Атлантик-Сити встретил их сырым ветром, устремлявшимся с океана, висевшей в воздухе моросью, неуютом пустынных улиц и мокрой дощатой набережной. Поэтому, словно воротами в иной мир – извечно праздничный и сияющий, оказались стеклянные двери совмещенного с отелем огромного казино с его мраморными лестницами, хрустальными хороводами огромных люстр, лакированными стойками баров, ухоженными ковровыми настилами.

Свое гениальное открытие по игре в рулетку Джон подтвердил Олегу самым убедительным образом, предложив сотню раз подбросить, подловив на ладонь, серебряный доллар, который он носил на груди подобно нательному кресту. Попеременно выпадали то «орел», то «решка». Однако Джон утверждал, что, если поставить на аверс или реверс и постоянно удваивать ставку, то после череды проигрышей все равно рано или поздно выпадет выигрыш, покрывающий все предыдущие неудачи и приносящий прибыль. Многократно проверив эту гипотезу на примере монетки, Серегин убедился в правоте друга. Данный принцип в теории соответствовал и рулетке с ее ставками на «черное-красное» либо на «чет-нечет».

Играли на разных столах, но одинаково удачно, выиграв за день по двадцать тысяч долларов,

– Нам везет так, будто мы нашли подкову от слона! – возбужденно шептал в ухо Олегу Джон.

Вскоре возле них появился молодой человек с отменными манерами, представившийся совладельцем казино и пригласивший их на ужин в собственный ресторан, непосредственно в игорном заведении и располагавшийся. Ужин прошел мирно и весело, хозяин пожелал им дальнейшей удачной игры и удалился, отчего-то ничуть не расстроенный нанесенным ему уроном. Позже задним умом они уяснили, что трапеза с хозяином была предлогом для проработки клиентов, и ушлый заправила казино, убедившись, что перед ним не профессионалы, а залетная шушера, счастливо сорвавшая небольшой куш, принял к ней привычные контрмеры. Игрокам тут же предоставили по бесплатному роскошному номеру в отеле, выдали талоны на питание в ресторане и предложили выпивку за счет заведения: только играйте! А вот с дальнейшей игрой отчего-то не заладилось. Шарик неизменно попадал не в ту ячейку, и, даже когда, заподозрив неладное, они делали ставку в последний момент, надеясь перехитрить или крупье с каким-либо секретным пультом, либо отвернувшуюся от них удачу, дело не клеилось. Удваивать же ставки до бесконечности не позволяли правила. Деньги буквально уплывали из рук. Наконец Олег поставил на кон все до единого доллара и – о, чудо! – вернул все потерянное под восхищенный вздох собравшейся вокруг толпы, рисковавшей по мелочи и приехавшей в казино не столько играть, сколько развеяться, поглазев на разнообразные шоу.

К Серегину, в чьи ботинки, казалось, стекал адреналин, подошла стройная эффектная брюнетка. Спросила восторженно:

– Вы из России?! – Голос ее был глубок, низок и чувственен.

– Да…

– Только русские могут делать такие сумасшедшие ставки, – пояснила она, восхищенно глядя на Олега. – Вы просто меня поразили… Я слышала, в России были самые отважные офицеры, их звали гусары! Я читала Толстого… Вы его знаете? У него есть потрясающая новелла «Анна Каренина» про женщину, которая не нашла в жизни настоящего мужчину и поэтому легла под поезд…

Вирджиния, как представилась брюнетка, жила в Аризоне и на Восточном побережье очутилась, будучи в деловой поездке от торговой компании, где служила менеджером. Ее имя означало девственность, и хотя в этом смысле заблуждаться не приходилось, влюбленность постигла Серегина стремительно и неотвратимо, как падение в яму. Он не мог отвести взора от нежной шеи, высокой груди, чистых голубых глаз собеседницы и ее крутых бедер, обтянутых изысканной атласной юбочкой. Его бил легкий озноб. Напряжение прошедшей игры притупил выпитый алкоголь, но неожиданное сердечное увлечение вновь лихорадило его своей чарующей непредсказуемостью.

Из бара перешли в ресторан. Мельком Серегин оглянулся на Джона, застывшего со стаканом виски у игорного стола, пестрящего фишками ставок. Лицо приятеля было мрачно, и сосредоточенные морщины бороздили его лоб. Дела Джона, судя по всему, шли наперекосяк.

Неодобрительно взглянув на исчезающую в ресторанных дверях парочку, он сподобился лишь на ядовитую ухмылку, которую Серегин воспринял как знак ущербной зависти.

После ресторана Вирджиния, кокетливо посмеиваясь в игривом раздумье, все-таки приняла предложение кавалера навестить его номер.

В обнимку поднимаясь с ней в лифте, он предвкушал ночь, наполненную кутерьмой любовных ласк и упоительного обладания пленительным телом этой красотки, оторваться от которой было подобно изгнанию из рая.

Неужели эта случайная встреча даровала ему то, что было необходимо, что он подспудно искал в этой Америке и что негаданным счастьем явилось в этом праздном чужедальнем отеле? Он воспаленно думал, что завтра же, плюнув на все, рванет с ней в неведомую Аризону, он положит к ее ногам всю жизнь, всю судьбу… С его губ уже были готовы слететь предложения руки и сердца, но пока он судорожно подбирал слова, лифт остановился на его этаже.

Они буквально ворвались в номер, прильнули друг к другу в порыве сумасшедшей страсти, и вот на полу ее блузка, юбка, лифчик…

О, что за грудь! Никакие кисти великих живописцев не смогли бы передать законченное совершенство этих ослепительных форм…

Он прильнул к ним, изнемогая от страсти и счастья, и вдруг, словно уколотый, отпрянул от дарованного ему чуда…

– Милый… – стонала красотка, прикрыв глаза и страстно покусывая губы.

И тут на Серегина чугунной гирей свалилось ошарашивающее открытие, составленное из кутерьмы мгновенно уясненных им деталей: едва заметные шрамы у сосков, хрипотца голоса, не по-девичьи сильные руки, слегка угловатые ступни и чрезмерно упругие бедра…

Все это тело, казавшееся издалека совершенством, увы, создал не Господь, а холодный нож хирурга, переделавший мужскую плоть в подобие женской…

В голове Серегина внезапно грянул церковный хор, и он, будто облитый ушатом ледяной водицы, отпрыгнул с кровати к стене, благословляя свою умеренную склонность к потреблению алкоголя и попутно припоминая резиновую куклу Худого Билла, кого, наверное, едва ли смутило подобного рода откровение…

Так называемая Вирджиния удивленно раскрыла глаза. Всмотревшись в лицо Серегина, скучно произнесла:

– Что тебя смущает?

– Я… не могу… – глупо промямлил он.

Она встала с постели, приблизившись к нему вплотную. Произнесла самым серьезным тоном:

– У тебя будет незабываемый опыт… – И взяла Серегина за кисть.

Хватка у человека, переделанного в женщину, была буквально стальной.

Серегину невольно припомнились фильмы про оборотней и вампиров, и он похолодел от какого-то мистического ужаса. Убивать его, конечно же, не собирались, однако в воздухе повисла недвусмысленная и отчетливая угроза изнасилования.

– Я – человек религиозный, – ляпнул он первое, что пришло на ум.

– Ева тоже была создана из ребра Адама, – донесся вкрадчивый ответ.

– Ну, и чем закончилось дело? – спросил он, обретая хладнокровие и высвобождая руку. – Нет, мисс, если хотите, я познакомлю вас со своим другом… Ему все нипочем.

– Он толстый и плешивый, – презрительно сморщился аккуратный носик.

– Зато не привереда, – молвил Серегин, торопливо одеваясь.

Простились, коротко кивнув друг другу. В прощальном взоре трансвестита были лишь равнодушие, отстраненность и терпеливая скука…

Закрыв дверь, Олег плашмя повалился на постель, зайдясь в нервном смехе, но, уловив запах парфюма несостоявшейся любовницы, исходивший от наволочки, брезгливо отшвырнул подушку прочь.

А утром, пребывая в свинцовом разочаровании, сковавшем все мысли, он был потревожен вошедшим в номер Джоном – мрачным, с воспаленными от бессонной ночи глазами, в помятом костюме.

– Выглядишь, как припортовая шлюха после ухода из города морской эскадры, – заметил товарищу Олег.

– Что ты хотел! – хрипло отозвался тот. – Эти суки обобрали меня дотла! Эти суки продумали все! Не может тридцать раз подряд выпадать «черное»! У меня осталось пять долларов… И талон на обед.

– Не удивлен, – хладнокровно ответил Серегин. – Вот тебе и твоя чертова система!

– Плесни мне виски, – устало попросил Джон. – Взглянув трезво на некоторые вещи, понимаешь, что надо выпить…

– Сейчас лишь восемь часов утра…

– Ну, брось туда хлопьев… – Он потер лоб, вздохнул. Присев на кровать, поведал доверительным тоном: – Система гениальна, но она бессильна против происков мафии… Когда нас угощал обедом этот тип с холеной прической, я сразу же насторожился! Никогда нельзя доверять человеку с холеной прической, такой – знаешь, когда волосы прилизаны, словно глазурь на пирожном… Но, как говорится, побежден тот, кто чувствует себя побежденным. А это не про нас. К тому же у меня есть и хорошая новость… Кстати, как прошла ночка?

– Вышло накладно, – уклончиво поведал Серегин.

– Как можно так разбрасываться деньгами? – укорил его товарищ. – Ну, так вот… Этот парень в Майами – изготовитель документов, готов поверить нам в долг. Я только что с ним созвонился. Незначительный депозит, конечно, необходим, но ведь какие-то деньги у нас остались…

– У меня! – уточнил Серегин.

– Хорошо, – сказал Джон, вставая с кровати. – Я покидаю тебя с твоими деньгами и желаю тебе дальнейшего счастья. Привет твоей даме. Думаю, у нее черный пояс по камасутре, есть такая комедия положений…

– Ладно, не язви.

– Тогда… Мы сегодня же выезжаем в Майами. Поездом.

– А машина? – тупо спросил Олег. – Бросаем ее здесь?

– Машину я продал, – блудливо опустил долу глаза Джон. – Еще вчера…

– Как?! Ты… скотина…

– О чем ты переживаешь, какая ерунда… Мне надо было отыграться. Прибудем во Флориду, угоним какую захочешь тачку прямо со стоянки у вокзала, весь инструмент с нами. Я гарантирую тебе комфорт передвижения на своих колесах по всей территории США. Собирайся и не грузи меня своим негативом, я и так на нервах.

– По-моему, мама тебя родила, потому что ты ее забодал изнутри.

– Да, она мне пеняет до сих пор, что я был очень изобретательным на разные причуды младенцем…

– Так, может быть, полетим самолетом?

– У нас нет собственного, чтобы свободно возить стволы, – вздохнул Джон.

– Они нам что, там непременно понадобятся?

– Теперь это наши самые верные друзья, – сказал Джон мужественным голосом. – А чем меньше у тебя друзей, тем опаснее твои враги.

Пока в холле отеля соратники дожидались такси, Джон решил позвонить в Майами по таксофону еще какому-то своему приятелю, должному выяснить некоторые, как он пояснил Серегину, нюансы, связанные с изготовлением документов.

– Слепой Доминик слишком легко поверил нам в кредит, – пояснил он. – И говорил со мной таким елейным тоном, будто сам берет в долг. Я подумал, что нелишне подстраховаться. Этот слепой стреляет без промаха. И если пожмешь ему руку, стоит пересчитать, все ли пальцы на месте… – Он потыкал мизинцем в кнопки аппарата, дождавшись ответа оператора-робота:

– Опустите пять долларов двадцать пять центов…

Джон поднес к трубке диктофон. Запись на диктофоне имитировала звяканье «квотеров», должных провалиться в чрево стального ящика.

Дождавшись падения последней монеты, обманутый робот с чувством произнес «спасибо», а далее последовал гудок вызова.

Абонент откликнулся незамедлительно. Звук из трубки доносился громкий, и Серегин отчетливо слышал текст доклада:

– Ты был прав, Джон. У Слепого засада. Он сдал тебя итальянцам сразу же после твоего заказа на бумаги. Когда они утопят тебя в местном болоте с крокодилами, твои документы тут же найдут покупателя, благо по криминальным учетам ты не проходишь и твои отпечатки пока при тебе…

Джон повесил на рычаг трубку. После некоторого раздумья он предложил Олегу:

– Может, сыграем на твои? Я уверен, нам улыбнется удача…

– Хватит упражняться на эту тему! – огрызнулся Серегин, глядя в глубину холла, где к лифту, ведущему в номера, направлялась любопытная парочка: по-прежнему неотразимо блистательное и стройное существо по имени Вирджиния, поддерживаемое под локоток очередным кавалером. Кавалер – розовощекий здоровяк с туповатой физиономией, видимо, турист из сельскохозяйственной глубинки, поглупевший от свалившегося на него счастья, был одет в новый, явно из ближайшего супермаркета, костюм, а воротник его рубашки стягивал галстук-бабочка, в крылах которого мигали красным и желтым цветом сферические пуговки на батарейках. Вирджиния, мельком оглянувшись на Серегина, окатила его волной откровенного отчуждения. Тот в свою очередь снисходительно улыбнулся в ответ, соболезнуя залетному фермеру, угодившему в липкие силки порока. А великолепная Вирджиния вдруг представилась ему олицетворением самой Америки – страной, ближе всего расположенной к аду. Но неотразимо завораживающей бижутерией своих завлекательных ценностей.

Пока Джон, оседлавший чемодан, предавался раздумью о дальнейших передвижениях и планах, Серегин позвонил в Нью-Йорк фиктивной супруге Хелен, так, на всякий случай.

Своим бесстрастным чеканным голосом девушка, ставшая придатком компьютера, не отрываясь от оконца монитора, поведала:

– Вчера тебе пришла по почте грин-кард. Так что прими поздравления и гони деньги, мне нечем платить за свет, я даже отключила холодильник.

– Давно пора, – сказал Серегин, – он уже годы работал вхолостую. А с деньгами – разберемся. Вскоре… Здесь, кстати, твой братец, он тебе гарантирует…

Хелен обреченно вздохнула. Затем продолжила скучно:

– У меня уже два дня живет Худой Билл. Он продал бизнес.

– Это еще почему? – озадачился Серегин.

– ФБР завело дело по мошенничеству со страховками, арестовано уже двадцать человек. Билл решил выйти из игры. После суда, думаю, все утихомирится, и он снова всплывет на поверхность. Да, полицейский катер наткнулся на тело его папы у пирса на Стейтен-Айленд. Там тоже могут возникнуть вопросы. Но главное, он готов платить мне за проживание только пятерку в день! Я не знаю, что делать с этим наглым скрягой! Он использует меня! Хотя кто только меня не использует…

– Пристает? – спросил Серегин участливо.

– Хмм, – донесся ответ. – Я предложила ему детский тариф, но этот жмот тут же потерял ко мне всякий интерес и отправился на набережную Кони-Айленд к наркоманкам по три доллара… Он расстается с деньгами, как Ромео с Джульеттой.

– Щедрость никогда не была сильной стороной его характера, – согласился Олег. – И когда ему приходится платить, у него меняется овал лица. Причем не в лучшую сторону.

– Время вашего разговора истекло, – встрял в диалог телефонный робот.

Положив трубку, Серегин оглянулся на Джона, листавшего в раздумье свою записную книжку. Оторвавшись от нее, тот произнес:

– Мы меняем маршрут. Едем в Пенсильванию. Путь долгий, надо угнать подходящую тачку. У меня там двоюродный дядя. Он солидный автомобильный дилер. Надеюсь, с жильем и с работой нам подсобит. Дорога займет часа четыре. Посиди на чемодане около пандуса. Думаю, я обернусь быстро.

И уже через пятнадцать минут, покидав пожитки в просторную пещеру багажника лимузина «таун-кар» и с удобством расположившись на его пухлых кожаных сиденьях, тандем вырулил на широкую автостраду, покатив в провинциальные североамериканские дебри с их бесконечными плоскими полями, усеянными мачтами ветровых генераторов и сияющими цилиндрами силосных башен.

Глядя на эту чужую землю, к которой оказался привязанным, Серегин думал, отчего все это с ним происходит? Ведь так он докатится до тюрьмы, а после и вовсе растает бесследно в какой-нибудь безымянной могиле вдали от родной, выпестовавшей его России, куда вдруг неодолимо и остро потянуло, наполнив душу тоской и мукой по своему берегу, оставшемуся за океанскими ширями и их гулкими поднебесными пространствами. Или все эти испытания посылает ему Бог?

– Когда-нибудь мы станем уважаемыми, добропорядочными джентльменами, – внезапно произнес Джон, дисциплинированно соблюдающий скоростной режим. – И будем вести пресную, праведную жизнь. Единственным отрадным утешением в ее скуке, мой друг, станут воспоминания. В том числе и об этой минуте нашего бытия. Запомни ее! В ней есть риск, неизвестность, надежда… Ведь настоящая жизнь – это не дни, которые прошли, а которые запомнились!

– Моя жизнь здесь – это путешествие по разным этажам сумасшедшего дома, – буркнул Серегин. – И каждый из них я запомнил навсегда!

– И теперь в этом билдинге ты официально прописан, – сказал Джон. – Миллионы людей захотели бы оказаться на твоем месте – жителя лучшей в мире страны. Ты грустишь по России? Что в ней хорошего, в этом осколке третьего мира?

– Да ты хотя бы сравни нашу и вашу культуры… – с возмущением начал Серегин, но Джон от него отмахнулся:

– Ваша культура закончилась в начале двадцатого века. Остался разве балет, в котором я мало что смыслю, хотя признаю, что этот тип шоу – хороший бизнес. А почему? Он вне национальности, как физика и математика. А что предназначено для узкого национального сознания, широкого спроса не имеет. Мы же стоим над всеми национальностями. И всё американское без отрыжки лопает мировой рынок. Нашу культуру – тоже. Голливуд нужен везде, а кому требуются русские фильмы? Или индийские, пусть их и выпускают по дюжине в день… С музыкой, под которую разве кобр заклинать… Твоя голова забита шелухой. Я учился на психоаналитика и дам тебе добрый совет: живи в пределах возникающих проблем, думая, как извлечь из них прибыль или же уклониться от ущерба.

– Мы не уклонились от ущерба в казино…

– Потому что были чьей-то проблемой, – парировал Джон.

Дядя Джона – добродушный облысевший толстяк лет шестидесяти, со слюнявым ртом и пористой, словно цепью изгвазданной, физиономией, встретил их в своем офисе, примыкавшем к обширной площадке, плотно заставленной подержанными автомобилями, обманно лоснящимися от восковой пасты и зазывно украшенными елочной мишурой.

Выслушав горестную исповедь племянника об утрате всяческой работы в Нью-Йорке, дядя посетовал на жестокость и пагубность жизни в порочных мегаполисах, куда, по его словам, он не переехал бы ни за какие коврижки. Затем воодушевленно описал прелести здешнего свежего воздуха, рыбалки, окружения бесхитростных сельских тружеников, после чего повел гостей в придорожную забегаловку, где накормил их приличным обедом.

– У меня есть место менеджера по продажам, – поведал он Джону. – Оно просто создано для тебя. Ни у кого из здешних парней так не подвешен язык. А что касается твоего товарища, – он кивнул на Серегина, – могу рекомендовать его разнорабочим на местное предприятие по производству ружей…

– Нам необходима работа за наличные, – осторожно произнес Джон.

– Так вы в бегах? – мгновенно отреагировал дядя. – Чек, банк – и вас тут же берут за бока?

– Временные неприятности, – опустил глаза Джон. – И еще: нам нужен дилерский номер для «линкольна», на машину нет страховки…

– Полагаю, на нее ничего нет, – добавил догадливый дядя. – Что ж… – Он отодвинул от себя тарелку. – Я не буду входить в роль старого зануды и читать вам пустые нотации. Я дам «жестянку» на борт, но, если вы влипнете с ней в историю, выкручиваться будете сами. Работа за наличные? Но те люди, на кого будут выписаны чеки, потребуют компенсацию за налоги и за свою причастность к такого рода химии… Ваша участь – сводить концы с концами.

– К этому не привыкать, – заметил Серегин философски.

– Тогда пошли, – сказал дядя, грузно поднимаясь из-за стола. – У меня есть маленький домик, выставленный на продажу. Триста долларов в месяц, надеюсь, вы потянете…

Так началась их скучная, но благонравная жизнь в сельскохозяйственной провинции, в крохотном городишке, где каждый был на виду и каждый знал каждого. Утром Джон заводил «таун-кар», беспощадно жравший ведра бензина, уезжая на свою службу по охмурению покупателей заезженных колымаг и забрасывая по пути Серегина на его трудовую вахту поденного рабочего. Впрочем, карьерный рост Олега отмечался известными успехами: сначала он подметал заводской двор и вывозил мусор, а после был переведен на должность сборщика патронов, освоив нехитрый станок, матрицы, науку посадки капсюля в гильзу и обжима пули в патроне, что именовалось заумным термином «кримпование».

Заводик был небольшой, состоявший из нескольких цехов, а в подвале его располагался пристрелочный тир, куда однажды Серегин был приглашен хозяином развлечься в испытании модифицированной винтовки. Хозяин считал себя многоопытным стрелком, но, посмотрев результаты стрельбы своего подчиненного, обомлел в восхищении, сказав, что готов подготовить из него чемпиона. Олега тут же перевели на пристрелку оружия.

Вскоре в скромный домик с табличкой «Продается», примкнутой к корявой акации, прибыл новый жилец – Худой Билл, решивший погостить у старых друзей.

Облик его полностью соответствовал определению «ковбой». Голубые джинсы обтягивали поджарые ноги, он немного сутулился, будто провел в седле всю свою жизнь, сапоги из оленьей кожи были окантованы на каблуках и мысках блестящим железом, за воротом голубой плотной рубашки виднелся красный шейный платок, а на голове красовалась шляпа с широкими полями, закрывающими лицо от солнца.

Билл привез Олегу заветную грин-кард и поделился новостями. Новости оптимизма не вселяли. Мафия усердно разыскивала Джона, планомерно отрабатывая все его связи и знакомства, Худой Билл повторно подвергся допросу с пристрастием, сулившим очередное продолжение, и, что печально, итальянский сыск вышел на фигуру Серегина, утвердившись в подозрении его причастности к разбойному налету.

– Тебя считала камера наблюдения, когда ты стоял «на стреме» в Манхэттене, – удрученно поведал Худой Билл. – Фаринелли уже побывали у Хелен…

– И что? – огорчился Серегин за фиктивную супругу.

Худой Билл снисходительно отмахнулся:

– Девчонка никогда не теряла выдержки. Когда на нее навели пистолет, она не моргнув глазом сказала, что с этим миром ее связывает только компьютер… А что касается тебя – это был бизнес без перехода на личности… Так что или стреляйте, или проваливайте. Они потоптались, грязно выругались и ушли. Обошлось даже без оплеух.

– Гены пальцем не раздавишь, – сказал Джон гордо. – Наши предки никогда не утрачивали высоту духа. Когда за ограбление поездов вешали моего прадеда, он попросил плеснуть на веревку духов, ибо та воняла конским навозом.

– Она так и сидит в обнимку с компьютером? – спросил Серегин.

– Увы, – кивнул Худой Билл. – Таких людей много. Они полагают, что жизнь – это, в первую очередь, то, что внутри их, а не снаружи. Чего не скажешь о «макаронниках». Эти упорны и вездесущи, как взбесившиеся кроты. И копают под нас глубоко и сердито. Ирландцы мне помогли, но покуда я тоже не вычеркнут из картотеки кандидатов на утилизацию. Так что завтра отбываю в Калифорнию. Мне подыскали там местечко для шиномонтажной шарашки, посмотрю, что к чему. Вам тоже советую раствориться. Если выйдут на дядю, присматривайте себе места на ближайшем кладбище. Здесь, кстати, последний приют обойдется вам в сущую чепуху по сравнению с алчным, бессердечным Нью-Йорком… – Взгляд его стал насмешливо-благостен. Худой Билл продолжил елейно: – Как много тут уютных и живописных уголков скорби… Я даже радовался за вас, когда сегодня плутал в окрестностях, обозревая виды… Мне попались на глаза любопытные эпитафии… Например: «Я так ничего и не понял…» Затем: «Спасибо, все было очень интересно». Или же: «Больше на меня не рассчитывайте». Здесь, кстати, хоронят в гробах, честь по чести, как завещано Библией, а не сгружают золу на развес из общей печки в глиняный горшок.

– Твой ядовитый язык приведет тебя к гибели! – взвился Джон. – Спасите наши уши! Ведь это же ты нас подставил!

– Я могу согласиться с тобой, но тогда мы оба будем неправы, – изрек Худой Билл. – Нас подставила жизнь. А дальше потянулись своей чередой обстоятельства и коллизии. Но разве я не ценю чувство дружбы? Разве я не знаю, что друзей нельзя купить?

– Зато их можно продать… – буркнул Джон. – И купить себе подруг…

– Но зачем же тогда я здесь? – продолжил Худой Билл. – Зачем, рискуя жизнью, привез тебе, мистер Серегин, грин-кард и привет от Хелен? Кстати, она до неприличия меркантильна.

– Ты тоже еще тот жмот!

– Я тяжело расстаюсь с деньгами, поскольку с ними нелегко встретиться, – парировал Худой Билл.

Серегин не найдя подходящего комментария, пыхтя, встал, взял с тумбочки диктофон с записью звякающих «квотеров» и пошел на улицу к таксофону. Он хотел позвонить в Москву, хотел услышать родные голоса, хотел хотя бы на миг приблизиться к тем далям, что казались отсюда, из жизни взаймы, из мрака пресмыкания и безысходности, покинутой землей благословенной. Куда теперь, как нашептывала практическая мыслишка, он мог вернуться, не теряя возможности вновь посетить империалистический ад.

Поговорил с мамой, затем, уже набрав номер Ани, повесил трубку. О чем говорить с ней? О том, что он ее бросил и предал, влекомый загадочными пространствами Запада, оказавшимися тисками? К чему бередить ей душу? У нее наверняка устоялась жизнь, а он своим праздным звонком вновь выбьет ее из колеи… Нет для него Ани, нет!

Позвонил различным знакомым, справившись о делах в стране, претерпевающей многие трудности, и – вот нелепость! – искренне завидующим ему! Разговор с бывшим армейским сослуживцем, ныне владельцем небольшого автосервиса, немало обескуражил: оказывается, в Москве начался спрос на подержанные авто из Европы и США. Налог на ввоз машин практически не взимался, а доходы ловких парней, уяснивших текущую конъюнктуру, достигали умопомрачительных величин.

От таксофона Серегин вернулся в компанию нью-йоркских гангстеров, вооруженный ослепительной идеей: им срочно следовало заняться перегоном автомобильной американской второсортицы в гостеприимную российскую благодать!

– Мы начнем собственный бизнес! – убеждал он товарищей. – Сложимся, купим для начала три машины, дальше дело пойдет!

– Ты уверен в результате? – засомневался Худой Билл.

– В любом случае вы расширите свой кругозор…

– Вообще-то, – сказал Худой Билл, – идея недурна. По крайней мере, в Россию Фаринелли за нами не сунутся. Я ставлю на кон свой «кадиллак». У него почтенный возраст, но это крепкое корыто.

– Мы на мели, – взял слово Джон, – но у нас есть «таун-кар», правда, без документов…

– У меня есть бумаги на такую тачку, – кивнул ему Худой Билл. – Машина погибла год назад, но вполне может вынырнуть в другом штате. С кузовными табличками я управлюсь за день, в том числе – с секретными, их специально запихивают во всякие хитрые щели для таможенных ищеек…

И уже на следующий день, получив расчет, прикопав стволы в ближайшем перелеске и оставив ненужные вещи на сохранение в заводской подсобке, троица отбыла в Балтимор, откуда уходил сухогруз с автомобилями, следующий в порт Ленинграда.

Переночевав в мотеле, поездом отправились в Вашингтон за визами для Джона и Билла. Проволочки с визами заняли едва ли не неделю, но неунывающий Джон, специалист по магазинным кражам, решив не тратить зря время, привлек к делу товарищей, смекнув, что в нищей стране, куда они направлялись, западные товары обеспечат покрытие всех текущих бытовых расходов.

Похищенное барахло уместилось в трех внушительных баулах, должных переместиться в итоге в грузовой отсек лайнера, направляющегося в столицу бушующего демократическими переменами СССР.

Однако вышла задержка. Худой Билл, не теряющий связи со своими тайными информаторами из Нью-Йорка, сообщил, что отъезд, а тем более приезд на континент будут проблематичными: итальянцы договорились со своими людьми, способными контролировать продажу билетов в США и в Канаде, а потому на подходе к любому рейсу вероятны засады.

– Значит, летим через Мексику, – внес предложение не чаявший убраться из Америки Джон.

Худой Билл одарил его небрежным досадливым взглядом и продолжил:

– Мы не можем все время жить, как крысы в подземелье. Да, нам придется еще долгое время не очень-то и высовываться в этой жизни, но также придется проявить смелость в решении возникшего недоразумения. У нас появился заинтересованный помощник. Парень из Египта, нелегал, работает уборщиком и мойщиком посуды в одном из ресторанов Фаринелли в Бруклине. Ресторан так себе, на Кони-Айленд-авеню, на проходной трассе, туда никто и не ходит. Точка, скорее всего, для отмыва денег и деловых встреч. Парень служил то ли курьером, то ли порученцем и пару месяцев назад повез деньги на указанный ему адрес. Немного, тысяч пять. Машины у него нет, прав тоже, поехал на автобусе. Там кто-то с него эти деньги снял, а он и ухом не моргнул. Фаринелли отбили ему потроха, сломали пару ребер, и теперь он пашет на них за бутерброд и раскладушку в подвале ресторана. Его паспорт у них, смыться ему некуда, да и боязно. А у парня – девка с гражданством, готовая на законный брак…

– И?.. – вопросил Серегин.

– Нам придется наведаться в Нью-Йорк Сити, – кратко ответил Худой Билл. – И навестить тот самый ресторан. С понятной, надеюсь, вам целью…

– А если этот араб – ловушка? – усомнился Джон.

– Он не станет играть со мной, – ответил Худой Билл внушительным тоном. – Он знает моих друзей и слышал об их возможностях. Ему нужен паспорт, вот что.

– Похоже, ты прав… – горестным голосом произнес Джон. – О, господи, еще одно испытание!

Ресторан действительно был малопривлекательным для публики. Расположенный в обшарпанном, начала двадцатого века двухэтажном строении, примыкающем к бесконечной череде себе подобных, с мутными зачерненными стеклами, неказистой дверью и скромной вывеской, непременного желания заглянуть в его чрево он не вызывал.

За рестораном виднелись кирпичные шестиэтажные строения, оплетенные железными пожарными лестницами, – в основном социальные жилища бедноты, а напротив, по одной из главных бруклинских магистралей, катили ревущим неутомимым потоком стада машин.

Раб из ресторана предоставил Биллу дубликат ключа от двери черного хода, располагавшегося с тыла. Судя по всему, ему нельзя было отказать в известной отваге и сообразительности, отличавшей, впрочем, всех нелегалов от эмиграции, да и как бы иначе они очутились в Америке?.. Согласно дубликату Джон подобрал отмычки, дабы отвести грядущие подозрения мафии и полиции от сговора между служащими ресторана и злоумышленниками, идущими на горячее и крайне серьезное дело.

Египтянину также вручили дешевый мобильный телефон для оперативной связи.

Через сутки ожидания последовал доклад: в ресторан для очередной встречи прибывают братья Фаринелли, также ожидаются два гостя: готовится обед на четыре персоны.

Сев в угнанную накануне машину, трио, заглотив по десятку успокаивающих нервную систему таблеток «глицин», тронулось в путь.

– Постарайтесь не «замазать» стволы, – строго выговаривал компаньонам скупой, как рыцарь, Худой Билл. – Думаю, я все сделаю сам из своей беретты. Я нашел ее в океане, неподалеку от берега, в ноябре, когда вышел окунуться. От того, что поддерживаешь себя в тонусе, всегда польза… Пистолет был свежим, без налета ржи. И, думаю, за ним числится история, способная сыграть нам на руку. Мы пустим копов по ложному следу.

Серая металлическая дверь с ромбовидным, затянутым сеткой оконцем раскрылась легко и услужливо.

В коридоре, ведущем в зал, трясся от страха встречающий их сообщник-араб.

– Телефон… – тихо произнес Билл и, получив трубку, опустил рукоять пистолета на курчавую шевелюру помощника, как, впрочем, было заранее договорено с жертвой.

Араб всхлипнул и распластался на затянутом паласом полу, превозмогая боль и симулируя забытье.

В зал, натянув на лица маски, они шагнули неслышно и стремительно, тут же заняв необходимые позиции.

Четверо сидели за столом: двое итальянцев и двое хорошо одетых черных парней в костюмах – с золотыми внушительными часами и множеством перстней на жирных пальцах. Одного беглого взора на этот квартет хватало, чтобы уяснить встречу авторитетов из разных криминальных группировок.

Толстый хозяин ресторана, притулившийся за конторкой у входа, листал газетку, у сервировочного столика, в углу выставлял цветы из картонной коробки в вазу официант в белой рубашке с «бабочкой» – прилизанный тип с узкой длинной физиономией, украшенной щеточкой усиков, похожий на брачного афериста.

Благодаря изощренному уму Джона его лицо, равно как и лица партнеров, были затонированы светло-коричневым гуталином – тут вновь сказалась экономная натура Худого Билла, не одобрившего затрат на покупку дорогостоящего грима, а радужные оболочки глаз покрывали тонкие, карего оттенка линзы.

– Молчать и сидеть тихо, это ограбление! – выкрикнул Джон, безукоризненно имитируя злой и гортанный, как клекот грифа, акцент бруклинского ниггера. – Деньги, часы, кольца – на стол!

Толстяк с газетой привстал и тут же грузно опустился на место. Официант под наведенным на него стволом Серегина, как послушная дрессированная обезьяна, присел, заведя руки за голову и изумленно вращая глазами по сторонам.

Четверка, оторвавшаяся от трапезы, напротив, хранила завидное хладнокровие. Лишь слегка зарумянились лица итальянцев и злобной чернотой блеснули их глаза, а негры явственно побледнели, хотя один из них презрительно и со значением усмехнулся.

Ценности тем не менее были выложены на скатерть. Сейчас чувства сидящих за столом, обостренные непрерывными нелегальными занятиями, сигнализировали их хозяевам без помощи медлительных умозаключений, что посетители ресторана опасны и расторопны. Повеяло своим, волчьим.

Удовлетворенно кивнув, Худой Билл, ухватив кистью левой руки запястье правой, тут же, в две секунды, произвел четыре выстрела.

Серегин косо оглянулся на трупы с черно-багровыми дырами во лбах, откинувшиеся на спинки стульев.

Официант, сидевший на корточках, издал тоскливый физиологический звук, и вонь сизых пороховых газов, заполонивших зал, затмил внезапный и острый смрад сортира.

Достав из кармана плотный полиэтиленовый пакет, Худой Билл уместил в него добычу. Махнул рукой партнерам: на выход…

Через полчаса, уместив машину в чащобе желтого сухого камыша у трассы Белт Парк Вэй и, пройдя берегом океана к иной машине, заранее запаркованной на пятачке возле волнореза, где сидели рыбачки, удившие придонную рыбу блэк-фиш, похожую на изгвазданного в мазуте карпа, соратники перевели дух.

– Пострадавший превратился в усопшего, что серьезно снижает актуальность мести, – резюмировал Худой Билл. – Беретту я оставил у входа в подарок копам. С этой минуты заинтересованным ребятам предстоит разгадать заковыристый ребус под названием «что это было»? И им вряд ли теперь есть дело до наших умных голов и глупых задниц…

– А как же паспорт этого парня? – внезапно озаботился Джон.

Худой Билл тонко усмехнулся:

– Все произойдет само собой… Копы потребуют документы, парень скажет, что он – знакомый хозяина, и этот толстяк, уверяю вас, тотчас вручит им документ… Ему себе дороже финтить по мелочам при таком раскладе событий.

Серегин горестно вздохнул. Как же ему хотелось в Москву из этой страшной сказки!

Он посмотрел на спокойные лица сотоварищей. Им к этой сказке было не привыкать. Они воспринимали ее, как обыденность. Они были американцами. Причем не изнеженными лицемерами, купающимися в обывательском довольстве, а подобными тем, кто когда-то завоевал эту землю бестрепетным умом и железной рукой. Что, впрочем, не говорило в их пользу.

– Ну-с, пора и в Москву, – подытожил Джон, добродушно хлопнув по плечу нахохлившегося Серегина. – Ты что такой хмурый? Переел таблеток? У меня тоже бурлит в животе. Я же говорил, Билл, хватит пяти, а ты отравил нас десятком! Причем я заметил: сам их не пил…

– Я редко волнуюсь, Джон, – скорбно ответил тот. – Кто-то сказал мне, что у меня угнетенная нервная система. Я хотел обратиться к психоаналитику, но когда узнал, сколько с меня сдерут, успокоился на этот счет окончательно.

Ранним февральским утром, глядя на проплывающие в иллюминаторе заснеженные поля, черные пятна лесов, куцые домишки подмосковных деревень под низким пасмурным небом, Серегин испытывал захватывающее чувство радости от возвращения домой и одновременно утраты блистающей, ухоженной и могучей Америки, чьи представители, его компаньоны, мирно похрапывали в соседних креслах. И соседство с ними, проходимцами, ставшими едва ли не родными братьями, с кем еще вчера он куролесил под сенью полосатого флага, вселяло оптимизм и даже уверенность в завтрашнем неясном дне.

Каким оно будет, это дно?