Глава 1

Черненький, черненький и прррросто шатен

— Здравствуйте… Здравствуйте, я вам звонила! Тьфу ты, нет… Здравствуйте, меня зовут Татьяна! Мы говорили по телефону. — Не то… Лучше так: — Здравствуйте, я по объявлению… да-да, Татьяна, я вам звонила.

Или вот так:

— Здравствуйте, я по поводу вакансии секретарши. Меня зовут Татьяна… — Дальше? Будете смеяться!

Нет, он не будет смеяться.

А если быть наглой, быть женщиной-вамп, сказать вроде: «Обойдемся без церемоний — просто Татьяна»? Говорят же так в боевиках?! Ну да-а! Так уж я сразу и женщина-вамп после окончания девятого класса! Я — леди! Быть леди можно почти с рождения. Всего-навсего нужно пройти шесть ступеней. Первая ступень — рождение! Надо родиться девочкой, мальчик, как ни крути, леди стать не может! Вторая ступень — претензия на величие. Это когда тебя подвозят в коляске к прилавку с игрушками, и из сотни кукол, мягких зайчиков и медвежат ты без раздумий выбираешь корону. Третья ступень — знания! Прежде чем стать леди, нужно прочесть много книг. Четвертая ступень — на пути к успеху. Специально для начинающих леди вроде меня. Это когда еще не все книги изучены, делаются ошибки, но правила поведения усвоены железно. Пятая ступень так и называется — почти на шестой ступени. Тут не забалуешь: в голове библиотека, ни бранного словечка, ни дурной мыслишки, ни пакостного дельца — все чинно и благородно. А уж шестая ступень — корсет. Как символ футболистов — мяч, символ моряков — якорь, символ истинной леди — корсет. Делать ничего не нужно, просто быть леди, жить с этим и радоваться…

Работа… работа, вот о чем надо думать! Как же сказать? Как заинтересовать? Как не вызвать смех?! А если просто: здравствуйте, я та самая Таня Пупенок?!

Да чего там, можно сразу говорить: я — Таня, ребенок-пупенок, хочу стать вашей секретаршей. Секретаршей с самой глупой фамилией, которая только существует на свете.

Цок-цок-цок-цок-цок — раздается на всю улицу.

Это я иду на каблуках. Иду позориться, с такой фамилией, как у меня, по-другому и быть не может. Куда не придешь, везде требуют паспорт, а когда открывают его, сперва смотрят на фотографию, затем на меня — это еще ничего, потому что я нормальная, а вот после — ужас, начинают усмехаться, кто-то вообще в открытую хихикает.

Крррххх…

Один мой каблук угодил в ямку на асфальте. Может, это знак? Не надо, мол, никуда идти, говорят мне свыше? Знакам я верю, а когда знаки хотят избавить меня от позора, я им верю втройне!

Ну опозорюсь, подумаешь, не впервой! Вон, прошла на этих каблуках почти целую остановку, не обратно же идти?! А если все-таки возьмут на работу, у меня будет куча денег! Пятьсот долларов, пятьсот и еще раз пятьсот — за три месяца. А если я проявлю себя, то мне могут дать премиальные, тогда три раза по пятьсот и, возможно, еще триста. Можно купить три фотоаппарата, не каких-нибудь, а хороших, или один ноутбук и к нему подставку, чтобы на диване было удобно сидеть. И тогда мне больше никогда не придется записывать все свои важные мысли в простой дневник, у которого даже переплет не кожаный, как положено. Пальцы больше не будут пачкаться в чернилах, с указательного исчезнет ямка, куда вечно втыкается ноготь большого пальца, а эмаль на зубах останется цела, ведь клавиши ноута особо не покусаешь — это не кончик шариковой ручки. А если мама с папой добавят денег, можно и ноутбук, и фотоаппарат, и сотовый телефон…

В этом моя главная ошибка! Вечно делю шкуру несчастного медведя, который бегает еще где-то в тайге, и в десяти километрах от него нет ни одного охотника. Стоит только кому-то сказать: «Есть одна работенка…» — и меня понесло, я принимаюсь мечтать. Начиная с того, как куплю на первую зарплату ноутбук, и заканчивая тем, что куплю через год с первой зарплаты уже на другой работе: наверно, нет на свете второй такой мечтательницы.

О, впереди три пацана! Зырят на меня — улыбаются. К счастью, мы не знакомы, фамилию мою знать они не могут, поэтому лыбятся по какому-то другому поводу.

Я замедлила шаг. Не специально, это рефлекс, что ли. Иду степенно, плыву, можно сказать, осанку держу — леди все-таки! Приоделась для собеседования. Юбка ну очень короткая, мама как увидела, строго сказала: «Смотри, Танька, машины ведь будут сигналить». Пока никто не сигналил, но парни тоже замедлили шаг. Мне хочется одернуть юбку, но раз уж вышла из дому, чего теперь дергать ее постоянно? Топик меня душит. Да, такое бывает, бретельки тянут к земле, а сама тряпка, та, что ткань, давит на живот. Ненавижу топики, не знаю, зачем надела. Как всегда, хотела произвести впечатление. Не на парней этих, конечно, на директора я нацелилась. Это его — владельца сети магазинов «Колесо» должны сразить моя юбка и топик, пусть даже из-под коротенького пиджачка его не особенно видно. Мама говорит: «Умом своим нужно жить, а не юбкой»; я это знаю, но у меня есть оправдание! С моей фамилией одного ума мало, там, где ум сразу не разглядеть, там юбка будет в самый раз. Да и вообще — все так делают!

Парни уже близко. Шагов десять осталось. Симпатичные. Черненький, черненький и прррросто шатен. Один черненький сразу отпадает, мне не нравится, когда штаны пузырятся на коленках, некрасиво это, второй черненький ничего, но уши как у чебурашки, ему, наверно, и с крыши можно прыгнуть, не разобьется, уши расправит да полетит. А вот просто шатен — классный! У него короткие волосы, голубые джинсы, как у плохих парней, футболка в обтяжку и вообще он лапочка! Родинка на шее, все как мне нравится. Родинка — это изящно!

Хоть бы заговорил, хоть бы заговорил — сама не знаю, к кому я обращаюсь. Наверно, к своему ангелу-хранителю! Даже когда вокруг все спокойно, и на меня не намеревается наехать маршрутная «Газель», и кирпич с крыши не падает, ангел должен чем-то заниматься. Иногда я пытаюсь его занять делом, прошу кольнуть того или иного парня или еще что-нибудь полезное для меня сотворить. Ангел просто молодец, парень уже мне машет, а ведь я не очень-то и просила!

До парней шага три. Я перестаю дышать, сердце бултыхается, как карась в тесной банке, и тут… Не знаю, кого там в этот момент колол мой ангел-хранитель, но под туфлей оказался камень, я споткнулась! Естественно, я накренилась вперед и — вот так согнувшись — по инерции бежала, пока не врезалась головой в парней. Боюсь, они никогда бы не смеялись так громко над моей фамилией, если бы знали ее. Меня поддержали аж с двух сторон, чтоб я окончательно не свалилась с каблуков, а мне хотелось одного — провалиться сквозь землю. От стыда даже пальцы на руках покраснели. Прическа развалилась, заколка звякнула об асфальт, громко так звякнула, точно говоря — это конец. А казалось, так хорошо шла… проклятый камень!

Лопоухий наконец отсмеялся и спросил:

— Все нормально?

Будь я волком, взвыла бы от злости. Но я всего лишь клуша, которая не умеет ходить на каблуках и ненавидит короткие юбки, поэтому ответила:

— Спасибо, нормально.

Когда сегодня вечером буду описывать в дневнике, как нелепо я споткнулась, возможно, даже слезу пущу от жалости к себе.

Черненький парень номер один говорил по телефону.

Не его, явно не его колол мой лодырь-ангел, пока я неслась на этих парней, точно бык на забор. Смотреть на прррросто шатена у меня не хватало мужества, недостойной я оказалась его родинки и всего остального.

А он не постеснялся и постучал неожиданно меня по плечу.

— Зазналась, старых друзей не узнаешь?!

Как пишут в женских романчиках: «У нее все похолодело внутри», так и у меня, а еще мурашки по спине побежали.

— Не узнаешь? — шатен встал передо мной и удивленно поднял брови.

Разве могла я не узнать голос, который слышу каждый день? Само собой, я узнала этого дурака! Лучший дружок моего старшего братца — Александр Донских собственной персоной.

С ума сойти, ну и вымахал он с того дня, как я сказала, чтоб ноги его не было в нашем доме! Ноги его и не было, а вот названивал он каждый день. И еще так по-хамски со мной разговаривал. Я отвечала ему тем же, трубку швыряла прямо в брата, когда звонил этот невежа, а иногда связь внезапно обрывалась, сама не знаю, как это мой палец случайно нажимал на «отбой».

Кто бы мог подумать, что он станет таким… ТАКИМ — я стараюсь не смотреть на родинку, вообще стараюсь на него не смотреть. И все-таки продолжаю отмечать все новые и новые подробности его сногсшибательной внешности. Ресницы длинные и черные, у меня таких не будет, даже если все свои лишние калории «МаксФактору» подарю, цвет глаз — офигительный! Много ли мне приходилось видеть синеглазых людей? Да ни одного! А у этого — синие, не какие-то там блеклые, вроде выцветшего халата соседки бабы Шуры… Фигура хорошая, руки не тонкие и не толстые, замечательные руки, ноги еще лучше! Этакий супермен начинающий. А был-то, был! Шея длинная, глаза выпученные, зубы — шифер, выложенный последним гастарбайтером в городе, — одним словом, страшила страшилой. А теперь вот он какой — с ресницами, его издалека за нормального парня принять можно. Жестокий обман природы!

— Ты язык, что ли, зажевала от радости? — нагло спросил он.

Самые эффектные формулировки всегда приходят мне в голову позже, чем нужно, и сегодняшний день не исключение. Потом наверняка придумаю сотню достойных ответов, а сейчас, хоть бейся головой об асфальт, без толку, поэтому я скромно ответила:

— Привет.

По телефону я бы сказала другое, например: «Пошел ты, дебил», но дебил слишком вырос, он больше не тот страшненький школяр. Бабушка все время напоминает мне: «Таня, ты же девочка! Девочки так не говорят». Да что там девочки — леди, леди так не говорят! Я обзываться вообще не люблю, не хочу, чтобы меня обзывали в ответ. Про себя — можно, а вслух только брата и его лучшего друга. Друга тоже, наверно, уже нельзя, как-то неловко говорить такому… ТАКОМУ вообще неловко что-либо говорить!

— Какая ты сегодня тихая, — оскалился Саша, — молчание — золото, так ведь?

Мстит. Ну что ж, пусть мстит, за столько лет у него, должно быть, целая телега негодования накопилась.

А лопоухий кем-то вроде джентльмена оказался, заколку мою поднял!

— Мне пора, — сообщила я.

Еще не хватало на собеседование опоздать. Было бы из-за кого опаздывать!

— Куда же это тебе пора? Братан дома?

Игнорирую первый вопрос:

— Позвони и спроси, я за ним не слежу!

— Ага, вот теперь я тебя узнаю, воспитанием твоим так никто и не занялся. Жаль.

Нормально он мне говорит? И после этого я должна помнить, что я девочка?! Ни фи-га! Сейчас скажу этому червяку, чтобы катился колбаской по малой Спасской. По-детски, но это лучше, чем ничего! Только я открыла рот, чтобы выдать про колбаску, он пихнул лопоухого в бок и сказал:

— Идемте, пацаны, надо за Ромкой зайти, девчонки нас уже, наверно, заждались!

Про колбаску можно забыть. Не люблю я вроде маленькой собачонки тявкать на машину, которая проехала пять минут назад. И пусть сейчас этот индюк синеглазый со своими дружками ушел не прощаясь — не последний день живем на свете, я его еще достану! Как в боксе — матч-реванш! Ох, получит он у меня!

До маршрутки я доковыляла кое-как, набойка с каблука отвалилась, одна нога получилась длиннее другой, то еще убожество. Хотела оторвать и вторую набойку, но ее мастера прибили на совесть. Именно поэтому я считаю — всякое дело нужно делать на все сто, халтурить — так по полной программе, а от таких умельцев, которые вроде знают во всем меру, походка-то моя и пострадала!

Водитель маршрутки все прибавляет скорость и прибавляет! Машина несется, как будто участвует в «Формуле-I». Иномарки с низкими подвесками остаются далеко позади, а тело нашего водителя, придавленного ремнем безопасности, на каждой рытвине дергается, точно от электрического разряда.

Я уже схватилась за поручни, книжку пришлось спрятать в сумочку — тут уж не до чтения, надо зубы в целости привезти работодателю. А так хотелось узнать, когда же прекрасный лорд Джонатан признается в своих сокровенных чувствах леди Присцилле. Когда? На последних страницах романа, когда же еще! Ругаю водителя про себя ужасными словами.

Откуда берут этих камикадзе? Мне жить хочется, ведь где-то на заводе делают мой ноутбук, а папа сегодня испечет кексы, да и лорд Джонатан… ну вот как он признается? Встанет ли на одно колено? Дрогнет ли его голос? А леди Присцилла… расплачется от счастья или, как обычно, сделает что-нибудь дерзкое? Не-е-ет, умирать никак нельзя!

Пока я думала о ноутбуке, кексах и чувствах лорда Джонатана к леди Присцилле, маршрутка визгнула тормозами возле нужной остановки.

Офис «Колеса» нашла сразу, ничего удивительного, будь я даже незрячей, запах резины привел бы меня куда надо. Рядом со зданием много машин, а внутри… Не совсем так я себе представляла это место! Повсюду колеса, большие, средние, маленькие и гигантские — самый настоящий мир колес. И меня никто не ждал, продавцы смотрят удивленно.

— Вам помочь? — молодой человек вышел из-за стойки.

Ничего, приятный такой, рыженький. Если устроюсь, буду с ним кокетничать… возможно, влюблюсь, а если и он влюбится, тогда скажу ему, чтобы он не носил больше такие уродливые часы, а если он возразит, я пригрожу ему расставанием, это всегда действует, а если он… Стоп, уж лучше мечтать о ноутбуке. Да и вообще, не время для мечтаний, нужно шевелиться!

— Я по поводу работы.

Хорошо сказала, не промямлила, уверенно так держусь, сама себе удивляюсь. Иногда я могу быть очень складной, жаль, прическа развалилась!

— Пойдемте, директор сейчас немного занят…

Молодой человек провел меня между колесами в комнатушку, где сидели две девушки. Одна толстушка в ярко-розовом платье — свинка-копилка, а вторая, напротив, худая-худая в клетчатых шортах и такой же жилетке — на Буратино чем-то смахивает, носом, наверно. Азбуки ей не хватает. Я еле сдержала улыбку, иногда подумаю о чем-то, а смеяться нельзя, и меня распирает изнутри. Прям как шар надувается в горле, щекочет, ему становится настолько тесно, что БАХ… Нет, не в этот раз! Нужно срочно занять мысли чем-то печальным, а то заржу… хм, точнее, прысну в кулачок. Леди никогда не ржут! Ржут только лошади…

Так, свинка… тьфу, про свинку думать нельзя… о грустном, о грустном! Холодные рельсы под снегом — это грустно, особенно когда на станции пустынно, когда нет абсолютно никого, даже голубей… грустно — это мертвая маленькая мышка в сточной канаве, в то время как в воде отражается весеннее солнце и в небе плывут облака-барашки. А еще грустно, когда попрошайка стоит под дождем, а в баночке из-под майонеза всего лишь копейки. Смеяться больше не хочется.

Свинка-копилка подвинула ко мне анкету и велела заполнить.

— Сейчас за тобой придет Рита, — сказала мне родственница Буратино.

Когда улыбается, она становится симпатичнее… и глаза у нее добрые. В общем, видно, хорошая девушка, не злыдня какая-нибудь.

— А вот и Риточка! — встрепенулась свинка-копилка.

Девушка приветливо мне улыбнулась.

— Пойдемте.

Вот это Риточка! С ума сойти! Не могу ничего с собой поделать — я пялюсь! Нет, конечно же, не пялюсь, я — созерцаю, пялится обычно мой брат на красоток в журнале. Риточка — самая настоящая красавица! Дух захватывает. Поистине, кукла Барби, и юбка у нее короче моей в два раза! Может, это знак?! Не намек ли это, что лучше вернуться домой к своим куклам и о работе забыть?!

Я послушно семеню за Риточкой, но мне уже все понятно. В помощницы к этой роскошной секретарше меня не возьмут. Рядом с ней я неказистый ребенок, думаю, на ее фоне меня не заметят, даже если юбку нахлобучу на голову.

Девушка открыла передо мной металлическую дверь, и мы попали в огромный кабинет, где стояли два стола. Один Риточкин, а второй, видимо, для помощницы. Я и подумать не могла, что здесь все так шикарно! Окно просто гигантское, много света! Обычно смотрю на это в первую очередь, мне-то дела нет до света и окон, на худой конец есть лампы, а вот в американских комедиях все люди мечтают о собственном кабинете с огромным окном, значит, это по определению не может быть плохо.

— Удачи! — пожелала Риточка.

До чего же добродушно улыбается, конечно, желторотый птенец ей не соперница, чего бы не поулыбаться.

Удача мне не нужна, мне нужно другое! Прибавил бы мне кто-нибудь этак парочку лет. Интересно, в чью компетенцию входит старить людей?

Риточка постучала в металлическую дверь, расположенную прямо за письменными столами, почти сразу же послышался мужской голос:

— Да-да, входите!

Какая-то странная любовь к металлическим дверям. И к колесам… Голос у директора приятный. Я это еще по телефону поняла. Ладони мои — влажные, хоть выжимай. Надеюсь, директор не захочет со мной за руку здороваться…

Риточка открыла дверь. Трудно ей, слабенькая она, тянет дверь аж двумя руками, бедная Барби. Таких не двери нужно заставлять открывать, а дома держать и, как куколок, в красивые одежки наряжать… Ладно, про это я потом додумаю, а сейчас… Господи! Я редко поминаю имя Господа всуе, но это именно тот редкий случай. Директор — вовсе не директор! Он…

— Присаживайтесь!

До чего же приятный голос — мужественный, с хрипотцой, вот такими голосами говорят в латиноамериканских сериалах. У меня покалывает в носу, а под ресницами жарко-жарко и глаза увлажнились. Когда мои глупые мечты не сбываются, я чувствую себя обманутой и могу заплакать! Директор проклятого резинового колеса оказался не таким, как я себе воображала! Моя фантазия нарисовала высокого черноволосого мужчину с чуть посеребренными висками, с улыбкой Брэда Питта и чувством юмора Задорнова, непременно в пиджаке, галстуке, сорокалетнего, но все еще красивого. В кресле же за большим столом сидело нечто иное.

Не работать мне тут никогда, и дело не в удушливом запахе резины, не в моей фамилии или юном возрасте. Просто по утрам я не смогу подниматься в семь и ехать к черту на рога, чтобы варить кофе этому колобку. Ни улыбки Брэда, ни посеребренных висков, пиджака — и того не оказалось! Лишь расплывшееся по кожаному креслу тело, голова, гладкая и круглая, как футбольный мяч, мятая голубая рубашка, утопающие в складках кожи глаза-щелочки, ручки — калачики, с маленькими толстенькими пальчиками…

— Татьяна, правильно я понимаю? — уточнил он.

— Да.

Чувствую себя значительно лучше, ведь я уже все решила. Осталось по-быстренькому отделаться и домой, к папиным кексам, к сериалам по ТНТ, к недочитанному роману. Лучше наслаждаться любовью лорда Джонатана и леди Присциллы, чем торчать здесь.

— Скажите, — неторопливо начал директор «Колеса», — почему вас привлекла именно эта вакансия?

Что за глупость? Хочется зажать себе рот, чтобы не прыснуть от смеха. Неужели он и впрямь думает, я выбирала? Да меня просто больше никуда не берут, я ничего не умею, я всего лишь школьница! Наверно, он возомнил, что стать его секретаршей — мечта всей моей жизни. Какое самодовольство! Сейчас собью с него спесь.

— Что было в газете, то и выбрала.

Какая разница, что отвечать, если я больше никогда его не увижу?! Можно было бы вообще встать и уйти. Мне духу не хватает, а то бы я именно так и сделала.

Улыбается. У него очень маленькие желтые зубки, куряга наверняка.

— Расскажите о себе, пожалуйста. Чем занимаетесь, что вам нравится…

— В школу хожу, — буркнула я. Отвечать на его дурацкие вопросы после того, как он меня разочаровал, совершенно не хочется.

— А в свободное время?

Я понимаю! Понимаю, что он по-доброму хочет мне помочь, подталкивает, как учитель двоечника на экзамене, но не могу ничего с собой сделать. Ну не нравится он мне, я зла и расстроена! И ноги от каблуков болят. А духу мне по-прежнему не хватает, а то бы давно уже ехала домой, поэтому я вяло произнесла:

— Люблю читать, люблю…

— Какие книги читаете?

Сказать правду или соврать? Пусть будет полуправда:

— Достоевского.

Снова улыбается, что же будет, если он вдруг вздумает спросить мою фамилию. Покатится со смеху? Вполне возможно, что и покатится — круглый ведь!

— А еще?

— Платонова!

— Плато-о-онова? — глаза его стали шире.

Дура! Зачем такое ляпнула? Платонов… совсем недавно в школе что-то проходили. К своему стыду, я забыла, кто такой Платонов! Не помню, что он написал, и написал ли вообще. А если он физик или химик? Вот стыд-то!

— А какие книги у Платонова вам нравятся?

Была не была. Если уж делать, то на все сто. Если уж врать, то напропалую!

— Мне нравятся абсолютно все его книги! — воскликнула я и с жаром добавила: — Я его обожаю!

В душе стыдно. Невежество таких масштабов — это позор! Можно не знать какой-то штат в США, а Платонова обязаны знать все, но я вот его подзабыла! Директор смотрит в мою анкету, кажется, пронесло, увидел там что-то интересное. Не мою ли фамилию высмотрел?

— Где вы так быстро научились печатать?

Ах, это про количество знаков в минуту. Засада! Не могу же я сказать, что слишком часто сижу в виртуальных чатах, знакомлюсь с парнями? Снова придется соврать.

— Перепечатывала для мамы рецепты.

А что, вполне убедительно, я могла бы, если бы она попросила! Кажется, ответ ему нравится, складывает свои калачики в замок, смотрит на меня внимательно — оценивает.

— Не хочу вас обнадеживать, мы взяли уже девушку на испытательный срок, но если что… мы позвоним.

И зачем он тогда про мои интересы расспрашивал? И это «мы» королевское, тоже мне, мы — Николай II! Думает, раз я школьница, раз у меня каникулы, мне заняться больше нечем! Вот именно поэтому не хочу быть ребенком! Детей не уважают! Все эти старперы уверены, будто только у них дела, только у них важно, только у них срочно, а кому нет восемнадцати лет — амебы беспечные!

— До свиданья! — сказала я.

Он кивнул.

Даже рот лень открыть! Поэтому он такой пухляк! Все лентяи толстые! Если сидишь, поедаешь бублики, не отрывая пятую точку от стула, ничего хорошего из этого не выйдет. Ну и пусть. Я-то не огорчена вовсе, нужны мне его колеса! Так и напишу в дневнике: хозяин «Колеса» — сам как колесо.

На улице солнце. Пока ехала сюда, даже не заметила, так волновалась. А на небе серо-белые тучи, они то и дело заслоняют солнце. Но оно непослушное, все равно вылезает. Можно подумать, солнышко — маленький ребенок, которому хочется гулять, а тучи — это нянечки, они пытаются запереть малыша дома.

Больше я не злюсь! Хорошо идти — лето, каникулы, туфли только ужасные, да юбка никудышная. Мне хочется переодеться в спортивный костюм, бабушка, конечно, не забудет сказать: «Ты же девочка! Девочки платьица должны носить», но я и не жду ее понимания. Бабушке не понять, что такое кроссовки, она никогда их не носила. Зато она умеет готовить засахаренную тыкву! Нельзя с ней ссориться. И меркантильной быть нельзя… тоже.

Маршрутка несется по практически пустой дороге — сказочно. Я вообще люблю ездить в маршрутках, особенно когда водитель нормальный, сидеть на переднем сиденье, смотреть в окно, слушать музыку. И когда в наушниках играет грустная мелодия, всегда начинаю раскаиваться. Вот и сейчас запела Милен Фармер, и я вспомнила свои дурные мысли о директоре «Колеса».

Не такой уж он ужасный! У меня вообще нет права думать, что он плохой и толстый. Ведь у него, скорее всего, есть семья, может быть, есть дочка моего возраста, любящая жена, а еще хомяк или хорек, кто знает? Возможно, он подает нищим, помогает деньгами одиноким пенсионерам или жертвует приютам. А может, своей полноте он вовсе не рад, и ему очень обидно, когда такие дурочки, как я, высмеивают его за глаза и демонстрируют свое разочарование. На душе скверно.

Грустная песня кончается, играет веселая, и мысли у меня меняются. Обычно начинаю думать, какая я крутая, какая симпатичная и как все тащатся от меня. На самом деле никто от меня не тащится, мама если только, и то по доброте душевной. Но я продолжаю усердно думать, что все тащатся. Такой кайф!

Дома меня встретила вся семья. Как только я вошла в квартиру, все выползли в коридор.

На маме красовались смешные бархатные штаны, такие мужчины в Персии носят, те самые, у которых белые тряпки на головах намотаны.

— Ну как? Взяли? — взволнованно спросила мама.

— Нет, не взяли.

Скидываю туфли. Ненавижу-ненавижу. Больше никогда не стану мучить свои ноги!

— А почему не взяли? — удивилась бабушка.

Я смотрю в ее простое, добродушное лицо и неожиданно меня осеняет.

— Котлован!

Мама, папа, бабушка смотрят на меня озабоченно, а я смеюсь.

— Какой котлован? Снова дорогу, что ли, у дома разрыли? — спросила мама.

— Да нет, — я вздохнула с какой-то особенной гордостью. — Просто повесть «Котлован» написал Андрей Платонов… и я это знаю.

— Похвально, — улыбнулся папа и махнул рукой, — а из-за работы не расстраивайся, велика беда!

На нем передник в муке. Значит, нос меня не подвел, это в самом деле пахнет моими любимыми шоколадными кексами.

С кексами жизнь прекрасна, а если в холодильнике есть минералка, я вообще возблагодарю небеса за свое существование.

Мама меня обняла, она думает, я огорчена из-за работы.

— Смотри-ка, что у меня, — она протянула мне какие-то билеты.

— Что это? В киношку, что ли?

— Смотри-смотри!

Я смотрю и ничего не понимаю.

— В лагерь поедешь, горящие путевки, — пояснила мама. — Тетя Галя полчаса назад принесла, ее близнецы к дядьке двоюродному на море поехали.

Вот это поворот!

— В лагерь? Да как же…

— Вот так!

Мама очень довольна собой, люблю, когда она такая милая.

— А зачем два билета?

— Ромка тоже поедет, — мама потянула меня в комнату. — Давай, разберем твои вещи, решим, что возьмешь с собой!

Я не сопротивляюсь. Кажется, лето обещает быть интересным!

 

Глава 2

Будь моей женой, незнакомка

Мой брат совсем на меня не похож. Не потому что он мальчик, а я вроде как девочка, и дело даже не в русом цвете его волос, ясных голубых глазах и подтянутой фигуре — он просто другой. Ничего общего со мной, кроме фамилии. И то, его она как раз никогда не беспокоила. Рома Пупенок. Некоторые его подружки находили это клёвым. Уверена, будь у него фамилия хоть Козленок, никому бы дела до этого не было. Нравится он людям, очень нравится. Вот поэтому я сижу сейчас в одиночестве и смотрю в окно. Электричка мчится в Зеленогорск, а скуку мою скрашивают бутылка лимонада и проносящиеся за окном столбы. А брату моему хорошо! Он где-то в начале вагона в карты играет! Как поросенок везде лужу найдет, так мой брат — себе друзей. Я думала, он будет развлекать меня всю дорогу до лагеря, но не успели мы войти в вагон, как он высмотрел себе теплое местечко в компании девчонок и парней, а в ответ на мой укоризненный взгляд лишь беспечно улыбнулся: «Таня, ты ведь плохо играешь в карты, иди книжку почитай». Я зла, на меня все эти его милые ужимочки не действуют — бесстыжий он, так и надо записать в мой дневничок, пусть правнуки знают! Бросил сестру! Видели бы мама и папа, сказали бы ему, сыночку своему — гордости, пару ласковых.

И чего они там все гогочут? Тоже мне, юмориста выискали! Девчонки заливаются, как собачки, которым на каждую лапу по тумбочке поставили.

Да позови они меня все хором, не пошла бы! Терпеть таких шумных людей не могу. Идти, чтоб слушать их визгливый смех? Так я и отсюда его прекрасно слышу! Не понимаю, неужели нужно вот так хихикать, чтобы нравиться парням? Если бы в какой-нибудь приличной книжке положительная героиня так смеялась, я бы без раздумий встала сейчас в проходе и стала заливаться, пока мой суженый-ряженый не услышал бы и не прибежал. Но ни в одной приличной книге никто так не визжит. Поют чарующими голосами, играют на дудочке, шепчут с придыханием, краснеют, в отчаянье заламывают руки, стыдливо опускают глаза, невинно хлопают ресницами, смеются, будто звенит колокольчик, иногда — как ручеек журчит, и никак иначе! Если бы можно было как-то по-другому, я бы узнала об этом первой! Через мои руки проходят тонны всякой литературы. Понятное дело, развлекательной. Любовь, приключения, ужастики и даже детективы! Я много знаю — я умная. Папа говорит, что я всего лишь начитанная. Ничего себе «всего лишь», да некоторые не знают, какой стороной книгу надо держать! А я вот знаю, и не только это, поэтому меня можно смело назвать умной. И заливаться, как болонка с отдавленной лапой, я не стану. Умным, в конце концов, всегда везет. Просто нужно дождаться! Умным везет неожиданно, и уж везет, так везет, это примерно как клад найти. Огромный сундук! Я получу этот сундук сразу и весь, а кто-то всю жизнь будет по зернышку клевать.

И все-таки я частенько себя обманываю. Иногда мне хочется быть как все! Вот сейчас, например. Поиграть в карты с этими визгливыми девчонками, поболтать с парнями… Просто так, ни о чем. Ведь бывает разговор ради разговора! У кого-то, может, и бывает, только у меня все по делу. Да и не умею я налимом вплывать в любую тусу, у меня это происходит медленно, слегка по-черепашьи. Просто не представляю, как подойти и сказать: «Привет, я Таня, можно к вам?» Я почему-то никогда так не делаю. Брат говорит «трусиха»! Разве это от трусости? Я подумаю-подумаю, взвешу как следует, и каждый раз понимаю — не очень-то и хотелось! Ведь когда хочется по-настоящему, тогда все нипочем. Иногда, конечно, возникают сомнения: «А может, это неправильно, может, такими темпами я до старости парня не найду и буду вот так сидеть, столбы считать, пока кто-то хихикает да в карты режется». Получается, думаю я, и так, и сяк, сперва одна мысль мне кажется самой правильной, самой правдивой, а потом вдруг что-то в мозг торкнет, и начинает казаться, что на самом деле все наоборот. Лучше вообще не думать! Как есть, так есть. На этом я обычно и успокаиваюсь, не умею долго себя казнить. Потому что люблю! Люблю за двоих, за себя и за будущего принца. Он еще не знает, но уже живет в долг. Я ему, конечно, не сразу об этом расскажу, а постепенно, когда привыкнет ко мне, жить без меня не сможет. Все он тогда будет делать вдвойне. Пожелание спокойной ночи: не просто брякнет по телефону — «Споки ноки», а сначала скажет, потом эсэмэску отправит; не просто «ну люблю», а «люблю-люблю»; не чмок в щечку, а по-серьезному и дважды; не одну шоколадку, а две, не просто колечко, а в коробочке с бантиком, не одну вялую розочку, а две шикарные, на длинном стебле: нет, две не нужно, две не к добру. А если он будет бедным и не сможет часто покупать колечки, тогда он должен будет стихи писать или цитаты из умных книжек выискивать, а потом звонить мне неожиданно и их зачитывать. Глаза мои сравнивать с небом или с бирюзой… а еще лучше, если он придумает что-нибудь особенное, такое, о чем ни в одной книжке не написано. Тогда он вроде как докажет, что любит меня сильно. А если он…

— Таня, ты меня слышишь? Ау, очнись!

Брат, будь он неладен! Я сердито спихнула его ладонь со своего плеча. Ненавижу, когда так беспардонно обрывают мои мечты! Такое чувство, словно ко мне в душ кто-то ворвался, а я без всего прячусь за мочалкой.

Рома улыбнулся.

— Выходим, кулема!

Ему не понять, что такое уйти в себя, он-то вечно тут, на поверхности, приятелей себе ищет! Его дружеское «кулема» звучит оскорбительно, надо как-нибудь ему об этом сказать. Нечего меня стыдить перед посторонними. Его новым подружкам смешно, прячут улыбки. Одна беленькая, другая черненькая. Похожи друг на друга, пупки с пирсингом, кареглазые, даже шорты у них одинаковые, в полосочку, а топики с нарисованными губами. Так себе, ничего хорошего. Что в таких девчонках находит мой брат? Черненькая уже смотрит на него как на своего парня, наглый такой взгляд, взгляд собственницы. Я пока смотрю так только на лишний кусок папиного торта.

Рома кивнул мне.

— Танька, а это девчонки, будут с нами в одном лагере, Юля и Нина.

Так говорит, как будто я не вижу, что это девчонки. И ведь никогда не утруждается, чтобы сказать поизысканнее, и, как ни странно, всем это нравится.

Беленькая Нина неприятно улыбнулась мне. У нее челюсть нижняя выдвинута вперед, словно она вот-вот скажет: «Ты чё, коза, зыришь!» Поэтому про себя я прозвала ее Нина-челюсть. А вот черненькая Юля сразу смекнула, что с сестрой своего будущего бойфренда нужно быть повежливее. Ибо пупок не пупок, челюсть не челюсть, а родная сестра — это святое. Во всяком случае, мне хочется так думать.

На станции столько народу, все толкаются, сердито шипят себе под нос ругательства, злобно смотрят. Я отвела брата в сторону, чтобы дать всем пройти, с их тележками, рассадой и плохим настроением, — не люблю толчею. Каждая леди имеет право на интимную зону — это что-то вроде круга от нечистой силы, такие в старину чертили вокруг домов. И чтоб ни один смерд в эту зону ни ногой!

Полосатые подружки стоят с нами, ей-богу, как две привязанные к ноге брата лошадки. Видно, как им не терпится погарцевать перед ним, но он, как назло, рассеян, не смотрит на них. Вертит головой.

— Кого высматриваешь? — спросила я как обычно так, чтобы никто не подумал, будто мне это в самом деле интересно.

— Да так… — он пожал плечами. — Ну что, идем? Нужно искать автобус.

Подружки кивают, Нина-челюсть даже на месте притопнула. Еще бы упор-присев приняла, чтобы стартануть за Ромой, когда он сподобится двинуться с места. Никогда не стану так раболепствовать ни перед кем! Мой парень будет меня уважать, мы будем на равных, ну если только самую капельку я буду главнее. А если он возмутится, я скажу ему…

— Таня! Ну ты идешь?!

Снова брат! Догоняю его, стараюсь идти в ногу. Внутри злость кипит. Скорей бы уж доехать до этого лагеря! Засяду в палате и буду мечтать, сколько захочу, никто мне не помешает.

— А в каком ты классе? — пискляво спросила меня Юля.

— В десятый перешла, — ответил за меня брат.

Как будто у меня языка нет! Всего на год старше, а мнит себя ну прям большим братом! Юля на меня теперь и не смотрит, у него начинает спрашивать:

— А какая школа? Вы в одном классе? — Голос понижает и этак шепчет, словно меня тут нет: — У нее парень-то есть?

У меня даже сердце забилось сильнее. А Рома засмеялся.

— Нет, парня нет, она слишком робкая.

Кажется, в эту самую минуту я его ненавижу всеми фибрами души. Именно так — всеми фибрами — обычно ненавидят в лучших традициях любовного романа. Больше всего меня возмущает не их болтовня обо мне, пока я плетусь позади, а то, что брат не ответил ни на первый, ни на второй вопрос девчонки, а про парня сразу выдал, как будто только этого и ждал. Интересно, ему хоть раз приходило в голову, как это обидно?

На улице пасмурно, за какой-то час чистое небо затянуло серыми тучами, солнце окончательно спряталось. Вот-вот дождь начнется, а у нас нет зонта. Рому это не беспокоит, он весело о чем-то трепется с Юлей и Челюстью, прям такого мачо из себя строит, смотреть тошно. Я же на спортивной кофте «молнию» застегиваю, а то ветер задувает. Болеть не хочется, мама рассказывала, что больных в лагере кладут в бокс, а там поминай как звали — уколы в попу, градусник под мышку, а воздухом дышать через оконное стекло.

— Таня! Танька! — Рома громко зовет меня.

Я стараюсь не думать, что он обращается со мной как с нашей покойной овчаркой Найдой, и смиренно иду.

— Наш автобус! — кричит он мне прямо в лицо.

И что в нем находят люди, ведь сразу видно, культура этого юнца, пусть очень даже симпатичного, находится на нуле!

На автобусной остановке страшное столпотворение, к автобусам не пробиться, но Рома решительно схватил меня за руку и потащил за собой. Его новые подружки засеменили следом.

Ноги обеих покрывали мурашки, тонкими руками они то и дело растирали плечи, но эти ухищрения, видно, не очень помогали от холода. Мне вдруг стало весело. Злорадствовать нехорошо, но я просто светилась от счастья, как невеста пред алтарем, наблюдая за мучениями этих Полосатиков. Нечего было так одеваться, точнее, раздеваться. Глупость наказуема!

Рома впихнул меня в автобус, указал, куда сесть, купил билеты.

Ведет себя как хозяин! Терпеть не могу этого!

Я устроилась у окошка в самом конце автобуса, а сумку свою спортивную поставила на соседнее сиденье.

Автобус переполнен, но мне все равно, не хочу, чтобы рядом кто-то садился. Плохо поступаю, но мне хочется включить плеер и вволю помечтать, а если кто-то займет соседнее кресло, то будет мешать мне. Закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Не сразу могу выбрать, о чем мечтать. Люблю думать о парне, предназначенном мне судьбою. Хочу, чтобы он был сероглазым блондином, с выточенным из камня прессом, с ямочкой на подбородке и пушистыми ресницами, в черной кенгурухе и белых кроссовках с черными в серебристую крапинку шнурками. Пусть он будет из соседнего отряда, и наш роман станет предметом зависти и восхищения всего лагеря! А еще лучше, если он будет из соседнего лагеря. Мы познакомимся на озере или на реке, я нарочно оступлюсь на понтоне… Нет, не нарочно, пусть все будет по-настоящему! Пусть у меня сведет ногу! Я буду тонуть, а предназначенный мне судьбой парень смело бросится в воду, прямо в кроссовках и пляжных шортах — черных, в желтый цветочек! Он поплывет как самый настоящий герой, в то время как спасатели будут стоять на берегу, разинув от испуга рты. Пусть его зовут Васей… или Гошей, нет, лучше Васей. Вася плывет, я уже изрядно обессиленная: вижу его мокрые волосы в багровых лучах заходящего солнца… да, должен быть потрясающий закат, чтобы вода была красной, как влюбленные сердца! Я вижу серьезный взгляд его серых глаз, он протягивает мне руку, губы его шепчут: «Держись, Таня». У меня мелькает мысль, откуда он может знать мое имя, а в следующую секунду…

— Тебя ведь Таня зовут, да?

Я открыла глаза. Рядом со мной уселась Нина-челюсть, а сумку мою бесцеремонно скинула на пол.

О чем она спросила?

— Как думаешь, мы попадем в один отряд? — продолжила разговор Челюсть.

Я пожала плечами.

Ну что она привязалась? Я там тону, моя нога, мой парень…

— Мы с Юлькой заболели, вот поэтому едем позже, там уже наверняка самые лучшие кровати разобрали!

Кровати? Это ради обсуждения железяк скрипучих с матрацами она меня отвлекла?!

У меня зла не хватает, а Челюсть продолжает болтать:

— Я в этот лагерь уже третий год езжу, а Юлька первый раз. Ты ведь тоже первый раз, Ромка говорил, что первый… тебе понравится, там здорово. В следующем году я уже не поеду, поступать в институт нужно, ты-то счастливица, еще два лета можешь отдыхать.

Я молча смотрю на нее, ничего другого, кажется, от меня не требуется, она прекрасно развлекает себя сама.

— Ты вообще ездила когда-нибудь в лагерь? — спросила Челюсть и тут же прибавила: — Ромка сказал, что вы вообще в первый раз. Прикольный у тебя брат! Юлька ему, кажись, понравилась, так что я теперь одна, они-то будут все время вместе. — Нина широко улыбнулась, челюсть ее выдвинулась мне навстречу, как ящик письменного стола. — Ну и ладно, а мы с тобой…

На этой фразе я начинаю молиться, лишь бы не попасть с этой полоумной в один отряд, а она продолжает болтать.

Да, мне хочется дружить, но так, чтобы это не мешало мне мечтать, а такие болтливые слушают только себя! Для них собеседник вроде мебели, лишь бы окружающие не думали, что они разговаривают сами с собой.

— А ты не очень разговорчивая, — засмеялась Нина, — Ромка предупреждал.

Меня уже начинает бесить, что она постоянно ссылается на Ромку. Сразу видно, нет у нее своего мнения, она только и может говорить о том, кто, что и когда сказал. Этакий передатчик. Неужели не понимает, как важно в наш страшный век иметь свое мнение? Таких тот же Ромка пустышками называет! Парни говорят, что им нравятся глупенькие малышки, только на самом деле это все вранье. Им просто хочется быть умнее своей девчонки — но не в сто раз, а на немножко.

К счастью, водитель объявил наш лагерь, Нина замолкла, мы начали пробираться к выходу. Брат галантно подал девчонкам руку, а я так, спрыгнула со своей сумищей, как мешок картошки с полки свалился.

Это мне он должен помогать, а не им! Кто я ему, а кто они… тьфу, раз увиделись и забыли, нам же еще по-хорошему года два жить вместе.

Только я посмотрела по сторонам, как негодование улетучилось.

Вот это красота! Повсюду сосны, от воздуха голова кружится, ощущение, что его вдруг стало слишком много, как будто всю эту невероятную свежесть в меня силой затолкали. Точно воды слишком много хлебнула, и горлу пришлось по этому случаю растянуться, а потом до боли сжаться.

— Насмотришься еще, пойдемте, может, на полдник успеем, — поторопила Нина. Юля послушно закивала, она, видно, более бессловесная, чем ее подружка. Бедные, им бы только пожрать да койки получить, красоту подобные Полосатики не замечают. Сама поесть обожаю, но, когда вокруг такое великолепие, никакой еды мне не нужно! Лес звенит. Скрип сосен, кукушкино «ку-ку» перекликается со свистом мелких пичуг, стуком дятла, они точно слаженный оркестр. Брат с девчонками идет к воротам, мне приходится идти за ними. Территория лагеря громадная, корпуса белокаменные, четырехэтажные, вокруг зеленые кустики, дорожки из белых плит. Они кое-где потрескались от времени, но все равно очень красиво. И почему я никогда раньше не ездила в лагерь? Иногда — как сейчас — у меня возникает ощущение, будто я потеряла нечто очень важное, и на душе становится так тревожно, тоскливо. А еще страшно. Ведь каждую секунду что-то теряется! Возможно, пока я тут, что-то важное утекает сквозь пальцы. Я жадная до жизни, мне хочется всего и в изобилии, чтобы как можно реже чувствовать внутри этот неприятный осадок утраты. Но всего не успеть! А уж такой черепахе и подавно, нужно выбирать, выбирать так, чтобы никогда-никогда не пожалеть. Дети не очень-то могут выбирать, за них чаще решают, поэтому мне срочно нужно повзрослеть. Вот было бы классно: раз — и восемнадцать! Восемнадцать — это и есть жизнь.

— Смотрите! — вдруг завопила Нина. — Смотрите, это же Ленка! Наша прошлогодняя вожатая!

От ближайшего корпуса отделилась высокая худощавая девушка в голубой футболке и спортивных штанах, а за ней потянулись парами мальчишки и девчонки.

— Они идут на полдник! — со знанием дела заявила Нина. — Бежим!

С моей-то сумкой только и бежать. Сдалась мне эта запеканка. Что там еще могут дать на полдник, небось все как в детском саду! А детский сад я люто ненавидела!

Вожатая нас заметила, она остановила шумных ребят и выступила нам навстречу.

— Кто такие? — строго спросила девушка.

— Лен, забыла, что ли, я Нина Коробкина, — распахнула руки, точно для объятий, Челюсть.

— А-а-а, Ниночка, — девушка улыбнулась, — конечно, помню, ты стала такой красавицей, тебя и не узнать.

Я еле сдержалась, чтобы не хрюкнуть от смеха. Это какой же Челюсть была в прошлом году «красоткой», если вожатая отметила перемены к лучшему? Или просто польстила? Вполне возможно, есть такие люди, они любят говорить всем приятные слова, лгут попросту, добиваются к себе хорошего отношения.

— Это вы брат с сестрой? — обратилась вожатая к Роме с Юлей.

— Я, я его сестра! — я бросила сумку на землю и подошла к Роме, чтобы вожатая могла убедиться, что мы абсолютно разные. Надоело, что меня никто не замечает!

— Ага, — девушка оглядела меня и сказала: — Пойдемте на полдник, а потом оформим вас как полагается.

Челюсть сразу же убежала в конец строя к каким-то девчонкам, видимо, знакомым с прошлого лета, Рома с Юлей пошли рядом с вожатой, а я снова осталась одна. Может, на мне проклятие?

Ну и страшненькие тут парни! Пока мы шли до столовой, я всех рассматривала. Никого похожего на парня из моих фантазий здесь не оказалось. Одни какие-то хлюпики в безразмерных футболках! Один попытался со мной познакомиться. Сказал: «Паша» и протянул свою детскую культяпку с грязью под ногтями. Ничего не поделать, пожала ему руку, но потом поскорее увязалась за братом. Не понимаю, почему мои просьбы так плохо доходят до Небесной канцелярии? Неужели там… ТАМ все так же, как на земле? Один сказал «кошка», другой это понял как «собака», третьему вообще передали как «бегемот». Прошу я красавца парня, а испорченный телефон выдает, будто прошу недоразвитого пацаненка. А Всевышний ни в чем не виноват, это его работники бестолковые! Они все криво передают!

На полдник была вовсе не запеканка. Дали банан, какой-то фруктовый мусс, стакан апельсинового сока, зефир в шоколаде и вафли. Вот это лагерь! Детским садом тут даже не пахнет! А на столах такие милые скатерти с ромашками.

Меня с Ромкой, ну и, конечно, подружек, они с нами уже как единое целое, привели в корпус. Лена долго смотрела в бумаги, ахала, охала, потом покосилась на меня:

— Придется тебя в другой отряд! У нас кроватей не хватает.

— А Рома? — спросила я.

— Рома тут, — ответила Юля за вожатую, — его уже записали!

— Ну и ничего страшного, — подбодрила меня Лена. — Еще три места осталось во втором отряде, вот туда тебя и впишу! — Она понизила голос и призналась: — А там, между прочим, перед летом сделали ремонт в палатах, сейчас у второго отряда самый лучший корпус! А какие там душевые, наши девчонки из первого обзавидовались, когда увидели.

— А может, нас туда лучше? — спохватилась Нина. Глаза ее забегали, челюсть выехала вперед, она начала незаметно пихать подружку в бок, чтобы та тоже просила, но Юля поморщилась и взяла Рому под руку.

— Пойдем, — обратилась ко мне Лена, — отведу тебя.

Я стою, не знаю, что делать.

Брат похлопал меня по спине. Ей-богу, как нашу покойную овчарку Найду. Ни тени огорчения на наглой физиономии, хоть бы притворился, что ему жаль!

— Отдохнем друг от друга! — подмигнул мне Рома.

Отдохнем? Отдохнем?! Да мы и не видимся почти, он ведь если не у друзей, то у подруг, а если дома, то с ними же, только в Интернете! У меня нет слов от обиды, поэтому я молча повернулась и пошла за Леной.

Ну и пусть! Обойдусь без него, собственно, как всегда.

Корпус второго отряда оказался не просто у черта на рогах, а у черта на рогах в квадрате. Но мне понравилось, может, это я от злости на брата решила все воспринимать позитивно, а может, дело в чудесных дорожках с фонариками вдоль кустов и в засохшем плюще на окнах старенького двухэтажного корпуса. Внутри здание и правда оказалось отремонтированным — белые потолки, чистые стены, на полу серо-белый линолеум. Светлые занавески, кожаные диванчики, телевизоры.

Лена провела меня по лестнице на второй этаж, где в холле окруженная девочками моего возраста сидела молодая женщина с открытым альбомом на коленях.

— Галя, — позвала Лена, — вот, девочку тебе привела, у нас нет кроватей.

Вожатая поднялась и с улыбкой подошла к нам. И она мне понравилась куда больше, чем молоденькая Лена. Не доверяю я молоденьким, у них ветер в голове, а эта, видно, уже опытная. После недолгих объяснений меня отвели в последнюю палату по коридору и показали деревянную кровать возле самых дверей. В комнате стояло еще две кровати, одна двухъярусная возле окна и напротив нее одна одинарная. Три девочки сидели на подоконнике и над чем-то смеялись, мне они сказали «привет» и стали молча разглядывать. Я никого разглядывать не стала, выгрузила в тумбочку свои книжки, дневник с упаковкой разноцветных ручек, разложила в шкафу вещи, открыла недочитанный романчик и завалилась на кровать. Лица у девочек были удивленными. Наверно, думали, я знакомиться с ними сразу начну, расспрашивать о чем-то просто так, ради разговора, но они не учли одного: в романе, который я читаю, обедневший граф собирается выдать свою строптивую дочку леди Дженнифер за богача маркиза, и мне во что бы то ни стало хочется дочитать до свадьбы. Интереснее этого для меня сейчас не существует ничего, только парень, выпрыгнувший внезапно из моих собственных фантазий, но это вряд ли, поэтому остается… Девчонки тихо засмеялись, я не обратила на это внимания. Пусть, мне-то что! Но смех повторялся снова и снова, я даже перестала понимать смысл диалога строптивой леди Дженнифер и ее обедневшего отца. Неприятно, когда кто-то смеется за спиной, кажется, что смеются именно над тобой. Я приподнялась на локте и недобро покосилась на девочек, оказалось, смотрели они вовсе не на меня, а на приоткрытую дверь, где покачивался обгрызенный в виде сердечка кусок хлеба на прутике. Мне тоже стало смешно, но я сдержалась. Не могу смеяться в чужой компании, где никого не знаю. Неловко это.

Рыжая девочка в ядовито-желтом сарафане, со стрижкой каре, спрыгнула с подоконника, подкралась к двери и резко распахнула ее, хлебное сердечко свалилось с прутика, а она крикнула:

— Вадик, прекрати!

Девчонки на подоконнике захохотали, а в проеме появился парень. Я как увидела его, так и села на кровати. Это был он… ОН — парень, предназначенный мне судьбою! Все как я просила! Блондин, с чуть вьющимися волосами, пушистыми ресницами, в синей кенгурухе, синих кроссовках и черных шортах. А на подбородке — самая настоящая ямочка!

Романчик выпал у меня из рук, скатился с кровати и шлепнулся ему под ноги.

— Будь моей женой, незнакомка, — пробормотал парень и поднял на меня глаза.

Голубые! Самые обалденные глаза на свете!

— Твоей женой? — ошеломленно переспросила я.

Он поднял мою книжку, положил передо мной и весело фыркнул:

— Нет, спасибо, я пас!

Я смотрю на обложку, где мускулистый мужчина обнимает девушку в роскошном подвенечном платье, и мне так стыдно, как еще никогда. Впервые Небесная канцелярия не подвела, все по заказу, даже ямочка на подбородке, а я… Девчонки снова засмеялись, теперь уже точно надо мной. А парень — моя мечта — повернулся и вышел из палаты, только хлебное сердечко на полу от него и осталось.

 

Глава 3

Спокойной стирки, ребята!

Леди Дженнифер с ее обедневшим папашей, кучей долгов и богатым женихом стали интересовать меня ничтожно мало, книга была закинута в тумбочку, а косметичка перекочевала из сумки поближе ко мне. Соседки по палате оказались ничего, сами в конце концов начали мне все рассказывать и показывать. А я принимала их экскурсионную программу как должное. Рыженькая Жанна мне понравилась больше всех. Мне импонируют бойкие лидеры. Может, потому что сама я не такая, а может, напротив, потому что именно такая. Просто мне нужно чуть больше времени для раскрепощения, чем другим. Я должна как следует узнать окружение, прощупать почву и только потом устанавливать свои порядки. Леди не имеют права на глупые ошибки!

Во время ужина мы всей палатой сидели за одним столиком. Смешливая Настя рассказывала веселые лагерные истории, оказалось, она приезжает в этот лагерь с семи лет каждый год. И она младше меня! Ей всего лишь тринадцать. Не передать, какое удовольствие я получаю, когда кто-то оказывается младше меня. По жизни везде и всегда младшая именно я. Это как потолок, выше которого мне никак не прыгнуть.

Настя хорошенькая, темненькая, длинноволосая, стройная, нос, правда, курносый, вздернут до безобразия. Так и хочется нажать на кончик и чуть-чуть его опустить. У нее десять пар разноцветных джинсов и целая стопка маечек.

Люсе пятнадцать лет. Она дочка вожатой. Я бы не дала ей пятнадцать, слишком уж маленького роста. У нее русые волосы, большие карие глаза и стрижка под горшок. Говорит всегда очень тихо, приходится переспрашивать. Носит полуспортивные длинные юбки и кофты с капюшоном. Почти свой человек. Обычно дети учителей, профессоров, вожатых тихони, но Люся не такая, говорит тихо, но сама по себе она не забитая, даже нагловатая.

Я приоделась к ужину, накрасилась. Сижу вся такая шикарная, в белом — есть боюсь. Думала, это полупрозрачное платье и надевать тут не стану, а оно вон как вышло, в первый же день напялила, а передо мной пюре со свеклой. Если заляпаюсь? Ведь всегда случается то, чего особенно не хочешь. А если он… ОН увидит, какая я свинка?! Этого нельзя допустить! У меня теперь есть цель, мой нафантазированный Вася свалился с неба, пусть с другим именем, но я-то сразу поняла, кому он предназначен. Девчонки, как назло, о нем словечком не обмолвились, а мне так интересно. Не самой же спрашивать! Они сразу все просекут, скажут, не успела приехать, а уже самого приличного парня застолбила.

— В пионербол пойдешь играть поле ужина? — спросила меня Люся.

— Ага.

Обожаю все эти игры с мячом, Ромка раньше брал меня с собой на площадку, я и в футбол гоняла.

— Сегодня дискотека будет, — Жанна громко отпила из своего стакана чай и добавила: — Пацаны ваще танцевать не умеют.

Настя в подтверждение кивнула.

— Неудачная смена, парней нормальных нет, вот в прошлом году было много клёвых.

— А этот… — я не сдержалась, по обычаю делаю вид, что это лишь праздное любопытство, — ну тот парень, который в палату к нам заходил.

— Вадик, — с готовностью подсказала Настя, — симпотный, но у него есть девчонка.

Бли-и-и-ин! Да как же так? Я ведь не заказывала… Елки-палки, насчет девчонки я не давала никаких указаний. Он должен был быть свободным!

— Кстати, — Жанна кивнула на соседний столик, — вон его подружка сидит, она из первого отряда.

— Ее Аля, кажись, зовут, — прищурила один глаз Люся.

Даже не глядя на нее, Алю эту, я уже знаю, уродиной она быть не может! И в самом деле. Златовласка очень недурна собой, кудрявенькая такая, волосы цвета спелой пшеницы, ну прям как в романах пишут. Представляю, какая красивая из них парочка — загляденье. Но это неправильно! Это я… Я с ним должна составить суперпару! Это мой нафантазированный принц! А она — Алечка — лишь мгновение лагерного лета в его жизни.

Аля неожиданно обернулась и посмотрела на меня, а потом приветливо улыбнулась и помахала рукой.

— Та еще мегера, — шепнула Настя. — Не верь ей, она соврет — недорого возьмет.

Верить, не верить, это дело десятое! Я себе красавца парня заказала, мне его прислали, как посылку из Москвы, и я его получу, а понравятся мои намерения королеве Спелой пшеницы или нет, мне все равно. Конечно, я не плюю на чужие чувства, но куда больше меня заботят мои собственные!

А он-то, он — Моя судьба — надел к ужину такую милую клетчатую зеленую рубашку. Я бы согласилась поехать с ним хоть на край света, а то и дальше! Но лучше всего в Америку, на ранчо, где мы станем разводить лошадей, работать вместе на собственной земле, защищать ее от плохих людей, которые хотели бы меня похитить ради выкупа… какими бы мы счастливыми были!

— Тань, ну что, пойдем? — оборвала мои мечты Жанна.

Я иду за девчонками, но злости не чувствую, что мои мечты оборвали. Жанна мне нравится, на нее даже сердиться не хочется.

У корпуса первого отряда мое сердце начало усиленно биться. Вадик стоял в компании трех парней. Какой же он красивый! Все жесты у него красивые, он как особа королевских кровей среди всех этих смердов!

— Эй, девчонки! — позвал нас один из его друзей. — Пойдемте на поле, у нас ща футбольный матч с первым отрядом!

— А с чего ты взял, Лариков, что мы за вас болеть станем?! — крикнула Настя.

Парень показал нам кулак.

— А за кого же еще!

— Наглые, — тихо фыркнула Люся. — Лично я за первый отряд болею, там пацаны есть симпатичные, а в нашем только Вадик симпотный!

— А пионербол? — напомнила Жанна. — Сдался тебе их футбол, на дискотеке увидишь симпатичных из первого отряда!

— Да они не ходят ведь! — воскликнула Настя так, словно это мы были виноваты, что симпотные парни не ходят на дискотеку.

— А сегодня, может, придут, — отмахнулась Жанна.

Я мысленно поддерживаю Жанну. Не только потому, что она мне больше всех нравится, но еще потому, что я не танцую. И на дискотеки не хожу. Еще ни разу не танцевала ни с одним парнем! Страшно представить, если меня кто-нибудь пригласит. А если Вадик? Да нет, он не пригласит! А если все-таки… нет, не может быть, у него девчонка есть, она ему такое явно не позволит. Я бы не позволила! Меня бы ревность сгрызла!

— А может, все-таки футбол пойдем посмотрим? — предложила Люся. — А в пионербол завтра сыграем. — Она посмотрела на свою светло-голубую юбку и умоляюще сложила ручки. — Девчонки, переодеваться не хочется, вот и Таня вся в белом!

— Можно и посмотреть, — безразлично сказала я, словно мне все равно. На самом же деле мне жутко этого хотелось, ведь там будет играть Вадик!

— Ну ладно, — Жанна вздохнула, — пойдемте, что с вами делать.

Мы поравнялись с Вадиком и другими — недостойными внимания, и Настя весело им заявила:

— Идем на поле, за первый отряд будем болеть!

— Предательницы! — обиженно бросил маленький мальчик в красной кепочке, которому от силы лет одиннадцать можно было дать.

А у меня так сладостно замерло сердце. Вадик посмотрел на меня и улыбнулся. Ему идет улыбка, он как яркий смайлик! Нет, на колобка он не похож, колобок и смайлик это разное! Смайлик милый, а колобок толстый и излишне самоуверенный. Колобок противный и плохо кончил, а смайлик позитивный и очень популярен, можно сказать, звезда!

На футбольном поле оказалось столько народу, что свободных мест на трибунах не осталось.

— Придется стоять, — проворчала Жанна.

Мне все равно, хоть висеть на турнике, лишь бы на Вадика посмотреть, поэтому я молчу и тихо радуюсь. Не могу ничего с собой поделать, губы растягиваются в улыбочку сами собой. Такое со мной случается обычно от огромного счастья. А в последний раз было, когда весь класс поздравлял меня с днем рождения, мальчики целовали в щечку, а девочки дарили подарки. Улыбка рвалась наружу, как цепной пес к миске с «Педигри». А сейчас и того хуже, моя улыбка как очень-очень голодный цепной пес.

— Вау, — воскликнула Настя, — а это кто там?! Зыкайте!

Все посмотрели, куда она показывала.

Жанна пожала плечами.

— Не видела его раньше.

— Может, сегодня приехал? — предположила Люся.

Настя протяжно выдохнула:

— Бли-и-ин, вот это пацан!

— Губу-то закатай, — приобняла ее Люся, — вон, черная в шортиках полосатых уже, кажется, его забила.

Я наконец понимаю, про кого они говорят, и перестаю выискивать в толпе мальчишек кого-то особенного.

— Танька, ты чего? — удивленно посмотрела на меня Настя. — Ты поняла, про кого я? Смотри, стоит возле ворот, в серой футболке!

— Вижу-вижу.

— И что? — в один голос спросили девчонки.

Я и рта раскрыть не успела, как Настя взвизгнула:

— Идет, идет сюда! Боже… девки, как я выгляжу?!

Жанна на удивление строго на нее посмотрела.

— Девки на Невке! А тут…

— Ну прости, — проныла Настя, — так как, как я выгляжу?

Люся засмеялась.

— Да хорошо! Чего ты разволновалась?

Рома в своей обычной манере всех поприветствовал, потом обернулся ко мне и спросил:

— Ну что, познакомишь?

Меня так и подмывало сказать, что он без меня прекрасно справится, но я вместо этого начала нехотя представлять.

— Матч пришли смотреть? — как всегда, без малейшего изыска завел разговор брат.

— Да, за первый отряд будем болеть! — охотно ответила Настя.

— Правда? А почему не за свой?

Девчонки переглянулись.

Я их понимаю, неловко признаваться, что своих предали из-за симпатичных мордашек футболистов из первого отряда.

Брата окликнули какие-то парни, наверняка новые друзья, поэтому он быстро распрощался и пошел обратно к воротам.

Настя мечтательно зажмурилась.

— Девчонки, кажется, я влюбилась!

Жанна закатила глаза.

Люся понимающе хмыкнула.

А мне это не понравилось! Одно дело, когда Настя — просто милая курносая девчонка, и совсем другое, когда эта мелочь пузатая, пусть даже с плоским животиком, запала на моего брата! Она ему не пара! Глупа, не бог весть какая красавица, наивна, болтлива и майки еще коллекционирует, вообще атас! Удивительно, стоило только Роме подойти на минутку, как одна из моих новоявленных подружек мне в корне разонравилась!

— Таня, а где ты с ним познакомилась? — поинтересовалась Жанна.

— В автобусе, что ли? — хихикнула Настя.

Внутри стало неприятно, бе-е-е, точно жабу лизнула. Неужели меня теперь будет раздражать каждое ее слово?

Люся удивленно заморгала.

— Ты чего, говорить, что ли, не хочешь? Колись!

— Ой, что за глупость, да мы знакомы всю жизнь! Брат он мой.

— А чего раньше не сказала?! — возмутилась Настя. — Ты просто обязана меня с ним свести!

«Мечтай-мечтай», — злорадно подумала я и с каким-то особым удовольствием сказала:

— У него серьезно с той девчонкой в полосатых шортах, так что забудь.

— Бли-и-ин, а может, все-таки…

— Не-а, у них серьезно! — О намереньях Юли я понятия не имела, но готова, если что, ей подсобить. Ведь там, где все познается в сравнении, нет места ерундовым придиркам, вроде не очень полосатых полосок на шортах.

Начался матч. Я со своими думами о Юле с Настей даже не заметила, как разыграли мяч. Команда у первого отряда что надо, парни высокие, широкоплечие, не чета хлюпикам из нашего. Рома ведет мяч, уверенно огибает маленьких соперников… интересно, не стыдно ему сражаться с такими? Защита пройдена, удар и… штанга. С трибун доносится разочарованное: «У-у-у-у», девчонки показывают большой палец вниз, типа «отстой». На поле происходят какие-то перестановки. Сколько играла, правил до сих пор не поняла. Мне просто нравилось бегать и пинать мяч, а получалось у меня порой лучше, чем у многих мальчишек!

Мяч наконец у Вадика! Ура! До чего же он хорошенький, как серьезен, сосредоточен, сразу видно, профи, умеет… Рома! Будь неладен этот Рома, отнял мяч. Ну же, Вадик, что ж ты стоишь! Надо бежать! Бежать! Даже я это понимаю.

Уже после первого тайма мне стало абсолютно ясно, что мой герой — моя судьба — абсолютно не владеет мячом. Хлюпики и то куда проворнее, чем их капитан. Один гол всего лишь умудрились забить, хотя их заслуги тут мало. Это толстяк в оранжевых кедах из первого отряда в свои же ворота случайно зафиндилил. Бедный Вадик, какой стыд. И зачем он только играет? Вот хочется человеку потеть без толку! Да кому он нужен, футбол этот?! Мы на велосипедах будем кататься! В конце концов, на скейте! На одном, вдвоем. Вечер, парк, солнышко садится за голубыми елями, с такими длинными иголочками, гладкий асфальт, а мы едем… свежий ветерок треплет мои волосы, они летят за мной, преданно жмутся к его щеке, щекочут шею, он улыбается, и я чувствую его улыбку ухом, потому что улыбается он, прижимаясь губами к моему виску. Он шепчет: «Я не могу без тебя жить, моя любовь», а я…

— Замена! Замена! У нас замена! — заорали на поле.

Орет мой брат, но мне все равно, не хочу ни на кого смотреть, кроме Вадика. Он стоит посреди поля величественно, как гладиатор! Ну и парня я себе заказала! Меня распирает от гордости. Хочется, чтобы все знали — он МОЙ, это мне его прислали, потому что я, видимо, очень хорошо вела себя в этом году и училась на четверки!

— А это кто там такой? Еще новенький? — восторженно воскликнула Настя.

Мне хочется заткнуть уши, лишь бы не слышать ее болтовни. Она сбивает меня с мысли о Вадике!

Жанна ей нехотя ответила:

— Только не говори, Насть, что ты снова влюбилась, я этого не переживу!

— Да уж, оставь в лагере хоть одного парня, которого бы ты не любила! — поддержала Люся. Видно, ее тоже любвеобильность Насти начинает раздражать, хоть она и прячет свое недовольство за шутливым сарказмом.

А я довольна. Понимаю, травить втроем одну несчастную, самую младшую из нас Настю — это низко, но, как всегда, не могу ничего с собой поделать. Мне приятно сознавать, что окружающие улавливают мое настроение и, по сути, говорят за меня. Чувствую себя этаким манипулятором. Быть хорошей — это великий труд! Ну да ладно, по поводу Насти я раскаюсь потом, это никогда не поздно, сейчас есть кое-что поважнее…

— Мя-а-ач! — внезапно закричали со всех сторон.

Я повернула голову, в глаза ударил песок, а затем мяч обрушился мне на голову с такой силой, что я отлетела к скамейкам. А пока летела, успела подумать: «Вадик смотрит, а я в белом». В глазах почернело, больше ни о чем не думалось, точно все мысли мячом вышибло.

* * *

— Черт, неужели не мог попасть в кого-нибудь другого?! Целая трибуна девичьих голов!

Ну и злющий голос. Это мой брат! Давно я не слышала у него такого сердитого тона. Так он говорит очень редко, в основном, когда я ломаю его компьютер своими играми в Симов. Мальчишкам не понять этой гениальной игры. Как же голове больно… и спине. Теперь ясно, что чувствуют истинные леди, когда падают с лошади. Загадка только, как им удается оставаться по-прежнему прелестными и гордо вздергивать подбородок, в то время как я не могу даже пошевелиться?

— Ты же не думаешь, что я специально в нее целился!

Хорошо же меня ударили, раз голос уже невесть чей чудится. Глюки.

— Скажу ей, что это я, — пробормотал Рома, — тебя она и так ненавидит!

— Долго вы языками будете чесать?

Это Жанна возмущается. Мысли вернулись ко мне, поэтому я улыбаюсь. Или только думаю, что улыбаюсь, губы, кажется, не двигаются. Стоп-стоп-стоп. Кого я там ненавижу? Я всех люблю. Тьфу… конечно, не всех, но ненавидеть это уж слишком. О чем Ромка говорит, с кем он говорит? Я медленно приоткрываю глаза, лицо щекочет песок, он скатывается за шиворот платья. Моего белого платья! Я лежу на земле, в песке и траве. Вадик! От мысли, что он видит, как я тут постыдно разлеглась, у меня начинает крутить желудок. Вот-вот вырвет. Такого со мной еще не случалось. А если лежишь на спине и тебя начинает рвать, можно захлебнуться? Наверно, нужно повернуть голову набок. А если не будет сил это сделать? Если меня парализовало — не пошевелиться? Если парализовало язык — не крикнуть? Ведь сколько людей умирает из-за глупцов, которые стоят и не могут оказать первую медицинскую помощь! Что, если это мой случай?! Нет, это ерунда какая-то, не для того я появилась на свет, чтоб меня убили мячом в первый день пребывания в лагере!

Я широко раскрыла глаза и села. Вокруг толпился народ.

— Ну, слава богу, — неожиданно громко воскликнула Люся, — мы перепугались!

Рома помог мне подняться, попытался отряхнуть, но это оказалось излишним, грязь намертво въелась в тонкую ткань. Нам сейчас не помог бы даже Умывальников начальник и мочалок командир, а в быту просто стиральный порошок «Миф».

— Тань, ты… э, прости, — брат виновато пожал плечами. — Случайно вышло.

Я покрутилась на месте, в поисках настоящего виновника, но заметила Вадика и замерла. Он стоял возле ворот соперников и… просто немыслимо! Мой нафантазированный — МОЯ судьба, в то время, как все с замиранием сердца ждали, когда я очнусь, он стоял в стороне. Не просто стоял, а бесстыдно целовался со своей Алей! Они и сейчас продолжали лобызаться, как… как последние негодяи!

— Не знаю, чего он так отлетел, — продолжал зудеть в ухо брат. — Может, ветром снесло чуток, но вообще…

— Да замолчи ты! — не выдержала я.

Как же это подло! То же самое, что танцевать на могиле своего пращура! Мой принц должен был стоять тут, на этом самом месте! На коленях! По его щеке должна была катиться скупая мужская слеза! Он должен был делать мне искусственное дыхание, а он…

— Ты как себя чувствуешь? — тронула меня за плечо Настя.

Ее еще не хватало! А может, это все из-за нее? Может, не стоило про нее плохо думать, а потом откладывать раскаяние? Может, и сейчас не стоит? А то оторвет еще ветром штангу от ворот и прибьет меня окончательно.

— Спасибо, Настя, — я улыбнулась ей вполне искренно, — все нормально.

— Сходим в медпункт? — спросил Рома.

Моя резкость его не обидела, это хорошо, не люблю с ним ссориться.

Откуда-то сбоку раздалось:

— Где она? Нужно же аккуратнее! А ну разойдитесь! — Ко мне с аптечкой продралась Лена, а за ней наша вожатая. Обе выглядели испуганными и взволнованными.

— Уже все нормально, — попытался успокоить их Рома, но Лена отмахнулась.

— Где Донских? Я ему дам сейчас по шее.

Рома поморщился и посмотрел на меня обеспокоенно.

Значит, не глюк! Все-таки это был его голос. Вот кого я, оказывается, ненавижу. Какая глупость! Пыль невозможно ненавидеть, она просто есть, и все. Ее нужно смахнуть и жить дальше. Вот и Александр Донских — всего лишь пыль. Странно, как я не увидела его раньше. И пусть он весь в черном — агентишка 007, но ухмылку его не узнать так же немыслимо, как немыслимы поцелуи Вадика с Алей над моим бездыханным телом.

— Чем ты думал?! — тем временем кричала Лена на Сашку. — Не умеешь играть без того, чтоб никого не калечить, не берись!

— Да не специально я!

Лена уперла руки в бока и отчеканила:

— Чтоб возле футбольного поля я тебя не видела!

Вокруг поднялся возмущенный вой, но наша вожатая хлопнула в ладоши.

— Поживешь без футбола месяц!

Рома застонал.

— Так! — Лена раздраженно сузила глаза. — Донских, ты сейчас берешь Таню за руку и ведешь в медпункт и не забудь прощенья попросить, футболист!

— Сама дойду!

Где находится медпункт, я не знала, но идти куда бы то ни было с этим червем, тем более за руку, мне бы и в голову не взбрело. Мало он меня покалечил.

Я пошла в сторону столовой, в надежде, что за мной никто не увяжется, но надежда умерла, не успев пожить. Саша поплелся за мной, спасибо, за руку взять не пытался.

Как могло произойти, что мы оказались в одном лагере?! Рома ведь наверняка знал! Почему мне не сказал? А если бы сказал, что было бы? Не поехала бы в лагерь? Вот еще! Велика честь, отказываться из-за этого… этого гнуса от радостей жизни. Пусть он хоть дорогу своими длиннющими ресницами передо мной выметет, чихала я на него. И вообще, другие у меня тут цели. Мне прислали моего суперпарня, пусть сегодня он сглупил, просто отвратительно сглупил, но в следующий раз все будет по-другому. Даже не стану записывать его промах в дневник, он исправится, и никто об этом не узнает.

— Ты думаешь, я специально в тебя мяч запустил?

Саша поравнялся со мной.

— Я не думаю ни о тебе, ни о мяче, — фыркнула я и так холодно посмотрела на него, что у самой аж мурашки по спине побежали.

— Мне жаль.

— А мне все равно, что тебе жаль!

Так хорошо на душе. Мне нравится быть жестокой. Пусть, поделом ему!

— Куда ты? Медпункт в другой стороне! — Он указал на покрытую еловыми иголками тропку между деревьями.

Я ее раньше и не замечала! Ну и заросли, не понимаю, зачем строить медпункт так далеко от корпусов. Пока до него доберешься, помереть можно.

Дальше мы шли молча, чему я очень радовалась. А почти у самого домика медпункта он неожиданно выдал:

— Могла бы и увернуться, кричали ведь все, а ты ворон считала!

Я остановилась.

Как у него еще язык поворачивается меня обвинять? Хватит уже молчать! Пора бы сказать ему…

— Так это я виновата? Ты испортил мое платье, возможно, сделал сотрясенье мозга, а я виновата, да?!

Он на меня не смотрел, прятал свои наглые синие глаза, отворачивался. И нехотя так произнес, точно одолжение мне оказывал великое:

— Платье твое могу постирать…

— Прекрасно, постирай!

Интересно будет на это посмотреть! Донских с тазом и хозяйственным мылом, то еще зрелище.

— Отлично, — он сложил руки на груди, — снимай!

Даже моя фантазия такой поворот не предугадала бы, я не знала, как ответить, стояла молча. Может, пора смириться, что он меня постоянно уделывает? Чего тратить нервы?

— Ну так что? Решайся, пока в медпункте проверяют, все ли твои извилины на месте, я замочу платье.

И почему на меня не находит озарение? Ну как же героиням книг удается так быстро и остроумно всем отвечать?! Ведь я обожаю острить! Хоть острого во мне только плечи, а ума не совсем палата, как кажется некоторым, — сдаваться рано! Если какая-то английская крестьянка в свое время могла дерзить герцогам и королям, уж мне грех теряться!

— Я тебе его занесу, — наконец нашелся в моей копилке ответ. И мне так понравилось, как уверенно это прозвучало, что я осмелела и прибавила: — Иди пока сточи на пальцах мозоли, чтоб зацепки на ткани не сделать. И порошок купи!

Он посмотрел на свои руки, а потом по сторонам. Я тоже.

Чего он ищет? Ой-ой! Не палку ли…

— Пойду поищу мыльный корень, как раз самое то для твоего… — он прикрыл один глаз, — как это называется… хм… платье, да?

А может, Ромка прав? Я ненавижу его!!! Мыльный корень, надо же! Остроумно, чертовски остроумно, ему бы позавидовала любая уважающая себя английская леди!

Я смотрю ему вслед, на прямую спину в черной футболке, и еле сдерживаюсь, чтобы не схватить шишку и не запустить ему в голову. Специально сбежал, чтобы я не успела ничего сказать. Он из той породы людей, которые оставляют последнее слово за собой. Но не время отчаиваться, этот неумеха-футболист еще узнает, как я пробиваю пенальти!

* * *

С моей головой оказалось все нормально, а женщина в белом халате угостила жвачкой и попросила в следующий раз быть аккуратнее. Нет уж — никакого следующего раза, с меня хватит. Я, как умудренная опытом личность, двумя ногами в одну коровью лепешку не встаю.

— Бедный Сашка, ходит как в воду опущенный, — вздохнула Настя, усаживаясь на подоконник.

— Ха-ха, — Жанна скинула шлепки и села по-турецки на свою кровать. — Это он из-за футбола переживает!

Люся закивала.

— Да-а, их вожатая не даст ему теперь играть. В прошлом году один мальчик из ее отряда подрался на заливе с парнем из третьего отряда. Не помню, что там произошло, но бедняга из третьего чуть не захлебнулся. Хорошо, откачали! Так тот драчун потом ни разу не был на заливе. Все купались, а он на территории лагеря сидел.

Настя махнула рукой.

— Но Сашка-то не драчун! Он случайно!

— За случайно бьют отчаянно! — фыркнула Жанна.

— Мне тоже его, конечно, жаль, — призналась Люся, — но нужно же его как-то наказать!

— Он ведь случайно! — снова, уже громче, повторила Настя.

Я отложила мокрое полотенце и поплотнее укуталась в халат. Терпеть не могу, когда с кончиков волос после душа за шиворот катятся холодные капли.

— Дать фен? — участливо спросила Люся.

Девчонки меня жалеют, угождают во всем, точно я не в медпункте десять минут провела, а из больницы после тяжелой болезни выписалась.

Я облачилась в серый спортивный костюм, посушила волосы, причесалась и уже собралась засунуть в пакет грязное платье, как Настя воскликнула:

— Тань, ты же не заставишь его стирать, правда?

— А что тебя удивляет?

Жанна с Люсей с интересом посмотрели на меня.

Люся хихикнула.

— Ты серьезно?

— Ага!

— Вот и зря! — насупилась Настя. — Опозоришь его перед парнями.

Пилившая ногти Жанна глянула на нее.

— Насть, тебе-то что, пусть делает, как считает нужным, если бы тебе в башку кто-то зарядил мячом, посмотрела бы я на тебя!

— Девки… — Настя вовремя осеклась, — то есть девчонки, вам его не жаль?

Люся вынула зеркальце и, подавив зевок, начала ватным тампоном снимать косметику, рассуждая при этом:

— Настюха, Донских красавчик, я бы с ним, честно говоря, хотела встречаться… думаю, в этой комнате никто бы не отказался, но уж поверь мне, я его хорошо знаю. В прошлом году мы были неделю в одном отряде, с девушками он обращаться не умеет. Тот еще грубиян, пусть Таня его проучит! Я «за»!

— Я тоже, — тут же сказала Жанна, сосредоточенно разглядывая свои ровные розовые ноготки.

— Люся, ты не одна с ним знакома, я его не хуже тебя знаю! — не унималась Настя. — Он два года уже в этот лагерь приезжает. Никогда никого не обижал, очень хороший друг.

— Ой, — Жанна засмеялась, — тебе-то откуда знать, Насть, какой там из него друг. Прям такого знатока из себя корчишь, а небось и не знакома с ним толком!

— Ладно вам, девчонки, — встряла Люся, — чего мы, в самом деле, ссоримся из-за него. Пусть Таня делает как хочет.

Мне смешно. Уж кто-кто, а я знаю этого синеглазого червяка лучше всех! Саша то, Саша се — всю свою жизнь слышу! Для Ромы он как свет в окошке! «Мама, а у Саши есть солдат», «Папа, а Саше купили новый велосипед», «Бабушка, а Сашина бабушка носит кичку», «Таня, а Сашина сестра готовит ему завтрак», «Мама, папа, а Саша будет учиться в гимназии», «Мы с Сашей пойдем служить в ВДВ», «Мы с Сашей пойдем в один университет», «Мы с Сашей откроем своей бизнес»… Мы с Сашей… У моего брата друзей воз и маленькая тележка, но Саша — это зараза, которую Рома подцепил в самом детстве, да так и не смог от нее вылечиться. Его дружок выпил немало моей крови, но, конечно, я не вспоминаю, как в детском саду он дергал меня за косички, бросался лягушками и подкидывал в постель хомяков — у меня к нему претензии глобальнее! Поэтому я целенаправленно пошла в сторону корпуса первого отряда. Кто-то сегодня ночью не будет спать, кто-то будет стирать мое платье! И, кажется, этот кто-то о моем коварстве даже не догадывается.

На первом этаже меня поймала Лена.

— Танюша, ну как ты? Как голова? Не болит?

— Все нормально.

Вожатая взглянула на свои часы.

— А ты куда? Отбой через пять минут.

— Брату хочу кое-что сказать. Я на секунду!

— Хорошо, давай, только быстро, все уже в палатах. Рома в четырнадцатой.

Нужную мне дверь я нашла сразу. Из палаты доносился смех.

Жуууть. Не каждый день мне приходится врываться в мужскую комнату. А если они там голые? У меня ступни от страха покалывает. Ну что же, если они голые… тем хуже для них!

Я быстро постучалась и вошла. Пятеро парней сидели вокруг кровати, с рассыпанными по покрывалу картами. В их числе мой брат и его лучший друг. Все игроки пока одеты. Нет, я не разочарована! Сейчас нужна ясность ума, а голыми телами они могли бы меня смутить, еще бы речь свою позабыла.

— Таня? — удивленно посмотрел на меня Рома.

Как и собиралась, небрежным жестом я кинула свое платье на колени не менее удивленному Саше и проговорила:

— Постирай и погладь.

Ах, хочет поспорить! Нет-нет, я и рта ему не дам открыть. Строго так добавляю:

— У тебя времени до утра, я хочу надеть его к завтраку.

Мгновенье триумфа ничтожно коротко, но оно того стоит. Да за взгляд, которым меня смерил этот агент 007, я бы еще раз подставила свою голову под мяч.

— Таня! — опомнился брат.

Давно он так зло на меня не орал. Ну, так и ему тогда на орехи, защитничку:

— Рома, я надеюсь, ты поможешь своему другу-футболисту. Вместе вы все осилите!

Брат поднялся, но я проворно выскочила за дверь, успев бросить:

— Спокойной стирки, ребята!

Я сбежала по лестнице, чуть не навернулась на улице, но отдышаться позволила себе только у нашего заброшенного корпуса. Солнце так торжественно показалось из-за сосен, точно захотело присоединиться к моему триумфу. Я не против. Можно кричать: «Го-о-о-о-ол!» Глупый мальчишка не понял сразу, с кем связался. А теперь пусть хоть придушит в своем кулаке мое платье, ему не больно! А мне… мне уже сто лет как не больно, и меньшее, что заслуживает давно неуважаемый мной Александр Донских, это стать прачкой! Я улыбаюсь. Стыдно ли мне? Нет… НЕТ!

 

Глава 4

Первое правило современной леди

Вадик хотел меня поцеловать! Он смотрел на мои губы, потом наклонился вперед, точь-в-точь, как в фильмах, где герой в нужный момент целует героиню. А я не испугалась, хотя не целовалась уже давным-давно, как раз сто лет! От него так чудесно пахло, как в романах пахнет от графов и маркизов — чистой кожей и мылом. Он прошептал:

— Ты сегодня особенная, я тебя… — Потом он сказал какой-то бред. «Подъем!» — сказал он громко так, крикнул прямо! И мы уже были не на чудесной полянке в окружении молодых березок, а где-то… непонятно где.

— Вот так соня! — засмеялся кто-то.

Тогда-то я и проснулась. Вадик не хотел меня поцеловать! Он, скорее всего, даже не подозревал, что должен, просто обязан этого хотеть.

— Доброе утро, — надо мной возникла Жанна. — Ты не привыкла рано вставать?

Я снова закрываю глаза.

Кто же придумал сны? Наверно, кто-то очень жестокий! Правда, не такой жестокий, как тот, кто придумал лагерный «подъем» в семь утра! Все же сны бывают такими сладкими, как малина, от запаха которой хочется улыбаться. Во сне сбываются мечты, в снах столько всего хорошего, а в раннем подъеме нет абсолютно ничего хорошего.

— Девочки, встаем! — в комнату заглянула вожатая. — Встаем-встаем, давайте, быстренько! — Она хлопнула в ладоши и начала повторять как попугай: «Встаем-встаем».

Все! От моей полянки с Вадиком не осталось и следочка, а в носу по-прежнему запах чистой кожи и мыла.

Я блаженно обняла подушку. Такое ощущение, что это от нее исходит тонкий аромат Вадика.

— Чертова зарядка, — тихо проворчала Люся.

— Ненавижу, — вторила ей Настя.

Жанна смотрела на все куда позитивнее нас:

— Кто рано встает, тому бог подает!

— Что? — возмущенно посмотрела на нее Люся. — Что он дает?

— Красоту и здоровье, наверно, — весело пожала плечами Жанна.

Я свесила с кровати ногу, холод от кончиков пальцев моментально распространился до шеи. Так хочется укутаться, спрятаться под одеяло с головой и думать о Вадике, возможно, вернуться на полянку, к свисту птичек, солнышку и жужжанию шмеля — к несвершившемуся поцелую. А запах по-прежнему тут — у меня в носу. Даже удивительно, бывают же такие правдоподобные сны!

Я зажмурила глаза.

А что, если Вадик пробрался ночью к нам в палату и стоял надо мной? Смотрел, как я сплю! Наверняка я очень милая во сне. Конечно, по-другому и быть не может. Во всех книжках, особенно в хороших, приличные принцы пробираются в комнату возлюбленных и любуются ими, пока те спят. Так и Вадик! Он стоял близко-близко, его колени касались матраца моей кровати, поэтому так пахнет мылом и чистой кожей! А в окно светила луна, ее волшебный свет серебрил мои алебастровые щеки… да, от природы у меня восхитительный цвет кожи, как у истинной леди. В прошлой жизни я была королевой или герцогиней, нет, не ниже принцессы, это наверняка! А Вадик… он смотрел на меня и… возможно, я была маркизой, маркиза — звучит красиво… Вадик-Вадик. Дураку понятно, он мечтал припасть к моим губам! Но…

— Таня, мы уже одеты! — воскликнула Настя. — Ты будешь вставать ваще?

Я не слышу ее! Не слышу! Вадик хотел припасть к моим губам. Но…

— Ну она и соня! — прошептала Люся.

И ее тоже не слышу! Припасть. К губам. Моим. Но… Вадик не осмелился! Он трепетал, конечно. Нет! Бе-е-е, гадость, когда кто-то трепещет. Парни не трепещут, это тупо. Он мужественно отвел взгляд от моего ангельского лица в лунном свете, мысленно произнес слова любви и бесшумно вышел за дверь. Про Алю он даже не вспоминал. Все!

Я быстро вскочила, натянула спортивные штаны, кофту, носки, кроссовки, провела два раз расческой по волосам и напоследок потерла глаза.

— Ну и ну, — засмеялась Жанна. — Ты просто метеор.

Я громко чихнула.

— Значит, правильно говоришь, Жан, — кивнула Люся.

А я снова чихнула, потом еще и еще.

Девчонки захихикали.

Запах мыла и чистой кожи — запах моей судьбы меня уже просто душит! Хочется влезть рукой в горло и поскоблить там ногтями, чтоб больше не чесалось.

— Пошли скорее! — Настя первой выскочила за дверь. За ней Люся, Жанна, а я зачем-то посмотрела на свою тумбочку, да так и осталась на месте. Рядом на спинке стула висело мое платье. То самое — вчерашнее, белое, прозрачное. Абсолютно чистое! Выглаженное! Я его все осмотрела — ни пятнышка! А запах такой, точно на него две пачки порошка израсходовали!

Девчонки вернулись за мной, Настя хотела уже возмутиться, но как увидела, что у меня в руках, лишь просипела:

— Он постирал?! Он это сделал?!

— Ого! — обалдело выдохнула Люся.

Жанна передернула плечами.

— А вы не верили! Я ведь сказала, постирает как миленький!

— Ты ему нравишься, — вынесла вердикт Настя.

— И мне так кажется, — затрясла головой Люся.

Я с любопытством посмотрела на Жанну и поймала себя на мысли, что только ее мнение меня действительно интересует.

— Пацан сказал, пацан сделал, — усмехнулась Жанна, — не нужно притягивать сюда любовь на розовых соплях.

Про розовые сопли, это она хорошо сказала. Да какая там любовь, наверно, Ромка ему велел постирать. А может, сам Ромка и постирал, вполне возможно, ведь вину друга он хотел взять на себя.

— Ты хоть поблагодари, — назидательно посоветовала Настя.

— Даже не подумаю.

Почему-то идеально отглаженное платье меня жутко злило. Я совсем не чувствовала себя победительницей. И зачем он его постирал? Идиот какой-то! Я ведь плюнула ему в лицо, как тогда — давно! Он должен был плюнуть в ответ! Я его хорошо знаю, он не может, просто не может сдаться. Будет, как бультерьер, бросаться в бой до последнего удара сердца. Значит, что-то тут не так. Это подстава!

Я швырнула платье на кровать и огляделась.

— Что с тобой? — удивились в один голос девчонки.

Не рассказывать же им, на что способна моя любезная прачка! К тому же, кажется, я сама еще этого до конца не знаю. Он задумал пакость, дураку ясно, как и то, что Вадик этой ночью не приходил любоваться мною, не мечтал припасть к моим губам, а луна, черт ее побери, не светила в окно! Но в одном я не ошиблась, возле моей кровати сегодня стоял-таки… принц червяков. И, вполне возможно, потешался, глумился надо мною спящей и беззащитной. А как знать, ангельски мила я во сне или нет? А что, если слюна безобразно текла на подушку? А что, если я бормотала во сне имя моего смайлика? А что, если… если нос согнулся на сторону? А что, если щека была помята и перекошена? М-м-м… А ведь я могла и вовсе без одеяла лежать!

— У тебя такое лицо, будто Донских не постирал твое платье, а вывалял в конском навозе, — весело заметила Жанна.

Еще не вечер! Мне совсем не смешно. От мысли, что Донских бессовестно разглядывал меня в момент, когда я, одурманенная сладкими снами, могла выглядеть неподобающим образом, мое сердце словно породистый скакун поскакало… куда-то.

— А Саша прошлым летом встречался с одной классной девчонкой… — начала Настя.

— И что? — раздраженно перебила ее Жанна. — К чему ты это?

— Да так, просто, может, ты и права, дело не в любви… девчонка эта приехала снова. Они хоть и разошлись, но все говорят, что опять сойдутся.

— Я твоей логики вообще не понимаю, — фыркнула Жанна.

Настя заметно разозлилась.

— Логика нормальная, как у всех! Сашка постирал Танино платье, чтобы бывшая приревновала! Она его ко всем ревновала, даже к вожатой. Вот прикол!

— Да ну, — вмешалась Люся, — к Оксане он не вернется, одна ее подружка, с которой я тут как-то общалась, говорит, он ее послал! Она что-то там пыталась, хотела вернуть… в городе дело было. Названивала, эсэмэски писала, но ему вроде как все равно.

Я от таких новостей даже позабыла дышать.

У Донских есть подружка? Вот это да! Поправочка, у Донских была подружка. Теперь ее нет. Так ему и надо! Хотя, если он сам ее бросил, то… интересно посмотреть на эту Оксану.

— Ваще, что ему надо, непонятно, — Настя возмущенно выдохнула. — Если уж ему Оксанка не нравится, то кто?!

— Да-а, Оксана красивая, — Люся завистливо покусала губу. — Мне б ее внешность, я бы…

— Девочки! — раздалось неожиданно. Вожатая стояла в дверях, смотрела на нас и медленно качала головой, точно никак не могла поверить, что мы вот так запросто тут сидим и болтаем, пока все на зарядке.

— Идем, идем уже, — спохватилась первой Настя.

— Куда? Зарядка закончилась! Люся, Жанна, девочки! — Вожатая уперла руки в бока. — Быстро, пять кругов вокруг корпуса!

Как же это унизительно!

Бегу из последних сил, а еще целых три круга! Языку от усталости тесно во рту, сейчас вывалится. Весь отряд смотрит на нас! Весь отряд ждет нас, никто не может пойти на завтрак, пока болтливая четверка не пробежит пять кругов вокруг корпуса.

Не понимаю таких наказаний! Зачем нужна эта мерзкая зарядка? В боку вон уже колет! Это же детский лагерь, а не концлагерь, в самом деле. Почему взрослые все время пытаются наказывать?

Сейчас я выверну из-за угла, а там Вадик. Прихорашиваюсь на бегу, поправляю волосы, обдуваю лицо, расправляю спортивную кофту. Бегу красиво, высоко поднимаю колени, плавно двигаю руками, еще чуть-чуть — и на выставку можно. А самой хочется свалиться на газон и лежать, пыхтеть, как старая Найда в свое время пыхтела. Нет сил больше. Вадик болтает с Алей, на меня не смотрит.

Обидно, для кого я это все делаю? Для вожатой, что ли?! Моему папе это бы не понравилось — как меня тут мучают, он бы сказал вожатой… а может, не стал бы говорить, взял бы, да пирогом своим фирменным ее накормил, чтобы подобрела!

После всех мучений на завтрак нам дали манную кашу. Я сроду такую кашу не видела. Мама готовит дивную манку, жиденькую, сладенькую, а мы с Ромкой в нее уже по вкусу варенье добавляем. То, что лежит передо мной в тарелке, залитое подсолнечным маслом, и дрожит от Настиных нервных ударов по ножке стола, походит на коровью лепешку, только белую. Подсохшую лепешку, с корочкой. Кому как не мне знать, в деревне была, видела. В общем, все останутся голодными. Еще одна ошибка взрослых. Они думают: «Ничего, съедят, никуда не денутся». Ан нет! Не в блокаду живем, мы без напряга подождем обеда и чего-нибудь повкуснее. Облом им!

— В прошлом году лучше кормили, — тоскливо сообщила Люся, нехотя расковыривая манку ложкой.

— Да ну, — Настя сморщилась, — на завтрак всегда кашу дают… и яйцо.

Рома тоже не ест, болтает с парнями. Друг его необычно молчалив и хмур. Бедненький, упахался ночью стирать, не выспался! Посмотрел на меня, а я не успела сделать вид, что гляжу на кого-то другого. Ну и ладно, пусть знает, пусть видит, как пристально я за ним наблюдаю. Леди не дремлют в час опасности, они всегда готовы постоять за свою честь и достоинство!

Аля гогочет как гусыня со своими подружками по палате, манка их, конечно же, не прельщает. Одета она сегодня симпатично, нужно отдать дань ее вкусу. Кофточка белая в черный горошек с треугольным вырезом, такая же юбка с черными кружевами и бусы — большие, тоже черные. Не висячие, а короткие, вокруг шеи. Мне бы хотелось такие же. Только зачем они мне? Ну, примерю несколько раз у зеркала, а надеть на выход — никогда не надену. Такие штучки мне, как бульдогу седло. Не смотрятся! И душат!

Вадик уже пять раз на меня посмотрел. И это я себе не выдумываю! Есть девчонки, которым вечно кажется то, чего нет, так вот я не из их числа! Мечты мечтами, а реальность реальностью. Чтобы посмотреть на наш столик, Вадику нужно повернуть голову на сорок градусов, а поскольку я все время пялюсь на него, такое трудно не заметить. Видела даже, как пуговица от его цветастой рубашки отлетела. Маленькая такая, оранжево-голубая. Она под его стулом лежит. На меня пять раз посмотрел, на Алю только два! В Небесной канцелярии наконец разобрались с документацией, поняли, кому что полагается, для Али, видно, другого парня найдут, она ведь не дурнушка, уж сплавят ее куда-нибудь. И всем будет хорошо. Не знаю вот только, надеяться исключительно на Канцелярию или самой тоже нужно шевелиться? С одной стороны, леди ничего не должны делать, просто ждать, и когда нужно, качнуть своей хорошенькой головкой, а с другой — в наш страшный век каждая неледи ХВАТЬ твою судьбу и побежала. Воровство в наш век процветает, щелкать клювом не стоит, поэтому я от девчонок отвязалась, благо они понятливые, и пошла к столу, где сидел за завтраком Вадик. Там уже никого не осталось, я спокойно подняла пуговицу, перекинулась фразами вроде: «Чудесная погода» — с тем самым Пашей, у которого грязь под ногтями и ручки детские, а потом вышла из столовой.

Солнце уже светит вовсю… счастливое, его никто бегать вокруг корпуса не заставляет… Иду по дорожке, вдоль кустиков, в глубь территории, туда, где мне никто не помешает. Хочется одиночества, а еще поразмыслить, как пуговицу Вадику преподнести. Кроссовки приятно пружинят по каменистой поверхности, меня так и подмывает идти вприпрыжку. Но лучше не стоит, а то, как обычно, попаду в нелепое положение вроде тех, когда я пою или пляшу, уверенная, что меня никто не видит.

Как же тут восхитительно пахнет! Я громко вбираю в себя утренний, еще сыроватый воздух. Ноздри у меня маленькие, но, когда надо, могут раздуться, как жабры у рыбины, очень вместительные!

— Чего вынюхиваешь? — неожиданно послышалось позади меня.

Я чуть не задохнулась от неожиданности! Оборачиваюсь с мыслью, как сейчас остроумно отругаю нарушителя моего покоя, а предо мной Вадик. Ну и канцелярия, вот так Небесная! Как придумали все чудненько, привели, притащили, прикатили мне смайлик прямо в руки! Стесняюсь, краснею, наверно, а задней мыслью понимаю — вот он шанс пуговицу отдать.

— Воздух… воздух тут чистый, — залепетала я.

Фу, так мерзко получилось.

— А чего ушла так далеко? — удивился Вадик. — Воздух, он ведь по всей территории.

— Да просто так, гуляю.

Убила бы себя. Умею же говорить нормально, чего же сейчас лопочу как дурочка?! Нужно пуговицу отдать. Ну же, она в кармашке кофты! Взять и отдать. Чего уж проще? Вот, возьми, твоя пуговка. Нет, не нужно уменьшительно-ласкательных форм, просто: вот твоя пуговица. Пуговица. Звучит, как нечто громоздкое, вроде как: вот твоя сковородка или твоя кастрюля.

— Как пробежка вокруг корпуса? — поинтересовался он, пока я соображала, что с пуговицей делать.

Значит, все видел, смотрел-таки, как красиво я бегала для него.

— Нормально, ничего особенного.

Что-то я сегодня совсем не в духе. Не могу складно разговаривать. А ведь мечтала-мечтала-мечтала… На, пожалуйста, получи!

Меня раздражает собственная неблагодарность. Нельзя так, неправильно отворачиваться, когда тебе дают то, о чем ты усиленно просишь. Не зря говорят: будьте осторожны в своих желаниях! Ни Али, ни девчонок, ни души. Только я и он — Моя судьба, сам пришел, пытается завязать разговор, улыбается мне так мило — сейчас или никогда!

Я полезла в карман, достала пуговицу и протянула ему:

— Кажется, это твоя.

Вот так просто. Иногда хорошо себя как следует отругать, а то неблагодарность чем-то похожа на гордость и на мои ноздри, может раздуться до небывалых размеров.

Он посмотрел сперва на пуговицу, потом на свою рубашку, затем на меня.

Сейчас поблагодарит.

Я приготовилась, намереваясь выпустить на волю свою самую очаровательную улыбку. Перед зеркалом в душевой она уже отрепетирована раз десять.

— Это не моя, — сказал он и указательным пальцем скользнул сверху вниз по своим пуговкам на рубашке.

Как глупо! Ну что я такого сделала? Почему меня все время стыдят?! Почему я не посмотрела на его пуговицы? Ладно, за завтраком он далеко сидел, но сейчас какое может быть оправдание, когда он стоит на расстоянии вытянутой руки! Вот гусыня, не могла просто глянуть, все ли пуговицы на месте…

А Вадик неожиданно взял с моей ладони пуговицу и сказал:

— Вообще-то, спасибо, это моей знакомой.

— Правда?

— Да… от чехла для телефона.

Знакомой? Не про Алю ли он говорит? Неужели свою девушку он называет знакомой?!

Не могу удержать любопытство:

— Это не Алина, случайно?

— Угу, — он кивнул, — точно.

Моя улыбка все-таки лезет, как хомяк из горки разорванной газеты, распихивая лапками преграды.

У них все кончено! Она ему никто. Просто знакомая, какая-то там знакомая, хоть и бусы у нее очень миленькие.

— А ты чего тут делаешь? — на радостях спросила я.

— Прогуливаюсь.

— Один?

— Уже нет. С тобой.

У меня дух захватило от его слов. Знал бы он, как сильно я его люблю! Люблю? Разве? Так быстро? Такое бывает? Да-да-да — ДА! Я его люблю! Это любовь с первого взгляда. Даже не с первого взгляда, это любовь с первой мечты. С первого взгляда-то фигня, у всех так бывает, ну просто в каждой пятой книжке, а вот как у меня, с первой мечты, такое нигде не отыщешь. Это не хухры-мухры, это эксклюзив. Героини всех романов в мире захлебнулись бы слюнями от зависти.

— Ну что, пройдемся?

Спрашивает еще! Бо-о-оже, спасибо за жизнь, спасибо за мою нормальную внешность и спасибо за смайлик! Этот мальчик красив, как солнце, хочется прищуриться, глядя на него. Его глаза — как горная река в сверкающих бликах. Кажется, они улыбаются, но абсолютно ясно, что вода в реке — ледяная. Наверно, поэтому мурашки ползут и ползут у меня по спине, когда смотрю на него. А еще его глаза, как октябрьское ясное утро. Немного морозное, но вот-вот наступит день, нужно только улыбнуться ему потеплее, тогда треснет тонкий ледок на лужах…

— О чем ты задумалась? — Вадик немного приостановился и пристально посмотрел на меня.

— Я… да так…

Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Ну не говорить же ему, какие потрясающие у него глаза? Про утро, горную реку и ледок на лужах… Сама себе кажусь ужасно глупой! Какой, к черту, ледок, лучше бы подумала, о чем с ним поговорить. А то зачем парень нужен, если в его компании я по-прежнему продолжаю о нем мечтать? Все! Хватит молчать в тряпочку. Молчание, несомненно, золото, как заметил неуважаемый Донских еще в городе, но это не про меня.

— Ты первый раз в этом лагере? — начала я учтивую беседу.

Понятное дело, ни одна героиня моих любимых книг ничего подобного не спросила бы. Они сказали бы что-нибудь дерзкое, такое, прямо ух! Но то бывалые леди, а я-то леди начинающая, хоть и с большим потенциалом, посему мне простительно.

— В пошлом году был, — охотно ответил Вадик, — почти всю третью смену.

Мне хочется спросить про Алю. Не могу! И далась она мне? Она уже в прошлом! Зачем напоминать ему? Я ведь не мазохистка, что было, то прошло… Нет, не буду спрашивать! Не хочу выглядеть ревнивой — это ниже достоинства леди. Первое правило современной леди — не ревновать! Надо бы начать писать эти правила, а то каждый раз у меня первое правило новое. Не ревновать, любить себя… любить себя. Какое же из них первое было? Бессмыслица, да это и есть одно большое правило. Одно вытекает из другого.

Лично я себя обожаю! Выражаясь современным языком — я офигительная настолько, что нет мне соперниц на этой бренной земле. Тогда чего ревновать? Раз нет мне равных, ревность вообще не пункт. Тогда и пунктов нет! Если написать первым пунктом — любить себя, все остальное не имеет смысла. А если начать с конца? Сперва нужно определить, где этот конец находится. Это надо сосчитать, сколько примерно пунктов может быть до того — последнего. Ох, как сложно, права была все-таки Марфа Таркобековна — без математики никуда!

— А тебе тут как? Нравится?

Я глупенько улыбаюсь.

Про пункты, математику, Марфу Таркобековну — потом, все потом, сейчас главное ОН — мой солнечный смайлик.

— Очень нравится.

Мы углубились в лес, туда, где за деревьями скрывался высокий забор.

— А парень у тебя в городе есть? — неожиданно спросил Вадик.

Какое это имеет значение? Ненавижу такие вопросы! И почему всем интересно? Типа, если нет парня, значит — убогая, а если есть, значит, можно и покадрить?! Так получается? Вот бы залезть в голову к тем, кто спрашивает.

— Есть, — соврала я, — он в институте учится, сессию сейчас сдает.

Как обычно, если уж делать, то на все сто, если врать, то напропалую. Люблю жить по правилам, которые сама выдумала, вот я и вру:

— А после сессии он работать будет. Созваниваемся, эсэмэсками перекидываемся.

— А-а-а, — понимающе протянул Вадик, — так вот почему ты такая неприветливая.

Я?! Да как он мог такое про меня подумать? Может, в юбку нужно снова нарядиться? Или как там делают приветливые? Эх, наверняка не в спортивном костюме расхаживают. Недоглядела, а ведь в журналах все пишут…

— У меня тоже есть подружка, — с гордостью заявил он, — видела, может, Алей зовут, светленькая такая, это ты ее пуговицу нашла.

— Это та, знакомая?

Что-то мне невесело. Не хотелось язвить, само с языка сорвалось. А он мой сарказм понял, глаза опустил. Стыдно, наверно.

— На дискотеку завтра пойдешь? — резко сменил он тему.

— Не знаю даже…

Ой, напустила туману, неправильно себя веду, потом пожалею. Пойду! Пойду! Пойду! — кричит моя душа, но я бормочу другое:

— Не очень люблю дискотеки, музыка слишком громкая… — Что я мелю! Я буду там, где он, даже если это место будет называться не дискотекой, а преисподней.

— Я тоже не очень люблю, — подхватывает он. — Скучища. Развлекуха для малышни. Тебе-то шестнадцать, да? Сразу видно.

Я киваю.

— Прикольненько, — улыбается Вадик.

Да-а-а и я так думаю. Шестнадцать — это прикольненько, а восемнадцать еще прикольнее! Сейчас я изменила главному правилу — не врать о том, что элементарно проверить. Как потом изворачиваться, даже не представляю, а он… ОН восхищен мной! Или не мной? Восхищен моим придуманным парнем, у которого якобы сессия, и восхищен тем, что мне шестнадцать! А мне еще и пятнадцати не исполнилось!

— Ну ладно, ты гуляй, а я пойду, — он остановился и посмотрел на меня. Тем самым взглядом из романов! Уж я-то знаю!

Какая же у него обалденная улыбка! А может, и ничего, что я сделала себя капельку старше? Ведь когда-нибудь мне правда будет шестнадцать! Позже он сам поблагодарит меня за этот маленький обман. Ведь молодая жена — это модно!

— Пока, — промямлила я.

— Увидимся еще.

Провожаю его преданным взглядом, уже как та самая молодая жена.

Что же я наделала? Глупо. А может, нет. Теперь он точно мой! Аля мне, шестнадцатилетней, и в подметки не годится. Конечно, скрывать будет сложновато, но чего я в самом деле переживаю, вон, героини всех приличных книг еще не про такое врали, и ничего, все с ними чудесно. Настоящая любовь непобедима! К тому времени, когда он узнает правду, он без меня жизни не сможет помыслить. Посердится, поругает немножко, а потом все забудет.

Я блаженно вздохнула.

Солнышко нос печет. Хорошо-о-о.

Все-таки первое правило леди — это любить себя. Ну сколько можно упреков? Все нормально! Когда умницы свой клад получают, никому нет дела, сколько они лопат земли перекидали. Всех интересует другое: «Какого черта клад достался этой козе?», остальное — издержки производства.

— Шестнадцать тебе, значит?

Я не оборачиваюсь — стою ни жива ни мертва.

— И парень студент… — насмешливо продолжает голос позади. — Хорошо устроилась, шикарно, можно сказать. А мы с твоим парнем не знакомы случайно?

Еще никогда мне не хотелось так кричать во все горло от досады.

— Что ты тут делаешь?! Подслушиваешь? — Я не поворачиваюсь. Не могу, просто не могу смотреть в его наглую, самодовольную физиономию!

— Да, и подсматриваю.

Вот и отомстил! Да что там мое платье, ерунда, на чаше весов — моя любовь. Еще одна. И снова, снова он все испортит! Да, Рома прав! Ненавижу… НЕНАВИЖУ его!

Я обернулась.

Он рассмеялся.

— В лицо мне не хочешь плюнуть?

— Хочу! Очень хочу!

Чего уж там скрывать, я зубы даже сцепила, чтобы ненароком этого не сделать.

— Что же тебя останавливает? — с издевкой изумился Саша.

История повторяется. Сколько же можно, мы так и будем ходить по кругу и плевать друг другу в лицо?! Ведь он плюнет в ответ, я знаю! Тогда плюнул и теперь сделает то же самое.

Да будь все проклято! Нет уж, я не стану плакать! Пусть!

— Не трудись, — как можно спокойнее бросила я, хотя саму чуть ли не трясло от бешенства. — Ну же, давай, догони его, расскажи все, что знаешь! Тебе ведь не терпится!

Всматривается в меня, не верит, что мне все равно! Ждет, когда слезы потекут. За свою стирку хочет насладиться моим несчастьем как следует. Упивается… как я вчера упивалась. Гадство! Что бы там ни выдумывали, правило бумеранга действует всегда, без исключений!

Что-то бежать за Вадиком он не торопится, стоит, лениво покачивается с носков на пятки. А шнурки у него черные в серебристую крапинку — и они отвратительны! Тот еще щеголь, белые джинсы, футболка бежевая в обтяжку…

— Да зачем мне куда-то бежать, он сам все узнает, — ответил Саша, растягивая с удовольствием слова, точно жвачку.

— Ну конечно, узнает, я и не сомневаюсь! Ты ведь ему при первом же удобном случае все сообщишь!

И чего я с ним говорю? С индюком этим надутым! Лучше уйти, уйти с высоко поднятой головой, хоть что-то у меня останется от леди.

— Не беспокойся, от меня он ничего не узнает.

— Ну да, так я тебе и поверила!

— Зачем мне это? — Саша покачал головой. — Если тебе нравится врать о своем возрасте, парне студенте, дело твое. Если тебе хочется подцепить душку Вадика, вперед!

— Какое благородство, просто не нахожу слов благодарности!

Он усмехнулся:

— Не стоит благодарности, прибереги ее для Вадика. Он любит, когда девчонки его благодарят. Хотя… тебе еще предстоит это узнать. Не стану всего рассказывать, тебе ведь неинтересно потом будет!

Болван! Пусть себе болтает. Мне дела нет. Лишь бы Вадику ничего не выболтал. Моя судьба не должна зависеть от чьего-то настроения. Я сама все расскажу, во всем признаюсь, нужно совсем немножко подождать, а вот когда мой смайлик влюбится… на руках меня будет носить! Тогда ему эта правда ерундой покажется! Вот дам ему почитать мой дневник, и мы еще посмеемся над этим вместе! Он посмотрит на меня, как сегодня, взглядом из романов и прошепчет: «Пустяки, любимая, не объясняй». А я поцелую его, так жарко, насколько дыхания хватит!

Благородство Донских для меня как гора с плеч, я даже забыла, что он по-прежнему стоит передо мной. А он и правда стоял и смотрел, прямо мне в глаза. Он до неприличия синеглазый. Даже жаль, что столь необыкновенный цвет достался такому негодяю.

— Ну что еще? — сердито возмутилась я.

— Ничего… мне кажется, ты и в шестнадцать будешь все той же глупой девочкой, которая мечтает вслух!

Я промолчала, а он пошел восвояси.

И все-таки у него пунктик, последнее слово должно остаться за ним. Ну и ладно! Пусть, если это цена его золотого молчания. И вообще, что значит вслух? Что значит ГЛУПОЙ? Это он меня оскорбил, что ли?

Я привстала на цыпочках, но его уже не было видно на тропинке. Не кричать же теперь: «Сам дурак!»

Кстати, истинные леди никогда не кричат, когда что-то их утомляет, они просто обмахиваются веером. Надо бы это записать!

 

Глава 5

Булка Боб — голодная губа

Неделя пролетела незаметно. Ничегошеньки интересного не происходило. Ели по утрам кашу, а на полдник всякие вкусности, играли в пионербол, ходили на костры, один раз на дискотеку, куда не пришел ни один парень, перекидывались перед сном в карты. Рома целовался с Юлей, друг его никудышный оставил меня в покое, а Вадик… он, кажется, тоже оставил меня. Аля от него ни на шаг не отходила. У нее противный голос, тоненький, с визгливыми нотками. Как он ее терпит? Я ему нравлюсь, точно знаю! Он смотрит в мою сторону и за завтраком, и за обедом, и за ужином, и на костре. Постоянно! Но не подходит. А я схожу по нему с ума, он снится мне каждую ночь! Небесной канцелярии некогда мной заниматься, ведь на свете столько людей и всем что-то нужно, приходится ждать своей очереди.

День начался наперекосяк. Наша вожатая уехала по делам, поэтому зарядку отменили, нам позволили поспать подольше, но воспользоваться этим не удалось. Меня разбудила Жанна. Она ссорилась с Настей.

— Если ты без мозгов, — сердито говорила она, — тогда напиши себе это на лбу, чтоб к тебе никто не обращался!

— Сама ты без мозгов!

Люся сидела на подоконнике и листала журнал, точно не замечала всего происходящего.

— Что случилось-то? — спросила я.

Жанна шумно плюхнулась на кровать.

— Да она взяла мою расческу, начесала тут своих лохм и невинность из себя строит!

Мда-а-а, начесать лохм и строить невинность — это преступление века. Как бы глупо обвинение ни звучало, я понимаю Жанну. Если бы я или Люся начесали волос, вряд ли бы она заметила, а Настя находится у нас под надзором. Каждая ее оплошность страшно бесит. Она вся целиком и полностью вызывает раздражение. Мы не видим доброй улыбки, кроткого нрава, мы видим курносый нос, чувствуем неприятный запах изо рта, видим секущиеся кончики волос, пятно на майке. А она пытается заслужить наше уважение, лестью купить дружбу, в ответ на подколки делает вид, что смеется над собой, все наши обидные слова прощает. Мне ее бывает жаль, но что поделаешь, если жалость не так велика, как неприязнь? Должна ли я заставить себя быть снисходительной или это мое личное дело, что хочу, то и ворочу? Наверно, первое, ведь я раскаиваюсь. А если так, значит — я не права. Плохо, очень плохо забивать того, кто слабее, но разве я виновата, что сильные сбиваются в стаи? Виновата я, что сильным так славно дружить вместе? Слабые сами позволяют себя обижать, а сильные их обижают и обижают, все ждут реакции, вроде как уговаривают: «Давай же, соберись, хватит быть тряпкой». А толку? Слабые сразу сильными не станут. Ну, соберутся они, огрызнутся разок, а сильные: «Р-р-р-р-р!» на них. И все.

У Насти глаза на мокром месте, а Жанна спокойна, яблоко жует. Такой напряг в воздухе витает, что мне некомфортно и хочется нервно смеяться. Это, конечно, неуместно, и поэтому я говорю:

— Не пойму, что вы переживаете? Сейчас соберем Настькины волосы, сделаем куколку вуду и будем колдовать. Наколдуем себе на завтрак арбуз, тебе, Жанн, новую расческу, Люське свежий номер «Космо», мне… мне шоколадку наколдуем, а Настьке… Настьке — парня клёвого.

Девчонки засмеялись.

Напряга больше нет, мне становится очень хорошо. Тащусь от своего благородства. Но в глубине души понимаю, как сильно я не права. Сглаживать конфликт каждый раз, когда он назрел и вот-вот лопнет, точно прыщик, бесполезно, а по отношению к Насте — еще и несправедливо. Мы снова сделаем вид, что простили ее глупость, а она будет неискренне радоваться.

М-м, ну сколько можно? Зачем я думаю об этом? Если все время раскаиваться, когда жить-то? Я ни в чем не виновата! Так и быть, «Козлиным дыханьем» я больше не стану ее называть, надеюсь, этого будет достаточно, чтоб совесть не мешала мне мечтать о Вадике!

За завтраком мы болтали вчетвером, как лучшие подруги, Настя почти не бесила. Зато бесил кое-кто другой — Паша. Как же он меня достал! Неужели серого вещества в голове не хватает, чтоб под ногтями грязь вычистить? Я выше его почти на целую голову, он рядом со мной выглядит как ребенок. Ромка надо мной издевается, мол, закадрила паренька, сна лишила. Паша смешон со своей любовью ко мне. Кто я и кто он?! Примерно то же самое, как если бы Ромка влюбился в Дженнифер Лопес или Бритни Спирс. Совершенно бесполезная трата времени!

Вот идет Паша рядом со мной, семенит, как песик послушный, шутит, точнее, пытается шутить.

— Не смешно, — говорю я.

Он не сдается.

— А ты еще послушай!

Да сколько же можно слушать, не умеет он рассказывать анекдоты, сам гогочет, а мне в его приступах смеха даже слов не разобрать.

Вадик усвистал куда-то с Алей, Ромка стоит с Юлей и Ниной-челюстью возле столовки, Донских вообще непонятно где, Люся и Жанна с парнями из первого отряда побежали в магазин, пока вожатой нет, Настя с девчонками из соседней палаты последнее время зависает, неудивительно, достали мы ее, а я вот с Пашей. И мне не нравится в нем абсолютно ничего. Голос скрипучий, глаза раскосые, как у китайца, губы вечно слюнявые, волосы белые-белые, горшком, а фигура… нету ее, вообще никакой — посмешище.

— Ты сейчас в корпус? — проскрипел мне Паша куда-то в плечо.

Так и хочется сказать — не твое дело! Но у леди вроде меня есть правило — быть предельно вежливой и холодной с докучающими поклонниками. Вот так и веду себя, по-королевски:

— Пойду в палату.

— Я с тобой!

— Не стоит.

Тешу себя тем, что к таким безобразным детям нужно быть добрее, они ведь, бедные, обделены судьбой, не чета мне — без пяти минут истинной леди. Но одна мысль никак не дает мне покоя. Почему нормальные парни за мной не ухаживают? Вот только такие корявенькие. Может, со мной что-то не так? Может, я вовсе не… НЕТ, не стану это произносить даже мысленно! Я просто сказочная! Если до кого-то еще не дошло, это не моя проблема!

— На дискотеку завтра пойдешь? — спросил Паша, назойливо следуя за мной.

Будь он неладен! И чего эти парни все спрашивают, спрашивают про дискотеку, а сами потом не приходят?

— Пойду. Там и увидимся.

Паша обрадовался, зубки от счастья оскалил, нос наморщил и стоит так, трясет головой.

Ну, в самом деле, кто я такая, чтобы не подарить ему призрачную надежду? Знаю, нельзя быть столь мягкотелой, а то не стать мне леди никогда, но я пока только учусь. Как стукнет мне шестнадцать, буду мимо таких проходить, ни словечка им, ни улыбки.

В корпусе никого не оказалось, я уселась на диван и уставилась в телевизор. Обожаю Тома и Джерри! И чего в них такого хорошего, мультик-то глупый, но я все время смеюсь. Нельзя постоянно строить из себя умную, иногда хочется и похихикать. Это не преступление, тем более мне всего лишь четырнадцать, в пятнадцать мультфильмы смотреть уже точно не буду!

Я увлеклась, не заметила, как кто-то вошел в холл.

— Эй! — окликнули меня.

Я заочно прощаю фамильярность и оборачиваюсь. В пяти шагах стоит тоненькая смуглянка в оранжевом сарафане. Волосы до пояса, черные, как смоль. Черноглазая, стройная, гибкая — как пантера. Необыкновенно красивая. Восхитительная! А ведь я видела ее уже, издалека, правда. Даже представить не могла, какая она шикарная.

— Где вожатая? — уже вежливее спросила девчонка.

— Она вечером приедет.

Пантера улыбнулась.

Наверно, привыкла, что все ею любуются, как диковинкой. Она красивее, чем Риточка из «Колеса», хотя та тоже красивая, только по-своему. Одна снежная королева, а другая кошка из джунглей.

— Ты из этого отряда, как я понимаю?

«Как я понимаю», — мысленно передразнила я. Та еще воображала.

— Из этого.

Она передернула плечами.

Можно подумать, я сказала что-то неприятное.

— Я Оксана, — сообщила девчонка.

Хоть дворняга из соседнего лагеря, мне-то что за дело. Я не выношу надменности! Пусть она красива, но мое первое правило — любить себя, СЕБЯ, все остальное потом. Ее явное смущение заставляет меня внутренне злорадствовать.

Стоит, переминается с ноги на ногу в своих оранжевых босоножках, а я игнорирую ее, в телик смотрю.

— Прикольная серия, — через несколько томительных минут сказала Оксана, — а тебя как зовут?

Я улыбнулась ей.

Вот теперь можно и поговорить, с таких воображал нужно сбивать спесь, а то вконец обнаглеют.

Мы познакомились, стали вместе мультфильм смотреть, беседовать о том о сем. Неплохая девчонка, воображала, конечно, это у нее не отнять, но кто тут без греха?!

— А почему ты хочешь перейти из третьего отряда сюда? — интересуюсь я.

— Ну… — неожиданно замялась Оксана, — просто… просто так. Хочется.

Ой, ну и глупышка! Как будто я претендую на правду.

— А тебе кто-нибудь нравится тут? — Оксана сделала хитрое лицо. — Из парней, я имею в виду.

Какие странные вопросы. Сама чего-то темнит, а у меня выспрашивает.

— Да, конечно, есть симпатичные.

— Кто?

Я делаю вид, что задумалась, сама же лихорадочно соображаю, как бы уклониться от ответа. Спасла меня Жанна, она вбежала в холл и воскликнула:

— Танька, вот ты где, я тебя обыскалась! Пошли скорее, в пионербол с шестым отрядом играем!

Игра удалась — 12:10 в нашу пользу. Последовавший за ней обед тоже удался — что за чудесные котлеты с яйцом внутри они готовят! Тихого часа не было, и, пока все остальные отряды спали, мы с разрешения Лены бодрствовали у телевизора.

За ужином я впервые заметила, что почти целый день не думаю о Вадике. Если и думаю, только вроде того: «Надо бы подумать о Вадике». Но думать серьезно, как следует — не думала. И сама не понимаю, рада этому или нет. Иногда на меня накатывает такая лень, ничего не хочется, грандиозные мечты кажутся невыполнимыми, а мысли начинают крутиться вокруг одного и того же: «Зачем мне все это нужно», «Не очень-то и хотелось», «Да гори все синим пламенем». В такие моменты мне даже злиться лень, до того все становится безразлично.

Мы вернулись с ужина в корпус.

Жанна меня обняла.

— Ну, чего скуксилась?

— Да так…

Люблю и не люблю, когда меня жалеют. Слезы на глаза наворачиваются, до чего жаль себя. Как будто мир рушится. Ну, может, не целый мир, но деревянная конюшня уж наверняка. И мне печально до покалывания в носу. И мне нравится моя печаль, она кажется такой величественной, ни дать ни взять статуя Свободы! Хочется, чтобы меня жалели — все, все без исключения! Чтобы все осознали, насколько мелочны их дела по сравнению с моей глубокой и, несомненно, мудрой печалью. Нет, не как у черепахи Тортиллы, намного глобальнее и серьезнее.

— Что это еще за фигня? — неожиданно возмутилась Жанна.

В носу колет-колет, а нет никому дела до моей печали, это так обидно. Тихо, мирно ненавижу все человечество. Ненавижу за бесчувственность.

Я подошла к подоконнику, хочу вместе со своей печалью и дневником одиноко посидеть у окна, но в шкафу кто-то шуршит, весь настрой мне сбивает. Шуршит и шуршит, как крыса в куче мусора. Страшно раздражает! Из-за дверцы не видно, кто нарушает мою печаль, но я больше чем уверена, это Настя. А я — добренькая, жалела ее. Раскаивалась полдня! Видимо, пора бы понять, есть на свете такие бесячие существа, ничего с ними не поделать, они призваны на землю, чтобы испытывать терпение всех остальных — нормальных.

— Приветик! Я теперь с вами.

Из-за дверцы шкафа показалась голова, но совсем не Настина и даже не Люсина, нарушительницей тишины оказалась Оксана, та самая, пантера из джунглей, только переодетая в белые бриджи и тонкую сиреневую кофточку с перламутровыми пуговками.

— Что значит с нами? — спросила Жанна и подбоченилась.

Вижу, она не в восторге от новой соседки.

— У нас нет кроватей! — подала я голос.

— Есть! — уверенно заявила Оксана и указала на второй ярус, туда, где спит Настя.

— Там занято, — фыркнула Жанна.

— А вот и нет, — Оксана нахмурилась, — Настя переехала в соседнюю палату, вожатая сказала, что я могу здесь спать.

— Настя переехала?! — в один голос переспросили мы.

— Она вам разве не сказала? — изумилась новенькая. — Надо же… по-любому, теперь я сплю тут.

Я посмотрела на вожделенный второй ярус и быстро сказала:

— Настя завещала мне свою кровать, так что здесь буду спать я!

— Да ла-а-адно, ничего она тебе не завещала.

— Тебе-то откуда знать, — вступилась за меня Жанна, она коснулась застеленной кровати Насти и изрекла: — Теперь тут спит Таня.

Да, сильные один за всех и все за одного, вот только Оксана — это не Настя, которую мы благополучно гнобили, пантера такого не позволит. Это понимаю я, это понимает Жанна, но попытка не пытка, как говорится.

— Может, позовем ее и спросим? — нагло предложила Оксана.

Жанна упрямо покачала головой:

— Настя тут больше не распоряжается.

— А кто распоряжается, ты, что ли?

Все это похоже на разборку из боевика! Так захватывает!

— Оксана, — вмешалась я, — давай не будем ссориться из-за кровати, все равно на ней буду спать я. Но ты, конечно, вольна попроситься в другую палату, как Настя.

— Или вернуться в свой старый отряд, — сердито прибавила Жанна.

— Да без проблем, мне все равно где спать, — с наигранным безразличием бросила Оксана.

Жанна улыбнулась ей практически приветливо:

— Вот и чудесно.

Печаль забыта. Я буду спать на втором ярусе, всегда мечтала! Эх, Настя-Настя… давно ей следовало съехать, ну чего мучиться самой и нас мучить? Лучше поздно, чем никогда. Теперь никто не станет бедняжку унижать, и это славно. Канцелярия о ней наверняка позаботится лучше, чем я. Леди все-таки не личные телохранители, им недосуг постоянно заниматься благотворительностью.

В палату заглянула вожатая.

— Как тут у вас, девочки?

Голос у нее недовольный, видно, хочет нам высказать, что думает, но сдерживается.

— Оксана, все в порядке?

Оксана посмотрела на меня, потом на мой вожделенный второй ярус, затем на Жанну и сказала:

— Все прекрасно.

— Ну и хорошо! Смотри, не позволяй им себя зажимать. Они это умеют! Жанна, Таня, это вам не Настя!

— Угу, — скучающе кивнула Жанна, — мы видим.

Пришла Люся. Как увидела, что все в сборе, виновато посмотрела на мать и спросила:

— А что, Настя уже переехала?

— Переехала, — поджала губы Галина, — с тобой я потом еще поговорю!

— Ну ма-ам, — Люся покосилась на нее укоризненно, — бесячая она, понимаешь?!

— Сами вы бесячие, — отмахнулась вожатая, — как будто нельзя нормально дружить со всеми!

— Нельзя! — крикнули мы хором.

Галина удивленно уставилась на Оксану.

— Ну что ж, поздравляю, вы нашли друг друга!

Как только дверь за вожатой закрылась, Люся чуть ли не силком усадила Оксану на мою бывшую кровать и потребовала:

— Рассказывай скорее, почему тебя Донских бросил?!

Оксана в шоке, Жанна давится от смеха, я тоже в легком замешательстве.

Так вот, значит, что это за Оксана. Действительно любопытно, за какие грехи ее вообще кто-то мог бросить, этакую укротительницу диких зверей.

— Ну не так же сразу, — смутилась Оксана.

— Да чего там, — пожала плечами Жанна, — рассказывай уж.

— Ой, девочки, это целая история…

Ее прям распирает, как хочется рассказать эту целую историю, да во всех ярчайших подробностях! Все-таки я усаживаюсь на подоконник. Приготавливаюсь слушать.

— Короче говоря, мы познакомились прошлым летом, — многообещающе начала Оксана.

Всем абсолютно ясно, «короче» теперь уж никак не будет. Жанна достала пилку для ногтей, а Люся развязала шнурки на кроссовках, чтоб забраться с ногами на кровать.

— На первой же дискотеке он пригласил меня танцевать…

— А я слышала от знакомого парня, что это ты его пригласила, — тихонько вмешалась Люся.

Оксана едва не убила ее взглядом и воскликнула:

— Да какая разница, кто кого пригласил, слушайте дальше! На следующий день он пошел рядом со мной на залив. Мы болтали, он рассказал о себе, я о себе. — Оксана прикрыла глаза. — Девчонки, мы так откровенничали. Я реально позабыла, что говорю с парнем! Мы общались как лучшие друзья. Он делился со мной своими проблемами, я рассказывала ему абсолютно все, простите за подробности, сколько раз на дню пукнула.

— Поэтому он тебя бросил? — не сдержалась Жанна.

Люся захихикала, я прикрыла рот ладонью. Представляю, как Донских, который всегда славился особым обхождением с девчонками, все это выслушивал. Предложение постирать мое платье просто отдыхает по сравнению с подсчетом пуков.

— Да ну вас! — разобиделась Оксана. — Я ведь серьезно, а вы…

— Ладно-ладно, слушаем, — Люся поднесла указательный палец к кончику носа и прошептала: — Жан, тс-с-с!

— Простите-простите, — Жанна смеялась и никак не могла остановиться.

Оксана вскочила, прошлась до подоконника, вернулась назад, а когда Жанна справилась с приступом смеха, негромко сказала:

— Он поцеловал меня возле столовой, перед ужином… — Оксана заметила, что Люся пытается что-то сказать, и с тихим рычанием добавила: — Ну не помню я, кто там кого первый поцеловал, не суть. Он предложил мне встречаться! — Люся издала протестующий стон, и тогда Оксана сердито вскричала: — Ну, хорошо, хорошо, давай ты расскажи, если все знаешь! Как все было?

Люся как-то сжалась, но Жанна ее подбодрила:

— Да уж, расскажи ты, Люсь!

— Ну… говорят… говорят…

— И что же говорят? — пренебрежительно закатила глаза Оксана.

— Ну, что ты с самого начала сама за ним бегала. И танцевать пригласила, и на заливе за ним ходила, и поцеловала… там, у столовки, тоже сама.

— Ну да, да, — затрясла головой Оксана, — все я, он сама невинность, конечно же. Люся, думай хотя бы!

Кого-то она мне сейчас напомнила, так сильно напомнила, а вспомнить не могу. Может, какую-то девчонку из школы?

Люся совсем сдулась, наша новенькая разделалась с ней без особого труда, а Жанна почему-то промолчала. Оксана же плечи расправила и залилась соловьем:

— Знали бы вы, как он целуется! Я уже тысячу раз целовалась с парнями, но он… он особенный. Это я вам говорю! Знаете, некоторые пацаны целуются противно, кто-то слишком быстро языком ворочает, кто-то, наоборот, медленно, не расшевелить, некоторые слюнявые, такая мерзость, у кого-то губы сухие-сухие, весь рот расцарапают, а вот Саша…

Чувствую, как в животе еда с ужина переворачивается, кажется, сейчас двинется кверху.

— Слушай, так ты расскажешь, почему он тебя бросил? Давай уж без подробностей из твоего личного опыта, мы все плотно поели!

Люся засмеялась — громко, заливисто. Не похоже на нее. Мстит, видно, задело ее предложение Оксаны «думать».

Жанна поддержала:

— Ай, Танька, пять баллов, с тобой не соскучишься!

Ну что ж, поделом нашей новенькой. Правильно говорили в старину: «Не зная броду, не лезь в воду!»

Оксана недовольна, но никто и не обещал, что ей будут рукоплескать. Тут все девчонки не промах собрались. Люська самая слабенькая, но нам с Жанной она нравится, поэтому мы будем ее защищать.

— Неромантичные вы все-таки, — проворчала Оксана, — я вам про высокие чувства, а вы заладили: «Почему бросил, почему бросил». Не бросал он меня! Просто расстались! Фигня, даже рассказывать нечего.

Мы с Жанной переглянулись, но возражать никто не стал. Надоело нам ее слушать, да и понятно было, правды от нее не добьешься.

«Отбой», — послышалось в коридоре. Как всегда, слишком рано. Мы начали готовиться ко сну, а Оксана неожиданно подозвала нас всех к себе и прошептала:

— Одежду далеко не откладывайте, сегодня ночью будет круто!

— Круто? Как это? — уточнила Жанна.

Оксана хитро улыбнулась.

— Подождите, все улягутся, тогда скажу. — Она посмотрела на свои красные часики. — Сейчас одиннадцать, ждем до полпервого и-и-и… все увидите, будет круто, это я вам говорю! — Оксана разделась, сложила одежду и спрятала под подушку, а сама в лифчике и трусах накрылась одеялом.

Заглянула вожатая.

— Ну что, улеглись? Таня, давай ложись! Быстренько, девочки!

Минут десять мы лежали молча, потом Жанна не выдержала:

— Ну же, рассказывай, чего задумала? Пацанов хочешь пойти пастой измазать, что ли?

Оксана тихо засмеялась.

— Всему свое время.

Мне интересно до смерти, но я молчу. Она ведь специально нас томит.

Вожатая еще несколько раз приоткрывала дверь и смотрела, спим мы или нет. Мы спали, прикидывались, конечно, но очень ловко, Жанна даже посапывала.

Наконец Оксана произнесла заветное: «Пс-с-с», и все сели на кроватях.

— Ну что? — поторопила Жанна.

Оксана оделась, подошла к шкафу и вытащила свою большую сиреневую спортивную сумку.

— Чего ты придумала? Гадальные карты, что ли, ищешь? — спросила Люся, беспокойно ерзая по простыне.

Оксана хрюкнула.

Когда она открыла сумку, мы все вытянули шеи, чтобы рассмотреть, что же там такое, но наша новенькая томить больше не стала и вытащила…

— Канат, — прошептала я.

— Канат! — повторила Люся.

— Зачем? — изумилась Жанна.

— Да вы чего, — вытаращилась Оксана, — с луны свались! Зачем канат в лагере? Лазить!

Люся, которая успела надеть тапки, быстренько спрятала ноги под одеяло, но все-таки уточнила:

— Ночью лазить?

— Ну вы и дере-е-евня! — Оксана подошла с канатом к окну и шепотом пояснила: — Сейчас вылезем и все дела, второй этаж, не высоко! Нормальные люди ночью тусят, а не по люлькам спят. Вы нормальные?

— А куда идти-то? Темно ведь, — Жанна поежилась.

— Куда идти, я знаю. Это я вам говорю!

— А обратно? — засомневалась я.

— И обратно по канату! — Оксана уверенно открыла окно. — Или вы каши утром мало ели? Подтянуться, что ли, не сможете?

— Сможем, — неожиданно ответила за всех Люся.

Я по-прежнему сомневалась, но говорить об этом никому не хотела. Если уж дочка вожатой одобряет действия Оксаны, которая как раз обвязывала канат вокруг ножки кровати, то мне грех роптать. Из окна дует, мне холодно, а еще страшно, даже трясет.

А если вожатая войдет? А если я сорвусь с каната или громко засмеюсь? Оксана такая уверенная, кажется, ей все нипочем. Молодец она, чего же я такая трусиха?

Жанна пощупала веревку.

Наверно, на прочность проверила, а я полюбопытствовала:

— Откуда у тебя канат?

— Папаша привез.

Жанна недоверчиво хмыкнула:

— Серьезно? А зачем?

— Жанка, ну чего ты как маленькая, для этого и привез, думаешь, он никогда в лагерь не ездил, все же понимает!

Вот так папа! Какой понимающий! Видел бы мой сейчас, что мы тут творим. Дал бы мне этим канатом по хребту. Все-таки я очень правильная, фраза: «Правила нужны для того, чтоб их нарушать» — это не для меня. Но есть другая фраза, вроде бы неплохая, про маленькую птичку, которая никогда не должна отрываться от коллектива. Вот и я, для разнообразия, отрываться не буду!

Поэтому покорно забираюсь следом за Люсей на подоконник.

Один раз живем, в самом деле! Потом буду вспоминать эту вылазку как великое приключение, скорее всего, единственное. На приключения я не горазда. Люблю устойчиво стоять на обеих ногах. Поэтому и каблуки не ношу, ведь всегда есть шанс навернуться, как тогда — по пути в «Колесо».

— Ну, давай! — поторопила меня Оксана.

— Только после тебя, — шикнула на нее Жанна, — может, ты нас подставить решила!

— Ну вы ваще-е-е, девочки, — Оксана обхватила канат и умело начала спускаться.

— Я следующая, — пролепетала Люся.

— Шевелитесь! — донесся снизу командный голос Оксаны.

Люся спустилась быстро, можно подумать, у нее есть опыт по спуску со второго этажа через окно. А Жанна осенила себя крестом. Понимает, значит, что глупость делаем! И я понимаю. Ну и что теперь? Остаться в палате, как самой умной и правильной? Так я всегда и делаю, между прочим. Леди не поддаются порывам. Леди слишком дальновидны, чтобы позволить втянуть себя в неприятности. И все-таки… сегодня, один-единственный раз, я рискну!

— Таня! Ну сколько тебя ждать! — громко прошептала Жанна.

Какое-то нехорошее у меня предчувствие. Ногу сводит! Не умею я лазить по канату, зато на фортепьяно играю! Как истинная леди! Уж не знаю, от кого там произошли люди, может, большинство и от обезьян, но я скромно сделана по образу и подобию богини. Конечно, не богини красоты, но, вполне возможно, богини… просто хорошей богини. Недосуг мне было заучивать их имена!

Самое страшное — это отпустить подоконник и повиснуть. Очень темно, как говорят — не видно ни зги. Такое ощущение, что меня поймал маньяк и заживо снимает кожу с моих колен. А я его — маньяка этого ужасного — даже не вижу!

Ой, лучше бы я спала. И пусть себе эти нормальные, как выразилась Оксана, тусят сколько им угодно. Меня кусает в бок комар. Знает ведь, гад, что я не могу отпустить канат и шлепнуть его.

— Мы уже замерзли! — пожаловалась снизу Люся.

— Да уж, ваша Таня просто скалолазка! — презрительно отозвалась Оксана.

Обидно! Я отсюда даже сказать ей ничего не могу. Внутри все так сжалось, а обратно не разжимается. Застыло, точно плевок на асфальте в сильный мороз. Но за меня Жанна заступилась:

— Представь себе, Оксан, не все умеют вылезать ловко из окон, в школе этому не учат!

Да чего я такая клуша? Все вылезли, и я должна! Перебираю руками по миллиметру. С такими успехами как раз успею к завтраку. И сразу можно начинать бегать вокруг корпуса. Кругов двести, меньшее, что нас заставят делать, если только вожатая… гнать-гнать-гнать плохие мысли! Нужно думать о смешном! Смешно… что же смешно? Над чем я хохотала до колик в животе? Над Ромкой! Тот самый случай, когда он влюбился в учительницу пения и пригласил ее в школьный кафетерий. Купил чаю и по булочке — ухажер десятилетний. А как жевать-то начал и болтать одновременно, кусочек булки изо рта вылетел и приземлился прямо на нижнюю губу учительницы. Но вся соль даже не в этом, учительница ничего не заметила и продолжала с упоением говорить о композиторах. С булкой-то на губе не порассуждаешь, а она вот смогла. Как вспомню этот случай, меня распирает от смеха, не могу остановиться. Ромка больше в педагогов не влюблялся, а я нарекла нашу музыкантшу Булка Боб — голодная губа. Фамилия у нее такая — Бобина.

— Таня, ну чего ты смеешься, перебудишь сейчас всех! — раздалось шипение девчонок.

Бедная Булка уволилась, а мы вот по сей день ее вспоминаем.

Когда я чего-то коснулась носком кроссовки, мое сердце и внутренности подскочили вверх, ударились о глотку и стекли куда-то в ноги…

— Ну наконец-то! — прямо над ухом послышался голос Оксаны.

И до меня сразу дошло. Носок кроссовки коснулся не чего-то там, а земли! Я доползла!

— Давайте за мной, быстренько! — Оксана потянула меня за руку. — А то самое интересное начнется без нас.

— Значит, мы не одни такие? — спросила Жанна.

— Само собой, нет! Да все, кроме третьего отряда, вылезают.

— А третий почему…

— Окна закупорены!

— Так вот зачем ты перешла к нам, — осенило меня.

— Ну конечно, уж точно не из-за новых душевых, — фыркнула Оксана.

— Куда мы идем? — забеспокоилась Люся.

— Ща узнаешь!

Бежим. Мы бежим, а не идем! Куда-то по тропе, где я гуляла с Вадиком, в самую гущу леса… жуть.

Оксана остановилась, я врезалась в нее, Жанна в меня, а Люся, видимо, в нас всех, потому что меня чуть не сплющило.

— Где-то здесь надо повернуть, — прошептала Оксана.

— Ты сомневаешься? — испугалась Люся.

— Да нет же! Просто с прошлого лета тут все заросло!

— С прошлого лета? — воскликнула Жанна. — А ты вообще уверена, что там, куда ты нас ведешь, кто-то сейчас есть?

— Должны быть.

О смилуйтесь, небеса! Вытащила нас из коек, спустила по канату со второго этажа, а сама теперь не уверена!

— Может, назад, а? — предложила Люся и тоном своей матери прибавила: — Тебе, Оксан, стоило сперва все как следует узнать!

— Да все я знаю! — взбесилась Оксана. — Заткнись! — Она отодвинула ветки. — Вот сюда, точно сюда, это я вам говорю!

— Ну чё, — повернулась ко мне Жанна, — пойдем или назад?

И это в порядке вещей?! Туда-сюда лазить по канату. С меня достаточно, мои бархатные ручки не для того были мазаны кремами!

— Да пойдемте уж, не заблудимся, забор повсюду… — «На худой конец врежемся в него лбами!» — мысленно прибавила я.

Оксана меня неожиданно обняла.

— Ну вот, хоть один нормальный человек нашелся. — Она сверкнула глазами на девчонок. — Пошли!

И мы пошли. Оксана тот еще Сусанин, но в конце концов куда-то она все-таки нас привела. На какие-то развалины посреди леса.

— Это тут? — ужаснулась Люся.

— Тут! — с гордостью изрекла Оксана.

— Это старый корпус, но корпусом он не является с двухтысячного года, — просветила нас Люся, почесываясь от укусов комаров.

— Спасибо тебе, справочник ты наш ходячий, — огрызнулась Оксана и, не дожидаясь нас, устремилась к развалинам.

Мы за ней.

Вот сказал бы мне кто в городе, что вскоре я полезу на груду камней, ответила бы по всем правилам леди: «Фи», а ведь лезу! На следующее лето устроюсь работать в МЧС, буду людей из-под завалов вытаскивать. Практика уже есть. Возможно, мне каску оранжевую выдадут, о корсете-то теперь мечтать не стоит. Леди недоделанная!

— Видите! Зырьте! — возопила Оксана.

Мы столпились около полуразрушенной, как и все тут, лестницы. Откуда-то сверху пробивалась полоска света.

— Вперед!

Оксана мне сейчас напомнила Кутузова, жаль, плохо видно, наверно, они и внешне чем-то похожи. А что, я бы пошла в бой с таким вот длинноволосым Кутузовым. Победа обеспечена!

Поднявшись по ступеням, мы услышали негромкие голоса и смех. Жанна взбодрилась и прошептала:

— Круто!

— Я же говорила! — триумфально заявила Оксана. Она быстро преодолела последние ступеньки до полоски света и распахнула дверь.

Меня ослепило. А та-а-ам…

 

Глава 6

Это всего лишь игра

Комната небольшая, на кладовку смахивает. Светло. Костерок на железном листе, прямо на полу, рядом дрова. Дым столбом, в дыру на потолке уходит. Народу-то, народу! Кого тут только нет! Человек десять!

— Таня!

Рома вскочил с подстилки на полу и уставился на меня, точно на привидение.

И Юля тут, и Нина-челюсть, Паша — мой маленький поклонник, Донских, восседает королем возле костра, как же без него, толстяк в оранжевых кедах, тот самый, который по своим воротам бьет, Аля тоже здесь — королева Спелой пшеницы сидит рядышком со своей подружкой закадычной, ее Женей, кажется, зовут, на камбалу похожа… и Вадик! Какой же он красивый, я уже успела позабыть!

— Ты обалдела! — закричал на меня Рома.

А я что? Я ничего. Я как все!

Остальные улыбаются. Нам рады!

— Ну привет! — сказала Оксана, глядя на Сашу, который палкой помешивал костер.

Он молча кивнул, а на нас даже не взглянул.

— Ты из окна вылезла? — никак не хотел успокаиваться Рома. — Ты с головой дружишь вообще?!

Ну, ей-богу, отчитывает меня, как родитель!

— Да ладно тебе, Ромка, — расплылся в улыбке Вадик, — кончай орать. Будь гостеприимным, девчонки все-таки…

— Не лезь, — обрубил Рома.

Ой, ненавижу, когда он такой. Еще не хватало, чтоб он ссорился с Моей судьбой. Им дружить положено!

— Да чего ты завелся, — вмешалась Юля, — прикольно ведь, когда народу много!

— Нет, не прикольно! — уперся Рома.

— Эй, — возмутилась Оксана, — ты чего, парниша, шумишь? Прекращай вопить, это я Таню привела, если у тебя какие-то проблемы…

— Это ее брат, — тихонько подсказала Люся.

— Брат, — Оксана беспечно пожала плечом, — а орет прям как ревнивый муж, ну что ж, симпатичный брат.

Мне страшно представить, что сейчас будет! Никто Рому еще никогда не называл парнишей, ну и взбесится же он. Кутузову конец!

Я выступила вперед, чтоб спасти Оксану от Ромкиного гнева, но моего движения никто не заметил.

— Послушай-ка… — сердито начал Рома.

Оксана даже не подумала испугаться, вместо этого толкнула ногой стоящую неподалеку бутылку из-под лимонада и нагло спросила:

— Ну что, в бутылочку?!

— Давайте! — уж слишком поспешно согласилась Нина-челюсть, как будто только этого и ждала.

Все изумленно посмотрели на нее, а толстяк в оранжевых кедах засмеялся.

Бутылка под ногой Оксаны закрутилась, она пнула ее, и та, все так же крутясь, скользнула между сидящими ребятами.

Горлышко с синей пробкой указало на Донских. Оксана под ошалелые взгляды подошла к Саше, чмокнула его в лоб и объявила:

— Начали!

У меня дух захватило! Оксана — это нечто. Как героиня кино. До героинь книг ей, конечно, далеко, до леди вообще сто километров пузом по терновнику, а вот до уверенных в себе красоток из боевиков и шага лишнего делать не нужно. Рома и то решил с ней не связываться, сел на место, возле Юли, и скорчил недовольную мину. Жанна с Люсей сели по бокам от толстяка в оранжевых кедах, Оксана приземлилась рядом с Сашей, а меня принялся обхаживать Паша. Коврик постелил на пол, фанты предложил, жвачку мятную… Надоедливый, сил нет!

— Ну давай, Саня, крути, — поторопил Вадик.

— Только чур без засоса! — точно очнулась от сна Аля.

Оксана смерила ее презрительным взглядом.

— Если тут есть маленькие дети, им лучше пойти спать! — Алю обсмеяли, Саша раскрутил бутылку.

«Только не я, только не я, только не я», — мысленно шепчу я. К моей удаче и огорчению Оксаны, выпало на подружку Али — Камбалу.

Женя холодно подставила щеку для поцелуя. У нее такое узкое лицо, точно ее в детстве автобус дверьми прищемил. Черты лица острые, все лицо в веснушках, а мелированные короткие волосы, которые она, видимо, каждое утро завивает, похожи на мочалку.

Женя-мочалка, так и буду ее называть.

Женя-мочалка раскрутила бутылку. Выпало на Пашу. Чмокнула она его в щечку, бутылка снова завертелась, горлышко указало на толстяка в оранжевых кроссовках.

— Ну давай, Дрон, подставляй круглую щечку, — визгливо захохотала Аля.

У толстяка появилось имя. Дрон-оранжевый.

Обожаю придумывать всем кликухи, это так весело.

Оксана взмахнула рукой.

— Парни могут не целоваться. Пусть Дрон крутит.

Дрон поцеловал в щечку Алю, королева Спелой пшеницы поцеловала в щечку моего брата, Рома поцеловал Юлю…

Какая скучная игра! Я себе это как-то по-другому представляла.

Оксана точно мои мысли прочла и заявила, когда Юля хотела чмокнуть в щеку Пашу:

— Теперь давайте по-другому! Целуй его в губы.

— Почему это? — сморщилась Юля.

— Потому что по правилам первая пара целуется в щечку, вторая в губы, третья взасос.

— Но…

— Хватить торговаться! — оборвала ее Оксана.

Юля вопросительно посмотрела на Рому.

— Можно?

Он безразлично отвернулся.

— Это всего лишь тупая игра.

Жаль, я правил не знаю! Даже не проверить, правду сказала Оксана или, как обычно, приукрасила действительность в нужном ей направлении.

Дальше стало интереснее.

Паша раскрутил бутылку, горлышко указало на Жанну.

— Взасос, — как судья, приговорила Оксана.

Бедная Жанна, мне искренне жаль ее, целоваться с таким… но в то же время я радуюсь. Хорошо, что выпало не на меня!

Поцелуй свершился: Жанна неприязненно поморщилась, а Паша вытер рот рукавом рубашки. После того как Жанна крутанула бутылку и целовать ей выпало Дрона-оранжевого, вмешалась Люся:

— Неправильно вы играете!

Оксана со стоном посмотрела на нее:

— Ну давай, просвети нас, мы ведь тут все дураки.

— Не дураки, просто…

Жанна ухватилась за неправильность игры, как за спасательный круг:

— Нет уж, давайте правильно играть, как нужно, рассказывай, Люсь!

Люся взбодрилась:

— Первый раз просто пожимают руки.

Оксана громко фыркнула.

— Пожимают руки, ты серьезно? Ночь не резиновая, чтоб тратить ее на пожимание рук.

— А дальше? — заинтересовалась Аля.

— Второй раз обняться. Третий — поцеловать руку. Четвертый — укусить за ухо. Пятый — станцевать. Шестой — поменяться двумя вещами из одежды. Седьмой… — Люся призадумалась.

— Бред, — успела вставить Оксана, прежде чем Люся продолжила:

— Седьмой — поцеловать в щечку. Восьмой — поднять на руки. Девятый — поцелуй в губы. Десятый — задать абсолютно любой вопрос. Одиннадцатый — серьезный поцелуй. Двенадцатый — целоваться взасос целых три минуты! Тринадцатый — закрыться вдвоем на пять минут в темном помещении и целоваться.

— Люсь, ну ведь ерунда получится! — воскликнула Оксана. — Сама подумай…

— Нормально, — определила Жанна.

— Ага, — поддержала Аля, — давайте заново.

— Это что, я пролетаю с поцелуем, что ли? — нахмурился Дрон-оранжевый.

Ему никто не ответил, Жанна с умным видом снова раскрутила бутылку. Руку пришлось пожимать Нине, которой выпало обнимать меня. Я раскрутила. Горлышко указало на Алю.

— Что делать? — уточнила я у Люси.

— Целовать руку.

Господи, вот это унижение! Целовать руку подружки парня, в которого я влюблена. Какое-то наказание.

Аля демонстративно подставила руку для поцелуя.

— Ну, давай, чего ты! — поторопила Оксана. — Не овес жевать заставляют!

Ну и сравненьице у нее. Это, конечно, не овес, это хуже, куда хуже! Леди не целуют никому руки, они сами позволяют целовать свои. Как же унизительно! Ненавижу себя за то, что собираюсь сделать. Ни за что не напишу о таком в дневник, эту тайну, как и многие другие, я унесу в могилу: лет через сто. Отвратительная игра!

Я коснулась губами Алиного запястья и резко отшвырнула от себя ее руку.

— А поаккуратнее можно?! — пробухтела Аля, перед тем как заняться бутылкой.

За ухо она кусала Рому. Юля ее в тот момент, скорее всего, ненавидела. Я еще никогда не видела у нее такого злого и одновременно огорченного лица. Брату выпало танцевать с Люсей. Аля с Женей-мочалкой, Оксана и Жанна им тихонько спели: «Ветер с моря дул». Люся наступила Роме на ногу, всем было весело. Но обмен одежды показался мне особенно забавным. Люся отдала свои розовенькие носочки Дрону-оранжевому, сама же натянула его, синие — безразмерные. Затем Дрон поцеловал в щечку Оксану, которая закатила при этом глаза и проворчала:

— Детский сад. — А перед тем как раскрутить бутылку, всех предупредила: — Если выпадет на парня, это он будет меня на руки поднимать, а не я его! — Ей повезло, горлышко определило Люсю — самую маленькую из нас, если не считать костлявую Женю-мочалку. Парни бессовестно смеялись, пока Оксана примерялась, как бы ей поднять хихикающую Люсю, но в конце концов неожиданно вмешался Рома:

— Забей, не надрывайся!

Оксана оказалась на удивление послушной и села на свое место. Люся немного помедлила, прежде чем раскрутить бутылку.

Еще бы, на кону поцелуй в губы, это не какое-то пожатие руки.

Девчонки затаили дыхание, а парни начали перекидываться шутками, точно все происходящее их не касалось.

— Паша, — тоскливо протянула Люся.

Да-а, вот это разочарование. Что-то везет этому малявке!

Паша обрадовался, даже глазками засверкал в ожидании приза.

Какой же он все-таки жалкий!

Люся его чмокнула и подвинула к нему бутылку.

Я начинаю мысленно шептать: «Только не я, только не я, только не я!»

Рассчитываю на помощь своего ангела-хранителя. Он не позволит такому случиться!

— Вопрос, вопрос, сейчас будет вопрос, — загалдела Аля. И не ошиблась… Вопрос достался ее Вадику, точнее, МОЕМУ Вадику!

Паша задумчиво наморщил лобик. Думает.

Интересно, если голова такая малюсенькая, значит, и мозгов мало?

— Ну, давай, Пахан, жги, — подмигнул ему Вадик.

— Чего там думать три часа, — возмутилась Оксана, — любой вопрос!

Ей, наверно, хочется поскорее добраться до серьезного поцелуя. Она ведь и затеяла все это, лишь бы с Сашей поцеловаться. Уж проще было бы его уговорить, чем нас всех заставлять раскручивать эту бутылку. Но Оксана не та, кто выбирает легкие пути. Никак не могу понять, как к ней отношусь. Очень неоднозначные эмоции она вызывает. Восхищение граничит с раздражением, а жалость с симпатией. Она красива и идет к своей цели напролом, это восхищает, но лишь до тех пор, пока она не начинает идти по тебе, ее жаль, беззаветная любовь к Донских завела свободную хищную кошку в капкан. И что она в нем нашла? Синие глаза? Глупая, плохо знает его!

Паша наконец придумал вопрос.

— Ну что, Вадик… — проскрипел он, — Альку-то любишь?

Ну надо же! Кто бы мог подумать, что в этой маленькой головке под белой кепчонкой не все извилины прямые.

Аля посмотрела на Вадика с надеждой, а он покраснел и от этого рассердился:

— Что за тупые вопросы?!

— Отвечай! Ничего не тупые, — взвилась Аля.

— Да или нет, разве так сложно?! — поддержала подругу Камбала.

— Попал ты, Вадик, — рассмеялся Донских.

Аля надулась.

— Ты чего, ответить просто не можешь?

— Ну, могу, — нехотя пробормотал Вадик. — Ну, нет.

— Что «нет»? — уточнил Паша.

— Нет, это значит нет, какая любовь, блин, мы знаем-то друг друга всего ничего.

Аля недобро посмотрела на него, а я не могу, просто не могу сдержаться — счастливо улыбаюсь. Конечно, он ее не любит! Ведь он — моя судьба!

— Крути давай, — потребовал Дрон-оранжевый, — ща будет самое интересное!

Мне страшно! Страшно просить, страшно произнести: «Пожалуйста, я-а-а-а-а-а», смотрю на замедляющую ход бутылку, как загипнотизированная. Вадик не смотрит на бутылку, он смотрит… нет, не на Алю, он смотрит на меня! Это судьба. СУДЬБА! Бутылка тоже это поняла. Горлышко показало на меня, точно рука с небес.

Вадик с улыбкой поднялся, но Аля схватила его за рукав.

— Ты ведь не серьезно?

— О чем ты? Аля, это всего лишь игра!

— Тупая игра! — взбесилась Аля.

Какая истеричка! Неужели все испортит?!

Оксана вновь проявила способности телепатии и воскликнула:

— Аля, что за истерика?! Упрекнуть некого, играли по всем правилам!

— Целуй, — поторопил Дрон-оранжевый.

Он определенно мне нравится! Отличный парень, этот Дрон. Наверно, стоит переназвать его в Дрона-здравомыслящего.

— А может, те, кто в парах, не будут целоваться взасос? — предложила Юля.

Вот коза-а-а-а! Она себе и представить не может, какого врага наживет в моем лице, если ее идею сейчас поддержат.

— А может, тогда вам не играть?! — язвительно предложила Оксана.

Юля пожала плечами, но ввязываться в спор не стала.

Вадик высвободил руку из Алиной лапки и подошел ко мне.

— Это же игра, все по-честному.

Аля вскочила.

— Да тебе хочется! Она тебе нравится! Так и скажи! — сорвалась на визг королева Спелой пшеницы.

Я откровенно млею, делаю вид, что не вижу, с каким укором смотрит на меня брат.

Да разве он поймет меня — всеобщий любимчик?! Для меня это больше, чем просто игра.

— Аля, может, Вадик сам решит? — встряла Жанна.

— Отстань! — зло бросила Аля.

— Ну, мы играем? — скучающе спросил Дрон-оранжевый.

Обожаю его! Ну разве не молодец?

Я еще никогда не целовалась прилюдно, но даже это меня не остановит. Нужно же когда-то начинать!

— Играем, — заявил Вадик и обнял меня одной рукой. Наши взгляды встретились. Но лишь на миг, я и подумать ни о чем не успела, как положено истинной леди: ни про чертиков в его глазах, ни про аромат мыла и чистой кожи — ни единой мыслишки! Его пушистые ресницы опустились, он посмотрел на мои губы, а затем… Я подумала: «Бедная Аля». И уже только потом наши губы соприкоснулись, и-и-и-и… наплевала я на Алю! Мы целовались как влюбленные, которые давным-давно не виделись. Так тепло и приятно, а еще кажется, что сердце дрожит. Твержу себе: «Хватит, хватит, ХВАТИТ!» Я должна первой оторваться от его губ, ведь если это сделает он, будет ужасно стыдно. Все сразу поймут, какие чувства я испытываю к нему. Раскусят, что это вовсе не игра… Я осторожно отстранилась.

Вадик разочарованно вздохнул.

Парни весело загудели.

Я услышала шорох и обернулась. Аля с преданной Женей-мочалкой шумно вышли за дверь.

Рома посмотрел на меня осуждающе.

— Молодец, нечего сказать!

Вадик покосился на захлопнувшуюся за Алей дверь, потом на меня и уселся на место.

— Истеричка, — безжалостно определила Оксана. — Играем дальше, Таня, крути!

И я раскрутила, сильно-сильно.

Трудно представить, что от какой-то бутылки зависит мое счастье. Целых три минуты счастья! Я влюблена и почти уверена, что это взаимно. Голова идет кругом, так хорошо, легко, хочется закрыть глаза, закрыть где-нибудь в другом месте и все-все обдумать. Бутылка замедлила движение, я перестала дышать. Люся, Дрон, Жанна… Вадик! Судьба нам улыбается, снова он! Я поднимаюсь, чтобы насладиться нашими заслуженными минутами счастья, и тут… бутылка вдруг качнулась, горлышко вильнуло в сторону и указало на Сашу. Он отложил ветку, которой помешивал костер, и почему-то посмотрел на Рому.

Я в шоке. Такой расклад мне даже в голову не приходил. Но почему? Ведь выпасть мог кто угодно. Паша, Дрон, да абсолютно любой!

— Везучка, — усмехнулась Оксана.

Я взираю на предательницу-бутылку в надежде, что она еще раз передумает.

«Ну же, сдвинься назад, назад или вперед, куда угодно, только не на НЕГО!» — мысленно прошу я. Но в канцелярии, похоже, меня не слышат, ангел-хранитель и тот покинул — прохлаждается где-то!

— Ну чего ты, — кивнула мне Оксана, — дар речи от счастья потеряла?! Целуйтесь, раз выпало.

Донских смотрит на меня самодовольно. Представляю, как он сейчас ликует. Ведь это я, Я должна его поцеловать. Подойти, наклониться к нему и… немыслимо! Ни за что! Это выше меня… тьфу, ниже меня! Ниже моего несчастного и без того втоптанного в грязь достоинства!

— Таня, — позвал брат. — Это ведь всего лишь игра.

Нет! Это не игра! С Донских я не могу и не хочу играть в такие игры.

— Я не стану, — с трудом выдавила я из себя.

Ну и крик тогда поднялся. Заговорили все одновременно, кроме меня и Донских, конечно. Он-то все понял, не мог не понять!

— Как так не станешь? — перекричала всех Оксана.

Ну как объяснить? КАК?

Я смотрю на огонь и молчу. Мне очень хочется уйти. А лучше — убежать. Далеко-далеко. В город.

— Тань, чего ты как маленькая! — пожурила Нина-челюсть.

Юля в подтверждение закивала:

— Танюха, ну давай, ну можете не три минуты, можете меньше. Мы считать не будем.

Ой, ду-у-ура… Если бы дело было только в минутах, если бы вместо Донских выпал хотя бы Паша…

— А в чем дело, собственно? — влезла неугомонная Оксана. — Целовалась же ты с Вадькой, и, думаю, каждый тут подтвердит, не без удовольствия целовалась! Или Саша тебя чем-то не устраивает?! — она громко рассмеялась над своим же предположением и потребовала: — Объяснись!

На меня все смотрят и ждут! Мозг совсем не подает признаков жизни, он по привычке лег спать — ночь все-таки! Один Саша на меня не смотрит, снова ковыряет палкой в костре. Сама не знаю, что со мной, но мне его жалко, он выглядит несчастным. Ему, наверно, неловко от моего отказа с ним целоваться. Конечно, это ведь подрывает его авторитет!

— Ну-с, долго будем тормозить?! — спросил Дрон-оранжевый так, словно все это время отсутствовал и не в курсе последних новостей.

Была не была!

— Я не уверена, что Саша этого хочет, — произнесла я.

Вот так. Свалю все на него, пусть отдувается за нашу взаимную антипатию. Почему я одна должна страдать?!

— Таня, — строго воскликнула Оксана, — игра заключается не в том, чтобы каждый делал только то, что ему хочется!

Ни дать ни взять — профессор университета! Умничает! Ну в каждой, в каждой бочке затычка! Надоела!

— Не нужно уподобляться сбежавшей истеричке Але, — продолжила отчитывать меня Оксана, — Таня, ты-то ведь не такая, это я тебе говорю! Не дури!

Да как она смеет ругать меня, словно годовалого ребенка?! Думает, каждым можно манипулировать? Сказать: «Ты не такая!» — и по щелчку заставить выполнять свои команды? Не на ту напала! Раз подлец Донских молчит, повесил все на меня, тогда…

— Прости, Оксана, я не могу, — на удивление спокойно сказала я. Печально так сказала, сама от себя балдею! Умею же! — Я не могу целовать твоего парня, — все так же грустно продолжаю я. — Мы подруги вроде как. Понимаешь? Ты сегодня рассказывала, как Саша восхитительно целуется, как вы говорили обо всем, как были счастливы вместе… мне кажется, это еще вернется! — Я послала Оксане полный обожания взгляд. — Я в этом просто уверена! Вы такая красивая пара…

Мысленно я себя поздравляю. Оксана вознаграждена по полной программе. Теперь она рта не откроет!

Ребята перевели свои взгляды с меня на Оксану, а Саша неожиданно поднялся:

— Нет ни единого шанса, что мы с Оксаной снова будем вместе, так что ты зря беспокоишься.

Га-а-а-а-д! Вечно он все портит!

Оксана глянула на меня кровожадно и сладенько подпела ему:

— Вот видишь, Танюша, тебе не нужно думать о былом. Что было, то прошло, ты можешь без угрызений совести поцеловать его.

Остальные поддержали.

Я сделала все, что могла!

Смотрю на ухмыляющегося Сашу и ненавижу его пуще прежнего.

— Может, ты скажешь им наконец?! — тихо спросила я.

— Что именно сказать?

Издевается! Он глумится надо мной! Моему терпению пришел конец!

— Ты должен сказать им, что целовать тебя я никогда-никогда не стану — ни минуты, ни секунды! Даже если ты пройдешь от своего дома до моего на коленях. Никогда — ни за что! Я лучше съем мертвую крысу! Тебе стоило им сказать, что я тебя ненавижу!

Мой брат утомленно закрыл глаза, а Жанна икнула. Вадик засмеялся, Оксана вытаращилась, наверно, ей впервые было нечего сказать, Дрон скромно потупился, Паша закусил губу, Юля ойкнула, Люся прокашлялась, Нина выдвинула челюсть вперед, ну а Саша посмотрел на моего брата и сказал:

— Если бы она не была твоей сестрой, я бы ее отлупил!

Рома покраснел и сердито глянул на меня.

— Если бы она не была моей сестрой, я бы тебе помог!

— Какие страсти, — весело заметил Вадик.

Лучше бы он этого не говорил!

Рома тоже так подумал.

— Заткнулся бы ты! — бросил он.

— Какая проблема, — Вадик неожиданно подмигнул мне, — если какой-то девушке не нравится Донских до тошноты, это еще не конец света!

Он абсолютно прав! Вот он — мой парень, моя судьба! Тихонько горжусь им. Как же он мужествен и красив! Не чета собравшемуся тут дурачью!

— Мы что, больше не играем? — скромно уточнил Паша и обвел всех недоумевающим взглядом маленьких глазок.

Господи, нельзя делать людей мало того что уродами, так еще и настолько несообразительными!

— Сделаем переход хода, — решительно заявила Оксана, — крути, Саша.

— Неохота, — безразлично отозвался Донских.

— Да ладно тебе! — Оксана неестественно засмеялась. — Танька не понимает, от чего отказывается.

Ой уж, так и не понимаю. От плевка в лицо, вот от чего!

Донских нехотя взял бутылку и крутанул ее.

Все-таки проблема разрешилась. Я с облегчением набрала в легкие побольше воздуху, да так и не выдохнула, как хотелось — тягуче, с наслаждением. Воздух вырвался из ноздрей резко, точно пламя из пасти дракона. Проклятая бутылка снова указала на меня! Это какой-то сглаз. Меня сглазили!

— Вот и поиграли, — вздохнула Нина-челюсть.

— Злой рок судьбы, — тоскливо протянула Оксана.

Саша посмотрел на нее и поморщился.

— А по-моему, просто дурацкая бутылка.

«А по-моему, дурацкий ты», — мысленно негодую я.

Все головы одновременно повернулись ко мне.

— Таня!

Рома смотрит на меня… как же… ах, да, точно — убийственно смотрит. Кажется, я не только иногда мечтаю вслух, но и негодую тоже.

— Достала! — рявкнул брат. — Извинись сейчас же!

Извиниться? Перед Донских?! Да ни за что! «Дурацкий» — это еще самое лестное, что о нем можно сказать.

— Не вижу за собой вины, — твердо произнесла я.

— Тогда ты слепая!

Кажется, игрой под названием «Быть как все» я сыта по горло. Сразу можно было понять, что ни одна, даже начинающая, леди за пару часов в бесправную крестьянку не превратится!

Я поднялась и подошла к двери.

С меня хватит.

— Пойду, выпишу себе очки! — презрительно бросила я. — Только боюсь, что даже через самые толстые линзы я не увижу своей вины перед твоим дружком. Зато его вину передо мной по-прежнему видно невооруженным глазом!

Под молчаливое осуждение ребят я вышла за дверь.

А на улице светила луна. Маленький белый кружок на небе и тишина. Я шла по лесу напролом, лишь бы подальше от этих отвратительных развалин.

Все против меня, даже брат родной. Ужасная игра! Ну чего хорошего целоваться с каждым встречным-поперечным, когда хочется только с одним-единственным?! И вроде бы весело, захватывающе, но это ложь. Развлечение для тех, кто говорит: это просто игра. Не только говорит, но и думает так. А я могу лишь сказать, думаю я по-другому! Мне нужен один — тот самый — моя судьба, и целоваться с десятком всяких недостойных — это позор для леди. И пусть ОНИ шушукаются за спиной, пусть потешаются и пусть завидуют, что никому из них не хватает силы воли быть не как все.

«Толпа, нахлынув, в грязь втоптала то, что в душе ее цвело…» Да-а, вот кого надо слушать — великих поэтов, в особенности господина Тютчева! А выскочек, которым нечем похвастать, кроме виртуозного умения целоваться, слушают только слабые личности, да и не личности вовсе. Те, кто смирился, что нет у них собственного мнения и никогда уже не будет, те, кто вообще не соображает, зачем нужно это самое собственное мнение. Существа с биркой на ушке: «Личный батрак Оксаны». И ведь Оксана не плохая, она такая, какая есть, и не пытается подстраиваться. За одно это ее можно уважать. На месте Оксаны мог быть кто угодно, та же Жанна. А я не хочу… и не буду лицемерно дружить с людьми, которые беспрекословно выполняют чьи-то приказы. Они мне не нужны — это как барахло в квартире, которое проще выкинуть, чем спотыкаться об него постоянно. Но далеко не все так думают, кто-то сохранит барахло в надежде, что однажды оно может пригодиться. Но велик ли шанс, что так будет? Захламлять квартиру сомнительными вещами, захламлять свою жизнь людьми с биркой… зачем?

— Таня! — послышалось сзади.

Меня догнал брат.

— Куда ты ломанулась? Постой!

— Ой, Рома, оставь ты меня! — У меня даже сил говорить не осталось, после той, последней моей речи, про самые толстые линзы.

— Ты чего? Плачешь, что ли?

— Вовсе нет, что за глупость. — Я и правда не плачу, но если он станет меня жалеть — могу!

Рома пошел рядом.

— Ну чего ты к нему прицепилась?

— Отстань! — С Ромой можно разговаривать, как хочешь, он ведь брат.

— Нет, так не пойдет, — остановил он меня. — Таня, я сказал ему, когда мы в лагерь собирались, чтоб он тебя не трогал. И он ведь не трогал!

— Ага, а мяч!

— Это случайность!

Я-то знаю, что случайность, просто сказать больше нечего.

— Рома, ну а что ты предлагаешь? Я должна была с ним целоваться, после того… после того, что он сделал! Да с какой стати?

— С такой стати, что сама притащилась, сама села с нами играть, могла бы сообразить, как может получиться!

— Захотела и притащилась — мое дело! Что ж мне теперь из-за Донских из палаты не выходить?!

— Но не ночью же!

— А ты?

— Не нужно равняться на меня!

Как же меня бесит, когда он начинает защищать своего дружка!

Я ускорила шаг.

Не хочу больше с ним говорить, все равно бесполезно.

— Да и вообще, — Рома дернул меня за руку и остановил, — может, пора забыть тот случай? Он ведь извинился тогда! Нельзя четыре года винить человека в поступке, совершенном по глупости!

— Да ты что! Может, я и могла бы ему когда-нибудь простить, что он избил моего парня, но тот плевок в лицо — никогда!

— Таня, но ведь ты первая плюнула ему в лицо! Или забыла?

— Было за что, вот и плюнула!

— Да блин, сколько можно, тебе было десять, а ему одиннадцать, забудь, ведешь себя как ребенок!

— А я и есть ребенок! Мне четырнадцать.

Рома издал смешок.

— Да уж, ты не позволишь никому об этом забыть!

— Не стану я его прощать! И не проси!

Мы вышли на тропу и медленно побрели к корпусам. Рома больше не просил. Обиделся. Как же все надоело! А мне еще лезть в окно по канату. Но ведь вылазка стоила того? Да! Стоила! Ради поцелуя Вадика можно было и без каната выпрыгнуть из окна. Скорей бы в теплую постельку, так хочется помечтать.

Брат довел меня до окон моей палаты.

— Ну пока, — попрощалась я.

— Пока, — сказал он, но не ушел.

— Так и будешь стоять над душой?!

— Нет.

— Тогда что?

— Да то! Тот самый Костя, из-за которого ты ненавидишь моего лучшего друга, полный придурок! Был им и остался! Вор, двоечник и посмешище! Видела бы ты его! Ни одна девчонка нормальная не хочет с ним встречаться!

— А я хотела!

— Да если бы Сашка его тогда не отметелил, я бы сам это сделал! Меня бы тоже ненавидела, да?

— А ты бы плюнул мне в лицо?

— У-у-у-у, — взвыл Рома, — ты невыносима!

И очень хорошо. Я себе такой нравлюсь. Остальное — бредни недалеких, даже если в их числе мой родной брат.

Я решительно взялась за канат и начала взбираться.

— У тебя есть одна проблема! — бросил мне вслед Рома. — Ты никогда никого не слушаешь!

— Мне все равно, — отзываюсь я и сосредоточенно продолжаю карабкаться.

— Нет, тебе не все равно! Только ты никогда в этом не признаешься! А в книжках твоих нет ответов на все вопросы! Книжка тебе не расскажет, как расчудесный Костя сбрасывал бездомных кошек с крыши, и не расскажет, как Сашка месяц лежал в больнице, после того как отвадил от тебя этого психа, а он дружков позвал с ним разобраться! Ты живешь в сопливо-розовом мирке графов и графинь и дальше своих фантазий не видишь ни фига.

Сейчас, кажется, я сорвусь. И не от злости, а с каната! Руки вспотели и скользят, а Рома… У него пунктик, как и у его друга, оставить последнее слова за собой. Он высказался и ушел, а я тут вишу, как сарделька. Сил нету, не могу больше! До окна осталось совсем немножко. Меня трясет и от страха и от холода — от всего. И от кошек — тоже. Как это сбрасывал кошек? Может, с первого этажа? Так это тогда называется выпускал погулять. Ах, нет, не подходит, Ромка сказал «сбрасывал с крыши». Ну а что, кошек много развелось, одной кошкой больше, одной меньше… нет-нет-НЕТ, я так не думаю! Честное слово, не думаю. Кошки хорошие, пусть у них все будет замечательно. Да и с какой стати я оправдываю этого Костю? Не люблю я его давным-давно! А что, Ромка тоже хорош со своим дружком, они голодных бездомных собак в санки запрягали и дразнили привязанными к палке сосисками. Те еще живодеры! Да, они, конечно, кормили потом этих собак, будки строили… Эх, все-таки это не то же самое, что кошек с крыши сбрасывать, вообще не похоже. Ну и чего теперь? Памятник им, героям, поставить, а Костю линчевать? А что, можно и линчевать, ведь он бросил меня… трус несчастный, как отволтузил его Донских, он точно в воду канул. А говорил: люблю, жить не могу — трепач!

Я со злости подтянулась и сразу же достала до подоконника. Еще минута сопения, и я сижу на нем, еще полминуты на раздевание и — здравствуй кровать, вожделенный второй ярус! Как же тут здорово! И луну видно!

Я замоталась в одеяло, трясун не оставлял, знобило как в лихорадке.

Костя-Костя… грозой нашего двора был. Рыжий дьяволенок в малиновом джемпере с изображением ягуара. Я лежала дома под диваном и умирала от любви, а он не звонил. Я залила пол слезами, все под тем же стареньким диваном, а он бегал во дворе с белобрысой Риткой и обнимался с ней за беседкой. Я исписала три тетрадки по девяносто шесть листов своими страданиями, а он сказал на мое возмущенное «ПОЧЕМУ»: прошла любовь, завяли помидоры, лучше спроси у своего дружбана Донских.

Саша гордился собой, а Рома гордился им, на мою любовь им было начихать! Тогда я еще не была умной, только плакала от обиды и сказать не умела как следует, поэтому взяла и плюнула Донских в лицо, прямо перед всеми его друзьями и подружками. А он плюнул в лицо мне и сказал:

— Не стоит благодарности! — Думал, я буду в ножки ему кланяться, после того как он лишил меня любви всей моей жизни. Не тут-то было, я набрала побольше слюны и снова плюнула ему в лицо. А он мне! А я снова ему, а он мне… мы стояли посреди двора и плевались друг в друга. Я расплакалась и убежала, а он как победитель смотрел мне вслед и не плакал ничуть.

 

Глава 7

Миллиард маленьких сердечек

Вадик с Алей поссорились. Моя судьба отрывался по полной программе, кадрил девчонок, громко смеялся, гонял в футбол, а королева Спелой пшеницы ходила хмурой, постоянно о чем-то с Женей-мочалкой перешептывалась. Жанна с Люсей играли в пионербол с шестым отрядом, Оксана вертелась в компании моего брата, Юли, Нины-челюсти и, конечно же, Донских. Она даже ела за их столиком. А я дочитала про строптивую леди Дженнифер, ее разоренного отца и жениха маркиза. Все у них хорошо разрешилось, все счастливы, любят и любимы.

Почему же в жизни не так? Ведь дело не в эпохе, в которой мы живем! Дело в людях. Дело во мне. Я что-то делаю не так. Мне нужно предпринимать шаги по завоеванию моего смайлика, а я сижу на подоконнике и смотрю в окно. В палате никого нет, а с площадки доносится музыка. Скоро дискотека начнется.

А может, Ромка прав, я живу в сопливо-розовом мирке? В нем так хорошо! Настоящая жизнь — она совсем не красива, она точно уродливая яма на дороге. Ее хочется обойти! Интересно, а сам Ромка живет в реальности или у него тоже есть какой-то свой мир? А может, у каждого свой? И нет ничего плохого в том, что у меня есть мой? И вовсе он не розовый! Сопливый — это да, а вот цвета он — золотого. Как осень, как обручальные кольца в ювелирных магазинах, как корочка у батона, как искорки в глазах Вадика…

Что произойдет, если я буду честной? Если подойду к нему и скажу, как сильно он мне нравится. Рассмеется? Конечно! Честным везет только в американских комедиях. В жизни их считают слегка того. Юродивыми.

В палату вбежала Жанна.

— Таня, ты идешь?

— Куда?

— На дискач, куда же еще! Там столько пацанов! Ты должна это видеть!

— Что-то лень.

— Да ну, Танюх, пошли!

Она подкрасила губы, наспех причесалась и подошла ко мне.

— Ну чего сидеть скучать одной?!

— Не, я не пойду, не хочется.

Жанна прищурилась.

— А там Вадик! Танцует со всеми по очереди.

— И что? — я делаю вид, будто мне все равно.

— Что-что-что, — Жанна ущипнула меня за ногу. — Понятно ведь что. — И обиженно прибавила: — Я-то думала, ты мне расскажешь, а ты…

— Про Вадика?

— Ну а про кого же еще! Он ведь тебе нравится?! Не отпирайся даже!

Я обреченно кивнула.

Не вижу смысла теперь скрывать свои чувства. Жанне можно довериться, поэтому я тихо сказала:

— Разве это что-то бы изменило?

— Конечно! Давай-ка, вставай, наряжайся, прихорашивайся и пойдем. Чувствую, сегодня твой день. Ты ему тоже нравишься! Это стопудняк!

— С чего ты взяла?

— Да видно же! Как он тебя вчера целовал, мы все в легком офигении были, честное слово! А с Алей он в ссоре, не теряйся! Отличный шанс!

Да, она абсолютно права — это шанс.

— Что бы надеть такого? — все еще сомневаясь, спросила я.

Жанна распахнула шкаф, вытащила джинсы с заниженной талией, ремень-цепочку и нежно-зеленую кофту с короткими кружевными рукавчиками.

— Вот это. А тени возьми у меня, зелененькие, блестящие. И розовый блеск для губ!

Какая же она замечательная! Жаль, мы живем в разных концах города. Вот учились бы мы в одной школе, в одном классе, жили бы в одном дворе… это любовь бывает на расстоянии, если народ, конечно, не сочиняет, а в дружбе на расстоянии радости мало.

Жанна присела напротив меня.

— Оксанка там из кожи вон лезет, лишь бы с Донских снова замутить, а он вообще никакой со вчерашнего дня… точнее, ночи.

— Как это?

— Ну, не знаю, ходит такой злой, огрызается, кажется, он воспринял твой отказ с ним поцеловаться очень серьезно.

— Да ну! Ерунда!

Я оделась, достала зеркальце и начала краситься.

— Почему ерунда? За что ты его ненавидишь?

— Ерунда, потому что для него это несерьезно, за ним многие девчонки бегают в городе, во всяком случае, так мне брат говорил. А ненавижу… не хочу об этом говорить, дело давно минувших лет.

— Вы встречались? — вытаращила глаза Жанна и сложила руки в молитве. — Ну скажи, плизз, да или нет?!

— Нет! Мы не встречались, и, знаешь, как-то никогда не возникало даже мысли об этом.

— Никогда-никогда? — Жанна недоверчиво поморщила нос. — Трудно представить! Я, конечно, не в курсе, что там у вас произошло, но он очень красивый парень. Неужели можно долго обижаться на такого?..

— А раньше он не был красавцем. А потом… я около четырех лет его не видела. Он учится в другой школе, живет в нескольких остановках от моего дома, мы как-то не пересекались.

— Разве он не лучший друг твоего брата?

— Да, друг, но после ссоры я запретила ему появляться у нас дома.

— Строго. — Жанна улыбнулась. — Ну что, идем?

— Идем.

На танцевальной площадке собрался весь лагерь! Даже самые младшие отряды. Вадик тоже был тут. Стоял в окружении девчонок из первого отряда. Волосы зализаны гелем, а одна волнистая прядка спадает на лоб. Так ми-и-ило! Одет в легкие белые штаны, найковские вроде, в белую футболку и серые кроссовки. Ему идет белый цвет.

— О, собрал гарем, — проворчала тихонько Жанна. — А с кем это Люся?

Наша Люська стоит возле колонок и смеется над чем-то с высоким парнем.

— Диджей тутошний, — пояснила Жанна, — Мишей, кажись, зовут, они вместе в другом лагере были. Ну, ты понимаешь, воспоминания и все такое… думаю, он ей нравится.

— Угу, наверно, — я высматриваю Алю. Подружка ее, Камбала, водит хоровод с маленькими детишками. Бедолага, до чего докатилась! А королевы Спелой пшеницы нигде нет. Может, не пришла?

— А где Аля? — спросила я у Жанны.

— Была здесь где-то, может, за столовкой с Кирюхой из третьего отряда зависает. Он давно к ней клеится, а Алька все с Вадиком носилась, как с писаной торбой…

— Еще бы! Он тут самый нормальный…

— Хм, — громко возразила Жанна, — по мне, так он тут самый ненормальный. Да, внешность приятная, но характер мерзкий!

Мне все равно, успокоила я себя. Перевоспитаю. Да и недостатки у каждого свои. Может, мне его мерзость будет в самый раз!

Жанна пихнула меня плечом.

— Только не надо делать такое лицо, будто я тебя оскорбила. Кто знает, возможно, именно с тобой он будет ангелом. — Она засмеялась и добавила: — Сейчас вот и проверим, он идет сюда!

— Ой.

Вадик в самом деле пробирался к нам, а на площадке между тем в танце соединялись парочки.

Жуть! Неужели он меня пригласит? Как быть? Что делать?

Я испуганно посмотрела на Жанну.

— Что делать?

— Как что? — не поняла она. — Танцевать, думаю, он идет пригласить тебя.

— Бо-о-ожеее…

— Ты чего? Круто все!

— Я не умею! — шепчу я.

— Да ладно, бред! Умеешь! Все умеют.

— А я вот нет! Я не умею и еще никогда…

— Привет, Таня, — Вадик протянул мне руку. — Станцуем?

АААААААААААААА… Ужас!

— Почему бы и нет, — с улыбкой сказала я и взяла его за руку.

Хорошо, что руки не вспотели, слишком быстро он подошел. Страх из живота не успел дойти до мозга, который бы приказал рукам вспотеть, а сердцу барабанить в грудную клетку, точно оно пассажир автобуса, проехавшего свою остановку. Нужно вспомнить все фильмы, все-все, что связано с танцами. Главное, не наступить ему на ногу, это будет позор до конца жизни! А как положить руки? Как в старых фильмах, как в не очень старых фильмах или как в самых-самых последних новинках? А в какую сторону кружиться? Ну почему, почему я такая дуреха, столько книг прочла, а за четырнадцать лет не научилась элементарным вещам!

Вадик обнял меня за талию, я скосила глаза, увидела, как танцует соседняя парочка, и водрузила руки ему на плечи.

Кажется, эта проблема решилась. Писателей моих любимых романчиков стоит расстрелять, почему они не описывают, как нужно танцевать, их любимая фразочка: «Она отдалась во власть его сильных рук», как оказалось, не очень-то помогла мне в жизни.

Семеню против часовой стрелки, молюсь, чтобы он ни о чем не заговорил, а то точно собьюсь и отдавлю ему ноги. Смотрю не на него, уперлась взглядом в значок «Адидас» на его футболке, глаза страшно поднять. Вот посмотрю и сразу собьюсь. Интересно, о чем он думает? Вспоминал ли он о нашем поцелуе? Думал ли обо мне? Нравлюсь ли я ему?

Голова сейчас лопнет от мыслей и волнения.

— Как твой парень поживает? — спросил Вадик.

Парень? Парень… Мой парень! Как я могла про него забыть?! Про парня своего выдуманного!

— Мы, кажется, расстались, — начала врать я, не забывая переставлять вовремя ноги.

— Что так?

— М-м… я перестала писать ему эсэмэски, — ляпнула я первое, что в пришло голову.

— А я тоже с Алькой расстался, — похвастался Вадик, — ну… ты понимаешь.

Я понимаю. Я безумно его люблю! ЛЮБЛЮ! Так хочется поднять глаза и посмотреть… а почему бы и нет? Вроде танцую, вроде все нормально, а песня кончается. Все — решено, смотрю! И я посмотрела. И он посмотрел.

— Круто ты вчера с Донских обошлась! — улыбнулся он.

— Рада, что тебе понравилось.

На самом деле я не рада. Уж о ком, о ком, а о Донских говорить не лучшее время.

— Тебе он реально так не нравится?

Пора обратиться к моим великим познаниям, почерпнутым из книг.

— Мне нравятся блондины! — Я демонстративно перевела взгляд на его волосы и улыбнулась.

А если погладить его по затылку? Это будет очень неприлично? В фильмах так делают, в книгах делают и покруче, почему бы мне… нет, не стоит, уж слишком это вульгарно. Истинные леди не бывают вульгарными. Заигрывать надо с умом. Да и не заигрывать вовсе, а флиртовать! Заигрывают животные, тигры там разные, антилопы, волки, люди-то поизысканнее должны быть.

Вадик покраснел.

Представляю, как мое заявление про блондинов ему польстило. Светится аж весь, как солнышко. Мы смотрим друг на друга не отрываясь, и тут он произнес… слов не слышно, я читаю по губам:

— А мне нравишься ты.

Вот и сбилась с ритма! От неожиданности, от счастья, от его волшебной улыбки! Мое сердце, точно воздушный шарик, кольнули иголочкой и… БАХ, миллиард маленьких сердечек вырвался из груди вместе со вздохом. Такое чувство, что я не дышала целую вечность! Словно вдохнула, еще тогда — давно, когда впервые мои фантазии сотворили ЕГО, а выдохнула только сейчас. И все это время, без воздуха, ждала-ждала-ждала…

Мы остановились, он смущенно опустил ресницы, и его взгляд переместился на мои губы.

Сейчас он меня поцелует! А когда в книжках пишут избитую фразу: «Ее ноги подогнулись» — ни капельки не врут. Это правда! В коленках творится что-то невообразимое! Если мозг повелевает всеми процессами в организме, то коленками повелевает сердце! Почему никто до этого не додумался? А может, додумался, просто никому не рассказал?! Почему во рту пересыхает? Почему так страшно дышать? Почему его губы так далеко от моих, хотя кажется, что совсем близко? Почему в секунду в голове пролетает столько бестолковых мыслей? Почему…

Почему людям хочется целоваться?

* * *

На закате вода в заливе сверкает, каждая песчинка светится, а вечные путники облака куда-то плывут. Куда спешат? Ждет ли их кто-нибудь там… и существует ли вообще это самое «ТАМ»? Где же оно — пристанище облаков?

Так хорошо сидеть на могучих, нагретых солнцем корнях сосны и любоваться горизонтом. Пахнет смолой, немного моими цитрусовыми духами, а еще… нет, мылом и чистой кожей не пахнет, у моей судьбы другой запах — особенный! Вадик пахнет летом. Он и есть лето! Мой собственный кусочек солнца, который можно потрогать и даже поцеловать.

Мне хочется смотреть на него без конца, только стыдно. А если он решит, что я безумно его люблю? Это, конечно, так и есть, но признаться в этом не могу. Да и зачем? Парней ведь пугают серьезные отношения.

— О чем думаешь? — спросил Вадик и с размаха бросил плоский камень по воде.

— О небе.

Он с интересом посмотрел на меня.

— Зачем? Чего о нем думать?

— Просто… — А действительно, чего о нем думать, когда рядом Моя судьба?! Не для того мы от всех сбежали! Небо — оно всегда будет. Если когда-нибудь я подниму голову и не увижу синего простора, значит… а что это может означать? Мира больше нет? Ну вот, продолжаю думать! Хватит!

Вадик словно невзначай уронил руку мне на плечи.

Теперь я знаю точно! Поцелуи нужны для того, чтобы влюбленные не думали слишком много! Ведь когда сердце поет, мысли так возвышенны, что им ничего не стоит долететь до самого неба и узнать все тайны, над которыми ломают голову мудрецы! Влюбленные самые опасные мыслители!

Так приятно, когда его пальцы щекочут мое плечо, а взгляд становится внимательным-внимательным, кажется, сейчас во всем мире для этих голубых морозных глаз существую только я… и мои теплые губы.

Интересно, скольких девчонок он целовал? Хотя зачем мне знать? Зачем накручивать себя, ведь все равно уже ничего не изменить, даже если он успел перецеловать несколько сотен девичьих губ.

Вадик наклонился ко мне и легко коснулся губами уголка моего рта.

Хочется смеяться от счастья. Он такой романтичный, чуткий — самый лучший! Неужели счастье возможно? Почему счастье даровано мне? Я такая хорошая или причина в другом? Наверно, все-таки я хорошая! Ну естественно! Разве не я помогаю маме иногда мыть посуду, разве не я полгода назад подала нищему пять рублей, разве не я спасаю летом бабочек от заточения в квартире — все это Я!

Раньше мне казалось, что поцелуй трудно предугадать, но это не так. Все проще простого! Я даже успеваю облизнуть пересохшие губы, если они, конечно, пересохшие. По-разному бывает.

Мы целовались под сосной, пока солнце не утонуло в заливе. Теперь оно будет освещать подводный мир, на вахту заступит луна, она-то за нами и присмотрит. Нас, наверно, обыскались в лагере, но мне все равно и Вадику тоже.

— Погуляем по берегу? — спросил он.

Вот бы гулять так всегда!

Мы идем, держась за руки, пинаем песок, улыбаемся друг другу. Все просто, как у миллиона других влюбленных. И не нужно ничего выдумывать, ведь хорошо именно так — без придумок! Вода сияет и старательно облизывает берег, как котенок свою мордочку, испачканную в молочной пенке.

А что было бы, если бы Костя не бросил меня тогда? Если бы Донских не избил его, а брат не говорил о нем гадости? Шли бы мы вот так за руку? Любила бы я его до покалывания в пальцах? Тогда в моей жизни наверняка не случилось бы лагеря и встречи с Вадиком. А может, прав тот, кто сказал: «Что ни делается — все к лучшему»?

Вадик приостановился, посмотрел на дорогу в лагерь и неожиданно сказал:

— Алька там от ревности небось злобой исходит!

Так вот о чем он думает! О бывшей! А что, если вовсе не бывшей?

— Тебя это беспокоит? — спросила я как могла безразличнее, чтоб он не заподозрил, насколько важен мне его ответ.

— Да не, мне по фигу, она зависает с Кирей из третьего, быстро утешилась.

Значит, беспокоит! Раз говорит про то, как она утешилась. А чего он ждал? Думал, Аля слезы лить будет? Смешно, она такая симпатичная, поклонники за ней бегают, уж переживет как-нибудь! Не один он на свете белом — красавец!

— Эй, — позвал Вадик, — ты чего, обиделась, что я про Альку сказал?

— Обиделась? Глупость какая, на что мне обижаться?

Да мне топнуть от злости хочется! Все неправильно! Не должен он вспоминать Алю, ведь я ТУТ, мы вместе и нам так хорошо… или хорошо только мне?

Вадик обнял меня.

— Ну, мало ли… не люблю, когда обижаются из-за бывших.

Вот как… «бывших», наверно, много их — бывших этих, раз он говорит так.

Меня словно кто-то кусает внутри. Больно. Это ревность моя кусается. У нее очень маленькие, острые зубы и несносный характер. А еще она глупа как пробка и совсем недальновидна! Не понимает, что нельзя на первом же свидании права качать! Только портит все!

— Поцелуй меня, — попросил Вадик и подставил губы.

Так-то лучше! Таким он мне нравится!

Только я закрыла глаза, потянулась к нему, как раздался чей-то окрик. Мы отпрыгнули друг от друга.

По пляжу к нам бежал Рома и размахивал руками.

Нашел время явиться! Как всегда!

Иногда меня посещают ужасные мысли, вроде тех, где в моей жизни нет брата. Я его люблю, очень, но бывают дни, когда хочется, чтобы его не было.

— Вы совсем страх потеряли! — первым делом заорал Рома. — Вожатая ищет вас!

— Да идем уже, — раздраженно посмотрел на него Вадик.

Поделом брату! Пусть знает, на кого орать можно, а на кого нет.

Меня переполняет гордость за моего избранника, он так спокойно и величественно держится — точно не простак, а из благородных, и Ромкины крики ему, как слону комариный укус.

— Таня, быстро за мной! — скомандовал брат.

Подумать только! Он шлепнул себя по ноге! Точно таким же жестом он подзывал раньше нашу овчарку, когда та носилась по двору и не хотела возвращаться домой!

— Когда захочу, тогда и пойду! — упрямо сказала я.

Хватит с меня его собачьего обращения! Тоже мне — хозяин выискался!

— Таня, я сказал…

— Ром, не горячись, — вступился Вадик, — я ведь говорю, мы уже собирались…

Рома сердито прищурился.

— Вадик, ты не против, я с сестрой сам разберусь? Раз собирался, иди, тебя никто не держит!

Ну сейчас он тебе ответит! Размажет по стенке, конечно, фигурально выражаясь!

Я стою и злорадно жду, когда Вадик даст отпор наглому Ромке, но Моя судьба внезапно оробел и трусливо попытался перевести все в шутку:

— Да ладно те, Ромка, мы же не маленькие. Сам должен понимать…

— Вадик, свали, — пренебрежительно бросил Рома и крепко взял меня за плечо.

Внутри что-то непонятное происходит. А еще появилось чувство, словно я совершила какую-то вопиющую глупость и о ней стало известно всем-всем. Мне стыдно, только это не обычный стыд за саму себя — это стыд за любимого.

— Ну я пошел… вы тут сами уже, — Вадик кивнул мне. — Увидимся еще, Тань.

На душе мерзко, еще чуть-чуть — и слезы полезут из глаз, как червяки из-под земли во время дождя.

Я смотрю вслед моему смайлику, и хочется… плакать, что ли… нет, хочется визжать, громко, настолько, чтобы поблекшее небо отозвалось на мой крик громом и молнией.

— Тань, ну передвигай ногами, — понукает брат.

— Да пошел ты! — я скидываю его руку с плеча и сквозь зубы говорю: — Отцепись от меня!

— Ну что с тобой? Очнись! Тебе вообще не стыдно?

— Мне? Да почему мне должно быть стыдно, о чем ты?!

Рома наморщил лоб.

Какой же он противный, когда пытается строить из себя большого брата!

— А ты об Але подумала?

— Что-о-о?

— Ты поняла «что», не прикидывайся.

Я сжимаю кулаки, чтобы не наброситься на него.

Нашел, чем меня стыдить!

— Да ей все равно, она с Кириллом из третьего зависа…

— Бред! — оборвал меня Рома на полуслове. — Ты видела?

— Нет, но…

— Вот тогда и не говори!

— Мне все равно! Отстань от меня! Хватит уже учить, что я должна, а что нет! Мне плевать, понятно?! Плевать на твое мнение! И на Алю мне плевать, будь она хоть с Кириллом, хоть с двумя Кириллами… — Вот так — сорвалась. Если бы у леди были погоны, лычки с них полетели бы сейчас вверх тормашками.

— Она плачет в палате, — Рома со вздохом посмотрел на туманный горизонт. — А тебя уже называют разлучницей.

— Ты за этим сюда прибежал? Сказать мне, что Алечка плачет, да? Я разлучница?!

Как же хочется стукнуть его!

— Мне все равно, что болтают глупые курицы! Я разлучница, значит… Вот и прекрасно! Очень этому рада!

— Таня, да зачем тебе сдался этот…

— Ну-у, давай, скажи?! Кто мне сдался?

Я не сдержалась, толкнула его. А Роме хоть бы хны — смеется еще!

— Не лезь ко мне! — крикнула я. — С кем хочу, с тем и встречаюсь, не нужна мне твоя гадкая опека!

— Дуреха! Вадик — коллекционер, чего тут непонятного!

— Сам ты коллекционер! Ненавижу тебя, Рома!

Я ускорила шаг, чтобы отвязаться от брата, практически бегу, но он проявляет свою обычную настырность и несется за мной.

— Хочешь, я тебе кое-что расскажу про него? — задыхаясь от бега, воскликнул он. — Хочешь?

— Нет! Нет! Нет! Не хочу! — Я резко остановилась.

Довел. Слезы все-таки покатились по лицу.

— Ну, Тань… — он тоже остановился, тон его из сердитого стал мягким, даже нежным.

Я отвернулась. Не люблю, когда кто-то видит мои слезы.

— Тань… ну ладно тебе, извини. Нравится тебе он, и ладно, все, я больше не буду лезть.

— Вот и отстань! — не оборачиваясь к нему, буркнула я.

Рома похлопал меня по плечу.

— Не лей слезы… Вадик не любит плакс.

— Да? — я с интересом посмотрела на брата.

Рома пожал плечами и беспечно улыбнулся.

— Не знаю, просто так сказал.

— Дурак!

Зло берет! Не могу долго на него обижаться. Вот так всегда, сперва доведет, а потом сразу же разжалобит и развеселит.

— Мир? — Рома протянул мне мизинчик. Как в детстве, когда он не хотел катать меня на багажнике своего велосипеда, а я ревела от обиды и жаловалась папе.

Я нехотя даю ему свой мизинец. Как королевна, одолжение ему делаю.

Ну да, слабовольная… так уж вышло. Брат у меня все-таки один-единственный.

На улице уже мрачновато, хочется поскорее в светлый, уютный корпус. Сосны скрипят — это они переговариваются между собой… страшные у них все-таки голоса.

Мы идем молча по ухабистой дороге, сухие сосновые иголки хрустят под ногами, а кругом, куда ни глянь, — лес и таинственно темно — там — между высокими стволами.

— Ну и чего с Алей? — не выдержала я.

А Рома как будто только этого и ждал.

— Ну… сама подумай. Увидела, как вы целуетесь на дискотеке, разнылась и убежала. Ее там всем лагерем утешают.

— Ну надо же!

Мне дела нет до нее. Вадик мой! Пусть хоть целое корыто слез наплачет — не отдам! Он МОЙ!

Брат, видно, понял все, что я не сказала, по выражению моего лица, потому что упрекать больше не стал.

Очень верное решение!

Мы дошли почти до ворот, когда он неожиданно сказал:

— Слушай, Тань, а как тебе Оксанка?

— Как мне? Да мне дела до нее нет, выпендрежница она порядочная, хотя бывает и нормальной иногда. — Я смотрю на брата, пытаюсь выискать ответы на вопросы, которые ужасно не хочется задавать, но кажется — это бесполезно. Лицо у него непроницаемое, как у всех героев моих любимых книжек, поэтому я смиренно начинаю говорить: — И вообще, чего ты спрашиваешь? Она только с вами общается, даже ест за вашим столиком, это мне стоило бы у тебя спросить, как она тебе, и все такое…

Рома остановился у ворот и перегородил мне дорогу своей рукой.

— Ну что еще? — нетерпеливо смотрю я.

— Мне она очень даже…

— Что-о-о? А Юля?!

Брат пожал плечами.

— И ты Вадика еще коллекционером называешь!

Возмущение захлестывает меня, как волной. Такое негодование испытываю, словно это я — Юля, которую вот-вот спишут со счетов.

— Тебе нравится Оксана? — недоверчиво уточнила я.

— Угу.

— Но она грезит о Донских! Ты что, не знаешь, что ли?!

— Знаю, но…

— Да она с ума по нему сходит! Только о нем и болтает!

— Знаю! Знаю!!! Но если бы ты поговорила с ней…

— О чем?

— Обо мне, — Рома смущенно улыбнулся. — Ну же, Тань, ты ей симпатична, это точно! Твое мнение могло бы убедить ее…

— Ты с ума сошел? А как же Юля? Да и что я должна сказать Оксане о тебе?

Брат склонил голову набок и задумчиво поднял глаза.

— Сказать, какой я хороший, расписать мои положительные стороны…

— Ну ты наглый!

Рома посерьезнел.

— Кстати, я не сказал Вадику, сколько тебе лет и про выдуманного парня, у которого якобы сессия, — молчал, так что ты могла бы…

У меня от возмущения нет слов. Ну Донских, ну негодяй — все растрепал! Стою, щеки надула, готовлюсь разразиться неподобающими для леди словами, но брат опередил:

— Тебе ничего не стоит замолвить за меня словечко, а я, в свою очередь, до конца смены — могила.

— Ты меня шантажируешь?! — недоверчиво воскликнула я.

Рома рассмеялся.

— Если тебе нравится именно это слово, то — да. Но я бы предпочел называть это взаимовыручкой! Мы родственники как-никак!

Да уж — родственники, вряд ли в этом месяце я смогу об этом позабыть.

* * *

Вожатая отчитывала меня, точно воспитательница в детском саду: «Как ты посмела уйти», «как посмела» да «как посмела», раз десять спросила, есть ли у меня соображение, обещала нажаловаться родителям, а потом отпустила в палату.

Девчонки встретили меня вопросом: «Ну как?»

Я рухнула по привычке на свою бывшую постель и закрыла глаза.

— Все отлично!

Люся захлопала в ладоши.

— С ума сойти!

— Я же говорила, — удовлетворенно заявила Жанна.

А Оксана возмутилась:

— А где же подробности?

Мне ужасно лень рассказывать! Вечно так, когда все хорошо, говорить ничего не хочется — это только твое — личное, а когда плохо — не остановиться. Хочется изливать свои беды и изливать, пока все не выплеснутся.

— Ну Та-а-ань, — Оксана присела рядом, — расскажи, он хорошо целуется?

— Да, очень, — я приоткрываю один глаз и весело смотрю на склонившихся надо мной девчонок.

— А почему вы вернулись порознь? — спросила Люся.

Я с чувством нависшего надо мной долга посмотрела на Оксану и пояснила:

— Ромка пришел сказать, что нас разыскивают, а то мы забыли про время.

— Он так тебя любит, — с завистью протянула Люся, — брат, я имею в виду. Так заботится о тебе.

Знала бы она! Заботится он… о себе он заботится. Ну да ладно, раз обещала, значит, придется выполнять.

Я приподнялась на локте и стала заливать:

— Ромка классный, девчонки нам каждый день домой названивают: «Позовите Рому», «А можно Рому» — надоели уже!

Хотя почему «заливать», все так и есть, телефон не успевает остывать от звонков разных девиц.

— Но он верный, — продолжила я.

Теперь уж точно сочиняю. У Ромки что ни день, то новая подружка. И самое интересное, бывшие на него за это не в обиде, продолжают названивать, гулять звать, в любви признаваться. О гордости этих несчастных вообще отдельный разговор.

— Да-а, братан у тебя прикольный, — без раздумий согласилась Жанна. И Люся закивала, Оксана же, на которую была нацелена атака, интереса так и не проявила.

Ну и хватит! Я сделала попытку. Что ж теперь — дифирамбы ему постоянно петь? Люди чего дурного бы не подумали.

Вожатая объявила «отбой». Мы улеглись. Жанна забралась с фонариком под одеяло читать один из моих романов, Люся уснула почти сразу же, а Оксана около часа ночи достала канат и потихоньку выскользнула из окна. Смелости ей не занимать, я бы так не смогла! Одно дело — сбегать всем вместе и совсем другое — одной.

Я лежу — сна ни в одном глазу. И мечтать — не мечтается. Мысли какие-то совершенно несимпатичные бродят в голове. А тут еще, как назло, в туалет приспичило! Туалет у нас на этаже засорился, нужно идти на первый, а так не хочется из-под тепленького одеяла вылезать.

Ничего не поделаешь, спустилась я со второго яруса, вышла из палаты в коридор и пошаркала. В корпусе тихо, даже смех, как обычно, из-за дверей палат не доносился. На первом этаже то же самое. Я быстренько сделала свои дела, а когда обратно шла по холлу, увидела приоткрытое окно и различила голоса — остановилась, прислушалась.

Любопытно же, кто там шепчется! Донских я сразу узнала, а второй очень тихо говорил — непонятно.

Я подошла поближе к окну и увидела две тени. Тот, что тихо говорил, оказался Ромкой. Да и кому еще там быть, можно было сразу догадаться. Они же неразлейвода.

— Саня, прекращай, что я, по-твоему, должен был сделать? — говорил Рома.

— Мог бы сказать ей…

О ком это они интересно? Неужто Донских обижен? Быть такого не может!

— Что сказать? — Рома повысил голос. — Если ты сам не шевелишься, позволь это сделать другим! Она не может сидеть в одиночестве и ждать, когда ты соизволишь…

— Можно подумать, она ждет! — фыркнул Саша.

Так вот про кого они! Значит, Рома рассказал о своей симпатии к Оксане.

Слушать, как они делят Оксану, мне было неинтересно, поэтому я пошла назад в палату, к своей кроватке, теплому одеялу и мечтам о Вадике, на худой конец, хоть к каким-нибудь мечтам.

 

Глава 8

Вымирающий вид

Есть на свете люди, которых слушают все без исключения, о чем бы они ни говорили. Аля одна из них. Наш отряд играет в пионербол с первым отрядом, во время перерыва все садятся неподалеку от площадки на траву и отдыхают. Я вместе с Жанной, Люсей и Оксаной сижу чуть поодаль от остальных, но это не мешает мне слушать, о чем болтает соседняя компашка. Женя-мочалка и еще две девочки — явно не глупые, когда Аля начинает говорить, обычно о какой-то безделице, слушают ее с открытыми ртами. Вот и сейчас Аля вертит перед подружками каким-то пластмассовым браслетом и вещает:

— Ой, девочки, моя мамуля купила его в Египте, когда ездила отдыхать со своим бойфрендом… только представьте — это кость! Самая настоящая кость верблюда! Вы хоть видели когда-нибудь верблюдов? У них есть горбик и они еще плеваться умеют!

— Я несколько раз каталась на верблюде, — негромко замечает Женя-мочалка.

Казалось бы, вот он — человек, который знает о верблюдах достаточно, чтобы всем рассказать, но этого как будто никто не замечает, все продолжают впитывать Алину чушь.

— А что сегодня было, просто смех, — улыбается королева Спелой пшеницы, — сейчас расскажу, будете смеяться!

Все послушно, без всякого усилия натягивают улыбки, и, кажется, даже я улыбаюсь. Сама не понимаю чему.

— Сплю я сегодня ночью, ворочаюсь… одеяло мое скрутилось в колбаску, лежит оно рядом, я обнимаю его и во сне думаю: «Надо же, как вырос мой плюшевый змей». Представляете, я решила вдруг, что нахожусь дома и обнимаю свою игрушку любимую!

— Идиотка, — закатила глаза Оксана, которая, как и я, прислушивалась к разговору девчонок.

— Да, мозгов кот наплакал, — усмехнулась Жанна.

Люся корректно промолчала, я тоже.

Мозгов-то, может, у нее и того меньше, чем кот мог бы наплакать, но окружающие ее заслушиваются. Мистика просто! Возле нее даже самым умникам лучше помалкивать, чтобы не чувствовать себя оплеванными, когда никто не обратит на их умности ни малейшего внимания.

Одно радует — мне Аля даже с ее ораторскими способностями не соперница. Я говорю редко, но метко. Так сказать, мы в разных весовых категориях.

В пионербол наш отряд выиграл! Нина-челюсть аж мяч от злости швырнула за территорию. Юля спокойнее восприняла проигрыш, даже подошла со мной поболтать. Какая-то грустная она ходит последнее время. Может, видит, что Ромка неровно дышит к Оксане, а может, просто, как я — печаль свою лелеет. Рома сам не особо весел, наверно, мучается от безответного чувства — бедняга. Оксане же все равно, она только о Донских и думает, бегает за ним как собачонка, стыдно за нее иной раз становится.

Во время обеда к нам подсел Вадик. Он уже неделю ест за нашим столиком. Так приятно! Мы с ним как маленькая семейка: ходим за руку, обнимаемся, целуемся при всех, два раза ходили на дискотеку, протанцевали около тридцати медляков! Я наконец-то научилась танцевать и целоваться одновременно — трудное это дело! Вообще, нелегко что-то делать одновременно — несовершенно устроен человек.

Я, вместо того чтоб наворачивать щи, любуюсь Вадиком. Он красиво ест — изящно! Ложкой о дно тарелки не бренчит, едой не плюется во время разговора. Что и говорить — Моя судьба идеален. И я должна ему соответствовать!

— Сбежим на залив? — спросил меня Вадик, отправляя вилкой в рот кусочек гуляша.

Я киваю и, скорее всего, краснею. Уж мне-то известно, у нас только и дел на пляже — целоваться без конца. Не жизнь — а сказка!

Девчонки мне завидуют, особенно Люся с Оксаной, а Жанна — нет! Недавно мы с ней разоткровенничались, она призналась, что у нее есть в городе парень, которого она очень любит. Кто бы мог подумать? Люся начала крутить с тем самым диджеем высоким. Они так забавно смотрятся вместе — как столетняя сосна и молоденькая березка. Ну и ничего! Зато он на руках ее носит! Вот только Люська по моему брату вздыхает. Это все я виновата! Дохвалилась! Мои стрелы угодили не в то сердце, тот я еще амур. Лучше не лезть, если не умеешь.

После обеда я забежала в палату, переоделась в шорты и футболку, почистила зубы — для поцелуев это самое важное, а потом мы с Вадиком перелезли через забор и пошли на залив. Сколько вожатая нас ни ругает, мы все равно ходим, куда хотим. Да чего она там понимает?! Ведь лето, солнце, каникулы, любовь — ЖИЗНЬ!

Сегодня ветрено, на заливе волны, высоко над головой шумят кроны сосен, и чайки пронзительно кричат. Мы сидим на теплом песке, только что закончили долгий поцелуй, смотрим на воду.

— О чем ты мечтаешь? — спросила я.

— Мечтаю? Как это? — Вадик удивленно покосился на меня.

— Ну мечтаешь… ты не знаешь, что такое мечтать?

— Да так, ни о чем особенном.

— Не верю, у всех есть какие-то заветные мечты, и у тебя должны быть!

Вадик пожал плечами, недолго молчал, в итоге так ничего не ответил и полез целоваться.

Я, конечно, не оттолкнула его, ведь поцелуи с ним — одно удовольствие, только никак не могла перестать думать… Почему он не ответил? Ведь мечтают все-все! Может, он думает, мечтать не пацановское дело? А что, если он вообще не мечтает? Разве такое возможно? Голова и нужна-то по большей части для того, чтоб в ней жили мечты.

— Расслабься, ты какая-то зажатая, — прошептал Вадик.

А я не могу ничего с собой поделать. Его отказ говорить про свои мечты так сильно меня задел, да еще это командное «расслабься». Я ему что, девочка для развлечения, для поцелуйчиков и обжималок? А как же просто по-человечески поговорить? Знатоки уверяют — на одних поцелуях далеко не уедешь! Нужно еще взаимопонимание, общие интересы, уважение — много чего!

Я решительно отстранилась.

Если не спрошу сейчас у него — взорвусь!

— Что с тобой? — полувозмущенно уставился на меня Вадик.

Все-таки его глаза очень холодные и теплыми не бывают никогда.

— У тебя не возникало желания просто со мной поговорить?

— Поговорить? О чем?

О чем?! Неужели он может так думать?

— А что, совсем не о чем?! — Внутри у меня все дрожит от негодования.

Как же так? Я ведь умненькая, да со мной обо всем можно говорить! Я знаю миллион тем, которые мне хочется с ним обсудить! Сколько же можно слюнями обмениваться?!

— Эй, ты чего завелась?! — недоуменно воскликнул Вадик. — Если плохое настроение, так и скажи, мое-то зачем портить?!

Он в самом деле не понимает?! Разве это так сложно?

Мне становится страшно. Словно жизнь моя висит на волоске, а я над пропастью. Сердце сжимается, оно словно чувствует, что ему суждено разбиться. Неужели это конец? Неужели счастье такое однобокое и не бывает полным? Зачем делить яблоко напополам, если хочется целое?

Вадик придвинулся ко мне ближе и погладил по коленке.

— Мне нравятся твои шорты.

— Правда? — Сердце сжалось особенно болезненно, в голосе столько надежды.

— Они открывают ноги, — пояснил он.

Ах, ноги… вот про что он… все про одно и то же.

— Ты красивая.

Я стесняюсь посмотреть на него. Мне еще никто не говорил, что я красивая — это так необыкновенно. Даже в висках пульсирует. От радости, наверно.

Вадик поцеловал меня в шею, а потом переместился к губам.

Я не против.

А может, целое яблоко положено только одиночкам? Счастье однобокое лишь потому, что оно на двоих — ОДНО-единственное! И если съедать дарованное судьбой яблоко единолично, так навсегда и останешься в одиночестве — с книжками, где герои только и делают, что влюбляются, а потом живут долго и счастливо.

Не хочу так! Пусть все будет по-настоящему, наживусь я еще в своем золотом мирке, а потом еще и Вадика в него приглашу. Нужно лишь подождать! Совсем скоро поедем в город, а там… там — свобода! И пусть мы живем в разных районах, мы ведь будем ездить друг к другу в гости. Сейчас все так просто, не нужно скакать несколько суток на лошади от одного замка до другого, теперь есть метро, маршрутки, автобусы. Все будет хорошо! И сердце, кажется, со мной согласно, перестало сжиматься в комочек — забилось доверчиво и равномерно. Знает ведь, лапуня, что не брошу его в беде.

* * *

В день отъезда Ромка порвал с Юлей. Мы собирались домой, а Юля оставалась еще на две смены. Ждать ее Рома не хотел. И дело, как я поняла, даже не в ожидании, просто он по уши влюбился в Оксану, которая за все это время в его сторону так ни разу и не посмотрела. Она тоже собиралась домой — разочарованная и злая от безответной любви к Донских. Неудачный квадрат они образовали: Юля, влюбленная в моего брата, Ромка, влюбленный в Оксану, Оксана влюбленная в Сашу и Саша… влюбленный в самого себя — дурак и негодяй. Все замечательно только у меня и Вадика. А еще у Жанны все хорошо, она соскучилась по своему другу, и ей не терпится сесть в автобус, который с самого утра поджидает нас у ворот. Люся тоже остается, как у нее сложится с диджеем, непонятно, вроде неплохо, они и сейчас стоят под окнами нашего корпуса и над чем-то потешаются. Здорово, наверно, когда есть над чем вместе посмеяться! Мы с Вадиком так не смеемся.

Нет, не стану думать об этом! Завтра я проснусь дома, раздастся телефонный звонок и-и-и… начнется новая жизнь! Вот это главное — все остальное глупости!

На лестнице, когда спускалась с сумкой, я встретила Алю. Даже удивительно было увидеть ее без подружек. Иной раз у меня возникали подозрения, что она держит их в качестве охраны.

— Уезжаешь? — Аля скользнула взглядом по сумке.

— Да, через полчаса отъезд.

За всю смену мы друг другу не сказали и десятка слов. Почему она решила вдруг заговорить?

— Вадик тоже уезжает, — продолжила королева Спелой пшеницы, одергивая кружевную розовую юбку.

Непонятно, спрашивает она или утверждает, поэтому я просто киваю.

Мы молчим, но уходить рано, она явно собирается что-то сказать, только медлит зачем-то.

— Он не влюблен, как тебе кажется, — наконец выдала Аля.

Ой, начинается, вот именно так в истории человечества была разбита не одна пара. Послушаешь доброжелателей, а счастье — раз! — и упорхнуло. Нечего уши развешивать. Она ревнует до сих пор, не может смириться, что он бросил ее ради меня!

— Тебе-то что? — спокойно спрашиваю я.

— Да так… не повторяй мою ошибку. Он весь такой милый, первое время вроде заботливый, а потом лишь о себе и думает. Ему бы только тискаться, а предложишь в карты сыграть, журнал почитать, его сразу же нет.

Бредни! Чего я стою? Да ну ее — Алю эту! Хочет нам все дело испортить, видит, как мы счастливы, и завидует!

Аля поморщила носик.

— Ты, конечно, не веришь. А мне тоже девчонки говорили, когда я начала с ним встречаться… его бывшие подружки такое про него наболтали, а я не поверила. Думала, нас разлучить хотят из ревности.

Я молча разглядываю ее красивое лицо.

Не стану верить! Не ста-ну! Да о чем тут думать? Она не с добрыми намерениями разговор начала! Во всех книгах таким образом разлучают главную героиню с ее возлюбленным. Еще не хватало попасться на такой избитый трюк — на прописные истины.

— Буду знать, благодарю, — натянуто улыбаюсь я.

— Удачи, — пискляво протянула Аля.

— И тебе.

Не нужна мне удача! Она и без того улыбнулась мне во все тридцать три зуба! Так что благодарю покорно, дорогуша!

Возле ворот полным-полно спортивных сумок. А у автобуса человек пять, остальные по территории гуляют, прощаются, фоткаются с вожатыми, быстренько записывают номера телефонов обретенных здесь друзей и подруг.

Все-таки хорошо в лагере! Я теперь целый год буду скучать по этому месту! Быстро привязываюсь. Может, потому, что в моей жизни все слишком скучно ползет-ползет, а в лагере что ни день — то веселье. Тут за какие-то полдня столько событий может произойти, сколько в городе и за год не бывает! Съездить первый раз в лагерь — то же самое, что на луну слетать. Грандиозно!

Ромка вместе с Оксаной и Сашей подошли ко мне. Оксана сегодня особенно красивая, в обычных синих джинсах, босоножках и тонком свитере в сиреневую полоску.

Зачем она постоянно красит губы и глаза? Ей куда лучше без косметики, кажется, даже Донских это заметил. Уж Ромка точно заметил, не спускает с нее восхищенного взгляда.

— Таня, домой-то хочется? — спросила Оксана, когда молчание затянулось.

— Да.

И это правда. Я очень соскучилась по маме, папе, бабушке, шоколадным кексам и своей комнате! А еще по хлопьям на завтрак!

Иногда я благодарю, не знаю кого, кого-то ТАМ — наверху, за то, что у меня есть дом. Правильнее сказать — квартира, а в квартире уютная комната четыре на четыре метра, с кроваткой, как у девочек из американских комедий, с письменным столом, с разноцветными кашпо, с бежевым толстым ковром на полу, занавесками с бабочками… Когда все это рядом — ничего не страшно… ну кроме потопа, землетрясения и войны.

Рома посмотрел на Сашу.

— Батя обещал наготовить хавчика в честь нашего с Танькой возвращения, зайдешь к нам?

Я метнула на брата возмущенный взгляд и уже хотела высказаться, но Донских меня опередил:

— Боюсь, не все в твоей семье будут мне рады.

Очень верно думаешь!

Откровенно злорадствую. Не для того я домой еду, чтоб лицезреть намозолившую глаза физию Донских.

— Может, встретимся как-нибудь вчетвером в городе? — предложила Оксана, умоляюще глядя на Сашу.

— Может быть, — без энтузиазма сказал Донских.

— Я «за», — Рома пошире улыбнулся. На него просто жалко смотреть! Да и на Оксану, которая бросает отчаянные взгляды на Донских… Наверно, на всех безответно влюбленных жалко смотреть.

К нам подошел Вадик.

— Чего лица у всех такие кислые? — весело поинтересовался он.

— Тебя увидели, — съязвил Рома.

Вадик ему как не нравился, так и не нравится. Я уже отчаялась их сдружить!

Ну чем он хуже Донских? Почему Ромка не видит, какой он замечательный? Как смеет кривиться всякий раз, когда мы вместе?!

Вадик, как обычно, на бестактность моего брата не ответил. А мне иногда хочется, чтобы он был чуточку смелее, как Ромка, как тот же Саша, и не позволял никому себя подкалывать! Но, с другой стороны, люди не могут быть одинаковыми! Может, оно и к лучшему, что мой смайлик не похож на этих забияк. Он милый, и светлый, и воспитанный и… такой… такой красивый!

Водитель автобуса велел нам рассаживаться. Мальчишки помогли перетаскать сумки в багажное отделенье, а я заняла местечко у окошка.

— У тебя ведь есть мой телефон? — уже в сотый раз спросила я у Вадика, когда автобус отъехал от лагеря.

Сама себя раздражаю! С того мига, как он плюхнулся рядом со мной на сиденье, меня не оставляет какое-то непонятное волнение, как будто я расстаюсь не только с лагерем, но и еще с чем-то — с кем-то. Страшно думать об этом. А когда мне страшно, я либо мысленно талдычу какое-то слово, до тех пор пока не отвлекусь, либо начинаю без умолку болтать.

Вадик положил голову мне на плечо и вынул из кармана сотовый.

— Вот, смотри, — он зашел в телефонную книжку и среди множества Маш, Кать, Лер, Валь, Галь я увидела свое имя с припиской в скобочках: «Лагерь». Возможно, кого-то и насторожило бы такое количество телефонных номеров девиц, но не меня! Он популярен у девушек, тут уж ничего не попишешь. Если бы я хотела быть в телефоне любимого единственным существом женского пола после мамы, своей судьбой назвала бы Пашу. Глупо роптать из-за такой ерунды, всем давно известно — парни любят заносить имена девчонок в телефонные книжки для понта. Пусть… мне все равно! Пусть… Пусть только попробует позвонить хоть одной из этих девиц! Я ему устрою!

Ревность не хочет внимать гласу разума, она бесится, как злая собака. Лагерь — это лагерь, симпатичных соперниц не так уж много, а на свете их сколько? Да каждая вторая!

— Тань, ну не трясись, — простонал Вадик, — ты мешаешь мне дремать.

Подумать только! Я ему, видишь ли, мешаю дремать! Лучше бы поговорил со мной… ах, ну да, ну да, он в разговорах не силен. Ладно, черт с ними — с разговорами, но даже поцелуй меня бы сейчас очень взбодрил!

— Дома будешь дремать! — возмутилась я. Стараюсь держать себя в руках, улыбаюсь изо всех сил, лишь бы он не заметил, как раздражает меня его сон на моем плече. Леди — настоящая леди должна уметь скрывать свои чувства. Вообще, неуравновешенных леди не существует! Существуют начинающие, такие, как я, прилежные ученицы.

Вадик потерся щекой о мое плечо и смиренно сказал:

— Давай на выходных съездим в Петергоф?

— Давай, я так давно там не была! Возьмем фотик, бутербродов и…

— Вот и чудесно, — он снова закрыл глаза и, по всей видимости, собрался дальше дремать.

Ну и ладно! Для меня и такой короткий разговор ого-го какая радость! Да и наверняка вся эта значимость болтовни преувеличена! Говорить можно с кем угодно, а вот целоваться хочется далеко не с каждым!

Не люблю вот так себя успокаивать, ломать свои убеждения и притягивать их за уши к ситуациям, но последнее время делаю это постоянно. Ну и что?! Это притиркой называется, все журналы об этом пишут! Вот… снова себя успокаиваю…

Я зажмуриваюсь. Надоели мне эти оправдательные мысли! Чувствую себя адвокатом со стажем! Ну почему я должна постоянно всех оправдывать? Почему бы окружающим просто не стать нормальными?! Трудно быть этаким самородком среди груды камней. Самородок стать булыжником не может и не хочет, зато булыжники вполне реально покрасить золотой краской! Если постараются — за слиток золота сойдут.

Водитель врубил музыку на весь автобус. Стало веселее. Ребята загудели, девчонки с третьего отряда даже начали подпевать.

Ужасно! Воют, как нетрезвые колхозницы. Нет, колхозницы сами по себе мне нравятся, а вот пьянство… Леди, конечно же, не пьют. Это ниже их достоинства. Ведь никогда не знаешь, где тебя подстерегает опасность, поэтому мозгу расслабляться нельзя, а то обеими ногами в лисий капкан — раз, а потом… потом останется только выть, как девочки из третьего отряда.

Заиграла приятная мелодия. Скрипка, фортепиано и еще что-то…

Интересно, кто это поет? У Вадика, может, спросить? Лучше не буду. Подумает, что я совсем отстала от жизни. Невежество, оно и в Африке невежество. Вот приеду домой и поищу в Интернете.

Все-таки плохо действует на меня печальная мелодия, мне поесть не давай — дай пораскаиваться. Вот и сейчас в голову назойливо лезут мысли про ранее обдуманный самородок и булыжники.

Ну что поделать — люди не идеальны! И даже я — Я! — тоже не совсем… ну, то самое… конечно, лучше многих, но… да чего уж таить, я тоже пока не идеальна! А булыжники — это неплохо, и булыжники нужны, просто они другие. Хотя почему я возомнила, что кто-то там булыжник, а я самородок? Не слишком ли это самонадеянно? Возможно… но я ведь никому ничего не доказываю, как хочу, так и думаю, это мое дело! У-у-у… Все, надоело! НИКТО не булыжник! Но пусть каждый человек называет себя как хочет, все равно никому от этого ни горячо, ни холодно, а капелька похвалы и мелкой зверушке приятна. Только зверушка сама себя похвалить не может, человек — другое дело. Именно поэтому он наверху пищевой цепочки. Хвалить себя нужно чаще, тогда и мамонт будет на обед, и томагавк самый лучший, и вигвам крепкий, и шкура самая моднявая. Сам себя не похвалишь — никто не похвалит! А если кто-то похвалит — всегда хочется больше!

Автобус остановился.

Город! За окном самое настоящее метро! Как же тут все пестрит и сверкает: вывески кафешек, рекламные щиты и сине-белые зонтики над холодильниками с мороженым. Здравствуй, мороженое! Радуюсь, как будто маму увидела!

Вадик первым полез к выходу, а я осталась на месте. Леди никогда никуда не спешат. Поспешишь — людей насмешишь. Если вдуматься, то нынешнему человечеству грех совершать ошибки, ведь в пословицах и поговорках есть ответы абсолютно на все вопросы! Самое главное, дорасти до четырех лет, научиться бегло читать, и-и-и… все — мир у твоих ног! Существует лишь одна-единственная беда — все умницы очень быстро понимают: нас — умниц — мало и мы занесены в Красную книгу, как вымирающий вид.

Неожиданно передо мной появилось лицо Донских. Я резко отпрянула и от злости за свой испуг прошипела:

— Чего надо?

Саша поморгал. Я тоже.

Зачем он так близко ко мне наклонился? Совсем спятил?

— У тебя тушь размазалась, — сказал он, отстранился и зачем-то пошел в конец автобуса.

Почти все уже вышли. Я хотела поискать зеркальце, подправить тушь, но вовремя вспомнила, что вообще не накрасилась сегодня.

Какая тушь? У него с головой не все в порядке? Ненормальный! Ну и друга себе Рома нашел.

Саша снова прошел мимо, но на этот раз даже не посмотрел на меня.

Я степенно вышла из автобуса, вдохнула полной грудью, как привыкла в лагере, и задохнулась.

Ну и копоть! Как же тут дышать?! Как тут жить?

Я обнялась с Жанной, кивнула на прощанье Оксане и подошла к Вадику.

— Ну что… — я специально недоговариваю, хочу, чтобы он проявил инициативу.

— Пока, — Вадик протянул мне руку для пожатия.

Он прикалывается, что ли?

Я игнорирую его руку и крепко обнимаю.

— Позвонишь вечером?

— Угу, — он тоже меня обнял.

— Будешь скучать? — спросила я и затаила дыхание. Я еще никогда не задавала ему таких провокационных вопросов, все боялась повторить Алькину ошибку, когда та пыталась выбить у него признание в любви.

Вадик как-то нехотя улыбнулся.

— А ты будешь?

Ну разве это честно — переводить стрелки? Я первая спросила!

— Я буду, — решительно говорю я.

Чего врать и увиливать, ведь это правда! Мне кажется, я уже начинаю скучать, а тут еще прощание какое-то холодное выходит.

— Тогда и я буду, — кивнул Вадик.

Тогда? Как это? Дашь на дашь, что ли? Нет, так не может быть! Ведь тот, кто любит, будет скучать, даже если по нему скучать не станут. Скучать — это не просто слово из семи букв, это ощущение — оно или есть, или нет. Третьего не дано!

А может, не надо цепляться к словам? Не все парни умеют делать красивые признания, некоторые вообще стесняются всех этих ути-пути.

Молчание затянулось. Стоим друг перед другом как дураки.

Почему он не поцелует меня? Или в городе ему неловко каждые пять минут лобызаться? Неужели тут все по-другому? Да, конечно, в лагере и воздух чище, и природа располагает к возвышенным чувствам, но… смешно просто! Сколько можно задавать самой себе вопросы, пора бы уже спросить у него.

— Как насчет того, чтобы поцеловать меня?

Несколько агрессивно получилось, у него аж зрачки расширились.

— Можно… — Вадик шагнул ко мне и поцеловал.

Нет, нет и еще раз нет, я не думаю о мерзком слове «можно», под которым змеей притаилось великое одолжение. Мне вдруг подумалось: «Как же давно я не мечтала о нем… О НЕМ — о Моей судьбе!»

* * *

У меня все хорошо! Солнце светит, трава зеленеет, мой любимый парк в послеобеденной дреме, даже мохнатые толстяки шмели забрались в цветы и ни жу-жу. Птицы устали петь, а дети скакать на батуте, муравьям надоело обследовать мои кроссовки, а голубому воздушному змею парить на собачьем поводке. Он упал и больше не хочет лететь. Все равно маленький хозяин не отпустит ввысь, вслед за перистыми облаками. Гадкий мальчишка!

У меня ВСЕ ХОРОШО! У нас — все хорошо! У меня и у моего ноутбука. Мы выгуливаемся на скамеечке и вовсе не плачем, и на телефон мы не смотрим каждые пять минут, мы — держимся как истинные леди.

Леди не живут прошлым. Леди самодостаточны. Леди не плачут на людях. Леди никогда не звонят первыми. Леди не изнывают от скуки. Леди…

Я перестаю печатать.

Я — не леди.

Вадик не позвонил.

ВСЕ — ПЛОХО!

Уже полтора месяца слоняюсь без дела, родители от жалости купили мне ноутбук. Да-а, прекрасная замена парню. Он со мной не спорит, не делает глупостей, выполняет все команды, он блестящий и красный, он самый умный и красивый, но он не разговаривает со мной и не целуется! Я-то, конечно, могу его чмокнуть в крышку, или даже в экран, или расцеловать клавиатуру — вот она какая на самом деле — однобокая любовь. Ему ничего от меня не нужно, даже половины яблока. Поедаю все сама, а счастья нет!

Из «Колеса» мне так и не позвонили. Юбка, каблуки, жеманство, выдумки про Платонова и перепечатку рецептов — ерунда все это. Противно вспоминать. Лучше бы сказала правду, раз не в состоянии соврать как следует. Он ведь ни единому слову моему не поверил! Да я сама бы не поверила! Нужно было выбрать что-то одно, либо правда и я — такая, как есть, с Интернетом и любовными романчиками, либо Достоевский с Платоновым в паре с брючным костюмом, либо пресловутая юбка, каблуки и рецепты для мамы… Все в одну кучу не годится, слишком много для четырнадцати лет. Вот бы — раз — и на полгодика назад! Столько еще всего нужно узнать! А время летит…

Небесная канцелярия меня забыла. Может, они там решили, что я слишком много о себе мню? А может… нет, не может! Я же раскаивалась!!! Каждый день, каждый проклятый день я хоть чуточку лучше, чем была! Ослепли они там, что ли?!

Неожиданно ноутбук пикнул. Музыку для релаксации, которую я слушала, заело: мп-мп-мп-мп-мп-мп-мп-мп-мп…

— Что случилось? Что с тобой? Что?

Когда я волнуюсь, то начинаю задавать ему вопросы, как человеку. СD-ROM не открывается! Это все проклятый диск! А ноут пикает и пикает. Да что же с ним такое? Он ведь новый! Мы с ним каждый день сюда приходим и сидим по три часа, пока у него батарея не разрядится. Всегда все было прекрасно! А что, если ему противопоказано солнце? Неужели сломала? А если закрыть?

Я закрываю, но компьютер в «спящий» режим не переходит, выдает ошибку. Жму на красную копку «Выключение», а он кричит: мп-мп-мп-мп-мп, а параллельно так требовательно: пи-и-и-и. Словно сказать мне что-то хочет!

Слезы льются из глаз. Это даже не какой-то Вадик, который не позвонил, это мой новенький ноутбук! У-у-у-у — сломала! Рома ведь говорил папе с мамой, что я безрукая, а они не поверили! Что дела-а-ать???

— С чем? — послышалось надо мной.

Я поднимаю голову, вытираю нос. Уж не знаю за что, но канцелярия, видно, на меня сильно гневается, а то бы никогда не позволила ТАКОМУ случиться!

Передо мной Донских, он смотрит на меня недоуменно и улыбается. Одет в черные джинсы и серую футболку, в руке у него прозрачный пакет, а там батон «Нарезной».

И чего это он по парку с батоном бродит? Совсем ненормальный!

— Что надо? — сердито спросила я. Слезы даже вытирать не пришлось — сами высохли. Еще бы, лицо горит, как нагретая сковорода!

Саша сел рядом на скамейку.

— Что случилось-то? Из-за Вадика, что ли…

Я гневно смотрю на него.

— А ты-то откуда знаешь?

Саша потупился.

А-а-а, Ромка — предатель! Ну получит он у меня — трепач! Хорош братец!

Чувствую, слова сами рвутся наружу, поэтому я не отказываю себе в удовольствии сорвать злость:

— А Ромка тебе, случайно, не рассказывает, во сколько я по утрам завтракаю, а вечером принимаю душ? Может, вы и дружбу водите лишь для того, чтобы перемывать мне кости?!

Саша пожал плечами:

— Может.

Мы смотрим друг на друга в упор.

Зачем ему синие глаза? Девчонок кадрить? Как бедняжку Оксану… как других. А мне вот все равно, какие у него глаза — хоть серо-буро-малиновые.

— Иди отсюда! — фыркнула я.

Он не торопится.

— Что с ноутом? Чего он пищит у тебя, как голодный птенец?

— А я откуда знаю… чего он.

— Дай посмотрю.

Он взял ноутбук и начал нажимать на какие-то клавиши, а мне дал свой пакет.

— Хочешь хлеба? — не поднимая глаз, спросил Саша.

Он вообще здоров, интересно? Леди никогда не станет есть на улице хлеб своего врага! Нет, леди просто не может хотеть ничего подобного! Леди не хочет батон! А я… Я хочу! Он такой мягкий и вкусно пахнет, а еще у него поджаристая корочка, того же цвета, что и обручальные кольца в ювелирном магазине, и осень, и мой мир! Тот самый — золотой!

Я поднесла кончик батона ко рту и с наслаждением впилась в него зубами. Ах, как чудесно пахнет и хрустит!

Саша повернул голову и уставился на меня.

— Что? — с набитым ртом спросила я. — Сам ведь спросил: хочу ли я хлеба.

Он поставил мне ноутбук на колени.

— Вообще-то я пошутил.

Кусок, кажется, застрял у меня в горле. Ни туда, ни сюда не двинется, дышать нечем!

Я сунула батон Саше в руки и кивнула в сторону аллеи, чтоб он уматывал ко всем чертям.

Он посмотрел сперва на откусанный батон, затем на меня и указал на ноутбук.

О чудо! Ноут больше не пищал, и музыка снова нормально играла. Застрявший кусок хлеба от облегчения благополучно провалился в желудок. Уф-ф, хоть давиться на глазах этого мастера не придется, и на том спасибочки.

— Как ты это сделал?

— Секрет, — улыбнулся он.

— Ну и сколько я теперь тебе должна? — вызывающе уставилась я на него.

Смотрит и молчит. Неужто думает, я сама буду называть цену за услугу? Или скромным хочет казаться?

— Так сколько я тебе должна?

Саша опустил глаза.

— Вообще-то, три минуты.

— О чем ты? Какие… — я нервно смеюсь. — Не-е-ет! Ты ведь не серьезно?!

Он не серьезно! Снова шутит! Шутник… не смешно, НЕ СМЕШНО!

Когда надвигается гроза, темно-синие тучи спускаются особенно низко и плывут на тебя, точно собираются поглотить. А сейчас ярко светит солнце, но у меня чувство, будто вот-вот громыхнет и в небе промелькнет молния. Нет, конечно, не в небе — все это в его глазах, которые неумолимо приближаются. Я не пытаюсь увернуться, разве от молнии увернешься? Я не вскакиваю с места, чтобы сбежать, а просто смотрю и не могу отвести взгляд.

Он меня поцеловал.

Так необычно, так нежно и так страстно. Мое сердце точно бросилось с обрыва, пролетело много-много километров и упало в его теплые ладони, заиндевевшее, но все еще живое. Оно оттаяло и забилось в сладостной неге. Как рыбка, которой хочется жить-жить-жить…

— Знаешь, о чем я думаю? — спросила я.

— О чем же?

— Плюнуть в тебя сейчас или подождать!

Саша немного отстранился и пробормотал:

— Подожди, вот я сейчас расскажу, почему тебе Вадик не позвонил, и тогда… тогда плюнешь.

Я громко фыркнула.

— Неужели ты и его избил?

— Нет, его я не бил, просто кое-что сказал, тогда, в автобусе… помнишь?

Я напряженно ждала.

Что же он мог сказать? Может, открыл мой истинный возраст и поведал про парня, которого не было?

— Я сказал ему, что ты тайком встречаешься со мной.

— Как это? Но это неправда!

Саша вздохнул.

— Он тоже так подумал, тогда я сказал ему, что могу поцеловать тебя прямо при нем.

— Ты ведь этого не сделал, я бы заметила…

— Я этого и не делал, просто наклонился очень близко и сказал про тушь… видимо, со стороны было похоже.

— Тушь?!

Так вот что тогда произошло! Как же избито! Как подло! Вот почему Вадик был так холоден, вот почему не позвонил!

— Какое вероломство! — воскликнула я.

— Прости.

— Прости? Все шутишь?! Ты дважды отнял у меня любовь! Дважды!

Я захлопнула ноутбук.

— А Рома? Он знал?!

Вижу, друга выдавать не хочет, но я взбешена и просто так увильнуть от ответа ему не позволю.

— Отвечай!

— Знал! Но он не виноват, он мне тысячу раз говорил оставить тебя в покое. В лагере мы даже из-за этого поссорились.

Мне неожиданно вспомнился разговор Донских с Ромой под окнами корпуса моего отряда, и я сказала:

— Однажды ночью я слышала, как вы говорили…

Саша кивнул.

— Да, было такое. Я пытался уломать Ромку рассказать тебе про настоящего Вадика.

— А как же Оксана? Я думала, вы говорили про Оксану!

— Нет, — Саша поморщился, — сколько себя помню, мы всегда говорили только о тебе.

— Ненормальные!

Он дернул плечом.

— Немножко.

— А Вадик? — встрепенулась я. — Что Ромка должен был мне рассказать?

— Ничего особенного, просто Вадик часто меняет девчонок. Не знаю, утешит это или нет, но тебя он менять не собирался, ты ему действительно нравилась. Он говорил об этом пацанам. Вообще постоянно только о тебе болтал и хвастался: какая ты умная, какая клёвая, как с тобой интересно, как ты великолепно целуешься…

— Правда? Бо-о-оже! Я должна ему позвонить, должна объяснить, как бессовестно нас разлучили! У нас ведь было столько планов, да чтоб ты знал, я распланировала нашу с жизнь Вадиком на сто лет вперед! Если он все еще любит меня, то…

— Да не любит он тебя! — Саша откинулся на спинку скамейки и уставился в небо. — Никто и никогда не полюбит тебя так же сильно, как я.

За мыслями о предстоящем разговоре со смайликом до меня не сразу дошел смысл этих слов, поэтому я переспросила:

— Ты?

— Да — я. Сколько тебя знает Вадик… месяц, какой-то ничтожный месяц, за который он так и не понял, что тебе нужно.

— Что же мне нужно?

— Тебе нужна красивая история любви.

— Думаешь?

— Знаю!

Разве? Почему он так подумал? Нет же, мне нужен…

— Тебе нужен герой, который любил бы тебя до одурения, как в твоих обожаемых романах. Только тебя и никого больше, никогда и ни за что.

— Ну и что в этом плохого?!

— Ничего, — он повернул голову. — Просто больше не ищи, я люблю тебя сильнее всех. У нас есть красивая история, длиною почти в целую жизнь. Помнишь, как в детском саду я дернул тебя за косичку на пении, а ты повернулась и сказала: «Дурак!»

Мне смешно и не хочется сдерживаться. Конечно, я все это помню!

— Не смейся! — шутливо возмутился Саша. — Это ведь только начало, дальше — лучше. — Он вручил мне батон. — Ты поешь, а я пока расскажу.

Я взглянула в его синие глаза и…

Как я сказала полтора месяца назад? «Кажется, лето обещает быть интересным?» Нет, неправильно! Нужно по-другому: «Кажется — жизнь удалась!»