К вечеру девяносто девять процентов населения Великобритании уже знало об исчезновении Вероники Спенс. Генри все надежды возлагал на газеты, радио и телевидение, но он боялся, что уже поздно. Девушка исчезла в субботу утром, а хватились ее только в понедельник.
И лишь одно обстоятельство обнадеживало. Генри лучше, чем кто-либо, знал — убийца редко меняет тактику. А Вероника не была отравлена. Здесь скорее похищение, чем убийство. Но Генри не забывал, что имеет дело с умным противником.
Весь вечер понедельника он провел у телефона в Скотланд-Ярде. Эмми мужественно взялась встретить родителей Вероники. Приехав из Девона, они подверглись нападению орды фотографов и журналистов. С помощью нескольких полицейских Эмми удалось посадить их в такси. Сейчас все они находились в квартире Тиббетов. Печальной была встреча двух сестер.
Тем временем в Скотланд-Ярд начали просачиваться сообщения. На призыв телевидения и вечерних газет, как всегда, откликнулось множество чудаков, любителей саморекламы и искренне заблуждающихся людей. Все эти сообщения нужно было терпеливо проверить. Один тронутый битник из Клэпхэма клялся, что Вероника — его бывшая подружка, которой он сам перерезал горло пружинным ножом. Старая дева из Оксфорда заявила, что встретила Веронику в буфете второго класса на вокзале Ватерлоо. И та сообщила ей, что опасается за свою жизнь: ее преследует «рука Москвы». Близорукий пожилой джентльмен упорно доказывал, что сидел напротив Вероники в поезде метро… На какой линии? Кажется, это была Дистрикт-лайн… Или Центральная?.. Похоже все-таки, что это происходило в метро. Когда на него нажали, ему пришлось признать, что девушка, которую он видел, была в темно-синем костюме… или в зеленом?.. В меховой шапке и роговых очках. Но у нее такое милое лицо, и он почти уверен: чемодан был красный…
Он продолжал все это бормотать, даже когда полицейский нежно выпроводил его на улицу.
Первое действительно интересное сообщение было получено по телефону в семь часов вечера. Звонила некая миссис Траут из Сурбитона. Она не походила ни на полоумную, ни на истеричку и была уверена, что видела Веронику в дамском туалете на вокзале Ватерлоо в субботу около одиннадцати утра.
— Я торопилась на поезд одиннадцать двенадцать и беспокоилась, хватит ли у меня времени… э-э… попудрить нос. Я заметила ее, потому что она очень хорошенькая — даже с этой смешной новомодной помадой. На ней было надето яркое красное пальто. Я уверена, что это она. Мы зашли в соседние… э-э… удобства. Когда я вышла, ее не было. На двери той… э-э… на соседней с моей двери… стояло «занято», вот я и решила, что она все еще там… Больше я ее не видела.
— Что вы еще заметили, миссис Траут? — спросил Генри. — Что-нибудь, что могло, бы нас навести….
— Я заметила, что она очень взволнована. Щеки так и горят, и все чему-то улыбается. Я еще сказала себе — эта девушка едет на свидание.
— И больше ничего?
— Ничего… Я надеюсь, вы найдете ее, инспектор. Такая милая девочка!
После ее звонка был послан агент к служительнице дамского туалета миссис О'Рейли. Эта особа сменилась с дежурства и отдыхала дома у камелька за карточной игрой и бутылкой портера. Полицейского она встретила весьма дружелюбно. К счастью, выяснилось, что миссис О'Рейли принадлежит к тому единственному проценту британского населения, который не покупает вечерних газет и не смотрит телевизор. Радио она тоже не включала и не имела ни малейшего понятия о поисках Вероники. Она сразу же подтвердила сообщение миссис Траут, бойко сверкнув пронизывающими темными глазками из-под копны седых волос.
— Конечно, видела я эту дамочку. Это такая в красном замшевом пальто… В котором часу, не спрашивайте меня, миленький, не помню. Не очень рано утром, а точнее не скажу. Я получила с нее пенни и впустила, как положено. Чемодан у нее был с собой. И уж хорошенькая до чего, как картиночка. Я еще, помню, подумала, небось манекенщица, или звезда, или уж не знаю кто….
— Вы видели, как она уходила?
— Каюсь, не углядела. Правда, в субботу утром поворачиваться только поспевай. Все дамочки набегаются по магазинам — и ко мне. Не видела я, как она ушла. Выпьете портеру, офицер?
Миссис О'Рейли ничего не сумела добавить, кроме того, что Вероника вошла в последнюю кабинку слева от входа.
Туалет был тотчас же оцеплен, что причинило большие неудобства женской половине пассажиров. Генри лично явился исследовать место, где его племянницу видели в последний раз.
Ничего примечательного в кабинке, которой пользовалась Вероника, не оказалось. Такая же, как остальные. В мусорной корзинке у двери валялись скомканные бумажные салфетки, обертки из-под шоколада. Весь этот сор был тщательно рассортирован и изучен.
Вдруг Генри воскликнул:
— Вот что она оставила!
Сержант взглянул на него с благоговейным ужасом, как на волшебника.
— Откуда вы знаете, сэр?
Генри поднял бумажную салфетку со следами коричневой губной помады.
— Поручиться, конечно, не могу, только вряд ли в этой же кабинке побывала еще одна девушка, которая красит губы такой же помадой.
— Похоже, она перечесывалась тут и заново намазалась, — сказал сержант. — На полу валяются заколки — как раз от светлых волос… Жаль только, неизвестно, что она сделала потом.
— Вот именно, — согласился Генри.
След обрывался намертво. Что же случилось с Вероникой, когда она шла от дамской комнаты к десятой платформе? Самое вероятное — она встретила знакомого, который знал, что она будет тут. Тот ей что-то наплел, и Вероника раздумала ехать в Порчестер поездом. Скорее всего этот знакомый предложил подвезти ее в Хэмпшир на автомобиле, сказав, что Дональд уже ждет в машине. Это объяснение напрашивалось сразу. Были еще две версии, и обе они внушали еще более мрачные опасения.
Вернувшись в Скотланд-Ярд, Генри еще раз просмотрел свои записи, сделанные в течение дня. Самое главное — было установить, где находился в одиннадцать утра в субботу каждый из тех, кто знал о совместной поездке Дональда, и Вероники. Генри составил два списка — тех, у кого было, алиби, и тех, у кого оно отсутствовало. Дональд Маккей возглавлял список лиц, чьи действия были известны. Хотя Генри почти не сомневался в показаниях Маккея-старшего, он все же попросил местную полицию проверить их. Дональда хорошо знали в деревне. И станционные служащие, и местные лавочники подтвердили: да, он приехал в пятницу вечером и пробыл до воскресенья. Правда, его отец вспомнил, что в субботу утром Дональд встал рано и отправился на прогулку. Но уже в четверть первого он состязался в местном баре в метании стрел.
За именем Дональда следовало имя Бет Конноли. Была у парикмахера с 10.30 до полудня.
Потом обедала у подруги.
Тереза и Майкл засвидетельствовали алиби друг друга. Утверждали, что все время просидели дома и служанка может это подтвердить. Но она не подтвердила.
Последними в списке шли Николас Найт и Горас Барри, почти не внушавшие подозрений. Генри включил их, потому что помнил: Барри был в ателье у Найта в пятницу утром, и тогда же там находилась Вероника. Расспросив обоих. Генри установил, что в субботу Николас работал у себя в ателье с десяти утра до пяти вечера и даже обедал всухомятку сандвичами — дюжина его служащих могла это подтвердить. А Горас Барри с пятницы был в Брайтоне у друзей.
Другой список начинался с Рэчел Филд, заявившей, что все субботнее утро она занималась покупками в Кенсингтоне на Хай-стрит. Поскольку она назвала только, большие магазины, в которых по субботам бывает ужасная толчея. Генри ничуть не удивился, услышав, что никто ее не запомнил. К тому же в отличие от Вероники Рэчел Филд была особой незаметной.
Следующим значился Патрик. Он был дома и работал. В половине десятого открывал дверь почтальону, принесшему посылку. Больше никого не видел. Неудовлетворительным был и ответ Марджори Френч. Она сообщила, что взяла домой работу и все утро прокорпела над ней.
В ее показаниях был все же один любопытный факт. Марджори утверждала, что несколько раз она пыталась дозвониться Патрику, чтобы пойти вместе на похороны Элен, но у него все время было занято. Она даже позвонила на станцию, и ей сказали, что в квартире Патрика снята трубка. Когда об этом спросили Патрика, он ответил, что часто снимает трубку — не хочет, чтобы его отвлекали. Объяснение вполне правдоподобное, но все же и оно оставляло место для сомнений.
И уж совсем неудовлетворительный ответ дала Олуэн Пайпер. Утро началось у нее с того, что она взялась упаковывать вещи Элен, но это грустное занятие подействовало на нее угнетающе… Поняв, что не сможет выдержать церемонию похорон, она с половины одиннадцатого кружила по улицам, по каким — не помнит. Только в три часа она почувствовала голод и поела в кафе. Генри чудом удалось найти это кафе, и владелец ее вспомнил. Но это опять-таки ничего не доказывало.
Последним в списке лиц, не имеющих алиби, был Годфри Горинг. Хотя он утверждал, что никогда не слыхивал о Веронике Спенс, Генри решил его проверить, поскольку Горинг в пятницу находился в редакции. Горинг заявил, что все утро в полном одиночестве провел за работой. Впрочем, обедал он, как всегда, в «Оранжери», и уж тут в свидетелях не оказалось недостатка. Но вот что было необычно: как сообщил швейцар, Горинг пришел не из редакции, а подкатил на своей машине. Горинг объяснил это тем, что утром оставил машину на платной стоянке, а днем решил ее забрать.
Генри внимательно изучил оба списка. На втором из них он поставил маленькие крестики против имен Патрика, Марджори и Горинга — у всех троих были свои машины.
Затем Генри задумался. Он думал о том, что говорила ему при их последней встрече Вероника, и об измазанной бумажной салфетке. Думал он и о сотрудниках «Стиля», и о пропавшем ключе, и о Николасе Найте, и о Горасе Барри, и о том пакетике, который Тереза привезла из Парижа. Но больше всего он думал о Дональде Маккее.
Без четверти десять он позвонил Дональду домой, и квартирная хозяйка сообщила, что мистер Маккей ушел в шесть часов, а куда и когда он вернется — она не знает. Генри надел плащ и пешком направился на Эрл-стрит.
Лил холодный дождь. Ветер насквозь продувал узкую улицу. В здании «Стиля» было темно и пусто. В ателье Николаев Найта светилось два окна, и свет падал на залитую дождем мостовую. Только ресторан был ярко освещен, но даже швейцар предпочел укрыться за дверью. Единственным живым существом был одиноко маячивший под дождем продавец роз.
Генри подошел к нему.
— Сколько за полдюжины?
Лица цветочника не разглядеть — воротник старенького плаща был приподнят и почти касался надвинутой на глаза клетчатой кепки.
— Десять монет, мистер, — ответил тот хрипло.
— Мне кажется, — произнес Генри, — нам пора потолковать, мистер Маккей.
Генри и моргнуть не успел, как мнимый продавец швырнул ему в лицо корзину с цветами. Когда же он очухался, улица была пуста. Он подбежал к телефонной будке и позвонил в Скотланд-Ярд.
— Нет, нет, — предупредил он, — арестовывать пока не надо. Найдите его и следите за ним. И предупредите полицию в Эссексе — пусть ищут…
Когда Генри вернулся домой, Эмми сидела в одиночестве у огня и проклинала себя на чем свет стоит. И зачем только она уговорила Веронику переехать в Лондон? Зачем не следила за ней? Зачем… Зачем… Услышав, что пришел муж, Эмми вздохнула с облегчением. Генри и в самом деле удалось немного ее успокоить:
— Мне кажется, Ронни еще жива. Не хочу пробуждать напрасные надежды, но, как я понимаю, ее где-то спрятали. Если завтра мне удастся провернуть то, что я задумал…
— Не стоит утешать меня, Генри, — возразила Эмми. — Я уверена, что ее убили еще в субботу. Что их удерживает? Ведь не пожалели же они Элен?
— Но это совершенно не тот случай, Эмми.
— Ну так объясни мне наконец…
— Не могу, — устало сказал Генри. — Право, не могу, дорогая. Я должен лечь. Завтра до полтретьего у меня еще много дел.
— А что будет в половине третьего?
— Показ моделей Николаса Найта. У меня приглашение. Эмми была потрясена.
— Ты собираешься глазеть на наряды, когда Ронни…
— Ну, это будет довольно необычный показ мод.