11 июля группа армий «Центр» начала очередное крупномасштабное наступление на нашем фронте. Немецкий 39-й механизированный корпус, сломив сопротивление не успевшей сосредоточиться 19-й армии в районе Витебска, через Духовщину начал движение к Смоленску. Несмотря на то, что Полоцкий укрепрайон успешно отражал все атаки противника и нависал над его левым флангом.

Из-за непрекращающихся бомбежек Смоленска и прилегающей к нему инфраструктуры, город полностью обезлюдел еще 8-го числа. Нам тоже поступила команда передислоцироваться восточнее. Расположились рядом с полевым аэродромом под Вязьмой. Выбрали небольшую рощу в полутора километрах от летного поля, что бы ни попасть под случайную бомбежку. К тому же подготовку к заброске групп с нас ни кто не снимал, а для занятий нужно тихое место и отсутствие посторонних. На войне быстро привыкаешь к новым местам, мы не исключение. За сутки нормально устроились. Часть личного состава устанавливала палатки, с землянками заморачиваться не стали, остальные определили и расчистили место под кухню, благо и котел есть и посуды у нас с большим запасом. Получать готовую еду мы должны из летной столовой на аэродроме, но и от дополнительного питания отказываться не следует. Да и просто вечером попить чайку будет хорошо. Бойцы вместе со мной, возле нашего пункта питания, сколотили длинный стол, и навес над ним сделали. Два тента с полуторки для этого хорошо подошли. Вместо стульев установили патронные ящики. Машины, чуть в стороне укрыли маскировочной сетью, организовали караульную службу. Штаб ВВС тоже расположился недалеко, двадцать минут на мотоцикле, мой Кюгель так и не вернули, прочно закрепив его за штабом как разъездную машину, хотя у них свои две легковушки для этого были.

Перед тем как покинуть Смоленск меня пригласили на встречу с генералом Лукиным М.Ф., который прибыл, что бы возглавить оборону города. Он должен был принять под свое командование 16-ю армию, имевшую в своем составе только один 32-й стрелковый корпус (46-ю и 152-ю стрелковые дивизии), но оказалось обе эти дивизии уже введены в бой на подступах к городу с прорвавшимися мотомеханизированными частями и раздерганы для латания дыр в обороне фронта. Лукин только и смог, что сформировал и выдвинул на танкоопасные направления подвижные противотанковые отряды, да приступил к организации обороны из батальона милиции, вновь прибывающих частей и отрядов ополчения. Настроен он был решительно и город сдавать врагу не собирался, по крайней мере, хотел нанести немцам максимальный ущерб. Слухи об относительно удачных действиях во время боев за Борисов и последующих упорных боях Московской дивизии по прикрытию Московской трассы до него дошли, и он даже успел переговорить с раненым корпусным комиссаром Сусайковым. Иван Захарович в разговоре упомянул о шустром капитане десантнике, который много знает и дал пару дельных советов по обороне города и организации огненной ловушки для немцев. При отсутствии под рукой войсковых ресурсов в достаточном количестве Лукин, как грамотный командир, решил использовать все шансы, в том числе и разговор со мной.

Что я ему мог рассказать. Из истории я помню только то, что бои за город шли упорные в течение месяца, до середины августа, при этом войска бились в частичном окружении. Когда и где немцы наносили свои удары и их направления мне не известны. А вот тактику боя в городских условиях я знаю достаточно хорошо. Правда у нас на кафедре боевой и тактической подготовки упор делался на освобождение заложников и уничтожение незаконных вооруженных формирований, то есть мы всегда были наступающей стороной, но думаю, что работая от обратного можно много чего интересного рассказать. Тем более что это укладывается в наступательную доктрину Красной Армии и вопросов ко мне, откуда я это знаю, будет меньше. Начал я с прописных истин, так как уже давно убедился, что когда произносишь, казалось бы, очевидные вещи в слух, то срабатывает интересный эффект. Собеседник не только думает, что всегда это знал, но и начинает считать, что данная мысль ему, же и принадлежит. Поэтому я не сильно отступил от полученных когда-то академических знаний, точнее шпарил как на лекции.

— Бой в городе в тактическом отношении относится к категории боевых действий в сложных условиях. Наступающим подразделениям приходится действовать открыто и на незнакомой территории, против противника, хорошо ориентирующегося на данной местности, огневые точки которого, укреплены, скрыты и замаскированы. Город характеризуется большой плотностью искусственных сооружений, которые образуют кварталы, улицы, переулки, тупики. Войска, действующие в городе на технике, обречены, двигаться вдоль улиц, что резко снижает способность их маневра. Здания представляют собой хорошие укрытия для личного состава, но сокращают сектора наблюдения и дальность ведения огня. Дальность поражения снижается также из-за пыли от разрушенных зданий, дыма и огня горящих строений, разрывов боеприпасов и составляет обычно 100–200 метров. Основной принцип состоит в последовательном захвате одного строения за другим. Наша задача превратить их в узлы обороны, на самых ответственных участках. Для начала предлагаю остановиться на действиях противника при штурме городских зданий, что бы выработать меры противодействия.

На встрече присутствовали несколько командиров разных родов войск, а представитель штаба стенографировал. Начало моей речи фурор не произвело, даже появились скептические улыбки. Но дальше я перешел к конкретике и настроение сразу поменялось.

Первым делом обратил внимание присутствующих на то, что переносить опыт действия войск в полевых условиях, на бои в городе, используя приёмы полевой обороны не эффективно, так как организовать сплошную линию обороны не получится. В то же время следует ожидать наступления немцев крупными силами на отдельных участках. Так как враг находится под гипнозом своей «всесильной» техники, особенно авиации и танков. И базируясь на опыте прошлых войн, он твёрдо уверен, что возьмет Смоленск с хода, задавив оборону массой мотопехоты, при поддержке танков и артиллерии, с массированными налётами бомбардировочной авиации. Поэтому следует ожидать прорыв танков на окраины Смоленска с попыткой захвата мостов через Днепр.

Что бы этого не допустить обороняющиеся должны использовать в первую очередь самые прочные каменные строения западной части города, сосредоточивая в них наибольшее количество огневых средств. Тогда оборона будет складывается из отдельных очагов — опорных пунктов, прикрывающих, наиболее важные тактические направления. Каменные постройки, легко и быстро приспосабливаемые к обороне, позволяют придать ей такую силу и прочность, которая в уличном бою не позволит наступающему действовать, крупными силами пехоты и танков. Кроме того, в ближнем бою пехота и танки понесут большие потери от огня автоматического и противотанкового оружия. Войскам приходится действовать не столько вдоль улиц, сколько в промежутках между зданиями, в домах, во дворах, что вынуждает их разбиваться на отдельные мелкие отряды и группы, а это в свою очередь затрудняет управление войсками.

Таким образом, бой в городе складывается из самостоятельных действий мелких групп и подразделений. Борьба ведётся не только за тот или иной район города, но и за отдельные кварталы, за каменные здания, за отдельные комнаты в крупных не разрушенных домах, за цеха заводов, а внутри заводских помещений за отдельные станки и агрегаты.

Следует строить оборону на системе взаимосвязанных огнём опорных пунктов, имеющих гарнизоны от взвода до усиленной роты. На особо важных направлениях создать узлы сопротивления.

При организации опорных пунктов используются все этажи зданий, причём в нижних этажах нужно располагать тяжёлое оружие, а верхних — автоматическое: лёгкие миномёты, ниже гранатомётчики и снайперы. Опорные пункты желательно соединить между собой крытыми ходами сообщения, используемыми для манёвра живой силой. Промежутки между ними заполнять отдельными огневыми точками или дзотами. Танки в обороне лучше использовать как неподвижные огневые точки, размещая их в строениях или в земляных укрытиях. Можно использовать подбитую, старую или утратившую моторесурс технику, которую зачастую просто бросают.

Пассивная оборона обречена на провал. Поэтому следует непрерывными контрударами и контратаками наших войск стараться не только свести на нет успех немцев на том или ином направлении, но и максимально улучшить своё положение.

Наша оборона, прежде всего, должна быть противотанковой, насыщенной зенитной артиллерией и круговой. Основу её составят опорные пункты, расположенные в прочных каменных домах. Для придания ей большей устойчивости необходимо развивать ее на всю глубину. На вероятных путях движения бронетехники устраивать засады истребителей танков. Все подступы прикрыть противотанковыми и противопехотными препятствиями или минными заграждениями. В городских условиях удачно зарекомендовали себя различные огнесмеси в простых бутылках или капсулах. Широкое применение можно найти и огнемётам: для закрепления рубежей, захваченных нашими контратакующими группами, для прикрытия флангов и стыков между подразделениями, для отражения контратак и для выжигания противника из дзотов и укреплённых домов.

Для предотвращения излишних потерь от авиации и артиллерийского обстрела вокруг здания, приспособляемого под опорный пункт, оборудуются укрытые щели, куда во время бомбёжек переходит гарнизон. Во время обстрела в доме остаются только наблюдатели.

Отдельно остановился на том, что гарнизон опорного пункта, часто будет вынужден вести бой совершенно изолированно, возможно даже в окружении. Поэтому следует признать его самостоятельной воинской единицей, с назначением комендантом стойкого волевого командира, ответственного за оборону, что значительно повысит боеспособность гарнизона.

Усиление гарнизона противотанковыми ружьями, противотанковыми или полковыми пушками, лёгкими миномётами и автоматчиками придаст ему достаточную противотанковую и противопехотную устойчивость. Наличие резерва в обороне, безусловно, обязательно. Там, где есть хотя бы небольшой резерв, прорыв противника можно быстро ликвидировать. Лучше всего располагать резерв небольшими группами вблизи стыков и флангов на глубине, позволяющей им своим огнём поддерживать подразделения первого эшелона.

Управление войсками в таких условиях очень сложный процесс. Хорошо бы обеспечить все основные узлы обороны средствами связи, а руководство осуществлять, максимально приблизившись к передовым частям.

Говорил я долго, даже пришлось прерваться на перекур, потом еще и на вопросы отвечать. Рассказал и о том, как не удалось взорвать мост через Березину. Посоветовал взять этот вопрос на контроль, особенно опасаясь диверсантов в нашей форме, которые могут быть численностью до роты и с документами прикрытия.

Уезжал я с тяжелым сердцем, понимая, что многого генерал Лукин просто не успеет сделать, немец не даст.

Через два дня, потраченных на хлопоты связанные с нашим переездом, пришлось снова лететь к Росси за тем самым делегатом связи. По пути необходимо сделать две остановки — забросить груз партизанам в районе Налибокской пущи. Искать их в темноте проблематично, в связи с отсутствием заметных наземных ориентиров, поэтому вылетели под вечер, чтобы успеть управиться засветло и ночью вернуться. Груз доставили благополучно. У партизан, на всякий случай дозаправились и оставили им, в качестве подарка, дополнительный бак с остатками топлива. Уже стало смеркаться, когда в районе Березы, нас заметил «одинокий охотник», очевидно специализирующийся как раз на отлове связных самолетов. «Мессершмитт» летел по встречному курсу на высоте трех километров и, заметив нас, без всяких изысков, уверенный в своем превосходстве, пошел со снижением прямо на нас. Тарасович принял единственно верное решение — направил самолет в лоб врагу. Тягаться со скоростной и намного лучше вооруженной машиной глупо, наше спасение в большей маневренности на малых скоростях. Немец открыл огонь первым, видно как расцвели огоньки: два над мотором и два на консолях крыла. В ответ Женя стреляет из курсового пулемета, задача не столько поразить неприятеля, как сбить ему прицел и просто отпугнуть. «Мессер» делает горку и уходит в разворот, заходя нам в хвост. Мы же ныряем к земле, стараясь слиться с поверхностью, затеряться на ее фоне в сгущающихся сумерках. Но пилот вражеской машины оказался достаточно опытным, да и высоту перед этим мы успели набрать, так что он не торопясь заходит нам сзади. Теперь мой черед отстреливаться. Тремя очередями расстреливаю диск, трассеры уходят в сторону немца, мне хочется надеяться, что попал. В ответ к нам тянутся дымные следы ответных трас. В это время Вася закладывает левый вираж и со снижением уходит к самой земле. Перед нами проселочная дорога, ведущая через поле в лес. Р-5 с ходу садится на нее и после короткой пробежки, скрывается под деревьями. Дорога далека от совершенства, скорость посадки превышает допустимую, самолет катился, подпрыгивая и я, все время ждал, что мы скапотируем и перевернемся, но все обошлось. Немец еще немного покрутился в небе, пару раз обстрелял опушку леса и улетел. Только после этого я, наконец, выдохнул и стал осматриваться, пытаясь понять, куда нас занесло. В крыльях и хвостовых рулях обнаружили несколько пулевых отверстий. Для нашего фанерно-тряпочного друга это не страшно, на такой случай у нас есть клей и материал для ремонта. Мы отбились, но расслабляться не стоит все-таки мы в тылу врага, здесь запросто можно нарваться на немецкие части, движущиеся к фронту и вставшие на отдых, или гарнизоны блокирующие наши окруженные войска. Как раз к такой группировке, основу которой составляет 6-й кавалерийский корпус мы и направляемся. Сориентировавшись по карте, определяемся, что до цели не долетели около пятидесяти километров, ближайшая деревня километрах в десяти и там наверняка присутствует немецкий гарнизон. Поэтому стоит поторопиться. Ухватившись за хвостовое оперение, разворачиваем Р-5 в сторону поля, затем Костин, подруливая мотором, с моей помощью выкатывает самолет по дороге из лесного массива. Собираюсь занять свое место, но с крыла вижу бегущих через поле и отчаянно машущих нам руками двух девушек в военной форме. Тронув Василия за плечо, указываю ему на приближающуюся пару. Сам, спрыгнув на землю, иду им на встречу, переведя, на всякий случай, ППШ в боевое положение.

— Наши! Родненькие! — бойцы женского пола бросаются мне на шею, полностью игнорируя оружие в моих руках. Уткнувшись в гимнастерку, мигом пропитали ее слезами, продолжая, что-то бессвязно бормотать, постоянно всхлипывая. После того как смог их успокоить, получил наконец связанные ответы на свои вопросы. Оказались они машинистками штаба одного из полков, дислоцирующихся под Гродно. После захвата города в первый же день войны, зам. начальника штаба полка майор Филипчук дал команду взводу охраны погрузить штабное имущество и небольшой колонной в составе автобуса и трех грузовиков, под защитой легкого броневика, двигаться в соответствии с планом в место расположения запасного пункта дислокации. Там они ни кого не застали, и бесполезно прождав два дня, майор принял решение прорываться в сторону Минска, так как от редких групп отступающих узнали, что оборона прорвана, а впереди высажен немецкий десант. На следующий день им пришлось вступить во встречный бой с группой немцев на трех мотоциклах, неведомо как оказавшихся вдали от центральных дорог. Решающую роль сыграл броневик, солдаты едва успели сделать по паре выстрелов, как все было кончено, правда погиб водитель головной машины и ранение в живот получил майор Филипчук, сидевший рядом. Радостные бойцы пошли собирать трофеи и в это время очнулся раненый немец, сидевшей в люльке за пулеметом. Одной очередью он смахнул с дороги полдюжины бойцов и командира броневика, вылезшего из люка, посмотреть на трофеи. В результате самонадеянности получили 8 убитых, 2 тяжелораненых и еще у 5 человек оказались ранения, не требующие госпитализации. Майор крепился до вечера, продолжая руководить бойцами и указывая маршрут движения в обход деревень, предположительно занятых противником. К вечеру у него поднялась температура, а утром он начал бредить и терять сознание. На остатках горючего петляя по лесным дорогам колона, заехала в лесной массив на краю озера с заболоченными берегами, где стали лагерем. От места, где мы сейчас находимся, до лагеря всего несколько минут ходьбы, нас разделяет поле, по краю которого на несколько километров в разные стороны тянется глубокая широкая канава, и лесополоса шириной около 50 метров. Что бы проехать к ним пришлось бы делать приличный круг, так как ехать прямо мешает канава, поэтому немецкие части, изредка проходившие по дороге, до сих пор не заглянули «на огонек». А ближайшую деревню, находившуюся примерно в полутора часах ходьбы, после прорыва через нее какой-то нашей механизированной группы, немцы сожгли, взбешенные понесенными в ночном бою потерями. Майор «сгорел» за несколько дней, второй тяжелораненый пережил его не намного дольше. Рассказывая о раненых, девушки сильно погрустнели, и снова захлюпав носами, попытались объяснить мне, что сделали для их спасения все возможное.

— Мы же только сборы прошли по оказанию первой помощи. Можем кровь остановить, повязку наложить, знаем, как раненого к транспортировке подготовить, а тут такое…

— Мы все сделали, как учили, — перебивает ее другая, — мы и раны обработали, и медикаменты нужные применили, что бы заражения не было, мы… они…

Обе опять разревелись, еле их успокоил, и пока шли к лагерю дослушал их историю до конца. Потеряв руководство, бойцы потихоньку стали расходится, некоторые уходили в разведку и не возвращались, другие исчезали ночью, бросив оружие. В результате остались одни девчонки, да пожилой водитель. Несколько дней назад к ним прибился легкораненый лейтенант НКВД, сопровождавший пожилого мужчину. Ранение было легкое, но очень неудобное, мешавшее пешему передвижению. К этому времени девушки выполнили последнее распоряжение командира и уничтожили по акту всю документацию, больше их в лесу ни чего не удерживало, кроме дефицитных пишущих машинок, но куда идти они не знали, да и откровенно боялись. Продуктов и медикаментов у них хватает, оружия и боеприпасов навалом, вывезли оружейную комнату, наладили кое-какой быт, материальных ресурсов у них достаточно. При обследовании прилегающей территории, на острове посреди озера нашли склад боеприпасов, по описанию бомбы и гаубичные снаряды. Как они туда попали и назначение хранилища неизвестно, нормальной дороги на остров нет, ящики заросли травой, ограждение из колючей проволоки покосилось, следов охраны ни каких. Рассказ девушек был сумбурный, изобиловал ненужными подробностями, тараторили они, не умолкая, причем обе сразу. Костин остался возле самолета, а я дошагал вместе с Катей и Леной к их лагерю. Просто не смог сразу объявить, что мы улетаем и взять их с собой не сможем.

Лагерь как лагерь, пара обыкновенных армейских палаток возле небольшого родника, рядом сложенная из камней печка, на дереве рукомойник. В стороне между деревьями несколько машин под маскировочной сетью. Встретили нас лейтенант, пожилой мужчина интеллигентного вида с профессорской бородкой и солдат в возрасте. Лейтенант не расслабился при моем приближении, карабин хоть и не был направлен на меня, но сомнения, что при необходимости он его применит не оставалось. Девушки посмотрели на него с укором но, ни чего не сказали, а бросились к очагу готовить чай. Мы представились друг другу, показали документы, но настороженность со стороны лейтенанта осталась. Я подошел к импровизированному столу возле очага и сообщил всем присутствующим, что долго в их компании не пробуду. Девчонки заохали, захлюпали носами. Лейтенант поняв все правильно сразу перешел к расспросу об обстановке на фронте и вопросу их возможной эвакуации. Узнав, что бои идут под Смоленском сильно загрустил, так как понял, что такое расстояние им не пройти. Я сказал, что мы летим к крупной группировке наших войск, до которой осталось около пятидесяти километров, и они могут двигаться в том же направлении. На карте показал место, где нас должны были встречать. Посовещавшись, они согласились, что решение пристать к организованной группе, сильно повышает их шансы на выживание. Тем более у них давно уже все готово и собрано. Допив чай, поблагодарил девчат и уже собрался двигаться к самолету, как меня придержал лейтенант и попросил взять с собой «профессора» — Самуила Яковлевича. Я бы конечно порекомендовал тому просто затеряться среди местного населения и переждать войну в одном из сел, но точно знаю, что его быстро вычислят полицаи, а евреев немцы не жалуют. Но и брать мне его не зачем, пусть уж вместе со всеми добирается. Вздохнув, лейтенант достал из кармана бумагу и показал мне. Документ требовал от меня и любого другого официального лица оказывать всю возможную помочь предъявителю документа. Печать республиканского НКВД и подпись наркома. Самуил Яковлевич спокойно сидел на бревнышке, положив объемный кофр себе на колени, и смотрел на нас как добрый дедушка. Только я краем глаза видел, как этот дедушка незаметно спрятал в карман небольшой пистолет, после того как я пошел к очагу. Да и позицию он выбрал грамотно, в случае внезапного боя, мог легко скрыться. Не удивлюсь если у него и пара ножей припрятана.

К самолету мы пошли все вместе, только водитель остался готовить броневик к выезду. На поле быстро попрощались, уже ощутимо стемнело, и затягивать расставание ни кто не хотел. Как уже стало привычным, пассажир разместился в моей кабине.

Место посадки отыскали только через час, изрядно поплутав над лесами. Внизу зажглись сигнальные костры, которые сразу же потушили, как только мы пошли на снижение. Приземлившись, Костин действовал по отработанной схеме, не выключая мотора, поставил машину так, чтобы в случае чего можно было быстро взлететь, а я направил пулемет в сторону встречающих.

К нам подбежал тот, за кем мы прилетели. Он сообщил, что до ближайшего села, где есть немцы, не менее десяти километров. Только после этого Костин убрал газ.

— Очень кстати вы прибыли, — обрадовано сказал офицер связи, продолжая жестикулировать от переполнявших его эмоций.

Оказалось, что буквально пару дней назад, нашим войскам, продолжающим сковывать часть сил вермахта, попалась группа штабных работников из ставки Гитлера. Парочку удалось взять целыми, один из них оказался полковником, относящимся скорее к отделу пропаганды, чем к военным. Больших военных секретов он не рассказал, но примечательно другое. Его послали на фронт выяснить причину высоких боевых потерь среди немецких войск, в том числе офицеров и унтер-офицеров. По полученным от него сведениям к третьей неделе войны с Советским Союзом общие потери вермахта оказались больше чем за всю кампанию во Франции. Только в первую неделю наступления погибло больше полутора тысяч офицеров. В среднем такое количество офицеров положено по штату в трех немецких дивизиях. Общее число убитых в России немецких солдат уже превысило потери за всю шестинедельную кампанию во Франции, где убитыми, ранеными и пропавшими без вести было больше ста пятидесяти тысяч.

Эти новости буквально распирали старшего лейтенанта. Радость от того, что мы бьем немца, лучше европейских армий переполняла его и требовала выхода.

— Нужно срочно доставить их в штаб фронта.

— Ну, вы тут даете, — переглянулись мы с Тарасовыичем, — это же вам не пассажирский самолет, летели за одним, а тут еще два человека. Где их, по-вашему, разместить?

— Это еще не все, — потупился лейтенант, — тут с вами и лейтенант госбезопасности лететь собрался.

— Вы совсем тут охренели что ли? — Не выдержал Евгений, — на плечи мне всех посадишь или вместо нас полетишь?

— Да я остаюсь, в следующий раз полечу, главное пленных заберите, — решительно заявил офицер связи. — А если можно, то вот еще и майора.

В это время из-за кустов вышли и направились к нам несколько человек в нашей армейской форме и двое в немецких мундирах.

Самуил Яковлевич поглядывал на нас из кабины, даже не думая спускаться на землю. Ну и пусть сидит, бумага у него серьезная, связной лететь отказался в пользу майора, который мне чем-то сразу не понравился. А после того как перекинулся парой слов с подошедшим начальником разведки, то брать его с собой категорически расхотелось. Здесь в лесах собрались в основном части 6-го кавалерийского корпуса, в том числе и 36-я кавалерийская дивизия, генерал-майора Зыбина. Воевала дивизия неплохо, немца потрепали и по команде отошли без серьезных потерь. Да вот только присланный за неделю до войны из центрального аппарата лейтенант НКВД, стал инкриминировать руководству дивизии паникерство, саботаж и прочее. А когда отошли к корпусным складам и по команде Зыбина вскрыли и вывезли все имущество в леса, то он еще и дело о хищение в особо крупных размерах стал шить. Даже попытался арестовать комдива. Но тут бригадный комиссар Дурнов встал, что называется на дыбы, и жестко лейтенанта осадил. Все бы ничего, но лейтенант, оказывается чей-то родственник, чуть ли не в ЦК. И по выходу из окружения командование дивизии ждет не ласковый прием, особенно в свете того, что до сих пор ищут, кого назначить виновным за провал первых дней войны. А у лейтенанта с собой целый вещмешок компромата. Вот так, кто-то воюет, а кто-то по старой схеме на выявлении врагов народа, хочет себе карьеру построить.

Время не ждет, нам еще всю ночь назад лететь, стали думать, как разместить «языков». Особо церемониться с ними не собирались и сначала хотели надеть на них подвесные системы от парашютов и прикрепить к бомбодержателям. Но потом от этого плана пришлось отказаться из-за трудности выполнения. Тогда решили идти самым простым путем, просто положив их на нижнюю плоскость по обе стороны от фюзеляжа и закрепив стропами, чтобы не сдуло. Время летнее, обморожение им не грозит, тем более, что высоко забираться мы не планировали.

Лейтенант, с сопровождающим увидев наши приготовления, заволновался и спросил, где предстоит лететь ему.

— Наша «карета» двухместная, а мы и так летим впятером, — отвечаю ему, разматывая и отмеряя стропы.

— У меня документы чрезвычайной важности, мы с сержантом обязаны доставить их в Москву немедленно. Высаживайте гражданского и сами оставайтесь, а мы разместимся в кабине. Я вижу вдвоем там свободно можно поместиться.

— Вы не можете отдавать мне такие распоряжения, — спокойно отвечаю ему, не прекращая своего занятия, — я сотрудник штаба фронта, а ваши полномочия мне неизвестны. К тому же мы находимся на временно оккупированной территории, и здесь действуют несколько другие законы. Документы можете доверить нам, у меня есть соответствующий допуск.

— Вы меня не поняли товарищ капитан, это не просьба, а приказ старшего по званию. Немедленно освободите кабину. За невыполнение команды пойдете под трибунал.

Пришлось оставить свое занятие и подойти к лейтенанту вплотную. Сержант, стоящий в стороне напрягся, направив на меня автомат.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, я еще раз Вам повторяю, что как лицо длительное время, находившееся во вражеском тылу, без подтверждения своих полномочий за линией фронта, Вы не можете Мне отдавать приказы, так как я нахожусь на выполнении боевого задания вышестоящего командования.

И что бы пресечь дальнейшую дискуссию, я достал и показал бумагу, подписанную Пономаренко, предписывающую всем военным, партийным и государственным органам оказывать мне полное содействие. Документ не такой грозный, как показывал мне недавно другой сотрудник ГБ и который он незаметно, отдал Семену Марковичу, но тоже достаточно серьезный, позволяющий вежливо посылать даже некоторых генералов. А что бы его добить, тихо добавил, что у «гражданского» бумага посерьезней моей.

Проверять информацию лейтенант не стал и отошел с сержантом в сторону. По поведению было видно, что он себя еле сдерживает.

Когда стали готовить пленных к «погрузке», немецкий полковник, видимо впечатленный предстоящей перспективой, разразился длиннющим монологом, на неплохом русском объясняя «унтерменьшам» политику немецкого командования в отношении славянского населения. Про план «Ост» тоже сгоряча упомянул. Ну а что он не сказал, то я в своем рапорте потом обязательно добавлю, пусть его по этому вопросу тоже поспрашивают. Пора некоторым руководителям раскрыть глаза на «немецкий пролетариат».

Вновь подошел лейтенант и сказал, что в связи с особой важность их задания и срочностью, он и сержант готовы к транспортировке на крыле. Не успел придумать какую-нибудь причину отказать, как Костин уже ответил, что технически это возможно, хоть и опасно. Пришлось готовить место и для них. Провозились около часа, благо на небе не облачка и луна вышла полная, с одного борта разместили немцев с другого наших, вещмешок с документами бросил за спинку кресла, жалея, что его нельзя выбросить.

Когда стали готовить мотор к запуску, сидевший на дереве наблюдатель закричал, — Немцы! Три грузовика с солдатами движутся в нашу сторону.

Не мешкая, Тарасович полез в кабину, а я побежал к пропеллеру. Провернул два оборота и подал команду.

— Контакт!

— Есть, контакт!

Я крутанул винт. Он резко дрогнул, через мгновение, превратившись в мерцающий круг. Заскочив на крыло, мигом перелез в кабину. На прогрев двигателя времени не оставалось, а это опасно может «обрезать» на взлете. Но раздумывать некогда, из-за холма уже показались грузовики, хорошо различимые в лунном свете, значит, и немцы нас видят. Между нами не более трех километров, а разбег придется делать прямо через поле, на которое они сейчас выедут, то есть прямо на них. Разгоняясь, Костин открыл огонь из курсового пулемета ПВ-1, попасть он ни в кого не сможет из-за положения самолета, если только верхушку тента над кузовом зацепит, но нам сейчас главное выиграть время. Я на всякий случай тоже готовился к стрельбе, попросив Семена Марковича плотнее прижаться к моей спине и поворачиваться вместе со мной, иначе он будет мешать. В это время во фланг, немцам ломая кустарник, выехал неказистый броневик, тот самый на котором уехали лейтенант с девчатами. Ствол «Максима» на башне расцвел огоньком выстрелов, и немцам сразу стало не до нас. Самолет стремительно приближался к остановившейся головной автомашине. Я невольно втянул голову в плечи, ожидая столкновения, но метров за пятьдесят, до препятствия колеса оторвались от земли и мы взлетели. Немцы, конечно, стреляли нам в след, но огонь был не плотным.

— Я уж думал, что это последний наш взлет, — невольно вырвалось у меня.

Посчитав, что приключений нам хватило с лихвой, мы на этот раз старались держаться подальше от своих обычных ориентиров автомагистрали и ж.д. путей. Да и рисковать пассажирами и пленными было бы глупым, наша задача доставить их невредимыми.