Куратором Абу был офицер Дик Круз − сорокалетний подтянутый человек с бесстрастными манерами, вдумчивой речью и острым ироничным умом. Подчеркнуто опрятный и даже консервативный в одежде, с короткой стрижкой, скупой и точный в движениях, он безошибочно распознавался как кадровый военный, да и сам однажды ненароком признался Абу, что понюхал пороха и в Бейруте, и в Афганистане. Дик хорошо знал фарси и арабский язык, работая, как догадывался Абу, в одном из восточных отделов.

Взвешенностью своих суждений, дружелюбием и способностью внимательно выслушать подопечного, он сразу же расположил к себе Абу, и когда, проходя от самолета в зал ожидания аэропорта, он увидел среди встречающих невозмутимого Дика, его посетило теплое чувство встречи с близким и необходимым ему человеком.

За обедом в ресторане Абу довольно откровенно поведал куратору о тяжелом психологическом состоянии Мариам, о собственных переживаниях и сомнениях, и, как оказалось, не зря: Дик не только с сочувствием выслушал его, но и разрушил многие двусмысленности, терзающие душу его агента.

− Вернись ты в Ирак, непременно бы погиб, − убежденно заявил он. − Как и твоя жена. А преследование ваших родственников в любом случае было бы неизбежным. Мы знаем это наверняка, без всяких допусков на какие-либо послабления. Тебя и Мариам волнуют последствия перехода к нам? И сама моральная сторона такого поступка? Очень хорошо, поскольку таковое свидетельствует о вашей порядочности и совестливости. Но разве ты предавал свою страну и близких? Я уверен, что нет. Ты поступил, как умный солдат: покинул поле сражения, чтобы вернуться на него вновь, как следует вооружившись, зная, с кем и как воевать, и кому и во имя чего отомстить. По крайней мере, именно так я понял твою позицию еще при первых днях нашего знакомства.

Абу сумрачно кивнул. Американец говорил то, что ему хотелось услышать, но это-то и вселяло подозрения: ему пытались вернуть психологическое равновесие, зарождая в нем мотив надлежащего исполнения какого-то будущего задания. Только какого?

Его вновь постигло разочарование и безнадежность. Он был вызван сюда для продолжения разработки с каким-то дальним прицелом.

Тень, промелькнувшую на лице собеседника, куратор наверняка заметил.

− Мы пригласили тебя в Вашингтон, − сухо продолжил Дик, − поскольку сейчас готовятся события, чей итог… − Он выдержал вескую паузу. − Ну, скажем так: окончание реверансов с Саддамом. Ираку необходимо новое, демократическое правительство. И в нем ты можешь сыграть значительную роль.

− Но это касается дня завтрашнего, − прозорливо возразил Абу. − А какова моя роль в дне сегодняшнем?

− Я здесь всего лишь для того, чтобы убедиться в твоей готовности поддержать наши усилия, − сказал Дик. − Не более того. Вдруг, к примеру, в ближайшее будущее нам понадобится, чтобы ты выехал в Ирак или в Кувейт с нашими людьми, а у тебя на сей счет отсутствуют какие-либо планы? Мы не в праве отрывать тебя от текущих дел и принуждать к чему-либо. Ты все-таки житель свободной страны, и диктат по отношению к тебе невозможен. Или ты усматриваешь каверзу в нашем разговоре? Тогда, считай, его и не было… Остановимся на следующем: если в дальнейшем нам потребуются твои консультации, ты готов нам помочь, не так ли?

− Естественно. Мне просто кажется странным, что мы ведем беспредметный разговор.

− А мне − ничуть, − парировал Дик. − Поскольку грядущие события, доверюсь тебе, будут весьма масштабны, и нам заранее надо произвести ревизию всех сил.

Если американец и лукавил, то скрывал тайную подоплеку своих устремлений весьма умело: его аргументы и сам тон разговора выбивали все клинья безотчетных подозрений Абу.

− И что все-таки планируется? − спросил он.

− Думаю, мы начнем вторую компанию, − неохотно проронил Дик. − Куда более эффективную.

− Война? − скептически поднял бровь Абу. − И правительство марионеток? Это вряд ли получится. Наступит хаос. Или вам так нужна нефть, что вы готовы держать режим на штыках? Но это же долгосрочный грабеж с кучей каждодневных жертв.

− Руководство видит ситуацию по-другому, − сказал Дик. − В стране будет парламент с представителями всех общественных течений. Сунниты, шииты и курды должны примириться на основе и в интересах общенациональной экономики. Да, экспорт ресурсов в ней безусловно главенствует…

− Благие пожелания, − покривился Абу. − Накопилось слишком много обид, претензий и недоверия. А власть, навязанную вами, не воспримет никто.

− Тогда давай дожидаться, пока Садам обзаведется атомной бомбой.

− У прямой интервенции, − задумчиво произнес Абу, − в наше время должен быть все-таки приличествующий предлог. Или − несколько предлогов.

− Правильно, − меланхолично согласился Дик. − И как бы ни было неприятно, но если их не воспроизведет жизнь, то сконструируют профессионалы. Такие как мы с тобой. Впрочем, − вздохнул, − это досужие разговоры. Расскажи лучше о своих планах.

Абу поведал о надеждах, связанных с поступлением в авиашколу, о болезни Мариам, что, в общем-то, подразумевало одно: необходимость заработать деньги.

− Я поговорю с шефами, попробуем помочь с операцией, − кивнул Дик. − Ничего определенного не обещаю, но постараюсь…

Разговор явно приближался к концу. Американец посматривал на часы, он явно куда-то спешил. Сомнения Абу в его коварстве и далеко идущих соображениях об использовании агента, улетучились без следа. Разведчик провел формальную плановую встречу и теперь откланивался, явно не стремясь к продолжению беседы. Уже сейчас Абу мог собираться обратно во Флориду, в прежнюю безысходность.

− Ну, я рад, что ты жив-здоров, − принужденно улыбнулся Дик, подзывая официантку. − Счет, пожалуйста…

Все. Рухнули призрачные надежды, и туман их истаивал в полупустом зале маленького семейного ресторанчика. Что-то подобное Абу испытал в казино, когда поставил крупную сумму на то и дело выпадающие номера на столе рулетки, а выпал «ноль», и столбики фишек бестрепетно сгреб крупье, и зеленое сукно насмешливо опустело.

− Ну а… могу ли я сейчас каким-либо образом быть для вас полезен? − стесненно произнес Абу.

− Что значит, − полезен? − пожал плечами Дик. − Работы достаточно, но, чтобы посвятить тебя в нее, нужно определиться с взаимной адекватностью… С твоим настроением, с твоими желаниями… Существует масса задач, но готов ли ты взять на себя их решение? И еще. Мне не совсем ясно, в какой степени ты доверяешь нам, и, соответственно, можем ли мы доверять тебе? − Он выдержал паузу, расписываясь на счете.

− С чего ты взял, что я не доверяю вам? − холодно спросил Абу.

− Ну… может, и доверяешь, но сейчас мне кажется твое вовлечение в реальные действия неправильным. Прости за откровенность, Абу, но ты производишь впечатление человека, выбитого из колеи… Я не могу брать на себя риск рассматривать тебя в качестве целеустремленного и идейного, если хочешь, сотрудника, не колеблясь, выполняющего приказы. Мне нужны люди, на которых я положился бы без оглядки.

− Если у меня было бы дело, которому стоило служить, я произвел бы совершенно иное впечатление, − полушепотом, скороговоркой доверился Абу. − Дай мне его. Где оно?

− Не знаю, не знаю… − Американец покачал головой. − Повторяю: для работы по моей тематике мне необходимы люди, не обремененные всякого рода раздумьями по поводу вмененных им обязанностей. Любой их прокол − и я лишусь головы. Одно дело − привлечь человека в качестве консультанта, другое − поручить ему долговременное оперативное задание.

− Проколов не будет, − сказал Абу. − Я хочу постоянной работы на вас. Она мне необходима, как воздух. Дик, я не могу вернуться обратно, не услышав от тебя что-либо обнадеживающего… Я занимаюсь не своим делом. Я не живу, а выживаю.

Дик отрешенно смотрел в окно. Нижние веки его сосредоточенно подрагивали от напряженного и, по всему виделось, трудного раздумья.

− Ну, хорошо, возвращайся, а на днях… − Он помедлил. − Хотя… Ладно. Я устрою тебя в отеле, а завтра переговорю с руководством. Обещать ничего не стану. Есть у меня соображения по поводу одной комбинации, может, ее и стоит тебе поручить… Но опять-таки речь идет о приблизительном варианте, многое предстоит уточнить и согласовать…

Оказавшись в номере отеля, Абу опустился в кресло. За окном лил дождь. Тихий и сонный полумрак царил в помещении.

На него нахлынуло горькое, отупелое одиночество. Но все-таки в сердце теплилось ожидание благих и значительных перемен.

Если Дик и играл с ним, то играл тонко и, конечно же, выиграл. Теперь Абу уже гнал от себя сомнения в том, что его собирались использовать, и он сам поспособствовал планам хитроумных и расчетливых шпионов. Эти мысли были грязны и порочны. Дик попросту пошел ему навстречу, в очередной раз поддержав его. А то, что подобное содействие соотносилось с рабочими интересами американца, − чему удивляться? Поменяйся они местами, точно также поступил и Абу. Другое дело, перебежчик из американской разведки появиться в Ираке не мог. И это вполне определенно говорило в пользу той страны, где ныне обретался беженец Абу. Значит, в ней заключалась сила и правда, каких бы усилий не стоило ему таковое признавать.

Но главной истиной, преподнесенной ему сегодня, была истина мести. Как лекарство, легким уколом введенное в кровь, оно стремительно распространялось по всему его существу, убивая темные разрушительные сгустки безверия и отчаяния.

Месть − вот смысл и оправдание всего его дальнейшего существования. И главное, того прошлого, которым мучился и он, и Мариам.

Он обязательно скажет ей об этом спасительном средстве, чей свет рассеет ее безысходный душевный мрак. И они вновь станут счастливы.