Работа по забросу в немецкий тыл разведывательно-диверсионных групп стала практически ежедневной. Командование требовало, как свежей информации о продвижении и переброске немецких сил, так и организации диверсий на пути их движения. Ребята летали и днем и ночью. Я днем занимался с группами разведчиков, которым предстояла выброска, пытаясь дать им хотя бы теоретические навыки диверсионной подготовки, больше, чем на азы, просто не было времени — на всю работу не более двух суток. А по ночам с Тарасовичем вылетали в немецкий тыл. Если с армейцами, имеющими, хоть какой-то опыт, было проще, то с добровольцами, присылаемыми партийными органами, для создания на их основе партизанских отрядов, приходилось повозиться. Заброска последних — это инициатива ЦК Белоруссии, курировал которую знакомый мне по Борисову партийный работник, звали которого Илья Сергеевич. Он был одним из помощников первого секретаря Белоруссии Пономаренко, которого после оставления нашими войсками Белоруссии, отозвали с фронта в Москву, для организации партизанского движения. Во время моих занятий и тренировок с комсомольцами, по его просьбе всегда присутствовал неприметный человек в полувоенной форме — конспектировал мои откровения. Илья Сергеевич пояснил, что на основе записей потом выпустят методичку для подготовки партизан. Я согласился при условии, что моего имени в авторах точно не будет. Зато мне удалось выбить бумагу за подписью Пономаренко, позволяющую самому определять готовность групп и по согласованию с куратором адаптировать ставящиеся им задачи к реальным условиям. А то примчался как-то к нам один партийный деятель не малого ранга, привез пару тон листовок. Созвал нас на митинг и больше часа агитировал за советскую власть. Смысл его речи в двух словах сводился к тому, что немецкий пролетариат почти созрел, что бы повернуть оружие против так ненавистного им фашизма. Поэтому группы, забрасываемые в тыл, обязаны брать с собой листовки из расчета не мене 10 килограмм на человека. После предположим подрыва моста, они должны раздавать листовки уцелевшим немецким камрадам с предложением перейти на сторону Красной Армии, а потом для местных жителей, которые обязательно сбегутся к месту взрыва, устроить антифашистский митинг, а закончиться все должно было танцами. Я, конечно, утрирую, но смысл был примерно такой. Все это, кстати, преподносилось, как передавая, инициатива наших коллег по Северо-Западному фронту, которую, они успешно внедрили. Мне за недальновидность и отсутствие инициативы объявили выговор по партийной линии, намекнув, что в ближайшее время о получении наград могу забыть, и очень посетовали, что для отчета ни кого не смогли показательно расстрелять на месте. Представляю эффективность действия таких групп, да ребят фактически сразу обрекали насмерть.

Самое обидное, что как обычно в нашей стране приходилось тратить силы и средства на восстановление того, что когда-то уже было отработано и прекрасно действовало. Еще в конце 1920-х годов в Западных военных округах, боясь нападения войск Антанты, были заложены основы для возможного проведения диверсионных акций силами партизан. Я и сам учился почти в такой же. А в 1932 году под Москвой провели и первые маневры партизанских бригад. Для развертывания в Белоруссии было подготовлено около десяти крупных отрядов численностью от 200 до 500 человек. В приграничных городах и больших железнодорожных станциях из числа коммунистов и лиц им сочувствующих созданы подпольные группы. Для их вооружения на секретные склады завезли 50 тысяч винтовок, пулеметов, боеприпасов и минно-взрывное имущество, одежду, продовольствие. К этому времени в стране действовали три школы готовящие специалистов по партизанским операциям. В начале 1934 года штаб РККА за подписью маршала Егорова издал директиву о создании в структуре Армии диверсионных подразделений. В целях соблюдения режима секретности эти подразделения предписывалось называть «саперно-маскировочными взводами» и формировать их при саперных батальонах, так как главное оружие диверсанта — взрывчатка. На следующий год такие отряды численностью по 40 бойцов, имелись во всех дивизиях РККА, расквартированных в приграничной полосе западных военных округов. Началось создание опорных баз в лесной и сельской местности. Отрабатывалась система явок, паролей, опознания. В 1938 году Егорова арестовали и обвинили в развале армии. Изданная им в 1934 году директива была призвана вредительской, Красная Армия готовилась воевать малой кровью и на чужой территории. Репрессии прокатились по верхушке руководящего состава РККА, командиры среднего звена чистки пережили, но на планах ведения партизанской войны был поставлен крест. На мое предложение не заниматься самодеятельностью, а воспользоваться довоенными наработками Илья Сергеевич виновато развел руками. А позже по секрету сообщил, что то, что не успели развалить наши ответственные товарищи, доделали немцы, захватив в Минске архивы НКВД и военкоматов. Посланные по известным адресам товарищи на связь больше не выходили.

Конечно не одни мы занимались подготовкой партизан-диверсантов и руководителей подпольных организаций. Мне было известно как минимум об одной особой группе, возглавлял которую начальник 5-го разведывательно-диверсионного отдела ГРУ полковник Мамсуров Хаджи-Умар. Правда занимались они в основном организацией специальной сети агентуры в районе Рогачева, Могилева и Орши, и заброской крыпных отрядов. Один такой, численность около 300 человек, был направлен на выполнение боевых задач в тылу противника, как раз перед моим возвращением.

Постепенно мы все приобретали необходимые навыки и нарабатывали опыт. В десантировании малых групп ни кто из моих товарищей сложности не испытывал, все это было отработано еще до войны. Но работа с неподготовленными людьми, с последующей выбраской да еще в ночное время, то еще испытание. Под десантирование больших команд нам выделили ТБ-3 и один ПС-84 или как его позднее назовут ЛИ-2, советское воспроизведение заокеанского «Дугласа» ДС-3.

Выброска парашютистов может выполняться в любое время дня и ночи. При этом каждое время суток имеет свои преимущества и недостатки. Союзник при выброске — ночь, когда появление боевой группы в тылу врага может вообще остаться незамеченным. Даже если противник знает о высадке группы, то ночью нелегко организовать полноценный поиск, особенно когда место высадки точно неизвестно, а иногда и недоступно, если имеются леса и холмы с несколькими дорогами и без наличия своих войск в данной точке. Понятно, что днем легче выбрать безопасное с точки зрения техники приземления место и избежать несчастного случая вроде поврежденной ноги, но дневное приземление может быть легко замечено врагом, а таких ошибок противник, обладающий большой мобильностью, не прощает. Любимым же временем выброски для разведки всех стран и всех времен остается закат. Полет при этом рассчитывается так, что выброска десанта выполняется в последние минуты перед наступлением темноты. Приземление происходит в сумерках, когда света еще достаточно для того, чтобы избежать попадания на препятствие. А через полчаса сгустившаяся темнота скроет бойцов, и у них будет целая ночь впереди, что бы покинуть зону приземления и «замести следы». Подготовленный парашютист может прыгать со сверхмалой высоты от 100 метров, но нашим подопечным, такое не по плечу, поэтому для них определен горизонт в 500 метров. Ночные прыжки тоже не для них. Приходится подстраиваться под обстоятельства, иногда неоправданно рискуя.

Из-за того, что приходилось летать днем, при господстве авиации противника в воздухе, мы понесли первые потери. С задания не вернулся экипаж Р-5 под командованием Волкова, который высаживал десант в районе Росси. Предполагая поломку или полностью израсходованное горючее, что могло привести самолет к вынужденной посадке, мы на бомбодержателях, закрепили дополнительные баки и баллон со сжатым воздухом, для быстрого запуска двигателя. В эту ночь наш рейс был самым дальним из всех, кроме того над районом Росси мы должны были сбросить на парашюте офицера связи. Потом предполагалось провести поиск в месте выброски десанта и возможного нахождения Волкова.

Дорога предстояла не близкая около 600 км в одну сторону, почти на пределе дальности, поэтому вылетели, еще засветло. Под крыльями простиралась наша земля, которую мы вынуждены были оставить врагу на долгие три года, о времени окончания войны и жертвах которые придется заплатить за победу, в этом времени, знаю только я, а длинные ночные перелеты способствуют размышлениям. Как помочь стране и самое главное, чем? Ответ напрашивается сам по себе. Мое личное участие в боевых действиях ни чего в плане исторических изменений достигнуть не способно. Какие бы эффективные одноразовые акции я не провел, для отлаженного механизма немецкой военной машины это меньше чем песчинка, которую жернова истории перемелют и даже не заметят.

Значит, если и можно каким-либо образом изменить ситуацию в лучшую сторону, то это только правильное использование имеющейся в моем распоряжении информации. И тут главное, верно, ею распорядиться. Различных знаний, полученных мной в будущем, наличествует прилично, но что из них можно использовать, разница в техническом прогрессе слишком велика. К своему стыду следует признать, что историческими сведениями по 1941 году я располагаю в очень ограниченном количестве. В мое время история Великой Отечественной широко освещалась, начиная с обороны Сталинграда, то есть с конца лета 1942 года. Много и подробно могу рассказать о «Курской дуге» у меня такой вопрос был на экзамене по истории. Единственное, что не могу объяснить это смысл грандиозного танкового побоища под Прохоровкой. Когда наши танковые колоны с марша, через узкое горлышко единственной дороги, ограниченной со всех сторон непроходимыми оврагами и ж.д. насыпью, вырывались на ровное как стол поле и неслись на окопавшиеся тяжелые немецкие танки. Которые с полутора километров могли спокойно расстреливать Т-34, пробивая даже лобовую броню. В очередной раз немцев тупо задавили количеством и это на третий год войны, когда уже был приобретен опыт боев. Что говорить о 1941-м, из истории которого я знаю только о лютых декабрьских морозах и подольских курсантах с 28 панфиловцами, не пустивших немцев к Москве, и то больше по фильмам. Что творилось летом и осенью мне предстоит узнать на личном опыте и происходящие здесь, меня не радует. За две недели немцы захватили всю Белоруссию и почти дошли до Смоленска. На Белостокском выступе и под Минском остались все боеспособные части Западного фронта, вместе с вооружением, техникой и складами. Войска второго эшелона спешно занимают позиции по оставшимся укрепрайонам на старой границе и отчаянно не успевают. Что бы сбить немцам наступательный порыв, мы постоянно контратакуем, теряя людей и последнюю технику. И ведь, что интересно на последних учениях как раз и отрабатывались действия по уничтожению войск противника при их прорыве из района Сувалок севернее Белостокского выступа. С военной точки зрения Сувалки это тупиковая станция в болотисто-лесистом углу северо-востока Польши с единственной железной дорогой, по которой только и можно снабжать войска противника. От границы и расположения передовых частей 3-й армии до указанной железной дороги по межозерному дефиле всего-то 20 км. По дороге от Августова — 26 км. Удар армии при поддержке механизированного корпуса в направлении железной дороги сделал бы положение танковой группы Гота на советской территории безнадежным. Ни топлива, ни снарядов, ни еды. Плюс постоянный обстрел дальнобойной артиллерией с оборудованных позиций, запас снарядов, которой был рассчитан на 2 месяца боев. Все это прописано в приказах, которые хранятся в штабах и должны были быть вскрыты при начале военных действий. Выполни войска такой приказ и вся военная компания и история пошли бы другим путем, хотя о чем я говорю — давайте вспомним август 2008 года. Целые сутки батальон миротворцев сдерживал наступление грузинской армии на Цхенвал, наши части были приведены в боевую готовность, но отдать команду на выдвижение было не кому, хотя такой вариант событий прорабатывался, и все было готово, как потом назвали, для принуждения Грузии к миру. Ни министр обороны, ни один из его замов на себя ответственность отдать приказ не взял, ждали, пока премьер Путин не вмешался.

Что-то я отвлекся, у меня сейчас задача другая, каким образом доставить такие нужные сведения до руководства страны. При кажущемся разнообразии вариантов я не вижу ни одного реального. Опираться на опыт главных героев произведений жанра альтернативной истории считаю глупым. Я уже рассматривал их способы передачи информации, и тут же отбрасывал или из-за сложности, или наивности. А чаще всего из-за нереальности воплощения. На мой взгляд, такие вмешательства не только не помогли бы, но даже могли нанести значительный вред. Не сказать, что непоправимый, но существенный. Поскольку первым делом все принимаются доказывать руководству Советского Союза необходимость срочного перевооружения и реорганизации Красной Армии. Ни к чему хорошему это привести не могло. Многие историки считают, что первоначальное поражение как раз и связано с тем, что Германия застала РККА на пике реформ и перевооружения. Вон Калашников свой знаменитый автомат придумал в 43-м, а выпускать начали в 47-м, уже под промежуточный патрон. А эти идеи насчет новой формы и бронежилетов из стали, хотел бы я посмотреть, как инициатор будет выглядеть после простого десятикилометрового марша. Здесь бойцы незаметно от командиров стараются все, по их мнению, лишнее не заметно скинуть. В том числе и каски и «рубашки» от гранат и даже патроны, а выданный сухой паек съедают на месте, мотивируя это тем, что «а вдруг убьют, так и не попробую, да и в себе нести легче». Это в Советской армии нормальная боевая нагрузка на солдата составляет около 30 килограмм, поэтому и бегали мы с рюкзаками, набитыми песком, имитируя полную выкладку. Ну и кроме того что наш, что немецкий винтовочный патрон 10 мм брони спокойно пробивает, из-за своей избыточной мощности. Вот к концу войны, когда для захвата укрепрайонов и городов будут созданы специальные штурмовые бригады, тогда личная защита станет актуальной. Ну а в начале войны менять форму, которая хорошо зарекомендовала себя в прошедших военных конфликтах, которая для всего населения страны привычна, удобна, а самое главное имеется в наличие, считаю не целесообразным.

Мысли кружились в голове, ночной полет немного расслабляет, настраивает на философский лад, но не стоит забывать, что с наступлением ночи война не замирает. Не одни мы сейчас в небе. В обе стороны летят ночные бомбардировщики, не спит и противовоздушная оборона, кроме того немецкие асы, набившие руку над Ламаншем, вылетают на свободный ночной поиск. Так что головой все равно приходится крутить во все стороны. А делать это не совсем удобно, так как делегат связи расположился в моей кабине. Но на мне еще и дневные занятия, поэтому, поручив курьеру смотреть за небом, засыпаю.

К Росси подлетели около полуночи, ориентиры хорошо известны, так, что вышли сразу в нужное место. Дождались светового подтверждения с земли, скинули груз и пассажира. Сделали круг и, получив подтверждение, что все в порядке, полетели к месту, где мог находиться самолет Волкова. Через полчаса были в указанном квадрате. Стали кружить на малой высоте. Ночью звук двигателя в небе разносится далеко. Местоположение самолета в небе определить сложно, но сам факт, что мы здесь, должен показать находящимся на земле, что их ищут. Через некоторое время так и вышло — недалеко от кромки леса я увидел условное обозначение «Я свой», а вслед за ним и сигнал, разрешающий посадку.

Сели на краю поля и, после короткой пробежки, остановились, развернувшись хвостом к лесу, на случай экстренного взлета. От кустов отделились три фигуры, в нашем камуфляже «амеба» и не торопясь, давая себя рассмотреть, направились в нашу сторону. Перекрикивая шум двигателя, опознались. Парни оказались нашими десантниками из 214-й бригады. Предложили нам передохнуть и выпить чаю. Мы в полете уже часа четыре так, что согласились сразу, тем более нам их расспросить нужно. Достал из самолета вещмешок с НЗ. Хоть и ругаю постоянно своих, что после вылета без таких рюкзачков возвращаются, отдавая все «окруженцам», но и сам часто так поступаю. За чаем у замаскированного костра, узнали, что десант сюда доставил экипаж Волкова. Приземлился на дозаправку, которая неожиданно затянулась. Пока отсоединили кассеты Граховского, очень уж они снижают аэродинамические свойства самолета и скорость, а она и так у биплана в районе 200 км/ч. Потом пока залили бензин, оправились, прошло два часа. За это время группа определилась, что основную базу, будут делать здесь, так как место оказалось очень удобным. Закончив свои дела, ребята улетели, однако приблизительно через час, самолет неожиданно вернулся, дымя мотором. Попытался сделать круг, заходя на посадку, но зацепившись крылом за поле, перевернулся вверх колесами. Когда подбежавшие десантники вытаскивали экипаж, Волков был еще жив и даже смог рассказать, что были атакованы «Мессершмиттом», смогли кое-как отбиться и, оторвавшись дотянуть до площадки, а вот сесть не удалось. Раны оказались тяжелыми и через некоторое время Николай, больше не приходя в сознание, умер. Похоронили их здесь же на опушке, установив в качестве памятника пропеллер. Остатки самолета, сняв вооружение, сожгли. Простившись с другом, забрал документы экипажа и пожелав бойцам удачи, полетели домой. По пути расстреляли все боеприпасы по готовящимся начать утреннее движение колонам врага, но боль утраты это не приглушило.