ГЛАВА ПЕРВАЯ

В первые секунды Костя подумал, что ему мерещится. Девушка неуверенно шла по брусчатке, мимо обезглавленного памятника Ленину. Вытянутая рука безголового вождя пролетариата направляла незнакомку в сторону Кости. Ее мелкая фигура, со старомодным платком на плечах, едва различалась в синеватой черноте апрельского вечера. Костя стоял с сигаретой на углу тускло-желтого дома и удивленно глядел в ее сторону. Стук каблуков тревожно оглашал притихшую, словно кинозал перед сеансом, улицу: цок-цок, цок-цок. Костя дернулся и быстро пошел наискосок к девушке.

— Стойте! Вы спятили? — приблизившись и поймав ее за рукав, негромко сказал он. — В центре города, в комендантский час?!

Незнакомка вздрогнула и остановилась, глаза ее блеснули. Словно подернутые влажной пленкой, с какой-то задумчивостью и тоской во взгляде. Костю даже кольнуло в груди.

— Пустите! А вы-то как здесь?

— Мне можно. У меня корочка с чипом. — Костя отпустил ее руку.

Девушка оправила рукав полушубка, точно ей его повредили.

— Мне все равно, — обреченно сказала она.

И какие-то хриплые, низкие нотки послышались в ее голосе.

— Пойдемте со мной, — почти скомандовал Костя. — Я вас провожу.

Девушка покорно двинулась вместе с ним. Чтобы убраться с видного места, Костя свернул с площади, пересек дорогу и повел ее вдоль бывшего здания Городской Думы, а ныне — Дома Правительства, по направлению к станции «Площадь 1905 года». Фонари давно не зажигали, в целях экономии, — было хоть глаза выколи. Зловещая тишина по-прежнему прерывалась лишь стуком каблучков по подмерзшему покрову. Костя ступал бесшумно.

Странно, откуда она тут взялась, рассуждал он? Где-нибудь на Химмаше или на Эльмаше, где нет патрулей, еще можно спокойно разгуливать в эту пору, если, конечно, не боишься ножичков или просто кулаков случайных гоп-стопщиков. Улицы отдаленных районов кишмя кишат всякой нечистью. Но коли повезет, прорвешься. Главное, уметь быстро бегать. А здесь — на каждом углу патруль. Впрочем, неизвестно, что лучше: не успеть убежать и получить увечье от хулигана, не разобравшегося даже, есть ли у тебя боны, или же подхватить воспаление легких в ледяном обезьяннике?

— Ну и куда мы держим путь? — спросил Костя.

Незнакомка было открыла рот, но тут они оба замерли. Откуда ни возьмись, из-за угла вынырнул патруль. Два типа в казенных серых ватниках с алыми повязками, будто два увальня медведя вышли на тропу, или явились фантомы в ночи. До них оставалось шагов десять. Костя внутренне напрягся и выругался про себя. Нащупал в кармане брюк пропуск, машинально провел подушечкой пальца по едва ощутимой, металлизированной выпуклости чипа. Девушка осторожно взяла его под руку и легонько прижалась к плечу. Косте показалось, что она тихо дрожит.

— Не бойся, все будет нормально.

Один из увальней отделился, видно, решил зайти с боку. Подумали, что нарушители скроются в скверике, что справа. Но унылые безлиственные деревца только отталкивали. «Вот, придурки!» — с пренебрежением взболтнул про себя Костя.

И потянул за собой девушку:

— Пойдем.

Они сделали несколько шагов вперед, пока не сблизились с патрулем. Тот, что отделился, так и зашел с боку, встал рядом. Первый неожиданно щелкнул ксеноновым фонариком, и яркий белый пучок ослепил Костю, а потом переметнулся к его спутнице.

— Кто такие? — самодовольная улыбочка на чистом лице с белесыми бровями. Едкие, изучающие глаза.

Второй, с противным пушком на прыщавом подбородке, чуть ухмыляясь, прикуривал сигарету.

Сосунки, определил Костя, только школу закончили, а уже в Народную Дружину.

Он достал ксиву и сунул ее под пучок света, будто подставил зеркальце, которым хотел отразить луч врага. Белесые брови удивленно сдвинулись.

— Константин Муконин, агент Чрезвычайного правительства. Особые отметки. Полная свобода передвижений. Не липа, а?

Ставшие хитрыми, глаза прищурились, патрульный достал из-за пазухи «электробритву» и просканировал чип. Второй наклонился к нему, выпустил сизый в свете фонарика дымок. «Бритва» удовлетворенно пискнула.

— Значится, в базе есть, — сипло проблеял второй.

— А что за куколка с тобой? — скользнули по незнакомке недовольные глаза из-под белесых бровей.

— Это моя сестра. Ее выперли из больницы. И мне надо провести ее домой.

Бровастый хмыкнул, небритый насупился.

— Ну-ну. Дуйте в метро. И чтоб я вас больше здесь не видел, — сдался первый и выключил ксеноновый фонарик.

И они удалились. Не солоно хлебавши. Муконин облегченно вздохнул. Девушка по-прежнему держала его под руку.

— Ну что, куда идем? — глянул на нее Костя.

Она повела плечом.

— Есть ли тут гостиница или еще что? Мне надо снять комнату.

— Что? Ты с Луны свалилась?! Все гостиницы, общаги и ночлежки забиты до отвала.

— Значит, мне некуда идти.

Опять эта хрипотца. Как у захворавшего ангиной ребенка.

— Ты что, беженка?

— Вроде того.

Она ссутулилась, как-то вся сжалась. Подбитая птица, подумал Костя. Еще одна жертва сумасшедшего города, мегаполиса с военными порядками. Еще одной некуда идти. А сколько их, таких?

— Ладно, — вздохнул Муконин. — Есть у меня кушетка для гостей. Бесплатное койкоместо. Одну ночь можешь переночевать. А там, что-нибудь придумаем.

Она промолчала. Ну что ж, разве могло быть иначе? Только вот интересно: ему-то зачем лишние хлопоты? А может, просто подвернулся случай скрасить очередную черную ночь, и не завыть собакой?

Неожиданно повалил снег. Со всех сторон. И Муконину, поведшему за собой ее — слабый огонек чужой жизни, почудилось, будто черное небо выбрасывает к ним белые нити, чтобы оплести их, идущих, в паутину. Но все безрезультатно. Слишком влажные нити. Быстро тают. Только щекочут слегка по переносице.

Метрополитен был совершенно безлюден. Они сели в пустой вагон. На одно сиденье, напротив двери. Здесь, при вялом свете, Костя смог разглядеть свою спутницу. Личико оказалось на удивление приятным. Гладкая кожа, и даже естественный румянец на щеках, чувственные губы с едва различимым, но характерным изгибом. Чуть раскосые глаза, карие, мутные, как воды реки, глядели с интересом и боязливостью, что ли. Глядели из-под длинных и тонких бровей, отдаленно напоминающих гримасу печального клоуна. Соломенная прядь выбивалась из-под норковой «каски» с козырьком. Сколько ей, спросил себя Костя? Лет двадцать, пусть, двадцать пять, не больше.

— Как тебя зовут?

— Маша.

— Маша? Какое странное имя.

— Почему же странное?

— Ну, редкое.

— Обычное русское имя.

— Н-да, русское, — задумчиво протянул Муконин. — А меня Костей зовут.

— Тоже нормально.

Он почему-то усмехнулся.

— Откуда ты?

— Из радиационной зоны. Из Иваново.

— Город невест.

— Что?

— Город невест — когда-то так говорили про Иваново.

— А. Да, я слышала.

Поезд жутко завывал. В окнах мелькали лампочки туннеля. Станции не объявляли. Вагон просто останавливался, раздвигал створки, являя безлюдную платформу, запуская с ветерком холодные запахи бетона и смолы шпал, и долго и монотонно жужжал осами. Затем створки закрывались, и поезд снова завывал и разгонялся.

— Как ты оказалась одна? Ведь беженцы приезжают организованными группами.

Он чуть наклонился к Маше, повеяло слабым запахом духов. Что-то цветочное, притягивающее. Черт возьми, какая редкость в наше время!

— Вся моя семья погибла. Я уехала из зоны сама по себе.

Он хотел сказать что-нибудь вроде: «сочувствую» или «это ужасно». Но любые слова казались ни к месту, выглядели банальными до неприличия и ненужными. И он промолчал. Только тупо уставился на ее руки. Тонкие изящные пальцы с ухоженными малиновыми ногтями нервно теребили краешек платка. Спиральное колечко на мизинце — короткая серебряная пружинка.

Муконин жил рядом со станцией метро, в районе, удаленном от центра города. Здесь он чувствовал себя уверенней, даже без старого офицерского Макарова, который сдал на обмен. Было темно и тихо. Снегопад кончился также неожиданно, как начался. Патрулями и не пахло. Маша шла рядом, по правую руку, понуро глядя под ноги, на снег.

Он уже жалел, что взял ее с собой. «И зачем мне это?» — вертелось в голове. Когда долго живешь один, к одиночеству привыкаешь, и оно уже не кажется трагическим, и ты даже начинаешь бояться его нарушить. Но, может быть, это-то и страшно?

Ему показалось, что-то присутствует. Легкая тень метнулась впереди. Костю кольнуло, сердце затикало взрывным устройством. Он взял спутницу за руку и тихо сказал:

— Что бы ни случилось, главное, не бойся. Слушайся меня.

Затаив дыхание, они зашли в арку длинного дома. Впереди материализовались два болвана, и сзади синхронно выплыл один, преграждая пути отступления. Один из тех, что встали на пути, тихо свистнул.

— Эй, тормозни-ка!

Костя остановился. Ему показалось, что девушка вцепилась в него ногтями, словно кошка.

— Телка, сумочку гони. А ты — лопату.

Муконин на секунду оглянулся, чтобы оценить обстановку. Тот, который сзади, остановился у входа в арку и двигаться, по всей видимости, не собирался. Другие двое угрожающе приближались. Костя слегка отстранил девушку и достал зажигалку. Огонек выхватил вязаную шапочку, смуглое лицо со скулами, напоминающими лошадиный оскал, пустые пьяные глаза. Этот остановился напротив Кости и навел газовый пистолет. Второй преспокойно держал руки в карманах, очевидно, чувствуя общее превосходство. Его чернобровое лицо имело характерные черты. Башкир или казах, что-то в этом роде. Жадно разглядывал Машу.

В эти несколько мгновений Костя отчаянно соображал, как выкрутиться. Ноги предательски ослабли, но он сжал кулаки и усилием воли напрягся.

Похоже, просто безработная шайка. Не беглые зэки и не малолетки. Есть шанс справиться и с тремя. Не силой, конечно, а хитростью. Если успею.

Но он не успел. Точнее, успел лишь совершить главное. Тип с лошадиным оскалом, как и предполагалось, не знал или просто не ожидал классического приема против пистолета. Костя резко отступил влево и левой же рукой захватил запястье бандита. В одно мгновение пистолет оказался в правой руке Муконина. А парень с лошадиным оскалом, натужно воя, согнулся в три погибели, получив одновременно пинок в живот. Костя тут же навел пистолет на второго.

Но он не успел. Не успел, чего и боялся, уследить за третьим, который сторожил сзади. Раздался короткий визг. Третий уже обнимал Машу со спины, она как-то странно задирала голову, и под маленьким точеным подбородком блестело лезвие ножа.

— Эй, мудила, бросай пистолет, или я ей глотку перережу!

Времени раздумывать не было.

— Ну и что, режь, — спокойно сказал вдруг Костя. — Она мне никто. А я вас тут всех перестреляю до полусмерти. А потом патруль вызову. Потому что у меня чип. Знаешь новую фишку? Сейчас гребут без суда и следствия. Мне даже превышение не пришьют.

Это подействовало.

— Белый, оставь, уходим, — бросил башкир.

Белый убрал нож и выпустил Машу. Но напоследок все-таки дернул за сумочку. Девчонка оказалась не промах, удержала. Костя выстрелил в стену для острастки. Бандиты, матерно ругаясь, рванули вперед из арки и скрылись.

* * *

Костя пропустил девушку вперед. «Умный дом» включил свет в прихожей. Запахло картофельными очистками и рыбьими головами. Костя поморщился. «Лучше бы ты умел перерабатывать отходы». Маша остановилась посреди прихожей, стянула с плеч платок, поглядела на хозяина. Взглядом щенка, вопрошающего, можно ли прилечь на коврик.

— Не стесняйся, чувствуй себя как дома, — бодро сказал Муконин.

До чего глупая фраза, тут же подумал он. Разве может сравниться чужое с собственным углом? Даже в дружеских хоромах не так уютно, как в родном шалаше.

Он помог Маше снять полушубок. Гостья оказалась в красивой кофточке, зеленой с белыми полосками, с приятной выпуклостью на груди, на ногах были черные брюки, — нагнувшись, Маша сдернула сапоги.

Он разоблачился сам, и тут они встретились нос к носу.

— Постой-ка. — Костя свел брови. — У тебя царапина от ножа.

Положив руку на ее холодный лоб, он аккуратно, словно умелый парикмахер, приподнял девичью головку.

— Сейчас обработаем.

Ее губы, пухленькие и чистые, были теперь так близко, что ему вдруг сильно захотелось поцеловать. Зрачки ее, почудившиеся просветлевшими, забегали туда-сюда.

Когда прошли в комнату, он достал туалетную воду и ватные палочки.

— Садись.

Маша послушно опустилась в кресло.

Он запросто встал на колени и, заглядывая снизу, обработал царапину на шее. Потом, выпрямившись над ней, положил руку на костлявое плечо.

— Ба, да ты все еще дрожишь!

— Я так испугалась. Там, в арке. До сих пор не могу отойти.

— Ну, ничего, сейчас выпьем коньяка, и все пройдет.

Костя подошел к бару, достал пузатую бутылку, купленную в правительственной лавке, и два хрустальных бокала.

— Он, правда, теплый, — посетовал Муконин, наполняя бокалы. — Но, впрочем, коньяк так и пьют.

— Мне чуть-чуть, всего один глоток.

Протянув ей бокал, Костя сел на диван.

— Выпей сразу до дна.

Он показал пример. Приятное тепло быстро спустилось по пищеводу. Маша некоторое время раздумывала, прежде чем проглотить свой коньяк. А когда выпила, то по-детски сморщилась, ему даже стало забавно.

Тут он вспомнил про пистолет. Достал оружие из кармана, покрутил в руках. Щелкнул, разрядил.

— Однако. Игрушка-то боевая, — хмыкнул он.

— Что? — испуганно сдвинула брови Маша.

— Ничего, забудь.

Костя засунул пистолет в полость между подлокотником и подушкой дивана. Маша вопросительно поглядела на него.

Муконин как ни в чем не бывало взял пульт и включил панель на стене.

На большом экране крупным планом возникло круглое, с большим ртом, лицо полпреда Громакова. Точнее, бывшего полпреда, провозгласившего себя ныне и. о. президента Уральской республики. Лысеющий и. о., облаченный в черный костюм, сидел за круглым столом в уютной студии.

— Сегодня мы подготовили ряд новых директив, касающихся, прежде всего, отношений со странами, проявляющими, эм-м, крайне нездоровый интерес как к нашей новой республике, так и к остальным территориям бывшей России, соседствующим с радиационной зоной. А также это несколько директив, затрагивающих внутренние проблемы, в основном, экономического характера.

Что касается последних, это, например, директива Чрезвычайного правительства за номером сто двадцать три, где четко прописывается порядок обмена евро на уральские боны в местных органах управления. Этот процесс мы, наконец, жестко регламентировали, исключили всякие льготные списки, и теперь каждое предприятие, какой бы то ни было формы собственности, обязано немедленно ввести в оборот уральские боны.

В директиве сто двадцать шесть, поскольку, эм-м, участились случаи подделок, мы ввели беспрекословную меру наказания для фальшивомонетчиков. Теперь любой, у кого поднимется рука нарисовать бону, без суда и следствия подвергается смертной казни. И это будет так же, как, если помните, мы неделю назад выпустили директиву, где объявили любых преступных элементов, пойманных с поличным, вне закона, и разрешили расстреливать их без суда и следствия. Надо сказать, этот указ принес должные плоды. Сегодня мы уже отмечаем спад преступности, по данным Уральского Комитета Безопасности, на двадцать процентов.

Что касается внешней политики, то, как вы знаете, наши враги в Америке, разбомбившие Москву, в том числе и Китай с Японией, спят и видят, как бы им добраться до нефтяных земель за Уральским хребтом. Но мы для того и объединились в Уральскую Независимую Республику, чтобы защитить главное достояние русского народа. Поэтому, во избежание проникновения на нашу территорию всякой вражеской агентуры любого толка, мы крайне ужесточили пограничный контроль на западе Пермского и Челябинского регионов, на востоке Тюменской области, а также в екатеринбургском аэропорту Кольцово. Другой директивой мы обозначили размеры и сроки необходимой помощи нашим соратникам, соединениям сопротивления, всеми силами старающимся бороться на землях Восточной Сибири и Дальнего Востока против Китайских и Японских захватчиков. То есть нашей главной задачей, как вы видите, остается всецелое возрождение России, ради этого мы с вами работаем денно и нощно, используем всю возможную мощь. Любые далеко идущие планы, любые стратегии и тактики, в это столь непростое время, в конечном счете, подчиняются единой цели — объединению, возрождению, возвращению величия нашей многострадальной Родины, которую мы гордо именовали Россия.

— Спасибо, Евгений Петрович! — Камера переместилась на телеведущего, моложавого мужчину с пышной смолистой шевелюрой. — Я надеюсь, наши земляки хорошо понимают все значение того, что вы делаете. Во всяком случае, мы с вами помогаем им в этом. Но не могли бы вы сейчас более подробно остановиться на…

Муконин сплюнул, чертыхнулся и переключил канал.

Здесь транслировался старый добрый фильм. Героя по ошибке посадили в самолет, и он летел в Ленинград. Интересно, нравится ли ей эта милая незабвенная комедия? А была ли она до войны в ныне изуродованном Петербурге, тоже не избежавшем ядерного удара, чудеснейшем городе, который назывался когда-то Ленинградом? Костя отложил пульт и с интересом посмотрел на девушку.

Маша разглядывала комнату: стены оттенка морской волны, стилизованный комод, который охранял безмолвный ушастый щенок из плюша, панно с непонятным пейзажем в духе Пикассо.

Вот она, сидит здесь, подумал Костя, будто пригретый котенок, принесенный с мороза, потихоньку оживает и, порывисто почистив перышки, начинает осторожно озираться по сторонам. Зачем я привел ее сюда? Зачем я остановил ее там, на площади? Может, это был лишь резкий порыв, ничем не обоснованный? Как неожиданное дуновение осеннего ветерка, поднявшего с земли горсть золотистых листьев? Как проявление слабости старого хищника? Нет, нет. Просто… Черт его знает! Что-то этакое было в ее походке, в ее фигуре, что-то жалкое и нестойкое, а главное, чем-то отдаленно знакомое, напоминающее ту, другую походку. И вот теперь она здесь, пушинка, занесенная ветром перемен. И еще одна жизнь случайно (или нарочно?) соприкоснулась с моей.

Первая доза коньяка, поначалу радовавшая легким теплом, уже куда-то испарилась. Костя вдруг почувствовал сильную усталость. Усталость накатила волной и наполнила тело железной тяжестью. Костя снова налил в бокалы. День выдался трудный. Он долго работал, застрял в центре города, возвращаться пришлось поздно.

— Ну как, полегчало? — спросил он у Маши.

— Да, мне уже лучше. — Она утвердительно закивала.

— Давай выпьем еще.

Она робко взяла бокал. Обозначился характерный изгиб в рисунке губ.

— Ты один здесь живешь? — Маленькая ласточка над переносицей взмахнула крыльями.

— Нет, не совсем. Иногда по ночам кто-то скребется. То ли крыса, то ли домовой.

Маша попыталась улыбнуться, сдвинув уголок рта.

Они выпили.

— Может, хочешь перекусить? — спохватился Муконин.

Маша молча пожала плечами.

— Кажется, у меня завалялась пара яиц. Пойду, сделаю яичницу.

Так он сказал, и отправился на кухню, и по пути вдруг осознал, как пошло прозвучала первая фраза. Пошло прозвучала бы в иное время, в ушедшем мире, но здесь и сейчас на подобное уже не обращаешь внимание.

Когда Костя вернулся, он застал ее в том же положении. Как будто за эти пять минут его отсутствия она даже не пошевелилась. Девушка сидела с пустым бокалом в руке, вжавшись в кресло, и зачарованно смотрела на мелькающий экран. В фильме пьяный Лукашин в этот момент изумлялся тому факту, что он находится в Ленинграде, а не в Москве. Маша лишь мотнула головой в сторону вошедшего Кости, и блеснули глаза.

— Вот, поешь. У меня что-то нет аппетита. — Он протянул ей тарелку, с которой призывно смотрели два больших желтых глаза, сервированных с одного краю вилкой, а с другого — кусочком черного хлеба.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Маша, устроила тарелку на коленках и сразу принялась кушать.

Он стал молча наблюдать, как она изящно держит вилку, как тщательно пережевывает, аккуратно работая челюстями, как поднимает исподлобья виноватые глаза. Ну точно, котенок. Выкинутый за порог из благородной семьи. Подыхать будет от голода, а все равно съест не торопясь.

Когда тарелка опустела, Маша поставила ее на комод, находившийся поблизости. Вопросительно и добродушно поглядела на Костю. Ему почудилось, что карие глаза ее затянулись поволокой. Муконин опять разлил коньяк.

— Ну вот, теперь можно еще выпить, — попечительно сказал он.

В этот раз Маша с готовностью приняла большую рюмку. Осушила вслед за ним, и даже почти не поморщилась.

И после этого ужина-чем-бог-послал, и этого третьего коньяка, она начала таять, как снежная баба. Принялась вдруг говорить без умолку, подобно случайному попутчику в купе поезда. То скупая слеза появлялась на раскрасневшейся щеке, то редкий смешок озарял ее, — она рассказывала о своих недавних бедах и давних радостях. О том, как тяжело было ехать в холодном вагоне, набитом вонючими беженцами, как трещала голова от плачущих младенцев и пьяных причитаний. О том, как хорошо было в детстве, как она ездила в Турцию с родителями, и купалась в Черном море, а небо было чистое и мирное, и никто не предполагал, что все когда-то вот так вот жестоко изменится. И что папа в разгар второго экономического кризиса отправился на заработки в Москву, и там потом оказался в самом эпицентре ядерного гриба, а мама умерла от сердечного приступа. И как она, Маша, села в поезд и поехала.

Тут она, наконец, заплакала, со всхлипами, с сотрясанием хрупких плеч и шерстяной выпуклости на груди. Муконин сел рядом, прижал ее к себе, стал гладить по спине и утешать.

— Я не знаю, — захлебываясь, отрывисто говорила она. — Это все так… Куда идти?.. И если б не ты… Я бы сгинула тут…

— Ну, перестань, перестань, — сквозь зубы твердил Костя, у него в горле стоял комок. — Все наладится. Все будет хорошо.

Она вдруг затихла, обняла его за плечи и поцеловала, сначала в шею, потом выше. Костя ответил. Он впитал ее слезы на щеках, осторожно попробовал ее губы, отдающие виноградным спиртом и жареным яйцом. Затем они начали жадно целовать друг друга.

«Умный дом» потушил свет от щелчка хозяина и заглушил телепанель. И скромная луна, подглядев в окно, заметила, как торопливо руки стягивают одежды.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Рано утром нещадно затрындел домофон. Осторожно убрав с груди Машину руку, Костя с трудом поднял голову, совой поглядел в окно. Между щелками жалюзи едва рассеялась темная синь. Муконин нащупал пульт и включил настенную панель. На экране нарисовалось угрюмое лицо, которое, слегка шевеля густыми черными усами, низким голосом произнесло:

— Откройте, Комитет Безопасности!

Костя тихонько матюгнулся и нажал кнопку. Похмелья не было, но голова почему-то казалась тяжелой. Маша слабо простонала и отвернулась к стенке. Он нехотя вылез из теплой постели, ежась от холода (топили плохо), оделся и пошел открывать.

На пороге стоял тот же усатый тип, невысокий, как и Костя, был он в камуфляжной куртке, седые волосы прикрывала шапка-формовка с оставленным снятой кокардой отпечатком. Из-за его спины кидали выразительные взгляды два молодца, бритые ежики, тоже в защитных спецах.

— Константин Муконин?

— Ну, допустим.

Перед глазами у Кости мелькнуло удостоверение комитетчика. «Жаль, что у меня нет средства проверить чип», — пролетело в голове.

— Мы из Комитета Безопасности. Вы подозреваетесь в причастности к покушению на министра Комова.

От неожиданности Костя растерялся и отступил в сторону. Незваные гости без церемоний ввалились и двинулись в комнату.

— Какое покушение, вы издеваетесь, что ли? — опомнился Костя, дернувшись вперед. — Я агент Правительства.

В комнате он обогнал их и преградил дорогу. Быстро достал из брошенных на стул брюк потертую корочку и сунул в лицо усатому. Наверно, нелепо в этих серых штанах и красной футболке, с протянутой ксивой, стоять тут перед ними. Такая промелькнула мысль. Маша проснулась и села на диване, притянув одеяло к шее. Ее осоловелые глаза округлились, наполнились страхом.

— Костя, что происходит?

Главарь комитетчиков отстранил удостоверение и обошел Костю.

— Мы знаем, кто ты такой. Но у нас особое распоряжение.

— Вот как? Интересно, чье же? — обернулся хозяин.

— Костя, кто они такие? — снова подала голос Маша.

— Успокойся, все нормально. — Муконин сел на диван рядом с девушкой.

— Так, а это у нас кто, сожительница? — пренебрежительно спросил усатый, подошедши к окну.

— По-моему, сие вас не касается.

— Ну, это уж нам судить, что нас касается, а что нет, — насупился главарь.

Поглядев на своих подшефных, он тут же отдал им распоряжения:

— Ты — давай, глянь в шкафах, а ты — иди, посмотри в коридоре.

— Какого хрена? — Костя поднялся с дивана. — Вы что, собираетесь у меня обыск устраивать?

Усатый снял шапку и пристроил ее на подоконник. Затем дернул за молнию, распорол себе брюхо, снял куртку и положил ее на комод. Ушастая собачонка хитро посмотрела одним глазом из-под его бушлата. Дальше комитетчик беспардонно бухнулся в кресло, покряхтел в кулак и кисло поглядел в окно.

— Бля, с раннего утра как белка в колесе. Слушай, Муконин, у нас ордер на обыск. За подписью премьер-министра. Показать?

— Покажи.

Угрюмый комитетчик достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку и развернул перед Костей. Тот внимательно пробежал глазами по строчкам. Усатый воровато спрятал бумажку обратно.

— Это какая-то ошибка, — хмыкнул Костя, потом снова сел рядом с Машей.

— Как знать. Обыск покажет. — Усатый равнодушно повел плечом.

Двое молодцев скинули свои куртки в прихожей, один остался там и зашуршал. Второй братец вернулся и, остановившись у плательного шкафа, натянул прозрачные перчатки. Затем он раскрыл дверцы и начал ощупывать одежду. Муконин тупо уставился на его коротко стриженый висок с идиотски выбритой дорожкой, стрелой уходящей за ухо.

«В этой дурацкой республике, мать ее, можно по особому распоряжению человека убить!» — подумал Костя.

— Ну и что мы ищем? — спросил он вслух.

Рядом Маша настороженно зашелестела одеялом.

— Поступили сведения, — главарь мутными глазами посмотрел на Костю, — что у вас находится пистолет, из которого стреляли в Комова.

Костя ощутил, как по телу пробежал легкий ток.

Покончив со шкафом, парень с дорожкой на виске неодобрительно цыкнул. Досадливо хлопнув дверцами, он перешел к комоду. Выдвинул верхний ящик и приступил к нашествию варваров.

— Может, вы не будете нас утруждать, и сами отдадите пистолет?

Муконин покачал головой.

— Нет у меня никакого пистолета.

— Не хотите? Ну, как хотите. Ладно, будем искать.

— И вообще, имейте совесть, дайте хоть даме одеться, — вдруг вскипел Костя.

Тип с выбритым виском повел носом в их сторону (рука застыла с повисшим на ней проводом удлинителя), тонкие губы растянулись в пошлой ухмылочке. Комитетчики переглянулись.

— Бобер, отвернись, — устало бросил усатый, а сам поглядел в окно. — Пожалуйста, мы не смотрим.

Костя приподнялся и дотянулся до стула, прихватил свою рубашку. Отдал ее Маше, та, мелькнув молочной наготой с бурым соском, торопливо натянула рукава и принялась застегиваться.

«В другой ситуации это было бы прекрасно, — с грустью подумал Муконин. — Утро, постель, девушка в твоей рубашке. Ничто так не идет женщине, как мужская рубашка на голое тело».

— Спасибо, — демонстративно сказал Костя, когда последняя пуговица поддалась ей.

Усатый равнодушно посмотрел на них, потом в сторону коридора.

— Эй, Гога, что у тебя там? Долго еще?

— Тут ничего нет, — раздался приглушенный голос из прихожей.

Только тупые отвечают таким тоном, усмехнулся про себя Костя.

— Посмотри на кухне, в шкафах. В туалете посмотри, в бачке.

— Щас сделаем.

Тем временем Бобер перерыл уже все ящики комода и перебрался к серванту. Захлопали стеклянные дверцы.

В желудке заныло. Костя с досадой вспомнил о куске колбасы, притаившемся в холодильнике, — остатки правительственного продпайка. Этой заначкой он поленился вчера угостить Машу. Тут же замечталось о крепком горячем чае. Но под рукой были только сигареты. Он взял со столика пачку с зажигалкой, вытянул сигарету и прикурил.

Бобер быстро завершил поиски в серванте. Развернувшись, он подозрительно посмотрел на диван. Костя будто бы почувствовал поле, испускаемое пистолетом. Еле удержался, чтоб не поглядеть на то место.

— Так-с. Не могли бы вы потесниться? — Противный рот кровожадно улыбнулся.

— Вот именно, давай-ка, посмотри там, — воодушевился командир. — Может статься, он его под подушкой прячет.

— Ща глянем, Саныч.

У Кости зажгло виски. Он отодвинулся на край дивана, Маша прижалась к нему. Она показалась теплой и хрупкой, неприбранные волосы запахли весной.

Бобер перевернул подушки, пощупал рукой простынь. И вот эта большая, волосатая с родимыми пятнами, рука неумолимо углубилась в проем у подлокотника. Подвигалась туда-сюда и замерла. На скуластом лице Бобра на мгновение застыло выражение счастливого грибника. В следующую секунду пистолет был извлечен на свет.

— Ага, нашлась игрушка, — натурально потирая руки, обрадовался Саныч.

Бобер бережно, точно у него в руках очутился золотой слиток, передал пистолет Санычу. Тот, предварительно извлекши носовой платок, завернул «игрушку».

— Господин Муконин, — торжественно сказал он, вставая, — это ваше оружие?

— Нет, не мое, — посмотрел ему в глаза Костя.

— Тогда как вы объясните его присутствие в вашей квартире?

— Послушайте, вы не имеете права! — вдруг возникла Маша. — У вас даже нет понятых.

Костя крепко взял ее за руку, но она добавила:

— Это пистолет ублюдков, которые напали на нас вечером.

— Вот как? — театрально удивился усатый.

«Впрочем, что тут скрывать, — сказал себе Костя. — В любом случае, надо говорить правду».

— Да, на нас напали грабители, когда мы шли домой накануне. Этот пистолет я отобрал у них.

— Очень интересно. У вас есть их приметы?

— У меня есть отпечатки пальцев на сумочке, — снова вклинилась Маша.

Костя чуть сильнее сжал ее руку.

— Я смогу их описать, — тихо сказал он.

— Ладно, разберемся в конторе, — вздохнул Саныч. — Гоген, ты там не сдох? Отбой уже… Господин Муконин, вы задерживаетесь по подозрению в покушении на министра Комова. До выяснения всех обстоятельств. Собирайтесь.

— Хорошо. Только попрошу вас выйти, — спокойно сказал Костя, выпустив Машину руку.

— Мы подождем в прихожей, — согласился усатый.

Они вышли.

— Послушай, как же так? Скажи ты им, ты же не виноват! — ясные теперь глаза Маши так смотрели на него, что ему стало не по себе.

— Успокойся, все будет хорошо. Я разберусь с этим и вернусь, не успеешь и моргнуть, а ты пока хозяйничай тут. Если что, еда в холодильнике.

Он затушил сигарету в пепельнице. Затем быстро оделся. Остановился посреди комнаты. Маша рассеянно молчала. Он подмигнул ей, мол, все будет окей. И вышел.

* * *

Повезли на раздолбанной вазовской «пятнашке». Саныч сел с водителем, Бобер и Гоген — на заднем, приперев с боков Муконина. От них запахло потом, в машине кочегарила печка. Водила, как киборг, вяло покручивал лысеющую голову на бычьей шее, заглядывая в зеркала.

Хмурый Ебург, как издавна называли город в народе, беспардонно выбрасывая из сердца катерину, — хмурый Ебург вяло просыпался. Над мегаполисом курился серый смог. Тусклый желток солнца прятался где-то сбоку. Недостроенные высотки с мрачной чернотой окон нелепо красовались рекламными банерами на цоколях. Рота солдат в бушлатах защитного цвета, с Калашниками наперевес, угрюмо маршировала по трамвайным путям. Боязливо озираясь, безликие прохожие спешили по своим делам. Тут и там бросались в глаза вывески с большими красными буквами.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ УНР — УРАЛЬСКАЯ НЕЗАВИСИМАЯ РЕСПУБЛИКА!

ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ДОБРОВОЛЬЦЫ Народной Дружины?!

БАНК УРАЛСАМОЦВЕТ — ПОДДЕРЖКА В ТРУДНОЕ ВРЕМЯ

Машина резво неслась по скользкой дороге, то поднимаясь по наклонной, то полого съезжая вниз, юрко перескакивала на соседние полосы и обгоняла своих вазовских собратьев и старые тонированные иномарки. Не справилась только с новой Тойотой на водородном топливе, серебрящейся своим «металликом». Там наверно мажор какой-то ехал.

Комитетская троица хранила зловещее молчание. Когда выбрались на Проспект Ленина, перед ними замаячила единственная в городе трехмерная реклама, выросшая еще до войны. Яркая блондинка в белом халате, с соломенной метелкой, свешивающейся на плечо, стояла посреди проспекта. В руках она держала поднос с тушкой цыпленка, то приподнимала его, словно протягивая встречным, и при этом белозубо улыбаясь, то опускала. Ее движения, мимика лица казались неестественными, как в старинном немом кино. Но, тем не менее, она была объемная, почти настоящая. Над ней бежали трехмерные буквы.

ГИПЕРМАРКЕТ ЧУРАЕВСКИЙ

ТРАНСГЕННЫЙ ЦЫПЛЕНОК ВСЕГО ЗА СТО БОН!

Их «пятнашка» поравнялась с девицей, вблизи будто прошитой каплями дождя, и равнодушно пронеслась мимо. Вскоре выехали на улицу Луначарского. Она оказалась менее оживленной. Костя предположил, что везут в старое здание, переоборудованное под КБ.

Так оно и вышло. Свернули, правда, не совсем там, в конце здания, и заехали за угол. Припарковались на заднем дворе. Костю провели через черный ход. Обыскали, забрали все, кроме смартфона. По каким-то сумеречным коридорам прошествовали к черной железной двери. За ней оказался кабинет. Старый стол, допотопный графин с водой, металлический шкаф, удручающая решетка на окне, три стула.

— Муконин, с вами будет работать следователь. Ждите здесь. — Чуть ли не силой Саныч посадил Костю на стул в углу стола, и все трое растворились, а в дверях провернулся замок.

Костя огляделся. Скучные стены с коричневыми обоями, зрительно уменьшающими пределы комнаты. На потолке висела примитивная лепестковая люстра. За окном скучал белоснежный двор, оглашаемый лишь отрывистым собачьим лаем. К прутьям решетки тянула сухие костлявые щупальца молодая осина. В отдалении, рядом с зеленой металлической стойкой в виде широкой буквы «П», зачем-то стояла бабка в коричневом пальто, растопырив ноги, и недвижимо смотрела на противоположный серый дом. Костя отвернулся от окна. Мысли беспорядочно закружились.

Что, черт возьми, происходит?! Меня подставили? Неужели рыбка клюнула? Миротворцы наняли продажных комитетчиков, и те вышли на меня? Устроили немыслимую махинацию с пистолетом? Значит, это они сами грохнули министра? …Комов, министр энергетического комплекса. Два дня назад сообщили, видел в новостях УНР-ТВ. Обычное убийство: возвращался с работы, выбрался из джипа и не дошел до подъезда, три выстрела, свидетели, как водится, не нашлись. Нет, не убийство. Потом сказали — лежит в реанимации. Покушение связано с деятельностью Чрезвычайного правительства. Враги новоявленной республики. Кто-то хочет подорвать изнутри. Подорвать неумолимый рост тарифов на сибирскую нефть, задушить планомерный переход республики с нефти на ноу-хау. Прозападный след, скорее всего, миротворцев из Самары, а может, и китайский. Впрочем, если бы ветер дул с востока, то зачем им он, Муконин Костя? Ведь его явно хотят сделать козлом отпущения и, таким образом, прибрать к рукам. Убить двух зайцев? Что ж, посмотрим, посмотрим, как поведет себя следователь. Надо же, сколько оборотней вокруг! Вот, блин! Необходимо срочно связаться с Ганей.

Костя достал смартфон и вслух чертыхнулся. На дисплейчике бежали строчки: «Только экстренные вызовы». Ну конечно, все здание напичкано блокираторами.

Тут дверь заскрипела. В кабинет вошел человек в серых джинсах и синем свитере. Худощавый, так что свитер висел на нем, непропорциональное овальное лицо с вытянутыми скулами, с едва заметными оспинками на щеках, нагловатые глазки потихоньку бегали, — Муконину он не понравился с первого же взгляда. В руках у следователя был ноутбук. Хитро улыбнувшись, он сел за стол и разложил компьютер. Приготовился печатать.

— Меня зовут Николай Альбертович, — вкрадчивым юношеским голосом произнес он. — Я следователь по особо важным делам.

— Очень рад за вас, — съязвил Костя.

Николай Альбертович, которому было лет двадцать семь с виду, поднял голову и захлопал ресницами.

Да, не выглядел он красавцем, от таких модельные девушки нос воротят, но ресницы казались изящными.

— Зря вы так, — вздохнул следак. — Начинаете наш разговор. В ваших же интересах, Константин, вежливо ответить на мои вопросы. Разве вы не осознаете всю степень своего положения?

— Осознаю.

— Ну, вот и прекрасно. Имя, фамилия, отчество?

Он поймал взгляд Муконина и осекся.

— Ладно, пропустим. При обыске у вас найден пистолет, предположительно, причастный к покушению на министра Комова. Это ваш пистолет?

— Я уже говорил, что не мой.

— Тогда как он к вам попал?

— Вчера поздно вечером я возвращался домой с работы. В подворотне на меня напали какие-то уроды. Один угрожал пистолетом. Хотели отобрать деньги. Но я отобрал у них пистолет, и они убежали. Вот и все.

— Правда? Прямо так справились с тремя? Вы не находите, что это звучит, мягко говоря, нескромно?

— Нет, не нахожу. Для бывшего офицера Российской Армии это нормально. А откуда вы узнали, что их было трое? — Костя прищурился.

— Вы же сами нам об этом сказали, — выкрутился особист.

— А, ну да.

— Хорошо, я вам верю. Но вот поверят ли другие? У вас есть свидетели? Вы один возвращались с работы?

Тонкие пальцы Николая Альбертовича застучали по кнопкам.

Костя на секунду задумался.

— Нет, не один. Со мной была девушка, моя знакомая.

— Фамилия, имя, род занятий?

— Какое это отношение имеет к делу? — вспылил Муконин. — Вы можете опросить жильцов. Наверняка, кто-то видел в окно.

— Возможно. — Следак прикрыл ноутбук и встал из-за стола. — Но, честно говоря, нам некогда этим заниматься.

Он прошелся по кабинету.

— Знаете что, Муконин, хватит нам играть. Я, пожалуй, прямо сейчас раскрою карты.

Тут в дверь скромно постучались. Николай Альбертович подошел, провернул ключ. Опять противный скрип, и образовавшийся зев коридора выплюнул руку с бумажкой.

— А, вот и заключение подоспело, — значительно прогнусавил комитетчик, закрыл замок и вернулся за стол. — Так-так.

— Что-то быстро у вас, — ощерился Костя.

— А чего тянуть-то? Тут вам не путинская Россия, где нюни распускали, демократы хреновы! Раз-два и готово. И, кстати, ничего утешительного. Экспертиза показала, что выстрелы производились именно из данного пистолета, найденного у вас в комнате. Также отпечатки пальцев. Вот здесь, читаю: идентичны отпечаткам Муконина Константина из базы данных Чрезвычайного правительства.

— Здорово обляпали, — буркнул Костя.

Николай Альбертович вновь выбрался из-за стола и прошелся по комнате, вдоль стены. Это начало раздражать.

— Ну вот, Муконин, вы видите, — сказал он, остановившись и поглядев на дверь, затем развернулся и продолжил: — У меня теперь все козыри на руках. Улика несомненная. Потому, я повторюсь, раскрою карты. Нет смысла играть дальше.

— Да уж, пожалуйста.

— У вас есть выбор. Либо расстрел без суда, ну, в лучшем случае, ссылка в постъядерную московскою зону. Либо вы соглашаетесь сотрудничать с нами, и тогда пистолет изымается из дела на неопределенное время.

— С кем это, с вами?

— Ну, скажем так, со мной. — Следователь сел на свое место. — Мне нужны полные, исключительные сведения о нанотехнологическом оружии «Минипа». Во-первых, вся техническая информация. Ну и, во-вторых, собственно, на каком этапе находится разработка, кто там заведует группой ученых, кто руководит всей программой, какой прорабатывается план внедрения. Все явки, пароли, файлы. Самый, что ни на есть, полный объем информации.

Костю затеребило внутри.

— Какая, к черту, Минипа? С чего вы взяли, что я имею к этому отношение?

— Вы мне тут дурочкой не прикидывайтесь, Муконин, — напыщенно строго сказал особист, — не юлите, бесполезно. Мне все известно, мы здесь зря штаны не протираем. Нам важно, почему разработка ведется без ведома Комитета Безопасности?

Костю переполнило. Он наклонился вперед, прихватил пальцами свитер на груди сыщика и уставился жгучими глазами.

— Слушай ты, следователь по особо важным! В Комитете кому надо, тот знает. А если ты об этом вынюхиваешь, значит, чья ты шестерка? Американская? Или китайская? Стоит мне отсюда выйти, и тебя сотрут в порошок, понял? Ты и вся ваша шайка, на кого вы работаете? Предатели в КБ, ха-ха-ха, думаете, вам это с рук сойдет? В путинской России ты, наверно, пищевыми добавками торговал, честных пенсионерок травил, да? А теперь Джонам продался? Сколько они тебе посулили? В долларах или в евро?

Николай Альбертович похлопал элегантными ресницами, выдернул свитер из Костиной руки, отодвинулся со стулом.

— Остыньте. Если будете себя так вести, я вас в камеру отправлю, с крысами. Я никого не предавал.

Ожидания Кости оправдались. О проекте «Минипа», который он курировал, кроме, собственно, и. о. президента и одного генерала КБ, весьма надежного человека, знали только самые проверенные люди. А именно, ученые из Академгородка, точнее, небольшая группа непосредственных разработчиков, и еще Ганя, давний товарищ, ведущий в проекте бухгалтерские счета. Но было сделано так, чтобы о небывалых успехах уральской оборонки, то есть о мнимом завершении работ, услышали в штабе миротворцев в Самаре. В смутное время мало кому можно доверять. И вот теперь, стало быть, утка успешно сработала, и кто-то слил информацию о том, что именно Костя курирует разработчиков. «Минипа» предназначалась для уничтожения локальных воинских соединений, такая передовая технология, скорее всего, имелась уже и у китайцев, и у японцев, и у американцев. Но то, что она создана в Уральской республике, у врагов, разумеется, вызывало сомнение и желание проверить. Корни изобретения уходили еще в светлое российское прошлое, — работы начинались на заре века под патронажем небезызвестной корпорации РОСНАНО, по заказу Минобороны России. Теперь оружие как будто обрело абсолютную форму. И вот, получалось, что миротворцы проглотили наживку. Не мудрено, что иностранцам позарез захотелось вычислить конкретные аспекты того, как действует русский «меч-кладенец». Любыми путями. Вплоть до подкупа комитетчиков Уральской республики.

Но каким образом произошла утечка сведений? Как они узнали, что именно через него, Костю, можно выйти на разработчиков?

— А вот кое-кто, — вдруг нагнал на себя грозности Коля Альбертович, — кое-кто возомнил себя новым русским героем, и считает возможным что-то там создавать втайне от Комитета. Потому что имеет наглость не доверять людям в КБ и обвинять честных граждан в предательстве, не понимая, что всех нас объединяет общее дело. Тогда как сам хранит пистолет, из которого стреляли в министра республики, а как к нему попала пушка — шьет белыми нитками. Да еще и осмеливается угрожать: когда я выйду отсюда. (Он попытался передразнить). Ты выйдешь, но как только доложишься своим, мы об этом сразу узнаем, и схапаем тебя вперед, и отправим под расстрел, благо, есть законная отмазка — пистолет. Так что свои тебе не помогут, и в порошок меня не сотрут. А пока иди-ка ты все же в камеру и подумай. Обо всем.

Не понятно, подал следователь какой-то сигнал, или просто комната прослушивалась, но когда он открыл дверь, тот самый Бобер с дорожкой на виске, который нашел пистолет, уже поджидал. Пихнув Костю Калашником, он с посвистыванием повел Муконина вдоль длинного коридора. Камера оказалась где-то посередине. Лязгнул засов, ствол автомата подтолкнул в спину, и все. Костя остался один.

Обстановка была классической. Деревянная лежанка с подушкой без наволочки, простенький табурет в углу, бетонные стены, бетонный пол, маленькое зарешеченное окно на самом верху.

Костя сел на кушетку, поглядел в окно. Там было лишь серое небо.

Как быстро все изменилось. Разве еще вчера мог он предположить, что сегодня окажется здесь, в этой тесной камере?

Ему вдруг вспомнилось, как лет двадцать тому с хвостиком, будучи первокурсником военной академии, он сидел на гауптвахте. Там была почти такая же камера, холодная и пугающая, и твердая лежанка продавливала до костей. Но за клетчатым окном пел солнечный май, и Костю грела мысль о том, что рано или поздно он выйдет отсюда, и снова побежит в самоволку, к страстной кассирше с серыми, как январское небо, глазами, с родинкой на левой груди, повыше соска, а летом, пресытившись ею, не попрощавшись, он поедет домой в отпуск. То было словно совсем в другой жизни, в другой стране, в ином мире. А теперь мир перевернулся, и время будто остановилось, и жизнь превратилась в один ужасный похмельный сон.

Костя вытащил мобильник, поглядел на экран. Связь по-прежнему отсутствовала.

Итак, они пригрозили мне расстрелом без суда и следствия. Если я не соглашусь действовать по их правилам. Неужели вправду подумали, что так меня можно взять на понт? Впрочем, если часть руководства республики уже проституирует, то подобные заявления похожи на серьезную угрозу. Но, вернее всего, расчет идет на то, что я соглашаюсь, а затем бегу «докладываться своим», а дальше — посмотреть на нашу игру. Что ж, ставки сделаны, господа. Стоит помяться немного для вида и затем дать согласие сотрудничать. Заодно у нас появится возможность вывести оборотней на чистую воду. А также выяснить, кто держит нити, которые приводят в движение этих кукол. Некий дядя, говорящий на ломаном русском, — он бы многое отдал, чтобы добраться до нюансов изготовления Минипы.

Минипа, до чего странное название придумали ученые. Сокращение от «Минин и Пожарский», — памятник, от которого в Москве осталось пустое место. В далеком прошлом, в смутное время, Минин и Пожарский возглавили сопротивление против самозванцев и возродили Россию. Ныне Минипа, недоделанная мина грядущей нановойны, предназначалась для удержания Уральской республики наплаву. А если повезет, то и для воссоздания России. И он, Константин, прикрываясь должностью в правительстве, непосредственно участвовал в этом секретном проекте.

Только вот кто же меня выдал, вновь спросил себя Костя? Где этот чертов канал утечки? Муконин мысленно выстроил цепочку знающих. Во-первых, сам и. о. президента, это он тайно финансирует проект, пусть даже с помощью станка, печатающего боны, черт с ним, гиперинфляция давно повисла над всеми нами. Итак, он конечно отпадает. Во-вторых, генерал Калинов. Тут тоже сомнений быть не должно. Этого человека Костя знал лично. Третье звено — сам Муконин, — в счет не берется. Далее Ганя, нештатный бухгалтер. Тут уж и подавно. Единственный приятель, многолетнее знакомство, ознаменованное не только общими делами, но и чем-то большим. Можно сказать, друзья. В смысле, попить пива, занять денег. Хотя и друзья могут оказаться перевертышами. Но Ганя — не тот случай. Следующим членом этой змейки идет Глеб, руководитель группы. И, собственно, сама группа численностью в семь человек. Получается, прокол должен быть где-то в этой части. Н-да. Но тогда зачем тормошить агента Чрезвычайного правительства? Не проще ли напрямую и выкачивать из ученых? Выходит, и это звено отпадает? Неужели все-таки генерал? Костя отогнал дурную мысль. И потом, коли бы генерал или Ганя, опять же — зачем наводить на Костю? Отчего бы самому не слить все секреты? Нет, чушь какая-то.

Тяжело вздохнув, он лег на доски, вытянул ноги в ботинках. Повернулся на бок, потом на другой. Кости неумолимо заныли. Он сел, прислонился к стене. Спина стала одним холодным облаком. Тогда он встал, прошелся по камере, опять сел и сгорбился. В желудке засосало. С новой силой захотелось поесть. Он представил ту колбасу из холодильника, чуть скрюченную нежно коричневую сардельку, косо обрезанную на одном конце и чуть приплюснутую на другом, с ненавязчивой липкостью бугристой корочки, с коварным запахом копчености. Запах этот перерос в аромат сборной солянки. Когда-то жизнь текла обычным чередом, он служил в штабе, и раз в неделю в офицерской столовой подавали солянку сборную. «Вам что положить, майонез или сметану?» — звонким хохляцким голосом спрашивала дородная повариха из гражданских.

Костя прокряхтел. Уперся руками в лежанку и покачал корпусом. Надо было как-то избавиться от этих коварных помыслов. Он намеренно представил противную пену на прокисшем супе и резкий запах простоявшего на жаре борща. Помогло, но ненадолго. Отвратительная пена трансформировалась в многочисленные пузырьки кипящего молока.

Голод мешал думать. А нужно было решать, что говорить. Послезавтра очередная стрелка с Глебом, руководителем ученой группы, и состоится она на дежурном месте, в Ганиной шараге. Будет передана небольшая сумма в бонах для подготовки к сборке Минипы. Будут рассмотрены насущные проблемы на данный момент. Придется преподнести что-то реальное, в чем оборотни из Комитета смогут потом убедиться. Следовательно, необходимо сработать по ранее намеченному плану. «Когда миротворцы клюнут, обязательно некий агент попытается выйти на кого-то из вас, и тогда — действуйте по схеме», — упреждал генерал Калинов несколько дней назад…

Приступ голода, наконец, ослабел.

Костя ссутулился и, поставив локти на колени, обхватил виски ладонями. Начал напряженно строить в уме разговор со следователем.

Он потерял ощущение времени. Но судя по тому, что показывал смартфон, прошло два часа. Двери звякнули, в камеру заглянул новый детина в форме цвета хаки, тоже бритый под ежика, с пустыми глазками, со шрамом на подбородке.

— Пошли, — махнул он стволом автомата. Голос у него был низкий, грубый.

Опять гулкими шагами прошествовали по сумеречному коридору к кабинету следователя.

Николай Альбертович уже сидел за столом и пялился в ноутбук. Костя опустился на знакомый стул. Дверь заперли. Особист плотоядно улыбнулся.

— Ну что, Константин, я надеюсь, вы поостыли, поразмыслили. У вас было более чем достаточно времени.

— Да, совершенно верно, — приосанился Муконин.

У замерзшей осины в окне вяло качнулись ветки. Или Косте это только почудилось?

— И что же, каково ваше решение?

— А ты как думаешь?

Николай Альбертович спрятал глазки.

— Ну-у… Я не знаю. Я полагаю, вы благоразумный человек.

— Вот именно, — пристально поглядел на него Костя.

Следователь тихо вздохнул. Что-то ёкнуло внутри, но Муконин, будто боясь себя, быстро выпалил:

— Я готов с вами сотрудничать.

— Вот и ладненько, — сразу же обрадовался Николай Альбертович.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Костя вышел из управления КБ в отвратном настроении. Подлые предатели немало попортили крови. Думать о деле с учеными больше не хотелось. Главное, в срочном порядке набить желудок. Впрочем, чувство голода уже притупилось, превратилось в легкую тошноту, тупое нытье.

Муконин прикурил сигарету и втянул дым натощак. Выбрался на улицу и двинулся к ближайшей автобусной остановке. Солнце висело где-то вдалеке, но было зябко. Подойдя к остановке, Костя вспомнил, что хотел найти любую забегаловку, вспомнил, что тут в двух шагах должно быть что-то подходящее, и направился туда.

Прохожие, попадавшиеся навстречу, или вовсе не обращали на него внимания или бросали равнодушные взгляды. Бледные лица, думал Костя, господи, какие затюканные лица у нынешнего народа. И ведь скоро, скоро их доконают эти гнусные кэбэшники, эти скотские боны, этот смрадный смог и холодное солнце. И тогда все они пойдут на баррикады… На автострады… Тьфу ты. Кажется, я уже несу бессмысленный бред… А может, не пойдут? Их ведь сплачивают. Или сплачают? И они сплачиваются. Или сплачаются? У нас у всех общее дело, бла-бла-бла, мы должны вернуть Россию… Он выбросил сигарету, мысли перескочили на другое. «Интересно, как там вчерашняя Маша? Что-то она там поделывает? Жаль, я ведь не узнал до сих пор номер ее телефона…»

Костя взошел на крыльцо и потянул на себя дверь кафе.

Это было обычное заведение, небольшой зал с призрачно красными стенами, с тремя рядами столов, освещенных свисающими абажурами в виде китайских колпаков. Стойка бара в глуби с полупустыми полками, едва заставленными тремя или четырьмя бутылками разной формы. Помещение пустовало. Только у входа обедал какой-то пожилой человек с лысиной и бородкой без усов. Он был в пиджаке, протертом на локтях, куртка висела на спинке стула. Да на табурете у стойки скучала худосочная дама в красной кофточке и короткой джинсовой юбке, со сплетенными ножками в прозрачных колготках. Она бросила на Костю короткий оценивающий взгляд и отвернулась. «Проститутка и заезжий, — отметил Муконин. — Чудная компания для сытной трапезы».

Он выбрал столик в углу, у окна, как делал всегда, попадая в общепитовские заведения. Взял лежавшее на столе меню, пробежал глазами. Подоспела премиленькая официантка, улыбчивый ротик, аккуратная смолистая челка. Костя заказал гороховый суп, именно что суп, набивший оскомину в камере. На второе взял жаркое, — единственное нормальное блюдо, что здесь имелось, — затем рюмку водки и томатный сок. Девушка все записала и удалилась.

Костя осмотрелся. Картина не менялась. Он достал кошелек и заглянул внутрь. Там, помимо бесполезной банковской карточки, имелась одна купюра в пятьдесят евро, неудобно большая, и несколько замусоленных бон, скорее похожих на детские рисунки. Удовлетворившись, он спрятал портмоне обратно.

Обед принесли быстро. Первым делом, запрокинув голову, он забросил водку. Затем взялся за суп. Аппетитный бульон смазал теплым жиром уже обожженное горло.

Надо все-таки определиться, сказал он себе, сразу позвонить Гане или потом. Интересно, куда они сунули мне жучок? В прослойки кошелька? Но уж отслеживают по сим-карте точно. Или по правительственному чипу. Так что лучше наоборот — выключить мобильник. А заодно, как-нибудь избавиться от мандата. Тогда нужно изобрести способ, каким предупредить Ганю. Ладно, к черту их всех. Когда я ем, я глух и нем!

Бородач в потертом пиджаке раскраснелся, на его столе стоял графинчик с прозрачной жидкостью, точнее, остатками на донышке. Тоже водочкой балуется, усмехнулся про себя Костя. Хотя какая здесь водка? Так, суррогат. Проститутка за стойкой манерно прикурила длинную шоколадную сигарету, повела носом кверху, абажур над ней поплыл в дыму.

Нет, я не буду никуда звонить, вернулся к своим мыслям Костя. (Он сделал рокировку: отодвинул опустошенную суповую тарелку и придвинул жаркое.) Надо просто тупо заявиться в гости к Гане и обо всем переговорить с глазу на глаз. А почему бы и нет? Главное, не выдать адрес, если будет слежка. А мобильник он выключит. Вот только чип…

Официантка со смолистой челкой, обосновавшись за стойкой, отпустила какую-то шуточку, и проститутка пошло захихикала. Бородач без усов налил остатки из графина, воровато огляделся и выпил.

Покончив с обедом, Костя рассчитался бонами и сразу покинул кафе. Медленно пошел вдоль улицы, по мерзлой брусчатке. На дороге настороженно притормаживали автомобили, собирающиеся завязнуть в пробке. Внимание Кости привлекла кучка людей, толпившаяся около большого синего автобуса. Приблизившись, он расслышал возбужденные, возмущенные голоса:

— Катитесь обратно, мутанты!

— Пошли прочь, упыри!

— Гони москалей! Москвичи — козлы, вон с Урала!

— Своим места не хватает!

— Мочи их!

Разношерстные граждане, в основном, молодежь, рвались к входу в автобус. Четверо дружинников, в ватниках цвета «хаки», грозясь дубинками, сдерживали натиск. Тот, который крикнул: «Мочи их!», кудрявый, с сальными волосами, парень без шапки, с рюкзачком за плечами, в зеленых штанах с боковыми карманами, в подтверждение своих слов схватил с тротуара грязный снежный камень и бросил в проем открывшейся уже двери. Твердый комок снега и льда угодил первому вышедшему пассажиру, щупленькому парнишке в сером длиннополом пальто, в область глаза. Тот прилепил руку ко лбу, съежился, ссутулился и побежал к дверям темно-зеленого дома, против которых стоял автобус Мерседес. Дом был некогда студенческим общежитием. Дружинник легонько пихнул сальноволосого локтем и пригрозил дубинкой. Но другие уже последовали примеру зачинщика. И вереница беженцев, под крики и улюлюканье, под градом грязных снежных комьев, прикрываясь воротниками, потекла из автобуса в подъезд дома.

Косте показалось, будто перед ним прокрутили кадры старой кинопленки. Некое ощущение дежавю охватило его. Вместе с тем, он невольно почувствовал свое приобщение к толпе. Поймал себя на том, что подсознательно готов поддержать бунтарей. Но одновременно проснулась и жалость к несчастным беженцам. Муконин глубоко вздохнул, прикурил сигарету, пошел дальше.

Вскоре Костя свернул на тихую улочку. Отсюда до дома Гани оставалось два квартала — можно дойти пешком. Костя инстинктивно оглянулся: позади мелькнула чья-то шапочка и тут же исчезла за углом дома.

— Этого и следовало ожидать, — бросив окурок, пробормотал под нос Муконин.

Не сбавляя ходу, он зашел в ближайший подъезд. (Кодовый замок был взломан какими-то хулиганами.) И там, в подъезде, притаился за второй, внутренней дверью, которую не закрывали.

Поначалу тишина зазвенела в ушах. Только сердце затикало часиками. Но вот послышались глухие шаги, внешняя дверь скрипнула. В стены ударил легкий свет.

Хвост оказался не так глуп, как можно было предположить. Он застыл в дверях, выжидая, прислушиваясь. Костя затаил дыхание. Как назло, в горле отчаянно засвербело. «Анекдот, да и только!» — пронеслось в голове. Еле удержался, чтоб не кашлянуть. Наконец, качнулись тени, человек сунулся в глубь пахнущего мочой подъезда. Он пересек линию внутренней двери и сразу же повернул голову и расширившимися зрачками уставился на Костю. Воспользовавшись его секундным замешательством, Муконин нанес короткий меткий удар, шпион согнулся, отчаянно хватая воздух ртом, как рыба на суше. После второго тихого и точного удара в шею, он завалился на бок без чувств.

Костя склонился над жертвой, оттянул плечо. Перед ним лежал человек средней комплекции, с круглой головой в черной вязаной шапочке, правильное лицо с глубоко посаженными глазами, отмеченное болезненной бледностью, казалось, спало мертвецким сном. Костя схватил человека под мышки и потянул на себя. Пыхтя приподнял и выволок из подъезда. На улице, оглядевшись (слава богу, никого поблизости не было), Муконин посадил следопыта на скамейку и примкнул дремлющую голову вбок. Подумаешь, напился прохожий, да и прикорнул.

Затем Костя заботливо «навел марафет» шпику — сжал ему пальцами губы и поправил вязаную шапочку.

В соседнем подъезде запищал домофон, и дверь медленно начала открываться. Костя бросил жертву и метнулся на дорогу как ни в чем не бывало, не оглядываясь, спокойно пошел дальше. Позади кто-то закряхтел, но Муконин быстро скрылся за углом. Да ему уже и не интересно стало, что там происходит.

До дома Гани Костя дошел без приключений. Соратник жил на восьмом этаже. Лифты не работали уже лет сто. На пятом этаже Костя остановился, перевел дыхание и мысленно обматерил городскую управу, экономящую электричество.

Добравшись до заветной двери, Муконин нажал на едва заметную кнопочку. Дверь открыли через пару секунд.

— Ба, какие люди! Без звоночка, просто так, очень странный знак. — На пороге стоял человек с рыхлыми волосами до плеч, с трехдневной щетиной.

Костя знал Ганю давно. За несколько лет приятель не изменился, казалось, ни на грамм. По-прежнему походил на этакого рок-гитариста или байкера с усталыми глазами, а то и на попа. Не хватало только кожаной куртки или рясы.

— Форс-мажорные обстоятельства. У меня проблемы.

Ганя повел бровью, пропустил гостя вперед.

Они прошли в комнату. Муконин плюхнулся в кресло, отдышался. После сытного обеда, сдобренного рюмкой водки, нейтрализовать шпика, да еще подняться на восьмой этаж — дорогого стоит! «Старею, блин, — сказал он себе. — А чего ты хотел? Пятый десяток в гору идет».

— Ну, рассказывай. — Ганя достал из стенки початую бутылку виски, подарок генерала Калинова, и разлил по бокалам. — Тебе со льдом?

— У тебя и лед есть?

— А ты как думал!

Костя кивнул. Хозяин удалился на кухню, бодро хлопнула дверца морозилки, потом нудно захрустело. В отсутствие товарища Муконин встал с кресла, нашел листок бумаги с ручкой и быстро написал следующее.

Прикормка сработала. Миротворцы подкупили перевертышей из КБ. Они хотят через меня узнать о нашей Минипе и планах применения на базе в Самаре. Я подозреваю, что у меня где-то спрятан жучок.

Ганя вернулся с кофейной кружкой, наполненной комками льда. Костя бросил ручку и протянул записку коллеге, сделав многозначительный взгляд. Ганя раскрыл рот, но промолчал. Пробежав глазами текст, он занялся приготовлением виски со льдом.

— Давай, колись, что случилось? — спросил, наконец, Ганя, протянув бокал.

— Меня завербовали, — театрально повысив голос, сказал Костя.

— Не понял. Кто это тебя мог завербовать?

— Не знаю. Америкосы, китайцы, японцы… Не знаю пока, откуда ветер дует. Враги Родины.

— Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее.

Костя, попивая виски, вкратце поведал историю с пистолетом, все натурально, как оно было на самом деле.

— М-да, — протянул Ганя. — Вот так дела! Интересно, почему это они тебя отпустили?

— А что, по-твоему, меня должны были держать? Тогда какой от меня толк? Мне же необходимо приступить к сотрудничеству.

— Верно, я как-то не подумал. Ну надо же, а?! И все это под боком у самого и. о., под боком у генерала! — Ганя одним махом осушил бокал. — И что ты им рассказал про шефа?

— Выложил чистую правду, — подмигнул Костя, отставив в сторону опустошенный бокал. — Она все равно не компрометирует высокий чин. У нас же строгая конспирация, ты знаешь, на связь он выходит сам, только по сети, деньги для ученых переводит на виртуальный кошелек. Ну, внешность описал другую, как будто он худощавый и высокий. Сказал, что видел его только один раз.

— Понятно. — Ганя тряхнул волосами. — Давай-ка поищем жучок, который они оставили.

— Думаешь, прицепили?

— Конечно, а как же иначе?

Ганя включил музыку, достал из шкафа маленький приборчик, похожий на мобильник, и поднес к Косте. Сканер сразу запиликал. Сигналы усилились около подмышки. Костя с удивленной миной оттянул кофту и залез рукой под футболку. Ему удалось сразу выловить блоху. Полюбовавшись жучком, Ганя вернул его другу, и тот водрузил его обратно, на место. Затем Ганя приглушил музыку.

— Странно-странно, похоже, ничего нет, — демонстративно сказал он.

Убрав прибор, Ганя занялся приготовлением очередной порции виски.

— Может, они перепрошили чип в моем пропуске? — естественным тоном предположил Костя.

— Н-да. Не исключено, что они запеленговали твой код, — ответил Ганя, сунув приятелю бокал. — И теперь ты у них на мушке. Возможно даже, кто-то из них имеет доступ к правительственной системе учета чипов, ну, короче, к центральной паутинке передвижения сотрудников.

— Да, но тогда зачем отправили этого следопыта, которого я отключил? — Костя потеребил ухо.

Ганя вопросительно склонил голову набок.

— Забыл сказать, — спохватился Костя. — Когда я к тебе шел, за мной увязался хвост.

— Вот как? Сразу из Управления?

— Пожалуй. Но сначала я его не замечал. Точнее, не пытался заметить. Зашел в кафешку, пожрал, — я был голоден как собака. А потом я его просек.

— И что дальше?

— Все в порядке. Я его нейтрализовал в двух кварталах от твоего дома. Теперь он не узнает точный адрес.

Ганя едва улыбнулся.

— Похвально. Впрочем, другого я от тебя и не ждал.

— И все-таки, как ты думаешь, зачем шпик за мной увязался, если они могут следить за моей персоной по чипу?

— Просто для верности. Система слежения по чипам не дает точных адресов и, тем более, номера квартир.

— Ну да, ну да, ты подтверждаешь мои предположения, — покивал Костя.

— Так у тебя забирали чип или нет? — серьезно посмотрел в глаза Ганя.

— Вообще-то, забирали. Меня обыскивали перед допросом, и заставили все сдать, кроме смартфона. Но связи там все равно не было. А когда отпустили, то все вернули.

Тут Косте пришло в голову, что занести вошь под мышку они могли как раз в тот момент, когда изымали вещи и ощупывали. Ведь заставляли снять кофту. Ловкость рук, достойная факира.

— Понятно, — вздохнул приятель. — Значит надо перепрошить твой пропуск. Я пока заберу его у тебя.

Костя протянул мандат.

— А ты временно с этим походишь. — Ганя свесился с дивана и залез в тумбу, там выудил новенькую красную корочку.

— Что за ксива? — Муконин нахмурил брови.

— Бесхозная. Фотку свою приклеишь только. А код сегодня же тебе присвоят.

Костя с недоверием взял документ — совершенно пустой.

— Фамилию, там, имя свое впишешь.

Костя восхищенно покачал головой.

— Да у тебя, однако, кладезь пропусков.

— А ты как думал?

Муконин спрятал новую ксиву в карман.

— Ну ладно, теперь мне надо как-то связаться с генералом и доложиться.

— Всенепременно. — Ганя, сидевший на диване, упер руку в подлокотник. — Надо выбрать место, и встретиться с генералом тайно. Остается только передать ему сообщение о сходке.

Костя сделал несколько глотков виски. По пищеводу прокатилось приятное тепло.

— Я уже думал об этом, — заметил он. — У меня с шефом есть пароль на случай экстренной стрелки. И заранее оговоренное укромное место.

— Правда? И что же ты молчал? Ну и действуй тогда.

— Хорошо. А что будем делать с группой Минипы?

— Вытащу их бригадира пораньше. У нас же стрелка на послезавтра забита? (Костя кивнул.) Ну вот, встретимся завтра, на старом месте. А до этого он подготовит мемку с технической информацией. И придумает, кого выдать в качестве себя. Черт возьми, не мог ты рассказать им что-нибудь эдакое. Будь-то с учеными тоже по сети связь держишь. Никого не знаю, ничего не ведаю. А теперь нужно искать человека, подходящего под твои описания мифического Жорика, начгруппы, да еще, чтоб не жалко было его подставить под удар.

— Ну, извини, у меня было мало времени на раздумья. И вообще, поглядел бы я на тебя, если б ты за решеткой посидел.

— Ладно, не суетись. Мы все обмозгуем, как это обстряпать… Значится так… Нужен ложный след. Позарез нужна обманная ветвь разработки. То, что можно показать оборотням, и выдать это за реальный инструмент Минипы. Этим сегодня же займется начгруппы. Но главное, надо отвести любые подозрения от нашего плана внедрения Минипы на базе НАТО в Самаре. Может быть, подсунуть липовую наводку на японский Владивосток или английский Киров?

Ганя одним глотком допил виски, поднялся с дивана и прошелся по комнате. Складно он все выложил, подумал Костя. Словно по заученному тексту. Хорошо на публику работает.

— Ешкин кот! Не было печали, черти накачали. — Ганя взял из рук Кости опустошенный бокал, приблизился к бутылке и снова наполнил маленькие емкости. — Ведь это очень серьезные люди. Они уже чуть не уничтожили министра Комова. Хотели, значится, дать под дых нашей энергетике. А теперь взялись за тайное оружие. Блин, мы не должны провалиться!

Ганя булькнул ледышками. Не отходя от кассы выпил свою дозу и облизнулся. Пузатая рюмка словно прилипла к его руке, — вместе с ней Ганя сел обратно на диван.

— Колокол пробил. — Он задумчиво посмотрел в стену. — Ты, Костя, теперь центр тайного сражения Третьей Мировой. Да-да, не удивляйся. Война продолжается, только иными методами. В этой локальной бойне все зависит от того, угадает ли враг, какое оружие будет применяться.

— Да ладно ты, не гиперболизируй. — Муконин потянулся и взял свой виски, который приятель забыл ему вручить.

— А я и не преувеличиваю.

Может он и прав, подумал Костя. И вообще, не происходит ли с нами то самое? Закат великой империи?! Как там было с древними римлянами? Свора собак с лаем и визгом лезет на брошенный на произвол судьбы лакомый кусок. С востока бесстрашные готы и лавиноопасные гунны, то бишь, по-нашему, китайцы с японцами. С северо-запада варвары с вандалами. Империя распалась на части, и уже не поймешь, кто управляет этими осколками, местные или варвары? И даже внезапная смерть бесстрашного Атиллы, пораженного тайным оружием, вроде Минипы, — сможет ли она спасти раздробленную империю?

Костя пригубил горячительный напиток. Отбросил глобальные мысли. В очередной раз он задал себе вопрос: кто все-таки мог выдать, что он причастен к разработке нового оружия? Странно, но у Гани этот вопрос почему-то до сих пор не возник. Ну да ладно. Согласно уже сделанным ранее логическим выкладкам, ученые отпадают, генерал тоже, тогда кто?

Тут, будто услышав его мысли, приятель сказал:

— Слушай, а кто ж тебя выдал-то? Кто-то ведь узнал, какую роль ты играешь?

— Вот именно. Я это, кстати, у тебя хотел спросить. — Костя снова глотнул виски. — Надеюсь, прояснишь ситуацию.

Ганя звонко поставил пустой бокал на тумбу, его лицо превратилось в вопросительный знак.

— На что ты намекаешь?

— Да так, ни на что. Только лишь хочу услышать твои мысли на этот счет.

— Костик, все очень просто. — Лицо приятеля прояснилось. — Ведь ты же в прошлом служил в ФСБ, и чем ты там занимался?

— Курировал военно-научные разработки.

— Ну вот, вот именно. Они просто покопались в секретной картотеке. Точнее, это раньше она была секретной, а теперь любая собака из Комитета… Одним словом, узнав твою роль в бывшей России, оборотни резонно предположили, что и сейчас ты можешь заниматься тем же.

— То есть, получается, они действовали наверняка?

— Вот-вот. И, к сожалению, попали в точку.

— А что, почему бы и нет. Слушай, мне как-то в голову не приходило. Я десять раз прокручивал всю нашу цепочку, ведь никто не мог выдать. А если бы кто-то и продался, то зачем ему указывать на меня, он бы сам все и слил.

— Вот именно, — повторил Ганя. — Поэтому остается только вариант с твоим прошлым.

Ганя вздохнул, постучал пальцами по тумбе.

— Ну ладно, пора действовать, — добавил он.

— Да, как говорится, погостили, пора и честь знать. — Костя допил виски и отставил бокал в сторону. — Пойду я, пожалуй.

— Не забудь еще сим-карту поменять, — отстраненно напомнил Ганя.

Весь его вид теперь выказывал, что он ушел в себя.

Костя почему-то усмехнулся. Ему вдруг почувствовалось, что хмель слегка завладел им. Захотелось добавить. Но товарищ, по всей видимости, больше не собирался наливать. Тот теперь сидел на диване, уставившись в одну точку. Тогда Костя поднялся, подошел к стенке и налил.

— Хорошо, по последней и разбегаемся.

Ганя тряхнул волосами, вопреки ожиданию, не стал улыбаться, а серьезно посмотрел на Костю.

— Будешь еще? — виновато поинтересовался Муконин.

— Да не, я потом.

Выпив одним махом, Костя засобирался.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Муконин хотел было вернуться домой. Но когда он вышел из подъезда, на смартфон позвонил Геннадий Пухов.

Костя не просто числился в Чрезвычайном правительстве. Приходилось иногда и работать. Формально Костя относился к Чрезвычайному комитету по землеотведению. А начальником комитета был этот самый Геннадий Пухов, невысокого роста человек лет сорока пяти, с хорошо идущей ему легкой щетиной, с чуть замутненными глазами, обладавший резким, почти гнусавым голосом.

— Тут это, дело с китаезами, — поздоровавшись, лениво протянул он в динамик смартфона. — Надо на стрелку съездить.

— Да? — Костя помрачнел. — А что такое?

— Они кипишуются. Мы же их кинули, получается. Бабло срубили, а землю под ЦеРПАН отдали. Нужно съездить, утихомирить, оттянуть как-то дело, понимаешь? Займись, а?

Костя тяжело вздохнул и повторил про себя адрес места встречи. Прибыть туда требовалось в ближайшие полчаса.

Муконин прикурил сигарету и отправился ловить такси. Служебную машину ему давали крайне редко. Впрочем, таксистов в голодном Екатеринбурге было, что тараканов в бесплатной ночлежке. И брали они очень дешево — слишком большая конкуренция.

Костю сразу подхватила юркая Тато Квадро дамского красного цвета, чем-то похожая на перевернутую детскую ванночку. За рулем сидел бывалый мужичок в кепке, с классическим шрамом на правой щеке, с вороватым зеркальным взглядом. Мужичок учтиво молчал. И пока неслись по холмистым улочкам в пункт назначения — заброшенный завод на окраине города, — Костя думал о своем.

Предыстория дела весьма напрягала Костю. Китайская община из подконтрольного поднебесной Новосибирска обосновалась на Урале, и пока что мирно сосуществовала с местными русскими. И даже заплатила валютой за плодородные земли в сорока километрах от столицы, и оформила договор долгосрочной аренды. Китайцы хотели эту территорию освоить и производить сельскохозяйственную продукцию, поскольку русские аборигены там давно опустили руки, и большей частью подались в город. Но, получив деньги, правительство, а точнее, Комитет Пухова, отвели эту землю под Центр Реабелитации Пивных Алкоголиков и Наркоманов — ЦеРПАН, который планировался, как натуральное хозяйство с долей экспорта сельхозпродукции в Екатеринбург. Нужно было начинать какие-то социальные программы в новоиспеченной республике, — хотя бы эту, задуманную в регионе еще до ядерной катастрофы. И теперь китайцы пытались заселиться, а их не пускали местные зачинатели ЦеРПАНа, вооружившиеся охотничьими винтовками, дескать, пока не увидим мандат от земельного комитета…

Костя так и не решил в пути, какие аргументы выдвинуть вместо мандата. Плохо, когда нет ничего за душой.

Таксист тормознул свою Квадро около безлюдной, пугающей проходной с облупившейся зеленой краской.

— Подождешь здесь минут двадцать, заплачу еще столько же, — сказал Костя и сунул бумажку достоинством в сто бон.

Водила вяло кивнул и отвернулся в окно. Этот — трепаная лошадь, подумал Костя, никуда не денется, дождется.

С пренебрежением толкнув вертушку, которая скрипнула в ответ, Костя пересек пустую проходную и мерным шагом двинулся по территории завода. Китайские представители ждали в большом металлопрокатном цехе с разрушенными стенами.

Блики серого неба огромными пауками застыли на ржавых станках. Муконин для внутреннего успокоения нащупал в кармане любимую зажигалку, точную копию «Малыша». При случае сойдет за настоящий, как всегда подумал Костя.

Трое низеньких китайцев в черных плащах стояли у карусельного агрегата с развороченной задней бабкой. Один впереди, двое — чуть поодаль, в виде охранников, в черных очках, руки в карманах. Кто его знает, что у них там, в карманах? Вот болваны! Что они задумали? Не могли по-человечески приехать в Комитет для выяснения отношений? Передний китаец сделал два шага навстречу и заговорил.

— Ви Муконин? (Костя кивнул.) Здрасте. Меня зовут На Ху, а эти — мои парники.

Костя чуть не поперхнулся от вырывающейся изнутри усмешки, но вовремя сдержался. Зато это как-то сразу привело его в норму, и он почувствовал себя на коне. У На Ху было круглое лицо, отдаленно похожее на Луну, и еще у него были умные, но злые глаза.

— Очень приятно. Я полномочный представитель правительства, и готов вас выслушать.

— Давайте пройдемся. — Китаец повел рукой.

Они двинулись вдоль ряда станков.

— Ми думали, новая република как прошлая Русия. Но тута не умеют вести дила. Здеся могут обман, кидалово и тишина. Будто ми лохи какие-то. А ми такие же люди.

На Ху кипел как чайник, и Костя чувствовал это всеми фибрами, будто от китайца исходило некое поле. Муконина вдруг охватила ответная злость. Мало вам захваченного востока «Русии», так еще сюда лезете! Но в нашей «републике» хрен с маслом отсосете!

— Лично я отношусь к вам с уважением, — притворно дружелюбно сказал Муконин.

— Хочица верить. Но господина Пухов уклоняться от встречи, а на звонки отвечать его секретарь. Наконец, господина Пухов послать вас, но мы вынуждать пользоваться этим. Если новая правительства к нам плохо, то и ми плохо.

На Ху крепко ухватил Костю за локоть и повел обратно.

— Ми винуждать на крайний мера. Ви звонить господину Пухову. И пока нам ни присылать сюда мандат на землю, ми удерживать вас в заложники.

На Ху кивнул головой своим соратникам, и они подступили ближе. Один раскрыл полу плаща, и оттуда показался, блеснув в лучике света, ствол автомата Калашникова. Мушка прицела остановилась в области Костиного живота.

Внутри все ухнуло. Ну вот, только этого еще не хватало! Мерзнуть здесь на ветру с китайскими воротилами! Или они собираются куда-нибудь увезти своего заложника? Ну уж нет, такой расклад Костю никак не устраивал.

— Хорошо, я звонить Пухову, — злобно передразнил он.

Именно что злобно. Судорожно соображая, как выкрутиться, он подспудно цеплялся за ненависть, как за оружие, придающее смелости. И не столько за ненависть к этим вот в черных плащах, сколько ко всему миру. Так его достали за сегодня, что спасибо! Сначала усатый Саныч с обыском в квартире, потом продажный следователь, теперь вот еще эти злополучные китайцы. Все, чаша явно переполнилась!

Сунув руку за пазуху, Муконин сделал вид, будто достает свой смарт. Ему удалось сохранить на лице такую спокойную мину, что китайцы поверили и не пошевелились. Между тем, Костя ощутил, как встревоженное сердце прямо-таки рвется наружу.

В следующее мгновение все изменилось. Костя левой рукой резко обхватил На Ху за неожиданно толстую шею, а правая в этот же миг приставила липовый пистолет «Малыш» к виску китайца.

— Что ж, дипломатия кончилась, — прошипел Костя. — В ход пошли автоматы и пистолеты. Одно движение, и я убью его!

Очкастые переглянулись, их лица скривились. Костя услышал, как сопит под боком На Ху, словно пойманная в капкан лань, и сильнее сжал его шею.

На Ху что-то скомандовал на скоропалительном китайском. Дуло автомата спряталось в полах плаща.

— Я прошу прощения за наше правительство. Но обстоятельства сложились так. Сейчас я ухожу с ним и везу его к Пухову. И там мы решаем вопрос, какую другую землю вам отдать. Ты понял меня, На Ху?

Новоявленный пленник затравленно промычал что-то нечленораздельное.

Костя начал быстро пятиться, удерживая На Ху за бычью шею и не снимая ствол зажигалки с виска. Очкастые замерли, раскрыв рты. Все это напоминало какой-то старый добрый боевик. Люди в черном, мать вашу! Поняли, где Кузькина мать?

Вырвавшись из цеха, Костя перехватился, развернулся с китайцем и повел его за руку, по-прежнему прикладывая ствол к виску. До проходной оставалось несколько шагов. На Ху все время запинался и совсем уже натужно сопел, как бульдог. Костя пытался заставить его бежать. Муконину чудилось, что вот-вот прогремит выстрел в спину, и от этого невольно напрягались мышцы. Он то и дело оглядывался. «Парники» медленно шли следом, но стволы не показывали.

— Тибе конец, Мюконин, — проблеяла жертва. — Никто… На Ху еще так… не делать.

— Не пугай, мы давно пуганые. Ты же сам хотел Пухова. Вот и будет тебе Пухов.

Таксист, молодец, не подкачал. Не ошибся в нем Костя. Красная Тато Квадро стояла у проходной, над водительской дверью клубился сигаретный дымок.

Костя бросил китайца на заднее сиденье, сам плюхнулся рядом.

— Давай, погнали к Дому Правительства, — скомандовал он.

Чиркнул замок зажигания, и машина резво сорвалась с места. Горе-охранники остались на проходной.

По дороге На Ху не проронил ни слова. Сразу уткнувшись в окно, он застыл памятником сидящему китайцу. Одну руку Костя закинул на спинку сиденья, чтобы попечительски охранять изголовье спутника, другой держал на мушке маленькой игрушкой грудь соседа. Видно, предводитель инородного племени смирился со своей участью. Пухов — несомненно, это был он, — периодически засылал вибрации на смартфон Кости, но Костя не обращал внимания. Пусть подергается, хоть какая-то польза будет против чиновничьего произвола.

Когда оба вошли в его кабинет, то застали Геннадия Ильича за следующим занятием. Вальяжно раскинувшись в кресле, Пухов упоенно дрочил кулачком правой руки джойстик своего КПК. Из динамиков большого плоского монитора на его столе раздавались характерные звуки виртуальной лазерной пальбы. С замедлением в две или три секунды Пухов заметил нежданных гостей и сделал чрезвычайно удивленное лицо. Отставив джойстик, он приосанился в кресле.

— Муконин, вас стучаться не учили, прежде чем входить?

— Нет, знаете ли, мое отрочество прошло в смутные годы развала советской империи, — быстро заговорил Костя, подводя китайца к столу начкома. — Папа и мама постигали науку выживания, и потому им было не до воспитания.

Пухов поморщился, как-то странно чмокнул языком, поменял точку опоры в кресле. Его возмущение сменилось растерянностью. Костя усадил заложника на стул, спрятал зажигалку и добавил:

— Вот вам господин На Ху (при этом щетинистое лицо Пухова с чуть замутненными глазами выразило нечто вроде: на х… ты его привез?) Он, видимо, никак не мог добиться встречи с вами и натыкался на отговорки. И оттого решил взять меня в заложники, представляете? — Костя сделал ударение на предпоследнем слове.

— Вот как? — вяло сказал Геннадий.

— Да, но у него ничего не получилось. Я сам его захватил и привез сюда.

— Что ж, похвально, — каменным тоном отреагировал Геннадий Ильич. — Завидую вашей… м-м… расторопности.

— Спасибо. Так вот, вы тут разбирайтесь без меня. Нечего на мне ездить. Один козлом отпущения делает, другой думает, что овечку встретил.

С этими словами Костя развернулся, вышел под многозначительную паузу и хлопнул дверью. И был таков.

На улице он вдохнул воздух полной грудью. Сумерки уже окутали город. Небо налилось окропленной кровью заката свинцовостью. Обезглавленный Ленин в этом холодящем полумраке превратился в зловещее изваяние с протянутой рукой. Начинался комендантский час. Костя поспешил в метро. С недоделанным пропуском лучше лишний раз не расхаживать.

По дороге домой, в метро, сидя в полупустом вагоне, Муконин достал смартфон и вышел в сеть.

Последняя Винда для карманных компьютеров, вопреки сложившейся традиции, в этот раз не стала глючить. Да и связь оказалась на удивление хорошей. Сайты грузились моментально, как по заказу. Он зашел на русифицированный портал «Ньюмейл. ком» и, прежде чем открыть почтовый агент, бегло просмотрел анонсы новостей.

России не будет! …в прежнем виде, заявил главный соглядатай миротворцев НАТО

Ядерных террористов, подорвавших Лос-Анджелес, спонсировал Белый дом

УНР протянула руку помощи сопротивленцам Японской Дальневосточной Республики

Каролина Фишер, звезда ретро-поп-рок-н-ролла, родила ребенка из пробирки

Группа «Смерч» дает благотворительный концерт в Екатеринбурге вместе с выжившими звездами российской попсы

Недалеко от Земли пролетит крупный астероид

Все готово к пролету на Марс

Костя решил немного почитать, и кликнул по второй ссылке.

Ядерных террористов, подорвавших Лос-Анджелес, спонсировал Белый дом. С таким сенсационным заявлением выступил известный правозащитник и общественный деятель Стив Маккарти. Второй мировой экономический кризис, усугубившийся к 2018 году, грозил окончательно подорвать экономические основы США. И поэтому Белый дом принял жуткое решение, парадоксальное по своей сути. Нужна была серьезная встряска, а заодно и переделка мирового порядка, «перезагрузка матрицы». Потому-то в план локальной ядерной чистки и вошла якобы месть США рассаднику терроризма — ядерная атака по мегаполисам России и важным стратегическим объектам. Мы хорошо помним, как выросли ужасные грибы над Москвой, Петербургом, Нижним Новгородом и Ростовом-на-Дону. По словам Маккарти, после серии ядерных взрывов, прогремевших в России в 2019 году, экономика США медленно, но верно пошла в гору. Уже одно это наводит на странные подозрения. Но Маккарти обещает обнародовать копии суперсекретных документов, попавшие к нему, в которых намекается на участие правительства и ФБР в тайном финансировании террористического клана Алькаиды, позже взявшего на себя ответственность за подрыв в Лос-Анджелесе ядерных боеголовок, якобы украденных у безалаберной Российской армии. Руководство Белого дома пока никак не прокомментировало это заявление.

Муконин задумался.

Иногда Костя как страшный сон вспоминал те тревожные дни. Никому из его ближнего окружения не верилось, что с ними такое вообще происходит.

Одновременно на Москву, Санкт-Петербург, Нижний Новгород и Ростов-на-Дону упали ядерные боеголовки. Удар был нанесен с каких-то баз НАТО и подводных лодок, в ответ на ядерную атаку террористов на Лос-Анджелес. Конечно, кое-что системы противоракетной обороны сбили, и была попытка контратаки, но она большей частью оборвалась. Ибо несколько крылатых ракет упреждающе влетели прямо в русские шахты, и разорвали ослабленный с годами арсенал еще в земле. А самые мощные ядерные бомбы угодили в эти города — четыре головы русского Змея Горыныча. Президент России, проявивший себя после выборов как весьма нерешительный политик, в тот же день выступил с заявлением по интернету. Сеанс снимался на веб-камеру из какого-то бункера, куда успела во время бомбежки перебраться часть правительства и администрации. Президент, человек с непропорционально большой головой, с грустной миной на бровастом лице, заявил в обращении к народу, мол, сохраняйте спокойствие, не поддавайтесь панике, страна будет здравствовать, и мы нанесем ответный удар. Но ответного удара так и не последовало. И никто его не послушал, этого президента. Началась повсеместная паника, а попутно — мародерство и насилие. Жалкие попытки контролировать эвакуацию из ядерной зоны захлестнуло хаотичное бегство, кто на чем. Страна как-то быстро раскололась, точно ваза на осколки. Началось повальное дезертирство из армии и флота. Резкий скачок преступности вкупе с заоблачной инфляцией. Большинство продуктов исчезло с прилавков. Тут, под шумок, миротворческие силы НАТО высадились на Волге и в Кирове, и принялись обустраивать военные базы на заброшенных заводах. Примерно в это же время Дальний Восток почти без боя сдался японцам, китайцы же, подавив слабое сопротивление, обосновались в Сибири.

Но в Екатеринбурге Полпред УрФО спешно приступил к созданию Уральской Независимой Республики. Прежде всего, он прибрал к рукам Уральский Военный округ и учредил Чрезвычайное правительство. Потом пришло известие, что, дескать, президент России скончался от сердечного приступа. И центральные сайты, иногда баловавшие сводками из жизни постъядерной зоны, — уж какие там смельчаки выходили в сеть, — вообще перестали грузиться. А телевизионный эфир еще с момента ядерной стычки заполонили исключительно местные каналы.

В те дни Костя, как и все, жил, словно сомнамбула, в прострации, безвольно ожидая дальнейших поворотов общероссийской судьбы. Но когда страна окончательно развалилась, а в Уральской Независимой Республике впервые навели порядок, жизнь, можно сказать, устоялась. А тут и бывший командир, генерал Калинов, позвал Костю служить новому правительству — с молодыми перспективными ребятами, всей душой ратующими за восстановление России. Пусть и не в прежних границах, но страна должна возродиться, как только развеется ядерный туман, — это было их главным лозунгом. Костя мало верил в возможность воплощения оного, но считал своим долгом хотя бы приложить все усилия.

Вздохнув, Муконин перешел по другой ссылке.

Мы вернули народу вкус к жизни, сказал на пресс-конференции лидер группы «Смерч» Вадик Толстоногов. В новой постъядерной реальности люди забыли о поп-культуре. Оно и понятно. Но своими патриотическими песнями группа заставила их вновь вспомнить о том, что есть музыка, которая поддерживает человека в самые трудные минуты, которая может сказать свое веское слово в годину общих испытаний. И даже подвигнуть на смелые поступки. Завоевав всеобщее признание не только на Урале, но и за пределами Уральской Независимой Республики, группа «Смерч» решила организовать большой благотворительный концерт в столице УНР с участием звезд доядерной российской эстрады, таких как Мэрилин, Витас, Танечка и неувядающий, незабвенный Кобзон.

Едва Костя дочитал последнюю строчку, смартфон завибрировал. Муконин даже вздрогнул. В трубке послышался грустный голос Геннадия Пухова.

— Слушай, Костя, ну на хрена ты мне его привез, а? — устало спросил шеф.

— И что я должен был делать? По вашей милости идти у них на поводу? — Смуглый, воняющий чесноком сосед заинтересованно покосился на Костю. Муконин понизил голос. — Чтоб они увезли меня куда-нибудь в свои трущобы? Вы бы, вот вы бы стали меня потом вытаскивать?

— Ладно, фиг с тобой. Придется завтра из-за твоей выходки ехать с ними, смотреть другую деревню.

— Вот и прекрасно, — удовлетворенно сказал Костя.

И хотел еще кое-что добавить, но сникший Пухов отключился. Ну и поделом ему, подумал Муконин. Нечего задницу протирать, да других подставлять. Пусть скатается, проветрится. Будут ему реальные звездные войны.

Костя поиграл кнопками и вернулся на основную страницу портала «Ньюмейл. ком». «Ну да ладно, — сказал он про себя, — займемся тем, что мы, собственно, давно хотели сделать…»

Загрузив «Мейл-агент», он кликнул: «Написать сообщение». В адресной книге выбрал ник «Граната70». В окне письма быстро набрал кнопками:

Салют! К сожалению, обстоятельства изменились. У нас экстренный случай. Код 11. Встреча 19-го в 19–00 в пункте «Березовая роща».

Затем Костя ткнул: «Отправить сообщение». Убедившись, что послание ушло, Муконин вышел из интернета. Тут как раз в области обзора появилась его станция. Двери уже распахнулись. Он сорвался с места и выскочил из вагона.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Костя открыл дверь, ступил в квартиру и обалдел. Вылизанная прихожая сияла первозданной чистотой. Везде горел яркий свет. Из кухни веяло таким домашним ароматом жареной картошки. Маша выплыла оттуда, с аккуратной соломенной косой на плече, облаченная все в ту же его рубашку, со стройными голыми ногами с острыми коленками глинистого оттенка, в пляжных шлепанцах. Лицо ее озарилось радостью, темные глаза заблестели опалами.

— Как долго тебя не было! Я тут чуть с ума не сошла.

Она несмело приблизилась и прильнула к нему. «Ох уж эти кошачьи повадки!» — подумал Костя, погладив ее шелковистые волосы.

— Разве долго? А по-моему, быстро.

Время как всегда относительно, добавил он про себя. Для кого-то это «долго» пролетело как один час, а кому-то показалось вечностью.

— Хочешь кушать? Я картошки пожарила. С колбасой.

— Конечно хочу.

— Пойдем. Я только что разогрела. Будто чувствовала, что ты сейчас придешь.

Они прошли на кухню. Маша сняла крышку со сковородки, стала накладывать. Муконин уселся на табурет. Уставился на нее.

Эти брови, почти как у Пьеро из далекой детской сказки, это чистое личико, не обремененное морщинами, — где, в каком мире жила она, пока не попала сюда, в запущенную нору одинокого волка? О чем думала, о чем мечтала ночами на девичьей подушке? Любила ли кого?

Маша молча накрыла на стол, села наискосок. Таинственные, как болотце в глухом лесу, глаза преданно поглядели на него. Костя ощутил легкую волну. Погрузил взгляд в тарелку. Аромат картошки с блюда проник в ноздри. Муконин начал есть.

— У, как вкусно!

— Меня мама учила готовить. Царство ей небесное.

— А ты почему не ешь?

— Да-да, сейчас.

Маша принялась потихоньку клевать вилкой.

— Значит, они тебя отпустили. — Девушка исподлобья глянула на Муконина.

— Конечно, куда они, на фиг, денутся!

— А пистолет?

— Что пистолет?

— Он у них остался?

Вот наивная, какой глупый вопрос, хмыкнул про себя Костя.

— Да. Они просто задержали тех отморозков, которые напали на нас, — соврал Муконин, пряча глаза. — И все. Дело было в шляпе. Извинились и отпустили домой. Только по дороге я к другу зашел.

— Понятно. А я боялась, что ты не придешь.

— Я же обещал.

Они лежали в объятиях друг друга, в лунном полумраке, прикрыв ноги одеялом. Блики от окна молочными ручейками стекали с потолка на стену. Маша спросила:

— Ты кого-нибудь держишь в душе?

— Не понял, в каком смысле? — удивился Костя.

Она оторвала голову от его груди и оперлась на локоть.

— Ну, ты ведь не всегда был один. До меня кто-то был? Или сейчас кто-то есть?

«До меня», — повторил он про себя. — «Как быстро женщины-кошки вживаются в роль. Одна, две ночи, и ты уже не замечаешь, как они предъявляют на тебя права».

— Не люблю думать о прошлом, — вздохнул Костя. — У меня были жена и дочь. Но теперь они далеко отсюда. Мы больше не живем вместе, вот и все.

Маша какое-то время глядела на него, как будто засасывала черными дырочками вместо глаз. Видимо, раздумывала, спросить или нет, почему расстались?

Она все же не решилась, и, опустив голову обратно, нарисовала пальчиком иероглиф на его груди.

— А у меня только прошлое и осталось, больше ничего нет.

— Мы все теперь обездоленные.

— Неправда, тебе ведь легче, ты не терял близких.

— Откуда ты знаешь? Я просто об этом не рассказывал… Лучше вспомни тогда что-нибудь хорошее.

Маша навалилась на него всей грудью, приподняла голову, и вместо черных ямочек заблестели глаза.

— Хорошо, слушай. В детстве я была влюблена в одного дяденьку. Он был другом нашей семьи. Время от времени приходил в гости. И тогда я млела. Ну, там, краснела, боялась взглянуть, убегала в комнату. Он не был красавцем, это я сейчас понимаю. Но тогда он казался мне красивым и замечательным, и добрым. Я часто мечтала, что когда выросту, обязательно выйду за него замуж. Однажды мама уехала переучиваться в Москву, а папу в это же время отправили в командировку в Пензу. А мне уже десять лет стукнуло. И родители попросили его присмотреть за мной. Он приходил каждый вечер, готовил ужин, смотрел дневник, проверял уроки. Боже мой, как строго он спрашивал! А почему ты не можешь это решить? Неужели так трудно перемножить? Помню, я вся сжималась, у меня мурашки по коже бегали. Да… Но это, наверно, были самые счастливые минуты из всей моей жизни.

— А потом? — Косте стало трудно дышать под ее грудью, и он зашевелился.

— Что потом? — Маша легла на бок.

— Куда делся этот тип?

— Он не тип. Его звали Григорий.

— Ну хорошо, Григорий.

— Никуда. Просто растворился. Он женился на какой-то женщине. Помню, как страшно я ревновала. У него родился сын, и он перестал к нам заходить. Как-то отошел от нас. Их дружба с моим отцом сошла на нет. Больше я его никогда не видела.

Костя уже проваливался в сон.

Глубокое забытье без сновидений длилось до самого утра. Так бывает после тяжелого дня, полного переживаний. А под утро откуда-то взялось лето. Он лежал на сухой траве, голову припекало солнце. К нему подошла корова, та самая, что была давным-давно у бабушки в деревне. Черная, с белым пятном сбоку. Подошла и лизнула в ухо. Муконин заулыбался, поджав плечо, завертелся пиявкой.

Сон прервался, разлепив веки, вместо коровы Костя увидел голову Маши со сбившимися локонами. Рот ее растянулся в улыбке. Значит, это она только что его так целовала?

— Проснулся? А я тебе кофе приготовила.

На столике парили две кружки, рядом стояла тарелка с тремя бутербродами.

— Ух ты, как здорово!

Спустив одеяло, он сел, поежился от холода. «Сто лет мне никто кофе в постель не приносил!» — эта фраза застыла на языке. Но он ее так и не произнес — показалось пошло.

— Я у тебя в холодильнике масло откопала. — Брови у Маши сдвинулись, и он в который раз вспомнил о печальном клоуне. — Больше там ничего нет.

— Н-да, надо бы затариться продуктами. — Костя приклеился губами к кружке, зажмурился и отхлебнул, кончик языка слегка обожгло, а по пищеводу растеклась теплая энергия. — Сделать вылазку… А заодно, покажу тебе столицу Урала. Или Республики, как там теперь?

— А мне еще сумку надо на вокзале забрать. А то переодеться даже не могу.

Позавтракав, они собрались и вышли на улицу. Неожиданное тепло окутало их. Как выяснилось, в этот день в городе вдруг ударила настоящая весна. Костя сразу ощутил ее опьяняющий запах. И точно легче стало ходить по улицам.

Серые облака неподвижно застыли на небе, плавно сливаясь на горизонте с дымкой неизменного смога. Везде снег подтаял и превратился в кофейного цвета грязное месиво. Муконин и Маша миновали метро и дошли до остановки, сели в пустую маршрутку, чтобы посмотреть на город. Раздолбанная Газель понеслась по улочкам и проспектам.

«Ну, блин, гроб на колесах, путинский извозчик, лет двадцать, наверно, «маслает» уже!» — Костя почувствовал, как сиденье бьет по пятой точке. Маша прилепилась к окну, но пробегающие окрестности хитро ускользали от нее.

Вышли в районе центра. Поодаль, на Площади 1905 года, кучковались люди с транспарантами. Они что-то кричали и свистели, над ними равнодушно стоял обезглавленный Ленин. Доносилось глухое рыканье микрофона, словно отражающееся от холодных стен каменных домов. К жидкой толпе уже подступали с разных сторон Дружинники.

— Опять народ на площади волнуется, — пробурчал Костя.

С тех пор как некие скинхеды взорвали тротилом голову вождя, тут постоянно что-нибудь происходило.

Маша взяла его под руку, и они сошли к набережной Исети.

— Тут вам не Москва-река, конечно, — заговорил Костя, когда они двинулись по брусчатке с липкими снежно-серыми разводами. — Но эти тихие воды, которые раз плюнуть переплыть, только никто тут не плавал… — Костя сделал торжественное лицо и стал изображать из себя патетического экскурсовода: — В общем, они видели многое. И кровавые бои гражданской войны в иное смутное время, сотню лет назад. И роты солдат, уходящих на фронт в эпоху борьбы с фашистскими захватчиками… Тебе ведь известно об этой войне?

— Ну конечно, девятого мая мы всегда ходили на парад. — Улыбаясь, Маша поправила старомодный платок на плечах.

— Ну вот. Да… А летом, в прошлые годы, еще до Русской Хиросимы, здесь катались на лодках за деньги. Так что, окажись мы с тобой в прошлом, да еще летом, то поплавали бы.

— А зимой можно на коньках. В школе я любила ездить на каток с подругами. Мы брали коньки напрокат.

— Да. Но здесь теперь и этого нет.

Медленно ступая, они смотрели на серую, кое-где потрескавшуюся уже от апрельского солнца, ледяную гладь. Едва просыпающаяся река молчала, словно соглашаясь с ними. А где-то сбоку, над головами, тревожно шумел город.

Они даже и не заметили, как вышли к Храму на Крови. Этот божий дом с вытянутыми вверх окнами, с выступающими из кремовых стен ополовиненными золотистыми куполами, как и всегда, гордо красовался на пригорке. Они взошли на прилегающую к подножию площадь. Народу здесь было много.

До чего же люди примитивны, подумал Муконин. Стоит случиться какому-нибудь катаклизму, разразиться всенародной бойне, и люди начинают тянуться к храмам, искать убежища у бога. Но такова уж природа человека. Неважно, веришь или не веришь. Когда всем плохо, он приобщается ко всем, начинает молиться вместе со всеми, а вдруг поможет? Здесь не столько чувство стадности, сколько неосознанное признание своей слабости. А если беда случилась именно с ним, если он тонет на корабле, или его хотят казнить на эшафоте? Тут уж он сам готов обрести веру, он начинает истово молиться, он забывает, что всю жизнь был атеистом, и бог вдруг в эту последнюю минуту становится единственным и всеобъемлющим пристанищем его души, единственной ускользающей надеждой. Вдруг с невероятной силой проявляется вера в чудо, в спасение. Но бог словно наказывает обреченного за то, что тот не верил в него на протяжении всей своей жизни. Последняя минута завершается, и смерть все равно приходит, приходит неминуемо, неотвратно.

К маленькой площади по винтовой лестнице от ворот храма спускались эти страждущие. Над перилами стояли и скорбно взирали на них бронзовые члены царской семьи.

— Этот героический ансамбль памятников, — сказал Костя, вернув себе юморной вид торжественного гида, — увековечивает собой царских особ. Жена и дети последнего императора России — все они вместе с отцом были зверски расстреляны в подвале одного из домов Екатеринбурга. Они были убиты новой властью, большевиками.

— Да, я что-то слышала об этом. — Маша повела бровями.

— Раньше Ебургу сия трагическая история делала честь. Людям было жаль бедных детей, они сочувствовали, они скорбели. Они тянулись сюда и покупали разные безделушки с видами Спаса и портретами царской семьи. Но теперь граждане вновь идут сюда, в этот божий уголок. Очевидно, они надеются, что их молитвами можно вернуть и возродить обезглавленную Россию.

— А ты не надеешься? — серьезно посмотрела на него Маша.

— Нет, надеюсь, конечно. Но я считаю, что бог здесь не помощник. Даже если он существует. Что я вполне допускаю.

— Как знать… Пойдем наверх?

Они поднялись по ступенькам, осмотрев на ходу бронзовые фигуры, подошли к воротам и погрузились в храм.

Здесь шла заутреня, а может и обедня. Церковь была битком набита. Вялое туманное свечение лампад озаряло каменные своды. Стена из молящихся преграждала путь. Как волны на море качались кланяющиеся люди, с головами в черных платках, лысыми, пепельными, русыми. Из-за этой людской стены, из глубин зала струилось магическое песнопение, в котором скороговорки маститого солиста перетекали в тягучие напевы, сдобренные богобоязненными женскими голосами. Пахло ладаном, тлеющими свечами.

«В церкви смрад и полумрак, — вспомнил Костя любимого поэта, — дьяки курят ладан. Нет, ребята, все не так, все не так, как надо!»

Маша стянула платок с плеч и повязала его на голове, а шапку отдала подержать Косте. Муконин снял и свою шапку. Теперь, с двумя головными уборами в руках, не умеющий креститься, он почувствовал себя явно неуютно.

Маша перекрестилась и поклонилась.

— Мы с мамой иногда ходили в церковь, — шепнула она.

— В этом нет ничего предосудительного, — изрек Костя.

Получилось как-то громко, сухощавая, сутулая бабушка в черном, стоявшая под носом, оглянулась и неодобрительно посмотрела на него. От этого ее морщинистое лицо исказилось в странной, неприятной гримасе.

Костя сделал виноватый вид.

— Пойдем отсюда, — наклонившись к Маше, он понизил голос.

— Подожди. Еще минутку.

— Ну хорошо, — вздохнул Муконин и попытался перекреститься.

Через минуту они вышли на свежий воздух. Обогнули Храм на Крови и очутились на улице Карла Либкнехта.

— Тут до вокзала, вообще-то, рукой подать. — Костя вспомнил про ее сумку, оставленную в камере хранения. — Пойдем уж и дальше пешком.

— Пожалуй, — согласилась Маша.

— Ты не устала?

— Нисколечко.

— Ну вот и отлично.

И они двинулись вперед.

По дороге вспомнили, что им еще надо в магазин за продуктами, а с сумкой потом неудобно будет, и завернули в супермаркет Сергеевский.

У входа торчали два алкаша. Один был в потрепанном черном пальто, с отекшим лицом и мутными злыми глазами, другой — в старой серой дубленке с надрезанным рукавом, с фингалами на глазных мешочках.

— Слышь, зема, извини, — тихо пролепетал первый, взглядом бездомной собаки посмотрев на Муконина.

— Денег нет, — буркнул Костя, открыл дверь и пропустил даму вперед.

Бросив напоследок убийственный взгляд, сам скрылся в магазине.

Народу там почти не ощущалось. Вялый свет озарял полупустые полки. Они взяли корзинку и двинулись вдоль стеллажей.

— Чтобы нам купить? — протянул Костя. — Может, ты сама выберешь?

Но Маша уже сунула в корзинку кулек с творогом. Услышав его слова, она закивала.

И она выбрала. Наполнила корзину всякой всячиной. Пакет молока, печеночный паштет, копченая селедка, свежемороженые кальмары, трансгенный слепок мяса, похожий на подвальный бурый кирпич, арахисовая халва и три бутылки крепленого Кагора. Это было лучшее из того, что лежало или стояло на прилавках и стеллажах.

— Закатим крутой обед, плавно переходящий в ужин, — шутливо помечтал Костя.

На кассе сидела сонная бальзаковская дама. Муконин рассчитался бонами. Дама кисло отбила чек. Охранник, молодой парень с бульдожьим лицом, облаченный в черный костюм, внимательно проводил их до выхода тупыми глазками.

* * *

Когда Костя и Маша вышли из подземного перехода, количество людей, приходящееся на единицу площади, сразу возросло. Вдоль дорожки, огибающей привокзальную площадь, расположились многочисленные лоточники. Торговали живой рыбой — всякой речной мелочью, пирожками сомнительного вида, дряблой картошкой в ведрах. Правда, у одной бабы с красным пропитым лицом картошка была ядреная, большая, да еще рядом, на ящике, на подстилке, кучками лежали грязная морковка и мелкая отмытая свекла. Людская река, месящая грязь многочисленными ногами, понесла Муконина и Машу, вцепившуюся ему в руку, вдоль лоточников к вокзалу. Встречная река стала спотыкаться о них, мешать движению, то и дело толкать в бока. Костя вытянул спутницу на край дороги, к стоянке маршруток. Два белых Форда на биотопливе, из тех, что разводились в городе перед русской Хиросимой, плотно забивались в этот момент галдящими пассажирами. Мимо прохаживался мужик в старомодной шапке-ушанке, в черном бушлате, рябой, с бегающими глазками. На шее у него висела большая табличка.

ОБМЕН — БОНЫ НА ЕВРО

РЕГИСТ-Я

ПРОП В КОМЕНД ЧАС

Чуть поодаль переминалась с ноги на ногу бабушка в коричневом пальто, с барашковым беретом на голове. На ней была другая табличка.

КОМНАТА ДО 10 ЧЕЛ

ОПЛАТА ПОСУТ

От людского говора, от шума машин за спиной, от всей этой суеты у Кости зазвенело в ушах.

Да уж, будущее наступило, подумалось ему. Еще вчера никто не мог представить его Таким. Даже в бреду. А вчера было совсем недавно. Но теперь мы вступили в завтра. Готовы ли мы были? Нет, конечно. Нам было некогда думать об этом, или просто лень. Бессмысленно сейчас разбираться, в чем причина. Во всяком случае, каждый сумел перестроиться по-своему. Нечто подобное было и в моем детстве, при развале Союза. Только тогда я мало что понимал. Но то были цветочки… Человек никогда не знает, что его ждет. Зато хорошо умеет приспосабливаться. Ведь он частично зверь…

Прямо на Костю надвигался мерцающий экран, на котором мужчина в зеленом плаще задорно подбрасывал вверх смартфон. Внизу бежали строчки.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ — НОВЫЙ ТАРИФ ДЛЯ ГОСТЕЙ ГОРОДА ДОСТУП В СЕТЬ БЕСПЛАТНО! УНРМОБИ

У входа в здание вокзала, как на паперти у церкви, сидели цепочкой попрошайки. Одни безногие или безрукие, другие — целые, но с подбитыми глазами. Были и грязнолицые детишки. У каждого для подаяний на сыром асфальте лежала перевернутая шапка.

Всякого входящего цепляли тихие, но настойчивые фразы.

— Христа ради, помогите бездомной девочке!

— Подайте жертве ядерного Подмосковья!

— Молодой человек, одолжи на хлебушек.

Маша прижалась к Муконину, и они протиснулись в здание.

Тут народу было еще больше. Зал оказался набит людьми под завязку, точно банка селедкой. Все они возбужденно галдели, и этот галдеж походил на одно общее гудение станков на заводе, и от него постепенно глохло в ушах. Лишь монотонный голос дикторши, исходящий откуда-то сверху, выделялся на этом фоне.

— Пассажирский поезд Пермь — Тюмень задерживается. Отправление скоростного поезда Екатеринбург — Омск откладывается на два часа. Почтово-багажный Челябинск — Тюмень ожидается прибытием на второй путь восьмую платформу…

Костя, протискиваясь сквозь толпу, тянул за собой Машу по направлению к камерам хранения.

Когда спустились в подвал с камерами, стало немного свободнее. Но здесь оказалось душно и накурено. Мощный бритоголовый детина в спортивном костюме порылся на полках и молча выдал Маше большую дорожную сумку. Костя взялся за лямки, оторвал поклажу от столика камеры хранения.

— Ого! У тебя что тут, кирпичи? — криво улыбнулся он.

— Ну почему же? Просто собрала все самое необходимое, — серьезно ответила Маша.

Он дернул за молнию, на свет показались какие-то пестрые кофточки. Костя умудрился впихать туда пакет с продуктами. Еле затянув молнию, он взвалил сумку на плечо.

— Ладно, давай выбираться обратно.

Путь назад всегда кажется короче. Они быстро вышли из вокзального бедлама и влились в поток, устремляющийся в город.

Около парадного входа в главное здание вокзала стоял красный Икарус. Передние окна были занавешены плакатами с опознавательными надписями.

ВОЛГОГРАДСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ № 7, 9, 12

Костя засмотрелся на автобус, в задних окнах которого наблюдалось какое-то подозрительное копошение. И вдруг услышал, как Маша под боком вскрикнула:

— Ой-ой-ой-ой-ой!

Он резко повернул голову. Тонкая фигура в серой ветровке вклинивалась в толпу с Машиной сумочкой в руке. Костя бросил тяжелую ношу к ногам несчастной спутницы.

— Стой здесь! — крикнул он и кинулся вдогонку.

Черная кепка со спущенными ушами, на бегу отметил про себя Муконин. Эта примета должна помочь зацепиться. Врешь, гад, не уйдешь! Посторонись! Фу, какой острый чемоданчик, блин, как больно ударился в бок. Ну, ничего. Вон, вон, уже замаячила эта чертова кепка, поплыла, как поплавок по речной ряби.

Костя вскочил на ящики ополоумевшей торговки карасями. Пряча нос от жуткого рыбного запаха, зорким взглядом выхватил заветную примету. Жулик рвался к пешеходной дорожке, уходящей вправо от подземного перехода. Там, дальше, можно было смыться во дворы. Костя с треском оттолкнулся от ящика и, чуть не поскользнувшись, но удержавшись на ногах, помчался наперерез.

— Эй ты, мудила, всю рыбу раскидал, кто платить будет? — послышалось за спиной.

Сменилось несколько мгновений, и Костя нагнал воришку. Почти нагнал. Когда Костя протянул руку, тот все-таки успел сигануть в арку дома. Муконин рванул за ним.

Это был тихий двор, какие встречаются и в центре города, и не в центре. Скорее, дворик, и, причем, глухой. С металлической детской горкой, классическими мусорными контейнерами и облупившейся трансформаторной будкой. Но преступник не спрятался в подъезде, не притаился за будкой, а остановился посреди двора и, набросив женскую сумочку на плечо, щелкнул ножичком. Блеснуло острое лезвие размером со средний палец. Костя остановился в двух шагах, отдышался. Кажется, дело приняло серьезный оборот, сказал он себе. Ну, ничего, когда-то я отрабатывал приемчики, здесь главное — внимание.

Тень козырька падала на маленькие глаза, полные ненависти. У парня была заячья губа. Он сделал шаг вперед и угрожающе выставил лезвие перед собой.

— Брось нож и сумку, и я тебя не трону, — спокойно сказал Костя.

Злобная ухмылка исказила и без того уродливый рот.

— Ага, уже разбежался, — проговорил тонкий голос. — Мне так страшно, что попка слиплась.

— Сейчас слипнется, — проскрипел Костя.

Жулик уже сделал выпад, но Муконин умело увернулся в бок. Лезвие словно просвистело под ухом. Снова выпад. Опять увернулся. Машина сумочка все же соскользнула с плеча звереныша и угодила на бордюр. «По тонкому льду… На острие ножа», — тупо мелькало в голове. «Главное — не ошибиться». С каждым выпадом, казалось, кишки инстинктивно сжимались, и волна, подхватывая сердце, подкатывала к горлу. Когда «заячья губа» в четвертый раз глупо рассек воздух, Костя изловчился и резко ухватил его за запястье. Секунда — и ножичек со звоном брякнул об мерзлый асфальт.

Но парень оказался слишком юркий, он выскользнул, как кусок масла (или Костя слегка ослабил зажим?), крутанулся по киношному и заехал Муконину ногой в печенку. Костя взвыл от боли, отскочил в сторону, быстро собрался и встал в стойку. Преступник застыл в полусогнутом состоянии. Маленькие глаза забегали, некрасивый рот снова ухмыльнулся.

— Сдохнешь, падла! Через месяц, другой — сдохнешь, — прошипел парень.

И тут же резко развернулся и побежал. И скрылся в арке.

Костя стоял опустошенный. Боль отступала. В голове эхом звучали последние слова воришки.

Муконин сделал два шага, наклонился и подобрал сумочку.

Потом побрел восвояси.

Маша так и стояла на том же месте, беспомощно озираясь по сторонам. Завидев его, она просветлела.

— Господи, Костик, ты цел? Ты отобрал? Я так испугалась!

— Ничего, все нормально, — вздохнул он и протянул ей отвоеванный трофей. — Пойдем… Я так проголодался. Надо зайти в какую-нибудь кафешку.

Закинув на плечо дорожную поклажу, он взял Машу под ручку. И они пошли к подземному переходу.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Этот черный Фольксваген с тонированными окнами Костя приметил еще вчера, когда вернулся от Гани. Конечно, такой автомобиль мог появиться у кого угодно, — раньше его Муконин не наблюдал во дворе. Но со вчерашнего дня появился именно этот и никакой больше. Наводило на подозрения. И главное, невозможно было разглядеть, что происходит там, за черными окнами.

Едва они ступили за порог, Костя известил, что ему надо отлучиться. Маша постаралась сохранить беспечный вид, но глаза ее сразу потухли. Дождавшись удобного момента, Костя уединился в комнате. Там он, прежде всего, достал конверт с бонами, предназначавшийся Глебу, и спрятал его в нагрудный карман. После чего Костя откопал рыжий парик, который завалялся с давнего новогоднего праздника, и, завернув в него очки с нулевыми линзами, запихнул все за пазуху. Выйдя в прихожую, на шею густо намотал шарф.

Маша выглянула из кухни проводить.

— А у нас будет царский ужин, — с грустинкой известила она. — Фаршированные кальмары.

— Боже, какая роскошь! — искренне обрадовался Костя. — В таком случае, я постараюсь вернуться побыстрее.

Ее провожающие глаза, два зеркальных омута, еще долго потом были с ним, и в груди ныло. Забравшись на чердак, он плотно закрыл люк и прислонился к стене. Натянув парик, он пожалел, что не взял с собой зеркальце. Воображая свое лицо со стороны, Костя поправил искусственные космы. Зато старые очки пришлись впору. По чердаку Муконин пробрался в конец дома и спустился в последний подъезд.

Выйдя из дома, Костя быстро засеменил прочь от двора. Ему казалось, он видел затылком тот черный Фольксваген. Оглядываться нельзя ни в коем случае, твердил он в уме. И только когда вышел на улицу, позволил себе повернуть голову. Все было чисто.

Он размеренно пошел по шумной улице, по направлению к метрополитену. Нахлынуло почему-то странное настроение. Как будто ему стало грустно от видов вечернего Екатеринбурга.

Этот город с широкими мощеными тротуарами, с измятыми, колеистыми дорогами в несколько полос, то поднимающимися в горку, то спускающимися, как будто земля здесь, однажды взбугрившись волнами, так и застыла… Город с воткнутыми кое-где, точно свечи в огромный торт, небоскребами, поблескивающими голубоватой зеркальностью; город с вечными пробками в центре и на узких улочках, — но пробки, правда, напрочь исчезают в комендантский час, — город с рекламными экранами «street vision» и с многоликими вывесками и гирляндами огней; с надписями граффити на бетонных заборах промзон, с вялой и грязной речкой, усыпанной летом пластиковыми бутылками, — стоит лишь немного отойти от центра, — этот город, он не изменился с тех пор как стал столицей Уральской Республики. Не изменился внешне, если не считать трехмерную рекламу на проспекте Ленина, все в нем осталось с виду также помпезно, громоздко, коряво и несуразно.

Но что-то неуловимое, думал Костя, что-то хоть и существенное, но ускользающее, как голуби на площадях, которых ты хочешь поймать, пусть только мысленно, — что-то появилось, дышало в Ебурге, какое-то, может быть, внутреннее изменение. Костя никак не мог понять до конца, в чем оно? То ли в самих людях, в прохожих, которые стали скромнее выглядеть и торопливей двигаться, в их лицах, которые стали холодней и суровей? А может быть, в характере рекламных вывесок, в их спешной неаккуратности и строгой патриотичности лозунгов? В незаметно помутневших окнах бесконечных домов, во всеобщей скупости, в обеднении? А может статься, во всем вместе, во всех мелочах, в синтезе создающих какую-то новую ауру, более нелепую, нежели раньше, в те долгие годы молодости и зрелости (или напротив — быстро пролетевшие), за которые Костя так и не смог до конца привыкнуть к этому неродному от рождения городу.

Наступал комендантский час, и автобусы уже уходили с рейсов. Перед метрополитеном Костя завернул в безлюдный уголок и принял прежний вид. Не дай бог еще патруль — придется предъявлять пропуск, где кроме чипа, между прочим, есть уже и новая фотография.

Он добрался на метро до крайней станции. А дальше нужно было идти пешком. Три километра, может быть, чуть больше.

Время приближалось к девятнадцати часам ровно. Костя умел быстро ходить. Через полчаса он был уже в заветной роще. Прикатанная снежная дорожка вела к беседкам. Лес казался сухим и мертвым.

«Нет, она не мертвая, эта роща», — размеренно потекли навеянные местом мысли. «Она просто спит, замерзла и спит. Эти безмолвные тонкие березы, выстроившиеся бесконечными редутами… Если глядеть вперед, вдаль, тебя начинает пугать и манить одновременно. Какая-то бледно-молочная долина, притягивающая тебя и постоянно ускользающая, пока ты погружаешься вглубь. И она на самом деле не безмолвна, она что-то шепчет очень тихо и настороженно, точно рассуждая, добрый гость ты или вредитель. Родной или не родной.

И если ты чувствуешь этот благоговейный, как писали классики, страх, и этот тайный магнит в одно время, то значит и есть родной? Значит, понимаешь родство? Без всяких там ложных патриотизмов. А не чувствуешь — так чужой. Из тех, что березу эту затерли до дыр, бездумно цитируя пафосного поэта деревни Есенина. Впрочем, кто его сейчас вспоминает? Так затерли, что уже и не вспоминают.

Вскоре лес кончился, и Муконину открылась ухоженная зона, за которой раскинулась белоснежная долина — озеро Шарташ. И две деревянных беседки, как два гигантских гриба, или нет, как два открытых шатра, скорбно пустовали. Возле первой, ближней, беседки стояла синяя «Нива Шевроле» образца 2010 года, почти джип, но еще не джип. Костя приблизился к автомобилю, открылась водительская дверь, и вылез грузный человек в ветровке, над которой шейным гипсом торчал ворот вязаного свитера, человек ростом с Костю, то есть невысокий, в защитных брюках. У него было несколько непропорциональное лицо с дугообразными смолистыми бровями, редкие волосы спрятались под кепкой.

Они молча пожали друг другу руки. Генерал Калинов внимательно поглядел на Костю карими глазами.

— Не думал, что нам придется так скоро снова встретиться, — сказал он, когда оба двинулись вдоль дорожки, ведущей к лесу. — Да еще в первый раз в секретном месте. Видать, что-то серьезное случилось? К счастью, я каждый день выхожу в сеть.

— Да, я рад, что вы приехали, — искренне сказал Костя.

— Иначе и быть не могло. Говори, не томи, что у тебя произошло?

— Наши враги клюнули на дезу о Минипе.

Они медленно зашли в лес.

— В каком смысле? И кто эти люди?

— Они из вашего же ведомства, — произнося эти слова, Костя достал смартфон и быстро набрал сообщение:

Осторожно! У меня жучок!

И сунул мобильник под нос генералу. Калинов приостановился, приподнял брови.

— А поконкретней?

— Пожалуйста. Вчера меня арестовали, допрос вел следователь-особист Николай Альбертович, фамилию не знаю. Но ему откуда-то стало известно про Минипу.

— Ни хрена себе, как все запущено в родном королевстве! — Генерал покачал головой. — Альбертович, Альбертович… Есть только один с таким отчеством… Подожди-ка, а что тебе предъявили?

Костя вкратце рассказал про подставу с пистолетом. Калинов прокашлялся.

— Хкгм. А что если б ты не стал отбирать пистолет у тех бандюг?

— Думаю, они бы прикинулись полными овечками и все равно сплавили бы ствол. Впрочем, они и так сыграли в поддавки.

— Пожалуй. Что ж, хитрый обсосали план, ублюдки. Судя по всему, сначала эти оборотни нашли киллера для министра Комова, а потом использованное оружие подсунули тебе. И что же они хотят, сведения о Минипе?

— Вот именно. Все, что я знаю. От технологии производства и имен до плана испытаний.

— И как же ты выкрутился?

— Пару часов меня продержали в камере, а потом я сдался.

Калинов опять приостановился, искоса глянул на Костю. Муконин быстро изложил все, что он выдал комитетчикам, и что уже обсуждалось с Ганей.

Так они не заметили, как вышли из леса, в то место, откуда Костя ступил в рощу. Они машинально развернулись и побрели обратно.

— Значит, меня ты выдал за инкогнито. Будто мы общаемся только по телефону, и мой номер не определяется. А деньги я тебе перевожу на виртуальный кошелек. — Генерал принял озабоченный вид. — Хм. Хм. А руководитель группы ученых — это какой-то Жорик, да?

Костя кивнул, подозрительно глянув на собеседника. Генерал, как и Ганя, узнав о жучке, играл по-настоящему. Пусть все будет правдоподобно, пусть они узнают, что Костя их обманул. Иначе ничего не получится.

Но ведь это он, генерал Калинов, предложил Самарским сопротивленцам послать в лагерь миротворцев липу о том, что на Урале уже готова Минипа, и ее можно применить против миротворцев в Самаре. А теперь именно Косте все это расхлебывать.

— Ну ты мастак. Ну ты и придумал. Ладно, ладно, не тушуйся, за первый сорт сойдет. А вы уж там с Ганей решайте сами, что дальше.

— Мы и решаем. — Костя повел плечом. — Товарищ генерал, вы вроде обмолвились, что знаете этого следователя.

— Альбертович, — протянул Калинов. — Я плохо его знаю как человека. Это ведь не мой отдел, у них по борьбе с бандитизмом, а у меня экономический. Ты же в курсе, костяк Комитета состоит из бывших эмвэдэшников. Отдел по обороне и уральской пехотно-воздушной армии возглавляет выживший замминистра МВД России, отдел по энергетическим преступлениям — бывший глава ментов Петербурга, ну и тому подобное. Сам я, как ты знаешь, из местных вояк. А вот отделом по бандитизму рулит бывший глава РУБОПа Свердловской области. И тут вопрос, еще тот вопрос, причастен ли он к проделкам своих подчиненных? Этого Альбертовича и иже с ними.

Калинов говорил басовито, размеренно, спокойно, в своей манере, и эта манера нравилась Косте. С такими людьми не пропадешь, от них исходит надежное тепло.

— Я мог бы, конечно, сразу прищучить этого Николая Альбертовича, — продолжил генерал. — Набоков, кстати, его фамилия. Но тогда, сам понимаешь, мы не достанем того, кто тянет за ниточки. И кто рассекретил нас, то есть тебя. И даже если применить в отношении Набокова сыворотку правды, его коллеги, почуяв неладное, успеют обезопасить себя. Например, просто уничтожат своего следака.

— Да-да, тут надо действовать осторожно. Нам ведь необходимо накрыть всех оборотней. Поэтому-то я и пошел на двойную игру.

— И правильно сделал. Они, видать, очень хитрые, но мы хитрее. Они хотят все сразу, нахрапом. Министра Комова отстранили от дел, и тем самым затормозили нашу энергетическую отрасль. Но теперь мы хоть знаем, чьих рук дело. Да мы и раньше подозревали. Ведь все вокруг спят и видят, как бы завладеть нефтяными ресурсами Сибири. Нефти-то на Земле — раз-два и обчелся. Но нам отступать, как говорится, некуда, позади Тюмень.

— Там про Москву говорилось, — тихо поправил Костя.

— Что? А, ну да. В общем, со своей стороны обещаю тебе всяческую поддержку. А пока пороюсь в их личных делах. Отработаю все давние связи Набокова, чтобы выйти на его сообщников. Кто там тебя арестовал, как его звали?

— Эти шкафы, что вели обыск, называли его Санычем. У Саныча были густые черные усы, рост примерно метр семьдесят пять, на вид лет пятьдесят.

— Ладно, я потом тебе фотки покажу, а ты опознаешь.

— Хорошо.

— Когда вы теперь с этим Жориком пересечетесь? — хитро улыбнулся генерал.

— Уже сегодня, после вас. Ганя обещал вчера его подготовить.

— Не забудь деньги передать. Ты их уже обналичил? — Калинов прищурился. Бонами теперь заправляли банкоматы.

— Конечно, еще позавчера.

— Ладно, хорошо.

— Товарищ генерал! — Костя искоса поглядел на спутника. — А как мы теперь будем общаться?

— Отныне докладывай мне о каждом вашем шаге. Никаких звонков, все сношения только по электронке. Предложения шифруй иносказательно. Раз в два-три дня будем встречаться в оффлайне, на этом же месте.

— Хорошо, я понял.

— И. о. президента я пока не буду извещать. У него и без того забот хватает. Посмотрим пару деньков, как дело пойдет.

Они вышли к беседкам. Сделали несколько шагов. Остановились около «Нивы Шери». Помолчали.

— А хорошее здесь место, — поведя головой, вдруг сказал Сергей Михайлович. — Тишина и покой. В городе грязь, слякоть, а тут чисто.

— Да, это точно, — согласился Костя, и, как бы для подтверждения своего согласия, вдохнул полной грудью.

— Люди не любят грязь, — развил тему Калинов. — Брезгуют. А ведь грязь — это мать-земля, на которой они живут, и вода, которую они пьют, без которой их жизнь немыслима… Н-да… Ну что, тебя подвести до метро?

— Не откажусь, если это нам не навредит.

— Надеюсь, что нет. Нас же здесь никто не засек.

И они погрузились в машину. В следующий миг мотор загудел. Нива тронулась с места, резво развернулась и, уверенно набирая скорость, помчалась по снежной дороге.

— Товарищ генерал, у меня к вам одна просьба не по делу, — покосился Костя на водителя.

— Да? Что за просьба?

— Не могли бы вы посодействовать? Нужна комната в общежитии для одной беженки.

— Родственница? — сухо бросил генерал.

— Нет, так, знакомая. Но комнату нужно хорошую, без подселения.

— Ладно, есть у меня резерв. Записывай телефон.

И Калинов продиктовал номер.

— Позвонишь, скажешь, что от меня. Там тебе сразу дадут адрес.

— Ой, спасибо большое.

— Не стоит благодарности… Кстати, вернемся к нашим баранам. На днях мы с главным обсуждали дату испытания на базе миротворцев НАТО в Самаре, — известил Калинов, придерживая руль одной рукой. — По нашим прикидкам это произойдет через десять дней.

Костя удивленно повернул голову.

— Медлить нельзя, — со скупой улыбкой добавил генерал. — Так что расколоть оборотней нужно максимум за неделю. Боюсь, они подозревают о близящемся применении Минипы. И конечно, самарские миротворцы, которые, видимо, и подкупили наших, постараются всеми силами не допустить этого, если что-нибудь узнают.

— Не исключено.

Гибрид иномарки с Нивой выехал из леса, и, убедившись, что дорога пуста, вывернул и разогнался на трассе. Впереди был серый город, от предчувствия его близости у Кости затеребило в душе.

* * *

Уже в метро завибрировал смартфон. Костя вытащил мобильник, на экране высветился незнакомый номер. Костя включил соединение.

— Ну что, Муконин, вы раздобыли техническую информацию? — без предисловий осведомился хитроватый голос следователя Набокова.

У Кости в груди лопнула пружинка.

— Да, почти, — тихо произнес он, прижав смартфон к уху.

— Что значит, почти?

— Это значит, завтра мемка будет у вас.

— Вот как? Приятно слышать. Надеюсь, вы меня не подведете.

— Ну конечно, мы же договорились.

— Как только все будет готово, позвоните на этот же номер, — проинструктировал Николай Альбертович и тут же отключился.

Костя, мысленно представив некрасивое осунувшееся лицо особиста, спрятал мобильник обратно.

Вышел Муконин не на своей станции, а раньше. Поднялся на эскалаторе с двумя попутчиками, очевидно, имевшими пропуск в комендантский час. Один выглядел сухоньким старичком, и непонятно было, откуда у него чип, и вообще, зачем ему передвигаться в такое время? Другой был серьезным молодым человеком в очках, в короткой черной куртке с выглядывающими полами пиджака. Костя решил, что он имеет отношение к Чрезвычайному правительству. Возможно, Муконин даже встречал его где-то в коридорах власти.

Костя пошел дворами, — лишняя встреча с патрулем все равно сулит мало приятного. Откушенная чернотой луна газовым фонарем освещала путь. Было зябко. Подмерзший асфальт радостно поблескивал. Костя пересек квартал, прежде чем перед ним возникли большие ворота с серенькими в свете луны кляксами ржавчины. На воротах крепилась длинная табличка

АВТОМОЙКА 24 ЧАС

Костя отворил со скрипом маленькую калитку сбоку и проскользнул за ограду.

Ему открылась огороженная бетонным забором трапециидальная территория, но слева вместо забора стояло пустующее одноэтажное здание с разбитыми окнами, а справа располагались гаражи или мастерские. Последние делились на три секции, каждая с воротами. Из-под ближайших черных ворот, из нижней щели струился свет. Костя открыл новую калитку и проник внутрь.

Сырое помещение, освещенное лампами дневного света, пустовало. Посередине стоял робот-мойщик — большая, чуть приподнятая эстакада со стойками на монорельсах по бокам, похожими на два смотрящих друг на друга крана-манипулятора. Робот-мойщик размеренно гудел, как трансформатор. В глуби помещения висели огромные шторы, предваряющие вход в другой отсек. Но это были старинные городские афиши, потрескавшиеся, как битое стекло, подвязанные боком кверху за окольцованные дырки. Желтые буквы на синем фоне искажались в волнах, хорошо читалось только:

ПУГАЧ… ЕКАТЕРИН… КОНЦ…

Подол оригинальных штор стелился по бетонному полу, и к нему приходил и в нем терялся пересекающий мойку канал стока, в котором, напоминая весенний ручей, журчала грязная вода.

Костя, чавкая ногами, приблизился к афишам, отдернул их и переступил порог. Он оказался в тесной каптерке, где буднично пахло кофе и табаком. За столом у правой стены сидел длинноволосый Ганя, перед ним стоял плоский монитор, на столе лежала топорная грязная клавиатура. С ее помощью, появись здесь клиент, неординарный приятель стал управлять бы моечными манипуляторами. Вдоль левой стены тянулся допотопный диван с большими пятнами на коричневом матерчатом покрытии. На диване сидел, забросив ногу на ногу, то ли парень, то ли мужчина — худосочный Глеб, руководитель разработчиков Минипы.

— Явился, не запылился, — с легкой улыбкой протянул Ганя, повернувшись на крутящемся кресле лицом к гостю.

— Привет, Костик, — приподнявшись с дивана, Глеб протянул костлявую кисть, облепленную синеватыми червями сосудов.

— Здорово! — Муконин заглянул в его живые серо-голубые глаза. — Ну что у вас тут, консилиум собрался?

— Попрошу не выражаться, — тряхнул волосами Ганя. — Кофе будешь?

— Не откажусь.

— Мы уж тут обпились до тошноты, но с тобой еще по кружке, так и быть.

Глеб утвердительно закивал. Ганя поднялся с кресла, шагнул к журнальному столику на колесиках, стоявшему у противоположной афишам стены. На стене, над столиком, пылился плакат-календарь, где под четырьмя маленькими колонками, в которых уместился весь нынешний две тысячи двадцатый год, стояла чопорно одетая женщина со строгим, скорбным взглядом и тыкала пальцем, — то была стилизация под известную картинку Великой Отечественной войны. Под женщиной красными буквами красовался пугающий нормального человека лозунг:

ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ДОБРОВОЛЬЦЫ Народной Дружины?!

На столике стоял чайник, похожий на великанскую титановую гильзу с ручкой. Ганя наполнил три кружки (одна с какими-то иероглифами и две синие). Рядом с чайником стояла пирамидальная банка кофе, наполовину опустошенная, и тут же — белая фарфоровая сахарница. Каждый подошел к столику, развел напиток. Ганя сел с кружкой с иероглифом за компьютер, Глеб вернулся на диван, Костя разместился на табурете у столика.

— Я только что встречался с генералом Калиновым, — известил он без предисловий.

— Ну и что тот? — буднично отреагировал Ганя.

— Поддержал наши планы. Аккуратно поднимет из базы личное дело следака-оборотня. Его фамилия Набоков.

— Очень интересно было бы узнать его прошлое. — Глеб поерзал на диване.

— Наверняка, очередной моральный урод, — прокомментировал Ганя. — Из тех, что при Путине — Медведеве штаны протирали, в охране какого-нибудь склада.

— Узнаем, — заверил Костя. — Да, кстати, вот бабки, вся сумма, как договаривались.

Он протянул Глебу конверт. Тот быстренько спрятал его за пазухой.

— А что у вас? — буднично поинтересовался Костя.

— А у нас противогаз, — глупо сострил Ганя.

— Мы подготовили тебе мемку, — серьезно сказал Глеб.

— Кстати, этот Набоков уже позвонил мне, когда я ехал сюда. Инфу надо предоставить завтра. Он оставил телефон.

— Дай-ка мне этот номерок, — заинтересовался Ганя. — На всякий случай пробью его по пиратской базе.

— Да он, скорее всего, на Набокова и записан. Что тут секретничать? У них пока все карты в руках.

— Ладно, ты все равно потом дай… Ну что, начнем показ? — Ганя подмигнул Глебу.

Глеб кивнул, поставил кружку с кофе между колен и достал из нагрудного кармана джинсовой куртки смартфон. Затем извлек из аппарата мелкую белую пластинку. Ганя потянулся через комнату, осторожно взял мемку двумя пальчиками, вставил в черный адаптер, похожий на маленький женский футлярчик для туши. От адаптера тянулся провод к допотопному системнику, стоявшему под столом мойщика.

Сейчас они прокрутят ролик, показывающий, какой должна быть Минипа, подумал Костя. Корнем этой мистификации является притворство. Все обставят так, будто оружие уже готово к применению. И Костя будет чувствовать себя эдаким слуховым передатчиком между миротворцами в Самаре и защитниками Уральской республики. Миротворцы посредством предателей из Комитета получат подтверждение ложной информации о том, что Минипа уже готова для применения против них.

На плоском экране черная заставка сменилась изображением. Пролетел стреляющий молниями логотип Минипы, из спрятанных динамиков заиграла скрипичная пьеса в модерновой аранжировке. Затем на мониторе появился кожаный чемоданчик. Он повертелся в пространстве, лег на воображаемую плоскость и раскрылся. И оттуда вырвалось несметное количество сереньких пчелок.

— Этот ролик был первой демо-версией для главного еще год назад, на заре Уральской Республики, — начал комментировать Глеб. — Технология досталась нам от Роснановских российских разработок. Оружие действует по принципу пчел из потревоженного улья. Несколько сотен роботов-насекомых разносят выведенный в лаборатории убийственный вирус или известный смертельный яд. Микроскопические роботы действуют как единая система, но, в то же время, микроустройства могут распадаться на мелкие группки и обмениваться информацией. Насекомое-робот выискивает по цвету одежды, с помощью микрокамеры, человека, облаченного в форму миротворца. Обнаружив объект, оно приступает к действию. Понятно, что особи способны проникать в любые суперсекретные центры и закрытые лаборатории, и что самое важное, зачищать личный состав целой части без лишнего шума. Конечно, при условии вероломности нападения. На подходе у нас создание нанофабрик, и тогда пчелы смогут самовоспроизводиться прямо на поле боя, а их себестоимость будет ничтожно мала.

На экране от летящего темно-серого с желтым оттенком облака отделилась одна пчела, и ее увеличили и зафиксировали на черном фоне, и повертели в разные стороны. На обозрение выставились кривые мохнатые лапки, совсем как настоящие, тонкая иголочка — жало, большие прозрачные шарики вместо глаз, мутные каплевидные крылышки и оранжево-серое гофрированное тельце.

— Вот видите, — в голосе Глеба почувствовалась гордость. — На самом деле конструкция робота очень лаконична. Здесь использованы самые передовые технологии и сенсационные разработки, кое-что удалось украсть у западных коллег. Внутри находится, повторюсь, вирус или яд, он и вводится в тело врага посредством жала, но это уже другая история, и к ней мы сейчас подойдем.

На мониторе идеальная пчелка уменьшилась и вернулась в рой. Облако пролетело еще немного и замерло перед виртуальными воротами военной части. На зеленых воротах красовался условный вражеский крест черного цвета с утолщенными концами. Особи разделились на несколько мелких групп, и перелетели через ворота и колючую проволоку забора в разных местах.

— Пчелиный рой может быть запрограммирован на любой вражеский объект, — озвучил Глеб. — Не только на миротворцев. Он проникнет туда, куда вы захотите, попадет туда, куда простому солдату в жизнь не пробраться. Ну, я уже говорил.

Костя, потягивая кофе мелкими глотками, с интересом смотрел клип и слушал комментарии. Один раз он уже видел подобный ролик, но то было давно. Ганя, с довольным видом, косился то на компьютер, то на гостей, и удовлетворенно кивал головой. Над его кружкой поднимался едва заметный пар.

На экране появилась панорама расположения военной части. Аккуратные прямоугольники ярко зеленых газонов, серые домики, склады, ангары. Крупным планом подали дорожку, по которой маршировали люди в условной военной форме темно-голубого цвета, в пилотках с кокардами, изображавшими голову дракона, в черных кирзовых ботинках. Все с однообразными лицами неестественно розового цвета. «Да, графика немного хромает», — подумал Костя. Все это больше походило на компьютерную игру среднего пошива. Ему захотелось сесть за клавиатуру и покомандовать виртуальными солдатиками.

Один из военных, с тремя крестиками на погонах, отделился и увеличился в размерах. Сзади к нему подлетела особь и села на ногу в области икры.

— Укол и подачу в кровь химии робопчела производит в ягодицы или ноги, — заметил Глеб, почесав подбородок. — Обнаружив вблизи цвет формы вражеской единицы, она стремится ниже, к земле. Так будет труднее ее убить руками.

Пораженный солдат, точнее, некий средний военный чин, вдруг упал на газон и забился в конвульсиях. Из его рта показалась молочно-белая пена.

— И вот тут самое главное. Краеугольный камень Минипы. Мы долго не могли определиться, чем травить америкосов с миротворческой базы. Первоначально планировалось вводить токсин столбняка. Но инкубационный период вызываемого заболевания может длиться несколько дней. Это нас отталкивало. Хотя, при развитии столбняка солдата охватывают судороги, потливость, начинаются тахикардия, лихорадка. Можно брать тепленьких в плен, а можно оставить на голодную смерть, в муках и страдании. Но позже мы пришли к варианту вводить ботулинический токсин. Его применение мы сочли более эффективным. Инкубационный период длится в среднем сутки. При отсутствии возможности искусственной вентиляции легких, — это сразу для целой воинской части, — в большинстве случаев гарантирован летальный исход. Только оборотни из Комитета конечно же не должны об этом узнать.

Ролик закончился, и на экране вновь появилась черная заставка.

— Мы выдадим им старый вариант. Как будто бы насекомые несут в себе токсин столбняка. Натовцы, подкупившие наших доблестных комитетчиков, естественно, займутся заготовлением противостолбнячной сыворотки. А также производством средств защиты от атаки искусственных насекомых. Во втором случае все зависит от того, как мы нанесем удар. Кроме того, мы позаботились, чтобы укус не был болезненным, иначе пчелу легче обнаружить и натурально пришибить, пока она не введет требуемую дозу.

Конечно, все это ерунда, подумалось Муконину. Глеб специально так говорит — играет на публику. Хрен бы он стал выдавать саму основу оружия, если бы Минипа действительно существовала. Ведь знай враги, что суть в каких-то насекомых, им проще простого защититься от самого факта укуса. Решающую роль здесь играла бы как раз скрытность. И тогда надо было бы давать противникам для отвлечения информацию о совершенно ином оружии. А пока получалось все наоборот. Настоящее оружие, запланированное к применению, выглядело совсем другим. И все трое знали об этом, но, естественно, молчали. Пусть миротворцы ломают голову насчет столбняка, ботулизма и самих пчел. А мы их придавим, откуда не ждали!

— А ты уверен, что это миротворцы НАТО подкупили комитетчиков? — вставил Костя.

— Конечно, а кто ж еще?

— Вне всяких сомнений. — Ганя тряхнул волосами.

— Ну и вот, таким образом мы направим врагов на ложный путь, — сдержанно сказал Глеб.

Лекция была закончена.

— А интересно, на ком вы испытывали опытные образцы? — Ганя сцепил руки на животе.

— Пока только на обезьянах. Но думаю, этого достаточно.

— Бедные обезьянки! — Ганя шутливо воздел глаза к потолку, хлопнув в ладоши у себя под носом.

— Не ерничай, — сказал Глеб.

— Что поделаешь? Обезьяны и собаки всегда были в первых рядах, — философски изрек Костя.

Ганя аккуратно извлек мемку из адаптера.

— Гм. После деморолика, — заговорил Глеб, — идет техническая информация. Понятно, что ее показывать тебе мы не стали. Там чертежи, ссылки, описания, плюс указание на токсин столбняка, который будет якобы применяться. Пока миротворцы начнут готовиться, мы уже раскроем оборотней. Ну и в качестве дополнения идет файл с характеристиками ученой группы. Это мертвые души. Они действительно существуют в базе данных институтов, у них есть в городе реальные адреса. Но все они, увы, по каким либо причинам недавно отошли на свет иной. Хотя фотки прилагаются вообще левые — скачены из сети. Руководитель группы, конечно, не Жорик, как ты ляпнул следаку, а Иван. А Жорик — это подпольная кличка. Но он, этот Иван, тоже покойник. Тут такая же фишка: пока оборотни будут искать мертвые души, мы успеем вперед их расколоть.

— В общем, короче, сразу никто не сможет уличить тебя, что тут лажа, — добавил Ганя, осторожно протягивая мемку Муконину. — На, держи.

— Ну, спасибо. Теперь я в шоколаде, — пошутил Костя, поднялся и, поставив опустошенную кружку на столик, шагнул к Гане. Маленький квадратик лег в раскрытую ладонь, на линию жизни. Мемка перекочевала в нагрудный карман. Товарищи многозначительно посмотрели на Костю.

— Ты сильно-то не радуйся. Думаешь, в сказку попал? — загадочно улыбнулся Ганя и подмигнул Глебу. — Это еще не все, Костик.

— Вот, смотри. — Глеб сделал рукой знак «Окей», между большим и указательным пальцем Костя разглядел едва заметную пуговичку. — Когда будешь передавать мемку, скрытно набросишь эту штучку, м-м, как там бишь его? Ах да, Набокову, вот… Набросишь этого паучка куда-нибудь ему на одежду или на волосы.

— Это прослушивающее устройство, — подхватил Ганя. — С его помощью мы вычислим соратников Набокова. Поставим его на прослушку, и определим всех, с кем он общается по поводу Минипы.

Зачем они затеяли фишку с жучком, спросил себя Костя? Для понта? Ведь это все дойдет до ушей Набокова. Что ж, игра должна быть по правилам.

— Резонно, — произнес Костя. — Только как я налеплю этого паучка?

Закинув ногу на ногу, Глеб пояснил:

— Костик, свитер на следаке или его волосы имеют мизерный заряд тока. Смотря куда сможешь подсунуть. А этот паучок наэлектризован, он сам притянется, словно магнитик. Просто когда будешь отдавать мемку, положи ее на стол или на что-нибудь рядом. У нашего оборотня заблестят глаза, он потянется за мемкой и ничего не заподозрит. А ты в этот момент быстренько — раз и все.

— Ага, раз и все. Вам легко говорить, — пожаловался Муконин, присев на свой табурет.

— Судьба у тебя такая, Костик, — ввернул Ганя.

— Ну хорошо, судьба так судьба. — Костя покосился на товарища.

Иногда эта его избитая ирония надоедала.

— Ну вот, кажется, все и обсудили, — заключил Глеб.

Костя случайно посмотрел на его глаза — они как будто блестели, переливались из серого в голубой. «На что это похоже? На неспелую виноградинку?» — почему-то подумалось ему.

— Н-да, пора разбегаться, а то не ровен час, клиент какой подскочит. — Ганя поправил волосы рукой.

— Да ты сейчас спать завалишься! Какие на ночь глядя клиенты? У тебя они вообще бывают? — Костя слегка разозлился на приятеля.

Но Ганя промолчал, только повел носом.

Муконину остро захотелось курить. Он пошарил в карманах и достал пачку сигарет.

— Пойдем лучше на улицу, подышим, — предложил Ганя.

— Ага, заодно и нас проводишь, — обрадовался Глеб.

Так они хором поднялись и вышли через сырой гараж на улицу. Знакомое ощущение дежа-вю нахлынуло на Костю. В последнее время что-то часто оно приходит, сказал он себе. Может, просто вспомнились какие-то давние посиделки, случившиеся еще в доядерные времена? Когда можно было беззаботно растрачивать время. Может, просто часто вспоминается прошлое? Ведь будущего практически не осталось, и приходится жить одним прошлым.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Домой Костя возвращался уже поздним вечером. Прежде чем зайти во двор, остановился за углом дома, вгляделся в пугающую темень с тлеющими угольками оконных отблесков. Черный Фольксваген отсутствовал. Ну и ладно, ну и слава богу. Костя смело пошел вперед, цокая ботинками по застывшей грязи. У подъезда он остановился. В собственном окне на кухне горел свет.

Это неизъяснимое чувство вдруг накатило волной. Когда ты долго был одинок, и тебя никто не ждал, кроме разве что банки пива в пустом холодильнике, и у тебя даже и не было желания идти домой, и ты шел туда только по нужде, чтоб было где переночевать, чтобы укрыться в холодной безмолвной комнате с иллюзией уюта, и попытаться заснуть там, как в берлоге, положив на пол опустошенную жестянку. И сердце ныло по ночам от тоски, и мучимый бессонницей ты вставал, шел к окну и зажигал обреченную искорку сигареты. А оно все ныло где-то за грудиной… И теперь вдруг там, за окном, загорелся маленький огонек чужой души, растоптанной злым миром, изгнанной из родных мест, но души, нашедшей в себе силы ждать именно тебя, олуха, и радоваться именно твоему возвращению. Да так трогательно, что мурашки готовы бежать. Давно ли тебя так кто-то ждал? Просто за то, что ты есть? Просто, быть может, за то, что пригрел, приручил? И теперь ты хочешь от всего этого отказаться? Но разве можно дать ей волю? Допустить разгореться свече? Ведь ненароком она обожжет его! Нет, не готов он изменить свою жизнь. Уж лучше холодная нора одинокого волка, ноющая тоска и банка пива в холодильнике. Так будет спокойнее. И лучше. Для всех.

Ведь ты уже не хочешь остаться один, ты скорее бежишь к ее упорно тлеющему огоньку. Это опасное чувство, и надо бояться его, а не одиночества, к которому так привык, без которого пока еще не мыслишь своей жизни. Ни за что не дать сердцу воли стучаться по-иному, не дать забыть мучительную, но такую близкую и спокойную песню одиночества! Вот только как сказать ей об этом?

Проскользнув в подъезд, Костя быстро поднялся наверх.

Обретшая свои вещи Маша успела преобразиться. На ней был кокетливый китайский халат, перевязанный пояском, темно-синий, с равномерно рассыпанными бутонами алых роз. Широко раскрытый ворот выделял треугольник красной, как после бани, кожи. Точеные коленки, словно застывшие в повороте друг к другу — полы халата едва до них дотягивались. Рукава-колпаки были по локоть. Ноги утопали в забавных пуховых тапочках с заячьими ушками.

Он заглянул ей в глаза и заметил радость, смешанную с легким укором: ну что ж ты так долго не приходил? И было еще что-то, его начало засасывать, но он отвел взгляд. (Когда-то давно, давным-давно, в детстве, он гостил летом у бабушки с дедушкой, и ходил на деревенский пруд, и там была заводь, глубочайшая, со склонившимся к ней сполоснуть ветки дубком, и там хорошо клевали карпы, — он часто виснул с берега, полного прутковых капканов, и смотрел в воду, в глубь, и его как будто околдовывал водяной, прячущийся там. Быть может, теперь промелькнуло нечто подобное: таинственной коричневой чернотой той давней заводи наполнились ее глаза.)

— Между прочим, я уже давно приготовила наш царский ужин, — с детским упреком произнесла Маша. — А тебя все нет и нет!

Ну вот, опять эта быстрая кошачья привязанность. «Послушай, я ведь не весь твой, я совсем еще не принадлежу тебе, я предоставлен сам себе, имею полную свободу действий, и волен пропадать столько, сколько хочу. А ты должна терпеливо ждать, если хочешь, и молча все сносить». Но он ничего не сказал. Он мягко поцеловал ее в губы. И они прошли в комнату.

На диване лежали ее разноцветные вещи: брюки, блузки, платья, кофточки, — аккуратные стопки, как на столах магазина секонд-хэнд. У подножия мостилась примятая и распотрошенная дорожная сумка.

— Слушай, Кость, я не знаю, куда все деть. Выдели мне место в шкафчике.

Занозой кольнуло под сердцем. Самое время сказать ей. Сейчас или никогда. Нельзя отступать, ты же не размазня какая-нибудь. Ее глаза, моргая, просительно и доверчиво глядели на него, и заводь была обманчиво спокойна.

«Помни, ты же одинокий волк! Не поступись принципами! Где твоя воля?»

Он отвел глаза.

— Знаешь, Маш, ты не торопись. Я тут выбил тебе комнату, самую лучшую, без подселения. А я буду приходить к тебе в гости.

Он осмелился посмотреть на нее. И увидел, как медленно меняется выражение ее глаз. Словно лакмусовая бумажка меняет цвет, или беспечная заводь вдруг покрывается рябью от нахлынувшего ветерка.

— Комнату, — вполголоса протянули ее губы. — А, ну да.

— Так будет лучше для нас обоих, — поспешил он добавить заученную фразу. — Разве ты не понимаешь, что, в конце концов, находиться со мной в одном доме просто опасно?

— Да, конечно, ты прав, — будто в бессилии, она опустилась на диван, села прямо на розовую блузку.

Черт возьми, но ведь в иной, давней жизни, если бы он приехал в Иваново, и там бы они случайно встретились, стала бы она иметь с ним дело? Наверняка нет. Так пусть же все возвращается на свои места!

— Я буду навещать тебя, — сказал он, и словно почувствовал эхо, разнесшееся по комнате от этого глупого обещания.

— Ну что ж, тебе виднее, — она поводила глазами, как будто что-то искала по комнате.

Костя подошел и сел с ней рядом. Обнял за плечо, ставшее вдруг твердым, как дерево.

— Завтра утром мы переедем, — утешительным тоном произнес он. — А вечером я приду к тебе на свидание. С цветами. Какие ты любишь цветы?

— Герберы, — она покосилась на него, глаза ее уже очистились. — Я люблю герберы. Мне будет очень приятно, если ты их подаришь.

— Я сделаю это с удовольствием. А теперь давай попробуем твой царский ужин.

Маша вяло поднялась и стала собирать одежду с дивана. Костя с ноющим чувством наблюдал за ней, не в силах что-то сказать — слова таяли на кончике языка. Однако через минуту Маша бросила свое занятие и пошла накрывать ужин. Сервировать решили журнальный столик, вполне вместительный для двоих. Ужин действительно обещал быть царским. Маша выносила из кухни блюда, одно удивительней другого, и выставляла на столик. Костя наигранно бодро стал восхищаться. Когда она наклонялась над столиком, спелые груди падали на ткань халата, и он невольно заглядывался, а потом прятал глаза, точно неискушенный школьник.

— Это мама научила меня готовить, — дрогнувшим голосом заговорила Маша с грустинкой в глазах. — Она часто твердила мне заезженную фишку: путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И что если я не научусь хорошо готовить, мне не удастся удачно выскочить замуж. Я смеялась и спорила с ней, говорила, что это не главное. Но все равно прилежно штудировала ее науку. А у нее всегда классно получалось — пальчики оближешь. Но я просто хотела достичь такого же уровня. Я, можно сказать, завидовала. Пока не научилась сама.

Посередине стола обосновалась широкая тарелка с фаршированными кальмарами. Маслянистые тельца со свисающими нежно-розовыми воротничками были заколоты длинными палочками. Костя вспомнил завалявшуюся в кухонном шкафу со времен царя Гороха горсть палочек для рыбных шашлыков. Рядом с центровым блюдом стояла стеклянная салатница, наполненная аппетитным оливье. В глубокой тарелке по соседству красовалась золотистыми корочками крупно пожаренная в обильном масле картошка. В маленькой тарелочке на краю стола аккуратные кусочки селедки украшали кольца лука. Исходящие от этого ресторанного изыска ароматы вызывали полуобморочное состояние и сильное слюновыделение. Последней перекочевала на стол бутылка вина. Костя нашел штопор и выпустил из нее джина.

Наконец, Маша села за стол. Забулькал бурый Кагор. Костя поднял бокал и весело изрек:

— Я предлагаю выпить за мир во всем мире.

Угольные брови, брови маленького Пьеро, удивленно сыграли. Пухлые губки разъехались в улыбке.

— Я согласна, — податливо сказала Маша.

Они чокнулись и выпили каждый до дна.

Следующие минуты протекли в молчании. Тишину прерывала лишь увлеченная возня челюстей. Оба были так голодны, что не могли думать ни о чем, кроме еды.

Когда стукнул первый молоточек, указывающий на относительное насыщение, Костя сказал:

— Боже, как все обалденно вкусно! Манюша, ты просто чудо!

— Спасибо. — Машино лицо едва наполнилось краской, но в глазах ее осталась грустинка. — А почему Манюша?

— Тебе не нравится, если я так буду называть?

— Не знаю. — Сдвинулись хрупкие плечи, обсыпанные бутонами роз.

— Тогда, может быть, Нюша или Маня? Впрочем, нет, эти «ю» и «я» меня самого смущают. А что если Миша? — Косте хотелось хоть как-нибудь развеселить ее.

И у него получилось. Маша прыснула.

— А почему Миша-то?

— От слов: милая Маша.

— А, понятно. Ну, вообще, называй, как хочешь. Я не привереда.

Костя снова наполнил бокалы.

— Что-то мы увлеклись едой. Ведь между первой и второй, как говорится…

— А я хочу выпить за тебя, — перехватила Маша со своей детской хрипотцой, которая прозвучала в этот раз с маленькой ноткой горечи. — Чтоб у тебя было все хорошо. В смысле, чтоб не арестовывали.

— А я выпью за тебя, — со вздохом сказал Костя.

— Да, за нас.

Брови маленького Пьеро дернулись, глаза загорелись странным блеском. Косте почудилось, что он увидел в этих глазах свое отражение. В груди чиркнула спичка. Оба освободили бокалы от вина, и Костя мягко прикоснулся губами к ее холодным губам, напоминающим почти забытую ягоду малину.

* * *

— Кажется, у меня емкость опустела. — Костя свесился с дивана.

На полу, в лужице от лунного света, прохлаждалась ополовиненная бутылка Кагора. «Вторая или третья?» — вдруг замкнуло в его голове. «Нет, конечно, вторая. Но почему же я так пьян? Блин, значит, все-таки третья».

— Плесни и мне тоже. — Маша вальяжно протянула бокал.

Она сидела у стены, подобрав колени, накрытые одеялом. Лунное око, подглядывающее сквозь полосатый тюль на окне, поместило ее плечи и грудь с чернеющими сосками в тельняшку.

Костя поднял бутылку и, прищурившись, наполнил емкости. Осторожно вернул вино обратно.

— Кажется, у меня комната качается, — честно созналась Маша. — Но я хочу еще.

— Значит, ты тоже пьяна, — обрадовался он.

Раздалось глухое «угу», потонувшее в бокале. Костя сделал два больших глотка. Подставил подушку под позвоночник, поерзал. Теперь они сидели наискосок друг к другу.

Маша вела себя так, как будто это их последняя ночь, словно они прощаются навсегда. (Не этого ли он хотел?) Маша была необычайно ласкова и податлива. И от этого ему становилось тошно, и он все больше наливал себе вина, и теперь совсем опьянел.

Опустошив бокал, Маша выдохнула, как заправский пьяница, а потом произнесла:

— Расскажи что-нибудь о себе.

— Пожалуй, — вздохнул Костя, сделав еще один глоток. — Однажды в детстве я чуть не утонул. Это было, кажется, в девяносто первом, в прошлом веке, то есть в то самое лето, когда развалился Советский Союз. Впрочем, ты еще не существовала.

— Ну да. И что же?

— Я отдыхал на каникулах, после седьмого, что ли, класса, в деревне у бабушки с дедушкой. Мы с каким-то товарищем, черт, и где он теперь?.. В общем, мы пошли купаться. А я тогда только-только плавать научился, да и то по-собачьи. Ну, дружок умел лучше, он и предложил: давай, мол, на тот берег махнем. А пруд был широкий, метров двадцать. Это мне в ту пору казалось, что широкий. Короче говоря, он-то преспокойно переплыл, а я начал тонуть. Оставалось мне всего метров пять, но силы вдруг отказали, и я погрузился в воду. В тот момент товарищ уже прыгал с трамплина с другими ребятами. У них еще лодка под рукой была — это меня и спасло… Вот, погрузился я в воду, испугался очень, конечно, и дна все не достаю. Ну, думаю, конец. И вдруг пруд сам вынес меня на поверхность. Тогда я закричал что есть мочи. Правда, глухо как-то получилось. Но сам себя я слышал. Потом второй раз погрузился. Чувствую, сил выплывать совсем нет. Уже смирился, начал думать про то, как расстроятся бабушка с дедушкой, а потом и бедные родители, и вдруг меня снова вынесло наверх. И тут чувствую, чья-то крепкая рука ухватила меня и потянула. Потом выяснилось, ребята на берегу услышали мой крик, сначала подумали, что я шучу, прикалываюсь, как тогда говорили, а потом поняли, что все взаправду. Кинулись в лодку и поплыли спасать. Вот так. Вывезли меня на берег, и потом долго сидел я на берегу, весь синий.

— А сейчас? — моргнули черные глаза.

— Что сейчас?

— Ты уже хорошо плаваешь?

Костя пожал плечами:

— Да вроде ничего. Лучше, конечно, чем тогда.

— А я вот до сих пор не умею плавать, — созналась Маша.

— Как? — удивился Костя. — Ты же говорила, что ездила с родителями в Турцию, на Черное море.

— Ну и что. Папа учил меня там, но из этого так ничего и не вышло. Я слишком боялась воды, он даже терпение терял со мной и ругался.

— Эх ты, трусишка.

— Ты научишь меня плавать? С тобой мне будет нестрашно.

Она словно забыла, что ждет их завтра. Или специально бередит душу?

— Если доживем до лета, — пробормотал Костя. — Хочешь еще вина?

— М-м… Не откажусь.

Костя снова потянулся к бутылке. Его телу было необыкновенно хорошо. Кровь растекалась ласковым теплом. Мысли окрашивались какой-то романтичной пафосностью, как будто были вычитаны из книг молодости.

Ночь, постель, женщина, вино. Все в жизни может опостылеть, приесться, но эта картина всегда останется новой. Только если не превращать ее в быт. В повсеночную и повседневную рутину с одной и той же женщиной. Тогда пропадет эта самая новизна, эта непреходящая ценность. В жизни вообще очень мало вещей, которые могут опять и опять казаться неожиданными, сильно брать за душу. Можно по пальцам перечесть: очередное знакомство с женщиной, случайно услышанная красивая мелодия, восхождение на горную вершину, прыжок с парашютом. Сколько раз в доядерной жизни он сидел вот так на постели, с полуобнаженной девушкой? Не столь уж и много. Но все эти женщины были не похожи друг на друга. Одна любила долго и бесконечно рассказывать о своей жизни, другая с таким умильным прилежанием занималась сексом, третья… Да, впрочем, стоит ли вспоминать? И все они были чем-то похожи. Быть может, своей хрупкостью? В постели любая, даже самая сильная женщина, становится хрупкой. Потому что она снимает маски повседневной жизни. Она готова расплавиться от твоих объятий.

Маша потянулась к нему и защекотала волосами. Влажные губы коснулись его щеки. Горячий шепот залился в ухо.

— Нет, я передумала. Я не хочу вина. Я хочу тебя!

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Комната была светлой и просторной. Несколько вытянутая, подобно вагону, она заканчивалась широким окном с гардиной и нежно-розовыми шторами. Обои на стенах по цвету отдавали чем-то леденцовым, ромашковым. В потолок были вделаны китайские диодные светильники. Под ногами липко чавкал паркетного цвета линолеум. Пахло известкой и чистым полом.

Жилплощадь оказалась недурно обставленной. У одной стены стоял совсем новенький еще диван, у другой — элегантная стенка-шкаф с большими, круглыми, под цвет штор, ручками на дверцах. Старовато выглядели только журнальный столик у стенки и убого залепленный магнитными лубочными картинками холодильник.

— Господи, какая прелесть! — искренне обрадовалась Маша.

Костя покосился на нее и заметил, как засияли ее глаза, словно радуга заиграла на таинственной заводи.

— Тебе правда нравится? — спросил он.

— Ну конечно. О лучшем я и не мечтала.

Муконин подошел к шкафу и поставил сумку.

— Я заплатил коменданту за три месяца вперед.

— Спасибо. — Маша села на диван и снова осмотрелась. — Хочешь, я отдам тебе деньги?

— Ни в коем случае.

В груди затеребило. Банальные пустые фразы. Сколько тайного смысла кроется за ними! Нужно выждать необходимых пять минут. Проторчать пять минут для приличия, и уйти. Только как их убить?

Косте не хотелось глядеть в ее сторону. Он подошел к окну, отдернул штору. Утреннее солнце уже отвоевало часть двора. На горизонте торчала иссиня-черная башня небоскреба. Такой же глухой двор, как там, у вокзала. Перед Костей ясно возник образ того парня с заячьей губой. Как он тогда сказал? «Сдохнешь, падла! Через месяц, другой — сдохнешь». Что бы это значило? Да просто лай озлобленной собаки. Не стоит придавать значения.

За спиной послышался тихий вздох. Муконин приоткрыл створку пластикового окна. В лицо дыхнуло теплой сырой свежестью. Плюс десять, не меньше, решил Костя. Потрогал батарейный стояк. Прыщавая труба едва теплилась.

Он повернулся лицом к Маше. Свет из окна четче обозначил черты ее лица. Немой вопрос печального Пьеро.

— Тебе помочь разложиться? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

— Спасибо, я сама, — прозвучал ожидаемый ответ.

Ему стало легче.

— Я зайду вечером, — напомнил он.

— Конечно, я буду ждать.

Маша, зажав руки между коленок, уставилась на сумку. На девушке были красная кофточка и серые джинсы. А он даже не снял куртку при входе. Болван! Все не так, неправильно все. Надо было по-другому. Но отступать уже поздно. Костя прикурил сигарету, выдохнул в окно.

— Весна уже вовсю, — констатировал он.

Когда боишься сказать что-то важное, или когда не о чем уже говорить, начинаешь делиться впечатлениями о погоде, заметил он про себя.

— Что?

— Я говорю, весна вовсю разыгралась.

— А, да. Здорово.

Она была какой-то отрешенной, с самого утра.

Костя соскочил в восемь, короткого сна как ни бывало. В горле пересохло, и слегка тошнило, но он чувствовал еще некоторое опьянение. Быстро принял холодный душ, затем выпил кофе — и тошнота прошла. Позвонил по номеру, который дал генерал, и там беспрекословно назвали адрес гостиницы. Затем набрал следователя Набокова, а договорившись о встрече, предупредил по телефону Ганю. И стал собираться.

Уже одетый, он сел на диван, посмотрел на Машу — та спала сладким сном, сложив руки на живот и приоткрыв рот. Он расслышал тихое сопение, такое же бывает у младенцев. И спящее лицо ее выглядело детским, а потому еще более красивым, чем в бодрости. Он тихонько толкнул ее, она проснулась. Сказал, что им пора, и пусть она собирается, а он пока сходит за сигаретами.

Чертова отрава, надо бросать, а то покалывает что-то периодически. Костя выкинул недокуренный бычок в окно, закрыл створку.

— Ну ладно, — выговорил он. — Мне пора.

Маша вроде бы вздрогнула, а может, ему просто показалось. Взгляд стал каким-то серьезным, сосредоточенным.

— Что ж, как скажешь.

Он подошел к дверям. В горле застрял сухой комок. Он почувствовал ее дыхание на затылке, обернулся и мягко поцеловал ее в губы. Холодные шершавые губы.

— Я не прощаюсь, — бросил Костя и быстро вышел за дверь.

Замок провернулся практически сразу. Муконин торопливо спустился вниз.

Уже на улице он прошелся взглядом по окнам, пытаясь найти ее окно на седьмом этаже. Но так и не понял, нашел ли?

Все, больше никогда я не вернусь сюда, сказал он себе, не веря. Быстрей уйти, забыть, вычеркнуть, изжить. Никогда! Потому что ненужно. Потому что незачем.

* * *

У метрополитена людей было много. Костя приметил одну даму, модницу, каких редко встретишь в тяжелое время. Она шла, одетая в красные шаровары по-казацки и легкую коричневую курточку, волосы, выглядывавшие из-под красного же берета, были у нее с фиолетовым оттенком. Надо же, подумал Костя, кто-то еще пробует нормально жить.

В вагоне Муконин вышел в сеть и отправил весточку Гранате70.

Сегодня подвезу нашим оборотням описание ложной панацеи. А в нем один тип жалящего яда якобы заменен на другой. Пусть их друзья проглотят наживку и возрадуются. Больница в девять открывается, но оборотни будут ждать на улице, в двадцать первом квадрате, судя по нашей карте. Ну ладно, после встречи с ними отпишусь, что там и как. Пока!

Потом Костю укачало, и он чуть не уснул. Но поездки в местном метро длились быстро. Когда он вышел на нужной станции и поднялся наверх, то прикурил очередную сигарету и тем взбодрился. Времени было без десяти девять. До встречи с Набоковым оставалось десять минут.

Костя побродил кругами, обдумывая сценарий встречи. Минуты шли, сердце стучалось все быстрее. Наконец, ровно в девять он пришел в назначенное место. Это был безлюдный уголок у въезда в гаражный массив. Напротив располагалась промышленная зона. Там протекала скоростная дорога, а за дорогой тянулся бетонный забор. Вдоль забора крупно зияли черные буквы граффити:

МОСКВИЧИ ВОН С УРАЛА!

Костя остановился и покрутил головой направо-налево. По шоссе проносились автомобили, ни один не собирался останавливаться. Муконин оглянулся назад — пустынно и тихо. Лишь серые кирпичные стены гаражей, угрюмые ржавые ворота, и над ними, сбоку, на возвышении — бревенчатая будка сторожа с заколоченными фанерой окнами. Костя отвернулся и тупо уставился на лозунг на бетонном заборе через дорогу. Где же этот гребаный Набоков? И почему он выбрал такое дурацкое место?

Ответов у Кости вылетело много, но додумать он не успел. Уж сильно тихо сзади зашуршали шины, поздно он начал поворачиваться. Пчелиным укусом больно кольнуло в поясницу, как будто ввели острую иголку. Он захлебнулся волной, в глаза накатила розовая пелена, тело охватила небывалая слабость. Костя осел, и мир исчез.

Очнулся Муконин, оттого что в лицо брызгали кипятком. Но то оказался не кипяток, а чья-то тяжелая ладонь. Туман в глазах постепенно рассеялся, мозги перестали качаться. И Костя увидел перед собой усатого Саныча.

— Ну что, Муконин, очухался? — просипел низкий голос.

Было душно и потно. Костя лежал бочком на кожаном сидении. Руки за спиной больно стягивало нечто вроде ремней. Реальность творилась в салоне какого-то минивэна.

— Молодец, — обрадовался Саныч.

В его руках вдруг оказался черный шарфик, и через мгновение усач вероломно накинул шарфик на глаза Косте, грубо и быстро завязал узелок.

— Вставай, пошли! — Костю подхватили под руки (рядом оказался кто-то еще).

Помогли подняться и поволокли из машины.

— Ногами-то ступай, ушлепок! Мы чо тебя, тащить должны? — раздался над ухом злой богатырский голос.

Костя споткнулся, ухнул вниз, но попал ботинками на твердое покрытие. Муконина повели вперед.

— Давай, давай, пшел!

Двое провожатых поддерживали его под мышками. Костя принялся отсчитывать в уме шаги. Раз, два, три… Десять, пятнадцать, двадцать.

— Осторожно, ступенька, — усмехнулся богатырский голос.

Костя остановился, вытянул носок, нащупал ступеньку, шагнул. Получилось удачно.

— Веди его в северную комнату, — просипел Саныч. — Я сейчас.

Справа отпустили. Слева громогласный грубиян громко выдохнул. Скрипнув дверью, он завел Костю в комнату, посадил на стул, руки садистски закинул за спинку — в предплечьях дернуло до дурноты. Затем Костя услышал за спиной, как снова скрипнула дверь.

— Ну все, ты свободен, — прорезался Саныч.

Дверь опять издала звук. Мягкие шаги — усач приблизился к Муконину. Стянул повязку, зашел спереди, поглядел пытливо.

Здесь пахло свежим деревом. Костя поводил глазами. Холодная полумрачная комната с опанелкой на стенах, с паркетным полом, с зашторенным окном. Из обстановки — диван, кресло, столик, допотопный комод, полки лесенкой, на которых стояли жестяные банки, в углу масляный радиатор, обмотанный своим проводом, так что вилка свисала вниз. «За городом, в дачном поселке?» — промелькнуло в голове. Пальцы онемели, предплечья ныли.

— Ну и, что все это значит? — собравшись с духом, непринужденно поинтересовался Костя.

— Догадайся с трех раз, — ухмыльнулся Саныч.

— Может, вы все-таки объясните?

— Ты что, решил, что мы идиоты, да? — злобно вперился глазками Саныч. — Ты подумал, что с нами играть можно? Поперся к своим, и все рассказал. Ты себя Штирлицом возомнил?

Крепкая оплеуха обожгла Костю.

— Я не понимаю, о чем вы? — Он вжал голову в плечи.

Щека остро заполыхала.

— Ах, он не понимает! — вскинул брови Саныч.

В руке комитетчика оказалась мемка, и тот сунул ее под нос Муконину.

— Ты нам что принес? Вот эту хрень? Состряпали, да, фигню какую-то?

— С чего вы взяли? Здесь подлинная информация, — не сдавался Костя.

— С члена собачьего. Мы тебе сразу жучок прицепили, покруче того, который ты для следователя приготовил. Так что все твои похождения нам известны.

Костя начал мучительно соображать. Кажется, все вышло, как наметили. Эти олухи думают, что они слышали правду. Главное, понять — известны ли им мои передвижения? Мобильник я периодически выключал. Вот только черный Фольксваген. Но от него тоже им толку не было. По всему выходит, что они знают только слова.

— И куда вы его прицепили? — спокойно поинтересовался Костя.

Саныч злорадно осклабился.

— В жопу, мать твою. Под мышку тебе прикололи.

Комитетчик убрал мемку. Затем брезгливо расстегнул Косте ворот, и, скривившись, достал знакомый Муконину паучок. Да при этом больно дернул за волосы под мышкой.

— Так что ты понял, уже не отвертишься! — Саныч засунул жучок в карман пиджака. — Значится, Минипа на мемке дутая, в старой версии, с токсином столбняка. Ученые — из мертвых душ. Ну и хитрецы, хотели нас вокруг пальца обвести, а? Давай, Муконин, колись, кто этот, с которым ты базарил — настоящий руководитель группы? Генерала мы уже вычислили. Ты нам его назвал.

У Кости защемило в груди. Неужели на тайной встрече, там, у озера Шарташ, он назвал Калинова по имени-отчеству? Да нет, вроде бы не было. Тогда что, Саныч блефует? А если правда вычислили? Это равнозначно приговору, с отчаянием подумал Костя. Теперь они уберут Калинова, так же, как пытались устранить министра Комова.

— Фигу вам с маслом! — Костя презрительно поглядел на Саныча.

— Чего?

— Фигу вам с маслом, говорю, — отчеканил он.

— Ах ты сучара! — Мощный удар кулаком словно раздробил челюсть на части. Костя зажмурился: вдох-выдох. Попробовал зубы языком — один зашатался. Стало обидно, чуть слеза не вылезла. Муконин сплюнул в бок.

— Для предателя родины ты слишком хорошо бьешь, — прошипел Костя.

— Предатель родины? Ха-ха-ха! — громко выдал Саныч. — Не смеши меня, Муконин. Какая, к хренам, родина? Ты что, долбаный осел, до сих пор не понял? Никакой родины давно нет. России нет больше! Все. Была да сплыла! Тю-тю. Одни ошметки остались. Или ты эту порнографию в виде Уральской республики родиной называешь? Так и ее скоро тоже с лица Земли сотрут.

Комитетчик склонился над Костей и сделал соответствующее выражение лица — вот, мол, кто бы сомневался.

— Это миротворцы тебя так обработали? — спокойно осведомился Муконин. — Надеешься, что когда они тут все завоюют, они вам пряников раздадут? Так ты ж тогда сам долбаный осел. На кой ты им сдался? Они тебя же первым делом в порошок сотрут, либо в послушного киборга превратят. Или ты еще не втюхал, а?

— Я вот никак не пойму, чего ты добиваешься, Костя? — неожиданно подобрел усатый комитетчик. — Согласился бы с нами работать, мы б тебе таких пряников надавали. От тебя всего-то и нужно: перевербовать всех ученых на нашу сторону. Ведь у каждого человека, как известно, есть своя цена. Кому счет в евро в Швейцарском банке, кому личный домик на Средиземном курорте. Виллу не обещаем, но домик вполне. И для тебя бы добра нашлось немало.

— Спасибо, у меня все есть.

Саныч неодобрительно цокнул языком и покачал головой.

— Смотри, тебе жить, — протянул он.

— А тебе, значит, уже что-то пообещали? — язвительно сказал Костя. — Ну и дурак! Жди, когда догонят и еще раз дадут… Если ты до сих пор не понял, родина — это дом, где ты родился. И чем больше он разваливается, тем роднее становится. И тем на сердце больнее. А если ты продал его за тридцать серебренников, тебе их, в лучшем случае, в лицо бросят. Но обратной дороги уже не будет.

— Ба, какие высокие слова! — Саныч приосанился. — Ты часом книжки не пишешь по утрам, сидя на унитазе?

Он склонил голову на бок и посмотрел на Костю, как на провинившегося ребенка. В вялом свете окна за спиной Саныча черты лица усача размывались.

— Почем тебе знать, где я родился? — добавил комитетчик. — А может, я с детства каши не доедал. Мамка концы с концами сводила. В этой гребаной стране я счастья-то никогда не знал. Так что я рад, что она развалилась. И если ты, идиот, вовремя не перебрался на нужную сторону, значит, сдохнешь, придурок, через месяц-другой сгинешь.

Что за наваждение! Второй раз уже Костя слышал похожие слова в свой адрес. Сговорились они все, что ли?! Да нет, чистое совпадение. На почве последних бурных событий. Ну ладно, с усатым все понятно. Но что же дальше-то делать? Умными беседами долго время оттягивать не получится, бесполезно.

Тут тихонько скрипнула дверь, и кто-то вошел в комнату. Костя затылком почувствовал колыхание воздуха, услышал мелкие шаги. Глазки усача уставились на гостя (или хозяина?), в них появилось выражение подчиненного человека.

— Салют. Ну что он, сказал чего-нибудь? — буднично осведомился знакомый тонкий голос.

«Набоков!» — осенило Костю.

И правда, сбоку обошел Николай Альбертович, в сером костюме, встал рядом с Санычем, наклонился к Муконину.

— Здравствуйте, Константин. — Уголки рта у следователя сместились в вялой усмешке. — Рад вас видеть.

— Я и не сомневался, — буркнул Костя.

— Ни хэ он не сказал. Только и делает, что дерзит, про родину мне тут рассуждает, философ хренов! — пожаловался Саныч. — Может, с ним построже надо?

— Про родину? Очень интересно.

Николай сел в кресло, расстегнул пиджак и раскинул руки на подлокотники.

— Фуф, что-то жарко здесь как-то, — посетовал он. — Ну что ж, Муконин, не оправдал ты наших надежд. Мы-то думали, ты будешь честно на нас работать. А ты вон чего затеял. Ну и ладно, мы и такой сценарий учитывали. С генералом ты нам уже помог, осталось ученых раскрыть.

— Так это, может, с ним погрубее надо? — не унимался Саныч.

— Не надо. Он и так нам все сделает.

Набоков достал из внутреннего кармана пиджака маленький шприц.

— Этот препарат вызывает безволие и заодно искреннюю честность, — пояснил следак, поднявшись с кресла. — Сейчас я впарю ему двойную дозу, и он станет как пластилиновый. И будет выполнять все наши просьбы. Да, Костик?

Набоков ехидно улыбнулся. Костя поморщился, как от вонючей кислоты. Николай Альбертович сделал короткую паузу и продолжил.

— Смотри, я вколю тебе три кубика. Через пару минут лекарство подействует, и ты обстоятельно распишешь нам, что это за человек из ученых, с которым ты встречался вместе со своим дружком? И где ваше место встреч с генералом Калиновым? А то ты так хитро ушел от нас в тот раз. Можно сказать, улизнул из-под носа. И как ты из дома-то выбрался? Летать они тебя, что ли, научили? В общем, хотелось бы знать, что мы пропустили. Да еще аппаратура, знаешь, несовершенная пока. Вечно помехи какие-то. А потом ты как миленький позвонишь своему дружку Гане и попросишь его вместе с тем ученым типом приехать сюда, якобы для встречи с генералом. Я понятно изъясняюсь?

— Куда ж яснее, конь моржовый! — ощерился Костя.

Тут у следователя затренькал смартфон, он положил шприц на столик и вытащил аппарат. Саныч злобно козырнул глазами в сторону Кости.

— Ну что ты там, все удачно прошло? — с какой-то осторожностью спросил без предисловий Набоков. — Я сейчас.

Последняя фраза была брошена напарнику. Следователь, приложив трубку к уху, — на том конце сети что-то говорили, — следователь направился к выходу. Дверь по привычке издала звук, и Костя вновь остался с усатым один на один.

Саныч задумчиво поглядел на стол, где лежал шприц, затем, кровожадно улыбнувшись сквозь усы, посмотрел на Костю.

— Ладно, Муконин, не будем терять время. Пока шеф по телефону базарит, мы с тобой делом займемся, да? Как ты на это смотришь?

— Подонок ты, — тихо сказал Костя. — Я еще тогда это понял, когда ты в квартиру ко мне зашел, пистолет искать.

— А за подонка ответишь, — нахмурился Саныч.

Подойдя к столу, он осторожно взял шприц. Подобно искушенному медбрату, он демонстративно выставил иголку кверху и пощелкал по шприцу пальцем другой руки, рассматривая содержимое на свету. Затем Саныч приблизился к Муконину. Сделав самодовольное лицо, он нагло помаячил иголочкой у самого носа Кости. Костя почувствовал нахлынувшую волну. Неконтролируемая тревога охватила его. Если сейчас усатый вколет, и оно подействует, что ж я буду делать? Все пойдет к чертям! И тогда лучше сдохнуть.

— Ну как, готов к труду и обороне? — сквозь усы просипел Саныч.

«Нужно что-то срочно предпринять! Сейчас или никогда», — сказал Косте внутренний голос. Муконин усилием воли постарался успокоиться. (В голове, вдобавок, промелькнула какая-то глупость, что-то самурайское: «Истинный воин всегда найдет выход!») Костю как озарило. Зрачки сблизились, наверно, и уставились в одно место. Да, так только бабы делают. Ну и что? На войне все средства хороши. И Костя со словами: «Готов как никогда!» — неожиданно для усача метко махнул ногой. Тот как раз стоял в позе победителя, пятки на ширине плеч, — и удар пришелся прямо в пах. Скорее всего, костлявой частью голени Муконин угодил аккурат в семенные сборники, отчего Саныч юлой закрутился в полусогнутой позе, зажав руки между ног, и удалился в сторону. При этом он завыл по-волчьи. Шприц отлетел Косте под ноги, на паркет.

Костя сообразил, что за стенкой все слышно, что нельзя терять ни секунды. Резко сдвинувшись в бок, он оторвался от стула, и так, со связанными за спиной руками, аккуратно бухнулся на пол, но успел подставить локоть. Пыхтя, он схватил пальцами шприц. Резво соскочил с паркета, как только возможно было в его положении, и воткнул шприц в кстати подвернувшееся заднее место все еще вертящегося от боли Саныча. Последний снова взвыл, но уже потише. Костя отпустил шприц и кинулся к окну.

Обычное пластиковое окно, слава богу, простенькая ручка-затвор, повернуть на полчетверти круга, и все. Муконин наклонился к стеклу. Какой этаж? Ну конечно же первый, никуда ведь не поднимались. Хотя кажется высоковато. Главное, хорошо приземлиться. Он впился зубами в ручку и повел головой. Ручка легко поддалась, окно раскрылось. Костя задрал одну ногу, наступил ею на радиатор, используя его как ступеньку, удачно забрался на подоконник, качнулся и… За спиной уже брякнула дверь. Послышались громкие матерки следователя по особо важным. Костя чуть согнул ноги в коленках, примерился и прыгнул.

Приземлился Муконин нормально — на ногах устоял. Только вот пятки сильно отбил о бетонную окантовку. Прихрамывая, побежал вперед по бетонной дорожке, вычищенной от снега. Забавно, наверно, со стороны смотрится, подумалось ему. Он покрутил головой. Участок оказался просторным, ухоженным. Сухие раскидистые яблони, невысокие кусты вишни и малины выстроились на белой перине молчаливыми стражниками. Дорожка вела к высоким зеленым воротам, крепящимся к двухметровому забору из серых пеноблоков. Со связанными руками ни за что не перелезть — проскользнула мысль. Костя метнулся в сторону, к острым веткам яблонь. Ему хотелось мотнуть головой, поглядеть туда, на окно, но он не решался.

Разлапистая ветка пощекотала его за шею, и он отклонился в сторону, и, может, это его и спасло. В то же мгновение раздался пугающе громкий хлопок, будто лопнул над затылком большой воздушный шарик — Костя вздрогнул — и за ухом просвистело. «Неужели стреляет?» Костя понесся в самую гущу кустов. Запнулся, еле удержался на ногах. На спине, где-то справа, теплело — именно в это место ожидал Костя второй выстрел. И не зря. Неумолимо дрогнули ветки от нового хлопка. В то самое место впилось мощное жало монстра-насекомого. В глазах все поплыло, тело магнитом потянуло к заснеженной земле.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мама, сидя за столом на кухне, что-то делала с лоскутами теста. Мяла их шершавыми пальцами, прокалывала старой рюмкой. Рябиновый оттенок на стекле рюмки обесцвечивался лучами из окна, отбрасывались блики, по кухне бегал солнечный зайчик. Лицо у мамы было сосредоточенное, морщинистое. Уголки рта смотрели вниз, выражая печаль и осуждение. Он сидел напротив, и ему тоже было грустно, и он с удивлением для себя понимал отчего. Он учится на пятом курсе, и до сих пор не сдал два зачета и два экзамена с прошлого года.

«Теперь тебя отчислят из Академии, и это под самый конец обучения!» — низким голосом начинает говорить мама. «Все получат диплом и станут лейтенантами, а ты, значит, будешь болтаться, точно какой-то недоумок». «Странно, но ведь я должен был умереть», — думает он вслух. «О чем ты говоришь?» «Мне кажется, я должен был умереть». «С чего ты это взял?» Он пожимает плечами и говорит, что не знает. «Не пытайся разжалобить меня», — тихонько возмущается мама, сильнее надавливая на рюмку. «На носу двадцать первый век, может, конец света будет, а ты так ничего и не добился в своей жизни». «Мама, ты как всегда… У меня жизнь еще только начинается!»

Ему становится не по себе. Но он никак не может понять, что вообще происходит. И почему он снова вернулся в прошлое? Стало быть, на самом деле он так и не закончил Военную Академию. Ну и ладно, наплевать! Он начинает перебирать в голове, что именно он не сдал. Какие-то чертежи в Компасе, у него нет еще ни одного листа; зачет по политэкономии. Да на кой она сдалась?! Идиотский предмет, ненавижу! И что-то еще. Впору схватиться за голову. Ему не успеть, ему явно не успеть! И придется действительно бросить учебу и остаться без формы и корочки.

«Пойдешь на стройку вкалывать», — вторит его мыслям мама. Ему становится обидно, очень обидно. Его прямо прожигает изнутри. Я ни за что не пойду чернорабочим! Ведь я не для того учился! «Вот именно, ты не доучился» — желтозубо улыбается какой-то весь волосатый, то ли черт, то ли еще кто, с рожками. Он возник на месте мамы, а ее ясный лик просто растворился в воздухе. «Пойдешь кирпичи таскать или книжки впаривать!» И черт начинает отвратительно гоготать: «Бга-га-га! Бга-га-га!»

Костю неожиданно одолевает прилив злости, он вскакивает и набрасывается на черта, но тот, к изумлению, оказывается сильнее раза в два. Намертво сковывает запястья своими костлявыми пальцами, и не дает вырваться. И начинает скручивать, скручивать, скручивать.

И тогда Костя приходит в себя, и в мутной дымке различает, как его волокут по полу.

— Бля, до чего тяжелый, гад! — доносится отдаленно знакомый голос.

«Черт, что со мной происходит? Я опять здесь, в этом доме?!»

Оборотни бросили его на полу, посреди большой гостиной, это он заметил краем глаза. Их было двое: верзила с богатырским голосом и, собственно, следователь по особо важным. «Саныча я заблокировал, — вспомнил Костя. — Интересно, долго ли действует сыворотка безволия?»

— Здравствуй, Костик. Думаешь, ты на том свете? — перед глазами нависло искаженное странной гримасой лицо Набокова.

Муконин медленно помотал головой.

— Правильно. Я тебя только вырубил. Снотворно-паралитическая пулька. — Лицо Николая разгладилось, и на нем застыла миролюбивая улыбка.

Костя вспомнил и выстрел, и сразу почувствовал, будто где-то в боку, ближе к пояснице, растекается теплое пятно. Но боли почти не было, лишь повсеместная слабость одолевала. А самое изумительное — ему развязали руки. И кисти чувствовали непривычную свободу.

Он обвел взглядом новую комнату. В глуби, рядом с камином, коричневый кожаный диван. В камине трещали дрова. Слева — длинный кухонный гарнитур со стойкой бара, большой стол, стулья и кресло. Справа — лестница, ведущая на второй этаж, деревянная, резная. Свет попадал в гостиную посредством трех окон с пластиковыми рамами. Одно в стене, где гарнитур, другое — в стене, где входная дверь, и третье — с правой стороны, у лестницы. Костя обшарил себя. Черт возьми, ни мандата, ни жучка для Набокова, все отобрали!

Способность мыслить возвращалась к Муконину. «А что если на даче находится еще кто-то? Возможно, но маловероятно. Ведь этот кто-то, если он существует, до сих пор так и не показался. Что же тогда ему тут делать? Охранник? Но бугай вполне сгодится на роль охранника»

— Плохо ты себя ведешь, Костян. — Набоков театрально покачал головой. — Мало того, что подвел нас, так еще препарат загубил. А он ведь денег стоит, между прочим.

— Да пошел ты! — Костя взял и плюнул в лицо следователю.

Тот даже вздрогнул, зажмурился на мгновение, затем тонкими холеными пальцами брезгливо оттер щеку.

— Вот коз-зел! Надо ему втемяшить. — Приосанившись, Николай повернулся к бодибилдеру.

Последний до настоящего момента стоял поодаль, в двух шагах, словно с пришитыми к карманам джинсов руками.

Муконин приготовился к худшему: опустил веки и весь напрягся. Послышался фатальный шорох. Удар не заставил себя ждать.

Такой острой боли Костя не испытывал давно. На секунды сковав дыхание, она заставила его тело сжаться в три погибели. Тупой носок мощного ботинка почудился деревянной дубинкой, которая на мгновение застряла между ребрами, и по ним, до мозга костей, пронизала дребезжащая адская боль. Костя не сдержался и коротко взвыл.

— Я надеюсь, тебе понравилось? — интеллигентно сказал доморощенный Шварцнегер. — Как думаешь, хватит ему или еще добавить?

Последняя тирада, очевидно, была направлена в адрес начальника.

— Ладно уж, пока достаточно, — смилостивился следователь по особо важным делам. — Он нам еще тепленьким нужен, дееспособным.

Страдание отступало медленно, откатывалось волнами. Не удавалось только восстановить дыхание. С каждым вдохом по ребру будто бы скоблили ножом. «Сломал, гаденыш!» — констатировал Костя. Хозяева положения затихли, принялись ждать.

Когда Муконин оклемался, он решил сесть. Подставил локоть, оперся, рывок. С тихим стоном перенес укол в ребро. Устроился на полу в позе лотоса.

— Ну что, живой? — С фальшивым панибратством Набоков похлопал Костю по плечу.

Муконин поднял глаза.

— Трус ты, понял ты, кто? — с придыханием произнес Костя.

— Да что он сегодня нарывается весь день? — Следователь обернулся к напарнику, как бы ища ответа на свой вопрос.

Культурист молча пожал плечами, засунул руки в карманы.

— Слушай, Костик, ты ведь зря сопротивляешься. — Николай присел на корточки напротив Муконина и посмотрел хитрыми глазками. — Твой генерал Калинов только что почил в бозе. Наш киллер успешно его ликвидировал.

— Врешь ты все, — криво усмехнулся Костя. — У вас кишка тонка.

Муконин начал лихорадочно думать: когда же, черт возьми, он выдал шефа?

— Ты смотри, не верит, а? Напрасно ты, Костик, не веришь. Я вот тебе сейчас кое-что покажу. — Набоков сходил за стулом, сел рядом с Мукониным.

Устроившись поудобнее, он залез в карман брюк и достал большой, как шоколадка, смартфон.

И тут Костю пронзило. Как ясный день вспомнились слова генерала. «Альбертович… Я плохо его знаю как человека. Это ведь не мой отдел, у них по борьбе с бандитизмом, а у меня экономический…» Калинов сам проговорился! Забыл о предупреждении Кости про жучок. Какой досадный прокол для бывалого военачальника! Естественно, персона главы экономического отдела КБ не являлась безвестной среди перевертышей.

— Я вот тебе сейчас кое-что покажу, — повторил Набоков вкрадчивым голосом, нажимая на кнопки. — Так, где это у меня? Понимаешь, пока ты там пытался ретироваться, мне исполнитель докладывался. И видео прислал, как мы с ним и договаривались. Такие вот дела. Сейчас найду ролик этот в подтверждение. Ага, тут он.

Николай Альбертович наклонился и сунул панель с экраном Косте под нос.

— Вот, смотри.

На большой плазме габаритами с пачку сигарет появилось изображение, довольно неплохого качества. Съемка производилась через оптический прицел с многократным увеличением. Под глухое чириканье воробьев на передний план подали массивные двери какого-то правительственного здания, Костя не мог понять какого.

Серо-желтые дубовые двери открылись, и из темного проема потянулись люди. Косте даже почудилось, как захрустела мерзлая грязь у них под ногами. Мужчины, одни в черных костюмах, другие — в камуфляжах цвета хаки, не спеша двигались к маленькому автобусу на биотопливе. Крестик прицела, как комарик, скакал на лету над их головами. Костя узнал, по крайней мере, двух из них. В одном он углядел худощавого майора с остроскулым обветренным лицом, помощника генерала Калинова. В другом узрел по характерной медвежьей походке моложавого члена Чрезвычайного правительства. Вскоре появился и сам генерал. Крестик прицела остановился на нем. Покачался у бравого плеча. Потом опустился на грудь, туда, где должно биться сердце. Костя нахмурился. Внутри перекатилась волна, больно кольнуло раненое ребро. Сергей Михайлович как-то странно перекосился, точно в кинофильме, остановился и упал. На груди уже зияло черное пятно. Чины, бывшие рядом, встревоженно засуетились. Кто-то уже склонился над ним. Иные принялись беспомощно озираться вокруг.

Набоков остановил запись, смартфон отправился обратно в брюки.

— Ну что, убедился? — победоносно произнес он.

Костя опустил веки, покачался, как игрушечный китайчонок. Мир рушился на глазах. Если генерала убили, то тогда конец всему. Но ведь они убили?! Разве можно не верить своим глазам? И мистификацией тут не пахнет. Плохо, все очень плохо! Полный провал! Еще и не начатая операция по зачистке миротворческой базы уже обезглавлена. И в этом виноват только он, Костя, и никто другой. Если уж затеяли игру, не надо было вообще встречаться с Калиновым.

Но изнутри вскипал прилив ненависти. Справиться со следователем не составит труда, отрешенно подумал он. Саныч, похоже, придет в себя еще не скоро. Однако же, как быть с широкоплечим шкафом? Как его вырубить? Вот если бы отобрать у следователя пистолет со снотворно-паралитическими пулями. Но сделать это надо мгновенно, чтобы мордоворот не успел даже опомниться.

— Итак, господин Муконин, сейчас вы позвоните своему дружку Гане, — притворно официальным тоном заявил Николай Альбертович. — Убийство произошло с полчаса тому, не больше, и он еще, наверняка, не в курсе. Нужно будет сообщить ему что-нибудь эдакое. Типа генерал срочно собирает нас и руководителя группы. Потому что, мол, после передачи мемки открылись новые обстоятельства.

— Он все равно не поверит, — возразил Костя. — Потому что я до сих пор не установил на твою башку наш жучок.

Набоков достал заветный пистолет, а в другой руке вдруг появились патроны с настоящими пулями. Он принялся заряжать ими Макаров и одновременно продолжил свою речь:

— Ваш жучок в данное время благополучно выдает запись беседы, которую я для понта вел со своим напарником. Там говорится о передаче мемки нашим друзьям. Передача должна состояться на этой даче. В разговоре есть намек на местоположение. Естественно, твои соратники сочтут это наилучшей возможностью для задержания нашего, м-м, как вы там называли? (Он манерно отправил очередной патрон в магазин). Пронатовского спрута, или что-то в этом роде? Поэтому не мудрено, что твои коллеги, понадеявшись на генерала и его верных солдат, примчатся сюда как миленькие. Скажешь им, что генерал уже присылает группу захвата, но нужно подъехать руководителю Минипы, чтобы оценить некую техническую документацию миротворцев. В общем, в таком духе. А если начнешь балакать что-нибудь иное, я тебя пристрелю. — Ствол уперся Косте в висок. — Только теперь уже пульки настоящие, и мозги твои разлетятся по этой гостиной. Учел? Я знаю, ты хороший дядя. Давай, звони.

И с этими словами Набоков подмигнул своей горилле, а тот достал из нагрудного кармана знакомый смартфон. Это был аппарат Кости.

— Вот и мобила твоя. На-ка, набирай. — Следователь-особист протянул смартфон Косте, но осекся и отдернул руку.

Потому что на аппарате заиграла мелодия звонка — Фредди Меркьюри: «Мы чемпионы, друзья!»

— Опа! — засветились глаза Набокова, поглядевшего на экранчик. — На ловца и зверь бежит. Га-ня. Это и есть твой дружок, да? К которому ты тогда от нас пошел?

У Кости сердце скакнуло в горло. Чуть дрогнувшей рукой он принял родной смартфон и сразу метнул взгляд на картинку. И вправду, приятель набирал Костю. Что же теперь делать?

— Алло, Костя! Ты где? Почему не отвечаешь на звонки?

— Я в плену, генерал убит, жучок не слушайте, там лажа, — быстро выпалил Костя и зажмурился.

Но сразу выстрела, конечно, не последовало, Костю даже не ударили прикладом. А Ганя, волнуясь, пытался что-то сказать.

— Какая лажа? Да мы просекли подставу! Послушай, Костик, мы…

Набоков выхватил телефон и, прижав к уху, злобно сказал:

— Эй ты, как там тебя? Ганя? Если сейчас не приедешь сюда, твой дружок будет убит. А коли приедешь и захватишь с собой руководителя Минипы, я обещаю всем вам жизнь. Записывай адрес.

В следующую секунду следователь скорчил недовольную мину и бросил смартфон на пол.

— Отключился, гад. Ну все, пипец тебе, Костик. — Набоков больно ткнул стволом в висок.

«Я сделал все что мог», — успокоил себя Костя. «Выстрелит или нет? Да господи, не в первый раз уже. Смерть давно не страшна. Ведь успел пожить нормально, остальное неважно».

— Ладно, подождем, может, одумаются, — вздохнул Николай.

У Кости отлегло. Значит, пока убивать не будут.

На минуту воцарилась странная пауза. Все застыли, и каждый задумался о своем. Костя привел мысли в порядок.

— Архип, давай ремень, надо снова связать этого гаврика, — сказал, наконец, особист.

Так вот как зовут качка: Архип! — усмехнулся про себя Костя. Ничего себе имечко! Нарочно не придумаешь. Верно, из тех, кого рожали на стыке веков. Модным было тогда среди русских семей нарекать своих чад подобными именами: Архип, Никита, Артем, Иван и такое прочее.

Архип пошел за ремнем. И тут Костю дернуло — самое время что-то предпринять.

— Не советую выкидывать повторных фортелей. — Следователь словно угадал Костины намерения, поднялся со стула и отступил на шаг, наставляя Макаров.

Ствол холодно смотрел на Костю. Ничего не поделаешь.

— К тому же, сейчас подъедут наши ребята в камуфляжах. Это чтобы твои коллеги не сопротивлялись. Так сказать, для устрашения. Хе-хе, — гнусаво усмехнулся Набоков.

Качок уже вернулся с коричневым ремнем в руке и самодовольной улыбкой на овальном лице.

— Принес? Молодец. Давай, вяжи его. — Николай снова сел на стул.

Архип послушно склонился над Костей, каменной хваткой сгреб его руки, мастерским движением обмотал ремень, затянул узел. Муконин не сопротивлялся. Сомнамбулически сидел на полу, уставившись вбок, в бессмысленную точку на стене. Точно больной на приеме у врача, на процедуре измерения артериального давления.

— Ну и чо с ним дальше делать? — осведомился Архип, закончив свою грязную работу.

— Муконин, подъем! — вместо ответа бодро скомандовал особист.

Костя безропотно встал. Руки опять заныли — похоже, еще старый-то след не прошел, и снова там же перетянули.

— Вали в угол. Будешь там сидеть. Как школьник.

Следователь опять хихикнул. Костю обожгло внутри: ну подожди, придет мой час, и твоя субтильная морда превратится в месиво!

Качок, больно держа под мышку, проводил Муконина в угол гостиной, тот что у лестницы. Ребро мешало ходить, отзываясь адскими уколами на каждый шаг. В углу Архип неприятно надавил на плечо и усадил Костю.

— Надо бы ему еще ноги связать, — предложил шестерка следователя. — А то чего доброго, опять взбредет в голову побегать.

— Не стоит, я посторожу, — умиротворенным тоном произнес Набоков.

Пистолет лег на колени, стволом в Костину сторону. Теперь, в новом раскладе, следователь сидел в пол-оборота к Косте.

— Да никуда я больше не собираюсь, — обреченно пробурчал Муконин.

Он не видел выхода из сложившейся ситуации. В голову лезло только одно: нужно ждать — как распорядится судьба.

Набоков взглянул на большие старомодные часы, висевшие на стене. Стрелки на классическом круглом циферблате показывали десять минут первого.

— Архип, сходи к воротам, — попросил следователь. — Там щас ребята подъедут. Встретишь, посты расставишь.

— Ага, ладно, пойду, — пробормотал бугай и двинулся к выходу.

— А мы тут с Костиком поболтаем за жизнь. — Набоков повернулся на стуле с улыбочкой на лице, пока напарник скрылся за дверями. — Да, Костик?

— Иди ты нах, — сказал Муконин.

— Грубишь, значит? Зря, зря. Так о чем ты там с Санычем размусоливал? О патриотизме? Значит, ты считаешь, что мы предатели Родины, так? А ты беленький весь, в пушку. Аки ангел небесный.

— Может и так.

— Ну-ну. Смотри, не зардейся.

— А что, ты как-то иначе думаешь? — нехотя спросил Костя.

Ему не хотелось разводить с очередным оборотнем новую демагогию. Но время надо было убить.

— А я не думаю. Я бабло зарабатываю. Мне хорошо там, где хорошо платят. Разве не так нас учила наша почившая Родина? Чем мы жили? О чем мечтали? Все в деньги упиралось. Как бы побольше заработать. Только одни хапали немерено, а другие у разбитого корыта сидели, горбатились с утра до ночи за нищенские копейки. А теперь мне шанс представился, понимаешь, Муконин? Шанс срубить свой джек-пот. Раз и навсегда. Ты со своей Россией сгниешь в шахтах, а я буду с телками на Мальдивах загорать и трахаться, в курсях?

— Еще один дебил, — кисло бросил Костя.

— Это ты мне? Ну знаешь, ты уже точно сегодня смертишку заработал. Молись, последние часы живешь, понял, гад?

— Посмотрим еще.

— А чего тут смотреть? Вон и ребята подъехали. — Набоков вытянул шею, как гусь, даже приподнялся на стуле, всматриваясь в окно.

На улице мерно загудела машина, что-то оживилось, закопошилось. Послышались отрывистые голоса, смешки, бодрые выкрики, матерки. Наконец дверь раскрылась, и ввалился Архип, а за ним два таких же шкафа, один, правда, поменьше и пониже, рябой, зато второй — почти двойник. Оба были облачены в камуфляжи и с пугающими автоматами на плечах. Вечно популярный Калашников, с грустью подумал Костя.

— Здравия желаю! — весело выкрикнул рябой. — Чем дышите?

— Кислородом, — усмехнулся Николай. — Посты расставили?

— А як же?

Рябой встал посреди гостиной и огляделся. Второй вальяжно прошел к дивану и сел, с армейской удалью перекинув автомат на грудь. Архип подошел к большому кухонному шкафу и достал бутылку водки.

— Шеф, давай по пятьдесят для согрева?

— А, наливай.

Искоса рябой подозрительно уставился на Костю.

— Этот, что ли, гаврик?

— Ага, он самый, — подтвердил довольный Архип, распределяя в рюмки.

Рюмки стояли на стойке бара и раньше — наверное, из них сегодня уже пили. Рябой удивленно моргнул пару раз.

— Ждем-с, его коллег, — добавил новоявленный бармен.

— А Саныч где? — пробасил тип, севший на диван.

В его руке появилась змейка из четок. Она то выскакивала над ладонью, то пряталась между пальцами, постукивая, словно метроном.

— Саныч? — поморщился Набоков. — А Саныч, видишь ли…

Но договаривать следователь не стал, а застыл с раскрытым ртом.

На улице послышалась автоматная очередь.

— Бля, что за на хрен! — встрепенулся Архип, едва опрокинувший водку в горло. Остальные даже взять свои рюмки не успели.

Парень с простым русским именем рванул к двери, к нему присоединился рябой. Тип, сидевший на диване, спрятал четки и приготовил автомат. Николай сорвался со стула и подскочил к стене, примыкающей к оконной раме. Выставив вперед пистолет, он осторожно, бочком, выглянул в окно. Послышалась новая автоматная очередь.

— Еп твою мать, накрыли! — прокомментировал он и зашипел на Муконина. — Ну ты, сучий потрох, обманул нас! Почему они с группой захвата, а? Ты знал?

В эту минуту Набоков находился в двух шагах от Муконина.

— Первый раз слышу, — невозмутимо сказал Костя.

А в душе уже все поднималось.

Послышалась очередная автоматная очередь, кто-то истошно заорал. Раздался столь мощный хлопок, что Костя вздрогнул, и в следующий миг почувствовал, как заложило уши.

Входная дверь куда-то исчезла, а вместо нее появилось облако сизого дыма. Архип и рябой уже корчились поодаль на полу и матерно орали, их вязали комитетчики с Калашами в более темных камуфляжах. Одновременно звонко хрястнуло, рассыпалось на мелкие осколки, и через дальнее окно у бара запрыгнул еще один боец с маленьким автоматом, похожим на игрушечный. Флегматичный качок, недавно игравший змейкой, прытко перекинулся за диван, и с этой позиции начал палить очередью. Тогда человек с маленьким автоматиком метнулся за стойку бара, высунул ствол. Засвистели пули, посыпались осколки рюмок, закапала не выпитая водка.

Костя сглупил. Пока он обозревал происходящее, Набоков ушло испарился. Но испарился ненадолго. Прыткий следак вдруг как-то неожиданно подскочил сбоку и ухватил Костю за шею, да прижал к себе так крепко, словно неожиданно полюбил. Муконин ощутил у виска холодный ствол.

— Ты знаешь, снотворные пульки кончились, — горячо и влажно прошипел в ухо следователь по особо важным. — Остались боевые. Одно лишнее движение, и ты труп, Муконин.

Косте пришлось подняться с пола, — хлипкий комитетчик с недюжинной силой потянул его вверх. Больно кольнуло треснутое ребро.

В эту секунду раздалась трель «игрушечного» автомата, и противник из-за дивана вскрикнул, и жестко упал в неестественной позе у камина. Змейка из четок отскочила в сторону, башка безжизненно качнулась. Под ней быстро образовалась лужица крови. Из-за стойки бара победоносно выскочил боец со своим автоматиком наизготовку и направил ствол на следователя. Архипа и рябого уже повязали и вывели наружу, вместо них появились в проеме двое в темных камуфляжах, затем генерал Калинов в защитном бушлате, Ганя в спортивном прикиде и еще кто-то в легкой зеленоватой форме комитетчика.

— Всем стоять на месте, — выкрикнул Набоков, причем на последнем слоге его голос сорвался на фальцет. — Сделаете хоть шаг, и я его пристрелю.

Парень, возникший из-за стойки бара, опустил маленький автомат. Военные, Ганя и генерал настороженно замерли на месте.

— Сергей Михайлович, вы живы? — проговорил Костя в создавшейся паузе.

— Конечно, сынок. А что тебе эти оборотни наплели, что они меня убрали? Так вот, фигу им с маслом!

Калинов, согнув руку в локте, показал кукиш.

— Эй, Сермяжный, отпусти его, и мы подарим тебе жизнь, — проговорил человек в легкой зеленоватой форме. — Это я тебе обещаю, старший следователь Набоков Николай.

У него было остроносое лицо, напоминавшее мордочку кролика.

— Прикинь, Костян, этот ублюдок выдавал себя за честного следака Набокова, — подал голос Ганя. — А на самом деле он опер по фамилии Сермяжный, а по имени Андрей.

Муконин почувствовал, как ствол сильнее уперся в висок. Но при том он слегка задрожал, этот сгусток холодного металла. Косте захотелось оглянуться и посмотреть в глаза ублюдку, но последний по-прежнему крепко сдавливал шею другой рукой. А связанные руки не давали возможности вырваться самостоятельно.

— Жизнь он подарит, — прогнусавил за ухом Сермяжный. — Ты щас машину мне подаришь, и дашь уйти спокойно, только тогда я его отпущу. Выброшу где-нибудь на десятом километре.

Андрей попятился к окну, увлекая за собой Муконина.

— Я сказал, не шевелиться! — громко заорал он, когда настоящий Набоков сделал нервное движение вперед.

Да так громко, что у Кости даже в ухе зачесалось.

Снова все замерли. Сермяжный сделал еще два шага назад. Костя упирался, но это не помогало. Кроме того, ребро сильно стреляло.

— Ладно, будет тебе машина, — просипел генерал. — Выходи на улицу и выбирай любую. Как только сядешь за руль, отпустишь Костю.

— Вы еще не поняли? Здесь я диктую условия! Если я решу оставить жизнь вашему гребаному Костику, то выброшу его на десятом километре.

— Э нет, так не пойдет, — сказал кто-то сзади, потом прозвучал хлопок, и рука на Костиной шее неожиданно ослабла, а ствол пистолета на виске перестал ощущаться.

* * *

Человеком, убравшим Сермяжного выстрелом в затылок, оказался молодой лейтенант из оставшихся на улице. Он заметил в окна, что происходит внутри, подобрался к тому окну, откуда хотел улизнуть новоявленный Андрей, и дело в шляпе.

Оставшихся в живых оборотней заковали наручниками и посадили в микроавтобус. Последним загребли туда Саныча. Его привели двое под руки, он покачивался, словно пьяный, и с поглупевшими детскими глазками нес какую-то околесицу.

— Не имеете права, бляха муха! Я герой Чеченской войны. Что вы понимаете, сосунки? Да, я хотел вас всех поиметь. Но потому что Россия меня всегда имела. Во все дыры. О как! Опля, — добавил он, залезши в автобус.

Первым делом Костя поинтересовался у генерала, каким это образом тот оказался жив?

— Ведь они мне ролик показали, там, на видео, заснято исполнение заказа.

— Все правильно, — снисходительно улыбнулся Ганя, положив руку на плечо приятелю.

Генерал тоже заулыбался глазами.

— Видишь ли, Костик, — принялся пояснять товарищ за шефа, — Сергей Михайлович, как только ты сообщил ему об этой шайке оборотней, сразу предпринял меры. В беседе с тобой он умышленно взболтнул лишнее и выдал себя. А дальше вместо генерала действовал его двойник. К сожалению, пришлось подставить под пулю другого человека. Но что поделаешь. Разведка требует жертв. Впрочем, пара хитростей серьезно помогла — тут воспользовались нанопленкой, капитально защищающей от пуль, и баллончиком с краской, имитирующей кровь.

— После покушения мы сразу схватили киллера, — добавил настоящий Набоков. — Он же, кстати, как оказалось, и в министра Комова стрелял. И мы заставили его сделать звонок заказчику. Тем самым, собственно, мы и вышли на заказчика. Местонахождение определили с помощью мобильной связи и жучка.

— Представляю, как вам не терпелось поглядеть в глаза тому, кто присвоил ваше имя, — заметил Костя.

Николай Альбертович сдвинул уголок рта. Кроличье лицо разгладилось.

— Я когда базу на него поднял, — вступил в диалог генерал, — то сразу понял, что это не тот человек, которого ты мне описал. Да и послужной список у него в порядке.

Во время разговора все уже рассаживались по машинам. На злополучной даче оставались только опера из Отдела по Борьбе с Государственными Преступлениями. Костя сел в черный УАЗ Патриот вместе с генералом и Ганей.

— Да, но кто управлял этими куклами, вы так и не выяснили? — спросил Муконин, устраиваясь на сиденье.

— Ну почему же, — спокойно возразил Ганя. — Непосредственный начальник этого Сермяжного, — сейчас другая группа поехала его брать, — так вот, он оказался змеюкой. Исключительная редкость. Он вступил в связь с натовцами, завербовал людей в Комитете и навел их на тебя, как на бывшего специалиста по военным разработкам. Сначала они удостоверились, что ты и вправду чем-то таким занимаешься, а потом приступили к действию. Впрочем, подробности мы еще выясняем. Видимо, миротворческие агенты из Самары были весьма щедры.

— Ну-ну. Понятно. — Костя многозначительно поглядел на товарища.

Машина тронулась.

А на небе в этот обеденный час из облаков выглянуло солнце, точно в хорошем кинофильме. И с крыши большого дачного дома, казалось, активнее закапали сосульки. А снег на участке словно заблестел, как будто зацвел, предвещая свой скорый сход.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Через два дня действительно начался обильный сход снегов. Весь город почти растаял. Но потекли ужасные серые ручейки. Люди, и без того вечно хмурые, начали ругать грязь и хмуриться еще больше. И только солнце, долгожданно пригревшее Екатеринбург, и даже иногда слепящее, могло смягчить их.

Костя не обращал внимания на грязь. Потому что его слегка опьянял запах весны. Он шел пешком. Больное ребро отзывалось лишь иногда комариным покалыванием. И все благодаря чудодейственной ампуле обезболивающего средства. Один квартал остался позади, затем другой, и вот уже, вольно или невольно, дорога привела его к печально знакомой девятиэтажной общаге. И его взор устремился к окнам на седьмом этаже. Он нашел заветное окно. Определенно, то самое. Или не оно? Наполовину задвинутые шторы застыли, словно театральный занавес перед спектаклем. Снизу выглядывали листочки цветов.

Она раздобыла комнатные растения? Интересно, там ли она сейчас? Скрывается ли за этими бездушными шторами? Сидит ли на диване, уставившись в панель телеэкрана? Или пустая комната еще хранит запахи ее косметички, а она уже спешит на свидание со случайным знакомым?

И где-то под грудью начало сосать, и тяжесть налилась под сердцем.

Что это, спросил он себя? Почему я не могу спокойно пройти мимо? Сам ведь хотел, чтоб так было. И какого же черта я сюда приперся сейчас? Или у меня просто весеннее обострение, как у драного, избитого кота?

А ты, там, за окном, помнишь ли ты меня еще? Думаешь ли обо мне в эту минуту? Или обозлилась? Или смогла забыть? Удалось ли тебе сделать то, чего я, похоже, не осилил? Эти тонкие брови домиком, эти гладкие румяные щеки, помнят ли они еще мои поцелуи? Да ведь прошло совсем мало времени! Всего лишь мгновение по сравнению с вечностью. И я знаю, точно знаю, ты не успела остыть от меня.

Быть может, я жестокий путник, — со стороны кажущийся жестоким, но на самом деле одинокий странник, не ищущий тепла надолго, не ищущий пристанища, — я надрезал ствол у основания березы и пососал соку. Но я шел своей дорогой, и мне надо было немножко попить. А теперь моя тропа лежит дальше, мимо тебя, а ты должна остаться на месте. И не таить разъедающих червей. Ибо всякая рана поздно или рано зарастает, покрывается новой, свежей коркой. А рана, которую я… Да что там рана! Просто укол! Он не оставляет шрама, только маленькую точку, и она быстро растворяется. Но, черт возьми, как я хочу узнать, не зачахла ли ты, хоть одним глазком взглянуть, чтобы убедиться. Да в чем, собственно, убедиться? А, неважно! Это выше моих сил. Как будто магнит тянет меня туда, наверх. И только притяжение Земли еще способно удерживать меня здесь, на грязном асфальте.

Костя с трудом оторвал ноги и ступил на дорогу. Сигнал клаксона оглушил его, он вздрогнул и отскочил, отбежал, и уже оказался на другой стороне. Какая-то закусочная на первом этаже высотного дома навеяла мысли о рюмке водки. Он двинулся туда.

В пропахшей жареным мясом полумрачной комнате, поскольку размерами закусочная смахивала на комнату, было шесть пластиковых столов с железными диванчиками, оборудованными кожаными седушками. Все столики пустовали, только за одним сидела молодая парочка и ворковала, точно два голубка. Коренастый парень в кожанке, с аккуратным «кантиком» на затылке, держал хрупкую девушку в сиреневой кофточке за талию и что-то тихо и быстро вещал ей на ухо. А она тонко хихикала в ответ, приговаривая шепотом какие-то неразличимые слова.

Костя сел подальше, заказал у дебелой блондинистой официантки сто грамм водки и фруктовый десерт. Официантка обернулась неожиданно быстро, как будто десерты и водка только и дожидаются таких как он.

Костя выпил одним махом, сковырнул ложкой сливочно-яблочную мякоть, поднес ко рту и медленно разжевал. По телу разносилось приятное тепло. Червь, поселившийся под солнечным сплетением, когда Костя стоял под манящим окном, — этот червь рассосался, перестал точить.

Муконин не стал доедать десерт. Отсчитал боны, положил на стол и припечатал рюмкой. Затем быстро поднялся и вышел из забегаловки.

Кровь в жилах согрелась, сердце притихло, и теперь он уже легко поднялся по лестнице на седьмой этаж. И даже когда приблизился к ее двери, лишь легкая волна тронула его и отпустила. Костя прислушался. Сначала была тишина, но потом ему послышались какие-то шорохи. И от этого стало теплее. Хотя он тут же засомневался: почудилось ли ему, или было на самом деле? Наконец он постучал.

Маша открыла сразу, словно стояла под дверью. И глаза, эти карие глаза с оттенком сосновой коры, кедровых косточек, илистого дна, или бог знает чего еще, — они радостно блеснули, но тут же потухли.

На ней был уже знакомый китайский халат с розами. Тонкие брови как будто стали светлее, и лицо несколько обескровилось, а так — ничего в ней не изменилось.

— Привет, — напряженно выговорил он. — Можно пройти?

Девушка отступила в сторону. Муконин вошел.

В комнате царил слабый свет, какой бывает в сонный час. Веяло дешевым парфюмом со смесью жасмина и спирта, и чего-то еще. Все выглядело мило и уютно. Костя бесцеремонно скинул ботинки, повесил курточку на вешалку, прошел и сел на диван.

— Ты наверно уже не ждала? А я шел сейчас мимо, дай, думаю, зайду.

Брови Пьеро сдвинулись, Маша зашуршала халатом, села на край стула. Уставилась в сторону окна.

— Да нет, вообще-то, не ждала, — дрогнувшим голосом тихо сказала она.

— Послушай, ты, может быть, обиделась, но я не смог в тот день прийти. Честно не смог. Обстоятельства оказались выше моих желаний.

Костя пристально глядел на нее, ждал, когда она повернется. Но Маша упорно смотрела в сторону окна.

— А может, у тебя не было желаний? — проговорила она, нервно потеребив краешек полы халата.

Он перевел взгляд на ее точеные коленки и на появившееся, более светлое, чем коленки, бедро с нежной кожей, татуированной едва заметными деревцами кровеносных сосудов.

— Ничего не имеет значения, кроме того, что сейчас я здесь, — твердо сказал Костя. — И разве ты не рада меня видеть?

Хозяйка комнаты повела плечами. Рука отпустила полу халата.

— Не знаю. Может быть. Хочешь чаю?

Она, наконец, поглядела на него, но быстро отвела глаза.

— Не откажусь.

Маша поднялась со стула, приблизилась к столику у двери и включила электрический чайник, похожий на большую гильзу с утюжной ручкой. Над столиком висел кухонный шкафчик шоколадного цвета, под шкафчиком пестрел натюрморт с фруктами, переливающийся в позолоченной рамочке — дешевая китайская поделка.

— Я смотрю, ты тут кухоньку себе оборудовала, — отметил Костя. — Молодец, не теряешь времени даром.

Маша повернулась к нему и оперлась на столик. На ее лице появилась вялая улыбка.

— Да, надо ж как-то выживать.

— А кто антресоль вешал? — поинтересовался Муконин.

— Ну так, слесаря вызывала.

— Понятно.

Неожиданно вторглась тишина. Он больше не знал, что сказать, и Маша не начинала разговор. Хмель уже прошел, и теперь он ясно ощущал лишь холодок, исходящий от нее, какой-то неприятный, бередящий душу, неизменный холодок. Откуда в ней эта строптивость? Эти ледышки? Где же та страстная открытая девочка, которая, словно не успевшая улететь на юг пташка, пригрелась однажды ночью в его квартире? Но разве могло быть иначе, если он так цинично перенес ее в дом приюта? Зря, зря все затеял, надо было вообще пройти мимо. Да только где было взять сил? Ты ли это, волевой, уверенный в себе человек? Не ты ли кичился все время своими достоинствами? И что теперь? Сидишь тут, как идиот! Косте стало вдруг обидно и жалко, что здесь все не так.

Тем временем чайник неожиданно громко зашипел, в нем забурлило, затем щелкнуло и стихло. Маша снова повернулась к столу, разлила по кружкам кипяток, бросила пакетики с заваркой.

— Тебе сахару сколько? — первой заговорила она будничным тоном. И обстановка как будто сразу разрядилась.

— Две ложки, — охотно отозвался Костя.

Встав с дивана, он дотянулся до журнального столика на колесиках и подкатил его к себе.

— Ну что, здесь попьем? — виновато спросил он.

— Да, пожалуй.

Маша принесла на столик кружки, источающие пар, затем вернулась в свою кухоньку, хлопнув дверцами, достала из верхнего шкафчика вазочку с печеньем. Выставив десерт на столик, села рядом с Костей на диван. Он еще сильнее почувствовал этот аромат дешевого жасминного парфюма.

«Странно, — подумалось ему, — зачем она надушилась? Собиралась куда-то выйти? А я ей, верно, помешал. Или просто, от нечего делать, испытывала новую туалетную воду?»

Костя сделал глоток чая, обжегся и отодвинул кружку. Повернувшись и притянувшись к Маше, он резко взял ее за плечи.

— Послушай, я был не прав, я сглупил. Теперь я понял что-то важное и… В общем, я завтра уезжаю из города. Это надолго и может быть очень опасно. Я не мог отправиться, не увидев тебя.

Маша закусила нижнюю губу. Глаза ее поначалу уставились в одну точку на диване, затем, когда он перестал говорить, поймали его взгляд, испугались и опустились.

— Ну что ж, теперь увидел, можешь спокойно ехать, — осипшим голосом сказала она.

— И это все? — он не отпускал ее хрупкие плечи, она не сопротивлялась.

— А чего ты хотел услышать?

Зрачки ее поднялись и честно посмотрели ему в глаза — это кончилась тревожная рябь на пруду, и появилось илистое дно.

— Не делай вид, что тебе все равно. — Костя отпустил ее плечи.

— А я и не делаю.

Костя вздохнул. Разговор явно не клеился. Он встал из-за стола, прошелся к окну.

Ухоженные комнатные растения на подоконнике. Он не ошибся, когда стоял внизу — это было ее окно. За стеклом тот же хмурый пейзаж. Глухой дворик. Где-то за домами, как шпиль, торчит почти черный небоскреб. Пару дней назад все было идентично. Ничего не изменилось с тех пор. Только в ней что-то надломилось. Или наоборот — закалилось.

«А чего же ты, собственно, хотел?» — в который раз спросил он себя.

— Не исключено, что я уже не вернусь. Там, куда я еду, может случиться все.

Как глупо! Давить на жалость. Козырять опасностью смерти. Глупо и недостойно одинокого волка. Лучше-то ничего не мог придумать?

— Ты что, в Москву собрался? — она приподняла брови, кружка застыла у накрашенных губ — он заметил краем глаза.

А все-таки подействовало!

— Нет, ближе, но все равно за пределы Республики.

— Это так важно? — Маша поставила кружку на стол — он услышал приглушенный одноразовый стук.

— Очень важно.

— Хорошо. Я желаю тебе удачи. Чтоб ты вернулся в порядке.

Просветление оказалось недолгим. Она опять надела панцирь, вновь обсыпала комнату инеем.

«Нужно прежде всего определиться, что я хочу? — попытался трезво рассуждать Костя. — Признать свою ошибку и вернуть ее под крыло? Но я еще сам в этом не уверен. Тогда зачем мучить себя? Уйти и все. На этот раз уже бесповоротно».

— Спасибо на добром слове. — Он отвернулся от окна.

В голосе его проскользнула усмешка, но он тут же сам испугался этого.

Она сидела теперь на диване, такая хрустальная и тонкая, зачем-то потирая локоть ладонью другой руки, отчего дурацкие розочки на рукаве колыхались, а в приоткрывающемся вороте — декольте угадывалось основание груди.

И вдруг его охватил порыв, как будто по макушку окатило морской волной. Нет, подойти к ней, схватить, прижать, обнять и поцеловать. И вернуть все назад, все то, что начиналось, окунуться с головой в чувства, а точнее, без головы, предаться страсти, отбросить всю эту бредятину — принципы, любовь к одиночеству, самомнение. Ведь она поддастся, поломается немного и подчинится, растает, как снежная баба, нет сомнений, нужно только все сделать правильно, с искренним напором. Сейчас или никогда, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые… Хм, кажется, так любил приговаривать отец. В общем, чтобы не было мучительно досадно за то, что в безумном мире, в безвременье, между катастрофой века и неизвестностью, когда цена жизни, чувств, простых человеческих отношений — грош, — что в это жуткое время не воспользовался, не пожил напоследок полной жизнью, не испытал, быть может, последнюю любовь.

И он сделал шаг, другой, подошел к ней, но над ней замер, как вкопанный. Что-то остановило его. Как будто отрезало. Маша вопросительно подняла голову. Нечто промелькнуло в ее глазах и исчезло.

— Знаешь, я давно хотел спросить. — Он присел на корточки, взял ее чуть теплые руки, заглянул ей в лицо — зрачки Маши тревожно забегали, туда-сюда. — Если бы все было по-другому. Как там, в прошлом. И я приехал бы к тебе в Иваново, и мы бы, допустим, случайно познакомились с тобой. Могло ли у нас что-то завязаться? Ведь ты не была бы беженкой, и уже по-иному смотрела бы на меня.

Маша зажмурилась. Он почувствовал через руки ее напряжение. Не в силах этого терпеть, он отпустил ее кисти.

— Глупенький, разве это имеет значение? — Она с необычной ясностью поглядела на него. — Я бы все равно тебя по…

Она остановилась. Костю сильно кольнуло в груди, а может, в больном ребре.

— Тебя — что? — поискал он ее глаза, но не смог поймать.

— Неважно. — Маша резко поднялась с дивана. — Сейчас уже неважно.

Она схватила кружки и подошла к кухонному столику, начала звенеть посудой.

У Кости внутри все переворачивалось.

Он со вздохом поднялся и сел на диван. «Детский сад какой-то, — сказал он себе. — Ну и ладно, ну и наплевать, раз ты сама так хочешь!»

— Что ж, если ты так считаешь… Я, пожалуй, пойду.

Она остановилась, бросила посуду, повернулась к нему.

— Ну да, иди, — вполголоса сказала она.

На мгновение ему почудилось, что глаза ее покрылись влажной пеленой, как тогда, в самую первую минуту, когда он задержал ее у обезглавленного Ленина. Но нет, это было всего лишь наваждение. Пустые, холодные глаза.

У двери он все же прикоснулся к ней. Положил руку на окаменевшую талию и, прикрыв веки, чтобы не смотреть, осторожно поцеловал ее в губы. Губы оказались каменными.

— Прости, если что не так. Когда вернусь, я обязательно зайду.

— Хорошо, заходи, — как-то равнодушно согласилась она, опустив взгляд.

Муконин вышел, дверь закрылась, щелкнул замок.

И с этим щелчком что-то в нем оборвалось, просквозило и осело.

Прощай, моя не начавшаяся любовь. И будь ты счастлива, за то что всколыхнула во мне чувства, которых я не хотел и не ждал! За то что напомнила мне о муках юности, помогла понять, что я еще не совсем закостенел, что и в сорок лет можно снова мечтательно взглянуть на звезды в черном небе! За то что я вернулся к жизни, почувствовал настоящую жизнь в этом черством и холодном городе, наивно назвавшем себя столицей! За то что ощутил кровь в своих жилах, настоящую горячую кровь, а не холодную сметану! За то что я, если вернусь живым, быть может, снова попытаю с тобой счастья, и тогда нам уже ничто не сможет помешать, и я сделаю все возможное, чтобы возродить тебя и вернуть тебе свет и тепло.

А пока прощай! Или до свидания.