Это был один из тех браков, которые так любили устраивать при дворе обязательно с участием царствующих особ. Деньги к деньгам, титулы к титулам: граф Алексей Кириллович Разумовский – княжна Варвара Петровна Шереметева. С обеих сторон несметные богатства, знатность, хотя… Шереметевы и в самом деле относились к древнейшим боярским родам, славились службой, высокими государственными должностями, летописи пестрели их именами. Зато Разумовским – их родословная легко умещалась в нескольких строчках – о государственных же заслугах и вовсе не приходилось говорить.
Граф-пастух, неграмотный голосистый парень из украинского села, приглянувшийся будущей императрице Елизавете Петровне, Алексей Григорьевич Разумовский положил основу процветания своего семейства. На выставке начала XIX века «Ломоносов и Елизаветинское время» среди экспонатов I отдела числился под № 54 оттиск на шелке гравюры Е.П. Чемесова: А.Г. Разумовский и Елизавета с многозначительной надписью: «Се тайна благословенна».
Обычная связь? Церковный брак? Историки строили домыслы, современники не знали ничего определенного. Сам виновник и после держался на редкость осторожно. Хранил верность Елизавете и после того, как уступил свои дворцовые покои другому фавориту, и после того, как не стало императрицы: никакой женитьбы, никаких сплетен о личной жизни. Какие-то связывающие его с Елизаветой документы сжег на глазах присланного к нему от Екатерины II посланника. Заботился только о семейном благосостоянии и в этом преуспевал чрезвычайно. Все сестры с мужьями-казаками стали сановными дамам, единственный младший брат Кирилл – вельможей, в девятнадцать лет президентом Академии наук, меценатом и чудаком – непременное условие большого состояния в XVIII веке. Богатство обязывало, состояние Разумовских тем более. По высокомерию, спеси, презрению к окружающим все пять племянников бывшего фаворита не знали себе равных. Когда их тщеславие показалось несуразным даже родному отцу, один из сыновей на его упрек заметил: «Ничего удивительного: вы – сын простого пастуха, а мы – фельдмаршала». Кирилл Разумовский удостоился вместе с десятками сел, деревень, домов и этого отличия. Императрица Елизавета Петровна сама позаботилась и о его женитьбе, чтобы приобщить брата фаворита и по крови, и по богатствам к царствующему дому. Его женой стала одна из богатейших невест России, троюродная сестра самой Елизаветы – Екатерина Нарышкина. Брак не был счастливым, зато принес многочисленное потомство. Теперь сыну Алексею предстояло повторить опыт отца.
И опыт действительно повторился. Но то ли слишком долго зажилась по сравнению со своей рано умершей свекровью Варвара Разумовская-Шереметева, то ли более нетерпеливым оказался Разумовский-младший, только через десять лет семейной жизни Алексей Кириллович предложил своей супруге поселиться вместе с детьми отдельно от него – «в разделе». Тридцати шести лет от роду граф решил посвятить себя целиком государственной службе, на которую вступил двумя годами раньше, – предлог, чтобы избавиться от надоевшей половины и неудавшегося семейного очага. Не помогло ни вмешательство старого графа, ни высокое положение отца Варвары Петровны. Впрочем, П.Б. Шереметева не занимало ничто, кроме искусства и исторических розысков. Ему принадлежала публикация переписки его отца-фельдмаршала с Петром I, осуществленная в 1770-х годах.
Предоставленная самой себе, В.П. Разумовская отстраивает в начале Маросейки дом по образцу дома отца на Воздвиженке, где поселяется вместе с детьми. В 1791 году родной брат M.В. Долгорукова Василий продает ей Акулово. В купчей крепости так и указывалось: «Жене графа Ал. Кир. Разумовского Варваре Петровне, урожденной Шереметевой». Всеми способами «отрешенная» графиня ищет возможности поддерживать отношения с родственниками мужа, тем более что ни для кого не остается секретом существование у него новой, «незаконной» семьи. Четырем своим сыновьям от дочери берейтора Марьи Соболевской А.К. Разумовский даст фамилию Перовские, превосходное образование, дворянство и конечно же состояние. При всей законности своих прав дети графини Варвары отходили на задний план даже в общественном мнении. За их положение приходилось бороться.
Вот только и с родными мужа далеко не все было в порядке. Андрей Кириллович после слишком шумной истории, связавшей его имя с именем первой жены Павла I, устраивает свою семейную жизнь за рубежом. Лев Кириллович принимает в дом ушедшую от мужа княгиню Голицыну, и «развод по договоренности» многие годы смущает Москву, пока не получает признания не со стороны церкви – это было невозможно, – но со стороны Александра I. Семья Григория Кирилловича, образовавшаяся в Австрии, исключена из российского подданства. Петр Кириллович… Но в отношении него хозяйка Акулова готова была закрыть глаза на многое. Он не женат, но открыто занимается судьбой своего побочного сына Николая Оржицкого, которого и делает единственным наследником.
Николай Оржицкий – частый гость Акулова. К нему благоволит и известная своим независимым нравом тетка, также постоянная посетительница этой подмосковной усадьбы, Н.К. Загряжская, разговоры с которой так подробно и увлеченно записывал Пушкин. Наталья Кирилловна не имеет детей и готова, по московскому обычаю, заниматься племянниками.
Не обязательно открыто признаваться в родстве с юным Оржицким – его можно принимать как знакомого. Отец добился для своего первенца дворянства, дал ему превосходное домашнее воспитание, знание языков, знакомство с музыкой. Правда, Оржицкий предпочел тот род службы, которого избегали первые Разумовские. События Отечественной войны 1812 года приводят его в армию.
1813 год. Ахтырский полк. Тот самый, в котором служил А.А. Алябьев, ставший близким другом юного корнета. «Весьма милый и достойный человек» – так отзывался об Оржицком Н.А. Муханов. «Весельчак и хлебосол», по словам Н.И. Греча, легко становится любимцем полка. К тому же он отважен, не смущается неудобствами походной жизни и на поле боя такой же сумасброд, как и в веселом гусарском кругу. Ему одинаково послушны пистолеты, конь и неразлучная спутница-гитара. А формулярному списку корнета Оржицкого мог позавидовать не один видавший виды ветеран. Здесь и сражение на реке Кацбах в Силезии, и знаменитая битва народов под Лейпцигом, а во Франции бои под Бриенн-ле-Шато, Ларотьер, Лаферте-сюр-Жуар, Монмирай, Шато-Тьерри, Краон, Лаон, Фер-Шампенуаз… Оржицкий пишет стихи, но не хранит их. Зачем? Друзья запоминают их и так, а литературная слава не прельщает гусара. Стихи – часть их общей жизни. В них удаль, отвага, мужское братство, реже – воспоминания о мирной жизни, об Акулове.
Об акуловском доме сегодня не скажешь уже ничего: его не стало к двадцатым годам девятнадцатого столетия. Только незадолго до 1812 года законченный Покровский храм напоминал о былом размахе усадьбы. У него необычный вид, напоминающий соседнюю с московским домом В.П. Разумовской церковь Козьмы и Дамиана на углу Старосадского переулка, которую строил М.Ф. Казаков. Это сходство – в круглой ротонде, венчающей основной куб храма и завершенной островерхим шпилем, в двух круглых колокольнях, размещенных по краям западного фасада и обрамляющих портик из шести пилястр со свободным фронтоном. Портик повторится в скромном домике для причта, также окруженном кирпичной, с металлическими решетками оградой. Оржицкий навестит Покровскую церковь, отправляясь с частями на Запад; она расположилась на Можайской дороге.
Но о прошлом Акулова говорила не церковная архитектура – внутреннее убранство. Рядом с росписью начала XIX века – иконы XVII и XVIII веков, помещенные здесь Долгоруковыми ткани конца екатерининских лет, деревянная скульптура. Даже домик причта хранит изразцовую печь предшествующего столетия.
Оржицкий побывал в Акулове и на обратном пути в Москву. Правда, встретиться там уже было не с кем – поместье перешло в чужие руки, как в будущем и московский дом тетки Варвары Петровны. Вместе со всеми своими богатствами она завещала его, в обход собственных детей и родных, послушнику Чудова монастыря, которого сделала своим управляющим.
Новые порядки, которые вводятся в армии с окончанием Отечественной войны, побуждают Оржицкого выйти в отставку в достаточно скромном чине штабс-майора. Это было время отставки и А.А. Алябьева, и легендарного Дениса Давыдова, и дружного с ними Степана Бегичева. Едва ли не единственный раз – во время походов – интересы императора сошлись с интересами столь беспокоившей Александра I гусарской вольницы с ее независимым нравом, чувством собственного достоинства, свободолюбивыми мечтами. Принадлежность собственного отца к той же фронде побуждает Л.Н. Толстого попытаться разобраться в существовавшем конфликте. Он напишет об отце: «Как большая часть людей первого Александровского времени и походов 13, 14 и 15-го годов, он был не то что теперь называется либералом, а просто, по чувству собственного достоинства, не считал для себя возможным служить ни при конце царствования Александра I, ни при Николае… Даже все друзья его были люди такие же свободные, не служащие и немного фрондирующие правительство».
Но «немного фрондирующий» – это не об Оржицком. Убеждения Оржицкого совершенно определенны и носят чисто политический характер. Он принадлежит к декабристскому движению. Среди его ближайших друзей – К.Ф. Рылеев и А.А. Бестужев. В архивном фонде управления коменданта Петропавловской крепости есть дело от 22 декабря 1825 года об очной ставке П.Г. Каховского со слугой К.Ф. Рылеева в Петропавловской крепости для установления адреса Оржицкого, к которому послал его Рылеев. Оржицкий не был арестован в числе первых, и сам Рылеев сделал все, чтобы не упоминать имени друга.
Лихой гусар следует его примеру. Он не выдает никого из товарищей. Ответы Оржицкого на Следственной комиссии исполнены внутреннего достоинства, и ни разу в них не проскальзывает страх за собственную участь. На вопрос, кем подсказан ему «свободный образ мыслей», былой гусар отвечает: «Понимая под свободным образом мыслей привычку не руководствоваться мнением других, а рассуждать по собственному своему рассудку, не мог я оный позаимствовать от кого другого, как от самой природы, давшей мне способность рассуждать».
На этот раз никакие родственные связи не могли облегчить участи Оржицкого. За арестом последовало лишение чинов и дворянства, и только меньшая по сравнению с другими участниками восстания «вина», с точки зрения Следственной комиссии, определила его ссылку не в Сибирь, а рядовым на Кавказ, на театр военных действий. В том же архиве управления коменданта Петропавловской крепости есть другое дело – о разрешении Оржицкому увидеться с сестрой, которой он оставляет доверенность на управление имением. Это потребовало трех встреч – 20 июня, 9-го и 12 июля 1826 года.
Бывший герой 1812 года определяется солдатом в Кизлярский гарнизонный батальон, затем в Нижегородский драгунский полк, где становится унтер-офицером. По всей вероятности, у командира полка Н.Н. Раевского-младшего летом 1829 года Оржицкий встречается с Пушкиным. Недолгое знакомство пробуждает у обоих дружеские чувства, так что поэт думает ввести своего нового знакомца в первую главу «Путешествие в Арзрум». Во всяком случае, Оржицкого можно угадать в одной из фраз пушкинского черновика: «15 пар тощих и малорослых быков, окруженных полунагими осетинцами, тащили легонькую венскую коляску моего приятеля Ор… Это зрелище разрешило все мои сомнения. Я решился отправить мою тяжелую коляску обратно во Владикавказ и верхом доехать до Тифлиса».
Спустя три года прапорщик Оржицкий выходит в отставку и становится соседом Пушкина по Михайловскому. Былой гусар окончательно поселился в своем находившемся недалеко от Порхова поместье. К этому времени он оставляет поэзию или, если быть точным, отказывается от каких бы то ни было публикаций, хотя когда-то его строки появлялись на страницах «Сына отечества», перечитывались вместе со стихами Дениса Давыдова. Появившееся в печати в 1819 году стихотворение «Прощание гусара» стало настолько популярным, что имя автора в конце концов забылось. О поэте и вовсе перестали вспоминать, когда «Прощание гусара» было переложено на музыку А.А. Алябьевым. Родившийся романс стал памятью об Отечественной войне, сражениях, о гусарской вольнице.