Переезд из тропической Флориды в зимний промозглый Нью-Йорк стал для Абу немалым испытанием. Его поселили в Бронксе, в старом многоэтажном доме, облицованным грязно-желтым кирпичом и словно увитым лианами выкрашенных битумом черных пожарных лестниц. Вокруг теснились сараи бесчисленных автомастерских с аляповатыми, выгоревшими на солнце вывесками, обнесенные сетчатыми заборами пустыри, заваленные старыми покрышками, а поблизости громыхала ржавым железом, содрогаясь под тяжестью серебристых рифленых поездов, подвешенная на клепаных заскорузлых сваях «подземка».

Квартирку с низкими потолками составляли две комнатки: гостиная, она же кухня и − спальня. Узкие оконца выходили на пустой асфальтированный двор, где складировались пластиковые мешки с бытовым мусором.

− Со временем подыщем что-либо получше, − смущенно покашливая в кулак, пояснил ему Дик. − В Нью-Йорке большие проблемы с жильем, цены в Бруклине просто убийственные, про Манхеттен я уже не говорю… Но зато отсюда тебе рукой подать до работы.

Абу мрачно кивал, озирая видневшуюся за изгородью двора баскетбольную утоптанную площадку, где чернокожая молодежь, нещадно визжа и ругаясь, боролась за мяч, похожий на большой запыленный апельсин, то и дело гулко шмякающийся в покореженный щит с кольцом в лохмотьях оборванной сетки.

Над площадкой висело серое пасмурное небо.

− Район непростой, − вздохнул Дик. − Вечером старайтесь из дома не выходить.

От убогости своего нового жилища Абу приуныл, однако настроение выправил его первый же приезд на работу. Сама по себе служба была незатейливой и рутинной: ему приходилось день-деньской торчать у стойки, проверяя багаж и пассажиров, но окружающий его фон вселял в сознание ощущение какого-то вечного, хлопотливого праздника.

Из прибитой и опустошенной трущобы он попадал в прозрачный и яркий мир аэропорта, где сверкали витрины, царила степенность и чистота, мелькали тысячи лиц, а все пространство заполняли томительно-тревожные чувства расставаний и обретений, ожидания и мечты. Последнее касалось тех, кто прибывал в Америку в поисках счастья и новизны. Этих персонажей Абу безошибочно выделял из толпы и отстраненно сочувствовал им, должным пройти тропами многих разочарований.

Мариам устроили в парфюмерный магазин, также располагавшийся в аэропорту, и зачастую, когда совпадали смены, на работу они ездили вместе.

Спустя неполный месяц по приезде в Нью-Йорк, Абу не без удивления открыл некоторые благотворные изменения, произошедшие с женой: она стала куда менее замкнута, позволяла себе порассуждать на те или иные темы, у нее проявился интерес к хорошей одежде, она не без любопытства смотрела различные шоу, не отказалась съездить с ним в казино в Атлантик-сити; наконец, у нее появились подруги − продавщицы из того же магазина, и иной раз она наведывалась к ним в гости.

С одной стороны такие перемены настораживали Абу: жена мусульманина безраздельно должна посвящать себя дому и мужу, однако противоречить ее желаниям он не решался в боязни разрушить тот хрупкий живой интерес к жизни, что затеплился в ней с недавней поры.

Вскоре новыми знакомыми обзавелся и сам Абу. Среди них выделялся некий Мустафа, уроженец Афганистана. Когда-то Мустафа был моджахедом, воевал против русских оккупантов, затем ушел в Пакистан, а оттуда сумел перебраться в Штаты, получив статус беженца.

Мустафа был толст, пузат, но проворен, суетлив и говорлив. Он поминутно ругал Америку, называя ее страной жуликов, бандитов и скряг, поклоняющихся золоту и деньгам, однако экономил каждый цент, а по количеству цепей, браслетов и перстней на его торсе и руках, заросших густой черной порослью, смахивал на разбойника, вышедшего из ювелирной лавки после ее ограбления.

Мустафа нигде не работал, но делал деньги на всем: перепродавал драгоценности сомнительного происхождения, автомобили с загадочной биографией, посредничал в решении иммиграционных проблем, торговал запрещенными таиландскими таблетками от похудания, всякого толка чудодейственными снадобьями, манипулировал с кредитными картами, а, кроме того, пользовал, как массажист, бездетных дам, уверяя, что десять-двадцать сеансов избавят их от напасти бесплодия, а уж, коли не избавят, вреда не нанесут.

Удивительно, но в стране с передовой медициной, фармакологией и высочайшими технологиями, шарлатанскими услугами Мустафы не пренебрегали, а, напротив, почтительно нуждались в них. И не сказать, что клиенты были невежественны и тупы, даже люди с университетским образованием и учеными степенями охотно доверялись наглому, плохо говорившему по-английски проходимцу. В большинстве американцев, как тот уверял Абу, отчего-то жило средневековое благоговение перед чудесами и таинствами, и слепая вера в них, напрочь отвергавшая логику и разумный скепсис. Более того: одни мошенники с легкостью околпачивались другими. По крайней мере, в постоянных дойных коровах Мустафы числилось пять гадалок, три врача-экстрасенса и ясновидящий мистик-поляк, страдающий запорами и алкоголизмом. Кстати, свои услуги по лечению алкоголизма поляк постоянно предлагал в газетке своей общины.

Знакомство Абу с Мустафой как раз и началось с рекламного объявления об исцелении бездетности, но, когда аферист ступил на порог мусульманского дома, то, словно споткнувшись об испытующий взор хозяина, молвил, что к мусульманке прикасаться не будет, ибо это противоречит некоторым его моральным установкам.

Как сразу же понял Абу, это был весьма нравственный поступок жуликоватого афганца, не пожелавшего обмануть единоверца.

Они жили неподалеку друг от друга, и все чаще и чаще общались, несмотря на разницу характеров, воззрений и интеллектов. Мустафа рассказывал смешные истории о всяких казусах, то и дело случавшихся в его многогранном бизнесе, посвящал Абу в тонкости всякого рода каверз, таящихся на каждом шаге новичка в жестоком Нью-Йорке и, с удовольствием уминая приготовленный Мариам плов, без устали поносил бессердечную и лицемерную Америку.

− Честному человеку здесь делать нечего! − тряся головой, повторял он.

− Ну, так езжай обратно… − пожимал плечами Абу.

− А кто из приличных людей тогда останется рядом с тобой? − хитро щурил карий глаз проходимец. − А? Вот, видишь…

Однажды Мустафа попросил у Абу его фотографию. На вопрос, зачем таковая нужна, ответил уклончиво: сам увидишь… А спустя пару дней принес Абу иностранный паспорт. Торжественно положив его на стол, изрек:

− Мой подарок.

Абу изучил документ, из которого явствовало, что он, Алижон Карамамбеков, является гражданином Узбекистана, прибывшим в США по рабочей визе.

− Купил на Брайтон-бич, бланк подлинный, − с достоинством пояснил Мустафа. − По нему ты получишь социальную карту и сдашь на права. Весь фокус в том, что иммиграционные службы не связаны со службами социальными, а социальные − с полицейскими. Может быть, скоро картина изменится. Но пока мы должны ловить момент… Так вот. Получив права, ты пойдешь в пару-тройку банков и откроешь счета. После этого паспорт сожжешь, он сыграл свою роль. А лет через пять банки увеличат твою кредитную историю, и тогда ты сможешь заработать чуть-чуть денег… Меня научили этому русские евреи. Итак, действуй смело. Мы должны зарабатывать на промахах неверных. Эта наша небольшая интифада в тылу врага…

− Это не интифада, а афера, − Абу брезгливо отложил документ в сторону.

− Э-э, − смешливо сморщил нос Мустафа, − никогда не зарекайся… В жизни случается все, вторые документы, как запасной парашют…

Абу, хотя и не подал вида, невольно согласился с таким утверждением. Действительно, мало ли как повернется судьба? Невольно он озадачился словами Мустафы о той войне, что вел не только он, но и тысячи иных пришельцев, прибывших в Америку, и с каким-то агрессивным упоением наносящие ей планомерный ущерб. Воровство и бесчисленные махинации процветали на каждом углу. Любыми благами спешили бессовестно и торопливо воспользоваться, будь то получение страховки за умышленно сожженный дом с завышенной стоимостью, или украденный флакон с жидким мылом в туалете ресторана, либо того же аэропорта. Это было похоже на месть чужестранцев за свое прошлое неблагополучие и ущербность, в которых Мустафа безапелляционно обвинял Америку, тянущую все соки из окружающего ее мира.

− Мне не предоставляют гражданства, поскольку я нигде не работаю и у меня два привода в полицию, − жаловался он. − Но то, что я едва не сложил голову за их интересы в Афганистане, никого не заботит. Мерзавцы! Они должны мне минимум миллион, а отказывают даже в пособии по безработице!

Пораздумав с недельку, Абу воспользовался подаренным паспортом по растолкованной ему схеме, правда, без умысла надуть тот или иной банк, хотя и открыл себе запасной накопительный счет.

День шел за днем, жизнь в Нью-Йорке устаивалась, Дик навещал его редко, и поневоле начинало казаться, что задуманная ЦРУ комбинация дала сбой, а может, и вовсе развалилась на каком-то этапе, обратив в бессмыслицу его переезд из Флориды и нынешнюю службу среди бесконечного потока баулов, чемоданов и саквояжей.

Однако он ошибался. Звонок куратора, которого он ждал, раздался поздним вечером, и Дик сообщил, что завтра Абу предстоит встреча с ним в одном из небольших отелей в центре Манхэттена.

Это было довольно-таки странным указанием: обычно они встречались без каких-либо конспиративных таинств в ресторанчиках или в кафе, а то и просто беседовали в машине, так зачем нужен отель? Или, помимо Дика, Абу желает увидеть кто-либо еще? Какой-нибудь руководитель? Опыт работы в разведке наталкивал именно на эту мысль, и она оказалась верной. Однако удивление Абу было безмерно, когда, в сопровождении Дика войдя в номер, он обнаружил в нем скромно сидящего в угловом кресле самого директора ведомства! Это было обескураживающей неожиданностью, и сам собою напросился вывод: если ему соблаговолила уделить внимание столь значимая персона, то дело крайне серьезно.

− Вы знаете, кто я? − не вставая с места, сухо спросил директор.

Абу вежливо наклонил голову.

− Мне хотелось бы лично познакомиться с вами, − небрежным тоном продолжил тот. − Вам предстоит ответственная работа, и вы можете высказать мне все свои пожелания и сомнения, если таковые, конечно, имеются… Как, кстати, вам у нас в Америке? Пообвыклись?

− Я очень признателен и вам, и вашей стране, − учтиво произнес Абу. − И сделаю все, что от меня потребуется.

− Мы тоже выполним все свои обязательства, − прозвучал уверенный ответ. − Это касается и вас, и вашей жены.

− Но сначала, − сдержанно произнес Дик, − ознакомься вот с этим… − И − протянул Абу тонкую папку с эмблемой ведомства: головой белого орлана в синем круге, за щитом с колкой звездой всепроникающих лучей.

В папке находились два листа с убористым шрифтом, над которым крупно нависало всего лишь одно слово: «ЗАДАНИЕ ».

− Пройди в другую комнату и внимательно прочитай, − сказал Дик.

− Камеры будут отслеживать мои реакции? − позволил себе усмешку Абу.

− А что, будут реакции? − с надменной иронией заметил директор.

Абу прошел в соседнее помещение и неспешно изучил текст. Вернувшись обратно, положил папку на стол.

− Я все понял, − проронил в пространство.

− Ваши пожелания?

− Моей жене необходима операция.

− Она будет сделана.

− Ну и… если возможно, то дополнительное финансирование…

− Само собой. − Директор совершенно не менял позы. Жесткое лицо его было маскообразно, в глазах не отражалось ни малейшей эмоции, лишь нехотя кривились тонкие губы, словно сплевывая обрывистые фразы.

− Не сегодня-завтра тебе позвонит Хабибулла, − мягко произнес Дик. − Ты скажешь, что договорился об устройстве его парней в авиашколу, и готов встретить их в Нью-Йорке. Это − все. Если он попросит тебя сопроводить их во Флориду и устроить на месте, не отказывай, но сошлись на свою занятость на работе, и намекни на необходимость компенсации за внеплановый отпуск. Вероятно, он свяжет тебя с человеком, должным присматривать за его подопечными во Флориде. Им надо держать исполнителей в постоянной психологической форме. А вернее, в рамках заданной формулы. Такой человек определенно существует, и нам крайне необходимо выявить его. Для связи со мной у тебя будет отдельный телефон.

− Я могу спросить о конечной цели? − Абу посмотрел директору прямо в глаза.

Глаза были по-прежнему равнодушны и сонны.

− Естественно, это ваше право, − промолвил он, а затем повернул ладонь в сторону Дика, предлагая тому продолжить.

− Они захватят самолет и выдвинут требования прекратить санкции в отношении Ирака, − вдумчиво произнес Дик. − Далее с нашей стороны последует оценка такого события. И начнется определенного рода кампания… Вот тут-то у тебя появляется шанс вернуться на родину… В достойном и весомом качестве.

− Но зачем им для этого проходить летную подготовку?

− Они хотят увести самолет в третью страну, − ответил Дик. − И очень боятся наших подставных аэродромов.

Около часа они обсуждали акценты предстоящего Абу общения, организационные тонкости, а в конце беседы Дик положил перед ним пухлый конверт с наличными, сказав:

− На непредвиденные первоначальные расходы. По завершении операции ты и твоя жена незамедлительно получаете гражданство. Тебя устраивает такая премия?

− И, кроме того, мы оплатим ваш курс обучения летчика, − вставил директор. − Но учтите: существует вероятность, что они попытаются вовлечь в операцию и вас… Мы опасаемся этого, но должны быть готовы и к такому развитию событий.

− Вы хотите сказать, что я вместе с ними…

− Даже если ты вместе с ними, − натянуто рассмеялся Дик, − то все равно − вместе с нами… Или ты струсил? Или думаешь, мы не сумеем вывести тебя из игры? А может, не доверяешь нам? − Глаза его внезапно холодно и даже враждебно сощурились.

«А какой тут, собственно, выход?» − мелькнуло в голове у Абу.

− Я хочу попросить вас, если случится худшее, позаботиться о Мариам, − отчужденно произнес он.

− Мы говорим о допущениях, а вы уже планируете экстремальные события, − с разочарованной укоризной произнес директор.

− Так меня учили в нашей разведке, − парировал Абу. − Надеясь на лучшее, надо готовиться к худшему. И не думаю, что принципы вашей службы в этом смысле чем-то разнятся от наших.

− И все-таки побольше оптимизма…

− Я постараюсь.

− Тогда у меня еще один вопрос: в какой степени доверяет вам Хабибулла, как вы думаете?

− Я думаю, что он не доверяет мне абсолютно, − ответил Абу. − И идет сейчас на слепой риск. Поэтому не исключаю, что данные курсанты − далеко не единственная группа…

Директор сумрачно кивнул, и скулы его отяжелели: своими словами Абу явно подтвердил его подозрения в непредсказуемости противника, устремления которого пытались использовать.

Значит, как вывел для себя Абу, ЦРУ не владело всей информацией о замыслах террористов, и контрразведывательная составляющая покуда была туманна и оставляла возможность катастрофических промахов.

А когда он ехал из отеля домой, то сделал для себя еще один вывод: его тоже готовят к неуправляемому финалу операции, готовят уже не исподволь, а напрямик, подслащивая горечь предстоящего смертельного риска патокой успокоительных и лживых заверений…

Отныне он не верил Дику. Но что означало это неверие, и какой была ему цена, если он, Абу, находился в тисках ярма, сбросить которое теперь означало очевидную гибель?

Он ясно сознавал, что являет из себя ЦРУ. Формально этот конгломерат отличался всеми признаками разведки с ее прямыми обязанностями представлять руководству страны секретную информацию и выводы из ее анализа. Но таковые функции были лишь частью технического механизма. На самом деле, ЦРУ являлось государством в государстве, подчиняясь капиталу, а не политикам, капиталом назначенным. Во всей мировой истории никакая разведка не обладала собственными вооруженными силами, авиацией, подлодками, тюрьмами, не смещала по своему разумению неугодные правительства, массово устраняя неугодных, не громоздила внутренние проекты, регулируя политическую жизнь страны и ее экономику.

Абу понимал, что в любой момент может оказаться разменной монеткой в лапах этого чудовища.

Оставалось уповать на Аллаха. Но, увы, он по-прежнему был отстранен от него, хотя наступала пора усомниться в гордыне своего глупого отчуждения от Всеведущего и Всевышнего, единственно способного вывести его на спасительную и твердую дорогу.

Спустя месяц он размещал посланников Хабибуллы на съемных квартирах во Флориде.

Это были весьма приветливые, любознательные молодые люди, и Абу слегка озадачился, способны ли они в принципе совершить какое-либо насилие, а тем более − связанное с захватом самолета? Может, американцы ошибались в своих предположениях? Преступники, вынашивающие зловещие замыслы, отличались учтивостью, образованностью и даже явным чувством юмора.

Однако когда настало время намаза, лица соплеменников странно преобразились. Они словно окостенели, стали отстраненны и внезапно угрюмы. Он молился вместе с ними, отмечая напряженную отрешенность их поз, невидящие темные глаза, словно подернутые поволокой наркотического опьянения, устремленные глубоко в себя, и пронзительно ощущал их колкую инородную сущность, будто рядом находились создания из иного мира, облаченные лишь в оболочки земных существ. Невольно Абу охватило холодящее чувство опасности, будто он оказался в комнате с кобрами.

− Мы позвоним тебе, когда ты нам понадобишься, − мерным голосом сказал ему на прощание молоденький сухощавый паренек, провожая его к двери. − Да, кстати, тебе прислали деньги, возьми… − И он небрежно сунул Абу пакет.

В безразличии этого жеста, ненароком подчеркнувшего суетную ничтожность переданной подачки, Абу увиделось многое, равно как и в отстраненности этого человека, явно считавшего своего провожатого неким полезным, но низшим существом, погрязшим в неправедности своего выживания среди неверных и темных созданий. Американцы заблуждались: эти избранные не нуждались в надсмотрщиках, их не могло поколебать никакое искушение, они были ковано-прочны и безыскусны, как боевые мечи, как патроны в обойме, они знали свой путь, и пройдут по нему до конца, для них все решено, и главное − их никто не обманет, потому что обман − примат жизни, а она для них − всего лишь ниспосланное испытание, должное оборваться благом смерти и возвращением в миры Аллаха, где и есть реальность, необходимая праведнику, и где нет места таким, как Абу − цепляющемуся за иллюзию жалкого существования и обретения бумажек, обменивающихся на суетные утехи.

− Они крайне закрыты, − доложил он Дику. − Попытка войти в их круг обречена. Для них я − чужак.

− Для них ты − человек, способный передать на борт оружие, − возразил куратор. − А значит, − ключевая фигура. Вопрос не в твоем внедрении к ним для их разработки. Нам достаточно технического контроля. Тут иная проблема: Хабибулла станет разрабатывать тебя. И это он уже начал. Твой приятель Мустафа исправно передает о тебе необходимую информацию.

− Он их агент?!

− Нет, жулик как жулик. Его используют. Скоро он предложит тебе переправить за рубеж несколько дорогих пистолетов. Посомневайся, но, в итоге, согласись. Мы тебя подстрахуем. Мотив твоего сотрудничества с Мустафой − необходимость собрать деньги на операцию Мариам. Поэтому с операцией чуточку повременим.

«Если они затянут с оплатой операции, − подумал Абу, − значит, они играют со мной, и моя ликвидация − дело решенное. Или она состоится в процессе акции, или после нее. Им не нужен перерасход средств. Хотя я на их месте притупил бы бдительность исполнителя мелкими щедротами… Но опять-таки? − что моя бдительность изменит?»