Звучало адажио из флейтового квартета ре-мажор Моцарта — воздушно-легкая мелодия. Она словно незримо переплелась с ветром за чуть приоткрытым окном и плавно покачивающимся тюлем. В гостиную проникала сырость, в листве шумел дождь.

Полчаса назад у Кати закончился урок философии с ее учителем Всезналом. Но с той минуты, как тот упомянул созвездие Корабль Арго, ее мыслями полностью завладел другой корабль, с названием «Deuda».

Мысли о нем не давали ей покоя с того дня, как она узнала, что выкинула в фонтан последнюю золотую монету дьявола, необходимую капитану для обретения долгожданной свободы.

Лайонел, пожелавший присутствовать на уроке, за два часа не проронил ни слова. Он и сейчас сидел в кресле посреди комнаты, подперев рукой голову и глядя на золотые прутья клетки. Последние дни он мало разговаривал, постоянно о чем-то думал и злился.

— Я хочу позвонить сегодня маме, — сказала Катя.

Молодой человек не отреагировал.

— Родители пишут, что скучают по мне. Я по ним тоже.

Даже не взглянув на нее, а продолжая смотреть в одну точку, Лайонел безразлично промолвил:

— Я мог бы их убить, само собой, быстро и безболезненно, чтобы никто не мучился.

На целую минуту девушка потеряла дар речи.

Когда он не отмалчивался, с его языка порой срывалось такое, что ей хотелось заткнуть уши, но это новое заявление побило все рекорды. У нее не хватало слов, в которых она сумела бы уместить все свое возмущение. Поэтому она просто поднялась и зашагала к двери, не желая оставаться с ним в одном помещении.

— На улице дождь, возьми зонт, — обронил тот. Можно было подумать, это не он только что, как само собой разумеющееся, предложил убить ее родителей. Абсолютно ничто не поколебало его задумчивости, даже музыка не изменилась.

Схватившись за дверную ручку, она обернулась и с обидой выплюнула:

— Гнусный червь!

Он наконец посмотрел на нее, да так, слово они давно не виделись, а тут — нежданно-негаданно — бац.

— Прости?

— Да, именно «Прости» ты должен говорить. Только, черт тебя побери, без вопросительной интонации!

— Я чем-то обидел тебя? — утомленно потерев переносицу, поинтересовался он.

— Еще осмеливаешься спрашивать? — задохнулась она от ярости и, выходя, громко захлопнула дверь.

В своей комнате Катя переоделась из легкого домашнего платья в джинсы и куртку, взяла зонт и покинула дом. Во дворе она увидела Йоро. Мальчик сидел на коленях возле лужи и зачарованно наблюдал за игрой капель. Они покрывали его черное обнаженное тело, водяные прозрачные струи текли с волос по лицу.

— Катя! — обрадовался мальчик.

Она улыбнулась.

— Что ты делаешь?

Он поднялся, на коленях остались отпечатки земли с песком. Оборотень не придавал значения таким мелочам.

— Мне нравится вода. А куда ты идешь?

Девушка приподняла над собой зонтик.

— Туда, где очень много воды. Хочешь со мной?

— Еще бы!

Они вышли из ворот, и мальчик, весело шлепая босыми ногами по лужам, удивленно поинтересовался:

— Зачем тебе зонт? Дождь — это слезы самих ангелов. — Он выставил перед собой ладошки. — Разве можно укрываться от него клеенкой?

— Ну, хорошо. — Девушка сложила зонт и бросила его за высокую ограду с колючей проволокой. — Пусть я и не верю, что ангелы способны плакать. Судя по их детям, могу с уверенностью сказать: ангелы бесчувственные негодяи.

— Ты чем-то расстроена? — участливо спросил Йоро.

— Кажется, я живу с самим сатаной.

— М-м-м, — только и промычал тот.

За час, то ускоряясь, то переходя на обычный шаг, они добрались до Петергофа. Дождь лишь усилился, холодные колючие капли хлестали по лицу и шуршали в золотистых кронах деревьев.

Девушка с мальчиком вошли через главный вход в Верхний парк. Фонтаны на главной аллее «Межеумный», «Нептун» и «Дубовый» не работали. Мраморные статуи венецианских мастеров семнадцатого века в дымке дождя напоминали призрачные фигуры. Особенно величественно выглядела статуя Нептуна, у чьих ног на морских конях и дельфинах скакали тритоны и наяды. В памяти тут же ожил венецианский правитель. Впрочем, он и не позволял надолго о себе забыть. После разыгранной на маскараде ссоры она уединилась с Фар- незе в зале на втором этаже замка, и мужчина признался ей в любви. С той ночи он стал постоянно ей названивать, чтобы пожелать «Доброго утра», «Приятного аппетита», писал письма и присылал цветы.

Последний его букет орхидей Лайонел в ярости швырнул в посыльного и приказал больше никогда не доставлять в его дом цветов. И в тот же вечер получил шкатулку на свое имя. В записке значилось: «Передай моей прекрасной Екатерине». Лайонел выгреб оттуда рубиновое колье и отдал его одной из девушек, которые пришли убирать дом. Сколько бы Катя ни говорила, что любит только его, а Порфирио ей не нужен, у нее сложилось впечатление, что Лайонел в ней сомневается.

Йоро сразу же устремился к увитому красно-желтой листвой длинному арочному коридору из трельяжей.

Девушка улыбалась, глядя, как восторженно маленький оборотень прикасается к стволам деревьев, согнутых вдоль каркасов арки, гладит розоватые листья, усаживается на скамеечки, тут же вскакивает и вновь дотрагивается до всего вокруг.

— Видела бы Кира, — сказал Йоро, когда они вышли из живой арки.

— Уверена, она видела, — заверила Катя.

Светящиеся счастьем глаза потускнели, мальчик отвернулся.

— Йоро, что между вами произошло? — Она видела, что ее любимчик уже несколько дней ходит грустный, часами проводит время в коридоре на втором этаже, тоскливо глядя на закрытую дверь комнаты Киры. Но почему-то не стучится.

Оборотень поднял глаза и прошептал:

— Кира меня избегает, а я не знаю, что сделал не так.

Девушка обняла его за плечи, воскликнув:

— Да что ты мог сделать плохого, ты самый лучший!

Решетка для вьющихся растений в садовой архитектуре.

— Иногда мне кажется… — Он не договорил и вздохнул, а потом тихо закончил: — Она не любит меня.

— Любит, — горячо запротестовала Катя, — возможно, она просто не умеет выражать свои чувства!

— Их и не нужно выражать. — Он коснулся груди. — Все тут. Когда я вижу ее, у меня сердце стучит сильно-сильно, как будто вот-вот выскочит. А у нее нет.

Катя засмеялась, потрепав мальчика по волосам.

— Ну конечно, милый, она же вампир, наши сердца другие!

Он покачал головой.

— Нет, не другие. Теперь, когда мы не видимся, у меня столько мыслей для письма, но хорошо их записать все равно не получается. Да она, наверное, и не ждет моего письма.

Они надолго замолчали, пока шли по аллее вдоль елей с одной стороны и Большого дворца с другой к мраморной лестнице. Та вела на трассу, откуда открывался прекрасный вид на Нижний парк и Большой каскад.

Звучало Адажио соль мажор Муцио Клементи — звонкое, как дождь.

Йоро, глядя во все глаза на панораму потрясающей красоты, забыл печаль и подбежал к белоснежной балюстраде, украшенной позолоченными вазами.

Шли минуты, а мальчик все смотрел на блеск Морского канала, статуи, стройных аллей и зеленых газонов. На его хорошенькой мордашке были написаны восхищение и потрясение.

Катя спустилась по лестнице в сад. Йоро догнал.

— Я никогда не видел такой красоты. Я бы тут жил.

Они обогнули бассейн с Самсоном, разрывающим пасть льва, и подошли к фонтану «Фаворитка» — тому самому, куда в начале лета Катя бросила драгоценную монету дьявола.

Девушка даже не представляла, как теперь ее найти, знала, что в фонтане той давно нет, но и просто бездействовать больше не могла.

Дно круглого бассейна было как на ладони, там поблескивали лишь рубли, копейки.

— Мы что-нибудь ищем? — полюбопытствовал мальчик, наклоняясь и запуская руку в воду.

— Да, помнишь, я рассказывала тебе про золотую монету…

— Ну конечно, — воскликнул Йоро, хлопая себя по лбу, — она у белки! Тебе нужна эта монета?

Катя кивнула.

— У какой еще белки?

Мальчик пожал плечами.

Кира проговорилась. Сказала, что монету из фонтана забрал ребенок, а у него ее стащила одна из парковых белок.

— И где же теперь ее искать — белку? — окончательно расстроилась девушка.

Йоро задумчиво посмотрел на пустынную аллею, точно ковром застеленную желтыми листьями, и предложил:

— Я мог бы поискать. Белки очень дружелюбны, уверен, монета им вовсе не нужна и они ее отдадут.

— Ты будешь говорить с белками? — уточнила Катя и нервно рассмеялась. Какие-то вещи даже после всего, что с ней приключилось, не укладывались в голове и приводили в тупик.

Оборотень широко улыбнулся.

— Стражи способны говорить с любыми живыми существами. Я попробую. — И наказав: «Жди тут», — убежал.

Долго скучать ей не пришлось, потому что не успел мальчик скрыться за деревьями, как другой — с пронзительно-острым льдом в глазах — вышел из тени.

— Давно не виделись, — поморщилась Катя, окидывая взглядом златовласого мальчика с болтающимся на бедре мечом. — Еще забыли мне что-то показать?

Тот лучезарно улыбнулся, вынул меч из ножен, прочертил им золотистую линию на земле, перешагнул ее и, обретя плоть, выключил музыку.

Катя немного отступила.

— Почему вы меня преследуете?

— Почему ты такого высокого о себе мнения? — глумливо засмеялся он и окинул рукой канал: — Я любовался садом. Смотрю — ты. Вот и подумал, раз уж мы знакомы, невежливо с моей стороны пройти мимо.

— Ваша дьявольская вежливость неподражаема.

— Обращайся ко мне на «ты», — разрешил мальчишка, — мы все равно что родственники.

— Не думаю, — возразила Катя и с заметным сомнением в голосе прошептала: — Я не бес!

— Разве я утверждал?

— Намекнул!

— Я никогда не намекаю. Намеки нужны тем, кто слаб и боится говорить прямо.

Катя прислушалась, пытаясь в шуме дождя различить, не возвращается ли Йоро. Не услышала и сказала:

— Я ищу монету.

Он вытянул руку.

— Эту?

На его ладони лежала золотая монета с изображением женского профиля и надписью внизу «Deber».

— Но это нечестно! — воскликнула Катя.

Тот подбросил монетку.

— Знаешь, кому нужна честность? Нищим и святым. Для остальных она лишь досадная помеха.

Катя решила, что спорить бесполезно, подумала: «Было бы странно, если бы дьявол стоял горой за честность», — а вслух спросила:

— Если я не бес, то кто?

— Кто ты? Очень хороший вопрос, — улыбнулся златовласый. — Ты — модель. Модель падшего ангела.

Девушка непонимающе свела брови.

— Я не о том! Я спрашиваю, кто бес?

Мальчишка хмыкнул и отвернулся.

— Я переоценил твою способность задавать правильные вопросы.

— Катя, Катя! — услышала она позади. Вернулся Йоро, он указал на стоящего спиной златовласого мальчика и выдохнул: — Монета у него!

Тот обернулся и, бросив Кате монету, презрительно изрек:

— Возьми. Тебе ведь так нужно творить мелкие добрые дела. Но знай — ничто и никогда не искупит твоего падения. Выбирая жизнь подле Тьмы, смешно светить ей в лицо карманным фонариком. Не находишь?

Катя шагнула к нему и, видя, что он уходит, схватила за плечо.

— Если я не бес, то почему должна что-то искупать? О каком падении речь?

Он как будто не слушал, прочертил на земле своим мечом золотистую линию, шагнул за нее и исчез.

В голове грянула музыка. Звучала четвертая часть Пятой симфонии Густава Малера — тягуче-печальная, похожая на спокойный, скользящий чуть под наклоном водяной поток.

Девушка стояла под кроной дерева; в канале, покрытом листьями, звенел дождь, и ей казалось, секундой ранее она узнала нечто очень важное, да только не поняла что.

Йоро взял ее за руку, и они побрели назад — прочь из прекрасного сада. Катя подняла голову, когда мальчик подергал ее руку, и увидела на нижних ступенях мраморной лестницы Лайонела. Он стоял в темном костюме под большим черным зонтом и смотрел на нее. В воздухе зашелестели кожистые крылья — мимо пролетела Орми.

Оборотень отстал, Катя приблизилась к молодому человеку и остановилась у подножия лестницы.

После недолгого молчания он спросил:

— Я тебя чем-то обидел?

Ты сказал, что можешь убить моих родителей, чтобы никто не мучился! — взорвалась девушка. — Неужели не понимаешь?!

Он был удивлен.

— Я так сказал? Ну, ты же знаешь, я не сделал бы ничего подобного без твоего на то разрешения. — Лайонел осекся. — Забудь, то просто случайная мысль. Я не заметил, как озвучил ее.

Самое ужасное, ты на полном серьезе считаешь, что это выход!

— Нет человека — нет проблемы, как известно.

— Да, Лайонел, но я, я останусь! И всегда буду помнить, если ты…

Он легко сбежал вниз и привлек ее к себе, укрыв зонтом от дождя.

— Твоим родителям ничего не грозит. Но… — Взгляд ледяных глаз устремился на Йоро. — Боязнь ранить кого-то не тем словом, поступком часто оборачивается длительными пытками, куда более жестокими и изощренными, чем быстрая смерть.

— Не хочу ничего знать, — заявила Катя и показала ему монету. — Вот что я добыла. Теперь нужно вызвать Теофано и отдать ему.

— Где ты ее нашла? — В холодном голосе проскользнули настороженные нотки.

Видела Его, он сам отдал.

— Да вы никак подружились, — сыронизировал Лайонел. Затем властно обвил ее плечи и повел вверх по лестнице.

— Ты расскажешь мне, как вызвать корабль Теофано?

— А ты мне расскажешь, почему дьявол так любезен с тобой? — лукаво покосился на нее молодой человек.

— Возможно, потому что он джентльмен, — рассмеялась Катя.

Лайонел улыбнулся, нежно проведя пальцами по ее шее, и предупредил:

— Возможно, я так же буду отвечать на твои вопросы.

Дождь стучал по зонту, в воздухе пахло холодными листьями, травой, водой — осенью. В этот мокрый аромат вплетался снежный вихрь первых морозов, исходивший от Лайонела.

Прозрачные ручейки воды текли по гладким белым ступеням, по балюстрадам и аллегорическим фигурам статуй, превращая парк, где сейчас не работал ни один фонтан, в водную феерию.

Катя украдкой взглянула на своего спутника, и у нее приятно шевельнулось сердце.

Он приехал за ней узнать, чем обидел. Другого доказательства его чувств не требовалось. Она не понимала до конца, что имел в виду дьявол, говоря о Тьме и карманном фонарике, но такая Тьма — влюбленная в нее Тьма — ей бесконечно нравилась.

* * *

Она остановилась перед железными зелеными воротами и посмотрела на темные окошки дома. Трудно было поверить, что богатый вампир ютится в столь непривлекательном здании, когда может выбрать любой дворец. Позади из трубы на перекрестке в черную высь небес тянулся дым, здесь не горел ни один фонарь. Тусклый отблеск доносился лишь из конца Михайловского переулка и от огромной яркой лупы, висящей прямо над домом.

Девушка обследовала ворота на предмет звонка или того, что могло бы привлечь внимание хозяев, но не нашла ничего подобного. Тогда недолго думая она подпрыгнула, ухватилась за верхнюю планку и, подтянувшись, перемахнула через ворота.

Двери дома оказались не заперты, и Бесс вошла. Отыскала на стене выключатель — зажглась свисающая с потолка лампочка, озарив прихожую. Или то, что было вместо нее. Пустая комната с облупившимися стенами и рядом ржавых крючков. Тут явно никто не жил.

«Солгал», — потрясенно поняла девушка, отступая к дверям. Развернулась и наскочила на кого-то маленького и черного. Перед ней стоял голый чернокожий мальчик, настороженно глядя на нее темно-карими глазами.

— Черт, что ли? — пораженно спросила Бесс.

Тот оскорбленно фыркнул:

— Это еще почему?

Она видела его раз в компании летучей мыши. Тогда ей показалось, что мальчишка превратился в собаку, но сказать с уверенностью не могла.

— Черный, — издала смешок Бесс и, покосившись на проход между стен, поинтересовалась: — Логово вампиров?

— Ну да, — кивнул мальчик. — А тебя пригласили?

Бесс повела плечом.

— Как сказать. — Она перешла в следующее помещение и за ним попала в длинный коридор со множеством дверей.

Чернокожий последовал за ней.

— Тебе на второй этаж.

Девушка обернулась, но мальчика позади уже не было. Пришлось подниматься по лестнице и искать самой. Верхний этаж куда больше походил на жилой дом.

Бесс заглянула в пару комнат, но в них никого не оказалось. Наконец, дернув за ручку, она попала в кабинет и увидела Лайонела, сидящего за столом. Он что-то увлеченно писал, но при ее появлении поднял глаза.

— Ошиблась дверью, спальня Вильяма рядом.

Она уже хотела выйти, но передумала и спросила:

— Что тебе было нужно от моего друга Максана?

— А это кто? — разыграл удивление блондин и вновь принялся что-то писать, ясно давая понять, что аудиенция закончена.

Лиза вышла и остановилась перед дверью соседней комнаты.

— А мы думали, ты нашла себе другого, — неожиданно послышалось рядом.

В трех шагах от нее стояла Катя в легком шелковом халатике.

— «Думать — самая трудная работа; вот, вероятно, почему этим занимаются столь немногие», — едко процитировала Бесс. — Я бы на твоем месте даже не утруждалась.

Дверь распахнулась — появился Вильям с голым торсом, в джинсах и босиком.

Он пропустил девушку в комнату, но она успела увидеть, как он улыбнулся Кате. Та ответила ему тем же, и на ее щеках появились очаровательные ямочки, делая ее необыкновенно хорошенькой.

— Ты к Лайонелу?

— Та показала ему какую-то монету.

— Чувствую, бедному Теофано еще пару веков придется ходить по морям, ожидая, когда у Лайонела появится свободное время.

Бесс оглядела комнату. Ничего особенного, та походила на стандартный гостиничный номер. Кровать, тумбочки, шкаф.

Молодой человек закрыл дверь, но разговор первым не начал.

— У вас мило. — Девушка села на кровать.

— Чем обязан? — напряженно спросил он.

Она знала, тот не обрадуется ее визиту, но сегодня утром поняла, что больше не в силах сопротивляться желанию увидеть его. Бесс и не подозревала, как сложно будет говорить. Никогда прежде ни с одним мужчиной ей не приходилось так долго подбирать слова.

— Как насчет секса? — спросила она, расстегивая куртку.

— Спасибо, нет, — ответил он. — Чаю? Или мне тебя проводить?

— Чаю! — Ей требовалось время, чтобы решить, как следует поступить. Уйти она могла всегда, но это уже ничего бы не изменило. А пока дверь за ней не закрылась, пока сама ее не закрыла, всегда существовал шанс все исправить.

— У нас нет чая, — признался он. — Это просто вежливость.

— Тогда, может, нальешь мне того, что у вас вместо чая?

Вильям прошелся по комнате и остановился у окна, отодвинув темную портьеру.

— Зачем ты здесь? Насколько я помню, ты упоминала — Ювелир лучший из любовников.

— Это так. — Бесс сняла куртку, в голове крутилось множество фраз великих, но она пыталась составить свой собственный ответ, зная, как Вильям не любит цитирования.

Он смотрел на Лизу и ждал, а у нее сердце билось в сумасшедшем ритме, словно они уже занимались сексом. Страшно было представить, что бы с ним произошло, прикоснись к ней Вильям сейчас.

Когда ты предлагал мне встречаться и дальше, ты говорил о свободе…

— Верно, — кивнул он, — я думал, меня это устраивает. Оказалось, нет. Извини, мы не можем встречаться на таких условиях.

Она долго молчала, собираясь с мыслями и с духом. Наконец осторожно спросила:

— Тебе нужна физическая верность?

— Да.

Бесс облизнула пересохшие губы, опустила глаза под его пристальным взглядом и тихо сказала:

— Хорошо.

Она приблизилась к нему и провела ладонями по груди.

Он перехватил ее руки, промолвив:

— Я буду за тобой ухаживать.

Ей хотелось рассмеяться, но не получилось — в горле застрял ком, поэтому она лишь кивнула.

Молодой человек улыбнулся. От его улыбки у нее сердце сладостно замерло. Бесс потянулась к его губам, но он, смеясь, уклонился и повел ее за собой.

Они вышли в коридор.

— Куда мы?

— Вообще-то у нас есть чай, — смущенно признался он.

— Вот как… — Сердце стучало в висках, а в пальцах, которые сжимали его ладонь, ощущалась пульсация. От необъяснимого счастья кружилась голова. Девушка медленно вздохнула. В книгах она читала о любви, дивясь, какие же глупые эмоции испытывают женщины. А сейчас с поразительной ясностью поняла, что впервые в жизни влюбилась.

Конечно, был Ювелир. Но сколько ни вспоминала, не могла припомнить, чтобы когда-нибудь рядом с ним мир казался ей таким же прекрасным, каким он виделся ей рядом с Вильямом.

В кабинете стоял полумрак, горела лишь одна свеча на письменном столе. Двое склонились над старинной, пожелтевшей от времени картой Петербурга.

Лайонел положил золотую монету на изображение пристани возле Зимнего дворца, затем взял иголку и жестом приказал Кате дать ему руку. Та послушно положила ладонь на стол, молодой человек уколол ей палец и выдавил несколько капель крови на монету. Поднес к аккуратной лужице свечу — кровь зашипела и исчезла.

Лайонел обвел свечой вокруг монеты, образовав на карте кант из воска.

Спустя минуту указал место на карте, где проступила кровь.

Теофано сейчас неподалеку от Новой Зеландии.

— Но он скоро будет тут?

— Боюсь, не завтра.

Свеча, словно от налетевшего ветерка, потухла, погрузив помещение во мрак. Лайонел отодвинул карту. Девушка положила голову ему на плечо, одной рукой обняла за шею, запустив пальцы в волосы. Она нежно гладила его, точно кота. Подобные ласки каждый раз приводили его в изумление. Чего только женщины не делали с ним за бессмертное существование, а он с ними, но вот так гладить не осмеливалась ни одна.

Катя провела пальчиком ему за ухом, спустилась по виску к шее. Он едва не растворялся в ее нежности. С ней он вновь полюбил сон. Раньше спал лишь по необходимости, чтобы восстановить силы. А теперь иногда даже жалел, что ему нет нужды делать это каждый день. Но в те недели, когда требовалось несколько часов, он приходил к Кате — она всегда ложилась с ним. Устраивалась в его объятиях, прикасалась к нему, целовала.

Порой ему хотелось другого — как прежде — жестоких игр, насилия. Но стоило этой девочке погладить его, и вздыбленная шерсть внутреннего зверя, послушная ее нежной руке, делалась гладкой-гладкой. Весь он точно превращался в жидкий шелк, неизрасходованная ярость, успокоенная, мягко стелилась внутри.

— С тех пор, как ты узнал про эти дурацкие загадки, совсем не замечаешь меня, — тихо сказала девушка.

— Замечаю, — возразил он. Хоть и понимал, что она права. Загадки, запертые в сознании его врага и соперника, не давали покоя. Днем и ночью он пытался сложить все детали головоломки и каждый раз обнаруживал лишние. Фарнезе со своими чувствами к Кате неизменно оказывался за бортом. Лайонел не видел связи между желанием старейшин свести ангела и предполагаемого беса с появлением правителя Венеции. Тот должен был выполнить какую-то особенную миссию, но какую?

Молодой человек запрокинул голову назад и закрыл глаза. Он запутался в тысяче разных версий, ни одна из которых, в сущности, не подходила.

На столе зажегся экран сотового, высветилось «Георгий».

Лайонел ответил.

Бывший друг сказал:

— У меня есть для тебя новости. — Выдержал паузу. — Из Тартаруса выступил отряд.

— Прекрасно, — процедил сквозь зубы молодой человек.

Поскольку Георгий молчал, уточнил:

— Что-то еще?

— Да… тут Стиан спрашивает, нужен ли он тебе еще?

— Нет, не нужен. Пусть зайдет завтра ко мне, я с ним расплачусь.

Георгий помолчал, но больше ни о чем не спросил, попрощался.

— Старейшины идут? Зачем? Расплатишься? Как? — засыпала вопросами Катя.

Лайонел поднялся и молча отстранился от девушки.

— Расплатишься? — повторила она.

— За проделанную работу я пообещал ему одну редкую скрипку. Когда он не занят в опере, балуется игрой.

— Мне показалось, он к тебе нер… — она не договорила, в кабинет заглянул Йоро.

— Вильям зовет вас попить с ним чаю.

— Идем, — охотно пообещал Лайонел и потянул девушку к двери. Пить «чай» с братом и его ненормальной подружкой сейчас он предпочитал куда больше, чем обсуждать, что именно попросил у него Стиан и в чем он ему отказал.

— Так сильно хочешь увидеть эту Бесс? — точно невзначай поинтересовалась Катя, когда они спускались по лестнице.

— Я ее уже видел, — обронил Лайонел.

Ничего кроме раздражения эта девица у него не вызывала.

Брат с Лизой сидели на креслах посреди гостиной, между ними располагался столик, а на нем бутылка с кровью, четыре бокала, кофейник, две кружки и тарелка с пирожными.

Йоро, перемазавшись кремом, как раз жевал одно, устроившись на полу возле своей бывшей клетки.

Вильям разлил кровь по бокалам и когда все присутствующие вампиры взяли напитки, посмотрел на оборотня и спросил:

— Не позовешь Киру?

Мальчик облизнул пальцы и выбежал из гостиной.

— Какой забавный, — прокомментировала Бесс, закидывая ногу на ногу.

Лайонел прошелся до окон и насмешливо поинтересовался:

— Когда свадьба?

— Сразу после вашей, — парировала Бесс и отпила из кружки кофе.

Молодой человек отвернулся, залпом опустошив свой бокал. С той минуты, как девица ошиблась дверью, его не оставляло нехорошее предчувствие.

А сейчас, увидев, как девчонка смотрит на брата, а тот на нее, его словно током ударило. Казалось бы, он должен быть счастлив, что Вильям нашел себе кого-то и больше не претендует на Катю. Но вместо этого его душила ненависть и все его эмоции по поводу союза брата со странной Бесс едва ли чем-то напоминали радость.

— А как там поживает твой любовник, — Лайонел щелкнул пальцами, — Ювелир, кажется? — Он устремил взгляд на Вильяма. — Или ты…

— Лайонел! — воскликнула Катя, возмущенная его бестактностью.

— Прошу прощения, это, конечно, не мое дело. Так спросил, разговора ради.

Вильям яростно сверкнул глазами.

— Она больше не станет с ним встречаться.

— Да ну? — снисходительно засмеялся Лайонел и перевел взгляд на девушку, чьи глаза из ясно-зеленых поменяли цвет на темно-синие. — Я единственный в этой комнате не верю ей, или есть кто-то еще?

— Лайонел, — повторила Катя.

Вернулся Йоро и сообщил:

— Кира не захотела.

Молодой человек вскинул бровь.

— Что значит «не захотела»?

Оборотень пожал худенькими плечами.

— Я приведу ее, — с этими словами Лайонел покинул гостиную.

Ему требовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Собственные чувства его обескуражили. Злость и ненависть поселились внутри. Нечто подобное он испытывал в начале зимы, когда узнал, что брат тайно встречается с какой-то девчонкой. И теперь все снова повторялось, они оба будто шли по заколдованному кругу.

Лайонел без стука вошел в комнату Киры и, застав ее сидящей в кресле, заявил:

— У нас гостья.

— Мне бы хотелось остаться у себя в комнате.

А я бы хотел, чтобы ты спустилась в гостиную! — рявкнул он и, схватив ее за руку, выволок из комнаты.

— Отпусти, — взмолилась девочка.

Он разжал пальцы, сжимающие ее запястье.

— Исключив дорогое существо из своей жизни, якобы ограждая от некрасивой правды, ты причиняешь ему боль своим безразличием куда большую, чем могла причинить открывшаяся правда.

— Я не могу смотреть ему в глаза, — прошептала Кира.

— А как же ты раньше это делала?

Девочка опустила голову.

— Пока нечестивая мысль не озвучена, за нее стыдно лишь перед собой.

Лайонел взял ее за плечи.

— Ничего не озвучено, и это останется только между нами. Но если ты продолжишь вести себя как идиотка, которая считает, что должна быть заперта в монастыре за свою похоть, я всех просвещу на твой счет!

Она подняла на него несчастные глаза и, накрыв его руки на своих плечах ладошками, быстро заговорила:

— Я влюбилась в тебя с первого взгляда, когда Аделина привела нас с дедом к тебе. Ты ударил ее по лицу за жалость, проявленную к нам, и сказал: «Покинь мой город, вернешься, когда у меня исчезнет желание убить тебя». Подписал бумагу и поставил печать «10 лет», и Аделина переехала за город. На меня ты едва посмотрел… А я точно заглянула тебе в душу, объятую пожарами наслаждений. И мне стало так страшно, как не было, даже когда на Ленинград падали бомбы. Глядя на тебя, у меня внутри все разрывалось от горя при мысли, как больно тебе нести в себе столько безответной любви, чужих разочарований, смертей, разрушенных надежд и сожженные мечты. Потом, тебя всегда интересовали лишь разработки моего дедушки. Я же каждого твоего визита ждала как глотка свежего воздуха. Чаще всего дедушка запирал меня в комнате, когда ты приходил. Он очень уважал тебя, но говорил: «Лайонел есть зло, и маленьким хорошим девочкам, от греха подальше, лучше не попадаться ему на глаза». Бывало, я стояла за дверью и слушала твой голос…

Молодой человек отступил, скинув ее руки.

— Знаешь, сколько я слышал таких признаний?

Она обреченно кивнула.

— Прости.

— Простить? — Он усмехнулся.

— Да, за то, что, как и прочие, безвольно бросила перед тобой свои чувства. Повесила ответственность за них на тебя, тем самым облегчив собственные мучения. Ты такой сильный, каждый эгоистично уверен, еще одно «Люблю» не сломит тебя. Я прошу прощения, потому что знаю, как ты устал от слепого обожания, глупости, наивности и лицемерия.

По ее щекам потекли слезы.

— Думала, могу быть благородной, любить тебя молча. Думала, моя любовь выше и сильнее, чем у прочих, и я никогда не обременю тебя ею. А оказалось… Очень легко хранить святость, если у тебя нет шанса совершить грех. Когда в моей жизни появился Йоро, он заполнил ее своей добротой, я надеялась — забуду свои прежние чувства. Но с тех пор как мне выдался шанс жить с тобой в одном доме, видеть тебя каждый день, я только о тебе и думаю.

Лайонел утомленно хмыкнул.

— Поскольку ты оказалась не лучше и не благороднее других, я отвечу тебе как привык. А именно: если ты мне понадобишься, мне будет глубоко наплевать, есть у тебя ко мне чувства или нет. Я просто возьму то, что хочу. Даже не знаю, почему я тебе понравился, а Павел Холодный нет.

Кира закусила губу.

— Ты сердишься и разочарован. Мне жаль, что твое уважение я променяла на свое признание в любви, которое ничего не изменит.

— Твой дедушка был мудрым человеком и вампиром, раз усмотрел в тебе душу, которую следовало спасать. Мне не больно, и уже очень давно. Идем, — сказал он и зашагал по коридору. А обернувшись, приказал: — Улыбайся.