К обеду, что, собственно, и ожидалось, он был вызван к начальству – капитану Олдриджу – крепко сбитому, невысокого роста брюнету с косой челкой. Череп капитана напоминал грушу: щеки распирали лицевые мышцы, переразвитые от жвачки, с которой он не расставался, похоже, и во сне. Черные, глубоко посаженные глаза смотрели на подчиненных равнодушно и грозно, как жерла двустволки, а костные надбровные выступы придавали облику его свирепость матерой гориллы.

Капитан очень не любил сержанта Серегина и аргументы этакой своей неприязни от него не скрывал, а тот в свою очередь находил аргументы пусть неприятными, но справедливыми. Капитан, во-первых, не доверял русским, считая их людьми чуждой ему культуры и самого духа западной цивилизации. Во-вторых, все эмигранты, с его точки зрения, были предателями своей страны, бежавшими за благами чужбины от трудностей жизни в своем отечестве. В-третьих, основой армейской службы капитану виделись патриотизм и гордость за державу, а Серегин, ясное дело, тянул лямку за будущие льготы и сегодняшние доллары, причем и тянул-то в четверть силы, а то и вовсе ее отпускал. И наконец, капитан прошел вьетнамскую войну, оставшись единственным живым из своего взвода, хорошо помнил русские самолеты МиГ, автоматы Калашникова и эффективную помощь коммунистических военных специалистов, командированных к угнетаемым империализмом азиатам.

– Вам был отдан ясный приказ: стрелять на поражение, – скучно начал капитан, гоняя за щекой комок неизменной жвачки. Челюсти у него были мощны и крепки, как у питбуля. – Вы же этот приказ игнорировали.

– Я стрелял на поражение, – в тон капитану обронил Серегин.

– Вы всего-то легко ранили одного из диверсантов…

– В момент выстрела он отступил в сторону, и…

– Не считайте меня за дурака! – Крепкий кулак опустился на пластиковую столешницу складного стола, от чего, словно в испуге, вздрогнули лежащие на нем бумаги. – Вы могли бы укокошить всю эту банду в считанные секунды, вы просто дали им уйти, это ясно всем! Вы принципиально не хотите воевать, и это тоже всем ясно! На вас затрачены огромные деньги, вы сожгли ящики патронов, выучиваясь на снайпера, вам дали погоны сержанта, а вы ведете себя, как враг! Это уже третий случай, а значит – система!

– Я слишком долго пролежал без движения…

– Молчать! – Капитан оскалил крупные, молочной свежести зубы и, схватив всей пятерней со стола один из листов бумаги, утвердил его у носа Серегина торжественно и грозно, подобно тому, как демонстрируют разгневанные жены неверным мужьям трусы их любовниц, завалявшиеся под матрацем супружеского ложа. – Вот мой рапорт командованию! С вами будут разбираться! Вас выведут на чистую воду!

– То есть смешают с грязью, – подал смиренную реплику Серегин.

– Я не успокоюсь, пока вас не уволят из армии! Лишаю вас половины зарплаты за месяц! Все! Прочь!

И Серегин, весьма довольный столь краткой отповедью, хотя и неприятно озадаченный посулами начальства, вышел вон из командной палатки, бормоча под нос:

– Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона…

Пекло настырное полуденное солнце пустыни, гудели подъехавшие к воротам контрольно-пропускного пункта грузовики с пластиковыми бутылями питьевой воды, под тентом у входа в столовую сидели в ожидании построения солдаты с автоматами на коленях и судачили, веселясь и подпрыгивая, о какой-то свежей фривольной кинокомедии, присланной накануне из Штатов. Дымили соляркой самоходки, готовясь к утреннему рейду, и бороздили в нежно-голубом безоблачном пространстве истребители, скрещивая полосы своих турбинных выхлопов. Странно: из иллюминатора самолета эти остывающие пары с сажей отработанного керосина смотрелись рыжей неприглядной ватой, а с земли – белоснежными длинными росчерками, тянувшимися за горизонт.

«Фантомы» бок о бок сопровождали их транспортник, подлетавший к Кувейту, и вот тогда он впервые увидел их инверсионные следы вблизи, показавшиеся застывающими в морозном пространстве бурыми зыбкими струями…

Летел же он в загадочные и опасные дали Ближнего Востока в смятении и даже в досаде от внезапной встречи в транзитном канадском аэропорту «Гандер» с прошлым сослуживцем по уже редко и вспоминаемой Советской армии. Это был один из сержантов его роты. Они столкнулись буквально лицом к лицу – он и Серегин в американском камуфляже, с вещевым тюком за плечами. Бывший соратник, направлялся, видимо, в Штаты частным образом. Он был облачен в вызывающе модный костюм, в штиблеты из узорчатой кожи, на запястье его болтались массивные золотые часы, и Олег тут же уяснил, что перед ним – новоявленный бизнесмен, налаживающий международные связи. Типичный прибарахлившийся жлоб с апломбом.

Бизнесмен скользнул затуманенным пьяненьким взором по лицу Серегина, на миг в глазах его вспыхнула искра узнавания, но тут же, диковато тряхнув головой, словно отозвав от себя нелепую мысль, он направился к стойке бара, покачивая головой в потешном недоумении: вот, дескать, причудилось…. Останавливать его Олег не стал. А может, стоило? Преподнес бы человеку незабываемый сюрприз. Нет, прошагал мимо. А после, уже в самолете, не без горечи задумался: кто я? Перекати-поле. А у этого парня – и дело в своей стране, и семья, и жить ему есть ради кого, и если понесло его за океан, то с целью, а не наобум, и существует берег, к которому надлежит вернуться. И хоть нетрезвым было недоумение сослуживца, да верным по сути: какого нормального и свободного человека из России, прошедшего армейскую каторгу, вдруг занесет в солдаты чужой армии? В новую муштру, в подневолье и казарменную сирость… А его, Серегина, занесло!

Говор и смешки сидевшей под брезентовым пологом компании стихли: мимо прошагала красотка-медсестра, чьи волнующие формы подчеркивались тщательно подогнанным под них армейским сукном. После некоторой паузы из собрания полевых касок прозвучало:

– Куда торопимся, Мэри? Мы здесь…

– После ваших взглядов – в аптеку, – раздался ответ. – За тестом на беременность!

Взрыв гогота оборвало рычание динамика, висевшего на просмоленной жерди электрического столба. Прозвучала команда к построению. Солдатики встрепенулись, вскидывая за плечи оружие. А к нему, Серегину, закинув голову в наблюдении за проложенными «фантомами» дымными перистыми трассами, начинающими истлевать в набирающем силу зное, шел не кто иной, как верный дружок Джон, загорелый, словно орех, от жестокого иракского солнца.

Много воды утекло с тех пор, как покинули они великий и ужасный город Нью-Йорк, подавшись в наемники, спасаясь бегством от нажитых напастей. Теперь все точки приложения талантов Джона остались за океаном, неиспользованные возможности там же, и съемную квартирку в неблагополучном нью-йоркском районе отныне заменила ему воинская палатка, где все его личное имущество состояло из вещевого мешка, шкафчика, сборной койки и пластикового табурета. Хотя мебель за ним лишь числилась, входя в категорию собственности правительства США.

От суровой доли снайпера Джон уже полгода как избавился. Всегда старавшийся получать максимальные прибыли при минимальных затратах, он сумел перебраться в интенданты, устроившись кладовщиком на продовольственном складе, полагая, что если в жизни и есть место подвигу, то держаться от этого места надо подальше. Хотя, побывав вместе с ним в походах, засадах и кровопролитных, под плотным встречным огнем стычках, Серегин убедился не только в его природной изворотливости, но и в мастерстве талантливого стрелка, верного и беззаветного партнера. Вот странность! В бою и в испытаниях это был цельный, чуткий друг и воин, в объятиях расчетливой цивилизации – прощелыга и плут… Или правы классики философии, говоря о бытии как о факторе, определяющем сознание? А может, работал в Джоне некий механизм, безыскусно переключающий в нем соответствующие обстоятельствам и перспективам натуры?

О грозящих Олегу неприятностях приятель ведал: радио слухов и сплетен уже донесло до него весть о недобросовестном снайпере-чистоплюе, место которому в Красном Кресте или в помощниках капеллана. Впрочем, в помощниках капеллан не нуждался. Верховный армейский жрец, чье слово в решении солдатских судеб считалось бесспорным и окончательным, на свою загадочную служебную кухню прихлебателей не допускал. В армии толклись представители всех конфессий, а потому капеллан считался универсальным знатоком множества религиозных течений. Хотя, ясное дело, поверхностным, но вслух об этом говорить было опасно: в отличие от российской традиции стукачество в армии США считалось нормой, а вот дедовщина, напротив, тягчайшим и свирепо наказуемым преступлением. Самым обычным сроком содержания в гарнизонной тюрьме были тридцать суток, а наряд вне очереди растягивался порой на сорок пять ночей в отличие от трехчасовой ночной чистки картошки в подсобке советского десантного гарнизона.

Присев на стул рядом с Олегом, Джон мечтательным взором обвел солнечную небесную панораму, покивал вдумчиво, словно одобряя представившуюся для обозрения картину окружающего его мира, а после изрек, не глядя в сторону расстроенного выволочкой товарища:

– А чего ты и в самом деле сачканул? Пиф-паф, и ходил бы сейчас героем, может, получил бы чек премиальных…

Олег перевел на собеседника усталый взор:

– Где ты видел премии в армии? И чего ради мне усугублять карму? Я сюда ехал не арабов крошить. Да и вообще легко рассуждать, сидя среди консервов и кока-колы…

– Ну, тут кто как устроится… – шаловливо пожал плечами Джон.

– Ты-то устроился, – зло продолжал Олег. – А куда теперь устроят меня? Наверняка будет «командирский суд», а то и «особую службу расследований» подключат… Для выяснения благонадежности. А там – один шаг до тюрьмы! Эти сволочи с нашим братом не церемонятся!

– А ты возьми да попросись в ту же тюрьму надзирателем, – беспечно отсоветовал Джон. – Самое то. Сиди себе, сторожи местных папуасов. Сутки отбарабанил, двое – свободен. С питанием у сидельцев плохо, а я консервов подгоню… Денег их родственники найдут, дело проверенное, будет хороший бизнес… Навар – пополам…

– Кто ж меня туда назначит?

– Там вакансии есть, вчера троих надзирателей за перегибы с арестантами по-тихому отстранили… А ты вот что скажи: я уверовал! – Джон воздел к небу короткий толстый пальчик. – Уверовал, что оружие – грех, убийство – нарушение главной заповеди. Потому, мол, ствол дрогнул, нашла внезапная оторопь… Десница Господа сокрушила мое сознание! Религиозный мотив – это ого-го! Это лучше, чем прыщ на заднице зачесался или скорпион в промежность ужалил… – Проникнувшись случайно пришедшей на ум идейкой, Джона понесло в ее дальнейшие просторы: – Главное, честно признаешь вину, но и тут же ей будет оправдание… А в тюрьму сейчас сердобольных и ищут… Да и куда тебя девать? В войсках недобор, так что домой не отправят. Слушай мой совет!

– Как же мне все осточертело! В том числе и ты со своей болтовней!

– Да, мы сидим в заднице. Глубокой, но просторной, – оптимистично согласился Джон. – Не заводись, дружище… У нас была черная полоса. Хотя, с другой стороны, она способна показаться светлой, кто знает дальнейшее развитие событий… Пытайся во всем увидеть хорошее. Скоро зима, а зимой здесь приятный климат… Как в Сан-Франциско. И это небо, поверь, симпатичнее, чем деревянная крыша над головой на социальном кладбище, куда бы нас уместила мафия… К тому же я вспоминаю твои рассказы о Советской армии и думаю, что песок на зубах – лучше, чем иней на яйцах… – Он встал со стула, обвел своими наивно-блудливыми глазками палаточный лагерь и зашагал к капитальному кирпичному зданию бывшего иракского полицейского участка, где в подвальных прохладных недрах располагался его продовольственный рай.

Серегин лишь хмыкнул неопределенно, не найдя сказать что-либо в адрес этого неунывающего прохвоста.

Обошлось без «командирского суда». К вечеру объявили, что он назначается заведующим складом оперативно-тактического вооружения и переводится в интендантскую казарму. Услышав номер комнаты, Олег не без удивления уяснил, что соседом его опять становится незабвенный друг-мошенник.

– Моя протекция! – встретил тот Серегина на пороге нового обиталища. – Надеюсь, ты оценил усилия? – И, уже затворяя дверь, приникнув к уху товарища, пояснил шепотом, выпучивая глаза: – Все сам объяснил руководству… Про то, что уверовал, несовместимость с должностью… А вчера у оружейника нашего какую-то грыжу нашли, его срочно на родину, иди принимай железки и патроны… Видишь, какой у тебя друг! Ты еще убедишься! Мы чего-нибудь еще с твоими новыми возможностями сообразим…

– Чего сообразим? – настороженно спросил Серегин.

– Ну… тут курды пасутся в округе… надежные, с пониманием обстановки… – Джон понизил громкость шепота на октаву. – Мусульмане не против приобрести кто – винтовку, кто – чего…

– Да иди ты!

– Сам иди, принимай наличие… За отсутствие! – И Джон вновь глубокомысленно вздернул к потолку палец.

А Серегин, приняв склад по описи, ошарашенно крякнул: то ли краденого, то ли утраченного оружия и боеприпасов хватало на грузовичок…

Идти на доклад к начальству? Нет, лучше сначала поговорить с Джоном. Не может быть, чтобы тот не приложил здесь свои шаловливые ручки… А если начнется расследование, растратчикам не поздоровится! И ни на какую грыжу, наверняка липовую, не посмотрят!

Холодно выслушав аргументы Олега, Джон сказал:

– И нужен тебе этот скандал? Через месяц контингент сокращают. Я видел штабной документ. Скоро мы сможем выпить мартини в Атлантик-Сити. Если у тебя будет желание, конечно, – поправился он торопливо. – А за месяц мы распродадим свободолюбивым курдам еще тонну черного и цветного металла в дорогостоящих изделиях… И вернемся в благословенную страну, окруженную буферными океанами, состоятельными джентльменами…

– А если проверка?

– Через неделю тут начнется такая суета со сборами, что всем тошно станет, – уверил Джон. – А взрывное устройство весом в сто грамм с часовым механизмом спишет этот склад до нулевых значений, даже не сомневайся. Я знаю, что такое грамотно устроенная детонация.

– Сейчас ты усаживаешь меня на электрический стул, – откликнулся Серегин.

– А в КГБ мы потребуем за эту акцию высшие награды почетных сотрудников, – нагло усмехнулся Джон.

– Тогда нам светит дважды электрический стул! – сказал Серегин. – И не смей больше произносить эту чертову аббревиатуру!

– Какой же ты неуемный пессимист! – возразил ему Джон, вставая и прохаживаясь неторопливо вдоль стеллажей с серыми ящиками патронов и мин. – С тобой порой до безысходности скучно… Ну, иди, стучи начальству, зарабатывай авторитет…

– А взрыватель… точно… надежный? – спросил Серегин.

– У-у! – торжественно подвыл мошенник. – Он просто вибрирует в предвкушении своего часа! Кроме того, – доверительно наклонился он к товарищу, – я договорюсь с курдами устроить перестрелку с постами в «час икс», а начальство едва ли сподобится размышлять о внутренней диверсии, им выгоднее доложить о происках внешнего врага. Иначе – прощайте погоны и должности! Я знаю жизнь!

…Капитальные бетонные перекрытия, защищающие арсенал бригады от ракет и мин противника, вспучились через неделю в тревожной ночи, ознаменованной нападением на часть неизвестной группы повстанцев, тут же растаявшей в просторах пустыни. Долго и глухо ухали под землей различного рода взрывчатые вещества, исторгая из разломов многотонных плит плотные облака чада в оранжевых всполохах яростного пламени. Далее удрученная комиссия, с грустью оглядев завалы, испускающие ядовитые дымы, составила надлежащие акты утилизации и удалилась на бодром, в камуфляжном окрасе, вертолете от места боевой удачи неведомых партизан.

Прошло еще две недели после ошарашивающего взрыва, вызвавшего немалое смятение в бригаде, однако в течение этого времени Серегин исправно получал зарплату за свою должность заведующего погоревшим складом, соболезнования от сослуживцев и даже сочувствие по поводу нечаянной утраты своей должности со стороны капитана Олдриджа, счастливого тем, что диверсия не нанесла урона составу подразделения.

А вскоре Джон и Олег уже сходили по узенькому металлическому трапу из чрева огромного транспортного самолета на благополучную заокеанскую землю. А вернее, на бетон военной взлетно-посадочной полосы в штате Мэриленд, за десять минут до этого вдосталь налюбовавшись с высоты на стекающий к имперским колоннам купол Белого дома и на макушку венчающего его бесполого существа – копии статуи Свободы.