Вечером в каюту Прозорова наведался Крохин. На посиделки, с бутылкой спиртного.

— Володя, извини, вызывают к капитану, — прямо с порога отвадил его Прозоров. — В другой раз. — И — захлопнул перед его носом дверь.

Попытки Крохина навязать Ивану Васильевичу свое общение стали уже вызывающими. Кроме того, настораживала Прозорова не столько очевидная должностная неопределенность бывшего журналиста, сколько то, что сразу же по прибытии подполковника на судно Крохин напористо–инициативно поспешил установить с ним контакт, задавая массу вопросов об МЧС, системе связи с ведомством, биографии нового знакомого, хотя, с другой стороны, откровенно говорил и о себе, допуская известную критичность в отношении своего непрофессионализма как на море, так и на суше. Попутно сетовал на вероятную необходимость возвращения к прежнему журналистскому ремеслу, обосновывая свое участие в плавании прежде всего тем, что готовится написать грандиозную книгу о собственных иноземных скитаниях.

Вертлявость и говорливость этого путешественника за деньгами сеяла сомнения, он действовал как явный, пусть и неумелый разработчик, однако отказаться от общения с ним было бы глупо: Крохин являл собой источник довольно‑таки безыскусной информации, чью искренность во многом определял алкоголь, которым человек свободной профессии явно злоупотреблял. Кто только направлял его действия? Скорее всего, Ассафар.

Сейчас же Прозорову действительно было не до общения с этим назойливым типом. Ивану Васильевичу срочно следовало связаться с генералом Ладыгиным.

За иллюминатором чернела тропическая ночь. "Скрябин" целенаправленно утюжил теплые атлантические воды, замершие в сонном штиле.

Прозоров открыл стальной спецпортфельчик, где хранился спутниковый телефон, и включил питание.

Снял трубку. И — чертыхнулся растерянно, не обнаружив в ней никакого сигнала.

Через пятнадцать минут, прошедших в безуспешных манипуляциях с кнопками сложнейшего устройства связи, он понял, что благодарности от его дилетантских усилий ему от аппарата не видать.

Естественным образом припомнился сбежавший со "Скрябина" американец. Мотив его побега, судя по полученной информации, в частности диктовался именно что внезапной неисправностью личного спутникового телефона.

Прозоров осмотрел замки кейса, отличающиеся сложной конструкцией, не обнаружив ни малейших следов взлома. Подбор к ним отмычки, как уверяли его специалисты, требовал известного профессионализма, а кроме того, кейс был снабжен сигнализацией, отключаемой номерным кодом.

Впрочем, попробовав сигнализацию активизировать, подполковник обескураженно убедился и в ее недееспособности.

Портфельчик, похоже, чей корпус являлся прекрасным проводником, подвергся воздействию определенной силы электромагнитного поля, благодаря чему микросхемы сигнализации и телефона или безнадежно утратили свои характеристики, или попросту перегорели.

Данная версия укрепилась в сознании Прозорова мгновенно и прочно, и теперь ее предстояло легко, как он полагал, подтвердить.

Он закрыл кейс, надел спортивную куртку, сунул за ремень пистолет и отправился на капитанский мбстик.

Капитан стоял возле вахтенного, вглядываясь в зеленый радиус визира, чертившего по выпуклой лупе разграфленного сеткой экрана локатора.

— У вас, чувствуется, происходит какая‑то мистическая неразбериха со средствами связи: у меня тоже вышел из строя телефон, — произнес Прозоров, ступая на мостик,

— Какой еще телефон? — скучно спросил капитан.

— Мой личный служебный телефон, — монотонно объяснил Прозоров. — По нему мне полагается постоянно, согласно расписанию и предписанию, связываться с дежурным МЧС.

— И что? — Капитан повернул к нему голову, однако не более чем на микрон заинтересованности. — Вы пришли за соболезнованиями? У меня нет запасного телефона.

— Как? У вас же радиорубка…

— Да, у нас есть радиорубка, — подтвердил капитан. — Там находится рация. И не одна.

— Но… у господина Ассафара, насколько мне известно…

— Так и идите к господину Ассафару, — донесся ответ. — Я не имею права вмешиваться в его личные дела, а тем более — в его собственность.

Прозоров понял, что ему необходимо запастись терпением.

— Простите капитан, — сказал он любезным тоном, — подобного рода рекомендации лежат на поверхности, хотя они и бесспорны. Однако хочу вам напомнить, что я курирую экспедицию и вы обязаны — я подчеркиваю — обязаны! оказывать мне всяческое содействие. Поэтому я настоятельно прошу вас предоставить мне необходимую связь.

— Я и не собираюсь вам в этом отказывать, — с легкой усмешкой ответил командир судна.

— Ну и как мы это сделаем технически, так сказать? — спросил Прозоров.

— Я вернусь через полчаса, — словно не слушая его, обратился капитан к вахтенному. Затем, наконец, удосужился впервые за весь разговор обратиться к собеседнику лицом, обронил: — Извините… должен отлучиться… — И, кивнув рассеянно, вышел на крыло мостика, направляясь в сторону трапа.

— Так все‑таки… — настаивал, преисполняясь раздражения Прозоров, двигаясь вслед за высокомерным распорядителем. — Мне необходима связь в течение часа, и если ее не будет…

— Она будет, — по–прежнему не оборачиваясь, произнес капитан, спускаясь на нижнюю палубу.

— Так мне… идти в рубку радистов? — уточнил Прозоров.

— Вас туда не пустят, — донесся невозмутимый ответ. — Лучше идите к себе в каюту. И напишите все, что вы хотите сообщить.

— Не понял…

Капитан уже шел по коридору, где располагались технические службы, отрывисто роняя на ходу слова:

— Непонятного тут ничего нет. Вы составите текст радиограммы, мы немедленно отправим ее и, как только получим ответ, столь же незамедлительно вам его предоставим.

— Что за чушь! — не удержался Прозоров. — Это какое‑то издевательство!

Капитан резко остановился. Смерил подполковника безмятежно–равнодушным взором. Участливо произнес:

— Я не вижу здесь никакого издевательства. И не понимаю, чем, собственно, вы возмущены. Связь вам будет предоставлена. Что же еще? Вы хотите лично отправить радиограмму? Пожалуйста, если вам позволяет квалификация… Я дам сейчас указания по вахте третьему помощнику, он должен заступить на мостик, а после готов исполнить все ваши пожелания…

Прозорову ничего не оставалось делать, как только усмешливо крутнуть головой. Впрочем, не удержавшись, он позволил себе заметить:

— Американскому бизнесмену вы делали аналогичное предложение?

— Нет, — двинувшись по коридору, с достоинством ответил капитан. Во–первых, он не знал, как и подойти к рации, во–вторых, я не собирался потакать его требованиям, задействуя в чьих‑то сугубо личных и праздных целях служебную связь… — Он запнулся: раздался вой сирены.

— Что‑то случилось? — спросил Прозоров.

Капитан с неудовольствием и замешательством обернулся к своему назойливому куратору. И, ничего не ответив, кинулся обратно на мостик.

Вскоре, встретив нетрезвого Крохина, Прозоров услышал от него, что на судне умышленно выведена из строя турбина, в данном деянии подозревается судовой врач и вообще — кошмар!

Иван Васильевич вновь отправился на мостик, заметив по пути нескольких вооруженных автоматами матросов. Факт нахождения на "Скрябине" армейского стрелкового оружия в немалой степени его огорошил и расстроил. Подойдя к капитану, кратко спросил его:

— Вы арестовали Каменцева?

— У вас точная информация, — настороженно ответил тот.

— И где он? Мне необходимо задать ему пару вопросов.

— Вопросы буду задавать я! — отрезал капитан. — А вы займитесь составлением радиограммы. А то у вас одно желание спешит сменить иное…

— По–моему, вы упорно пытаетесь проигнорировать мой статус! — жестко проговорил Прозоров. — И ваше упорство может закончиться тем, что я поверну судно в порт приписки!

Капитан посмотрел на куратора, не скрывая откровенной насмешки. Процедил:

— Не смешите меня. И вообще сейчас не до вас. Объяснить вам это более доступным языком?

Спускаясь по трапу, Прозоров абсолютно отчетливо осознал, что никакой реальной связи с берегом ему не предоставят и отныне в стволе его пистолета обязан безотлучно находиться патрон, готовый без заминки освободить место в порядке очередности своим боевым собратьям.