Когда Николай приблизился к дому Любы, его начали мучать неясные страхи. А что если Любка уже увидела его фоторобот, скажем, где-нибудь по пути с работы? Что если она уже не ждет своего ненаглядного? Что если лежит сейчас на кровати и плачет в подушку, о том, как в очередной раз обожглась с мужиком?

Коля, следуя заведенной традиции, заглянул в дежурный гастроном. «Праги» не оказалось, зато имелись в наличии конфеты «Гулливер». Герасименко купил полкило и двинулся к дому Любы.

По мере приближения к ее подъезду ноги словно слабели, ватой набивались. Внутри что-то ныло. Коля знал, время было позднее — в смысле окончания рабочего дня, и Люба должна была уже находиться дома.

Он медленно поднялся на третий этаж и позвонил в дверь.

Любовь пришла неожиданно. Отворила тут же, словно заранее притаилась у замочной скважины. И по одному только взгляду, по одному только блеску в ее зрачках он понял все.

Он понял, что ничего не изменилось, и что она даже не обижается на него за последнее, очередное исчезновение.

— Явился, — по-доброму, сипловато и тихо сказала Люба за порогом. — Где ж ты был, господи?

Он ступил в прихожую, закрыл дверь.

— Ну, прости, прости, дорогая, — заговорил он быстро и обнял ее, и она поддалась, вытянула хрупкие ручки ему на плечи. — Так уж вышло. Дернули на работе в срочную командировку. Тут недалеко, но все-таки. Еле вырвался, чтоб с тобой повидаться.

Эти последние слова уже терялись, сминались, перетекали в забавное шипение в поцелуях, в сладких сосаниях губ.

— Ничего-ничего, бывает, — едва прошептала Люба, помогая ему сдернуть олимпийку.

В Герасименко все поднималось, бурлило, вырывалось наружу: как же ему повезло с такой женщиной! Как здорово, что она ничего не знает! И никогда, даст бог, не узнает!

Скинув ботинки, он увлек Любу в комнату. И там они, едва опустившись на диван-книжку, продолжили страстно лобзаться. Он уже изнемогал, сердце долбилось молоточком, он уже судорожно путался в пуговичках ее халата. Из включенного телевизора противным ребяческим голосом запевал Чиполлино. Но вот Люба отстранилась, облизалась и вполголоса произнесла, привычно картавя:

— Ну, подожди, давай хоть поговорим, чаю попьем, что ли.

А верхние пуговички у нее уже оказались расстегнуты, ворот халата распался. И предательски выглянула сбоку грушевидная грудь с темно-красным полукружьем соска, отливающим в мягком свете торшера. И этот вид еще больше возбудил Колю. Он снова прижался к возлюбленной. Песенка Чиполлино смолкла.

— Да успеется все. Потом… потом… — и опять их накрыло пенистой волной страсти.

Коля уже победил цепкие пуговички и распахнул девичий халат, и целовал ее всю — от губ, от плеч и груди до пупка и лобка, где осторожно оттягивал пуританские трусики. И эти бесконечные поцелуи не помогали утолить его жажду. Наконец он остановился и неуклюже сдернул свою одежду. В то же время Люба отклонилась и девственно прикрылась пледом, откинув голову на подушку и прикрыв веки в истоме ожидания. И вот, залезши под плед, он приступил к самому главному.

Коля был так нежен и вместе с тем так активен, так страстен, как никогда. Ему почему-то казалось, что все это в последний раз, и он хотел любить ее как бог. И он любил ее как бог. И она ангельски отвечала его движениям, помогала ему, так что оба они ощущали себя единым организмом.

После свершения акта врастания они долго лежали молча распростертые, с откинутым пледом.

— Ох, — вздохнула Люба, первой прервав болтовню диктора в телевизоре. — Не думала, что так бывает.

— Все бывает, когда люди любят друг друга, — выдохнул Николай.

— То есть, ты хочешь признаться мне в любви? — почти без картавости сказала Люба, подперев голову рукой.

Он глянул на нее искоса — заметил сместившийся в хитрой улыбке уголок прекрасного рта.

— Да, хочу. Я люблю тебя, — сказал он твердо.

— Я тоже люблю тебя, — Люба прильнула к нему и поцеловала его волосики на груди.

Коля ощутил нежные мурашки по всему телу.

— Может, нам стоит пожениться?! — вдруг ляпнула Любка, подняв голову.

В первые две-три секунды Коля замешкался. «Вот, выдавила наконец из себя то, о чем так долго мечтала!» Однако, не желая выдавать своего замешательства, Коля быстро нашелся.

— А что, может и поженимся. Ты только погоди денек-другой, улажу свои дела, и пойдем в ЗАГС.

Люба промолчала и с довольным видом вновь опустила голову ему на грудь. На том разговор о браке был исчерпан. Ну и слава богу, подумал Коля! А еще ему подумалось: что если и вправду пожениться по липовому паспорту (который давно пора уже сделать)?! Надо ведь Любку уважить, в конце-то концов! Ведь он ее на самом деле любит. Любишь ли? — тут же спросил он себя. И тут же ответил: Ну да, люблю.

Они немного помолчали, как вдруг раздался протяжный звонок в дверь: «та-ту-у!». Коля явственно ощутил, как вздрогнула Люба.

— Ой, кто это? — сипло спросила она и возбужденно села на постели.

— Ты никого не ждешь? — настороженно осведомился Герасименко.

Люба, с растрепанными волосами, быстро-быстро помотала головой. В ее глазах читалось недоразумение, смешанное с легким испугом.

— Тогда не открывай, — хмуро предложил Николай.

Только Люба начала думать над ответом, как звонок раздался снова. Но теперь уже он прозвучал протяжнее и настырнее. И сразу же повторился несколько раз. «Та-ту-у, тату, тату, тату!»

— Блин, кому неймется? — не выдержал Коля.

— Может, это Лидка, подруга, муж опять напился, она ко мне прибежала, — скороговоркой предположила Люба.

Коля повел бровями, вздохнул.

— Я пойду открою, — Люба вопросительно поглядела на любовника и, не дожидаясь ответа, соскочила с дивана, накинула халат.

Герасименко покачал головой и потянулся за рубашкой.

Дальнейшее он слушал из прихожей с замиранием сердца.

— Кто там? — глухо спросила Люба в дверь на очередной звонок.

В ответ что-то резкое выдал мужской голос. Провернулся ключ, скрипнула дверь, послышались твердые, варварские шаги двух или трех человек.

Коля уже застегивал ширинку на брюках, когда в комнату заглянула милицейская фуражка. Из-под козырька глядело печально знакомое лицо лейтенанта. С волчьим огоньком в глазах.

— Ага, попался, голубчик!

Вслед за летехой в комнату проник какой-то незнакомый сержант, старшой. И еще рядовой. А уж за ними протиснулась Люба с наполненным ужасом лицом. Но в прихожей мостился кто-то шестой.

— Серега, наручники цепляй! — бросил офицер старшому.

Не успел Коля второй раз моргнуть, как на запястьях защелкнулись крепкие железки.

— Послушайте, — вполголоса произнесла Люба, — что происходит?

Ее лицо сделалось плаксивым, готовым сорваться в рыдания.

— А то, гражданочка, — неприятным голосом начал летеха, — что вы пригрели у себя дома злостного преступника-валютчика.

Рядовой прислонился к спинке кресла, а сержант, самодовольно ухмыльнувшись, спрятал ключик в карман. Лейтенант со значительным видом осмотрелся в комнате.

Тут показалась личность, таившаяся в прихожей. Тетка лет пятидесяти с корявыми чертами лица и в очках заглянула в комнату.

— Он самый, — прогнусавила она. — Он не первый день к Любке ходит.

— Амалия Петровна? — одними губами сказала Люба.

Обойдя рядового, она медленно опустилась в кресло.

— Коля, это правда? — всхлипнув, спросила любимая.

— Да нет же, нет! — резко возмутился Герасименко. — Не верь им, дорогая, это какая-то жестокая ошибка!

— Ошибка, говоришь? — лейтенант злобно уставился на свою жертву. — Вот ублюдок, он еще отпирается.

Шагнув к Николаю, офицер влепил ему пощечину. Да такую, что у Герасименко слеза выступила.

— Не смейте! — вскрикнула Люба, привстала, снова беспомощно села и вдруг зарыдала. — Коля-я-а-ха-ха! Что они делают?

Она спрятала лицо в ладонях.

— Давай, Серега, выводи его, — скомандовал лейтенант.

— Пшел! — старшой толкнул Колю в плечо.

Герасименко двинулся вперед, с презрением поглядев на очкастую Амалию. И когда прошествовал мимо нее, та испуганно отпрянула, словно бы он собирался в нее плюнуть. Сержант подталкивал Колю в лопатки, рядовой открывал входную дверь, завершал процессию офицер.

Коля уже ступил за порог, когда Люба выскочила в прихожую и со слезливым лицом запричитала:

— Коленька, я тебя вытащу, я сейчас же поеду… В какое вы его отделение?

— В третье, гражданочка, в третье, — козырнул ей лейтенант. — Не советую даже суетиться. Мы все равно его не выпустим.

И Герасименко увели на площадку. И услышано было, как где-то сзади засеменила бдительная Амалия Петровна.