Выспаться нам не дали. Благо, что взвод, приданной нам саперной роты, успел к нашему подходу оборудовать позиции, а то бы и глаз сомкнуть не успели, закапываясь в землю. Эсэсовцы в четыре утра предприняли очередную безумную атаку, опять напившись, изображали из себя берсерков. Дружным огнем их сначала прижали к земле, а когда они стали отползать назад, начальник штаба предложил поднять курсантов в атаку и на плечах противника ворваться в его расположение. Но Золотарев, ожидая от немцев какой-нибудь «подлянки» команду на атаку не дал. Получив «по зубам» противник на какое-то время успокоился, позволив нам установить оборону с учетом полученного вчера опыта.

Перед уходом от станции, я дал команду осмотреть оставшиеся на поле боя немецкие танки. Из десяти подбитых, сгоревших было всего три, те, что курсанты закидали бутылками с горючей смесью. Остальные, имевшие повреждения различной степени тяжести, были вполне ремонтнопригодны, и их предстояло сжечь. К тому же они могли послужить отличным источником пополнения патронов. Например, боекомплект наших танков составлял под сотню снаряженных дисков. В результате мы пополнили боезапас, почти на двадцать тысяч патронов и сняли еще несколько исправных пулеметов. Расход патронов при отражении атак был огромный, так что рассчитывать на качественное усиление нашей обороны за счет МГ не стоит. Но все, же определенное облегчение принесет и уверенность в людях укрепит, а то вчера, при выходе на позиции, в ротах всего по два ручных Дегтярева, было, спасала только точная стрельба курсантов, на некоторых участках работая не хуже пулемета. Отступали организованно так, что и из ДЗОТов станкачи сняли, а «Максим» не зря считается «королем пулеметов», мощи ему не занимать. А вот с артиллерией дела обстояли не очень. Обещанные полковые орудия так и не подошли, а противотанковые пушки на фронте долго не живут. Танкисты в первую очередь стараются устранить опасность для своих машин.

За вчерашний день мне удалось собрать и организовать из числа отступающих полтора батальона. Две роты из ополченцев 2-ой гвардейской дивизии заняли оборону по флангам от, теперь уже наших, четырех рот пограничников. А собранные, в основном из отступающих 1-ой гвардейской, четыре сотни человек, были преобразованы в батальон и заняли промежуток между двумя соединениями пограничного училища.

Ополченцы оправдывали свое бегство неумелым командованием при проведении боевых операций и трусостью комсостава. Говорили, что отойдя в леса, бросали вооружение, машины и провиант. Имея боеприпасы, затаившись, сидели в кустах, наблюдая, как мимо по дорогам идут фашисты, но приказа на открытие огня не получали.

Пожилой мужик, неизвестно как попавший в ополчение, срывающимся голосом рассказывал: — Поздравьте меня с позорным бегством через наше командование. Как же мне, старику, пришлось тяжело выходить из окружения, ведь многие молодые командиры, бросив людей, боепитание, спасали свои шкуры. Я участвовал в двух боях и убедился, что наши командиры неспособны управлять боем, а только кричат да угрожают. Последние дни мы с такой быстротой отступаем, даже представить тяжело. Командование бежит в тыл не только от немцев, но и от нас. Так воевать нельзя, пока не заменят трусов хорошо обученными, смелыми командирами.

Конечно, такие разговоры пресекались, будущие политработники, назначенные командирами, разъясняли, убеждали, возвращали людям чувство уверенности в себе. Но если честно, то стойкость вновь сформированных частей была низкой, что едва не привело к обрушению всей обороны. Потерпев неудачу в центре, противник предпринял танковую атаку на правый фланг, где окопались ополченцы. На НП командира батальона прибежал связной и, сбиваясь, доложил, что рота атакована танками, немцы обходят слева, в окопах паника.

— Курсант Довганюк, доложить внятно, что у вас происходит, — привел его в чувство Золотарев.

Оказывается, что под натиском превосходящих сил противника стрелковое подразделение, занимавшее оборону справа от позиций курсантов, начало отходить, оставляя фланг 2-го батальона открытым, что грозило пограничникам полным окружением. Остатки роты пытаются сдерживать врага, но отход грозит превратиться в паническое бегство. Золотарев лично пошел на встречу отступающим, что бы вернуть красноармейцев на позиции, а я взяв резерв поспешил следом за ним. Ситуацию можно сказать спас расчет старенького орудия, еще времен гражданской войны «трехдюймовки». Подловив танки в момент совершения маневра уклонения, когда те подставили борта, смогли подбить две машины. Правда, их орудие ответным огнем было выведено из строя, но свою задачу выполнило. Приняв возвращение красноармейцев за начало контратаки, немцы отступили.

Из штаба прибыл делегат связи с неутешительными новостями. Левее Артюшкино фронт был прорван, противник занял бывшие позиции 281-й дивизии под Ильеши и Терпилицами, пытаясь общим ударом с юга на север выйти широким фронтом на Таллинское шоссе. Обойдя позиции наших войск, немцы вплотную приблизились к Бегуницами и захватили Гомонтово. Задача курсантов остается прежней — сдерживать «десант противника», перекрыв дорогу на Красногвардейск. Командование до сих пор не верило, что против нас находится 8-я танковая дивизия, полагая, что основные события развертываются севернее, на Таллинском шоссе. В отношении моей группы, ни каких указаний не поступило. Ожидался приезд члена Военного Совета армии, который лично будет разбираться в обстановке и покарает паникеров. Причиной такого недоверия послужило то, что до сих пор работает пригородное железнодорожное сообщение на Лугу и дачники ежедневно благополучно мотаются туда-сюда. Части нашей 8-ой Армии пытаются вернуть Кингисепп, ведя бои в его пригороде и верить, что немцы вплотную подошли к Красногвардейску, являющемуся крупным транспортным узлом, кому-то в верхах очень не хочется. А еще страшно докладывать в Москву о прорыве вглубь нашей обороны. Интересно они, что надеются, что все «само рассосется». Может и меня не торопятся отзывать с фронта, что бы по прибытии к месту службы не доложил обстановку в штабе Западного направления.

Весь день на рубеже батальона шли тяжелые бои. Как Золотарев умудрялся держать оборону, растянутую на десяток километров, такими силами, я просто не представляю. Трофейные мины установили на танкоопасных направлениях и дорогах. Но что такое три десятка мин на такой участок. Хорошо, что немцы этого не знали, и после первых подрывов действовали крайне осторожно.

А для моей группы появилась работа. В нашем тылу участились случаи обстрела обозных колон и групп красноармейцев. Пограничники, которым изначально и вменялось в обязанности наведение порядка в тылах обороняющейся армии, были заняты отражением атак врага, поэтому Золотарев обратился ко мне. Отказать в ситуации, когда на передовой каждый штык на счету я не смог, да и не собирался. В строю у меня остались только пограничники, всего четырнадцать человек. Остальные или выбыли по ранению или незаметно растворились в создаваемых подразделениях, занимая должности младших командиров.

Мудрить не стали, а на своей машине, выдвинулись к месту последнего, известного нам, обстрела. Немецкие диверсанты настолько обнаглели, что даже особенно не скрывались. За несколько часов поисков мы не только вышли на их след, но и обнаружили место дневной остановки или временной стоянки, а скорее всего сеанса связи. Фашисты укрылись в кирпичных развалинах небольшого строения. Все были в форме красноармейцев, надетой прямо поверх немецкой, очевидно рассчитывали при прорыве своих танков, по-быстрому ее скинуть, что бы не попасть под «дружественный огонь». После наблюдения и выявления часовых, убедившись, что вся группа в сборе решили атаковать. Поскольку пленные нам особенно были не нужны, разве что радист мог представлять интерес, решил людьми не рисковать. Огневой контакт был коротким и жестким. Несмотря на отличную подготовку, против гранат немцы ни чего сделать не смогли. Одного часового пограничники взяли живым, так что допросить было кого, остальных посекло осколками гранат. Одна из комнат, где собралось большинство фашистов, выглядела особенно неприятно. Намокшая от крови форма, тяжелый запах и вид тел, лежащих в неестественных позах, вызывал неприятные ассоциации со скотобойней. И все же с одним тяжелораненым я успел переговорить, прежде чем он умер. Перед смертью многие тайны становятся неважными, фашист хотел жить и даже понимая безнадежность ранения, все равно пытался доказать свою ценность, что бы его скорее доставили в госпиталь.

Как и ожидалось, это были диверсанты сводной группы 8-ой роты 800-го учебного полка особого назначения «Бранденбург». Командиром роты был старший лейтенант Зигфрид Граберт. Задачей группы кроме разведки было определить уязвимые места в советской обороне, выйти в район отступления ополченцев, и спровоцировать среди них панику, что бы превратить отступление в бегство, этот прием у них был хорошо отработан. Так же раненый сообщил, что именно 8-я рота в июле 1941 года отличилась тем, что захватила для 6-й танковой дивизии невредимым стратегически важный мост через реку Луга. Ну и самым важным было то, что в этом месте назначена встреча с еще одной группой диверсантов, которая должна была совершить подрыв чего-то важного в ближайшем тылу наших войск. Точного наименования объекта раненый не знал, а вот примерный маршрут движения группы указал. В принципе после этого надобность в допросе часового отпала, основное мы узнали. Уничтоженная группа имела отличную экипировку, к сожалению частично поврежденную, но боеприпасы мы пополнили. А я в очередной раз разжился неплохим клинком, с надписью на лезвии выполненной готическим шрифтом. Смотрится неплохо, но придется ее зачернить, если хочу его носить, ведь наверняка какая-нибудь гадость написана. Рации пришел конец, мало какая техника будет работать с такими дырами в корпусе. Взяли ее на запчасти, и только потому, что связисты вечно жалуются на нехватку всего, так что пусть будет им подарком. А вот шифротаблицы и блокнот остались целыми, они уже другой службе могут пригодиться.

Поставленная нам задача формально была выполнена, но оставлять за спиной ДРГ противника, готовящую крупную диверсию в нашем тылу не следовало. Нет, если бы в моем подчинении были простые красноармейцы, я бы всерьез задумался, о действии своими силами, а не привлечении дополнительно пары взводов пехоты. Но со мной-то были бойцы прошедшие специальную подготовку, способные к задержанию нарушителя границы. К тому же осмотр местности, позволил нам с высокой степенью вероятности предположить, куда пойдут и где их можно перехватить, дальнейшее же было делом техники.

Примерно через час все было готово к встрече. Еще раз осмотрев позицию, я остался доволен маскировкой, даже зная положение пограничников, не удалось отличить их лежки от ландшафта. Что-то долго нет нашего противника, по расчету времени они уже должны были появиться. Может, мы с местом засады прогадали, не там ждем? Лежать не двигаясь и при этом, не давая мышцам затечь — целое искусство, к счастью и меня и пограничников этому обучили. Поэтому, пока есть возможность, одним коротким движением размял затекшие мышцы, в следующее мгновение снова превратился в ничем не примечательную кочку на поросшем колючим кустарником краю оврага. «Задержались, мало ли что у них по дороге случилось»: — успокаивал я себя. Хотя все сильнее беспокоило, а не выбрала ли группа диверсантов обходную дорогу. Она конечно удобнее, но и шансов, что на ней расположится пост больше. Сам бы я туда бойцов не повел, но что бы исключить такую возможность у противника, пришлось разделить нашу группу. По правилам, для захвата противника живым, требуется двукратное превосходство над ним, но приходится рисковать. К тому же из пяти, обнаруженных диверсантов нам нужны только двое: командир группы и радист, остальные простые боевики и интерес представляют в меньшей степени. Получится взять — хорошо, нет ну и ладно, главное сорвать им выполнение задания.

Не длинная полянка, среди разросшихся кустов, выбранная под засаду, не отвечала требованиям, предъявляемым, для этих целей к пехотным подразделениям, но нам подходила. Расчет на то, что противник в таком укромном месте, чуть-чуть расслабится, а нам, для выполнения задачи, и этого будет достаточно. Другой возможности пройти мимо нас, все равно нет. Или двигаться, по едва заметной тропинке, проходящей поверху оврага с нашей стороны, или спуститься на его дно. А там с грузом идти сейчас ой как не просто, спасибо недавним дождям. Ну, а полезут сдуру вниз, хотя это и нежелательно, все равно возьмем, но тогда чисто уже не сработаем, придется по конечностям стрелять.

Слева раздался негромкий, на самом пределе слышимости, металлический стук обушком ножа по пистолетному затвору. Это «Третий», занявший позицию в недалеких зарослях на левом фланге засады, передавал сигнал: «Внимание, вижу противника». Наконец-то гости долгожданные объявились, напрасно так переживал. Вышли они в точности туда, где их и ждали. Очень хорошо, не придется за ними по лесу бегать. Аккуратно в бинокль рассматриваю показавшихся на изгибе не слишком-то широкого оврага «гостей». Долго разглядывать противника нельзя, постороннее внимание, такими спецами, может быть замечено, хотя бы и на интуитивном уровне. Но и быстрого взгляда достаточно, что бы увидеть интересующие. Нашу форму противник надевать не стал, оставшись в камуфляже с воткнутыми в специальные петельки, срезанными ветками. Вооружены автоматами «МП-40», у всех оружие висит поперек груди, пистолетной рукояткой вправо. Да и кобуры подвешены под рабочую руку. Левши, хоть и редкость, но все, же попадаются, и хотя я могу работать оружием с обеих рук, но всегда удобнее стрелять из привычного положения. Значит, правильную позицию заняли, считай, лишнюю секунду выиграем, которую противник потратит на доворот ствола. На этом экипировка противника не заканчивается, у каждого за поясным ремнем гранаты и ножи. За плечами объемные ранцы, с взрывчаткой, дополнительным боекомплектом и пайком, только у идущего замыкающим виден угловатый короб портативной рации. Так, радиста нашли, а где командир? Экипировка у всех практически одинаковая, так сразу старшего и не определишь. Скорее всего, идущий в середине, он и постарше будет, и поведением отличается, а вон и карта из голенища сапога выглядывает.

План действий оговорен, ориентир, по достижении которого начнется атака, определен, и даже небольшая репетиция проведена. Рукояткой ножа выстукиваю: «Внимание». А затем с небольшим промежутком еще три и пять тихих ударов. Значит, берем третьего и пятого. Этих, желательно взять живыми, с остальными уже как получится. Начинаю я, как только они вон до той березки дойдут. Первых двоих беру на себя, причем ведущего решил валить наглухо, а второму стрелять по конечностям. Дальше по обстановке, главное не расслабляться, противник свеженький и полный сил, даже не вспотели еще. Необходимо уложиться в минуту и не дать им в овраг скатиться, валяйся потом в грязи.

Боковым зрением отслеживаю передвижение группы. Идут грамотно, дистанцию выдерживают правильно, за флангами и тылом приглядывают внимательно, но это ничего, пробираясь сквозь густые колючие заросли, внимание ослабляется непроизвольно. И на небольшую прогалину, с трех сторон ограниченную все тем же кустарником они выйдут слегка расслабленными, обрадовавшись небольшой передышке, от цепляющихся за одежду ветвей. Полученное преимущество крохотное, но в подобной ситуации, выигранная секунда порой целой жизни стоит.

Осторожно раздвинув ветки, идущий первым фашист, медленно вышел на открытое место. Поднял сжатый кулак, подавая сигнал остановиться. Настороженно огляделся, выискивая какие-нибудь несоответствия, указывающие на засаду. Не обнаружив ни чего подозрительного, двинулся вперед, переведя оружие в боевое положение. Слившись с землей, моя группа застыла в ожидании, как сжатая пружина, счет пошел на секунды. Не дойдя пяти метров, до березки, выбранной нами в качестве ориентира, разведчик остановился, и еще раз осмотрелся вокруг. Решив, что все в порядке, разрешающе взмахнул ладонью. Дождавшись выхода на тропу следующего, передернул плечами, возвращая на место съехавшие лямки тяжелого ранца, и медленно пошел вперед.

Палец на курке непроизвольно напрягся, если все пойдет нормально, много стрелять не придется, хватит и одного магазина. На подстраховке нас лейтенант Емельянов. Автомат в группе только у него, у остальных ножи и короткоствол. Все основное оружие и лишняя амуниция оставлены в машине, спрятанной в километре от места засады. Во время скоротечного боя на короткой дистанции пистолеты предпочтительнее. У меня один, как и положено по штату ТТ, другой уже ставший счастливым револьвер из Минска. Пограничники предпочли вместо второго ствола, взять ножи, им так привычнее. «Четвертый» вообще от огнестрельного оружия отказался, положившись на отличное владение ножом.

Наконец из зарослей выбрался второй диверсант, раздраженно осматривая порванный рукав. Следом показался командир группы, высказав ему какое-то замечание, чем развеял последние сомнения кто у них главный. Когда на поляну вышел, замыкающий группу радист, а впереди идущий достиг ориентира я, оттолкнувшись опорной ногой, рванулся вперед, отбрасывая маскирующие лежку ветви. Тут же вперед кинулись еще три быстрые фигуры, облаченные в «лохматые» самодельные масккостюмы, сделанные на основе обычной двухцветной «амебы». Среагировав на движение слева, первый диверсант, начал было разворачиваться в сторону появившейся опасности, но было уже бесполезно что-либо предпринимать. Пистолет в моей руке коротко дернулся, выплевывая стреляную гильзу, и боец, с детской обидой на лице, молча, опускается на землю. Продолжая движение, успеваю подсечь колени второго противника, опрокидывая его лицом вниз. Вскрикнув от неожиданности, он в падении попытался отмахнуться автоматом. Отличная реакция, успел все таки сорвать его с груди, но помешал тяжелый груз за плечами, а моя рука уже наносит удар рукояткой в затылочную впадину, прекращает сопротивление. Рывком перевожу тело в положение для стрельбы с колена. Впрочем, помогать бойцам не нужно, сработали нормально, я еще раз порадовался отличной подготовке пограничников. Командир группы уже лежит на земле и «Второй» сидя сверху, заламывает ему руку болевым приемом. «Четвертый», отработав из ТТ «двоечку» в корпус, вывел из игры своего противника с таким же номером, и бросился на помощь товарищу. «Контролить» не стал, с такого расстояния, подготовленные бойцы, не промахиваются даже в движении, даже из неудобного положения. Только идущий в арьергарде радист, в отличие от камрадов, имел в распоряжении чуть больше времени, которым сумел распорядиться с толком. Отпрыгнув в сторону и одним движением сбросив рацию, он сорвал с плеча автомат и успел дать неприцельную короткую очередь. Но это уже ничего не могло изменить, так как стрелял он в падении, сбитый «Пятым», который к тому, же успел дернуть автомат за ремень, направив ствол вниз. Противник, не смотря на неожиданное нападение, проявил отличную реакцию и прекрасную подготовку, ударом, выставленного перед собой колена, отбросил бойца, мертвой хваткой удерживающего оружие, и попытался подняться на ноги. Но тут сразу двое сбивают его с ног и прижимают к земле, лишая возможности сопротивления. На этом короткий, продлившийся не дольше минуты, бой и закончился. Мы потерь не имеем, в плюсе трофеи и двое пленных. Своего я к сожалению ударил слишком сильно.

К вечеру мы были в Больших Борницах, где в ожидании приезда Члена Военного Совета армии, председателя Ленинградского облисполкома Соловьева, кучковалось местное руководство и командиры. Я, было, обрадовался, что подошло подкрепление, но это просто людей выдернули из боя на совещание и для получения люлей. С трудом нашел, куда пристроить пленных и пошел приводить себя в порядок. Хоть и камуфляж, но форма требовала чистки, да и побриться не помешает. Под ясные очи высокого начальства, если оно пожелает тебя видеть, лучше предстать, имея вид лихой и слегка придурковатый, как завещал нам великий реформатор Петр 1.

На само совещание я не пошел, точнее меня не пригласили. Адъютант или секретарь, выслушав меня, записал данные и пообещал разобраться, что бы ускорить мое отбытие к месту прохождения службы. Курсантские батальоны представлял, неизвестный мне майор пограничник, вероятно, кто-то из командно-преподавательского состава. Доведенная им информация о положении на участках, обороняемых курсантами, видно сильно опечалила руководство. Вместо бодрых докладов о том, как мы лихо громим врага, получилась довольно таки мрачная картина. Если бы не отличная выучка и стойкость учебных батальонов, немцы еще вчера вышли бы на границу укрепрайона, а то и прорвались к Красногвардейску.

Вполне ожидаемо для 2-го батальона будущих политруков, был получен приказ закрыть продвижение противника по дороге на Красногвардейск. В усиление передавалась рота тяжелых танков КВ, которая будет действовать самостоятельно, организуя танковые засады на дорогах. Так же были обещаны дивизион полковой артиллерии, все те же 76-мм пушки, минометы, боеприпасы и продукты. Командирам и политработникам требовалось довести задачи до каждого курсанта и приступить к организации обороны. Мне предписали разрешить с командованием батальона все текущие вопросы, передать все трофейное имущество и боеприпасы и завтра утром прибыть в Красногвардейск. Наконец-то заканчивались наши мытарства, и появлялась хоть какая-нибудь определенность.

С Золотаревым вопрос решился просто, он выписал мне бумагу, подтверждающую выход на позиции его батальона и участие в боевых действиях, а так же направление в Красногвардейск для завершения проверки. Свое отбытие я отпраздновал, выставив на скромный стол, приличный кусок сала, чему присутствующие командиры очень обрадовались. С продуктами и правда было плохо. За эти дни мы подъели все свои запасы, щедро делясь с курсантами. Затем передали все излишки оружия, оставив себе несколько МП и два пулемета. Один был, чуть ли не намертво закреплен над кабиной грузовика, второй на мотоцикле заменили на Дегтярева, что бы ни пугать обывателя видом чужого оружия.

К вечеру положение курсантов сильно осложнилось, немцы рвались вперед как оглашенные, роты бились почти в полном окружении. Хорошо, что в 21.30 был получен приказ отойти и закрепиться на новом рубеже в лесу северо-восточнее деревни Большие Борницы и перекрыть дорогу на Красногвардейск. Немцы, как будто почувствовав, что близкая победа ускользает, еще больше усилили напор. Разгорелся ночной бой, в котором курсанты не только умело отражали атаки противника, но и переходили в контратаки. Было уничтожено семь вражеских танков, много солдат и офицеров, а по мгновенно разлетевшимся слухам даже один генерал. Но сам я этого не видел, так как к этому времени, по просьбе Золотарева мы, забрав тяжелораненых, повезли их в полевой госпиталь, находящийся в районе Сяскелево. Придется сделать крюк, но таково было желание пограничников.

Мы едва успели передать раненых так, как госпиталь готовился к эвакуации дальше в тыл. Когда, закончив свои дела, уже собирались уезжать, примчались разведчики с раненым немецким офицером. Осмотрев его, военврач сказал, что требуется срочная операция, после которой пленный почти сутки будет приходить в себя. Командир разведчиков, не скрывая разочарования, стал метаться по палатке, не решаясь дать добро на применение анестезии, сведения нужны были срочно. Я предложил дать переводчика и провести допрос пока раненый не отключится, а что бы он продержался подольше, вколоть ему спецлекарство из немецкой аптечки, затрофееной у диверсантов. Лейтенант сразу же ухватился за такую возможность, видимо «язык» был важным или руководство торопило с информацией.

Невольно мне стали известны ближайшие планы немецкого командования. В штабе группы армий «Север» решили развернуть на 180 градусов 8-ю танковую дивизию, от фронта в сторону дороги на город Луга, в тыл нашему 41-му стрелковому корпусу. Этот маневр потребовал того, что бы 1-я танковая дивизия заняла позиции 8-й танковой, а 6-я танковая выделила часть сил для прикрытия фронта после ухода 1-й. Выполняя маневр разворота 28-й мотопехотный полк, усиленный танками, должен выйти к железнодорожной станции Суйда и закрепиться на Лужском шоссе, причем у немцев были 88-мм зенитки для борьбы с нашими тяжелыми танками. Силами 3-го танкового батальона 10-го полка 8-й танковой дивизии должны попытаться прорвать оборону Красногвардейского УРа на участке Черново-Вопша. Кроме того немецкой авиаразведкой район Пижма — Пустошка был определен самым уязвимым местом центрального сектора обороны укрепрайона. Так как в этом месте заканчивался пятнадцатикилометровый противотанковый ров. Через этот перекресток враг планировал силами 1-й танковой дивизии выйти на Киевскую дорогу в районе Вопши и на первом этапе прикрыть разворот 8-й танковой дивизии, а на втором нанести удар по «ахиллесовой пяте» укрепрайона на участке Пижма — Пустошка. При этом учитывалось, что если перекресток будут удерживать советские войска, то наступление на основную линию обороны укрепрайона в районе Пижмы будет невозможно, даже в случае окружения защитников. Расчет делался на стремительный удар мобильными соединениями.

Так же пленный сообщил, что к утру в Больших Борницах останется только батальон мотопехоты с десятью танками, основная же группировка с пятьюдесятью единицами бронетехники начнет обход левого фланга обороняющихся там курсантов. А созданная боевая группа, под командованием подполковника Гризолли, состоящая из 8-го моторизованного полка 8-й танковой дивизии, усиленная техникой 1-го батальона 10-го танкового полка по шоссе, проходящему параллельно железной дороге, с ходу попытается прорваться через позиции пограничников. Точные силы обороняющихся на этом участке немцам не известны, но по упорству противостояния они предполагают наличие не менее полка войск НКВД.

Офицер, взбодренный сильнодействующими препаратами, к радости лейтенанта разведчиков, продолжал выдавать секреты. А я задумался, как передать информацию Золотареву. К моменту нашего расставания артиллерии у курсантов не осталось от слова совсем. По карте прикинул, что нужно выбираться на «Царскую дорогу» и по ней двигаться к перекрестку у деревни Войсковицы. Там есть проселок в сторону Дубицы, где окапываются 7-я и 8-я роты. Вернувшись к Шкоде, обнаружил, что бойцы, вымотанные за сутки до предела, уснули вповалку прямо рядом с машиной. Понимая, что в таком состоянии от них мало толку, написал короткую записку Золотареву, и с трудом растолкав экипаж мотоцикла, отправил их в Дубицы. Исполнив, таким образом, свой долг, я забрался в кабину и, прислонившись головой к стеклу, мгновенно уснул. О том, что нужно назначить смену караулов и время подъема, уставший мозг даже не подумал.

Разоспаться нам не дали и в этот раз. Санитары последнего уходящего на рассвете обоза разбудили. Только умывшись ледяной водой из колодца, стал соображать более-менее адекватно. Потрогав подбородок, решил, что не достаточно ощетинился для срочного применения станка и оставил как есть. Бриться, как и делать, что-то другое было просто лень. Даже, что бы просто позавтракать, пришлось напрягаться. Взбодриться пришлось, когда от дороги раздалась пара коротких очередей. Оказалось, что дозор, который я все-таки выставил после побудки, обстрелял выскочивших из-за поворота мотоциклистов противника. Попали или нет, неизвестно, так как противник резко развернулся и скрылся в лесу.

«Вот и их разведка пожаловала. Пора нам валить отсюда, пока следом кто-то серьезней не подошел. А я полагал, что мы в своем тылу находимся», — промелькнула мысль, когда я уже отдавал команду на выдвижение.

В километре от места нашей ночевки, дорогу, по проложенной под насыпью трубе, пересекал ручей. Насыпь была не высокой, но берега по обеим ее сторонам были достаточно заболочены, что бы стать серьезным препятствием даже для грузовика, не говоря уже о более тяжелой технике. Поэтому решение о минировании данного участка напрашивалось само собой. Где-то в загашнике у нас оставалась пара ящиков динамита, плюс трофеи от диверсантов, так к чему добру пропадать.

Пришлось потратить почти час времени, устанавливая заряды так, чтобы максимально разрушить полотно дорожного покрытия и превратить участок дороги в яму с водой. Не сомневаюсь, что противник ее преодолеет, но будем надеяться, что несколько часов выиграть у них смогу. От первоначальной идеи подготовить мину ловушку, пришлось отказаться. А мысль была неплоха, перегородить дорогу остовом ЗИЛа, виденного мною неподалеку, и завести на него систему подрыва. Немцы пытаясь столкнуть препятствие на обочину, непременно бы активировали взрыватели. Но не сложилось, да и противник не дал. Вдалеке показалась колона из двух десятков танков, а в двухстах метрах перед ней четверка мотоциклистов. Прикинув скорость их движения, я на глаз отрезал кусок воспламенительного фитиля, который послужит как замедлитель и примотал его к огнепроводному шнуру. Остальная схема уже была соединена детонирующим, так что, запалив фитиль я побежал к машине. Очень хотелось, что бы подрыв произошел прямо в колоне, но надеяться на такое наивно. Я сознательно брал расчет с тем, чтобы танки не успели пройти заминированный участок.

Мотоциклисты, рассмотрев впереди одинокую машину, резко увеличили скорость, посчитав нас своей законной добычей. Ну как раз с этим у нас проблем и не будет. После того, как от основного противника нас прикрыл лесок, я дал команду остановиться. Бойцы быстро заняли позиции, и как только первый мотоцикл оказался в зоне уверенного поражения, по нему ударило несколько стволов. Водитель, пытаясь выйти из под обстрела, резко вывернул руль и, не справившись с управлением, перевернулся. Второй, пользуясь большим расстоянием, успел совершить маневр и удирал назад, пригнувшись к рулю, но сидевший в коляске пулеметчик, осев бесформенным мешком, безвольно болтался на кочках. Преследовать их естественно не стали. Бойцы, быстро осмотрев мотоцикл, пришли к выводу, что он не исправен. Но пулемет и патроны к нему забрали с собой. А я вышел на опушку и, прикрываясь кустами, смотрел на подход колоны.

До отмеченного мною участка танки не дошли около двухсот метров. Взрыв, уничтоживший добрый десяток метров дороги, и от которого почва дрогнула под ногами, даже на расстоянии в километр, ни какого вреда стальным махинам не причинил, что было очень обидно. Но хотя бы не враз такую ямищу, быстро заполняемую водой, завалят и, то хлеб. На всякий случай, за поворотом мы имитировали минирование, прикопав, случайно завалявшуюся мину без взрывателя, так что бы ее было видно, и еще пару простых досок. Пусть саперы поработают. Ребячество конечно, но пусть едут с опаской.

Оставшийся десяток километров до перекрестка с дорогой к северной окраине Красногвардейска в районе учхоза Войсковицы, я благополучно продремал, открыв глаза, только когда машина остановилась.

Экипаж мотоцикла дожидался нас у поворота на Мариенбург — северную окраину Гатчины, возле какой-то живописной лужи приличного размера, заросшей по берегам кустарником. Устроились они неплохо. На лугу, через дорогу со стороны Дубиц, стояли скошенные копны свежего сена, так что пограничники, решили дожидаться нас с комфортом, и натаскав приличную кучу травы, устроили отличную лежку. Рядом с ними возле костра, сидел незнакомый мне танкист. При моем приближении бойцы встали, и Красноусов предпринял попытку доложить.

— Отставить. Не на параде, — махнул я ему рукой, — давай коротко, по существу.

— Сообщение капитану Золотареву доставил, — начал боец, — остались в расположении пограничников до утра. Только развиднелось, как по дороге на Красногвардейск двинулась танковая колона. Мы-то на НП были, и с чего вдруг танки стали один за другим вспыхивать, сначала не поняли. А потом нам подсказали, что курсанты на деревья вдоль дороги залезли и бутылки с горючей жидкостью сверху, прямо на моторное отделение танков кидали. Обзор-то из машин ограничен. Вот и танкист подтвердит, что толком через щели ни чего не рассмотришь. Кстати, это танковый экипаж, из приданной курсантам роты, — спохватился Красноусов. — Вон там в засаде сидят, — показал он рукой куда-то себе за спину.

Вот, похоже, и танковая рота нашлась которую Член Военного Совета обещал. Только, что они здесь-то делают, до пограничников, если по прямой, не менее пяти-шести километров. Оказалось все не совсем, так как мне подумалось. Ситуацию прояснил командир танкового батальона, капитан Шпиллер, наблюдательный пункт которого был примерно на километр дальше по «Царской дороге» в Сеппелево.

Еще 18 августа командир 1-ой танковой дивизии генерал Баранов, получив мое сообщение, вызвал к себе командира роты тяжелых танков, только, что прибывших с завода, старшего лейтенанта Колобанова и поручил ему перекрыть дороги на Красногвардейск. Как выполнить приказ пятью танками? Вот и направил старлей две машины на Лужскую дорогу, еще две — на Волосовскую. А свой танк спрятал в засаде на этом перекрестке.

— Да не волнуйся так капитан, — говорил командир танкового батальона, разливая чай по кружкам. — Это самые опытные экипажи. Колобанов финскую войну прошел, трижды в танке горел. КВ новейшей серии с дополнительными экранами получили. Ребята по два боекомплекта загрузили.

— Вы противника с фронта ждете, а мы роту легких танков только, что в десяти километрах отсюда притормозили, они курсантам в тыл зайти могут.

— Не суетись. Мы же не просто так тут сидим, это, считай, уже граница укрепрайона. Думаешь просто так, вон там сарай стоит. Как бы ни так, у него за досками метр бетона и пушка противотанковая. И про курсантов мы не забыли. У Больших Борниц в лесу, между дорогой и железной насыпью в засаде КВ младшего лейтенанта Ласточкина стоит, а на фланге у Выселок танк лейтенанта Сергеева. Остальная пара направлена на Лужскую дорогу. Для них все еще проще. Будут взаимодействовать с орудийными ДЗОТами боевого охранения 3-й роты 267-го ОПАБа.

Я оптимизма комбата не разделял, но и спорить не стал. Попрощавшись, вернулся к своим бойцам на дорогу. После придирчивого осмотра, позицией, выбранной командиром танковой роты, остался доволен. Старший лейтенант Колобанов не зря ел свой хлеб. Танк не просто был закопан по самую башню, но и отлично замаскирован на местности. Имелась и запасная позиция. Единственным недостатком можно было отметить близкое расположение к перекрестку, всего метров двести. Зато дорога, на которой мы не намного опередили немецкую колону, в этом месте превращалась для врага в огненную ловушку. Высокая насыпь дорожного полотна подставляла противника под фланговый огонь, а заболоченная, после дождей луговина, лишала немцев маневра.

— Не дело это танк без пехотного прикрытия оставлять, — прервал мои размышления Емельянов, — он хоть и грозная машина, но кто мешает по флангу обойти и мину на корпус положить. Глаз то у него нет.

— Ох, и осмелели вы, как я погляжу. Танк им уже не соперник. Но мыслишь правильно. Бери себе половину бойцов, пулемет, гранаты. Прикроете танкистов, если совсем плохо будет.

— Я снайперку возьму, — обрадовался он, — в тылу у них, на той стороне дороги, засяду, мало ли, орудийный расчет там проредить или еще что. Да вон хоть перед коровниками дом стоит, никак из бывших барских, на крыше будет отличная позиция.

— Позиция не плохая, а командовать, кто будет?

— Задачу поставлю, и сектора обстрела определю. Старшим Козюба будет. А в бою ими руководить, только под руку говорить, сами прекрасно все знают.

— Хорошо. Я по быстрому доложусь и смену вам направлю. На крайний случай, дальше по дороге, в пяти километрах ров противотанковый, я там мотоцикл оставлю, для связи. Если прижмет, отходите.

В районе Корпиково проехали противотанковый ров, ни до этого, ни после, не встретив, ни каких воинских соединений, спешащих на помощь курсантам, или для занятия позиций укрепрайона. Эта тишина откровенно напрягала. О чем командование-то думает? Поставили один танк на дороге и все? Как и договаривался с Емельяновым, рядом с проездом через ров, оставил мотоциклистов, как последнюю страховку.

Через полчаса мы уже ехали по улицам Красногвардейска. Людей встречалось немного, все-таки рабочий день в разгаре, но их беззаботное поведение, только подтверждало мою догадку, о том, что руководство города о приближении противника даже не догадывается. Сразу вспомнился Борисов и то как решительно действовал корпусной комиссар Сусайков, готовя город к обороне. Первоначальное решение ехать туда, где меня знают, пусть и по телефонным докладам, а именно в штаб 1-ой танковой дивизии, базирующийся в подвале собора, считавшегося одной из главных достопримечательностей Красногвардейска, пришлось менять. Партийное руководство города необходимо поставить в известность о близости противника, а то как бы артиллерийская канонада на близких подступах, не вызвала паники среди местного населения.

Дорогу к зданию горсовета, нам указал милицейский патруль, предварительно проверив наши, а точнее мои, документы. Оставив оружие и вещи на сидении, а пограничников у машины, я вошел в здание. Сначала с трудом пробился на второй этаж в приемную к председателю Красногвардейского горсовета Ленкевичу, а затем вступил в неравный бой с молодой женщиной, грудью, кстати, впечатляющего размера, закрывшей дорогу в кабинет начальника.

— Извините товарищ. Но председатель горсовета занят, — проигнорировала она предъявленный мною мандат. — У него срочное совещание с секретарями райкома Цветковым и райисполкома Ермаковым а так же начальником районного отдела НКВД Федоровым Николаем Тихоновичем.

Последняя фамилия, выделенная именем и отчеством, была произнесена с особым выражением, должным подчеркнуть всю серьезность положения и мою никчемность как просителя. Видимо по этой причине и посетителей в приемной было немного. Но для меня все эти громкие должности не имели, ни какого значения.

— Милая девушка, — слегка польстил я ей, — а не имеется ли возможности, пока высокое руководство совещается, воспользоваться вашим телефоном, с целью уведомить свое руководство о прибытии в город революционной славы.

— Не сможете, — сообщила мне она, чем вызвала неподдельное удивление. Затем, выждав театральную паузу, и насладившись непониманием, отразившемся на моем лице, добавила. — Вчера Стюничеву Федору Ивановичу, — назвала она очередную фамилию, которая не носила для меня ни какой информационной нагрузки, — поручили выключить часть городских абонентов для подготовки телефонных коммутаторов к эвакуации, а он просто взял и перерезал телефонный кабель. Вот руководство и заседает с утра. Связи то нет ни в городе, ни с Ленинградом. Даже сводку с фронта сегодня не получали. Товарищ Ленкевич сам собирается выехать на передовую.

Гордость за своего бесстрашного начальника прямо-таки рвалась наружу, от чего груди волнительно колыхались. Но проникнуться всей значимостью момента, мне не удалось. Двери кабинета раскрылись, и первым в приемную вышел майор в форме, четко указывающей на принадлежность его к определенной организации, очевидно и являющийся начальником местного отдела НКВД. Он вопросительно глянул на меня. Мой камуфляж, органично смотрящийся в полевых условиях, сейчас выглядел скорее нелепо. Пришлось представиться и коротко изложить цель своего визита. Не знаю, какие выводы сделали руководители района, прислушивающиеся к моему докладу, так как Федоров предложил проехать к ним в отдел для окончательного определения моего статуса, но информация о том, что враг близко, им явно не понравилась.

Федоров с нами не поехал, вернувшись в здание горкома, очевидно, что бы обсудить полученную информацию. В сопровождение нам был выделен сержант из того же ведомства, который благополучно доставил по адресу. Затем, по всем правилам жанра, нас с пограничниками разделили, что бы провести опрос каждого и попытаться поймать на несостыковках в повествовании. У меня забрали документы и минут на сорок оставили одного в прокуренном кабинете, со скудной мебелью, которая к тому же была прикручена к полу. Первым в кабинет зашел стенографист, за ним дознаватель в гражданском, и сержант, призванный, своей массивной фигурой оказывать на меня психологическое воздействие, а при случае и физическое. Пришлось дважды рассказать свою легенду и ответить на много повторяющихся вопросов, а дознаватель все не успокаивался, постепенно подводя меня к мысли о необходимости сознаться в своем переходе на сторону врага.

— Рассказывайте, не упрямьтесь. Какие отношения связывают вас с немецким командованием? Какое задание получено? Кто из командиров РККА прикрывает? — Пожилой следователь, не самого крупного звания, но явно имеющего очень богатый опыт общения с разной категорией граждан, заглядывал мне в глаза с сочувствием и пониманием. Возможно даже не наигранным, во всяком случае, мне не удалось обнаружить признаки неискренности в поведении человека, уполномоченного государством на проведение дознания.

Не молодой, степенный мужчина с аккуратной седой бородой в поношенном, но чистеньком костюме или являлся неплохим актером, достойным гораздо более благодарной аудитории, или действительно всей душой верил, что добровольное и всемерное сотрудничество с органами — это лучший выбор для любого подследственного.

— Ну, к чему все это? Вы только осложняете свое положение. Ведь и так все понятно.

За соседним столиком, звякнула каретка пишущей машинки, возвращаясь к началу строки. Сотрудник НКВД в форме без знаков различия, протоколирующий ход допроса, устало вздохнул. Крепкий немного полноватый сержант, смотревший на меня со сложной смесью неприязни и презрения, рванул ворот своей гимнастерки. Ему явно было жарко, он даже рукава закатил, наплевав на нарушение формы одежды. Не думаю, что таким дешевым трюком меня пытались напугать, скорее сказывалась необходимость оставаться в тесном, душном и, несмотря ни на какую вентиляцию, прокуренном кабинете. К тому же он явно изображал роль злого следователя. Надо сказать, что получалось у него неплохо, даже душевно. Особенно в те моменты, когда он начинал угрожать разнообразными карами. Иногда он с видимым сожалением посматривал на свои, совсем не маленькие, кулаки, жалея о невозможности пустить их в ход. Возможно, этот человек тоже искренне любил свою работу и ее результаты, для достижения которых ему почти на законодательном уровне разрешалось применять все меры, вплоть до пыток.

«Следственные мероприятия» едва ли длились больше пары часов, но меня это уже порядком стало раздражать, не останавливало даже то, что я понимал мотивы местного руководства. Хорошо хоть сразу в подвал не потащили. Отвечать на грубость и провокации или качать права даже не пытался, выбрав манеру поведения — вежливое спокойствие.

То, что беседы с компетентными органами, после выхода к своим, не избежать, я прекрасно понимал. Была слабая надежда на имеющиеся документы, и мое участие в боевых действиях на подступах к Красногвардейску. В чем-то она все-таки оправдалась, хотя в паникеры и трусы нас записали, отобрав оружие и ограничив свободу «до выяснения», точнее ожидания подтверждения моих полномочий.

И если с военным и гражданским руководством города я мог договориться, то наличие трофейного транспорта, формы, оружия и документов не могло не возбудить компетентные органы, которые вцепились мертвой хваткой. Шанс признать нас вражескими агентами казался очень перспективным и заманчивым. Поэтому мой расчет пройти проверочные мероприятия, пусть и по усиленному варианту, быстро и без особых эксцессов, кажется, не оправдался.

Подвело не наличие большого количества трофеев и ценностей, в которых уже вовсю копались, какие-то предприимчивые тыловики, хотя я предупредил, что в случае пропажи могу и морду набить. Не предоставленная информация о немецком прорыве и не озвученная легенда, с которой все было просто замечательно, тем более что я говорил почти чистую правду. Проблемой оказались результаты опроса, вышедших со мной бойцов, которые, рассказывая о наших похождениях, невольно их приукрашивали, думая, что этим оказывают мне неоценимую услугу. Например, в деталях описывая, как почти неделю поправляли здоровье и отъедались за счет немцев. Вот руководство местного отдела НКВД и озаботилось выяснением вопроса, а нет ли здесь предательства интересов страны? Мои ссылки на выполнение задач разведотдела Западного фронта их только раздражали.

— Хватит с ним цацкаться! — стукнул по столешнице сержант, едва не опрокинув стопку каких-то бумаг. — Давай-ка, Игорь Петрович, иди, покури. А я тут сам пока вопросы позадаю. Ни чего, у меня и полковники, рыдая, правду говорили.

Сержант развернулся ко мне, пуча глаза на покрасневшем, лоснящемся потом лице и выразительно сжимая кулаки.

— Слушай меня, ты!…

На этом порыв праведного гнева немного угас, так как ситуация была не совсем стандартной. Мне, например, не предъявили ни какого обвинения, да и задержанным я не считался. Хотя это и не препятствовало применению специальных мер воздействия, а собственноручно написанное признание, в это время считается королевой доказательств, не требующей другого подтверждения вины. Если сознаешься, что ты шпион Нарнии, то потом проще на карте найти такую страну, чем восстановить свое доброе имя. Однако существовала вероятность подтверждения моих полномочий, аж из самой Москвы. И кто тогда окажется крайним?

— Тля поганая, да я тебя…

Возможно, я должен был напугаться, все-таки в тридцать восьмом и до капитана Песикова докатился поиск причастных к делу Тухачевского, пришлось походить по допросам и не всегда без потери здоровья. Но сейчас все эти кривляния вызывали только раздражение, видимо сказывалось постоянное напряжение, во время рейда по немецким тылам, и накопленная усталость. К тому же если бы могли, то уже давно пустили в ход кулаки. Да и не только кулаки.

«Ему бы бороду приклеить и можно Карабаса-Барабаса на детском утреннике играть. Вот там карапузы точно бы описались», — невесело подумал я, оценивая выступление сержанта по моему запугиванию не очень высоко. Делать столь драматические паузы ради мелкого оскорбления было просто не профессионально.

Абсурдность ситуации заключалась еще и в том, что табельное оружие я, по просьбе дежурного, сдал при входе в здание, такие правила. Но меня не досматривали и револьвер в левом кармане, метательный нож на правом запястье и даже «финка» за голенищем сапога остались при мне. И пусть допрашивающие об этом наверняка не знали, но угрожать даже условно вооруженному человеку верх глупости. Наверное, что-то такое отразилось на моем лице, или я невольно выдал себя движением, но старшина сделал шаг назад и в сторону, как бы уходя с линии предполагаемой атаки.

— Давайте не будем горячиться, — подал голос человек, сидевший за пишущей машинкой. Который, скорее всего стенографистом ни разу не являлся, а вероятнее всего он здесь и был главным по дознанию. А что, сиди себе спокойно в сторонке, отслеживай реакцию опрашиваемого и руководи процессом, подавая различные условные знаки, например покашливанием. — Мне кажется, нужно сделать перерыв и узнать, может уже пришла шифрограмма на Ваш счет. А еще, сдается мне товарищ капитан, что не все оружие Вы при входе сдали.

— Так у меня все и не просили. Только табельное. К тому же меня пригласили, что бы уточнить некоторые детали, а не на допрос, тем более, что иные вопросы превышают уровень Вашего допуска.

— Нахал, — наконец искренне заулыбался сержант, — насчет допуска ошибочка вышла. Мы теперь не районное НКВД, а к особому отделу армии относимся, все-таки прифронтовой город.

— Вот кстати, город прифронтовой, а ни каких мер по приведению его к обороне не предпринимается, — завел я по новой. — По моим сведениям, столкнувшись с упорной обороной, 4-я танковая группа получила приказ остановить наступление на Ленинград и развернуть 8-ю танковую дивизию на 180 градусов, ударив в спину частям Лужской группы наших войск. а попутно попробовать захватить Красногвардейск, найдя разрыв в линии укрепрайона, где-то в районе Войсковиц. Одину танковую роту, состоящую в основном из легких танков, мы слегка притормозили на царской дороге. Оборону там держит всего один наш танк КВ, который я усилил десятком своих бойцов. Полагаю, что и на других направлениях ситуация не намного лучше.

— Хватит панику распространять! — Прихлопнул он ладонью по столу. — Кем бы ваша группа ни являлась, есть приказ, за распространение панических слухов расстрел на месте, невзирая на чины и звания. По данным разведки немцы не менее чем в полста километрах от Красногвардейска. Наши прочно удерживают Лугу. Продолжаются бои за Кингисепп и Нарву. Идет контрнаступление 34-й Армии под Старой Русой с возможностью охвата всей немецкой группировки под Новгородом.

Опровергая все доводы сотрудника особого отдела, даже сквозь закрытое окно стал слышен гул орудийной канонады. Кажется, Колобанов вступил в бой. Я машинально глянул на часы, засекая время — четырнадцать двадцать.

— Что? Как такое?… Да как же?… — начал рассеяно Игорь Петрович, пытаясь сформулировать вопрос.

А вот сержант наоборот сразу кинулся вперед и схватив за отворот куртки, резко рванул меня вверх. Ожидая чего-то подобного, я не сопротивляясь, легко подался на встречу, перехватывая его кисть сверху и выводя на болевой, заставляя присесть передо мной. Что конкретно он собирался сделать, мне уже было не важно. Вступать в единоборство с представителями органов власти я по-прежнему не собирался, но и позволить им совершить необдуманный поступок, после которого меня проще будет пристрелить, списав на прорыв немцев, тоже не собирался. Следующим моим действием напрашивался шаг в сторону, захват рукой лица сержанта так, что бы его нос оказался зафиксированным в ладони. После того как моя рука, не прилагая особого усилия, начинает движение вверх, задирая нос противника, человек полностью теряет ориентацию в пространстве и неосознанно старается следовать в том же направлении. Этот простенький прием не однократно опробовался мною на тренировках и иногда на спор, на особо упрямых сотрудниках. На самом деле это не больно, но обидно. Хуже только чисто криминальный прием — захват большим и указательным пальцами под нижнюю губу. Ссориться с сотрудниками НКВД у меня ни желания, ни намерений не было, поэтому я просто разорвал дистанцию, оставив между нами прикрученный к полу табурет. Со стороны это должно было смотреться, как будто меня подняли за грудки и отшвырнули назад.

— Ильюхин, а ну прекратить, — одернул его «стенографист», окончательно расставляя акценты, кто здесь главный, — узнай, что там происходит.

Следующие пять минут прошли в тревожном ожидании. Канонада за окном не утихала, но и не приближалась к городу. Колобанов опровергал известное высказывание, что один в поле не воин. Вернувшийся сержант был мрачен.

— Дана команда на эвакуацию партийных и советских работников в деревню Романовка, — сообщил он, не глядя на меня, — а так же товарищ майор отдал распоряжение взорвать в соответствии с планом промышленные объекты.

— Да подожди ты, какие объекты? Ты чего несешь-то? — вскинулся старший. — А с задержанными, что делать. Подожди, я к Федорову.

— Товарищ майор в райком поехал, нет его, — остановил он, начавшего вставать из-за стола «стенографиста». — Слышал только, что от какого-то подполковника в штабе укрепрайона пришла информация, что немцы прорвались к Колпанам. А взрывать в первую очередь будут завод им. Рошаля, затем хлебозавод, обе пекарни и электроподстанцию.

— А что насчет… — кивок в мою сторону.

— Пограничников приказано отпустить, — выдохнул сержант с непонятным чувством. Или переживал, о том, что сорвался, или наоборот, жалел, что не применил ко мне все методы дознания. — Но машину конфисковали, в связи с военной необходимостью. Уже погрузка имущества идет.

В коридоре и правда был слышен шум торопливых сборов, а так же ругань красноармейцев, привлеченных к переноске сейфов. Прощание прошло скомкано, я расписался в протоколах, получил на руки свои документы с отметкой, подтверждающей, что проверку я прошел. В дежурной части вернул свой табельный ТТ и вышел на улицу. Мои бойцы стояли в сторонке, рядом с кучей сваленного рядом нашего имущества и оружия. Вид у них был потерянный, как у детей потерявших воспитательницу. В нашу Шкоду, как и в еще две подъехавших полуторки, красноармейцы и сотрудники НКВД споро грузили имущество учреждения. Мы оказались ни кому не нужны, местных уже занимали другие проблемы. Дав команду разобрать наши вещи, я повел пограничников к местному собору, в подвале которого должен располагаться штаб 1-й танковой дивизии. Уж у военных связь точно должна быть, да и с транспортом надеюсь помогут. Канонада к этому времени утихла, будем надеяться, что противник, встретив организованный отпор, отступил.

У танкистов царили деловая суета и спокойствие. Ни о каком прорыве, ни кто не слышал. С НП танкового батальона в Сеппелево пришел доклад, что первыми на Лужском шоссе в бой вступили экипажи лейтенанта Евдокименко и младшего лейтенанта Дегтяря записав на свой счёт пять танков и три бронетранспортёра противника. Немного позже танк Колобанова на приморской дороге, в пух и прах, разбил немецкую танковую колону. Информация вызывала недоверие не только у меня, все-таки два десятка танков, пусть и легких, это сила с которой следует считаться.

Пока мы обсуждали новости, для пополнения боеприпасов к собору подъехал КВ-1 Колобанова. На доклад вышел, чуть ли не весь состав штаба. Когда старший лейтенант подтвердил, что в одном получасовом бою уничтожил двадцать два танка, началось что-то невообразимое. Кто-то радостно кричал ура, кто-то бросился поздравлять экипаж, суля им звания Героя, кто-то помчался рассказать новость другим. Семеро пограничников, слезших перед этим с брони, скромно присоединились к нашей группе, но свою долю восхищения, тем не менее, получили. Почти все имели ранения, к счастью тяжелых не было. Нас просто распирало от желания услышать подробности, такой фантастической результативности. К своему стыду, я не смог вспомнить, что бы такой героический бой экипажа старшего лейтенанта Зиновия Колобанова, был как-то описан в известной мне истории. Вот про подвиг танкиста Семена Коновалова, летом 1942 года, кстати, тоже на танке КВ, даже фильм сняли.

Вдоволь насладившись нашим вниманием и нетерпением, лейтенант Емельянов, как старший по званию, устроившись на поднесенном чубуке, начал рассказ.

— Как вы уехали, распределил я позиции, указал запасные для пулемета, наметил сектора обстрела. Парни закопались в землю, замаскировались. Сам как и говорил, забрался на крышу бывшей помещичий усадьбы. Пока время было, натаскал на чердак сена, оборудовал себе лежку. Рядом липовая алея, небо от туч очистилось, птицы распелись, солнышко светит, красота.

— Слушай, Пришвин, — перебиваю лейтенанта, — давай ближе к делу.

— Так, я же и говорю. Лежим, ждем фашистов. Уже и в районе Вопши пушки постреляли, а у нас тишина, даже перекусить успели. Наконец к двум часам пополудни, на приморской дороге показалась колона, полагаю, что та самая, которую мы с утра задержали. Впереди три мотоцикла, метров через триста штабной автомобиль, а следом танки. Я насчитал двадцать легких с 20 мм и 37 мм орудиями, несколько штук было даже с 50мм пушками. А еще два командирских танка Т-IV с 75 мм стволами. За танками примерно рота пехоты на машинах и бронетранспортерах при двух пушках. Одна обычная противотанковая, а вторая зенитная 88 мм. Представляете, они настолько обнаглели, что ехали с открытыми люками и сидя на броне. Еще во время подготовки я предупредил, что первым начинает экипаж танка, поэтому мотоциклистов, повернувших на дорогу в Красногвардейск, беспрепятственно пропустили.

Из красочного, изобилующего лишними подробностями рассказа, я выделил главное. Как только первый танк дошел до перекрестка, Колобанов начал расстрел колоны, по-другому это и не назвать. Подбив головную и замыкающую машины, он фактически запер немцев на шоссе. После первых выстрелов началась страшная паника. Одни танки, пытаясь скрыться от губительного огня, лезли под откос и там вязли по башни в болоте, становясь бесполезными в завязывающейся дуэли. Другие, пытаясь развернуться, натыкались друг на друга, сбивая гусеницы и катки. Перепуганные экипажи, выскакивая из горящих машин, в страхе метались между ними, попадая под пулеметный огонь. Первое время немцы не могли определить, откуда ведется огонь и принялись расстреливать копны сена и даже коровники Учхоза, что позволило сократить их количество до восемнадцати штук. Затем они сориентировались и сосредоточили огонь всех своих орудий на КВ-1. Маломощные снаряды 20-ти и 37-ми миллиметровых орудий не всегда пробивали даже 25-миллиметровую броню дополнительных экранов, установленных на башне, а вот более крупный калибр, очевидно, доставлял большее беспокойства экипажу, но пробить мощную броню башни тоже не мог. С одной стороны машина Колобанова была лишена маневра, с другой не подставляла противнику более уязвимые борта и гусеницы. На помощь своим танкистам поспешили двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Под прикрытием огня из танковых пушек, для более эффективной стрельбы по КВ, немцы выкатили на дорогу противотанковое орудие, а зенитное, с его высоким профилем, укрыли за насыпью. Саперы предприняли попытку, обойти позицию КВ по флангу и установить на корпус заряды, но нарвались на пограничников и почти все были перебиты. Противотанковое орудие на дороге, как представляющее большую опасность, расстреляли осколочно-фугасными снарядами. А расчет зенитной пушки попал под снайперский огонь Емельянова, который не позволил произвести ни одного выстрела. Однако массированный обстрел все же не прошел для КВ бесследно, как потом узнали то самих танкистов, был разбит командирский перископ, и заклинило башню. Для маневра огнем стало необходимо делать доворот орудия путем поворота всего корпуса, что в капонире выполнить просто невозможно. На глазах пограничников, под непрекращающимся обстрелом, танк задним ходом выбрался из своего укрытия, отъехал в сторону, укрывшись в кустах, и вновь открыл огонь по колонне. В это время один из танкистов вылез на броню и заменил перископ. За тридцатиминутный бой экипаж КВ расстрелял почти два боекомплекта снарядов и уничтожил все двадцать два танка противника. Оставшиеся фашисты, впечатленные столь скорой расправой, предпочли отступить, оставив поле боя за нами. На броне нашего механического богатыря насчитали более сотни попаданий, что впечатлило всех не меньше, чем внушительная цифра победы.

— Эх, если бы немца так на границе встретили, уже бы и война кончилась, — сказал кто-то из слушающих. — Накостыляли бы им по первое число.

Со всех сторон послышались подобные восторженные высказывания, а мне подумалось, что возможно это и есть ответ на мою мысль, почему эта, без сомнения героическая история, не получила широкой известности. Возможно, что кто-то из политического руководства страны посчитал, что вдруг люди начнут задавать неудобные вопросы: «Если мы может так бить фашиста, то почему полстраны уже под врагом? Не просчеты ли командования и руководства государства тому виной? И почему Первый маршал допустил противника до стен колыбели революции?» Не удивлюсь, если об истинном положении на Северо-Западном фронте в Москве еще не знают.

Пока мы слушали Емельянова, командование танковой частью, горя желанием лично увидеть столь впечатляющий разгром врага, приготовилось к выезду на место боя. Вместе с ними собирался и штатный корреспондент местной газеты «На защиту Ленинграда» Павел Майский, по совместительству являющийся «специальным» корреспондентом газеты «Известия». Если про такой бой напишут в самих «Известиях», то заслуженный почет танкисты 1-ой танковой дивизии точно получат. Дай-то бог и политическая воля руководства.

Направив раненых на перевязку, я занялся решением нашей проблемы по возвращению под Юхнов. У военных со связью проблем не было, и я наконец-то смог доложиться своему непосредственному начальнику о переходе через линию фронта и своем местонахождении. В ответ выслушал как поздравления с благополучным выполнением аж трех заданий, про третье слышу впервые, так и нарекания за задержку с выходом к своим. К сожалению, с самолетом меня обломили, приказ был поездом прибыть в Москву, по известному мне адресу, при этом был прозрачный намек на какой-то приятный сюрприз. Ну, что же поездом, так поездом.

Пришлось побегать, оформляя проездные документы, как на себя, так и на пограничников. Оставлять я их здесь не собирался, уже считая членами отряда. Приятным сюрпризом стало возвращение нашей машины. Сотрудники НКВД, а вместе с ними милиция и пожарники возвращались в город, наверное, из самой короткой в мире эвакуации. Председатель горсовета Ленкевич чуть ли не пинками вернул на место партработников, но за время их короткого отсутствия городу был причинен огромный ущерб, в основном связанный с уничтожением предприятий и вызванными этим пожарами.

От приехавших с передовой танковых командиров узнал, что Колобанов, вернувшийся, после пополнения боеприпасов, на свою позицию, с успехом отбил еще одну атаку немцев, пытавшихся стрельбой с дальней дистанции из Т-IV, отвлечь его внимание на себя и не позволить вести прицельный огонь по танкам и мотопехоте, которые в это время попытались прорваться в район учхоза и далее в Черново. Кроме того, немцам требовалось приступить к эвакуации подбитой техники. Танковая дуэль не принесла результата обеим сторонам, к тому же Колобанова наконец-то поддержала наша пехота.

А вот курсантам пограничного училища пришлось держать оборону практически в окружении. Их стойкость была отмечена на картах как Борницкий рубеж. К этому времени механизированные части противника захватили железнодорожные станции Илькино и Суйда. Приданную роту ополченцев, усиленную двумя противотанковыми орудиями и взводом минометов, располагающуюся на опушке леса возле деревни Дубицы, километрах в пяти от позиции Колобанова, озверевшие от потерь фашисты уничтожили.

Всего за день рота тяжелых танков уничтожила 43 вражеские машины. В штабе дивизии царила эйфория — готовили кучу наградных к высшим правительственным наградам. Моя попытка, привести людей в чувство и подать в сводку не бой одного танка или роты, а действия всей дивизии, натолкнулись на полное непонимание. Как же, Родина должна знать своих героев. Вот только между героем и Родиной есть еще и политотдел со своим единственно правильным мнением. Почему-то ни кто еще не задумался, что после потери контроля над Киевским шоссе и железной дорогой, над 41-м корпусом и частями, удерживающими Лужский укрепрайон, нависла угроза окружения и разгрома. А за ним и весь фронт южнее Ленинграда может просто развалиться, а там и до блокады всего пара шагов.