Бредя бездорожьем, заросшим высокими колючими сорняками, к алому отсвету костра, Серегин чувствовал себя бесконечно уставшим и одиноким. И снова мелькала в сознании слабовольная мыслишка: «А если свернуть с того пути, на который я так опрометчиво встал? С пути, где каждый шаг, как и сейчас – шаг в неизвестность и в темень, где на каждом метре – то враждебный выступ, то подлая яма… Да, я могу бежать прочь, и никто меня не найдет. Впрочем, со временем меня найдет совесть. В очередной раз я ей объясню, что ни в чем не виноват, бежать меня заставили силой, и никакого выбора у меня не было.

Стоп, – сказал он себе. – От этих размышлений ты становишься дешевкой».

Настроив ночные очки с двухспектровой оптикой, питавшейся от батарейки и погружающие мир в зеленый мягкий свет, он пошел дальше, скрываясь за валунами, подобрался к костру. Сняв очки, ступил в неверный круг света, отбрасываемый пламенем. Увидел двух бомжей, обложенных котомками и драными пластиковыми сумками, набитыми нехитрым имуществом. Парочка – мужчина и женщина в возрасте, безмолвно пялилась на него. Испитые малиновые лица, мятая грязная одежда, грубая ободранная обувь…

– Ну, – сказал он бодро, – привет честной компании.

– Ты откуда… это? – донесся вопрос бродяги мужского пола с нечесаной седой шевелюрой и неопрятной, также седой бородой.

– Сломалась машина, заглянул на огонек, – поведал Серегин.

– Но у нас тут это… не автосервис, – хриплым баритоном отозвалась женщина и рассмеялась, закашлявшись.

– Неужели тут не найдется всего лишь запасного радиатора? – продолжил Серегин.

Ответом были сдержанные смешки. Эти выпавшие из норм социального существования люди еще не лишились самого главного спасательного круга на волнах бытия – чувства юмора.

– Выпьешь? – бомж мужского пола протянул ему бутыль с мутной жидкостью.

– Не, – покачал головой Серегин. – Зашитый я, с глотка окочурюсь…

Бомж уважительно и с некоторым облегчением кивнул ему: гостеприимство предполагало серьезный ущерб в дефиците спасительного пойла, примиряющего разум с жутью действительности.

– Откуда будем? – спросил Серегин.

– Сами из Краснодара, – сказала женщина. – Скитаемся уж три года. Вот… сказали, что тут хозяйство крепкое, община, приютят, мол…

– И?.. – продолжил Серегин.

– Не приютились, как видишь, – ответил мужчина понуро.

– А чего так?

– А как без пьянки? – вступила женщина, вороша поленья подпаленной ивовой ветвью. – Ну, взяли дворниками, с жильем подсобили… Месяц продержались на полном сушняке… Потом скука пошла… В общем, не оправдали доверия. – Она шмыгнула простуженным носом.

– И чего? Шанса на исправление не дали? – спросил Серегин.

– Там у них местный поп – злыдень, – объяснил мужчина. – Он как бы и отдел кадров. Сказал: коли в рай хотели, а от ада не отреклись, вон за ворота. Может, – легкомысленно пожал плечами бомж, – и прав он…

– А судьбу не обманешь, – махнула рукой в ночную темень мужиковатая женщина. – Но коли в поле придется помирать, так ветра отпоют…

– А что у них тут за общество такое? – поинтересовался Серегин, ближе подсаживаясь к огню. – Секта, что ли? Я хоть и проезжий человек, но интересно…

– Общество, надо сказать, крепкое, – обстоятельным тоном поведал бомж. – Даже, я бы сказал, очень положительное общество…

И пока Серегин, мельком оглядываясь в ночное пространство в ожидании появления в нем огоньков погони, сидел у костра, довелось услышать ему немало важного и нужного о хозяевах той земли, на которой сейчас скрывался. И о главе общины Кирьяне поведали ему бомжи, как о полубоге, правящем здесь, и о святом отце Федоре, «кардинале» местного «короля», и о дагестанской орде, обосновавшейся неподалеку.

Пустела бутыль с белесой жидкостью, глаголили беспечные пьяные языки, и лилась в его сознание информация, тут же выстраивающаяся в разнообразные версии…

– Так вот, вызвал он нас на приговор, так сказать, – вещал бродяга обиженным голосом. – И вижу: сомневается, вижу поблажка нам выйти способна… В церкви мы были, ага. После службы. А тут, откуда ни возьмись, пацаненок входит, от горшка вершок. Но серьезный такой, деловой, как сто китайцев… И одет по-поповски, в черное все… И словно не Федор – всемогущий хозяин тут, а он, ребятенок. Меня аж в дрожь кинуло, когда его увидел, сам не знаю, почему… Посмотрел на нас глазами темными, жуткими, словно тысячу лет уже жил, хотя глаза-то серые, да? – обернулся на подругу, кивнувшую сумрачно. – Ну, вот. И говорит: нечего им тут делать, да и на земле ими все отхожено, если чем помочь – так соборовать их… Повернулся и вышел. Тут его преподобие словно бы сник, как раб покорный, скулами отяжелел и рек, значит: все, дескать, идите с Богом… Что ж, пошли. И тут мы, вот.

– Что за мальчик такой? – спросил Серегин, испытывая внезапную сухость в горле.

– Мельком-то я его раньше видела, – сказала женщина. – Вроде малец, как малец. – Но в храме другой он был, состоявшийся…

– Как? – удивленно спросил Серегин.

– Ну, даже не знаю, взрослый, умудренный словно, что ли… – Она повела бровями, подыскивая иное определение, однако в нетрезвости своей такового не нашла и замолчала, понурясь.

«Состоявшийся»… – эхом отдалось в сознании Серегина.

– Ну, вот, – нарушил тишину бородатый мужчина. – Баба там одна есть, ее это сынок, так слышал. Из Москвы прибыла. Красивая, тут… не отнять. Аней зовут. Добрая девка, хорошая. Я когда у его преподобия двор убирал, пирогом меня угостила. Глаза такие… словно смеются…

У Серегина больно кольнуло сердце.

– И что? – спросил он невольно дрогнувшим голосом. – В любовницах она у него?

– Да ты что! – хрипло и неприязненно откликнулась женщина. – Его преподобие… хоть и выгнал нас, но поделом, слова о нем низкого никогда не скажу… Как сродственница она ему, с женой его не расстается, а жена – художница, картины рисует – залюбуешься! Но суровая баба, сущий прокурор, отец Федор куда душевнее… Но любит ее – страсть! Я это сразу поняла: мы и церковный двор обихаживали, и вокруг ихнего дома дорожки мели каждый день, можно сказать… Все видела!

Вскоре, приклонившись друг к другу головами у затухающего костра, бродячие люди заснули. Опустевшая бутыль валялась под их истоптанными башмаками.

– Храни вас Бог! – пожелал им Серегин, шагая в нарождающийся рассвет.

Теперь, благодаря, вероятно, высшим силам, недремлюще надзирающим за ним, он узнал многое, и путь его прояснился. И видел он рытвины почвы под ногами, и колдобины и знал, что находится в этой жизни не напрасно и все еще впереди.

Он сумел поспать в какой-то ложбинке пару часов, хотя травяные мошки объявили ему безжалостный джихад, а после нашел ручей, где сполоснул воспаленное, зудящее от укусов насекомых лицо и прополоскал стянутый сухостью рот.

После пошел к дороге, но тут услышал стрекот вертолета. Затаившись в кустах, пригляделся к небу, к кружащей в ней каплевидной голубой стрекозе с затемненным выпуклым стеклом фюзеляжа.

По его душу, точно…

Только какая из враждующих сил его ищет? Община или же кавказский клан, наверняка горящий жаждой мести? А может, в данном случае интересы совпали?

Вертолет прочесывал расстилающуюся под ним местность на низкой высоте, очень тщательно и планомерно. Однако полет определялся запасом горючего, и вскоре винтокрылая машина, совершив изящный пируэт едва ли не над головой Олега, пошла прямым курсом на базу, растаяв в свежем утреннем небе.

Он же заторопился к трассе. Выходов было два: либо выбираться из кущ природы к опасной цивилизации, либо – затаиться в устроенном убежище, переждав там первоначальную горячку начавшейся за ним охоты.

Он спустился с крутого низкого склона к асфальтовому полотну, притаившись в запыленной заросли высокого боярышника. Противоположная обочина была плоской и заканчивалась уже убранным полем кукурузы с валявшимися на нем редкими гнилыми початками и серыми полусгнившими стеблями.

Дорога была пуста, но не успел он как следует устроиться в зарослях, послышался шум приближающейся машины и тут же увидел полицейский «шевроле», тормозящий напротив пятачка его затаения.

Машина остановилась и из нее вышли двое молодых парней в форме и в бронежилетах. Один – лет тридцати, явно с опытом службы, другой – совсем молоденький парнишка. Постояли на солнце, озираясь по сторонам.

Эти сегодня спали в теплых постелях, с женщинами, потом вкусили горячий завтрак и, обласканные поцелуями жен, чистые, накрахмаленные и наутюженные, отправились на службу Отечеству. А может, частным лицам и своему карману. Рукава их рубашек и штанины брюк отличали безукоризненные стрелки вдумчиво прошедшегося по ткани утюга.

Вот же попал! Теперь – замри, как клоп под струей дихлофоса!

Один из полицейских потянул ко рту микрофон рации, растягивая крученый шнур, и произнес что-то невнятное, ветерок сорвал его слова, не донесшиеся до слуха Олега.

Через считаные минуты к их бело-голубой колымаге с «люстрой» на крыше подрулил огромный черный джип, из которого вышла парочка крепких светловолосых парней в одинаковых черных футболках. Один из парней небрежным жестом поманил блюстителей порядка к себе, и мановению его пальца те подчинились беспрекословно.

Эти парни – высокие, прекрасно сложенные, дышащие уверенностью, здоровьем выносливых спортсменов, несли на себе отпечаток какой-то светлой независимой силы, и не было в их облике ни единого признака ущербности, присущей племени развязных циничных «братков» или же военизированной сосредоточенной угловатости клана служивых сыскарей. Они определенно входили в какое-то сообщество с каркасом собственной иерархии, но прикидывать – в какое именно, у Серегина попросту не было ни секунды. Как бы ни были симпатичны ему эти подтянутые ребята с открытыми лицами, они являли собою опасность, и опасность нешуточную.

Полицейский, получив, видимо, необходимое указание, вдумчиво закивал, направившись обратно к служебной машине. Джип развернулся и отправился обратно в сторону городка.

Не успел он скрыться, к блюстителям порядка подъехала другая машина: тоже – джип с затемненными стеклами, и на сей раз выкатилась из него небритая кавказская братия в золотых цепях и в турецкой коже куцых курточек.

Состоялся разговор: с обильной жестикуляцией со стороны кавказцев и мрачными кивками полицейских. На лица служителей закона легли тени вынужденного многотерпения к типам, как чувствовалось, малосимпатичным им, но обладающим тем не менее перевесом в спорном диалоге.

Затем из джипа вышел кавказец в полицейской форме, ярко-желтой безрукавке поверх нее, присущей представителям дорожной полиции, и направился к служивому тандему, взирающему на него с явной враждебностью.

Состоялось корректное представление официальных представителей власти с маскирующимся под их коллегу мафиози, как ясно и усмешливо понял Серегин.

Да, в этих краях кипела большая борьба всякого рода интересов… Но мотивами и основами такой борьбы, как всегда, были порочные человеческие устремления, олицетворенные в конечной цели личного благополучия за счет или своего безразличия, или откровенного предательства, или всякого рода компромиссов с совестью, если она была еще не изжита тем же самым каждодневно приобретаемым безразличием…

Джип уехал, но теперь патрульных стало трое. И перемещаться с места своей стоянки они, похоже, никуда не намеревались. Серегин всерьез забеспокоился: почки трех взрослых мужчин неуклонно вырабатывают естественное и внушительное количество банальной мочи, а служебная форма не позволит отправить естественные потребности на глазах проезжающего мимо народа. Он ни разу не видел поливающего обочину полицейского: статус надстоящего над публикой поневоле влияет на сознание, принуждая к соблюдению поведенческих норм… Впрочем, к чему красивости обобщений? Дело простое: скоро кто-то из стражей порядка направится к кустам, где сидит он! Кстати, и его тоже подперло, спасибо, тебе, утренний ручеек!

Полицейские между тем остановили малолитражку. Из нее торопливо вышла женщина в светлом брючном костюме, держа в руке загодя вытащенные из сумки документы. Налетевший ветер развевал полы ее легкого изящного пиджачка. У нее было припудренное спокойное лицо.

Полиция попросила даму открыть багажник. Но едва та потянула рычаг троса, находящегося в салоне, как на дороге появились расхлябанные ржавые «жигули», резко пищащие тормозами и виляющие из стороны в сторону. Взоры присутствовавших при их появлении разом отметили напряженное лицо водителя с солнцезащитными очками, словно впаянными в него, затем – стремящееся отделиться от подвески, косо наклоненное правое переднее колесо, свидетельствующее о выбитой шаровой опоре… А после, когда колесо мягко и нехотя отвалилось, «жигули» пошли юзом, грубо врезались в багажник остановленной ментами малолитражки и замерли, завалившись набок и полностью перегородив дорогу.

Из покореженного, дымящего разбитым радиатором автомобиля выпростался какой-то парень в майке, украшенной, наподобие пиратского флага, изображением черепа и костей, с сине-розовыми от лоховских татуировок руками. Космы его декадентской шевелюры, давно и решительно прервавшей знакомство с ножницами, свисали к плечам путаными сосульками.

Он так сильно дрожал, что стекла его округлых очков, сползших на кончик носа, казалось, дребезжали. Пересохшие губы тряслись.

Полицейские – настоящие и мнимый – кинулись к нему, как к вожделенной добыче. Дама в брючном костюме обильно рыдала, глядя на свою искореженную гламурную машинку, маленькое, разрушенное злою судьбой гнездышко уюта на колесах…

Серегин в этот момент ни о чем не думал. Им руководили инстинкты.

Он выскользнул из-за кустов, глядя, как перед автомобилями, перегородившими дорогу, солидно и неторопливо тормозит громоздкая фура, мигом раскрыл дверь полицейской колымаги, повернул ключ в зажигании и, удовлетворившись рыком заведенного двигателя, включил передачу…

В зеркале бокового обзора он увидел удивленные лица стражей закона, лихорадочно достающих пистолеты и целящих их в родной угоняемый транспорт. Механически, выдернув из-за пояса кольт, дабы урезонить их хоть на миг, уносящий его от пули, он пальнул с левой руки наугад, для испуга, под угол остающегося за спиной асфальта, но все же успел с удивлением уяснить, что бежавший вслед ему кавказец схватился руками за пах и ткнулся головой в асфальт, утратив скатившуюся в кукурузное поле фуражку с бледно-желтым околышем…

Вот так выстрел! Как шар-«дурак» в бильярде…

Он знал, куда ехать. Пять километров, и перед ним – большая транспортная развязка со стоянкой региональных автобусов и отстойников дальнобойных фур. Его хорошо выучили в Америке, как бойца, который должен детально запомнить местность предполагаемой операции с подходами к ней и, главное с отходами от нее.

Он оставит полицейскую машину в этом скоплении автотранспорта, и любой ищейке станет ясно, что беглец пытается выбраться из района засад, стремясь в Центральную Россию. Именно на пути к ней станут перекрываться дороги, перешейки и лазейки, туда кинут силы на заслоны и поиск…

Пожалуйста! Как раз это его устраивает наилучшим образом!

Через час он проезжал на рейсовом автобусе, направляющимся обратно, в заветный городишко, мимо места горячей аварии. Увидел скособоченные, передвинутые к склону горы понурые «жигули», которым он послал душевный привет и искреннюю благодарность.

За три километра от городка Серегин чинно вышел из автобуса и двинулся к придорожной чебуречной, пора было позавтракать.

Здесь его никто не искал. Он был в офсайде. Только голы, которые он мог забить с этой позиции, никто не отменит, это будут очень болезненные голы для противника, который тоже играет вне всяких правил…

Впрочем, он предполагал, что за ним будут охотиться, и это было состоянием привычным. С другой стороны – вот тебе, повороты жизни! Кажется, сложилась она сама по себе, плавно, как бы между прочим… А в результате – кто только ни точил на него зуб: итальянская мафия, русские бандиты, КГБ, ФБР, ЦРУ, иракская армия, курды, теперь вот – полиция и местные, судя по всему, добровольцы…

К вечеру он смешался с чередой публики, направляющейся в храм на рутинную службу, отметив не без удивления внушительный наплыв народа и с уважительной оценкой оглядев церковное строение с пятью голубыми, в золотых звездах куполами, приниженными под куполом главным, колокольным, устремленным в небо на белокаменной, со сводчатыми бойницами ограненной колоннами шее – прямой, дерзкой и непоколебимой. Это был новый храм, дышавший свежестью своего сотворения, но сколько вызова, победы и безоглядности исходило от этого дыхания! И еще: своей необходимости, своего возвышения из развалин прошлых богоборческих безумств.

Странное чувство своей причастности, причем – поразительно! – причастности сродственной и умиротворенной к этому вознесшемуся из земли в небо приюту скорбей и радостей, посетило крещеного, верующего, хотя и нерелигиозного, Серегина светло и спокойно, пускай он отправлялся в храм, что говорить, с целями путаными, мирскими и едва ли благонравными.

Пока публика, кучась, выставляла свечи в бронзовые жерла подсвечников и в гуле неразличимого людского говора готовились к службе певчие и батюшка, грешный шпион лихорадочно вызревал закоулки обширного помещения, косясь на церковный прилавок с бдительными служками, на алтарь, за которым, возможно, найдется потаенное местечко, столь необходимое ему, на служебные двери, ведущие в невесть какие недра…

И – о, чудо! – в одном из углов, словно бы в угоду его желаниям, он увидел аккуратно и плотно задрапированную брезентом строительную реставрационную конструкцию, неизвестно с какой целью сооруженную, но, видимо, текущим нуждам храма сообразную.

Смутная темень царила вокруг, свет лился лишь от свечей, уходя под своды, расписанными торжествами Господними, пел хор, звучал ропот молитв, а негодяй Серегин, крестясь в душе покаянно, устремлялся к брезентовому пологу, различая накладную складку в ниспадающей к полу материи и мечтая, что, раздвинув ее, окажется в таящемся за ней уединенном пространстве…

Сбылись чаяния греховодника: склонились головы паствы, отвел священник взор к помощнику, принимая от него священную книгу, и тут же скользнул Серегин за полог, очутившись на угловом пятачке, где обнаружил голые стены со снятыми иконами и выщербленный цементный пол с проплешинами вылущенных мраморных плит – видимо, подвергнувшихся нечаянной аварии.

Теперь, слыша заунывное песнопение хора и ведущий его тему бас батюшки, он приступил к привычной процедуре залегшего на позиции снайпера, к отупелому долготерпению, наполненному, впрочем, многими мыслями и их анализом.

Первое: в этом новодельном храме его поразили иконы в обрамлениях вишневого дерева, напитанного свечным и ладанным дымом. Они были старые, очень старые, хотя и тщательно отреставрированные: иконы письма прошлых веков, и веяло от них мастеровитой, напористой и даже грубоватой в этой напористости школой… Откуда они здесь?

Второе: что там – иконы! Этот гладковыбритый поп с физиономией бандита в отставке, с проницательными, всеведущими глазами, осанкой форварда-футболиста, манерами властными и небрежными, правящий здесь бал надменно и всесильно, в искреннем поклонении перед ним обожающей его толпы – вот кто уязвил воображение Серегина! И, что говорить, внушил ему немалое уважение. Это был сильный человек, очень сильный. И перед столкновением с ним Олег испытал некоторый отдаленный трепет. Хотя быстро скомканный воспоминаниями о столкновениях прошлых и разных, да и всем опытом его многообразных боевых стычек.

Если понадобится – он снесет эту горделивую голову! Даже ценой своей головы. А что, собственно, его голова стоит? И кому нужна? Горько. Но ведь – так!

А время, уносящее любое действо, завершило и службу. Стих шорох шагов уходящего к выходу народа, приглушился свет свечей. А вот и исчезли служки, опустел церковный прилавок, затворились двери, и остался лишь священник, возящийся у алтаря со своими кадилами и книжками…

Тяжелая мрачная тишина установилась в церкви. Только лампа у входа отбрасывала ровный и слабый свет, словно поглощаемый затемненными, в стеклянных саркофагах, иконами, и лучились в его озарении сотни золотых нимбов над ликами святых, замерших в отражениях давнего мира и его сказаний.

– Ну вот, мы и одни, – внезапно произнес священник, стоявший спиной к Серегину. – Выбирайся из своей щели, засиделся…

По-прежнему не оборачиваясь к потайному углу, он неторопливо снимал с себя цепь с крестом и расстегивал тяжелое церковное облачение. Олег, наблюдавший за ним через щель в складке брезентовой ширмы, обмер, напрасно, как понимал, надеясь, будто эти слова обращены не к нему.

– Мы просчитали несколько вариантов, – мельком покосившись в сторону его засады, промолвил Федор. – Этот, скажу откровенно, был самым сомнительным. Мне казалось, что ты постараешься совершить подступ к Кирьяну. Все-таки он хозяин. Тебя ждали там. Но ты угодил в простую ловушку, устроенную тут за неполный час… Мы знаем, у тебя оружие, но не стоит касаться его в храме Божьем. Тем более, тебя никто в нем не задержит и не убьет. У меня за алтарем тоже люди с оружием, и они держат твой угол на прицеле. Так что выходи с Богом для спокойного разговора. И не разочаровывай меня. Ты и так это сделал всей своей известной мне жизнью. Ну, выходи, выходи… Ты все равно бессилен со своей пушкой перед моими людьми, которые держат тебя на мушках. Тебе их предъявить? Хотя этой ошибки я не совершу, ты – очень опасное существо и можешь оказаться проворнее…

Серегин вышел из убежища. Поведал учтиво:

– У вас замечательные иконы.

– Да, древние, сибирские, с родины, – спокойно согласился отец Федор. – Собранные любовно и трудно.

– Я всего лишь пришел за своей женой, – произнес Серегин. – Пришел за женщиной, которую люблю и которую когда-то предал. Вот и все. Если она меня простит, я сделаю все, чтобы она была счастлива. Если отвергнет – я уйду отсюда. Навсегда в никуда. Отчего для такого простого дела мне чинятся безумные препятствия?

– Свет еще не слыхивал более справедливых слов, – усмехнулся отец Федор снисходительно. – Экая обиженная овечка… Хотя, пардон, ты же – мужского рода… Задумчиво поведя бровями, батюшка спросил: – Надо понимать так, что ты стремишься к счастью, которым когда-то пренебрег? Что же… Это вызывает во мне уважение. Это – раскаяние, подтвержденное поступком. Но! Воплощение твоего счастья за время твоего же пренебрежения им обросло броней проблем. И для его достижения проблемы придется устранить.

– Это значит, – сказал Серегин, – я не в состоянии цивилизованно встретиться со своей гражданской женой и со своим сыном, дабы решить наши семейные неурядицы и определить будущие отношения? Таковы ваши варварские законы? Хотя – какие законы? – местные общинные уложения, так понимаю…

– Вашими бы устами, да помолчать! – криво усмехнулся Федор. – Я слышу это от праведника, кто в своей жизни неукоснительно законам следовал? Так вот: главный закон один – Божий.

– Старик, давай перейдем к делу, – перебил Серегин. – Мне начинает надоедать этот спектакль. Что от меня требуется?

Весь мир перед ним застилало лицо собеседника – оно реяло в воздухе, словно издеваясь над ним. Это было лицо высокого светловолосого мужчины, широкоскулое, тяжелое, властное лицо – лицо надстоящего над простыми людьми. В советское время он часто встречал подобные лица у милиционеров. Теперь менты измельчали. Они стали вертлявее, услужливее и более похожими на обывателей. Человек же, стоящий напротив, с первого взгляда внушал уважение. Такого не обманешь. Такой не наделает ошибок. Он сам кого угодно заставит ошибок наделать.

– Нам требуется поразмыслить совместно, – сказал отец Федор. – Ты попал в переплет. И вовсе не благодаря нашим усердиям. Мы защищаем твою жену от притязаний на нее мерзопакостной гадины, жаждущей, кроме всего прочего, погибели нашей общины. Гадина обладает влиянием и силой. Это наш общий враг. Он уже подсылал к тебе двух убийц в Москву, но им, как понимаю, не повезло с исполнением задания…

– Двух? – удивился Серегин.

– Были еще? – в свою очередь удивился отец Федор.

– Ну, кое-что не совпадает, скажем так…

– Так это мы проясним…

– Сначала проясните мне другое, – сказал Олег. – У вас есть люди, оружие и деньги. И всего вдосталь. Есть и проколы: некоторые из ваших подданных – двойные агенты…

– Мирона имеешь в виду? – усмехнулся отец Федор. – Что тебя сдал в два конца? Так он под контролем, как и пяток ему подобных… Всем воздастся в свое время, а пока отступники – нашей игре не помеха, а подмога в убогой слепоте своей…

– А как быть с принципом: получил по правой щеке, подставь левую?

– А это – по ситуации, – донесся ответ. – Сейчас она определяется иным уложением: «Какой мерой меряете, такой и вам будет отмеряно».

– Так я продолжу… Неужели вы не в силах справиться с конкурентом самостоятельно или нанять для такой задачи профессионалов?

– Так вот и нанимаем, здесь и сейчас, – просто ответил отец Федор. – Самого что ни на есть заинтересованного человека со стороны, к греху удобопреклонного… Ведь так сложилось, что после того, что ты тут ненароком учудил, покоя тебе уже долго не видать. Однако в пользу тебе на стороне сложились некоторые самостоятельные обстоятельства. Наш общий враг, прохвост, обманул солидных людей в США и теперь оповестил свой ближний круг, что его погибели жаждет американская мафия. И кому как не тебе подходит роль исполнителя возмездия? Как понимаю, именно Америка научила тебя хладнокровно убивать, не особенно этим мучаясь… А нам, не скрою, в открытую войну лезть не резон, чревата она непредсказуемыми потерями. Сложат на этой войне головы самые сильные и нужные, как на всяком побоище, а в них – надежда наша и будущее…

– А я, значит, так, наемник… Кстати, мне известна судьба наемных убийц, – сказал Серегин. – И вообще нюансы их взаимоотношений с заказчиками…

– Боишься?

– А чего мне бояться? Я потерял свою страну, я потерял главное – человека, который меня любил. И если чего боюсь – не снискать его прощения. А что все остальное? Сейчас я живу в государстве, которое всерьез не воспринимаю. Я попал на другую планету. Ее ценности для меня – ноль. Это ценности жрущих, совокупляющихся, грызущих друг другу глотки ради богатств и бездумия. Когда-то из страны, пронизанной нищетой и тупостью ее правителей, я бежал в радужную Америку и оказался в аду. Я вернулся обратно. Но вернулся из ада в ад, где все грустно и бессмысленно. Другое дело – инстинкт подталкивает к выживанию…

– И это серьезный мотив, – наклонил голову отец Федор. – А выживание – суть деньги. Как ни крути. И к обретению их ты стремился, уезжая за океан. Деньги не могут купить счастья, но, конечно, удобнее плакать над своими горестями в лимузине, чем в автобусе или на велосипеде. Впрочем, мне кажется, ты не алчен… Но тем не менее пусть сбудется твоя подвяленная мечта! Мы все заплатим вперед, несмотря на вероятность твоей неудачи. Заплатим деньги, которые удовлетворят тебя, и ничего не потребуем назад. Если ты захочешь, мы примем тебя в свою семью. Но об этом – позже. Вернемся к твоему сегодняшнему положению. Покуда твоя личность – загадка для полиции. Но что будет, если ей предоставят твои данные? Далее. Что ты можешь дать Ане и своему сыну? Какую жизнь? Прозябание в московской квартирке? Но если она и пойдет на это, как ты станешь там прозябать, когда на тебя ополчится вся свора твоего недруга? А он ради своих амбиций и желаний свернет горы… Ты мелкий грешник, тебе путь к спасению еще не отрезан, а он уже – шлак адов…

– Но все-таки что мне мешает встретиться с моей женой? – упрямо спросил Серегин.

– Настаиваешь – будет встреча, – пожал отец Федор плечами снисходительно. – Хоть сейчас. Господь дал человеку волю, а уж нам становиться выше него не след… Только если есть разум у тебя и сострадание, пойми: эта встреча имеет смысл после того, как ты выиграешь схватку. А если нет – дорогая будет цена той встрече… Думаю, Аня любит тебя, думаю, простит… Но в чем совершенно уверен: ты в очередной раз перевернешь ей душу своим появлением… Так стоит ли мельтешить перед ней? Неужели ты так жесток? Тебе непременно хочется разбередить ее раны? Или ты уже не чувствуешь ничего, кроме отдачи оружия?

– Конечно! – дернул головой Серегин. – Куда более впечатляюще – вернуться к даме сердца, повергнув дракона, с дымящимся победно стволом, с мешком звонких монет, прилипшим к потной мускулистой спине…

– Видимо, мы оба – любители вестернов, – покладисто кивнул ему отец Федор. – Впрочем, почему – нет? Несмотря на кровь и смерть, это жизнеутверждающий жанр. А порою полезное пособие. Я буду рад, если светлый образ, описанный тобой, станет реальностью. Или ее метафорой. Не уверен насчет ствола и мешка, тут потребуется нечто иное, но спина у тебя крепкая, и на американского авантюриста из кино ты похож. Однако, чтобы победить, мало просто остаться в живых, нужно обрести полноценную жизнь, где есть то, что любишь и без чего не можешь существовать. А это – семья, земля, дом. И осознание их наличия – как свежий ветер в юное лицо! Даже когда ты стар…

– Примет ли она меня? – спросил Серегин, покосившись ввысь, под купол храма, словно оттуда мог прийти ответ.

– Уж я-то на сей счет расстараюсь, – прозвучали слова его преподобия. – Обещаю. Итак, паства сегодня духовно окормлена, день истек… Предлагаю разделить со мной трапезу и обсудить многие детали. Если у нас все сложится, уже сегодня ты будешь в Москве.

– Каким образом?

– У нас здесь несколько войсковых частей. Одна – авиационная. Истребитель тебе в качестве такси не гарантирую, хотя это возможно, но транспортник по графику – запросто. Сердцем чую: сейчас самое время упрятать тебя куда-нибудь подальше.

– Я пока не дал никакого согласия…

– Но это же не мешает мне помочь тебе?