Проведя плановую встречу с одним из агентов, живших поблизости от Ракитина, затянувшуюся до полуночи, Николай Власов, спустившись к машине, подумал, что, вероятно, имеет смысл проведать ребят из наружки, дежуривших возле дома незадачливого подполковника.

Власов полагал, что его личное присутствие, во-первых, подбодрит подчиненных, а во-вторых, лишний раз подчеркнет неусыпный контроль за их действиями начальника, способствуя таким образом укреплению дисциплины и вообще бдительности.

Два прапорщика, сидевшие в зашторенном микроавтобусе, готовились к поздней трапезе: на одном из сидений была расстелена газетка со снедью, стояли граненые стаканы, а значит, как понял Власов, где-то таилась категорически исключенная служебными правилами водчонка, испить которой после напряженного дня ему бы явно не помешало.

– Ну, как наш клиент? – вопросил Николай у служивых.

– Вроде как на боковую откинулся… – донесся ответ.

– Ничего интересного?

– Абсолютно!

– Ну, тогда разливайте, – заключил Николай.

– Ммм…

– Не слышали боевого приказа?

– Есть, товарищ подполковник!

Была выпита одна бутылка, затем вторая; Власовым овладела приятная расслабленность, и, откинувшись на сиденье в пелене щипавшего глаза табачного чада, он не без удовольствия прислушивался к байкам, которые безостановочно травили в полумраке салона весельчаки-прапора.

– Ну, чего? Врежем еще? – предложил один из них. – А, Николай Васильевич? Дайте ключи от вашей машины, мы вмиг сгоняем. У метро палатки круглосуточно отоваривают…

Власов посмотрел на часы. Пора было ехать домой, но, с другой стороны, не хотелось… Опять кислая физиономия жены, упреки по поводу запашка… Вернется попозже, когда благоверная отойдет ко сну, так оно лучше будет.

Он вытащил из бумажника деньги. Сказал:

– Сок купите, ребята, жажда заела. И ключи – вот. Сцепление не рвите, диск слабенький, еле дышит…

Оставшись в салоне, он прислушался к мертвой тишине в динамиках аппаратуры акустического контроля. Ракитин наверняка спал.

Машину, оборудованную спецтехникой, использовали, в общем-то, для подстраховки, поскольку квартира круглосуточно прослушивалась сидевшими на Лубянке операторами.

Внезапно захотелось помочиться.

Открыв дверцу «рафика», он вышел в непроглядную ночную темень, обогнул голую поросль боярышника, расстегнул брюки, но тут в затуманенный алкоголем мозг ударил бичом зловещий полушепот, донесшийся из беспросветного мрака:

– С-стоять, с-сука!

Власов оторопело замер, соображая, что оставил в машине оружие.

Замельтешили мысли о происках хитроумных врагов… Неужели его подловили тепленьким?

– Лежать, с-сука, а то ур-рою… – последовало грозное распоряжение.

Пришлось подчиниться.

Изнемогая от бессильной ненависти и унижения, Николай с расстегнутыми штанами осторожно встал на колени, чувствуя, как от соприкосновения с почвой брюки мгновенно напитываются какой-то мерзейшей сыростью, а затем лег в холодную жижу размокшей земли. В нос ударил зловонный запашок: видимо, жильцы дома выгуливали здесь своих четвероногих питомцев…

– Вот так, – одобрил голос, а затем на какой-то взвинченной ноте, исключающей любые пререкания, продолжил: – А теперь ползи! Слух пропал?! Или не учили тебя, сволочь легавую?! Ползи, говорят!

Сцепив зубы, Власов пополз по морозной жиже, думая: «Точно, отследили… Но кто? Дадут вот сейчас по балде ломом…»

– О, хорошо ползешь, вишь, какой умник, – с издевочкой поощрил голос его усердие.

Неожиданно Власов уперся головой в какой-то лохматый темный ком и, обмерев испуганно трепыхнувшимся сердцем, в следующий миг почувствовал на лице жаркую влагу шершаво лизнувшего его в нос собачьего языка…

Незнакомый голос произнес с какой-то недоуменной на сей раз интонацией:

– Э, мужик, ты чего это, а? Бухой, да? Встать-то можешь?

Николай медленно поднялся на ноги, различая перед собой большую собаку и какого-то патлатого нетрезвого малого, в ком не без удивления распознал соседа Ракитина.

Тут-то дошло, кому предназначались все эти безапелляционные команды…

– Часы потерял, – застегивая штаны, сипло поведал Власов ночному дрессировщику бездомных собак.

– Нашел?

– Угу, – отозвался Власов угрюмо.

– Тогда бывай, кореш! – Юра неверной походкой направился к подъезду. Следом за ним потрусил и пес.

Отдуваясь от ярости и напрасно пытаясь стряхнуть с одежды липкую едкую грязь, Власов ввалился в «рафик» и, только достав из-под сиденья наручную сумочку с документами и пистолетом, несколько поостыл… Затем матюгнулся беспомощно, осознав, что так и не сумел справить нужду. Впрочем, позыв сам собою прошел.

В освещенном усилиями наружки, потратившейся на лампочки, зеве подъезда на лестничной площадке перед лифтами виднелся покачивающийся Юра, что-то выговаривающий виляющей хвостом собаке; после двери лифта растворились, пес шустро нырнул в кабину, и Шмакин, растерянно раскрывший рот, замахал руками, призывая его, решившего, видимо, разделить с ним кров, обратно, однако в следующую секунду двери сомкнулись, и, судя по Юриным глазам, постепенно воздеваемым к потолку, собака поехала на верхние этажи без надлежащего сопровождения.

Дверца «рафика» растворилась.

– Ну, как тут? – полюбопытствовал один из прапорщиков. – Без чрезвычайных происшествий?

– Наливай, – процедил Власов сквозь зубы, глядя на растерянно топчущегося у лифта Шмакина.

Глотнул водки, запил ее апельсиновым соком, приникнув губами к небрежно надорванному уголку пакета и ощущая потекшую по подбородку приторную струйку.

Между тем двери лифта раскрылись, гневно шевельнулись губы Юры, отчитывающего возвратившегося пса-путешественника, не желавшего выходить наружу; после Шмакин, вероятно, уловив движение смыкающихся створок, ринулся, распихивая их локтями, внутрь кабины, и лифт снова тронулся в вышину.

– Чего это он? – спросил Власова второй прапорщик.

– Собаку привел, – кратко пояснил Николай.

– О, чудик…

– Еще какой! – злобно подтвердил Власов.

Включилась аппаратура.

В динамике послышался щелчок замка, затем прозвучал удрученный голос Шмакина:

– Ну, понравился я тебе, сука ты такая!.. А ну, брысь! От-т… ведь…

Пес, судя по всему, проскользнул в раскрытую дверь.

– Ах ты, падла легавая… Ну, хрен с тобой! До утра спи… Куда поперся, вот комната… Чебурек будешь? Лапу давай! Во… Теперь – заслужил. А это нет… коньяк тебе не положен…

Бульканье.

– Давай и мы, – предложил Власов сослуживцам.

Через час, осилив, видимо, имевшийся у него в наличии алкоголь, Юра прервал свое нечленораздельное бормотание, обращенное к псу, погрузившись в сон.

– Ну, счастливо, парни, – сказал Власов, вставая с сиденья. – Удач! – Запнулся.

В динамике послышался настороженный собачий рык, затем хлопнула дверь, еще одна, и в салоне «рафика» внезапно прозвучал отчаянный женский вопль…

Яростный лай, снова вопль, лязг запоров, еще чьи-то визги…

– Женщина только что в подъезд вошла; случайно не ее ли?.. – донеслось до Власова предположение сослуживца.

Вопли, проклятия и крики усилились. Затем неизвестный мужской голос констатировал:

– Да Юрка это… Точно! Пса привел, а входную дверь не закрыл… Во, глядите!

Судя по всему, благодарный пес, разделив совместную трапезу с уснувшим хозяином, принялся чутко нести сторожевую службу и, заслышав на лестнице шаги, выскочил из квартиры на площадку, тяпнув запоздало вернувшуюся соседку. Выбежавших ей на помощь жильцов он, надо полагать, кусал уже с перепугу.

– Куда кобель-то делся?

– Удрал, зараза…

– Где алкаш этот, змееныш поганый?!

Понеслись дальнейшие проклятия, адресуемые не столько псу, сколько непутевому Юре, ведущему рассеянный образ жизни.

– А может, собака-то бешеная?! – раздалось восклицание через сдержанный всхлип. – В травмпункт теперь надо! Во, вернулась домой со смены!

В этот момент Власов, неотрывно наблюдавший за подъездом, увидел, как из него выскочил злосчастный пес и, осмотревшись затравленно, юркнул с поджатым хвостом в темень кустов, растворившись в них.

Еле сдерживая смех, прапорщики наблюдали, как следом за псом, исчезнувшим в путаных московских дворах, потянулась в ночь вереница покусанных матерившихся жильцов, направлявшихся на уколы.

Власов веселья подчиненных не разделял. Он мрачно раздумывал, что со всем этим цирком пора бы и в самом деле завязывать. Решительным образом!

Хватит цацкаться с Ракитиным! Тем более рапорт о своем увольнении из ФАПСИ подполковник подал, а значит, пока решение не принято, он все еще является военнослужащим, совершившим преступление в виде незаконного пересечения госграницы. А потому его, Ракитина, надо грубо брать за шиворот и вывозить на объект, где безо всяких юридических проволочек, реверансов и оглядок на нормы законности перебрать по косточкам, получив не просто наиправдивеишие ответы на интересующие вопросы, но и доскональную исповедь о всей прожитой жизни.

«С утра – к Шурыгину! – подумал он, скрежетнув зубами в непоколебимой уже обретенности плана жестких дальнейших действий. – Пусть дает «о'кей» на потрошение. Хватит! А там я ему устрою… «лежать-ползи»!»