ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Костя еще с юных лет, с первых поездок, заметил тот странный факт, что некоторые большие города начинаются и заканчиваются многоэтажными коробками, выросшими практически в поле. Под стук ли колес поезда, в автомобильном ли окне, коробки неожиданно появляются из-за леса островками, будто сверхгигантские грибы после дождя. И конечно Екатеринбург входил в число «грибных» мест. Они проехали уже километров пять, но вдруг снова возникли серые многоэтажки вдали от дороги.

Впрочем, эти оказались последними. (Удивительно, но по трассе на Челябинск Костя еще ни разу не ездил.) Потянулся лес, сухой, сонный, уставший от долгой зимы, устланный у корней давно не стиранной периной, над которым в призрачно-розовой дымке всходило солнце. Машина хорошо держала трассу, гололедица отсутствовала. Пост Кэбэшников уже остался позади.

На посту их вообще быстро отпустили, как и обещал генерал Калинов. Только глянули на чип-мандат — чип-манду, как выражался Ганя — так сразу же откозыряли: свободны, мол, езжайте дальше.

«До Челябинска у вас вообще проблем не будет, — вспомнил Костя слова Сергея Михайловича, восседавшего в своем кожаном кресле с членистой спинкой. — Любой мобильный пост, стоит им только просканировать ваш мандат, должен еще и честь вам отдать!» Смотря какой жук на посту сидит, — прищурился Костя, включив стеклоомыватель. «Ну, разве что на дорожных бандюг нарветесь, — добавил тогда генерал. — Их, к сожалению, нынче много развелось, за всеми не уследишь. Но и с ними вам должно прокатить. Потому как вероятность невелика. Ведь их внимание привлекают нормальные машины. А ваша ископаемая «семерка» Вазовской классики способна вызвать лишь насмешки. Я помню, во времена моей молодости была такая раритетная машина — Запорожец…» И Сергей Михайлович ударился в воспоминания.

Да, «семерка» эта внешне смотрелась, конечно, убого. Но тот, кто не знал о ее внутреннем содержании, мог жестоко обмануться. Сей динозавр белого цвета достался Гане от отца. Машина тщательно дорабатывалась в научно-исследовательских мастерских под руководством Глеба. Кузов в общих чертах сохранил свой первозданный вид. Топорные, угловатые формы поблескивали на солнце свежей композитной краской. Громоздкий передний бампер имел необычную конструкцию с решеточками, напоминающими москитные сетки; в нишах противотуманных фонарей прятался датчик радиации. Задний бампер, близкий к классическим формам, таил в себе заряды дымовых шашек для отпугивания преследователей. Основные элементы кузова — крылья, стойки и двери — изнутри были отделаны тонким покрытием из наноматериала, защищающим от свинцовых пуль не хуже брони. Тонированные окна были выполнены из пуленепробиваемого стекла.

Под капотом скрывался новейший водородно-бензиновый двигатель от Ниссана на сто пятьдесят лошадей, неизвестно как уместившийся в неприспособленной полости, — ребята из Академгородка хорошо постарались. Этот приемистый агрегат мог разогнать тачку до ста километров в час за восемь секунд, это на бензине, и за шесть — на водороде, а максимальная скорость, которую он позволял развить, составляла двести километров в час. И это с коррекцией на плохую аэродинамику кузова старинной формы. Однако коробка к двигателю прилагалась механическая, пятискоростная, установленная учеными по понятной только им логике.

Что же касается оформления салона, то тут тоже были, как говорится, свои фишки. Во-первых, передняя панель с щитками приборов имела мало общего с классической. А точнее, ничего общего не имела. В «семерку» была втиснута сборочная единица от какой-то импортной машины, Костя не знал от какой, а разработчики эксклюзива жеманно не сознавались. Тем не менее, красные стрелки на круглых белых циферблатах органично вписывались в общий стиль. На центральной консоли располагался мини компьютер, контролирующий климат в салоне, дорожное покрытие, расход топлива, музыкальное сопровождение и прочие мелочи. Все резервные кнопки были заняты функциональными клавишами со странными, на первый взгляд, предназначениями, как то: «генерация аромата», «пуск дымовой шашки», «срочная герметизация», «сканирование исправности всех агрегатов». Ну а про кресла, бар и карманы можно уже и не говорить.

Самое же главное — чемоданчик с муляжом Минипы прятался в специальной нише под ковриком водителя.

Костя прикурил сигарету и глянул на соседа. У Гани закрывались глаза.

— Ты что, спишь, что ли? — Муконин толкнул его рукой в плечо.

— А? Да нет, так. — Приятель вздрогнул.

За окном осоловелый лес сменился частично заснеженным полем. Здесь местами не сошедшее еще покрытие казалось чище, белее. Оно перемежалось с чернеющими зеркалами воды или грязным золотом прошлогоднего сена. Мутное восходящее солнце пропало где-то за россыпью серых перьев облаков. Изредка проносились встречные машины. Попутных не наблюдалось.

Ганя покосился на спидометр. Стрелка выровнялась со штрихом «сто двадцать». Костя приоткрыл окно. Сразу же засвистело, засквозило.

— Как думаешь, за пару часов до Челябы доедем? — потирая лицо, глухо осведомился Ганя.

— Конечно, — заверил Костя.

И снова воцарилось молчание.

Муконин опять вспомнил генерала.

«После Челябинска, километров через сто — сто двадцать, будет пограничный пост. Там к вам присоединится сопровождение. Наши южные братья приготовят две БТР «Гильза». Они пойдут на полкилометра впереди, чтобы в случае чего проводить зачистку. Стало быть, бояться вам нечего — прокатитесь с ветерком. Когда начнется Башкирская Независимая Республика, мандат, конечно, станет бесполезным. Но к чести Башкирской Полиции, в Республике относительный порядок. Правда, можно нарваться на перестрелку в схватке за какую-нибудь нефтяную качалку. После Уфы пойдут бесхозные территории. — Калинов приосанился в своем кресле. — То есть они не бесхозные, конечно. С одной стороны Миротворцы их взяли под контроль. И название им дали официальное: Поволжская Международная Республика. Ну, сами знаете. С другой стороны, местные мечтают создать Поволжскую Народную Республику. Движение Сопротивления, возглавляемое самарскими активистами, плотно контактирует лично со мной. Им-то и надо будет передать липовую Минипу. Ведь Миротворцы НАТО, успевшие получить от наших оборотней техническую дезу о Минипе… Они должны до конца убедиться в серьезности наших намерений. Они должны сконцентрироваться на вашей миссии. А мы в это время по другому каналу перешлем Сопротивленцам истинное оружие для применения. Оно будет введено в действие сразу, как только состоится передача муляжа Минипы. А вообще, в Самарской области, как и в самом мегаполисе, полный бардак. Разгул бандитизма, особенно на дорогах. Но главная опасность для вас — натовские посты. БТР перед Самарой отстанут от вас, для отвода глаз, и придется уже въезжать самим. Так что там вам надо будет глядеть в оба. В любом случае, я буду постоянно отслеживать ваше передвижение по спутниковой программе.

Единственно правильная тактика на Поволжской трассе, когда уйдут БТР, — нестись стремглав без остановок. По пути могут быть и обстрелы, и засады, поэтому — ни в коем случае не останавливаться, держать максимально возможную скорость, примерно около сотни, если позволяет дорога (здесь товарищи выразили усмешку), при случае открывать на ходу ответный огонь».

«Ну ни хрена себе! — отреагировал в ту минуту Ганя. — Вы когда-нибудь пробовали на такой скорости стрелять из автомата очередью, высунувшись из автомобиля?»

Впрочем, это он спросил как бы у всех, потому что оглядел всех присутствующих: Костю, генерала, Глеба и еще двух посвященных.

«Я пробовал, правда, скорость была поменьше, — честно сказал Калинов. — Самое главное, чтоб тебя крепче за ноги держали, а то из машины вылетишь».

Тут чей-то смешок втиснулся, похожий на кваканье.

«Ну и кто ж будет держать? Водитель-то занят!» — возмутился Ганя, тряхнув своими рокерскими локонами.

«Уж изловчитесь как-нибудь», — посоветовал генерал.

Едва улыбнувшись воспоминаниям, Костя выкинул бычок и нажал кнопку стеклоподъемника.

Снова глянул на приятеля. Тот опять задремал. «Ну и леший с ним, — подумал Муконин. — Пускай дрыхнет. Ему после Челябы за руль садиться».

Костя уставился на дорогу. Прямая темно-серая полоса играла зеркальными бликами. Навстречу плыла большая черная фура.

Включить музыку? Что-то не очень хочется. Да и слушать особо нечего. А радио уже перестало ловить.

Ему вспомнилась иная дорога, из призрачного мира, залитого ярким июльским солнцем. Они несутся на комфортабельном автомобиле, сквозь приоткрытые окна влетает ласковый ветерок. Мимо проплывают зеленые леса. Он сидит за рулем, рядом — она, с каштановыми волосами, с такими забавными веснушками около носа. На ней майка и шортики, совсем короткие древесного цвета шортики, — он тайком поглядывает на едва загоревшие бедра с нитками сосудов, похожими на следы высохших чернил. Она беззаботно о чем-то болтает, беззаботно и бесконечно. Иногда она со звуком набирает воздуха перед очередной тирадой, как бы собираясь надуть шарик. А он слегка улыбается и кивает, поглядывая то на нее, то на трассу. Время от времени они оба оглядываются назад, чтобы убедиться, что малышка, стянутая ремнями на своем высоком кресле, пока еще не проснулась.

«Господи, когда это было? А может, я уже не живу? Может, все с нами происходит в неком загробном мире? А когда-то, однажды, я тупо умер, и попросту не заметил этого страшного факта?!»

Тут в памяти всплыло лицо Маши. «Нет, если бы я не существовал, то ничего бы к ней не испытывал. И ее бы не было. Ведь в потусторонней тьме такое невозможно».

Костю отвлекло от раздумий копошение соседа. Тот вдруг проснулся и затряс головой:

— Брр. Музыку, что ли, врубить?

И, не дожидаясь ответа, он выудил из кармана красную мемку и воткнул ее в бортовой комп. Костя покосился на приятеля, свел брови. Опять свой противный «Ядерный бум» включает — екатеринбургскую рок-поп-группу новой волны. На уши же будет давить!

Из компа понеслось хриплым басом под аккомпанемент ударников и лазерной гитары:

— У тебя есть что-нибудь получше? — осведомился Муконин.

— А чо? Тебе как всегда не нравится? Нормальный же музон. — Ганя встряхнул волосами.

— Ладно, сойдет, — смирился Костя. — В одном ты прав: эта дребедень — хорошее средство от сна. А то я тоже ненароком закемарю.

— Почему же дребедень, — слегка обиделся Ганя и тут же изрек: — Это не дребедень, а, если хочешь знать, второе рождение рок-музыки.

— Чего? Ну и загнул!

— А ты думал в сказку попал? — ввернул Ганя одно из своих дурацких выражений.

Костя пошел на обгон большого зеленого автобуса.

Пока он совершал маневр, приятель молчал. Когда же машина вошла в колею, Ганя снова заговорил.

— Ехал я как-то в Питер. Ну, это происходило еще до русской Хиросимы. Ехал на этой же «семерке», только она, конечно, была без всякого обвеса, как сейчас. И вот почувствовал, что начинаю засыпать. Чего я только ни сделал: и музыку включил, и сигаретой подымил, все испробовал — ни одна фишка не помогла. Глаза закрываются, хоть ты тресни! Ну, думаю, остановлюсь на обочине, посплю. Торможу, короче, паркуюсь у каких-то зарослей типа ивы — дело летом было.

Ну и вот. Устраиваюсь поудобней, гляжу — из-за деревцев мальчик выходит, странный такой пацан, весь в сером тряпье, что ли. В общем, оборванец, но чистый. Подходит он к машине и начинает в окно долбиться. Я окно открываю, говорю: «Мальчик, тебе чего?» А он хихикает: «Это не мне чего, это тебе чего». «В каком смысле?» — спрашиваю я. «Да в том самом, что ты заснул за рулем. Срочно просыпайся!» И тут я вздрагиваю, просыпаюсь и ощущаю, что машина съехала с дороги и несется по грунтовой обочине, и меня на кресле трясет, как черта, и все дребезжит. Еще немного — и я совсем съеду на чернозем, а там перелесок, глядишь, и в дерево въеду или перевернусь.

— То есть, ты хочешь сказать, что тебе такой кратковременный сон приснился, да еще и вещий? — недоверчиво уточнил Костя.

— Вот именно. А разве у тебя не бывало такое, например, когда лежа в постели начинал засыпать? Мелькают видения, проносится какой-нибудь мгновенный сон, на несколько секунд?

Муконин ненадолго задумался.

— Ну, вообще-то бывало.

— Так о чем разговор? Мне одно время такие видения регулярно приходили. Из-за постоянного недосыпа. Я эти молниеносные сны с открытыми глазами даже смотрел.

— Да, знакомая штука, — закивал Костя.

— Это очень интересное явление. Человек как бы находится на грани реальности и сна. — Ганя тряхнул волосами. — И, может быть, здесь можно найти почву для…

Костя отвлекся, дальнейшие слова приятеля пролетели мимо ушей. Муконин подумал о том, как хорошо ему сейчас вот так вот ехать, комфортно расположившись в кресле, поглядывать на соседа, смотреть на дорогу, чувствовать, как легко слушается тебя руль, и пропускать мимо ушей трескотню пассажира.

* * *

Первый час в дороге пролетел незаметно. Ганя все-таки вздремнул во вторую половину часа. Солнце пропало, небо затянулось густой пеленой.

После очередной глухой деревушки потянулся ельник. Дорога изогнулась, затем выпрямилась. Впереди замаячил темно-серый четырехугольный зад грузовика с фургоном. Тяжеловес, видимо, стоял на месте или тормозил, так как его задняя часть стремительно увеличивалась в области обзора ветрового стекла. Костя сбросил скорость. Через несколько секунд стали различимы два человека в черно-зеленом. Один тип, стоя на подножке, делал какие-то размашистые движения рукой в месте смыкания створок фургона. Другой, с торчащей из рук палкой, стоял сбоку от грузовика, на обочине.

Недоброе предчувствие отозвалось нытьем в груди — Костя глянул на приятеля.

— Что-то здесь неладно, — констатировал тот. — Тормознем, посмотрим?

— Оно нам надо? У нас же своя миссия, — не из испуга, а из расчета сказал Костя.

— А если хорошего человека обижают? — Ганя посмотрел кристально чистыми глазами.

— Ладно, добро, — не стал спорить Муконин.

Включив нейтралку на механической коробке, он нажал на тормоз.

Остановились метрах в пяти от фуры. Копошащийся на подножке тип уже приоткрыл одну створку. Второй, у которого была, конечно, не палка, а ствол автомата, точнее, автомат, — второй открыл очередь по белой «семерке». Костя и Ганя инстинктивно пригнулись, уткнули головы в переднюю панель.

— Бляха, мать твою! — выругался Ганя.

Машина только зазвенела вся, но пули не просочились.

Однако бандит с автоматом, по-видимому, решил, что ликвидировал находящихся в салоне. Хотя стекло и не разбилось, но стрелять он перестал.

— Теперь он пойдет к нам. Проверять, — полушепотом сказал Костя, неприятно ощущая след от легкого удара виском в руль.

— Всенепременно, — скривил рот Ганя.

Костя услышал, как тревожно пульсирует сердце.

— Что будем делать? — поинтересовался он у товарища.

— Пусть подойдет поближе.

Ганя тихо раскрыл «бардачок», утопил руку и высунул черный пистолет Макарова — собственность Кости. Затем дотянулся до кнопки и опустил боковое стекло. Пахнуло старой прелой травой. Костя согласно кивнул.

Послышались мерные шаги тяжелых ботинок. Через пару секунд показался рукав зеленовато-коричневой спецовки со светло-зелеными вкраплениями. И сразу же просунулась в окно круглая лысая голова на бычьей шее и сделала густые брови коршуном. В следующее мгновение Костя услыхал странный звук, похожий на отрывистую отрыжку, и запечатлел лишь хлебнувший воздуха рот и почти черные зрачки, наполнившиеся страхом и болью. Из бычьей шеи брызнул бурый фонтанчик, капли попали на спинку Ганиного кресла.

Муконин понял, что теперь пришло время его миссии, и медлить нельзя. Перехватив у смекалистого дружка пистолет, он открыл свою дверцу и буквально вывалился на дорогу. Перекувырнулся через изогнутый позвоночник, по возможности резко поднялся, навел пистолет и… Ворота фургона оказались приоткрыты, но никого не было, только зияла черная щель-полоса.

Костя пригнулся. Перебежками, останавливаясь и вытягивая руки с пистолетом, приблизился к заднице грузовика. Замер, прислушался. Раздался непонятный шорох. И тут из фургона вылетел маленький черный шарик и начал падать — Костя будто смотрел кадры замедленной киносъемки.

— Ложи-ись! — заорал подбегающий сзади Ганя.

Муконин вовремя сообразил, в чем дело, отпрыгнул как можно дальше и залег на обочине, носом в стылую землю. Едва успел обхватить голову руками, как хлопнуло и оглушило.

Когда Костя поднял голову, то увидел, что впереди грузовика с классической желтой кабиной из Голливуда — над крышей выхлопная труба с раструбом, — впереди грузовика в косо стоящую иномарку прыгнул худощавый тип, и тут же взревел мотор.

Ударила очередь. Иномарка, только сорвавшаяся с места, завизжала колесами, завиляла, съехала с дороги и перевернулась.

Все стихло. И эта неожиданная тишина словно зашумела в ушах.

Муконин поднялся с земли, брезгливо отряхнулся.

— Хорошо, что их было только двое, — заметил подошедший Ганя, разглядывая в руках трофейный Калаш.

— Пойдем посмотрим, что с водителем, — предложил Костя.

Кабина фуры с водительской стороны была приоткрыта. Ганя подошел и растворил дверь до конца. В это время Костя убедился, что из перевернутой легковушки уже никто не вылезает. На кресле фуры, запрокинув голову с окровавленным виском, сидел человек с виду лет пятидесяти, в молодящем спортивном костюме синего цвета. Прядь черных волос с проседью замаралась в крови. Неправильная форма головы с правильными чертами лица наводила на мысли о квадратуре круга. Паутины морщин отчетливо отпечатались на бледной коже вокруг закрытых глаз. Костя забрался на подножку, соединив два пальца, осторожно раздавил воображаемую блоху на сонной артерии шофера.

— Кажется, еще жив, — известил он.

Вместе с напарником они вытащили водителя на свежий воздух и поволокли на обочину. Прислонив его к огромному колесу, начали приводить в чувство. Для этого Костя предварительно залез в кабину фуры с пассажирской стороны и откопал аптечку.

Нанюхавшись нашатыря, дальнобойщик открыл глаза.

— Кто вы такие? — Захлопали ресницы.

— Мы твои ангелы хранители, — усмехнулся Ганя.

Шофер повертел головой туда-сюда.

В этот момент раздался взрыв, у Кости аж уши заложило, и он вжал голову в плечи. Лежавшая кверху колесами иномарка заполыхала ярким пламенем.

Дальнобойщик назвался Иванычем. Оклемавшись, он рассказал, как на него напали.

— Я ехал-то пустой совсем. — Голос у него оказался ломкий и резкий, что не вязалось с его обликом мужичка-простачка с добрыми глазами. — С Тюменского севера гнал, а туда какую-то радиационную хрень увез. Жизнь-то, сами знаете, какая — кругом нищета. Я на любой товар соглашаюсь. Кто не рискует, тот не живет. До Русской Хиросимы я нормально бабки зашибал, теперь же так, только на пропитание. А ведь у меня дома три рта: жена и пацан с девчонкой.

— Ну, понятно. Значит, пустой, говоришь, ехал, — перебил Костя, поменяв точку опоры (он начинал нервничать — слишком много времени уже потерялось).

— Да, порожняком гнал, — покосился на Муконина Иваныч, отклонив спину от колеса и распрямив позвоночник. — У меня дом-то совсем рядом. Поселок Пионерский, тридцать километров осталось. А тут эти. Тормознули полосатым жезлом. Я, конечно, обрез охотничий на всякий случай под сиденьем держу, мало ли что, жизнь-то, сами знаете, какая. Но в этот раз я достать его не успел. Вон, ублюдок, которого вы пришлепнули, он меня прикладом огрел без всяких предисловий.

— Ну вот, радуйся, что жив остался, — добродушно сказал Ганя.

— Я и не знаю, парни, как вас благодарить-то. Может, ко мне заедем, а? Я на прошлой неделе наливочку припрятал, а? Ну не хотите пить за рулем, так молочка парного? У нас и коровка есть, худая, правда.

— Нет уж, ты извини, Иваныч, но мы торопимся, — отказался Костя. — Как-нибудь в другой раз. Может, на обратном пути?

Приятели переглянулись.

— А хоть бы и на обратном. Ты только телефон мой запиши, — обратился Иваныч к Косте.

— Давай, конечно, — закивал Муконин и достал мобильник.

Дальнобойщик извлек из-за пазухи зеленый пенальчик — новейший карманник фирмы Эппл с функцией видеофона и с режимом реальных ощущений. «Так уж повелось на Руси: чем меньше человек значит, тем у него круче мобильник», — усмехнулся про себя Костя и забил номер.

— Доехать-то сможешь сам? — осведомился Ганя, когда Иваныч начал уже забираться в кабину.

— Конечно, я и не в такие переделки попадал. Всякое бывало. — Тот замер на подножке, как будто ожидая чего-то еще.

Но друзья промолчали.

Он залез к себе, закрыл дверь, завел двигатель. Фура взревела, как танк.

Муконин с Ганей снова переглянулись и пошли к «семерке». Надо было еще быстренько убрать следы крови. Да и труп выволочь в лесок.

Время поджимало.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

До въезда в Челябинск оставалось буквально километров пять, когда их на посту тормознул полосатой палочкой человек в форме. Форма была синей, с лунными кольцами на брюках и рукавах, какую носили до Русской Хиросимы гибдэдэшники. Только на погонах не было ни лычек, ни звездочек. Зато имелось на каждом по двуглавому орлу, золотящемуся на неожиданно выглянувшем солнце. За спиной у инспектора висел пресловутый автомат Калашникова.

Остановив машину, Костя приоткрыл окно и высунул чип-мандат. Постовой посмотрел на Муконина взглядом вышедшего из клетки тигра, глянул на мандат и ровным голосом произнес:

— Из машины выходим.

Костя смерил его спокойным взглядом. Типичный гибдэдэшник путинско-медведевских времен. Упитанный мужчина со смугловатым скуластым лицом, с глазами чуть навыкате, имеющими стандартный набор виньеток-выражений.

— Ты что, не прочитал? — беззлобно сказал Костя. — И почему чип не просканировал?

— Здесь я буду вопросы задавать. Из машины выходим, — повторил экс-гаишник.

Костя посмотрел на Ганю. Тот многозначительно вытянул губы. Они медленно, словно нехотя, вылезли из автомобиля.

— Багажник открой, — скомандовал постовой.

Ганя подошел к нему вплотную. Они оказались одинакового роста, и даже одежда оказалась похожей. На Гане были голубовато-серая ветровка и джинсы. Принижало Костиного товарища лишь отсутствие автомата за плечами и полосатой палочки.

— Послушай, добрый человек, — доверительным тоном заговорил он (типа, мы с тобой одной крови — старый прием опытного водилы). — Ты президента Уральской Независимой Республики знаешь?

— Ну, допустим, — хмыкнул «добрый человек», поигрывая палочкой.

— Так вот, мы выполняем его непосредственное задание.

— А мне по фигу, — заявил постовой. — Здесь вам не Ебург. У нас тут свои президенты. Багажник открой.

И он двинулся к водительской двери. Заладил, как робот, плюнул в сердцах Костя. Он предусмотрительно опередил инспектора, окунулся в кабину и вытащил ключ из замка зажигания.

— Ладно, Костик, открой ему багажник, — дружелюбно сказал Ганя.

Все трое переместились к задней части «семерки». Муконин открыл отсек ключом, хотя можно было это сделать и кнопкой из салона. Страж местных автодорог чуть наклонился, принялся разглядывать содержимое.

Баллон с водородом под задней полкой салона, отливающий желтым нанопокрытием. Красненький огнетушитель скромно у стеночки. Запасное колесо с другого боку. Маленькие серые коробки дымовых шашек под блоками фар. На полу — спецовки с пуленепробиваемыми жилетами, сумка с самораскладывающейся палаткой, а под этим добром спрятались два автомата. Один Калаш лежал в резерве (его хотели достать перед границей), а второй — трофейный.

Экс-гаишник нахмурился, пошарил рукой. Брезгливо поворошил жилеты, отдернул край спецовки и замер. Костя гусем вытянул голову: на свет выглядывал ладненький черный ствол трофейного автомата.

— Так, лицом к машине! — встрепенулся постовой и навел свой АКМ. — Быстро!

Костя почувствовал, как земля уходит из-под ног. Ну что за напасть, эти чертовы бывшие гаишники!

— Послушай, гражданин хороший, — начал было Ганя, поправив рукой сбившиеся от ветерка волосы.

— Я сказал — лицом к машине!

Костя заметил, что к ним уже приближается второй служитель в подобной форме, только без автомата за плечами. Видимо, привлекло его неожиданное оживление около «семерки».

Ганя и Костя со скрипом подчинились. Встали лицами к дверцам, уткнулись руками в стекла.

— Что там, Гер, чужаки с контрабандой? — поинтересовался ровным голосом подошедшийинспектор.

— Да не, гляди, Калаш везут! — Гер, очевидно, указал на багажник.

Костя услышал мерные шаги — это напарник обошел машину. Затем послышалось, как он присвистнул.

— Ну, вы тут встряли, ребята.

— Придется позвонить напрямую в Администрацию Уральской Республики, — демонстративно громко сказал Ганя, мотнув головой в сторону стражей порядка.

Костя незаметно вытянул смартфон и глянул на экран — связь отсутствовала. Он толкнул приятеля в бок. Черта с два ты позвонишь, блин!

— Вишь, Серый, стращают. Говорят, что у них задание и. о. президента, — поделился снапарником Гер. — Да мне по хрену твой президент!

Костя оглянулся, чтобы посмотреть на Серого. Тот мало чем отличался от своего сослуживца — такое же круглое скуластое лицо, лишь черты немного грубоваты, хотя на подбородке очаровательная ямочка.

— Хочешь, чтоб тебя с должности сняли? — продолжил гнуть свою линию Ганя.

— Нет, ну ты посмотри, а?! — Гера задело за живое, он приблизился к Гане и негромко заговорил ему прямо на ухо: — Ты хоть знаешь, какая у меня должность, мужчина? Нет? Ну и не рыпайся тогда! Серый, обыщи их.

— Эй, ребята, подождите, нельзя же так! Может, договоримся по-человечески? — добродушным тоном сказал Костя.

— По-человечески — это как? — Судя по интонации, Серый чуть улыбнулся.

— Сам понимаешь.

— Ладно, пойдем на пост, — согласился кто-то из них, но Костя не понял кто.

Однако в кирпичный домик с зарешеченными окнами не зашли. Экс-гаишники указали приятелям на заднее сиденье своей машины. Обычный бензиновый Шевроле с печально знакомой окраской ГИБДД Российской Федерации. Бывший мент со странным именем Гер уселся за руль, Серый разместился на переднем пассажирском кресле. Воцарилась многозначительная тишина. Ганя толкнул Костю локтем.

— Что ж, по сто бон на каждого, и вы нас отпускаете, — взял быка за рога Муконин.

— Это несерьезно, — кисло бросил Гер.

Костя разглядел сморщившееся лицо Гера в зеркале салона, что вверху лобового стекла.

Бог мой, до чего знакомая ситуация, подумалось Муконину! Вот так всегда было в этой стране: менялся социальный строй, территориальный уклад, рушились одни идеалы и приходили другие, но люди оставались теми же. И не мудрено, ведь жить за счет ближнего можно под любыми масками.

— Ладно, по двести бон, — начал торговаться Костя.

— У нас, знаете ли, в Челябинске, — вдруг заговорил Серый, — ваши боны приживаются крайне неохотно.

«Надо же, вы еще и культурно выражаться умеете!» — чуть не вырвалось у Кости.

— Ясно, — сказал он вслух. — Тогда поговорим о евро. По десятке каждому. Идет?

— Нет, это все несерьезно, — заладил Гер.

Костя тупо уставился на круглые циферблаты Шевроле со стрелочками и штрихами. Внутри все вскипало.

— Хорошо, четвертак на двоих, — вздохнул он.

— Каждому, — вставил Серый, и дорожники удовлетворенно переглянулись. Костя цокнул языком, покачал головой.

— Ну знаете, это уж слишком.

— А вы знаете об указе мэра Челябинска за номером двести пять? Всех, въезжающих в город сбоевым оружием, сажать в обезьянник? — заявил Гер. — Независимо от наличия чипов и мандатов. Вплоть до выяснения всех обстоятельств.

— Правда? Ладно, мы согласны на полтинник, — сказал Ганя, положив руку на плечо Косте. Серый тут же достал из «бардачка» книжку (Костя успел выхватить название: «Административный Кодекс Российской Федерации»), раскрыл где-то посередине и протянул назад.

— Сюда вложите.

Муконин вытащил из джинсов портмоне, выудил из пучащей пачки пять купюр по десятке и пристроил в книжку. «Кодекс» сразу перекочевал обратно. Гер раскрыл его перед глазами, моментом убедился, что все правильно.

Вы свободны, — бросил он.

Взял лежавший на панели чип-мандат и протянул назад.

Костя забрал документ. Вслед за Ганей вылез из патрульной машины.

В «семерку» вернулись быстро, без оглядок.

— Хорошо, что они еще наш личный автомат не углядели, — заметил Ганя, когда уже садились в салон.

— Ага, плюс мой Макаров, — с грустной иронией сказал в ответ Костя.

Тронулись, поехали. Когда удалились на несколько метров, Муконин прикурил сигарету и жадно затянулся.

* * *

Костя решил не огибать Челябинск по окружной дороге, а ехать прямо. По городу прокатились почти без разговоров. Настроение, понятно, у обоих упало до нуля. Уже на своей территории шеф не помог, потому что не было связи. Да и помог бы? А что ожидать дальше?

Раньше Костя был в Челябинске несколько раз, но все проездом, транзитом по железной дороге. Едва успевал прошвырнуться по центру. Вот и теперь история, можно сказать, повторилась.

Южноуральский город по-прежнему оставался по-своему красивым, но чем-то похожим на Екатеринбург. Такие же улицы со старинными пятиэтажными домами, с торчащими кое-где исполинами-небоскребами, с тревожным движением людей, с бросающимися в глаза контрастами нового времени, — нищие попрошайки у парадных входов и крутые водородные автомобили на парковках; черные окна недостроенных многоэтажных башен и красочные лозунги на их цоколях с патриотическим уклоном. Однако же, восхвалялась тут не Уральская Республика, а просто Южный Урал. Типа того:

ЮЖНЫЙ УРАЛ — КУЗНИЦА НОВОЙ РОССИИ

Лишь в одном месте попались слова «Уральская Независимая Республика». В центре, на здании правительства было вывешено:

УРАЛЬСКАЯ НЕЗАВИСИМАЯ РЕСПУБЛИКА — ОПЛОТ НОВОЙ РОССИИ

Костя намеренно проехал через центр. Широченная Площадь Революции, побольше, чем Площадь 1905 года. И памятник Ленину сохранился в нормальном состоянии — никто его не подрывал. Тут вообще всегда было спокойней, тише, думал Костя, и как будто чувствовалось уже слабое, но такое манящее и милое дыхание юга. А на выезде с Площади активно производилось воздвижение лазерного постамента для трехмерной vision. Челябинцы, видимо, решили не отставать от столицы Республики, и взялись за создание своего трехмерного великана. И где только бабки нашли в смутное-то время?

На окраине города Костя прибавил скорость. Мимо полетели трущобы и промышленные зоны, перемежающиеся со спальными районами. Почти как в родном Екатеринбурге. Только другой дух, другая стать. Что-то незаметное, но иное. Неожиданно приходящее и сразу ускользающее, как ощущение дежавю. Костя мысленно попрощался с последним мегаполисом независимой и управляемой зоны.

Уютный, но грубоватый, крепко стоящий, тяжеловесный край, где ковалась победа в Великой Отечественной войне, ковалась в виде танков и «катюш». Суровый, железный край, надежно укрывшийся за Уральским хребтом. Где и поныне куется железо. И где теперь пролегает южная граница последнего плацдарма России. Счастливо тебе! Встретимся ли снова на обратном пути?

После города потянулась почти свободная от автомобилей трасса. Приближалась граница Уральской Независимой Республики.

— Ну что, когда за руль сядешь? — поинтересовался Костя, убавив радио (местный «Южный Урал FM» начал периодически шипеть, как караси на сковородке).

— После границы и сяду. — Ганя, вальяжно развалившийся в кресле, смачно зевнул. — Вроде договаривались же.

— Добро.

Костя посмотрел по сторонам.

Вокруг был великолепный пейзаж. Справа простиралось серо-черное поле, тут и там укрытое рваными снежными простынями. Слева, вдали поднималась небольшая горка, забитая сосенками, и тускло-зеленые деревья словно спускались с нее сбившимися редутами беспорядочного войска. Солнце, то и дело прячущееся за облаками, играло прожекторами на этих просторах.

«Широка страна моя родная, — завелось в голове у Кости. — Много в ней полей, лесов и рек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»

— Надо Калинову отзвониться, — напомнил вдруг Ганя.

— А, точно, обещали же перед границей, — подхватил Костя.

— Ладно, сейчас звякну, — сказал напарник и достал смартфон.

По его удовлетворенной мине Костя понял, что сеть после Челябинска еще не пропала. Ганя подключил смартфон к миниатюрной «плазме», прилепленной к средней части передней панели.

Через пару секунд на маленьком телевизоре появилось как бы сложенное мозаикой нечеткое изображение генерала. На Калинове был черный пиджак, из которого выглядывал сиреневый ворот рубашки. На глазах очки, что являлось большой редкостью.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович, — бодро сказал Ганя.

Генерал молча кивнул. Он выглядел весьма сдержанным. Костя, в свою очередь, сделал приветственный жест рукой.

— Подъезжаем к границе, — отрапортовал Ганя, поправив волосы у виска.

— Как Челябинск прошли? — оживился Сергей Михайлович.

— Нормально, — кисло ответил Ганя. — Если не считать, что чип-манда на посту у въезда не сработала.

— То есть, как это — не сработала?

— Да, попались какие-то мудозвоны, даже сканировать не стали. Нашли автомат, хотели арестовать. Пришлось взятку дать. У них, видите ли, приказ мэра Челябы: с оружием не пропускать. А до вас дозвониться мы не смогли.

Калинов озабоченно снял очки. Смолистые брови сомкнулись, в глазах появилось недовольство.

— Ладно, разберемся. Кто там был-то, звания, фамилии хоть запомнили?

— Да какие звания! У них на погонах двуглавые орлы. Назывались Гер и Серый.

— Хорошо, этого мне достаточно. Теперь они будут бетонировать пограничные столбы.

— Хотелось бы надеяться, — улыбнулся Костя. — Только бабки-то уже не вернутся.

Генерал то ли не расслышал эту реплику, то ли намеренно пропустил мимо ушей. А может быть, случайное копошение Гани ему помешало.

— Я сейчас предупрежу пограничный пост, — пообещал он. — Проверю готовность к марш-броску двух БТР.

— Хорошо бы, — обрадовался Ганя.

— Ну все, до связи! — И экран потух.

— Вашими бы устами да мед пить, — прокомментировал приятель.

— Да ладно тебе. — Костя поправил экран «плазмы».

Затем, закинув руку на затылок, как казачок в танце, он покрутил головой туда-сюда. Это был своего рода массаж. С некоторых пор шея начала деревенеть.

— Эх, все хорошо в этой тачке, но вот кресла дюже неудобные, — поделился Костя с напарником.

Ганя не стал спорить.

— Есть такое дело. Как только вернемся, сразу поменяем. А то все руки не доходили.

— И что ты, мерседесовские, что ли, поставишь? Так они тут же провалятся! — Костя с хитринкой покосился на товарища.

Ганя воздел глаза к небу.

Муконин посмотрел на спидометр. Стрелка зашкаливала за сто двадцать километров в час. Даже и не заметил, как прибавил. Ну и пусть. Нормальная скорость. Если не считать одеревеневшей шеи, трасса идет легко и хорошо.

* * *

Южная граница Уральской Независимой Республики пролегала по хребту Уральских гор — Уралтау. Сразу за городом Миасс, который приятели объехали стороной, начались указатели о приближении поста.

Около двух часов пополудни, уже в непосредственной близости от пограничного пункта, Костя и Ганя наткнулись на примерно двухсотметровую очередь из автомашин. Здесь были и фуры, и легковушки, и незабвенные Газели. Вереница разделялась на два ряда — занимала две полосы. Изредка спешно проезжали встречные машины, удачно прошедшие контроль на въезде в Республику.

Костя пристроил «семерку» в хвосте очереди, за маленьким черным автобусом марки Форд с Челябинскими номерами (в конце таблички стояли цифры «74», обозначавшие регион, — бывшие в ходу до Русской Хиросимы номерные знаки до сих пор оставались в употреблении).

Приятели закрыли машину и пошли пешком к посту. По дороге оба осматривались, время от времени замедляли ход.

— Что-то никакими БТР тут не пахнет, — заволновался Ганя.

— Сейчас разберемся, — успокоил Костя.

Пограничный пост, как оказалось, представлял собой мобильный синий вагончик на колесах с двумя окнами по краям и дверью посередине. Над дверью висел транспарант:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ УНР!

За вагончиком стоял столб, на котором в виде рекламного щита высилась надпись:

ГРАНИЦА УРАЛЬСКОЙ НЕЗАВИСИМОЙ РЕСПУБЛИКИ

Вагончик располагался вдоль дороги, углом к полосатому красно-белому шлагбауму, в опущенном состоянии перекрывающему трассу. У шлагбаума стояли двое в военной форме образца две тысячи двенадцатого года с сержантскими погонами, с Калашниками наперевес. Молодой человек в бушлате офицера Комитета Безопасности, рядом со стойкой шлагбаума, проверял документы у беспокойного водителя белой тентовой Газели, которая носатым передком чуть ли не подпирала их сзади. Офицер, невысокий, впрочем, как и водитель, с непонятными погонами, с колышущейся на ветру каштановой шевелюрой, с обветренным лицом, которое имело типичное выражение обстоятельности и доброжелательности, как бы говорящее: сейчас мы все посмотрим, во всем разберемся, и все будет нормально, — этот пограничник сканировал «электробритвой» чип на водительском удостоверении хозяина Газели. Последний, черноволосый и смуглый, с по-обезьяньи волосатыми запястьями, выступающими из рукавов коричневой кожанки, — но по всему видно, что не кавказец, — переминался с ноги на ногу.

— Да ты пойми, шеф, то ж скоропорт, у меня срок до обеда, а мне еще до Уфы ехать, а я уж тут два часа жду, когда вы чаю напьетесь…

— Гражданин, не надо инсинуаций, мы здесь тоже баклуши не бьем. А у тебя вот пробел по базе, между прочим. Что-то нет тебя в базе Уральской Республики, — спокойно разъяснял офицер, глядя на свой КПК.

— Так я ж предупреждал: я на тюменском севере регистрировался, а там, значит, непорядок, не забили в общую базу.

Сзади уже подходили другие водители, сплошь мужчины, и в основном — классические шоферы в потертых одеждах. Они уже начинали роптать. Один, долговязый, щуплый, с необычно большим кадыком, выкрикнул, перебивая всех:

— Эй, лейтенант, а нельзя ли ускорить?

— Спокойно, господа-товарищи, — поднял руку лейтенант. — Всему свое время.

На встречной «двухполоске» стоял идентичный шлагбаум, и там творилось нечто подобное. Широкая едва движимая спина — еще один комитетский бушлат, два автоматчика памятниками по краям шлагбаума. Очередь из разномастных автомашин тянулась вдаль и изгибалась, так как дорога уходила волной. А там смыкался лес, и в туманной дымке восставали небольшие горы, покрытые зеленовато-черной бахромой. И над ними известковое небо, с огромными, раскидистыми серо-синими кораблями-облаками, с пришпиленным где-то сбоку дымчато-желтым кружком солнца. Водители, стоявшие около широкой спины, о чем-то спорили, размахивая руками. Доносились рваные реплики: «Так, твою мать, еще полчаса, что ли?! Сколько можно? А ты куда лезешь?!»

— Пойдем, туда зайдем. — Ганя указал на вагончик.

Костя кивнул, и они обогнули Газель сзади, и тихонько зашли в вагончик.

Внутри оказалось уютно. В дальнем левом углу располагался санузел, в ближнем левом — мойка, вделанная в белую тумбу, и кран, торчащий из стены. В правой стороне был кухонный гарнитур под дерево. Вдоль стены, противоположной входной двери, тянулись три дивана. Справа, у входа, располагался стол, из которого вырастал стволом кронштейн, держащий большую жидкокристаллическую панель. За столом, с дугообразной клавиатурой, сидел шатен лет тридцати, в парадной форме Комитета Безопасности с погонами капитана. У него была короткая стрижка, уши забавно торчали, почти как у Чебурашки.

Он вяло глянул на вошедших и открыл рот. Но Костя, протянув чип-мандат, быстро сказал:

— Здравия желаю. У нас секретное задание. И кстати, тут не пробегала группа сопровождения из двух бронетранспортеров?

— А, миссионеры. — Правильное лицо капитана просветлело. — Да-да, насчет вас было распоряжение. А вот про БТР я ничего не знаю.

— То есть, как это? — у Гани, что называется, отвисла челюсть.

У Кости чертов вагончик качнулся в глазах.

— А вот так, и словом не обмолвились. Меня зовут Джон. — Капитан поднялся из-за стола и протянул жилистую руку. — Можно просто Женя.

— Очень приятно, — горько отозвался Костя, хило приняв рукопожатие.

Ладонь у Джона оказалась почему-то теплой и потной. Может, из-за того, что здесь было хорошее отопление?

— Рад знакомству, — сухо сказал Ганя, в свою очередь, подав руку.

Капитан снова сел в кресло, лицом к гостям, и принялся непринужденно покручивать себя маятником на ножке кресла, немножко налево, немножко направо. Лицо его выразило знак вопроса.

Воцарилась странная пауза. Костя достал смартфон и набрал Калинова.

— Твою мать, не доступен, — через несколько секунд констатировал он.

— Ну и ладно, — вздохнул Ганя. — Черт с ними. Так ты пропустишь нас вперед?

Последняя фраза была обращена к капитану.

— Это без проблем. Только дам вводную. Впереди у вас Уфа. По ту сторону шлагбаума начинается никем не признанная пока Башкирская Независимая Республика. Да вы садитесь, — остановившись, он указал на табуреты, бывшие около одного из диванов.

Приятели послушались и, побрякав железными ножками, расселись. Костя машинально уставился на монитор с пляшущими на черном экране буквами:

ГРАНИЦА НА ЗАМКЕ!

— Н-да, так вот, — продолжил Женя, постучав пальцами по столу. — Башкирская Независимая Республика. Не сказать, чтоб отстой, но та еще держава. Территория военного коммунизма, мать ее за ногу. На протяжении трассы, в районах нефтедобычи, можно запросто попасть под обстрел. Там идет настоящая бойня за нефтяные качалки. Всякие банды с Уральской Республики пробираются через горы на квадроциклах или мотоциклах, чтобы завладеть парой-тройкой качалок. Местное население, от мала до велика, стоит на страже своих нефтеносных запасов. Вооружены даже женщины и дети.

Кроме того, часто попадаются посты местной полиции, которым нужны импортные бабки. Проезд по их территории стоит десять евро.

— А что, зелененькие не катят? — осведомился Костя.

— Нет, американцев там, вообще-то, не любят.

— Ну, по сравнению с местной полицией запросы у них невелики, — заметил Ганя.

Капитан непонимающе поглядел на одного, затем на другого.

— Это он так странно шутит, — открестился Муконин. — Не обращай внимания, давай дальше.

— Да, действительно, странно. — Джон повернулся к жидкокристаллической панели и потеребил нос. — Короче, чтобы второй раз не переплачивать новому патрулю, не забудьте попросить первых сделать лазерную отметку в правах. Кстати, чип-мандат можете выбросить. Впрочем, он вам еще пригодится на обратном пути. Если вернетесь.

Последние слова прозвучали на сниженном тоне.

— А куда ж мы денемся? — с напором сказал Ганя, убрав волосы с виска.

— Да все «нормалек» будет. Это я тоже так пошутил. — Капитан, повернувшись к ним, холодно улыбнулся. — А в сущности, желаю вам удачи. И за это надо выпить по пятьдесят грамм водки.

— Мы же за рулем, — почти хором сказали товарищи.

— Да кто сейчас проверяет на алкоголь? То ж пережиток старого времени.

Теперь его улыбка стала теплой.

Он поднялся с кресла, шагнул к кухонному гарнитуру, достал три пластиковых стаканчика и блатную походную фляжку в кожаном чехле. Затем, чинно, словно исполняя какой-то местный ритуал, разлил прозрачную жидкость.

— Ну, за удачу.

Все выпили. Стаканчики поставили на стол.

— Ага, и еще, — спохватился Джон после того, как занюхал рукавом. — После Уфы начнется полный пипец. Там миротворческая зона. Поволжская Международная Республика, которая пока в стадии создания. Трасса кишмя кишит бандами безработных бродяг, которые вооружены чем попало. К тому же, больше вероятность встретить патруль НАТО. Вот тогда-то вам несдобровать. Лучше вообще не останавливайтесь. Потому как все машины из Уральской Республики они подвергают капитальному досмотру. А у вас, как я понимаю, в тачке что-то важное есть.

— Точняк, — бросил Ганя.

— А если их прихлопнуть? — Костя посмотрел на хозяина вагончика, затем на приятеля.

— Тоже вариант, — буднично ответил капитан. — Только потом не обессудьте, если вас будут колошматить из вертолета.

— Ладно, спасибо, Джон, мы все поняли. — Костя встал с табуретки и протянул руку.

Ганя последовал его примеру.

— Пойдемте, я помогу вам переехать этих водил. — И капитан поднялся вслед за ними.

Прощание было коротким. Под возмущенные возгласы толпы «семерка» по встречной обогнула вереницу машин. Шлагбаум открылся по мановению руки капитана. И что-то банальное сказали друг другу, и Джон, после очередных крепких рукопожатий, вылез из их машины. И еще махнул вслед. И быстро растворился в зеркале заднего вида.

Матеря Калинова и его обещанные БТР, приятели набрали скорость. Может статься, маленькая боевая колонна запаздывает, и она еще догонит их, понадеялись Костя с Ганей.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Отъехав километров на пять, приятели решили остановиться, чтобы пообедать и подождать сопровождение. Шлагбаум и вагончик уже скрылись из поля видимости. Кругом был лесок из сосенок. Машину загнали в небольшой карман — когда-то здесь начиналась проселочная дорога, но теперь исток был завален высохшими чешуйчатыми соснами, ощетинившимися изломанными крюками лап.

Костя, переместившийся после границы на пассажирское кресло, потер руками и потянулся к заднему сиденью.

— Так, чем тут у нас можно поживиться? — Он поморщился от внезапного укола едва зажившего ребра.

Ганя, тем временем, третировал смартфон.

— Что ты будешь делать! Калинов опять недоступен.

Вскоре на центральной консоли появился импровизированный столик из планшетки, накрытый бутербродами с аппетитной волокнистой ветчиной из комитетского пайка, рыхлыми шариками картошки в пластиковой ванночке, банкой соленых огурчиков. В автомобильном чайнике подоспел кипяток, и ребята заварили пайковый «Уральский борщ» в фирменных баночках.

— Вот что я не приемлю, так это генномодифицированную пищу, — пожаловался Ганя. — И не из-за всякой там трескотни про опасные воздействия на человека. А просто у нее вкус какой-то стремный.

— Думаешь, эта ветчина настоящая? — усмехнулся Костя.

— Конечно. Это ж комитетская.

— Ну и что. По-твоему, нам не могут подсунуть какую-нибудь лажу?

Ганя пожал плечами.

— Наивняк. Кому сейчас можно верить? В наше скотское время не то что еду отравленную впарят, могут и воду в водопроводе отравить. Представь, к примеру, — жуя картошину, начал развивать тему Костя, — НАТО каким-то образом завербовало посредническую фирму. И посылает свою американскую курятину, накаченную какими-нибудь смертоносными генами, вырабатывающими в теле человека яд. Ну это я так, утрирую. А фирма-посредник привозит ее на Урал по подложным документам. Типа, маде ин УНР. И за взятку впаривает Комитету. Вот так можно и перетравить нашего брата. То есть, кого не удалось уничтожить ядерными бомбами и задушить миротворческими базами, того можно просто перегноить, как тараканов. Старый испытанный способ.

— Н-да, что-то в этом есть, конечно. — Ганя с умным видом повертел перед глазами вилкой с наколотым огурчиком.

— Вот насчет картошечки можешь точно не сомневаться, — между прочим, заверил Костя. — Я ее у бабульки одной брал, на базарчике около дома. Бабка проверенная, сто лет у нее покупаю всякую всячину. Одно время хреновину брал.

— Ум-м, какая прелесть! — вставил Ганя, хрустя огурчиком. — Сейчас бы этой хреновинки да с домашними пельменями.

— Ага. А летом старушенция еще белыми грибами приторговывает. Большие такие, красивые, и где она их находит только?

— Может, у нее генная лаборатория дома, — хихикнул Ганя (волосы его сбились, и он их порывисто поправил). — И она грибки-то и разводит, мутагенные, ха-ха. Ты из них грибницу варил?

— Ну, варил. Как видишь, жив. Даже не тошнило, нормальные были грибы.

— Слушай, а ты пробовал когда-нибудь наркотические грибы?

— Нет, как-то все не довелось. Только в кино про них слышал. А, и еще в юности у Пелевина читал. Был такой писатель.

— Почему был, он, может, и сейчас есть. Остались же в Москве люди. Только книги никто теперь не издает.

— Угу. — Костя уже наворачивал борщ.

Беседа также неожиданно стихла, как началась. На десерт заварили чаю, распечатали плиточный шоколад. Быстро почаевничали, затем старательно прибрались за собой.

Ганя снова набрал Калинова. Но все безрезультатно, тот словно сгинул.

— Странное подозрение у меня закралось, — поделился приятель. — Видимо, с военной группой нас решили кинуть.

— Действительно, странно, — протянул Костя. — На Калинова это не похоже. Возможно, какая-то накладка?

— Что будем делать? Сидеть и ждать у моря погоды?

С минуту Костя подумал, постучал пальцами. Наконец, глубоко вздохнул.

— Черт с ним. Давай двинем пока в одиночку. Время не терпит. А там — посмотрим.

— Ну что ж, тогда покурим и в путь? — приободрился почему-то Ганя, демонстративно положив руки на рулевое колесо.

— Да, главное после сытного обеда — спокойно покурить, — изрек Костя и достал сигареты.

Минут через двадцать после обеда явилась большая туча, пошел дождь с градом. Ганя коршуном уставился на дорогу. Дворники забегали по стеклу, зачастили убаюкивающим тиканьем. Но стихия не сдавалась. Напротив, с остервенением засыпала шрапнелью едва очищенное пространство. Стрелка спидометра застыла на отметке девяносто километров в час. И не мудрено, говорил себе Костя. Выжимать больше в таких условиях довольно глупо.

Маленькая порция водки сделала свое дело. Муконин ощущал, как тяжелеют веки. Глаза закрывались сами собой, против воли.

— Ладно, я, наверно, вздремну, — пробормотал он, откинул спинку сиденья и отключился.

— Твое право, — услышал он уже сквозь полудрему.

И пришло что-то теплое и ясное. Тонкие ласковые пальцы мягкими расческами ворошили ему волосы, сочные губы впивались в шею, гнущееся тело будто обвивало его скользкой чарующей русалкой.

Он осторожно выпростался из объятий и увидел ее лицо. Необычный рисунок тонких бровей, чувственные влажные губы с легким изгибом.

«Маша?! Откуда ты здесь?» — сорвалось с уст, а она лишь загадочно улыбнулась.

«Значит, между нами ничего плохого не произошло?» — то ли спросил он вслух, то ли пробормотал про себя.

«Ну конечно. Все что было — это сущий бред. Я ждала тебя здесь. Разве ты не видишь, как я соскучилась?»

«Где это — здесь?» — он огляделся по сторонам, но, кроме ярких лучей солнца и серо-желтого песка, ничего не было.

Она молчала и улыбалась, той нежной детской улыбкой, которую он успел запомнить. И ему показалось, что вот оно — счастье. Неважно где. И он снова обнял ее, прижимая к себе.

«Теперь мы всегда будем вместе, правда?» — с обескураживающей простотой маленькой девочки произнесла она.

«Да, Миша. (Помнишь, я хотел так тебя назвать? Только не смейся!) Мы всегда будем вместе. Я обещаю».

Странные, пугающие звуки, врезаясь набатом, быстро разорвали сон в клочья. Костя ощутил себя раскачивающимся в кресле — благо, что не побрезговал после границы ремнем безопасности. Машина, визжа колесами, сновала по трассе то в один бок, то в другой. По стенкам отвратно долбили очередью. Сон развеялся вмиг, и пришел страх. Обжигающе холодная волна прокатилась вниз, к ступням, инстинктивно ищущим педали. Костя покосился на товарища. Тот отчаянно выкручивал баранку, вдавив голову в плечи.

— Эй, что за черт?! — услышал Костя свой голос.

— Да, бля, на горе засада, оттуда хреначат АКМ, — затараторил Ганя.

Костя глянул в боковое стекло. Дождя с градом как ни бывало. Мимо, в отдалении, бежала, покачиваясь, подмокшая гора со скалистым рельефом и жиденькими серыми зарослями. В кистях кустов мелькали два дымчатых пучка — оттуда и лупили автоматчики.

— Так жми быстрей, проскочим! — выкрикнул Костя.

Стрелка на спидометре тряслась около отметки восемьдесят километров в час.

— На фиг, вдруг шипы бросили, — выпалил Ганя.

И будто бы накаркал. Внизу, под днищем, глухо клацнуло, машину повело вообще на обочину. Ганя резко сбросил скорость, правый бок накренился, их развернуло на триста шестьдесят градусов. У Кости стало покалывать в легких. Муконин решил: сейчас они будут переворачиваться. И крепко ухватился за пластиковую ручку на двери обеими руками.

«Вот так все и кончилось, — промелькнуло в голове. — Не успев начаться. И Маша даже не узнает о том, что я погиб!»

Все закрутилось перед глазами — серая дорога, скалистые горы, грязная обочина. «Семерку» вроде бы снова прокрутило. И кончилось все только тогда, когда утонули в грязной жиже на склоне обочины, так и не перевернувшись.

Ганя заглушил двигатель. Костя почувствовал, как тело наполняется невесомостью. Ура, мы живы!

Но радоваться, естественно, было рано. На горных мотоциклах, жужжащих, как осы, с прыгающими колесами, имеющими, видно, невероятные амортизаторы, — подкатили трое или четверо. По крайней мере, перед капотом «семерки» остановились два мотоцикла, один — мутно желтый, с черными кляксами грязи, другой — серый и весь грязный. С желтого слез детина в походном костюме цвета хаки, с серыми наколенниками и серыми локтевыми чашечками. Со второго спешились двое таких же. Но сзади кто-то еще долбанул по багажнику, Костя резко оглянулся. Там тоже возникли люди. Или, правильнее говоря, разбойники с большой дороги.

— Ну вот, встряли по самые уши, — обреченно сказал Ганя. — А ведь Джон обещал, что в Башкирии все будет хорошо.

Первый детина приблизился к лобовому стеклу и заглянул в салон. Между налипшими комьями грязи Костя увидел пронзительные европейские глаза, беспорядочные смолистые патлы и маленькая козлиная бородка не вязались с мужественным обликом. Тип осклабился и поманил приятелей пальцем.

Костя потянул руки под кресло, где лежал теперь трофейный автомат Калашникова.

— Не стоит, это глупо, — осадил его Ганя.

Посмотрев на друга, Муконин прикрыл веки в знак согласия.

— У нас есть другой выход? — секунду спустя спросил он.

Ганя повел плечом.

Беспорядочное броуновское движение тревоги одолевало Костю. А нужно было сосредоточиться и хладнокровно принять решение. Он глубоко вдохнул и выдохнул — обычно это помогало.

Пауза затянулась на две-три секунды. Костя повернулся к приятелю:

— Предлагаю пустить дымовую завесу и начать отстрел.

— Думаешь, прокатит? — недоверчиво спросил Ганя.

В лобовое стекло настойчиво постучали, одновременно подергали заблокированную дверь, разбойник с «козлиной бородкой» опять поманил пальцем.

— Некогда спорить, — бросил Костя и нажал кнопку пуска дымовых шашек.

Сразу зашипели форсунки. Плотный дым заполонил окна в несколько секунд. Костя увидел, как задергался тип с бородкой, и как забавно преобразилось его лицо, быстро растворившееся, впрочем, в дымчатой мути.

Муконин натянул респиратор, достал-таки трофейный АКМ, открыл люк в потолке и начал палить без разбора. Лопастью перемахнул ствол вбок и снова начал строчить. Дым потихоньку рассеялся. Уже открылось черное месиво обочины, и в нем — два тела рылом в грязь. Едва Костя окунулся обратно в машину, понеслась ответная очередь с ближайшей скалы.

И вдруг бабахнуло около правой двери, в районе ручки замка, и, похоже, лопнули перепонки, и все поплыло перед глазами. Автомат вывалился из обмякших рук. Костя ощутил себя поролоновым, в ушах прорезался свист. Кто-то потянул его за руки и выволок наружу через проем. И нога почему-то споткнулась о валявшийся рядом большой камень. Или не камень?

Все происходящее как бы перестало быть реальностью, а сделалось чем-то сторонним. Он не понял, почему упал животом на землю, лишь повернул голову в бок. Однако, не сразу вторгнувшаяся, резкая боль в руках заставила вернуться в себя. Руки неумолимо жестоко выворачивали сзади и чем-то сцепляли на запястьях. Костя понял, что Ганя подает звуки рядом, и с ним, видимо, делают тоже самое. Их немного попинали (теперь уколы боли стали тупыми, незлобными). Затем их подняли и повели к небольшой скалистой горе. Часть бандитов умчалась туда на мотоциклах.

Свист в ушах стихал. Ноги спотыкались о ледяные камни. Сзади то и дело грубо подталкивали стволами автоматов.

— Давай, пшел!

— Резче копытами шевели!

— Мля, надо было их прикончить, — ругался кто-то писклявый за спиной.

— Сука, в натуре, исполосовать на кишки, и писец, — вторил другой, басовитый.

— Эй, чо, не ясно, что ли? Атаман приказал живьем привести, — осадил матерый сержантский голос.

«Атаманом» оказался щупленький каланча лет тридцати трех, в клетчатых брюках, в темно синей летной куртке-штормовке. На голове у него была облегающая черная вязанка. Под шапочкой угадывался бритый череп несколько неправильной формы. Лицо его выражало спокойствие и надменность. Легкая щетина пятнами черной пыли покрывала впалые скулы.

Карие глаза устало изучали пленников. Атаман сидел на троне, сотворенном из комфортабельного автомобильного кресла, предположительно, извлеченного из иномарки. Кресло подпирали черные пластиковые ящики, имевшие происхождение, очевидно, из какой-нибудь распотрошенной фуры.

По бокам атамана стояли помощники, или адъютанты, или кто они там?.. У каждого за плечами был Калаш. На заднем плане полукружьем теснились скалистые горки. Кое-где зияли расщелины. Под ногами поблескивал на неожиданном солнце темно-серый лед.

— Кто такие будете? — вяло осведомился атаман.

— А вы кто такие? — смело бросил в ответ Костя.

Тонкие губы вожака растянулись в кислой улыбке.

— Послушай, дорогуша, я, вообще-то, первый спросил. И это, по крайней мере, невежливо — отвечать вопросом на вопрос.

Приятели удивленно переглянулись. Ганя сверкнул глазами. Что означало, скорее всего, следующее. Весьма интеллигентный главарь у этой банды, однако.

— Мы подданные Уральской Независимой Республики.

— Это я понял, не дурак. У вас машина уральская. Я говорю, кто такие? По жизни кто?

— У нас миссия и. о. президента Республики, — начал Ганя. — И всякое воспрепятствование…

— Да здесь Башкирия. Тут по хрену ваши миссии. К тому же, вы мне двух ребят положили. И за это вам отсюда живыми уже не уйти.

Приятели не дрогнули. Нет, боязнь смерти, конечно, вспыхнула где-то внутри маленькой спичкой, но тут же погасла. Пока ты стоишь на ногах, думаешь и дышишь, как-то мало верится в ближайшую гибель. Ты знаешь, что судьба способна подарить еще с десяток шансов, и что лишь надежда умирает предпоследней, за секунду до твоей физической смерти.

— Могу я, наконец, узнать, с кем имею честь? — в тех же аккордах интеллигентного разговора выразился Костя.

— Можешь. Я здесь представляю единоличную власть на данном участке трассы, — заявил главарь. — А звать меня можешь Колян Питерский.

— Очень приятно. — Костя сместил уголок рта, он стал лучше слышать.

Главарь никак не отреагировал на эту реплику. Он начал отдавать распоряжения.

— Ну-ка, прошманайте этих гавриков.

С боков и спереди варварски ощупали, на ледяную землю полетели кошельки, мандат, сигареты, смартфоны. Но зато сняли наручники.

— Сивый, давай их пока на базу, в пещеру. Вялый, возьми двоих, махнете их тачку дербанить. Перероете все до днища.

Вялым оказался тот самый парень с козлиной бородкой. Этот типчик удовлетворенно осклабился, подтолкнул двоих соратников, и они взяли свои мотоциклы. Взревели моторы, стервятники оседлали лошадей и понеслись обратно, подпрыгивая на кочках. Проводив их меланхоличным взглядом, Колян Питерский слез с трона, с небрежностью факира щелкнул пальцами. Двое щуплых парней в пятнистых штанах и поношенных темных куртках подхватили трон. Сивый — хмурый верзила с двойным подбородком, в зеленой форме пехотинца бывшей Российской Армии, опять же, без погон, с полуавтоматом за плечом, — Сивый с остальными людьми повели пленников на базу. Атаман, очевидно, поплелся в арьергарде.

Шествовали долго, куда-то в глубь горного массива. Идти было тяжело, по кочкам и камням, все время вверх. У Кости с непривычки заныли мышцы в икрах, ступни в ботинках устали от многочисленных уколов щебня. Но это не помешало ему обратить внимание на то, сколь богата здесь местность гордой и угрюмой красотой. Широкую тропу, почти освобожденную трезвонной весной от снежного покрытия, на всем протяжении охраняли по краям причудливые рыцари. Эти часовые — чуть склонившиеся к тропе, разного роста, от метровых на глаз до двухметровых и выше, тесно сплоченные скалы с белыми шапочками на чрезвычайно корявых головках. И каждый из них казался то ужасно вывернутой грифоновой головой с уродливым клювом, то высеченной самой природой из камня карикатурой Прометея, то застывшей массой не родившихся рук, ног и собачьих морд. Солнце едва прорывалось сквозь плотные ряды каменных стражей, игривые зайчики время от времени прыгали в глаза людям.

Наконец дорога не круто повернула и вышла к огромному уступу, который застилал ковер из сухой пожухлой травы. За уступом была большая гора со скалистой стеной, в стене виднелось ущелье. Костю и Ганю заставили протиснуться туда. Стало темно и сыро. Хоть глаза выколи. Но бандиты чувствовали себя здесь, как кроты в собственной норе. Они протолкнули приятелей в узкую нишу.

— Сидеть здесь тихо, — буркнул кто-то и тут же закрыл на замок ржавую решетку, приспособленную под дверцу.

Товарищи остались одни. Очертания прояснились: кругом были холодные ноздреватые стены, кое-где с бугорками. Макушка головы почти соприкасалась с потолком, с которого тут и там угрожающе свисали уродливые сосульки, будто выкрашенные известью — сталактиты. Костю они почему-то навели на пошлую мысль о мужских половых органах. Совсем не время для низкопробных шуток, одернул он себя.

Попробовали сесть на камни. Костя, устроившись на сыром мшистом выступе, подсунул кисти рук под пятую точку. Ганя сразу привстал, потер заднее место, посмотрел на ладонь, покачал головой.

— Ну, что будем делать? — Он брезгливо отряхнул руки, махнул и сел обратно.

— Надо как-то вырваться отсюда, — резонно заметил Костя.

— Легко сказать. — Ганя сплюнул.

— Еще не все потеряно. Этот Колян, по всему видно, смышленый малый. Может, удастся с ним договориться насчет нашей свободы. А если даже они найдут чемоданчик с Минипой, они не смогут его вскрыть. Никогда. Код знаем только мы с тобой.

Костя пошарился в карманах в поисках сигарет.

— Черт, даже курево отобрали!

Потом какое-то время они сидели молча. Просто не хотелось больше ни о чем говорить. Каждый придумывал свой план бегства.

Наконец началась какая-то возня в предбаннике ущелья, донесся чей-то возбужденный говор, послышались шаги. К решетке подошел рыжий вояка в пятнистой форме, забрякало железо.

— Выходи по одному.

Их вывели на площадку — прежний пространный уступ перед ущельем. Атаман опять сидел на троне и заботливо протирал тряпочкой автоматический пистолет «Пернач». Вокруг стояли бандиты. Костя насчитал пять рыл. Один непонятный, в черных очках, с охотничьей винтовкой с оптическим прицелом, трое азиатов с Калашами, один русский с полуавтоматическим ружьем. Неплохое вооружение у этих ребят, подумалось Муконину. Где-то над головами щебетали птицы. Атаман начал речь.

— Этот черный чемоданчик мы нашли под водительским сиденьем. — Один из прислужников вытащил из-за спины дипломат и поставил у ног Коляна Питерского. — Я надеюсь, что в нем баблосы, а поскольку не хочу прослыть наивным простаком, то мечтаю, что вы благодушно подтвердите мои предположения. Только вот у нас есть одна незадачка. Мы не можем его вскрыть. А по сему предлагаю следующий расклад. Вы называете мне код, а я дарю вам шанс сохранить жизнь в русской рулетке. У нас есть древний револьвер. Кстати, частенько осечки выдает. Всего одна попытка, и если повезет, хотя бы один из вас уйдет отсюда целым и невридимым.

Приятели переглянулись. Интересные, видать, забавы у этого атамана.

— Боюсь вас разочаровать, — сказал Костя, — но там не бабл… Там ни евро и ни баксы, и даже ни золотые слитки, а нечто другое, что для вас и вашей шайки не представляет практически никакой ценности.

— Во-первых, я бы на вашем месте поостерегся называть моих ребят шайкой. — Атаман перестал протирать пистолет и угрожающе выставил ствол. — Мы представляем собой не что иное, как Освободительный Анархический Полк имени Батьки Махно.

Костя едва подавил в себе смешок.

— А во-вторых…

— Уважаемый Колян Питерский! — перебил Костя. — Мы готовы вам раскрыть секрет чемоданчика. Но для этого позвольте остаться с вами наедине. Уберите этих ваших ребят. Ручаюсь, мы не будем вероломно нападать. Тем более что у нас нет оружия, а у вас вон какой красивый пистолет.

Колян нахмурил смолистые брови, сжал губы. Глаза его задумались. Пистолет лихо крутнулся на указательном пальце и принял прежнюю позицию — стволом вперед.

Костя машинально представлял его башку: что там будет, если сдернуть черную вязанку — белая кожа или легкая дымчатая щетина?

Ганя пристально глядел на дипломат, как будто боялся, что он исчезнет.

— Ладно уж, фиг с вами, — произнес Колян Питерский. — Но даже будь у вас оружие, оно бы не помогло. Я всегда стреляю первым.

«Тоже мне, махновец! Либо бахвалящийся болван, либо толковый прощелыга», — сделал для себя вывод Костя.

Атаман махнул свободной рукой. Его подчиненные нехотя разошлись, кто куда. Одни растворились в ущелье, другие ушли в сторону дороги. Видимо, тут, в округе, у этих «анархистов» имелось много различных «схронов».

— Ну вот, теперь поговорим, — вздохнул Колян Питерский, когда они остались одни — главарь бандитов и два пленника.

— Да-да, в спокойной, так сказать, обстановке, — подметил Ганя, убрав со лба сбившиеся на ветру волосы.

— Может, мы тоже присядем? — обнаглел Костя.

Атаман меланхолично повел плечами. Муконин, чувствуя нытье в ногах, опустился на землю, и сел в позу уставшего путника: пятки вместе, коленки врозь. Руки небрежно положил на колени. Пятую точку обжег холодный лед. Но ему стало все равно. Надоело — быстрей бы уж кончить как-нибудь!

Ганя помялся и последовал его примеру.

— Ну так что в чемоданчике? — спокойно спросил Колян Питерский.

— Видите ли, атаман, — начал Костя. — Мы же говорили, что у нас тайное задание самого руководителя Уральской Республики. Я раскрою вам суть этой миссии. Мы направляемся в Самару, где на окраине города раскинулась крупная миротворческая база НАТО. Цель — уничтожение всех служащих на базе людей, то есть устранение американского контингента.

— Ага, красиво шьете, — усмехнулся атаман. — Даже если и так, то зачем это нужно президенту Уральской Республики?

— Ну как же? Вот вы, вы со своими… со своим… м-м… Освободительным Анархическим Полком имени Батьки Махно, вы какую цель преследуете собственной деятельностью?

— Наша миссия предельно ясна. — Колян Питерский поднялся с трона и прошелся рядом, поигрывая пистолетом. — Освобождение приграничных территорий от всякой нечисти в сотрудничестве с башкирской полицией, экспроприация всевозможных экспроприаторов, нажившихся в путинско-медведевской России на честных гражданах. Что же касается программы-максимум, то в нее входят планы по объединению Башкирии и Урала в новую и неделимую Россию, и насаждение в ней всеобщего анархического порядка как наиболее приемлемой и разумной системы в новых условиях постъядерной формации.

«Эк, загнул-то ты, братец!» — чуть было не вырвалось у Кости. Но вместо этого он сказал:

— Ну вот, значит, у нас схожие интересы. Руководство Уральской Республики лелеет план по возрождению России в пределах прежних территорий. Когда рассеется ядерный туман с западных земель, мы, и только мы, русские, должны будем ступить туда снова, и начать строительство обновленного государства. А уж какой там будет государственный строй — анархизм или капитализм — время покажет. Пока же наша программа-минимум: уничтожить натовцев на территории Поволжья.

— Значит, вы хотите америкосов истребить? — Колян Питерский остановился, повернулся к пленникам, в глазах его заиграли искорки. — Складно заливаете, господа. А в чемоданчике деньги для этой миссии, да? И поэтому я должен их вам оставить?

— Да что ты заладил: деньги-деньги, — не выдержал Ганя. — В чемоданчике новейшее нанооружие, способное аннулировать за несколько минут боевой состав целой армии.

При этом он поднялся с земли — похоже, подмерзшим ягодицам стало невмоготу — и отряхнул задницу. Атаман, напротив, сел в свой трон и закинул ногу на ногу. Пистолет за ненадобностью ушел за пояс.

— Так-так. Обидно. Ну ладно, предположим, что оружие. Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Не могли бы вы привести мне неопровержимое доказательство своих слов?

— То есть открыть чемоданчик? — чуть улыбаясь, подхватил Костя.

— Угу.

— Ладно, так и быть.

Костя тоже встал, подошел к дипломату, положил его на землю, набрал код и открыл. И тут все трое склонились над чемоданчиком.

Но ничего особенного открывшееся зрелище собой не представляло. В кожаный дипломат был вделан сине-черный блок наподобие лазерного кинопроектора, с каким-то отростком сбоку в виде объектива, с сенсорной панелью с буквами и цифрами, похожей на панель карманного ПК, выполненной прямо на открывшейся стенке. Над панелью располагался черный дисплейчик такого же формата.

— Ну что, убедились? Деньгами здесь не пахнет, — прокомментировал Ганя.

— Зато стоит эта вещичка, я так чувствую, весьма-а прилично, — ехидно улыбнулся Колян Питерский.

Приятели уставились на него. Выдержав многозначительную паузу, он добавил:

— Вот только кому ее загонишь? Разве что тем же америкосам, которых я не перевариваю… В общем так, ребята. — Атаман приосанился. — То, что оружие против америкосов — это я уважаю. Уж кого, а их я с детства на дух не переношу. Так что ваше дело правое, и я с ним полностью солидарен. А потому я принял решение отпустить вас без русской рулетки. Обеими руками я буду болеть за удачное исполнение вашего секретного задания. Более того, я помогу вам восстановить машину к завтрашнему утру. Здесь в горах у нас только боевая точка, а штаб находится неподалеку в одном селе. Мы туда оттартаним вашу тачку, там есть толковые ребята с мастерской, они быстро восстановят железо.

И Костя, и Ганя — оба раскрыли рты, каждый хотел что-то сказать, но атаман поднял руку и продолжил:

— Однако же, поскольку вы положили двух моих неплохих бойцов — на ваше счастье, не смертельно, но выбили из строя… Так вот, поскольку вы их положили, мне по справедливости причитается за это некоторая мзда. По сему нам придется вернуть вам назад облегченные кошельки, а также поживиться у вас оружием. В остальном же… Короче говоря, сейчас пойдем в деревню, пожрем, в баньке попаримся.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Они сидели полуодетые в просторной кухне деревянного дома у русской печки. Уже изведавшие местную баньку, разморенные парилкой и самогоном, вкушали трапезу. Колян Питерский в неизменной вязаной шапочке, в салатного цвета футболке и синем трико, барином восседал в старом кресле. Кресло было обтянуто зеленой тканью, стояло на фоне совкового кухонного гарнитура под молоко. Костя в расстегнутой рубашке сутулился на стульчике, уютно подогреваемый со спины печной стеной. Рядом обнаженный по пояс Ганя, в одних брюках, с мокрыми, вьющимися, точно китайская лапша, волосами, облокотившись на пластиковый подоконник, покуривал сигарету. В эти минуты со своими мускулами он напоминал Косте этакого кентавра. В потолке светилась современная диодная люстра, отчего на кухне было бело, как днем. На столе, помимо опустошенной на две трети литровой бутыли с мутной жидкостью, радовало глаз много разных яств. Тут были и красная рыба, старательно порезанная, и толстые куски сала с мясными прожилками, и картошка по-деревенски в мундирах, и пельмени, и вскрытая банка маринованных огурчиков с торчащими наружу водорослями, и еще всякое по мелочи.

— Анархия, блин, это мать порядка, так говорил батько Махно, — хмельно вещал Колян с горящими глазками. — Это, блин, общество, в котором признается только воля отдельной личности, и только она, и ничто другое. С-следовательно, человек выдвигается на первый план и называется высшим идеалом. Но мы, блин, адаптировали эту арх-архаичную анархию под реалии двадцать первого века. Мы признаем государственный строй, в котором во главу… Иа. Во главу угла ставится личность.

Костя отвлеченно глядел на бескровные, покрасневшие пятнами, жилистые руки атамана, держащие на весу рюмку и вилку с наколотым пельменем.

— А, вот то-то же, батенька, — сощурившись, помахал сигаретой Ганя. — Значит, вы понимаете, что без государственного устройства никуда? Но тогда какая же это, к чертям, анархия, я вас спрашиваю? Где ваша теоретическая школа? Где Бакунин? Где Кропоткин? Вы же противоречите отцам-основателям!

На кухню почти беззвучно вошла пышная девица, обмотанная в простынь от верха груди до икр. В руках у нее был коричневый фарфоровый кувшин. Она поставила его на стол перед атаманом.

— Колюша, кваску вот принесла, — нежным голосом известила она и с интересом окинула взглядом гостей.

У нее было лицо с отдаленно восточными чертами: раскосые глаза, румяные припухлые щеки, чувственный рот и аккуратный нос. Колян похлопал ее по упитанной попке и поблагодарил:

— Ай, Санечка, ай да молодец!

В одурманенных глазах Гани проскользнула зависть.

Элегантно покачивая округлыми частями, Санечка медленно вышла в другую комнату. Костя проводил девицу жадным взглядом.

Колян Питерский осушил очередную рюмку и отправил в рот пельмень.

— Ты мне не гони! — жуя, проговорил он в сторону Гани. — С теорией, блин, у нас все пучком. «Неоанархизм» — вот как это называется, понял, бля? Я… Я тебе даже больше скажу. Общество светлой техноген… техногенной ци-ви-ли-зации в середине двадцать первого века будет иметь такое устройство. Нет президента, нет премьера. Есть только совет министров. Полная свобода личности, никаких чипов, свобода передвижений по всему миру, открытые границы, безвизовый режим. И никаких тюрем. За казнокрадство, убийство, воровство преступника подвергают перекодировке и превращают в полноценного члена общества.

— Эх, вашими бы устами да мед пить! — сказал Костя, подняв рюмку.

— А не надо. Мед пить. Ты своими, вон, дозу намахни. — Колян улыбнулся, то ли злобно улыбнулся, то ли Косте просто так показалось.

Муконин намахнул. Огненная, взрывная горилка чуть обожгла горло и приятно растеклась под грудью.

— Слушай, Колян, а твой этот полк башкирская полиция не трогает, что ли? — вдруг спросил Ганя, беспощадно смяв окурок в пепельнице.

— Ха, — ответил Колян Питерский, — с местной властью у меня, блин, все схвачено. Не по всей республике, конечно, но на ближайший район… Я ведь им помогаю порядок наводить. Иа. Мы шерстим тачки и фуры с номерами других республик. А им это и надо. Они ж, блин, не успевают всех гавриков иноземных просканить, кто въезжает. Хотите, я вам пропуск сделаю, чтоб вас не тронули?

— И ты еще спрашиваешь! — Ганя поправил сбившиеся волосы.

— Сейчас я просто… бумагу, блин, накатаю… Санька! Тащи листок и ручку.

Деревенская красавица не заставила себя ждать. Будучи уже в розовом махровом халате, она с достоинством принесла лист бумаги и ручку. Мило улыбнулась гостям, и так же эффектно удалилась.

Атаман размашистым пьяным почерком накатал:

Податели сего находятся под эгидой

Анархического Полка имени Батьки Махно

Со всеми вытекающими последствиями

Колян Питерский

Заполучив бумажку, Ганя сбивчиво прочитал вслух и качнул головой.

— Ой, спасибо, Колян, ввек не забуду!

— Даст бог, с-сочтемся.

Костя забрал записку у приятеля, насупившись, прочитал. Причмокнул и отдал Гане. Тот упрятал бумажку в карман брюк.

— Слушай, Колян, я все спросить хотел, — протянул Костя. — А почему ты Питерский? Это что, псевдоним такой?

— Все просто, брателло. Потому что я родом из Питера, понял, да?

— А чего не понять-то!

— Только я там сто лет не бывал.

— Да ты что, столько не живут! — Рот Гани растянулся в доброй пьяной улыбке.

— Ну, в смысле, я там с детства не бывал. С путинских времен.

— Да, теперь уж и не побывать, — глубокомысленно протянул Костя.

Затем выпили по рюмке за удачную дорогу до Самары.

Костя уже ощущал себя пьяным.

Все хорошо, думал он. Все просто классно! И плевать на мелкие неприятности. На облом с БТР, на потраченные деньги, на всякую ерунду! И Колян оказался добрым малым, и машину к завтрашнему дню залатают — чудные ребята, умельцы из деревни. Лишних вопросов не задавали. Внутреннее покрытие из особого материала? Ну и ладно, постараемся не трогать. Все будет сделано по высшему разряду. А вы пока развлекайтесь с атаманом: банька, самогончик, все дела.

«А может, у него и девочки есть?» — пьяно подумал Костя.

И всплыла волнительным воспоминанием Маша. Рисунок ее тонких бровей, напоминающий заплаканного арлекина, ее взгляд, полный подводных камней и коралловых рифов. И так затеребило под сердцем, что Костя решил налить еще. А разлив мутную по рюмкам — не дожидаясь других, сразу выпил.

И потом были еще какие-то хмельные беседы. И Санечка приносила вторую бутыль, и при этом так мило и многообещающе улыбалась. И затягивали старинную песню, которую откуда-то знал молодой Колян.

Эх, дороги, пыль да ту-уман,

Холода, тревоги, да степной бурьян.

Выстрел грянет, ворон кру-ужит, Твой дружок в бурьяне неживой лежит.

И мычали на улице коровы, так непривычно и так по-деревенски. И луна, выплывшая до заката, подбитым оком заглядывала в окно.

Как спать легли, у Кости напрочь выпало из памяти.

* * *

Когда Костя проснулся, было уже очень светло, по внутреннему времени, заложенному в человеке — часов десять, не меньше. Он лежал под шерстяным одеялом в одних брюках на раздвинутом диване. Рядом, носом кверху, отвратительно храпел Ганя, его сальные волосы разметались по подушке и отпугивали неприятным запахом. За стеной кто-то ходил, поскрипывая половицами, бренчал железной посудой, изредка охала входная дверь.

На табурете у дивана стояла кружка. Костя приподнялся, подставив локоть, взял кружку и принюхался. И тут же отпрянул, как кот от кипятка. На резкий запах самогонного спирта отозвался прилив тошноты. Но в горле была пустыня Сахара, и очень хотелось пить.

На счастье, на полу стоял стакан с водой. Муконин жадно высосал добрую половину. Затем решил-таки полечиться. Сделал большой глоток самогонки. Крякнул. Едва сдерживая обратный позыв, быстро запил водой.

Ганя перестал храпеть, через пару минут проснулся. Зашмыгал носом, протер глаза. Остатки самогона, предложенные Костей, выпил без признаков брезгливости. Муконин завистливо покачал головой.

Быстро оделись, через пустующую кухню вышли на улицу подышать.

Погода нашептывала. Солнце сияло и пригревало. Но все же с похмелья казалось немного зябко. Изредка кукарекали петухи, да кое-где протяжно и лениво отзывалась корова. Рядом радостно капало с крыши.

— А, проснулись, гости дорогие! — Давешняя Санечка с распущенными волосами, черными, как смоль, в фиолетовой кофточке поверх халата, с внушительной выпуклостью на груди, поставила ведро на крыльцо.

В ведре в желтоватом молоке качнулась белая солнечная медуза.

— Завтрак там, на столе. Еще вот молочка парного принесла. А Колян скоро будет, просил небеспокоиться.

— Не хочешь ли с нами поехать, милая девица? — вдруг пошутил Ганя. — А куда? — улыбнулась Санечка, остановившись с вновь поднятым ведром.

— На край света.

— Спасибо, конечно, но мне и здесь хорошо.

— Ну, как знаешь.

Деревенская красавица, подарив на прощанье дежурную улыбку мадонны, растворилась за дверью. Костя нашел в кармане смятую пачку сигарет, прикурил.

— Дай и мне тоже, — попросил приятель.

Костя угостил Ганю, затянулся, задумался.

Было что-то теплое, родное, но в то же время убийственно тоскливое в этом деревенском пейзаже. Застывший в пляске прореженный штакетник забора; замершее над черными, с грязно-снежной проседью, грядками чучело в плаще и шляпе; редкая птица, беспардонно клюющая освободившуюся от зимнего покрова гадость; сарай, сросшийся с одноглазой банькой, чуть клубящей из печной трубы; и за зеленой железной оградой, где-то вдалеке — Уральские горы, подернутые дымкой.

И Костя осознавал сейчас, что не существует томительнее пейзажа, чем это почти первозданное угодье, не существует, пожалуй, красивее места, чем эта тихая глушь. Здесь остались корни людские, давно забытые, но так и не выкорчеванные. И стоя на этой сонной земле, как будто чувствуешь незримую нить, связывающую тебя с этими корнями. Словно просыпается нечто и выходит из души, и хочется дышать полной грудью.

Здесь все одно не прижиться никакому импортному самозванцу, еще подумал Муконин. Не поймет он эту землю, не услышит ее слабый шелест, не сможет, как бы ни старался, взрастить в ее почве семена, прочувствовать ее тайный посыл. И уйдет он, помаявшись, разочарованный. Уйдет, недоуменно пожимая плечами и растерянно понурив голову. Как уходили надломленные солдаты павшего духом Наполеона более двухсот лет тому назад.

Тут Косте вспомнилось детство. Каникулы в деревне у бабушки с дедушкой, такие же вялые пейзажи, те же взбалмошные крики петухов, зычное мычание коров, забавное блеяние овечек. И этот поселковый дух, запахи навоза и сена, шепот соснового бора, стойкая тина на местном пруду. Такая противная, прилипчивая тина, она медленно наступала многотысячным войском на замерший стрекозой поплавок, и нужно было спускать на зеркало заводи палку и, точно огромным автомобильным дворником, отталкивать пакостливую зеленку назад.

А однажды, — они рыбачили с канувшим потом в безвестность дружком, — все чудилось, что вот-вот начнет клевать, и вроде бы начало уже после заката, и прибежала бабушка, так любившая передразнивать по телеку президента Ельцина, прибежала с мухобойкой и начала ругаться: «Какого лешего, язвить в душу, вы до сих пор здесь сидите?!» Царствие ей небесное…

…Колян Питерский появился, когда приятели почти позавтракали. Ганя допивал парное молоко, Костя бренчал ложкой в кружке с чаем.

— Ну что, орлы, готовы к бою? В смысле, отправиться в дорогу? — бодро спросил он, развалившись в дежурном кресле.

На голове у него красовалась все та же черная вязанка, одет он был в синий спортивный костюм. Похмелье, по всему видно, не особо его мучило.

— А машина готова? — хитро спросил Ганя.

— В лучшем виде. Пожрали? Идите забирайте, — чуть улыбаясь, ответил атаман.

Костя отодвинул чай, нерешительно привстал.

— Погоди-ка, Колян, а помнишь про вчерашнюю бумажку для башкирской полиции? — Ганя вытащил из кармана записку и протянул атаману. — Она точно подействует?

Колян Питерский даже не стал смотреть на листок и фыркнул.

— Я все помню, брателло. Можешь не сомневаться, если попадутся мои люди, то подействует.

— В смысле, мои люди?

— Ну не тормози. У меня в башкирской полиции свои люди есть, я же говорил. А теперь пошли тачку смотреть.

И они отправились в мастерскую. По дороге Костя подумал: и куда это испарилась первичная интеллигентность Коляна? Видно, поначалу картинку гнал.

Мастерская — это громко сказано. Во дворе у одного из анархистов (все члены банды, как выяснилось, в основном, были из местных жителей), в просторном гараже на задах, было создано подобие мастерской. Стоял сварочный аппарат, какой-то ржавый подъемник — лебедка с электроприводом, пустой свежевыкрашенный в черный цвет кузов Вазовской Лады Самары-2, еще какие-то двери от иномарок, словно выпотрошенное собаками кресло, верстак с тисками, разбросанные тут и там инструменты. И посреди всего этого творческого беспорядка красовалась помытая Ганина «семерка». На правой передней двери почти не осталось следов вмятины. Только более светлые пятна свежей краски. Около Жигулей стоял механик Ган, курносый низенький парнишка с хитрыми раскосыми глазами (смесь башкира с русским?), одетый в синюю робу с большой надписью «ЛУКОЙЛ-ИНВЕСТ», спертую, видимо, когда-то давно с производственной фирмы путинско-медведевских времен.

— Здорово, мужики. — Ган протянул неожиданно большую мозолистую руку.

Пожатие у него оказалось крепким.

— Тачку пришли забирать? — Он поглядел хитрыми глазками. — У меня все готово. Как раз только воск нанес.

— Что ж, замечательно, — проговорил Костя.

— Сразу тачку посмотрите, чтоб все пучком было, — предупредил Ган.

— Ваш чемоданчик уже на своем месте, — известил Колян Питерский, усевшись на замасленный стульчик и закинув ногу на ногу.

Костя залез руками в тайник под водительским сиденьем, убедился, что макет Минипы действительно на месте. Затем он заглянул в бардачок и удостоверился, что и его пистолет Макарова также остался нетронутым. Ганя тоже пошарился в салоне, проверил багажник и выяснил, что их личный автомат отсутствовал, впрочем, как и трофейный. Затем приятели просмотрели снаружи кузов. Никаких вмятин, все целое, лишь следы свежей, едва высохшей краски, поблескивающей восковым покрытием.

— Да, два автомата Калашникова я включил в размер морального ущерба. — Атаман обвел глазами приятелей.

— Ладно, так и быть. Один все равно трофейный. — Костя махнул рукой. — А другой был старый и ненадежный.

— Врешь, я их оба проверил. Хорошие пушки.

— Ну и что толку теперь ехать? — недовольно прошипел Ганя.

— Да ладно ты, не бзди. Хотите, отдам взамен одного Калаша советский самозарядный карабин? Он, конечно, похуже, но тоже ничего. Вам-то все равно, а мне в горах автоматы нужны.

Приятели оба не поняли логику последнего предложения, но естественно согласились.

Винтовка оказалась старенькой, потертой. Повертев ее в руках, Ганя с видом знатока констатировал:

— Самозарядный карабин СКС-45. Был принят на вооружение Советской Армией еще в далеком тысяча девятьсот сорок пятом году.

Однако Колян заверил, что карабин отличался безотказностью и даже лучшей, чем у Калаша, прицельной дальностью стрельбы. Ганя спрятал винтовку под пассажирское сиденье.

— Ну что, будем прощаться? — вздохнул Костя.

Колян Питерский поднялся со стула, развел руками. Механик Ган демонстративно отстраненно потер капот тряпочкой.

Рукопожатие атамана анархистов оказалось неожиданно теплым.

— Да пребудет с вами сила! — Он улыбался, поправляя на голове черную шапочку. — Раздавите натовцев, аки тараканов вонючих.

* * *

Выезд на трассу нашли по краткому инструктажу Гана. Солнце встало в зенит и совсем распалилось. Дорога выглядела сухой и светлой. Извилистый серпантин то медленно поднимался в гору, то полого спускался вниз. За рулем ехал Ганя.

Для начала Костя набрал на смартфоне генерала Калинова. С легкой руки Кости шеф неожиданно вышел на связь.

— Где вы пропадали, мать вашу?! Что произошло, черт возьми? Спутник потерял машину, я уж хотел выслать вертолет. — Калинов выбрал нападение как лучшую защиту.

— Мы-то ехали, и заночевали тут кое-где, а вот почему вы недоступны были? — отстрелялся Костя. — И причем тут вертолет? Где хотя бы обещанные БТР?

— Значит, связь опять, будь она неладна! — уже виновато посетовал генерал. — А боевых машин не будет. Придется вам, ребята, теперь самим добираться, не обессудьте.

— То есть, как это не будет? — возмущенно встрял Ганя.

— А вот так. Командир пограничной части в запой ушел и горючее распродал.

— Ни фига себе дела! Мы же без прикрытия пропадем! — Костя тоже разозлился. — Может, возвращаемся обратно? На кой хрен этот муляж до конечной точки везти? Ведь миротворцы получили знак, что мы выехали? Или еще нет?

— Нет еще. Вы должны доставить в срок и передать ополченцам, любой ценой. Это приказ, а приказы не обсуждаются. Все, до связи в Уфе.

И Сергей Михайлович отключился. Приятели приуныли. Громко обругали всех и вся на чем свет стоит и замолчали.

Потом минут десять ехали без разговоров. Каждый думал о своем. О том, наверно, что эта поездка может стать последней в их жизни, но путь уже выбран, и не отступить.

Мотор, где-то за панелью приборов, бесконечно тянул одну высокую ноту из средней октавы. На подъемах Ганя переключался на четвертую или даже третью скорость, и нота сменялась на более низкую. На спусках водитель пытался разогнаться больше ста километров, и появлялась прежняя нота, но, чувствуя опасность своего положения, Ганя опять намеренно понижал скорость. Машин на пути встречалось мало. Попутно обогнала одна иномарка с башкирскими номерами, да навстречу попалось несколько легковушек. Благо, хоть дорога была нормальной — почти без выбоин. Единственное достижение российских властей до ядерного кризиса, думал Костя, это то, что они успели отремонтировать федеральные трассы. В России, как известно, существовало две беды: дураки и дороги. Теперь осталась лишь одна — дураки. Правда, самой России нынче почти не осталось.

Муконин любовался проплывающими пейзажами. В голове, в который раз, всплывали слова старинной песни.

Вскоре горы начали редеть. Местность плавно переходила на холмы.

Где-то к обеду замаячила первая полосатая палочка. Ганя сбросил скорость и начал торможение.

— Ну что, испробуем Коляновскую записку? — улыбнулся Костя.

— А чего, сразу и проверим на вшивость, — согласился Ганя.

Полицейских стояло двое. Форма у них была синяя, как у гражданских летчиков в прошлые времена. На погонах какие-то непонятные знаки. На головах — пилотки с кокардами, изображающими, очевидно, герб Республики, что-то вроде нефтяной качалки в колосьях. Позади стражей порядка, в кармане обочины разместилась вазовская «пятнашка», выкрашенная в красно-зеленый цвет. Машины у них не обновлялись, похоже, со времен Путина-Медведева, подумал Костя.

— Ваши документы, — откозырнул первый полицейский, более высокий и щуплый, с непроницаемыми карими глазами.

Второй стоял у него за спиной. Этот второй внимательно вглядывался в трассу — не пропустить бы еще какую-нибудь интересную тачку.

Ганя учтиво вылез из машины, притворно суматошно порылся в карманах, и в его руке вдруг, будто бы случайно, появилась записка Коляна Питерского.

— Документы, документы… Блин, куда ж я их засунул?.. Ах да, у меня еще вот это есть, взгляните-ка.

Дорожный инспектор пренебрежительно взял бумажку, пробежался глазками, его рот растянулся в плотоядной улыбке. Он подозвал напарника.

— Таир, гляди, что у них есть.

Муконин подумал, что вот сейчас они все поймут, спросят, как там поживает атаман, и отпустят уральцев. Таир, пониже ростом, с раскосыми глазами, смугловатый, коренастый, с проскальзывающим в чертах лица чем-то кабаньим, осторожно взял записку и прочитал. Ему тоже стало немного весело. Он вернул бумажку высокому, их многозначительные взгляды встретились.

— Круто, — только и сказал Таир.

— Пройдемте со мной, — бросил первый инспектор, покосившись на Ганю.

Костя, почуяв неладное, тоже вылез из автомобиля.

— А вы, собственно, не представились, — заговорил он. — Разве правила дорожного движения в Башкирии другие?

Башкирский гаишник остановился и недобро поглядел на Костю.

— Ты будешь мне сейчас про правила рассказывать?

— И все-таки, представьтесь, — не унимался Костя.

— Сержант Талывердиев. Пройдемте со мной оба.

Напарник сержанта молча наблюдал за происходящим с хитрой улыбочкой на лице. Он остался стоять на обочине. Он ждал своего звездного часа.

Костя и Ганя сели в машину инспектора, Ганя на переднее пассажирское сиденье, Костя — на заднее. Муконин почувствовал нечто вроде дежавю. Боже, до чего знакомая ситуация!

— Дак что, документики-то у вас есть на машину? Или угнали? — спросил сержант таким тоном, будто собирался лишить их права ездить навсегда.

Костя поймал в обзорном зеркале его непроницаемые глаза. В душе поднималась злость.

Ганя достал документы и отдал. Сержант внимательно просмотрел ламинированные корочки Уральской Независимой Республики, затем положил их перед собой на панель. Ганя жадно посмотрел в их сторону.

— Дак вот, — сказал Талывердиев. — За связь с бандитскими элементами я должен вас арестовать и препроводить в участок. Но это долго и муторно. Проще вам отдать десять евро, плюс стандартные десять за проезд по Башкирской территории, итого — двадцатник. Короче, двадцать евро, и вы свободны как птицы.

У Кости внутри все упало. «Опять влетели на бабки!» — воскликнул он про себя. И даже сматерился в уме.

— Понятно, значит, с Коляном Питерским вы незнакомы? — глупо спросил наивный Ганя, поправив волосы на виске.

— Послушайте, — немного повысил голос сержант, — какая может быть связь у государственной полиции с всякими там жуликами Колянами? Вы в своем уме?

Костя обреченно достал портмоне и вытянул бумажку достоинством в двадцать евро.

— А почему именно десять за связь? — осведомился он, внимательно глянув на инспектора.

Вся эта ситуация стала уже забавлять Муконина.

Полицейский пожал плечами.

— Для ровного счета. А что, хотите в участок?

— Нет-нет, мы согласны, — поспешил заверить Костя и протянул купюру.

Дорожный инспектор с ужимкой фокусника достал откуда-то Правила Дорожного Движения и раскрыл их на развороте. Костя положил туда две дестяки. Книжка захлопнулась, и также быстро исчезла, как появилась. Костя едва сдержал смешок.

— Вы свободны, — сообщил сержант Талывердиев.

И потом уже, когда шли к машине, Костя качал головой, вздыхал и бормотал под нос:

— Так мы скоро вообще без денег останемся.

Напарник сержанта, так никого и не выловивший (дорога была пуста), провожал их снисходительным взглядом надменно улыбающихся глаз.

Едва приятели уехали на достаточно приличное расстояние, как на комбинации приборов загорелась лампочка бензобака.

— Блин, надо бы где-то заправиться, — констатировал Ганя.

— Сейчас посмотрим. — Костя достал смартфон и запустил спутниковую программу. — Во, нормально! Ближайшая заправка через десять километров отсюда.

Программа-карта не обманула. Через пять минут на горизонте показалось несколько деревянных домиков, и вместе с ними — заправочная станция.

Ганя сбросил скорость. Еще через минуту они подкатили к ближайшей к обочине трассы колонке.

Это была заправка средней руки под красноречивой вывеской:

БАШКИРСКАЯ РОЗА ВЕТРОВ

Цены конечно же кусались. Поодаль от бензиновых колонок, как белая ворона в стае, красовалась одна водородная, желтая, напоминающая большой стоячий пенал треугольного сечения с закругленными углами. Очевидно, это была топливная ноу-хау-гордость местного масштаба. Над платформой со всеми колонками имелся навес из крытого черепицей металла. На большой будке с черными тонированными окнами крышу венчали огромные красные буквы:

СУПЕРМАРКЕТ ЗАКУСОЧНАЯ ЗАПРАВКА 24 Ч

Ганя вылез из машины, вставил заправочный пистолет и подошел к пассажирскому окну.

— Я это, пойду сигарет куплю да рассчитаюсь за бензин. А ты за колонкой посмотри, ладно?

Костя кивнул.

Он проследил взглядом, как приятель прошествовал к маленькому зданию и скрылся в стеклянных дверях. Затем Костя осмотрелся вокруг. Клиентов не было — унылые колонки ждали своего часа.

Но вот кто-то подкатил к дальней колонке, вернее, ближней к обслуживающему киоску. Костя прищурился: джип? Нет, простой русский УАЗик, вечная ему память! Из УАЗика вылезли двое с автоматами и забежали в будку. Оттуда сразу послышались свирепые крики и женский визг.

Костя почувствовал, как к вискам подкатила волна жара. Он машинально схватил винтовку Коляна и не спеша выбрался из салона. Муконин стал подкрадываться на полусогнутых, прячась за колонками.

И вот он уже оказался в двух шагах от УАЗика. Выглянул из-за железной колонки с застывшими цифрами на электронном табло. За рулем кто-то сидел. Косте показалось, что шофер бандитов лениво зевает. Муконин снял винтовку с предохранителя.

Сквозь приглушившиеся звуки из будки он услышал пульсирующий набат своего сердца. Сделав глубокий вдох, Костя выскочил на выдохе из-за железной бандуры, бросился на холодную землю и перекатился к задам УАЗика. Застыв около бампера, перевел дух. Ничего не изменилось. Только набат усилился.

Костя взвел винтовку и бочком подкрался к дверце водителя. Резко дернув за ручку, открыл кабину и сразу же подставил ствол к шее водителя. Тот медленно повернул голову и округлил глаза до больших шариков. «Тупое губастое лицо, — подумал Костя, — невысокий увалень лет пятидесяти».

— А сейчас ты кладешь оружие на панель за рулем и выходишь из машины, — спокойно скомандовал Муконин.

Водила помрачнел — на его лице все проступило, как на промокашке. Вытащив пистолет из кармана, он послушно положил оружие на панель за рулем и, выставив ногу, начал вылезать из УАЗика. Костя отступил на шаг, не убирая ствола с толстой шеи губастого.

В эту секунду хлопнула дверь, и несколько людей вывели из будки скрученных типов. Победители шумно переговаривались на корявом нерусском языке, наверное, башкирском. Воспользовавшись тем, что Костя на мгновение отвлекся, шофер банды ловко извернулся, ухватил рукой ствол и отвел в сторону. В следующий миг он попытался пнуть Костю ногой, но Муконин вовремя отскочил.

— Ах ты, сука! — выругался Костя и навел винтовку.

Учитывая, что его коллеги повержены, водила бросился бежать. Боясь выстрела, он принялся вилять из стороны в сторону. Это показалось весьма забавным. Костя прицелился и пальнул по ступням беглеца — водила, как ужаленный, взвыл, схватился руками за ногу и завалился набок, и заскулил бродячим псом:

— Ау, ау, ау, а-а-а!

Винтовка сработала хорошо. Ну вот, проверил и ладно, подумал Костя.

— Ай молодец, хорош клиент! — обрадовались на русском башкиры, и двое из них отделились и забрали представляющего жалкое зрелище шофера.

В то время остальные башкиры методично избивали полулежащих горе-налетчиков на холодном асфальте, руками и ногами. Вскоре к ним присоединили и несчастного водилу. Слышались глухие удары, как в надутые мячи, русские матерки и жалкие вскрики. Один башкир стоял в сторонке и перекладывал трофеи — автоматы. Наконец появился Ганя и застыл на выходе. Костя приблизился к нему.

— Видал, что творится? — Глаза у Гани сверкали, в руках он мусолил деньги.

К ним подошел тот, что перебирал автоматы, похлопал Костю по плечу.

— Давай езжай, платить не надо.

— Представляешь, эти местные такие молодцы — ребята не промах, — затараторил Ганя, когда они, оглядываясь, пошли к машине. — Только отморозки зашли и вскинули Калаши, ну, типа, ограбление и все такое… Короче, бармен, коренастый мужичок, он не растерялся. Типа, начал деньги из кассы доставать. Ну, один к нему приблизился, чтоб баблосы-то забрать. А тот его хоп — прямо ножом из-за стойки, никто и понять не успел, а у того уже кровь. А второго уложил длинный парень из-за столика. Там местные водилы обедали. Я даже глазом моргнуть не успел.

Костя улыбался и покачивал головой.

— А ты молодец, время зря не терял, — в конце рассказа похвалил его Ганя.

Так они сели в машину (бензобак был полон) и уехали дальше.

Хорошо, когда все хорошо кончается. Но без твоего участия.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

До Уфы домчались без приключений. Если не считать перестрелки в районе нефтяных качалок и еще — стационарного полицейского поста.

Вот как это было. Когда холмы уже оставались позади, Ганя жал сто сорок, а то и сто пятьдесят километров в час, благо трасса позволяла. Потянулись поля, а на полях замаячили нефтяные качалки, заблестели на солнце прямые синие черви трубопроводов.

Сначала послышался стрекот автоматов, и Ганя сбросил скорость до ста километров.

— На хрена ты скорость сбавил! — в сердцах воскликнул Костя. — Сейчас наоборот нестись надона всех парах, чтоб не зацепили.

Муконин будто вновь услышал слова генерала: «По пути могут быть и обстрелы, и засады, поэтому — ни в коем случае не останавливаться, держать максимально возможную скорость, примерно около ста пятидесяти, при случае открывать на ходу ответный огонь».

Ганя чертыхнулся и вдавил педаль газа. Стрелка спидометра полезла к отметке «сто сорок».

И уже показались на переднем плане, по бокам, характерные вспышки, рождающиеся на незаметных кончиках стволов. Костя сообразил, что одни засели с левой стороны дороги, а другие, которые охраняют качалку — с правой стороны. А навстречу летела, видимо, тоже полагаясь на скорость, большая тентованная фура без прицепа.

Костя уже предчувствовал неладное, и в груди натянулась струна. И немудрено. Вот несколько шальных пуль угодили грузовику в шины, фура завиляла; а еще несколько — прошили тент, и что-то там (что там было внутри?) резво выкинуло языки пламени. И эта несущаяся навстречу комета, продолжая вилять, проехала еще несколько метров, и ее, наконец, занесло, развернуло, выставило горящим боком прямо перед неумолимо приближающейся «семеркой». Ганя начал порывисто притормаживать, чтоб и легковушку их тоже не занесло, и начал одновременно уходить влево, на встречную полосу. Хорошо хоть, на ее горизонте ничего не просматривалось.

Костя вжался в сиденье, ноги стали бумажными. Фура угрожающе росла в размерах. Наконец, достаточно сбавив скорость, Ганя мастерски крутанул руль, и «семерка» съехала на обочину. Костю затрясло в кресле, как мешок с картошкой. Промчавшись по полю мимо остановившейся, охваченной пламенем, машины, под свист пуль, Жигуленок подался обратно, вправо, согласно повороту руля, сделанному умелыми руками водителя.

Еще мгновение, и легковушка выправилась, вошла в колею и пошла набирать скорость. Муконин почувствовал, как свалился огромный груз, и он, Костя, стал почти невесомым.

— Круто ты выскочил! — услышал он свой охрипший голос.

— Фигня война, главное — маневры, — дрогнувшим голосом сострил Ганя.

* * *

Но вскоре линия огня на заднем плане скрылась из виду, и эмоции поутихли. Костя начал ощущать пустоту в желудке.

— Пожрать бы чего-нибудь.

— Давай только останавливаться не будем, — предложил Ганя. — На ходу похаваем.

— Окей. — Костя залез в пакет на заднем сидении. — Так, что тут у нас еще осталось?

— Там где-то Санечка в дорогу пирожки сложила, — напомнил Ганя.

— Ага, точно. — Костя откопал кулечек со стряпней. — Два… Шесть… Восемь. Как раз по четыре на брата. И молоко еще в пластиковой бутылке.

Костя разложил кушанье на коленях, принялся есть сам и угощать Ганю.

Мимо понеслись березовые рощи.

Начав трапезу, Костя вдруг осознал одну вещь. Нет ничего вкуснее полевой кухни, если она состоит из теплых домашних пирожков с картошкой и поджаренным луком, которые можно запивать свежим деревенским молочком. Это даже круче всяких ресторанов, суши-баров и макдоналдсов. Пища, употребленная на природе, в машине или в поезде завсегда кажется вкуснее. Может, потому что походные условия вносят некую романтику, и обостряются ощущения? И развивается сильный голод, а также нестерпимая жажда? Иногда, например, простая вода чудится такой вкусной, что какой-нибудь квас или пиво и рядом не стояли.

Плотно закусив, приятели поочередно покурили. Указатели на обочинах говорили о том, что скоро будет Уфа. Заранее решили в город не заезжать, а обогнуть его по окружной дороге, которая, правда, насколько было известно, должна была тянуться очень долго.

Но перед въездом на окружную трассу нарвались на пост Башкирской Дорожной Полиции. Очередь автомобилей продолжалась от маленькой будки метров на двести. Были тут и большегрузы, и легковушки, и даже один автобус.

— Н-да уж, тут мы встрянем надолго, — недовольно протянул Ганя.

«Семерка» пристроилась к корме маленького белого грузовичка марки «Тойота» с ржавым ломом черного металла в открытом кузове.

— Пойду гляну, что там творится, — сказал Костя.

Ганя согласно кивнул. Муконин вылез из машины и побрел вдоль вереницы автомобилей по направлению к будке.

Минут через пять он вернулся.

— Ну что там? — кисло поинтересовался Ганя.

— Глухо. Шмонают по полной программе.

Приятель неодобрительно цокнул языком.

— Давай-ка поищем обходную дорогу, — заметил Костя, сев в машину, и достал свой КПК.

Быстро загрузил программу картографического поиска. Спутник определил их месторасположение — связь тут была хорошая, компания УНРМоби имела надежный роуминг с Уфой и окрестностями. Костя сделал запрос на поиск объездной дороги. Немного подумав, компьютер выдал белую ленточку дугой. Муконин увеличил изображение.

— Так-так. Значит, сюда, потом сюда. Ага, понятно. Короче, поехали обратно, где-то на двестидвадцать седьмом километре должен быть сверток.

— Надеюсь, эта дорога нормальная. Как бы нам там не застрять, — обеспокоено проговорил Ганя.

— Да, если там болота грязи, то будет плохо. Придется вернуться.

— Ладно, посмотрим.

Приятели поменялись местами, Костя сел за руль, завел машину и…

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, «семерка» помчалась обратно.

Сверток нашли без проблем. Перед поворотом даже стоял старый покосившийся указатель:

ТАРМАНЫ 13 км

На карте действительно имелась деревня Тарманы, мимо которой пролегала спасительная грунтовая дорога.

Дорога эта поначалу показалась легкой. До Тарман она была выложена плитами: катись — не хочу. Костя выжимал сначала восемьдесят, потом девяносто, потом, освоившись, вышел на сто километров в час. Только и слышно было, как стучали колеса в местах стыка плит — точно на поезде ехали. Никто не решался произнести и слова.

Деревня пронеслась быстро. Запущенное, убогое селение оставило у Кости неприятный осадок. Да так, что заныла душа. Чахлые, однообразные дома в один этаж, судя по всему, давно заброшенные. Дома со слепыми, зияющими чернотой окнами. Их стены — смертельно зараженные трещинами бревна цвета грязи. Кладбище полусгнивших чудовищ — ржавых комбайнов с надломанными хоботами. Затянутое ледяной коркой болото. Угрюмый, безжизненный пейзаж.

Бетонку, видимо, проложили еще в советское время, может быть, хотели в будущем заасфальтировать. Но после развала Советского Союза, скорее всего, деревню запустили, как было по всей Руси, на тысячи километров, как было при Ельцине, и потом при Путине — и неважно, кто бы там ни встал тогда у руля, уже не суждено было возродиться российской деревне, уж настолько ее опустили во всех смыслах. Все эти поселки Пионерские, совхозы имени Куйбышева, колхозы имени Ленина, Сосновки и Елани, Малые и Большие Сланцы и прочая, прочая — все они радовали глаз в застойные годы Союзной державы, колосились хлебами, хрюкали тоннами свинины, славились сочными доярками, но, казалось бы, в один миг все рухнуло и развалилось. И люди, жившие там, что самое интересное, оказались ни в чем не виноваты. Ведь в деревнях-то народ никогда не был особо ленивым. Но он и не был инициативным. Привыкли жить по указке. А когда указка сломалась, ничего не смогли сделать сами. Что же касается руководящей пяты, старая империя рухнула, а новому слабому государству сталось уже не по силам восстановить. А уже теперь, при таком бардаке, когда пирог России разрезан на куски, и говорить не о чем.

Ну а раз бетонку строили для жителей и гостей деревни, то, естественно, сразу по окончанию Тарман кончилась и бетонка. И началась ухабистая грунтовая дорога, по-видимому, таящая много неожиданностей впереди. И дорога эта, ко всему прочему, уходила в дремучий сосновый лес.

И повелась такая непролазная грязь, что впору стало возвращаться. Но, как говорится, риск — дело благородное, и приятели углублялись все дальше. Перед каждым новым участком черного месива Костя останавливал машину, затем совместно с Ганей они долго всматривались в область грязи и решали, как лучше преодолеть очередное препятствие. «Взять левее» или «взять правее». «Левыми колесами во-он по той стежке, а правыми по луже, главное, в колею не свалиться!» «Накатом бери, накатом, мать твою!» Колея была от какого-то грузовика, но не свежая.

— Что-то странно, никто еще пока не сунулся на эту дорогу объезжать пост, — заметил Ганя, мотая головой по сторонам.

— Может, никто и не знает о ней? — наивно предположил Костя. Приятель усмехнулся.

— Будем надеяться, что это так.

Но, в конце концов, они застряли в этой трясине. Машина забуксовала. Ганя вылез толкать. Однако как он ни тужился, все усилия оказались бесполезными. Только грязью облился с ног до головы. Благо, в багажнике валялась спецовка на такие случаи, ее-то Ганя и надел, прежде чем пристраиваться к багажнику. Скинув спецовку, он вернулся в машину, на свое место, и прикурил сигарету.

Некоторое время они курили в машине, решали, что же делать.

— Надо было эту Минипу на танке везти, — разочарованно посетовал Ганя.

— Ага, тогда бы нас разбомбили из вертолета, еще на подступах к Самаре, — неудачно пошутил Костя.

— Зато сейчас мы встряли, даже не добравшись до Уфы.

— Ну что, хватит сиськи мять, как говорит наш генерал, — натянуто улыбнулся Костя. — Надо пойти в лес за бревнышками, чтобы потом подкладывать под колеса и «домкратить». Правда, кому-то одному придется остаться в машине, на всякий случай.

— Н-да? И кому же, интересно, выпадет такая участь? — иронично спросил Ганя.

— Предлагаю бросить жребий.

Костя достал походные спички — большой фирменный коробок для охотников — и вытащил две спички. Одну он обломал пополам, спрятал их в кулаке и выставил наружу кончики.

— Чур, у кого короткая, тот и остается, — предложил Ганя, и тут же вытянул короткую спичку.

Выражение его лица приобрело странный оттенок.

— Еще неизвестно, кому будет лучше, — успокоил Костя.

Взяв электролобзик и топор, он пошел в лес.

Сосновый бор густо выставил в первые ряды своего войска тоненькие молодые сосенки. Солнышко едва прорывалось в скудные щели этого отряда. Становилось зябко. Ноги то и дело проваливались в наст. В поисках деревьев покрепче и места поудобнее, Костя забрел поглубже. Ему все казалось, что вот здесь не то, а вот там дальше будет лучше. Периодически он оглядывался назад. И когда просвет с машиной заслонился темной серо-зеленой гущей, он остановился.

Сосняк молчал, лишь изредка что-то потрескивало в далекой дремучести, и эта тишина представлялась тревожной и обманчивой. Костя облюбовал стоящее деревце — оно уже покосилось, и завалить его не представляло труда. Застучал топор.

Костя чувствовал что-то недоброе. Не нравилась ему эта глухомань. И потому слегка теребило в груди. Он часто оглядывался, словно бы пытаясь кого-то отыскать глазами, но лес, застывший в весенней дреме, молчал. И только эхо отзывалось на охи топора.

Муконину вспомнилось, как на заре молодости он ездил с мужиками на рыбалку, на одно из уральских озер. И там они случайно загнали машину в глубокий лес и нарвались на некую заброшенную пасеку или делянку, или усадьбу, что-то в этом роде. Всего несколько строений: дом, сарай, баня, конюшня и загон для скотины. По всему было видно, что признаки жизни прилично затерлись временем. И на этой усадьбе водились такие огромные комары, Костя в жизни таких не видел! А они просто одурели от нечаянно нагрянувшего счастья встречи с людьми. Еще бы чуть-чуть, и оголтелой атаки не избежать. Не успев ничего исследовать, сотоварищи боязливо ретировались.

Костя улыбнулся. Ему стало легче. Заготовив несколько поленьев, он связал их припасенной веревочкой. В эту минуту послышались мотоциклетный стрекот, крики и выстрел. Костю словно обдало обжигающим душем. Он схватил поленья и побежал, спотыкаясь, путаясь в выборе тропинок.

Достав на ходу пистолет, Костя выскочил из леса где-то левее, но, к сожалению, уже все стихло. Костя увидел машину хоть и не рядом, но шагах в двадцати от себя. Там царила какая-то мертвенная пустота. Чувствуя, как сжимается сердце, он быстро пошел к машине. Ноги неразборчиво ступали в грязь.

Почти бегом подскочил к дверям. В салоне не было ни души. Мало того, в «семерке» успели похозяйничать какие-то варвары.

— Бля, что за обезьяны тут были! — выкрикнул он.

Содержимое бардачка в беспорядке валялось на кресле пассажира. Благо, что пистолет Макарова Костя давно перепрятал в карман. Коляновский карабин отсутствовал. Прихватили остатки еды из салона. До заветного чемоданчика, конечно, не добрались. Но Костя на всякий случай проверил. Муляж Минипы оказался на месте. Костя, чувствуя бешеные удары сердца, заорал:

— Ганя! Ганя!

Но все было глупо. Налетчики увезли приятеля с собой.

И тут на глаза попались свежие пятна крови на черной панели дверцы переднего пассажира. Почудилось, что от них еще идет пар.

Земля стала ускользать из-под ног. Костя представил предполагаемую картину. Некто подстрелил Ганю из укрытия, используя фактор неожиданности. Затем эти бандиты с большой дороги быстро распотрошили автомобиль, взяли самое ценное и удалились, прихватив с собой зачем-то раненого Ганю. Удалились? Хм. Уехали на мотоцикле, ведь он явственно слышал из леса мотор.

Ну конечно, черт побери! Необходимо срочно исследовать прилегающую территорию на предмет свежих колесных рытвин, отличных от Жигулевских.

Костя обошел «семерку» со стороны капота, начал проводить тщательный осмотр земли от двери с пятнами крови. Около двери обнаружилось несколько сбивчивых следов, оставленных как минимум двумя представителями человеческой расы. Часть отпечатков принадлежала Гане — Костя догадался по большому размеру подошвы и характерному рисунку, елочке. Насколько он помнил, у Ганиных бот имелась именно такая елочка. Впрочем, Костя не мог ручаться. Но второй след явно указывал на чужака. Он был размером поменьше, с почти отсутствующим рисунком и глубоким каблуком.

И эти, вероятнее всего, кирзачи разборчиво отступали назад. А у багажника «семерки» к ним присоединялись этакие плоскостопные полусапожки, с несколько косящими носками. Здесь же подошва елочкой перестала появляться, а точнее, превратилась в беспорядочную рыхлую ленту. Стало быть, тут Ганя начал «дрейфовать», его подхватили под мышки и отбуксировали до…

До мотоцикла с коляской. Метрах в двух от задка Жигулей хорошо определялись две узкие борозды, усыпанные по граням мелкими углублениями-кирпичиками, что говорило о несомненности былого присутствия старомодных мотоциклетных покрышек. Эти новоиспеченные пашенки закруглялись большой дугой и уходили по дороге назад, переплетаясь змейкой с такими же встречными следами.

У Кости не оставалось сомнения в том, что нужно идти в ту сторону, ориентируясь по этим мотоциклетным ленточкам. Подозрение, естественно, сразу пало на деревню, которая осталась километрах в трех или четырех позади. Выходит, там обитают какие-то «гоблины»?

Арсенал огнестрельного оружия у Муконина подобрался весьма скромный. По сути лишь пистолет Макарова. Костя прикурил сигарету и задумался. Что еще можно прихватить с собой? Спички, зажигалку — это понятно. Они и так при мандате. Снять с машины пару дымовых шашек? Это несложно. Демонтировать короб, то есть открутить пару саморезов, — и дело в шляпе. Уже неплохо. Нож из машины не тронули — тоже возьмем с собой. Ну и всякой мелочи в придачу.

Конечно, с огневой мощью будут проблемы, посетовал про себя Костя. Ведь бороться придется, пожалуй, с целой кучей аборигенов. А они, наверняка, полные отморозки. Кто ж еще мог бы обосноваться в заброшенной, богом забытой деревне? Понятно, что лучшая тактика в данном случае — устроить ответный фактор неожиданности. Но не мешало бы заиметь хоть пару гранат.

И тут Косте пришла идея. Он откопал в багажнике две стеклянные бутылки из-под пива. Бутылки опустошили на пару с Ганей еще до приключения с анархистами, а потом забросили в багажник как ненужный хлам, который когда-нибудь пригодится. Вот и пригодились.

Затем Костя заглянул под капот и ослабил хомут бензинового шланга, сдернул шланг и накачал горючей жидкости в пивные бутылки. А дальше к каждому «коктейлю Молотова» он смастерил фитиль из кусков тряпки. Вот теперь можно было отправляться в путь.

Внутренне Костя уже пришел в равновесие. Потеря Гани перестала сильно печалить. Сердце забилось ровно — он даже сам себе удивился. Удивился тому, что заботила его теперь не столько участь Гани, сколько сам факт мщения.

Да и наплевать. Хорошо ведь. Чтобы спасти Ганю, жив он или умирает, нужно ведь полное самообладание.

Костя быстро снарядился в дорогу. Бутылки с гремучей заправкой подвязал к ремню на поясе. Одну слева, а другую справа. Да плотнее притянул горлышки к поясу, чтобы стеклянные емкости не болтались в пути, не долбили по бедрам. В пистолете проверил магазин, — пули наполняли его до отказа, — поставил на предохранитель. Убрал оружие в карман. Нож спрятал за пазуху.

В горле пересохло. Не мешало бы пополнить запасы воды, подумалось ему. Костя выпил остатки из пластиковой канистры. Решил, что при случае наберет в деревне колодезной воды. Но канистру брать с собой не стал — никакого лишнего груза!

— Что ж, пора выдвигаться, — пробубнил он под нос.

«Только смотри, сразу держи ухо в остро», — тут же предупредил внутренний голос.

Костя пошел вдоль колеи, оставленной мотоциклом. «Неужели старый добрый Урал с коляской?» — подумал он на ходу.

Две ленты колес уверенно удалялись в сторону деревни. В дороге никаких эксцессов не случилось. Муконина сопровождала зловещая тишина, прерываемая лишь редкими возбужденными криками черных ворон, как будто взывавших его остановиться и повернуть назад. Примерно через полчаса Костя подошел к большой поляне, открывшейся слева, за которой, впереди, начинались первые серо-черные домики. След трехколесного Урала уходил туда, к избам. Еще дальше единственная улица, насколько помнил Костя, должна была раздвоиться, а потом и пересечь две параллельные улочки.

Прикрытая коростами серого талого снега поляна граничила с лесом, все с тем же сосняком. У Кости созрел план: в деревню следовало пробираться сбоку, с задних дворов, дабы остаться незамеченным и вероломно вторгнуться с тыла. А для этого требовалось пройти по кромке леса и обогнуть поляну.

Крадучись по насту, петляя в частоколе сосенок, точно таких, что и у каймы чащобы, в которой Костя пилил полешки, — не спеша он пробрался к окраине поляны. Здесь устроила засаду поперечным рвом тянущаяся речушка. Тонкая, в два шага шириной, с крутым бережком, крытая подтаивающим местами льдом, она чуть петляла в мерзлых зарослях камыша. Редкие осинки с ивами застыли в хороводе вдоль берега.

Костя спрыгнул к подножию склона и стал пробираться вдоль речушки, хватаясь руками за деревья. Ноги то и дело соскальзывали на белую гладь, но ступать на тонкий лед он не решался.

С горем пополам доковылял до конца. Речушка сужалась и превращалась в ручей, подернутый потрескавшимся льдом, а ручей терялся в густых зарослях ивы. Муконин осторожно поднялся наверх и обалдел.

Прямо перед носом очутился кривой забор первой усадьбы. На огороде высокие смородиновые кусты унылыми, покосившимися рядами торчали из серого наста. Справа к забору мостился черный полусгнивший нужник. Слева примыкала серо-черная стена длинного сарая.

Костя подкрался к сараю, прислушался. Молчок. Перелез через забор, едва не зацепившись штаниной за ржавый гвоздь. Интересно, есть кто-нибудь в доме или нет? На участке, судя по всему, полный вакуум.

Костя достал пистолет, снял с предохранителя. Прижимаясь к боковине сарая, подкрался и высунул голову, посмотреть на дом.

Окна заглушены ставнями. Ну и что. Это еще ничего не значит. На двери нет ни навесного замка, ни замочной скважины. Зато задвинута щеколда. Ага, значит, во всяком случае, хозяева куда-то свалили на время.

Костя спокойно зашел в сарай и осмотрелся. Глаза быстро привыкли к полумраку. Так, поживиться тут нечем. Ну конечно, никто же не бросит просто так автомат Калашникова или связку гранат. Костя прикурил сигарету. Впору перевести дух.

В сарае хранилась гробовая тишина, Костя слышал лишь размеренные, сильные удары своего сердца. Спокойней, спокойней! Здесь больше делать нечего. Пойдем рекогносцировать дальше.

Вскоре Костя тем же макаром перебрался в следующий огород, но в соседском сарае тоже ничего не нашлось, а в доме зияли огромные дыры вместо окон, что говорило не только об отсутствии человеческой жизни, но и о невозможности оной на данном участке. Он уж начал было беспокоиться, что вся левая сторона улицы окажется необитаемой, и придется каким-то образом перебираться на зады другой стороны улицы. А та сторона по памяти, — когда неслись на Жигулях мимо поселка, — обрывалась ельником задолго до тупика этой стороны.

Однако странная находка, на которую он напоролся при подступе к третьей ограде, заставила его насторожиться. Прямо под забором, из гущи грязного талого снега выступали на свет две удивительно гладкие кости жемчужного оттенка. Кости имели внушительный размер и почти трубчатую, с некоторой овальностью профиля, структуру.

Интересно, чьи же это останки, почувствовав легкий озноб, задал себе вопрос Муконин? Кошка или собака явно отпадают, отметаются даже без рассмотрения. Слишком великоват габарит. Хотя какая часть тела, совершенно непонятно. Да, господи, лошадь наверно, кто тут еще может быть? Ну конечно же лошадь, успокоил себя Костя. В деревнях всегда где-нибудь да встречаются подобные находки, вспомнил он из детства.

Можно было, конечно, заняться раскопками, углубиться в ледяную толщу, дабы обнаружить еще что-нибудь из элементов неведомого скелета, или хотя бы изучить основания этих костей. Но искать инструмент для долбления обледеневшего в тени снега, а потом шуметь, тратить драгоценное время, — все это казалось невозможным в данных обстоятельствах. И Костя плюнул и двинулся пробираться дальше.

Наконец он перелез через третью ограду. И сразу понял, что на этом дворе, без сомнения, теплилась жизнь.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Жизнь здесь не то чтобы теплилась, она здесь играла ключом.

Впрочем, все по порядку.

Продираясь сквозь непролазные кусты, карябая себе щеки подлыми ветками ивы, Костя добрался до следующего ограждения. Это был такой же забор, но лучше сохранившийся, правда, несколько колышек давно отодрали, и Костя спокойно пролез вовнутрь.

Сортир отсутствовал, лишь одна продолговатая бревенчатая постройка, в которой, наверно, умещались и хлев, и баня, и туалет. К ее задней стене, выложенной из потрескавшихся, но еще добрых бревнышек, примыкала поленица с аккуратно уложенными до половины высоты дровами, и поленица эта тянулась вдоль почти на всю стену. Но между нею и забором имелся достаточный для одного человека промежуток. Костя затаился там и прислушался, чтобы разобрать чей-то смешанный говор. Однако различить удалось лишь короткие отрывки матерной брани.

Тогда Муконин извлек из кармана спрятанный было пистолет, и с замиранием сердца переступил несколько раз и выглянул из-за сарая.

В дворике, неподалеку от ухоженного крыльца большого дома, жгли костер. Вокруг костра, кто на чем попало, сидели люди, все в тусклых или серых одеждах. Они сидели расслабленно, явно потеряв бдительность, передавали по кругу фляжку, очевидно, с чем-то горячительным, о чем-то болтали, поругиваясь, а порой глумливо и противно гоготали. Некоторых Костя узрел в профиль, остальные оказались спиной, а один даже сидел как бы лицом, и в груди у Кости пробегали волны тока, когда этот тип вскидывал глаза. Лицо его, явно не молодое, в тени дома чудилось каменным изваянием — пухлые щеки, чуть приплюснутый нос. Молча кивающая голова, опирающаяся на крепко стянутый от простуды ворот дубленки, напоминала часть статуи буддийского божка. По левую его руку разместились двое помоложе, один совсем юный, в полупальтишке, с танкистским шлемом на голове, другой постарше, насколько Костя мог из своей позиции определить возраст, в потрепанной тускло-красной куртке, бритый наголо, без шапки. Спиной к Косте оказался еще один тип — в накинутом на плечи бушлате. И двое замыкали круг: какие-то похожие друг на друга молодчики в выцветших армейских телогрейках, оба светловолосые, без головных уборов, — Костя разглядел их хуже всех. Итого получалось шесть человек.

Муконин улавливал лишь отдельные фразы.

— Малек, да ты, в натуре, лох! Ты что, не мог эту прошмандовку… — последние слова Костя не разобрал.

Этот сиповатый голос принадлежал одному из молодцев, что сидели по правую руку божка.

— Не, он просто брезгует после всех, бга-га-га-га-га-га! — высоким мнительным голосом сказал лохматый затылок, и спина в накинутом бушлате затряслась в захлебывающемся смехе.

— Да он ее помацал децал, а потом ночью втихушку дрочил, бля буду, я сам видел, бха-ха-ха! — чей-то басовитый голос потонул в общем ржании.

— Да иди ты, чо ты гонишь, — злобно отозвался юношеский голос парнишки в танкистском шлеме.

Дальше стало неразборчиво, потому что все непроизвольно сбавили на полтона.

— В расход сначала этого чмушника пустим, нах, волосатого. — Голова на воротнике дубленки, хлебнув из фляжки, вдруг громко заговорила хриплым резким голосом.

У Кости мурашки пронеслись по лицу. Он уверился, что встретил едкие волчьи глаза головы божка, и резко спрятался за угол, сел на холодную землю и сделал глубокий вздох. Но хозяин неприятного голоса продолжил как ни в чем не бывало:

— Прошмандовку пока для Малька оставим. Пусть мужчиной станет, ептать. Сколько можно дрочить.

И опять все загоготали.

— Ну чо, Горец, Малька на разделку, а? — ровный низкий голос, очевидно, принадлежал соседу Малька.

— Еб…на в рот, боевое крещение, — послышался в начавшемся общем гомоне сиповатый голос молодца в военной куртке.

Затем опять сбавили на полтона.

— Потому что на х… все обосрались, — вдруг выделился высокий писклявый голос упыря в накинутом на плечи бушлате. — А меня от человечины прет!

— Может, ты нам шашлычки забацаешь?

И снова непонятные слова.

— Травки забьем, и все ништяк будет, — наконец громко вставил кто-то.

Костя так и сидел, упершись позвоночником в разлаписто колкие дрова поленицы. Внутри все сжималось от отвращения и тревоги.

«Эти недочеловеки удерживают в плену какую-то бабу, — заключил Костя, — а теперь вот еще и Ганю. И поскольку жрать им здесь, видимо, нечего, они не брезгуют каннибализмом».

Срочно выработать план действий — вот что являлось самой насущной задачей. Костя раскинул мозгами. Если, к примеру, сразу запалить и бросить в них бутылочку бензина, это ни к чему путному не приведет. Это будет очень глупо. Большинство успеет разбежаться, и тогда ему, Косте, беды не миновать. Да и где гарантия, что на данном пионерском слете, на чертовом шабаше представлено все местное сборище, все благообразное общество деревенского курорта?! Нет никакой гарантии. В любую минуту кто-нибудь может возникнуть, например, из дома или войти через сплошную высокую калитку. Гораздо разумнее было бы захватить кого-нибудь одного, то есть языка, и выведать побольше информации, что по чем, дабы построить диспозицию.

Странное дело, страх куда-то улетучился, отметил про себя Костя. Поначалу он боялся, особенно, когда впервые услышал их речь, но теперь испытывал лишь омерзение и ненависть, какие бывают по отношению к крысам.

И тут сам его величество случай помог Косте.

Главаря, несомненно, величали Горцем — тот мужичок с головой божка и хриплым голосом. И вот Горец приказал Мальку:

— Бл…, костер тухнет. Эй, Малек, давай, мухой сгоняй к сараю за дровишками. А то что-то зябну я. Погреться надо-ть.

Костя вздрогнул от неожиданности. Он выпрямился и выглянул одним глазом из-за амбара.

Малек нехотя поднялся с места и, подзуживаемый товарищами, чуть прыгающей походкой двинулся прямо в сторону Муконина. Уши дурацкого кожаного шлема стали болтаться на ходу, точно обвислые локаторы у глупой собачонки.

Костя выставил пистолет, напрягся. Душа его возликовала. Ее переполнил азарт охотника. Дичь сама шла в руки. Костя вжался боком в поленицу. Он почувствовал, как вздымается грудь от возбужденных ударов сердца.

Когда парень появился из-за угла, Костя направил пистолет ему в лицо и приложил к губам свободный указательный палец.

Мгновение пустоватые серые глаза округлялись, наполняясь страхом, и открывался тонкогубый безвольный рот, показывая прореженные желтые зубы. Но Костя ударил левой «под дых», и Малек согнулся — глаза на выкате, изо рта сопение. В следующую секунду Костя захватил найденыша правой рукой за тонкую шею, перекрыл свободной ладонью глотку, и потянул к прорехе в заборе. Малек, воняющий плесенью, послушно стал перебирать ногами. Ай молодец, податливый, удобный пацан! Лучшего языка и не придумаешь. Со двора послышался беззаботный хохот.

За забором Костя еще огрел Малька по ушам, чтобы слегка оглушить, взвалил на плечи и потащил сквозь заросли ивы к первому пустующему двору. Жертва оказалась на удивление легкой — кожа да кости. «Видать, на самом деле туго у вас здесь со жратвой. Впрочем, оно и понятно», — пробормотал про себя Костя.

В уже знакомом сарае Муконин бросил молокососа на пол, прислонил к стене. Паренек совсем сдулся. Веки были прикрыты. Костя нанес несколько пощечин. Серые глаза открылись, и в них опять появился страх.

— Не боись, не убью, — тихо сказал Костя.

— Ты кто, мужик, ты кто? Ты чего хочешь? — Малек заерзал, голос его задрожал.

— Сиди спокойно, парень, не дергайся. Ответишь на мои вопросы, и я оставлю тебя в живых. — Костя помаячил пистолетом под носом у Малька.

— Бля, какие еще вопросы? Я ни чо не знаю, я тут не при делах!

Костя легонько стукнул его в темечко прикладом, толстый шлем слегка амортизировал. Малек заглох, на щеке проступила слеза.

— Я говорю, отвечай и все, понял?

Парень послушно кивнул, моргнув.

— Сколько вас, тварей, обитает в деревне?

— Девять человек.

— А где еще трое?

— Васек и Гремлин в доме дрыхнут, с глубокого бодуна. А Черемка на посту сидит.

— У, блин, дебилы, у вас еще и пост имеется! Где он?

— Первый дом на улице. С другого конца.

— Так, понятно. Кто вы такие, мать вашу, кто вообще все вы?

— Да кто попало. — Малек повел плечом. От испуга он выкладывал все как на духу, и это Косте очень нравилось. — В основном, с города, ну и так, до кучи. Горец, он бывший зэк, раньше на зоне сидел, а потом все с зоны разбежались, ментов перебили и разлетелись. Он у нас из старожилов. Паха и Ганс из военной части, которую расформировали. А Нарик и Гриня недавно к нам прибились. Были и еще люди, но они ушли.

— Так, ясно. Где раненый длинноволосый мужчина?

— А, так ты его ищешь? Он в доме лежит, на полу, связанный.

— Кто его доставил в поселок?

— Нарик и Гриня. Черемка по рации передал, что тачка проехала. Тогда Нарик и Гриня снарядились и за ней погнали.

Еще Костя расспросил, кто такие Нарик и Гриня? Выяснилось, что Нарик — это парень, сидевший у костра рядом с Мальком, по левую руку Горца, а Гриня — тот самый писклявый тип, сидевший спиной к сараю, в накинутом на плечи бушлате.

Все необходимое Костя выведал. Медлить было больше нельзя. Он связал Мальку руки и ноги подручным тряпьем и наказал сидеть тихо и не рыпаться. После чего Костя вышел из хозблока и закрыл дверь снаружи на засов.

Уже проторенным путем Муконин двинулся обратно.

За оградой облюбованного шайкой двора кто-то копошился. Костя остановился и притаился. Бесшумно достал шоферский ножичек. Подкрался поближе, стараясь не шуршать ветками, что было очень трудно сделать. Тягучая ива предательски становилась на пути.

Но абориген был пьян и шороха не заметил. Он только что опустошил мочевой пузырь, застегнул шеренгу и заорал сиповатым заторможенным голосом:

— Малек, еб…на в рот, ты куда делся, придурок?!

Это был один из бывших срочников, то ли Ганс, то ли Паха, — Костя определил по распахнутой телогрейке цвета хаки со следами от погон.

Меж раздвинутыми бортами куртки показались разодранная серая футболка и частичка волосатой груди.

Костя смело шагнул вперед. Между ними осталось метра полтора. Ганс-Паха услышал наконец телодвижения Кости и повернул голову. Поглупевшие от сивухи, детские глаза выразили нечто вроде удивления, густые смолистые брови превратились в крючки вопросительных знаков. Из ноздрей Ганса-Пахи, как у коровы, вылетел пар. Карие глаза медленно перевели взгляд на руку Кости с выставленным ножичком, но было уже поздно.

Костя ступил вперед, вплотную к подонку, и что есть мочи вонзил нож под сердце, сквозь серую футболку. Ганс-Паха издал нечеловеческий хрип, кровь брызнула на косой штакетник забора. Костя, не заглядывая ему в глаза, резко выдернул нож и отступил. Парень припал на колени и затем клюнул носом и завалился, примяв маленький тугой куст.

— Сам придурок, — бросил Костя, сглотнув тошнотворную волну. Последний и первый раз он зарезал человека в схватке с мародерами накануне образования УНР.

«Теперь их только семеро. Причем двое спят, а один не близко. Остается: раз, два, три и главарь — всего четыре реальных угрозы. Вдвое меньше основного состава. Уже лучше», — посчитал Костя в уме.

Пробравшись в дырку в заборе, он прислонился к поленице и прислушался.

— Что-то и Ганс не возвращается, а, Горец? Может, я пойду погляжу? — говорил низкий голос, наверняка принадлежащий Пахе (теперь стало понятно кто есть кто).

Костя подглядел.

Около увядающего костра сидели только трое: Горец почти в прежней позе, Паха в армейской куртке цвета хаки и Гриня с накинутым на плечи бушлатом. А Нарик куда-то запропастился.

— Да подожди ты. — Вожак отозвался на слова Пахи, как будто отмахнулся от назойливой мухи. — Тут что-то неладно. Берите ружья, сходите вместе.

Паха дернулся с места и довольно бодро подошел к крыльцу. Откуда-то он вытащил там автомат Калашникова, предположительно, АК-74. В это время Гриня тоже поднялся и, покачиваясь, зашел в дом. Горец остался сидеть на месте.

Костя понял, что нельзя терять ни минуты. Лучше застать их врасплох, пока еще есть возможность. Он сорвал с пояса одну бутылку с коктейлем Молотова и подпалил фитиль.

— Ну что, Горец, говоришь, зябко тебе, погреться хотел? Сейчас я устрою вам тут гибель Помпеи.

Костя совсем выглянул из-за постройки и, наметившись, замахнулся и бросил самодельную стеклянную гранату.

Расчет был прост и очевиден — оставить рыбу без головы и, тем самым, внести разброд и панику в стройные ряды бандитов. И первый пункт сработал. Емкость с убойной жидкостью раскололась прямо у ботинок Горца, тот вспыхнул, точно лист бумаги: сначала загорелись штанины, через пару секунд — дубленка с мутоновым воротом. Главарь соскочил с неожиданной прыткостью, взвился, издавая животный вопль. Этот жуткий крик эхом разнесся по всей деревне, всколыхнув ее вечную зловещую тишину. Объятый пламенем, Горец упал на землю и покатился огромной шаровой молнией к боковому забору двора. Нечленораздельный крик, сотрясающий окрестности, не прекращался.

Паха поначалу опешил, Костя ясно видел, как армеец пьяными, ничего не понимающими глазами пялился на происходящее. Но вот Паха пришел в себя, вскинул автомат и начал палить очередью. Костя отпрыгнул обратно за сарай и вжался в поленицу.

Пули свистели рядом, сбоку. Муконин отвязал вторую бутылку и поджег фитиль. Дождавшись перерыва в стрельбе, Костя высунулся и бросил коктейль в отморозка. Но хорошо прицелиться за пару секунд не удалось, Паха расплылся в глазах. Зажигательная бутылка упала в шаге от него, и высокие языки пламени лишь лизнули ему ботинки. В следующее мгновение тот, громко выругавшись, отпрыгнул в сторону, но, будучи под серьезным хмелем, поскользнулся и упал. У Кости сразу отлегло — автомат бандита вылетел из рук. Горец, тем временем, уже замолчал и превратился в большой пылающий комок. Муконин воспользовался удачным моментом, выхватил пистолет и в три скачка очутился во дворе. И прежде чем Паха дотянулся до своего Калаша, Костя отправил одну меткую пулю. Бывший срочник схватился за живот и задергался, точно эпилептик, в конвульсиях. Из-под него быстро, как моча описавшегося ребеночка, натекла лужица крови.

Костя, подгоняемый жаром бензинового костра, бросился было к автомату, но в этот миг сбоку звонко разбилось стекло. Муконин остановился и повернул голову: кто-то разбил окно и уже выдвинул наружу угрожающее дуло дробовика. Костя перелетел через Паху и бросился на землю, подхватив-таки автомат. Охотничья дробь бухнула где-то рядом. Муконин навел ствол на зияющее окно и открыл очередь. Дробовик метнулся назад. Еще мгновение — и разлетелось вдребезги стекло в соседнем окне, и оттуда возник Калашниковский ствол, и застрочил очередью. Костя кувыркнулся и скакнул в подвернувшуюся яму, похожую на вырытую для кого-то могилку.

Несколько секунд прошло в перестрелке. Костя сидел в три погибели и не видя врага строчил из трофейного автомата, вознесенного над головой. Вокруг свистели пули, отлетали комья мерзлой земли и больно били по макушке.

Но бог помог Косте. Мощный огонь, раздутый второй бутылкой, споро перекинулся на крыльцо, а затем и на сквозящие без стекла окна. Там послышались ошалевшие крики и матерная ругань. Стрельба прекратилась. Костя облегченно вздохнул.

Он скоропалительно подвел итог. Первая бутыль поразила вожака, и тот теперь преобразовался в большой мешок угля, — Костя наблюдал краем глаза, — но огонь уже затух. Вторая бутыль в концовке подожгла дом. Стало быть, оставшиеся в живых неандертальцы, а именно, Гриня и Нарик (да еще те двое с бодуна?) будут пытаться вырваться наружу. А Косте, напротив, нужно забраться внутрь и спасти Ганю, связанного где-то в доме. Пока он не сгорел. Вроде бы все складывается очень даже недурно.

Костя выбрался из ямы и перебежками, на полусогнутых, обогнул дом и отыскал тыловое окно, не разбитое, не освещенное пока изнутри пожаром. Интересно, куда решили податься эти гоблины? В противоположные окна, выходящие на чертову бетонку? Костя притаился внизу, выждал пару секунд, собрался с духом и выставил макушку над нижним наличником.

Костя опасливо заглянул внутрь. Пустая комната. Медлить нельзя. Он выбил стекло прикладом, подчистил осколки. Перелез внутрь и спрыгнул. Больно кольнуло в бедро — зацепил-таки один из острых треугольников, оставшихся в раме.

Костя осмотрелся.

Сердце пульсирует батутом. Где-то рядом жизнерадостно трещит объятое алым змием дерево. Мелькают тускло-желтые тени на полу у входа, точно за стеной реют флаги. Отголоски жара поглаживают по щекам. В ноздри врывается запах гари. Рядом — диван со смятым грязным клетчатым покрывалом, стол и два табурета и какой-то шкаф из двадцатого века. Ладно, вперед! Проем, новая комната.

С раздирающим боевым кличем кто-то неожиданно обрушивается сбоку, небольшим, впрочем, телом, которому сообщилась утроенная сила разбега. Это тело заваливает Костю на теплый пол и начинает душить. Руки Муконина с автоматом оказываются прижаты то ли бедром врага, то ли еще чем. Костя начинает терять контроль, легкое головокружение одолевает его, глаза закатываются от острой нехватки кислорода. Как сорвать цепкие когти с горла? Костя отпускает автомат, высвобождает руки и захватывает пальцами запястья врага, и отчаянно нажимает на костяшки. Хватка чуть ослабевает. Но она по-прежнему, на удивление, будто налита железом.

— Ты кто такой, сучара? — Бешеные глазки бритого наголо типа (Нарика?) впиваются в Костю, словно сверкая отражениями пламени.

— Помнишь волосатого парня в Жигулях? — прохрипел Костя. — Так вот, я твоя расплата!

Когтистые пальцы на шее вновь ослабели, так как голова хозяина начала переваривать услышанное. (В его глазах что-то поменялось, словно на лакмусовой бумажке.) Костя моментально воспользовался ситуацией, еще сильнее сдавил запястья Нарика и разжал адскую хватку, приложив всю оставшуюся мощь. А вдобавок Костя изловчился и поддел коленом в пах подонку. Наконец, Нарик отлетел, взвизгнув собачонкой, но тут же сгруппировался и принял боевую стойку.

«Безумные обкуренные глаза, — пронеслось в голове в эту секунду затишья в скорбно играющих желтых тенях. — Шрам, рассекающий нижнюю губу. Странно, где-то я уже видел это лицо. Но это невозможно! Нет, не может быть!» Из закоулков памяти вынырнуло полное ненависти лицо уличного карманника, выхватившего сумочку у Маши, тогда еще, там, в далеком Ебурге, — таком далеком, как казалось теперь, что в промежутке лежит целая галактика. «Нет, это не он. Мне это лишь почудилось!»

Бритоголовый волчонок скривил лицо, точно так же, как тот, тогда. Удивительно! Ведь есть таки люди-двойники.

— Сейчас придет твой пиз…ц. Вот и дружок у тебя уже окочурился. — Копия воришки из Ебурга мотнул головой в сторону соседней комнаты.

Костя понял, где искать Ганю.

— Врешь, мразь, — сквозь зубы выговорил он. — Это твой пиз…ц уже здесь. Я таких таракашек как ты давил и давить буду!

В руке у Нарика блеснуло лезвие ножичка. «Опять?!» Костя изготовился ко второму раунду. Оба опасливо поглядели на автомат и мысленно отмерили расстояние до него. Костя немного проигрывал, но если…

Впрочем, уродец решил обойтись без Калаша. Он бросился в атаку с ножом. Выпад, отскок, еще выпад, еще отскок. Сконцентрироваться на мерцающем лезвии. На острие ножа. Жизнь на волоске. На этом острие. В иголке смерть Кощея…

Косте казалась неумолимо долгой, бесконечной казалась эта схватка. Движения превратились в механические выкрутасы робота. Нервные окончания — в быстроту реакций. Глаза — в аппарат моментальной фиксации. Мысли — в сгусток представлений о предстоящих ударах. Жизнь или смерть. Все или ничего. Сейчас и здесь. Но глупо, несоизмеримо глупо сгинуть в этой тухлой деревне. Пасть от рук обезьяноподобного существа. Ни за что! Никогда! Иначе и быть не может.

В какой-то миг Костя ощутил себя сидящим на Нарике и со свирепой яростью бутузящим его отвратное лицо. Нож уже черт знает где. Дрожащая рука Нарика тянется-таки к автомату. Раз, раз, удар, еще удар. Все, веки опустились, и тело под Костей обмякло, как свернутый матрас. Не помня себя, Муконин соскочил, схватил автомат и выпустил короткую очередь. Нарик задергался, как будто сунул пальцы в розетку, голова упала на бок. Все, капут.

Не задумываясь, Костя бросился в соседнюю комнату, еще более удаленную от очага пожара. Тепло ослабело. Легкие его вздымались, тяжело дыша. Практически хрипели. Костя кинул взгляд по сторонам.

На полу, у глухой стены, лежал связанный по рукам Ганя. На его куртке сбоку проступало огромное почти черное пятно. Костя подскочил, сел на корточки рядом. Обескровленное лицо Гани застыло в глубоком обмороке. Потные волосы сбились на лоб. Костя отложил автомат, принялся хлестать товарища по щекам. Бесполезно. Муконин нащупал сонную артерию. Слабый, но устойчивый пульс.

Костя взвалил Ганю на плечи. (До чего тяжелый «гад»! А сил ведь и так уже нету). Одной рукой прижал Ганю к себе, другой ухватил автомат Калашникова. Искать Коляновскую винтовку было бессмысленно. А ведь где-то еще девка, которую дебилы хотели съесть, промелькнуло в голове.

Поиск окна, выходящего на улицу, занял долгие секунды. Дом, как ни странно, пустовал. Больше никто не напал по дороге. Ну и слава богу! Вот и окно. Уже открытое — кто-то недавно воспользовался. Костя бросил автомат, с облегчением переложил товарища на подоконник. Два глубоких выдоха… Взяв с собой Калаш, Костя переметнулся на улицу.

В двух шагах, буквально в двух шагах стоял Урал с коляской. Намечалось какое-то движение. Знакомая фигура в бушлате (надел-таки, просунул руки в брюки!) бросила неизвестно где добытый, но уже бесполезный огнетушитель и прыгнула на седло мотоцикла. Гриня, мать его за ногу! Дрын-на-на, дрын-на-на! Взревел мотор. Пугливое лицо уставилось на Костю.

Мотоцикл почему-то заглох, что оказалось весьма кстати. Костя вскинул автомат, спасительное оружие издало короткую очередь. Гриня, нелепо вскинув руки, дернулся пару раз и отлетел в сторону. Перекатился кубарем прямо на бетонку. Муконин перебросил автомат через плечо.

Не теряя времени, Костя обернулся к окну и вытянул друга. И уже волоком дотащил до мотоцикла и переложил в коляску.

Прежде чем отпустить ручку сцепления, Костя прощально поглядел на ярко полыхающую избу. Пожар уже охватил добрую половину.

Мир. Вашему. Дому.

Поехали!

Ветер засвистел в ушах. Эх-ма, давненько не катался на таких! Злополучный поселок остался позади. Пронеслось поле, потянулся лес.

Быстрее! На всех парах! Прощайте, скалистые горы… На подвиг отчизна зовет… Разлапистые сосны, казалось, торжествующе провожали его. Напутствовали своим многозначительным молчанием. И мелькали перед глазами лица. Нарик с исковерканной губой. Зеленый юнец Малек, оставленный в сарае. Маша, брошенная в Екатеринбурге…

Костя и не заметил, как очутился около «семерки». Заглушив мотоцикл, он, прежде всего, сходил до аптечки и перебинтовал уже запекшуюся рану Гани, надрезав ножом одежду. Рана была жуткой. Кровь выступала каплями вокруг изрытого красно-черным пятна. Во время обработки перекисью Ганя очнулся от боли и громко застонал.

— Тише ты, тише, — осадил Костя. — Все будет хорошо. Сейчас перевяжу и отвезу в больницу.

— А где эти чмори? — полушепотом осведомился Ганя, гуляя туманными глазами.

— Я их укокошил, — усмехнулся Костя, вдруг поняв всю тяжесть своей победы.

— Что, всех? — сумел удивиться соратник.

— Почти.

Потом Ганя снова отключился.

Он как будто уснул, но лоб покрылся испариной. Муконин наспех закидал все в машину — найденную в коляске Урала бутылку спирта, трофейный автомат Калашникова. (Как ушло, так и пришло!) Жаль, винтовка сгинула с концами, ну да ладно… В горле страсть как пересохло. Н-да, воды так и не удалось набрать. Досадно. Костя открыл бутылку и жадно глотнул спирта. Поперхнулся, прокашлялся. Ощутил, как приятное тепло расплылось по телу. Жажда отступила.

Муконин транспортировал приятеля в Жигули.

Нужно быстрей отсюда выбираться. Доставить Ганю в ближайшую больницу. А дальше придется выполнять миссию одному. Так уж сложилось, сель ави! Японская перемать!

Руки сработали как никогда слаженно, мастеровито. Костя быстро уложил брошенные недавно поленья, поставил на них пневмодомкрат, приподнял задницу «семерки», еще раз уложил деревяшки под колеса. Сел за руль. Сцепление, газ, рывок в натяжку. Выехал!

И дорога — стало быть, бог таки снова решил помочь, — дорога дальше пошла нормальная. Былой капитальной грязи уже не встречалось. Ганя изредка тихо постанывал в отключке. У Кости тревожно билось сердце. Ему казалось, что он спиной чувствует тяжелое поле, испускаемое умирающим Ганей. Чувствует до мурашек. Ему вдруг снова стало бесконечно жаль товарища. В голове пролетели картины их совместного путешествия. Самые памятные.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Больницу Костя нашел по дорожному знаку, выросшему на окружной трассе. Съехав с моста, Костя по указателю под знаком свернул в город и где-то на окраине, среди четырнадцатиэтажных домов, обнаружил обветшалое здание красного креста в пять этажей. Здание располагалось буквой «П».

Припарковав машину в укромном месте, Муконин занялся приятелем. В аптечке откопал нашатырь, намочил кусок бинта и сунул под нос Гане. У раненого задергались ресницы, и он открыл туманные глаза.

— Где мы?

— Около больницы, — коротко оповестил Костя. — Как себя чувствуешь? Дойти сможешь?

— Не знаю. Слабость. Нет, я могу. Конечно могу.

— Пойдем.

Ганя зашевелился, полез к двери. Муконин подставил плечо. Ганя навалился на друга, и они пошли.

В приемном отделении было шумно, царили полумрак и зловоние. Облупленные стены пахли известкой. Кто-то из мужиков вскрикивал от боли. Где-то противно плакала женщина. Кругом попадали на глаза хромые, окровавленные, перевязанные. Иные лежали на каталках. Но каталок, очевидно, не хватало, и кое-кто лежал прямо на полу, на подстеленной клеенке. Врачи в белых не стираных халатах суетно и отрешенно проносились мимо. Костя усадил товарища на лавку. Отошел чуть-чуть и поймал за рукав одного мужчину в белом халате.

— Послушай, брат, это мой друг. Ему срочно нужна помощь. Огнестрельное.

«Брат» с белым колпаком на голове, крепкий и высокий мужчина лет тридцати, с серьезным небритым лицом с выдающимися скулами, с раскосыми нерусскими глазами, смерил их усталым взглядом.

— У вас есть полис Башкирской Республики?

Костя достал портмоне, нахмурившись, отсчитал купюры. Оставалось две сотни евро. Он достал одну и протянул врачу. Тот немного просветлел.

— Хм. Этого хватит на три дня.

— Ну и хорошо. Вы ему, главное, пулю вытащите. А я через пару дней вернусь. И заберуприятеля. Только уговор — в полицию не сообщать, ладно?

Доктор хмуро кивнул и приблизился к Гане.

— Вам каталка нужна или сами дойдете?

— Спасибо, я сам. — Ганя поднялся с диванчика, но тут же припал на плечо к доктору. Человек в белом халате сделал брезгливую мину, но даже не колыхнулся.

Прощание получилось коротким. Они просто посмотрели друг другу в глаза. И этим каждый выразил все, что хотел сказать.

— В общем, я быстро — туда и обратно, — добавил Костя.

Внутри словно лопнула пружина.

— Удачи тебе, — с хрипотцой бросил Ганя.

Врач или медбрат, или кто он там был? — нетерпеливо смотрел на Муконина. Костя похлопал друга по плечу. Ганя отвернулся. Доктор поволочил его в длинный коридор.

Костя еще долго провожал их взглядом, пока они не скрылись в зияющем проеме. «Даже не оглянулся, — подумалось Муконину. — Долгие проводы — лишние слезы?»

* * *

Костя никак не мог решиться доложить обо всем случившемся генералу. Муконин уже унесся на машине километров на сто от Уфы, однако, до сих пор так и не позвонил.

Эта первая сотня прошла на удивление гладко. Солнце, подглядывающее в машину откуда-то справа, приятно пригревало, пусть и за счет стекла, и вообще действовало успокаивающе. Дорога казалась пустынной. Не попадалось почему-то ни патрулей, ни даже встречных машин. Костя начал уже удивляться этому странному обстоятельству. Пару раз только обогнали его «семерку» какие-то темные иномарки с башкирскими номерами.

Иногда, в определенные моменты, все складывается довольно неплохо, идет как по маслу, и тогда ты уже начинаешь желать, чтобы время замерло или растянулось, чтобы этот момент длился вечно, и ничего бы больше не происходило до лучших времен. Но всему хорошему неизбежно приходит конец. И обычно — очень быстро.

Когда до Самары оставалось километров двести, Костя остановил машину, чтобы, наконец, переговорить с генералом Калиновым.

Смартфон умер. Костя откопал в бардачке зарядку и воткнул в прикуриватель. Только аппарат ожил, Костя набрал шефа. Сергей Михайлович, подавший голос на фоне каких-то журчащих шумов, воспринял новое известие стоически. Даже не стал особо комментировать.

— Ну что ж, — вздохнул он. — И один в поле воин. Но у меня тоже есть для тебя неприятная новость.

— Вот как? Очень интересно.

— Миротворцы, благодаря нашим стараниям, не только узнали о переправке Минипы в Самару, но и на какой машине ее везут. Об этом сообщил ложный предатель с пограничного поста. Так что теперь тебя ждут большие неприятности. Твою тачку могут сцапать на любом КПП.

— Хорошо постарались, мать вашу! — Костю обдало жаром.

Генерал не обратил внимание на упоминание матери.

— В любом случае, получается, им надо во что бы то ни стало остановить тебя и прошерстить. Вплоть до уничтожения.

Костя машинально посмотрел на осины за окном автомобиля, — за обочиной начинался лес, — деревья затаились, будто бы прислушались к их разговору.

— Н-да… — Костя глубоко вздохнул. — И что же мне теперь делать?

— Ты должен сыграть свою роль до конца. Бросай машину где-нибудь в укромном месте, к сожалению, ее придется уничтожить, чтобы замести следы, а потом добирайся дальше автостопом. В тачке проткнешь бензопровод и подожжешь, так надо, Костик, поверь. (Генерал, видимо, услышал возмущенное дыхание Муконина). Прихватишь с собой только муляж Минипы и пару самых важных мелочей. Не забудь пистолет и автомат.

Костя устало потер лицо ладонью. Час от часу не легче. Дела на самом деле идут все хуже и хуже. Сначала провидение отняло у него лучшего друга, а теперь вот еще и машины придется лишиться.

— Хорошо, я все понял. Следующий сеанс связи на подъездах к Самаре, — сказал Костя и оборвал связь.

Ему почему-то показалось, что он слишком грубо это сделал, что генерал сейчас должен перезвонить. Но повторного звонка не последовало.

Муконин завел двигатель и включил передачу. Километров пятьдесят еще проскочу, сказал он себе.

Где там пятьдесят! И двадцати не проехал, как над «семеркой» завис военный вертолет. Костя сразу почувствовал, что это по его душу. Сердце тревожно забилось, как пойманная птица.

Герой одиночка, флаг тебе в руки, ты стал анекдотичным Бэтменом, несущимся на всех парах в неведомую даль, чтобы спасти… Кого? Или что? Господи, да это же смешно! Как агент ноль-ноль-семь я сейчас брошу машину и побегу с этим чемоданчиком, в котором кроется якобы суперское оружие передовой уральской науки — нарочно не придумаешь. Ради чего? Какой-то страны, которой уже нет? Или ее людей, которые еще есть? Или ради себя? Чтобы доказать миру свою исключительность и войти в историю? Бред, бред на послом масле. Но так сложилось. Так выпали карты. И теперь надо идти до конца.

Вертолет, черный как смола, с глазами гигантской стрекозы, неумолимо снижался, усиливался шум разбиваемого лопастями воздуха, страшный, убийственный рокот. И, скрипя тормозными колодками, «семерка» резко свернула в лес, на проселочную дорогу, а затем и потерялась в гуще деревьев.

Посадив подвеску на пни, Костя заглушил мотор, судорожно пошарился в салоне, похватал что-то, непонятно, то ли важное, то ли совсем нет; взял Минипу и пистолет и выбрался из машины. Сложив вещи к подножию толстой осины, Костя вернулся к «семерке». Оглядев автомобиль как родную дочь, он вздохнул.

— Извини, дорогая, так получилось.

Костя открыл капот, достал ножичек и надрезал шланг бензопровода. Остро пахнувший ручеек заструился на талую землю. Затем Костя откопал в багажнике пластиковую бутылку и шланг. Открыл бензобак, вставил шланг и втянул ртом. Закачав немного бензина в бутылку, он сделал очередной коктейль Молотова.

Только теперь он сразу расплескал его рядом с машиной. И еще — сделал ниточку из горючего по вытаявшей траве. Извлекши зажигалку, он поджег кончик ниточки и отбежал к осине. Схватив поклажу, Костя побежал дальше — прочь.

Мощный взрыв хлопнул ему в спину неожиданно быстро. Костя припал на землю, затем осторожно оглянулся. Ему даже показалось, что стало жарко. Ганина «семерка» полыхала, как подпаленное чучело зимы на масленице. И вместе с ее огнем из Кости вылетело что-то ценное, и опустошило душу.

Он встал и медленно побрел дальше.

Стрекотание вертолета то удалялось, то приближалось, и призрак его то восставал между ветками, то, казалось, исчезал в непроглядной сини неба. Костя, спотыкаясь о мерзлые кочки, петлял чуждыми тропами, стараясь держаться только одного интуитивного курса — на запад. Хоть на километр, хоть на пять километров, но приблизиться, пока на своих двоих, а дальше — на чьих колесах повезет.

«И скучно, и грустно, — почему-то крутилось в голове, — и некому руку подать… Фы-хы, фы-хы… в минуту душевной невзгоды… Фы-хы, фы-хы… Желанья… Что толку напрасно желать… Фы-хы, фы-хы… А годы проходят — все лучшие годы…»

Постепенно стрекотание вертолета стихло, потерялось в лесной глуши, и молчание зазвенело в ушах. Костя остановился. Ни единого звука, ни веточка не шелохнется, ни ворона не пролетит. А кругом — страшный, жуткий лес. Быть может, в нем таятся вурдалаки, или ведьмы, или какая другая нечисть? Просто такое мрачное затишье — того и гляди, кто-нибудь выскочит из-за деревьев с нечеловеческим воплем и вцепится когтями в шею. Бред, конечно, все это сущий бред. Надо искать трассу.

Костя достал смартфон, посмотрел на экран — связь отсутствовала. Значит, определить свое местоположение по спутниковой программе не получится. Жаль, очень жаль! Муконин принялся мучительно вспоминать, где и куда он сворачивал, двигаясь от дороги, принялся вычислять, где примерно должна быть трасса. Надо было запастись компасом, с досадой подумал он. Как там в древности определяли? По кольцам на пнях? Куда растягиваются кольца, там север? Или юг? И еще вроде по залежам мха? А ведь вдалбливал один офицерик на втором курсе, да не отложилось. Что-то мутное, какие-то разрозненные воспоминания промелькнули лишь обрывками и исчезли. Наконец, решив, куда нужно идти, он двинулся в путь.

Главное, услышать гул машин, хотя бы одну машину, промчавшуюся по трассе. И тогда появится точный ориентир. Можно будет удостовериться в правильности пути и идти дальше на слух.

Ему повезло. Вскоре он услышал редкий шум машин.

* * *

Водитель-Камазист оказался вполне приятным мужчиной. Короткие темные волосы, с какими-то рыжеватыми просветами, причесанные прямо на лоб. В чертах лица слегка проглядывалось что-то лошадиное, но очень не оформившееся. И большие русские глаза серо-голубого цвета. Лишних вопросов не задавал, на подозрительный черный чемоданчик не обращал внимания, балагурил, беззаботно болтал. Из тех, что не прочь завести попутчика в длительном рейсе.

Костя сказал, что добирается в Самару к родственнику, которого не видел десять лет — впрочем, это было почти правдой. Троюродный брат Сева обитал где-то ближе к центру, один в городе, без жены и детей, без родителей. И должна у него была остаться однокомнатная квартирка — пансионат.

Вспоминалось, что в ту пору, в две тысячи десятом году, Костя, будучи обычным гражданином безмятежной еще страны, хотя и офицером госбезопасности, отправился летом в отпуск и решил объехать немногочисленную родню, разбросанную по стране. Завернул и в Самару на пару дней.

Сева тогда работал инженером на авиационном заводе. Предприятие, в связи с последствиями мирового экономического кризиса, дышало на ладан, и Сева сидел дома. Они выпили много водки за встречу и погуляли по городу. Троюродный брат оставил после себя самые лучшие впечатления — коренастый, белобрысый, добрый малый с забавным поволжским «оканьем». Город также понравился Косте, можно сказать даже, местами восхитил. Площадь Куйбышева, Иверский монастырь, Набережная Волги, Бункер Сталина, невероятный размах промзоны и тихие уголки в парках, и еще много, много всего — здесь было чем восторгаться.

Особенно Костю впечатлил бункер Сталина, превращенный в подземный музей. Туда они зашли с Севой утром, предварительно смазав похмельные скрипы литром пива на двоих. Экскурсовод, приятная стройная девица в очках, чем-то напомнившая Муконину преподавательницу немку из Академии, животрепещуще рассказала предысторию. Когда осенью тысяча девятьсот сорок первого года фашистские дивизии вплотную подошли к Москве, было принято решение эвакуировать верхушку страны в Куйбышев — так раньше называлась Самара. Касаемо непосредственно вождя народов Сталина — его эвакуация намечалась в случае крайней необходимости, «смотря по обстановке». Параллельно с постановлением об эвакуации было принято решение построить в Куйбышеве бункер для Генералиссимуса и его свиты под зданием обкома партии. В то время умели строить молниеносными темпами не за деньги, а за идею. И к концу тысяча девятьсот сорок второго года бункер был сдан в эксплуатацию. Костю удивил тот факт, что просторный склеп в эклектическом стиле совковой помпезности и арочной метрополитеновости… — Этот склеп, по заверениям немки, был совершенно герметичен и рассчитан на полную автономность в течение что-то около пяти суток. Так что, если бы и Самару разбомбили, то за эти дни, в случае завала обоих выходов, Иосифа Виссарионовича все равно откопали бы, аки клад с золотыми монетами. Впервые в истории Советской империи в бункере работала установка по регенерации воздуха и создавалось давление, близкое к атмосферному.

После подземного музея троюродные братья еще долго бродили по городу, а потом снова взяли водки и вернулись домой. У Кости был билет на поезд на следующее утро.

…— Я в Самаре тоже давно не бывал, — признался Камазист, прерывая Костины воспоминания. — Все по юго-востоку курсирую. Уфа — Курган, Челябинск — Уфа. А тут подрядился, просто бабки хорошие пообещали. Потому что мало кто туда хочет ехать, опасно. Черт бы в эту Поволжскую Республику не совался.

— А что везете-то, если не секрет, конечно? — поинтересовался Костя.

— Да какой там секрет. Вон, консервами под завязку забили и бывай, велено доставить к сроку.

— Консервами? — немного удивился Костя.

— Ну да. — Камазист повел плечом. — Тушенка там, каша со свининой, горбуша, мясо птицы. Видать, совсем нечего жрать стало в Самаре. С голоду пухнут. Ходят, наверно, по городу и за животики держатся, ха-ха-хах!

У Муконина мелькнула мысль: «А ты хоть проверял? Может, там вовсе и не консервы, в банках-то?»

— И кому везешь? — спросил он вслух, решив, что уместно уже перейти на «ты».

— А мое какое дело? Мое дело доставить, баблосы получить и свалить. Не знаю: в документах «ООО» какое-то указано с адресом и все тут.

— Понятно.

Водитель замолчал. Покручивая большой руль, как штурвал корабля, он бывалым взглядом теперь уткнулся в дорогу. И от этого привычного взгляда маленьким кустиком давно выросли морщинки от края глаза к виску.

Костя тоже посмотрел на дорогу. Чистая серая лента усыпляюще сужалась вдали, где сбегались просветленные солнцем два леса. «Возвращаешься в Европу, солнце светит прямо в жопу…»

— Федор я, — вдруг сказал Камазист.

— Что? — откликнулся Костя.

— Говорю, меня Федором зовут. А тебя как?

Водитель предложил большую шершавую ладонь, как будто в ней лежали семечки. Муконин принял рукопожатие.

— Костя, — сказал он.

— Будем знакомы, — констатировал Федор.

Тут Муконин, кстати, заметил: вверху, над лобовым стеклом, была воткнута ламинированная корочка. «Федор Капустин», — прочитал Костя про себя. Остальное разобрать не удалось, если не считать номера машины.

«Федор Капустин. Ну надо же, а?!»

Дальнобойщик оказался полным тезкой человека из давнего Костиного прошлого.

В памяти всплыл настоящий Федор Капустин, одноклассник. Внешность его, что маленького, что взрослого (через десять лет на встречу выпускников приехали почти все), естественно, не имела ничего общего с обликом Камазиста.

Фредди — такая у него была кличка, — худощавый мальчик невысокого роста, постоянно шкодил, пропускал уроки, курил на переменах, хотя и учился неплохо, на тройки и четверки. Маму его частенько вызывала к себе на беседу классная руководительница. И Костя порой наблюдал, не скрывая осуждения, как классная — Галинушка — выговаривала бедной, затюканной мамочке Капустина, женщине с милым и усталым лицом, и как Фредди, при этом стоя рядом, недовольно глядел в сторону. В такие минуты было явно заметно, насколько презирал он в своей скудной душонке надоедливую Галинушку.

Но не этим больше всего запомнился Федька. Как-то первого сентября появилась новая девочка Лена, ее перевели из другой школы. Очень красивая девочка по тогдашним понятиям Кости, с длинной русой косой, с божественной осанкой. Кое-кто из мужской части класса сразу же принялся ухлестывать за ней — дергать за косу и вырывать сумку или посылать тайные записки с недвусмысленными намеками. Не остались в стороне и Костя, и Фредди. И вот получилось так, что на одной из перемен они одновременно полезли к девице добиваться внимания и на этой почве сразу поссорились. И хотя Костя страдал миролюбием, зато Фредди был заводилой парней троечников и драчуном. И вызвал Костика на бой. Существовала такая традиция до седьмого класса — чуть что вызывать на кулачный бой.

Драка состоялась на пустыре за школой, в закутке между железными гаражами, воняющими мазутом и мочей. Фредди сходу применил паскудную тактику: напав первым, начал махать руками, точно пропеллерами. Видимо, план Барбаросса был прост — не давая врагу опомниться, сразить его сотней не метких ударов. Костик едва успевал подставлять защитные блоки. По стандартному уговору бой должен был идти до первой крови. Из зрителей собрались трое Федькиных приспешников и лишь один верный друг маленького Муконина — Колька, который сгинул куда-то сразу после школы.

Три удара из общей серии угодили прямо в цель, а именно: в скулу, в грудь и в нос, и Косте стало реально больно и обидно, так что на глазах навернулись слезы. Ненависть к Фредди моментально возросла, приняв угрожающие объемы небоскреба. «Никогда не сдавайся, даже если тебя смяли с землей. Бейся до последнего, собери волю в кулак и нанеси главный удар», — перед глазами всплыл отец, рано ушедший из жизни, но успевший кое-чему научить. И Костя собрался с силами и нанес главный удар. Фредди закатил глаза и отлетел к ржавой стенке гаража, брякнул об металл и сполз на мерзлую землю (была весна, как и сейчас). Из уголка Капустинского рта медленно потекла почти черная капля, точно у вампиренка, напившегося крови.

Так Костя одержал первую в жизни победу. Правда, после боя интерес к Ленке у Костика почему-то пропал, и это успокоило поначалу бесившегося от поражения Фредди, мечтавшего о реванше. Вскоре Капустин добился расположения Ленки, и за новыми заботами удачливого ухажера помыслы о реванше растворились. Фредди и Костик остались в разных лагерях, так что до конца школы обходили друг друга стороной.

— Ты вот что, Костик, расскажи-ка, как там у вас жизнь в Е-бурге? — Полный тезка одноклассника снова вывел Муконина из легкого забытья.

— А? В Е-бурге? Да ничего, нормально. Как в настоящей столице Уральской Республики. Гонору много, а толку мало, — уклончиво ответил Костя.

— Ага, я так и думал. Пупок нашли, а дотянуться не могут, ха-ха-хах! — усмехнулся Капустин и тут же добавил: — То есть мнят себя столичными, а так все по-старому?

— Вроде того. Беженцев много, — поморщился Муконин. — Боны эти чертовы, только инфляцию подстегнули. Опять же преступность. Правда, в последнее время порядку больше стало. Комитет Безопасности рулит. Да еще дружинников из народа понабрали.

— Понятно, — протянул Федор, переключая скорость.

Начался плохой участок дороги, разбитой здесь, судя по всему, с доядерных времен, — сплошные ямы и колдобины. Костю стало слегка потряхивать.

Но, несмотря на небольшую трясучку, он вдруг почувствовал, как потяжелели веки. Ему неожиданно захотелось спать. Впрочем, почему неожиданно? Усталость от вождения, от схватки с нелюдями, да и, собственно, переживания — все накапливалось потихоньку и вот теперь навалилось тяжким грузом.

Он и не заметил, как отключился.

И что-то поплыло перед ним: неясные образы, странные эпизоды.

Сначала Ганя сидел за штурвалом КАМАЗа и мило улыбался, косясь на Муконина. Костя удивленно спрашивал:

— Мы же вроде в «семерке» ехали, куда она подевалась?

— Ты что, забыл, как нас бомбанули? А мы потом вот этот сухогруз у одного шоферюги отвоевали.

— Правда? И что, скоро приедем?

— Конечно. Пять километров до Москвы осталось. У тебя Минипа-то с собой?

Костя покосился на черный чемоданчик, прислоненный к колену.

— На месте вроде.

— Ну вот, готовься. Сейчас будем московским революционерам передавать. Стрелка на МКАДе назначена.

— Постой-ка, тут же радиация! — вдруг испугался Костя.

— А у тебя ЗэКа с собой?

— Чего?

— Ну, защитный костюм, резиновый. Помнишь, на службе учили за тридцать секунд надевать? Так что давай натягивай, пора уже. ГАЗЫ!!!

Костя начал судорожно крутиться по сторонам в поисках ЗэКа, но безрезультатно.

И тут картинка сменилась.

Костя стоит посреди леса, вертит головой туда-сюда и не может понять, как выбрать правильный путь. Тут из-за деревьев появляется девушка, вся в белом, с длинными русыми волосами, спадающими на грудь, необычайно красивая, со славянскими чертами лица.

— Ты кто такая? — спрашивает Костя.

А она молча идет к нему плывущей, как по волнам, походкой. Подходит и останавливается в шаге, лицом к лицу.

— Угадай с трех раз, — наконец произносит она бархатистым грудным голосом. — Может, я смерть твоя, а может, ангел-хранитель.

— Ты врешь. Смерть не бывает такой красивой.

— Спасибо за комплимент. И очень даже бывает. Кто сказал, что смерть — это старая бабка с косой и в черном? Все это лишь досужие домыслы, Костик.

С этими словами девушка садится на сваленное дерево и прикуривает сигарету.

— Фу, брось отраву, тебе это не идет.

— Спасибо за заботу, — премило улыбается она, но не бросает. — Ну так что, угадал, кто я такая?

— Ты мой ангел-хранитель. — Костя присаживается рядом.

— Молодец, два. Все-таки я твоя смерть.

И Муконину стало страшно. Он встрепенулся, рванул и побежал. Побежал сквозь когтистые заросли маленьких деревьев, сквозь полумрак дремучего леса.

И долго, долго так бежал, пока не проснулся с потом на лбу.

— Ну что, пробудился, хлопец? — Лошадиное лицо Федора Капустина улыбалось. — Давай бодрись, скоро Самара.

— Да? — Костя удивленно потер глаза. — А сколько осталось?

— Километров двадцать, не больше.

Костя уставился на дорогу. Серая полоса полого поднималась в гору. Навстречу неслась легковушка.

— Эх, Костик, смурной из тебя попутчик, всю дорогу почти проспал, — добродушно протянул Федор Капустин.

— Да, блин, усталость сморила, — оправдался Муконин. — Нас никто по дороге не останавливал? В смысле, постов не было?

— Да нет, бог миловал. — Камазист прищурился, обозначив кустики морщин около глаз. — А вот перед городом будет натовский пост, нечто вроде таможни.

— И как скоро? — заволновался Костя.

— Километров десять осталось.

Муконин решил смотреть в оба. Как только эта таможня появится на горизонте, он дружелюбно попрощается с дальнобойщиком и сойдет с машины. А в город дальше будет пробираться пешком. Так безопаснее, — ему уже давно пришел в голову этот план.