Он не был москвичом – Иван Алексеевич Бунин. Москва оставалась его мечтой, приблизиться к которой он смог только двадцати четырех лет, в 1894 году. Его первый московский адрес – меблированные комнаты Боргеста, рядом с Никитскими Воротами. Встреча с Москвой и встреча с самим Львом Толстым: «Бунин? Это с вашим батюшкой я встречался в Крыму? Вы что же, надолго в Москву? Зачем? Ко мне? Молодой писатель? Пишите, пишите, если очень хочется, только помните, что это никак не может быть целью жизни… Садитесь, пожалуйста, и расскажите о себе…» Их последняя случайная встреча произошла на Арбате.

Собачья площадка. Дом Хомяковых. Интерьер. Снесен

При всем множестве знакомств оторваться от Арбата не представлялось возможным. Удобнее всего было останавливаться в достаточно скромной, зато арбатской гостинице «Столица» (Арбат, 4). Почти напротив (Арбат, 9) помещалась редакция журнала «Сверчок» и квартира его издателей М. А. и Е. А. Вернеров. У них вышли семь рассказов А. П. Чехова, а в 1887 году сборник «Невинные речи» с обложкой Николая Павловича Чехова. Кстати, по тому же адресу в 1879 году останавливался Лев Толстой у своей племянницы, княгини Е. В. Оболенской, чтобы собрать в архивах материалы для задуманного романа о Петре I.

В Староконюшенном переулке (№ 32) жил брат Юлий, у которого было удобно. Здесь же находилась редакция его журнала «Вестник воспитания». В пяти минутах ходьбы, на Гоголевском бульваре (№ 31), функционировало издательство «Мусагет», с которым писатель был связан вместе с Леонидом Андреевым, Константином Бальмонтом, Игорем Северяниным, Валерием Бросовым. Бунин – частый гость «Сред» В. Е. Шмаровина (Большая Молчановка, 25), где собирались Константин Коровин, Исаак Левитан, Николай Андреев, скульптор Анна Голубкина, Василий Суриков, братья Васнецовы и Леонид Туржанский, написавший, вопреки всем своим внутренним установкам пейзажиста, один из самых удачных портретов Ивана Алексеевича.

Еще один московский адрес – родственники жены, жившие в Столовом переулке. Чествование двадцатипятилетия творческой деятельности Бунина проходило в Московском университете. И слова из приветственного адреса участников «Среды»: «Иван Алексеевич, Вы дороги нам. Вы нужны нам, как все то, что помогает благословить и утвердить жизнь в той религии радости, которая делает для нас землю прекрасным садом». Последний московский адрес писателя – Поварская, 20, где жили родители его жены. Отсюда 21 мая 1918 года их проводили на Савеловский вокзал, в эмиграцию. Юлий Бунин и жена Горького, Екатерина Павловна Пешкова. И написанные уже в эмиграции строки рассказа: «Проходила зима, наступала весна. Неслись, грохотали, звенели конки по Арбату, непрерывно спешили куда-то навстречу друг другу люди, трещали извозчичьи пролетки, кричали разносчики с лотками на головах, к вечеру в далеком пролете улицы сияло золотисто-светлое небо заката, музыкально разливался над всеми шумами и звуками басистый звон с шатровой, древней колокольни…»

Первый переулок от площади – Большой Афанасьевский, получивший свое название от маленькой церковки Афанасия и Кирилла в построенной в XVI веке и существенно переделанной в XIX. В доме № 8 с октября 1855 года собирался кружок философа и поэта Н. В. Станкевича, бывали В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский, И. С. Тургенев. В доме № 12 в те же 30-е годы проходили собиравшие всю мыслящую Москву «Аксаковские субботы», а спустя шесть десятков лет жил профессор А. А. Остроумов, чье имя носит одна из московских больниц. Директор госпитальной терапевтической клиники Московского университета на протяжении 1880–1903 годов, А. А. Остроумов развивал функциональное клинико-биологическое направление внутренней медицины, являлся автором трудов по физиологии и патологии кровообращения. Дом № 17 связан с именем полузабытого, но в свое время необычайно популярного автора песни «Не плачьте над трупами павших бойцов, Слезой не скверните их прах» Д. И. Пальмина, поэта и переводчика.

Дом Хомяковых. Интерьер

Другое поэтическое имя – Борис Алмазов (№ 18), который жил в переулке в 1850-х годах. Сначала он не думал о литературе, не занимался поэзией. Его мечтой был театр. Борис Алмазов воображал себя актером. Детство в глухом отцовском поместье под Вязьмой давало достаточно времени для фантазий. И только переезд в Москву изменил направление его устремлений. Вернее, рядом с театром появилась поэзия, да и не могло быть иначе – отданный во второй класс 1-й Московской гимназии на Волхонке, Алмазов поселился в соседнем с ней доме, выходившем на Пречистенский – Гоголевский бульвар, в семье М. А. Окулова, который с 1830 года занимал должность директора училищ Московской губернии. Три года, проведенные подростком в окуловской семье, ввели будущего поэта и критика в круг литературных интересов.

Для Окуловых добрый знакомый А. С. Пушкин – частый гость их дома во время своих приездов в Москву. Поэт пишет жене обо всех подробностях их жизни. Здесь и рождение многочисленных детей, и перипетии с сестрами хозяина, и свадьба одной из них – «долгоносой певицы» Елизаветы с «вдовцом Дьяковым», на которой Пушкин, по-видимому, присутствовал, и помешательство другой – Варвары, и подробности обеда, который дают Окуловы в честь Карла Брюллова в 1836 году. Связь с окуловской семьей оказывается тем более тесной, что женат Окулов на сестре любимого А. С. Пушкиным П. В. Нащокина.

В университете, где он начинает изучать право, Алмазов много занимается литературой, входит в кружок А. Н. Островского, где встречается с поэтом и переводчиком Н. В. Бергом, писателем и блестящим рассказчиком И. Ф. Горбуновым, поэтами А. Григорьевым и Л. Меем, композитором А. И. Дюбюком, актерами Н. А. Рамазановым и недавно обосновавшимся в столице Провом Михайловичем Ермиловым, по сцене Садовским.

Изменившиеся материальные обстоятельства в семье приводят к тому, что продолжать университетские занятия Алмазов не может – его отчисляют за невзнос платы за обучение. Попытки поступить на сцену проваливаются. Остается единственный источник существования – литература. Сближение с молодой редакцией журнала «Москвитянин» облегчает начало новой профессиональной деятельности.

Дом Хомяковых. «Говорильня»

Дом Хомяковых. Интерьер

Его бедой было то, что ему все давалось одинаково легко: литературные переводы, обозрения, фельетоны, оригинальные стихи. Эраст Благонравов, как он подписывает свои журнальные материалы, завоевывает популярность, хотя и у вполне определенного, «среднего», круга читателей. Алмазову чужды увлечения 60-х годов, их «умственные брожения» – предмет его откровенной иронии, юмористических выпадов. Читатель тем не менее живо откликается на меткие литературные пародии, вроде «Похорон русской речи» или «Учено-литературного маскарада». Гораздо удачней заявляет себя Б. Алмазов в поэзии. Здесь и очень хороший перевод белыми стихами «Песни о Роланде», многих литературных произведений западноевропейского Средневековья, и собственные алмазовские строки, особенно часто использовавшиеся для вошедшей впоследствии в моду мелодекламации.

Большой Афанасьевский переулок заставляет вспомнить еще одно забытое литературное имя – Анастасии Алексеевны Вербицкой, которая жила в 1910-х годах в доме № 7. Это время ее самой большой популярности, когда романами писательницы зачитывалась вся учащаяся молодежь. И это при том, что критика называла ее произведения «бульварными повестями», а все творчество «бульварщиной». Вербицкая дебютировала в печати повестью «Первые ласточки» в 1887 году в журнале «Русская мысль». Она печатается в «Русских ведомостях», «Русском богатстве», «Северном курьере», «Мире Божьем», «Живописном обозрении», «Жизни», «Правде», «Образовании». В своем двухтомном романе «Дух времени» А. А. Вербицкая касается проблем общественных и революционных движений, но в основном ее интересуют отношения полов и женская эмансипация. Центральными персонажами ее произведений всегда бывают женщины. И каким бы прогрессивным идеям ни сочувствовала писательница, основным требованием она ставит личное счастье и личную свободу. На словах Вербицкая утверждает приоритет содержания над формой и вместе с тем заявляет устами главной героини ее популярнейшего романа «Ключи счастья»: «Я прощаю книгам все, кроме бедности вымысла». Жизнь в Большом Афанасьевском – это пик славы писательницы.

Кстати, раньше в этом доме жили известные актеры Малого театра М. Е. и О. А. Правдины, а одновременно с А. А. Вербицкой профессор Московского университета физик-химик Н. Н. Петин, создатель одной из первых теорий твердения известково-цементных растворов.

Дом Хомяковых. Интерьер

Актеры казенной сцены часто отдавали предпочтение этому переулку. В доме № 25 в 1890-х годах жили В. А. Макашев и A. П. Ленский. «Я был влюблен в Ленского, – вспоминал К. С. Станиславский, – в его пластику… в его чарующий голос… изящное произношение и тонкое чувство формы, и в его разносторонний талант к сцене, живописи, скульптуре, литературе». Учитель А. А. Остужева, B. Н. Пашенной, В. Н. Рыжова, П. М. Садовского, Е. Д. Турчаниновой, А. П. Ленский добивается открытия 1 сентября 1898 года Нового театра (Театральная ул., 27), где работает молодежь Малого театра, а в 1907-м назначается главным режиссером основной сцены.

Но борьба с косностью и дирекции, и товарищей по профессии оказалась для великого актера непосильной. Ленский оставляет и Новый театр, и Малый, «не желая быть бессильным свидетелем его окончательного растления разбойниками всех категорий». Через 11 дней после своего последнего выхода на сцену А. П. Ленский умер – 13 октября 1908 года. «С Ленским умерло, все, – напишет великая М. Н. Ермолова. – Умерла душа Малого театра. С Ленским умер не только великий актер, а погас огонь на священном алтаре, который он поддерживал с неутомимой энергией фанатика… его обливали помоями, его травили свои же, его изводила Контора…»

В. А. Макшеев (Мамонтов) представлял совсем иную фигуру в театре. О нем отзывались как об ожившем персонаже бытовых картин Маковского, Ярошенко, Крамского. Актер-«передвижник», он не был лишен и четкой гражданской позиции, представления, зачем и для кого несет он мысль и чувства своих героев.

Плеяда выдающихся ученых, проживающих в переулке, охватывает едва ли не все области знания. В доме № 3 прошли последние годы жизни основоположника судебной психиатрии В. П. Сербского, чье имя носит теперь НИИ, радиофизика академика В. А. Введенского, металлурга В. Е. Грум-Гржимайло. В доме № 9 жил в начале 1900-х годов установивший закон вязкости жидкостей физик А. И. Бачинский. В доме № 11 – в 1880-х годах гистолог Московского университета И. Ф. Огнев. Здесь появился на свет его сын Сергей, профессор зоологии, автор фундаментального семитомного справочника «Звери СССР». В доме располагалась и известная частная «Библиотека для чтения» А. Д. Торопова. Дом № 14 – в начале 1870-х годов здесь жил соратник П. Н. Яблочкова, электротехник Н. Г. Глухов, переехавший затем на Арбат (№ 26).

Дом № 17 связан с именем выдающегося русского просветителя XVIII века, профессора права Московского университета С. Е. Десницкого. В замененном новой постройкой особняке (дом № 22) жил профессор Московской Медико-хирургической академии Г. Я. Высотский, выдающийся хирург, а в дальнейшем его зять – физиолог Московского университета А. Н. Орловский, работавший вместе с доктором Ф. И. Иноземцевым. Существующий ныне на том же участке дом связан с композитором А. Н. Скрябиным, известными московскими архитекторами К. М. Быковским и Н. В. Марковниковым, главным архитектором и реставратором Кремля в советские годы, автором проекта поселка Сокол. Не менее важной была и другая область его деятельности: он основал первые Женские технические и строительные курсы и архитектурное отделение Женского политехнического института в Москве.

Дом № 26 связан с именем профессора Московского университета языковеда М. Н. Патерсона. Другой выдающийся языковед и литературовед, исследователь произведений А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, академик В. В. Виноградов в 1930-1950-е годы проживал в доме № 41 и из него переехал в свою последнюю квартиру – в дом Моссельпрома на углу Малого и Нижнего Кисловских переулков.

В Большом Афанасьевском (дом № 35) можно было встретить и знаменитого адвоката Ф. Н. Плевако (1870-е годы), в 1850-е годы – прославившегося своим собранием гравюр и лубка, автора словарей русских граверов и гравированных портретов Д. А. Ровинского (№ 39), в 1910-е годы – микробиолога Д. А. Тарасевича, одного из организаторов борьбы с эпидемиями в годы Гражданской войны (№ 41).

Ныне имя Тарасевича носит институт, образованный на основе созданной ученым в 1918 году первой в СССР станции по контролю сывороток и вакцин. В том же домовладении родился и жил А. И. Воейков, основатель русской климатологии (1840-е годы), в 1890-е годы – зоолог Л. П. Сабанеев, автор фундаментального исследования «Рыбы России». Нельзя обойти вниманием выдающегося историка Москвы П. В. Хавского, жившего в доме № 33 в 1846–1876 годах.

Выдающийся законовед и исследователь русской хронологии, Хавский с 1822 года состоял редактором в Комиссии составления законов и в 16 томах соединил систематические собрания узаконений о дворянах, купцах, Государственном совете, Сенате и министерствах, а также законов гражданских и уголовных, о судоустройстве и судопроизводстве гражданском и уголовном. П. В. Хавский – один из деятельных сотрудников М. М. Сперанского по изданию «Полного Собрания Законов». Применительно к Москве Хавский разрабатывал русскую хронологию и генеалогию. Много печатался в журналах. В 1839 году он издает «Указатель источников истории и географии Москвы с ее древним уездом». В 1848 году выходит его трехтомный труд «Хронологические таблицы», имевший в виду «дать способ хронологам и историкам, без всяких вычислений по формулам арифметики и алгебры, прямо в таблицах находить все предметы, принадлежащие к Юлианскому счислению времени, гражданскому и церковному православного исповедания, равно узнавать все числа и значения терминологии, введенной для показаний времени в русских летописях».

И еще одно имя, которое должно быть названным первым и в связи с Арбатом, и тем более с Большим Афанасьевским переулком, – Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Это его слова: «С самых ранних лет я тяготел к Москве, чувствовал себя сыном ее. Здесь я получил первые впечатления бытия…» Здесь – это на Арбате.

Литературные тропы Москвы, кто бы и когда бы их ни касался, обращаются к одному и тому же образу – Щедрин, читающий 5 июня 1837 года по случаю окончания годичных экзаменов в Дворянском институте «Москву» И. И. Дмитриева «с наслаждением, полным благоговения», как он сам сказал об этом. Десятилетний мальчик… Писатель вспомнит об этом эпизоде, чтобы дальше со всей беспощадностью отзываться о нравах и укладе жизни старой столицы. Любовь Щедрина – нелегкая любовь, не способная уложиться в привычные рамки.

Первый приезд в Москву с матерью – в 1831 году. Точно установленные дни: 23 августа – 3 октября. Второй приезд – спустя три года. Полтора года занятий в Дворянском институте, закончившиеся чтением дмитриевских стихов. Успехи в науках обеспечили будущему писателю перевод на казенный счет в Царскосельский лицей. Они позволили ему быть первым, но из двадцати двух выпускников Щедрин оказался на семнадцатом месте. Так он поплатился за своеволие, небрежность в одежде и – угрюмость. «Мрачный лицеист», как его прозвали, не мог рассчитывать на благосклонность начальства.

Но тот же молчаливый нелюдим способен на самое восторженное выражение чувств, когда дело касалось Москвы. Ему не было хорошо в тесных затхлых деревянных особнячках на пять-семь окон у Арбата, где зимой ютилась вся семья. Исчезала свобода, становилась скупее по сравнению с поместьем деда, нескончаемой вереницей тянулись семейные ссоры. Ничто не связывало с московской родней. И тем не менее М. Е. Щедрин признает: «Мой культ к Москве был до того упорен, что устоял даже тогда, когда ради воспитательных целей (а больше с тайной надеждой на легкое получение чина титулярного советника) я должен был, по воле родителей, переселиться в Петербург. И тут продолжала преследовать меня Москва и всегда находила во мне пламенного и скорого заступника стогнов… Этого мало: когда мы, москвичи, разъезжались летом на каникулы, то всякий раз, приближаясь к Москве, требовали, чтобы дилижанс остановился на горке, вблизи Всехсвятского, затем вылезали из экипажа и целовали землю».

Мог забыться ветхий деревянный домишко в приходе Кирилла и Афанасия в Большом Афанасьевском переулке (№ 30), где кончил свои дни дед – купец М. П. Забелин. Могла забыться церковь

Старого Вознесения на Большой Никитской, собиравшая московский бомонд благодаря протопопу в шелковых рясах, обращавшемуся к дамам с извинениями на французском за неудобства и тесноту, или Никола Явленный, вошедший в моду из-за невразумительных, но зато высокопарных проповедей священника, которые обсуждались в московских гостиных и даже на балах. Но жизнь упрямо нанизывала все новые бусинки воспоминаний о старых местах.

6 июня 1856 года – венчание с нежно любимой невестой в Крестовоздвиженской церкви, напоминавшей о переставшем существовать монастыре. Ничем не приметный двухэтажный каменный дом в Кисловском переулке, где помещалась редакция «Русского вестника» М. Н. Каткова. Напечатанные здесь сначала в журнале, позже отдельными томами «Губернские очерки» – начало огромного писательского успеха и славы.

Тридцать два года проведет в Большой Афанасьевском переулке замечательный скульптор Николай Андреевич Андреев. Выученик Строгановского училища и Московского училища, живописи, ваяния и зодчества (1892–1901), он выиграл конкурс на памятник Н. В. Гоголю, который к 100-летию со дня рождения писателя решено было установить на Арбатской площади, и снял мастерскую с квартирой как можно ближе к месту, где предстоит стать его произведению. Дом № 27 – здесь возникает и великолепный гоголевский памятник, и поставленный на Театральной площади у Малого театра памятник А. Н. Островскому. По плану монументальной пропаганды Н. А. Андреев создает памятники А. И. Герцену и Н. П. Огареву перед старым зданием Московского университета на Моховой. Ему принадлежит ряд наиболее интересных и выразительных, сделанных по натурным зарисовкам графических и скульптурных портретов В. И. Ленина. Скульптор всю свою творческую жизнь провел и умер в единственной своей арбатской мастерской.

Всегда ли потомки справедливы в похвалах или, наоборот, небрежении к отдельным своим предшественникам? Сегодня вряд ли кому-нибудь из неспециалистов что-то скажет имя Марии Алексеевны Олениной-д’Альгейм, камерной певицы, вдохновенной просветительницы, к тому же человека очень необычной судьбы. Дочь касимовских помещиков, обладательница красивого и хорошо разработанного меццо-сопрано, она учится пению сначала в Петербурге, позднее в Париже, где выходит замуж за французского журналиста Пьера д’Альгейма, написавшего интересную монографию о Мусоргском. Свою певческую карьеру Мария Алексеевна начинает в 1896 году в Париже, выступает с 1901 года в Петербурге, после чего основывает в Москве организацию «Дом песни» (просуществовала до 1935 года), пропагандировавшую произведения М. П. Мусоргского и западноевропейской вокальной музыки. Под тем же названием она некоторое время издает бюллетень и проводит конкурс на лучшие переводы песенных текстов. С 1918 года Оленина жила за границей, в частности в Париже, много концертировала, пропагандируя русскую музыку, и в 90-летнем возрасте, в 1959 году, вернулась в СССР.

Свое последнее интервью М. А. Оленина-д’Альгейм дала «Литературной России» в 1969 году: «Цель моей жизни была – знакомить людей с русской музыкой».

По соседству с певицей в те же годы снимает квартиру М. М. Ипполитов-Иванов, тогдашний дирижер Русского хорового общества и московских оперных театров Мамонтова и Зимина. Уроженец Гатчины, Михаил Михайлович окончил Петербургскую консерваторию по классу композиции Н. А. Римского-Корсакова. Сразу же переехал в Тбилиси, где возглавил местное отделение Русского музыкального общества и музыкальное училище. Одним из первых начал изучать и записывать музыку народов Кавказа. С 1893-го профессор, а с 1906 по 1922 год директор Московской консерватории. С 1925 года дирижер Большого театра. Предметом его особенного интереса была Лаборатория звукотехники на радио.

Сегодня – это самый знаменитый дом Арбата. С точки зрения прежде всего турфирм и их клиентов. Кто там будет возиться с подробностями нигде систематически и обстоятельно не преподаваемой истории, а здесь – первая квартира А. С. Пушкина после женитьбы. Первые три месяца, проведенные с Натальей Николаевной.

В чем-то самые счастливые. В чем-то определившие те тучи, которые сгустились над поэтом и оборвали его жизнь.

Само собой разумеется, не подлинная квартира, как говорят специалисты, типологическая – обставленная и отделанная так, как могло быть при Пушкине. Слишком богатая. Слишком вылощенная. Но это уже от нашего отношения к поэту. Единственному в России.

Но ведь дом был построен задолго до переезда в него Пушкиных и немало пережил после их поспешного отъезда. А это тоже далеко не безынтересно.

Начало XVIII века – владение принадлежит вдове поручика Семеновского полка Василия Семеновича Толочанова Пелагее Владимировне. Были Толочановы выходцами из Пруссии. При Иване Грозном служили московскому царю, в течение XVII столетия состояли воеводами в разных городах. Семен Федорович выслужился больше других – стал думным дворянином при царе Федоре Алексеевиче, заседал в Приказе Казанского дворца, а в 1683 году пожалован в окольничие. Его сын, Василий Семенович, до высоких чинов не дослужился, и вдова скорее всего вынуждена была поступиться наследством. В 1724 году участок переходит во владение князя Михаила Юрьевича Одоевского, который тут же начинает скупать прилегающие к нему земли: вдовы подключника Хлебного двора Семена Горожанина и вдовы кречетника Дмитрия Петрова. Но и дальше окружали князя в основном ремесленники, вроде мастера медных дел Аврония Крутова, и подьячие.

Среди наследниц князя оказываются две дочери – девицы княжны Мария и Авдотья Михайловны. И характерная подробность: с московскими дворами и домами расставались гораздо легче и чаще, чем с поместьями. Семену Федоровичу Толочанову принадлежали Теплые Станы, Беляево и Коньково-Сергиевское, оставшиеся в семье.

В октябре 1752 года все владение приобретает за 50 рублей капитан Александр Васильевич Павлов, чтобы в октябре следующего года перепродать за те же 50 рублей конюху Степану Козьмичу Бровчинскому. Но в 1765 году двор приобретает капитан Николай Дмитриевич Чернцов. В 1777 году на дворе числится деревянный дом по улице. Вряд ли вдова Чернцова занималась строительством, но в 1806 году во владении коллежского асессора Никанора Семеновича Хитрово числится рядом с воротами каменный одноэтажный нежилой дом, а налево от него – каменный двухэтажный жилой с выступом посередине, возможно, для колоннады. Оба дома объединяются в одно целое. Всего же в жилье указано 10 покоев.

Никанора Семеновича не стало в преклонном возрасте в 1810 году. После пожара 1812 года дом числится уже за сыном бывшего хозяина – прапорщиком Никанором Никаноровичем Хитрово. В 1815 году удается «исправить починкою» сначала каменный флигель, а к зиме 1816-го и двухэтажный каменный дом. В 1820 году здесь числится 21 покой, а все строение оценивается в 60 000 рублей. Центральная часть фасада декорируется колоннадой. В руках Хитрово дом остается до 1859 года, когда его приобретает купец Павел Иванович Борегар, немедленно приступающий к его перестройке. Уничтожается выступавшая на тротуар колоннада, увеличивается высота окон.

Очередные проекты перестроек возникают у Шиловской, к которой владение переходит на целых десять лет – с 1865 по 1875 год. В 1874 году с обеих сторон фасада делается по каменному крыльцу. Возникает проект отделки заново всего фасада, но к этому приступает следующий хозяин владения – купец Илья Васильевич Патрикеев. Дом заново штукатурится. В нижнем этаже по улице вместо трех окон прорубаются две двери, закладывается калитка близ дома, и застраиваются ворота слева. Производится отделка комнат второго этажа, то есть собственно пушкинской квартиры. Появляются лепные карнизы и потолки, устраиваются мраморные подоконники и паркетный зал. В семье Патрикеевых дом остается до 1915 года.

За это время в доме размещаются Частная школа (женское училище или пансион) С. К. Смирновой (1897–1903), магазин галантерейных товаров, игрушек и писчебумажных товаров Медынцева, обувной магазин Алексеева и обувной магазин самих Патрикеевых, книготорговый дом «Фон Ланге Н.А. и K°», магазин драпировок Н. Я. Семенова и магазин готового платья М. Н. Столярова «Арбатский базар». Старым москвичам имя Патрикеевых говорило о многом.