59

Хайме провел этот бесконечный день в ожидании того, что Уайт позвонит или явится выяснять, почему он еще не уехал. Их спор накануне был очень неприятным. Уайт обвинял его в неповиновении, а Хайме доказывал, что его немедленный отъезд не имеет смысла и вредит работе. Он сказал, что подчинится, но настолько, насколько это отвечает здравому смыслу и интересам корпорации. Глядя в глубоко посаженные глаза шефа, Хайме все больше склонялся к убеждению, что это глаза преступника.

Он никогда не отвечал начальнику в таких резких выражениях и знал, что их отношения испорчены навсегда. Однако он был уверен, что, как только он представит документы Дэвису, Уайта уволят. А пока надо было по возможности сохранять видимость лояльности и лететь в Англию.

Уайт не подавал признаков жизни в течение всего дня, наверное, понял, что настаивать уже бесполезно, так как в любом случае Хайме не попадет в Лондон раньше утра понедельника.

У Хайме тоже не было ни малейшего желания разговаривать с шефом, и он потратил день на разрешение парочки срочных вопросов, подготовку к поездке и поиски дополнительных документов к досье Монсегюра.

Пришло время действовать быстро и забыть об осторожности.

60

— Ты знаешь, что завтра я уезжаю в Лондон? — вполголоса спросил ее Хайме. — С прошлых выходных мы не были близки. Давай проведем эту ночь вместе?

Он тихо подошел к Карен, когда она одна работала за своим столом. Она смотрела на него с легкой улыбкой на губах, не отвечая, ее голубые глаза светились лукавством. Хайме подумал, что безумно хочет ее.

— Я уж думала, что ты никогда этого не предложишь, — ответила Карен, насладившись его нетерпеливым ожиданием. — Я согласна, но где? После твоей ссоры с Уайтом и твой, и мой дом могут быть под наблюдением. Если они увидят нас вдвоем, то все поймут.

— А здесь?

— Ты что, Хайме, здесь, в Монсегюре, люди будут работать допоздна, а кто-нибудь, может, и на ночь останется. Хотя я не знаю, какие у тебя планы. — Карен улыбнулась еще хитрее. — Возможно, ты намерен сделать это стоя, за дверью или в ванной.

Хайме расхохотался.

— Это хорошая мысль, Карен, я с удовольствием. Но мне бы хотелось заняться этим в горизонтальном положении. Я предлагаю поехать в один из отелей аэропорта.

— Согласна.

Чтобы дать Хайме время забрать вещи из дома, Карен вышла из Монсегюра на час позже и доехала до стоянки аэропорта. Наконец зазвенел ее мобильный.

— Пятьсот шестнадцать.

— Пятьсот шестнадцать, — повторила Карен.

— Верно, — подтвердил Хайме и повесил трубку. Карен вышла из машины и пересекла первую полосу широкой улицы по направлению к терминалу прибытия. Она остановилась на островке посреди дороги, там, где останавливались автомобили фирм по аренде отелей.

Через несколько минут появился микроавтобус отеля, где снял комнату Хайме.

Хайме изнывал от нетерпения. Через дверь номера он услышал, как зазвенел звонок лифта.

Карен вышла из лифта и пошла по застеленному ковром коридору. Она вспомнила на минуту Линду и вздрогнула.

Не успела она постучать в дверь комнаты, как Хайме распахнул ее и увлек девушку вовнутрь. Они слились в объятии и долгом поцелуе.

— Мне жаль, что ты уезжаешь, — сказала она, отрываясь от его губ.

— Я буду скучать, милая.

— Больше никаких телефонных звонков даже в офисе: мы перешли на очень опасную стадию. Будем общаться по Интернету. Используем адреса и имена, которые известны только нам. Мой будет Корва…

— А мой — Педро.

Хайме помог Карен освободиться от плаща, она сняла с него галстук. Туфли упали на пол, туда же полетела другая одежда. Они раздели друг друга торопливо, с нетерпением.

Раздетые, они остались посреди комнаты и затем снова соединились в объятии. Отчаянно. Это объятие объединило их страхи, чтобы дать им уверенность.

Объятие, повторенное сотни раз до этого. Но всегда новое, напряженное и необходимое.

— Ты еще не уехал, а я уже чувствую, что тебе здесь нет, Джим. Я уже снова хочу тебя увидеть, — прошептала она.

— Береги себя. Не рискуй, пожалуйста, — сказал он тихим голосом, на ухо. И захотел подтвердить то, что уже знал. — Ты была Корва, правда?

— Да, это я. А ты был Педро.

Педро и Корва снова любили друг друга, спустя столько веков. Сквозь ночь они кромсали на куски время между темным прошлым и будущим, которое плавало перед ними, как вязкая масса, аморфная и угрожающая. Она формировалась снаружи, в темноте ночи. В тот момент они ощутили вечность, защищенные четырьмя стенами стандартного гостиничного номера.

Их тела соединились, и ему захотелось слиться с ней в одно целое. Это материя боролась, извивалась, вибрировала и изливалась страстью. Их члены из плоти, крови, костей и нервов действовали, как яростные механизмы, сами по себе, ведомые вечным импульсом, таким необоримым, что казалось — их сердца сейчас взорвутся.

Это дьявол, несомненно, дергал за ниточки и заставлял плясать их тела, как марионетки, в чувственном и похотливом танце.

Но было и что-то еще. Существовало настоящее, вечное. То, что создал Бог милосердный. Это их души тянулись друг к другу, преследовали одна другую в бешеной гонке сквозь время и пространство. Это был их дух, который ни мир, ни дьявол не могли уничтожить: вечные Корва и Педро. И Хайме понял тогда, что Карен была той женщиной, которую он всегда искал.

В этой жизни. И много раньше.