом году Лупо обзавелся собственным судном — симпатичным маленьким катером, который называется «Кариссима». Как вы понимаете, за катером велось пристальное наблюдение, особенно после того, как тот начал совершать регулярные рейсы в Танжер. Очевидно, что у самого Лупо не было денег на такой катер, — значит, кто-то финансировал его приобретение. Несколько недель тому назад мы получили твердые доказательства того, что «Кариссима» перевозит наркотики, но какой был смысл снова арестовывать Лупо? Мы хотели выяснить, кто стоит за ним. Поэтому, когда он прибыл в Рим, мы вызвали его на допрос. Сначала тот страшно испугался. Потом полицейские сумели убедить его, что верят его россказням, и Лупо решил, что ему удалось всех провести, — молодой человек тщеславен. И вот, покинув полицейский участок, очень довольный собой, он проявил неосмотрительность: взял такси и поехал прямо в лабораторию Хозера.

— Неужели?

— Хозер сам открыл ему дверь. Он страшно разозлился, притворился, будто не знает Лупо, и прогнал его. Но этого было достаточно. Началось расследование. Римская полиция заинтересовалась частыми визитами Хозера в Санта-Кьяру. Возможно, в том, что он посещал свою малую родину, ничего предосудительного не было, а возможно, и было. И почему он останавливался именно в «Белла Висте», если не катался на лыжах? Картина начинала проясняться. И тут какой-то болван убивает его.

— Вы что-то говорили о шантаже… — начал Генри.

— Это только подозрение. В Риме выясняли источники его доходов. В лабораторию Хозера и впрямь поступает немало инвестиций. Но много денег приходит и на его личный банковский счет, всегда наличными, одинаковые суммы через одинаковые промежутки времени. А это может означать шантаж, разве нет?

— Нет, то есть я имею в виду — да, — ответил Тиббет.

— Ну вот, теперь вы знаете столько же, сколько и я.

— Спасибо, капитан.

Генри размышлял.

— Рим, Вена, Берлин… но не Лондон. А между тем связь с Лондоном должна существовать, потому что мы знаем: эта дрянь туда проникает… откуда-то. Может, и по другому каналу. В том, что касается нас, все очень неопределенно. В любом случае трудно заподозрить кого-либо из гостящих здесь англичан в подобных делах — за исключением Роджера Стейнза. Но почему-то я не думаю… Ладно, гадать нет смысла. Кстати, — добавил инспектор, — что насчет багажа Хозера?

— Его обнаружили в «Олимпии», — сообщил Спецци. — Я лично осмотрел вещи и не нашел ничего интересного, если не считать того факта, что замок на портфеле был сломан. Это могло случиться как давно, так и сегодня — кто знает? На вещах не обнаружено никаких отпечатков пальцев, кроме отпечатков бармена «Олимпии», который вносил их.

— А что было в портфеле?

— Незаконченный медицинский трактат о вирусных заболеваниях и несколько порнографических журналов, — ответил капитан с оттенком брезгливости.

— Не слишком щедрый улов, — улыбнулся Генри. — А в карманах нашлось что-нибудь интересное?

— Нет, — коротко ответил Спецци. — Ключи от квартиры, деньги, чековая книжка, носовой платок. Только то, что обычно носят в карманах.

— Ну что ж, — заключил Тиббет, — наверное, на большее надеяться и не стоило.

Он взглянул на часы.

— Уже поздно. Я должен вас покинуть и дать возможность провести опрос.

Спецци смущенно посмотрел на него.

— Я хотел бы попросить вас об одолжении. Как вы понимаете, нужно опросить всех, кто так или иначе связан с этим делом. А мой английский, — итальянец застенчиво улыбнулся, — не слишком хорош. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы взяли на себя опрос английских постояльцев. Разумеется, я буду присутствовать, так же, как, надеюсь, вы будете присутствовать при моих беседах с остальными.

Генри сделался глубоко несчастным.

— Я понимаю, друг мой, — ласково произнес капитан, — вы уже подружились с этими лыжниками…

— И они не знают, кто я и зачем здесь нахожусь, — продолжил за него Генри. — Ну, ладно, полагаю, вызывать неприязнь — часть моей профессии. Хорошо, я это сделаю. А ваш парнишка, случайно, не умеет стенографировать по-английски?

— Боюсь, что нет.

— Тогда, может, вы не станете возражать, если моя жена тоже будет сидеть с нами и делать заметки для меня?

— Я буду в восторге, — галантно ответил капитан, невольно оглядываясь в поисках руки, которую следовало поцеловать.

Таким образом, Эмми и молодой карабинер были приглашены и посажены в противоположных концах комнаты на маленьких жестких стульях. У каждого в руках был блокнот. Капитан вольготно устроился во вращающемся кресле за столом Россати, а Генри присел на подоконник, мечтая оказаться за тысячу миль отсюда.

— С чего начнем? — спросил Тиббет.

— Прежде всего нам нужны факты. — Спецци подтянул поближе бювар со стопкой белоснежной бумаги и написал на первом листе: «Хронология событий». На Генри, склонного вести опросы свидетелей, полагаясь в основном на интуицию, это произвело впечатление.

— Предлагаю начать с синьора Россати, — сказал капитан.