Как я и думал, в управлении нас продержали всю ночь хорошо, что допрашивали пусть и очень подробно, но без особой дотошности и пристрастия. С одной стороны ситуация понятна — задержана вражеская разведывательно-диверсионная группа, и я молодец, а кое-кто наверняка уже дырочки под ордена прокалывает, с другой — имеет место неправомерное применение оружия с человеческими жертвами. Это мне так дежурный следователь военной прокуратуры зачитал первоначальную формулировку после рассмотрения им протокола осмотра места происшествия и свидетельских показаний. Из которых следовало, что я пришел в ресторан в компании любовницы. Напился и в состоянии алкогольного опьянения, вышел на улицу в сопровождении молодого мужчины и в результате конфликта, вызванного внезапно возникшими личными неприязненными отношениями, стал стрелять из нештатного оружия в него и троих его знакомых, чем причинил последним огнестрельные ранения различной степени тяжести, повлекшие смерть одного из них. Он же пояснил, что материалы по этому факту будут выделены в отдельное производство и рассматриваться независимо от шпионской истории, чем совсем не удивил и не дождался с моей стороны ни каких негативных реакций. Линия поведения была заранее продумана и мои показания давали другую картину происшедшего. Очевидные факты, что выпивал в компании знакомой отрицать было бы глупо, свидетелей куча, а официант профессионально оценил и доложил о количестве употребленного коньяка. Поэтому, в этой части, я полностью подтверждал все сказанное, а вот тому, что происходило под аркой, свидетелей не было. Тут мое слово шло против показаний раненых и задержанного бандита, и давало мне широкое поле для маневра. В других обстоятельствах трое, объединившись против одного, имели бы неплохие шансы показать случившиеся в выгодном для них свете и предстать невинными жертвами моего пьяного произвола. А наличие у них оружия могли отрицать, ссылаясь, что его подбросили. По крайней мере, так бы все с девяносто процентной вероятностью развивалось в мое время. Не думаю, что сейчас было бы по-другому, если бы не всплыла их связь с немецкой разведкой. Тут статья настолько тяжелая, особенно в военное время, что скрывать попытку нападения на меня просто не имеет смысла. Что такое десять лет лишения свободы по сравнению с высшей мерой социальной защиты. Если бы «Промокашка», пуская кровавые сопли, сразу не подтвердил мои догадки, то живых свидетелей в этом деле и не было бы. Жизнь научила не оставлять в таких случаях подранков.

Городить сложные оправдательные конструкции я не стал, в моем изложении все выглядело простенько. Да, сидел выпивал со знакомой. Имею полное право — в свободное от службы время обмывал правительственную награду. Для чего и прибыл в столицу, в смысле не коньяк пить, а за орденом. Проездные и командировочные документы в порядке, отметки о посещении предписанных организаций проставлены. С револьвером проблема тоже разрешилась просто. Он был вписан у меня в служебное удостоверение, следом за положенным по штату ТТ, как наградное оружие, что давало мне право на его свободное ношение и соответственно применение. Молодой человек, подсевший за наш столик, вел себя вызывающе, и я предложил ему выйти проветриться. Нет, желания подраться не было, просто хотел представиться по полной форме, не привлекая к себе внимания окружающих, демонстрацией корочек, полагая, что это образумит хулигана (Что поделать вот такой я скромняга). На улице, вместо одного молодого человека, меня ожидала целая группа, которая, потрясая оружием, потребовала от меня разглашения сведений составляющих государственную тайну при этом, громко радуясь, что «гер офицер» их щедро наградит. Как законопослушный советский гражданин и коммунист, я призвал их добровольно сдаться, но в ответ получил только угрозы и оскорбления, как в свой адрес, так и в отношении Советской Власти и ее партийных руководителей. После чего действуя, как командир Красной Армии, применил оружие для задержания явных врагов, предателей Родины и пособников немецко-фашистским оккупантам. Стрелял по конечностям, но волнение и левая рука подвели, поэтому у всех ранения в корпус тела. Один из задержанных сообщил, что они добровольно оказывают помощь фашистскому командованию, выполняя мелкие поручения сидящего в ресторане немецкого офицера. Ну и дальше все в таком же духе. Звучит не очень реалистично и как-то наигранно? Да вот честное партийное (и крест во все пузо), так и было, можно спросить у задержанных.

На самом деле, иллюзий я не сроил и розовых очков не надевал, понимая, что при необходимости мне могут вменить все что угодно, вплоть до вредительства. Такие времена, что руководство чувствует себя более уверенно, если имеет на сотрудника какой-нибудь «крючок» в виде компромата. А что может быть для этого лучше, чем уголовное дело, которое можно в любой момент возобновить по вновь открывшимся обстоятельствам и «правильно» дорасследовать. Выражение «Ни кто не забыт и ни что не забыто» у кадровиков имеет свой скрытый подтекст, а так же отдельную папочку в личном деле, с которой тебе ни когда не дадут ознакомиться.

Повезло, что сложившаяся ситуация устраивала все заинтересованные стороны. Меня, вместо награды, оставляли в покое, ограничившись благодарностью в личное дело и на перспективу заимев рычаг давления. Контрразведка получала задержанных и свои дивиденды. Военная прокуратура спихивала дело, не сулившее ни чего кроме суеты и головной боли. Наверняка были еще и четвертые и пятые, кто воспользуется ситуацией в своих интересах, но я был рад, что все закончилось относительно благополучно для меня. Существовал неплохой шанс отправиться в штрафбат, что ставило крест на моих дальнейших планах. Возможно, что всевидящее око местной реальности продолжает попытки нейтрализовать мои жалкие попытки изменить историю. Каков процент вероятности нарваться на вражескую ДРГ в миллионном городе?

Под утро все же удалось подремать на креслах в небольшом актовом зале, так как в коридорах даже лавочек предусмотрено не было, да и зачем они, толп лиц, желающих давать показания, в этих стенах не ожидалось. Для допросов предназначались совсем другие кабинеты, это нам сделали исключение, так сказать «по блату». Татьяна ни чего толком рассказать не могла, но на всякий случай, под предлогом действия комендантского часа, ее не отпустили, и она тоже коротала здесь время. По ее взглядам, бросаемым на меня, можно было легко прочитать, что наши романтические отношения закончены.

Отпустили нас к десяти часам утра, предварительно в очередной раз, прогнав по всему перечню вопросов и убедившись, что показания существенно не изменились. За все время допросов у меня ни разу не поинтересовались наличием клинков немецких парашютистов, один из которых, по моему мнению, и спровоцировал такое неожиданное окончание свидания. Уже уходя, я поинтересовался у следователя, почему в качестве объекта нападения выбрали меня, и очень удивился, узнав, что немец, которого, кстати, уже опознали по имеющимся оперативным учетам, увидел у меня на руке часы своего брата. Они были сделаны на заказ и имели какие-то характерные приметы. Мне часы достались вместе с Маузером от командира немецких парашютистов, сброшенных практически нам на голову под Борисовом. Из всех трофеев, что мы тогда получили, я выбрал эти за какую-то надежность и основательность, а так же за то, что они сильно напоминали мне «Командирские».

В гостинице меня ожидало известие, что вернулся Пономаренко и жаждет встретиться для обсуждения оставленной мною у секретаря заявки по материально техническому обеспечению и вооружению формируемых партизанских отрядов. Отчаянно хотелось спать, но пришлось по-быстрому привести себя в порядок и выдвигаться. Во-первых, от таких приглашений не отказываются, формально он является одним из моих непосредственных руководителей; во-вторых, я сам кровно заинтересован в этом. Если по снабжению центра переподготовки десантников вопрос можно решить через армейское руководство, то партизан брать на довольствие ни кто не спешил. Если в первый месяц войны засылка комсомольцев после двух-трех дневной подготовки, больше похожей на инструктаж и вооруженных одним револьвером была, хоть как-то оправдана. То сейчас, имея время на подготовку и обучение, необходимо было кардинально менять подход, формируя слаженные и хорошо вооруженные группы, готовые с ходу приступать к выполнению возложенных задач. Иначе теряется сам смысл создания базы для их подготовки.

Пантелеймон Кондратьевич встретил меня в хорошем настроении. Поздравил с наградой и слегка намекнул, кого стоит за это благодарить.

— Слышал, слышал о твоих вчерашних похождениях, — улыбаясь, начал он, — только Москва это не передовая, поосторожнее с оружием обращаться нужно. А вообще-то молодец, утер кое-кому нос. Но я тебя не за этим пригласил. Лично спасибо хочу сказать за то, что помог заместителя командующего округа — генерала Болдина из окружения вывести. Очень резонансное событие получилось. А то понимаешь, после расстрела Павлова народ несколько приуныл, очень нужен был пример героического прорыва.

— Я все понимаю и уже прошел инструктаж в политуправлении и дал кучу подписок.

— И еще раз молодец. Так что там у тебя за предложения, что уж больно список длинный.

Пришлось по новой рассказывать и убеждать в необходимости организации полноценного снабжения вновь создаваемых отрядов. Пономаренко во многом со мной согласился, при этом записав еще один довод для создания единого штаба партизанского движения, за создание которого он горячо ратовал. После часовой беседы и нескольких звонков, меня перепоручили одному из замов и дальше мы до самого вечера не слазили с телефонов, обзванивая соответствующие инстанции, уточняя и согласовывая интересующие меня вопросы. В результате этой кипучей хозяйственно чиновничьей деятельности передо мной открылись склады трофеев Польского похода Красной армии. Армейские, мобилизационные и хранилища НКВД, о которых я тайно мечтал, так как в последних хранилось все самое лучшее, остались мне не доступны. Так же без удовлетворения осталось желание разместить на военных заводах заказ на изготовление аналога, так понравившегося мне немецкого «Штурмпистоля» и боеприпасов к нему. Единственное, что в качестве утешения получил направление на Научно-исследовательский полигон стрелкового и минометного вооружения Главного Артиллерийского Управления (НИПСМВО ГАУ) Красной Армии, который являлся центральным научным учреждением, через которое проходила вся новейшая техника, разрабатывающаяся для вооружения армии. На полигоне проводились исследования в области различного оружия, конструкторские и экспериментальные работы по созданию перспективных видов вооружения, составлялись руководства по эксплуатации новых образцов оружия. Здесь же проходили испытания образцы иностранного вооружения, и обобщался опыт боевого применения вооружения пехоты. Существовал шанс заинтересовать, какого-нибудь конструктора и через него пропихнуть такое нужное для действий во вражеском тылу вооружение.

Замотавшись, забыл о необходимости выступления перед рабочими Московских предприятий в составе агитбригады, за что получил строгое предупреждение и под роспись ознакомился с графиком на оставшиеся два дня. После чего поужинал всухомятку, попросил дежурную по этажу привести форму в порядок и завалился спать. Визита Татьяны я не ждал.

Утром встал хорошо отдохнувшим и с прекрасным настроением, явной причины для которого вроде бы не было. Свою речь для выступлений перед трудящимися номерных, то есть режимных, заводов, я не готовил, понадеявшись на знания, полученные в партшколе и умения отработанные в будущем. Тем более что от меня как фронтовика больше ожидали, какой-нибудь героический рассказ и еще пять минут выделялось ответить на заданные вопросы. До приезда агитационного автобуса я успел привести себя в порядок и позавтракать. На сегодня планировалось посетить два завода, и я рассчитывал успеть заскочить на один из подмосковных арсеналов, где складировались польские трофеи. Первоочередной задачей ставилось как не удивительно не вооружение, а обмундирование и самое главное обувь. Комсомольцы прибывали в гражданском, рассчитывая получить красноармейскую форму, которая им была не положена, так как по какому-то странному выверту тыловиков, они не считались мобилизованными. Правда с этим Пономаренко обещал разобраться в самые короткие сроки, а то глупость полная получалась, им ведь боевое оружие вручать нужно.

В автобусе кроме меня было еще семь человек. Выступать мы будем вчетвером, при этом профессиональным трибуном был только пожилой статный мужчина в невысоком звании политрука, с орденами Ленина, еще первого выпуска, и таким же древним Красного знамени. Остальные должны были распространять листовки и другие печатные средства агитации, пачками которых были завалены все задние сидения. По дороге быстро перезнакомились и мне довели регламент мероприятия. Агитбригада работала вместе не первый раз, поэтому очередность и порядок выступлений был хорошо отработан, менялись только прикомандированные фронтовики. Мне как новичку доверили выступать предпоследним. Начинать и заканчивать мероприятие будут профессионалы, причем самый опытный выступает последним, получается, что мы «на разогреве».

Здания производственных цехов, еще дореволюционной постройки, вызывали чувство ностальгии. Именно в таких, в старом секторе завода «Октябрьской Революции» Омска, я проходил преддипломную практику по окончании техникума. Те же стены из красного кирпича, те же оконные проемы до потолка с закопченными стеклами, разбросанные тут и там железнодорожные пути и даже здание заводоуправления похожее. Нестерпимо захотелось назад в свое время. Зажмурив глаза, помотал головой, желая, что бы это все оказалось сном, но нет, все осталось по-прежнему.

Митинг прошел штатно, без всяких лишних откровений для населения. Рассказы о наших успехах на фронте слушали с удовольствием, но каждому из выступающих в разных вариациях задавался вопрос о причинах отступления Красной Армии и больших потерях, истинный масштаб которых мирное население еще даже не осознало. К ставшим дежурными фразам о вероломности врага и неожиданности нападения, я добавил информацию о том, что в очередной раз против единственного в мире государства рабочих и крестьян выступила объединенная мощь экономики всей Европы, позволяющая фашистской Германии оперативно восполнять все потери в авиации, танках и другой технике. Как пример привел цифру в триста самолетов всех типов, производимых Германией вместе с европейскими союзниками и предприятиями на оккупированной территории за одни сутки. Специально выделив, что темпы производства постоянно возрастают, из-за необходимости покрывать потери Люфтваффе. Данная информация давала ответ на чью-то дотошность по подсчету сбитых самолетов противникам, проходящих по сводкам Совинформбюро, дошедших к сегодняшнему дню до двух с половиной тысяч. Народ шумел, переваривая такие большие цифры, а политрук одобрительно кивал мне, при этом что-то записывая в свой блокнот. Это были не единственные цифры, которыми я смело оперировал в своем выступлении, и пускай они были приблизительными, но в достаточной степени соответствовали известной мне истории. К тому же, например данные о потерях противника в живой силе я брал из разговора немецкого профессора медика, так сказать из первоисточника. Народ устал от лозунгов и воззваний, хотя и слушал их с некоторым удовлетворением, поэтому мое выступление принималось, заметно оживленнее. Но и вопросы из зала были коварнее, требующие некоторой изворотливости, что бы, ни ляпнуть лишнее. Хорошо, что регламент выступлений был ограничен по времени.

Зато выступление политрука, вернуло меня с небес на землю, показав, что такое настоящие ораторское искусство. В очередной раз я убедился, что сильно недооценивал предков, полагая, что уж мы-то в бедующем и являемся венцом цивилизации, получив на вооружение всяческие технологии, в том числе, влияющие на чужое сознание. Мужик был силен. Буквально с первых минут, приятным, хорошо поставленным голосом, он увлек всех собравшихся. Толпа живо откликалась на каждое его слово, на любой призыв, заражаясь энергией и щедро делясь ее с окружающими. Оставалось только утешаться тем, что это мы «разогрели» людей и в этом триумфе есть и капелька нашего труда.

Митинг заканчивался ответной речью парторга предприятия, в которой он заверил, что заводчане приложат максимум сил для организации нашей победы.

— Кроме того, — вещал он с импровизированной трибуны, — коммунисты и комсомольцы завода, постановили на собранные средства и в личное время изготовить для фронта бронепоезд.

Толпа восторженно взревела. В стране уже развертывалось движение по сбору средств и покупке для фронта различной техники от коллективов и даже отдельных граждан. Но, что они могли подарить — машину, танк, в крайнем случае, самолет, а тут целый бронепоезд. То, что в сознании людей продолжает оставаться олицетворением мощи Армии, воспетой Революцией. Так, что инициатива была горячо поддержана массами.

Не обошлось тут и без подводных камней. Как бы не был многочислен и богат завод, самостоятельно потянуть вооружение такой махины они не могли. Просто ни кто им не даст те орудия, которые они собрались установить на бронепоезд. Все это выяснилось на обеде, организованном для нас руководством завода, когда ко мне подошла инициативная группа местного актива.

— Товарищ военный представитель, — обратилась ко мне высокая, светловолосая девушка, вытолкнутая вперед, более стеснительными комсомольцами, — от лица комсомольской организации просим оказать шефскую помощь в строительстве бронепоезда.

— И каким это образом Вы вдруг стали моей подшефной организацией, и какой помощи от меня ждете? — удивился я, такому неожиданному повороту событий. Простота комсомольцев граничила с наглостью.

— Необходима двух орудийная палубно-башенная 130 мм артиллерийская установка Б-2ЛМ от эскадренных миноносцев проекта 30, — застрекотал данными пухловатый мужчина, едва перешагнувший за двадцать, но уже прибредший некую начальственную властность, — в крайнем случае, две Б-13 той же серии. Вот у меня все расчеты выполнены, — протянул он в мою сторону тубус с чертежами, — платформа вполне способна выдержать нагрузку.

— И как Вы себе это представляете? — Я даже растерялся от такой постановки вопроса. — Вы хотя бы знаете, что все орудия свыше 122 мм являются резервом главного командования, и их использование поштучно определяется Ставкой. А то, что Вы просите вообще относится к Военно-морскому наркомату и здесь я бессилен.

Представители завода слегка сникли, но тут опять инициативу взяла бойкая девушка, приводя, как ей кажется, убойный аргумент.

— Мы от лица Партии и Комсомола принародно дали слово и Вы как коммунист обязаны нам помочь, — безапелляционно заявила она. Тем самым перекладывая всю ответственность на меня.

Вот красавчики, они что-то там навыдумывали, а я крайний — замечательная позиция. Только со мной такой номер не пройдет, уж что-что, а от исполнения чужой инициативы я «отмазку» на раз придумаю, тем более, что они для меня фактически ни кто. И уже набирая в грудь воздуха, для произнесения длительной и поучительной отповеди, мне вдруг пришла интересная мысль. Ребята искренне хотят помочь фронту, причем заморочились не просто так, а подошли к делу с выдумкой, даже где-то данные о корабельном вооружении нашли, что совсем не просто. Смогли рассчитать совместимость башенной платформы к железнодорожному подвижному составу, кстати, интересно, а как они решили проблему подачи снарядов. Насколько мне известно, у моряков она осуществляется автоматически из орудийных погребов, расположенных достаточно глубоко. А впрочем, к чему это все, тем более что мои познания в артиллерии довольно скромны. В Ленинграде или других крупных морских портах у них возможно и был бы шанс получить требуемое, но сейчас в Москве это невыполнимо, на местных складах такого просто нет, да и вряд ли, когда было. Однако кое в чем я помочь смогу. Хотят ребята необычный бронепоезд с мощным вооружением, почему нет. Будет у них первый в мире ракетный бронепоезд. Использовать совершенно секретные 132-мм снаряды «Катюш» без специальных согласований ни кто не позволит, а вот принятый на вооружение еще в 1937 году 82-мм ракетный снаряд, широко применяемый авиацией, запросто.

Из знаний почерпнутых моим тезкой во время обучения в академии Жуковского, следует, что первоначально оснащение самолетов реактивной установкой предполагалось для стрельбы по воздушным целям снарядами РОС-82, снаряжёнными дистанционными взрывателями. Время их срабатывания, регулировавшееся в пределах от 2 до 20 секунд, выставлялось вручную оружейником перед вылетом и докладывалось лётчику, что бы он мог определить дистанцию запуска. Последующие применение РС в военных конфликтах до 1941 года показало их низкую эффективность против самолетов противника и в дальнейшем, получив более широкий спектр боевой части, использовалось в основном при штурмовке групповых наземных объектов. В начале войны, я сам не штатно использовал такую систему для обстрела вражеской колоны, получив больше психологический эффект, чем реальную боевую эффективность. Секретным данный вид вооружения не являлся, так как у немцев имелся аналогичный вид боеприпаса, имеющий большую дальность, лучшую кучность и точность. Применялся он в основном по групповым целям авиации союзников, летавших через пролив бомбить Германию. К недостаткам РС-82 следует отнести низкую точность стрельбы одиночным снарядом, процент попаданий в таком случае едва превышал пару процентов, но для бронепоезда это не критично. Стрелять по одиночным целям он сможет и из танковых пушек, достать которые значительно проще, а одновременный массовый залп пары десятков снарядов, часть которых будет зажигательными, накроет приличную площадь и даст необходимый эффект. К тому же пусковая установка достаточно компактная (длина направляющей под крылом примерно один метр) и на одном вагоне их можно разместить сразу несколько, хотя лучше ограничиться двумя. Еще плюс, что в походном положении установку легко можно вписать в габариты бронеплощадки, опуская ее внутрь вагона. Так ее и заряжать легче, и маскировка будет соблюдаться.

Чем дольше я думал, тем больше мне нравилась идея ракетного бронепоезда. Инициативная группа работников предприятия замерла в ожидании моего ответа, с надеждой вглядываясь в мое лицо, на котором менялось выражение, полностью выдавая меня.

— Петр Геннадьевич, — обратился я к руководителю нашей агитбригады, который с интересом прислушивался к разговору, — сколько времени до отъезда? Хочу с товарищами пообщаться на предмет их инициативы.

— Не больше получаса. Нам еще на 37-й завод к 14.00 часам необходимо успеть. Там тоже люди ждут.

— Вот, что товарищи, — повернулся я к заводчанам, — в Вашей задумке я, к сожалению, не помощник. Но, — прервал я их вздох разочарования, — давайте рассмотрим другой вариант развития событий. Для начала покажите чертежи и ответьте, на какой стадии идет подготовка к сборке, и что из материалов имеется.

— Прошу отойти к вон тем столам, — инициативу опять взял пухлый инженер с тубусом, — за основу нами взят проект ОБ-3, но очевидно, что ему не хватает более мощных орудий. Поэтому мы пришли к выводу, что палубно-башенная 130 мм артиллерийская установка станет идеальным вариантом повышения огневой мощи для подавления противника с недоступного для его орудий расстояния. Мы считаем…

Пока инженер тараторил, разворачивая схемы, я, в окружении комсомольцев, рассматривал общий вид бронепоезда, выполненный в цвете на большом листе ватмана. Если честно, то рисунок впечатлял, завораживая мощью орудийных площадок. Следует признать, что если бы у ребят удалось задуманное, то получилось достаточно грозное оружие, ну так война и не завтра заканчивается, может еще сделают свой шедевр, а пока нужно успеть, хоть что-то построить к решающей битве за Москву.

— Насколько мне известно, вся бронетехника, включая все типы бронепоездов, относятся к ведомству автобронетанковых войск РККА, исключение составляют только охранные подразделения НКВД на железнодорожном транспорте, имеющие в своем составе в основном стальные мотовагоны. Так что в любом случае построенный Вами состав поступит в распоряжение командования именно этого рода войск. Следовательно, комплектование экипажа будет производиться из военнослужащих, имеющих необходимую, воинскую специализацию, а постановка боевых задач исходя из требований военной необходимости. К чему я это говорю? Просто у многих из Вас на лицах написано, как они во главе разных команд бронепоезда лихо мчатся громить врага. Так вот, в лучшем случае призовутся единицы, и это будут совсем не руководящие должности, просто в силу отсутствия необходимых навыков и подготовки. Ни в коем случае, не хочу остановить Ваш патриотический порыв, направленный на оказание помощи фронту, — поторопился продолжить, пресекая их недовольный гул, — но прошу быть реалистами. Сложный и дорогостоящий проект Вам не потянуть, ну или, в крайнем случае, он может затянуться на длительный срок, а такой подарок пригодится войскам в ближайшее время.

— Так что Вы нам посоветуете, — тут же вклинилась в разговор бойкая девушка, поддержанная всем коллективом.

— Во-первых, я предлагаю упростить проект и у меня есть несколько предложений. Второе — можно объединиться с другими предприятиями. Например, у Вас есть броневой лист, а у железнодорожников подвижной состав, у вас высококлассные специалисты, а у кого-то артиллерийские системы. Короче принцип понятен, а обсудить это можно сегодня вечером у меня в гостинице, если надумаете, то вот адрес.

Оставив озадаченных активистов завода переваривать услышанное, я поторопился к выходу, так как Петр Геннадьевич уже активно махал рукой, выдавая свое нетерпение.

По дороге на Горьковский автозавод, имеющий обозначение как завод № 37, немного отредактировали мое выступление, убрав из него всю импровизацию, порекомендовав остановиться на примерах героического поведения наших солдат на передовой. Собственно для чего и были приглашены фронтовики. Я в их число попадал только формально, но рассказать мне тоже было что, накопилось за два месяца боев. Правда, наш основной пропагандист вытащил из меня еще несколько интересных сведений и цифр, решив использовать их в дальнейшем.

Собрание прошло в уже отработанном русле. Выступления участников агитбригады, вопросы из зала, наши ответы, обещания трудовых подвигов и приглашение к столу, за которым руководители пытались решить интересующие всех вопросы.

Увидев в цехах, стоящие на конвейере, бронированные корпуса боевых машин, я, желая подбодрить танкостроителей, рассказал, как под Ленинградом один танковый взвод за сутки боев выбил у немцев почти полсотни единиц бронетехники. Заводчане радовались, а вот руководство после митинга, почему-то приняв за танкиста, вывалило на меня свои проблемы.

Завод до войны выпускал легкий плавающий танк Т-40, имеющий пулеметное 7-62 мм вооружение, а на последних моделях 12,7 мм ДШК. Мне этот танк, точнее его более ранние версии Т-37, 38 был известен, так как пару лет назад, его планировали передать для десантных частей в качестве средства усиления, и для транспортировки придумали здоровенный планер. Испытания прошли успешно, но все же предпочтение отдали специальной подвеске на ТБ-3, так же способной перевозить эту технику. Для современных условий машина морально устарела. Слабое бронирование и вооружение оставляли ей роль только разведчика или тягача для полковой пушки. Прямое боестолкновение даже с легкими танками противника ему было противопоказано. А вот способность плавать в этой войне осталась невостребованной. Учитывая все эти недостатки, от РККА поступил заказ на производство легкого танка Т-50, но технологический процесс его выпуска оказался непосильным для завода. К тому же конструкторским бюро во главе с главным конструктором Астровым, временно исполняющим обязанности директора, арестованного по доносу, на основе узлов и агрегатов Т-40, уже разработан новый легкий танк с рабочим индексом Т-30.

— Николай Александрович даже коллективное письмо, о целесообразности производства именно нашего танка, на имя товарища Сталина отправил, — говорил мне его заместитель, — и начальник Научно-технического комитета ГАБТУ РККА полковник Афонин его горячо поддержал. Вот только ответа пока нет, а танки фронту нужны как воздух. У нас единственная проблема — пока ищем возможность установки пушки вместо крупнокалиберного пулемета. К сожалению 45-мм орудие плохо вписывается в конструкцию без серьезных переделок, а мы и так максимально ее облегчили за счет отказа от узлов и агрегатов водоходного движителя. Но думаю, что эта проблема решится, как только мы получим добро.

— А, от меня то, что требуется, — не мог я понять напористости заместителя главного конструктора, который наседал, потрясая папкой с какими-то документами.

— Необходимы полевые испытания, желательно в боевых условиях, — тут же выдал он, — а так же экспертное заключение. У нас имеется несколько опытных образцов, которые мы готовы предоставить.

— Еще раз спрашиваю. Я-то каким боком к этому отношусь, — не очень вежливо перебиваю инженера. — Если вы обратили внимание, то я больше к авиации принадлежу, чем к бронетанковым войскам.

— Вот именно. Вы же десантник, — огорошил он меня. — А танк изначально, точнее, в большей степени и предназначался для поддержки десантных операций. Кому как не Вам дать оценку его надежности и боевых качеств. Пока мы выдаем в войска сухопутный вариант Т-4 °C, но это временное решение, срочно нужно переходить на выпуск новой продукции и мы к этому готовы. Необходимо только утверждение от Наркомата.

Обдумывая, как бы повежливее отказаться от совершенно ненужного мне обременения я, тем не менее, дал уговорить себя на ознакомление с опытными образцами. В конце концов, от меня не убудет, а на технику посмотреть интересно, а если что, то переадресую в 4-й десантный корпус. Он как раз где-то в Подмосковье переформирование проходит, после боев за Белоруссию, вот пусть и выступают в качестве экспертов. По дороге я с удивлением узнавал, сколько всего в танке было необходимо для того, что бы он мог плавать. По наивности мне казалось, что хватит, какого-нибудь карданного вала и пары блоков для перевода крутящего момента на лопасти гребного винта, но все оказалось намного сложнее. Перечень снятого оборудования был немаленький, что позволило не только снизить общую массу, но и освободить достаточно места внутри.

За цехами, на специальной стоянке под открытым небом, стояли несколько боевых машин. Все-таки называть это танком у меня, видевшего более грозные представители этого класса, язык не поворачивался. Вот, вроде и броня в наличии и гусеницы, имеется башенка с длинным стволом 12,7 мм ДШК в спарке с 7,62 мм пулеметом, а для меня она больше как БМД выглядит, только без десантного отсека. Хотя нет. Крайняя машина, выполненная как тягач для 76 мм орудия, имеет более длинную базу и места для шести человек расчета. Только сидения расположены как на Т-20 «Комсомольце» — соединенными спинками по центру и без бортовой брони. Даже на первый взгляд, представленные модели выгодно отличались от своих предшественников, прежде всего «заниженным «корпусом и усиленным бронированием, а так же более плавными и приятными глазу обводами.

— Послушайте, — обратился я к сопровождающему, остановившись у тягача, — а не проще пушку сразу установить на танковое шасси, чем таскать за собой на прицепе. Так и проходимость повысится и маневренность возрастет.

— Не один Вы такой умный, — усмехнулся инженер, — с начала войны Грабин уже установил свое 57-мм противотанковое орудие на базу нашего «Комсомольца» что, на мой взгляд, не совсем удачный вариант.

— У них не удачный, а вы на базе нового танка сделайте удачный, — продолжил я наседать, вспоминая, что в дальнейшем получилась совсем не плохая машина СУ-76. Вот пусть и начинают, чем раньше сделают, тем лучше.

— И знаете, я месяц назад принимал участие в испытании нового оружия, о котором сейчас много говорят.

— Вы «Катюши» имеете в виду.

— Да, именно их. Так вот, обратил я внимание, что им проходимости и защищенности не хватает. На фронте иногда возникает крайняя необходимость нанесения «кинжального» удара, то есть проведения, что называется стрельбы с колес прямой наводкой по прорвавшемуся противнику. И если на ваши танки установить систему направляющих, пусть и не таких мощных как под 132 мм снаряды, а хотя бы и для наших авиационных 82 мм РС, то эффект должен быть очень хорошим. Мне кажется, что дальнейшие развитие вашей техники возможно только как шасси под артиллерийские, минометные или зенитные системы. В единоборстве с танками и артиллерией противника, у этого изделия, даже с усиленной броней, шансов нет, от слова совсем. Единственное, что могу посоветовать, для усиления его огневой мощи без учета сказанного, так это установить 20 мм авиационную пушку ШВАК, если память мне не изменяет, то должна быть и ее танковая версия, ну а нет, так доработать не сложно. Во всяком случае, это лучше чем выдумывать что-то новое или пытаться засунуть неподходящие орудие.

Инженер на минутку задумался, что то, чиркая в свой блокнот, а потом спохватился:

— Так как. Возьметесь за испытания образцов.

— Только если пару штук, и то не совсем в боевых условиях, — сказал я, продолжая задумчиво разглядывать тягач. Выходы к передовой, для проведения боевой слаженности курсантов у нас все равно планировались, и мне очень хотелось разжиться броней. Один легкий танк нам точно пригодится, хотя бы для «обкатки» бойцов. А из тягача мне очень захотелось сделать несложный вариант БМД. Вернуть «Скаут» уже не получится, а варианты отечественных броневиков этого времени для моих задач не подходят. — Остальную технику могу помочь пристроить десантникам, но у меня есть одно условие по небольшой доработке вот этого экземпляра.

Немного «поторговавшись» мы ударили по рукам. Инженер подробно записал мои пожелания, хмыкая в некоторых местах и поглядывая на меня с хитринкой. Хочет попытаться внедрить мои задумки в серию, да на здоровье. Расстались мы довольные друг другом, договорившись о системе связи, все-таки предприятие режимное и просто так, даже по телефону могут не соединить.

Вернувшись в гостиницу, расслабиться не получилось. Прямо на вахте меня уже поджидала инициативная группа «строителей бронепоездов» в количестве четырех человек, из которых я знал только двоих. Это пухленького инженера и бойкую девушку, остальные двое оказались железнодорожниками. Ребята все-таки воспользовались моим предложением привлечь смежников. Все планы на вечер рухнули, так как отделаться от настырной молодежи общими фразами не удалось. Пришлось много рисовать, объяснять и доказывать. Из-за катастрофических потерь в технике, в том числе и железнодорожного подвижного состава, выбить даже один маневровый паровоз, пусть и для такой важной цели, было почти не реально. В качестве альтернативы я сразу предложил делать бронированные мотовагоны, по примеру имеющихся в составе войск НКВД. Перед самой войной довелось увидеть такой в Минске. Очень впечатляющая и совсем не маленькая конструкция длиной в двадцать метров, имеющая на вооружении четыре танковые башни и зенитные пулеметы. Комсомольцы дружно убеждали меня в том, что такой масштаб их не устраивает. Нужен бронепоезд, который одним своим видом обратит немцев в бегство и все в таком же духе. Все мои доводы, что отсутствие паровоза, существенно экономит броню и делает общий профиль состава менее уязвимым для противника, просто игнорировались. Раз бронепоезд — значит должен быть паровоз, и все. Так же зациклились и на вооружении, стремясь напихать как можно больше орудий, по принципу тяжелого пятибашенного танка Т-35.

В конце концов, мне это надоело, сложно спорить, когда тебя не слышат. Взяв новый лист я, подложив планшет, быстро накидал общий вид состава, так как представлял по воспоминаниям, из давнего посещения музея, на ходу внося свое видение решения проблем.

Как штурмана-наблюдателя, моего тезку готовили к распознанию с высоты многих типов и моделей бронепоездов, для определения уязвимых и первоочередных целей. И всегда самым слабым местом и приоритетной мишенью при атаке с воздуха, определялся паровоз, так как сброс давления пара приводил к полной остановке всего состава, делая его отличной мишенью. Поэтому я и считал более целесообразным использование мотовагонов, устанавливая в качестве движителя танковый мотор. Тем более что на довоенных средних танках использовался авиационный двигатель М-17 с водяным охлаждением, достать который для меня не проблема. Пять сотен лошадей выдаваемых им, должно быть достаточным для обеспечения вполне приличной скорости.

Сама схема состава выглядела обычной для РККА: бронепаровоз; два орудийных броневагона с танковыми башнями; пара бронеплощадок с зенитками и пусковыми установками под РС-82; плюс контрольные платформы. Причем все, вооружение должно было монтироваться на четырехосных бронеплатформах, что бы исключить раскачивание во время одновременного пуска ракет. Использование маленьких, двухосных платформ при строительстве бронепоездов я считал не совсем правильным. С их грузоподъемностью и короткой базой ни чего действительно достойного сделать не получится. Так же я считал, что двухбашенные броневагоны, на которых настаивали заводчане, непрактичны: во-первых, излишне тяжелы (что создаёт перегрузку пути и затрудняет их подъём в случае схода с рельсов), во вторых при их повреждении поезд лишается половины артиллерии. В то время как при установке одной башни, получаем более компактную и соответственно лучше забронированную схему, а огневую мощь увеличиваем за счет РС. Идеальный вариант, когда на одной двадцатиметровой платформе монтируется орудийная башня (впереди, с углом обстрела по горизонту в 180 градусов), затем зенитная установка, командирская рубка с круговым обзором, а в конце вагона выдвижная площадка с РС.

Понимание я нашел только в лице представителя железной дороги, который лучше остальных разбирался в системе организации на ж.д. транспорте. Он же целиком поддержал идею отказаться от паровоза в пользу собственного двигателя, на коленке рассчитав, что мощности мотора вполне хватит на весь состав. Однако время близилось к комендантскому часу, а наша беседа зашла в тупик. Не помогла и бутылка коньяка, употребленная под печенье и шоколад, вместо ужина, который мы благополучно пропустили за спором.

— Вот, что товарищи, или делаем так, как нужно фронту, — решил я надавить на них своим авторитетом, — и я Вам всесторонне помогаю. Или дальше сами. Участвовать в переводе ресурсов государства, для удовлетворения чьих-то амбиций я не буду. Все должно быть просто, но надежно; экономично, но ремонтнопригодно; и главное многофункционально. Так, что бы даже находясь в тылу, бронепоезд был востребован и приносил пользу, например, осуществляя зенитное прикрытие станции. Вот мои наброски, на которые желательно ориентироваться, а в остальном я Вашу фантазию не ограничиваю, вот только оружия сверх указанного не получите. Завтра моя командировка заканчивается и мне необходимо убыть в расположение части, но в Москву я по делам службы буду заглядывать. Найти меня можно здесь в гостинице, если что оставляйте сообщение на мое имя, я перезвоню или подъеду на завод.

Все немного побухтели, но признав, что время и впрямь движется к комендантскому часу, засобирались. То, что не удалось достигнуть согласия, меня совершенно не беспокоило. Строительство бронепоездов не мой профиль, найдутся специалисты и получше. Это пока они остаются грозной силой, особенно при наличии в Подмосковье разветвленной сети железных дорог, а к концу войны их задачи в основном сведутся к охране путей снабжения. А вот, что было действительно досадно, так это то, что не успел решить вопросы с посещением складов вооружения. Хорошо, что на завтра запланировано выступление перед коллективами, напрямую не связанными с производством боевой техники, и можно наверстать упущенное. К тому же удалось договориться с транспортом, что многое упрощало.

Небольшим бонусом стало предложение девушки, по имени Екатерина, проводить ее до дома. На развитие каких-нибудь отношений, я не рассчитывал, но прогуляться в компании приятной во всех отношениях красавицы перед сном было полезно. К тому же Татьяна меня избегала, дуясь на испорченный ужин. По Московским меркам десять минут на трамвае, совсем не далеко, потом еще столько же пешком, проходя сквозными дворами. Времени хватало, и мы не торопились, наслаждаясь тихим теплым вечером. Я за день достаточно наговорился, поэтому в моем лице Катя нашла благодарного слушателя.

— А ведь это про Вас газеты в начале войны писали, — неожиданно сменила тему разговора, — вы же капитан «М»?

— Договорились же на ты, — я попытался избежать это темы. Но не тут-то было.

— Ну, скажи я ведь права? Ну же.

— Права, но об этом мы говорить не будем.

— Ой, да ладно. Нужны мне Ваши тайны, — ответила она, изображая обиду. И тут же лукаво улыбаясь, добавила, — а у меня родители на дачу уехали, и дома вино есть.

— В гостиницу не успею, — предпринял я слабую попытку отказаться от завуалированного предложения. Девушка мне, конечно, нравилась, но… Что именно я придумать не смог.

— У меня останешься, — расставила она все по своим местам. А потом прильнула ко мне, целуя в губы.

Пришлось обхватить за талию, прижимая к себе, и почувствовать, как под ладонью облегченно расслабляется напряженная спина. И какой мужик от такого откажется. Как мы оказались перед дверями квартиры на третьем этаже, я не запомнил.