Если ранее и подумать не мог Федор, что его мечте стать священником должно сбыться, то уж никак не предполагал он свое положение в сане, обремененном заботами, далекими от смиренной духовной должности. Собственно, заботы эти он сам на себя и возложил. Еще до восшествия в храм пришло осознание, что бушующую за его стенами греховную жизнь нельзя усмирить и подправить в узком пространстве Церкви, когда ее представители, покорно сникнув в осознании уже свершенного ими зла, пытаются отмолить его, а отмолив, как им наивно кажется, вновь устремляются в привычную грязь своего бытия. Да и все ли пойдут каяться? И всем ли нужна Церковь? И даже искренние в своем порыве приближения к Богу едва ли обнажат душу перед каким-то попом…

Тюрьма сделала его сознание логичным, жестким, нацеленным на холодный анализ, прогноз и непременные целесообразные действия.

Он поставил перед собой цель: его Церковь должна стать магнитом, объединяющим своим притяжением все население огромной округи. Но объединить его можно, влияя на жизнь социальную и прямо участвуя в ней. Вот почему демонические большевистские умы первым делом отлучили Церковь от государства, ибо уясняли невозможность сосуществования двух религий в благословении на добычу паствой хлеба насущного.

Дележ хлебов рождал грехи. Хлеба же добывались и созданием атомной бомбы, и уничтожением непокорных, и поворотом рек, и снесением городов. Жрецы новой религии бестрепетно брали на себя всю ответственность за содеянное массами, а массы, освобожденные от спуда наказуемой причастности, тупо и счастливо следовали предписаниям сверху. Церковь новой коммунистической религии отличала отменная иерархия, курирующая все и вся. Попасть на нижнюю ступень иерархии, заполучив партбилет, считалось высочайшим жизненным достижением. Лишиться партбилета за разоблаченный грех – катастрофой.

Эти принципы в построении им общины Федор посчитал основополагающими, хотя никаких партбилетов никому не выписывал, а взносы предпочитал брать трудами, причем каждодневными.

Причины падения коммунистической церкви лежали на поверхности: зажравшаяся, оторванная от народа верхушка с назначенными для себя привилегиями, формализм и бюрократия, «железный занавес», уравниловка, цензура, наглый диктат госбезопасности и разнузданность милиции. И пускай система как таковая работала, однако люди утратили веру в нее, зато крепли среди них настроения сугубо индивидуальные.

Эти камни преткновения на путях народа к отчужденной от него власти надо было раздробить и рассеять в щебень хотя бы на здешней земле. И он, и Кирьян, – владелец и распорядитель округи, жили скромно и были доступны каждому. Этот самый «каждый» знал, что в любой тягости его не бросит община, чьи законы, в свою очередь, нарушать категорически не следовало. Правом на выход из общины располагал каждый, но желающие таковым воспользоваться насчитывались на пальцах. Дорого стоил вход в общину, выход был бесплатен, а возвращение – практически невозможно. Дивиденды и зарплаты распределялись согласно трудовому и интеллектуальному участию. Идиллия прошлых русских общин отвергалась напрочь, их экономика, когда одни пахали, а другие пили, себя не оправдала. В здоровом и жизнеспособном сообществе требовалось соединить принципы частничества и коллектива.

Но главный стержень – сплоченность людей, недопустимость разброда и отчуждения. Каждый житель знал каждого милиционера, так и не привыкнув к определению «полицейский», а к главе безопасности своего маленького государства, то есть к нему, его преподобию, приходили с сокровенным, без тени страха, ибо он в первую очередь был щитом обороняющим, а уж мечом карающим – постольку-поскольку.

Как-то при решении спорного вопроса Федор обмолвился Кирьяну:

– Ты у нас – царь, твое слово – крайнее…

– А ты у нас патриарх и Малюта Скуратов в одном лице… – рассмеялся тот.

– И еще татарская Орда у нас под боком… – невесело усмехнулся тот. – Хорошо, пока без оброка обходится.

– Эх, где тот самый Дмитрий Донской?

– Найдем его, нужда заставит…

И заставила. Только разгромили врага не былинные герои, а сторонние ребята с Запада, впитавшие в себя его целесообразную бестрепетную жестокость, обязательный профессионализм в ремесле и привыкшие к добросовестному исполнению работы за оговоренный куш.

С последствиями их деяний теперь предстояло разобраться самостоятельно. Как и со многими иными тягостями.

Сейчас он стоял на пороге милицейской камеры предварительного заключения, одетый в строгий черный костюм и в столь же черную траурную рубашку, составлявшие его светский «прикид». И был готов к роли опричника-пытателя, хотя никаких цепей, оков и прочего железа в неуютном бетонном помещении не присутствовало.

А присутствовал в нем казенный стол, два стула, он, Федор, и жилистый, сильно побитый мужик с прозрачными злыми глазами, трапециевидной шеей, вылезшей из мускулистого туловища и могучими руками, притороченными к спинке стула пластиковыми «браслетами».

– Ну-с, Гаврюшин Павел Сергеевич, старший лейтенант разведроты наших славных десантных войск, – начал Отец Федор. – Расскажи, каким образом довелось нам встретиться на сей благословенной земле…

– Это ты мне объясни! – Задержанный словно сплевывал слова с губ. – Папаша…

– Объясню, сынок, – согласно кивнул Федор. – Вижу, человек ты крученый, видел жизнь во многих ее проявлениях подлых, от того и напорист сверх меры, и верой в благое не обременен.

– Коли такая душевная беседа, может, и «браслетики» отстегнем? – Жесткое лицо арестанта светилось издевкой и ненавистью.

– А отчего же нет? – Федор подошел к двери, стукнул кулаком в ее обитое жестью полотно.

Тут же явились двое в черной полицейской униформе с сосредоточенными лицами, высокие, статные, мускулатурой и статью от сидящего на стуле десантника не отличающиеся.

Федор молча кивнул на руки арестанта.

Разошлись бесшумно пластиковые оковы, отставной вояка осторожно начал массировать затекшие запястья.

– Твоя? – И тут же в грудь ему ударила здоровенная винтовка, брошенная с порога вошедшим третьим человеком – низеньким, в очках, в сером костюме. Отчего-то в белых перчатках на руках.

– Вы… чего?.. – Арестант всматривался на лежащее у него на коленях громоздкое масляное оружие, трогая недоуменно то крюк затвора, то длинный вороненый ствол. – Вы мне это… чего шьете?

– Не ваше? – разочарованно вопросил очкастый. – Ну, нет, значит – нет! – И, сделав шаг, выдернул винтовку из рук допрашиваемого, тут же исчезнув вместе с ней в проеме двери.

– Эй! – дернулся тот, уяснив провокацию. – Эй…

Но двое полицейских, одинаково мягко и вкрадчиво шагнувших к нему со сжатыми в кулаках дубинками, оставили лишь самый простецкий выбор: миролюбиво откинуться на спинку стула, подняв руки вверх…

– Так, – бесшабашно ухмыльнулся десантник, ничуть не потерявший самообладания. – Ствол с моими пальцами у вас теперь есть, понимаю. Что дальше?

– Не хочу терять времени, – отозвался Федор. – Объясняю. Ты – исполнитель. Прибыл сюда с партнером, ныне усопшим, и с человеком из МВД. Вот твой объект. – Он вытащил из кармана пиджака фотокарточку, приблизил ее к иронично суженным глазам напротив. – Узнаешь?

– Допустим…

– А знаешь, в чем твоя беда, но и счастье на день сегодняшний? – Федор, прищурившись, поглядел в охваченное решеткой окно. – Счастье – что никто ничего на тебя тут в любом случае оформлять бумажно не собирается. И никакая тюрьма тебе не грозит. И уже сегодня ты сможешь валить отсюда куда угодно. Или, если согласишься, куда порекомендуем мы.

– А в чем же беда? – Ухмылка исчезла, лицо собеседника стало вежливо-сосредоточенным.

– Беда – если в дальнейшем нашем разговоре ты позволишь себе хотя бы малейшую ложь, – сказал Федор. – Беда, если я заподозрю даже ее тень в твоих ответах.

– И что тогда со мной станется? – неуверенно ухмыльнулся пленник.

– Отвечу так: последние впечатления от жизни редко бывают приятными…

– Ладно, слушайте, – прозвучала вдумчивая речь. – Работали мы с Костей через этого мента… Уже два года. Зацепили нас на горячем деле, ну… типа… разбой. Решили в лобовую атаку на всякие коммерческие хозяйства пойти, когда из армии откинулись… Мент нас вытащил. Костю вчистую отмазал, меня попарили. Дальше… привербовал к себе под руку для неформальных разборов со всякой публикой. Слежка еще, всякие поручения – туда-сюда… Мокрухи – вообще никакой… практически… И тут вот – горячий заказ. Шеф выдвинулся вместе с нами. Понюхал атмосферу, дал указания и отвалил. Мы, ясный день, принялись за дело. Ударились в розыск. Ну, и… пролет! Залет, вернее…

– Какие вводные давались по объекту? – спросил Федор.

– Фото… Чего еще?.. А-а! – особо опасен, хороший стрелок, вооружен… Вроде спец… Ну и мы – спецы!

– Ты когда-нибудь держал в руках до сего момента сегодняшнюю винтовочку? – спросил Федор.

– Отродясь таких крокодилов не видел…

– Значит, не такой ты и «спец»… Ты вояка среднего класса, а ныне и вовсе – деклассированная личность. И надлежащая твоя должность в мирном народном хозяйстве – охранник в супермаркете. Сегодня же ты влип в дела, как полагаю, твоему уму и отдаленно непостижимые. Теперь. Вот, что тебе нужно знать. Вчера в нашей округе была уничтожена дагестанская банда со своим главарем. В частности – из винтовки, тобою облапанной… В деле был ты и твой напарник, чей труп со сквозным ранением обнаружили на склоне.

– На каком еще склоне?

– На склоне горы, оттуда велся огонь, – задушевно улыбнулся Федор.

– И что теперь? – узловатые руки удрученного бойца беспомощно свисали к полу.

– Теперь соратники павших непременно выяснят, что в нашу тихую заводь приехали два молодчика, а с ними – начальник отдела МВД из Москвы. Это шило из мешка вылезет. А вместе с ним и винтовка с твоими «пальчиками»… Но отвлечемся! Вспомни прошлые задания своего мента. Мне они по боку, для себя вспомни… И наверняка, поразмыслив, поймешь, что работа ваша была мутноватой… Далекой от специфики МВД, во всяком случае. Правильно? На что она походила?

– Ну… типа… разведка… – Взгляд у бойца был откровенно растерянным.

– Вот. Уж не знаю, какими легендами свои приказы мент для тебя обставлял. Да ты и не задумывался – платят, делаешь…

– Вы что… на шпионаж по ходу намекаете?..

– А ты думаешь, шпионы на своем горбу всю черную работу тянут? Нет, есть всякого рода подручные, надсмотрщики над ними…

– Слышь, ты меня в гнилую сторону не тяни, я ничего такого…

– Да это тебе так, к сведению, – отмахнулся Федор. – Важно для тебя другое: месть горных орлов. Но найти им тебя, труболета, – задача нелегкая. А вот полковника министерского – проще нет. Так что он уже, считай, на прицеле. И потянет тебя за собой. Теперь – вопрос. Где пройдет расчет за акцию, коли та выгорит?

– Ну… В Москве, конечно.

– Тогда это будет взаиморасчет… Согласись – лучший для тебя вариант, чтобы потом ни всплыло. И когда мы убедимся, что таковой произведен, ты получишь чистые документы.

– Я – его… А вы… – Десантник поднял руку, начертив в воздухе указательным пальцем фигуру, похожую на знак умножения. – Меня…

– Какой смысл? Ты сам будешь заинтересован забиться в этой жизни в глухую и тихую нору. А у нас есть винтовка. Надежная гарантия твоего молчания.

– Толковое предложение, – подумав, молвил десантник Гаврюшин.

– Тогда возвращаем тебе твой телефон, звони полкану, – отозвался Федор. – Рапортуй об успешно завершенном деле. Прибавь, кстати, что срочно выдвигаетесь в столицу, поскольку акция прошла на фоне местных криминальных разборок, трупов – гора, весь район шерстит полиция, вы еле из него выбрались. До Москвы, думаю, этот шум уже долетел, твой кум в курсе… Еще скажи: разборка сыграла вам на руку, клиента удалось вклеить в общее число жертв…

– Давайте телефон, – кивнул наемник, на глазах превращающийся в сметливого партнера. Вся его мимика и поза выказывали всецелую уважительную подчиненность подтянутому худощавому человеку в черной одежде, присущей носителям сакрального знания, похожему по представлению гражданина Гаврюшина, на инквизитора. Да и попахивало от него чем-то горелым. Но не костром. Свечами, что ли?

«Гробами!» – подумалось десантнику ожесточенно, когда в трубке потянулась мелодия мусорской песенки «Наша служба и опасна, и трудна», заменяющая гудки вызова.

В разговоре с бывшим военнослужащим Федор не покривил душой: впечатляющая работа трех снайперов всколыхнула все правоохранительные органы, ринувшиеся в район затевать расследование местного светопреставления.

Был обнаружен труп неизвестного лица со сквозным пулевым ранением на склоне горы, пораженного, видимо, ответным огнем, далее в горной чащобе поисковая группа наткнулась на вероятный приют снайперов, оставивших по оплошности некоторый бытовой мусор оригинального североамериканского происхождения, но ни самих снайперов, ни их оружия найти не удалось. Судя по всему, работали профессионалы, один из которых погиб от шального свинца. Двое других благополучно скрылись, уйдя подготовленными для этого тропами эксфильтрации. Кроме того, хозяин придорожного магазина, подвергнувшегося недавнему налету, уверенно и хладнокровно опознал в убитом своего спасителя с кольтом.

Краевой прокурор, приятель Федора и Кирьяна, вместе с полицейским, следственным и гэбэшным начальством, приняли участие в вечерней общей трапезе после четырех долгих дней суетного, по горячим следам, расследования.

Ужин для высокопоставленных особ накрыли в отдельном кабинете ресторана центральной гостиницы. Блюда были домашние, сытные, купеческой разухабистостью не отмеченные: клешни омаров с тарелок не свисали, икорные горы не искрились, пропеченной стерляди на серебре и молочных поросят с бантами на загривке в ассортименте не присутствовало. Хотя салаты с крабами, тигровыми креветками, осетрина со свежим янтарем прожилок и местная свежая форель имелись в избытке, не говоря о молодой, вымоченной в вине ягнятине, баранине, потушенной в сочных томатах, и о чане раков в чесночном соусе.

Разговор за столом велся степенный и доверительный, собрались свои…

Прозвучал тост за здоровье и процветание хозяев, накрывших стол для гостей, и внесена была в тост скорбная нота о собрании уважаемых людей по случаю, увы, не столько торжественному и радостному, а печальному и принужденному. Однако тут же была внесена оптимистическая поправка о нерушимой дружбе и взаимодействии, наглядно проявивших себя в печальных обстоятельствах дня сегодняшнего.

Красующийся яствами стол, видимо, представлял собою наглядный символ означенного взаимодействия.

Дальнейшие тосты отличала скупая лапидарность, ибо заинтересованный разговор компетентных лиц из разных ведомств, объединенных общей задачей, напоминал производственное собрание, не отягощенное формальными признаками.

– Дело темное в деталях, но ясное по сути, – говорил прокурор, значительно надувая румяные, как у деревенской толстухи, щеки и морща узенький лобик с прилипшей к нему раздрызганной седой челочкой. – Этот бандит… Агабек… сам напросился. Кинул американцев на энную сумму, те прислали ответ.

– Но! Какой ответ! – подал голос глава краевой полиции. – Это же вопиющий факт откровенного терроризма! А если насчет ответов, то отвечать-то – нам, сирым и крайним…

– А как ты хотел? – вступил в разговор, оторвавшись от блюда, генерал ФСБ. – У нас под носом жировала банда, вооруженная, как армия, использующая труд нелегалов, в том числе китайцев; у меня есть сигналы, что занимались эти деятели отнюдь не производством огурцов и помидоров, а современных наркотиков; кроме того, среди убитых лица, находящиеся в федеральном розыске… Да, – прибавил он горестно, – ответить придется…

– А ведь мы предупреждали! – хмуро сказал Кирьян, сидевший во главе стола. – Просвещали на сей счет ваших оперативных сотрудников. И глава нашей милиции активно рапортовал…

– Да что теперь-то друг на друга кивать, – издал сокрушенный вздох полицейский начальник, впиваясь в сочащуюся жиром гусиную ногу. – Впрочем, у нас на Руси так и ведется: грянул гром, все под один навес – и началось толкание боками. Интеллигентно выражаясь…

– М-да, – произнес прокурор грустно. – Недорабатываем, товарищи. Вот, прошлый год… Массовое убийство в соседнем крае, в станице. Казалось бы, тишь там и благость. Никаких тревожных сигналов. А что на поверку, когда копнули? Всей властью в округе банда заправляла! Изнасилования, вымогательства, тирания, горы трупов… Работу на местах надо срочно усилить. Наладить информационные каналы… А то получаются интересные открытия: в нашем государстве, представьте, существуют иные государства! Вот тебе – на! В общем, предлагаю… За здоровье присутствующих!

Федор переглянулся с Кирьяном. Мысли у них были одинаковы: пока не грянул гром, этот деятель был лоялен к организованному криминалу, как параша.

– Информационные каналы… – мрачным тоном молвил генерал госбезопасности, равнодушно чокаясь с окружающими. – Во всех этих поселениях каждый держит рот на замке. Потому как каждый на виду, никто никакой власти не верит, а уж если вычислят осведомителя, разбирательство будет коротким. Но главный вопрос – наши меткие стрелки. Было их трое, безымянный труп – один, значит – двое ушли. Труп, думаю, разведчик, он готовил акцию, но случайно засветился перед ней в этом самом магазине на обочине… Как могли выскользнуть остальные?

– А вы послушайте меня, – вступил отец Федор, восседавший за столом в служебной униформе: в рясе, с увесистым серебряным распятьем на груди. – В нашей трудовой сообщности никаких бандитов и их пособников нет по определению. Да, примостились у нас на границе пришлые люди, лихие, жадные, вздорные. Давали мы им отпор кроткостью и единением. Верой православной.

Прокурор вдумчиво кивнул и перекрестился – нетрезво и мрачно.

– Что могу сказать? – продолжил Федор печально. – Бог наказал их. Воздал по заслугам неправедным. Теперь об американцах. Дело и мы с ними вели, технику у них закупали, они ее здесь налаживали… Я тех наладчиков видел. Ребята богобоязненные, сельские, как мы, с открытыми сердцами, трудяги. Светлые, цельные, без причуд. Они-то и есть соль той земли, что Америкой зовется.

– Да при чем здесь какие-то работяги? – выкинул руку с вилкой, увенчанной креветкой, полицейский генерал. – Они кто? Винтики! А за ними – корпорация! Все американские корпорации созданы гангстерами! Да вы на наших урок посмотрите, кто выжил после девяностых и с капитальцем остался! У них тоже корпорации! Но связи с конкретным криминалом остались? Конечно! А что в мозгах этих толстосумов поменялось? Ничего! Только внешние приметы: словарный запас, манеры, костюмы… Но если обезьяну научить говорить, она не станет человеком! Она станет говорящей обезьяной! Короче. Подписали они для мести своих карманных бандитов… У вас, – обратился он к Кирьяну, – много в хозяйстве бывших военнослужащих?

– Мужики – практически все…

– Ребята из спецназа или же снайперы имеются?

– Да.

– Ну, вот… Имеются таковые и в американских, это… холдингах. Подрядили толковых парней на святое дело отмщения, те и постарались на совесть.

– Карманных бандитов? – вопросил, надменно оттопырив губу, гэбэшный генерал. – Хе… Свежо питание, но серится с трудом! Какое оружие использовалось, забыли? В сгоревшей машине – фрагмент осколка. По результатам экспертизы стреляли специальным патроном из натовской сверхмощной крупнокалиберной винтовки с реактивным выхлопом. Так называемая ручная пушка. Пробивает с полкилометра шестнадцатимиллиметровый стальной лист. Как она попала сюда? Такую не понесешь за резинкой трусов, чтобы ограбить пивной ларек. Из нее сбивают даже низколетящие самолеты. А тот патрон, что был использован, ни в каком оружейном магазине не продается, ручная работа!

– За деньги можно решить все, – умудренно высказался полицейский чин.

– В том-то и дело, – с печалью согласился генерал государственной безопасности. – И это оружие – здесь. А американцы, уверен, уже в Штатах. Только у нас – проблема: вчера эта винтовка разнесла «мерседес» с бандитом, а завтра…

Возникла пауза, нарушенная деликатно недосказанным вопросом отца Федора:

– Вы намекаете на лимузины наших…

– А чем они отличаются от того, в кювете?.. – таким же нейтральным тоном откликнулся генерал.

– И все же – как сюда попали эти стволы? – усердно жуя, недоумевал прокурор. – Невероятно!

– Чего ж невероятного? – произнес отец Федор. – Компания поставляет сельскохозяйственную технику. Частью – в разобранном виде, в упаковках. Сборщики – ее люди. В комбайн можно упрятать и зенитную установку, таможня в тоннах железа копаться не станет…

– Любопытная версия, рабочая… – прищурился задумчиво гэбэшный генерал. Помолчав, продолжил: – Допустим, найдем мы подозрительных американцев, въезжавших в определенный период времени в Россию, может, выделим среди них явно подозреваемых… Ну, отправим отпечатки пальцев трупа в ФБР… Во-первых, хрен чего толкового получим в ответ. Во-вторых, о выдаче остальных можно и не мечтать.

– Однако найти оружие надо! – с убежденной горячностью воскликнул полицейский начальник и даже ударил по столешнице стола маленьким сухим кулачком.

– Иди в чистое поле, ищи там ветра или клад, – подал сдержанную реплику Кирьян.

– А я вот что вам скажу, – подал голос доселе скромно молчавший руководитель следствия в голубеньком форменном костюмчике – Все дело в демократии этой сраной, вот отчего и мы тут… – Покосившись на свой погон, он стряхнул с него брезгливо налетевшую с волос перхоть.

Шеф ГэБэ столь же брезгливо покосился на его погон. Ранее гражданские юриспруденты от юстиции удовлетворялись петлицами на лацканах пиджаков, ныне вельможные распоряжения отчего-то возвели их в сомнительный ранг военнослужащих, хотя генерал от следствия вряд ли бы управился в командовании и со взводом пехоты.

Главный следователь был расслаблен после обилия многочисленных и коротких, как выстрел, тостов, но мысли свои излагал неторопливо и вдумчиво, не теряясь в логике.

– Случилось бы такое в Советском Союзе? – продолжал он. – Ай, нет! Сидел бы этот Агабек в своем ауле либо в тюрьме, пахали бы на наших нивах ростовские трактора, американские снайперы упражнялись бы на своих президентах, мы бы всей страной искали похищенный пистолет Макарова из кобуры подгулявшего участкового, уважаемый Кирьян руководил бы процветающим совхозом, а отец Федор правил бы свою обедню…

– Вряд ли… – шепнул Федор Кирьяну на ухо.

– Не согласны? – неприязненно прищурился высокопоставленный следственный работник, узрев иронию в глазах священнослужителя.

Кирьян и Федор переглянулись. Они понимали: люди за столом собрались ограниченные, но далеко неглупые, и в общении с ними следовало проявлять недюжинную осторожность. Впрочем, им было не привыкать к такой компании… Причем с детства.

– А я отвечу! – с мягким напором произнес Кирьян, пристально оглядывая собравшуюся за угощением братию. – Только прошу выслушать внимательно. Мы все здесь из СССР. Из страны, перед своим крахом отчетливо стремящейся к демократии. И это стремление в его крахе и выплеснулось. Миф демократии уничтожил страну. И какую! Последующие историки будут живописать ее, но никто не сможет поверить, что когда-то существовало общество равных. Те жалкие привилегии, что получала ее элита, будут казаться смехотворно-скромными в своих масштабах. Когда-то я сильно сомневался в ценностях этого утраченного общества… Но сейчас, с вершины возраста, понял, что оно собой представляло. Фантасмагорию. Государство, которое не могло существовать в принципе при жадности, индивидуализме и порочности усредненной человеческой натуры. Однако оно существовало! И демос, народ, в нем поневоле своей общностью смыкался с властями, с их волей, с их посылами. И государство крепло. Репрессии, жертвы, миллионы погибших, грандиозные стройки, новое искусство… Что в итоге? В итоге – эра усредненного, может, и убогого благоденствия. Медленного, но развития. В итоге – семидесятилетний, обремененный ошибками подросток… Уже привыкший к благости мирного времени, умеющий обороняться, созидать, но еще нищий, растерянный, оглядывающийся на другого взрослого, что процветает за океаном… За его, кстати, подростка, счет… А кто этот взрослый? Это циничный негодяй, бандит и растлитель, которому очень нравится все, что ныне подростку принадлежит. А родители подростка ушли, оставив ему огромное наследие. Теперь он один. И вот оказывается лицом к лицу с увещевающим его негодяем. Тот охотно предлагает ему сладости: булку с хилым куском телятины вместо домашнего пирога, неведомую химическую кока-колу взамен кваса и даже вдохновляющий невесть на что кокаин… И вбивает в голову подростка принципы равнодушия ко всему, религию денег, порнографию и культ силы… Много ли умения надо опытному бандиту, чтобы увести с тяжкой, но верной дороги доверчивое молодое существо? Увел-таки! Но теперь дурман спал. Теперь главная задача: оторваться от этой цепкой руки и проложить себе свой новый путь. Прежний непроходимым сорняком зарос. Разрушили СССР западные варвары! И ныне на нас надвигается англо-саксонский фашизм!

Все долго молчали.

– Вот прорвало тебя, – буркнул недовольно Федор.

– Да, – качнул кустистой бровью прокурор. – Вот и у меня впечатление, что с этим капитализмом нас крупно на…грели! Это если интеллигентно…

– Хорошо, Кирьян, если сумеешь удержать свой форпост, – угрюмо проронил гэбэшный генерал. – Кстати, стрелки эти американские, коли душой не кривить, полезный почин устроили, и в твою, Кирьян, пользу… Только нам, слугам государевым, этот почин боком обернуться может. Выводы последуют.

– Какие еще выводы? – встрепенулся прокурор. – Главное – избегнуть ненужной шумихи. А вывод такой: в благополучном, напрочь лишенном проявлений активной преступности районе произошел казус… – Он протянул просительным жестом руку в сторону отца Федора. Вопросил: – Ведь в газетах пишут, что у вас практически нулевой показатель криминала, верно?

– Ну, раз так написано в газете, думаю, это правда, – ответил тот. – Насколько я понимаю, неправду в газетах не пишут.

– Во-от! И вдруг – гром среди ясного неба. Замечу: на границе вашего района, не внутри… Его причины органами выяснены. Есть трупы, да. Однако соболезнований родственникам потерпевших от прокуратуры, заверяю, не последует по определению. Как и от других уважаемых ведомств, в чем не сомневаюсь. Другое дело – висяк, претензии Москвы…

– Преодолеем! – сказал уверенно полицейский начальник. – Вообще… думаю… снайпер был один, великий самозабвенный мастер, движимый личным мотивом, убит при исполнении, винтовку найдем…

– Подходящую… – буркнул шеф государственной безопасности. А затем, поразмыслив, сказал, словно рашпилем по жести прошелся: – Много болтаем! Нечего выносить пошлую криминальную разборку на уровень теории заговора! И приплетать к ней технический пожар на спиртовом производстве, как и аварию частного вертолета. Себе дороже. – Окинул собрание стылым испытующим взором. Глаза его были подобны пуговицам, как у снеговика. Тонкие губы сомкнуты, упрямый квадратный подбородок надменно вздернут. В портретном сходстве он напоминал истинного, далекого от киношного стереотипа, шефа гестапо Мюллера.

– Конструктивно мыслите… – услужливо поддержал его, поправив очки, руководитель следствия. И, торжественно привстав, прибавил, подняв бокал: – Давайте за славный СССР, нас выпестовавший… – Кивнул на Кирьяна. – Замечательно ты сказал о нем, дорогой отныне мой человек, не зря прослыл везде хозяйственником, каких уж нет. В премьеры бы тебя… А вас… – Он обратил взор к Федору. – Вообще в патриархи! – прости меня, Господи… В общем… ваше здоровье, господа…