Посовещавшись, мы все-таки решили посвятить Василия в наши кладоискательские планы, чье осуществление предполагало фрахт судна и нуждалось в серьезных и квалифицированных трудозатратах. А море мой флотский приятель знал.
Нам предстояло не только найти банку, где лежала «немка», но каким-то образом проникнуть в отсеки подводного корабля. Впрочем, каким именно образом это следует делать, мне пояснил папаня, с гордостью продемонстрировавший тротиловые шашки, контрабандой вывезенные им из Москвы.
Я прямо-таки оторопел от подобного сюрприза, но мое возмущенное замечание о том, что желание получить второй срок по одному и тому же делу если у кого и имеется, то исключительно у президента, папа выслушал с покровительственной усмешкой, сказав:
– От первого срока ты открутился, а второй дали бы мне, да и то - вряд ли, учитывая преклонные годы и старческое слабоумие. К тому же кто бы стал шмонать почтенного человека?
Тротил папа вез на себе, как террорист-смертник.
Чекист Сергей, всю жизнь посвятивший борьбе с контрабандистами, благосклонно папе поддакивал, а затем продемонстрировал мне свое имущество, незадекларированное на проездах через таможни: высокотехнологичный, сделанный из прочнейших космических полимеров пистолет «глок-17».
– Привык я к оружию, - поведал он грустно. - Без него как без рук… Да и что нас ждет в этих пампасах? Какие трудности? Кто знает…
Я открыл рот, дабы объяснить этим преступникам, что самыми опасными типами среди мирного населения Канарского архипелага являются исключительно они, но папаня, с интересом рассмотрев «глок», опередил меня, поведав, что прихватил с собой инструмент для нарезки ствола в подводном пистолете и пачку мелкокалиберных патронов, так что его самодельный агрегат тоже будет ого-ого! А уж что до прицельности…
Я закрыл рот и слабо махнул рукой, осознав бесполезность дискуссии.
Подремав пару часов в четырехкоечном номере дешевой гостиницы «El Cortijo», оккупированной английскими студентами, подрабатывающими на Тенерифе, в сумерках ночи мы тронулись в путь.
Я и Вова покатили к причалу, загнав «Мерседес» в чрево океанского парома, после чего с комфортом разместились в одном из ресторанов огромного судна.
Нам было куда легче, нежели Сергею, папане и Василию, отправившимся к Фуэртевентуре на катере.
Покидая Тенерифе, я даже и представить не мог, сколь необычной будет моя встреча с соседним островом - иной планетой.
Древняя вулканическая стихия, вздыбившая из своего нутра над океаном эти клочки суши, заложила в каждый из них исходную непохожесть, неспособную нивелироваться никакими усилиями цивилизации.
Сойдя с парома, мы растерянно уставились на расстилавшуюся вокруг безжизненную землю, серые однообразные сопки и редкие припортовые строения.
Над нами висело огромное белесое небо раннего утра. Океан бился в завалы бетонных чушек, защищающих полосу берега.
Вспоминая слова Василия о том, что на данном острове проживают в большинстве своем богатые немцы и англичане, я невольно преисполнился скептицизмом по отношению к правдивости такого его утверждения, одновременно смутно размышляя об извращенных вкусах некоторых толстосумов.
«Мерседес» покатил на север острова по узкой, петляющей по склонам вулканических сопок дороге.
Обозревая лунный ландшафт за оконцем автомобиля, я откровенно прокисал, вспоминая чудный Тенерифе с его зеленью, чистенькими городишками, ресторанчиками, дискотеками и казино; тротуарами, выстланными цветным мрамором, праздной толпой…
Здесь же нас окружало царство мертвого унылого камня, изъеденного ветрами и солнцем.
Я невольно вспоминал влажные просторы российских лугов и лесов.
Родная нордическая флора виделась отсюда некими буйными джунглями Амазонки.
Расстилавшийся вокруг марсианский пейзажик оживляли лишь мужественно выживавшие на каменистых склонах редкие салатовые перья алоэ и лепешки кактусов с оранжевыми выростами своих кисло-сладких плодов - ценнейшего по своим питательным свойствам фрукта, как меня опять-таки уверял Канарский старожил Вася.
Тут уж будешь питательным…
Володька, до сего момента с подозрением озиравший окрестности, внезапно произнес:
– А ведь прав был дед насчет неба-то… Помнишь? Глянь, какое!
Мы уже забрались высоко в горы, прибрежные сопки плавными серо-оранжевыми волнами застыли внизу, а бездна неба словно приблизилась к нам, и ее глубина и ширь завораживали, словно здесь сходились какие-то тайные космические стихии, грани иных миров…
И безжизненный камень внезапно показался прекрасным в своей гармонии с великолепием этих небес.
Вот где надлежало бы, вооружившись мольбертом, написать картину «Какой простор!».
А городок, открывшийся после умопомрачительно крутой горной дороги, был чист, весел, беспечен и нес в себе все признаки наицивилизованной Европы, с ее бензоколонками, магазинами, аккуратными белеными домиками с черепицей крыш, рекламными щитами и искусными вывесками над дверьми местных ресторанов.
Я очутился не то в Германии, не то в Испании, не то в Англии… Здесь соседствовали все традиции. Традиции лучших Испании, Германии и Англии.
И лишь недоуменным воспоминанием отражались в сознании дикие пустоши недавних гор, синими пятнами видневшиеся вдалеке.
И - удивительно: желалось вернуться к ним, в их первозданный простор.
Городок омывал океан, и мы, выйдя на безлюдный берег, тянувшийся солнечной песчаной далью, тихо и счастливо дурели от прозрачности воды на проплешинах прибрежных вымоин и сочетаний сини, зелени, золота, соревнующихся между собой в своем утверждении - бесконечном…
К вечеру прибыли наши мореходы.
Папаня, хотя и ощутимо подустал, находился в приподнятом настроении, и мы понимали его: он возвратился в прошлое, он становился тем, кем был более полувека назад, - молодым парнем, ступившим, избегнув страшной гибели, на незнакомую землю, на берег, что ныне именовался пляжем…
И его, как и тогда, вновь ожидало неведомое, а значит, продолжалась жизнь - подлинная, подобная свежести океанского «воздуха, и каждый день такой жизни стоил куда больше, чем год самозаточения в стенах московской квартиры, серенько и пасмурно высветленных квадратами оконных проемов.
Вечную осень мы поменяли на вечную весну. И пока о таком обмене не сожалели.
Между тем быт есть быт, и теперь перед нами остро встала проблема жилья.
Снять в городе квартиру оказалось задачей практически невыполнимой. Со свободными апартаментами на островах дело обстояло туго. Чужеземцам предлагалась альтернатива поселения в отеле или же покупки собственного дома. И то и другое по причине дороговизны нас не устраивало. Третий вариант - жизнь в палатке на берегу - не привлекал своим избыточным романтизмом и отсутствием элементарных удобств. Так что на первый ночлег пришлось устраиваться в гостинице.
Поутру вместе с Василием и Вовой я отправился в супермаркет за продуктами питания и водичкой.
Дама в панаме и в темных очках, выгружавшая у кассы из сетчатой тележки гору разнообразной провизии, показалась мне странно знакомой, и, присмотревшись к ее облику, я закусил, сдерживая нервную усмешку, губу: в дебрях Канарского архипелага, оказывается, ныне проживала скрывающаяся от одураченных кредиторов Фира Моисеевна Лунц!
Сблизившись с компаньонами, я шепотом произнес:
– Видите старуху в панаме? Уникальный экземпляр! Она кинула «Соломон трэйдинг» на пятьдесят штук!
– Наши действия? - сосредоточенно оживился Василий.
– Отслеживаем фарватер!
Фира Моисеевна, загрузив провиант в маленький автомобильчик, неспешно покатила в сторону побережья, остановившись на узенькой улочке, где за забором, сложенным из тесаных разноцветных булыжников, выглядывали беленькие виллы с аккуратными крышами из малиновой черепицы.
Неряшливо одетый мужик средних лет, почесывая брюшко, выступающее из-под короткой, заляпанной желтыми пищевыми пятнами майки, в пузырящихся на коленях штанах, раскрыл кованые черные ворота, и автомобильчик въехал во внутренний дворик, где резвились, играя в мяч, детишки.
Привратник, чей нос опоясывал округлый шрам, был идентифицирован мной как пострадавший в дискуссии с юдофобами сын-официант.
Узрев российский номер на бампере нашего «Мерседеса», официант окаменел, мгновенно сообразив, что это - категорически не к добру, а потому я, решив использовать момент внезапности, вышел из машины, небрежной походкой направившись к воротам дивной виллы.
Василий и Вова, в чьих глазах появился подобающий ситуации стальной гангстерский блеск, последовали моему примеру.
Отодвинув створкой ворот опешившего официанта, мы подошли к автомобильчику, из багажника которого Фирой Моисеевной извлекались продовольственные товары.
– Ну вот, - произнес я в затылок старухе. - Как радостно встретить делового партнера на чужбине! Очень дорогого партнера! Не угостите нас кофе, золотая вы наша Фира Моисеевна?
Очки старухи медленно сползли на кончик угреватого носа. Зрачки, дрогнув, залили собой поблекшую от возрастных изменений радужную оболочку.
Я понимал: остановившееся мгновение обреченного узнавания моей персоны было для старой мошенницы своего рода ужасным откровением.
– А в чем, собственно… - пискнул с нервным пафосом официант, но тут же и запнулся, пригвожденный к месту грозными взорами моих компаньонов.
Фира Моисеевна, впрочем, быстро от шока оправилась и, подбоченясь, довольно-таки бойко затараторила:
– Какой еще кофе, молодой человек? Мы не имели желаний принимать сегодня гостей! Или вы приехали с претензией? Но тогда мы знаем, как вести такие переговоры! - Она уже потихоньку наступала на меня. - И нечего пугать меня своей публикой с бандитскими выражениями морд! Я буду смотреть, как их морды изменятся в полицейском участке…
– О, - сказал я, - насчет полиции - очень хорошая мысль! Главное - здравая!
– То есть? - с подозрением вопросила Фира.
– То есть, - продолжил я импровизацию, - вы имеете мысль, будто вас преследует мафия с намерениями причинения вам физического и материального ущерба. А это не совсем так. То есть оно, может быть, и так, но в вашем клиническом случае мафии полиция не страшна. Напротив, здесь существует благодатная почва для сотрудничества между силовыми структурами. Цивилизованного сотрудничества, - подчеркнул я. - Ну, теперь вы понимаете, откуда дует сегодня сильный ветер на Фуэртевентуру? Если нет, поясню, - добавил доверительно. - Вы объявлены в розыск как мошенница и аферистка. Совершившая экономическое преступление против российских и - самое главное! - иностранных компаний. А это, - кивнул на Василия и Вову, - представители частных сыскных агентств, уполномоченных московским представительством Интерпола связаться с правоохранительными сферами Испании… До вас дошло? У вас упало в мозг?
– Но…
– Я все-таки настаиваю на кофе. Но если мы вам так неприятны, то - разрешите ненадолго откланяться.
– Встретимся в инстанциях, - вставил Вова безразлично.
– Если вы уж так тяготеете к защите властей… - прокомментировал в свою очередь Василий. - Да, они вас действительно будут охранять. Двадцать четыре часа в сутки. Они любят таких, как вы: бесплатно кормят, меняют белье на нарах…
– Наум, пожалуй, я не против выпить с молодыми людьми кофе, - произнесла Фира Моисеевна задумчиво. - Только, молодые люди, оставьте свой садизм, я старый человек, и моей нервной системе неприятны ваши инсинуации…
Попивая кофе, я не спешил с какими-либо выводами, глубокомысленно замечая, что приобретенная Фирой вилла весьма мила и просторна, хотя интерьер ее в чем-то напомнил мне незабвенную московскую комнатенку старухи: те же самодельные детские нары, голая лампочка и - разномастная, явно с помойки, мебель.
– Стараюсь ради детей! Кладу на них жизнь! - не уставала повторять хозяйка. - А за это меня приезжают сюда убивать!
– Кто? - холодно спросил Володя.
– Морально… - уклончиво ответила Фира.
– Дом двухэтажный? - деловито осведомился Василий.
– Да, второй этаж хотим сдавать…
– Ну, - сказал я, - это навряд ли получится.
Повисла напряженная пауза. Итог паузы мне все-таки удалось выиграть, Фира не выдержала.
– Ваши условия? - выдохнула она.
– Вам не нужна реклама своего места жительства среди московской деловой публики? - спросил я.
– Вы знаете ответ…
– Второй этаж, - проронил я.
– Вы хотите его снять?
– Нет, купить в собственность, - сказал я. - За хорошую цену.
– Назовите…
– Цену? Она складывается из пятидесяти тысяч долларов вашего долга, плюс проценты, плюс наше молчание, - довел я до сведения продавца.
– Ох, я умираю, - обмякла Фира, закатывая глаза и хватаясь за морщинистое горло.
– В случае вашей смерти, - бесстрастно заметил ей Вова, - дальнейшие переговоры вы завещаете вести с вашими наследниками?
– Хорошо, - молвила старуха убито. - Когда вы въезжаете?
– Въезд состоялся, неужели вы не заметили? - изрек Василий.
– Вы садист! - ответила ему старуха. - Вам надо в охрану концлагеря!
– Кстати, об охране, - кивнул Василий. - Считайте, что теперь она у вас есть. Круглосуточная и бесплатная, между прочим. Вам бы радоваться…
– Мне кажется, вы - антисемит, - заметил ему угрюмо жидомасон, сидевший на табурете в дальнем углу и, приподняв кустистую бровь, мрачно таращившийся на нас.
– Неправда, - сказал я. - Вообще - что за странный термин? Семиты - это арабы. Значит, антисемит - это антиараб? Какая глупость! Все равно что назвать вас сионистом!
– Да, я сионист! - заметил официант гордо.
– Сионист, - просветил я его, - особь, стремящаяся объединить соплеменников на земле предков. Какой же вы сионист? Это мы скорее таковые… Я вот, например, очень даже за то, чтобы евреи жили в Израиле, у них хорошо там получается с урожаями помидоров и с производством «узи»… А вы - нет, вас в Испанию потянуло, в колыбель инквизиции…
– Кончаем базары, - сказал Вова. - Жить будем дружно, Фира Моисеевна станет готовить нам рыбу-фиш, сырьем мы ее снабдим. Вы умеете готовить рыбу-фиш, Фира Моисеевна?
– Но здесь нет щуки…
– Сойдет барракуда, - высказался старожил Василий.
Так мы решили проблему с жильем. И уже вечером сидели, попивая винцо, на балкончике собственного дома с резными перилами из Канарской сосны в неуклонно чернеющих сумерках, растворяющих в себе горы и океан, глядя в сторону городского центра Пуэрто-дель-Росарио, мерцавшего малиновым туманцем неоновых огней в сгущавшейся над островом ночи.