Командир нашего полка майор Григорий Ефимович Елин был беспартийным. Среднего роста, худой, с желтым оттенком лица, он всегда держался замкнуто. Преждевременная седина и грустные светло-карие глаза говорили о том, что этот человек давно страдает каким-то хроническим недугом.

Мой батальон обычно находился в резерве генерала Панфилова, и мне редко приходилось сталкиваться с Елиным в боевой обстановке. Поэтому в прежних моих записках он упоминается лишь мельком. С первого дня формирования нашего полка между нами сложились хорошие отношения.

Елин обращался со мной на «ты» и редко называл по фамилии. «Комбат один...» — произносил он, причем смотрел куда-то в сторону, как бы обращался к третьему лицу. Это означало, что Елин спорит сам с собой и еще не пришел к окончательному выводу о моей правоте или неправоте. «Комбат первый», — обычно говорил он, если одобрял мои действия. «Старший лейтенант первого батальона», — этим ограничивался его гнев или неодобрение.

Как известно, после выхода из боев в районе Горюнов я снова поступил в распоряжение Елина.

Наш батальон несколько дней вел бои в составе своего полка.

Однажды меня вызвали в штаб полка. Я взял с собой Бозжанова.

Елина я застал за ужином. Перед ним стояла большая алюминиевая миска, полная свежеотваренного мяса, тут же краюха хлеба, на газете горсть соли.

— А, комбат первый! — сказал Елин, когда я представился. — Руки я тебе не подам, — в правой руке он держал кость. — Садись ужинать, мясо свежее, телка сегодня забили.

Когда я сел, он, не отрываясь от еды, позвал адъютанта:

— Сулима, для комбата первого в нашей фляге что-нибудь осталось? Человек с мороза.

Адъютант подал мне четверть стакана водки.

После ужина. Елин не спеша, над развернутой картой, ввел меня в общую обстановку и поставил батальону боевую задачу: сдать к утру район обороны в деревне Пятница кавалерийскому полку, а самому, по выражению Елина, «перекантоваться» в промежуток между нашим полком и соседом слева, оседлать дорогу и надежно прикрыть направление Лопастино — Струсово — Соколово.

Елин спокойно давал мне указания и советы, как организовать смену, как занять новый район обороны. Потом спросил:

— А что будем делать с Василием Поповым?

— После ночи под Тимковом я с ним еще не встречался.

— Попов просился к тебе, но я ему сказал: «Момыш-улы тебе не простит». — Помедлив, Елин добавил: — Ведь решалась судьба человека, тут не нужна горячность. В бою легче всего наломать дров, испортить человеку жизнь. Но Попов и перед тобой и перед подчиненными уронил честь командира. Поэтому он не имел морального права вернуться в батальон, тем более — командовать ротой. Посоветовавшись с комиссаром, мы перевели Попова в другой батальон заместителем командира роты.

— Что ж вы меня тогда спрашиваете, что делать с Поповым?

— Как-то он говорил своим товарищам: «Момыш-улы строг, но справедлив»... Я говорю тебе все это к тому, что если встретишь Попова, то не стоит ворошить прошлое. Он тяжело все пережил, особенно свои ошибки. Теперь воюет, и воюет неплохо. Отнесись к нему по-товарищески.

— Есть, товарищ майор. Я вас понял.

— Ну вот и хорошо. Езжай.

Чтобы не натолкнуться на просочившиеся группы немцев, мы по совету Елина обратно отправились окольным путем. Ехали проселком в густом и темному лесу, ехали долго.

Моя Снегурочка — белоснежная, с точеными копытцами кобылица — шла широким шагом. Бозжанов сзади что-то тихо напевал себе под нос.