Явление первое

Гарпагон, комиссар, писарь.

Комиссар. Предоставьте действовать мне – я свое ремесло, благодарение Богу, разумею. Не с нынешнего дня открываю кражи. Хотел бы я иметь столько мешочков по тысяче франков, сколько я отправил народу на виселицу.

Гарпагон. Все власти должны вмешаться в это дело. Если я не отыщу моих денег, я пойду дальше.

Комиссар. Необходимо произвести самое тщательное дознание и расследование. Вы говорите, что в шкатулке было…

Гарпагон. Ровно десять тысяч.

Комиссар. Десять тысяч экю?

Гарпагон. Десять тысяч экю.

Комиссар. Кража значительная.

Гарпагон. Нет той казни, которая была бы достаточна за такое преступление, и, если оно останется безнаказанным, значит, нет у нас ничего священного.

Комиссар. В какой монете была эта сумма?

Гарпагон. В новеньких полновесных луидорах и пистолях.

Комиссар. Кого подозреваете в краже?

Гарпагон. Всех! Весь город и все предместья – под стражу, не иначе!

Комиссар. Поверьте мне: никого понапрасну тревожить не следует, нужно постараться исподтишка добыть улики и тогда со всей строгостью приступить к обнаружению похищенного.

 

Явление второе

Те же и Жак.

Жак (обращаясь за сцену). Я сейчас вернусь, а без меня его зарезать, опалить ножки, окунуть в кипяток и подвесить к потолку.

Гарпагон (Жаку). Кого? Моего вора?

Жак. Я говорю о поросенке, которого прислал мне ваш дворецкий: будет приготовлен по новому способу.

Гарпагон. Не об этом речь. Вот этому господину (показывает на комиссара) желательно знать кое-что другое.

Комиссар (Жаку). Не бойтесь: я вас не обижу, все обойдется тихо.

Жак. Вы гость, сударь?

Комиссар. Вы не должны, любезный друг, ничего скрывать от вашего господина.

Жак. Будьте спокойны, сударь, я все свое искусство покажу и так угощу вас, что останетесь довольны.

Гарпагон. Не в этом дело.

Жак. Если ужин выйдет не такой, как я хотел, так уж это вина вашего дворецкого, он меня своей бережливостью по рукам и ногам связал.

Гарпагон. Негодяй! Тут дело поважней твоего ужина. Ты мне говори про деньги, которые у меня украли.

Жак. У вас деньги украли?

Гарпагон. Да, разбойник! И тебя повесят, если ты их не отдашь.

Комиссар (Гарпагону). Послушайте: зачем вы так на него нападаете? Я по его лицу вижу, что он честный малый, его не надо сажать в тюрьму, он и так расскажет. (Жаку.) Да, мой друг, если вы сознаетесь, вам худа не сделают, а ваш господин щедро вознаградит вас. У него сегодня украли деньги. Не может быть, чтобы вы об этом не знали.

Жак (про себя). Вот когда я отплачу дворецкому! Стоило ему сюда поступить – он стал любимчиком, хозяин только с ним и советуется. Да и палку его я еще хорошо помню.

Гарпагон. О чем задумался?

Комиссар (Гарпагону). Не троньте его. Он собирается с духом и сейчас все расскажет. Повторяю: он честный малый.

Жак (Гарпагону). Коли хотите знать правду, сударь, так это ваш дворецкий.

Гарпагон. Валер?

Жак. Он самый.

Гарпагон. Валер, которому я так верил?

Жак. Он, он. По-моему, это он вас обокрал.

Гарпагон. Почему ты так думаешь?

Жак. Почему?

Гарпагон. Да, почему?

Жак. Потому что… Думаю – и все тут.

Комиссар. Нам нужны улики.

Гарпагон. Ты видел, как он бродил вокруг того места, где были спрятаны деньги?

Жак. Видел, как же. А где у вас деньги были?

Гарпагон. В саду.

Жак. Ну, так и есть! Я видел, как он по саду кружил. А в чем были деньги?

Гарпагон. В шкатулке.

Жак. Вот-вот! Я у него и шкатулку видел.

Гарпагон. Какая же она? Я сейчас узнаю, моя ли.

Жак. Какая?

Гарпагон. Да.

Жак. Такая… Вроде шкатулки.

Комиссар. Само собой разумеется, но вы опишите нам ее.

Жак. Большая шкатулка.

Гарпагон. А моя небольшая.

Жак. Правда, сама по себе она небольшая. Я сказал – большая, потому что в ней денег много.

Комиссар. А какого она цвета?

Жак. Какого цвета?

Комиссар. Да.

Жак. Цвета она… этого, знаете ли… Ну вот, вертится на языке…

Гарпагон. Ну?

Жак. Не красного ли?

Гарпагон. Нет, серого.

Жак. Да-да, красновато-серого. Я это и хотел сказать.

Гарпагон. Нет никакого сомнения: это она. Запишите, сударь, запишите его показания! Господи! На кого теперь положиться можно! После этого я ни за кого не поручусь – не поручусь даже, что я сам себя не обворую.

Жак (Гарпагону). Вот он идет, сударь. Только вы не говорите ему, что это я его выдал.

 

Явление третье

Те же и Валер.

Гарпагон. Поди-ка сюда! Признавайся в самом грязном поступке, в самом ужасном злодеянии, какого еще не видывал свет!

Валер. Что вам угодно, сударь?

Гарпагон. Как, мерзавец! И ты не краснеешь, совершив такое преступление?

Валер. О каком преступлении вы говорите?

Гарпагон. О каком преступлении я говорю? Бесстыжий! Как будто не знает, о чем речь! Напрасно будешь отпираться: дело раскрыто, мне известно все. Отплатил ты за мою доброту, нечего сказать! Нарочно втерся ко мне, чтобы сыграть со мной такую штуку!

Валер. Раз уж вам все известно, сударь, я ни увертываться, ни отпираться не буду!

Жак (про себя). Ого! Стало быть, нечаянно угадал!

Валер. Я и без того намерен был сознаться вам, ждал только удобного случая. Но уж если вы сами узнали, так прошу вас не сердиться и выслушать мои оправдания.

Гарпагон. Какие еще там оправдания, гнусный воришка?

Валер. Нет, сударь, я не заслужил такого названия. Я, конечно, провинился перед вами, но мою вину, воля ваша, можно простить.

Гарпагон. То есть как – простить? Такое-то злодейство, такое-то смертоубийство простить?

Валер. Ради Бога, успокойтесь! Когда вы меня выслушаете, вы увидите, что зло не так велико, как вам кажется.

Гарпагон. Зло не так велико, как мне кажется! Кровь моя, нутро мое – вот ведь это что, висельник!

Валер. Ваша кровь, сударь, нисколько здесь не пострадала, да и не могла пострадать. Дело легко поправить.

Гарпагон. Я этого и добиваюсь. Отдай то, что украл.

Валер. Ваша честь, сударь, получит полное удовлетворение.

Гарпагон. Не о чести речь. Ты мне лучше скажи, кто тебя подтолкнул на это?

Валер. Ах, сударь, и вы еще спрашиваете?

Гарпагон. Да-да, спрашиваю!

Валер. Меня подтолкнуло то чувство, которое все оправдывает: любовь.

Гарпагон. Любовь?

Валер. Да, любовь.

Гарпагон. Нечего сказать, хороша любовь, хороша любовь! Любовь к моим луидорам.

Валер. Нет, сударь, не богатство ваше привлекло меня, и не оно меня обольстило: я заранее отказываюсь от ваших денег, оставьте мне только то, что уже есть у меня.

Гарпагон. Черта с два! Так я тебе и оставил, дожидайся! Оставь ему то, что он у меня украл, – наглость-то какая!

Валер. Вы называете это кражей?

Гарпагон. Еще бы не кража! Этакое-то сокровище!

Валер. Да, правда, сокровище, и притом самое драгоценное из ваших сокровищ, но отдать его мне – еще не значит потерять. На коленях умоляю вас: не отымайте у меня это прелестное сокровище! Отдайте его мне, сделайте доброе дело!

Гарпагон. Да ты что? Ошалел?

Валер. Мы дали друг другу слово, поклялись никогда не расставаться.

Гарпагон. Хорошо слово, хороша клятва!

Валер. Да, мы связаны навеки.

Гарпагон. Я сумею вас развязать, не беспокойтесь!

Валер. Одна только смерть может разлучить нас.

Гарпагон. Околдовали его мои денежки!

Валер. Я уже сказал вам, сударь, что поступил так не по расчету. У меня и в мыслях не было того, что вы подозреваете: я действовал по благородному побуждению.

Гарпагон. Слышите? Он еще скажет, что норовит завладеть моим добром из христианского милосердия. Но знай, висельник, знай, разбойник: я приму меры, закон не пропустит несправедливости.

Валер. Вы властны поступать, как вам угодно, я все готов снести, но прошу вас верить одному: если тут и есть чья-нибудь вина, то разве только моя, дочь же ваша ни в чем не виновата.

Гарпагон. Я думаю! Странно было бы, если бы она тебе пособляла! Но к делу, однако, признавайся, куда ты ее спрятал?

Валер. Никуда я ее не прятал, она у вас в доме.

Гарпагон (про себя). Милая моя шкатулочка! (Громко.) Так она дома?

Валер. Да, сударь.

Гарпагон. А скажи, ты ее не тронул?

Валер. Я? Тронул? Вы нас обоих обижаете. Я пылал к ней чистой, почтительной любовью.

Гарпагон (про себя). Пылал к моей шкатулке!

Валер. Я предпочел бы умереть, чем оскорбить ее даже намеком, она для этого слишком благоразумна и добродетельна!

Гарпагон (про себя). Моя шкатулка слишком добродетельна!

Валер. Единственное наслаждение, которое я себе позволял, – это любоваться ею. Ни одна преступная мысль не осквернила той любви, какую мне внушили ее прекрасные глаза.

Гарпагон (про себя). Прекрасные глаза моей шкатулки! Он говорит о ней, как о возлюбленной.

Валер. Клод знает всю правду, сударь, она может вам засвидетельствовать…

Гарпагон. Как! И моя служанка тут замешана?

Валер. Да, сударь, она была свидетельницей нашей клятвы, и только после того, как ей стало ясно, что у меня честные намерения, – только после этого она согласилась убедить вашу дочь дать мне слово.

Гарпагон. А? (Про себя.) От страха он, кажется, заговариваться начал. (Валеру.) С чего ты мою дочь сюда приплетаешь?

Валер. Я говорю, что мне стоило огромных усилий победить ее стыдливость силой моей любви.

Гарпагон. Чью стыдливость?

Валер. Вашей дочери. Только вчера решилась она подписать брачное обязательство.

Гарпагон. Моя дочь подписала брачное обязательство?

Валер. Да, и я тоже.

Гарпагон. Господи! Новая напасть!

Жак (комиссару). Пишите, сударь, пишите!

Гарпагон. Мало мне горя! Этого еще недоставало! (Комиссару.) Исполните ваш долг, сударь, передайте его дело в суд – он вор и соблазнитель.

Валер. Я ни то, ни другое. Когда вы узнаете, кто я…

 

Явление четвертое

Те же, Элиза, Мариана и Фрозина.

Гарпагон. А, мерзкая девчонка, недостойная дочь! Нечего сказать, впрок пошли тебе мои наставления! Ты позволяешь себя увлечь проходимцу, вору, ты даешь ему слово без моего согласия! Но вы оба промахнулись! (Элизе.) Будешь сидеть в четырех стенах. (Валеру.) А по тебе за твою наглость виселица плачет.

Валер. Ваша запальчивость – плохой судья, и судить меня не вам, а кто будет судить, те прежде выслушают.

Гарпагон. Я оговорился: тебя не повесят, нет, тебя колесовать будут живого.

Элиза (на коленях). Батюшка, не будьте так суровы, умоляю вас! Не злоупотребляйте родительской властью! Не поддавайтесь первому порыву гнева – сначала обдумайте все хладнокровно! Постарайтесь поближе узнать человека, которого вы осыпаете оскорблениями. Он совсем не тот, за кого вы его принимаете. Вы станете ко мне снисходительнее, когда узнаете, что без него меня давно бы уж не было на свете. Да, батюшка, это он спас меня, когда я тонула, ему вы обязаны тем, что не потеряли дочь – ту самую дочь…

Гарпагон. Все это меня не касается. Лучше бы он тебя тогда не спас, нежели учинить такое злодеяние.

Элиза. Батюшка! Заклинаю вас родительской любовью…

Гарпагон. Нет-нет, и слышать ничего не хочу. Да совершится правосудие!

Жак (про себя). Это тебе за побои!

Фрозина (про себя). Все перепуталось!

 

Явление пятое

Те же и Ансельм.

Ансельм. Что это, господин Гарпагон? Вы так взволнованы…

Гарпагон. Ах, господин Ансельм, перед вами несчастнейший человек в мире! Как раз, когда нужно подписывать с вами контракт, у меня столько неприятностей, столько тревог! Меня всего обворовали – отняли имущество, отняли честь. Вот этот злодей, этот изверг посягнул на священнейшие права, прокрался ко мне под видом слуги, стащил у меня деньги и соблазнил мою дочь.

Валер. Да никто о ваших деньгах и не помышляет! Перестаньте вы чушь городить.

Гарпагон. Да, они обручились. Это уж прямо вас касается, господин Ансельм; ваша святая обязанность – подать на него в суд, преследовать его судебным порядком и выместить на нем всю нанесенную вам обиду.

Ансельм. Насильно я ни за что не женюсь. Сердце, отданного другому, мне не надо, но из участия к вам я готов взяться за ваше дело, как за свое собственное.

Гарпагон. Вот комиссар, он – честный комиссар, он ничего не упустит, все исполнит, что по долгу службы следует. (Комиссару, указывая на Валера.) Сударь! Прошу составить обвинительный акт таким образом, чтобы все его злодеяния были выставлены в самом черном свете.

Валер. Какое преступление в том, что я полюбил вашу дочь? Почему я должен нести кару за то, что мы обручились? Когда вы узнаете, кто я такой…

Гарпагон. Слыхал я эти сказки. Много развелось теперь воров благородного звания и всяких обманщиков, что в мутной воде рыбу ловят и прикрываются первым попавшимся именем, лишь бы оно было известно.

Валер. Смею вас уверить, я слишком честен для того, чтобы присваивать себе чужие имена. Весь Неаполь может засвидетельствовать мое происхождение.

Ансельм. Осторожнее! Сначала подумайте, а потом уже говорите. Вы можете попасть впросак: перед вами человек, которому знаком весь Неаполь. Я вас выведу на чистую воду.

Валер (с гордым видом надевая шляпу). Я ничего не боюсь. Если вам знаком Неаполь, то должен быть знаком и дон Томазо д’Альбурчи.

Ансельм. Конечно, знаком. Мне ли его не знать?

Гарпагон. Дон Томазо, дон Мартино – мне-то какое до них дело? (Увидав, что горят две свечи, одну из них задувает.)

Ансельм. Пожалуйста, не перебивайте. Послушаем, что он скажет.

Валер. Я хочу сказать, что он – мой отец.

Ансельм. Дон Томазо?

Валер. Да.

Ансельм. Полноте! Придумайте что-нибудь поудачнее, а этим нас не обманете и себя не спасете.

Валер. Прошу вас быть осторожнее в выражениях. Я вас не обманываю и могу это доказать.

Ансельм. Как! Вы осмеливаетесь утверждать, что вы – сын дона Томазо д’Альбурчи?

Валер. Да, осмеливаюсь – и готов подтвердить это где угодно.

Ансельм. Неслыханная дерзость! Так знайте же – и да будет вам стыдно, – что шестнадцать лет назад, если не больше, этот человек погиб в море с женой и детьми, когда бежал из Неаполя от беспорядков и преследований вместе с другими благородными семействами.

Валер. Да. Но знайте же и вы – и да будет вам стыдно, – что его семилетнего сына и одного из слуг подобрал испанский корабль, и этот спасенный сын – я! Капитан корабля пожалел меня, приютил и воспитал как родного сына. Потом я вступил в военную службу. Вскоре я узнал, что мой отец, которого я считал умершим, жив. Я отправился на поиски, и здесь небо уготовило мне встречу с прелестной Элизой. Ее красота пленила меня. Моя страстная любовь, а также суровость ее отца вынудила меня проникнуть под чужим именем в этот дом, а на поиски родителей я отправил другого человека.

Ансельм. Но чем вы докажете, что это не сказка, а быль?

Валер. Доказательства и свидетели налицо: капитан корабля, рубиновая печать моего отца, агатовый браслет, который мать надела мне на руку, и старик Пьетро – тот самый слуга, который спасся вместе со мной во время кораблекрушения.

Мариана. Ах, теперь и я могу подтвердить, что вы не обманщик! Из ваших слов явствует, что вы – мой брат.

Валер. Я – ваш брат?

Мариана. Да. Сердце мое забилось при первых же твоих словах. А как матушка-то будет рада! Она часто рассказывала мне о наших злоключениях. Бог не попустил и нашей гибели при кораблекрушении, но мы променяли смерть на неволю: нас спасли корсары. Через десять лет, и то случайно, мы вырвались на свободу и вернулись в Неаполь. Оказалось, что все наше имущество продано, а об отце ни слуху ни духу. Тогда мы перебрались в Геную – там матушке удалось собрать жалкие крохи, оставшиеся от расхищенного наследства, но ее родня дурно обошлась с нею; она приехала сюда и здесь еле-еле сводит концы с концами.

Ансельм. О Небо! Нет предела твоему могуществу. Обнимите меня, дети, и порадуйтесь вместе с вашим отцом.

Валер. Так вы – наш отец?

Мариана. А матушка вас оплакивала!

Ансельм. Да, дочь моя, да, сын мой, я дон Томазо д’Альбурчи. Небо спасло меня от гибели в морской пучине и от разорения: все деньги были при мне. Шестнадцать с лишком лет считал я вас всех погибшими и наконец, после долгих скитаний, вздумал искать счастья в новом браке, в новой семье, вздумал жениться на кроткой и благородной девушке. Возвращаться в Неаполь я не рискнул и решил покинуть его навсегда. Мне удалось заглазно продать имущество, и я поселился здесь под именем Ансельма, чтобы прежнее мое имя не напоминало мне о былых невзгодах.

Гарпагон. Так это ваш сын?

Ансельм. Да.

Гарпагон. В таком случае потрудитесь уплатить мне десять тысяч экю, которые он у меня украл.

Ансельм. Он? У вас украл?

Гарпагон. Да, он.

Валер. Кто это вам сказал?

Гарпагон. Жак.

Валер (Жаку). Ты это говорил?

Жак. Вы же видите, что я молчу.

Гарпагон. Комиссар записал его показания.

Валер. И вы думаете, что я способен на такую подлость?

Гарпагон. Там уж способен ли, нет ли, а денежки мои подай!

 

Явление шестое

Те же, Клеант и Лафлеш.

Клеант. Успокойтесь, батюшка, и никого не обвиняйте. Я кое-что узнал о вашей пропаже и пришел вам сказать, что если вы позволите мне жениться на Мариане, то деньги будут вам возвращены.

Гарпагон. Где они?

Клеант. Не тревожьтесь: они в надежном месте, я за них отвечаю, и вообще все зависит от меня. Я только жду вашего решения. Предоставляю вам на выбор – или отдать мне Мариану или проститься со шкатулкой.

Гарпагон. Ты ничего из нее не вынул?

Клеант. Ничего. Матушка Марианы уже объявила, что ей все равно, вы или я, – как сама Мариана хочет. Итак, дело за вами.

Мариана (Клеанту). Вы еще не знаете, что теперь этого согласия уже недостаточно: небо возвратило мне не только брата (указывая на Валера), но и отца. (Указывает на Ансельма.) Что-то он скажет?

Ансельм. Неужто я вернулся к вам, дети мои, для того, чтобы противиться вашим желаниям? Сознайтесь, господин Гарпагон, что для молодой девушки сын всегда будет больше по сердцу, чем отец. Не заставляйте же меня тратить лишние слова, возьмите пример с меня и соглашайтесь на обе свадьбы.

Гарпагон. Пока я не увижу моей шкатулки, я ничего не скажу.

Клеант. Она цела и невредима.

Гарпагон. На приданое денег у меня нет.

Ансельм. У меня найдутся. Об этом не беспокойтесь.

Гарпагон. Вы принимаете на себя все расходы по обеим свадьбам?

Ансельм. Да, принимаю. Вы удовлетворены?

Гарпагон. Да, но вы должны сшить мне к этим свадьбам новое платье.

Ансельм. Идет. А теперь можно и повеселиться.

Комиссар. Стойте, господа, стойте, не торопитесь. А кто мне заплатит за составление акта?

Гарпагон. На что нам ваш акт?

Комиссар. Выходит, я даром трудился?

Гарпагон (указывая на Жака). Вот вам вместо платы: можете его повесить.

Жак. Как же после этого жить на свете? Скажешь правду – бьют палкой, солжешь – хотят повесить.

Ансельм. Уж вы его простите, господин Гарпагон!

Гарпагон. А комиссару заплатите?

Ансельм. Так и быть. Ну, детки, поспешим обрадовать вашу матушку.

Гарпагон. А я поспешу к моей милой шкатулочке!