Теплый ветерок трепал ее распущенные черные волосы, ласкал лицо и раздувал листы в толстой книге, лежащей на коленях. Позади слышались звуки проезжающих машин, обрывки голосов, шаги прохожих. А впереди простиралась Нева, взволнованная ветром, насыщенно-синяя с белоснежными пенистыми гребешками и бликами от фонарей. Смеркалось, и небо, темнея, как будто спускалось ниже, чтобы соприкоснуться с волнами, желая растворить в них надвигающуюся ночь.

Девушка перелистнула страничку, взяла с подставки из трех толстых книг бумажный стакан кофе и принялась неспешно цедить сладкую ароматную жидкость. Потом отставила, вынула из пластмассовой коробочки сэндвич с беконом, помидорами, сыром и зеленью и впилась в него зубами.

Пока жевала, пробежала глазами несколько абзацев в книге. Прочитанное вызвало на нежно-розовых губах кривоватую ухмылку. Бутерброд был отложен, в рот отправилась конфета, кокосовая стружка с которой посыпалась в книгу. Бесс смочила указательный палец языком и старательно собрала каждую белую крошку. За этим занятием ее и застал Вильям:

— Приятного аппетита.

От неожиданности кокосовая частица попала не в то горло, и девушка закашлялась.

Молодой человек нерешительно пошлепал ее по спине, за что словил полный негодования взгляд глаз, резко поменявших цвет.

Она молча отвернулась, но Вильям сел рядом и спросил:

— Ужинаешь?

Бесс демонстративно вынула из кармана косухи mp3, вставила наушники в уши и уставилась в книгу.

— Надо понимать: ты мне не рада?

— Мне нравится твоя смекалка! — делая громче звук, промолвила Бесс. Как бы там ни было, но поддерживать с ним знакомство она более не собиралась.

Они долго сидели молча. Лиза делала вид, что читает, и слушала Rammstein. Он любовался на купол Исаакиевского собора. Наконец сказал:

— Ты перестала есть.

Бесс досадливо поморщилась. Она и в самом деле забыла про свой кофе и недоеденный сэндвич.

— Не хочется, — ответила она.

— А чего хочется?

Девушка была готова заорать, но взгляд ее замер на лежащем в коробочке бутерброде, и она задумчиво пробормотала:

— Майонеза.

— Чего?

— Май-о-не-за, — по слогам повторила она и, усмехнувшись, поинтересовалась: — Можешь устроить?

Он чуть приподнял бровь.

— Пожалуй. А зачем?

Она указала на коробку.

— Что за глупый вопрос?! Намазать на сэндвич!

Вильям спрыгнул с парапета и до обреченности тоскливо спросил:

— Что-нибудь еще?

Их взгляды встретились, и у нее ядом по венам разлилась обжигающая жалость, а с ней сочувствие и сожаление. А затем словно кто-то внутри плеснул из ведра ледяной водой, и она ощутила панику. Ее прошиб пот. Сердце сжалось, дыхание оборвалось от раздирающей боли в горле, как будто она проглотила острый предмет.

— Быстрее, — все, что она смогла выдохнуть, и отвернулась, боясь, что он заметит ее неадекватное состояние.

Девушка не услышала, как он ушел. Поэтому через несколько томительных минут осторожно обернулась. На набережной никого не было. Торопливым потоком текли машины, на противоположной стороне улицы ходили люди, а теплый ветер последних дней сентября играл с одинокими желтыми листьями на тротуаре.

— Проклятие! Ненавижу его, — прошептала Бесс и потрясенно умолкла. Она впервые в жизни ненавидела. Впервые испытывала столь болезненную, непонятную жалость. И такой глубокий, беспощадный страх неизвестности.

Она выдернула наушники, музыка мешала ей.

«Валить отсюда», — приняла решение Бесс, но успела лишь захлопнуть книгу, прежде чем на парапете возникла банка майонеза. Вильям протянул ей в красной салфетке нож. Девушка приняла его. На ее незаданный вопрос, парень ответил:

— Позаимствовал в одной кафешке.

Она улыбнулась. Он тоже, став при этом очень красивым и обаятельным. В серых брюках и джемпере цвета ванили молодой человек выглядел довольно элегантно по сравнению с парнями, с которыми ей приходилось постоянно сталкиваться.

Вильям открыл банку и подал ей.

Бесс обхватила ее, их пальцы соприкоснулись. В тот же миг сердце забилось ровно, дрожь прошла.

Девушка намазала хлеб майонезом и с удовольствием доела сэндвич. Кофе успел остыть, но на улице выдался необычайно теплый вечер и холодно не было. А от присутствия сидящего рядом вампира моментами даже жарковато.

Он разворачивал для нее конфеты и подавал. Со стороны его действия напоминали кормление птенца. Очень жадного и ненасытного птенца.

Коробка опустела. Нехотя Бесс спросила:

— Зачем ты здесь?

Он молча взглянул на нее и, опустив глаза, так ничего и не ответил. Тогда она воскликнула:

— Черт возьми, ты же сказал — на один раз! Я не твоего круга, мы разные, совсем разные. Ты хочешь меня сожрать, а я…

— Не хочу я тебя сожрать, — запротестовал молодой человек.

— Ну да! Стоит только посмотреть, какими голодными глазами ты на меня таращишься!

— Я не… — он облизнулся, — я смотрю на тебя с вожделением, не потому, что съесть хочу, а потому, что каждую минуту, каждую секунду просто хочу тебя…

— …спросить, как пройти в библиотеку, — мрачно закончила она. — Я не хочу иметь ничего общего со всей этой кладбищенской готикой. Уж прости. Ты славный и кобель что надо, но просто нам не по пути. Ты пьешь кровь, живешь уже хренову кучу лет, ненавидишь себя и свою жизнь, а я свою люблю. Каждым днем наслаждаюсь, как дрожью от оргазма, как изысканнейшей едой, как любимым напитком. Ты пьешь жизнь, и я пью, но делаем мы это по-разному. Я счастлива, зная, что мой кофе может закончиться, каждый глоток может стать последним, а ты несчастен, потому что твой «кофе» не иссякнет никогда. И предложи ты мне эту вечность — она мне и даром не нужна. Я хочу пожить и сдохнуть себе спокойно.

Вильям покачал головой:

— Такая речь — и ни одной цитаты. Потрясен.

Девушка хмыкнула:

— Я считаю: «Новая мысль — это, по большей части, очень старая банальность, в истинности которой мы только что убедились на собственном опыте». Не вижу смысла ничего выдумывать и изобретать, и не вижу смысла продолжать нашу затянувшуюся ночь.

Изумрудные глаза сверкнули.

— Ночь, которая ни к чему не приведет? Мы об этом? А мне казалось, ты не из тех девушек, кто по прошествии определенного времени ждет свадьбы! Думал, ты за свободные отношения!

— «Уровень свободы обратно пропорционален числу мест ее лишения». Одно из этих мест — рядом с тобой!

— Разве я как-то ограничиваю тебя? Ты вольна встречаться с кем хочешь и когда хочешь.

Девушка передернула плечами.

— Едва ли! Ты караулишь у института, заявляешься ко мне домой, в кабак, где я отдыхаю с друзьями, и когда же, позволь узнать, я могу встречаться с кем хочу? В сутках всего лишь двадцать четыре часа!

Вильям фыркнул.

— Будь ты повежливее, мне не приходилось бы являться без приглашения!

— А будь ты поумнее, давно бы понял: я видеть тебя не желаю! — взорвалась Бесс. И перекинув ногу через парапет, спрыгнула на бетонные плиты набережной.

Молодой человек взял ее книги, видимо, намереваясь помочь их нести, и это стало последней каплей. Девушка яростно толкнула его в грудь, прошипев:

— Мне не нужна твоя гребаная забота!

Он лишь едва заметно улыбнулся.

— Хорошо.

Его спокойствие только больше ее взбесило, она попыталась вырвать у него свои книги. Тот не отдал, одной рукой прижал их к груди, другой привлек ее к себе, обхватив за талию.

— Почему мы не можем иногда проводить время вместе?

Бесс отшатнулась.

— Потому что я хочу секса, а ты ухаживаешь за мной!

— Я не ухаживаю! — оскорбленно вскричал он.

— Ну, тогда я ничего не смыслю в ухаживаниях. — Она кивнула на книги: «Оставь себе», и зашагала прочь.

Он не последовал за ней, крикнул вслед:

— Да и откуда тебе знать? За теми, кто отдается на первом свидании, никто не ухаживает!

Сердце болезненно сжалось от уже знакомого страха, но Бесс против воли обернулась и, прижав палец к губам, шепнула:

— Протри свой нимб, а то как-то он потускнел!

Когда она выехала со двора на мотоцикле, Вильяма на набережной уже не было. Но должного облегчения девушке это не принесло. Внутри творилось что-то невообразимое: злость и тупая боль, точно два волка, выли в унисон. Как девушка догадывалась, охватившее ее чувство было той самой знаменитой обидой, о которой она столько слышала от друзей, знакомых, наконец, по телевизору и читала в книгах. Одного не понимала: почему именно с ним и именно сейчас? Сколько раз за двадцать лет она могла обидеться! На кого угодно.

Но за всю свою жизнь ей не пришлось ни разу испытать ничего подобного.

Бесс за полчаса добралась до дома.

У дверей квартиры на красной салфетке лежали ее книги, а на них стояла банка майонеза.

Девушка проскользнула в прихожую, из кухни вышел отец. Он удивленно оглядел ее, взял банку, покрутил в руках.

— Ты что-то рано, — подозрительно отметил он. — Уйдешь сейчас?

— Нет, — Бесс скинула сапоги.

Александр Вениаминович тронул ее за плечо, в голосе прозвучало беспокойство:

— У тебя неприятности, Лиза?

— Все в порядке, — заверила она, но встретив взгляд отца, у нее против воли вырвалось: — Тебе было обидно, когда мама нас бросила?

— Что? — потрясенно переспросил тот.

— Ничего, — тряхнула головой Бесс и быстро устремилась в свою комнату. Закрыла дверь и, привалившись к ней плечом, принялась судорожно шарить в карманах в поисках зажигалки и недокуренной папироски с травкой.

Но так и не нашла.

Девушка скинула книги на диван и сама опустилась рядом. Она раньше совсем не думала о матери и не спрашивала про нее у отца. Если кто-то из знакомых интересовался, спокойно отвечала, что ей еще и года не было, когда родители развелись и мать уехала в Москву, а через пару лет погибла от рук уличного вора. Никаких эмоций эта история никогда у девушки не вызывала. Отчего же сейчас вдруг показалась такой важной?

Бесс нашла взглядом чучело волка, стоящее возле камина. Желтые хищные глаза смотрели на нее внимательно-внимательно, словно гипнотизируя.

И спустя пару мгновений излечили ее больное сердце.

Оно застучало ровно и безмятежно, забыв все тревоги.

* * *

Они вышли из ворот Мраморного дворца и неспешно двинулись по главной аллее в сад, сияющий разноцветными огоньками подсветки. Белоснежные тела мраморных скульптур мужчин, женщин, детей и животных затерялись среди дорого одетых гостей. Отовсюду доносились голоса, шепот, смех и звон бокалов.

Катя искоса посмотрела на своего спутника в синем костюме, рубашке и жилете цвета бордо. Синий шейный платок с орнаментальным рисунком по краям украшала сапфировая булавка. В голове звучала увертюра к опере «Волшебная флейта». Сегодня — в последний день сентября — правитель устроил вечер, посвященный годовщине премьеры последней оперы Моцарта.

Девушка коснулась ноготком крупного прямоугольного рубина, окруженного мелкими сапфирами, на запонке Лайонела. Тот наградил ее строгим взглядом из-под золотистых ресниц.

— Выставляя свою неискушенность на всеобщее обозрение, велика вероятность быть высмеянной.

— Подумаешь, — хмыкнула Катя.

Тогда он наклонился к ней и едва слышно заметил:

— Тебе пять лет? Моей женщине не пристало, как котенку, играться с какой-то запонкой.

— Разве ты их надел не для того, чтобы на них все смотрели?

Изумление, мелькнувшее в ледяных глазах, заставило девушку умолкнуть и сделать вид, что ее заинтересовала скульптура молодой женщины. Однако, как и предполагал Лайонел, наивный восторг красивым камешком не остался незамеченным.

Анжелика Тьеполо в шикарном вечернем туалете, состоящем из черной тончайшей материи в сеточку, появилась перед ними с бокалом в руке и насмешливо усмехнулась. Под платьем, покрытым легкими пушинками, похожими на семянки одуванчика, она была обнажена.

Лайонел при виде нее потянул шейный платок, как будто тот его душил.

Первая красавица подала ему руку и, глядя на рубин у него на рукаве, снисходительно обронила Кате:

— До тех пор, пока число каратов в твоих побрякушках будет равняться корню из двух относительно суммы каратов в его украшениях, ты обречена, куколка.

Лайонел крепче сжал ее пальцы.

— Чем еще заниматься с Даймондом, как не высчитывать квадратный корень из двух. Сочувствую.

Девушка плотоядно облизнулась и, поднеся бокал к алым губам, промурлыкала:

— Если гложет, насколько он лучше тебя в постели, так и спроси, не мучайся! — Она перевела взор агатовых глаз на Катю и сладко прибавила: — Представляешь, куколка, не все мужчины после любовных утех интересуются у тебя, какой остров в дельте Невы носит одноименное название с собором, построенным по проекту Воронихина. Есть и такие, кто спрашивает: «Было ли тебе хорошо, любимая?» — Она звонко засмеялась. — Но ты не огорчайся, глядишь, через пару месяцев устроишься на полставки работать гидом по городу.

— Господин Деспот, — с подчеркнутой вежливостью произнесла Тьеполо, поклонившись Лайонелу, затем кивнула Кате: — Куколка. Прошу меня извинить, бегу поставить свечку за ваш союз.

Катя яростно прищурилась, стараясь унять разрастающийся огненный шар в животе, и, когда первая красавица города отошла, не скрывая сарказма, выдохнула:

— Все еще считаешь, что добивать лежачих неинтересно? И чего ей теперь не хватает?

Лайонел вздернул бровь, наблюдая за Анжеликой, которая приблизилась к Даймонду и, счастливо ему улыбнулась, когда тот нежно коснулся ее локтя.

— Почему ты решила, будто ей чего-то не хватает? По-моему, она в прекрасном расположении духа.

— Тогда почему она себя так ведет?

— Как именно?

— Как стерва!

Молодой человек усмехнулся.

— Ах, это… союз «как» здесь лишний. Одним женщинам для счастья достаточно любви, другим в придачу к ней нужен триумф.

У бассейна девушка заметила Фарнезе, тот не спускал с нее пытливого взгляда, невпопад отвечая на полные жеманства вопросы сестер Кондратьевых.

А чуть поодаль, в сторонке от всеобщего веселья, стояла Аделина Суворова. Ее атласный наряд до пола искрился и переливался всеми цветами радуги, а грудь в глубоком декольте была поднята так высоко, что казалось, если наклонит голову — упрется подбородком в свое колье, лежащее перед ней, точно на столике.

— Ты говорил, она не посещает приемы! — пихнула Катя своего спутника.

Тот задержал взгляд прозрачно-голубых глаз на внушительном бюсте и пробормотал:

— Большие… перемены. — После чего произнес: — Я должен оставить тебя ненадолго, — и направился к главному врачу больницы Святого Авдотия — пожилому мужчине с бородкой.

Девушка послала улыбку Бриану, надеясь, что тот подойдет к ней. Но он был слишком увлечен симпатичным официантом, а возле Аделины откуда ни возьмись очутилась Кира и заключила ее в объятия. Девочка обхватила ту за талию и с улыбкой прижалась щекой к унизанной кольцами руке.

Катя потрясенно взирала на них, не понимая, что происходит. Ответ невольно дал Йоро, пробормотавший:

— Так вот какая у нее создательница.

Девушка перевела взгляд на мальчика, одетого в отглаженную черную рубашку и брюки со стрелками.

— Киру и ее деда обратила эта женщина?

Мальчик кивнул.

— Она рассказывала мне о своей создательнице, но вижу я ее впервые.

И тогда девушка вспомнила первый визит Натальи Важко весной. Она рассказывала о пришлом вампире — сердобольной женщине из Ярославля, которая сжалилась в Блокаду над голодающей маленькой Кирой и ее дедом и обратила их.

— Ну, здравствуй, моя малютка, — услышала Катя, как Суворова обратилась к девочке, ласково потрепав ту по щеке.

Кира смотрела на создательницу, буквально ловя каждое слово, слетающее с полных кроваво-алых губ.

И не отпускала ее руку, точно боялась, что женщина исчезнет.

— Они давно не виделись? — спросила Катя.

— Они виделись лишь однажды, в день обращения, — пояснил Йоро.

Девушка непонимающе фыркнула.

— Тогда чего она льнет к ней, слово к любимой матери?

Мальчик вздохнул, во взгляде его теплых шоколадных глаз проскользнула укоризна.

— Мать Киры умерла, когда ей исполнилось пять лет, отца у нее никогда не было, его ей заменил дедушка. Наверное, в этой женщине она увидела материнскую теплоту.

— Ага, — скептически покивала Катя, — вот только сомнительно, что ее создательница что-нибудь испытала, иначе бы удосужилась хотя бы навестить!

— Да, — грустно согласился мальчик и, сердито сведя черные брови, добавил: — Но не нужно говорить об этом Кире.

Девушка не успела ничего ответить — вернулся Лайонел. А Суворова обняла Киру за плечи и направилась к ним, одарив молодого человека соблазнительной улыбкой.

Катя взяла его под руку, чем вызвала на лице соперницы понимающую усмешку.

Лайонел вежливо поприветствовал Аделину и, поглядев на Киру, поинтересовался:

— Разве я не оставил тебя дома, выявлять ошибки в учении Сократа?

Кира крепче вцепилась в свою создательницу, прошептав:

— Я должна была прийти…

— Да неужели? — Он приподнял бровь. — Каждый из нас что-то должен. Например, я — объяснить школьному составу директоров, почему моя протеже в отстающем классе!

— О, Лайонел, полно, — вмешалась Аделина и, погладив девочку по голове, воскликнула: — Я могла бы с тобой позаниматься!

— Правда? — с надеждой подняла на нее глаза Кира.

— Ну конечно, — женщина бросила, лукавый взгляд на Лайонела, — я тебе расскажу о Сократе и его учении все, что известно мне из достоверного источника.

Катя ощутила внутри жар. Сомневаться и долго думать, где и при каких условиях она получила эти знания, не приходилось. Анжелика чуть ранее популярно просветила, кто и о чем говорит после любовных утех. Учение Сократа являлось подходящей темой для Лайонела. Характерно звучал «Испанский танец» из «Лебединого озера» Чайковского.

— Не уверена, что это хорошая идея! — словно со стороны услышала девушка свой холодный и раздраженный голос.

Все взгляды устремились на нее, она придушенно пояснила:

— Кира должна учиться сама.

— Вы так думаете? — неприятно осведомилась Суворова. — Если не ошибаюсь, лично к вам, Екатерина, ходит преподаватель.

Катя покосилась на Лайонела, надеясь, что он ее поддержит, но тот задумчиво смотрел в декольте бывшей любовницы, и тогда девушка не выдержала:

— Вам не кажется, что ваше желание стать кем-то для Киры опоздало на несколько десятков лет?! Мне абсолютно очевидно, с какими целями вы пытаетесь напроситься в гости! — Катя прижала руку к животу, откуда рвался огненный шар, и отчеканила: — Ноги вашей не будет в нашем доме!

Аделина дернулась, как от пощечины, и выпустила руку девочки.

— Если я не стала за столько лет кем-то для Киры, то на это была причина. Венедикт выступал против моих визитов, и я уважала его волю.

Кира рванулась вперед фиалковые глаза горели, медленно наполняясь слезами.

— Какая же ты эгоистка, Катя! — воскликнула она.

— Кира… — с несчастным видом прошептал Йоро.

Девочка закусила дрожащую губу.

— Да, Йоро, она эгоистка и всегда, всегда думает только о себе!

Мальчик упрямо помотал головой.

— Ответь тогда: почему Аделина не пришла на помощь, когда умер твой дедушка?

Девочка растерянно посмотрела на создательницу.

— Она конечно же не знала, иначе бы…

— Знала, все знали! О Венедикте писали в газетах. А почему твоя создательница не пришла на помощь, когда Павел Холодный принудил тебя жить с ним? Она даже не попыталась! Почему?

Кира упрямо тряхнула белоснежными волосами.

— Ты снова оправдываешь свою Катю! Ты всегда это делаешь! А Катя просто боится, что Лайонел не устоит перед чарами Аделины, ведь всем известно, она всегда ему нравилась и…

Девочка не договорила, Лайонел грубо схватил ее за плечо и поставил перед собой, предупредив:

— Еще слово — и я пожизненно лишу тебя возможности открывать рот.

Та всхлипнула и все-таки прошептала:

— Аделина хочет приходить ко мне, ко мне! Ты ей не нужен!

Молодой человек грубо поднял ее голову за подбородок.

— За свою дерзость ты будешь наказана. В течение месяца вместо школы станешь посещать клиентов бывшего борделя. — Затем он характерно посмотрел на Аделину: — Хочешь возразить?

Суворова поджала губы и молча отвела глаза. А Катя потрясенно ударила его по руке, держащей девочку за подбородок.

— Ты сбрендил? Этого никогда не будет!

Повисло молчание, Лайонел в упор смотрел на Киру, словно ждал чего-то. Девочка обернулась и сквозь пелену слез взглянула на свою создательницу. Столько боли было в этом взгляде, что у Кати легонько сжалось сердце.

— Прости, — тихо сказала Кира Лайонелу, — я все поняла.

Он приказал:

— Убирайся. Минутная слабость лицедеев часто оборачивается многолетним заблуждением добродетели.

Девочка, вцепившись в подол своего платья и низко склонив голову, пошла прочь. Йоро гневно толкнул Лайонела, проходя мимо:

— Какая же ты скотина! Можно было и по-другому ей объяснить, не делая больно!

Молодой человек холодно улыбнулся.

— Несомненно, все, кому не лень объяснять дважды, непременно будут следовать той же методике — но в щадящем режиме.

Катя видела — мальчик хотел еще что-то сказать, но передумал и, махнув рукой, побежал за Кирой.

Девушка глядела ему вслед, не в силах смотреть в глаза ледяной преисподней. Понимала, что Лайонел вступился за нее, но то, с какой бескомпромиссной жестокостью он расправлялся с теми, кто ему не угодил, всякий раз потрясало.

Он взял ее руку и с иронией поинтересовался:

— Даже не отчитаешь меня?

От его лучезарной улыбки у нее болезненно перехватило дыхание, и все, что Катя смогла, это умоляюще попросить:

— Будь с ней помягче, она души в тебе не чает.

Тот ничего на это не ответил. Девушка подарила ему вымученную улыбку и сказала:

— Пойду погуляю. — И предупреждая его вопрос, добавила: — Хочу побыть одна.

Хуже не было, чем когда она улыбалась ему через силу. Укоры задевали меньше, чем молчаливое осуждение, Лайонел заметил брата, присевшего на скамейку возле скульптуры ребенка, склонившегося над разбитым коленом, и хотел направиться к ним, но слова Аделины остановили:

— А я до последнего не верила слухам, сплетням и газетам. — Она глядела в то направление, куда ушла Катя, и на лице с яркими крупными чертами возникло выражение разочарования.

— Любая газетная ложь — это правда, к которой никто не готов, — изрек молодой человек.

Женщина беззлобно фыркнула.

— Не она первая, не она последняя. Пока жива Тьеполо, этой девочке суждено быть на вторых ролях.

Лайонел покачал головой.

— Ошибаешься. Она навсегда номер один, не потому, что первая или единственная, а потому, что неповторимая.

Удостоверившись, что собеседница достаточно оскорблена, молодой человек распрощался и подошел к брату.

Тот приветствовал его угрюмым кивком. С того дня, как они встретились в спальне его черноволосой девицы, они не разговаривали.

— Метку нашел? — сразу перешел к делу Лайонел.

— Не искал, — последовал спокойный ответ. — Если тебе нужно, займись этим сам.

— Быстро сдаешься. Впрочем, тебе не впервой отходить в сторону!

Вильям поднял на него глаза. Лайонел пытался найти в них привычный упрек или обиду, но в их изумрудных недрах ничего подобного не было. Брат смотрел на него как-то иначе, и смотрел так уже не первый день. В нем произошла какая-то фатальная перемена. И она беспокоила Лайонела. Сперва он думал — то лишь временная грусть об утраченных отношениях. Полагал — Вильям тянется к нему по привычке, как обиженный ребенок хочет что-то доказать… Так и было, только теперь молодой человек засомневался, что это все. Крылось в зеленых глазах брата нечто особенное и предназначалось только ему, заставляя нервничать.

— Ты не хочешь искать метку из какого-то своего принципа? — осведомился Лайонел.

Вильям ухмыльнулся.

— А может, все объясняется куда проще? И я всего лишь хочу, чтобы ты поискал ее сам?

Лайонел смерил брата оценивающим взглядом.

— Какую бы игру ты ни затеял со мной, — он указал на скульптуру плачущего мальчика, — после слов «Game over» экран гаснет и второй жизни не дается. Помни.

Брат неотрывно смотрел на него, пожирая глазами.

— Я помню, как дорого стоит твое внимание.

— Не так давно мое внимание не стоило тебе ничего. Но бесплатно оно тебя не интересовало. — Лайонел усмехнулся. — Высокие расценки всегда вызывают уважение и живой интерес.

Он развернулся и зашагал по аллее, оглядывая сад в поисках своей рыжеволосой пассии, но не нашел — девушки не было в саду. Взгляд наткнулся на Георгия — тот стоял возле бассейна с пустым бокалом, но уже через пару мгновений оказался родом и негромко произнес:

— Я вот все думаю — когда твой здравый смысл сломает гордыню и ты все-таки спросишь у меня то, что тебе так хочется знать?..

— А знаешь, о чем думаю я?

Георгий вздохнул.

— Тебе прекрасно известно, что нет. Ты закрыл большую часть своего сознания от меня.

Молодой человек жестом подозвал официанта, взял с подноса бокал крови.

— Ну, так я тебе скажу, о чем — как долго ты еще будешь наивно надеяться на мое прощение?

— А на сколько хватит твоей обиды?

— Я не обижен, — спокойно возразил Лайонел. — Я разочарован. Время стирает обиды, разочарование же, неотделимое от опыта, остается.

Георгий опустил голову, пробормотав:

— Мне казалось, сражаясь за тебя против старейшин, я доказал свою преданность.

— Нельзя совершить предательство, а потом доказать свою преданность. В задаче, ответ которой должен равняться «Дружбе», преданность не переменная величина — только постоянная.

Видя, что гости посматривают на них с любопытством, Лайонел двинулся по аллее в сторону дворца, жестом приглашая Георгия следовать за ним.

Когда они миновали белокаменные ворота со стражей, молодой человек резюмировал:

— Я буду тебе весьма признателен, если перестанешь питать иллюзии касательно наших дальнейших взаимоотношений.

Они прошли мимо стойки с красивой темноволосой девушкой, и Георгий сказал:

— Не верю, что тебе настолько безразлична наша дружба.

Лайонел засмеялся.

— Наша дружба осталась на том шоссе, где ты предал меня ради того, чтобы покувыркаться в постели с моей женщиной.

Они молча прошли по белокаменному коридору, поднялись на второй этаж и вошли в круглый зал, где проходили собрания. Георгий хотел сказать что-то еще, но Лайонел ему не позволил, заявив:

— Мне не нужны оправдания, они ничего уже между нами не изменят. В данный момент мой интерес к тебе обусловлен твоими способностями к чтению мыслей.

Георгий покачал головой.

— Да, конечно. Тебя интересует Фарнезе, не так ли? — Он помолчал. — Должен разочаровать, информация, которая тебе нужна, закрыта. На этой части его сознания стоит сильнейший блок. Я поговорил с несколькими вампирами, занимающимися снятием блоков, но они отказались работать. Догадываешься, почему?

Лайонел кивнул.

— Боятся связываться с тем, кто его поставил. Тут все понятно. — Он прошелся по залу, подошел к трибуне и облокотился на нее, задумчиво глядя на бывшего друга.

— Хочешь еще что-то знать? — нарушил гнетущую тишину Георгий.

Лайонел долго молчал, но в конце концов задал мучавший его вопрос:

— Он думает о ней? — И с ходу получил ответ:

— Да. Постоянно. — Георгий криво улыбнулся. — Позволю себе не вдаваться в подробности, что он делает с ней в своих фантазиях.

Лайонел не заметил, как сжал край трибуны, услышал лишь, когда дерево треснуло под его пальцами и посыпалось на пол. Молодой человек поморщился. Уходя из сада, он так нигде и не увидел Катю. Ее не было среди других гостей, как и Фарнезе.

— Я найду того, кто снимет блок, — процедил сквозь зубы Лайонел.

— Не сомневаюсь, — качнул головой Георгий.