На сей раз это было задание, входящее в исполнение им обязанностей по службе.

Устранению подлежал объект, чем-то, видимо, насоливший Хозяину. На предварительной беседе Алихану сказали, что объект - боевой офицер ФСБ, занимающий должность в среднем звене организации, а посему акцию надлежит провести ювелирно - то есть клиент может упасть на лестнице, сломав себе шею, отравиться некачественной водкой, застрелить себя при неосторожном обращении с табельным оружием или, как заметил начальник отдела ликвидации, пусть, мол, его скорбный путь по земле, путь человека, ищущего правду и справедливость, пересечется с путем грузового автомобиля «ЗИЛ-130».

Предлагаемая работа требовала известной изобретательности и осторожности, но многоопытного Алихана это не смущало, однако когда он открыл папочку с установочными данными будущей жертвы, то с трудом переборол досаду и раздражение.

Убрать надлежало Сережу Одинцова, с кем он полгода воевал в Афганистане, кто оказал участие в вызволении его из одиночки кабульской тюрьмы и кто помог с получением московской квартиры.

Это был прокол спецслужбы, прокол, вызванный этапом ее становления, недостатком базы данных, поверхностной проработки прошлых связей сотрудников.

При всей срочности поступившего заказа, куратором учитывались факторы особой тщательности реализации акции, а потому исполнителю, Алихану, для подготовки отводилось десять дней. Еще три-четыре дня отсрочки он мог выхлопотать дополнительно.

Сидя на кухне с чашкой крепко заваренного зеленого чая, Алихан угрюмо раздумывал над сложившейся ситуацией.

Ясно, что отказаться от выполнения приказа было нелепостью и влекло за собой негативные выводы руководства. Но! Что для него значит все это руководство? Вот кого бы он перестрелял, и не задумываясь! Здесь же речь шла о боевом товарище, отмеченном к тому же такими чертами характера, как честность и бескорыстие.

Свои моральные установки у Алихана были. Нарушать их целостность он не хотел, а потому предстояло каким-то образом вывернуться из тисков обстоятельств. Впрочем, к такого рода эквилибристике ему также было не привыкать.

Механически щелкнул пультом, включив телевизор. На экране возник энергичный либерал Жириновский, негодующе восклицавший:

– Президент нас ни в чем не поддерживает! И такой президент нам не нужен! На Новый год я поздравил его с Новым годом! И… ничего! Он молчит!

Фамилию данного деятеля от политики Алихан произносил «Жванецкий» и, когда его поправляли, отмахивался, говоря, что обоих комиков воспринимает с одинаковой реакцией, тем более сатирический аспект их многих высказываний нередко аналогичен, справедлив и неглуп.

Далее на экране возник фотопортрет президента страны и раздался за кадром его мерный голос, поведавший гражданам о своем очередном мнении по очередному поводу.

Алихан иронически сузил глаза.

Этот покаявшийся коммунистический функционер, перещеголявший в своих хворях все бывшее политбюро, уже и не удосуживался появляться на экране, пользуясь в произнесении своих вердиктов и комментариев к ним услугами говорящей машины в образе пресс-секретаря, порою, после этого гласа земного боженьки за кадром, напоминавшего юного Моисея, репетирующего зачитывание перед избранным народом доверенных ему скрижалей.

Эх, слуги народа… А что, впрочем, особенного? Слуги всегда лукавы с господами.

А что есть госбезопасность? Сожительница неверной, презирающей и опасающейся ее власти. Власти, развращающей предоставляемой безнаказанностью в оказании ей подлых услуг, посулами и подачками, а в итоге - подлейте бросающей.

Не исключение - и его нынешняя конторка.

Он выключил телевизор. Подумал:

«Всю жизнь я изворачивался под пулями, убивал, ходил по лезвию над пропастью, служа тем сытым и высокомерным тварям, кто воспринимал меня как свой послушный инструмент, расходный материал… Чем отличаюсь я от солдатика, лежащего в сыром окопе, вырытом в чужой земле, которую его послали завоевать, и погибающего в слепом повиновении приказу? Чем отличаюсь от раба? От служебной собаки, наконец, с тупым энтузиазмом выполняющей команду «фа»? Ладно, в сторону рефлексии. Задача проста: надо выйти на Одинцова. Осторожно и чисто, не попав в поле зрения тех, кто, вероятно, держит меня на втором, страхующем прицеле».

Они встретились в вестибюле станции метро «Полянка», и Алихан, глядя на приятеля, кого не видел уже год, мгновенно отметил, что тот здорово сдал: в лице появилась нездоровая одутловатость, прибавилось седины, повыцвели глаза, безучастно и тоскливо взиравшие на снующую в зале толпу…

– О чем думаешь? - Алихан положил ему руку на плечо.

– Да так, - усмехнулся тот. - Разницу в одежде столичного народонаселения уясняю. Вспоминая те времена, когда американские джинсы казались нам признаком элитарности.

– Это да, - кивнул Алихан. - Только я слышал, как тут одна бабка в сердцах высказалась… Разодеты, мол, как маки, а злее собаки. Ни одного, заметь, радостного лица. Несмотря на обилие джинсов.

– Мы не исключение, - отозвался Сергей.

– Ты извини, - начал Алихан, - что пришлось конспирацию с нашим свиданием разводить, но таковы обстоятельства.

– У тебя неприятности?

– Да. Связанные с тобой. Но мои - второго плана, а твои - первого. Значит, Серега, такое вот дело…

Одинцов выслушивал его бесстрастно, хотя и морщился порой в каком-то тягостном раздумье. В итоге спросил:

– Твои соображения, представитель заказчика?

– Закинь начальству рапорт об отставке по выслуге и срочно - на дно. Думаю, годик-другой перекантуешься, а там, глядишь, все уладится. А может, и раньше… Твою ситуацию каждый день по телевизору отслеживать можно. Идет Хозяин наверх, значит, вжимайся в дно. А сковырнут его оппоненты, можно и перья расправить…

– Крылья, Алихан. Перья чистят вроде как…

– Ну и то, и другое, ты понял.

– Я понял грустную вещь, - сказал Одинцов. - Понял, что идти за поддержкой - значит, идти в пасть дракона.

– Соратников имеешь в виду? Или генерала своего?

– Его, многомудрого.

– Но у тебя с ним, вроде, хорошие отношения?

– Что значит - «хорошие»? - вздохнул Одинцов. - Да и вообще, какие могут быть отношения с гюрзой или с крокодилом? Так… Покуда я жив, вот и все отношения.

– Странно, я думал, он мужик порядочный…

– Ага, всех по порядку!

– Неделю тебе еще гарантирую. - Алихан помедлил. - Теперь так. Нужен мотив твоего исчезновения. Мотив меня бы устроил вот какой: послезавтра подошлю к тебе уголовничков через своего человека. Грабителей. Все всерьез будет, так что готовься. Учить тебя, думаю, не надо, что наиболее опасные бытовые ситуации - вход в подъезд и выход из него. Полагаю, нападут на тебя на площадке перед лифтом. Стрелять они не станут, им шум ни к чему, так что все тактические преимущества - твои…

– Это ясно. Но где здесь мотив? И зачем такая крутая схема?

– Этих персонажей мне надо убрать со сцены, - ответил Алихан. - Не откажешь в ответной любезности? Тогда соединим малоприятное с полезным. Ты их уложишь, пожертвуешь каким-нибудь подложным пистолетиком, чтобы оборона была адекватна нападению и так далее… А дальше - рапорт и в кусты. Оброни кому надо, что не грабителей ты угрохал, а наверняка - подосланных убийц! Вот и мотив: издерганные нервы, мания преследования…

– У меня-то?

– А почему нет? У каждого есть свои тараканы… - Алихан покрутил в воздухе кистью руки.

– В смысле?

– Ну, в башке…

– Возможно, ты прав, - улыбнулся Одинцов. После промолвил с разочарованной укоризной: - А ты, значит, так и остановился на ремесле душегуба.

– Во-первых, душа бессмертна, - сказал Алихан. - Во-вторых, ремесло как ремесло. Интересная, живая работа. Много свободного времени. Ну так как, полковник? Уменьшим поголовье уголовного элемента?

– Благородную задачу предлагаешь, слушай!

– Вот это по-нашему, - одобрил Алихан. - Может, поедем перекусим куда-нибудь, а?

– Куда именно?

– Ну, в клуб «Ал энд даун», к примеру.

– Не, - протестующе поднял руку Одинцов, - там чашка кофе пятьдесят долларов стоит!

– И хрен с ними, с долларами!

– Понимаешь, - сказал Сергей, - я не пойду туда потому, что если заплачу эти деньги за чашку кофе, то как бы распишусь аршинными буквами, что я - мудак! И что поделом мне! Кстати, меня туда затащила раз погулять одна компания… Ну, нагуляли… На новый «Мерседес». А потом, если уж о кофе, - встречаю я хозяина заведения в одной бане, говорю ему: что, мол, за дела? Чашка кофе - полтинник! Вы чего, обалдели? А он мне: это, дескать, ложь, вас обсчитали, скажите кто! Я разберусь! Это безобразие! Чашка кофе стоит всего сорок пять долларов!

Алихан рассмеялся, показав жемчужные, не испорченные табаком зубы.

– Тогда бывай! Отлежаться-то есть где?

– Найду.

Оставшись один, Сергей задумчиво оглядел зал, обнаружив, что стоит у глухой стены, в чьей нише красуется некий горельеф, изображающий счастливую советскую семейку: папу, маму и дитя.

В композиции присутствовало развевающееся красное знамя, голубки и - оливковая ветвь в руке женщины, у которой за блузкой розовели подкрашенные соски. Масляная бордовая краска трескалась на ее каменных губах и на ногтях ног, обутых в тапочки-вьетнамки. Глава семьи, державший на плече чахлого младенца, смотрел в поющую даль коммунизма с вдохновением загипнотизированного идиота, и Одинцов не удержался от кривой ухмылки, узрев на его убогих кроссовочках - точной копии тех, что некогда заваливали социалистические прилавки, - подведенные черной кисточкой шнурочки.

Эта скульптурная карикатура была плодом трудов либо жутчайшего халтурщика, не обладающего и мизерной толикой какого-либо художественного вкуса, либо тонкого злорадного злопыхателя над дуростью как предложенного ему проекта, так и над всей системой совдеповской лживой агитации, чье вранье в итоге кислотой изъело и вполне реальные ценности того времени, когда на лицах людей в метро и на улицах улыбки редкостью не считались.

Он постоял, глядя, как пожилая уборщица в оранжевой синтетической безрукавке старательно выжимает в ведро грязную мешковину, снятую со швабры, - серую, ветхую ткань.

И отчего-то представилась Одинцову его нынешняя жизнь с выхолощенным, напрочь утраченным смыслом, сродни этой половой тряпке, пропустившей через себя нуды метрополитеновской грязи.