Комедия в одном действии
Перевод Арго
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
МОЛЬЕР
смешной маркиз.
БРЕКУР
человек знатного происхождения.
ДЕ ЛАГРАНЖ
смешной маркиз.
ДЮКРУАЗИ
поэт.
ЛАТОРИЛЬЕР
несносный маркиз.
БЕЖАР
услужливейший человек.
Г-ЖА ДЮПАРК
маркиза-ломака.
Г-ЖА БЕЖАР
недотрога.
Г-ЖА ДЕ БРИ
осмотрительная кокетка.
Г-ЖА МОЛЬЕР
остроумная насмешница.
Г-ЖА ДЮКРУАЗИ
слащавая злюка.
Г-ЖА ЭРВЕ
жеманная служанка.
ЧЕТВЕРО ПОСЛАНЦЕВ.
Действие происходит в Версале, в зале Комедии.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Мольер, Брекур, де Лагранж, Дюкруази, г-жа Дюпарк, Бежар, де Бри, Мольер, Дюкруази, Эрве.
Мольер. Да вы что же это, господа, назло мне так копаетесь? Что же вы не выходите на сцену? Черт бы вас всех побрал! Да ну, скорее! Господин Брекур!
Брекур. Что такое?
Мольер. Господин де Лагранж!
Де Лагранж. В чем дело?
Мольер. Господин Дюкруази!
Дюкруази. Что еще?
Мольер. Госпожа Дюпарк!
Г-жа Дюпарк. Ну-ну?
Мольер. Госпожа Бежар!
Г-жа Бежар. Что случилось?
Мольер. Госпожа де Бри!
Г-жа де Бри. Что вам угодно?
Мольер. Госпожа Дюкруази!
Г-жа Дюкруази. Что там еще?
Мольер. Госпожа Эрве!
Г-жа Эрве. Иду-иду!
Мольер. А, прах их побери, с ума я с ними сойду! Вы хотите, господа, довести меня до бешенства?
Брекур. А вы чего от нас хотите? Мы даже ролей не знаем, а вы заставляете нас играть. Кто кого доводит до бешенства?
Мольер. Странные существа эти актеры, попробуйте ими управлять!
Г-жа Бежар. Ну вот мы пришли. Что вы собираетесь делать?
Г-жа Дюпарк. Что вы затеваете?
Г-жа де Бри. О чем идет речь?
Мольер. Прошу вас всех сюда. Мы все уже в костюмах, а король прибудет часа через два, не раньше. Давайте пока прорепетируем нашу пьесу и решим, как ее играть.
Де Лагранж. А как можно играть то, чего не знаешь?
Г-жа Дюпарк. Я вам прямо говорю: я из своей роли ни слова не помню.
Г-жа де Бри. Мне придется с начала до конца играть под суфлера.
Г-жа Бежар. А я так просто выйду с тетрадкой в руке!
Г-жа Мольер. Я тоже!
Г-жа Эрве. Хорошо, что у меня немного слов!
Г-жа Дюкруази. И у меня немного, но боюсь, что я и тех не скажу.
Дюкруази. Я готов откупиться десятью золотыми.
Брекур. А я бы предпочел двадцать ударов плетью, уверяю вас!
Мольер. Вы все жалуетесь на скверные роли, а что бы вы сделали на моем месте?
Г-жа Бежар. На вашем? А вам-то какая забота? Пьесу написали вы — вам ли ее не запомнить?
Мольер. Да разве дело только в том, собьюсь я или не собьюсь? А кто, как не я, отвечает за успех пьесы — это, по-вашему, пустяк? Вы думаете, это так просто — разыграть смешную пьесу перед обществом, которое нынче здесь соберется, и заставить смеяться почтенных особ, которые смеются, только когда им заблагорассудится? Какой писатель не убоялся бы такого испытания?
Г-жа Бежар. Если б вы и правда боялись, так были бы осторожнее и не взялись бы за одну неделю подготовить пьесу.
Мольер. Как я мог отказаться, если таково было желание короля?
Г-жа Бежар. Как отказаться? Надо было в самых почтительных выражениях извиниться, сославшись на невозможность выполнить приказание в столь короткий срок. Другой бы на вашем месте поберег свою репутацию и не пошел на такой риск. Подумайте, что с вами будет, если пьеса провалится! Какой это будет козырь в руках у ваших завистников!
Г-жа де Бри. Конечно, надо было в почтительных выражениях извиниться перед королем или хотя бы попросить отсрочки.
Мольер. Ах, боже мой! Сударыня! Короли требуют беспрекословного повиновения и знать не хотят никаких препятствий. Им нравится только то, что бывает готово в назначенный ими срок. Если же увеселение запаздывает, оно теряет для них всякую прелесть. Они хотят таких удовольствий, которые не заставляют себя ждать; чем меньше подготовки, тем это им приятнее. О себе мы должны забыть; мы для того и существуем, чтобы угождать им, и, когда нам поручают что-либо, наше дело — выполнять их поручение как можно скорее. Лучше выполнить поручение плохо, нежели выполнить, да не в срок. Пусть нам будет стыдно за неудачу, зато мы сможем гордиться быстротой выполнения. Однако давайте начнем репетицию!
Г-жа Бежар. Какой смысл репетировать, когда мы не знаем ролей?
Мольер. Вы будете их знать, ручаюсь вам! А если и не будете знать назубок, то почему бы вам не проявить изобретательность? Пьеса — в прозе, кого вы изображаете — вам известно.
Г-жа Бежар. Покорно благодарю, проза еще хуже стихов!
Г-жа Мольер. Знаете, что я вам скажу? Вам бы следовало написать такую пьесу, в которой играли бы вы один.
Мольер. Помолчите, жена, вы — дура.
Г-жа Мольер. Очень вам благодарна, дражайший мой супруг. До чего же меняет людей женитьба! Полтора года назад вы со мной не так разговаривали!
Мольер. Да замолчите вы, бога ради!
Г-жа Мольер. Как странно, что коротенький обряд может лишить человека его лучших качеств! На одну и ту же особу муж и поклонник глядят совершенно разными глазами.
Мольер. Сколько лишних слов!
Г-жа Мольер. Я бы вот об этом написала комедию. Я бы отвела от женщины ряд обвинений, я бы показала разницу между грубостью мужей и любезностью поклонников, и мужья устыдились бы.
Мольер. Довольно! Сейчас не время болтать, у нас важное дело.
Г-жа Бежар. Раз вам заказали пьесу о критике, которой вы подверглись, почему же вы не сочинили комедию о комедиантах, о которой вы нам давно говорили? Это была бы счастливая находка, и пришлась бы она весьма кстати, тем более что ваши критики, решив изобразить вас, дают вам право изобразить их, а написанный вами их портрет был бы куда более схож с натурой, нежели ваш портрет, написанный ими. Сочинить пародию на актера, играющего комическую роль, — это значит высмеять не его самого, а в его лице высмеять действующее лицо, которое он изображает; это значит воспользоваться теми же чертами и теми же красками, которые употребляет он, рисуя всякого рода комические характеры, взятые им с натуры. А пародировать актера, играющего серьезную роль, — это значит показать недостатки, присущие именно ему, потому что в такой роли актер не прибегает ни к жестам, ни к смешным интонациям, по которым его легко можно было бы отличить от других.
Мольер. Все это верно, но у меня есть причины этого не делать. Между нами говоря, меня это не очень увлекает, и потом для такой пьесы нужно больше времени. Они дают представления в те же дни, что и мы, и за то время, что мы в Париже, я видел их раза три-четыре, не больше. Я успел уловить в их декламации только то, что невольно бросается в глаза, а для того чтобы написать похожие портреты, надо было бы получше их изучить.
Г-жа Дюпарк. Все-таки я кое-кого из них узнала в вашем исполнении.
Г-жа де Бри. Я ничего об этом не слышала.
Мольер. Мне пришла однажды в голову такая мысль, но я ее оставил, ведь это же безделица, так, пустячок, вряд ли он кого-нибудь позабавит.
Г-жа де Бри. Раз уж вы другим говорили, так расскажите и мне.
Мольер. Сейчас не время.
Г-жа де Бри. В двух словах!
Мольер. Я задумал комедию, где один поэт, которого я должен был играть сам, предлагает свою пьесу труппе, только что приехавшей из провинции. «Есть у вас, — спрашивает он, — актеры и актрисы, которые могли бы создать успех пьесе? Дело в том, что моя пьеса — это такая пьеса, которая…» «Конечно, сударь, — отвечают актеры, — у нас есть и мужчины и женщины, которых одобряли всюду, где только нам ни случалось представлять». — «А кто у вас на роли королей?» — «Вот этот актер недурно с ними справляется». — «Кто? Этот статный молодой человек? Да вы шутите! Король должен быть толстый, жирный, вчетверо толще обыкновенного смертного, королю, черт побери, полагается толстое брюхо, король должен быть объемистым, чтобы было чем заполнить трон! Король с такой стройной фигурой! Это огромный недостаток. Впрочем, послушаем, как он читает стихи». Актер читает ему несколько стихов… ну хоть из роли короля в Никомеде.
читает самым естественным тоном. А поэт: «Как? Это вы называете декламацией? Да это насмешка! Такие стихи нужно произносить высокопарно. Вот послушайте. (Подражает Монфлери,знаменитому актеру Бургундского отеля.)
Видите, какая поза? Запомните хорошенько. Затем нужно напирать на последний стих — это нравится публике и вызывает бурю восторга». — «Но, сударь, — отвечает автор, — мне кажется, что король, беседуя наедине со своим военачальником, должен говорить проще, он не вопит, как бесноватый». — «Вы ничего не понимаете. Попробуйте читать так, как вы читаете, вот увидите — ни одного хлопка. Теперь посмотрим любовную сцену». Актер и актриса показывают сцену Камиллы и Куриация:
Играют они, как и тот актер, совсем просто. А поэт: «Вы издеваетесь надо мной! Это никуда не годится. Вот как нужно это читать. (Подражает г-же Бошато, актрисе Бургундского отеля.)
Видите? И искренне и страстно! Обратите внимание, что Камилла улыбается в самые тяжелые минуты». Мысль моя в этом и заключалась: поэт должен был проверить таким образом всех актеров и актрис.
Г-жа де Бри. По-моему, это забавно! Я с первого стиха угадала, кого вы имеете в виду. Ну а дальше?
Мольер (подражает актеру Бургундского отеля Бошато, читающему стансы из «Сида»).
А этого узнаете — в роли Помпея из Сертория? (Подражает актеру той же труппы Отрошу.)
Г-жа де Бри. Я и этого, кажется, узнаю…
Мольер. А это кто? (Подражает актеру той же труппы де Вилье.)
Г-жа де Бри. Узнаю и этого. Но есть среди них такие, которых даже вам трудно передразнить…
Мольер. Ах, боже мой, если приглядеться поближе, то у каждого из них что-нибудь можно подметить!.. Но я из-за вас трачу драгоценное время. Подумаем наконец о нас самих и не будем отвлекаться болтовней. (Де Лагранжу.) Постарайтесь как можно лучше сыграть в сцене со мной роль маркиза.
Г-жа Мольер. Опять маркиза?
Мольер. Да, черт побери, опять маркиза! Нынче маркиз — самое смешное лицо в комедии. А что может быть благодарнее такой роли? В старых комедиях неизменно смешил публику слуга-шут, а в нынешних пьесах для увеселения зрителей необходим смешной маркиз.
Г-жа Бежар. Это верно, без него не обойтись.
Мольер. А вам, сударыня…
Г-жа Дюпарк. Ах, боже мой, мне с моей ролью не справиться! И зачем только навязали мне эту кривляку?
Мольер. Ах, боже мой, сударыня! Вы то же самое говорили про вашу роль в Критике «Урока женам», а между тем отлично справились с нею, и все в один голос говорили, что лучше сыграть невозможно! Поверьте мне, сейчас будет то же самое: вы даже представить себе не можете, как вы хорошо сыграете.
Г-жа Дюпарк. Это для меня непостижимо. Ведь я же не выношу кривлянья!
Мольер. Совершенно справедливо. Но как раз этим-то вы и докажете, что вы превосходная актриса: вы изобразите особу, глубоко чуждую вам по духу. Итак, пусть каждый из вас постарается уловить самое характерное в своей роли и представит себе, что он и есть тот, кого он изображает. (К Дюкруази.) Вы играете поэта. Вам надлежит перевоплотиться в него, усвоить черты педантизма, до сих пор еще распространенного в великосветских салонах, поучительный тон и точность произношения с ударениями на всех слогах, с выделением каждой буквы и со строжайшим соблюдением всех правил орфографии. (Брекуру.) Вы играете честного придворного, вроде того, которого вы играли в Критике «Урока женам»; следовательно, вам надлежит держать себя с достоинством, говорить совершенно естественно и по возможности избегать жестикуляции. (Де Лагранжу.) Ну, вам мне сказать нечего. (Г-же Бежар.) Вы изображаете одну из тех женщин, которые думают, что раз они никем не увлекаются, то все прочее им позволено; одну из тех женщин, которые чванятся своей неприступностью, смотрят на всех свысока и считают, что лучшие качества других людей ничто по сравнению с их жалкой добродетелью, а между тем до их добродетели никому никакого дела нет. Пусть этот образ стоит у вас перед глазами, тогда вы схватите все ужимки этой особы. (Г-же де Бри.) Вам придется изображать одну из тех женщин, которые мнят себя воплощенной добродетелью только потому, что блюдут приличия; одну из тех женщин, которые полагают, что грех только там, где огласка, потихоньку обделывают свои делишки под видом бескорыстной преданности и называют друзьями тех, кого обыкновенно люди называют любовниками. Войдите получше в роль. (Г-же Мольер.) У вас та же роль, что и в Критике, мне нечего вам сказать, так же как и госпоже Дюпарк. (Г-же Дюкруази.) А вам надлежит изобразить особу, которая сладким голосом всем говорит приятные вещи, в то же время не упускает случая сказать между прочим какую-нибудь колкость и из себя вон выходит, когда при ней поминают добром кого-либо из ближних. Я уверен, что вы недурно справитесь с этой ролью (Г-же Эрве.) А вы — служанка-жеманница, вы все время вмешиваетесь в разговор и подхватываете выражения своей госпожи. (Всем.) Я вам раскрываю все эти характеры для того, чтобы они запечатлелись в вашем воображении. А теперь давайте репетировать и посмотрим, как пойдет дело. А вот как раз и докучный! Нам только его и недоставало.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Латорильер.
Латорильер. Здравствуйте, господин Мольер!
Мольер. Мое почтение, сударь! (В сторону.) Нелегкая тебя принесла!
Латорильер. Как поживаете?
Мольер. Прекрасно. Благодарю вас… Сударыни!.. Не…
Латорильер. Я сейчас был в одном доме и говорил о вас много хорошего.
Мольер. Премного вам обязан. (В сторону.) Чтоб тебя черт побрал! (Актерам.) Позаботьтесь о том, чтобы…
Латорильер. Вы играете сегодня новую пьесу?
Мольер. Да, сударь. (Актрисам.) Не забудьте…
Латорильер. Вам ее заказал король?
Мольер. Да, сударь… (Актерам.) Пожалуйста, подумайте…
Латорильер. А как она называется?
Мольер. Да, сударь.
Латорильер. Я спрашиваю, как она у вас называется.
Мольер. Право, не знаю. (Актрисам.) Вам необходимо…
Латорильер. В каких вы будете костюмах?
Мольер. Вот в этих самых. (Актерам.) Будьте добры…
Латорильер. Когда начало?
Мольер. Как только пожалует король. (В сторону.) Вот привязался со своими вопросами!
Латорильер. А когда вы его ожидаете?
Мольер. Провалиться мне на этом месте, сударь, не знаю.
Латорильер. То есть как — не знаете?..
Мольер. Запомните, сударь: я самый невежественный человек на свете. Клянусь вам, я ничего не знаю, что бы вы у меня ни спросили. (В сторону.) Я в бешенстве! Этот палач преспокойно задает вам вопросы, ему и дела нет, что вам не до него.
Латорильер. Доброго здоровья, сударыни!
Мольер (в сторону). Ну вот, теперь за них примется!
Латорильер (г-же Дюкруази). Вы прекрасны, как ангелочек. (Поглядывая на г-жу Эрве.) Так вы сегодня обе заняты?
Г-жа Дюкруази. Да, сударь.
Латорильер. Без вас комедия сильно проиграла бы.
Мольер (актрисам, тихо). Вы не могли бы его спровадить?
Г-жа де Бри (Латорильеру). Сударь! У нас сейчас будет репетиция.
Латорильер. Помилуйте, я вам мешать не стану! Пожалуйста, продолжайте!
Г-жа де Бри. Но…
Латорильер. Нет-нет, я никогда никому не надоедаю. Не обращайте на меня внимания и занимайтесь своим делом.
Г-жа де Бри. Да, но…
Латорильер. Без церемоний, репетируйте все, что угодно!
Мольер. Сударь! Дамы стесняются вам сказать, но они хотели бы, чтобы во время репетиции здесь не было посторонних.
Латорильер. Почему? Для меня в этом нет ничего опасного!
Мольер. Таков обычай, сударь, и они ему следуют, да вы и сами получите больше удовольствия, если не будете все знать заранее.
Латорильер. Ну, так я пойду скажу, что вы готовы.
Мольер. Да нет же сударь, сделайте одолжение, не торопитесь!
Латорильер уходит.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, кроме Латорильера.
Мольер. Бывают же на свете такие нахалы! Однако начнем. Представьте себе, что действие происходит в приемной короля. Там каждый день случаются презабавные истории. Туда легко заставить прийти кого угодно, можно даже найти повод для появления дам, которых я вывожу в своей пьесе. Начинается комедия со встречи двух маркизов. (Де Лагранжу.) Помните: вы должны войти так, как я вам говорил, с самым, что называется, независимым видом, приглаживая парик и напевая песенку: «Ла-ла-ла-ла-ла-ла!» А вы, все остальные, посторонитесь: нужно дать двум маркизам побольше места. Эти особы к тесноте не привыкли. (Де Лагранжу.) Прошу вас!
Де Лагранж. «Здравствуй, маркиз!»
Мольер. Ах, боже мой, маркизы так не говорят! Нужно сказать это гораздо громче. Эти господа и говорят по-особому, чтобы отличаться от обыкновенных людей. «Здравствуй, маркиз!» Начнем сначала.
Де Лагранж. «Здравствуй, маркиз!»
Мольер. «А, маркиз, мое почтение!»
Де Лагранж. «Ты что здесь делаешь?»
Мольер. «Черт возьми, ты же видишь: я жду, когда эти господа отлипнут наконец от двери, чтобы и я мог просунуть голову».
Де Лагранж. «Черт побери, ну и столпотворение! Не желаю я тут тереться, лучше уж войду одним из последних».
Мольер. «Тут есть по крайней мере человек двадцать таких, которые прекрасно знают, что их не впустят, и все-таки они теснятся так, что к двери не проберешься».
Де Лагранж. «Крикнем погромче наши имена привратнику, и он пригласит нас войти!»
Мольер. «Тебе это, может быть, и пристало, а я не хочу, чтобы Мольер вывел меня на сцену».
Де Лагранж. «А я, маркиз, так полагаю, что в Критике он именно тебя и вывел!»
Мольер. «Меня? Нет уж, извини! Это был ты собственной персоной».
Де Лагранж. «Право, это слишком любезно с твоей стороны — навязывать мне свое изображение».
Мольер. «Черт возьми! Да ты, как видно, шутник! Даришь мне то, что принадлежит тебе самому!»
Де Лагранж (смеясь). «Ха-ха-ха! Вот потеха!»
Мольер (смеясь). «Ха-ха-ха! Вот умора!»
Де Лагранж. «Как! Ты осмеливаешься утверждать, что это не тебя вывели в роли маркиза из Критики?»
Мольер. «Понятно, меня! „Пьеса противна, противна, черт возьми, до последней степени! Пирожок!“ Это я, я, конечно, я!»
Де Лагранж. «Да, черт побери, смейся, смейся, а это ты. Хочешь, побьемся об заклад? Увидим, кто из нас прав».
Мольер. «А что ты ставишь?»
Де Лагранж. «Я ставлю сто пистолей, что это ты».
Мольер. «А я — сто пистолей, что это ты».
Де Лагранж. «Сто пистолей наличными?»
Мольер. «Наличными. Девяносто получишь с Аминта, а десять наличными».
Де Лагранж. «Согласен».
Мольер. «Кончено дело».
Де Лагранж. «Плакали твои денежки».
Мольер. «А твои тебе улыбнутся».
Де Лагранж. «Кто же нас рассудит?»
Мольер (Брекуру). «Вот кто нас рассудит. Шевалье!»
Брекур. «В чем дело?»
Мольер. Ну вот! И этот заговорил тоном маркиза! Разве я вас не предупреждал, что в вашей роли нужно быть совершенно естественным?
Брекур. Предупреждали.
Мольер. Еще раз: «Шевалье!»
Брекур. «В чем дело?»
Мольер. «Мы побились об заклад — будь любезен, разреши наш спор».
Брекур. «Какой спор?»
Мольер. «Мы спорим, кого вывел Мольер под видом маркиза в своей Критике: он говорит, что меня, а я говорю, что его».
Брекур. «А по-моему, ни того, ни другого. Вы оба с ума сошли, зачем вы принимаете такие вещи на свой счет? Я слышал недавно, как Мольер выражал свое возмущение в разговоре с людьми, которые обвиняли его в том же, в чем обвиняете вы. Он говорил, что особенно его огорчает попытка угадать, с кого списан тот или иной его персонаж, что его задача — изображать нравы, не касаясь личностей, что герои его комедий — создания вымышленные, что это видения, которые его фантазия облекает плотью, дабы позабавить зрителей; что он был бы в отчаянии, если бы случайно кого-нибудь задел, и что он навсегда потеряет охоту писать комедии, если в них вечно будут отыскивать сходство с кем-либо по наущению его врагов, желающих поссорить его с людьми, о которых сам Мольер и не помышлял. И я нахожу, что он прав. Ну к чему, скажите, пожалуйста, приписывать кому-то одному все слова и жесты и подводить автора, объявляя во всеуслышание: „Он изобразил такого-то“, когда все эти черты можно найти у сотни других людей? Если задача комедии — рисовать человеческие недостатки вообще, главным образом недостатки наших современников, то Мольер не может создать такой характер, который не напоминал бы кого-нибудь в нашем обществе. Но если его обвиняют в том, что он имел в виду всех, в ком можно найти обличаемые им пороки, то пусть уж лучше ему запретят писать комедии».
Мольер. «Честное слово, шевалье, ты хочешь оправдать Мольера и заодно выгородить нашего приятеля».
Де Лагранж. «Нисколько. Это он тебя выгораживает, но мы найдем другого судью».
Мольер. «Предположим. Однако скажи, шевалье, не кажется ли тебе, что твой Мольер выдохся и что у него иссякли сюжеты для…».
Брекур. «Иссякли сюжеты? О бедный мой маркиз! Сюжеты мы всегда будем ему поставлять в достаточном количестве! Что бы он ни говорил и что бы ни делал, а мы всё не умнеем».
Мольер. Погодите. Это место надо особенно выделить. Послушайте, я вам сейчас его прочту: «…и что у него иссякли сюжеты для…» — «Иссякли сюжеты? О бедный мой маркиз! Сюжеты мы всегда будем ему поставлять в достаточном количестве! Что бы он ни говорил и что бы ни делал, а мы всё не умнеем. Ты думаешь, он исчерпал в своих комедиях все, что есть в людях смешного? Даже если не выходить из придворного круга, разве он здесь не найдет десятка два характеров, которых он еще не касался? Разве здесь нет таких людей, которые притворяются закадычными друзьями, а только отвернутся — рады горло перервать друг другу? Разве здесь нет низкопоклонников, пошлых льстецов, которые даже не приправляют свои похвалы солью остроумия, у которых и лесть выходит настолько приторной, что тем, на кого она рассчитана, становится тошно? Разве здесь нет подлых прихвостней удачи, вероломных поклонников фортуны, которые кадят вам, когда вы благоденствуете, и избегают вас, когда вы в опале? Разве здесь нет таких, которые вечно недовольны двором, никому не нужных наперсников, назойливых тунеядцев — словом, таких людей, вся служба которых состоит в том, что они надоедают, и которые требуют награды только за то, что они десять лет подряд докучали королю? Разве здесь нет таких людей, которые одинаково ласковы со всеми, расточают свои любезности направо и налево и бросаются к первому встречному с распростертыми объятиями и с изъявлениями дружеских чувств: „Милостивый государь, я ваш покорнейший слуга! — Милостивый государь, я весь к вашим услугам! — Любезный друг, прошу вас не сомневаться в моей преданности! — Милостивый государь, положитесь на меня, как на самого верного своего друга! — Милостивый государь, как я счастлив, что могу вас обнять! — Ах, милостивый государь, как давно мы с вами не видались! — Пожалуйста, распоряжайтесь мною. Можете быть уверены, что я всецело вам предан. Я никого так не уважаю, как вас. Я никого с вами не сравню, прошу вас мне верить. Умоляю вас не сомневаться во мне — я ваш слуга. — Ваш покорный раб“. Так вот, маркиз, в сюжетах у Мольера недостатка не будет. Все, чего он касался до сих пор, — это сущие пустяки в сравнении с тем, что еще осталось». Примерно так это надо играть.
Брекур. Понятно.
Мольер. Продолжайте.
Брекур. «А вот Климена и Элиза».
Мольер (г-жам Дюпарк и Мольер). При этих словах вы входите обе. (Г-же Дюпарк.) Помните, что вы все время должны изгибаться, и как можно больше ломайтесь. Это вам не по сердцу, но что поделаешь? Иной раз приходится себя пересиливать.
Г-жа Мольер. «Ну конечно, сударыня, я еще издали узнала вас и по всему вашему облику решила, что это можете быть только вы».
Г-жа Дюпарк. «У меня есть дело к одному человеку, и я хочу здесь дождаться, когда он выйдет».
Г-жа Мольер. «Я тоже».
Мольер. Вот ящики, они будут служить вам креслами.
Г-жа Дюпарк. «Садитесь, пожалуйста, сударыня».
Г-жа Мольер. «После вас, сударыня».
Мольер. Хорошо. После всяких безмолвных церемоний все занимают места и говорят сидя, за исключением маркизов, которые то вскакивают, то снова садятся по причине своего беспокойного нрава. «Черт возьми, шевалье, ты бы лучше полечил свои наколенники!»
Брекур. «А что?»
Мольер. «Вид у них прескверный».
Брекур. «Плоская шутка!»
Г-жа Мольер. «Ах, боже мой, сударыня! Кожа у вас ослепительной белизны, а губы огненного цвета!»
Г-жа Дюпарк. «Ах, что вы, сударыня! Не смотрите на меня, я сегодня убийственно выгляжу».
Г-жа Мольер. «Сударыня! Откиньте чуть-чуть ваш чепец».
Г-жа Дюпарк. «Фи! Уверяю вас, я сегодня ужасна! Мне самой противно на себя смотреть».
Г-жа Мольер. «Вы так прекрасны!»
Г-жа Дюпарк. «Полно, полно!»
Г-жа Мольер. «Покажитесь!»
Г-жа Дюпарк. «Ах, оставьте, умоляю!»
Г-жа Мольер. «Ну пожалуйста!»
Г-жа Дюпарк. «Ни за что!»
Г-жа Мольер. «А все-таки…».
Г-жа Дюпарк. «Я просто в отчаянии!»
Г-жа Мольер. «На секунду!»
Г-жа Дюпарк. «Ах!»
Г-жа Мольер. «Вы непременно должны мне себя показать. Я от вас не отстану».
Г-жа Дюпарк. «Какая же вы, однако, настойчивая! От вас не отделаешься».
Г-жа Мольер. «Ах, сударыня, право же, вам нечего бояться дневного света! А злые языки еще смеют говорить, что вы чем-то мажетесь! Теперь я сумею вывести их на чистую воду».
Г-жа Дюпарк. «Да я понятия не имею, как это мажутся… А куда идут эти дамы?»
Г-жа де Бри. «Позвольте сообщить вам, сударыни, приятнейшую новость: господин Лизидас только что нас оповестил, что против Мольера написана пьеса, которую будут играть знаменитые актеры».
Мольер. «Это верно. Мне даже собирались ее прочесть. Ее написал некий Бр… Бру… Броссо».
Г-жа Дюкруази. «На афише стоит имя Бурсо. Но скажу вам по секрету: к ней приложили руку весьма многие, и все ждут ее представления на сцене с громадным нетерпением. И сочинители и актеры — мы все считаем Мольера нашим злейшим врагом, и мы все объединились, чтобы его уничтожить. Каждый из нас положил по мазку на его портрет, но мы все же не решились подписать под ним свои имена. Слишком много для него чести — пасть в глазах света под напором всего Парнаса. Чтобы поражение Мольера было особенно позорным, мы предпочли выбрать никому не известного, подставного автора».
Г-жа Дюпарк. «Признаюсь, я в полном восторге!»
Мольер. «Я тоже. Черт побери! Насмешник будет осмеян! Ох и влетит же ему!»
Г-жа Дюпарк. «Будет знать, как над всеми издеваться! Этот наглец не допускает, что у женщин есть разум! Он осуждает наш возвышенный слог и хочет, чтобы мы говорили языком низким!»
Г-жа де Бри. «Что язык! Он бичует наши привычки, даже самые невинные. У него выходит так, что достоинства преступны».
Г-жа Дюкруази. «Это возмутительно! Женщина ничего не может себе позволить! Зачем он не дает покоя нашим мужьям, зачем он открывает им глаза и обращает их внимание на то, о чем они сами никогда бы не догадались?»
Г-жа Бежар. «Это еще что! Он издевается и над добродетельными женщинами! Этот злобный шут называет их благонравными чертовками!»
Г-жа Мольер. «Наглец! Надо его проучить хорошенько!»
Дюкруази. «Сударыня! Представление этой комедии нуждается в поддержке, актеры Бургундского отеля…».
Г-жа Дюпарк. «Пусть они не беспокоятся. Я головой ручаюсь за успех!»
Г-жа Мольер. «Вы правы, сударыня. Многие заинтересованы в том, чтобы она понравилась. Судите сами: все, кто считает, что Мольер их осмеял, не упустят случая отомстить ему и станут рукоплескать этой комедии».
Брекур (насмешливо). «Еще бы! Я лично ручаюсь за десять маркизов, за шесть жеманниц, за два десятка кокеток и три десятка рогоносцев, что они отобьют себе ладони».
Г-жа Мольер. «А как же иначе? Зачем ему нужно было их оскорблять, особенно рогоносцев? Ведь это милейшие люди!»
Мольер. «Да, черт побери, мне передавали, что ему за его комедии здорово всыплют, — все сочинители и все актеры, сколько их есть, злы на него, как сто чертей».
Г-жа Мольер. «Так ему и надо! Зачем он сочиняет злые комедии, на которые валом валит весь Париж? Зачем он так изображает людей, что каждый узнает себя? Зачем он не пишет комедии, как господин Лизидас? Тогда бы не было никаких обид и все сочинители говорили бы о нем только хорошее. Конечно, на представлениях таких комедий особенной давки не бывает, но зато они хорошо написаны, а против них никто ничего не пишет, наоборот: все, кто только их ни посмотрит, горят желанием расхвалить их».
Дюкруази. «В самом деле, у меня есть преимущество: я не наживаю себе врагов, все мои комедии заслужили одобрение людей понимающих».
Г-жа Мольер. «Как хорошо, что это вас удовлетворяет! Это дороже рукоплесканий публики и тех денег, которые можно заработать на пьесах Мольера. Не все ли вам равно, ходит публика смотреть ваши комедии или не ходит? Важно, чтобы их оценили ваши собратья!»
Де Лагранж. «А когда пойдет Портрет живописца?»
Дюкруази. «Не знаю. Но я уже готов занять место в первых рядах и крикнуть: „Вот это прекрасно!“».
Мольер. «Я тоже, конечно, крикну!»
Де Лагранж. «Бог даст, и я!»
Г-жа Дюпарк. «И я от вас не отстану, можете мне поверить! Я убеждена, что буря восторга сметет недоброжелателей. Поддержать своими похвалами защитника наших интересов — это наш прямой долг».
Г-жа Мольер. «Совершенно верно!»
Г-жа де Бри. «Все мы, актрисы, должны принять в этом участие».
Г-жа Бежар. «Разумеется!»
Г-жа Дюкруази. «Безусловно!»
Г-жа Эрве. «Никакой пощады этому пересмешнику!»
Мольер. «Ну, шевалье, любезный друг, теперь пусть твой Мольер прячется!»
Брекур. «Кто? Мольер? Даю тебе слово, маркиз, что он тоже собирается в театр — он хочет вместе со всеми посмеяться над портретом, который с него написали».
Мольер. «Ну, черт возьми, это будет смех невеселый!»
Брекур. «Ничего, ничего! Он, наверное, найдет больше поводов для смеха, чем ты думаешь. Мне показывали эту пьесу: самое удачное в ней заимствовано у Мольера — значит, это не только не расстроит его, но, напротив, обрадует. Что касается отдельных сцен, где пытаются его очернить, я готов признать себя последним дураком, если они хоть кого-нибудь убедят! Обвинение в том, что он-де рисует слишком похожие портреты, на мой взгляд, мало того что недобросовестно — оно просто нелепо, оно на ногах не стоит. Я не понимаю, как можно порицать сочинителя комедий за то, что он верно изображает людей!»
Де Лагранж. «Актеры мне говорили, что они ждут от него ответа и что…».
Брекур. «Ответа? Круглым дураком надо быть, чтобы отвечать на их оскорбления! Все отлично знают, каковы их побуждения. Лучшим его ответом была бы новая комедия, которая имела бы такой же успех, как и все предыдущие. Вот верный способ отомстить им как следует. Их нравы мне хорошо известны, и я уверен, что новая пьеса, которая отобьет у них публику, огорчит их гораздо сильнее, чем все сатиры, которые можно на них написать».
Мольер. «Однако, шевалье…».
Г-жа Бежар (Мольеру). Позвольте мне на минутку прервать репетицию. Знаете, что я вам скажу? Я бы на вашем месте повела дело иначе. Все ждут от вас сокрушительного ответного удара, и если вас действительно оскорбили в этой комедии, то вы имеете право все, что угодно, сказать про ее исполнителей, не пощадить никого.
Мольер. Я возмущен. Только женщине может прийти в голову нечто подобное! Вы бы хотели, чтоб я начал пальбу, чтоб я, по их примеру, разразился бранью. Не великая в этом честь для меня, не великий урок для них! Оскорбления, ругань — это им нипочем! Когда они, опасаясь отпора, обсуждали, ставить ли им Портрет живописца, некоторые из них говорили: «Пусть он ругает нас сколько душе угодно, нам лишь бы заработать побольше денег!» Разве эти люди чего-нибудь стыдятся? Какая же это будет месть, если я подарю им то, что они сами жаждут получить?
Г-жа де Бри. Они, однако, жаловались на то, как вы о них отозвались в Критике и в Жеманницах.
Мольер. Верно, эти отзывы были очень обидны, и они имеют все основания на них ссылаться. Но дело все-таки не в этом. Величайшее зло, какое я им причинил, заключается в том, что я имел счастье нравиться публике немножко больше, нежели им бы хотелось. И с тех пор, как мы приехали в Париж, по всему их поведению заметно, что именно это их больше всего волнует. Но пусть они поступают как хотят, их затеи меня не тревожат. Они критикуют мои пьесы? Тем лучше! Боже меня избави писать так, чтобы они восторгались! Это было бы для меня позором.
Г-жа де Бри. А все же не велика радость видеть, как коверкают ваши произведения.
Мольер. А мне-то что? Моя комедия достигла цели, коль скоро она имела счастье понравиться высочайшим особам, которым я прежде всего стараюсь угодить. Мне ли не быть довольным ее судьбой? А все эти придирки — не слишком ли они запоздали? Какое это теперь имеет ко мне отношение, скажите на милость? Нападать на пьесу, которая имела успех, — не значит ли нападать не столько на искусство того, кто ее создал, сколько на мнение тех, кто ее похвалил?
Г-жа де Бри. А я бы все-таки вывела на сцену бумагомараку, смеющего порочить людей, которых он в глаза не видел.
Мольер. Вы с ума сошли! Господин Бурсо — вот так сюжет для придворного увеселения! Хотел бы я знать, как можно сделать его забавным и кого он насмешит, если его выволокут на подмостки! Быть выведенным на сцену перед таким высоким собранием — это слишком большая честь для него. Он только этого и добивается! Он нападает на меня так яростно, только чтобы обратить на себя внимание; ему терять нечего, и актеры нарочно натравили его на меня, чтобы втянуть меня в нелепую драку, чтобы с помощью этой хитрости отвлечь меня от моих новых пьес. А вы столь наивны, что чуть было не попались на удочку. Но я в конце концов выступлю публично. Я не намерен отвечать на все эти критики и антикритики. Пусть они вешают всех собак на мои пьесы — я ничего не имею против. Пусть они донашивают их после нас, пусть перелицовывают их, как платье, и приспосабливают к своему театру, пусть извлекают из них для себя некоторую пользу и присваивают частицу моего успеха — пусть! Раз они в этом, как видно, нуждаются — что ж, пусть кормятся от моих щедрот, но пусть довольствуются тем, что я им уделяю, и не нарушают приличий. Нужно соблюдать учтивость. Есть вещи, которые не вызывают смеха ни у зрителей, ни у тех, о ком идет речь. Я охотно предоставляю им мои сочинения, мою наружность, мои жесты, выражения, мой голос, мою манеру читать стихи — пусть они делают с этим все, что угодно, если это может им принести хоть какую-нибудь выгоду. Я ничего не имею против, я буду счастлив, если это позабавит публику. Но если я всем этим жертвую, то за это они, хотя бы из вежливости, должны отказаться от остального и вовсе не касаться того, за что они, как я слышал, нападают на меня в своих комедиях. Вот о чем я буду покорнейше просить почтенного господина, который берется писать в их защиту комедии, и вот единственный мой им ответ.
Г-жа Бежар. Но ведь в конце концов…
Мольер. В конце концов вы меня сведете с ума. Не будем больше об этом говорить! Мы занимаемся болтовней, вместо того чтобы репетировать нашу комедию. На чем мы остановились? Я уж не помню.
Г-жа де Бри. Вы остановились на том…
Мольер. Боже мой! Я слышу какой-то шум! Это, наверно, прибыл король. У нас нет больше времени на репетицию. Вот что значит отвлекаться! Ну, ничего не поделаешь, только играйте дальше как можно лучше.
Г-жа Бежар. Честное слово, я боюсь! Я не могу играть роль, если не пройду ее всю целиком.
Мольер. Как так — не можете играть?
Г-жа Бежар. Не могу.
Г-жа Дюпарк. И я не могу.
Г-жа де Бри. И я.
Г-жа Мольер. И я.
Г-жа Эрве. И я.
Г-жа Дюкруази. И я.
Мольер. Да вы что, издеваетесь надо мной?
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Бежар.
Бежар. Да будет вам известно, господа, что король пожаловал и ждет, когда вы начнете.
Мольер. Ах, сударь, мое положение ужасно! Я в полном отчаянии. Наши дамы в страхе, говорят, что перед началом им необходимо повторить роли. Мы просим повременить одну минутку! Король милостив, он знает, как мы торопились.
Бежар уходит.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же, кроме Бежара.
Мольер (актрисам). Умоляю вас, подтянитесь, соберитесь с духом!
Г-жа Дюпарк. Вы должны пойти извиниться.
Мольер. Как — извиниться?
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и первый посланец.
Первый посланец. Начинайте же, господа!
Мольер. Сейчас, сударь! У меня голова кругом идет…
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же и второй посланец.
Второй посланец. Начинайте же, господа!
Мольер. Одну минуту, сударь! Что же это будет? (Актерам.) Вы хотите меня опозорить?
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Те же и третий посланец.
Третий посланец. Начинайте же, господа!
Мольер. Сейчас, сударь, мы готовы. Им только бы кричать: «Начинайте!» — хотя король им ровно ничего не приказывал.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Те же и четвертый посланец.
Четвертый посланец. Начинайте же, господа!
Мольер. Сейчас, сейчас, сударь. (Актерам.) Так как же? Значит, я осрамлюсь?
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Те же и Бежар.
Мольер. Сударь! Вы пришли сказать нам, чтобы мы начинали, но…
Бежар. Нет, господа, я пришел сказать вам, что королю доложили, в каком затруднении вы находитесь, и что он по безграничной доброте своей откладывает вашу новую комедию до другого раза, а сегодня удовольствуется любой пьесой, какую только вы можете сыграть.
Мольер. Ах, сударь, вы меня воскресили! Король оказал нам огромное благодеяние тем, что предоставил время для исполнения своего желания. Пойдемте же и все вместе поблагодарим короля за его великие милости!