Я открыл глаза. В ровным и скучном свете мелькали какие-то люди в медицинских халатах.

Значит, я жив, нахожусь в госпитале.

Мысли текли мерно и равнодушно. Я отчетливо сознавал, что случилась серьезная авария, я наверняка ранен, и отстраненно удивлялся лишь одному – своему полному безразличию ко всему на свете. Может, в беспамятстве той темноты, из которой я возвратился, мне удалось постичь какие-то всепримиряющие истины, оставшиеся во мне, но забытые в ту же секунду, когда забрезжил свет. В этом смысле я мало отличался от младенца, покинувшего утробу матери. Хотя – нет. Младенец знает тайну вечности и безвременья, из которых пришел, но никому не может ее поведать. И утрачивает ее постепенно.

Я помню себя в колыбели, как бы ни было это удивительно. Помню, когда внезапно и озаренно ко мне пришло осознание своего существующего земного «я», осознание взрослое, определенное, исполненное навыка пробуждения. А следом навалилась обморочное облегчение, будто невероятным чудом я вырвался из чудовищного, полного страшных опасностей мира, уже истаявшего, выпустившего меня из свирепых лап. И, безуспешно пытаясь воссоздать недавние былые угрозы, я провалился в отдохновенный сон… И − очнулся от него счастливым глупым существом. Начинающим жизнь человека. Но воспоминание о спасительном прорыве в земную жизнь, осталось. Или это прозрение померещилось мне уже позже? В лихорадке детских болезней? Кто знает… А вдруг, я сбежал из какого-нибудь ада, где томилась моя душа? Или, увы, мне просто передались переживания счастливо достигшего цели сперматозоида? В нем, говорят, информации хоть отбавляй.

Итак, я лежал на каталке под простыней, укрытый ей пока, Слава Богу, не с головой, а до подбородка, и дышал ласковым и прохладным кислородом, веявшим целебной чистотой в мои разбитые потроха. С двух сторон высились капельницы, нагнетая мне в вены обоих рук лекарственную влагу. С немалой озабоченностью я ощутил болезненную резь в интимном месте. Пошевелив ногой, обнаружил тянущийся вдоль нее шланг. Слава Богу, это был лишь катетер, жестко втиснутый в зев моего безвинно страдающего дружка.

Надо мной склонилось лицо врача.

− Вы очнулись?

− Как видите…

− Вы помните, что произошло?

− Авария.

− Очень хорошо.

− Чего же хорошего?

− Та-ак. А где вы находитесь?

Этот тип проверял мою адекватность.

− В раю, а вы – ангел. Дайте мне пить, доктор. – Я в самом деле испытывал непереносимую жажду.

− Сейчас это нежелательно.

− Эту воду можете записать мне в счет, как шампанское времен Наполеона.

Он исчез, а затем принес пластмассовый стаканчик, к которому я с жадностью приник. Это была просто волшебная вода! Амброзия, услада воспаленного естества.

− Что со мной? – спросил я.

− Перелом ребер, значительная внутренняя гематома. Вам придется у нас задержаться минимум на неделю. Вы в клинике «Синайские кедры».

− А что с остальными?

− Я не знаю, о ком идет речь. Если о тех, кто был вместе с вами, то, возможно, вас развезли по нескольким госпиталям. Сейчас ночь… Утром нас навестит менеджер, ведущий ваш случай, и ответит на все вопросы.

Меня перевезли в одноместную палату, довольно уютную. Я получил несколько уколов в шею тонкой и безболезненной иглой, и провалился в сон.

Проснулся я рано, от страстного желания справить малую нужду. Проклятый катетер, видимо, неважно справлялся со своим назначением. Я решил поднатужиться, но, усилив давление в канале, едва не потерял сознание от нестерпимой рези внизу живота. Изнемогая от зябкого пота, полежал недвижимо, дожидаясь, пока утихомирится боль, догорающей петардой свербящая в моих чреслах. Собственно, боль владела мной безраздельно. При каждом движении в ребра мне, казалось, колотил паровой молот, обрывая дыхание. Ныли исколотые руки, покрытые черными синяками. Попытавшись кашлянуть, я чуть не отправился на тот свет, ибо, как показалось, в грудь мне тотчас услужливо всадили десяток кинжалов.

Время от времени, с методичностью садиста, ноги мне стискивали специальные надувные штаны, предотвращающие образование пролежней.

Явившийся санитар-мексиканец принес мне воды, и на мою жалобу о непереносимых болях предъявил табличку с контурами рожиц, искаженных различного рода страданием. Пояснил, что доза болеутоляющего средства зависит от выбранной пациентом степени муки. Я указал на самую последнюю физиономию, с гримасой смертного ужаса и вздыбившимися волосами.

Озабоченно надув губы, санитар полез иглой в ампулу и сделал мне желанный укол. После явился менеджер, в первую очередь справившийся о моей страховке. Уяснив мою безусловную платежеспособность, менеджер приободрился. Дело заключалось в том, что я угодил в одну из лучших клиник, патронируемую звездами Голливуда, и расходы по моему содержанию и лечению предполагались значительными. Менеджер доложил также, что мои охранники и водитель целы, хотя получили впечатляющие увечья.

Далее в моем изголовье установили телефон, тут же залившийся энергичной трелью.

Сначала позвонила взволнованная Барбара, сказав, что немедленно вылетает ко мне, затем Ричард, а дальше – пошло-поехало! Мне высказал свое участие губернатор, затем, как из рога изобилия, посыпались соболезнования от местных знаменитостей и партнеров по бизнесу. Из Вашингтона ко мне, похоже, направлялся целый самолет сочувствующих. С одной стороны это было лестно, с другой – удручало. Моя больничная палата превращалась в постылую приемную вашингтонского офиса. Я попал не в больницу, а на работу. Большинство жаждущих выразить сострадание припрутся сюда со своими проблемами, мне бы это не знать! Они оставят меня в покое только когда моя кардиограмма распрямится.

Следующим меня навестил полицейский детектив. Его визит меня озадачил. Оказывается, в мою машину въехал почтовый грузовик, накануне угнанный со стоянки. Шофер грузовика с места происшествия ретировался на подъехавшей машине с фальшивыми номерами. Отпечатков пальцев в кабине грузовика не обнаружено, зато найден пистолет, видимо, утраченный злоумышленником при столкновении. Пистолет похищен у владельца пару лет назад. Вывод напрашивался сам собой: против меня планировали покушение.

Я сразу же вспомнил выцветшие глаза Пратта, источающие ненависть и угрозу, и его многозначительные слова о конце моего везения.

Пратт! Вот кто решил поквитаться со мной самым действенным образом. А я – благодушный растяпа и мямля!

− С вами свяжется служба моей безопасности, − сказал я, и закрыл глаза. Ненадолго. Явился посетитель, которого я ждал меньше всего: старина Карл Кнопп.

Кряхтя, устроился на стуле возле постели, положил свою заскорузлую лапу на мою безвольную кисть. Произнес своим скрипучим голосом:

− Извини, Генри… Не хотел тебя беспокоить, но приходится. Если твой котел варит, мне надо с тобой кое-что обсудить.

Я покорно кивнул. Для болезни в моей жизни нет места. Покой мне уготован только на кладбище. Если, конечно, я не угожу в ад, где придется, видимо, изрядно повертеться.

− Эта секретарша Бетти – толковая девчонка, − продолжил Кнопп. – Мы установили аппаратуру в их логове, и открыли целый кладезь недоразумений…

− Охотно верю…

− Едва ли ты представляешь эти сюрпризы! – отзывается он с нажимом. – Против тебя оскалились большие акулы. Но, главное, им удалось перетянуть на свою сторону Ричарда.

− Не может быть… − Я перевожу дыхание, внимательно глядя на Кноппа. Из красной каймы его век топырятся белесые ресницы. − Хотя…

− Вот именно. – Кнопп достает из кармана портативный магнитофон, нажимает кнопку.

− Вы слишком высокого мнения о моей информированности, − слышу я голос начальника своей службы безопасности. – Уитни говорит мне то, что я должен знать, и не более. От его откровений я никогда не уставал.

− Да вы не волнуйтесь, Ричард, − вступает сытый, полный достоинства голос, принадлежащий, без сомнения, бывшему шефу ЦРУ, Уильяму. – Теперь вы с нами, и поводов для беспокойств у вас нет.

− Мне просто обидно… Я знаю, что, как только найду этого русского, он вышвырнет меня, как напакостившего кота. Он забыл, что предыдущие семь лет я только и делал, что исправлял его ошибки и охранял его проклятое место. А он больше доверяет этому зоологическому антисемиту Кноппу.

На лиловых губах Карла появляется зловещая, торжествующая улыбка.

− Значит, он отправил этого Эверхарта в Москву, − продолжает Уильям. – Какой-то парадокс… Что у них общего, и когда они успели снюхаться?

− Я лично вручал ему паспорт и билет, кроме того, он рапортует мне ежедневно…

− Что весьма хорошо, − возникает в палате мерный голос Большого Босса. – Это здорово облегчает задачу. Надо отправить к нему пару ребят, чтобы они с ним скоренько разобрались.

− Достаточно одного, − произносит Уильям. – Вы, Ричард, позвоните Эверхарту, скажите, что посылаете к нему подмогу. И вот что: меня крайне интересует, что за материалы похищены. Генри всполошился всерьез, а значит – неспроста.

− Тогда и в самом деле направьте немцу подкрепление, и пусть он трудится под нашим надзором, − резюмирует Большой Босс. – Его старания ведь оплачиваются от щедрот нашего дружка Генри?

Смех.

Я ощущаю горечь досады во рту. Да, Ричард, увы, мы прошли с тобой слишком долгий путь для столь короткого разочарования.

− Это все они… − обращаюсь я к Карлу, обводя глазами палату в обозначении своего невольного нахождения в ней.

− Кто бы сомневался, − подтверждает он. – Я уже распорядился, чтобы завтра переместить тебя в Вашингтон. Под надзор надежных врачей. Охрана там тоже моя.

− Надо все сделать тонко, − говорю я. – Ричард ничего не должен заподозрить. Его необходимо использовать. Теперь он – лучший передатчик дезинформации.

− Это твоя задача, Генри, − говорит Кнопп. – Тебе придется тряхнуть стариной. В ваших играх я смыслю, как слон в геометрии.

Наш разговор прерывает визит адвоката. Я его не знаю, но работает он в одной из моих корпораций, и, говорят, весьма толков, хотя и молод. Адвокат сообщает, что машина, нанятая мною в Лос-Анджелесе, застрахована, и за полученные травмы мне полагается не менее чем триста тысяч долларов. Слабое утешение. Зарабатывать деньги таким образом я не рекомендую никому.

Когда он уходит, я отдаю необходимые распоряжения Карлу и звоню домой. Ехать сюда Барбаре запрещаю, ведь так или иначе завтра планируется мой перелет на Восточное побережье.

После лежу, парализованный подступающей болью и сонной одурью. Слева от меня – стеклянная затемненная стена, она же – окно. Далеко внизу – кроны деревьев. Я где-то на верхних этажах черного остекленного небоскреба.

Думается трудно и бессвязно, но я преодолеваю себя, пытаясь сконцентрироваться на выработке решений, способных спасти мое незавидное положение. Действовать нужно незамедлительно, каждая безвольно упущенная минута в итоге обернется против меня.

Я понимаю причины своей опалы. Я не поддерживал утопические национальные программы, я не вливал деньги в угодные Совету фонды, я категорически возражал против ввода армии в Ирак и в Афганистан, предполагая, что мы увязнем в песках мусульманских земель, и каждодневные расходы съедят иллюзорную прибыль. Наше западное сознание и устремления к суетным удобствам, всегда будут чужды суровым исламским ценностям. Умница Гетти, вот кто умел работать с арабами! Он обкладывал их деловыми обязательствами, превращал в партнеров, и никогда не посягал на местную власть. Потому она всегда шла ему на уступки. Старик никогда не перегибал палку! Он не грозил танками Саудовской Аравии и Кувейту, и его дело там по-прежнему процветает, не омраченное никакими революциями и экстремизмом. Мы же глупо полезли в Ирак, накопивший под гнетом тирана темные и злобные силы, незамедлительно выплеснувшиеся наружу, и наши алчущие дармовой нефти авантюристы, естественно, прогорели. А те, кто удовлетворился бизнесом в стабильных Эмиратах, напротив, извлек резко возросшие дивиденды. Как я, например. Чем очень доволен. А вот Большой Босс, сильно поистратившийся на иракской афере, весьма раздосадован, что не втянул в нее мои деньги, заплатив свои. Недовольны и те, кто сунулся в Среднюю Азию, в расчете нависнуть военной угрозой над Китаем. Что даст подобный демарш? Одни расходы.

Я не желаю инвестировать масштабные игрища запальчивых дураков. Я готов рискнуть в серьезной игре с просчитанными ходами. И если меня обыграет достойный противник, смирюсь с проигрышем. Но оплачивать ставки сегодняшних фигляров и политических прохиндеев – увольте! Порой я вхожу в глобальные проекты, стараясь держаться в их обслуге. В моем сознании − пример стародавних поисков золота в Калифорнии, куда устремились тысячи жаждущих разбогатеть. Золота не нашли, авантюристы прогорели, но двое ребят получили изрядную прибыль: одного звали Студебеккер, он изготовлял тележки, на которых возили грунт, а второго − Леви Страусс, шивший рабочие штаны, впоследствии − джинсы.

Совет устарел, его надо проредить стальными граблями. Где Морганы, Рокфеллеры, где Хант, Гетти, Торнтон, Меллон, Дюпон, Вандербильт? Разве они бы позволили сегодняшние безумства? Но их нет, остались тупые потомки, жиреющие на процентах рантье. Люмпен-буржуазия.

То же относится и к России. Развалив Советы, мы остановились на половине пути. В какой-то момент мы потеряли контроль над ситуацией. И теперь в ней наметились неутешительные тенденции. Морально разложив русских, полностью дезориентировав их, втащив в трясину безверия и потребительства, мы не учли их сноровки в приспособлении к любым обстоятельствам, и они создали новую политическую систему. Ее философия − тотальная коррупция. Ей пронизано все общество снизу до верху, но эта порочная система, тем не менее, работает, и успешно защищает себя. Естественно, до поры. Но сейчас свою власть они уже не упустят, и, пусть действуют с оглядкой на нас, глобальными интересами страны не пожертвуют. Люди из ЦРУ жаловались мне, что вербовки российских чиновников на мотиве их материального интереса практически невозможны. Подачки разведки несоразмеримы с величиной их доходов и всякого рода взяток. Мы прозевали становление их крепнущей самостоятельности. Упустили возможность создания протектората. Но еще не до конца. Мы привнесли в Россию идею паразитизма и отравили ее нашей «новой культурой». Но общество должно бороться с паразитами. Где вы видели улей, где одни трутни? По просторам России еще погуляет вьюга волнений, и во мгле ее можно будет многое предпринять. Но сегодня, когда там утвердилось подобие государственности, надо действовать с оглядкой. Прохлопали ушами, хлопайте в ладоши. То есть, вежливо аплодируйте, русские это любят.

Совет считает, что на них надо давить, а мне видится куда более разумным использовать российскую коррупцию, как самый надежный инструмент. Он не так уж и дорог в использовании, а прибыль от него неизменна. Тем более, все украденное они предпочитают хранить в наших банках. Не исключено и другое: Россия – страна нашего будущего базирования, земля обетованная. Рухни Америка, куда податься? С нашими аппетитами и масштабами нам нужна территория с соответствующим потенциалом. И это только Россия. Она единственная, кто близка Западу и по традициям, и по культуре, хотя органично приемлет ислам, иудаизм и буддизм. Другое дело – накипь ее нынешних дельцов, хищных и глупых крысят. Выбравшись из прошлой советской нищеты, они, мгновенно утратив связь с корнями своей Родины, пустились в ее методичное разграбление. И в психологии их я давно отметил общий стратегический подход к жизни: украсть побольше денег и переехать с капитальцем куда-нибудь подальше от места его обретения. Подсознательная суть жулика, взломавшего мой сейф, наверняка такая же, как и у его сородичей-олигархов.

Наша, американская концепция, − сосредоточение власти над ресурсами, отделение от общей массы населения полезных специалистов для обработки этих ресурсов и − руководство миром с помощью ресурсов и денег, причем ресурсы и есть деньги. Тут мы в чем-то совпадаем с теоретиками Третьего рейха… Китайцы мыслят иначе. Их сущность − в терпении и прилежании. Власть над миром они хотят захватить тихой сапой. В их сказке о Белом Драконе и маленьком желтом человечке, человечек побеждает дракона хитростью, но не убивает его, а, продолжая трудиться в поте лица, принуждает к тому и Дракона, обеспечивающего отныне ему благо и процветание. Китайцы в Европе и в Штатах смиренны и незаметны, но извлекаемые ими прибыли огромны. А вот мусульмане − сила иной природы. Их религия молода и агрессивна, как было в свое время агрессивно и христианство. Их поход на белую цивилизацию будет безжалостен, захватчикам никогда не придет в голову заботиться об угнетенных. И если духовные вожди скажут им о необходимости истребить неверных, невзирая ни на какие собственные жертвы, − что ж, на то воля Аллаха. Преобладая, они не потерпят равенства религий и отличного от их, взгляда на жизнь. Европейцы в данном случае и вовсе не в счет. Их просветительство, христианская терпимость, традиции аристократии, − увядают вместе с ними. Объединения Германии боялись напрасно, тевтонский дух развеялся, словно дымок над дотлевающим костром…

Боль возвращается и торжествует, выкручивая меня, как прачка белье. Мне делают очередной укол и, выждав время, я вновь пытаюсь удовлетворить неотвязный позыв мочеиспускания. Повторяется прежняя пытка. Катетер превращается в огнедышащий паяльник. Скрипя зубами, я посылаю проклятия в равнодушный потолок.

Мне приносят обед, но на пищу я не могу даже смотреть. После меня навещают врачи. Мой завтрашний перелет ими исключается, я понимаю их правоту и уже готов согласиться, но тут звонит Кнопп. У него интересные новости: люди Ричарда только что задержали дружков взломщика. Сам Ричард с минуту на минуту должен появиться здесь, в госпитале.

− Срочно в Вашингтон, − приказываю я. – Не дай никому развязать им языки. Допрос буду вести я.

Ричард входит в палату осторожно, как примеривающийся к краже вор.

Я улыбаюсь ему самой нежной улыбкой.

Он присаживается на край кровати. Пальцы у него заметно дрожат.

− Меня не хотели пускать, − сообщает с обидой. – Кнопп выставил всюду свою охрану. Он что, не доверяет моим ребятам?

− Не цепляйся к старику, − добродушно говорю я. – Он очень привязан ко мне, и очень обеспокоен случившимся. Даже, представь, полагает, что меня хотели убить.

− Я тоже так полагаю, − говорит Ричард. – И, думаю, тут не обошлось без этих двух мерзавцев, что рыскали возле вашего дома. Кстати, их задержали, и я через час вылетаю обратно, чтобы с ними как следует поработать.

− Вы полетите вместе со мной, дружище, − отвечаю я. – С вами, во-первых, мне будет спокойнее, а, кроме того, своим присутствием вы скрасите мне дорогу домой. Поработаю же я с ними лично. Поэтому подержите их в надежном месте, не допрашивая. Это – приказ. Условия содержания должны быть суровыми, но без рукоприкладства и истязаний.

− Но… − Он возбужденно ерзает на углу кровати.

Я понимаю его. Ему не терпится выяснить, что именно сперли из моего сейфа. И срочно доложить об этом своим новым хозяевам.

− Я был с вами не до конца откровенен, дорогой мой, − с неосмотрительным вздохом, разодравшим мою грудь новым приступом боли, говорю я. – Кроме дисков украли один важный документ. Очень важный! Диски – чушь, там, в основном − бухгалтерия и банковская отчетность… Не хотелось бы увидеть ее в чужих руках, но ничего сенсационного в ней нет. А вот контракт…

− Какой контракт?

− Контракт на покупку российского оборонного предприятия, − отвечаю я. – Оно существует под эгидой холдинга, где, собственно, находятся контрольные пакеты акций. И с человеком, обладающим правом продажи этих пакетов, я договорился. И мы подписали контракт. Затем мне доложили, что его обхаживает один мой конкурент. И, видимо, обхаживал он его не напрасно. В общем, моя цена русских не устроила, но разорвать договоренности было уже нельзя. Проще было выкрасть документ. Нет документа, нет сделки. Они нашли выход на своих людей здесь, а дальше последовали известные вам события.

Я плету небылицу, глядя на его лицо, где постепенно разглаживаются напряженные морщины. Мои слова и их тон утверждают его в восстановлении наших превосходных отношений. А значит, в своей нынешней агентурной ценности в глазах Большого Босса. Одновременно я даю понять, что отрицаю участие Пратта в покушении, сваливая таковое на русских бандитов. Таким образом, перед моими недоброжелателями я своими руками расстилаю широкий и гладкий путь с двумя вехами: изъятием у меня контракта, которого не существует, и перекупку холдинга. Аферу с перекупкой следует со вкусом организовать.

− А кто сейчас хочет перекупить акции? – задает Ричард резонный вопрос.

Некоторое время я мнусь, словно в замешательстве. Затем доверяюсь:

− Это Кейт Бетке.

Кейт – проворный малый, задница веретеном, мелкий партнер Пратта, действительно устремлен к захвату оборонных промышленных предприятий России, и до сей поры действует там не без успеха. Ему удалось выкрасть десяток ударных военных технологий, внедренных под покровительством Пратта в промышленность. Исподтишка он подбирается и к тем отраслям, где властвует исключительно Пратт, копошась у основания пирамиды его могущества. Пратт же поглядывает с вершины на его деловую возню с благодушием сытого хищника. Он не прочь иногда даже подбросить ему обглоданную кость. Но противоречить устремлениям старшего, Кейт, конечно, не станет. Тем более, назначенный Праттом главой одной из промышленных групп, он действует вместе с ним против моих интересов, причем планомерно и порой болезненно. С другой стороны, возле созданного российского холдинга он крутился, явно раздумывая, как бы вклиниться в бизнес, отодвинув и меня, и своего патрона. Но не решался. Бороться с великанами, будучи гномом, глупо. Надо подрасти.

Однако доложи Ричард Пратту об инсинуациях растущего шустрилы, старик разозлится. На прямое выяснение отношений он не пойдет, а, используя свою методу, начнет расставлять ловушки в поисках улик. Этого мне и нужно. Улики я ему подсуну. И, вбив клин в объединение врагов, расстрою их планы.

В моей голове постепенно выстраивается схема дальнейших действий. Я полностью мобилизуюсь к предстоящей борьбе.

Едва Ричард покидает госпиталь, в палату заходит специалист Кноппа, проверяющий помещение на предмет наличия «жучков», − если Ричард подсунул мне передатчик под кровать, я не удивлюсь. Великолепно представляю разочарование своего шефа безопасности: вместо того, чтобы потрошить русских проходимцев, и раскрывать разные тайны, ему придется убивать время в каких-нибудь местных клубах и ресторанах, изнывая от безделья.

Я набираю номер Роланда.

Приговоренный к смерти террорист сообщает, что чувствует себя хорошо, он вошел в дружеский контакт с русской полицией и ведет розыски. Продажность русских для меня не секрет, так что в милейшем сотрудничестве между тамошними блюстителями порядка и этим разбойником я не сомневаюсь.

Я растолковываю, что Ричард – предатель, и скоро, возможно, пожалует к нему в Москву в гости вместе с охотниками за его, Роланда, головой. После даю необходимые указания, воспринимаемые им довольно внимательно и чутко. Этот парень с головой!

Далее, немало вдохновленный, я обкладываюсь новенькими телефонами, принесенными мне Кноппом и, без особенной боязни прослушивания, веду один разговор за другим с членами нашего клуба миллиардеров и прочими важными деятелями. В моей голове словно включается в работу ядерный реактор, бурлящий обилием злокозненных идей.

Я разрушаю сделки, громоздя наветы, я распускаю слухи о перемещении своих и чужих капиталов в конкурирующие банки, предварительно заверяя их управляющих о таковых намерениях, я советую быстрее возвратить кредиты или же не предоставлять таковых; я сулю должности и перспективы, достичь которых можно, лишь навредив партнерам; я предлагаю совместный бизнес, обещаю размещение инвестиций для строительства жилых комплексов в Майами, новой европейской газовой трубы, путаю схемы перемещений нефтяных техасских капиталов в Азербайджан. Я ворошу муравейник за муравейником. Я продаю воздух, покупая лояльность; я продаю лояльность за обещания услуг.

Боль приходит через два часа, и я изнеможенно откидываюсь на подушку. За эти два часа я произвел переполох в нашем королевстве финансовых магнатов и промышленных воротил. Выставить мне счет за переполох никто, тем не менее, не в состоянии: от всего мною сказанного я с легкостью отопрусь. Но Совет теперь не соберется очень долго. Я раздробил интересы, посеял подозрения и неприязнь, и отныне моим недругам хватает забот, им не до выслуживания перед Большим Боссом, и не до инсинуаций против меня.

Я, как израненный солдат в окопе, сумел остановить бронированную армаду, развернув ее орудия друг против друга.

Недоразумения разъяснятся, но их тени останутся надолго, впечатавшись в критические деловые умы. А пока они разъясняются, у меня есть время окрепнуть, подлечиться и, заминировав вокруг себя уязвимые подступы, приготовиться к мощной атаке.

К вечеру, погружаясь в воспаленный сон, я все же заставляю себя снять трубку телефона.

Радостный голос Ричарда:

− Звонил Роланд! Этот парень все нашел! Все у него!

− То есть? – недоверчиво спрашиваю я.

− Он изъял этот самый контракт… Вы понимаете, босс?

Я понимаю: Роланд точно исполнил все мною сказанное.

− Готовьтесь к полету в Москву, − говорю я. – Возьмете документ и – обратно.

− Может, мне вылететь туда из Лос-Анджелеса?

− Нет. Сначала сопроводите меня в Вашингтон. Мне с вами спокойнее.

Я кладу трубку. Этому перевербованному негодяю просто не терпится отличиться перед Большим Боссом. Наверняка вслед за ним в Москву вылетит и Пратт. Дабы перекупить русский оборонный холдинг.

Теперь там, в Москве, моим людям предстоит напечатать эту бумажку-приманку и − готовиться к приему важных американских гостей.

Значит, с ранехонького утра мне предстоит большая работа.