Введение. А.Демандт

ВВЕДЕНИЕ

В 1902 г. за несколько месяцев до смерти Теодору Моммзену была присуждена Нобелевская премия по литературе.

Он был первым немцем, удостоенным этой награды, и до сих пор (если не считать Черчилля) остается единственным историком, которому она была присуждена. Примечательно, что труд, за который он был награжден, вышел в свет ровно за пятьдесят лет до указанного события, но так никогда и не был завершен. «Римская история» Моммзена — это «торс» величественного, но незаконченного творения.

Какова же история возникновения произведения? Моммзен сообщает об этом в письме Густаву Фрейтагу от 19 марта 1877 г., когда книга вышла уже 16-м изданием. По его словам, он был вынужден за «революционную деятельность» оставить кафедру при Лейпцигском университете и тогда же в 1849 г. принял предложение издателей Карла Раймера и Саломона Хирцеля написать книгу. Инициатива издателей была продиктована впечатлением, произведенным на них его лекцией о Гракхах. Согласно письму к Вильгельму Хенцену 1850 г., Моммзен заключил контракт как по причине материальной заинтересованности, так и увлеченности самой темой работы. Первые три тома (книги с первой по пятую), написанные в Лейпциге и Цюрихе, вышли в свет с 1854 по 1856 г. В них излагается история Рима до победы Цезаря при Тапсе в Африке 6 апреля 46 г. до н. э., ставшей вехой перехода от Республики к Империи. Однако история Империи так и осталась ненаписанной.

1. ПРИЧИНА ОТСУТСТВИЯ ЧЕТВЕРТОГО ТОМА

В планы автора входило и изложение истории императорского Рима вплоть до распада Империи в эпоху переселения народов (книги шестая и седьмая). Во всяком случае, Моммзен обещает это еще во вступлении к пятому тому, которое он сохранял во всех вышедших при его жизни изданиях. В культурных слоях общества обещанного ждали с нетерпением. Так, Яков Буркхардт, ожидавший появления сочинений защитников Цицерона, критикуемого Моммзеном, писал 10 мая 1857 г. Вильгельму Хенцену: «Но с еще большим нетерпением я ожидаю продолжения книги Моммзена, его „Императорский Рим”, хотя она вряд ли появится в ближайшем будущем».Моммзен и сам неоднократно давал повод к таким ожиданиям. В 1866 г. он намеревался напечатать в Англии и Франции свои лекции о времени императорского Рима. Причиной — как это часто с ним бывало — послужила острая потребность в деньгах. В разговоре с Дегенкольбом 12 июля 1869 г. он выразил сожаление, что не может уже сейчас воссоздать картину «великой эпохи „Диоклетиана и Константина”». Одним из мотивов, склонявших его в 1874 г. принять предложение вторично занять кафедру Лейпцигского университета, была надежда на возможность завершить там свою «Историю». В 1877 г. по случаю своего 60-летия он распространил сто экземпляров брошюры с двумя своими эссе. Иронический заголовок на титульном листе брошюры гласил: «Римская история Теодора Моммзена. Четвертый том». Ниже следовал эпиграф из Гёте к «Посланиям»: «Я бы охотно продолжал писать и дальше, однако, не сделал этого». Оба эссе со всей очевидностью были задуманы в качестве разделов или вариантов четвертого тома. То же можно сказать о сочинениях, посвященных военной системе Цезаря, а также земельным и товарно-денежным отношениям эпохи Римской империи.

Когда в конце 1883 г. Моммзен решил вновь вернуться к занятиям «Римской историей», неудивительно появление слухов, что он сел за четвертый том. Это ожидание нашло отражение в^переписке того времени. В феврале 1884 г. Дильтей писал графу Йорку: «Моммзен наконец-то взялся за изложение истории императорского Рима. Правда, его силы уже не те, а мозг запылен в ходе странствий на путях филологии, латинских надписей и партийной полемики, к тому же эпоха зарождения христианства вряд ли вообще по силам человеку, лишенному не только религиозных убеждений, но и тоски духа по высшему миру. Я считаю его неспособным изобразить даже период расцвета германских племен». Ответ графа Иорка от 3 марта звучит так: «Моммзен действительно пишет историю императорского Рима и изучает критику раннего христианства!». Это мнение разделялось многими. Так в письме Теодора Шторма от 8 июня 1884 г. к Готфриду Келлеру говорится: «Я могу сообщить, что он сейчас пишет историю императорского Рима». 12 октября 1884 г. Шторм обращается к Моммзену, другом которого он был в юности: «Вот почему я так рад первому тому Вашей истории императорского Рима и жду не дождусь момента, когда я по своему обыкновению вновь смогу жадно внимать Вашему повествованию».

Все свидетельствовало о том, что ученые круги не ошибались. 4 февраля 1884 г. Моммзен посылает Виламовицу проект, содержащий в том числе внутриполитическую историю императорского Рима, изложенную по принципу деления на династии. В ответном письме от 11 февраля 1884 г., содержащем добавления для шестой книги, Виламовиц помечает свои наброски относительно Ахайи словами: «М. Римская история. IV». Тем самым Моммзен и сам предполагал в это время завершить четвертый том и только в ходе работы решил отложить историю императоров вместе с описанием Италии. Несмотря на общее изменение концепции, Моммзена никогда не оставляла мысль о написании четвертого тома (т. е. книг шестой и седьмой). Это видно уже из того, что для своей истории римских провинций от Цезаря до Диоклетиана он оставил общий заголовок серии, а именно: «Римская история», том V (книга восьмая). Это подтверждает и недатированное письмо № 176 к Виламовицу. По замечанию Эдварда Нордена,то, что после 1877 г. работа над четвертым томом не велась, просто официальная семейная легенда. Моммзен никогда не отказывался от данного плана, а исполнение его постоянно ожидалось. Надежда на завершение «Римской истории» была высказана еще в торжественной речи (Laudatio) при вручении Нобелевской премии.

Однако когда 1 ноября 1903 г. Моммзена не стало, четвертый том так и не был написан. Это ставит историю римских императоров Моммзена в один ряд с такими оставшимися только в проекте произведениями немецкой литературы, как «Система чистой философии» Канта, «Навсикая» Гёте и «Воля к власти» Ницше. Попытка заполнить этот пробел предпринималась затем неоднократно. Это и базирующаяся на Дюрюи «История Римской империи» Густава Фридриха Херцберга 1880 г., «История эпохи римских императоров 1/11» Германа Шиллера 1883 г., а также «История римских императоров» Альфреда Домашевского, вышедшая в 1909 г. Труд Домашевского был предложен издательством в качестве альтернативы недостающему тому Моммзена, однако публикой никогда не был признан в качестве такового. Виктор Гардтхаузен оправдывал появление своего труда об «Августе и его времени» (с 1891 г.) тем, что тема осталась неосвещенной Моммзеном. С тех пор императорская эпоха в рамках римской истории рассматривалась в различных аспектах или в отрывках;однако до сих пор нет фундаментального труда немецкого автора, посвященного этому периоду.

Причины такого положения вещей ныне виднее, чем при жизни Моммзена. Весь необозримый массив специальной литературы, созданный с тех пор, тогда еще только предстояло написать. Итак, что же заставило Моммзена отказаться от продолжения своего труда? Перед нами здесь одно из самых загадочных явлений в истории нашей науки, проблема, решение которой до сих пор не дает покоя специалистам и любителям: почему Моммзен не написал четвертый том, который должен был содержать историю римских императоров?

В ряде случаев он сам называет несколько мотивов, помешавших ему продолжить труд. Характер их различен. Объективные препятствия касаются положения дел с источниками. Литературные источники повествуют преимущественно об императорах и жизни двора, о вещах, которые Моммзену пришлось бы пересказывать, лишь преодолевая собственное безразличие к подобного рода предметам. Джеймс Брайс, историк Америки,писал в 1919 г.: «Что касается Моммзена, то, находясь в Берлине в 1898 г., я спросил его, почему он не продолжил свою „Историю Рима” до времени Константина или Феодосия; в ответ он поднял бровь и сказал: „На какие авторитеты можно опереться, кроме придворных сплетен?” — Для своей книги о древнеримских провинциях в эпоху Римской империи он, в конце концов, имеет материалы в латинских надписях и античных памятниках и это весьма ценный труд, хотя и сухо написанный». Ценнейший материал, содержащийся в латинских надписях, раскрывался медленно. Это, очевидно, имела в виду следующая жалоба Моммзена, сообщаемая Ферреро (1909 г.), о состоянии источников по периоду императорского Рима. В письме к Отто Яну, датированном 1 V 1861 г. говорится: «Я продолжаю оставаться верен своему обязательству в отношении C.I.L., и уже то, что в угоду этому предприятию я на какое-то время — хорошо, если не навсегда — отложил в сторону продолжение моей „Истории”, служит достаточным доказательством всей серьезности моих намерений».

В мае 1883 г. Моммзен писал министру фон Госслеру: «Мысль о необходимости завершения моего исторического труда ни на минуту меня не оставляет. Я был вынужден прервать работу над ним.., осознав, что все, связанное для меня с этим, несовместимо с параллельной работой над сводом латинских надписей». То же самое сказал он в отношении этого Шмидту-Отту. «Corpus Inscriptionum Latinarum», этот первородный грех, привлекал к себе интерес Моммзена в большей степени, чем изображение этой эпохи императоров. Но то, что оно без такой работы над источниками было просто неосуществимо, можно оспорить вместе с Вухером.

Наряду с проблемой источников трудности представляло само изложение материала, в котором нелегко найти путеводную нить. Моммзен не видел в эпохе императорского Рима того процесса развития, которое было характерно для истории Республики. Мы еще можем понять институции, однако процесс их практического оформления был непонятен уже в античности и мы никогда его не узнаем.

Из причин субъективного плана можно привести полуироническое замечание Моммзена, сообщаемое Николасом Мюррем Батлером, впоследствии ректором Колумбийского университета. В период 1884—1885 гг. он находился в Берлине и стал свидетелем того, как на вечернем приеме в доме Эдуарда Целлера Моммзен заявил, что причина, по которой он так и не смог продолжить свою «Римскую историю» периода императоров, кроется в том, что он никогда не мог понять причины крушения Римской империи и упадка античной цивилизации.

Более серьезен другой мотив, почерпнутый нами от самого Моммзена: угасание творческого энтузиазма, без которого он не считал работу плодотворной. В апреле 1882 г. он писал с неаполитанской виллы своей дочери Марии, жене Виламовица: «Мое желание, как можно скорее поселиться на подобной вилле, но не для того, чтобы лучше подготовиться к смерти, которая не замедлит прийти без нашей помощи, а для того, чтобы попытаться вернуться к состоянию моей юности — или лучше сказать — ранней поры жизни, ибо я никогда не был юн в буквальном смысле слова. Меня не оставляет мысль удалиться сюда месяцев на шесть-восемь и выяснить, в состоянии ли я еще написать что-либо достойное чтения. Мне верится в это с трудом не из-за того, что с возрастом силы слабеют, а потому, что у меня не осталось священных юношеских иллюзий относительно собственной компетентности, теперь мне, к сожалению, слишком хорошо известно, как мало я знаю; божественная нескромность меня покинула, а божественная наглость, с помощью которой я еще могу что-то сделать, — всего лишь жалкий ее эрзац». В том же духе он высказывается и в письме от 2 декабря 1883 г. к своему зятю Виламовицу: «Мне недостает непосредственности и апломба молодого человека, берущегося с ходу судить обо всем и поэтому считающего себя на месте в качестве историка». То же самое говорится в предисловии к переизданию труда в итальянском переводе: «Non ho piu come da giovane, il coraggio dell' errare. (Только молодость обладает мужеством совершать ошибки, а я далеко не молод)».

Эти высказывания коренятся в представлениях Моммзена о сущности и задачах историографии. Он рассматривал ее в качестве орудия политической педагогики, поставленной на службу пропаганды национал-либерализма, вершащего свой последний и — cum ira et studio (отнюдь не беспристрастный) суд — таковы его собственные формулировки. То, что именно эта как нельзя более отвечало желаниям публики, доказывает холодный прием, оказанный пятому тому. Правда, молодой Макс Вебер восхищенно писал: «Он все еще старый (в смысле: тот же, каким был в юности)». Однако успех пятого тома был всего лишь данью уважения к прошлым заслугам. Когда пятый том вышел в свет, Моммзена забросали вопросами о времени выхода четвертого тома. Его ответ гласил: «У меня нет больше желания описывать смерть Цезаря». Моммзен всерьез опасался обмануть ожидания читателей. Это не мешало ему — в 1894 г. — полагать, что читающая среда (эти канальи!) вообще не заслуживает того, чтобы ради нее стоило себя утруждать.

В 1889 г. он писал: «Не знаю, есть ли у меня еще желание и силы выполнить обещанное в отношении Р. И. IV. Мнение публики для меня ничего не значит, а внутреннее удовлетворение от исследовательской работы я получаю в гораздо большей степени, чем от воссоздания исторических картин».Тем самым мы затрагиваем четвертую группу мотивов. Моммзен то и дело с пренебрежением отзывается о «невыносимой скуке» и «тошнотворной пустоте» императорского периода, о «столетиях загнивающей цивилизации», о постепенной деградации духовной жизни и огрублении нравов.

Христианство — эта единственная жизнеспособная и творческая сила поздней античности — было ему совершенно чуждо. Характерная деталь: в юности этот сын пастора, но homo minime ecclesiasticus — человек, отвращающийся от всего религиозного, — предпочитал называть себя Йенсом вместо Теодора. Таков, очевидно, пятый мотив, который можно почерпнуть из его собственных высказываний. Он недвусмысленно заявлял, что, по-видимому, довел бы свою Римскую историю до конца, если бы раньше познакомился с Харнаком.

Харнак был в числе тех, кто побудил Моммзена произнести заключительное слово об императорском периоде. На педагогической конференции, проходившей в Берлине в июне 1900 г., Харнак посоветовал обратить более пристальное внимание именно на этот период. Для Харнака это было время раннего христианства и отцов церкви. Ответные слова Моммзена звучали: «Нельзя не поблагодарить оратора за его старание заставить нас обратить более пристальное внимание на изучение истории императорского Рима. Я в общем разделяю это мнение с той лишь оговоркой, что нам не обойтись без ограничений. Полная программа обучения по данной теме частично неосуществима, частично сопряжена с опасностями в силу того, что источники почти целиком состоят из придворных сплетен и еще худших вещей. Я полагаю, что процесс преподавания должен сводиться, во-первых, к изучению времени Цезаря и Августа, венчающего республиканскую эпоху (то, что рассмотрение последней должно быть существенно сокращено, уже подчеркивалось), во-вторых — к эпохе Константина. Время, лежащее в промежутке между двумя этими правлениями, мне кажется, вообще должно быть исключено из школьной программы».

Далее по протоколу следует: доктор Моммзен: «Собственно это дело может обсуждаться только в более узком кругу. Я бы целиком разделил точку зрения господина Харнака, если бы можно было написать историю человечества при римских императорах. Еще и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени: геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда, согласно указанию Харнака, рядом с каждой казармой стояли термы, нам еще неминуемо предстоит пережить в будущем, как и многое из того, что было в ту эпоху. И это не идеал, это реальность. Каково же было лучшее время в эпоху императорского Рима? На это древние римляне отвечали сами: первые десять лет правления Нерона. А теперь представьте себе, что учителя сочтут для себя возможным утверждение, а дети вполне с ним согласятся, что первые десять лет правления Нерона были лучшим периодом в истории человечества. Правомерно ли это? Пожалуй да, если каждый учитель будет наделен интуитивным даром распознавания сущностного ядра, скрытого под спудом циничной лжи придворной клики. Насколько себя помню, я все время занимаюсь этим периодом. И мне до сих пор не удавалось выделить это ядро! Поэтому, став преподавателем, я бы строго-настрого запретил себе читать историю этой эпохи без сокращения. Как бы мне не было жаль тем самым разбавить водой вино господина Харнака, я должен сказать: нет и нет!».

Аргументы против преподавания истории императорского Рима, которые могут быть названы только в более узком кругу, касаются, по всей видимости, скандалов и интимных подробностей, циничных сплетен двора, сообщаемых Светонием, Марциалом, Ювеналом и другими античными авторами, и которые Моммзен считал за лучшее целиком исключить из программы преподавания. Но действительно ли в этом кроется причина нежелания Моммзена воссоздать картину императорской эпохи?

Вопрос, почему Моммзен оставил ненаписанной историю Империи, является поистине классическим (Questo quasi classico tema del perche il Mommsen non scrisse la storia dell' impero) и до сих пор не дает покоя исследователям. Высказывания самого Моммзена позволяют прийти к разным выводам, к ним добавляется целый ряд предположений, зачастую далеко идущих. Первое, что лежит на поверхности, — пожар в доме Моммзена 12 июля 1880 г. (см. ниже). Однако данная версия разделяется немногими, большинство ее отвергает. Предметом дискуссии стали другие версии. Нойман, Хиршфельд и Хартман подчеркивают недостаток надписей. По мнению Фаулера и Эдуарда Нордена, «...четвертый том остался ненаписанным только потому, что время для него еще не настало». Еще более решительно настроен Вильгельм Вебер, согласно которому Моммзен просто отступил перед масштабностью проблемы. Напротив, Герман Бенгтсон выражал убеждение в том, что представление Моммзена о принципате в том виде, в каком оно было развито в его «Государственном праве», будучи перенесенным на историю императорского Рима, показало бы свою несостоятельность.

Как подчеркивал Виламовиц, Моммзен взялся за написание «Римской истории» только под давлением обстоятельств, а не по собственной инициативе. В действительности его волновал лишь Цезарь и достижение им авторитарной власти, так что по-настоящему вжиться в образы героев последующего исторического периода он уже не мог. Ему вторит Эдуард Мейер: «Основная причина того, почему он отказался от продолжения своего труда и почему так никогда и не смог написать четвертый том, заключается в пропасти, которая разделяет его Цезаря и его Августа». К этой точке зрения, приводимой еще в 1909 г. Ферреро, присоединяются Альберт Вухер, Альфред фон Клемент, Ганс Ульрих Инстинский и Цви Явец. Дитер Тимпе находил сходство между Италией 46 г. и эпохой, современной Моммзену, полагая, что своеобразие произведения определило его внутренние рамки, вне которых оказалась эпоха Империи. В противоположность этому Лотар Викерт считал, что Моммзен отказался от продолжения своего труда из боязни потерпеть фиаско в глазах читателей. В качестве объективной причины отсутствия четвертого тома Викерт называл трудность достижения органического единства изложения биографий императоров и истории Империи. «Вероятно, в четвертом томе было бы немало блестящих страниц, не говоря уже о его безупречности в научном отношении. Однако при сравнении его с пятым томом в качестве самостоятельного целого нам, кажется, было бы видно, что Моммзен сделал шаг назад или, по крайней мере, остановился в своем развитии, несмотря на кажущийся прогресс». Как на причину субъективного характера Викерт указывает угасание энтузиазма ученого. Арнальдо Момильяно обращал внимание на то, что рассмотрением государственного права и жизненного уклада провинций вообще исчерпывались те стороны императорской эпохи, которым Моммзен придавал значение.

Другие авторы занимаются историей развития дисциплины, изучая процесс перехода от художественной историографии XVIII и начала XIX в. к углубленным исследованиям конца XIX—начала XX в. В этой связи Фютер и Хойе приводят творчество Моммзена в качестве примера прогрессивных тенденций, а Тойнби и Коллингвуд с сожалением отмечают как пример регресса. Как явствует из берлинской речи о Моммзене Иоахима Феста от 1982 г., он придерживается той же концепции. Подобная эволюция историографической мысли в какой-то мере отражает современное состояние умов, однако в контексте нашего рассмотрения ничего не объясняет, так как вопрос, почему именно Моммзен — в отличие, например, от Буркхардта и Грегоровиуса — задался целью придать истории подлинную научность, все еще остается открытым.

Наряду с этим распространены попытки истолкования исходя из политико-идеологических мотивов. В письме от 1 декабря 1917 г. к Виламовицу Адольф Эрман высказывает точку зрения, якобы распространявшуюся Полем де Лагардом, согласно которой Моммзен прервал работу над воссозданием исторического полотна императорской эпохи вследствие своей неудовлетворенности христианством. Так же были склонны думать Грант и Баммель. Инстинский указывал на несовместимость вселенского характера Римской империи с идеями Моммзена о нации и государстве. Согласно Србику императорская эпоха была неприемлема для Моммзена из-за его либерально-республиканских убеждений. Сходное мнение имел Вухер, считая, что, будучи либералом, Моммзен никогда бы не смог примириться с имперской идеей. Следует понимать, что императорской эпохе не было места в сердце республиканца. Эту точку зрения разделяют также Хайнц Гольвицер и Карл Крист. Правда, для них препятствием является не сравнительно либеральный характер Римской империи, который Моммзен недвусмысленно признавал, а его верноподданнические чувства по отношению к монархии Гогенцоллернов, которые он неоднократно публично выражал в речах по случаю дня рождения кайзера. Еще в 1902 г. он выступал в защиту Германской империи.

Англосаксонские исследователи полагали, что Моммзен страдал от мучительного политического невроза, сводившегося к убеждению, что современный мир переживает состояние упадка, близкого периоду поздней античности, и поэтому желал избавить современников от лицезрения леденящей кровь эпитафии на руинах великой цивилизации. Так полагают Хайет и Лески. Моммзен нередко проводил параллели, однако они давали дополнительный импульс к написанию истории римских императоров в целях национал-либерализма.

Марксистскую точку зрения можно почерпнуть из предисловия Машкина к русскому изданию пятого тома Моммзена. Машкин утверждает, что Моммзен не смог воссоздать эпоху императорского Рима вследствие своего разочарования в прусско-немецкой империи. Эти взгляды разделяет Иоганнес Ирмшер. Нечто подобное можно прочесть у Юргена Кучинского, считающего, что для Моммзена была непереносима картина исторической панорамы Империи, а вместе с нею и картина отвратительного упадка всей эксплуататорской системы. Вместо этого он предпочел воссоздать жизнь угнетенных народов прогрессивных провинций. Кучинский не замечает того, что экономический подъем провинций, по мнению Моммзена, произошел не вопреки, а как раз по причине римского владычества.

Столь широкий диапазон мнений не позволяет прийти к общему знаменателю. Среди вышеуказанных причин того, почему Моммзен воздержался от написания четвертого тома, трудно выделить более или менее существенные. Все они так или иначе могли оказывать влияние. Расстановка акцентов в большинстве случаев характеризует, скорее, автора высказывания, чем Моммзена. Ясно, что круг его интересов стал иным. То, что в течение долгой жизни ученого его исследовательские замыслы могут меняться, не нуждается в комментариях, а примеры того, как первоначальные замыслы так никогда и не были осуществлены, можно найти во многих биографиях историков, достаточно вспомнить о гигантских проектах юного Ранке.

Некоторые из приводимых данных могут быть опровергнуты. Так, свидетельствам, касающимся отрицательного отношения Моммзена к императорской эпохе, противоречат два обстоятельства. Это, во-первых, сам размах исследовательской работы, предметом которой была прежде всего императорская эпоха — достаточно вспомнить Corpus Inscriptionum (корпус [латинских] надписей); Государственное и Уголовное право, а также публикации законов и «Auctores Antiquissimi» (античных авторов), во-вторых, характер преподавательской деятельности Моммзена в Берлинском университете.

Судя по расписанию лекций с 1861 по 1887 г., Моммзен в течение двадцати семестров почти исключительно (не считая семинаров) читал историю римских императоров:

1. Летний семестр (ЛС) 1863 — История раннего периода имперского правления

2. Зимний семестр (ЗС) 1863/64 — То же (сравни ниже конспект № 1)

3. ЛС. 1866 — История римских императоров (сравни ниже конспект № 2)

4. ЗС. 1868/69 — То же (сравни ниже конспекты № 3 и 4)

3. ЛС. 1869 — Конституция и история Рима в период правления Диоклетиана и его преемников

6. ЗС. 1870/71 — Римская империя начиная со времен Августа (сравни ниже конспект № 3)

7. ЛС. 1871 — Об истории и государственном устройстве Римав период правления Диоклетиана и его преемников

8. ЗС. 1872/73 — История Рима времени императоров (сравни ниже >конспект № 6)

9. ЗС. 1874/75 — История римских императоров

10. ЛС. 1875 — О государственном устройстве и истории Рима при Диоклетиане и его преемниках

11. ЛС. 1877 — О государственном устройстве и истории Рима со времени Диоклетиана

12. ЗС. 1877/78 — История римских императоров (сравни ниже конспект № 7)

13. ЛС. 1879 — Римская история со времени Диоклетиана (возможно, курс не состоялся; сравни: Моммзен — своей жене 28 IV 1879 [в: Wickert, 1980, IV, 229]

14. ЗС. 1882/83 — История римских императоров (сравни ниже конспекты № 8, 9, 10)

15. ЛС. 1883 — История римских императоров, продолжение курса лекций, прочитанных в предыдущем семестре (сравни ниже конспекты № 11, 12)

16. ЛС. 1884 — История и конституция Рима; IV в. н. э.

17. ЗС. 1884/85 — То же

18. ЛС. 1885 — То же

19. ЗС. 1885/86 — То же (сравни ниже с конспектом № 13)

20. ЛС. 1886 — То же (курс был прочитан, несмотря на то что, по личному желанию Моммзена, он с 20 VIII 1885 г. был освобожден от чтения лекций [Wickert, 1980, IV, 230] (сравни ниже конспект № 13)

Половина из этих лекций касается периода поздней античности. В разговорах с сэром Вильямом Рамсеем и монсеньором Дюшенем Моммзен заявлял, что, если бы ему была предоставлена возможность прожить еще раз, свою вторую жизнь он бы целиком посвятил изучению позднего периода античности, несмотря на то что не видит в нем ничего, кроме поражений, медленного распада и мучительной агонии. Это показывает всю неоднозначность его отношения к императорскому периоду, характеризуемого не столько негативизмом, сколько любовью-ненавистью в духе Тацита, когда эмоциональное неприятие в разладе с голосом разума. Противоположное отношение вызывала у него Республика. В 1864 г. Моммзен писал Ваттенбаху: «В моих курсах нет лекций по древнеримской республике». И действительно, среди тем лекций, читанных им в Университете Фридриха Вильгельма, Республика не значится. Значит ли это, что одной из причин, почему Моммзен не издал историю императорского периода, была возможность читать ее в форме лекций? Риторические достижения Моммзена оспариваются Давом, однако есть и положительные отзывы (см. ниже).

Вопрос о необходимости появления четвертого тома так же спорен, как и причины его отсутствия. 15 октября 1879 г. Трейчке писал своей жене: «Нельзя не сожалеть о том, что Моммзен до сих пор так и не решается дать панораму этого времени с его неистовой и до сих пор по-настоящему не раскрытой борьбой духовных движений». В 1891 г. группа почитателей Моммзена с разных факультетов обратилась к нему с пожеланием прибавить ко всем его прочим дарам человечеству и четвертый том «Римской истории». В 1899 г. в прессе опять появились сообщения о намерении Моммзена заняться императорской эпохой, которые повлекли за собой обращения с просьбой написать четвертый том. К. Бардт считал появление четвертого тома настоятельно необходимым. По словам Гульельмо Ферреро (1909), «маэстро заявил в Болонье, что весь мир, кажется, только и думает о том, чтобы увидеть его фундаментальный труд завершенным». Джорджо Болоньини говорил о deploreuole lacuna (плачевной лакуне). Карл Иоганнес Нойман сетовал по поводу того, что остались ненаписанными уникальные портреты императоров, получившие огранку за письменным столом ученого. Джордж Пибоди Гуч полагал, что беспрецедентные достоинства «Государственного права» и пятого тома лишь сильнее заставляют жалеть о том, что «Римская история» Моммзена так и не увенчалась четвертым томом. «С четвертым томом мы имели бы удивительную портретную галерею императоров, изображение римского права в целом, блистательное описание раннего христианства». Это мнение разделяет Ганс Ульрих Инстинский, полагая, что своим трудом об императорской эпохе Моммзен стал бы бесконечно выше всего написанного до этого как с точки зрения материала, так и в литературном отношении. Наконец, в предисловии А. Дж. Кватрини к итальянскому изданию пятого тома «Римской истории» в отношении отсутствия четвертого тома говорится: questa perdita è sensiblissima.

С этой точкой зрения не соглашается граф Иорк. В письме от 18 июня 1884 г. к Дильтею он пишет: «Публикация последнего открытого письма Моммзена воочию показала всю несостоятельность его как историка. Все, что он делает, помимо историко-филологических раскопок, мало чего стоит. Он еще способен конкретизировать даты и лучше других увязывать друг с другом исторические факты, однако его оценки абсурдны, так как чересчур субъективны. Однако в истории объективность оценок — залог адекватного изображения действительности».

Аналогичный скепсис, только окрашенный в иные тона, свойствен Виламовицу. С 1882 по 1893 г. он еще настоятельно убеждал тестя в необходимости написания четвертого тома. Так, в письме от 2 декабря 1883 г. он сообщает: «Надеюсь, я смогу содействовать тебе в твоей неохладевающей решимости продолжить работу. Я хочу, чтобы ты никогда не терял удовольствия от работы. На последнем курсе университета, читая ночами тайком твою республику, я был готов пожертвовать двумя годами жизни ради того, чтобы прочесть императоров. Ты поверишь, что и сейчас, когда голова моя седа, я не оставил своего намерения».

Однако впоследствии Виламовиц все-таки изменил свое мнение. Поздравляя Моммзена в 1897 г. с его восьмидесятилетием, он уже выражал удовлетворение тем, что четвертый том не был написан. На его взгляд, все существенное содержится, с одной стороны, в «Государственном праве», а с другой — в пятом томе. Отказ от написания четвертого тома ознаменовал собой победу бескорыстной любви к истине над соблазном внешнего успеха у публики в качестве писателя. Вспоминая в 1918 г. о виденном им конспекте лекций 1870 г., Виламовиц отзывался о нем крайне неодобрительно и считал его публикацию сомнительным делом. Когда в 1928 г. некий итальянец предложил Прусской Академии наук другой конспект одной из лекций Моммзена, Виламовиц и тут высказался против этой покупки, руководствуясь теми же соображениями. По мнению Виламовица, публикация этого документа была бы крайне нежелательна и стала бы проявлением неуважения к памяти ученого. Первый из указанных текстов так и не был обнаружен, а второй удалось разыскать летом 1991 г. в Гёттингене стараниями Уве Вальтера (см. ниже стенограммы № 4 и 5).

По мнению Вильгельма Вебера, история императоров оказалась бы инородным телом в историческом труде Моммзена, и он сам признавал это. Его отказ был продиктован высшей мудростью, сознающей границы своих возможностей. Моммзен настолько углубился в детали, что потерял способность обобщать. Это не мешало ему осознавать мировое историческое значение императорской эпохи, так что он отступил перед масштабностью проблемы. Аналогичным образом высказывался Вухер, согласно которому мы должны не только понять и принять факт отказа Моммзена от написания четвертого тома, но и быть благодарны ему за это. Как раз в этом и проявилось величие Моммзена. — В подтверждение своего мнения Вухер рисует воображаемую картину того, как бы выглядела императорская эпоха в интерпретации Моммзена: четвертый том превратился бы в памфлет, безрадостную картину, черным по черному. В том же духе высказывался и Альфред Хойс: «Моммзен оставил пустоту, которая должна была бы стать четвертым томом, к счастью незаполненной». Хойсу вторит Виккерт: «Четвертый том совершенно излишен, проблема приблизительно может быть решена многими, удовлетворительно — никем».

2. КОНСПЕКТЫ ХЕНЗЕЛЕЙ

Ни из содержания пятого тома, ни из многочисленных высказываний Моммзена, касающихся императоров Древнего Рима, так и нельзя получить ответа на вопрос, какой была бы картина императорской эпохи в случае публикации шестой и седьмой книг четвертого тома. Неясно уже то, как бы выглядело оглавление обеих книг. По мнению Вухера, речь идет о делении на принципат и доминат. В предисловии Моммзена к пятому тому говорится, что он собирается посвятить шестую книгу борьбе республиканцев против созданной Цезарем монархии и ее окончательному утверждению; а седьмую книгу — разбору особенностей монархического правления, равно как влиянию отдельных правителей на государственные структуры. Это мнение совпадает с высказываниями Карла Иоганнеса Ноймана.

Бесценную помощь могли бы оказать черновики лекций самого Моммзена, однако они не сохранились. Наброски, касающиеся императорской эпохи, найденные Хиршфельдом в рукописном наследии ученого, разыскать не удалось (см. ниже). До нас, правда, дошло несколько стенограмм лекций. Однако они далеки от полноты и в них много ошибок, вследствие того что слова Моммзена порой были не расслышаны или просто неверно истолкованы, так что о публикации не могло быть и речи. К тому же все они касаются только эпохи расцвета Империи, а не позднего периода.

Конспектов лекций, посвященных истории IV в., вообще не сохранилось, однако помог счастливый случай. В 1980 г. в Нюрнбергском антикварном магазине Кистнера я обнаружил единственный на настоящее время известный полный конспект лекций Моммзена об императорской эпохе, включая и позднеантичный период.

Первая часть состоит из трех (первоначально четырех) тетрадей с надписью на обложке: «История римских императоров. Зимний семестр 1882/83 г. Проф. Моммзен». В правом нижнем углу обложки значится: «Пауль Хензель. Западный район Берлина. Аллея Ахорн, 40». Конспекты содержат изложение истории Рима, начиная с африканской войны Цезаря, которую Моммзен считал переломным моментом перехода от Республики

Ил. 1. Титульный лист из конспекта Себастьяна Хензеля лекций Теодора Моммзена по истории римских императоров, часть II, летний семестр 1883 г., с. 1.

Ил. 2. Пауль и Себастьян Хензели. Фотомонтаж из конспекта Себастьяна Хензеля лекций Теодора Моммзена по истории римских императоров, часть II, летний семестр 1883 г., с. 2.

Ил. 3. Себастьян Хензель слушает Теодора Моммзена, карикатура, выполненная акварелью, из принадлежавшего Себастьяну Хензелю конспекта лекций Теодора Моммзена по истории римских императоров, часть II, летний семестр 1883 г., с. 3.

Ил. 4. Себастьян Хензель предлагает своему сыну Паулю, изображенному в виде колоссальной статуи Мемнона, свой конспект лекций Теодора Моммзена по истории римских императоров, часть II, летний семестр 1883 г., с. 4. Карикатура, выполненная акварелью Себастьяном Хензелем.

Ил. 5. Себастьян Хензель по дороге из Берлина во Франкхаузен. Рисунок пером из конспекта Моммзена-Хензеля, часть II, с. 346.

Ил. 6. Форзац конспекта Себастьяна Хензеля лекций Теодора Моммзена по истории и конституции Рима в IV в. н. э., зима 1885/86 и лето 1886 г. Наклеенный текст из почтовой открытки: 24.03.1886. Вам, по всей видимости, стало лучше, что меня очень радует. Ваш тесть посещает мои лекции с таким рвением, какого можно было бы пожелать молодым людям.

Ваш М. Моммзен - профессору Ф. Лео в Ростоке.

Ил. 7. Моммзен в каштановой аллее. Карикатура, выполненная акварелью, из конспекта Себастьяна Хензеля лекций Теодора Моммзена по истории и конституции Рима в IV в. н. э. (зима 1885/86 и лето 1886 г., с. 32).

Ил. 8. Себастьян Хензель — карикатура на самого себя из его конспекта лекций Теодора Моммзена по истории и конституции Рима в IV в. н. э. (зима 1885/86 и лето 1886 г., с. 243).

Ил. 9. Генеалогическое древо семьи Мендельсонов-Хензелей.

Ил. 10. Себастьян Хензель, рисунок Вильгельма Хензеля. Оригинал: Прусские картины XIX века. Рисунки Вильгельма Хензеля. Выставочный каталог Национальной галереи Западного Берлина, 1981, с. 30.

Ил. 11. Конспект неизвестною автора лекций Т. Моммзена по истории римских императоров, зимний семестр 1882/83 г., наследие Викерта, с. 37 (AW. 37 соответствует ).

Ил. 12. Пауль Хензель, конспект лекций Т. Моммзена по истории римских императоров, зимний семестр 1882/83 г., тетрадь № 1, с. 41f. (MH. I41f. соответствует AW).

Ил. 13. Себастьян Хензель, конспект лекций Т. Моммзена по истории римских императоров, летний семестр 1883 г. (MH. II), с. 135.

Ил. 14. Себастьян Хензель, конспект лекций Т. Моммзена по истории римских императоров, летний семестр 1886 г. (MH. III), с. 240f.

Ил. 16. Экслибрис Пауля Хензеля.

Ил.15. Теодор Моммзен, собственноручно написанное начало четвертого тома его "Римской истории" (Академический фрагмент, сохранившийся после пожара в 1880 г.).

к монархии [ ], вплоть до восстания батавов в 69/70 гг. от Р. X.; а вместе с тем и истории периода с 46 по 39 г. до Р. X., о котором, по утверждению Виламовица, Моммзен никогда не пытался рассказывать. Факсимильное воспроизведение текста дано на ил. 12.

Вторая часть переплетена и снабжена экслибрисом Пауля Хензеля (см. ил. 16). Однако авторство текста принадлежит другому (Себастьяну Хензелю, об этом см. ниже). Текст второй тетради занимает 367 страниц, охватывает период времени от Веспасиана до Кара, с 69 до 284 г. от Р.Х. Заголовок на корешке гласит: «Моммзен. История римских императоров. Часть II». То, что речь идет о курсе лекций 1883 г., можно понять лишь исходя из истории возникновения стенограммы (см. ниже). Текст предваряют четыре карикатуры (ил. 1—4), внутри находится автобиографическая вкладка с юмористическим описанием путешествия и карикатурой пером, изображающей Хензеля по дороге из Берлина, ведущей через Галле и Кюфхойзер во Франкенгаузен. Хензель едет в ночном горшке на колесах. В горшок впряжен осел (см. ил. 5). Факсимильное воспроизведение текста на ил. 13.

Третья часть точно так же переплетена наподобие книги. На корешке значится: «Моммзен, от Диоклетиана до Гонория». На внутренней стороне обложки вновь находится экслибрис Пауля Хензеля, тот же почерк, что и во второй части (т. е. Себастьяна Хензеля, об этом см. ниже), а также три карикатуры. Первая представляет собой фотомонтаж: Пауль Хензель с лавровым венком (ил. 6). Ниже две строчки из почтовой открытки Моммзена от 24 марта 1886 г., адресованной Фридриху Лео в Росток (текст рассматривается ниже). Вторая карикатура, выполненная в технике акварели, изображает Моммзена со спины посреди каштановой рощи (ил. 7). Подпись к ней гласит: «До сих пор по тетради Лудо Хартмана, от которого я и узнал случайно о том, что Моммзен читал лекции. Далее уже по моему собственному конспекту. — Идя в аудиторию ранним свежим утром по чудесной каштановой аллее за университетом, с какой радостью видишь приближающегося старца с манускриптом под мышкой!» [ ]. Третья карикатура изображает Пауля Хензеля студентом (ил. 8): «Слава богу! Прок-клятущий кур-кур-курс закончился, теперь пора в Гей-гей-Гейдельберг!» [ ]- Факсимильное воспроизведение текста на ил. 14.

Конец конспекта [ ] помечен датой 23 июля [18]86. В лекционном расписании летнего семестра 1886 г. стоит: «История и конституция Рима в IV в. после Р.Х. Понедельник, вторник, четверг и пятница с 8 до 9 часов платный спецкурс (privatim) с 28 апреля по 15 августа». Мое первоначальное предположение, что текст начинается с летнего семестра,было преждевременным (см. ниже).

Проследить путь возникновения конспектов не так-то просто. Первоначальный ориентир дает имя, указанное в тетрадях. Речь в данном случае идет о человеке, ставшем впоследствии профессором философии университета Эрлангена, Пауле Хензеле. Пауль Хензель (1860—1930) был учеником Вильгельма Виндельбанда и, подобно своему учителю, неокантианцем. Фамилия Хензель уводит нас в область генеалогии. В целях лучшего понимания всех обстоятельств дела рассмотрим три поколения Хензелей: философа Пауля, его отца Себастьяна и деда Вильгельма. Для ясности приводится родословное древо (ил. 9).

Себастьян Хензель был единственным сыном Вильгельма Хензеля, придворного художника короля Пруссии, и Фанни Мендельсон Бартольди, сестры знаменитого композитора. Жизнь Вильгельма Хензеля описана Теодором Фонтане в части «Окрестности Шпрее» его «Путешествий по земле Бранденбург». Вильгельм принимал участие в освободительных войнах против Наполеона; когда разразилась революция 1848 г., он встал на сторону своих покровителей. Художник получил известность благодаря карандашным портретам знаменитых современников. В настоящее время эти портреты хранятся в отделе гравюр Государственного Музея Прусского культурного наследия в Далеме. Среди лиц, изображенных художником, наряду с Гёте, Гегелем, Гумбольдтом, Шинкелем было немало значительных историков того времени вроде Бёка, Дройзена, Ранке. На этом фоне отсутствие портрета Моммзена выглядит преднамеренным жестом художника, возможно, продиктованным его несогласием с либеральными взглядами ученого. Вильгельм Хензель оставил целый ряд портретов и своего сына Себастьяна. В 1956 г. эти рисунки наследниками были проданы. По словам Сесили Ловенталь-Хензель, дочери Пауля, тогда же в вышеупомянутый Нюрнбергский антиквариат попали и конспекты Моммзена, где, не привлекая ничьего внимания, пролежали 25 лет. Один из владельцев фирмы был связан с семьей Хензелей родственными узами (см. ил. 9).

Себастьян Хензель, которому мы обязаны второй и третьей частями конспекта, оставил собственную автобиографию, посмертно опубликованную его сыном. Вначале он работал агрономом в восточной Пруссии, а затем из-за неспособности жены переносить климатические условия Пруссии в 1872 г. поселился в Берлине. Там он взял на себя управление отелем «Кайзергоф», сгоревшим через несколько дней после открытия. С 1880 по 1888 г. Себастьян был директором немецкого строительного общества. Устав от строительных скандалов и спекуляций Грюндеровской эпохи, он искал душевного равновесия в трех «оазисах», которыми были: работа над книгой по генеалогии семьи Мендельсонов, вышедшей в свет в 1879 г. и неоднократно переиздававшейся впоследствии, занятия живописью и слушание лекций Моммзена. Вот что он сам пишет по этому поводу:

«Моим третьим оазисом были лекции по истории римских императоров, которые я слушал у Моммзена в течение двух зимних и одного летнего семестра и которые доставили мне огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Я познакомился с Моммзеном на приеме у Дельбрюков, где благодаря удачному случаю мне посчастливилось снискать его расположение. Я непринужденно беседовал с госпожой Дельбрюк возле камина, на котором стояли бокалы для вина, в том числе несколько хрустальных искусно отшлифованных бокалов для рейнвейна. Подошедший к нам Моммзен неосторожным движением руки смахнул на пол один из этих бокалов. В ответ на его извинения я сказал: „Господин профессор, мы обязаны Вам столькими целыми римлянами, что вполне можем позволить одного разбитого...”.

Мне было трудно примириться с тем, что Моммзен не написал истории римских императоров, так как его „Римская история” оставалась одной из моих самых любимых книг. Благодаря удачному стечению обстоятельств он читал курс, посвященный истории императоров, в зимний семестр 1882/83 г., причем с восьми до девяти утра, поэтому я мог его слушать еще до начала службы в бюро: правда, приходилось вставать раньше обычного, однако все неудобства искупались наслаждением от лекций. Мое место находилось рядом с кафедрой, так что от моего внимания не ускользало ни одно его слово и я мог наблюдать, как менялось выражение его лица. Наблюдаемый снизу в момент, когда из уст его лились инвективы в адрес императоров, погрязших в пороках, он порой производил впечатление существа демонического, и тем грандиознее было это впечатление. При этом он нередко перегибал палку и заходил слишком далеко в своих суждениях. Однажды, рассказывая о Константине Великом, он настолько увлекся, что в порыве энтузиазма не оставил на голове у бедняги ни одного волоска достоинств. Вернувшись на следующей лекции к теме предыдущего урока, он водрузил на место волос, выдранных накануне, убогий парик скупой похвалы. Как бы то ни было, суждения Моммзена и Трейчке, зачастую заходящие в любви и ненависти слишком далеко, мне в тысячу раз ближе Ранке с его холодной и бесцветной так называемой объективностью...

Только одно бросилось мне в глаза и показалось большим упущением: в течение всего курса Моммзен ни разу не обмолвился о христианстве.Когда вышел в свет пятый том его «Истории», я был разочарован: на любого слушателя его лекций книга производила впечатление жалкой бесцветной копии, гравюры с оригинального полотна».

У Себастьяна Хензеля было пятеро детей. Пауль был третьим. У него было слабое здоровье, он изучил книготорговое дело, однако затем смог сдать выпускные экзамены, дающие право поступления в университет. Прежде чем записаться на философский факультет, Пауль прослушал курс истории и фигурирует в матрикулах университета Фридриха-Вильгельма за 1881—1883 гг.

К этому времени относится письмо Пауля от 25 октября 1882 г. к одному из учеников Моммзена, археологу Христиану Хюльзену: «Возможно, Вас заинтересует известие о том, что Моммзен читает лекции о римских императорах, и так как папа тоже раздобыл себе разрешение на посещение лекций, отец и сын смогут, сидя в одной аудитории, вместе впитывать в себя слова мудрости. По правде говоря, это не может меня не впечатлять. Курс состоит из четырех лекций в неделю с 8 до 9 часов утра. Не думаю, что, достигнув возраста папы, я все еще находил бы в себе силы ради лекции ежедневно вырываться из объятий Морфея в половине седьмого утра».

Тем же числом датируется и оставшееся неопубликованным письмо Себастьяна Хензеля к Моммзену.

Вестэнд Аллея Ахорн 40

25 октября 82

Глубокоуважаемый господин профессор!

Спешу переслать Вам квитанцию об оплате, заверенную квестором, и убедительно прошу Вас предоставить мне по возможности хорошее место в аудитории. Мне бы хотелось сидеть рядом со своим сыном Паулем.

Искренне Ваш С. Хензель

В конце курса Хензель преподнес Моммзену третье издание своей книги «История семьи Мендельсонов», вышедшей в 1882 г. (1-е издание 1879 г.; 2-е — 1880 г.). Сопроводительный текст гласил:

Берлин, 27 марта 83

Глубокоуважаемый господин профессор!

Позвольте преподнести Вам сей скромный дар — это то немногое, что я могу дать взамен бесценных даров, полученных от Вас в ходе семестра. Ведь и это — кусочек истории, хотя и не столь величественной, как та, которой Вы занимаетесь, в целом все-таки способной доставить удовольствие.

Осмеливаюсь заодно просить Вас вновь зарезервировать для меня место на следующий семестр при условии, что Вы будете опять читать в то же время с 8 до 9 утра. В случае, если лекции будут проходить в той же аудитории, я бы предпочел пятое или шестое место, и если они уже отданы, места со второго по четвертое.

Заранее благодарный и предвкушающий новых интеллектуальных наслаждений.

Искренне Ваш С. Хензель

Лекции Моммзена произвели на Пауля незабываемое впечатление.«Они питают меня до сего дня, — не раз повторял он. — Уже в детстве у меня (т. е. у Пауля, А. Д.) был повышенный интерес ко всему, связанному с Римом. Это навело отца на мысль подарить мне на Рождество „Историю Цезаря”, написанную императором Наполеоном III. Он спросил Моммзена о том, насколько эта книга подходит для его Пауля. Ответ был ошеломляющий: „А сколько Вашему Паулю лет? Шестнадцать? Да он уже давно ее перерос!”». Разговор, по-видимому, имел место между 1876 и 1877 гг.

Впечатление, высказанное Глокнеру, подтверждается еще одним юношеским свидетельством Пауля. В его письме к Хюльзену от 8 декабря 1882 г. (тоже из Берлинского Вестэнда) говорится: «Наши ожидания от лекций Моммзена вполне оправдываются. Поразительно, как многие, казалось бы, тривиальные факты под его животворящим пером обретают новое звучание. Это какое-то волшебство! За весь период обучения я не могу вспомнить ничего более притягательного, чем этот курс. С наступлением лета мое учение в Берлине заканчивается. Я предполагаю получить место домашнего учителя в Висбадене, где мог бы спокойно посвятить себя серьезной исследовательской работе...».

Примечание второй жены Пауля, Элизабет, издавшей в 1947 г. эти письма, гласит: «Подробный конспект этого курса, а значит четвертый том „Римской истории” Моммзена, является собственностью издателя». Совершенно очевидно, что этот пассаж не был замечен ни одним из историков античности, иначе конспекты давно получили бы известность.

Таким образом, история возникновения конспектов ясна. Пока Пауля не было в Берлине (с 1 октября 1885 г. он бесплатно работал во Фрайбургской библиотеке, защитил докторскую диссертацию у Виндельбанда в Страсбурге и позднее изучал философию в Эрлангене), отец проработал для отсутствовавшего сына части II и III. Это подтверждают рисунки из второй части. На форзаце первой тетради изображен дельфин с головой Пауля Хензеля и хвостом рыбы, оканчивающимся кленовым листом (ил. 1): это намек на кленовую аллею. Надпись заглавными буквами: In usum Delphini. Внизу цитата латинским шрифтом: «Все писательство Катона прежде всего было рассчитано на сына, и свое историческое сочинение он собственноручно переписал для него большими, четкими (?) буквами. Моммзен, Римская история. Т. I869». Знак вопроса принадлежит Себастьяну Хензелю и воспринимается как абсолютно необоснованное сомнение в четкости собственного почерка.

Следующий затем рисунок является фотомонтажем (ил. 2). Памятник Гёте и Шиллеру в Веймаре получил две новые головы, принадлежащие Себастьяну и Паулю, с сине-бело-красной лентой и цветами Вестфальского корпуса (Corps Westfalia) в Гейдельберге: в 1851 г. Себастьян в Штуттгарте от польского сокурсника принял вызов на дуэль и проявил себя как гейдельбергский вестфалец. Надпись на постаменте откровенно заимствована из шиллеровского «Дон Карлоса» [I9]: «Рука об руку с тобой, так я бросаю вызов моему столетию», — на великолепной кухонной латыни: «Arma in Armis cum tibi Saeculum meum in scrinia voco». Третий лист — акварель, на которой изображен Себастьян, записывающий слова Моммзена, перед ним — сам Моммзен, изображенный сфинксом (ил. 3). Четвертый лист — снова акварель: Себастьян преподносит свой конспект сыну Паулю, изображенному наподобие колосса Мемнона (ил. 4).

Перед началом зимнего семестра 1885—86 г. Хензель снова пишет Моммзену:

Берлин, 9 сентября ’85

Глубокоуважаемый господин профессор!

Как сообщил мне мой сын, в следующем зимнем семестре Вы будете читать лекции по истории императоров IV в.

Если это так и если лекции, как и ранее, будут проходить с 8 до 9 утра, то я бы очень хотел иметь возможность на них присутствовать.

Не будете ли Вы столь любезны сообщить мне о необходимых в этом случае формальностях и оставить за мной хорошее место.

В счастливом ожидании наслаждения от Ваших лекций.

Искренне Ваш С. Хензель

Квартира Вестэнд, Аллея Ахорн 40

Видимо, Моммзен ответил не сразу, поэтому в письме от 2 ноября 1885 г., после того как семестр уже начался 16 октября, Себастьян Хензель повторяет свою просьбу:

Глубокоуважаемый господин профессор!

Задолго до настоящего момента я уже обращался к Вам с просьбой предоставить мне возможность посещать ваши лекции по истории римских императоров IV в. и любезно оставить за мной одно из передних мест.

Из опасений, что мое письмо могло затеряться за время Вашего отсутствия, я повторяю мою просьбу для случая, если лекции будут проходить в промежутке с 8 до 9 часов утра; в другое время, к моему величайшему сожалению, я буду лишен возможности посещать Ваши лекции.

С совершенным почтением С. Хензель

Вестэнд, Аллея Ахорн 40

Из обоих писем явствует, что текст третьей части конспекта [MH. III], посвященный периоду поздней античности, относится не только к летнему семестру 1886 г., а уже к зимнему семестру 1885—86 г. точно так же, как и конспект анонима Викерта [AW] от 1882—83 г. (конспект № 9), охватывает не один, а два семестра. Из сообщения о начале лекций (см. выше) и из текста конспекта, в котором отсутствует цезура, это не выявляется, но два других источника это подтверждают. Во-первых, этот факт становится известным из писем и цитированной записки о Лудо Морице Хартмане [ ], это — свидетельство того, что Хензель пропустил начало лекций. Затем, это текст разрезанной и вклеенной в третью часть конспекта открытки Моммзена, которую он послал в Росток Фридриху Лео 24 марта 1886 г. после окончания зимнего семестра 15 марта [ил. 6]. Моммзен пишет микроскопическим почерком: «Вам, по всей видимости, стало лучше, что меня очень радует. Ваш тесть посещает мои лекции с таким рвением, какого можно было бы пожелать молодым людям. Ваш М.». Тесть Лео — это не кто иной, как Себастьян Хензель. Лео был женат на его дочери Сесиль (см. генеалогическое древо, ил. 9). По настоянию Моммзена Лео получил заказ на издание Венантия Фортуната для «Monumenta Germaniae». В вечер перед свадьбой с Сесиль Хензель, сестрой Пауля, Лео получает посылку с корректурами и с просьбой позаботиться об обратной пересылке. Разумеется, даже женитьба не могла отвлечь Лео от занятий филологией.

На настоящий момент, насколько известно, существовали или существуют следующие конспекты лекций Моммзена, посвященных императорской эпохе.

1. ЗС (зимний семестр). 1863/64 г. История раннего периода императорского правления. Конспект Этторе де Ругейро. Об этом см. у Санто Маззарино (1980, 167): «...ho trovato appunti, redatti in italiano, dal De Ruggiero, di lezioni del Mommsen’sugli imperadori romani’ (piii precisamente: sul principato da Tiberio a Traiano) tenute nel semestre 1863/64». Эти записи, правда, не являются estremamente curati (ср.: Mazzanno С. 1974, 23 ff.)

2. ЛС (летний семестр). 1866 г. История римских императоров. Конспект анонимного автора под названием «Конституция римской империи от Аврелиана до Константина». Датирован 25 июля—1 августа 1866 г., 19 страниц. Владелец — гимназия им. Макса Планка (Гёттинген) (= AG).

3. ЗС. 1868/69 г. История римских императоров. Конспект Г. Гертлейна. 270 с. От Цезаря до Веспасиана. С 1960 г. — собственность штудиенрата Эмлейна в Гейдельберге (Эренберг 1960/63, 616).

4. ЗС. 1868/69 г. История римских императоров. Конспект студента-юриста Густава Адольфа Краузенека. В 1928 г. — рецензирован Виламовицем (Кальдер 1983, см. выше). 205 страниц. Владелец — семинар по древней истории университета в Гёттингене (= МК).

5. ЗС. 1870/71 г. От Цезаря до, по меньшей мере, Септимия Севера (Виламовиц 1918—1972, 30 f. Виламовиц называет 1870 г., однако в 1870 г., как видно из перечня, Моммзен лекций не читал). Утрачено.

6. ЗС. 1872/73 г. История римских императоров, конспект А. Шемана (автор книги «Paul de Lagarde. Ein Lebens-und Erinnerungsbild, 2. Aufl. 1920). От Цезаря до Веспасиана. Части оттуда предлагает Викерт (IV 1980, 341—348). Владелец — Университетская библиотека во Фрайбурге. Кроме того, дочь Шемана, Берта, писала:«В Берлине в круг знакомых Людвига Шемана входит первый „большой человек” — Теодор Моммзен. В то время он читает свои лекции по истории императорского Рима; студент восторженно записывает его слова и потом с большой гордостью хранит всю свою жизнь этот аккуратный и правильный конспект в качестве компенсации, как известно, неизданного четвертого тома „Римской истории”, а также свою правленную рукой Моммзена докторскую диссертацию, посвященную римским легионам во Второй пунической войне».

7. ЗС. 1877/78 г. История римских императоров, конспект К. Берлинера, 252 страницы. От Цезаря до Веспасиана. Владелец — Эренберг (Эренберг 1960/65, 616. Здесь также — образцы текста, частично с гротескными ошибками слуха).

8. ЗС. 1882/83 г. История римских императоров, конспект О. Бремера, 60 страниц. От Цезаря до Веспасиана. Владелец — наследие А. Викерта (Эренберг 1960/65, 616).

9. ЗС. 1882/83 г. История римских императоров, конспект Пауля Хензеля, три тетради по 64, 63 и 68 страниц. От Цезаря до Веспасиана. Владелец — Демандт (=MH. I, см. выше).

10. ЗС. 1882/83 г. История римских императоров (также AW. С. 184). АС. 1883 г. История римских императоров, продолжение лекций последнего семестра, анонимный автор, 343 страницы. От Цезаря до Диоклетиана. Владелец — наследие А. Викерта (=AW).

11. АС. 1883 г. (29 апреля—2 августа). История римских императоров, продолжение лекций последнего семестра, конспект археолога Эриха Перниса (1864—1945) — см. у Эренберга (1960/65, 616), без имени автора в экземпляре. От Веспасиана до Диоклетиана, 275 страниц. Владелец — Немецкий Археологический институт, Рим. Обозначение: М 428 m Mag. (=МР).

12. ЛС. 1883 г. История римских императоров, продолжение лекций последнего семестра, конспект Себастьяна Хензеля, 376 страниц. От Веспасиана до Диоклетиана. Владелец — Демандт (=MH. II, см. выше).

13. ЗС. 1885/86 г. и ЛС. 1886 г. История и конституция Рима в IV веке, конспект Себастьяна Хензеля, 241 страница. От Диоклетиана до Алариха. Владелец — Демандт (=MH. III, см. выше).

3. АКАДЕМИЧЕСКИЙ фрагмент

Найденные конспекты Хензеля позволяют предположить, что могли сохраниться и конспекты Моммзена к лекциям. Поиск их был безуспешен. В Архиве Академии Наук в Берлине (Восточном) их тоже нет. Между тем там находится рукопись пятого тома «Римской истории». 5 марта 1991 г. я просматривал рукопись с целью найти материал для сносок и обнаружил приложение к папке (47/I), озаглавленное «Рукопись к продолжению Римской истории». Речь идет о 89 дополнительно пронумерованных страницах, по большей части о разворотных листах, величиной с тетрадь, с широкими, зачастую полностью исписанными полями: из-за многочисленных зачеркиваний и исправлений становится ясно, что это наброски. Обугленные со всех сторон края листов (см. ил. 15) служат доказательством того, что эти бумаги, как и остальные труды из архива Моммзена, это то, что осталось после пожара в доме Моммзена 12 июля 1880 г.

18 числа того же месяца Ницше из Мариенбада писал Петеру Гасту (настоящее имя — Генрих Кёзелиц): «Вы читали о пожаре в доме Моммзена? О том, что уничтожены его наброски, огромнейшие изыскания, сделанные, возможно, единственным из ныне живущих ученым? Говорят, он снова и снова кидался в огонь, и можно было только силой удержать его, уже всего в ожогах. Такие труды, как труды Моммзена, по-видимому, большая редкость, поскольку такой мощный ум и соответствующая проницательность в области критики и систематизации подобного материала редко идут рука об руку, а скорее, имеют обыкновение вредить друг другу. — Когда я услышал эту историю, у меня все внутри перевернулось, и до сих пор я почти физически страдаю, когда думаю об этом. Сострадание ли это? Но что мне до Моммзена? Я совершенно к нему не расположен».

О пожаре в доме всеми уважаемого гражданина Моммзена в Шарлоттенбурге (Мархштрасе 6) от 12 июля 1880 г. сообщают печатные издания: «Фосская газета» (вечерний выпуск), «Национальная газета» (13 июля, приложение), снова «Фосская газета» (утренний и вечерний выпуски от 13 июля), «Новая прусская газета» и «Германия» и, наконец, 14 июля — снова «Фосская газета». По сообщениям, 12 июля Моммзен почти до 2 часов утра работал на втором этаже своего дома. Из-за взрыва газа возник пожар, который в районе 3 часов заметили рабочие с фарфоровой фабрики.

При помощи ручных огнетушителей добровольцы Шарлоттенбурга и команда пожарной вышки тушили пожар. Самому Моммзену полиция была вынуждена препятствовать в дальнейших попытках спасти имущество, он был вынесен пожарными из огня с ожогами левой руки и лица. Больше всего пострадали глаза. Во второй половине дня пепелище было тщательно обыскано молодыми докторами наук. Сгорело, по данным прессы, 40 тысяч книг, которые по большей своей части стояли в коридорах, среди них рукописи Берлинской и Венской библиотек, Палатины в Гейдельберге и якобы Ватикана, а также все манускрипты и тетради с записями Моммзена, частично о римской истории в рамках науки о государстве, частично свежие работы, находившиеся еще в процессе их написания. Наибольшее сожаление вызывает потеря важной рукописи Иордана.

Ни газеты, ни сам Моммзен ничего не говорят об утрате рукописи по истории императоров. Однако согласно традиции, переданной Альфредом фон Клементом и Германом Глокнером, он говорит о части римской истории, которая должна была составить четвертый том, но не была опубликована, потому что наполовину готовый манускрипт сгорел. Из-за негарантированной достоверности источника я не привел эту историю как причину отсутствия четвертого тома.

Подшивка 47/1, отлично отреставрированная в государственном архиве Дрездена, содержит среди всего прочего замечания к истории Римской республики, конспект истории римской конституции, датированный 1852 г. (Цюрих), и наброски к началу четвертого тома «Римской истории», для которого Моммзен предусмотрел книги шестую и седьмую, о чем он пишет в 1885 г. во введении к пятому тому, который содержит восьмую книгу, в то время как в первых трех томах представлены книги с первой по пятую. Текст размещается на трех двойных листах — 12 страниц, из которых 2 пустые. Он начинается с надписи «Книга шестая. Консолидация монархии. Глава первая. Мятежи помпеянцев и заговор аристократии» (см. ил. 15).

Следует текст на 4 страницах, задуманный как введение в историю императоров. Он содержит общую характеристику эпохи. Затем на 10 страницах следует описание беспорядков в Сирии в 46 и 45 гг. и сражений Цезаря с сыновьями Помпея в Испании вплоть до битвы при Мунде 17 марта 45 г. до н. э. Свой третий том (книга пятая) Моммзен заканчивает битвой при Тапсе 6 апреля 46 г. до н. э. Здесь начинается наш рассказ.

Можно предположить, что названная подшивка представляет собой упомянутые у Хиршфельда материалы. Они свидетельствуют о том, что уже накануне 1880 г. Моммзен предпринял попытку написать историю императоров. Слишком неправдоподобно, что он написал больше 10 сохранившихся страниц текста, поскольку 2 последние страницы последнего листа пусты. Но все-таки нельзя исключать возможность, что все остальное сгорело. Когда был написан текст, нам неизвестно. Намек в дальнейшем на Эрфуртский союз от марта 1850 г. и швейцарская манера выражения, в соответствии с которой Помпей называется не генералом, а дивизионером, заставляют предположить, что текст был написан в период, проведенный Моммзеном в Цюрихе.

4. МОММЗЕНОВСКАЯ КАРТИНА ИМПЕРАТОРСКОЙ ЭПОХИ

Конспекты Хензелей позволяют уточнить представление Моммзена об императорской эпохе, а точнее, выбрать для него более подходящее место в истории науки. С одной стороны, они демонстрируют, как широко Моммзен воссоздал картину, которую его ученики Отто Зеек (1895 и след.), Лудо Мориц Хартман (1903/10; 1908/21), Альфред фон Домашевский (1909), Герман Дессау (1924/30) и Эрнст Корнеман (1930) потом развили, и с другой стороны, делают понятным, в какой степени Моммзен был обязан Эдуарду Гиббону. Во введении к пятому тому «Римской истории» Моммзен предполагает для изображения эпохи Диоклетиана особый рассказ, с иным мировым пространством, для чего потребуется специальный исторический труд в стиле Гиббона с его широким кругозором, но с еще более глубоким анализом деталей. (RG. V 5). Виламовиц писал Моммзену 27 октября 1883 г.: «Тебе не потребуются лунный свет и запустение в качестве раздражителя к новой „history of the fall and decline (sic) of the Roman Empire” („История упадка и разрушения Римской империи” [Гиббон]): однако и без такой сентиментальности Рим стал бы лучшим местом для того, чтобы рискнуть составить конкуренцию Гиббону». Моммзен объявил в 1886 г. в лекции [ ] «Историю» Гиббона самым значительным трудом, который когда-либо был написан о Римской истории. Уже за тридцать лет до того он отклонил предложение написать четвертый том, ссылаясь на Гиббона. В 1894 г. Моммзена пригласили в Лондон принять участие в празднике, приуроченном к 100-летию со дня смерти Гиббона. Он отказался.

При всей симпатии к просветительской позиции Гиббона Моммзен ценит, как и следовало ожидать, изображенные характеры, однако, в своей собственной манере. Выдающиеся личности получают, подобно как и в «Римской истории», выразительную характеристику. Моммзен показывает, как неравная пара Цезарь—Август повторяется в паре Диоклетиан—Константин. В обоих случаях Моммзен отдает предпочтение не знаменитым наследникам, не Августу и не Константину. Он выше ценит трагическую роль таких, как Цезарь и Диоклетиан [ ]- Трагическую не только потому, что оба потерпели неудачу, но, скорее, еще потому, что они были оттеснены в тень своими преемниками. Моммзен каждый раз отстаивал несправедливо недооцененных истинных (действительных) созидателей нового. Однако он находит слова признательности и для Августа и для Константина.

Неожиданно — в 1885 г. опровергнутое (RG. V 397 ff.) — умаление значения Траяна, которому вменялось безмерное, безграничное стремление к завоеваниям [ ] и стремление к мнимой славе [ ], а также Адриана, который обладал противными манерами, злобным, завистливым, недоброжелательным характером [ ] в противоположность тому — в 1885 г. не повторяющаяся (RG. V 172) — необычайно положительная оценка Септимия Севера, умного государственного мужа [ ], который был, возможно, самым дельным из всех императоров. Моммзен летом 1883 г. в особенности похвалил британский поход, это было, пожалуй, самым патриотическим, самым разумным предприятием эпохи императоров [ ]» потому что Септимий Север стремился к тому, чего добился Цезарь для Галлии. Суждение это не вполне разумно, ибо от романизации Британии мало что осталось. В 1882 г. Моммзен называл завоевание Британии вредным [ ], в начале 1883 г. — не на пользу Империи [ ]. Положительная оценка Септимия Севера повторяется во введении к пятому тому «Римской истории», где в качестве апогея эпохи императоров названо правление этого властителя (RG. V 4 f.).

Ожидаемая умеренность в отношении придворных сплетен не подтверждается, семейные и личные дела императорского дома пересказываются, правда, не в том объеме, как в лекциях 1868—69 г. [МК], однако, тем не менее удостаиваются достаточного внимания. Нужно вникнуть в эти домашние мелочи; они имели во многом политическое влияние [ ]. С правления Нерона, правда, отсутствует текущая история императоров и следует изображение «военных действий» по принципу географического разделения пятого тома «Римской истории».

Следовало ожидать повторения противоречивой общей оценки принципата, который является Республикой с монархической верхушкой [ ], который представляется как одна из форм монархии [ ], но не как простая монархия [ ], а как конституционная монархия [ ] [ ], или диархия [ ], хотя сенат в своих правах не был равен императору [так в ], поскольку ограниченная власть императора и в imperium legitimum... приближалась к всемогуществу [ ] и не была связана никаким контролем [ ]. Принципом принципата была в высшей степени личная власть [ ], но принцепс есть не что иное, как государственный служащий... с исключительной властью [ ; ср. Ges. Schr. IV 160]. Как это сочетается?

Это не проясняется и тогда, когда Моммзен говорит о демократической миссии монарха Цезаря и его преемников [ ] и одновременно как Республику, так и принципат определяет как власть аристократии [ ], когда он клеймит позором скуку и бессодержательность императорской эпохи, даже заканчивает эпоху политиков правлением Августа [ ], и несмотря на это хвалит прогресс [ ] при императорской власти и мир (см. ниже). Аристократия времен правления императоров кажется ему значительно лучшей, чем республиканская, изменение, произошедшее в императорскую эпоху, так считает Моммзен, применительно к городскому устройству, было решительно к лучшему [ ][ ]. И несмотря на это читаем: Монархический порядок принципата был несовместим со свободной любовью к Отечеству [ ]. В исторической картине Моммзена доминирует политическое, его интерес к цивилизаторскому, культурному и религиозному отступает на задний план. Отсутствует изображение Римского мира (Pax Romana). Он изображает — неоднократно так именно называемый — театр военный действий.

Поразительно то, какое значение Моммзен придает финансам. Он практически изводит студентов денежной политикой и налогообложением, паритетами и эмиссиями во всех их численных деталях. Двор и гражданская администрация, военная служба и архитектура рассматриваются под рубрикой «Приходы и расходы», чье первенство, согласно программе, отмечается особо. [ ]. Усовершенствованной политикой налогообложения объясняется позитивная оценка Моммзеном позднеримской бюрократии, чиновничьего и правового государства Диоклетиана [ ], что абсолютно противоречит отрицательной оценке Макса Вебера. «Historia Augusta», о которой Моммзен [Ges. Schr. VII303 f ] писал, что эти биографии есть жалкая пачкотня, дошедшая до нас из древности, широко используется как источник.

Среди очевидных заблуждений в части, относящейся к принципату, поражает то, что Моммзен делает Августа создателем римского флота [ ], что он отрицает существование состязаний на колесницах вне пределов Рима [ ], что он оспаривает существование идеи мессианства в древнем иудаизме [AW. 174=][ ], что он отрицает существование муниципальных пошлин [ ], что он игнорирует образовательную политику императоров [ ], что первое упоминание готов он связывает с Каракаллой [ ] и что он не признает верхнегерманско-ретийский лимес как римскую военную границу [ ], в исследование которого несколько позднее он сам внес значительный вклад. Его аргумент характерен: линию такой протяженности невозможно было оборонять, следовательно, она была бы военной глупостью, предположить которую за римлянами не представляется возможным. Неверная градация функций сената [ MH. II355 ff.] основывается на моммзеновском тезисе диархии.

В разделе, посвященном доминату, Моммзен заблуждается, утверждая, что на Никейском соборе в 325 г. преобладало арианское большинство [ ], отказывая алеманам в способности завоевывать римские города [ ], связывая первое упоминание Парижа с Юлианом [ ], предполагая появление первых одомашненных верблюдов при Валентиниане [ ]» обозначая Валентиниана арианином [ ][ ] или рассматривая «немецкую» Библию Вульфилы как старейший перевод Библии вообще [ ]. Загадочно двукратное замечание Моммзена о том, что в период персидских войн Восточный Рим погиб [ ][ ]. Поскольку лекции проходят параллельно повествованию пятого тома «Римской истории», хотелось бы узнать, какие сделанные там исправления объясняются советом Виламовица.

Кажется, словно Моммзен снова предался блаженным заблуждениям юности, corragio dell' errare, когда выступал перед студентами. Его замечание о том, что в мире нет ничего более легкомысленного, чем чтение лекций у подтверждает, что у старого Моммзена было куда меньше сомнений, когда он стоял на кафедре, чем когда он сидел за письменным столом. В соответствии с этим в нашем тексте мы имеем дело с более темпераментным, скажем так, более юным Моммзеном, чем в отпечатанном материале того же времени. Холод пятого тома не пронизывает лекции. С другой стороны, Моммзен оговорил некоторые более поздние точки зрения, так например основное структурное значение тайного императорского совета (consistorium) [ ], учреждение постов придворных военачальников в поздний период правления Константина, а также постов региональных военачальников при Констанции II, и наконец, он оговорил римское происхождение Вульфилы, который обыкновенно считается полуготом [ ]. Что касается частностей, то самое современное исследование еще может основывается на моммзеновском толковании позднеантичных должностей, в этой области проявляется его тонкое чутье юриста, превосходящее чутье современных авторов: например в его рассуждениях о начале разделения администрации и юстиции.

Наконец, примечательны рассуждения Моммзена о христианстве, которое он ни в коем случае не обошел, как утверждает Себастьян Хензель (см. выше). Моммзен [MH. I232 ff.] дал определение иудаизму через национальность и ритуал, христианству — через идею человеколюбия и гуманизма. Бог гнева должен был стать богом любви. Между тем нет недостатка и в критических интонациях. Христианство было плебейской религией и стиль его тоже был плебейским [ ], христианская вера была верой угольщиков, но верой угольщиков для графов и баронов, и потому исторически действенной [ ]. Моммзен сожалеет об оказанном влиянии на искусство и государство. Церковь представляется ему государством в государстве, ее иерархию — в высшей степени опасным для государства принципом [ ], епископат — «со- или даже антиправительством» [ ]. Выражением поповский сброд [МК. 134] Моммзен окрестил не только астрологов и жрецов Исиды при Тиберии. Политеизм и христианство рассматриваются паритетно; Моммзен единственно отрицает просвещенное безразличие Марка Аврелия: этим ничего невозможно добиться [ ][ ] Так что политик должен использовать религию как орудие, и при этом все зависит от способностей. Язычество, считает Моммзен, было пришедшим в негодность инструментом. Поэтому он критикует Юлиана, которого обычно так превозносил. Тот пытался перевести назад вселенские часы [ ], а должен был бы знать, что старые верования уже изжили себя [ ]. Предстоящая победа церкви над государством как нельзя более несимпатична Моммзену: многие из лучших мужей этого времени встречали как христианство, так и митраизм с презрением образованного, светского человека [ ] — но здесь вновь открывается характерный для его приговора конфликт между (пользуясь терминологией Гегеля) высшим правом истории и характером.

Интерес Моммзена к поздней античности в основе своей такой же, как и его интерес к римской истории вообще. Это, с одной стороны, генетическая, с другой — типологическая связь с его собственной эпохой. С первой мы знакомы по заключительным замечаниям из третьего тома его «Римской истории», которые просто варьируются в заключительном слове к лекциям. Моммзен рассматривал историю готов, вандалов и франков в аспекте слияния [ ] Себастьян Хензель пишет в 1886 г.: «Последняя лекция от 30 июля: появилась целая толпа еще ни разу не встречавшихся лиц, и по ним ясно, что лекции-то они точно прогуляли».

Несмотря на то что Моммзен подчеркивал, что ни один народ не исчезает бесследно, он был уверен в том, что в V в. римское государство и античная культура скончались. Записанное Батлером и цитируемое выше замечание Моммзена, что он никогда не понимал причину упадка Империи, конечно, было ироническим, поскольку по этой теме Моммзен дал очень определенные оценки. Они будут развиты дальше в наших лекциях. Моммзен рассматривал императорскую эпоху как приложение к Республике. Уже во II в. до рождества Христова римляне, по Моммзену, вырыли себе могилу: с одной стороны, в результате уничтожения крестьянского среднего сословия, с другой стороны — подчинением чужих народов, внутреннее слияние с которыми оказалось невозможным. В эпоху римских императоров мы наблюдаем за римским народом вплоть до периода его глубочайшего одряхления, вплоть до его самоуничтожения, потому что не варвары разрушили Рим, так у Моммзена в лекциях периода 1872—73 г. К началу великого переселения народов, когда легионы были наводнены германцами, с Империей в крупном масштабе произошло то, что в малом пережила Италия в конце периода правления Антонинов, когда они возложили обязанности военной службы на плечи провинциалов, главным образом дунайских земель: когда страна сама себя обезоруживает и предоставляет право защиты другой стране, она неизбежно оказывается под игом [ ]. Без армии Империя не устоит: собственное основание позднейшего падения Рима следует искать в падении воинской дисциплины [ ].

Императорская эпоха является полным политическим, военным, экономическим и нравственным банкротством тогдашней цивилизации.Овосточивание и варваризация, империализм и пацифизм — все это вызывало у либерального националиста Моммзена отвращение, но одновременно было для него достаточным основанием для распада [Римской империи]. Однако его приговор не безоговорочен. В 1868 г. он объяснял студентам [МК. 110]: «В военном и административном отношении при переходе от Республики к монархии можно говорить только о прогрессе».

С одной стороны, национальная принадлежность позднеримских народов и племен является одной из самых важных категорий его приговора, когда он говорит о национальном единстве, национальных интересах, национальной политике в позитивном смысле. С другой стороны, к экспансионистской политике Рима Моммзен относится более чем сочувственно, когда говорит о цивилизаторской, а также культурно-исторической миссии римского оружия [ MH. II204 ff.][ ]» одобряет попытку Августа провести границу по Эльбе и нападение Септимия Севера на Шотландию [ ][ ]. Мирная политика императоров критикуется и воспринимается им как стагнация [ ][ ][ ][ ][ср. RA. 106]. Причиной распада Империи, с точки зрения Моммзена, послужили также, с одной стороны, финансовая несостоятельность [ ], с другой стороны — «военная монархия с неотвратимым ускорением ее процесса самоуничтожения», который всех подданных «нивелировал в соответствии с общепринятыми шаблонами». Когда говорится: «Империя — далекая от того, чтобы быть солдатской, — была, возможно, самой мирной и миролюбивой эпохой, какую когда-либо мог видеть мир в подобной пространственной и временной протяженности [ ]», — или: «Республика была войной, Империя была миром [ ]», — то тогда именно мир и был причиной слабости. «Собственно, обязательная мирная политика была ошибочной для государства: правления, отмеченные мощной активностью, оказываются обычно лучшими» [ ]. Моммзен ценит сильную и мужественную политику, которая объединяет и захватывает до тех пор, пока хватает сил [ ], но он не любит ни Траяна, который воевал излишне много, ни Адриана или Пия, воевавших излишне мало [ ][ ].

Моммзен во многом усматривает параллели между позднеримской историей и своим временем. Императорскую земельную собственность он рискует сравнивать с земельными наделами лондонских магнатов в сфере недвижимости [ ], и напротив, отсутствие государственных задолженностей отличает в его глазах принципат от современной финансовой политики [ ]. Государственный надзор за городами кажется ему таким же благотворным, как и конец существования немецких свободных имперских городов «с их близорукой и эгоистичной политикой взгляда со своей колокольни» [ ]» жизнь римлян в Галлии и Британии заставляет его вспомнить об англичанах в Индии [ ], римские войны против номадов Сахары — о французском маршале Бюго [ ]» мелочное отношение к принципам законности Констанция II он вновь обнаруживает уже в свое время [ ]. Поразительна высокая оценка им Наполеона [ ], а также то, что после затеянного Бисмарком в 1882 г. процесса в Шарлоттенбурге против Моммзена по обвинению в нанесении оскорбления, он положительно отзывается о канцлере в 1886 г. [ ], хотя обидное замечание по поводу «министра-абсолютизма», определенно, есть скрытое сравнение Стилихона с Бисмарком. Это совсем как у нас (tout сотте chcz nous) [ ], часто проглядывает между строк. Вухер верно предполагал: «Внутренняя связь истории и настоящего, видимо, спроецировалась и на императорскую эпоху».

Гипотеза Моммзена о родстве римского и германского характеров и о чуждости их кельтским нравам [ ] [ ] [ ] противоречит существованию германо-кельтской коалиции против Рима в восстании Цивилиса. Его вывод определенно следует рассматривать через призму ситуации 1870— 71 г., когда Германия надеялась снискать симпатии Италии в борьбе против Франции. Таким же образом Моммзен рассуждает и тогда, когда сравнивает тяжелый процесс романизации сельского населения Галлии с опытом французов в Эльзасе и пруссаков в Познани и Верхней Силезии [ l-Немецкие «государства-клиентелы» Пруссии служат примером для понимания ситуации с князьями-варварами, связанными с Римом [ ].

Идентичность германцев и немцев Моммзен не подвергает никакому сомнению. Моммзен дистанцируется даже от общей в то время для всех политических лагерей идеи преображения германцев и вступает таким образом в противоречие с Фрейтагом и Даном, с Грегоровиусом, Энгельсом и Трейчке. Однако это соответствует только его мрачному описанию германцев и их политических способностей. При Августе это «был первый раз, когда наше отечество вошло в мировую историю» [ ], с появлением Арминия появляется и чувство немецкой «национальной гордости. Тогда можно было в первый раз заводить разговор о немецком единстве и о немецких разногласиях» [ ]. Затем в образовании союза алеманов Моммзен усмотрел попытку восстановить немецкое единство. «Это было, если так можно выразиться, идеей немецкого единства, которая проявилась в первый раз и которой даже в этой самой несовершенной форме было уже достаточно для того, чтобы направить ход мировой истории... в новое русло» [ ]. Однако «особое проклятие» немцев, внутренняя междоусобица, тоже проявляется в императорскую эпоху: «Немцы стояли и шли против немцев, тому в истории много примеров» [ ]. В своей лекции от 1886 г. он поясняет, что он в 1877 г. обозначил как «особое проклятие» немецкой нации: радикальные противоречия по части политических взглядов, которые вызывали в нем «яростный гнев» и «жгучий стыд». В качестве утешения он противопоставлял «особому проклятию» «особое богатство», под которым в 1877 г. он подразумевал такую личность, как Фридрих Великий. — Мы же должны, как я считаю, причислить к этому особому немецкому богатству и такую личность, как Теодор Моммзен.

5. ПРИНЦИПЫ ИЗДАНИЯ КНИГИ

Юлиус Вельгаузен писал 15 декабря 1884 г. Моммзену: «Мир, возможно, куда меньше интересуется римскими императорами, чем Теодором Моммзеном, а также не столько самой историей, сколько Вашим мнением о ней».Это и сегодня остается правомочным и является причиной появления этого издания. Виламовиц также признавал первостепенность интереса к опубликованию конспектов лекций с той точки зрения, что они позволяют увидеть концепцию Моммзена в его собственном развитии в качестве историка. Если должна появиться перепечатка, то должны последовать тщательная проверка и редакция материала, а также необходима выверка цитат. Для этого требуется компетентный и тактичный человек.

Я сомневаюсь, что данные страницы могут идти в сравнение с другими посмертно опубликованными лекциями: мы имеем в виду «Философию истории» Гегеля (1837), его «Философию права» (1833), «Римскую историю» Нибура (1844), «Энциклопедию и методологию филологических наук» Бёка (1877), «Политику» Трейчке (1897), «Размышления о всемирной истории» Буркхардта (1905), «Историю экономики» Макса Вебера (1923), «Этику» Канта (1924) и «Историк» Дройзена (1937), поскольку названные произведения напечатаны преимущественно в связи с их содержанием и читаются по той же самой причине, в то время как лекции Моммзена по истории императоров могут вызвать интерес у публики из научно-исторических кругов. Публикация дает возможность обогатить портрет Моммзена, которого Арнольд Джозеф Тойнби назвал наряду с Эдуардом Гиббоном величайшим историком.

Само собой разумеется, что конспекты — с позволения Элизабет Хензель и Людвига Шемана — не могут претендовать на то, чтобы называться четвертым томом «Римской истории», их в любом случае при желании (ad libitum) можно рассматривать только как эрзац последнего. Завещательный запрет Моммзена на публикацию своих лекций является для нас таким же малым препятствием, как и последняя воля Якоба Буркхардта — уничтожить его наследие, включая «Размышления о всемирной истории». По счастью, уже Август не придерживался завещания Вергилия: iusserat haec rapidis aboleri carmina flammis «Это творение поэт уничтожить в огне заповедал». Моммзен [ ], правда, придерживался того мнения, что Вергилий хорошо бы сделал, если бы сам сжег «Энеиду».

Высокое качество конспектов Хензеля явствует из сравнения их текстов с общеизвестными текстами, в особенности между № 9 [=MH. I] и № 10 [AW], а также № 11 [=МР] и № 12 [=MH. II]. Часть первая (MH. I) производит такое впечатление, словно мы сидим в лекционном зале и конспектируем вместе с Паулем Хензелем; переплетенные вторая и третья части (MH. II и III), как отмечает Себастьян Хензель, уже переработаны до последнего слова [ ]. Что касается почерка, то во всех частях он чист и читаем, а имена собственные и цитаты на древних языках в основном корректны. Основной принцип издания — это, с одной стороны, по возможности наименьшее изменение точного текста, с другой стороны, — представление читабельного текста. Поскольку оригинал не является авторским текстом Моммзена, а есть текст, частью записанный в лекционном зале, частью переработанный за письменным столом, то издатели не связаны обязательством его дословной передачи. Целью было не издание написанного Хензелями, а реконструирование сказанного Моммзеном. Если текст Хензелей вызовет достаточный интерес, то потом какой-нибудь филолог может издать его в дословном изложении (verbatim), снабдив текст примечаниями (apparatus criticus). Мы в первую очередь хотим найти «Истории императоров» читателя и потому искали такую форму, которая могла бы не бояться критики Моммзена ex Elysio (обитель мертвых). При этом труд разделился на три части, в соответствии с различными способами передачи информации, эти части также получились абсолютно различными.

Часть первая MH. I содержит искажающие смысл ошибки слуха и описки, главным образом касающиеся имен собственных и терминов (тип монеты: Christophorus вместо Cistophorus), которые не мог сделать Моммзен. Сокращения и краткие тезисы, неполные предложения и ненемецкий порядок слов, немотивированное изменение темпа и частое повторение слов объясняются спешкой при конспектировании. Пристрастие к таким словам, как freilich (конечно), allerdings (правда), namentlich (в особенности) и auch (также), как и слишком часто встречающиеся предложения, начинающиеся с Es.., — все это тоже не может быть доподлинным. Здесь нужно было осторожно, но все-таки исправлять весь текст. Длина предложения была нормализована, пунктуация и орфография — стандартизированы, текст был поделен на отрывки и снабжен промежуточными заглавиями, которые подчас располагались на полях. Я также снабдил текст многочисленными датами, дополнил имена собственные и присовокупил к античным географическим названиям современные эквиваленты. Нетронутыми остались иностранные слова, к которым Моммзен питал особую страсть, даже если на сегодняшний день они нам уже незнакомы. Обычно им дается объяснение в примечаниях. Греческие понятия, написанные то греческими, то латинскими буквами, я латинизировал.

Желательные коррективы вносит параллельный конспект лекций Моммзена, написанный анонимным автором (из книги Викерта) [AW., см. выше], который мне великодушно передал для обработки его обладатель. В этом тексте меньше ошибок, и он лучше в стилистическом отношении, но между тем значительно короче. Иллюстрацией тому пусть послужит дополнительное сопоставление текстов (ср. ил. 11 и 12).

.

[AW. 37] Старая система правосудия не знакома с апелляцией, а только с кассацией. Август ввел понятие апелляции, исключения составляли, видимо, лишь вердикты присяжных заседателей. Апелляцию мог рассматривать как император, так и консулы и сенат. Вновь была введена смертная казнь, в то время как право казнить и миловать принадлежало императору и сенату и соответственно консулам. Август был наделен неограниченной властью, как это было при Сулле и в период триумвирата. Правда, распространялась эта неограниченная власть, похоже, только на те вещи, в которых народ был согласен с императором. Раньше каждый проконсул располагал определенным кругом служебных обязанностей, а проконсульская власть Августа распространяется на всю Империю (ср. ил. 11).

.

[ ] Старая система знакома только с кассацией вынесенного приговора: существование апелляции, при которой высшая инстанция может заменить прежний приговор другим законным приговором, ей абсолютно незнакомо. Апелляция к высшим инстанциям, и в первую очередь к принцепсу и к сенату, является учреждением Августа, и ее существование подтверждается всеми областями судебного производства, за исключением суда присяжных заседателей. Это было важным особенно для уголовного судопроизводства, которое значительно ужесточилось в связи с возвратом смертной казни. Теперь же в титулярных полномочиях императора для этого нет никаких явных оснований. И то же самое относится ко многим практически осуществлявшимся полномочиям, на которых здесь не стоит детально останавливаться.

Передача власти императору в lex regia (царский закон) завершается тем, что теперь он может делать все то, что ему кажется необходимым для блага государства. Это — потенциально неограниченная власть, таковой была и власть Суллы, и мы можем привести тому отдельные примеры. Так, например, когда в 727 г. при избрании государственных служащих слишком проявилось взяточничество, Август просто объявил выборы недействительными и собственной неограниченной властью назначил новых служащих. Однако это была крайне нежелательная и редко применявшаяся мера; ее старались избегать и использовали лишь тогда, когда голос лучших представителей из народа был за исключительные меры.

Правда, сделует добавить, что сумма легальных полномочий, объединенных в титуле принцепса, граничит с тоталитарностью. Именно к этой категории относится распространяющаяся на всю Империю проконсульская власть, которая была бы абсолютно неслыханной в республиканскую эпоху в период мира и не была достигнута даже Помпеем, который располагал обширными полномочиями в борьбе с морскими разбойниками (ср. ил. 12).

.

Аноним Викерта [AW] определенно больше размышлял и меньше писал. Он также делает многочисленные дополнения, которые включены нами в текст конспектов Хензеля. Зачастую эти дополнения столь невелики, что ссылка на их происхождение могла бы разорвать канву повествования. Так что мы указывали только самые крупные из них. Последняя четверть курса лекций зимнего семестра 1882—83 г. вообще присутствует только в варианте анонима Викерта, помимо трех сохранившихся тетрадей Пауля Хензеля, видимо, существовала еще и четвертая. Многочисленные словесные совпадения свидетельствуют о (бережно сохраненных) самых доподлинных выражениях (ipsissima verba) Моммзена.

Конспект лекций по второму периоду императорской эпохи летнего семестра 1883 г., принадлежащий Эриху Пернису [МР], очень краток: из него взяты некоторые дополнения в примечаниях. Число страниц соответствует оригиналу из Немецкого Археологического института в Риме (см. выше). Некоторые дополнения в примечаниях из курса лекций Моммзена от 1866 г. (готтингенский аноним) и от 1868—69 г. (Моммзен— Краузенек, лекции 2 и 4, см. выше) должны были завершить картину. Более длительный пассаж [ MH. II315 до 342] принадлежит перу Курта Хензеля, второго сына Себастьяна, в дальнейшем — математика в Марбурге. Курт был соавтором конспекта, пока его отец навещал семью в горах Гарца. О последующих отношениях Курта с Моммзеном нас информирует следующее письмо, хранящееся в Государственной библиотеке Восточного Берлина:

Зап. Берлин Курфюрстендамм 36 датировано 1.7.1901

Уважаемый господин профессор!

Госпожа профессор фон Виламовиц (sic) уведомила меня в том, что Вы намереваетесь во вторник второго числа сего месяца в середине дня нанести визит фотографу и что для Вас было бы желательно, если бы я не заходил за Вами. Не мог бы я тогда просить Вас о любезности встретиться со мной во вторник в 10 часов у придворного фотографа Ноака по адресу Унтер-ден-Линден 45, третий этаж (второй дом от Фридрихштрасе)? Я прибуду туда за полчаса и подготовлю все таким образом, чтобы Вы испытывали по возможности наименьшие неудобства.

С глубочайшим к Вам почтением преданный Вам

Д. Курт Хензель

Вторая часть конспектов [MH. II] нуждалась в меньших коррективах. Однако и здесь необходимо было исправить некоторые ошибки, допущенные конспектировавшим. Там, где ошибки могли быть допущены самим Моммзеном, я отмечал их в примечаниях. Иногда в них я ссылаюсь на прогресс в области исследований. Попытка полностью преобразовать все сказанное Моммзеном в соответствии с современным уровнем могла бы обернуться тем, что труд оказался бы перегруженным. Сам Моммзен не делал этого даже в позднейших переизданиях своей «Римской истории»: текст второго издания перепечатан без изменений. По возможности я установил источники, которыми пользовался Моммзен, и указал их в примечаниях (все они принадлежат мне). Это было не всегда просто, главным образом, что касается надписей, которые имелись у Моммзена в таком количестве, как ни у какого другого историка древности. Цитаты, которые Моммзен давал по памяти, по необходимости были обращены в корректную форму. Знание первоисточников в значительной мере позволяло Моммзену отказываться от использования вторичной литературы. Он называет следующие имена: Бергк, Бетман Хольвег, Якоб Буркхардт, Альберт Дункер, Гиббон, Хенцен, Хертцберг, Хиршфельд, Хюбнер, Имхоф-Блюмер, Киперт, Марквардт, Миссонг, Нич, Ранке, Рихтер, Зеек, Тиллемон и Бильмане. Мне не всегда удавалось находить используемые Моммзеном труды в том издании, в каком они присутствовали у него, так что подчас примечания создают видимость анахроничности.

Что касается последующих обработчиков, то контролировать технику издания они смогут по приведенной оригинальной нумерации внутри трех частей текста [MH. I, II, III, а также AW]. Название «История римских императоров» дал своему курсу лекций сам Моммзен (см. выше).

Конспекты Хензеля, как того уже в 1928 г. требовал Виламовиц, должны быть переданы в Государственную библиотеку Берлина; что касается конспектов анонима Викерта, то их владелец распорядился в завещании, что после смерти его жены они должны перейти в руки его сына — доктора Конрада Викерта в Эрлангене. Расшифровка зачастую трудно читаемых, записанных при помощи собственной системы стенографирования и первая машинописная копия манускриптов — это^аслуга моей жены. Мне оказали помощь: Геза Альфельди, Хорст Бланк, Иохен Блейкен, Манфред Клаус, Вернер Эк, Карин Фишер, Стефан Глезер, Вернер Херман, Свен Келлерхоф, Мартин Кёниг, Хартмут Аеппин, Сесиль Ловенталь-Хензель, Бургхард Никель, Хелена Эхснер, Аннетте Польке, Вернер Портман, Мария Р.-Альфельди, Свен Ругуллис, Генрих Шланге-Шёнинген и Уве Вальтер; процесс обработки текста облегчила поддержка фонда Фрица Тиссена. Госпожа Сесиль Ловенталь-Хензель любезно согласилась на публикацию.

Я благодарю госпожу Фанни Кистнер-Хензель и госпожу Сесиль Ловенталь-Хензель за их согласие на публикацию.

Линдгейм, Троицын день 1992

Александр Демандт

 

Сокращения и литература

Здесь приводятся главным образом часто используемые произведения, которые в примечаниях цитируются в сокращенном виде. Единожды называемые произведения появляются только suo loco (на своих местах).

АА: Auctores Antiquissimi (Античные авторы).

AdW: Akademie der Wissenschaften (Академия наук).

АЕ: L’Annee Epigraphique. 1928 ff.

AF: Akademie-Fragment Mommsens zu RG. IV (Академический фрагмент Моммзена к Римской истории. IV).

AG: Anonymus Gottingensis, s. о. Mitschrift 2 (Гёттингенский аноним).

ANRW: Aufstieg und Niedergang der romischen Welt, hg. v. H. Temporini u. W. Haase. 1972 ff. a.u.c.: ab urbe condita (от основания города [Рима]).

AW: Anonymus Wickert, zitiert nach Manuskript-Seiten, s. o. Mitschrift 10 (Аноним Викерта, цит. по рукописи, см. выше Конспект № 10).

Bammel Е. Judentum, Christentum und Heidentum. Julius Wellhausens Briefe an Theodor Mommsen 1881—1902 // Zeitschrift fur Kirchengeschichte. 1969. 80. 221—254.

Bardt C. Theodor Mommsen. 1903.

Bengtson H. Theodor Mommsen // Die Welt als Geschichte. 1955. 15. 87 ff.

Bf: Bischof (епископ).

BJ: Bonner Jahrbiicher. 1895 ff. (Боннские ежегодники).

BMC: British Museum Catalogue = A Catalogue of Greek Coins in the British Museum. 1873 ff. (Каталог Британского музея).

Boehlich W. (ed.). Der Berliner Antisemitismusstreit, 1965.

Bolognini G. Teodoro Mommsen // Archivio Storico Italiano. 1904. V serie. 33. 253 ff.

Bringmann K. Zur Beurteilung der romischen Kaiserzeit in der deutschen Historiographie des 19. Jahrhunderts / E. Gabba, K. Christ (edd.). L’impero Romano fra storia generale e storia locale, 1991. 57 ff.

Burckhardt /. Die Zeit Constantins des GroBen. 1853—1880.

Burckhardt /. Briefe an seinen Freund Friedrich von Preen 1864—1893, 1922.

Burckhardt /. Briefe. 1955. III.

Busche /. Mommsens Darstellung der Kaiserzeit // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 25 IX 1982.

Butler N. M. Across the Busy Years. Recollection and Reflections, 1939, I.

Calder, III W. M. (ed.). U. v. Wilamowitz, Selected Correspondence 1869—1931, Antiqua 23,1983.

Calder III, W. M., Schlesier R. Wilamowitz on Mommsen’s «Kaisergeschichte» // Quaderni di storia, 1985. 21. 161 ff.

CD: De civitate Dei, Schrift Augustins (Сочинения Августа).

Chastagnol A. La prefecture urbaine a Rome sous le Bas-Empire, 1960. Christ K. Von Gibbon zu Rostovtzeff. Leben und Werk flihrender Althistoriker der Neuzeit, 1972.

Christ К. Theodor Mommsen und die «Romische Geschichte» II Ders. (ed.). Theodor Mommsen. Romische Geschichte, 1976, VIII, 7—66.

Christ К. Krise und Untergang der Romischen Republik, 1979/21984. Christ K. Romische Geschichte und deutsche Geschichtswissenschaft, 1982. Christ K. «...die schwere Ungerechtigkeit gegen Augustus». Augustus, Mommsen und Wilamowitz // Tria Corda I (Festschrift Amaldo Momigliano), 1983, 89—100.

Christ K. Geschichte der romischen Kaiserzeit, 1988.

Chron. Min.: Chronica Minora in den Auctores Antiquissimi (AA) der Monumenta Germaniae Historica (MG): Chron. Min., I: AA, IX, 1892; Chron. Min., II: AA, XI, 1894; Chron. Min., Ill: AA, XIII, 1898.

CIC: Corpus Iuris Civilis / Edd. P. Kruger, Th. Mommsen, R. Schoell, 1894 ff.

CIL: Corpus Inscriptionum Latinarum, 1863 ff.

Coarelli F. Guida archeologica di Roma, 1974.

Collingwood R. C. The Idea of History, 1946—1967.

Croke B. Mommsen and Byzantium // Philologus. 1985. 129. 274—285. Croke B. Theodor Mommsen and the Later Roman Empire II Chiron. 1990. 20.159 ff.

Croke B. Mommsen and Gibbon // Quaderni di storia. 1990. 32. 47 ff. CRR: H. A. Grueber. Coins of the Roman Republic in the British Museum, 1910. CTh: Codex Theodosianus / Edd. P. Kruger, P. M. Meyer, Th. Mommsen, 1904 f.

Curtius L. Deutsche und antike Welt-Lebenserinnerungen, 1950.

Demandt A. Alte Geschichte an der Berliner Universitat 1810—1960 // Berlin und die Antike, Aufsatze, 1979, 69—97.

Demandt A. Mommsens ungeschriebene Kaisergeschichte II Jahrbuch der Berliner wissenschaftlichen Gesellschaft, 1983, 147—161.

Demandt A. Der Fall Roms. Die Auflosung des Romischen Reiches im Urteil der Nachwelt, 1984.

Demandt A. Die Hensel-Nachschriften zu Mommsens Kaiserzeit-Vorle-sung // Gymnasium, 1986. 93. 497—519.

Demandt A. Die Spatantike. Romische Geschichte von Diocletian bis Justinian (284—565) // Handbuch der Altertumswissenschaft, 1988. III.6.

Demandt A. Theodor Mommsen / Edd. W. W. Briggs, W. M. Calder. Classical Scholarship // A Bibliographical Encyclopedia, 1990, 285 ff.

Demandt A. Alte Geschichte in Berlin 1810—1960 / Edd. R. Hansen, W. Ribbe. Geschichtswissenschaft in Berlin im 19. und 20. Jahrhundert, 1992, S. 149—209.

Denecke L., Brandis T. Die Nachlasse in den Bibliotheken der Bundesrepublik Deutschland, 21981.

Ders: derseble, zuvor genannte Autor (тот же, уже названный автор).

Dessau: ed. Н. Dessau. Inscriptiones Latinae Selectae, 1892 ff.

Dessau H. Geschichte der romischen Kaiserzeit, 1924—1930, I/II.

Dig: Digesten im CIC. Bd I.

(Dilthey W.). Briefwechsel zwischen Wilhelm Dilthey und dem Grafen Yorck von Wartenburg 1877—1897, 1923.

Dittenberger s. OGIS.

Domaszewski A. von. Geschichte der romischen Kaiser, 1909, I/II-

Ehrenberg V. Theodor Mommsens Kolleg iiber romische Kaisergeschichte // Heidelberger Jahrbiicher,1960. 4. 94 ff.

Ehrenberg V. Polis und Imperium, 1963.

Ferrero G. Warum blieb Mommsens romische Geschichte ein Torso? // Berliner Tageblatt. 30. Okt. 1909, Abendausgabe.

Fest /. Wege zur Geschichte. Uber Theodor Mommsen, Jacob Burckhardt und Golo Mann, 1992.

Fest /. Theodor Mommsen. Zwei Wege zur Geschichte // Frankfurter Allgemeine Zeitung, 31 VII 1982.

FGrH: ed. F. Jacoby. Die Fragmente der griechischen Historiker, 1923 ff.

FHG: ed. C. Muller. Fragmenta Historicorum Graecorum, 1853—1884.

FIRA: ed. S. Riccobono et alii. Fontes Iuris Romani Antejustiniani, 1941 ff.

Fisher H. A. L. James Bryce, 1927, II.

Fowler W. W. Theodor Mommsen. His Life and Work (1909) // Ders., Roman Essays and Interpretations, 1920, 250—268.

Fueter E. Geschichte der Neueren Historiographie, 1911.

Calsterer H. Theodor Mommsen // Ed. M. Erbe. Berlinische Lebensbilder: Geisteswissenschaftler, 1989, 175 ff.

Clockner H. Paul Hensel, der Sokrates von Erlangen, 1972.

Goldammer P. (ed.). Der Briefwechsel zwischen Theodor Storm und Gottfried Keller, 21967.

Collwitzer H. Der Casarismus Napoleons III im Widerhall der offentlichen Meinung Deutschlands // Historische Zeitschrift, 1952. 173. 23—75.

Gooch G. P. History and Historians in the Nineteenth Century, 1913— 1959.

Grant M. Ein groBer deutscher Historiker. Zu Th. Mommsens 50. Todestag // Englische Rundschau 1954. N 6. 84 ff.

Harnack A. Geschichte der koniglich preuBischen Akademie der Wissenschaften zu Berlin, 1900. I Darstellung (отсюда цитируется постранично); II Urkunden und Aktenstiicke (отсюда цитируется по номерам).

Hartmann L. M. Der Untergang der antiken Welt, 1903—1910.

Hartmann L. M. Theodor Mommsen. Eine biographische Skizze, 1908.

Hartmann L. M.t Kromayer /. Romische Geschichte, 1903—1921.

(Haym R.). Ausgewahlter Briefwechsel Rudolf Hayms / Ed. H. Rosenberg, 1930.

HE: Historia Ecclesiastica.

Hensel P. Sein Leben in Briefen / Ed. Elisabeth Hensel, 1947.

Hensel S. Ein Lebensbild aus Deutschlands Lehrjahren (1903) / Ed. P. Hensel, 21904.

(Hensel W.). PreuBische Bildnisse des 19. Jahrhunderts. Zeichnungen von Wilhelm Hensel (Ausstellungskatalog der Nationalgalerie Bedin-West), Bedin 1981. Heufi A. Theodor Mommsen und das 19. Jahrhundert, 1956.

Heufi A. Theodor Mommsen iiber sich selbst // Zur Testamentsklausel, Antike und Abendland. 1957. 6. 105—118.

Heufi A, Das spatantike romische Reich kein «Zwangsstaat»? // GWU. 1986. 37. 603 ff.

HF: Historia Francorum Gregorii Turonensis.

Highet G. The Classical Tradition. Greek and Roman Influences on Western Literature, 1949—1967.

Hiller von Gaertringen. F. 4- D. s. Schwartz.

Hirschfeld O. Theodor Mommsens romische Kaisergeschichte (1885) // Ders., Kl. Schr., 1913, 926 ff.

Hirschfeld O. Gedachtnisrede auf Theodor Mommsen (1904) // Ders., Kl. Schr., 1913, 931—965.

Hirschfeld O. Die kaiserlichen Verwaltungsbeamten bis auf Diocletian, 1876/1905.

HLL: Herzog R., Schmidt P. L. Handbuch der lateinischen Literatur der Antike, 1989 ff.

Imelmann T. Mommsen iiber Gibbon // Der Tag, 12 XI 1909. Illustrierte Unterhaltungsbeilage, 266, S. 4.

Instinsky H. U. Theodor Mommsen und die Romische Geschichte II Studium Generale. 1954. 7. 439—445.

Irmscher /. Theodor Mommsen — Gelehrter und Demokrat // Hestiasis (Festschrift S. Calderone), 1990, 221 ff.

Jones A. H. M. The Later Roman Empire, 1964, I—IV.

JRS: Journal of Roman Studies.

Klement A. von. Послесловие: Th. Mommsen, Romische Geschichte, IV, 1877/1927/1954, 41 ff.

Kolb E. Diocletian und die Erste Tetrarchie, 1987.

Kornemann E. Doppelprincipat ind Reichsteilung im Imperium Romanum, 1930.

Kuczynski J. Theodor Mommsen. Portrat eines Gesellschaftswissenschaftlers II ders., Studien zu einer Geschichte der Gesellschaftswissenschaften, 1978, IX.

Lasky M. /. Warum schrieb Mommsen nicht weiter? // Der Monat. 1950. 2. 62—67. 1. c.: loco citato (место цитаты).

Leo F. Ausgewahlte Schriften I / Ed. Ed. Fraenkel, 1960.

Lowenthal-Hensel C. Wilhelm Hensel und sein zeichnerisches Werk // Jahrbuch Stiftung PreuBischer Kulturbesitz. 1986. 23. 57 ff.

Liilfing H. (ed.). Gelehrten- und Schriftsteller-Nachlasse in den Bibliotheken der DDR, 1959—1971,1—III.

Malitz /. Nachlese zum Briefwechsel Mommsen—Wilamowitz // Quaderni di storia. 1983. 17. 123—150.

Malitz J. Theodor Mommsen und Wilamowitz // W. M. Calder III (et alii). Wilamowitz nach 50 Jahren, 1985, 31—55.

Marquardt J. Romische Staatsverwaltung,2 1881 f.

Машкин H. А. (отв. ред.). Предисловие к «Римской империи» Т. Моммзена, 1949.

Mazzarino S. Antico, tardoantico ed era costantiana, I, 1974, II, 1980.

Die Mendelssohns in Berlin. Eine Familie und ihre Stadt (Ausstellungskatalog Staatsbibliothek Berlin), 1984.

Meyer Ed. Caesars Monarchic und das Prinzipat des Pompeius, 31922.

MGH: Monumenta Germaniae Historica.

MH: Mommsen—Hensel, s. o. Einleitung, S. 35 (Моммзен—Хензель, см. выше Введение, с. 35).

МК: Mommsen—Krauseneck, s. о. Mitschrift 4 (Моммзен—Краузенек, см. выше Конспект № 4).

Michaelis A. Geschichte des Deutschen Archaologischen Instituts 1829— 1879,1879.

Momigliano A. Contribute alia storia degli studi classici, 1955.

Mommsen Th. AbriB des romischen Staatsrechts, 1893.

Mommsen Th. Gesammelte Schriften / Ed. O. Hirschfeld, 1905 ff. (цит.: Ges. Schr.).

Mommsen Th. Geschichte des romischen Miinzwesens, 1860.

Mommsen Th. Reden und Aufsatze, 1905 (цит.: RA), 1905.

Mommsen Th. Romische Forschungen, I, 1864; II ,1879 (цит.: RF)

Mommsen Th. Romische Geschichte, I, 1854; II, 1855; III, 1856; V, 1885 без последнего (пагинация совпадает: цит.: RG).

Mommsen Th. Romische Geschichte, IV, 1877/1927/1954.

Mommsen Th. Romisches Staatsrecht, 31887—1888.

MP: Mommsen—Pernice, s. o. Mitschrift N II (Моммзен—Пернис, см. Конспект № 2).

ND: Notitia Dignitatum / Ed. O. Seeck, 1876.

Neumann K. J. Theodor Mommsen // Historische Zeitschrift, 1904. 92. 193—238.

Nietzsche F. Friedrich Nietzsches Briefe an Peter Gast, hg. von Peter Gast, 1908.

Norden E. Предисловие к: Th. Mommsen, Das Weltreich der Caesaren, 1933 // Ders., Kleine Schriften zum klassischen Altertum, 1966, 651—661.

OGIS: W. Dittenberger // Orientis Graeci inscriptiones selectae. 1903/05,1/II.

Oncken H. Aus Rankes Friihzeit, 1922.

PL: Migne Patrologia Latina.

PLRE: Prosopography of the Later Roman Empire / Ed. A. H. M. Jones, J. R. Martindale, J. Morris, I, 1971; II, 1980.

Prix Nobel, 1902.

RAC: Reallexikon fur Antike und Christentum / Ed. Th. Klauser, 1950 ff.

RE: Pauly 4- Wissowas Real-Encyclopadie der classischen Altertumswissenschaft, 1893 ff.

RF: Romische Forschungen, s. Mommsen (Римские исследования, см.: Моммзен).

RG: Romische Geschichte, s. Mommsen (Римская история, см.: Моммзен).

RIC: Roman Imperial Coinage / Ed. H. Mattingly, E. A. Sydenham, 1923 ff.

Riccobono S. (ed.). Acta Divi Augusti, 1943.

Ricked H. Paul Hensel II Kant-Studien, 1930. 35. 183—194.

Rink B., Witte R. Einundzwanzig wiederaufgefundene Briefe Mommsens an Jahn // Philologus. 1983. 127. 262 ff.

Rodenwaldt C. Archaologisches Institut des Deutschen Reiches, 1829— 1929, 1929.

Sartori F. Mommsen storico e politico // Paideia. 1961. 16. 3 ff.

Sartori F. Di Teodoro Mommsen // Paideia. 1963. 18. 81 ff.

Schmidt L. Die Westgermanen, 1938. I.

Schmidt L. Die Ostgermanen, 1941.

Schmidt-Ott F. Edebtes und Erstrebtes, 1860—1950, 1952.

Schmitthenner W. (ed.). Augustus // WdF, 1969. 123.

Schone R. Erinnerungen an Theodor Mommsen zum 30. November 1917, 1923.

Schwartz E. (ed.). Mommsen und Wilamowitz. Briefwechsel 1872—1903, 1935.

Seeck O. Geschichte des Untergangs der antiken Welt, 1895 ff. I—VI.

Seeck O. Regesten der Kaiser und Papste, 1919, 311—476.

SHA: Scriptores Historiae Augustae.

SQAW: Schriften und Quellen der Alten Welt, herausgegeben von der Deutschen Akademie der Wissenschaften zu Berlin-Ost, 1956 ff.

Srbik H. Ritter von. Geist und Geschichte vom deutschen Humanismus bis zur Gegenwart, 1951—1964, II. s.v.: sub voce (unter dem Stichwort) (под девизом).

Syme R. The Roman Revolution, 1939—1960.

TaegerF. Charisma, 1959, II.

Teitge H. E. (ed.). Theodor Storms Briefwechsel mit Theodor Mommsen, 1966.

Timpe D. Theodor Mommsen. Zur 80. Wiederkehr der Verleihung des Nobelpreises, Nordfriesland, 18, 1984, 50—58.

Toynbee A. /. A Study of History, I, 1934—1948.

Treitschke H. von. Briefe, III, 2 (1871—1896), 1920.

Usener //., Wilamowitz-Mollendorff U. von. Ein Briefwechsel 1870— 1905. Leipzig; Berlin, 1934.

VC: Vita Constantini des Euseb.

Verhandlungen iiber Fragen des hoheren Unterrichts, 1900. Halle, 190L

VS: Vitae Sophistarum des Eunap.

Weber W. Theodor Mommsen. Zum Gedachtnis seines 25. Todestages. Stuttgart, 1929.

Weber W. Theodor Mommsen // Die groBen Deutschen. Neue Deutsche Biographie, 1937, V, 326—337.

Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung, 1961.

Wicked L. Theodor Mommsen. Lebendige Gegenwart. Gedachtnisrede gehalten zur Feier des 50. Todestages am 1. November 1953. Berlin (Colloquium), 1954.

Wickert L. Beitrage zur Geschichte des Deutschen Archaologischen Institute, 1879—1929,1979.

Wickert L. Theodor Mommsen. Eine Biographie, I, 1959; II, 1964; III, 1969; IV, 1980.

Wilamowitz U. von. Theodor Mommsen. Warum hat er den vierten Band der Romischen Geschichte nicht geschrieben? // Internationale Monatsschrift fur Wissenschaft, Kunst und Technik. 1918. 12. 205—219, и: Kleine Schriften, 1972. VI. 29—39.

Wilamowitz U. von. Geschichte der Philologie, 1927—1959.

Wilamowitz U. von. Erinnerungen, 1848—1914, 1928.

Wolfram H. Geschichte der Goten, 1980.

Wucher A. Mommsen als Kritiker der deutschen Nation // Saeculum. 1951. 2. 256—270.

Wucher A. Mommsens unvollendete romische Geschichte // Saeculum. 1953. 4. 414—436.

Wucher A. Theodor Mommsen. Geschichtsschreibung und Politik, 1968. Yavetz Z. Caesar in der offentlichen Meinung, 1979.

Zahn-Harnack A. von. Mommsen und Harnack II Die Neue Zeitung. 6, N 81 vom 5 IV1950, 2.

 

Академический фрагмент

Следующий текст является рукописным наброском Моммзена для четвертого тома его «Римской истории», хранящимся в Академии Наук Берлина (Вост.): наследие Моммзена 47—1. Сокращения Моммзена не сохранены, правописание и пунктуация — современные. Марровские кавычки ‘’ обрамляют собственные пометки Моммзена. Многоточия ... заменяют нечитаемые или уничтоженные слова. В угловые скобки < > заключены предполагаемые нами, в большинстве своем пострадавшие при пожаре слова Моммзена, сноски и курсив в угловых скобках — это дополнения издателя. Круглые скобки ( ) принадлежат Моммзену. Части текста, зачеркнутые автором, во внимание не принимались. Мелкие, возникшие из-за дополнений или зачеркиваний синтаксические ошибки были исправлены. Из-за раскрывания разворотных листов архивная нумерация страниц не совпадает с последовательностью надписей, обозначенной Моммзеном и восстановленной здесь.

<С. 6 справа> Шестая книга

Консолидация монархии

Глава первая

Восстания помпеянцев и заговор аристократии

Здание, над постройкой которого трудились в течение полувека, лежало в развалинах; республиканская конституция была заменена монархией, правление узкого круга знатных семей — господством отважного генерала, гражданское устройство — военной организацией, назначавшиеся советом управляющие — адъютантами нового монарха. Началась новая эпоха, и не только в политических установках и тенденциях, но и в человеческих умах, в общественной жизни, в литературе и языке. Если до этого бурлящий водоворот правительственной хунты в столице затягивал в себя все силы и все таланты, стремились ли они к тому, чтобы быть принятыми в ряды господ и повелителей посредством лести или принуждения, или к тому, чтобы изменить или свергнуть само существующее правление, то теперь с исчезновением парламентского правления политическая жизнь прекратила свое существование. Для тщеславия больше не было цели, поскольку сама корона является таковой только для глупца или гения, но не для талантов; и быть слугой господина стремится политический парвеню и интриган, но никогда истинно свободный человек.’ Цели и желания человека мельчали, он уже стремился не к активным действиям, а к мирному существованию, не к власти и славе, а к спокойному и <сытому> наслаждению жизнью, не к тому, что способно пережить человека <, а единственно к настоящему.

Лишь немногое делает картину эпохи для зрителя с. 7 слева> выносимой и сравнительно радостной. Правительство и подданные начинали становиться самодостаточными. Расширение границ уже не казалось достижением; чувство, что Империя переросла самое себя, было общим у всего народа, и общество скорее склонялось к постепенному ограничению масштабов Империи. Правители сложили оружие, таланты — свои грифели и перья: не то чтобы для серьезных научных изысканий или поэтических творений не хватало духовного потенциала или, и того меньше, образования, — не было вдохновения, и самым гениальным произведением искусства этой эпохи является скабрезный роман. ‘Произошел отказ от дальнейшего развития цивилизации: оно остановилось на той отметке, где находилось в начале этого периода. Однако очень живо было ощущение, с каждым новым поколением становившееся все более устойчивым, что люди настоящего суть эпигоны лучших поколений. Усердно ... старались — и это была самая <не>утешительная, но зато самая успешная тенденция этой эпохи — реализовать, <коммерц>иализировать, популяризировать достижения прежних исследований и образования; греко-римская цивилизация в том виде, в каком она сложилась в Риме и Италии на тот момент, была в ее пору собственностью совокупной Римской империи. Но <созид>ательная сила исчерпала себя, и' люди удовлетворились сносным существованием. Управление государственными делами стало для граждан вместо почетной обязанности просто средством существования; влияние бюрократии, этого смертного врага свободной жизни граждан, постепенно увеличивалось, пока последнее стремление к свободе и наконец любые удовольствия и всякая приятность жизни не погибли под сенью раскидистых ветвей этого ядовитого древа, пустившего корни как в низших, так и в высших кругах общества. Военная власть превратилась в господство султаната, а земля была на самом деле юдолью печали, быстрый уход из которой был завидной участью, и где только и оставалось, что дожидаться действительного избавления в сохранившемся по ту сторону небес рае, раскрашенном во все фантастические цвета тоски.

<С. 7 справа> Однако даже если начало новой эпохи знаменует правление Цезаря, то все-таки абсолютно невозможно говорить о стремительном переходе от старого духа эпохи к новому. Слишком глубока была пропасть, разделявшая эпохи, слишком сильно было брожение, сопровождавшее кризис. Это удивительное, но все же объяснимое явление — что в новом поколении, и прежде всего в самом Цезаре, намного более была жива созидательная активность старого времени, чем закоснелость и довольство новой эпохи. Тем легче объясняется то, что в течение первого периода этой новой эпохи во многом были живы прежние устремления, а старые партии, навсегда уничтоженные установившейся монархией, еще предпринимали попытки возобновить борьбу при помощи заговоров и мятежей. И если той партией, что предпринимала эти попытки, была исключительно партия аристократов, а демократия добровольно и беспрекословно подчинилась новой власти, то это просто объясняется тем, что демократия, как она существовала в Риме, была не чем иным, как стремлением заменить парламентское правление властью демагогов, и поэтому единовластие римского Перикла полностью воплотило в жизнь свои планы, насколько это было вообще мыслимо теоретически и возможно в политическом отношении. Идея заменить парламентаризм аристократической котерии в том выражении, какое он получил в римском сенате, другим видом парламентского правления никогда не <приходила> в голову римской демократии и не могла прийти, поскольку экономическое развитие страны <с. 6 слева> уничтожило средний класс, и поэтому теперь существовал выбор только между правлением привилегированных классов и правлением пролетариата, который был представлен как столичной чернью, так и армией. Между тем ни в коем случае не надо думать, что римские нобили или крупные банкиры, до известной степени уже задетые административными реформами Цезаря, успокоились после сражений при Фарсале и Тапсе; хотя застрельщики, вроде Лентула, Домиция, Марцелла и прежде всего Катона, или вместе погибли в гражданской войне или так или иначе окончательно сошли с политической арены, тем не менее аристократия в массе своей, главным образом молодое поколение, была сохранена благодаря добросердечию победителя и втихомолку питала надежду на полную реставрацию.

С этим брожением в умах смешивался другой элемент возникших гражданских кризисов. При бесспорном политическом развитии от монархического принципа неотделим принцип наследственности. Мастера римской демагогии с того момента, как Г. Гракх призвал ее к жизни, инстинктивно проявили себя как предтечи монархии в связи со своим тяготением к наследственности, об этом свидетельствует история Гракхов и Мария — даже после смерти Цезаря объявился лже-сын Мария ‘Liv. 116.’ Да и со смертью Помпея дело его не умерло, поскольку тут же открыто выступили его сыновья, Гней и Секст, как наследники его чаяний и требований. Так что новая монархия, несмотря на свою победу над конституционной партией и Помпеем Великим, должна <была выстоять перед лицом опасности>, рожденной необходимостью вести новую двойную <кампанию> частью против новых приверженцев старого правления, частью против <отдельных сторонников Помпея и его последователей>.

<С. 8 справа> Начало положил военный мятеж. Необозримые просторы Империи, на которых нужно было распределить относительно небольшое количество отрядов на расстоянии от Атлантического океана до самого Евфрата, в принципе было сложно защищать от нападений; а при наличии огромного количества старых солдат и офицеров, которые служили под началом Помпея на протяжении всей его более чем тридцатилетней карьеры военачальника и восторженно шли за ним, так как он был как умелым генералом, так и хорошим маршалом, — в таких выступлениях не должно было быть недостатка. Дело было еще в том, что Цезарь в своей обычной манере уверенного в себе человека удовлетворился тем, что распустил старые закаленные легионы Помпея, между тем как из мало испытанных легионов в слегка измененном виде были сохранены лишь два в посюсторонней Испании и многие фарсальские легионы на Востоке. В действительности тогда и начались первые попытки мятежей, а именно после битвы при Тапсе, еще до того, как последняя находившаяся в руках конституционной партии провинция была оккупирована Цезарем, — и как раз эти попытки были связаны с этими легионами. ‘Dio 47, 26.27; Арр. 3, 77; 4, 58; Liv. 114; Jo. (sc. Jos. ant.) 14, 11; bJ 1, 10; pro Deiot. 9, 25’ Когда в первые месяцы 708 г. <46 г. до н.э.> Востока достигли сильно преувеличенные слухи о действительно опасном положении Цезаря в Африке, этим воспользовался старый офицер Помпея, Кв. Цецилий Басс, который <с. 9 слева> скрывался в Тире: ссылаясь на фальшивое письмо Сципиона, главнокомандующего в Африке, в котором тот сообщал о поражении и смерти Цезаря и как законный наместник Сирии назначал Басса своим заместителем, Басс сначала захватил город Тир и сразу же сумел привлечь на свою сторону солдат единственного стоявшего в Сирии легиона, ‘только 1 легион: ad fam. 12, 11; 12; Арр. 3, 77 (1 дополнительный ) два — Strab. 16, 752; несколько? b. Alex. 66.’

Наместник Сирии, назначенный Цезарем, по имени Секст Цезарь, молодой легкомысленный человек, в пользу которого не говорило ничего, кроме того, что его отец был двоюродным братом Цезаря, ничем себе помочь не смог и был убит собственными людьми. Даже когда пришло сообщение о победе при Тапсе, Басс не утратил присутствия духа ‘Strab. 16, 752.’ Он заключил тесный союз с племенами Ливана и сирийской пустыни, с Птолемеем, сыном Меннея, властителем Халкиды у Ливана, с арабскими шейхами Ямвлихом Хемеским, Альхедамном в восточной пустыне и другими, заключил союз с парфянами и затем окопался в Апамее в верховьях Оронта, где его восточные союзники прикрывали его тылы, ‘и его нельзя было ни подчинить силой, ни заморить голодом, поскольку положение города на исключительно плодородном и легко обороняемом полуострове Оронта было крайне выгодным.’ Твердо стоя на ногах, он ожидал нападения, и когда появился новый наместник Цезаря Г. Антистий Вет, Басс бросился в свою крепость и оставался там до тех пор, пока не появился сын парфянского царя Пакор ‘ ad. Att. 14, 9’ и не вынудил полководца Цезаря отказаться от осады, нанеся ему значительные потери (декабрь 709=45 г. до н. э.). Цезарь посчитал необходимым послать против него войско из трех легионов под командованием Г. Стация Мурка, однако и тот постарался напрасно, и даже после того как он призвал на помощь своего коллегу из Понта Кв. Марция Криспа, Басс оказал бесстрашное сопротивление объединенным силам обоих полководцев, состоявшим из шести легионов.

<С. 9 справа> Еще серьезнее было положение вещей в южной Испании, ‘ ad fam. 12, 18, 1,’ где во главе мятежа встал не просто безымянный офицер даже не сенаторского ранга, а оба сына Помпея и искушенный в военном деле Лабиен. Но и здесь зачинщиком заговора была не военная аристократия, а знатный провинциал из Кордубы — Т. Квинктий Скапула. ‘b. Hisp. 33; fam. 9, 13; Dio 43, 29 (cf. Annius Scapula, b. Alex. 55)’ Два легиона и городская община, которые восстали против Цезаря в 706 г. (48 г. до н.э.), справедливо опасались того, что расправа лишь помедлит какое-то время; ведь заговоры помпеянцев, существовавшие в войске и уже приведшие к новому, пусть даже скоро закончившемуся, восстанию в память прежнего полководца, были подавлены, но никак не искоренены. На протяжении 707 г. (47 г. до н.э.) заговорщики связались с властями Утики и требовали, чтобы в Испанию был послан один из их прежних генералов, Афраний или Петрей ‘Liv. 113’; но поскольку оба от этого отказались, выбор пал на старшего сына Помпея.

Гнею Помпею тогда было около тридцати лет, в последней гражданской войне он превосходно командовал египетской эскадрой; в остальном он был грубым и неучтивым человеком ‘ ad. fam. 13, 19’ который искал причину своих прежних поражений в излишней добросердечности своей партии и который охотно воспользовался удобным случаем, приписав это своей энергии, чтобы захватить несчастную провинцию. Между тем его на долгое время задержали на Балеарских островах отчасти осада Эбуса ‘ ad. Att. 12, 2’, отчасти болезнь, и поскольку после разгрома противников при Тапсе (6 апреля 708=46 г. до н. э.) Цезарь послал флот под командованием Г. Дидия с Сардинии в Испанию (июнь 708), чтобы подавить брожение ‘Dio 43, 28; b. Afr. fin. <98>’, заговорщики развязали войну, не дожидаясь прибытия Помпея.

<С. 8 слева> Оба легиона, прежде принадлежавшие Помпею, присоединились к ним, но главнокомандование перешло в руки к римским всадникам Т. Скапуле и Кв. Апонию; наместник Цезаря в посюсторонней Испании с остатками своих отрядов был вынужден покинуть провинцию ‘Ztbsd. <=Zeitbesfimmung (хронология; хронологическое приурочение): bell.> Hisp. I’, и коль вскоре за этим Гн. Помпей высадился в посюсторонней Испании у Карфагена и оккупировал город, то Бетика ‘Mzn Riccio, Pomp. 12, 15’ уже в полной боеготовности приветствовала нового главнокомандующего. Сюда кинулись все, кто избежал африканской катастрофы: Лабиен, Аттий Вар, второй сын Помпея Секст (и) Арабион, сын царя Массиниссы правителя Цирты, ‘cf. Dio 43, 26’; Кв. Фабий Максим и Кв. Педий, которых Цезарь послал с войсками в Испанию для подавления восстания, должны были прикладывать усилия, чтобы просто защитить посюстороннюю Испанию, и были вынуждены отказаться от наступления. Вооружение постоянно и энергично наращивалось, оно добывалось и по-хорошему, и по-плохому, а все способные держать в руках оружие рабы были освобождены и поставлены под ружье; четыре легиона, оба легиона Варрона, еще один сформированный из заговорщиков потусторонней провинции, один — из остатков африканской армии ' Hisp. 7, 34’, были надежными и привыкшими к оружию, а другой легион, состоявший из жителей провинции или бывших рабов, был внушительным уже из-за одной своей массы. ‘Среди них было более 3 000 людей всаднического сословия, частично римлян, частично провинциалов из мятежной армии ( Hisp. 31). Был также выставлен флот, командование которым принял Вар.’

Цезарь посчитал необходимым поздней осенью 708 г. (46 г. до н.э.) — год из 445 дней — самолично отправиться в Испанию, чтобы остановить этот все еще бурлящий поток. Его пребывание в лагере в Обулконе (Поркуна между Кордовой и Иеном) ‘Strabo 3,160’ и удачное морское сражение, в котором Дидий нанес поражение флоту Помпея у Картеи (в бухте Гибралтара) ‘Ukrt 2, 1, 34b’ — все это ограничило Помпея сушей, т. е. Бетикой. Цезарь прямиком направился к столице <с. 10 справа> Бетики Кордубе, где командовал Секст Помпей, и вынудил неприятеля отказаться от почти завершенной осады Улии (Монтемайор между Кордовой и Антикверой); только от сражения, которого желал Цезарь, Помпею удалось уклониться. Чтобы вынудить его к сражению, Цезарь на глазах у неприятельского войска напал на город Атегву и занял его после упорнейшего сопротивления (19 июля 709= 45 г до н.э.). Уверенность, главным образом что касается провинциалов, была поколеблена; терроризм Помпея, массовые казни сторонников Цезаря в этих находившихся под его угрозой городах, самые строгие меры против дезертирства и разброда ‘— его опорой в борьбе против римлян и провинциалов были лузитанские варвары, Val. Мах. 9, 2, 4 —’ скорее способствовали ему <т. е. разброду>, чем препятствовали. Медленно отступая, он <т. е. Помпей> постепенно терял территорию; от Бетиса он был уже оттеснен до подножья Сьера-Невады; когда в конце концов под вражеской угрозой оказался Урсон (Озуна), он решил выступить от Мунды (Монда, на расстоянии шести левг от Малаги) и при свете дня принять бой за стенами города в уверенности, что Цезарь скорее всего не решится напасть на него, так как его позиция была сильной — он стоял на холме, который спереди был защищен топкой речушкой, тем более, что войско Цезаря больше уже не было прежним, после того как он отпраздновал триумф и уволил в отставку большую часть ветеранов галльской войны. Конница и по большей части набранная в Африке пехота, которыми Цезарь намного превосходил, не на многое были способны на этой местности, а легионы не дотягивали до противника как численностью, так и боевым мастерством. Цезарь не располагал ничем другим, кроме как легионами, которые по большей своей части даже не были испытаны на деле ‘ Hisp. 28.’ Несмотря ни на что, Цезарь все-таки решил атаковать холм с равнины, перейдя топкий ручей. Это была ужасная битва ‘ядро помпеевых легионов имело...’ Цезарь во всех пятидесяти двух полевых сражениях, <остальное сгорело>.

<С. 11 слева> Небольшой отряд добровольцев из десятого легиона, который стоял на правом фланге, наконец оказался в перевесе. Неприятель оттянул отряды с правого фланга, чтобы поддержать пошатнувшийся левый, и превосходившая силой кавалерия Цезаря использовала эту возможность, чтобы атаковать ослабевший правый фланг неприятеля. Цезарь рисковал здесь собственной персоной ; когда он увидел, что его воины отступают, он велел отвести в сторону своего коня ‘Frontin. 2, 8, 13,’ крича солдатам, что неужели же они отдадут своего старого полководца в руки мальчишек ‘Plut. Caes. 56’, пеший, он в сопровождении своих офицеров бросился против вражеских копий.

’Нападение на лагерь Помпея, предпринятое пешими африканскими отрядами Цезаря, способствовало победе Цезаря, главным образом потому, что солдаты, увидев, что присланное в лагерь подкрепление отходит, решили, что начинается бегство. Flor. , Dio <43, 38> Il est un moment dans les combats, ou la plus petite manoeuvre decide; c’est la goutte d’eau, qui fait le tropplein. Napoleon 204’.

Таким образом, победа была достигнута, но с такими жертвами, по сравнению с которыми потери при Фарсале и Тапсе были незначительными: погибло более 1 000 солдат. Как и любая победа, которой добивался Цезарь, эта тоже была решительной; ядро солдат и офицеров, среди них Лабиен и Вар, пали на поле боя. Сопротивление, которое пытались оказать Мунда, куда бежали остатки войска, Кордуба, который подожгли перебежчики после сдачи города, ‘Гиспал, где уже разместившийся цезарианский гарнизон подвергся нападению лузитанского отряда и был уничтожен’ и некоторые другие города, было безнадежным, вскоре оно было подавлено. Скапула покончил самоубийством в Кордубе. Между тем оба брата спаслись: Гней, тяжелораненый, бежал с поля боя, Секст — из Кордубы, — они блуждали по Испании, в то время как старший из них сначала лишился своего флота, благодаря флотоводцу Дидию, и потом, продолжая свое бегство по суше в сопровождении лузитанского экскорта, был настигнут людьми Дидия и после яростного сопротивления разбит у Лаврона (близ Валенсии). Однако вскоре затем лузитанцам удалось отплатить флотоводцу: они явились хорошо вооруженные, сожгли его корабли и уничтожили его и всех его людей. Младший брат вел в горах Пиренеев сумасшедшую жизнь разбойника. ‘Арр. 2, 105’ <с. 11 справа и 10 слева пустуют>.