Глазами волка

Визит к Бате

Фигура моего собеседника за тяжелым массивным столом мореного дуба выглядела внушительно. Вся обстановка офиса была направлена на принижение личности посетителя. Высокие потолки с лепниной, мозаичные окна, выдержанные в цветах российского флага, обшитые панелями стены, японская электроника, включая факс, нахально хихикали мне в лицо.

Впрочем, может, это просто мнительность, за тринадцать лет лагеря усиленного режима раздувшаяся на теле моего психического эго, как живот у дистрофика.

Постарался придать своей физиономии внимательное выражение, с легкой досадой ощущая, как привычно деревенеют мускулы лица, выражение которого становится отсутствующим и сонным. Сейчас не хватает только предательской усмешки на губах, чтобы клиент враз просек, что все уже бесполезно и бессмысленно, фатальный конец неизбежен.

– Слушай сюда, Монах, – назидательно продолжал хозяин кабинета, для убедительности легонько хлопнув по столу мясистой холеной ладошкой. – Ты уже второй год как откинулся. К нам не пришел – западло, наверно. Пивнушку открыл через подставное лицо. Чем на самом деле занимаешься, меня не волнует, я не опер, но в моем районе порядок заведен жесткий. Коли уголовник – долю от прибыли отдай Бате и не греши. Думаю, полста баксов в месяц тебе не будет обременительно вносить в благотворительный фонд нашего спорткомитета. – Он сыто хохотнул. – Для развития секций... И вот что – перестань-ка улыбаться, разговор серьезный. А может, мальчиков кликнуть? И станешь ты у нас Монахом Обиженного Образа...

– Устал я от вас, – медленно проговорил словно не я, а кто-то другой, далекий. – Какой вы, к черту, Батя, если в людях не умеете разбираться. Может, и был нюх, да весь вышел.

Мне показалось, что я чувствую, как в плечевой кобуре беспокойно шевельнулся десятизарядный «марголин», предвкушая горячую работу, как смертельно жаждут сойтись в страстном поцелуе взведенный боек с уже готовым к яростному пламенному оргазму патроном, заранее уложенным в смазанный вороненый ствол. И когда пистолет оказался у меня в руке, его рукоятка благодарно прижалась к ладони своими рифлеными щечками.

«Братишка» трижды радостно вздохнул, толчками отдаваясь в плече, и с чувством выполненного долга впорхнул в кобуру. Глушитель свинчивать я не стал, рассудив, что, возможно, предстоит еще работа.

Мой недавний собеседник бесформенным мешком все так же сидел за своим помпезным столом, чем-то в данной ситуации напомнившим мне катафалк, со странно перекошенной физиономией, уставившись мне за спину. Приглядевшись, я понял, в чем тут дело. Опасаясь наличия бронежилета, все три пули я выпустил в голову. Две аккуратно вошли в лоб, чуть сдвинув крышку черепной коробки, а третья разбила левую скулу. Видок, конечно, не очень. Ну да ничего, в морге его подштопают, подрисуют, и на похоронах он будет смотреться как новенький. Подобрал три, еще горячие, стреляные черные гильзы, хорошо видные на желтом ковре.

В холле, как и договаривались, был только секретарь-телохранитель почившего Бати. Ну Синицына, а попросту Синицу, я знал давно. Вместе чалились на «двойке» – в екатеринбургском лагере усиленного режима. Даже симпатизировали друг другу. Лично я всегда неравнодушен к тем, у кого моя 102-я статья. За редким исключением – например, когда к убийству довеском изнасилование или хулиганка. Батя, к его несчастью, о наших отношениях даже не догадывался. Как видно на данном примере, не только многознание губит людей, но и незнание также.

Напряженная спина Синицы еще более одеревенела при моем приближении, но он не оглянулся, держал форс. Русский понт дороже американского доллара. Наконец, словно нехотя, повернулся.

– Надеюсь, все нормально? – спокойно сказал Синица, поигрывая блоком сигарет «Лаки Страйк». – Все по плану? Вы уходите, а я вызываю ментов?

– Да. Пока ты отлучался за сигаретами, все и произошло. Ты никого не видел. Кстати, последнее время стрельбой не занимался? Менты наверняка применят парафиновый тест на наличие пороховой гари на руках и одежде.

Синица отрицательно покачал головой.

Самое правильное было кончить и его. Рука непроизвольно скользнула под куртку, но, увидев расширенные зрачки Синицы, его пустой, застывший взгляд, я просто перещелкнул «братишку» на предохранитель. Подбадривающе ударил лагерного приятеля в плечо, подмигнул и вышел через вращающиеся двери на шумный солнечный проспект.

Через два квартала на автостоянке меня поджидали «Жигули-девятка» невзрачного серого цвета и два гаврика в салоне.

Киса и Цыпа были как два близнеца. Хотя первый был метис с черными, почти моими волосами, а Цыпа отличался почти хохлацской наружностью и курчавой рыжей шевелюрой. У обоих были по-детски наивные молодые лица, оба в недавнем прошлом отбывали срок за грабеж с разбоем. Без моего чуткого руководства они через неделю-другую снова оказались бы на нарах, имея на ушах свою родную 146-ю статью. А со мной могут изрядно позажигать на воле. Правда, в случае палева груз у них будет уже повесомей – вооруженный бандитизм, что у нас, в России, в девяноста девяти случаях означает вышку. Ну, да все под Богом ходим, а если проще – коли суждено тебе отпрыгаться, то все одно дальше «стенки» не прыгнешь.

При моем приближении Киса предупредительно распахнул заднюю дверцу. Из салона на меня пахнуло застоявшимся запахом анаши. «Как нет рыбы без костей, так нет людей без недостатков», – вспомнились слова какого-то импортного философа. В юности увлекался философией – влияние папаши, доцента УрГУ.

– Все тихо, Евгений Михалыч, обычная ментовская болтовня, – предупреждая вопрос, доложил Цыпа, кивнув на радиоприемник, постоянно настроенный на милицейскую волну.

Через десять минут мы уже были в нашей резиденции. Сказано, ясное дело, слишком громко, но мне нравится. Пивной бар «Вспомни былое» – так называется наша «крыша» – полуподвальное помещение с тюремными решетками на окнах. Внутри интерьер тоже в тему – недорогие столики с пластиковым покрытием, вместо стульев скамейки. Стены «шубой», то есть шероховатые, со множеством безобразных выпуклостей, чтоб на них не писали. Кто когда-нибудь побывал в камере следственного изолятора, знает, что это творение тюремных Ньютонов достигается обыкновенным разбрызгиванием цементного раствора. С высокого потолка свисали на тяжелых цепях лампы, забранные в частую металлическую сетку. В качестве украшения в нашем заведении служили несколько пар наручников, развешанных по стенам вместо привычных, надоевших натюрмортов. Не знаю, как вам, а мне собственный дизайн тешит душу или что там от нее осталось после всех коллизий моей многоликой жизни.

За стойкой бара посетителям плотоядно улыбалась барменша Ксюша, двадцатилетняя девчонка с отличными формами, которую я переманил к себе из сомнительной фирмы с всеобъясняющим названием «Гейша». Ксюша была обряжена в милицейский китель с погонами лейтенанта и выглядела хулигански из-за заломленной на ее рыжей копне фуражки с красным околышем. Кроме кителя, фуражки, белых шелковых плавок и белых кроссовок, на ней ничего не было. Я пришел к выводу, что у клиентов при виде столь вызывающе выпирающей из-под кителя попки должна пересыхать глотка. И это благотворно скажется на количестве потребляемого пива. И, кажется, не промахнулся. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Справа от стойки, за дверью с внушительной табличкой «Управляющий», находился Петрович. Между своими я звал его Папашей Фунтом или просто Фунтиком, намекая на персонажа известных сатириков. Меня «Сникерсом» не корми, дай только пошутить да позабавиться. За чужой счет.

Петровича я знал с лагеря, а значит – как облупленного, и мог на него положиться. Да и нет ему выгоды вести двойную игру. Бобыль, ни гроша за пазухой. Из лагеря ему была одна дорога: в связи с преклонным возрастом – в дом старчества. Я же его пригрел, сейчас он имеет средства для удовлетворения всех своих потребностей, вплоть до сексуальных – Ксюша всегда под рукой. Хотя какой уж секс на седьмом десятке. Разве что на оральный еще сподобится.

При нашем появлении Петрович оторвался от телевизора, где, как и обычно, у него крутилась кассета с «Томом и Джерри». Печально, но, по ходу, в детство впадает старикан.

– Все путем, Евгений Михалыч. Никто не звонил, тебя не спрашивали, – засверкал Петрович своими новыми зубными протезами с золотым напылением.

– Это к лучшему. В течение дня должна позвонить Анжела, не вздумай отключить телефон из-за своих мультиков. Что скажет, запиши слово в слово. Сделай, Фунтик, чешского пивка, да мы отчалим. Дела.

– Дела в спецчасти, а у нас делишки! – по-лагерному съязвил Петрович, открывая холодильник.

С запотевшими банками в руках мы с Кисой расположились на уютном кожаном диванчике. Цыпа, как и обычно, остался на стреме с той стороны двери. Киса щелкнул крышкой серебряного портсигара, засветив аккуратненький ряд «забитых» папирос.

– Пока не в кайф. А ты пыхни, расслабься, – разрешил я.

Киса благодарно кивнул. По комнате поплыл специфический запах марихуаны, а если попросту – анаши.

– Предвижу, что вечером для тебя будет работенка. – Я отставил опустевшую банку на журнальный столик. – Так что слишком не увлекайся. Уходим.

– А я, как пионер, – всегда готов. – Киса ухмыльнулся, но папиросу загасил, а чинарик экономно сунул обратно в портсигар.

Цыпа вел машину виртуозно. Это у него не отнять. Казалось, на дорогу вообще не глядит, а «жигуленок» сам легко обходит «Вольво» и «Мерседесы», нагло заполонившие улицы Екатеринбурга. И при этом умудрялся не нарушать дорожные правила, стрелка как приклеенная держалась на цифре сорок. Магия, а вернее мастерство, которое не купишь, но продать можно. За водку или наркотики, к примеру.

Обедать решил в ресторации «У Миши». Центральный район, а оба зала всегда полупустые. И это несмотря на божеские, по нынешним временам, цены. Должно быть, Миша медленно, но верно сползал к банкротству. Нет у него необходимой хватки. Давно нужно перепрофилировать ресторацию в бордель для избранных или казино. Стоит подумать.

У входа с маленькими декоративными колоннами без дела топтались два швейцара. Неоправданный шик.

Прошли во второй зал. Ансамбль еще не работал, рано, но какая-то девчонка на эстраде чувственно выгибалась в розовом купальнике под магнитофонные вскрики Мадонны. Любопытно, во сколько обошлось Мише это нововведение? Судя по симпатичной умной мордашке и удивительно ладной фигурке, не дешево.

Аппетит у моих мальчиков, как всегда, был зверский. А мой организм, видимо, за долгие лагерные годы привык довольствоваться минимумом. Похлебав борщ, поковыряв вилкой омлет с ветчиной, я понял, что сыт. Киса с Цыпой осилили четыре перемены блюд. Завидую молодости, хоть и мне всего-то тридцать восемь.

Танцовщица тем временем закончила свое сексапильное соло. Я кивнул на нее Кисе.

– Пригласи на рюмочку «Амаретто». Девицы из шоу обычно без комплексов.

Киса считал себя, и небезосновательно, неотразимым ловеласом. В работе с проститутками ему не было равных. Я всегда удивлялся, как прожженные, прошедшие Крым и Рым самки падки на его невинную внешность. Взаимовлечение противоположностей? Хотя, может, они к нему подсознательно испытывали материнские чувства. Поначалу. Пока не врубались, что под личиной славного котенка скрывается крокодил.

Шоу-девочка не стала ломаться и через минуту сидела в кресле напротив меня. Правда, накинула для приличия халатик. У нее оказались лукавые искрящиеся зеленые глаза, взгляд вызывающий, но и покорный одновременно. С досадой ощутил, что мне словно стало не хватать воздуха. Зеленоглазки ну прямо меня нокаутируют. Не знаю, в чем причина. То ли сказывается любовь к изумрудам, то ли к зеленому карточному столу. А может, здесь что-то по линии Фрейда, так как у мамы моей глаза тоже зеленые.

– Марина, можно просто Мари, – с профессиональной полуулыбкой на чуть полноватых губах бантиком, невольно наводящих на мысль об оральном сексе, представилась девушка. – «Амаретто» не входит в число моих слабостей. А вот «Мадам Клико» вызывает целую гамму чувств, близких к восторгу.

Недурственное приобретение для заведения. Если в день Мари удастся раскрутить хотя бы полдюжины посетителей на «Мадам», финансовые проблемы кабака благополучно разрешатся за какой-нибудь месячишко-другой.

Система была явно отлажена – тут же над нашим столиком в выжидающей позе застыл официант. Уважаю прохиндеев, умеющих на ходу подметки рвать. Через полминуты столик облагородило французское шампанское в посеребренном ведерке с колотым льдом.

– Что вынудило вас, Мари, к такому безрассудному шагу – осесть в этом захудалом трактире? Он же на ладан дышит. С вашими формами вы достойны лучшей участи, – стал закидывать сети Киса, даря Мари свою коронную обезоруживающе-невинную улыбку.

Зеленоглазка хотела ответить резкостью, но подавила первый порыв и деланно рассмеялась.

– Ну, не всем же так везет. Лакеем надо родиться. Кто-то зарабатывает услужливостью, а я в поте лица своего, как и рекомендовано Космосом, – все же выпустила коготки шоу-девочка.

Эффект усиливало то, что именно в этот момент Киса щелкнул зажигалкой, добывая огонек для моей сигареты.

– Киса, ты сам напросился, – вмешался я в разговор, чтобы предотвратить вспышку. – Вперед батьки лезешь в душу барышни своей плохо выбритой мордой.

Киса за своей внешностью тщательно ухаживал, это был предмет его гордости и самоутверждения, поэтому его ладонь тут же непроизвольно дернулась с ревизией к гладко выбритым щекам, что вызвало взрыв неподдельного веселья со стороны Цыпы и Мари. Я тоже немного подхохотнул для порядка. Напряжение было снято. Киса парень высокой пробы, но немного психопат. Да и невозможно сохранить нервы идеальными при его работе. Ведь, кроме контроля за доходами ночных бабочек, он у меня основной специалист по улаживанию конфликтных ситуаций. Если проще – профессиональный убийца.

Районного Батю я убрал лично, чтобы не терять формы, да и не мог отказать себе в удовольствии плюнуть свинцом в его холеную, наглую свинячью харю.

Шампанское толкнуло Мари на душевные излияния. За короткое время я узнал, что она родом из Нижнего Тагила. Окончила там балетную школу, приехала в Екатеринбург учиться пластике, но на курс не попала, так как без взяток сейчас ничего не делается, а расплачиваться телом на каждом шагу ей противно. Устроилась с полгода назад в варьете уралмашевского ночного «Шах-клуба», откуда ее вскоре вышвырнули за отказ исполнить минет на «флейте» одного из местных заправил. Так она и оказалась «У Миши», который, не являясь членом клубной корпорации, не побоялся ее пригреть. Заработок, к сожалению, не ахти, но на безрыбье и рак рыба.

– Да ладно, – оптимистично закончила исповедь, или игру в нее, Мари. – Еще не все проиграно. И на моей улице когда-нибудь перевернется грузовик с сахаром...

– Думаю, что грузовик уже на подходе. Тормоза-то точно не держат, – съязвил Киса, наблюдая, как я щедро расплачиваюсь за обед веером десятитысячных купюр.

– Удачи тебе, Мари. – Я встал из-за стола. – От общения с тобой помолодел на червонец лет. Еще увидимся, если не будешь против. Счастливо.

Ее лукавая, как мне показалось, многообещающая улыбка согревала мое сердце все то время, пока мы шли до охраняемой стоянки автомашин, где парковались наши колеса.

Мавр должен уйти

В криминальных делах, если хочешь выжить, «хвосты» необходимо обрубать. Это аксиома, из которой вывод один – наводчика наиболее оптимально ликвидировать. Пальцев не хватит, чтобы сосчитать, сколько фартовых ребят спалилось из-за своих же наводчиков. И парни были с маслом в голове. В любой заранее спланированной и подготовленной операции всегда торчат уши наводчика, и умный мент рано или поздно за них ухватится.

Синица должен последовать за Батей: «Мавр сделал свое дело, Мавр должен уйти...» Шекспир, сразу видно, был мужик деловой и неплохо понимал жестокую логику жизни.

Дабы не нарушить внутренний комфорт, мне нужен был убедительный предлог. К вечеру этого же дня он у меня появился в виде телефонного разговора с Анжелой.

Совсем в недалеком прошлом она была профессиональной проституткой, одной из подопечных Кисы. Он-то и выделил ее, зная мою страсть к зеленоглазкам, и предложил мне как-то Анжелу «на десерт» после трудного делового дня и обильного ужина с возлияниями. У Анжелы оказались в наличии, кроме изумрудных глаз, также и аппетитная фигурка, и веселый, шаловливый нрав. Она мне понравилась во всех видах и позах, как говорится. Да и высокий профессионализм нельзя было достойно не отметить. Поэтому, вполне оправданно, я повысил приглянувшуюся путаночку сразу на несколько рангов, переведя из простых ресторанных бабочек в девушку со спецклиентурой. Заработок ее стал стабильным – «лимон», не считая щедрых подарков и подношений от благодарных ценителей женских прелестей. Правда, капитан Пилипчук, на участке которого процветает наше питейное заведение, еще ни разу не «подогрел» Анжелу, хоть и посещает ее два раза в неделю. Ну да что с мента взять, хороший мент – мертвый мент. Но кое-какая польза от любвеобильного хохла все же есть, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Уже около месяца Анжела крутилась с Синицей, который, ясное дело, даже не догадывался о ее истинном лице. Знакомство их произошло якобы случайно и молниеносно переросло в бурный роман. Осел, похоже, влюбился по-настоящему, и два дня назад Анжела, лукаво играя своими чудными глазками, похвасталась, что клиент полностью под ее контролем, даже предложил официально оформить отношения. Тайн и секретов от нее у него нет, она знает, что он работает в спортивно-криминальном клубе, центре местного рэкета. В скором будущем рассчитывает на повышение по службе.

Я так поразился не столько отличной работой Анжелы, сколько недальновидностью и глупостью Синицы, что тут же, чисто по-мальчишески, выдал ей премию в двести штук.

Вечером Анжела позвонила Петровичу, а тот, как я и наказывал, записал ее слова и звякнул мне. Адрес и телефон моей конспиративной однокомнатной квартиры знали только самые близкие люди. Береженого Бог бережет.

Анжела сообщала, что на работе у Синицы хипиш, кто-то отправил Батю в Сочи. Совет директоров его товарищества с ограниченной ответственностью «Каратисты Урала» назначил премию за убийц шефа в двадцать миллионов рублей. Синица уверен, что это не предел, а только цветочки. Когда появятся «ягодки» в виде сорока-пятидесяти миллионов, он намерен премию получить, так как якобы знает, кто «замочил» Батю.

О, жадность людская! Мне ли тебя проклинать?! Если бы не ты, мое бренное тело уже нынче валялось в морге на холодном мраморном столе со следами пыток, а Синица стал бы обладателем двух десятков «лимонов». Все-таки зря не хлопнул его сразу, впредь буду больше доверять своим инстинктам.

Но нужно не забывать мудрость древних: «Все к лучшему». Почти любую негативную ситуацию можно сделать позитивной. Просто подходить надо с умом и нужной стороны.

– Киса! Тебе предстоит насыщенная ночь, как я и предвидел.

Киса, до этого расслабляющийся в глубоком кресле в клубах анаши и аккордах своей любимой группы «Лесоповал», вылетающих из «Панасоника», встал и направился на кухню. У него привычка сбивать кайф перед работой крепчайшим черным кофе, чтобы восстановить реакцию и крепость тела.

Я тем временем достал из стенного шкафа трость. На первый взгляд обычная палка для хромых. Но не совсем. Если повернуть рукоятку всего на пол-оборота влево, обнажалось пятнадцатисантиметровое жало стилета. Трехгранник легче входит в тело, чем четырехгранник. Давненько уже держал я эту вещицу, выжидая удобного момента. И он, кажется, настал.

Дело в том, что точно такую по виду трость носил Хромой, знакомый мне еще по зоне. Там-то он и заработал свою кличку и хромоту, поскользнувшись при разгрузке железобетонных плит и подсунув ногу под одну из них. Впрочем, может, это произошло и не случайно, так как хромота освободила его от «прямых» работ, и до конца срока он проторчал на непыльной должности библиотекаря. Комиссия прокурорская, правда, разбиралась, но факта членовредительства доказать не смогла.

После отсидки Хромой устроился гардеробщиком в ресторан «Большой Урал» и стремительно стал набирать вес. За какие-то полгода сумел прибрать к своим лапам всех тамошних проституток, заставив отстегивать ему процент. Кисе проходу в заведении не давал, что существенно отражалось на доходе нашей конторы, если учесть, что в «Большом Урале» клиентура в основном расплачивалась валютой.

Из кухни уже твердой походкой вышел Киса, глаза его (из мутно-красных) приобрели почти нормальный вид, если не принимать во внимание неестественный предательский блеск. Увидев у меня в руках трость, он недовольно скривил губы.

– Шеф, неужели обязательно работать этой допотопной хреновиной? Во-первых, я могу запачкаться, во-вторых, к объекту придется подходить вплотную. К чему так усложнять. Позволь использовать испытанный инструмент. – Киса расстегнул пиджак, засветив заткнутый за ремень вороненый «ТТ». – И надежно и интеллигентно.

– Знаю, Кисуля, что ты у нас большой чистюля, да еще с аристократическими замашками. – Я не скрывал усмешки. – Если забрызгаешься, получишь новый костюм за счет фирмы. Хотя ты отлично знаешь, что после стилета обычно внутреннее кровотечение, фонтанов не бывает. Это не финка. Ладно, переходим к делу, а точнее, к интересующему нас телу. Синица, падла, собирается навести на нас «каратистов». Информация получена от его пассии Анжелы, так что верняк. Твоя задача – после того как погасишь Синицу, стилет, не вытирая, ввернешь в трость и спокойненько отправишься по адресу Хромого. Возвращается в свою берлогу он обычно к двум ночи, ненужных свидетелей скорее всего не будет. Там можешь работать интеллигентно. Стреляй трижды: две пули в живот и контрольную в голову. Это почерк костоломов из спорткомитета. Хоть и косвенная, но все же улика против их кодлы для ментов. И основное – его трость заберешь, а нашу оставишь там. Это будет уже железное доказательство, что Синицу пришпилил Хромой, а того замочили «Каратисты Урала». Между бандой Хромого и спорткомитетом давно трения. После данной акции должна начаться бойня. Менты возьмут их под плотный колпак, и, думаю, через месячишко обе группировки перестанут существовать. Кто-то уйдет на срок, кто-то на кладбище, остальные разбегутся, как крысы. Ну, моя идея тебе нравится?

Киса долго молчал, глубоко затягиваясь своей любимой сигаретой «Кэмел». Это какое-то повальное безумие – все вдруг стали преклоняться перед американской продукцией. Я, как старый заядлый курильщик, со всей ответственностью заявляю, что лучшие сигареты в мире – болгарские.

Киса наконец загасил свою вонючую сигарету и поднял на меня глаза, взгляд которых мне явно не понравился.

– Я всегда говорил, что у тебя не голова, а компьютер последней модели, – тихо, но со странным выражением в голосе начал он. – Насколько понял, расценка прежняя – за двоих две штуки баксов?

Я кивнул, уже врубившись, куда он клонит.

– Не подходит. Ты мой шеф и, надеюсь, друг, многим тебе обязан, но акция эта повышенной сложности и риска. К тому же ясно, что все провернуть необходимо прямо сейчас. За несколько часов тебе надежного профи не сыскать. У Цыпы серьезный опыт, согласен, но он работал всегда только на подхвате, страховал. В одиночку он может напортачить или вообще спалиться. Конечно, ты можешь пойти на дело лично, но к чему рисковать своей головой, когда у тебя есть моя?

– Почти убедил. Давай конкретнее – чего хочешь?

– Как я понял, «Большой Урал» через месяц будет под нашим полным контролем. Прошу сорок процентов от той «капусты», что буду снимать для тебя с тамошних проституток и барменов.

– У тебя неплохой аппетит. Молодец. Это десятки миллионов, – я подбадривающе похлопал вздрогнувшего Кису по плечу. – Добро. Кстати, я сам собирался предложить тебе нечто подобное. Это логично и рационально. Кровно заинтересованный в росте навара от «Большого Урала», ты, уверен, землю рыть будешь. А чтобы доказать свою искренность, я увеличиваю твои сорок процентов до пятидесяти. Надеюсь, доволен?

Лицо Кисы сияло, как новенький золотой двадцатидолларовик, он даже сделал попытку поцеловать мне руку.

– Только без этих телячьих нежностей. Мы не на Сицилии. Давай-ка лучше обсудим детали. – Я взглянул на «Ролекс». – Уже одиннадцать, времени у нас в обрез. Сейчас звякну Анжеле, и она под каким-нибудь благовидным предлогом зазовет к себе Синицу.

– Пусть намекнет, что у нее приступ бешенства матки, и он срочно необходим ей по интимной нужде, – хохотнул Киса, проверяя, легко ли освобождается из трости клинок стилета.

– Молчи, пошляк. Идем дальше. Он, как обычно, подъедет на своем «БМВ» прямо к ее подъезду. Кончай его, пока возится с дверкой. Втолкнешь в машину и отгонишь ее на стоянку у «БУШа». Там машину бросай и сразу иди в засаду на Хромого. Лампочку на первом этаже подъезда выбей, тогда никто увидеть тебя не сможет, а ты отлично разглядишь всякого входящего в подъезд. Все усек?

Киса молча кивнул, по сосредоточенному выражению словно затвердевшего лица ясно было, что он не упустил ничего из сказанного и сделает все в лучшем виде.

Я набрал номер Анжелы. Трубку долго не брали, но голос у нее был не заспанный.

– Детка, это я. Ты не одна?

– Нет. Мы с МП как раз ванну принимали, ты же знаешь его причуды.

МП – прозвище участкового, означающее Мент Поганый. Анжела сама его придумала и, наглая девчонка, даже в глаза так звала капитана, правда, расшифровав для него, как Милый Пилипчук.

– Слушай сюда, девочка. Спроваживай своего МП под любым предлогом и звони своему жениху-спортсмену. Придумай что-нибудь убедительное, но чтоб в двенадцать он был у тебя. Мне это очень важно. Ты поняла, милая?

– Не нервничай, дорогой. Все сделаю.

– Я знал, что на тебя можно положиться. Целую твои изумрудные глазки, завтра увидимся, малышка.

Когда повесил трубку и повернулся к Кисе, оказалось, что тот уже надел плащ, почти полностью скрывший трость, зажатую под мышкой.

– А ты соображаешь, – похвалил я его, – с тросточкой тебе светиться противопоказано. Ну, топай. Удачи. Завтра встретимся в нашей забегаловке.

Киса натянул на голову спортивную шерстяную шапочку и, не прощаясь, чтоб не сглазить, выскользнул за дверь. Ушел по-английски, как говорится. Суеверен, бродяга.

Спать не хотелось. Поначалу собрался звякнуть в салон «Элита», чтобы скоротать ночку в обществе длинноногой девочки с тонкой талией и объемным тазиком, но, поразмыслив, передумал. Хоть это и являлось бы подобием алиби, но овчинка выделки не стоит. Известно, как относятся присяжные заседатели к показаниям подобных свидетелей. Да, ко всему прочему, за свои деньги люблю получать максимум удовольствий, а нынче меня даже секс-бомба Голливуда вряд ли распалит. Все это лажа, что после крови тянет на женщину. После мокрухи хочется расслабиться, а не напрягаться.

Плеснул полстакана любимого коньяка «Матр» и вытянул его мелкими смакующими глотками. Все-таки жизнь человеческая очень похожа на тараканью. Те все суетятся, бегают, ищут, где урвать дармовую крошку, а тут, глядь, и размазали их. И что любопытно, часто не из-за халявной крошки, а просто потому, что на глаза попались, слишком засветились. Уж на что крутые ребята были Терняк, Вагин, Тарланов, Кучин, и тех внаглую расшмаляли какие-то уголовные гастролеры из столицы-матушки. Хотя ходят упорные слухи, что дело это рук некой «Белой стрелы» – сверхсекретной группы по борьбе с организованной преступностью, набранной из спецназа и бывшего КГБ. Косвенно этому есть убедительное подтверждение – ни одно из подобных убийств так и не раскрыто до сих пор.

Незаметно для себя я задремал, откинувшись в кресле и закинув ноги на низкий журнальный столик. Очнулся внезапно, будто кто-то тронул меня за плечо. Лагерные годы вырабатывают в человеке такую особенность – просыпаться мгновенно и незаметно со стороны.

Несколько минут лежал с закрытыми глазами, соображая, что меня обеспокоило. Наконец вкурил, в чем дело. Милый «братишка» все так же неприкаянно пылился в кожаной кобуре на вешалке в прихожей. Кожа, правда, высшего качества, тисненая, но все же некоторое неуважение, игнорирование близкого друга. Я особенным образом повернул валик дивана, открыв хитроумную нишу-тайник, где как раз умещался мой «марголин» на бархатной подушечке. Дополнив обойму, смазал ствол и аккуратно уложил его в «постельку». Дело в том, что я знал по судебной криминалистике, первые несколько пуль, выпущенных из смазанного ствола, не представляют для баллистов объекта, достойного внимания, вследствие невозможности идентификации. И надо принимать во внимание, что мягкие свинцовые пули, ударяясь о кости, деформируются до полной непригодности для ментов. Любовное мое отношение к «братишке» объяснялось еще и тем, что он был нулем, если не двумя, который из меня – единицы – делал весьма серьезную цифру. На свой счет я не обольщаюсь, хотя и признаю, что интеллект в моем черепке тоже чего-то стоит. Но, как говорится, самый классный специалист без хорошего инструмента мало что из себя представляет.

Теперь можно и на боковую. Положив начавшую тяжелеть голову на заветный валик, я моментально вырубился – тоже лагерная привычка. Да и зная, что под головой находится твой главный надежный друг или, как гравировал на пушках Людовик XI, – «Последний аргумент короля», чувствуешь себя уютно и спокойно, как мальчуган на коленях мамы.

Мама

Мама у меня женщина, можно сказать, святая. До пенсии работала в военном училище преподавателем русского языка и литературы, но даже и сейчас продолжает трудовую деятельность библиотекарем в танковой части в Верхней Пышме, где и живет в скромной двухкомнатной квартирке. Сколько ни уговаривал ее бросить к дьяволу свою пыльную работу со смехотворной зарплатой и перебраться в мою четырехкомнатную квартиру в Екатеринбурге – бесполезно. Мамуля – активная натура, ко всему она еще старшая сестра в христианской общине баптистов. Самое юмористичное, за это она не имела ни гроша. На голом энтузиазме, так сказать. Это в ее-то шестьдесят два года.

Но, кстати, мама единственный человек в нашем поганом затраханном мире, ради которого я, не задумываясь, пошел бы под «вышку». Досконально зная свою озверелую натуру, меня самого это удивляет, Все-таки человек – странное животное. Рыбы, например, под созвездием которых родился, хавают за милую душу родичей и не давятся. А я лучше сдохну, чем огорчу маму. Те сотни килограммов продуктов и сигарет, что она, слабенькая старушка, перетаскала мне на своих худеньких плечах в зону, до сих пор жгут мою душу невыплаченным долгом. Дело тут не в деньгах, конечно. При любом благовидном предлоге делаю ей подарки, но чуть не весь день приходится доказывать, что вещь недорогая и мне почти даром досталась, так как взял в комиссионке за смехотворно низкую цену. На Восьмое марта преподнес хрустальную вазу в полтора «лимона», но мама все же немного не от мира сего – сумел ее убедить, что та обошлась всего в пятнадцать тысяч. И никакой игры здесь нет, такая уж у меня мамуля. Кстати, воспитала меня в одиночку. Папаша слинял к более упакованной и практичной бабенке, главному бухгалтеру Уральского госуниверситета. И, как можно было заранее догадаться, мигом попал к ней под каблук, по слухам, для самоутверждения стал пить по-черному. С ним я не виделся более пятнадцати лет, да и желания никогда не испытывал.

Почему у такой женщины вырос такой сын – загадка природы. Может, верна теория, что внуки повторяют и наклонности, и судьбу своих дедов. Тогда все в елочку – мой дед был каторжником, его могила даже неизвестна: расстрелян где-то под Томском. Знаю только его лагерный номер – 1957. Довольно символично – год моего рождения. Наверно, в связи с этим я такой поклонник нумерологии. Если бы сегодня не выпадала девятка, день триумфа и удачи, боюсь, несмотря на смертельный для себя риск, я Кису не послал бы на дело.

Как там у него, думать не хотелось. Нервные клетки надо беречь, хотя, по последним данным ученых, они восстанавливаются. Медленно, правда.

Ассоциативное мышление

Утром я обычно поднимаюсь поздно. Специфика – никуда не денешься. Ложиться приходится частенько с восходом солнца. Но, кстати, в этом я вижу некоторую прелесть. Приятно нежиться на пуховой перине, укрывшись огромным, как одеяло, турецким пледом из мягчайшей ангорской шерсти, когда под окнами стада быков и овец спешат на свои родные заводы и фабрики, боясь опоздать, чтоб, не дай Бог, не лишиться тринадцатой зарплаты – вожделенной голубой мечты плебея, которая, по сути, всего лишь слабая затычка в его дырявом бюджете. Но тут присутствует и позитивный момент – если все в одночасье превратятся в тигров и волков, то вымрут от бескормицы. Не так все просто в подлунном мире, но и не так сложно, как представляется некоторым умникам.

Основные условия для серьезных деловых людей, ведущие к успеху: а – отсутствие патологических пороков; б – отвага; в – надежно сколоченная боеспособная группа. Под надежностью, естественно, не подразумеваю, что за меня каждый из ребят пойдет под пытки, да еще и не расколется. Нет, до такой степени я не наивен. В наше беспредельное время самым преданным и своим считается уже тот, кто не выстрелит тебе в затылок. Например, по дурости решив, что целое значительнее и наваристее, чем часть. Был среди нас один такой, Контора погоняло – мой прогляд, очень уж подкупала его шкафистая комплекция боевика и прошлая «ходка» по семьдесят седьмой статье – вооруженный бандитизм. И на первой же проверке он спалился.

Сварили мы с Кисой в кастрюльке шестьдесят патронов от «Калашникова», приведя их в полную негодность. А утром я сказал, что сейчас на двенадцатом километре встреча с «деловым», который привезет валюту. А так как «счетчик» ему был включен давно, то набежало уже около тридцати тысяч баксов, и со стороны «делового» могут быть предприняты нервные эксцессы. Вручил всем им оружие. Контора получил «АК», он тут же выщелкнул магазин, убедился, что тот полон, и загоготал. Мне этот его лошадиный смех сразу не понравился, но из скромности я промолчал. У Кисы был пистолет Токарева («ТТ»), а Цыпа всегда предпочитал натуральную гаубицу – автоматический пистолет Стечкина («АПС»). Эта двадцатизарядная волына, конечно, вещь экстра-класса, не хуже «магнума», но слишком уж тяжеловата. Ну а при мне был, как всегда, «марголин», только зарядил его не черными, а желтыми патронами, усиленными.

Прикатили на заветную полянку у водонапорной башни. Там уже с деловым видом тусовался возле бежевой «Волги» мой Петрович. Потрепанный «дипломатик», якобы с «капустой», даже наручником к руке прищелкнут.

– Все баксы привез? – спросил я.

Мы вплотную подошли к «деловому». Контора чуть приотстал, а когда я услышал за спиной, как противно щелкнул затвор его автомата, окончательно убедился, какая он дешевка и мразь.

– Крылышки на голову! – враз осевшим голосом приказал Контора, нервно водя стволом по нашей группе.

Все подняли руки, и Контора облегченно выдохнул воздух, криво усмехнувшись:

– Что, лохи, не ждали такого оборота? Я, идиот, считал тебя, Монах, крутым, а ты такой же бык, как и все твои людишки. В «дипломате» у старикашки примерно шестьдесят лимонов по сегодняшнему курсу. Это моя доля. Возражения есть?

Я сделал вид, что хочу поторговаться:

– Контора, зачем тебе столько? Бери половину и рви когти. Мы даже искать тебя не будем.

– Я возьму все. – Голос у подонка охрип, и одновременно проскальзывали визгливые нотки. Вороненый ствол поднялся на уровень моей груди. – Небось бронежилетик носишь? Мой «семь шестьдесят два» продырявит его, как простую бумажку, навылет.

По его сузившимся зрачкам и по тому, как он сделал правой ногой шаг назад для упора, было очевидно, что сейчас эта сука нажмет гашетку.

– Погоди, Контора, вспомни, сколько я сделал для тебя в свое время. И здесь пристроил к себе, и в лагере. Оставь нам жизни, а «дипломатик» можешь забрать себе на память – раз там лежат твои личные вещи. Первой необходимости.

– Монах, ты же сам свидетелей и врагов за спиной никогда не оставишь. А что в прошлом кентовались? Отвечу так: кто старое помянет – тому глаз вон. Обещаю, что сейчас ты глазки свои потеряешь, твой черепок разлетится, как арбуз. Менты, если и найдут твои сердитые буркалы, то где-нибудь на деревьях. А ты, старый попугай, отстегивай наручники от моего чемодана. Если не желаешь, чтоб кисть тебе обрезал, хоть и с трупа.

Петрович махом отстегнул от чемодана браслеты и сел на пенек, закурив:

– Сейчас уже ваши разборки, я свою миссию выполнил, вправе отдохнуть, полюбоваться восходом солнца. Ты только прикинь, Контора, для кого-то ведь он самый что ни на есть последний...

– Вот это ты в точку попал, старик, – ощерился стальными коронками Контора и, вдавив курок, освободил боевую пружину автомата.

Но выстрелов не последовало. Решив, что это случайная осечка, он передернул затвор и вновь нажал на курок. Тот же результат.

– Косишь, что самый продуманный, да?! – сорвался на истеричный визг бывший член нашей группы.

Он выдернул из-за спины запасной рожок и молниеносно заменил негодный – сразу видна афганская выучка. Второй рожок набивал Киса, и я суетиться не стал, только цынканул ребятам, чтобы блокировали на всякий случай пути отхода изменника.

Наконец, врубившись, что «калашников» бесполезен, Контора хлобыстнул его о дерево, разбив на две части – металлическую и деревянную.

– Педерасты! Что вы со мной сделаете? – Он чуть не выл от злости и явно намеревался пасть перед нами на колени.

Слюнтяй.

Я щелкнул замком чемоданчика и пинком туфли вытряхнул его содержимое на землю. Там оказались плетеный нейлоновый шнур с петлей на конце, саперная лопатка и тряпка, похожая на мокрое полотенце.

– Предупреждаю, – я вынул из плечевой кобуры «братишку», – начнешь сопротивляться, я разобью обе твои коленные чашечки, а затем посадим на кол. Благо мелких сосенок тут навалом.

Контора сидел на земле, безвольно обхватив голову руками.

– Душегубы! – услышал я его шепот.

– Контора, помнишь, когда ты пытал или убивал, то любил приговаривать: «Мне чувство жалости неизвестно»? Будь логичным до конца – и себя не жалей. Прими как должное. Прокололся – плати. А в таких случаях плата одна – очком на кол. Но мой гуманизм известен...

Я подал Цыпе условный знак, и он, подобрав мокрое полотенце, подошел к Конторе.

– На, вытрись. Смотреть на такую размазню противно.

Контора отнял подрагивающие ладони от мокрого лица, что и требовалось. Цыпа профессионально захлестнул полотенце вокруг шеи клиента и чуток потянул концы в разные стороны. Эффект многократно испытан – Контора на какое-то время отключился, так как была пережата сонная артерия. Главное же – мокрое полотенце следов на шее не оставляет.

Киса тоже времени не терял. Он уже закинул веревку на осиновый сук и закрепил ее, опустив петлю вниз.

– Цыпа, ну-ка раздень этого козла и вдень башкой в петлю. Поясняю для желторотых – голый повешенный в девяносто девяти случаях для ментов железное доказательство самоубийства на сексуальной почве. Криминалистику и судебную медицину надо хоть изредка почитывать – в нашей работе это необходимость. Одежду аккуратно сложите под деревом. Киса, за твоим «ТТ» уже, кажись, четыре клиента?

– Пять.

– Кинь его угро, как кость собаке. Сваргань на нем отпечатки Конторы, пока не остыл, и сунь к нему в куртку. Без патронов, а то какой-нибудь въедливый мент начнет удивляться, почему это он просто не застрелился. Вечером другой получишь.

Когда шли к машинам, Киса подобрал сломанный «Калашников».

– Смотри, Монах, он из него просто десантный вариант сделал, обломив приклад.

– Ишь ты, оказывается, в Конторе явно погиб великий изобретатель...

Петрович все также сидел на пыльном пеньке и философски сосал сигаретку за сигареткой.

– Евгений Михалыч, ослобонил бы ты меня от таких представлений. Нервишки уже давно не те. Сегодня, нутром чувствую, в запой уйду, чтоб смыть из мозгов этот маятник, – он ткнул крючковатым прокуренным пальцем на мерно покачивающееся между осин голое тело в одних желтых носках.

– Ладно, – разрешил я. – Даю отгул на три дня. Только не забудь вернуть «волжанку» в прокатный пункт.

В наш «жигуленок» ввалился Цыпа:

– Все кругом обнюхал, никаких следов, даже протекторы не отпечатались. Гравий сплошной да глинозем засохший. Тело тоже осмотрел – ни синяков, ни ссадин. Все путем. Следственной бригаде не к чему придраться.

– Не хвались, Цыпленок. – Я решил сбить немного с него спесь, одну из основных причин провалов. – Отсутствие улик тоже улика. Могут сделать вывод, что поработали профессионалы.

Но оптимисту Цыпе радужное настроение опустить не так легко.

– Давай поспорим, Монах, что менты спишут это как самоубийство. У них же дел нераскрытых больше, чем понтов, зашились вконец с екатеринбургской мафией. Сорок процентов раскрываемости, да и те за счет бытовых, по пьяни.

До города доехали благополучно, а то вконец распоясавшиеся омоновцы тормозят всех подряд, да еще, борзота, требуют, чтобы ноги врозь, а руки на капоте – пока шмонают.

Кстати, Цыпа определил верно – Контору списали как случай самоубийства, основанный на комплексе вины и мании преследования из-за совершенных им кровавых преступлений. Так что насчет сексуальной мотивации я промашку дал. Менты выбрали то, что им выгоднее. И их можно понять – махом отправили в архив пять мокрых «висячек».

Впрочем, дела эти давно минувших дней, мы еще только-только открывали наше пивное детище «Вспомни былое». Правда, называлось оно раньше по-другому: «Только для двоечников» – с намеком на екатеринбургский лагерь усиленного режима № 2, но вывеску вскоре пришлось сменить, так как получалась двусмысленность – пивная только для дебилов-школьников. Заодно ввел новшество – вывеска стала неоново-разноцветной.

Из всего эпизода с Конторой ярче всего мне запомнилось, как Цыпа уничтожил, ставший ненужным, «дипломат». Я велел выбросить его в воду, благо проезжали мимо какого-то мутного пруда. Портфель оказался плавучим, и тонуть в столь солнечное радостное утро в его планы явно не входило. И тут Цыпа что учудил? С деловым видом, одной рукой продолжая вести машину, другой вытаскивает из-под куртки длинноствольный «стечкин» и дает две короткие очереди по плавучей цели. Чемоданчик крупнокалиберными пулями буквально был разорван в клочки и мирно ушел на дно. Сперва я хотел сделать Цыпе строгий выговор, но, учтя, что зрелище получилось впечатляющее, особенно разноцветные на солнце фонтанчики, и то, что все было тихо – Цыпа глушитель практически никогда не снимает, – сменил гнев на милость и просто дал ему подзатыльник. Все-таки он еще пацан, хоть и с лагерной закалкой.

Какое-то длинное отступление у меня вышло. А виновно в этом врожденное ассоциативное мышление – солнечные зайчики, беззаботно прыгающие по моей полированной мебели, напомнили те радужные фонтанчики на спокойной глади пруда.

Ну, зайчики зайчиками, а у меня сегодня день ответственный, если не опасный. Киса не звонил, значит, что-то не так. Все же надо было дать ему Цыпу для страховки. История старая – задним умом мы все гении.

Я набрал номер заведения. Трубку взял Петрович.

– Как там у нас? Клиентура не слишком буянит?

– Нет, Евген. Только местная шпана уже с час пасет за аппетитными булочками Ксюши, а пиво не повторяют. Я их щас шугану.

– Не стоит, Фунт, а то они тебя могут мигом разменять не только на доллары, но и на центы. Не связывайся, а угости – за счет заведения по кружечке.

– Михалыч, мы ж с такой коммерцией в трубу вылетим.

– Ты не дипломат, Фунт. Мы еще на них неплохо поимеем в свое время. А в трубу все рано или поздно вылетим – крематорными тучками. Цыпа в машине?

Петрович ненадолго отлучился, должно, выглядывал через нашу витрину, и сообщил, что Цыпа на своем боевом посту.

– Зашли его за мной и сваргань яичницу, как один ты умеешь.

Я усмехнулся, представив расплывшееся довольное лицо Фунтика в красных прожилках. И кошке приятно, когда ее гладят. Кстати, яичницу он готовит весьма посредственную. Просто я обожаю делать людей счастливыми, если это не чересчур накладно. У всех свои маленькие слабости. Голубей вот люблю хлебом подкормить или уток в пруду.

Наконец снизу посигналили трижды – Цыпа у подъезда. Привычно сунув «братишку» в плечевую кобуру, вышел к машине. На заднем сиденье, весь какой-то нахохлившийся, забился в угол Киса.

Я плюхнулся на сиденье рядом с ним.

– Кончай демонстрацию раскаяния, здесь тебя все равно не пожалеют. Давай колись, в чем палево?

Киса еще немного для проформы поменьжевался и поднял свои невинные глаза младенца.

– Не все гладко, Монах... С Синицей все чисто. Оставил его в машине у «Урала» в переулочке. Ударил сзади под кадык, острие аж из уха вышло. Я не запачкался, точно. Проверял одежду с лупой. Но в салоне натекло прилично. Под ноги коврик кинул, так что туфли мои в порядке. Да и спиртом их потом протер. Свидетелей не было, накрайняк кто-то видеть и мог, но издалека, опознать все одно не в силах.

– Тут молодчага. Сварганил, как профи. В зоне Хромой сидел свой червонец именно за такой укольчик. Вчера запамятовал дать тебе эту наколку.

– А я знал, – усмехнулся Киса, – потому и повторил почерк. Хоть и косвенная, а улика.

– Кончай похваляться. Переходи к накладкам.

– Их две. Первая – мне показалось, что Анжела, пока я работал, стояла на балконе и могла узнать. Вторая – Хромой приехал, как ты и говорил, в час с мелочью, но, как оказалось, не один, а с шофером-телохранителем. С Хромым сделал, как ты велел. Он и вякнуть не успел, получив два ореха в живот. Третий я влепил ему для верности в темечко. Когда, заменив трость, вышел, мне в грудь уперся игрушечно-короткий ствол «узи». Счастье, что Сеня – так кличут шоферюгу – сразу меня не прошил. Узнал. Мы с ним еще на малолетке кентовались. Семьянинами были, сам понимаешь, святее этого в зоне нет. Потому, наверное, и не замочил.

– Что ты с ним сделал?

– Ничего. – Киса обиженно захлопал длинными ресницами. – Не мог. Мы с ним хоть и друганы, но моего «тотошу» он сразу зашмонал. Правда, обойму только выщелкнул, а «фигуру» вернул.

– Это обнадеживает – он кретин. У тебя могла быть запасная.

Киса покраснел:

– Сеня не лох. Он меня полностью проверил, козел, – признался с явной неохотой.

– Да. Мой прокол. Надо было не мелочиться и страховку дать, чтоб с улицы пасли. И как же намерен решать эти казусы-ребусы?

– Анжелу необходимо нейтрализовать. – Киса задумчиво уставился на свои ухоженные ладони, будто стараясь прочесть по их зигзагообразным линиям свою судьбу.

– Интеллигентно, сбросив с балкона, благо седьмой этаж. – У меня невольно ощерился рот, битком набитый золотыми зубами. – Нет, мальчик! С Анжелой решать буду единолично, без советчиков. Вот что делать с твоим Сеней? Где он сейчас обретается, и вообще срисуй его от и до. И что он с этого хочет словить, главное.

– Пацан он неплохой. Одна татуировка на груди – паук в паутине – наркоман. Продуманный, колет только между пальцами, так, что даже в бане не заметишь. За молчание и на дорогу, чтобы слинять подальше от банды Хромого, требует четыре «лимона». Но мне кажется, бабки ему нужны на кайф и никуда он рвать когти не собирается. Сейчас сидит у себя на даче и ждет ответ. Ясно, нас держит на крюке и уверен в положительном решении. Он в курсях, что я твой человек.

– Придется дать. А почему ни разу его с Хромым не видал? – С расстройства я забил косяк, проигнорировав предупредительно предложенный Кисой серебряный портсигар.

Понятно, осознает вину и прогибается верноподданнически, все-таки он преподнес нам убытки.

– С Хромым ты его не видел, так как он всего неделю на него пашет. До этого был инструктором по кикбоксингу у «Каратистов Урала». Но что-то у него там не покатило.

Я выбросил недокуренную «беломорину» и уставился на Кису.

– Так какие у тебя предложения, повтори, Котик.

– Анжелу убрать, даже если меня не видела, то врубилась, зачем вызвали ночью ее женишка. Сене отстегнуть, головой ручаюсь, будет молчать.

– А вот головой ручаться никогда не следует – ты же не Змей Горыныч, она у тебя всего одна, хоть и не больно ценная. Когда «хромоножки» подвесят его на дыбу или просто вниз головой, он долго не выдержит. Расколется как миленький. Это раз. Да и убытки в четыре «лимона» почему-то меня мало радуют. А тебя?

– Я отработаю, – кисло промямлил тот.

– Нет, дорогой. Сделаем так: Анжелу не трогать, сейчас сам к ней съезжу и выясню обстановку. Между нами, Синицу она не очень-то терпела из-за его пристрастия к анальному и оральному сексу. Причем именно в такой последовательности. А барышни эдак не любят. Так что рвать свои роскошные волосы по нему не будет. Это первое. Второе – к Анжеле поеду сам. Киса, возьмете с Цыпой такси и катите на дачу к Сене. Чтоб он не шугнулся Цыпы, дай сразу денег, – я достал из кейса четыре пачки десятитысячных. – Дальше ясно – мокрое полотенце, пока Сенечка в отрубе, ты, Цыпа, вколешь ему тройную дозу ханки. Бабки, естественно, цепляете и привезете во «Вспомни былое» – сегодня как раз зарплата. Не забудьте «узи», у нас в арсенале такой волыны еще нет. Пригодится, хоть и двадцатизарядный всего автоматишко. Наш «стечкин» в два раза мощнее. Садовый домик подпалите под вид короткого замыкания в электросети, а то эта падла вполне могла для страховки загасить где-нибудь маляву на Кису. Ты, Кисуля, на меня не таращься. Сначала я хотел заплатить твоему кенту, но тот факт, что Сеня ранее работал на Батю, все меняет. Выстраивается и для «деловых» и для ментов стройная версия – Сеню подсунули Хромому конкуренты «каратисты», чтобы втерся в доверие и при случае хлопнул. Все логично. Усек?

– В натуре, ты не голова, а, как говорили при коммуняках, Дом Советов. Все. Цыпа, рвем когти. Спасибо, Евген, что дал возможность подчистить свой «хвост».

Анжела

«Жигуль» я вел осторожно, терпеть не могу лихачить и напрасно рисковать, поэтому добирался до Анжелы почти час.

Открыла она мне сразу, словно подсматривала в глазок, – даже позвонить не успел. На ней было мое любимое неглиже – шелковые ажурные трусики и розовый прозрачный пеньюар.

– Кого-то ожидаешь?

– Тебя, милый Женечка. Ты рад?

– Я просто счастлив. Но у меня к тебе серьезный разговор. Так что набрось что-нибудь. Отвлекает.

Анжела деланно-обиженно надула пухлые губки, но халатик все же надела. Мини, правда.

– Слышал, Синица к тебе охладел. Вчера ведь не приезжал?

– Слухом земля полнится. А я слышала, что он внезапно в Сочи улетел. Какой-то хулиган пырнул в горло.

– С целью ограбления, наверно. Бандитов развелось хоть пруд пруди.

– Насчет пруда – вряд ли. На то и щуки, чтоб мелкая рыбешка не очень резвилась.

– Польщен. Весьма. Выходит, ты считаешь, что Синица уехал в Сочи по нашему билету? У меня непробиваемое алиби, – соврал я.

– Конечно, не ты лично. Кто-то из твоих мальчуганов. Седьмой этаж высоковато, но, по-моему, это Киса там возился рядом с машиной.

– Сверху все люди одинаковы. Но ты взяла неверный тон, детка. Думаешь, я у тебя на крючке? Кстати, что это у тебя балкон нараспашку? Почти голой разгуливаешь, а про «унесенных ветром» разве не слыхала?

– Балкон я перед твоим приходом раскрыла, милый. Я готова облегчить тебе работу – без чужой помощи на минутку стать птичкой. Всю жизнь мечтала! Помнишь: «Чому я не сокил, чому не летаю?» Я же наполовину хохлушка. Но неужели ты, Женечка, думаешь, что я тварь неблагодарная?! Ты дал мне меблированную квартиру, непыльный заработок. Я ведь не мазохистка. Почему же стану мусорам помогать?! И дед, и отец в лагерях сгинули, да и мне легавые немало нервов пожгли, пока по кабакам хлеб зарабатывала в поте лица своего.

– Давай уж без привязок к Библии, а прямо и честно – в поте своей очаровательной попочки.

– Фу, Женик! Никогда не замечала, что ты пошляк.

– Скорее циник, но это не цинизм, а констатация факта. Впрочем, извини, крошка. Сегодня немного не в себе и груб до неприличия. Ты ведь знаешь, какой я нежный на самом деле.

– А я уже стала забывать. – Анжела с лукавой улыбкой весьма сексуальным движением освободилась от ажурной принадлежности туалета, оставшись в одном прозрачном пеньюаре под цвет тела.

Все-таки профессионалку сразу видно – ни одна проститутка никогда сначала полностью не раздевается – это может сбить потенцию клиента, а видимость одежды, как это ни странно, возбуждает сильнее.

Анжела встала передо мной на коленки и, играючи, стала расстегивать зубками «молнию» на брюках.

– Ну, ты грамотная путаночка! Знаешь, как завести. Времени в обрез, но полчасика придется выкроить для земных плотских утех.

– Для чего же еще жить? – искренне удивилась Анжела, умеючи обхватывая мои бедра теплыми нежными руками без модных длинных ногтей. Знала, крошка, что не терплю, когда царапаются. Хотя есть и такие, кому нравится. Что-то, должно быть, связанное с мазохизмом.

– Как МП дышит? Не обиделся, что ты его вчера выперла?

– Нет, конечно, – Анжела оторвала влажные губки от своего любимого «эскимо». – К тому времени мы с ним уже доиграли. Он же импотент – кончает быстрехонько. Кстати, хотел тебя видеть. По телефону говорить отказывается. С шести будет проводить обход участка на предмет поддержания правопорядка. – Анжела рассмеялась и с явным удовольствием вернулась к прерванному занятию.

Уходя, я, как бы между прочим, поинтересовался:

– МП ушел от тебя в двадцати три. Чем занималась потом?

– Милый, ты же знаешь, какая я соня. Сразу прыгнула под одеялко.

– И тебе никто не звонил? Никого не ждала?

– Женечка, конечно же, нет.

– Ты умная девочка, с маслом в голове. Сегодня зарплата. Цыпа завезет «капусту».

– Только «зелененькие», пожалуйста, ты же в курсе – у меня аллергия на «деревянные».

– Знаю, крошка. Все будет, как всегда, плюс премия за отличную вчерашнюю акцию. Бай-бай...

«Вспомни былое» за сутки не изменилось. Если не обращать внимания на то, что наручники на стенах горели как серебряные. Это явно постарался Петрович. У него старческий бзик на чистоте и порядке в мелочах. Шизанулся Фунт на полировке и диснеевских мультфильмах.

За низкими столиками отдыхали немногочисленные посетители – любители «жигулевского» пива или вспомнить былое. В основном, как я вычислил по синим от обилия татуировок рукам, – вторые.

Ксюша крутила на магнитофоне последний концерт Александра Новикова. Правда, он кому-то заслонил солнце – недавно взорвали его «Мерседес» и сожгли дотла театр-студию, но я решил, что наше заведение только за проигрывание песен Новикова взрывать не станут. Да и не хотелось, чтобы его популярность среди моей клиентуры падала. К тому же Александра знал лично, встречались неоднократно в этапке следственного изолятора Екатеринбурга. Судили нас одновременно в восемьдесят пятом. Только меня на четвертом этаже облсуда по сто второй, а его на третьем по девяносто третьей.

Прошел к Петровичу, и мы успели сыграть с ним три партейки в нарды, пока вернулись мои мальчики. По их довольным мордам и по тому, как они вальяжно устроились в креслах, усек, что дело выгорело и на этот раз обошлось без проколов.

Цыпа с важным видом разложил на журнальном столике пачки дензнаков, а Киса чуть расстегнул «молнию» кожанки, засветил короткоствольный «узи».

– И боезапас у него приличный, – радостно сообщил он, – россыпью в чемодан чуть не полста кассет нагребли.

Петрович, проделав хитроумные манипуляции с подоконником, выдвинул его из стены, обнажив довольно объемный, пустой в настоящее время, тайник.

– Разгружайся. Или ты военный переворот замыслил?

Киса с большой неохотой расстался с «узи», уложив его и тяжеленный чемоданчик в тайник.

– Сегодня у нас зарплата. – Я невольно усмехнулся. – Соблюдем проформу. – Я придвинул каждому из присутствующих по пачке. – Осталась последняя, для Ксюши. Фунтик, замени ее за стойкой, а ее зашли сюда.

– Только рабочую одежду у нее не отнимай. А то твои худые волосатые ноги смахивают на куриные. Да и выпирать у тебя будет совсем не с той стороны, с которой любят наши клиенты, – съязвил Киса.

Я давно уже заметил, что бабки, пусть и небольшие, всегда поднимают у него тонус и пробуждают потуги к юмору.

Ксюша вплыла в администраторскую, шутливо отдала нам честь, приложив ладошку к милицейской фуражке, и вопросительно взглянула на меня.

– Твоя зарплата, – я кивнул на сиротливую пачку на столике. – После распишешься в ведомости у Петровича.

– Евгений Михайлович, я с пивной пены больше снимаю. Да и сдачу, как знаете, с меня почти никто не требует. Честное слово, мне даже неловко. Это я должна вам отстегивать ежемесячно за это золотое дно. – Ксюша кокетливо одернула китель, специально пошитый коротким, так что при всем желании скрыть ее прелести он был не в состоянии.

– Когда понадобится, отстегнешь, а вернее, расстегнешься. – Я ласково пошлепал ее главную достопримечательность.

– О чем разговор, мальчики. В любое время и в любом виде. – Ксюша лукаво-многообещающе улыбнулась и, прихватив пачку, вернулась на свое рабочее «золотое дно».

– С Анжелой я говорил, – исподлобья остановил тяжелый взгляд на Кисе. – Так что никакой отсебятины вроде пропажи без вести или несчастного случае типа «унесенной ветром». Ей на уголовку стучать западло. Ко всему надо учитывать, что она крепко держит нашего капитана. Пилипчук хоть и не козырная, но и не простая карта в нашей игре.

– Да у меня и в мыслях не было, шеф!

– Было, было. Ладно, замнем для ясности. В шесть покатаемся по району – капитан просит встречи. Оружие не брать, хоть и не верю, но вдруг нас обшмонают? Как говорится в зоне – сегодня кент, а завтра мент. Побережемся. До шести времени вагон, так что можно расслабиться. Доставай, Киса, свой заветный портсигар.

Положив ноги на столик и откинувшись в креслах, мы врубили на всю катушку «Радио-СИ».

Предупреждение

Район наш хоть и меньше Уралмаша, но тоже численность приличная – около сотни тысяч жителей. Капитан Пилипчук, понятно, отвечал только за «квадрат» на теле района. Так что найти его, даже если бы он специально гасился, было делом плевым.

А так как он меня сам искал, то мы засекли его плотную фигуру, хоть и одетую в штатское, через десяток минут катания около парка-дендрария.

Капитан тоже заметил нашу «девятку», но почему-то не подошел, а свернул в ворота парка и медленно зашагал по боковой аллее, ведущей к пруду.

– Цыпа, проглот, я в курсе, что ты всегда возишь с собой бутерброды. Дай-ка сюда.

Цыпа, немного удивленный, без слов протянул мне батон, взрезанный вдоль, в образовавшуюся щель старательно были напиханы ломти ветчины.

Я выдернул из бардачка газету «Ярмарка», которую Цыпа мог самозабвенно читать часами, и вытряхнул на нее ветчину.

– Это тебе презент. Ждите на стоянке. Я скоро.

Захватив батон, вышел из машины и направился прогулочным шагом через парк к пруду. Капитан был уже там. Сидел на скамейке почти у самой воды и меланхолично следил за беззаботным житьем-бытьем уток. Я плюхнулся на ту же скамейку и, ломая батон, стал кидать мелкие кусочки пернатым тварям. Некоторые ухитрялись хватать подачки прямо на лету. Со всего пруда к нам, плескаясь, устремились ценители дармовщинки. Я прикинул, что сейчас хватило бы всего одного выстрела из дробовика, чтобы накрыть дюжину уточек. Впрочем, я не любитель утятины, мне как-то милее цыплята табака.

Хлеб кончился, и утки мгновенно потеряли ко мне всякий интерес. Твари неблагодарные, как и большинство людей.

– Ну что, любитель женщин и конспирации, так и будем флорой любоваться? – не поворачивая головы, обратился я к соседу по скамейке. – Неужели ты вообразил, что кому-то охота тебя пасти?

– Меня, надеюсь, нет. А вот тебя наверняка взяли под контроль.

– Откуда такие сведения? – Я насторожился и невольно стал внимательней приглядываться к праздно гуляющей по парку публике. Ничего подозрительного не обнаружил, – встретившись со мной глазами, взгляда никто не отводил и деланно-равнодушное лицо не изображал.

– На завтра в УВД на ковер вызваны все начальники отделений. Между группировками, по всему, начинаются крупные разборки. Вчера прямо у себя в офисе расстрелян в упор господин Левин по кличке Батя, генеральный директор ТОО «Каратисты Урала». Этой ночью убит господин Немцов по кличке Хромой, крупный авторитет, контролировавший «Большой Урал». Кстати, это твой последний конкурент в центральном районе, как понимаю. Любопытно, кто сейчас займет его место? – Капитан скосил на меня свои хитрые хохлацкие глаза,

– Дьявол знает. Свято место пусто не бывает, это одно из самых доходных заведений. Но я вряд ли сунусь. Слишком рискованно.

– Ну-ну. – Пилипчук явно мне не поверил. – Мокруха на этом не кончилась, Ночью заколот Синицын, а поутряне вместе с хибарой сгорел Завьялов, один из «хромоножек». Хотя не исключено, что несчастный случай. Передозировка наркотика.

– Круто тесто замешивают. Но я-то здесь каким боком?

– Надеюсь, никаким. Я просто рисую тебе обстановку. Все телефоны «особо опасных» наверняка прослушиваются, многих из наших кинут на визуальное наблюдение, улицы наводнят омоновцы, все «точки» – кабаки, казино, пивнушки оккупируют стукачи, будут ловить каждое слово. Мой тебе совет, не лезь ты пока никуда и хлопцев своих угомони. Вконец ведь оборзели, невооруженным же глазом всем видать, что под локтями у них не мускулы бугрятся. Да и ты, погляжу, от них не отстаешь. Не пацан, кажется, или снова на баланду лагерную потянуло?

– Не беспокойся. Это газовое, для самообороны. Сплошной ведь бандитизм, скоро не только пройти, но и проехать спокойно нельзя будет.

– Да, – вздохнул вполне искренне капитан. – Преступность прямо одолела, а раскрываемость все падает. Вылез бы Жириновский в президенты – враз бы порядок навел.

– Слышал его программу, – я хотел улыбнуться, но вышел оскал. – Расстреливать преступников на улицах...

– Во-во! И продовольственный вопрос тут же отпадет: на сколько ртов меньше станет!

– И водка подешевеет, – поддакнул я, чтобы ему потрафить. – Тебе-то не хватает небось? Кстати, у меня нынче зарплата, – свою пачку разделил пополам и одну часть сунул капитану в карман.

Пилипчук воровато огляделся по сторонам и встал, отряхнув брюки.

– Ну, я потопал. Если появится что новенькое, сообщу через Анжелу.

«А таких, как ты, – глядя вслед поспешно удалявшемуся участковому, подумал я, – надо не на улицах шмалять, а просто вешать за яйца на фонарях. Сука двуличная с коричневым окрасом! И продовольственный кризис исчезнет – вас таких никак не меньше, чем нас».

Когда вернулся к машине, Цыпа с Кисой дожевывали ветчину.

– Без хлеба даже вкуснее, – сделал ценное открытие Цыпа.

– Не боись, Цыпленок, найдем мы тебе девку. Беременную, но целку, – совсем не к месту вставил свой афоризм Киса. Зуд на юмор у него явно не прошел, а может, курнуть успел, пока я дипломатничал с капитаном.

– Слушай сюда, мужики. – Я, как всегда, устроился на заднем сиденье, между прочим, самое безопасное место при аварии. – Хохол предупредил о готовящейся большой чистке в городе. Думаю, на днях менты введут в действие свои любимые поганые операции «Сигнал» и «Кольцо». Значит, опять начнется беспредел на трассе. Будут всех тормозить, шмонать, провоцировать. Расконсервируют стукачей, уголовка землю носом рыть будет. Возьмут подозрительные телефоны под контроль, могут и микрофоны везде понатыкать. Бойня между группировками неизбежна, но надеются задушить ее в зародыше. Нас это коснуться не должно, но подстрахуемся. Соберете все волыны в заведении, со своих хаз, ни одного патрона чтоб не завалялось, ни грамма опия и анаши. Свезете все Могильщику. У него и осядете. Я там завтра нарисуюсь. Продуктами запаситесь. У Вадима с хавкой, конечно, напряженка. Он же одним первачом питается.

Опер Инин

В однокомнатное логово заскочил лишь на минутку, чтобы уложить под валик «братишку», тщательно стерев отпечатки носовым платком, смоченным водкой. Теперь даже если квартира спалится, доказать, что шпалер мой, будет практически невозможно, так как диван купил по случаю на распродаже конфискованного имущества какого-то бедолаги и про тайник вполне мог не знать. Хотя эта «крыша» навряд ли «протечет» – приобретена через третьи руки на чужое имя.

Ночевать отправился в свою четырехкомнатную квартиру в Чкаловском районе. Там у меня чисто, даже пустячный криминал типа пружинного ножа или финки отсутствует. Легавым ведь дай только повод – кинут в пресс-камеру следственного изолятора, а там уж «специалисты» подобраны. Любые показания «выхлопают», да еще и «голубым» могут сделать. И прокурорский надзор тут бессилен – «работают» с подозреваемым не люди в погонах, а свои же братья уголовники, которым по разным причинам терять нечего. Они за пачку чая или «косяк» анаши, полученные от «кума», готовы даже «авторитета» по стенке размазать. Самый мерзкий контингент преступного мира. На каждом шагу стреляют их, режут, на кол сажают по ту сторону забора, но численность этой мрази что-то не убывает. Должно быть, потенциал необъятный. Тем более общая обстановка для «шерсти», как их прозвали, благоприятная. Сейчас нет истинно «черных», то есть воровских зон, или «красных», то есть полностью находящихся под пятой администрации, общественников. «Все смешалось в доме Облонских» с этой перестройкой и «демократией». Сегодня повсеместно один царь по имени беспредел, то бишь отсутствие каких-то твердых правил, законов, – неважно даже, ментовских или воровских. Везде верховодят кулак или заточка, сварганенная из ножовочного полотна. В таком микроклимате даже деревенский мужичонка, севший за кражу курицы либо хулиганку по пьяни, выходит из лагеря бешеной зверюгой или животным, потерявшим человеческий облик. Часто даже и внешне. А гуманизация в зонах, о которой так победно трубила пресса, свелась к разрешению ношения наручных часов, короткой прически и нескольким добавочным килограммам в передаче.

Старая, привычная до блевотины совдеповская показуха. Хотя, казалось бы, живем мы уже при капитализме-демократизме. Впрочем, возможно, это чисто русская особенность натуры – понтовитость до дурости. Взять, к примеру, те же «потемкинские деревни» или проект «Оздоровление экономики в 500 дней».

Эту четырехкомнатную приватизированную фатеру я приобрел полгода назад не по необходимости, а просто чтобы надежно вложить куда-то деньги. Сейчас в России только три непотопляемых кита – недвижимость, золото и доллары. Скупать валюту я посчитал непатриотичным, золото могут украсть, а квартира всегда будет в цене, а главное, не пропадет даже в случае моей внезапной смерти.

Официально квартира куплена на аукционе недвижимости двоюродной сестрой Натальей, так что при самом скверном раскладе судьбы – конфискации имущества, государство не сможет наложить на квартиру свою загребущую лапу, поскольку я являюсь не собственником жилой площади, а лишь квартиросъемщиком. Полгода назад она стоила двадцать миллионов рублей, а на сегодня ее стоимость перевалила уже за сорок.

Акционерным обществам и банкам не доверил бы и копейки. Обещать пятьсот-тысячу процентов годовых могут исключительно мошенники либо законченные идиоты.

Наталья навещала квартиру раз в неделю, чтобы навести блеск на полированные австрийские гарнитуры и проветрить комнаты.

Так что, поднявшись на третий этаж и открыв металлическую, закамуфлированную дубом дверь под магической цифрой «девять», я никого не обнаружил.

Принял комбинированный душ – сначала горячий, затем холодный и опять горячий. Давно заметил, как это благотворно действует на нервные окончания, снимает усталость и стресс. Не вытираясь, набросил на тело длиннополый махровый халат и прошел в кабинет. Люблю уют, и все в этой комнате преследовало данную цель.

Одну стену до самого потолка занимал книжный шкаф с произведениями почитаемых мной авторов: Бальзака, Грина, Стивенсона, Дойла, Гарта, Мериме, Генри, Диккенса, Уайльда и еще масса книг общей численностью более тысячи. Некоторые сохранились с детства и стояли на почетных видных местах. Например, сборники сказок Гофмана и «Тысячи и одной ночи». Весь пол укрывал толстый ворсистый ковер с преобладанием зеленых успокаивающих тонов, а напротив дубового стола был оборудован интимный уголок из дивана, двух кресел, камин-бара и треугольного журнального столика под малахит.

Устроившись с ногами в кресле у камина, стал ждать. Но телефон на журнальном столике упорно молчал.

Нажал верхнюю клавишу слабого накала камина и открыл засветившийся бар. Необходимо как-то убить время. Выбор богат, но я остановился на водке «Зверь». Во-первых, название мне импонирует, а во-вторых, в силу, наверно, врожденной доверчивости, почти серьезно отношусь к рекламе, обещающей наутро после употребления «Зверя» ясную, неболящую голову. Правда, у меня есть сильное подозрение, что реклама подается по телеэфиру в урезанном виде, а исчезнувшая концовка гласит: «...если наутро принять еще не менее ста граммов «Зверя».

Хлобыстнул сразу полстакана и, расслабившись, закурил любимые «Родопи». Старший оперуполномоченный майор Инин, звонка которого я ждал, пил не так – мелкими, смакующими глотками, любуясь игрой света в бокале и нежно грея его в своих короткопалых, но ухватистых руках.

Странные у нас с ним сложились отношения. Он пребывал в полной уверенности, что я «его человек», мягко выражаясь, внештатный сотрудник оперотдела, а если не в бровь, а в глаз, – стукач.

Я же считал, что майор моя козырная карта в схватке с органами и конкурентами из различных группировок и банд. А попросту – считал его тем презервативом, с помощью которого я могу, при случае, трахнуть и тех и других.

Но сама мысль, что я числюсь на ментовской электронной дискете среди разной шушеры, пахавшей на них за деньги, угнетала. А то, что я не брал «гонорары», и было весьма слабым оправданием даже в моих собственных глазах.

Опер зацепил меня сразу после выхода на свободу. Пришла такая невинная с виду повестка в военкомат. Не думая лишнего, отправился по указанному адресу выяснить, что почем. Военком, узнав мою фамилию, кивнул на соседний кабинет без таблички:

– Вас ждут там, – и странно эдак на меня взглянул поверх очков.

Я вмиг вкурил, что дело нечисто.

За солидной дубовой дверью прятался небольшой кабинетик из двух столов, сейфа и нескольких стульев с мягкой обивкой оранжевого цвета. За одним из столов сидел маленький (даже я со своими скромными ста семьюдесятью тремя сантиметрами почувствовал себя в его присутствии великаном) кряжистый тип с водянистыми глазами в штатском. Второй стол пустовал.

– Майор Инин, – представился он и протянул, лопатообразную ладонь. – Старший оперуполномоченный горотдела.

Я, неловко замешкавшись, ответил на рукопожатие и во все глаза уставился на своего главного тайного врага.

– Хочу с вами, Евгений Михайлович, сразу, обо всем договориться и обсудить кое-что по мелочи. Или, может, проще, чтобы к вам обращались – Монах? Хотя я настоятельно рекомендую подобрать какое-либо нейтральное имя, не имеющее к вам никакого отношения. Есть подходящие имена, прозвища?

– Не понял. Вы что же, агентурную кличку для меня подбираете?

– Именно. И давай, Монах, не будем овцой прикидываться невинной. Знаю я твои лагерные художества, да и при должности был – кладовщиком. Значит – так или иначе – активный помощник администрации учреждения. Так вот и считай: я твоя «администрация» здесь, на воле. И ты будешь мне помогать. Активно.

Если бы у меня тогда был «братишка», я не пожалел бы всю свинцовую десятку влепить в лоснящееся самодовольством лицо коротышки.

– А если я тебя, майор, пошлю на тройке букв прокатиться?

– Можешь. Но не советую. Ответ будет адекватным – пойдешь на новый срок. С такими, как ты, не церемонятся...

– По какой статье?

– Помнишь, как ране говаривали? Был бы человек, а статья найдется. – Он хохотнул. – Чего это ты взбеленился? Или кокетничаешь, цену набиваешь? Кстати, цена у нас хорошая. Если покажешь старание, проявишь себя в нужном направлении – будешь «и сыт, и пьян, и нос в табаке».

Смотри-ка, невольно подумалось мне, такой же, как я, любитель афоризмов нашелся. Сука!

– Расслабься. Садись, кури. – Опер, не вставая из-за стола, потянулся к сейфу, и на столе появились два тонких стакана и бутылка водки «Смирнофф». – Знаю, ты анашой балуешься, на вот, прими наркомовские. Лучше травки успокаивает. Кстати, ты в курсе, что 224-я статья – наркотики – до пятнашки тянет?..

Мент плеснул себе на донышко, а мне чуть не полстакана. Недолго думая, я намахнул пахучую жидкость, сел и закурил из своей болгарской пачки.

– Вот и ладненько. – Майор, смакуя, допил свою порцию и убрал все хозяйство обратно в сейф. – Думаю, с реверансами мы закончили? Переходим к делу. Как бы там ни было – потянется к тебе спецконтингент, уголовнички. Или ты к ним потянешься, один хрен. У тебя ведь специальности нет? И родичей-миллионеров? И в лагере, ясно, ты состояния не заработал? Так что все логично. Нет у тебя другой дороги, кроме волчьей тропы. И Бог с ним, смирись, горбатого могила исправит. Предлагаю взаимовыгодную сделку. Я закрываю глаза на твои наркотики – можешь сам травиться и других травить, подторговывать можешь. Да и другие – мелкие – художества мы за тобой замечать не будем. Если сам влипнешь с поличным и свидетелями, то и тогда поможем, чем сможем. Ясно, свое получишь, но – по минимуму. Сечешь поляну?

– Секу, начальник. Но за все эти привилегии вы от меня подвиг Матросова потребуете?

– Окстись, Монах! Мы тебя светить нигде не будем, свой ежемесячный рапорт подписывай псевдонимом. Настоящее твое имя буду знать практически только я. Ты станешь моим человеком, а свою агентуру я берегу: это мой хлеб, мой стопарик перед сном. Улавливаешь?

– Улавливаю. Дальше.

– Остались детали. Раз в месяц, как уже упоминал, будешь писать рапорт на имя начальника УВД. Туфту гнать не советую, пиши четко о всех криминалах, о которых тебе станет известно. Но, повторяю, четко, без проколов и наговоров. Доказательства собирать дело чисто наше, от тебя требуется несложное – давай точные наколки. Ясно?

– Угу. Господин Игрек взял меховой склад, затарил на дачу, договаривается о сбыте через частную пошивочную мастерскую господина Зета. Господин Икс предлагал мне поучаствовать в налете на некую заводскую кассу. Моя доля – четверть, должна, по его словам, составить пятьдесят «лимонов». Я отказался, разъяснив, что недавно «с дела» и плотно упакован, хочу хорошо отдохнуть, расслабиться с девочками. Налет намечается в первых числах следующего месяца.

– Молоток! Даже не ожидал! Соображаешь, Монах, есть у тебя серое вещество в черепке.

– У нас говорят «масло», – усмехнулся я и прикурил новую сигарету от старой.

Старший оперуполномоченный непонимающе уставился на меня, затем рассмеялся, снова совершая набег на свои запасы выпивки.

– А что? Очень точное и емкое выражение. Может, этот псевдоним тебе и выберем – Масло?

– Не покатит. Завтракать тогда не смогу. Он у меня состоит из кофе и бутербродов с маслом. – Я бросил непогашенную сигарету ему в пепельницу и, не мигая, вперил взгляд в его водянистые глаза.

Майор недовольно покосился на дымящуюся сигарету, но промолчал, придвинул мне стакан со «смирновской».

– Хозяин – барин. Пей и давай любые имя или фамилию. Может, просто и со вкусом – Иванов?

– Это уже перебор, начальник. – Я ненадолго задумался. – Пускай будет Учетчик. И малораспространенное, и точно по сути. Буду ведь для вас преступления учитывать.

– Как скажешь, так и запишем. – Майор Инин хитровански подмигнул. – Наверно, в колонии так подписывался? Надо повнимательней дело твое поглядеть. – Он выцедил свои двадцать граммов и придвинул мне заполненный лист бумаги. – Формальность. Но необходимая. Подпиши о согласии сотрудничать с органами следствия под псевдо «Учетчик» и о том, что ознакомлен с ответственностью за разглашение государственной тайны. К коей, кстати, относится и агентурная работа в среде преступников.

– И в пятнице? – глупо сострил я, ставя размашистую подпись под купчей на мою душу.

Правда, я сразу рассчитывал, что повального бедствия всех сделок – неплатежей – не избегнет и этот документ.

После того как обговорили способы обычной и срочной связи, мы стали прощаться.

– Что же ты, Учетчик? – всплеснул руками опер. – Так и не выпил?..

– Благодарю, – губы невольно скривила неестественная ухмылка. – Лагерная язва не позволяет.

– Ну-ну, – понимающе-сочувственно закивал майор. – Тогда конечно...

Закрывая за собой дубовую дверь, чем-то напомнившую мне в данный момент крышку гроба, задался мыслью – куда теперь опер денет невыпитый стакан? Выплеснет? Выпьет? Сольет обратно в бутылку? Скорее всего – последнее.

Первое, что я тогда сделал, – в ближайшей забегаловке накатил, как алконавт, полный стакан водки...

Телефон все молчал... С той вербовки уж год пролетел, а помнится в деталях и красках, словно лишь неделя прошла.

Звонок раздался, но не телефонный, а дверной колокольчик затренькал. Я никого не ждал, поэтому, идя открывать, прихватил бутылку, как первое попавшееся оружие. Держа литровую емкость на плече, будто дубинку, щелкнул замками. В дверной проем неуверенно заглянул майор Инин.

– Ты не один? – шепнул он, вставая на цыпочки и заглядывая мне через плечо.

– Заходи. – Я отступил, давая дорогу оперу в коричневой кожанке и легкомысленной кепочке с длинным козырьком. – Вот коротаю вечер на пару со «Зверем». Но он добряга, не кусается и даже не рычит.

– Неплохой у тебя сегодня напарник, – похвалил Инин, мельком взглянув на бутылку. – Ты уж извини, что без звонка. Но обстановочка... Целый день на ногах. В общем, надо поговорить.

– О чем базар, начальник. – Я устроился в кресле у камин-бара и кивнул на противоположное. – Какие проблемы у доблестных органов?

Старший оперуполномоченный плюхнулся в кресло и вытянул свои короткие ножки, обутые в светлые молодежные кроссовки.

– Умаялся, как собака! – Он шумно выдохнул воздух. – Угощай, Учетчик.

Я плеснул ему «Зверя» в высокий бокал.

– И правильно. Не зря же вас легавыми кличут. Имя подтверждать надо.

– Ты свое не больно подтверждаешь, Учетчик. – Майор не обиделся на мою колкость, мелкими глотками загоняя «Зверя» в свое нутро. – Хотя твои обзорные рапорта и пользуются в управе некоторым успехом. Конечно, это тоже дело нужное, но конкретной, ощутимой агентурной работы от тебя ноль.

– Чего ж ты, майор, ко мне приперся? – Я сделал вид, что обиделся. – Нотаций с детства не перевариваю. У меня на них аллергия. Блевать тянет.

Опер инстинктивно подтянул под себя ноги, усмехнулся:

– Ну, свой шикарный ковер ты навряд ли пачкать станешь. И не лезь по каждому порожняку в бутылку. Кстати, вроде там еще осталось?

Пришлось плеснуть ему еще выпивки. Майор привычно погрел бокал в руках, любуясь прозрачной жидкостью в малиновых сполохах камина.

– Ну, с тобой ясно. Когда сыт, пьян и нос в анаше, пахать неохота. Но придется, Учетчик. Мне необходимо полное представление, что за каша заварилась в вашей уголовной среде: кто замочил Левина-Батю, Синицына, Хромого, Завьялова?

– А что, это были твои кадры? – Я вытряхнул из пачки сигарету и неторопливо прикурил настольной зажигалкой-пистолетом.

– Неплохая имитация «Макарова», – заметил опер. – Но кончай паясничать. Ясно, врагов и недоброжелателей у «Каратистов Урала» пруд пруди. Но кто из них так крут, что может решиться на столь радикальные меры?

– Дай подумать. В первую голову свести счеты выгодно многочисленным должнякам «каратистов» и тем коммерческим структурам и толчкам, которые платили им дань «за охрану». Могли приложить лапу и конкуренты. А что, если просто внутренняя разборка – король умер, да здравствует король»? Кто занял место Бати в ТОО?

– Пока никто. – Майор поднял на меня свои глаза-омуты, вследствие действия алкоголя словно покрывшиеся ледяной корочкой. – В сторону экивоки и реверансы. У тебя наверняка есть какая-то версия. Поделись, а мы уж проверим, соответствует она действительности или нет.

– У меня лишь голые предположения, подтвердить ничем не могу. Интуиция и немного логики.

– Давай. Там разберемся, кто девица, а кто баба.

– Первое, что бросается в глаза, – убиты два лидера давно конкурировавших между собой группировок. Либо на сцену вышел некто третий, остающийся до времени в тени, либо это война Бати с Хромым, приведшая их самих к гибели.

– Мы тоже склоняемся к версии о междуусобице. Насчет таинственной третьей силы – завиральная идея. Оперданных о наличии таковой не имеется. Нет сейчас в городе до того обнаглевшей зверюги, что рискнет воевать сразу на два фронта. Это неразумно и, значит, нереально. Мне непонятно одно – зачем «каратисты», если это они, внаглую расстреляли Хромого? На их месте я бы, например, устроил обычный несчастный случай. Разборка на этом благополучно бы завершилась, и органы не встали бы перед необходимостью копаться в этом уголовном дерьме. Нелогично. Может, на «каратистов» нас просто наводят?

– Не исключено. – Я сделал вид, что задумался. – Но с устройством несчастного случая не так легко, как ты, майор, думаешь. Хромого всегда сопровождал телохранитель, да и сам он весьма опасен и не подпустил бы к себе чужих. О его тросточке у нашей братии легенды ходят.

– Ты о чем? – не понял опер. – Какая такая тросточка?

– Хромой в своей палке прятал стилет, которым, поверь, весьма ловко умел пользоваться.

Майор отставил недопитый бокал и потянулся к телефону. Я кивнул на дверь смежной комнаты. Инин махнул рукой, – оставайся, мол, какие там секреты.

– Петро? – Майор уже говорил по телефону. – Какое-нибудь оружие на трупе Немцова обнаружено? Нет? Хромой ходил с тростью: проверь, не с секретом ли. Через полчаса буду у себя. И еще, капитан, кто состоял при Немцове телохранителем? Завьялов? Ясненько... Все. Отбой.

Опер взял свой бокал и, в нарушение своих привычек, залпом выпил содержимое.

– А тебе что известно об этом телохранителе? – закусывая долькой лимона, спросил он.

– Почти ничего, самый децал. Слыхал, что молодой качок. В недавнем прошлом инструктор по кикбоксингу в ТОО «Каратисты Урала».

– Как так? – искренне удивился старший опер. – Телохранитель Хромого раньше работал на Батю?! Ясное дело, Хромой об этом наверняка не знал! Похоже на ниточку... Ладно, если что узнаешь конкретное, выходи на срочную связь. Я потопал. – Уже взявшись за ручку двери, он внезапно остановился и хитро мне подмигнул: – Есть сигнал: в пивнушке твоей не только анашой, но и опием балуются. Смотри, не зарывайся. Опий дело серьезное, в случае провала отмазать тебя будет сложновато. Ну, пока.

«Торговлю маковой соломкой придется прикрыть, пока не выявим, откуда утечка информации, – решил я, защелкивая за майором входную дверь. – Но какие козлы! Не найти даже стилет! Работнички! Сейчас они, наконец, обнаружат кровь Синицы в палке Хромого, и машина все же завертится в нужном направлении».

«Приют для друга»

День выдался по-уральски двуличным. То солнечно, то пасмурно. Кучевые облака оккупировали небосвод и периодически заслоняли солнце. Но в этом присутствовали и позитивные моменты: не так душно было в такси, которое я нанял до озера Балтым, что располагается по Тагильскому тракту. Хотел по пути навестить маму, но вовремя вспомнил, что воскресенье и она наверняка уехала на собрание баптистов-евангелистов в молельный дом на окраине Екатеринбурга. Администрация города явно тоже страдает двуличием. С одной стороны, государство всемерно поддерживает распространение в России христианства, правда, на словах в основном, а с другой стороны, практической, выделяет участки для строительства церквей и домов для собраний верующих в самых неудобных для паствы отдаленных местах, обычно в частном секторе, где сильную крупную общину создать если не невозможно, то, по меньшей мере, весьма и весьма непросто. Тот факт, что движение евангельских христиан-баптистов самое мощное во всем цивилизованном мире, чиновники во внимание, естественно, не берут. Брать они предпочитают наличные за предоставление хороших участков с коммерческих структур, которые не скупятся на взятки: магазин или офис в престижном центре – половина успеха предпринимателя. Все это логично и понятно в нашей раздрызганной стране, но этот повсеместный беспредел, и не только в вопросах строительства, меня просто бесит. Рвачи и хапуги, а не лучшие представители народа. И многие ведь облечены депутатской неприкосновенностью. Вот они и есть настоящая мафия. Поголовная коррупция золотыми цепями сковала Россию, только-только освободившуюся от кандалов коммунизма.

Через час с мелочью такси доставило меня до озера. Зеленовато-голубая гладь вод, искрящаяся в преломляющихся лучах солнечного потока, смоляной запах елового бора сразу меня успокоили и взбодрили, настроив по-мальчишески на беззаботную волну. Здесь нашей конторе принадлежало полгектара земли, обнесенной узорчатым ажурным чугунным заборчиком; слабая имитация каслинского литья, но все равно впечатляюще. Много нервов и времени потребовалось, чтоб получить этот участок под строительство малого предприятия «Приют для друга». Пришлось идти старым русским способом – подарков и подношений. Рассчитывался не по старинке – коньяком и шоколадными наборами, а в ногу со временем – свободно конвертируемой валютой, долларами. «Не подмажешь – не поедешь». Этот афоризм русский человек всосал с молоком матери, и, думаю, он останется с ним до конца жизненного пути. Впрочем, каждый делает бабки как умеет. Диалектика.

Но, на мой взгляд, деньги честнее отобрать, а не вымогать с лицемерной доброжелательной улыбкой, пользуясь служебным положением.

По периметру кладбища для животных на длинных цепях бегали четыре звероподобных волкодава, радостно завилявших обрубками хвостов при моем появлении. Овчарок я с зоны терпеть не могу, психическая на них аллергия.

Толчком для организации такого своеобразного предприятия послужил тот факт, что у мамы скончался от чумки любимый карликовый пудель по кличке Малыш. Для мамы это был сильнейший стресс; чтобы как-то смягчить его, я предложил похоронить собаку цивилизованно, по западному образцу. Там кладбища для собак дело привычное. Высокий уровень жизни и нравственности, что тут скажешь.

Выбил место и схоронил пса, как человека, даже памятник поставил в виде пуделя во весь рост. Спасибо Могильщику, который стал на кладбище и сторожем и скульптором. Работал он с гипсом, покрывая его нитрокраской под цвет почившей собаки, и бесцветным лаком.

Правда, некоторые шизанутые состоятельные старушки требовали для своих любимцев памятник из мрамора или чугуна. В таких случаях приходилось заказывать его на стороне. К моему удивлению, «Приют для друга» оказался вполне рентабельным, и я уже подумывал о его расширении.

По документам владельцем места упокоения домашних животных являлся Вадим по прозвищу Могильщик, бывший боевик нашей группы.

Я вовремя заметил, что он стал спиваться, и дал ему это дело. Пусть расслабится на свежем воздухе, авось стресс у него и пройдет. Вадим установил в своей сторожке компактный самогонный аппарат и, кажется, был вполне доволен нынешним положением.

У сарая, где Могильщик творил скульптуры для надгробных памятников, стояли наши «Жигули». Все три окна бревенчатой сторожки были распахнуты, и оттуда неслись незамысловатые аккорды «Лесоповала». Киса в своем репертуаре. Гуляет братва.

Я решил подшутить над ребятишками, а заодно проверить их реакцию. Подойдя к запертой дощатой двери, грохнул в нее ногой, встал за косяк и гаркнул:

– Выходи по одному! Дом окружен!

Автоматная очередь чуть не разнесла дверь в щепки. Крупнокалиберные пули, рикошетя о надгробные плиты, сложенные штабелями во дворе, с противным визгом разлетелись кто куда. «Цыпин «стечкин», – определил я и решил закончить опасный эксперимент, вспомнив о хранившемся на чердаке ящике с противопехотными гранатами. Если мальчики начнут швырять их в окна – от осколков мне не уйти.

– Кончай палить, оглоеды! Это Монах, а не группа захвата!

С той стороны долго возились с замком – от многочисленных безобразных дыр дверь повело и, должно быть, замок просто заклинило. Наконец дверь распахнулась, и показалась бордовая от смущения или алкоголя физиономия Кисы.

– Евгений Михайлович! – радостно-облегченно заулыбался он. – Ну и шуточки у тебя! А если бы зацепило?!

– Ничего страшного. Сгонял бы в город за хирургом, а после операции захоронил его по соседству с какой-нибудь болонкой...

В комнате, против ожидания, был сравнительный порядок. На середине стола, покрытого белой скатертью, высилась батарея разнокалиберных бутылок в окружении холодных закусок в виде чесночно-сырного паштета, овощного салата и вскрытой полукилограммовой банки с красной икрой.

Цыпа сосредоточенно защелкивал патроны в обойму пистолета-пулемета, явно избегая моего взгляда. Ясно, ждал нагоняя. Еще бы – чуть не пришил своего хозяина.

Могильщик, в одних джинсовых шортах и домашних тапочках на босу ногу, вооружившись совком и веником, кружил по комнате, сметая с пола еще горячие стреляные гильзы. Ну прямо рачительный домохозяин, – если бы не синие татуировки: на спине – церковь о восьми куполах– луковках, говорящая о количестве лет, проведенных за решеткой, а на груди – Божья матерь с младенцем, на блатном языке означающая – «тюрьма мой дом родной». А торчащая рифленая рукоять нагана из заднего кармана шорт не оставляла уже и тени сомнений на его счет.

– Ну чисто воровская яма. В натуре контроль потеряли?! Киса! Собери все волыны и загаси в тайник-могилу сенбернара. И ящик с лимонками туда же. Перебьете ведь под кайфом друг дружку, психи! – Я уселся за стол и насмешливо оглядел понурившуюся троицу. – Вадик, Цыпа, цепляйте в сарае два листа фанеры и приведите в божеский вид дверь – не выношу сквозняков.

Вечером, чтоб ребятишки вконец не закисли, организовал рыбалку: благо до озера рукой подать. Природа в любых видах и проявлениях – моя слабость. Почти треть жизни среди каменных стен, решеток, колючей проволоки и остервенелых овчарок невольно выработали во мне трепетное чувство к фауне. Даже примитивный легкомысленный одуванчик вызывает умиление, не говоря уже о розах и сиреневых кустах.

На старости лет, если не пришьют, куплю бунгало где-нибудь у водоема, и чтобы под окнами непременно цвела сирень. От ее пряного аромата тащусь в натуре, как от чуйской травки.

Вообще-то к рыбной ловле у меня отношение двойственное. С одной стороны, астрологически рожденный под созвездием Рыб, я должен вроде воспринимать их как нечто родственное, если не святое, а с другой – мое любимое блюдо – жареная или залеченная в майонезе рыба.

Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. Это один из немногочисленных моих принципов.

Безрезультатно просидев с удочками на бережку, ребята явно заскучали. Предвидя возможность неудачной рыбалки, я запасся беспроигрышным рыболовным средством. Оно заключалось в бутылке из-под шампанского, наполненной взрывчаткой собственного изобретения: марганцем, желтой серой и алюминиевой пудрой в равных пропорциях. А сверху в горлышко была насыпана окись натрия. Плотный пыж из ваты запечатывал все это дело, чтобы вода не сразу достигла окиси натрия, мгновенно воспламеняющейся от соприкосновения с влагой и тем самым приводящей в действие взрывчатку.

– Могильщик, волоки резиновую лодку. Сейчас улов будешь собирать.

Размахнувшись, зашвырнул самодельную бомбу подальше от берега, чтобы, случаем, не задело осколками бутылки. Через пару секунд раздался глухой взрыв, взметнувший над гладью озера двухметровый столб воды, в косых лучах заходящего солнца похожий на поток изумрудов.

Могильщик уже сталкивал надувную лодку на воду. Кое-где на ее поверхности замелькали в волнах серебристые брюшки всплывшей оглушенной рыбы.

Улов выдался не бедный – пара щучек, несколько средних окуньков и дюжина подлещиков. Уху сочинили прямо на берегу, разведя костерок под закопченным медным чаном. Вадик выплеснул в пахучее варево бутылку водки, сославшись на старинный народный рецепт. Конченный алконавт. Рецепт, правда, такой существует, но в уху следует добавлять всего несколько столовых ложек спиртного, как специю для духовитости. Разжевывать это Могильщику я не стал, к чему? Уважаю профессора-американца Карнеги, а он в своей книге «Как оказывать влияние на людей» утверждает: «Не мешайте людям врать, если хотите быть с ними в добрых отношениях». Пусть считает себя продуманным и хитрым, а меня доверчивым простачком. Я-то лучше знаю, кто есть кто. Или, как выражался плосковато-шутливый любитель инглиша Михайло Горбачев: «кто есть ху».

Кашу маслом, а уху водкой не испортишь. Посему ужин вышел на славу, аппетитно-вкуснятистый.

Ребята расслабленно растянулись на траве, подставив многочисленные татуировки на оголенных волосатых торсах свежему ветерку с озера. Кретины – столько особых примет. Менты, уверен, лишь для понта в тюрьмах и зонах выступают против наколок. Те ведь являются своеобразным удостоверением личности уголовников, а значит, облегчают оперативникам работу по их опознанию и розыску на воле. Правда, и я не совсем избежал дани зековской традиции – мое правое плечо уже более десяти лет украшает латинский афоризм, утверждающий: «Человек человеку волк».

– Завязываем, мальчики. – Я встал и накинул на себя легкую шведскую куртку. – На работе понятно, но на отдыхе-то к чему здоровьем рисковать? Холодает, продует, не ровен час.

Мы собрали манатки и гурьбой вернулись в сторожку. Киса врубил компактный переносной телевизор – скоро должен был начаться по четвертому каналу шереметовский «Тик-Так» – самое объективное изложение новостей из всех семи каналов, что ловит приставка ДМВ.

И на этот раз «Тик-Так» оказался на высоте. Показали даже сгоревшую дачу с останками телохранителя Хромого. Рассказал Шеремет и об убийствах Бати, Синицы и Хромого, высказав предположение о начавшейся разборке двух мафиозных группировок – «центровых» с «уралмашевцами».

– Весьма логично, а следовательно, правдоподобно, – резюмировал я, – сейчас каждая «шестерка»-боевик из их банд уверен, что между ними и правда война. Возможна самодеятельность, и это нам весьма на руку.

– А помнишь, Монах, – вдруг развеселился Киса, – как в прошлом году Цыпа предлагал налет на Шеремета? Когда тому премию в баксах дали как лучшему телеведущему новостей? А ты запретил?

– Помню. Журналистов и ментов шевелить надо только в крайнем случае. Крупный хипиш выгоден лишь амбициозным придуркам. Овчинка выделки не стоит.

Могильщик растопил печку, к ночи похолодало. Потрескивающие березовые полешки вносили атмосферу домашности и уюта.

– Вадим, а тебе не страшновато одному в лесу, да еще по соседству с погостом, пусть и для животных? – поинтересовался я.

– Ни на децал, – усмехнулся Могильщик. – Это среди двуногих зверей, готовых порвать любого за копейку, страшно. А здесь я как Робинзон, и на душе покойно. Если сдохну от цирроза печени, просьба к тебе – похороните здесь. Полянку я уже подобрал.

– С тобой ясно. «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собачки»?

– Вроде того. А за что любить людишек? Из грязи вышли, в грязи живут и уйдут в грязь. Как бы ни пыжились – все дерьмо.

– А ты, оказывается, философ-мизантроп и анахорет в одном лице.

Могильщик оскорбился на непонятные ему слова и замолк. Хотя мизантроп – человеконенавистник, а анахорет – отшельник. Всего-то.

Цыпа снова наполнил бокалы.

– Предлагаю «ночной колпак» – рюмочку перед сном. Между прочим, чисто английская традиция.

– Да, – согласился я. – Многовековая, еще у Диккенса «ночной колпак» встречается. И ведь не спились, сволочи, как мы, русские.

– У саксов психика сильнее, – вставил свое мнение Киса.

Ну, тут все на поверхности. Киса незаконнорожденный сын горничной престижной гостиницы и заезжего английского туриста. Мать внушила ему преклонение перед англосаксами, хотя, по теории, логичнее было бы наоборот. Все-таки женщин нелегко понять мужским примитивно-прагматичным умом.

В настоящее время Киса сирота – пока он чалился в лагере, мать, спившись, умерла, не оставив ему ни кола ни двора. Естественно, из гостиницы бдительный коллектив ее выпер еще до рождения ребенка за аморальное поведение, порочащее чистый облик советской гражданки. Последние восемнадцать лет она работала дворником; это с ее-то идеальным знанием трех европейских языков. Зашоренная совдепия, что тут скажешь. Как говорится, слов нет, остались только слюни. Конкретного человека, в которого можно плюнуть, не знаю; посему плевать приходится на наше совковое общество в целом.

Я-то ладно, а Киса готов порвать любого из-за той давней незаслуженной обиды его матери. Комплексует, бродяга. В персонале гостиниц видит поголовно только ханжей и хапуг – поэтому с ними не церемонится, так зажал поборами, что те пикнуть не в состоянии.

Пускай резвится, раз в кайф. Это, правда, чревато рискованными для него осложнениями, но зато весьма прибыльно нашей фирме. Как говорится, нет худа без добра.

Мы, не чокаясь, вразнобой выпили. Видно было, что каждый думает о своем, может, даже сокровенном.

Я это объясняю близостью природы-матушки. Да и само кладбище смотрелось через мутные оконца сторожки если не зловеще в лунном свете, то по меньшей мере таинственно-загадочно, будя в подсознании какие-то обычно дремлющие центры памяти о наших прошлых жизнях, об Истине, старательно скрытой в глубинных тайниках мозга от самого человечества. Наверно, чтоб оно не свихнулось в одночасье. Гомо сапиенс – человек разумный – амбициозная выдумка самовлюбленных гомо обезьянос. Не хочу, пусть косвенно, лить воду на мельницу Дарвина; его теория эволюции унизительна. Лично для меня. Просто человек вернее похож на обезьяну, чем на разумное существо. Куда ни глянь – одни инстинкты. Единственное отличие: у обезьяны, да и всех животных инстинкты в основном врожденные, а у людей условные, благо– или худоприобретенные в процессе существования. Так что мне больше близки Павлов и Фрейд.

Убежден, изначально человек пришел на Землю откуда-то извне, может, из другого измерения, параллельного мира. Здесь же он оскотинился, опустился до животного уровня, сам или по чьей-то высшей воле забыв, растеряв знание Истины. У Маркса есть дельная мысль, с которой спорить глупо-бесполезно: «бытие определяет сознание». Наглядный пример: люди, волей обстоятельств прожившие несколько лет среди обезьян или волков, напрочь забывают человечью речь, зато преотлично прыгают по деревьям или воют на Луну.

В унисон с настроением со двора донесся жутковато-тоскливый протяжный вой-плач волкодава.

– Смерть чует, – неестественно-беззаботно усмехнулся Киса. – Интересно, чью? Должно быть, Могильщик скоро копыта отбросит со своей сивушной самогонкой.

– Черта с два! – взбеленился Вадим, подрагивающей рукой наполняя стакан портвейном. – Верняк, ты раньше сыграешь в ящик; я еще цветы на твою могилку носить буду!

– Кончай каркать! – оборвал я разговор, зашедший в опасное русло, из которого выход один – скандал либо драка. Все же я молодчага, что заранее побеспокоился оставить этих головорезов без оружия. – Давайте о чем-нибудь веселеньком. Вадим, меня давно занимает, как ты в этой глуши без женщин обходишься? Может, тебе из Екатеринбурга резиновую бабу привезти? В секс-шопах сейчас неплохие модели, с подогревом.

Могильщик насупился:

– Благодарю. Обойдусь.

– А он однолюб, – рассмеялся Киса. Заметно было, что в борьбе с алкоголем он явно переоценил свои силы. – А когда приспичит, пользуется испытанным каторжным средством – Дунькой Кулаковой. – Он вытянул вперед руку и покрутил ею перед носом побагровевшего Могильщика.

Тот непроизвольно потянулся к заднему карману шорт, но, вспомнив, что безоружен, скривился в подобии улыбки, больше смахивающей на оскал.

– Да, онанирую. И что? Кому какое дело. Если очень попросишь, могу и тебя трахнуть – хоть в очко, хоть в рот, – они у тебя одинаково поганые.

Киса, навалившись на стол кулаками-кувалдами, начал тяжело подниматься на нетвердых ногах. Чтобы не дать ситуации выйти из-под контроля, я врезал ему хук справа в челюсть. Опрокинув стул, Киса грохнулся на пол и отключился. Через минуту раздался его беззаботный храп.

– Дело житейское. Перепил мальчуган. С кем не бывает. Нервишки на пределе, шифер съезжает. Нормально. – Я похлопал Могильщика по загорелой щеке, успокаивая. – Цыпа, отволоки нашего ослабевшего друга на двор, прикрой одеяльцем. Простынет еще, не дай Бог. А проснется – снова человеком станет. Извинится, если надо. Парень он в общем-то настоящий, наш до доски гробовой.

– До «вышки» то бишь, – мрачно уточнил Могильщик, налил себе граненый стакан «Распутина» и махом заглотил. – Лады. Зла не держу. Малолетка – отвечать за базар еще не научился.

Цыпа вернулся в избу уже без своей похрапывающей ноши и сел сбоку от стола, чуть сзади Вадима.

Моя школа – страхует на случай непредвиденных эксцессов со стороны явно захмелевшего Могильщика.

Тот исподлобья тяжело покосился на него, но вместо ожидаемой ругани вдруг по-детски всхлипнул и закрыл ладонью влажные глаза.

– Что, Монах? Уже и мне не доверяешь – этого костолома сзади подсадил. А когда я пахал на месте Кисы, ты меня за кента держал...

– Цыпа, пересаживайся к нам. Видишь, у коллеги мнительность разыгралась. Это все от самогонки: сивушных масел там грубый перебор, что пагубно для нервов. – Я подал знак, и Цыпа ловко наполнил три стакана «смирновской». – Вот что надо употреблять, если уж пришла охота. Или «капуста» кончилась? Но тогда где же твои накопления?

Могильщик поднял на меня стремительно трезвевшие глаза. Черные зрачки, еще только что расслабленно расширенные, сузились до игольчатых.

– Монет больше нет, Монах. Все отдал сторожу на Широкой речке.

– Сторожу городского кладбища? Но зачем? – Я ушам не верил.

Вадим осушил свой стакан и каким-то чужим глухим голосом продолжал:

– Набрел я тут как-то на чудную поляну. Вся в фиалках и лютиках, а по краям березки молоденькие... Не устоял... Перезахоронил Наташку, жену, с Широкой речки сюда. Пусть со мной будет. Ты не думай: сделано чисто, на городском все так и осталось – и памятник и плита. Никто не врубится, что гроба там нет. Завтра покажу место. Там меня, и похороните рядом, если что.

– Ты хоть гроб-то не вскрывал? – почему-то вдруг осевшим голосом спросил я.

– Грешен... Не сдержался. Все-таки девять лет не видались. Наташка почти такая же осталась. Усохла децал и почернела вся, ну прямо негритянка. Но все одно красавица...

Я залпом, как воду, выпил полный стакан «смирновской» и кивнул Цыпе.

– Выйдем, покурим на воздухе. Душно что-то.

Во дворе мы плюхнулись на какую-то собачью надгробную плиту. Цыпа протянул мне Кисин серебряный портсигар и щелкнул зажигалкой. Стянул, пока волок, понял я.

– Нет, Евген. Портсигар прихватил на случай, если ты пыхнуть захочешь, – словно прочитал мои мысли Цыпа и тоже закурил. – А духоту, кстати, можно ликвидировать. У Фунта есть запасной кондиционер. Могу привезти и здесь присобачить. Он автономный, в паре с мини-генератором. Я же электриком в зоне был.

– Дебил, – без эмоций констатировал я. – К чему кондиционер, если дом сквозняками проветривается?

– Вкурил... Так ты из-за перезахоронения? Ерунда. Все дело его знаю. У Вадима в зоне другая кликуха была – Отелло. Задушил он жену Наташку по пьяни из ревности. Любил уж слишком. За что и огреб восьмерку по сто третьей. Отсидел от звонка до звонка. Если помнишь, когда он с нами работал, по субботам почти всегда отсутствовал. Ты, должно, думал, он по борделям мотается? Я его выпас – Вадим на могилку жены цветы охапками таскал. В натуре, прикидываешь?..

– Могу. Но гроб сюда приволочь – отпад дальше некуда. У Могильщика явно крыша дымится. Надо крепко пораскинуть, как с ним быть. Нам еще двинувшихся по фазе не хватает для полноты счастья.

– Когда приступать? – по-деловому взял быка за рога Цыпа. – Сварганю один, без Кисы, вот увидишь. Работать под несчастный случай? Закрытая заслонка печи – задохся пьяный от угара?

– Нет. Рано. К этому, по ходу, мы еще вернемся. Во-первых, «Приют для друга» записан за ним, во-вторых, надо глянуть на его фиалковую поляну. Желание обреченного – закон. Если не слишком накладно.

Спать рядом с некрофилом было не в кайф, но усталость взяла свое. Мы с Цыпой устроились за печкой, а Могильщик лег на лавку под окнами. Ночь прошла тихо, если не считать немного жутковатого – в свете открывшихся фактов – уханья филина где-то в черной глубине леса.

Следующий день не принес никаких неожиданных сюрпризов. Киса, опохмелившись, ожил, а когда я вернул ему портсигар, и вовсе повеселел. Даже извинился перед Вадимом. Как чингачгуки, они выкурили на пару косяк и сошлись на том, что оба накануне погорячились зазря. Кису на весь день я посадил на радио и телевидение следить за новостями из Екатеринбурга.

Сам с Цыпой и Могильщиком наведались на поляну, где покоилась жена последнего. В натуре, все было аккуратно. Единственное, что выдавало место захоронения, – трава там еще не выросла. Но природа это дело быстро поправит, скроет последний след.

Вечером станция «Радио-СИ» сообщила, что решением областного управления внутренних дел в связи с ухудшением криминогенной обстановки в Екатеринбурге и пригороде введены в действие профилактические операции «Сигнал» и «Кольцо».

Еще через сутки «Тик-Так» показал квартиру метрдотеля «Большого Урала», застреленного неизвестными лицами с официанткой того же ресторана. Завидная смерть – те даже не успели проснуться, хотя входная металлическая дверь была взломана очередью из «Калашникова». Даже если он и снабжен глушителем, представляю, какой грохот стоял. Это все равно, что бить молотком по пустой железной бочке.

Еще через пару дней в офисе ТОО «Каратисты Урала» ухнуло взрывное устройство неустановленного образца, унеся души троих «спортсменов» и отправив пятерых в травматологическую клинику с ранениями различной тяжести.

«Хромоножки» явно сработали по наводке – уж слишком им подфартило – в ТОО как раз проходил совет директоров, то есть собрались «бригадиры» боевиков. Наверно, решали, кто займет место Бати.

Следующие трое суток в новостях не промелькнуло ничего достойного внимания, из чего я заключил, что прошла волна арестов, и спровоцированная нами разборка благополучно выдохлась из-за крупных потерь в живой силе с той и другой стороны. Короче – и «центровики» и «уралмашевцы» уже перестали существовать как реальные боевые группы. С чем и поздравил ребят, предварительно сгоняв Цыпу в Верхнюю Пышму за ящиком полусухого шампанского.

Медведь

За девять дней, что мы отсутствовали, прохлаждаясь на природе по соседству с любовно ухоженными могилками лучших друзей человека, город сильно изменился. Бросались в глаза многочисленные патрули омоновцев и спецназовцев в защитно-пятнистых и черных формах. Вооруженных не смехотворными пукалками Макарова, а солидными модернизированными «Калашниковыми» десантного варианта пять сорок пять.

Пока доехали до «Вспомни былое», трижды наш «жигуленок» тормозили, заставляя выходить из машины, и шмонали, поднимая даже сиденья.

– Сюда бы мой «стечкин», – шепнул, не выдержав, при третьем обыске Цыпа, – от этих козлов одни рога остались бы.

– Не возбухай. Все нормально. – Я подмигнул Цыпе и доброжелательно улыбнулся старлею в черной униформе со спецназовской эмблемой на рукаве, словно это не он, падло, секунду назад больно ткнул мне меж лопаток стволом автомата, приказывая вскинуть руки на капот.

Фунт, вооружившись очками, восседал за столом в своем кабинетике и сосредоточенно штудировал «Российскую газету».

– Евген! – радостно воскликнул он и тут же как-то потух, поскучнев сморщенным старческим личиком. – Ты уже читал?

– А в чем суть дела? – Я открыл холодильник и выудил себе и Кисе по банке чешского пива. – Налоги опять повышают?

– Хуже. – Петрович протянул газету. – На первой полосе секи. Указ президента о борьбе с бандитизмом и другими проявлениями организованной преступности.

– Любопытно, – отхлебывая ледяное пиво прямо из банки, углубился в чтение. Через несколько минут небрежно скомкал газетку и закинул в урну под столом. – Лажа! Опять совдеповская показуха. Нас эти понты не заденут. Ты ведь не обыватель, а битый волчара: должен был мигом вкурить, что последние параграфы сводят на нет предыдущие. Прокуроры в матушке-России поголовно все перестраховщики и карьерой своей рисковать просто побоятся.

– А задержание до тридцати суток?

– Это коснется только засвеченных групп, а попросту – хулиганья, возомнившего себя рэкетирами и гангстерами. Мы же в тени. Нормальные бизнесмены. Уверен, что такой ориентировки, как «группа Монаха», в ментовских ЭВМ нет. А раз у оперов не числимся, то нас не существует. Сечешь поляну?

– Секу – Петрович несколько успокоился и обмяк. – Ты, как всегда, прав. Зря я захипишевал. Возраст дает знать – масло в чайнике уже не то.

– Давай, Фунт, рассказывай лучше, как в заведении дела?

Лицо старика снова поскучнело.

– Неважнецки, Михалыч. Местная шпана – зелень бритоголовая, а прет буром, чтоб поил их кодлу на халяву. За охрану якобы. Пока луну кручу, но скоро терпение их лопнет – будут витрины бить. С десяток наберется оглоедов. Старшим у бритоголовых Андрюха по прозвищу Медведь. Комплекция подходящая. Недавно демобилизовался, нигде не работает. Шляется по пивнушкам, свору собрал таких же оторви да брось.

– Глянь, Петрович, он сейчас не в зале?

– А где ж ему быть? Медведь на нашу Ксюшу глаз положил. Но не думай – она на Андрюху фунт презрения.

– Подтяни его сюда. – Я отставил пустую банку на столик и откинулся в кресле. – Скажи, с ним хрюкнуть хотят.

– Если он отсюда не выйдет – его шушера враз догонится что почем. Это голимое палево, – забеспокоился Петрович.

– Не дрейфь, Фунтик, ничего я ему не сделаю.

Через минуту в кабинете нарисовался Медведь. Мощная плечистая фигура в соединении с сутулостью сразу объясняли происхождение клички.

Модный парнишка. Черная короткая кожанка, белые джинсы и такие же кроссовки. Ясно – родители расстарались для милого дитяти. Отстегнули, не скупясь.

– Проходи, земляк. Присаживайся. – Широким жестом, полным радушия, я указал на диванчик, где восседал Киса.

Медведь недоверчиво покосился на его борцовскую комплекцию, но, введенный в заблуждение детски-наивным лицом, спокойно уселся рядом с ним.

Киса довольно ухмыльнулся и вытянул ноги, отрезая нашему гостю путь к отступлению.

– Слышал, ты пивком любишь побаловаться? – продолжал я, сделав вид, что не заметил Кисиного маневра и явного беспокойства Медведя. – Петрович, надо всегда идти навстречу желаниям клиента. Цынкани Цыпе, – путь принесет из подсобки ящик «Жигулевского».

Фунт вышел из кабинета и скоро вернулся с Цыпой, поставившим ящик с пивом прямо на журнальный столик. Коротко взглянув на меня, Цыпа вмиг просек обстановку и уселся с правой свободной стороны Медведя, таким образом полностью заблокировав его.

Киса уже вскрывал бутылки и батареей расставлял перед растерявшимся Медведем.

– Давай показывай, Андрюха, какой ты любитель пива. – Я закурил и доброжелательно улыбнулся местному главшпану. – И тост есть: чтоб ты поумнел хоть на децал.

– Да вы что, мужики! – Медведь попробовал встать, но мои ребятишки, нежно нажав на его плечи, буквально вдавили его в диван.

– Пей, раз Михалыч сказал, – проворковал Киса. – Или ты понятливым будешь, если почки отстегнуть? Или самого опустить?..

После шестой бутылки на лице Медведя выступили капельки пота. После десятой физиономия его пылала, дыхание стало коротким и прерывистым. В голубых, наливающихся кровью глазах, накапливалась ярость. Это мне понравилось.

– Ладно. Отдохни пока. А то сырость еще разведешь. Сказать ничего не желаешь?

– Желаю, – Медведь откинулся на спинку дивана, отдуваясь. – Виноват, ребята, накосорезил. Но не в курсах я был, что старикан под вами ходит. Если б знал, что у Петровича «крыша» – враз бы продернул.

– В дисбате был? – усмехнулся я. – Оттуда жаргон?

– Оттуда, – нехотя признался он. – Я пойду?

– Зачем спешить? Ты все осознал?

-Да.

– Какие-нибудь претензии?..

– Нет.

– Лады. Тогда давай приколемся по делу. Думаю, такое мелкотравчатое существование тебе скоро прискучит. Ваш рэкет на дураков, бесперспективен. Нарветесь на серьезных «деловых», и полетят ваши буйные головушки. Согласен?

– Да. Но надо же чем-то занять пацанов.

– Занятие подыщется. Вот сегодня, например, Киса приглашает тебя с друзьями на банкет в «Большой Урал». Платит он. В кайф такое занятие?

– В кайф, если не шутите, – неуверенно улыбнулся Медведь.

– Вот и ладушки. Подбери из своей команды человек шесть-семь посолидней и к восьми вечера здесь нарисуйтесь. Киса будет вас ждать. А сейчас ступай, облегчи свой пузырь, а то лопнет, не дай Бог.

Когда дверь кабинета за ним закрылась, я повернулся к Кисе, явно сбитому с толку.

– Не вкуришь никак? Это будет вам с Цыпой почетный эскорт. Разведка боем, так сказать. Посмотрите обстановку, с девочками тамошними приколетесь, барменов пощупаете. Преподнесете бритоголовых как новых хозяев кабака. Сами постарайтесь быть в стороне. Если кто из «хромоножек» еще там ошивается, обязательно засветится на разборке с бритоголовыми и тем подпишет себе приговор. Все ясно? Утром доложите, что почем. Цыпа, отвези-ка меня до хаты. Устал от многолюдья, желаю анахоретством заняться.

Лекарство от депрессии

Как ни странно, во мне мирно уживаются два довольно противоречивых качества: люблю быть в центре внимания, но также обожаю и одиночество.

Впрочем, это, наверно, дает себя знать мой максимализм: кидаюсь из крайности в крайность.

Захлопнув за собой дверь четырехкомнатной резиденции, почувствовал себя приятно-оторванным от всего этого суетного мира. Спустив тяжелые портьеры на окна и включив настольную лампу, добился иллюзии полного одиночества и покоя.

Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»

Стальные браслеты пока не украшают мои запястья, следовательно я, если верить Пушкину, счастлив или около того.

После привычного комбинированного душа вернулся в кабинет и устроился в глубоком кресле за письменным столом. В этой комнате душа отдыхала. И вовсе не из-за роскошных персидских и турецких ковров, радовавших глаз ярким многоцветьем, не из-за японской видеодвойки.

Просто в кабинете я чувствовал себя другим человеком, а если точнее – творческой личностью, почти литератором.

А все благодаря старенькой портативной пишущей машинке «Москва» на письменном столе.

По свойственной всем русским привычке к самокопанию, давно задался целью нарисовать на бумаге в художественном изложении свою юность. Первые криминальные шаги, превратившие вполне благополучного во всех отношениях пацана в того, кем я в настоящее время являюсь.

Любопытно покопаться в далеком уже прошлом, может, нащупать закономерность в поступках, разобраться в понятиях «фортуна», «рок», «судьба».

Я почти фаталист, но обидно и муторно думать, что жизнь предопределена и даже Случайность, по философскому постулату, Неизбежная Необходимость.

Зарядил в машинку лист бумаги и напечатал заглавие новой рукописи с претенциозным названием «Лидер». Это станет логическим продолжением уже написанной повести «Игра», в которой рассказывается о моей юности, первом вооруженном налете, приведшем на скамью подсудимых. После четырех лет в зоне рок или стечение обстоятельств опять привели меня в банду, где совершил первое преднамеренное убийство.

Если б не это, возможно, смахивающее на шизофрению хобби, жизнь почти потеряла бы смысл, стержень, который не позволяет мне опуститься до чисто звериного существования вроде Кисы или окончательно спиться, как Могильщик.

Деньги как таковые, как цель, меня не волнуют. Недаром говорится: деньги, что навоз, – сегодня нет, а завтра воз. Азарт, риск, часто смертельный, сопровождающие битву за презренный металл, – вот что влечет неудержимо. Когда каждый день просыпаешься с мыслью, что он может быть последним в жизни или на свободе, невольно смотришь на мир глубже, другими глазами, чувства обостряются до предела. Это пик наслаждения, вечный оргазм, да простится мне данная пошлость.

Но из-за вечного напряжения случаются и срывы в виде стресса и черной депрессии. В такие моменты лучшее, многократно апробированное лекарство – печатная машинка. Для меня она родное живое существо: бывает, даже разговариваю с ней, ласково называя «сестричка». Отношение к «сестричке» такое же нежное и теплое, как и к десятизарядному «братишке».

До глубокой ночи самозабвенно отдавался любимому делу, выстукивая одним пальцем текст «Лидера». Сколько ни пытался научиться печатать профессионально, вслепую – ничего путного не выходит. Слышал, есть японские электронные машинки, сами печатающие с голоса. Надо поискать на досуге.

Не выключая ночник, забрался под одеяло. Дурацкая привычка спать при свете – печать долгих лагерных лет. В зоне круглую ночь в спальных секциях бдительно горят синие контрольные лампы.

Засыпая, надо думать о чем-то приятном. Проверенный способ, чтоб не приснилась какая-нибудь бодяга.

Кошмары меня не преследуют, но есть сон, который повторяется с непонятной периодичностью. После него на душе весь день какой-то мутный осадок.

Иду я с неизвестным попутчиком по ночному лесу. Тишина, лист не шелохнется. Полная луна проглядывает сквозь клочковатые облака. Вдруг замечаю неподвижно сидящие под деревьями темные человечьи силуэты. «Кто это?» – спрашиваю у сопровождающей тени. «Они все убиты тобой», – глухим голосом отвечает неизвестный. Его лицо мне никогда рассмотреть не удается – какое-то черное пятно, и по голосу не узнаю. На этом сон прерывается.

Одного в толк не возьму: там этих сидячих мертвецов сотни. Нереально. Я ведь не Леня Пантелеев – это за его бандой числилось двести девяносто трупов. Меня подобные рекорды не вдохновляют – отсутствует садистская жилка, хоть и мизантроп по складу характера.

Поужинаю-ка завтра «У Миши». Зеленоглазую Мари увижу, если повезет. Фигурка у нее, конечно, бесподобно аппетитная. И бюст в наличии, что выгодно отличает ее от большинства доскообразных гимнасток.

На этой игривой ноте я и заснул, в предвкушении свидания с зеленоглазкой.

...Полку прибыло

Разведка боем в «Большом Урале» прошла бескровно. Киса с Цыпой в сопровождении бритоголовой кодлы Медведя произвели там должное впечатление. «Хромоножки» если и присутствовали, то высовываться не рискнули. Нахрапистый Киса моментально взял в оборот метрдотеля, курировавшего местных жриц любви. Дипломатически выражаясь, они нашли общий язык и пришли к нужному нам знаменателю. Что и следовало ожидать. Любой здравомыслящий человек предпочтет отдать часть, чем весь куш в придачу со здоровьем, а то и с самой жизнью.

– Андрюха – пацан что надо. Нашего разлива. – Киса поощрительно похлопал по плечу сидевшего на своем вчерашнем месте Медведя. – Пивка выпьешь?

– Нет, нет, – заулыбался новый Кисин приятель. – Пока даже глядеть на него не могу. Увольте.

– Михалыч, что, если его на работу взять? – вступил в разговор Фунт. – Конечно, статью за тунеядство из кодекса выкинули, – безработица, но все ж приличнее пристроенным быть.

– Что это тебя, Фунтик, на благотворительность потянуло? – удивился я. – Да и что он может?

– Андрюха степ бьет. Сам наблюдал. Он поддатый был, но чечетку сварганил, прям как Буба Касторский.

– В натуре?! – обрадовался Киса. – А ну-ка, изобрази, Медвежонок!

Несмотря на тяжелую комплекцию, Медведь со своей задачей справился мастерски.

– Если каблуки усилить подковами, а на пол фанерку кинуть, смотрелось бы в десять раз лучше, – закончив номер, сказал немного запыхавшийся Андрюха.

– Михалыч! – На детском лице Кисы появилось капризно-умоляющее выражение. – Возьми его! Он меня научит чечетке, я с детства мечтаю.

– Заметано. Петрович, оформишь артиста на полставки. В середине зала убери пару столиков и постели лист нержавейки – она посильнее фанеры звук даст. Доволен, Медведь? Жесткого графика выступлений перед публикой у тебя не будет. Скажем, так – ежедневно с тебя пять выходов по десять минут. Покатит? Ладушки. – Я вынул из бумажника пару пятидесятитысячных купюр. – Держи аванс. На подковки.

Когда Медведь ушел, я вызвал в кабинет Ксюшу.

– Слушай сюда, девочка. Андрюха тобой интересуется?

– А мне без разницы. – Ксюша жеманно надула губки. – Я им не интересуюсь. Шпана дворовая.

– Это ты зря. С сегодняшнего дня он солидный человек – член нашей команды. Будет в баре публику чечеткой развлекать. Короче, ответь ему взаимностью. Когда сойдетесь, прощупай его от и до. Планы, мечты, увлечения, на что способен. Договорились, маленькая?

– Евгений Михалыч, вам, сами знаете, ни в чем отказать не могу. – Ксюша кокетливо взяла под козырек. – Разрешите идти?

– Ступай. Но не форсируй события. Помни разницу между статуей и женщиной.

– А в чем разница? – Ксюша задержалась на пороге.

– Статуя сначала падает, а потом уж ломается. Женщина наоборот. Так что поломайся денек-другой. Желанней будешь.

Когда за окнами зажглись уличные фонари, отправился с мальчиками, как и планировал, ужинать в ресторацию «У Миши».

Как обычно, в залах народу было негусто. На небольшой эстраде ансамбль, явно дворового пошиба, вовсю старался создать атмосферу праздника и веселья.

Мари нигде не было видно. Должно быть, ее номер позже, когда ансамбль, выдав свой небогатый репертуар, начнет выдыхаться. Глядя на потные, полупьяные лица музыкантов, я решил, что ждать уже недолго.

Так и оказалось. Через полчаса вышел на эстраду потрепанного вида конферансье во фраке, явно узковатом для его брюшка, и объявил «Эротическое соло». Музыканты, прихватив инструменты, ушли передохнуть.

Свет в зале притушили, откуда-то сбоку ударил на эстраду желтый луч прожектора, и под магнитофонные повизгивания Мадонны появилась Мари, как и в прошлый раз в розовом, облегающем трико.

Номер был неплохой, но публика явно, бы предпочла, чтобы Мари танцевала в купальнике «лепестки» или вообще обнаженной. Под жидкие аплодисменты шоу-девочка покинула эстраду.

Киса верно понял мой взгляд и тоже скрылся за кулисами. Я заказал «Мадам Клико». Вскоре в сопровождении Кисы появилась Мари, уже переодевшаяся в вечерний костюм сиреневых тонов.

– Здравствуй, Мари. Я подумал, что после выступления ты не будешь возражать освежиться твоим любимым шампанским.

– Вы очень предупредительны, Женя. – Она устроилась напротив меня между Цыпой и Кисой. – Бокал шампанского и правда будет весьма кстати.

В своем успехе у Мари я не сомневался. И не потому, что считал себя неотразимым ловеласом или решил воспользоваться безусловно стесненными обстоятельствами шоу-девочки. Запрещенными, либо не совсем приличными способами я работаю крайне редко; и уж во всяком случае не в отношениях со слабым полом. Конечно, девиз, начертанный на знаменах иезуитов: «Цель оправдывает средства», – близок мне по духу. Но сердце жаждет искренней взаимности партнерши, а не напускной, актерской, когда любовная игра превращается в товар. И чем он качественней – тем требует большего гонорара.

Просто я пришел к убеждению, что ни одна женщина устоять перед моим обаянием не в силах. И совсем не важна тема разговора. Все происходит на флюидном уровне. Моя аура обволакивает «жертву» и притягивает ее, как хищный цветок – беспечную бабочку. Женщина подсознательно чувствует во мне нечто звериное, агрессивное начало, может, даже – кровь. В женщине бессознательно просыпается ее естество, «зов предков», так сказать, – против этого она бороться не умеет.

Кстати, возможно, этим объясняется та популярность, которой пользуется Киса у противоположного пола. Они чувствуют в нем сверхчеловека...

Мари залпом осушила фужер, и я с неудовольствием подумал: «Уж не на алкоголичку ли нарвался?» Умом понимаю, что самые красивые цветы растут на навозных кучах, но не терплю алкоголичек. Они неизлечимы и имеют лишь одну альтернативу – на панель или в петлю.

Киса предупредительно-галантно вновь наполнил ее фужер. Но Мари, казалось, потеряла всякий интерес к шампанскому, азартно расправляясь с дольками апельсина.

– Жажда замучила, – смущенно улыбнулась она. – Вечерами здесь душно и накурено. А кондиционеры починить не на что. У Миши временные финансовые неувязки.

– Как так? – неискренне удивился я. – Центр же города. Публика солидная. Ансамбль и кухня в ажуре. Не говоря уж об «Эротическом соло». Под такое заведение любой банк ссуду даст.

– А! – отмахнулась Мари. – В том-то и беда, что ссуду Миша уже взял полгода назад. Ремонт сделал, ансамбль нанял – думал, дело, наконец, пойдет. Ан нет. Только-только на ноги вставать стали. А ссуду уже на этой неделе возвращать с процентами... Если отсрочку Миша не выпросит – все, погорели мы. Заведение накроется, и придется мне снова работу искать. А может, в Тагил домой подамся.

– Ну не все же банкиры шакалы, – стал я утешать зеленоглазку. – Возможно, и ваш не последняя сволочь – даст отсрочку, никуда не денется.

– Ты, Женя, по себе судишь. – Мари, стараясь сделать это незаметно, промокнула глаза ажурным платочком. – А эта Европейско-Азиатская Корпорация давно на наш ресторан облизывается. Но Миша надеется: он с их генеральным директором, кажется, в неплохих отношениях.

– Ну и ладненько. – Я поспешил переменить тему: – Что мы все о грустном? Давай о тебе поговорим. Ты сегодня еще выступаешь?

– Нет, – вздохнула Мари. – У меня всего один выход за вечер. Я уж с отчаяния предлагала Мише стриптиз работать, чтоб публике потрафить. Но он пуританин, не от мира сего.

– Мне его искренне жаль, – я улыбнулся. – Он пошлый ханжа. Но нет худа без добра. Появилась плодотворная и перспективная идея: дело в том, что мой компаньон, господин Киселев, – я указал на Кису, самозабвенно уплетавшего пиццу, – загорелся идеей открыть фешенебельный ночной клуб. Уже штат подбирает. Вакансия исполнительницы стриптиза пока не занята. Оплата – миллион в месяц. Если у тебя есть готовый номер, советую пройти пробу. Твои внешние данные выше всяческих похвал, вопрос только в одном – таланте.

– А когда проба? – От волнения Мари даже забыла о фруктах.

– Да хоть сегодня...

– Как? Но не здесь же?

– У меня рядом четырехкомнатная резиденция, офис, так сказать. Аппаратура японская, записи на любой вкус. Решайся... Да, чтоб ты за шутку не приняла... – Я вынул из бумажника сто баксов. – Если проба пройдет удачно – это станет авансом, а если нет – небольшой компенсацией за потерянное напрасно время. И не бойся, мы люди деловые и серьезные. Домой тебя отвезет мой второй компаньон господин Цепелев. – Кивнул в сторону Цыпы.

– Но, мальчики, будет только стриптиз или... – Мари настороженно всматривалась в наши лица своими чудными глазами-изумрудинами.

– Никаких «или». Мы джентльмены. Поехали. Ты права – здесь и правда невыносимо накурено.

Моя гостиная словно нарочно обустроена для подобных мероприятий. Тридцать квадратных метров покрывает зеленый ковер с длинным пушистым ворсом. В углу музыкальный центр, от которого под ковром тянутся провода к трем стереоколонкам и настенной установке светомузыки. Диван, три кресла и бар на колесиках скомпонованы таким образом, что оставляют достаточно свободного места.

Мари сразу прошла к музыкальному центру и с видимым интересом стала перебирать компакт-диски.

Я с ребятами расположился на диване. Киса подкатил к нему бар и по моему знаку наполнил четыре бокала сухим мартини.

– Надоели западники, – Мари повернулась к нам. – Можно я под Марину Журавлеву буду работать?

– Хозяин – барин. – Я протянул ей наполненный бокал. – Освежись.

Люстру погасили, комнату освещало лишь загадочное разноцветье всполохов светомузыки.

В попсе я далеко не дока, но голос Журавлевой кажется оригинальным и самобытным, нежно-агрессивная тональность задевает какие-то тайные струнки даже в моей заскорузло-мохнатой душе.

Мари не делала вид, что это поет она, в отличие от жалких потуг стриптизерок «Шах-клуба», а просто с улыбкой, правда, несколько деланной, легко закружилась в странном смешении румбы, ламбады и танго.

От своего сиреневого костюма Мари освободилась довольно быстро, оставшись в черном ажурном нижнем белье, состоящем из узких плавок, бюстгальтера и комбинации-мини. Весьма эротично изгибаясь, она вынырнула из комбинации, открыв восхищенным взглядам роскошное тело.

Чуть полноватые бедра при изумительно тонкой и гибкой талии и высокий аппетитный бюст кружили голову не хуже «Мадам Клико».

Закончила номер шоу-девочка несколько вульгарно, но сильно: оставшись голенькой, опустилась на локти и начала делать, высоко вздымая ослепительно белые ягодицы, мощные волнообразные движения, которые угасли с последними аккордами песни.

Мы, не сговариваясь, разразились аплодисментами. Больше всех старался Киса, производя лопатообразными ладонями оглушительные хлопки, более смахивающие на выстрелы пистолета с изношенным глушителем.

Судя по всему, Мари осталась довольна нашей реакцией и в качестве награды одевалась неторопливо и почти столь же возбуждающе, как и раздевалась.

– Конечно, господин Киселев берет тебя в свой ночной клуб. К работе приступишь через недельку-другую, как только подыщем подходящее помещение. – Я поднял бокал. – Выпьем за твое артистическое будущее в новом амплуа. Не посидишь с нами?

Мари только пригубила свой бокал. Глаза ее смеялись, чувственные губы тронула лукавая улыбка:

– Нет, мальчики. Групповой секс не моя стихия. Мне пора. Женя, ты же обещал...

– Какой разговор! – Я нагнулся к Цыпе. – Отвези барышню куда скажет и возвращайся. И без грязных домогательств к малышке!

– Все будет путем, Михалыч. – Цыпа отставил бокал и с готовностью выбросил, вставая, свое тело из мягких объятий дивана.

Когда мы остались одни, для полноты ощущений закурили из Кисиного портсигара.

– Ну что, брат, проверим твою соображалку. Ты просек мой план?

– Обижаешь, Монах. – Киса самодовольно осклабился. – Я сразу понял, что ты хочешь. Сорвешь Мише отсрочку платежей и перекупишь у Европейско-Азиатской Корпорации его ресторан. И будет у тебя ночной клуб с рулеткой и стриптизом. Ты ведь давно об этом подумывал.

– Верно. Все в елочку. Но только не мой, а наш клуб. Будешь в нем управляющим – Мари я говорил правду.

Киса поперхнулся дымом и закашлялся, не сводя с меня благодарно-телячьих глаз,

– Слов не надо. Вижу, что рад. Раз такой догадливый, что от тебя требуется в данный момент? Исходя из недавнего представления...

– Звякнуть в «Анжелику»? Девочку пригласить?

– Я не эгоист. Заказывай трех – Цыпа вот-вот вернется. Звони в «Элиту», там девчонки неопытней, «кругосветку» грамотно исполняют. Но предупреди диспетчера, чтоб «товар» безусловно соответствовал названию их борделя.

Обыкновенный шантаж

За ночь накувыркавшись, отправили «элитянок» восвояси и завалились спать.

Проснулся, когда солнце уже стояло в зените. Да и то – Киса разбудил, сообщив, что сгонял Цыпу за свежим пивом, а сам тем временем зажарил яичницу с ветчиной.

Расположились без претензий прямо на кухне за дубовым столом. Ели по-свойски из вместительной чугунной сковороды. Цыпа взял на себя роль виночерпия, вовремя наполняя пивные кружки из десятилитрового армейского термоса.

– Вот что, мальчики, – утолив жажду и голод, сказал я, закуривая первую после сна и поэтому самую сладостную сигарету. – Для вас есть дело. Цыпа, завязывай пить – тебе еще баранку крутить! Езжай в «Приют для друга» к Могильщику. Возьмешь из тайника пяток лимонок с детонаторами. Спрячь куда-нибудь под днище автомобиля, чтобы омоновцы, если вдруг тормознут, не зашмонали. Волыны не бери – они пока без надобности. Ступай.

Докончив с Кисой термос, я изложил его задание:

– У тебя, брат, дело посложнее. Пробей все, что сможешь, о Европейско-Азиатской Корпорации. Имя, адрес, телефоны генерального директора. Информацию жду развернутую. С расходами не считайся, но и не очень светись. Накрайняк представляйся журналистом из «Коммерсанта». Усек?

– Собирать компромат?

– Нет. Может быть, в будущем... А на сегодня мне нужна добротная общая характеристика, желательно хорошо детализированная.

– Сделаю в лучшем виде. Положись на меня, Монах. К вечеру отчет представлю.

– Лады. Найдешь меня во «Вспомни былое». Давай рви когти, а я покемарю еще.

Поспать всласть – по извечному закону подлости – так и не удалось. Часа в три защелкали замки входной двери. Ключи были только у Натальи, но она обычно приходит по субботам. Я неслышно встал, набросил на себя халат и затаился за дверью кабинета. В руке зажал пистолет-зажигалку. Конечно, чистый понт, но добросовестно изготовленная имитация «Макарова» могла испугать дилетанта.

Квартирный вор? Он бы для страховки сначала позвонил... А может, где-то прокололся, и остатки «хромоножек» или коллег Бати прислали наемного киллера-убийцу? Только бы не профессионалов. Тогда остается шанс...

Страха не испытывал, просто было жаль, что финиш подкрался так некстати, когда все у меня катит в елочку. Хотя конец всегда обычно приходит для нашего брата не вовремя и без всякого предупреждения. Такова специфика.

Дверь кабинета бесшумно приоткрылась. Я замахнулся своим, пусть игрушечным, но довольно тяжелым шпалером, намереваясь металлической рукояткой размозжить голову нежданному гостю.

В комнату вошла Натали, моя милая двоюродная сестренка. Со вздохом облегчения бросил пистолет на диван и протянул к ней руки:

– Натуля! Ты почему без предупреждения? Застала бы меня в неприличной позе с красоткой. Я должен оберегать твою нравственность.

– Вот новости! Я тебя уже во всяких видах имела счастье наблюдать. Я не ханжа, и покоробить, Женя, меня абсолютно нечем.

– Ну ладно, ладно, сестричка. Так чем могу быть полезен?

– Ты нынче вечером никаких сборищ здесь не планируешь? Если помнишь, у моих девочек день рождения. Анюте сегодня исполняется двенадцать, а Марии пятнадцать – завтра.

– Конечно, помню, – соврал я. – Тебе, понимаю, квартира на вечер нужна?

– Да, если можно. Хочу устроить небольшое праздничное чаепитие. Девочки подружек своих пригласят. Всего человек двадцать будет, сам понимаешь, в моей трехкомнатной «хрущевке» будет тесно.

– Нет проблем, Натали. Квартира в полном твоем распоряжении. Веселитесь. Если смогу вырваться, то и сам приму участие. В любом случае поздравь именинниц от моего имени и расцелуй их сладкие родные щечки. На сколько стрелка забита?

– Женик, избавляйся, наконец, от блатного жаргона. Ведь уже второй год, как среди людей. Вечер начнется в семь, приезжай. Твои племянницы все время о тебе вспоминают. Правда.

– Лады. Постараюсь нарисоваться.

По-семейному почаевничали с сестренкой. Натали сделала косметическую уборку – вытряхнула из пепельниц и вымыла грязную посуду. Затем снова напомнила мне об обещании постараться поприсутствовать на детишкином сходняке и стала прощаться.

Когда остался один, четверть часа слонялся по комнатам, вспоминая, куда задевал подарки племянницам, купленные еще месяц назад. Наконец обнаружил их на полке в платяном шкафу. Два парижских флакончика духов «Черная магия» и две коробочки с одинаковыми золотыми крестообразными кулонами на золотых кордовых цепочках.

Девочкам и сестре должно понравиться, учитывая их недавнее крещение. Сейчас все чуть не поголовно ринулись в религию. Да это и понятно – когда человек теряет одну мечту, ее необходимо срочно заменить другой, чтобы легче шагалось к естественно-банальному итогу – могиле. «Коммунизм» или «вечная жизнь» – какая разница? Главное, иметь свет в конце тоннеля. Даже если это только его иллюзия – право, несущественно.

Уходя, звякнул в фирму «Хом-сервис» и заказал пять тортов «Прага» с дюжиной импортных газированных напитков на семь вечера с доставкой по моему адресу. Пусть детишки повеселятся всласть. Деньки в конверте с надписью «домашний сервис» оставил на столике в гостиной рядом с подарками племяшкам.

Когда вошел во «Вспомни былое», первым делом увидел Андрюху, лихо отбивающего чечетку подкованными каблуками на листе нержавейки в центре зала. Все столики были заняты. Посетители, оторвавшись от пенных кружек, одобрительно смотрели на старания Медведя. Что ж, новшество, судя по всему, окупится.

В кабинете Фунт с Цыпой самозабвенно лицезрели приключения Тома Джерри по японскому ящику. Ну чисто два пацана – не сразу даже заметили, как я вошел.

Сел на свое обычное место – в кресло напротив дивана. Цыпа, не дожидаясь распоряжения, достал из холодильника банку моего любимого пива «Пльзень». Ставя ее на столик, как-то неуверенно взглянул мне в глаза.

– Что мнешься? «Эргэдэшки» привез?

– Как заказывал, – пять «лимонок» уже в подоконнике у Петровича. Но есть непредвиденное осложнение с Могильщиком. – Цыпа достал из внутреннего кармана джинсовой куртки два сложенных листа. – Полюбопытствуй, Монах.

Первым листком оказалась дарственная на господина Цепелева, где Цыпе безвозмездно отказывалось в полное владение малое предприятие «Приют для друга». Оформленная юридически грамотно, даже присутствовали на положенном месте все подписи и печать нотариуса. На втором листке оказалась нацарапанной коротенькая записка: «Прости, Монах. Устал я. Каждую ночь Наташка выходит на опушку леса и манит к себе. Ухожу. Сдержи слово и похорони рядом с ней. Вадим».

Я задумчиво сложил листки и засунул к себе в бумажник.

– Рассказывай.

– А чего рассказывать? Ты уж понял все... – Цыпа отхлебнул из банки и поморщился – то ли от пива, то ли от своих мыслей. – Ладно. Приехал я на Балтым. Сначала прошел к тайнику. Сдвинул плиту с могилы сенбернара и достал гранаты. Волыны все на месте, даже наган Вадима. Самого его в сторожке не оказалось. На столе нашел эти бумаги. Вкурил, где он может быть. На той полянке и нашел. Удавился Вадим на березе рядом с могилой жены. Видно, висел порядочно – запах уже пошел. Тут же яма была выкопана, глубокая, чуть не два метра. В кучу земли лопата воткнута. Предусмотрительный... Зарыл я его. Маленький холмик, правда, получился. Но со временем осядет, никуда не денется.

– Ну и ладно. Хорошо все, что хорошо кончается. Печать-то нотариуса подлинная?

– Конечно, – усмехнулся Цыпа. – Гарантия.

– А ты откуда можешь знать? – Я закурил «родопину» и уставился в его забегавшие глаза. – Хотя Бог с ним. Одним головняком меньше – не надо больше за наш арсенал беспокоиться. Мало ли чего сумасшедшему в чайник взбредет? Гм, в общем, поздравляю с приобретенной собственностью. Хочешь туда перебраться? Условия оставим прежние – шестьдесят процентов с прибыли от собачьих похорон – нашей фирме. Устраивает?

– Конечно. Благодарю. Но в «Приюте», если не возражаешь, будет работать мой старший брательник Василий. Ему по разным причинам сейчас полезно сховаться в укромном месте. Отсидеться... Кстати, на литье повернут. Так что памятники собачьи не будут проблемой.

– Лады. На том и порешим.

Около семи часов появилось искреннее желание побывать на дне рождения племянниц, но я его подавил – дело превыше всего, надо дождаться Кису с известиями.

Тот появился только к десяти. По лучащейся самодовольством физиономии я враз просек, что с заданием он справился.

– Все путем, Монах, – заявил Киса, плюхнувшись на диван и доставая свой заветный серебряный портсигар. – Пыхну децал, а то умаялся вконец.

– Можешь. Если это не отразится на твоих умственных способностях и не испортит речевой аппарат.

– Обижаешь, Монах... – Киса закурил папиросу и замолк, загоняя пахучий терпкий дым на самое дно своих легких. – Так вот. Слушай сюда. Европейско-Азиатская Корпорация серьезная структура. Уставный фонд пятнадцать миллиардов рублей. Прославились как кровожадные ростовщики и вышибалы долгов. Работают под прикрытием азербайджанской группировки. Генеральный директор Иван Альбертович Камаев. Вот его данные. – Киса положил передо мной исписанный блокнотный лист. – Рабочий и домашний телефоны, адрес, состав семьи. Ездит с шофером-телохранителем на «Мерседесе-600».

– Где тачку на ночь оставляет?

– Знаю. Перед своим домом на частной платной автостоянке, принадлежащей ЕАК. С Михаилом Килиным, владельцем ресторана «У Миши», Камаев в дружеских отношениях. На чем основанных – выяснить не удалось. Офис ЕАК занимает два этажа в здании...

– Стоп. Достаточно пока. Идея уже народилась. Будем действовать прямолинейно-грубо. Метисы вроде Ивана Альбертовича хорошо понимают только мышечный интеллект.

Я решительно придвинул к себе Кисину маляву и набрал домашний номер генерального директора ЕАК.

– Вас слушают. Говорите, – раздался в телефонной трубке мягкий, чуть протяжный голос.

– Слушать мало. Надо слушать внимательно, Иван Альбертович.

– С кем я разговариваю? – Голос на том конце провода стал сух и резок, вмиг потеряв свою первоначальную мелодичность.

– Вам звонят искренние друзья. Из «Пирамиды». Нам бы очень не хотелось, чтобы вы либо ЕАК пострадали чисто по незнанию обстановки. Делимся информацией: определенные круги не желают дальнейшего существования кабака «У Миши». И не суть важно, по каким причинам. Михаилу Килину предстоят крупные платежи – пусть платит. Отсрочка исключается, будь вы хоть десять раз его другом. Принимая во внимание серьезные убытки вашей корпорации...

– О чем вы говорите?! Какие еще убытки?..

– Это узнаете, Иван Альбертович, в самое ближайшее время. Если будет малоубедительно и вы не послушаетесь дружеского совета, мы предпримем более радикальные меры, и никакие азеры вам уже не помогут. Желаем всего доброго.

Я положил телефонную трубку и, взглянув на Кису, вздохнул:

– Ну, чего ты опять не понял?

– Михалыч, про какую «Пирамиду» ты говорил?

– Ты разве не слыхал про эту группировку?

– Слыхал. Даже много. Крутые ребята, но их никто не знает. Призраки какие-то.

– В том-то и суть. Я использовал их фирменный знак для понта. Имидж у них серьезный, и даже ЕАК связываться с «Пирамидой» не захочет. Я вообще иногда думаю – а может, никакой «Пирамиды» и нет? А этим именем просто прикрывается несколько разных банд?.. Ладно. Вернемся к нашим баранам. Ты с Цыпой сегодня сляпаешь материальный ущерб ЕАК и лично Ивану Альбертовичу. Чтоб он не принял наш разговор за шутку идиота или розыгрыш. Я с самого начала хотел сжечь его колеса, а раз они паркуются на стоянке ЕАК – тем более нам на руку. С тачкой генерального директора сгорят и другие; корпорация вынуждена будет возместить ущерб пострадавшим... Короче, Цыпа, достань из подоконника «эргэдэшки» и отправляйтесь с Кисой на дело. Гранаты кидайте под бензобаки. Чем больше сгорит машин на стоянке ЕАК – тем лучше...

В отсутствии ребят мы с Фунтом засели за нарды и так увлеклись (хотя ставка была минимальная – десять штук), что очнулись только с появлением Кисы и Цыпы.

Мальчики доложили, что операция прошла успешно, по их прикидкам, сгорело никак не менее дюжины автомашин. Свидетелей и, следовательно, человеческих жертв нет.

Мы выпили водки за то, чтобы наш «аргумент» генеральный директор принял достойно – с пониманием, без лишнего озлобления, философски, как и положено истинно деловым и умным людям без комплексов.

Свидание с Мари

Через несколько дней я решил, что пора навестить шоу-девочку. Заранее пробил ее адрес и запасся в «Бриллианте» маленьким подарком.

Мари снимала однокомнатную квартирку на втором этаже пятиэтажки на Вайнера. Выйдя из «жигуленка» у ее подъезда, наказал Цыпе ждать полчаса, а если не появлюсь – отчаливать и завтра подогнать машину сюда к восьми утра.

Дверь открыла Мари, восхитительно смотревшаяся в голубой шелковой пижаме.

– Женя? Как ты меня отыскал?

– Нет ничего проще, – ответил я, проходя в комнату. – Стоит всего лишь спросить любого прохожего: «Где живет самая красивая девушка Екатеринбурга?» – каждый адрес укажет.

Довольно симпатичное и уютное гнездышко. На полу белый ковер. Одну стену комнаты полностью занимали огромные зеркала, напротив – приземистая широкая софа. Тут же интимный ансамбль из двух глубоких кресел и столика-бара между ними.

– Ты прирожденный льстец, – улыбнулась Мари, устраиваясь с ногами в одном из кресел. – В прошлой жизни, наверно, был галантным придворным и записным сердцеедом.

– Вряд ли. – Я сел в пустовавшее кресло. – Мне море и лес частенько снятся. Так что был либо пиратом, либо разбойником на большой дороге.

– Если так, то в прошлой жизни тебя звали капитан Блад или Робин Гуд.

– Это ты у нас прирожденный льстец. – Я не смог сдержать довольной улыбки. – Кстати, когда твой день рождения?

– Был в прошлом месяце. Я ведь Телец по зодиаку.

– Замечательно. Лучше поздно, чем никогда. – Вынул черную сафьяновую коробочку и протянул через столик удивленной Мари. – Поздравляю с днем рождения и желаю, чтоб и через десять лет ты выглядела так же обворожительно, как сейчас.

Мари надавила кнопочку, открыв взору лежащий на подушечке золотой кулон с крупным изумрудом в обрамлении мелких бриллиантиков.

– О, Боже! – вырвался у нее восхищенный возглас. – Прелесть какая! Мне ни разу в жизни таких подарков не делали... Но ведь, наверное, страшно дорого?

– Пустяки. Дырку в моем бюджете этот кулон не пробьет, а к твоим чудным глазками изумруда как раз не хватало. Прости, что без цепочки. В «Бриллианте» не было подходящей. К нему надо помассивней. На днях завезу.

– Ох, даже не знаю... Мы ведь едва знакомы...

– Мое заветное желание – познакомиться поближе. Если ты не ханжа и не затюкана плебейскими предрассудками.

Мари звонко рассмеялась и легко вспорхнула с кресла.

– Я как раз салат готовила. Из креветок. Сейчас принесу. А ты выбери из напитков что-нибудь. Я рада возможности отметить мой день рождения вторично.

Пока она колдовала на кухне, я произвел ревизию бара, остановив свой выбор на полусухом итальянском шампанском. К креветкам в самый раз.

«А шоу-девочка неплохо всем упакована. Должно быть, имеет состоятельного «спонсора». Или имела, когда «зажигала» в «Шах-клубе». Следовательно – не так уж наивно-невинна, как хочет казаться... Это значительно упрощает...»

Мари вернулась из кухни, как заправская официантка, неся на кончиках пальцев полусогнутой руки круглый поднос с закусками. Кроме креветок, здесь присутствовали аккуратно уложенные шоколадные батончики «Твикс» и ваза с мандаринами.

Я разлил шампанское в высокие пузатенькие бокалы на коротких ножках. Только собрался произнести приличествующий случаю тост, как Мари тронула наманикюренным пальчиком мои губы.

– Не надо никаких слов. Мне достаточно взглянуть в твои глаза. Они красноречиво, а главное – честно и открыто говорят, чего ты хочешь на самом деле...

– Раз так, то мне придется надевать темные очки – я не вправе подвергать твою невинность столь рискованному испытанию...

– Не надо, Женя, – глаза Мари изумрудно горели, словно гипнотизируя и ласково, но упорно затягивая в свою глубину. Я почувствовал, как томная нега охватывает мое тело. – Не надо. Твое желание отвечает моему. – Мари озорно улыбнулась. – Кстати, я подобрала музыкальное сопровождение к будущему номеру. Это композиция из нескольких песен «Армии любовников». Есть желание стать первым зрителем?

Не дожидаясь ответа, она включила компактный кассетник, лежавший на полу между креслами, и выпорхнула на середину комнаты. В своей голубой пижаме на белом ковре вызвала у меня ассоциацию с сильной морской рыбой, играющей с пенными волнами. Только не мог решить – то ли это кровожадная акула, то ли добрый резвящийся дельфин. А вскоре у меня пропали вообще все мысли – освобожденное от атрибутов цивилизации волнующе-гибкое женское тело, дразняще-подвижное, поглотило все мое внимание без остатка.

Завершила выступление шоу-девочка, как и в прошлый раз, в коленно-локтевой позе. Чтобы вынырнуть из жаркой волны, накрывшей меня с головой, я налил полный бокал шампанского и жадно выпил в два глотка.

– А ты эгоист, Женечка! – Мари лежала на софе, не потрудившись хотя бы символично прикрыть свои округло-манящие прелести. – Мне тоже хочется пить.

Я наполнил ее бокал и подошел к низкой широкой софе, нависнув черным вороном над беззащитным в своей оголенности телом.

Мари взяла у меня бокал и, даже не пригубив, поставила на ковер.

– После. Сейчас хочу пить тебя...

Считаю себя довольно опытным любовником, но Мари дала мне массу новых незабываемых ощущений. Достаточно сказать, что я в эту ночь неутомимо поднимался по тропинке удовольствия на пик наслаждения чуть не дюжину раз. Судя по томным вздохам и стонам Мари, по тем полосам, что оставили ее страстные пальчики на моей спине и бедрах, она также не осталась равнодушной к моим ласкам.

Поспать почти не удалось, так как мои внутренние часы разбудили ровно в восемь утра. Взглянув на свой «Ролекс», убедился, что мозговая подкорка, как всегда, не подвела и пробудила вовремя.

Неслышно поднявшись, быстро оделся и тут только вспомнил об основной цели моего визита.

Мари спала, свернувшись котенком на измятых простынях, и еле слышно сладко постанывала, видимо, и во сне продолжая переживать все перипетии нашей бурной ночи.

Я нагнулся и поцеловал ее чуть припухшие жаркие губы. Ее язычок мгновенно нашел мой, и они слились во взаимной упруго-нежной ласке.

– Уже уходишь? – Мари окончательно проснулась и томно потянулась, закинув руки за голову. – Что так рано?

– Бизнес призывает на служение мамоне, – усмехнулся я, поглаживая шелковистую кожу ее бедра. – Вечером увидимся. Сегодня много дел по открывающемуся клубу. Кстати, как у тебя с Мишей? Он не будет возражать против твоего ухода?

– Сейчас его такие пустяки уже не волнуют. Заведение накрылось. Бесповоротно. В отсрочке выплаты ссуды Мише отказали, хоть раньше и обещали. Шакалье! Он уж два дня сам не свой. Запил даже. Штат разбегается, как крысы с корабля. Да и понятно – помещение забирает Европейско-Азиатская Корпорация, а как она его использует – под склад или еще для чего, – никому не известно.

– Да, печально все это, – посочувствовал я, бодро вставая с софы. – Ну, до вечера, моя маленькая. Бай-бай.

У подъезда уже ждали «Жигули» с Цыпой, доставившие меня в нашу резиденцию «Вспомни былое».

Киса был на месте. Подробно проинструктировав его, отправил на переговоры с Мишей, дав для солидности в сопровождающие Медведя. Тот за последние дни стал почти своим человеком, практически уходил из пивной только спать. Чувствовалась добросовестно-грамотная Ксюшина работа – он не отходил от ее стойки, как благодарный бездомный щенок, обретший наконец своего хозяина.

После чашки черного кофе с добавлением толики коньяка спать совсем расхотелось. Чувствовал себя на редкость свежим и вполне оптимистично смотрел в грядущее.

Пока пасьянс ложится удачно. Если выгорит и с покупкой кабака, наша контора примет уже приличный социальный статус. Рулетку, конечно, сразу поставить не удастся. Тут я явно переборщил. Слишком много надо увязывать и подмазывать, чтобы получить «добро» на казино от отцов города, как легальных, так и теневых. Да и вообще стоит ли овчинка выделки? Платить девяносто процентов налога от прибыли и за это счастье содержать целую армию боевиков, чтобы постоянно отмахиваться от мелких рэкетиров и обнаглевших малолеток? Пожалуй, игра не стоит свеч. Не окупится.

А вот элитный ночной клуб с хорошей кухней и стриптизом, с постоянной солидной клиентурой, по всей видимости, даст сочные плоды. Особенно если девочек из своих, попопкастей, туда привлечь. Подобрать лучшие ягодки из Кисиного контингента. За такое прикрытие можно заставить отстегивать не двадцать, а все пятьдесят процентов от их постельного бизнеса. В самом клубе оборудовать парочку «кабинетиков» для тех, кому не терпится или уединиться негде...

Да, дело может вполне пойти...

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился капитан Пилипчук в штатском. Я взглядом дал знак Цыпе с Фунтом оставить нас наедине.

– Разлагаешься? – устало спросил участковый мент, кивнув на бутылку марочного коньяка передо мной.

– Присоединяйся, – я достал второй стакан и придвинул ему.

Капитан нетвердой рукой налил себе стакан до краев и заглотил залпом, будто это самогонка какая-то.

– Не в курсе еще? С Анжелой несчастье, – тихо проговорил он, глядя на меня слезящимися глазами больной собаки. – Умерла.

-Как?!

– А так. Несчастный случай. Передозировка наркотика. Нынче похоронили.

– Она же не кололась... – только и смог выговорить я, потрясенный услышанным.

– Я также не замечал, что Анжела на игле сидит. Но судебно-медицинская экспертиза показала при вскрытии смертельную дозу опия в крови. И ни одного родственника, как оказалось. За гробом в одиночестве шел, не считая представителя из муниципалитета. Такая девчонка сгинула! И меня любила, ласково так звала – МП. Мой Пилипчук значит...

– Обычная вещь. Такого представительного мужика трудно не полюбить. На каком кладбище прописали?

– Кремировали. Так проще и дешевле, раз родичей нема. Кстати, кооперативная квартира, где Анжела проживала, фактически твоя. Время будет – зайди в нашу контору и забери ключи в пятом кабинете. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. У тебя, конечно, поинтересуются, откуда она наркотой снабжалась, но ты крученый – отмажешься без проблем.

Мы еще немного посидели для приличия, допивая коньяк за упокой души Анжелы.

– Ты извиняй, что раньше не сообщил. Три дня в загуле, – промямлил Пилипчук, собираясь уходить.

– Беда не велика. Забудь. В ближайшее время организуем замену. Будет у тебя не девочка, а секс-бомба. А пока расслабься, но не раскисай. Цыпа! – крикнул я через дверную перегородку. – Организуй нашему визави сидорок с горячительным и закусками. Таблеток сунь «антиполицай». Ты за рулем, капитан? Ну все одно пригодится при твоей работе. В общем; топай домой к жене, приходи в норму и не рассиропливайся. Слабаки ни у вас, ни у нас долго не живут, А главное, помни – сколько в море ни плюй, оно больше не станет.

Цыпа появился из подсобки с вместительным пластиковым пакетом, через который просвечивали разнокалиберные бутылки, палка колбасы и какие-то импортные консервы.

– Отвези блюстителя порядка до фатеры. Помоги груз донести и возвращайся. Видишь, копыта у него спотыкаются.

Капитан, не поблагодарив за широту моей души, даже дверь оставил распахнутой. Плебей, что с него взять.

– Фунтик, протри спиртом тайник в подоконнике, чтобы ни капли наркоты и оружейной смазки не осталось. Сунь туда денег из кассы, – если, не дай Бог, тайник спалится, объяснишь, что хранишь там личные накопления. Цыпа, ты все еще здесь?

– Михалыч, движок подозрительно стучит. Машине нужна профилактика.

– Пустяки. Получишь новую. Какая марка тебе по душе?

– При нашем бизнесе неплохо бы танком обзавестись типа «тигр», – язвительно усмехнулся Цыпа и вышел за капитаном, брезгливо наблюдавшим из-под полуопущенных век за отплясыванием Андрюхи.

– Фунт, дорогой, замени Ксюшу за стойкой. Перемолвиться надо.

– Салют, Евгений Михайлович. Звали?

– Присаживайся. Роман с Медведем развивается успешно?

– Все как вы велели. Несколько дней помурыжила, а после только подпустила. Приличные девушки не должны оставлять без внимания ухаживания кавалеров. Пусть даже таких неуклюжих, как Медведь.

– И на какой вы сейчас стадии?

– Все ол'райт. Страстная любовь, прямо как в кино. Совсем ручным стал.

– Откровенен с тобой? Как считаешь?

– Не держи меня за дурочку, Евген, – я хорошо помню твою просьбу. Каждую ночь, как Штирлиц, выведываю его секреты. Женская ласка, сами знаете, развязывает язык не хуже наркотиков.

– А секреты есть?

– Да так. Мелочевка в большинстве. Вот, к примеру, одна из его тайн: в стройбате солдатской пряжкой от ремня изувечил нескольких старослужащих. Одному сержанту глаз выхлестнул, еще парочку отправил в госпиталь с черепно-мозговыми травмами. Заперся в оружейной и отказывался выходить оттуда, пока сам командир дивизии не дал ему слово офицера, что на Андрюху уголовное дело заводить не будут. Просто отправят в дисбат, что и сделали.

– Ох уж эта дедовщина! А если бы комдив даже разговаривать с ним не захотел?

– Медведь говорит, что застрелился бы, предварительно поиграв в Рэмбо, на сколько хватило бы патронов.

– Чем это его так раззадорили?

– Обычные солдафонские приколы. На вопрос, какой из цветов российского флага ему больше нравится, без задней мысли ответил, что голубой. Ну, дебилы и привязались... В дисциплинарном батальоне понахватался блатных замашек от тамошнего хулиганья, котировался у них за силу и бесшабашность высоко, если не врет, конечно.

– Кто родители?

– Пенсионеры. Он поздний ребенок. Но не избалованный, привык на себя рассчитывать. От жизни хочет многого и ясно понимает, что крупные деньги можно добыть только криминальным путем. Кстати, интересовался, не смогу ли помочь ему в приобретении волыны среднего калибра.

– А он, оказывается, далеко не дурак. Держи меня в курсе его затей. Вполне возможно, что вскоре он получит работенку подоходней. И волыну в придачу. А пока просветим его на ржавость. У тебя травки сколько осталось?

– Шесть пакетов.

– Дай ему для реализации. Рискнем. Поглядим, что из этого выйдет. К тому же в заведении наркоту пока хранить опасно. Кажется, все. Ступай дальше радовать клиентуру своими умопомрачительными формами.

– Все вы шутите, Евгений Михалыч, – капризно радула губки Ксюша. – А сами уж второй месяц к себе на чашечку кофе не зовете.

– Весь погряз в делах, малышка. Но какие наши годы – все еще будет. Мое отношение к тебе не измерялось.

Ксюша благодарно вильнула аппетитным задиком, восприняв мои последние слова за комплимент, и скрылась за дверями.

Должно быть, я становлюсь незаурядным физиономистом. Стоило мне лишь мельком увидеть по-детски улыбку на круглой морде Кисы, как я уверенно мог поставить десять к одному, что миссия его завершилась триумфом.

– Сегодня я заслужил кликуху Метеор! – плюхнувшись на диван с банкой пива, радостно сообщил он.

– Скромность никогда не входила в число твоих пороков. Выкладывай.

– Поначалу заехали в «Большой Урал» за нашими процентами с девочек и барменов. – Киса бережно положил на столик до невероятности раздувшийся кейс. – Все прошло интеллигентно, без хипиша. Медведь только глазами хлопал, но свою роль боевика-телохранителя играл очень натурально. Ну, да с его комплекцией нетрудно. Главный их мэтр зазвал меня в кабинет и за рюмкой коньяку выложил просьбу к нашей конторе. Дело выгодное.

– Что этот козел задумал? Надеюсь, у тебя хватило мозгов сразу согласие не давать?

– Обижаешь, Михалыч. Я ему грамотно пояснил, что мне необходимо посоветоваться с шефом. Самодеятельности он не терпит и на такие акции дает «добро» только лично.

– Что за акция? Небось какой-нибудь официантишка взялся его шантажировать, и ему надо заткнуть пасть?

– Нет. Тут покруче. Пока «Большой Урал» был бесхозным, без прикрытия безвременно почившего Хромого, повадился в кабак мент один. Вначале якобы по делам службы – вынюхивал да выспрашивал. А недавно выложил настоящие свои карты: будете, мол, отстегивать «капусту» лично мне. Гарантирует с помощью разных оперативных муток отвадить от заведения нежелательный контингент и обеспечить охрану их легального и подпольного бизнеса. Мэтр в растерянности, сам понимаешь. Окончательного ответа хвату-майору еще не дал.

– Ты и звание его знаешь?

– Не только. Наш новый конкурент – майор Инин из отдела по борьбе с организованной преступностью. Кряжистый такой коротышка, руки ниже колен свисают. За счастье никогда больше с ним не встречаться – такого он страху на него нагнал – мэтр готов отстегнуть пять тысяч баксов.

– Ну что ж, на первый прикид игра стоит свеч. Обмозгую на досуге. Условия, что непременно работать под несчастный случай, не выдвигалось?

– Нет, Михалыч. Мэтр согласен на любой способ. Главное – чтоб тот впредь его не беспокоил.

– Это сильно упрощает задачу. Ладно. Рассказывай, что там с Мишей.

– Там вообще умора. Миша Килин поначалу принял нас за вышибал долгов из Европейско-Азиатской Корпорации. Затряс плешивой головенкой – ну натурально эпилептик. Должно, решил, за его жалкой душонкой явились. Ведь помещение со всеми плевательницами и столиками под дуб не могут покрыть ссуды. Он, по ходу, подумал, что недостачу мы с него натурой брать собираемся. Влепил ему пару оплеух – враз очухался, стал на человека походить, а не на овцу недорезанную. Тут я интеллигентно пояснил ситуацию: заведение он один хрен теряет, да еще долги останутся. А если ко всему счетчик включат – вовек не рассчитаться с кредиторами. Тогда одна дорога – в петлю или в племя голубых. А мы предлагаем ему приличный и даже выгодный выход из тупика. Переоформляем все документы на помещение и оборудование на малое предприятие «Вспомни былое». Со своей стороны возлагаем на себя погашение его долгов по заработной плате персоналу и выплачиваем ссуду ЕАК. Как ты и предвидел. Мише ничего не оставалось, как состроить хорошую мину при плохой игре. Он согласился. Ясно – никому не охота быть официально объявленным банкротом.

– И что дальше?

– Дальше было как по маслу. Заехали в мэрию, в нотариальную контору, и вот реальный результат. Можно даже пощупать. – Киса достал из потайного кармана тугую пачку гербовой бумаги. – Теперь мы владельцы нового ночного клуба и долгового обязательства Европейско-Азиатской Корпорации на тридцать девять тысяч долларов. Срок погашения истекает завтра.

– Неплохо срослось, – пряча бумаги и кейс в подоконник, подытожил я. – Как говорят в рекламе: ребята, вы хорошо поработали, поднимем в честь этого по бокалу «Амаретто». Фунт, кликни Медведя и Цыпу из зала. Напитки из подсобки прихватить не забудь.

Через полчаса вся компания восседала за столом, радовавшим глаз многообразием напитков и закусок.

На лице Кисы застыла блаженная улыбка, как у сытого кота, жмурящегося на солнце летним ласковым днем.

– Значит, расстались с Мишей по-доброму?

– Еще бы. Я даже ему сторублевую монетку дал на трамвай. Но он с гонором – я, говорит, денег от неизвестных личностей принципиально не беру. – Киса расхохотался. – Ну, тут я его поддел за живое. Монету, говорю, тебе по широте душевной предлагает «Пирамида», а следовательно, весьма солидные и уважаемые люди. Миша аж позеленел от страха, но монету прямо выхватил из моей ладони, Ха-ха!

– Может, он позеленел от злости или ненависти? И зря ты «Пирамиду» приплел. Ни к чему. Предвижу осложнения... Пожалуй, надо его в Сочи отправить. Так будет спокойней.

– Да брось, Монах, на воду дуть. Он по жизни натуральная овца. А если высунется по дурости – враз башку отшибем.

– Ну лады. Тебе, должно быть, виднее.

Остаток дня вышел хлопотным, но продуктивным.

Забрал ключи в милиции от кооперативной квартиры, где по доверенности проживала бедняжка Анжела. Каверзных вопросов в отделении не задавали, даже были предупредительно-вежливы, из чего я заключил, что тут явно уже успел для меня подготовить почву вездесущий опер Инин. Хвала ему и слава от меня и моей бандгруппы. Лишние осложнения в виде специфического внимания органов к моей особе чреваты опасностью.

Заехал в банк Европейско-Азиатской Корпорации и погасил Мишину ссуду, выложив перед ошеломленным старшим кассиром тридцать девять тысяч долларов.

Оставил свою визитную карточку для Ивана Альбертовича Камаева с приглашением оказать честь своим присутствием завтра на открытии ночного заведения «У Мари», ранее именовавшегося «У Миши».

Киса, проявив недюжинную энергию, сменил вывеску и привез исправные кондиционеры.

Первый ресторанный зал был явным излишеством, и я распорядился выкинуть столики и поставить в нем пару бильярдных столов и несколько игровых автоматов.

Цыпа твердо обещал к завтрашнему вечеру смонтировать во втором зале установку светомузыки, чтобы придать большую эффектность эротичному номеру Мари.

Последняя была в таком восторге от этих кардинальных изменений в своей судьбе, что почти не обратила внимания на массивную золотую цепь, которую я преподнес ей в пару к кулону.

Эта ночь пролетела для нас, как и прошлая. Мари была просто бесподобна на разные удивительные секс-фантазии.

Презентация

Штат обслуживающего персонала решено было пока не менять – к каждому надо присмотреться. Только пригласил бритоголовую гвардию Медведя – пусть резвятся на бильярде, а заодно присматривают за порядком в заведении.

Конечно, в будущем придется все же подыскать парочку профессиональных вышибал.

Клиентов к девяти вечера почти не было. Да это и понятно – рекламу мы дать не успели, и мало кто знал о перепрофилировании заурядного ресторана в ночной клуб со стриптизом.

Да и десять тысяч рублей за входной билет, которые рьяно взимал в качестве швейцара-билетера Медведь, отпугивали случайных посетителей, живущих на голую зарплату.

Ксюша в окружении нескольких подружек, одного с ней поля ягодок, вела себя пай-девочкой, помня мой строгий наказ «работать» только за валюту, а не цепляться за первого попавшегося загулявшего купчишку.

Ансамбль, видимо опасаясь потерять доходное место, сегодня был абсолютно трезв и играл почти на профессиональном уровне. Я, признаться, даже усомнился – не фонограмма ли это.

Наша компания вольготно расположилась за столиком в сердце зала у самой эстрады.

Киса в темном фраке с красной живой гвоздикой в петлице смотрелся очень фешенебельно. С его детского лица не сходила счастливая улыбка – явно чувствовал себя именинником.

Цыпа тоже приоделся для торжественного случая – вместо привычного джинсового костюма на нем красовалась черная тройка из чистой шерсти. Правда, красно-желтый галстук вносил некоторый диссонанс в общее благоприятное впечатление.

Мари не выходила из-за кулис, готовясь к выступлению.

– Смотри, кто пожаловал, – зашептал Киса, указывая на дверь между залами. – Иван Альбертович Камаев собственной персоной!

Я увидел поджарого импозантного мужчину под пятьдесят с благородной прядью седых волос в иссиня-черной густой шевелюре. Его сопровождал тип боксерской комплекции с маленькими настороженными глазками под скошенным лбом. Ну, с этим-то все ясно.

Иван Альбертович цепко-умным взглядом агатовых глаз моментально вычислил, кто здесь правит бал, и неторопливо направился к нашему столику.

– Евгений Михайлович? – полувопросительно-полуутвердительно поклонился он мне. – Чем обязан вашему лестному приглашению?

– Присаживайтесь, Иван Альбертович, будьте столь любезны. Что будете пить? – слащаво улыбаясь, спросил я, когда гость устроился в кресле напротив меня, а его громила присел, за соседний столик таким образом, чтобы держать нас всех в поле зрения.

Свой взгляд натасканной овчарки он не спускал с наших рук, сторожа каждое их движение.

– С незнакомыми и врагами не пью.

– Мы уже познакомились, а врагом я вам никогда не был. Пригласил вас, уважаемый Иван Альбертович, чтобы развеять недоразумение и уточнить некоторые нюансы. Группа людей, которая работает на нашу фирму, усердствуя, несколько перестаралась и невольно принесла вашей корпорации кой-какие убытки. Принимая во внимание, что автостоянка оказалась застрахованной, не столь уж существенные... Так стоит ли чинить разборку, в которой не будет победителей? Не лучше ли вместо бессмысленной бойни избрать позитивный и взаимовыгодный путь сотрудничества? Вы умный и дальновидный бизнесмен, Иван Альбертович, спокойно взвесьте все «за» и «против»...

– Какое сотрудничество вы имеете в виду? – закуривая сигарету, уже более мягко поинтересовался Иван Альбертович.

– Во-первых, авансом даю твердую гарантию, что от моих людей ЕАК больше неприятных сюрпризов иметь не будет. Во-вторых, азербайджанцев в Екатеринбурге не слишком жалуют. Вы сами должны видеть, что они все больше и больше теряют вес и авторитет в деловых и криминальных кругах. Очень скоро опираться на них вы не сможете. От имени «Пирамиды» предлагаю полное прикрытие и защиту ваших интересов. И не только финансовых... Только свяжитесь со мной – и все ваши проблемы будут моментально решены, причем по самым низким в регионе расценкам.

– Звучит заманчиво, но гарантии... – Иван Альбертович долгим задумчивым взглядом посмотрел мне в глаза. – Пожалуй, я все же выпью с вами рюмочку коньяку...

– Очень рад, что не ошибся в ваших умственных способностях, – усмехнулся я, чокаясь с гостем. – А чтобы хоть косвенно подтвердить наши честные намерения, мы завтра же поместим в банк Европейско-Азиатской Корпорации на депозит пятьдесят тысяч баксов. В качестве гарантии нашей дружбы...

Лицо генерального директора ЕАК довольно залоснилось – то ли от выпитого коньяка, то ли от моих слов.

Ансамбль покинул сцену. Верхний свет люстр погас, и под всполохи софитов светомузыки на эстраде показалась Мари, облаченная по-восточному, даже в чадре.

Под композицию «Армии любовников» шоу-девочка начала неторопливо-плавно свое действо, постепенно наращивая темп.

Я наблюдал эту чарующую сказку обнажения третий раз, но и то не мог оторвать глаз от волнующе-страстных движений восхитительно-гибкого тела. Что уж говорить об остальных – в зале стояла такая тишина, что, казалось, напряжение, нависшее над столиками, материализуется, сгущается прямо на глазах.

И когда номер закончился, зал буквально взорвался неистовыми, долго не смолкающими овациями.

Мари грациозно подхватила многочисленные атрибуты одежды, разбросанные там и сям по всей сцене, и, очень натурально и обольстительно разыгрывая смущение, упорхнула за кулисы.

– Вот теперь я понял, зачем ты сам желал заполучить это заведение! – несколько фамильярно потрепал меня по плечу Иван Альбертович. – Все логично – клуб твой станет золотым прииском. Поцелуй за меня девчушку. Она редкостный талант. Давай по русской пословице: кто старое помянет – тому глаз вон.

– Заметано.

Мы скрепили наше соглашение крепким, как мне хотелось думать, искренним мужским рукопожатием,

Когда стали прощаться, я вручил Ивану Альбертовичу входной билет в ночной клуб, размашисто приписав на обороте: «Свободный вход с сопровождающими лицами. Бессрочный».

К трем часам ночи посетители почти все рассеялись – выходя за двери, словно растворяясь в тумане ночного города. Бритоголовая гвардия разошлась по домам, предварительно хорошо накачавшись дармовой водкой.

Только Медведь не покидал своего поста у входной двери в упорной надежде заманить еще парочку клиентов – он был в этом кровно заинтересован, получая пять процентов от проданных билетов.

Я расслабился, предвкушая близкую поездку в одну зеркальную комнату с широкой софой, и поэтому не сразу обратил внимание на какой-то посторонний шум из первого зала.

– Уйди с дороги, холуйская морда! Нет у меня денег на билет! – вопил чей-то, явно сильно подшофе, мужской визгливый голос. – Пусти! Я долг твоему боссу принес!

Во второй зал ворвался растрепанный Михаил Килин, на плечах его повис волкодавом Андрюха.

– Чего расшумелся?! – встал со своего места Киса. – А ну, захлопни пасть! Здесь нынче приличное заведение, а не твоя занюханная забегаловка!

– Я тебе должок принес... – прохрипел бывший ресторатор и швырнул перед Кисой сторублевую монету, противно зазвеневшую на полированном столе. – С процентом для вашей сволочной «Пирамиды»!

Никто не успел шевельнуться, как в руке у Миши блеснул маленький никелированный «браунинг» и хлопнул негромкий, словно лампочка лопнула, выстрел.

Медведь яростно сгреб стрелка в охапку, но тот умудрился сунуть ствол себе под подбородок и нажать спуск. Медведь ошарашенно отпрянул, выпустив противника из могучих объятий. Все лицо Андрюхи было забрызгано кровью и какой-то безобразной голубой слизью. У его ног корчился в последних конвульсиях Михаил Килин с простреленным навылет черепом.

– Да. Недооценили мы этого психа! – Я повернулся к Кисе и тут только с ужасом заметил, что на его фраке уже не одна красная гвоздика, а две.

Вторая разместилась точно посередине груди и слабо пульсировала, выбрасывая с каждым вдохом маленькие фонтанчики буро-черной крови.

Киса несколько мгновений непонимающе смотрел то на меня, но на все больше намокавшую кровью рубашку и обессиленно опустился в кресло. Ноги его судорожно вытянулись, а челюсть стала отвисать.

– Цыпа! Медведь! Звоните в «Скорую» и ментам! – крикнул я, перекрывая беспорядочно-истеричную суматоху в зале, и бросился к Кисе.

– Держись, брат! Калибр-то ерундовый, выкарабкаешься.

– Нет. Кранты мне. – Голос у Кисы был такой слабый и далекий, что я сразу ему поверил. – Монах. Выполни просьбу... Закажи панихиду по Анжеле...

– Что?! Так это ты!..

– Прости, Михалыч. Она же меня видела... Свидетелей нельзя... – Глаза его подернулись пленкой, губы свела вымученная улыбка, он пытался еще что-то сказать.

Я наклонил ухо к самым его губам.

– Обидно... Так и не успел чечетке научиться...

Это были последние слова моего лучшего боевика и друга, никогда не отличавшегося сентиментальностью.

Видно, приближающаяся смерть что-то меняет в человеке.

Рука его разжалась, и на пол выкатилась сторублевая монетка. Я машинально поднял ее и сунул в карман. Пока не понаехали менты, освободил труп друга от компрометирующих предметов – забрал портсигар с анашой и пружинный нож с его инициалами на медных усиках.

* * *

Не терплю помпезности и показухи в подобных мероприятиях. Но положение обязывает.

У дома, где проживал Киса, поставили столы с водкой и пивом. Распоряжались напитками бритоголовые, наливая в бумажные стаканчики всем желающим прохожим бесплатную выпивку. Страждущих халявщиков оказалось много, пришлось выставить еще пару ящиков сорокаградусной.

Траурная процессия получилась внушительной, хотя я никого специально не приглашал.

Кроме как-то враз постаревшего Фунта, шедшего под руку с Ксюшей, задумчивого Цыпы, Мари в черном платке, жавшейся ко мне в нервном ознобе, и Медведя, командовавшего всеми этими бесконечными поднятиями и опусканиями дубового гроба, обитого черным бархатом, и унылых пьяненьких музыкантов, процессию составляли по меньшей мере три десятка девиц из Кисиного контингента.

Я с неподдельным интересом пристально наблюдал за ними. И что удивительно – эти прожженные проститутки в самом деле искренне рыдали, сочувствуя безвременной смерти человека, нещадно их эксплуатировавшего.

Да, никому и никогда не понять движений женского сердца.

Хотя надо принять во внимание, что Киса, безусловно, был крупный дока по части работы со слабым полом. Истинный, непревзойденный талант... Пусть земля ему будет пухом.

Когда в глубокую яму на гроб начали кидать горсти земли, я, не знаю даже зачем, бросил туда же ту злополучную сторублевую монету.

Иван Альбертович, хоть и не присутствовал на похоронах, сделал благородный жест – прислал три больших венка живых черных роз, очень украсивших свежую могилу.

Тут же Цыпа договорился с шабашниками, что через неделю здесь будет витая металлическая оградка и столик рядом с мраморной плитой.

В клуб ехать не было никакого настроения – слишком свежи в памяти события трехдневной давности, а посему отправились в нашу родную забегаловку «Вспомни былое». Весьма символичное и подходящее название для поминок.

Глядя на сморщенное личико Петровича, его подрагивающие узловатые пальцы, мне вдруг нестерпимо захотелось совершить что-нибудь доброе и светлое. Я достал из кармана ключи от квартиры, которые мне выдали в милиции, и положил на стол перед нашим стариканом.

– Владей, Петрович, квартирой. Довольно тебе в кабинетике ютиться. Поживи хоть перед смертью по-человечески. Видеодвойка там есть и приличная видеотека с мультиками. Счет и здесь и в клубе для тебя открыт пожизненно. Да и много ли тебе надо. Так что отправляйся, Фунт, на заслуженную почетную пенсию.

Мои последние слова заглушили рыдания старика. Стыдясь своих слез, он неумело закрывал лицо руками и очень походил сейчас на седого мальчугана.

– А тебя, Андрюха, назначаю на место Петровича. Думаю, справишься. Пацан ты с головой – Ксюша сказала, деньги за все шесть пакетов травки принес. Не поддался соблазну, значит, – нашего разлива, как говорил Киса. Можно положиться. Цыпа, заводи иди мотор. Отвезешь к Мари, заждалась поди.

Когда выехали на магистраль, я скосил насмешливый взгляд на Цыпу:

– Что нахохлился? Тоже должность хочешь? У тебя их целых три. Во-первых, будешь курировать Кисиных девчонок – они должны сразу усвоить, что со смертью Кисы ничего не меняется. Во-вторых, с сегодняшнего дня ты главный администратор ночного клуба. Ну и основное... – Я бросил на колени Цыпе пружинный нож. – Узнаешь инициалы? Твое наследство – теперь ты главный мой исполнитель... Профессионализма у тебя уже предостаточно – по делу с Могильщиком ясно...

– Я тоже буду с тобой честным, Монах. – Цыпа притормозил у обочины и достал из бардачка увесистый пакет, перетянутый крест-накрест лейкопластырем. – На фатере у Кисы в тайнике нашел. Должно, его накопления – одни «зелененькие».

В задумчивости я подержал пакет в руках и забросил обратно в бардачок:

– Помнится, ты плакался, что «жигуль» на ладан дышит. Отдашь его Медведю, пусть на нем пиво возит. А для нас возьми иномарку поприличнее на свой вкус. Негоже солидным бизнесменам на отечественных таратайках раскатывать...

Вы хорошо спали, сударь

– Что-то срочное, Учетчик? – привычно проходя к бару, лениво поинтересовался старший оперуполномоченный. – Раз вызвал, давай угощай. Хочется чего-нибудь поаристократичнее.

– Наливай «Святого Николая». Гадость, правда, но звучит очень по-дворянски.

– Не, уж лучше я «Наполеончика» хапну.

Майор уютно устроился в кресле, грея в лопатообразных ладонях хрустальный бокал с ароматной золотой жидкостью. Вытянул свои короткие ножки в белых кроссовках, приготовившись с приятностью провести время.

– Уверен, тебя заинтересует моя информация. Сейчас ведь кампания по борьбе с коррупцией, так что будет в тему. Вышел я на одного ответственного работника из твоего ведомства. Сунулся он туда, куда, прости за выражение, и собака свой член не сует. Его, ясное дело, можно понять – зарплата не ахти, положение далеко не стабильное, уверенности в завтрашнем благополучии нет, финансовых накоплений – тоже. Да и любитель он напитков дорогих. Вот и решил рэкетом подрабатывать. Ну и сразу нарвался – за его голову уже плата назначена в пять тысяч баксов. Сам знаешь, в Екатеринбурге достаточно головорезов подпишется за такие бабки дюжину людишек перехлопать.

– Сучье вымя этот метрдотель! – не выдержал дальнейшей игры майор. Глаза его из водянистых стали кровяными. – Я ему устрою красивую жизнь! Будет, падло, знать, как за мою голову призы назначать!

– Побереги нервы – вишь, как давление у тебя скачет. Отбросишь, не дай Бог, копыта – куда я твой труп девать буду? Если по частям на свалку, то утомительно...

– Ты! Ты сознаешь, с кем разговариваешь?! – Опер даже задохнулся от возмущения.

– Сознаю. А вот ты – нет. Я тот, кто тебе необходим. Твой выигрышный билет. Зачем связываться с мелкой сошкой вроде мэтра. Ходить на грани палева и постоянно рисковать буйной головушкой? Сотрудничай со мной одним. И риска ноль, и навар будет значительно круче.

– Часть прибыли с пивной и клуба станешь отстегивать? – язвительно усмехнулся майор и уже твердой рукой налил себе бокал до краев.

– Вы хорошо спали, сударь. Потому и не заметили массу последовательных событий. Батя, Хромой, Синица и еще несколько людишек помельче тоже были сони, ну и заснули мертвым сном.

– Как так? – Опер чуть не поперхнулся коньяком и резко отставил бокал. – Неужели...

– В елочку, майор. Начинаешь потихоньку соображать. Я ведь говорил о возможности третьей конкурирующей группы? При твоей помощи она окрепла, ликвидировала конкурентов на рынке проституции и ввела органы в заблуждение... Если это вскроется, коллеги не только погоны, но и голову с тебя снимут.

Опер куда-то растерял всю свою обычную самоуверенность, сидел в кресле мешком с глазами выброшенной на берег рыбы.

– Ты, конечно, записываешь разговор? – спросил он, скользнув взглядом по сторонам, словно собирался увидеть торчащие отовсюду микрофоны.

– Может, да, а может, нет. – Я закурил «родопину» и посмотрел ему прямо в глаза. – Нужно доверять друг другу. В этом главный смысл честного партнерства,

– Чего ты хочешь?

– Дружбы. И готов хорошо ее оплачивать. Помнишь свою прибаутку: будешь и сыт, и пьян, и нос в табаке? – Я вынул из бумажника заранее приготовленную пачку и положил перед Ининым. – Это цена твоей жизни – пять тысяч долларов. Они твои. Мэтра не трогай, он, в общем-то, мужик неплохой. Нервный просто. Каждый месяц будешь получать данную сумму – пока не поссоримся...

– Что от меня требуется? – по-деловому спросил майор.

Пачка «зеленых» уже каким-то незаметным образом исчезла в его карманах.

– Немногое. Думаю, тебе не в тягость делиться со мной оперативной сводкой по городу? А для начала хотелось бы иметь полную информацию по азербайджанской группировке Гарика и Европейско-Азиатской Корпорации, которую она страхует. Кстати, не тешь себя иллюзией, что, если я вдруг исчезну или, к примеру, умру от несварения желудка, ты чего-нибудь этим добьешься. «Пирамида» найдет и тебя, и всех твоих родственников до девятого колена.

– Только давай без запугиваний, Учетчик. Я все понял хорошо.

– Нет. Вижу, что недостаточно хорошо. Учетчика уже пора забыть. Отныне я для тебя – Монах.

 

Той же мерой

 

Эпизод первый

Скала молчания

Хорошо помня, что подвержены скуке исключительно дураки и плебеи, свое нынешнее паскудное состояние я определил как меланхолию. Звучит значительно благороднее, не ущемляя моего самолюбия.

Постарался разобраться в истоках столь странного спада настроения.

Для активизации мыслительного процесса решил провести данное интеллектуальное исследование в дружеском обществе пятизвездочной «Белой Лошади».

Пить по-черному – в одиночестве – признак деградации, но я легко успокоил себя мыслью, что мое питие всего лишь дегустация лучшего американского виски, направленная не на уход от действительности, а совсем наоборот – попытка проникновения в тайники подсознания, где и формируются человеческие настроения и кризисные состояния. А алкоголь или алкалоиды – тот волшебный «сим-сим», который без особого труда отпирает двери в святая святых этих загадочных тайников.

По крайней мере, это мое глубокое убеждение. Не зря же древние латиняне придумали изречение – ин вино веритас – истина в вине...

После третьей рюмки пришлось признать, что явных причин для меланхолии не обнаруживается. Объективно дела у меня катят в елочку. Фирма моя обросла дочерними предприятиями – кроме ночного стриптиз-клуба «У Мари», бара «Вспомни былое» и собачьего кладбища «Приют для друга», появились двухэтажная гостиница «Кент» на месте бывшего, Дома колхозника и сеть распивочных стеклянных павильонов. Все заведения высокорентабельны. Правда, надо смотреть трезво – основной доход фирме все же приносят девочки Цыпы. Но он обладал редчайшим качеством – несмотря на крутые личные доходы, подбородок не задирал, а по-прежнему работал у меня шофером-телохранителем. Искренне восхищаюсь такими людьми без амбициозно-понтовых завихрений. Но это так, к слову. Лирическое отступление.

Впрочем, нулевое настроение скорее всего объяснялось банально – «капуста» с периодичностью качания маятника вливалась в кассу бесперебойно, а главное – без малейших моих движений. Бизнес налажен от и до. Кайфуй да смейся, ан нет – скука – меланхолия то бишь, сковала мою энергичную натуру посильнее узкоизвестного ментовского изобретения – жестко самозатягивающихся стальных браслетов.

Мысли невольно побрели в философию – вопрос вопросов русского человека: «что делать?» И даже круче – зачем вообще жить без острых ощущений, превращаясь в паразитирующего рантье?

Какие-то завиральные идеи нагло заползают в голову. Блажь.

Взглянул на настенный медико-астрологический календарь. Может, сегодня просто-напросто магнитные бури свирепствуют, сбивая людей с панталыку? Но нет, космос оказался совершенно не при делах.

«Белая Лошадь» обладала мощным энергетическим зарядом. Захотелось что-нибудь совершить. Не выудив из головы ничего стоящего, решил прошвырнугься по улицам родного Екатеринбурга – авось что-то и подвернется. Оружие брать не стал. Ощущая под мышкой пистолет, невольно становишься агрессивно-настороженным, а мне хотелось просто спокойно побродить среди толпы, почувствовать себя таким же заурядно-приземленным, как они. Для разнообразия хотя бы.

Апрельское солнышко ласково уничтожало последние опорные пункты холода, стирая с лица земли уже редкие островки почерневшего снега. Жизнерадостно-беззаботное журчание ручейков по краям тротуара напомнило детство, когда я вырезал из сосновой коры крохотные лодочки и отправлял их в далекое романтичное плавание, наивно веря, что все ручейки обязательно впадают в море. Сейчас-то я понимаю – ни один кораблик желанной цели так и не достиг, не вырвавшись даже за пределы города. Реальность обычно жестока – слишком много непредвиденных заторов и катастроф на пути любой мечты.

В диссонанс с радостным ярким днем лица у прохожих были в большинстве своем хмурые. Ну, тут все ясно – бешеный аллюр инфляции, беспредел и в политике и в экономике, прогрессирующая безработица благотворно на самочувствии масс безусловно не сказываются.

На многих лицах застыла гримаса озлобленной замкнутости. Я даже на секунду усомнился – не в зоне ли вдруг снова очутился? Там у всех заключенных подобные физиономии.

Нет, мне срочно требуется допинг положительных эмоций, а то банальная скука может свободно перерасти в черную депрессию. Стыдно признаться, но, видимо, и мне в какой-то мере не чужды стадные настроения.

Незаметно для самого себя ноги принесли к родной пивнушке «Вспомни былое».

Контингент полуподвального помещения был обычный – представители всех возрастов мужского пола, но с одной, роднящей их, отличительной особенностью – синими от обилия татуировок кистями рук. По ним легко читалась нехитрая биография владельцев. Все-таки как обманчива внешность! Вон за столиком скромно примостился чистый божий одуванчик, которого смело можно приглашать в кино на роль деревенского священника. Но его левая клешня, испещренная наколками причудливых колец и перстней, перечеркивала благообразную наружность, засвечивая истинную натуру – матерого волчары. На пальцах красовались все режимы, начиная с «малолетки» и заканчивая «особым». Венчал эти уголовные премудрости крест в круге, означавший, что рецидивист сидел за разбойные нападения.

А вот беркутом навис над столом здоровенный мужик с жестокой мордой профессионального убийцы. Мой взгляд невольно ощупывал его пиджак в поисках оттопыривающегося пистолета. Пока не увидел руки. Даже разочаровался децал – это оказался обыкновенный «баклан» – судимый за хулиганку то бишь.

Я устроился за боковым столиком. Он казался незанятым, пока не заметил торчавшую вровень с ним седую голову. Словно человек стоял на коленях, молясь одинокой пивной кружке. Заглянув под стол, понял, в чем дело, – старик не являлся идолопоклонником, а был безногим калекой на низенькой самодельной каталке. На черном, видавшем виды пиджаке выделялась орденская колодка из цветного оргстекла.

– Тебе же неудобно, земляк, – сказал я, сам удивившись своей чувствительности. – Давай-ка, посажу по-человечески.

Подхватив под мышки довольно тяжелое тело, усадил старика на стул. Тот, невнятно пробормотав слова благодарности, вновь уставился странно-пустым взглядом в свою кружку.

Кокетливо виляя увесистым задом, к нам подошла барменша Ксюша.

– Добрый день, Евгений Михайлович! – проворковала она, ставя передо мной пару кружек светлого пива. – Чешское. Ваше любимое.

– Ветерану то же самое организуй, – кивнул я на соседа по столику. – За счет заведения.

Старикан оказался гордым и пытался отказываться, но я решительно сжал его руку, с удовлетворением отметив, что она свободна от лагерных печатей.

– Не возражай, земляк. Я по-дружески. Уважая, а не унижая. Пенсии-то небось только на вермишель и хватает?

– Это точно! – Старик как-то обмяк и перестал сверкать на меня выцветшими серо-стальными глазами. – Ладно. Можно выпить напоследок.

– Спешишь куда?

– Отбываю.

– Далеко?

– На Кавказ. Северный.

– Дак там же...

– Идет ликвидация бандформирований. Знаю! – Старик помрачнел и приложился к кружке, клацнув о край зубами.

– Встречать-то хоть будут?

– Друг у меня там. Я к нему в Грозный четыре раза ездил. Да и он сюда пару раз. Грецкие орехи привозил... Давлет для меня как сын иль брат младший. В сорок втором жизнь мне спас. Хотя и напрасно...

– Расскажи, земляк. Люблю про войну слушать. Давай-ка наркомовских хлопнем. – Я подозвал Ксюшу. – Организуй нам с товарищем майором водочки. И рыбки соленой.

– Не дослужился, – слабо улыбнулся мой собеседник. – Отставной капитан я... Василий Иванович Седых.

– Вот и давай за знакомство! – Я бодро плеснул из появившегося графинчика прямо в кружки.

На этот раз капитан не протестовал и без лишних слов проглотил «ерша», даже не поморщившись.

– Расскажу, Евгений Михалыч, коли желаешь, – сказал он, не обращая внимания на красную рыбу, нарезанную аппетитными лоснящимися ломтиками. – Был август сорок второго...

* * *

Стоял жаркий август 1942 года. Трава пожухла и шелестела под ногами. Небольшая лощина между лесистых гор стала военным лагерем отступающей части. Всюду поблескивали красные эмалевые звездочки на пилотках. Полк отступал из Карачаево-Черкесской области, полностью оккупированной фашистами, к Главному Кавказскому хребту, который должен был стать надежной перемычкой на пути противника к морю.

Недалеко от ручья расположился штаб. Командиры сидели полукругом перед расстеленной прямо на земле крупномасштабной картой.

– Единственный путь отхода перекрыт альпинистами из дивизии «Эдельвейс», – ткнул пальцем в карту полковник Розов. – Под Марухским перевалом на хребте между ущелий Кизгич и Марухским их десант занял высоту, откуда из шестиствольных минометов простреливает дорогу. Половина посланного для разведки боем взвода осталась там на камнях. Артиллерии у нас нет. Если к завтрашнему дню не вырвемся из капкана, нас попросту растопчут подходящие части «Эдельвейса», имеющие на вооружении даже легкие танки. Наша задача – уничтожить десант, перекрывающий путь к Главному Кавказскому хребту, и выйти на соединение с основными силами. Высказывайте соображения, товарищи. Можно не вставая.

– Разрешите мне, товарищ полковник, – взял слово молодой капитан Седых. – Я вместе со взводом ходил щупать высотку. В лоб ее не взять. У меня план такой. В тылу высотки находится скала, отвесная часть примерно 70 – 80 метров. К ней в обход немцев ведет овечья тропа, замыкаясь на скале. Предлагаю: создать группу из двадцати бойцов-добровольцев и ночью пробраться туда. Дальше дело техники и удачи. Мы поднимемся на скалу и спустимся с другой стороны в тылу у десантников. Одновременно ударят главные силы...

После детального рассмотрения дерзкий план был одобрен. Командование группой поручалось капитану Седых.

Прежде чем солнце утонуло в кровавом закате, бойцы были построены. Капитан объяснил создавшееся положение и предложил остаться в строю только альпинистам и спортсменам. После команд «вольно» и «разойдись» в строю осталось двадцать три бойца.

– С такими орлами не то что на горку паршивую залезть – в ад спуститься не страшно, – невольно улыбнулся Седых, глядя на рослые, как на подбор, фигуры добровольцев.

На землю спустилась черная южная ночь. Стояла напряженная тишина, изредка вспугиваемая выстрелами желтых осветительных ракет. Задачу группы несколько облегчала завеса тумана, плотно стлавшаяся по земле.

– Все готово, товарищ капитан! – подойдя к Седых, отрапортовал старшина Ишимбаев. – У каждого по два запасных диска и три «лимонки».

– Канат проверил?

– Так точно. Ремни связаны железно. Танкетку выдержат.

Через четверть часа группа выступила. Чтобы не разбрестись в тумане, шли цепочкой, держась за самодельный канат, сделанный из вожжей и кожаных поясных ремней. Южная ночь коротка. Группа спешила. Наконец и каменный тупик. Над бойцами нависла черная громадина на первый взгляд совершенно отвесной скалы.

– Здесь есть альпинисты? – спросил капитан. – Кто идет первым и выполнит самую трудную и почетную задачу?

Две фигуры выступили из тумана.

– Фамилии?

– Лейтенант Томилов.

– Колокольцев Валерий... рядовой.

– Пойдешь ты. – Капитан с удовольствием рассматривал небольшую, но кряжистую фигуру земляка-уральца.

Когда тот обвязался веревкой и уже хотел начать подъем, Седых тронул его за плечо.

– От тебя сейчас зависит, жить или нет твоим товарищам, – начал Седых. – Поэтому считаю вправе потребовать от тебя клятву. Может, и жестокую. Если, не дай Бог, сорвешься, ты не издашь ни звука... Обещаешь? В этом случае, если немцы и услышат что, примут за камнепад. Благо здесь это не редкость. Коли не уверен в себе – оставайся.

– В себе уверен. Буду молчать, – тихим, ко твердым голосом сказал лейтенант и шагнул к скале.

Начался подъем. Прошло десять томительных минут ожидания. Канат, лежавший кольцами у подножия скалы, медленно разматывался. Вдруг посыпались мелкие камешки и перед глазами бойцов промелькнула тень сжавшегося в комок человека. Раздался страшный хруст. Седых подбежал к сорвавшемуся лейтенанту. Тот был еще жив, но без сознания. Капитан отправил двух бойцов отнести Томилова в часть.

– Твой черед, – повернулся Седых к Колокольцеву. Того бил озноб.

– Отставить! – сдерживая досаду, отвернулся капитан. – Пойду я.

– Нет! – Валерий сумел справиться с собой. – Второй разряд у меня. Клянусь подняться или умереть молча.

«Молодец!» – мысленно похвалил капитан и помог Колокольцеву закрепить на поясе канат.

Рядовому повезло еще меньше, чем лейтенанту. Не прошло и пяти минут, как он, оступившись, сорвался вниз. Клятву выполнил – умер молча.

Подойдя к телу, Седых заметил, что во рту Колокольцева что-то белеет. Это оказался платок, использованный погибшим как кляп. Капитан спрятал находку, решив, что это не обязательно видеть бойцам.

– Сейчас иду я. Если что – за меня останется старшина Ишимбаев. Труп Колокольцева завалить камнями.

Начался самый трудный в его жизни подъем без страховки. Казалось, прошли часы, когда он, еще не веря в это, оказался на вершине. Очень помог неожиданно налетевший упругий ветер, прижимавший его к скале.

После минуты отдыха Седых укрепил канат за глыбу, указательным пальцем торчавшую на вершине.

Вся группа благополучно поднялась на небольшое плато скалы – семь метров в поперечнике. Вновь обвязавшись, капитан начал спуск. Сейчас это казалось детской забавой. Удерживаемая натянутой, веревка не даст ему сорваться. И, как бы в наказание за самоуверенность, Седых услышал, как с треском рвется ремень, за который он держался. Попытался перехватить выше, но было уже поздно, и капитан, до боли сжав зубы, чтобы сдержать рвавшийся из горла звериный крик, полетел в пустоту в тот момент, когда думал, что самое опасное уже позади.

...Очнулся он от приторно-сладкого запаха горелого мяса. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта. Оглядевшись, Седых понял, что при падении откатился метров на двадцать от основания скалы. Это и спасло его, самортизировав удар.

Всюду валялись трупы немецких десантников. По земле, скапливаясь в низинках, стлался голубоватый туман, смешанный с едким толовым дымом.

Седых посмотрел в ту сторону, где вчера размещался его полк. Никого. Только из-за дальнего леса медленно выползал какой-то темный поток. Капитан понял, что это идут «чернорубашечники» из «Эдельвейса». Впереди них ревело три «Пантеры» со свастикой на грязно-желтых квадратных башнях.

Попробовав встать, капитан ощутил резкую боль в ступнях. Едва не потерял сознание. Ноги в яловых сапогах сильно распухли и были как чужие.

«Вот теперь кранты тебе, капитан, – с удивившим его самого безразличием подумал Седых. – Но ничего. Всегда есть средство... Живым не дамся».

Он расстегнул кобуру и вынул свой тяжелый командирский «ТТ». Сразу почувствовал себя бодрее: пистолет был в порядке.

Обернувшись на близкий шум, вдруг увидел огромную лохматую собаку, выскочившую из-за скалы и с заливистым лаем мчавшуюся к нему. За серой зверюгой, уцепившись за поводок, бежал чернявый пацан лет четырнадцати.

И тут случилась новая неожиданность. Один из трупов десантников ожил, и Седых увидел впившиеся в него желтые ненавидящие глаза эсэсовца. «Труп» со стоном сел и, не отрывая взгляда от капитана, отвел затвор «шмайсера». Седых нащупывал в траве пистолет, также не в силах оторвать глаз от врага.

«Шмайсер» судорожными рывками двигался в руках немца стволом в сторону капитана. Из черного дульного зрачка уже готовы были вырваться злые языки пламени, когда раздался детский неистовый крик:

– Рада, ату!

Серая молния метнулась к эсэсовцу. Коротко простучал автомат. Собаку отшвырнуло на несколько метров. Десантнику хватило сил лишь на эту единственную очередь. «Шмайсер» вывалился у него из рук, тело обмякло и ткнулось в траву.

Мальчишка куда-то исчез, но вскоре появился, ведя под уздцы низкорослую пегую лошаденку. Как удалось пацану взвалить его поперек седла, капитан не помнил, так как потерял сознание.

Прожил он в высокогорном ауле до следующего лета. Ютился в мазанке дяди Давлета, мальчишки, который вывез его с поля боя.

Прогрессирующая гангрена стоила капитану обеих ног. Ампутацию из-за отсутствия настоящего хирурга произвел местный мясник, дав в качестве наркоза кружку чачи...

* * *

– А как Давлет в Грозном оказался? – спросил я, разливая остатки из графинчика.

– Учился он там. Женился на чеченке и остался. Дядька его уж помер к тому времени. – Седых допил водку и взглянул на меня иронично и стеснительно одновременно.

– Придется, Евгений Михалыч, вам меня приземлять, – стул высоковат, сам не управлюсь. Пора мне.

Я подхватил инвалида под мышки и опустил на каталку. Пристегнувшись к ней кожаными ремнями, он взял деревянные стертые колодки и, мощно отталкиваясь ими от пола, покатил к выходу из пивной.

Не знаю зачем, но я последовал за ним.

На улице обнаружил, что уже вечереет. Успешно воюя с остатками дневного света, холодным неоном победно горели вывески и рекламы магазинов и увеселительных заведений. Рабочий люд сменила на тротуарах праздно шатающаяся публика. Поток легковых машин, преимущественно иномарок, стремился в центр Екатеринбурга. «Новые русские» готовились с приятностью провести время в казино, ночных клубах и массажно-эротических саунах.

Седых, в отличие от них, упорно катил в противоположном направлении, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Оказавшись на длинном мосту через Исеть, инвалид остановился и поднял на меня усталое, изборожденное глубокими морщинами, лицо.

– Ну чего ты привязался?!

– Просто проводить хочу. Во сколько поезд? Может, с багажом подсобить? – Я закурил свои любимые «Родопи» и облокотился о чугунную оградку моста.

В десяти метрах подо мной река обреченно несла свои темные воды к близко ревущей плотине.

– Там, куда еду, багаж ни к чему! – странно оскалился старик. – Желаешь попрощаться, значит?.. Ну, прощай!

Инвалид отстегнул ремни каталки и, ухватившись жилистыми руками за чугунные прутья ограды, ловко вскарабкался на нее, помогая себе короткими культяпками ног. Тело уже готово было перевалиться через невысокое ограждение моста, когда я, наконец, врубился в происходящее и цепко ухватил старикана за плечи.

– Сдурел, земляк?! Выпили-то мы чуть... Крыша съехала? Ты ж к Давлету собирался!

– Вот и не мешай! – прохрипел Седых, безуспешно пытаясь вывернуться из моих объятий. – Разбомбили Давлетика вместе с женой, сыном, снохой и двумя внуками! Шесть человек! Настоящее бандформирование, да?! В январе еще. Нет у меня никого боле... Пусти, гад! – По перекошенному лицу старика текли слезы бессильной ярости.

Опешив, я выпустил плечи отставного капитана и невольно отступил на шаг. Седых тяжко, с надрывом дышал, намертво вцепившись руками и культяпками ног за верхушку ограждения.

– Ясно, советовать не берусь, – несколько ободренный его неподвижностью, сказал я, – Но пойдем-ка лучше выпьем за мой счет, капитан, и спокойно все обсудим. Если задавили материальные проблемы, то в моих силах помочь...

Я с некоторой опаской огляделся, очень хорошо представляя, до чего нелепо выглядит наша парочка со стороны. К счастью, на мосту никого не было.

На миг застыл с открытым ртом – старик исчез – и тут же наклонился над оградкой. На темной поверхности реки медленно расходились крупные круги. Но я не слышал ни всплеска, ни крика!.. Ну, да он молчун со стажем... Невольно выругался, неосторожно наступив на осиротевшую инвалидную коляску.

«Вот и пообщался с народом! Повысил, называется, настроение! Нет чтоб, как нормальный человек, просто звякнуть в «Гейшу» и вызвать веселую девочку для тонуса!»

Я тупо брел к центру города, решив напиться в первом попавшемся кабаке.

Вышел на площадь у Дворца молодежи. Дурдом! По ходу, политическая жизнь не утихает здесь и с сумерками. Опять митинг какой-то!

Приблизившись, увидел организаторов мероприятия – вооруженных мощными мегафонами молодых симпатичных ребят в черных униформах и блестящих хромовых сапогах.

Над ними, весело хлопая на ветру, гордо реяли флаги со свастикой.

Странный заказчик

Разбудила телефонная трель, бившая с ночного столика прицельными очередями по моим издерганным нервам.

В трубке услышал бодрый голос Цыпы:

– Добрый день, Михалыч! Тут любопытное мероприятие наклевывается. Если не возражаешь, я подскочу сейчас и все объясню детально.

– Стоящее дело?

– С семью нулями.

– Ладно. Семерка моя любимая магическая цифра. Жду.

Морщась от головной боли, побрел к бару за лекарством, а затем в ванную комнату. Только успел принять контрастный душ, как затренькал дверной электроколокольчик.

Цыпа за те два дня, что мы не виделись, нисколько не постарел. Все такая же нагловато-самодовольная морда молодого сытого зверюги.

Устроились в креслах у камин-бара. Я по-хозяйски выставил на столик дюжину банок «Пльзеня».

– Рассказывай.

– Пару часов назад мне позвонил Медведь из «Вспомни былое». Сообщил, что у него бродит подозрительный субъект, ищущий исполнителей для похищения.

– Надеюсь, не детишек?

– Нет. Я подскочил в пивную и вытянул Фрола – так его якобы зовут – на откровенный базар. Ему нужны три фраера здешних. Живьем и с доставкой в его деревню Балтымку. Готов отстегнуть пятнадцать лимонов. Пять – авансом, а остальное после дела. Фрол мужик или лоховатый, или децал с головой не дружит. Посему предлагаю...

– Догадываюсь. Бабки изъять, а заказчика похоронить без цветов и оркестра?

– Верно! – заулыбался Цыпа, восхищенный моей прозорливостью. – Самое простое и надежное!

– Цыпа, ты не интеллигент! Сколько ни воспитываю тебя, все дохлый номер. Запомни: истинные интеллигенты не занимаются мокрухой без крайней на то нужды. Чужую жизнь надо хоть чуточку уважать, помня слова апостола Матфея: «Какою мерою меряете, той и вам отмерено будет». Ладно. Давай детали. На чем с Фролом порешили?

– Он будет ждать на грузовике в десять вечера во «Вспомни былое». Я обещал подгрести туда с ребятами. Обряжу пару мальчиков в спецназовские шкуры, и выдернем клиентов Фрола прямо из фатер под видом задержания.

– Откуда грузовик?

– Дак он мясо привозил сдавать. В Балтымку к завтрему должен вернуться.

– Ладушки. Пожалуй, и я поучаствую. А то мхом покрываюсь. Третьим будет Медведь. Сбор у меня в девять.

– Как скажешь, Монах.

Когда с пивом было покончено, отпустил Цыпу до вечера на все четыре.

До семи проспал без задних ног, а затем занялся любимым делом – почистил и смазал «марголин», в глушителе заменил прокладки. Старым, как уголовный мир, способом совершенно видоизменился, наклеив на свои черные усики кожуру от копченой колбасы. Из зеркала на меня смотрел уже безусый тип с деформированной заячьей верхней губой. Оставшись довольным перевоплощением, надел наплечную кобуру с десятизарядным «братишкой» и стал ждать ребят.

Они не заставили мучиться бездельем – без пяти девять вежливо тренькнул колокольчик, возвещая об их прибытии.

Цыпу сопровождал Медведь с объемным туристическим баулом из свиной кожи. На метаморфозу с моим лицом внимания не обратил, давно привыкнув к подобным финтам.

– Переоденемся здесь? – деловито поинтересовался Цыпа. – В машине несподручно будет.

Я согласился. Андрюха скоро распаковал баул. На свет появились три комплекта черной спецназовской формы с короткими сапожками.

– Мне переодеваться без надобности! – заявил я. – Так как предстоит играть роль старшего группы захвата, то вполне логично и правдиво буду смотреться в простой кожанке.

Не то чтобы я уж слишком негативно относился к спецназу – просто хамелеон самая нелюбимая для меня тварь.

– Оружие. Грим. Наручники. В наличии?

– Обижаешь, Монах! Ведь уже два года вместе зажигаем. Самый лучший грим – спортивные шапочки с прорезями для глаз. И шухеру производят покруче удостоверений ФСК. Насчет волын – у Медведя «ТТ», а братишка «Стечкин» всегда при мне. Браслеты в бардачке «мерса».

– Ладушки. Вести себя следует в лучших традициях опергруппы – официозно-нагло, базарить никому не давать, тем паче у нас нет санкций на арест. Посему – больше дел и меньше болтовни. Огонь открывать лишь накрайняк, если будет вооруженное сопротивление. Усекли?

Ребята молча кивнули, продолжая облачаться в черную униформу.

– Для полного понта еще бы десантные «АКСы»! – вздохнул Цыпа. – Но в нашем арсенале есть лишь «узи», а он будет не в тему.

– Это точно! – усмехнулся я. – Мы не в Израиле. К счастью. Собрались? Тогда по коням!

На улице уже стемнело. Сонно помигивали далекие звезды, выглядывая из-за плотных тяжелых облаков. Наш «Мерседес» мирно стоял у обочины с погашенными фарами.

Не доезжая до «Вспомни былое» пару кварталов, велел остановиться.

– Фролу видеть тачку ни к чему, – объяснил я. – Дальше пойдем пешком. Браслеты не забудьте.

Редкие прохожие шарахались от нашей троицы, явно не желая сталкиваться с «чернорубашечниками» власти. Это подтверждало мою мысль, что россияне – вконец зашуганный народ, всячески избегающий любого контакта с представителями репрессивных структур государства. Нам это было на руку.

Как и ожидал, у «Вспомни былое» уже притулился бортовой «ЗИЛ-130». Подойдя вплотную, заглянул в темную кабину. За рулем смутно угадывалась человеческая фигура. Распахнув боковую дверцу, я рявкнул:

– Зажгите свет! Почему машина в неустановленном месте паркуется? Предъявите документы!

Кабина слабо осветилась, явив мне на обозрение сорокалетнего мужика с двухдневной рыжей щетиной на щеках.

– Все в ажуре, командир. Приятель отлить отлучился. Щас отчалим. – Шофер виновато улыбался, протягивая водительские права.

– Лядов Фрол Наумыч, – вслух прочел я. – Рад знакомству. Но приятелей у вас три. Кого из них в первую очередь выхватывать поедем?

Фрол непонимающе захлопал глазами, но наконец, узнав в спецназовце за моей спиной Цыпу, облегченно вздохнул:

– Ну, вы даете, братва! А я уж подумал...

– И напрасно! – Я запрыгнул в кабину и обернулся. – Цыпа, Медведь, мухой в кузов!

Мотор пару раз недовольно фыркнул, видно досадуя на неурочную ночную смену, и завелся. Шипованные колеса стремительно покатили нас навстречу уголовной статье, угрожавшей двенадцатью годами лишения свободы.

– Аванс. Как договаривались. – Фрол, не отрывая взгляда от дороги, открыл бардачок и кинул мне на колени пачку пятидесятитысячных ассигнаций.

Порвав ленту, я убедился, что это не «кукла» и не продукция цветного ксерокса.

– Остальное получите, как доставим живой груз ко мне.

– Обязательно живой?

– Только так. Жмурики мне ни к чему.

– Собираешься трясти выкуп?

– Это уж мое дело.

– Фрол, ты не интеллигент! Повежливее надо с незнакомыми людьми!

– Давай сменим пластинку. Кожуру-то на «БФ» наклеил? Натуральная заячья губа...

– Да, – я с интересом взглянул на небритый профиль шофера. – Давно от хозяина?

– Прошлым летом откинулся с крытки. Вот и прибыли. Учти – этот фрукт самый опасный из трех.

«ЗИЛ» въехал во двор крупнопанельного девятиэтажного дома. Фрол затормозил у какого-то подъезда и погасил фары.

– Девятая квартира. Калганов Олег Николаевич. Живет один. Я останусь в машине. Если он меня увидит – враз просечет, что почем.

– Ладушки! – Я вышел из кабины, около которой уже топтались мои мальчики.

Нужная нам фатера находилась на третьем этаже, и лифт я вызывать не стал. Увидев железную дверь, немного огорчился – коли придется ее вышибать, грохота будет на весь дом. Хорошо хоть, что она внутрь открывается.

Прижав завернутый в носовой платок палец к кнопке электрического звонка, требовательно-долго не отнимал его, на личном печальном опыте хорошо зная, как звонят нежданные гости в милицейской форме.

Ребята к стенкам прижиматься не сочли нужным, видно вкурив, что через стальную дверь никакой дурак стрелять не будет.

К большому моему облегчению, приоткрывшуюся дверь цепочка не держала. Это указывало на то, что Калганов нагло-самоуверенный тип. С такими надо погрубее, им понятен лишь язык кулака. А лучше – кастета.

Всей тяжестью тела навалившись на дверь, я распахнул ее, отбросив хозяина в слабо освещенную прихожую.

– Гражданин Калганов Олег Николаевич?! Кто еще находится в квартире?

– На каком основании, начальник? – Хозяин уже оправился от неожиданности и, набычившись, зло уставился на «спецназ». – За мной ничего не числится! И никого нет! Телка только.

– Разберемся! – Я вошел в комнату, за мной хозяин, профессионально придерживаемый с обеих сторон Цыпой и Медведем.

Однокомнатная квартирка освещалась лишь розовым ночником у дивана. На его смятых простынях животом вниз привольно раскинулась совершенно голая блондинка. Соблазнительной крепостью возвышались ослепительно-белые ягодицы, нахально выказывая полнейшее безразличие к происходящему.

В воздухе плавали клубы терпкого дыма.

– Очень хорошо! – Я довольно осклабился, потянув носом. – Значит, за тобой ничего нет? И гашишем ты, ясно, не торгуешь, а только куришь?! Ну-ка, закоцай его, сержант!

Цыпа ловко защелкнул на запястьях Калганова стальные самозатягивающиеся браслеты.

Я перевернул спящую красавицу на спину. Это оказалась совсем еще девчонка, по крайней мере в сравнении с сорокапятилетним бугаем Калгановым. Полуоткрытые мутные глаза и глубокое дыхание указывали на полную безмятежную прострацию наркоманки.

– Может, заодно проведем шмон, капитан? – предложил «сержант».

– Некогда! – Я скользнул пренебрежительным взглядом по убогой обстановке комнаты. – Давай выводи голубчика, сержант. В отделение его доставим. Там расколется.

На улице, увидев наш транспорт, Калганов остановился как вкопанный и обернул ко мне искаженное яростью лицо.

– Почему грузовик?! А ну, покажь удостоверение, начальник!

– Захлопни пасть, козел! – Цыпа врезал заартачившемуся клиенту кулаком в затылок, отправляя его в нокдаун.

Ребята забросили ставшее немногословным тело в кузов и забрались туда сами.

– Свяжите и кляп суньте! – напутствовал я их.

Когда машина тронулась, взглянул на бесстрастно крутившего баранку заказчика:

– Соседи могли видеть нашу странную возню и записать госномер.

– Не беспокойся по порожнякам, командир. Номера на тачке стоят левые.

Все же Цыпа явно ошибся насчет Фрола – тот на лоха совсем не смахивал.

Остальные две акции также прошли без лишних осложнений. Кузнецова и Андреева взяли аккуратно, без хипиша.

После часа тряски по загородному шоссе добрались до деревушки Балтымка. Цыпы с нами не было. По окончании акции я его высадил, велев забрать со стоянки «мерс» и ждать нас на развилке около деревни.

Фрол загнал грузовик во двор полутораэтажного дома, больше похожего на коттедж, крышу которого украшал флюгер в виде астрологического знака Стрельца.

Оставив машину с надежно связанным живым грузом под навесом сарая, прошли в дом.

– Располагайтесь! – включая свет в горнице, сказал Фрол. – Не грех отметить удачное завершение дела. Хозяйки у меня нет, бобылем живу, так что закусить особо нечем.

На круглом столе без скатерти появилась литровая бутыль «Демидовского бальзама» и большая деревянная миска с квашеной капустой.

– Сначала рассчитаемся. – Я сел в красном углу под образами, чтобы при надобности держать под прицелом всю комнату.

– Нет базара, командир! Момент. – Фрол исчез за цветастой штапельной занавеской смежной комнаты.

Медведь, поймав мой насторожившийся взгляд, вынул свой вороненый «ТТ» и направил ствол на колеблющуюся занавеску.

Вскоре из-за нее вынырнул хозяин дома. В его руках ничего опаснее бумажного свертка не было.

Фрол замер на середине комнаты, заметив направленный на него шпалер.

– Нет смысла, мужики, – чуть помолчав, спокойно сказал он. – Кроме этих вот десяти «лимонов», бабок у меня больше нет.

– Не бери в голову. – Я усмехнулся, невольно восхищенный его невозмутимостью. – Это так. Страховка.

Медведь сунул пистолет обратно за брючный ремень, разрядив тем обстановку.

В пакете и верно оказалось десять миллионов десяти– и пятидесятитысячными купюрами.

– Ну что ж, хапнем по-маленькой! – Фрол поднял граненый стакан с водкой.

Все же я подождал, пока он не опорожнил свою «маленькую», и только затем последовал его примеру.

– Отравы, что ль, опасаешься? – засмеялся Фрол, запихивая в рот целую пригоршню капусты.

– Береженого Бог бережет. Ладушки! Нам пора. Уже рассвет скоро.

– Как до города добираться думаете?

– Авось найдется добрая душа – подвезет. – Я протянул хозяину руку. – Ну, бывай! Может, еще пересечемся.

– А как же! Только гора с горой... Здесь рыбалка клевая. Заезжайте при случае.

«Добрая душа», как я и рассчитывал, поджидала нас на развилке в образе Цыпы.

«Мерседес» мягко и скоро понес домой. Через какие-то полчаса мы уже были среди жизнерадостного сверкания разноцветных реклам и витрин родного Екатеринбурга.

О том, чем там сейчас занимается Фрол со своими «клиентами», думать почему-то совсем не хотелось.

Покушение

Неделю спустя обедал, как всегда, «У Мари». Мой ночной клуб днем превращается в обычный ресторан, и поэтому в обширном зале было свободно-немноголюдно.

Напротив с завидным аппетитом насыщался Цыпа.

Столик был особенный – на нем стояла намертво привинченная медная табличка «Занято», и обслуживался он только для меня. Таким нехитрым способом я увековечил память о Кисе, супербоевике, застреленном в день открытия заведения за этим самым столиком.

Когда я лакомился своим любимым тортом-мороженым, бармен пригласил меня к телефону.

– Евгений Михайлович? – услышал я в трубке голос старшего оперуполномоченного Инина. – С тебя причитается!

– А в чем дело, майор?

– Ты, может, не в курсе, на чем твои оглоеды-охранники рассекают? – Инин явно забавлялся. – Их синяя «Волга» в розыске! Принимай срочно меры, их же любой гаишник тормознуть может. Не ожидал от тебя такой беспечности. Ну, пока! До вечера!

Я аккуратно положил трубку на рычаг и некоторое время еще продолжал смотреть на телефон, осмысливая странную информацию.

Цыпа уже закончил заниматься чревоугодием и, сыто откинувшись на спинку кресла, блаженно прикрыл веки.

– Не спи – замерзнешь! – Я сел на прежнее место и уже тише спросил: – «Пушка» при тебе?

– Само собой. – Цыпа весь напрягся и окинул зал цепким взглядом. – Что случилось?

– Пока не знаю. Просто неуютно что-то... Пойдем-ка, покатаемся.

На автостоянке среди прочих были и синие «волжанки». Ничего подозрительного в этом я не обнаружил. Но стоило нашему «мерсу» вырулить на дорогу в общий поток, как в хвост к нам преспокойно пристроилась одна из них.

– Нас уже давно пасут, – сообщил я Цыпе. – Глянь, ты этих ребятишек не знаешь?

– Те двое в «Волге»? – Цыпа задумчиво уставился в зеркало заднего вида. – Нет. Полагаешь, менты? «Наружники»?

– Вряд ли. У них тачка паленая. В розыске по линии ГАИ.

– Откуда сведения? – недоверчиво усмехнулся мой оруженосец.

– Неважно. Но раз это не менты, то, значит... Езжай на Арамильский тракт. За городом эти мальчики наверняка перестанут стесняться, и мы увидим их истинную морду.

Я вынул из наплечной кобуры малокалиберного «братишку» и критически осмотрел его. Конечно, можно снять глушитель, тем вдвое увеличив убойную силу, но все же для предполагаемой акции мне нужен инструмент посолиднее.

– Махнемся на время! – Я бросил на свободное переднее сиденье рядом с Цыпой «марголин».

Тот, не оглядываясь, протянул мне свой тяжелый пистолет-автомат Стечкина. Свинчивать с него глушак я не счел целесообразным – он и в таком виде легко прошибает автомашину насквозь.

Поставив пистолет на режим работы очередью, опустил стекло левой дверцы. Ощущение опасности не хуже любовной страсти способствует выбросу адреналина в кровь – я чувствовал какую-то бесшабашно-веселую удаль, мощно подавившую все остальные эмоции.

Наш «мерс» тем временем уже вырвался из города и резво колесил по Арамильскому тракту мимо растянувшегося на многие километры кладбища.

Уперев правую ногу в дверцу и тем обеспечив себе отличную точку опоры, я стал ждать дальнейшего развития событий.

– Догоняют. Хотят идти на обгон, – встревоженно сообщил Цыпа то, что я и без него видел. – Может, прибавить? За «мерсом» «Волге» не угнаться.

– Пусть обгоняют! Пропускай!

Когда «Волга» поравнялась с нами, из бокового окна высунулся ствол «Калашникова». Для нас это не было неожиданностью, и в следующую секунду меня уже трясло с бешеной отдачи работающего «стечкина».

От множественных дыр и вдребезги разбитых стекол «Волга» сразу потеряла товарный вид. Некоторое время она еще продолжала, уже неуправляемая, мчаться рядом с нами, но тут дорога давала поворот, и синяя машина, соскочив с трассы, врезалась в сосну и заглохла.

– Тормози. Глянем, что за зверюги на нас охотились.

Пистолет я продолжал держать чисто для понта – патроны в нем кончились. Но у Цыпы, шагавшего рядом, был «марголин», предусмотрительно поставленный на боевой взвод. Так что я не слишком беспокоился, да и был уверен – после «штопки» девятимиллиметровой «машинкой» вряд ли кто еще дышит.

И ошибался. Тип с автоматом и, верно, не дышал – да и нечем было – от его головы осталась лишь нижняя челюсть. Должно быть, результат точного попадания не менее трех пуль. А вот шофер еще суетился, зажав окровавленной ладонью рану в груди, пытался открыть заклинившую дверцу.

Я ему помог, и он вывалился из машины на желтую прошлогоднюю траву, тараща на нас бессмысленные голубые глаза. Боли раненый явно еще не чувствовал, находясь в сильном шоке. Несколько раз пришлось слегка ударить его по щекам, возвращая из счастливого забытья в жестокую реальность.

– Рассказывай!

Туман во взгляде раненого исчез, и он даже сумел сесть, тяжело привалившись спиной к колесу изуродованной машины.

– О чем? – хрипло выдохнул киллер. В углах его посиневших губ начала скапливаться розовая пена.

– Кто велел нас кончить? За что?

– Без понятия. Меня Гарик, – раненый покосился на тело напарника, – подрядил только баранку крутить. Заказчика не знаю. И вас тоже. Правда! Гадом буду!

Я забрался в салон машины и, стараясь не смотреть на киллера без головы, ошмонал его карманы. Нашел бумажник и запасной магазин к автомату. И то и другое забрал себе.

– Ладно. С тобой ясно, – я повернулся к. умирающему. – Либо в натуре не в курсе, либо уперся и все одно ничего не скажешь. Прощай. Цыпа, автомат захвати.

Сделал несколько шагов к нашему «мерсу» и услышал за спиной хорошо знакомый хлопок «марголина». Но оборачиваться не стал – Цыпа очень самолюбив и всегда страшно обижается, если меня иногда посещает идея проверить проделанную им работу.

Скоро он меня догнал, зажав под мышкой десантный «Калашников».

– Давай проверим трофей в деле! – Глаза Цыпы по-детски блестели. – Подожжем очередью тачку вместе с трупами!

– Не глупи! Нам эти понты голливудские без надобности. Горящую машину быстро обнаружат. А так, глядишь, она лишний часик без свидетелей простоит. И мы успеем вернуться в город без хипиша.

Цыпа не отвечал, с непонятным живым интересом рассматривая автомат.

– Глянь, Монах! Он ведь все-таки успел выстрелить! Боек-то не оттянут! Все понял! – Цыпа передернул затвором и нам под ноги вылетел патрон, бывший в стволе. Я поднял его и увидел на капсуле аккуратную вмятину от бойка.

– Да. Успел, – пришлось согласиться. – Но вышла осечка. Негодный патрон. А передернуть времени у него уже не было...

– Подари его мне. Вместо талисмана таскать буду! – серьезно сказал Цыпа и неожиданно расхохотался. – Да здравствует Русь лапотная! В ней еще так много замечательного брака выпускается!

Когда развернули «мерс» и погнали назад в Екатеринбург, я произвел ревизию бумажника неудачливого убийцы.

Никаких документов, естественно, не обнаружил. Но в нем были моя фотография и тысяча долларов, – должно быть, аванс за устройство безвременной отправки моего бренного тела на кладбище. Дешево же кто-то оценил Монаха! Но скупой платит дважды. Если бы он не пожадничал на истинных профессионалов, лежать мне нынче в морге на холодном мраморном столе. Киллеры-профи спокойно расстреливают «объекты» и на улицах, и в ресторанах, нисколько не смущаясь обилием свидетелей...

Будь благословенна, жадность людская! Ты снова спасла мне жизнь!

Затормозив у подъезда, Цыпа мрачно нахмурился:

– Может, тебе временно на дно лечь? Пока не выясним, кто ведет охоту...

– Согласен. Но мы имеем время. Заказчик ведь не знает о провале акции. Да и встреча вечером у меня намечена. Как разделаюсь с делами – звякну.

Заперев стальную дверь на все замки и накинув цепочку, устроился в гостиной у камин-бара с намерением пораскинуть мозгами.

Необходимо решить простенький с виду вопрос: кому я заслоняю солнце? Кому так невтерпеж полюбоваться моим портретом на могильном памятнике?

Банды Хромого и Бати? Сомнительно. Практически перестали существовать. Большинство их членов «загорают» в зонах, имея на ушах от восьми до пятнадцати лет, а наиболее активные навсегда успокоились под двухметровым слоем земли-матушки. Да и явно ненаучная это фантастика, чтоб они вдруг вкурили мою роль в их междуусобице...

Кто-то из своих? Вряд ли. Все доходы напрямую завязаны на мне, и, ликвидируя меня, человек сразу лишается собственной кормушки. Если попросту – без Монаха «монастырь» закроется.

Может быть, кто-то из девочек Цыпы хочет поменять покровителя? Правдоподобно... Но тогда бы отстреливали именно Цыпу. А в бумажнике убийцы имелось только мое фото.

Опер Инин? Наверняка его голубая мечта спрыгнуть с крючка. А это возможно лишь тогда, когда мои ноги обуются в белые тапочки... Но не стыкуется – организовать покушение и одновременно дать наколку на исполнителей?.. Слишком мудрено.

С детства не люблю всяческие ребусы, кроссворды и головоломки. Сейчас убедился, что отношение к ним с годами ни капли не изменилось. А вот капелька выдержанного коньяка сейчас будет кстати.

Открыв засветившийся бар, наполнил рюмку солнечной виноградной влагой и тут услышал звон колокольчика из прихожей.

Решив больше зря не рисковать, приложил к глазку тапочку. Если с той стороны намерены стрелять, то это единственная уязвимая точка стальной двери. Тишина. Возвратив тапочку на ее законное место на ноге, посмотрел в глазок и открыл дверь.

Майор Инин, как всегда, был в штатском. Уж год на моем содержании, а все в своих выцветших джинсах и замшевой куртке рассекает. Конспиратор задрипанный!

– Я вовремя, как погляжу! – довольно хохотнул опер, узрев открытый бар. – От коньячка не откажусь. Согреться надо. Погодка-то сыроватая, как бы не зачихать.

– Ты и в сорокаградусную жару всегда готов согреваться, – усмехнулся я, ставя на столик вторую рюмку.

– А это для симметрии, чтоб и внутри и снаружи одинаковые градусы были! – нашелся майор, устраивая свое грузное тело напротив меня в кресле.

– Ты, понятно, за месячным довольствием нарисовался? – Я положил перед ним загодя приготовленную пачку долларов. – Как в аптеке, но пересчитай.

– Не опошляй нашей дружбы! – неискренне обиделся опер, проворно пряча валюту во внутренний карман. – Я по делу.

На столе появилось несколько машинописных листков, скрепленных булавкой.

– Оперативная сводка по городу. Между прочим, там и «волжанка» та фигурирует. Вчера от ЦУМа угнали. Правда, прокололся я с ней...

– Неужели?

– Ведь, насколько понимаю, ты к ней никакого отношения не имеешь? – Майор любовно грел, по своей привычке, рюмку в руках. – Час назад она обнаружена... С двумя трупами.

– Дорожное происшествие? – невинно поинтересовался я, нарезая лимон на дольки.

– Если бы! – Опер искоса наблюдал за мной замороженными глазами-омутами. – Какой-то виртуоз чудненько попрактиковался в стрельбе по движущейся мишени. Мастер, надо признать! Два десятка кучных дырок проделал.

– В стрелковых обществах пошукай. Глядишь, и нащупаешь этого снайпера.

– Сильно сомневаюсь! – Майор потерял ко мне интерес и уставился на свою рюмку. – Да и не из винта палили, а, судя по количеству пробоин, из «АПСа». Ну, давай помянем бедолаг!

– Давай, – легко согласился я. – Пусть земля им будет пухом!

– Аминь! – Инин выцедил коньяк и пожевал дольку лимона. – Кстати, это дело мне подбросили, дьявол его забери! Чую, опять дохлая «висячка»! По новой меня на каждой оперативке шпынять станут – по городу, свободно разгуливает убийца со «стечкиным» в кармане!

– Не плачь раньше времени, майор. Может быть, смогу и с этим дельцем помочь...

– Неужто напишешь явку с повинной? – быстро вскинул острый насмешливый взгляд опер. – Вот это я понимаю – дружба! Благодетель ты мой!

– Не смешной у тебя юмор! – Я снова наполнил рюмки. – Придумаю что-нибудь...

– Ты уж постарайся, Монах, войди в положение. На этот раз я просто обязан найти убийцу... живого или мертвого!.. Иначе шкуру с меня на барабан пустят.

– Понял тебя... – Я ободряюще поднял рюмку и улыбнулся. – Заметано!

Разделавшись с «Наполеоном», стали прощаться.

– Так я могу твердо надеяться – живого или мертвого... – протянул лопатообразную ладонь майор.

– Ладушки. На последнее смело рассчитывай, – ответил я, ставя точку в договоре сильным мужским рукопожатием.

Пауки в банке

– Куда едем? – не оборачиваясь, спросил Цыпа, вставляя ключ зажигания.

– Меня могут поджидать везде, кроме Фрола. – Я закурил «родопину» и откинулся на спинку. – Так что давай-ка к нему.

Через полчаса показались приземистые домишки Балтымки. Нет худа без добра – всю сознательную жизнь мечтал отдохнуть в деревне хоть недельку. Побродить по лесу, ощутить себя частью целого – природы, порыбачить на зорьке... И вот, по ходу, давнее желание сбывается.

Правда, были у меня некоторые сомнения, как воспримет бывший рецидивист наше внезапное посещение, но они мигом развеялись при виде ухмыляющейся веснушчатой физиономии деревенского кооператора.

– По свежей рыбке соскучились? Подлещик ноне на голый крючок бросается. Оголодал за зиму, паршивец. Так что вы в самую тютельку нарисовались. Да в горницу проходите, чего топчетесь?

– Благодарствуем, хозяин! Можно и рыбку половить в мутной воде. – Я усмехнулся собственному каламбуру. – Но у меня другая забота. Кашлять что-то снова начал – должно, лагерный бронхит в атаку пошел. Хочу вот недельку на свежем воздухе полечиться. На постой пустишь? Хавка и выпивка за мой счет, разумеется.

– Какой базар! Нет проблем. – Как мне показалось, вполне искрение сказал Фрол. – Сам с хроническим маялся. Пока курить не завязал и не сел на парное молоко. Еще жир барсучий хорошо помогает.

– Вот и ладушки! Цыпа, сгоняй в лабаз и обеспечь приличную вечеринку. У Фрола, по агентурным данным, кроме демидовского суррогата и квашеной капусты – голяк.

Но я напрасно острил – пока Цыпа выполнял поручение, Фрол слазил в подпол и приволок связку домашней копченой колбасы с аппетитным чесночным духом. Выяснилось, что он держит целый свинарник, выкупив его у разорившегося колхоза.

– Дак ты, выходит, натуральный кулак! – поддел я, с удовольствием наблюдая, как он ловко нарезает колбасу сточенным финским ножом.

– Это при совдепии так называли, – не обиделся хозяин, – а ноне я нормальный фермер. Хребет земли русской, можно сказать.

Цыпа появился нагруженный, как вьючный верблюд. Ящик с пивом и импортную коробку с сардинами отправил на кухню, а три коньячных «Наполеона» заняли подобающее место в центре стола в окружении апельсинов и шоколадных батончиков.

Фрол еще зачем-то выволок из печки ведерный чугунок с отварной картошкой.

Наутро Цыпа, вылакав целый ковшик огуречного рассола, уехал в город, а Фрол ушел по своим свинарным делам.

Послонялся по дому в слабой надежде найти хоть какой-то след недавнего пребывания здесь «живого груза», но ни малейшего намека на это не обнаружил. Скорее всего груз стал уже мертвым.

Вышел во двор. По нему чинно разгуливал петух в окружении дюжины своих гаремных куриц. Из сарая доносилось довольное хрюканье. Скукота! Надеюсь, Цыпе не потребуется целая неделя, чтобы выяснить, для чьей милой коллекции вдруг понадобился мой замечательный скальп.

До вечера провалялся на широкой тахте в мансарде, должно, служившей в качестве комнаты для гостей. В распахнутое окошко вместе с солнечным светом струились запахи соснового леса и беззаботный щебет каких-то пичуг.

Ящик с пивом почти ополовинился, когда по скрипучей лестнице затопали тяжелые шаги Фрола. В выцветшей брезентовой куртке и кирзовых сапогах он выглядел настоящим героем из фильма типа «Покорители целины».

– Разлагаешься, Евген? – дружелюбно усмехнулся бывший уголовник, кивнув на батарею пустых бутылок. – Так с бронхитом тебе не совладать, поверь опыту. Щас ужинать будем, спускайся в горницу.

– Яволь, мой генерал! – Я скинул ноги с тахты и последовал за хозяином.

Сардины в масле с гарниром из жареной картошки с зеленым луком оказались бесподобным блюдом. Хотя, возможно, я просто оголодал за день.

Когда Фрол убрал со стола, я вынул память о Кисе – серебряный портсигар, с которым не расставался:

– Не желаешь пыхнуть, братишка?

Фрол покосился на два ряда «забитых» папирос.

– Я же не курю, Евген. Даже «травку».

– Ну, а я расслаблюсь, с твоего позволения.

После нескольких затяжек пахучего терпкого дыма не выдержал и задал вопрос, что давно крутился в моей голове, просясь на язык:

– Избавь, Фрол, от тяжких мук любопытства. Куда ты дел тех трех гавриков? И вообще – кто они такие?

– Они мои враги. – Лицо хозяина каменно затвердело, глаза блеснули недобрым холодным пламенем. – С лагеря еще. Могу рассказать, коли интересно... Черт с тобой, дай-ка папироску...

* * *

Морозным декабрьским утром Фрол шел в сопровождении двух прапорщиков-контролеров в ПКТ, зябко кутаясь в черный бушлат и проклиная свою вечную вспыльчивость.

Пять минут назад Хозяин – начальник колонии – выписал ему три месяца заключения в помещении камерного типа «за грубость с администрацией».

Если бы зона была «черной», где живут по воровским понятиям, можно было бы не переживать. Там в ПКТ даже сытнее и вольготнее «правильному» мужику, чем в зоне. Но эта была «красной» – то есть верховодили здесь «активисты», прихвостни лагерной администрации. «Суки», одним словом, которые и в ПКТ держали власть, назначаемые «старшими» рабочих камер по прямому распоряжению начальника и готовые по его знаку в любой момент не только забить до полусмерти, но и «опустить» – то есть изнасиловать почему-либо неугодного Хозяину заключенного.

Определили его во вторую рабкамеру, где собирали переключатели для бытовых электроприборов. На площади в двадцать квадратных метров трудились восемнадцать заключенных, сидя за длинным широким столом.

Как водится, первым делом Фрола скрупулезно обыскали «старшие» на предмет обнаружения «мойки» – лезвия бритвы – последней соломинки, за которую хватается «отрицаловка», отправляясь в ПКТ на закланье «сукам». Для нападения оружие явно малоподходящее, а вот вены себе вскрыть – в самый раз. Если улыбнется воровское счастье – не сдохнешь, а получишь недельную передышку в лагерной больничке.

Но Фрола шанса этого лишили. Андреев по кличке Лимон нашел заветную «мойку» даже во рту.

– А ты, оказывается, продуманная падла! – оскалил прокуренные зубы Калганов по кличке Калган. – Ступай в красный угол на собеседование.

Показывать Фролу дорогу было не нужно. Как и везде, красный угол находился справа от двери рядом с унитазом. Единственное место в камере, невидимое надзирателю,– по-новому контролеру, – «толчок». Цветом названию своему угол вполне соответствовал – штукатурка почти сплошь была забрызгана кровью. Наверное, через недельку «воспитательный» угол станет уже полностью бурым, и Хозяин, довольно поморщившись, велит его снова побелить. Он ведь известный в зоне аккуратист и чистюля...

После двух часов «собеседования» Фрол уже мало что соображал. Машинально слизывал сочившуюся из разбитых губ соленую кровь и пытался хоть, немного прикрыть локтями, казалось, вопящие от нестерпимой боли почки. Сам он не кричал, а лишь охал, когда удар приходился в печень или почку. И не потому, что орать считал ниже своего достоинства. Просто знал – криком здесь никого не разжалобишь, а прапорщик-контролер все одно сделает вид, что ничего не слышит, и прерывать «воспитательную» деятельность «сук» не станет. На то есть строгое указание самого заместителя начальника по режимно-оперативной работе.

Через некоторое время сработала защитная реакция вконец измученного организма – отключилось сознание.

В три часа смена закончилась, и начался развод по жилым камерам. Несмотря на интенсивное обливание водой, Фрол в себя еще не пришел, и «старшие», матерясь, поволокли бесчувственное тело в свою камеру.

Конвойные лениво посудачили между собой о малахольности такого здорового с виду мужика.

Камера «старших» была попросторнее других. И выглядела даже сравнительно уютной – «толчок», место, где справлялась нужда, был отгорожен простыней, пол не цементный, а деревянный, на тумбочке стояли трехпрограммный приемник и пирамида из консервов. В основном тушенка и сгущенное молоко. Присутствовали здесь и разновидности чая – от плиточного до цейлонского. В высоком окне между обледенелыми прутьями решетки торчали, радуя глаз, желтые бруски сала.

Вся эта роскошь строжайше запрещена правилами внутреннего распорядка ПКТ. Но лагерная администрация справедливо полагала, что если отменить все привилегии для «сук», то они махом выйдут из-под контроля и переметнутся в «отрицаловку».

Фрол очнулся и обвел мутным взглядом помещение. Трое его сокамерников – Калган, Лимон и Кузя, сидя за столом, гоняли по кругу фаянсовую кружку с чифирем – круто, до смоляной черноты, заваренным чаем.

– Очухался, гусь лапотный? – весело загоготал Кузнецов по кличке Кузя, студенисто подрагивая своими жирными телесами. Это он, гад, все по печенке метил. – Чифа классная! Попроси – может, и поделимся.

Фрол отрицательно мотнул головой, хотя не пил чифирь с утра и ощущал вялость во всем теле. Чай не водка – нужно всего лишь день перетерпеть, и зависимость почти наверняка исчезнет.

– А он у нас гордый, – вставил слово Лимон. – Живет по воровским понятиям: не верь, не жалуйся, не проси.

– Ну, мы его враз поставим на путь исправления! – зло ощерился Калган. – Станет и жаловаться и просить. А может – и подпрашивать!.. Не веришь, Фрол?!

Тот счел за лучшее промолчать, бессмысленно уставившись на привинченную намертво к полу ножку стола. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, Фрол не находил. Разве что банки консервные. Но ими много не навоюешь. Сюда бы финку, что лежит у него в отряде под матрацем, устроил бы он этим шерстяным бесплатную путевку в Сочи. Но сначала отрезал бы у них кой-какие органы и заставил съесть! Без соли!

От такой замечательной фантазии разбитые кровоточащие губы Фрола растянулись в диковатой улыбке.

– Да он плывет все еще, – подвел итог своим наблюдениям Калган. – Черт с тобой, волк тряпочный! Очухивайся. Завтра продолжим перековку. А будешь борзеть – сбацаем из Фрола Фросю...

Но что-то во взгляде «воспитуемого» Калган, видно, все же уловил, и после отбоя Фролу связали на ночь и руки, и ноги полотенцами.

– Так-то будет надежней! – довольно осклабился Калган, проверяя крепость узлов. – Молчуны мне никогда не внушали доверия!

Так и приклеилось к Фролу это прозвище – Молчун.

Ночью у него разболелась голова – то ли от нехватки чифирного кофеина, то ли от дневных побоев. Пытаясь отвлечься, стал вспоминать утренний вызов к Хозяину.

В девяноста случаях из ста беседа с начальником заканчивалась водворением в штрафной изолятор или ПКТ, поэтому Фрол, наученный горьким опытом, прихватил с собой «мойку».

Была пятница, и у кабинета Хозяина толпились «масти» со свертками в руках – еженедельным «положняком», а если попросту – данью начальнику за свои теплые места. Бригадир плотников держал мастерски исполненный кухонный набор из резных солонок, перечниц и разделочных досок, завхоз механического участка – сотню сувенирных пружинных ножей, и так далее до самого конца коридора – около пятидесяти данников, приносящих начальнику весьма приличный приварок к его полковничьей зарплате. Благо сбыть весь этот товар при нынешних рыночных условиях не составляет труда – через киоски и частные магазинчики. Дежурный опер провел Фрола без очереди. Хозяин кабинета, невысокий полноватый человек, предпочитающий носить черную кожанку вместо офицерского кителя, здесь, за колючей проволокой, олицетворял в своем неприметном лице с квадратной челюстью и глазами навыкат высшую непререкаемую власть.

Но Фрол был не из робкого десятка и на тяжелый, брезгливо-унизительный взгляд ответил тем же.

– Что это? – полковник Ульин бросил на стол пистолет-зажигалку, имитацию «Макарова», которую вчера Фрол загнал вольнонаемному мастеру за полкило индийского чая и «косяк» анаши.

– Зажигалка, – ответил Фрол, сразу вычислив, что молодой мастер, должно быть, «спалился» на проходной и продал его со всеми потрохами.

– Ты мне луну не крути! – показал свои знания воровского жаргона Хозяин. – Я не против вранья, но убедительного! Значит, торговлишкой занялся? Государственную собственность воруешь?

– Ошибочка, начальник! Я ж ее своими личными руками сварганил в свободное от работы время!

– Ну, лунокрут! А станки и металл, может, тоже твои личные?! – Начальник начинал брызгать слюной, что являлось очень плохой для собеседника приметой. – Выходит, даже в изоляции пытаешься нажиться за счет общества?!

– Какая нажива? В вашем лабазе лишь сто грамм чая в месяц дают. Столько каждый зек в день расходует! Вот и приходится крутиться!

– Ну, ты уже раскрутился, – как-то враз успокоившись, широко улыбнулся Хозяин, – на пятнадцать суток штрафного изолятора.

– Несправедливо, начальник! – Фрол стиснул зубы. – Ваши «масти» целыми партиями сувениры налево гонят – и ничего.

– Ну, ты пока не «масть»! – хлопнул по столу ладонью Хозяин. – Что позволено Юпитеру – не позволено быку!

– Совсем не поэтому! Вы их не трогаете потому, что «положняк» вам таскают! И не бык я!

– Нет – ты точно бык! И, чтобы поставить тебя в стойло, ШИЗО будет мало! – Хозяин перестал улыбаться и нажал кнопку вызова дежурного. – Пойдешь на три месяца в ПКТ за грубость. Думаю, выйдешь оттуда шелковым. Если выйдешь!..

Под утро Фрол все же забылся в тяжелом беспокойном сне. Снилось ему, что он мясник с огромной саблеобразной финкой, а в закутке жмутся в угол три хряка почему-то с мордами Калгана, Лимона и Кузи.

В пять утра загрохотали дверные замки и засовы. Началась проверка и завтрак. В половине шестого жилые камеры полностью опустели – их обитатели заняли свои места в рабкамерах этажом выше.

Фрола усадили в самый конец стола – поближе к «красному» углу.

– Сменная норма – собрать триста пятьдесят переключателей, – пояснил Лимон, издевательски разглядывая сильно отекшие после полотенец руки Фрола. – Два дня на учебу. На третий будем с тебя спрашивать, как и с остальных мужиков. Давай трудись, пехота!

В семь часов совершил свой ежеутренний обход ПКТ полковник Ульин со свитой режимников и оперов. Во второй рабочей камере, явно скучая, он задал трафаретный вопрос:

– Жалобы, заявления есть? – и скользнул пренебрежительно-холодным взглядом по выстроившимся в шеренгу заключенным. Увидев лилово-фиолетовое, распухшее лицо Фрола, усмехнулся: – Вижу, что здесь все в порядке. Дисциплина в камере на должном уровне!

Вслед за Хозяином вышел и Калган для получения возможных инструкций. Вскоре он вернулся в камеру с торжествующей улыбочкой во все лицо.

– Ну что, Молчун, – хлопнул Фрола по спине, – пойдем-ка побазарим.

Лимон с Кузей дожидались своего шефа, сварив пол-литровую банку чифиря самодельным кипятильником, подсоединенным к лампочке и для заземления к оконной решетке.

Если и удивились, что Калган привел с собой Фрола, то виду не подали.

– Чая мы тебе не предлагаем, – усмехнулся Калган, присаживаясь к своим дружкам. – Не заслужил еще. Но с завтрашнего дня, может, и станем давать. В отдельной кружке...

Фрол весь напрягся, начиная понимать, что стоит за напускным радушием «старшего».

– Хозяин доволен проделанной с тобой воспитательной работой. – Калган с явным удовольствием прихлебывал чай между затяжками сигареты. – Но он сильно сомневается, что этого достаточно. Велел тебя перекрасить. Хозяину, вишь, не нравится твой черный воровской цвет... Ну, в красную масть, понятно, не получится, а вот в голубую – без проблем.

Фрол затравленным взглядом обвел камеру. Зеки, как послушные автоматы, занимались сборкой переключателей. На всех лицах маской застыло обреченно-тупое выражение. Было совершенно ясно – на их помощь рассчитывать не приходится. Не люди – овцы.

– Я не мазохист, грубое насилие мне не в кайф, – продолжал Калган. – Другие просто накинули бы на шею полотенце, придушили децал, чтоб не рыпался, а потом и использовали. Но когда по взаимному согласию – это куда приятней. Так что смирись, дорогой, все одно тебе отсюда никуда не деться. От срока-то лишь годишник остался, перебьешься и «голубым». Зато здесь никто больше бить не будет, чай и курево обеспечим, да и сменную норму – побоку. Ну как, подписываешься? Или сначала у тебя надо все здоровьишко отнять?

Другого выхода Фрол не видел – и, по-звериному быстро, схватив с пола железную форму из-под гаек, с отчаянным воплем обрушил ее на голову старшего. Не выпуская форму из рук, попятился и, упершись спиной в дверь, стал остервенело бить в нее ногой, вызывая дежурного. Лимон с Кузей, оцепенев, таращились на беспомощно привалившегося к стене Калгана. Тот выглядел реальным кандидатом в покойники – глаза закатились, по посеревшему лицу сбегали струйки темно-вишневого цвета.

Остальные зеки, бросив работу, наблюдали за происходящим с плохо скрываемой животной радостью.

Дружки Калгана уже немного очухались.

– Бей гада! – завизжал Кузя. – Он против братвы попер!

– Вы не братва, – с ненавистью выдохнул Фрол, поднимая форму над головой, – а пауки в банке!

Готовое вот-вот разразиться кровавое побоище предотвратил влетевший в камеру наряд контролеров с резиновыми дубинками.

Фрола кинули в одиночку, а Калгана вызванные санитары уволокли на носилках в зоновскую больницу.

Через четыре месяца в лагерном клубе состоялся показательный суд. Фролу влепили три года крытки – тюремного режима.

Калган, уже полностью оправившийся, ходил в героях красной масти, награжденный администрацией за заслуги должностью завхоза первого отряда.

* * *

Погрузившись в тягостные для него воспоминания, Фрол «добивал» уже третью папиросу из серебряного портсигара. Зрачки его глаз заметно помутнели, голос стал тихим и хриплым.

Я принес из мансарды по паре бутылок пива:

– Освежись, братишка, и выше голову! Про крытку не стоит рассказывать. Отлично представляю, что тебе там пережить пришлось.

Зацепив ногтем большого пальца жестяную пробку, Фрол выщелкнул ее в потолок и жадно припал к горлышку.

– Теперь понятно, зачем тебе эти козлы понадобились. – Я попробовал повторить его фокус с пробкой, но безуспешно. Пришлось воспользоваться банальной открывашкой. – Но к чему сложности такие – сюда их тащить? Легче было на месте кончить. Хотя нет – просекаю! Ты, должно, пытал их перед смертью?

– А кто сказал, что они сдохли? – лукаво усмехнулся Фрол, его остекленевшие глаза заметно оживились. – Попал пальцем в небо, Евген!

– Как? Живы? – Я так удивился, что забыл о пиве. – Ты что, неужто отпустил?

– Живехоньки. Но опять промахнулся – я не такой добренький, чтоб отпустить. Сидят у меня, как пауки в банке.

– Где? Я же искал – и ничего!

– Так и задумано, – довольно оскалился Фрол. – Надежно упрятаны. Под сараем яма вырыта. Хочешь глянуть?

Мы вышли во двор. Ущербная луна равнодушно плыла по небу, отбрасывая на землю холодный мертвенный свет. Было тихо, только вдалеке, подвывая, жаловалась на судьбу какая-то собака.

Фрол шел впереди, освещая нам путь допотопным керосиновым фонарем «летучая мышь».

В просторном сарае, рядом с загородкой для свиного семейства, стояла небольшая копна сена. Вооружившись вилами, Фрол несколькими мощными взмахами переместил ее к стене. На освободившемся месте обнаружился квадратный стальной лист.

Общими усилиями сдвинули его в сторону, открыв черный, широкий зев ямы. В нос ударил тошнотворный запах плесени и человечьих испражнений.

При слабом колеблющемся пламени «летучей мыши» я разглядел схрон – метров восемь глубиной и примерно два в поперечнике. Все трое и правда были здесь. Сильно обросшие и грязные, они уже мало походили на людей. Калган, дико вращая белками глаз и изрыгая звуки, смахивающие на плач и на рычание, подпрыгнул, безуспешно пытаясь схватить впущенный Фролом в яму фонарь. Лимон сидел на земле, тупо глядя перед собой, не обращая на нас никакого внимания. Кузя, скрючившись, лежал у стенки, обратив вверх синюшное лицо с закрытыми глазами. На его голой шее я заметил пятна, похожие на кровь.

– Долго еще любоваться будешь? – недовольно поинтересовался Фрол, вставая с колен. – А может, компанию желаешь им составить?

Я мигом вскочил и помог вернуть стальной лист на место. Когда между мной и жуткой ямой появилась надежная преграда, испытал искреннее облегчение. Но все же держался от Фрола на почтительном расстоянии, вдруг остро пожалев, что мой «марголин» остался в мансарде.

В дом вернулись молча. Под предлогом пополнения пивных запасов я поднялся к себе и первым делом сунул десятизарядного «братишку» в наплечную кобуру. Сразу успокоившись, прихватил из ящика последние бутылки и спустился в горницу.

Фрол, попыхивая папиросой, сидел за столом со странной, блуждающей улыбкой на осунувшемся лице.

– Думаешь, Евген, у меня крыша поехала?

– Да нет... На-ка, промочи горло.

Когда Фрол, своим коронным способом откупорив бутылку, утолил жажду, я поделился наблюдениями:

– По-моему, твой Кузя уже отбросил копыта.

– Не, жив еще, – равнодушно отозвался бывший «крытник». – Просто без сознания. Если бы у тебя столько кровушки высосали, и ты б смотрелся покойником.

– Как – высосали?! О чем ты?

– Ну да, – Фрол жестко посмотрел мне в глаза. – Ни еды, ни питья им не даю... Читал «Монте-Кристо»? Он врага-банкира голодом уморить хотел, да не сдюжил – пожалел. Ну, я-то покрепче буду... Так что они у меня на полном самообеспечении... Попервости мочу свою пили, но быстро, понятно, вышла. После и на кровушку перешли. Донором, ясно, стал самый слабый – Кузя. Это что! Ты через недельку глянь, когда оголодают всерьез. Наверняка людоедством займутся. Они же пауки. А когда мух нет, пауки жрут друг дружку!

– Понятно... – Я во все глаза смотрел на собеседника; так, наверное, рассматривает пациента начинающий психотерапевт, решая, какой поставить диагноз. – А что дальше? Чем все кончится?

– Думаю, последним останется Калган. Но на пути в преисподнюю он все одно лишь чуток отстанет от своих дружков.

– Но ведь схрон рано или поздно кто-нибудь обнаружит.

– Навряд ли, Евген. – Фрол зевнул во всю пасть – четвертая папироса его явно укачала. – Как дело завершится, подгоню машину цемента и вбухаю в яму. Все предусмотрено, дорогуша. Ладно, спать пора. По утряне на свиноферму топать. За этими наемными работничками из бывших колхозников глаз да глаз нужон. Коли не проследить, свинки некормленными останутся. Ведь у этих лодырей и пьяниц нет ни капли жалости к бессловесным животным...

Укладываясь спать, я все же припер дверь мансарды ящиком из-под пива. На случай, чтобы хозяин дома врасплох не застал, если вдруг раскается в излишней откровенности и вздумает сбагрить меня в яму к вампирам.

Утром проснулся чуть не с появлением солнца, но фермера уже не было. Позавтракав без малейшего проблеска аппетита, отправился на прогулку.

Весенний лес встретил запахом хвои и прелых прошлогодних листьев, чириканьем каких-то птах и деятельным перестуком невидимых дятлов, видно, наперегонки старавшихся поскорее заработать сотрясение своих птичьих мозгов.

Натура жаждала полного одиночества, посему путь мой лежал в сторону от деревни. Через час, бродя по почти девственной тайге, вышел к мелкой речушке. Богата земля уральская – на галечном дне недалеко от берега ясно различалось несколько камней-валунов редкостного розового и сочно-зеленого нефрита. Жаль, это не мой бизнес, а то занялся бы ювелирно-поделочным ремеслом. Впрочем, при случае, вполне можно выгодно продать идею заинтересованным лицам...

Люблю, когда листья похрустывают под ногами, как новенькие дензнаки, но земля была влажная и дурацкое. противное чавканье наводило почему-то на мысль о бренности всех дорог, наверное, ведущих лишь в болото.

У устья речушки увидел бревенчатый домишко с единственным окошком. Помесь овчарки с волкодавом, молниеносно выскочившая из-за угла, бросилась на меня даже без предупреждающего рычания. Пришлось ее навсегда утихомирить парой огненных выхлопов из «марголина». Так как «братишка» был с навинченным глушителем, шухера кашляющие выстрелы не произвели – из хибары никто не показался.

Ну, коли гора не идет к Магомету – Магомет идет к горе!

Стараясь по-глупому не попасть в возможный сектор огня из окошка, я крадучись подобрался к избе с тыла (благо забор беспечно отсутствовал) и замер у входной двери из плохо пригнанных нетесаных березовых досок.

Изнутри слышалось какое-то шевеление, но, как показалось, ничуть не опасное для моего здоровья. Вся эта история начинала напоминать прошлогодний визит на собачье кладбище «Приют для друга». Оставалось лишь надеяться, что здесь меня не встретят свинцом автоматной очереди вместо приветствия.

Сжимая успокоительную рифленую рукоять пистолета, я стволом толкнул дверь. К несказанному удивлению, она не была заперта и без скрипа, легко подалась внутрь.

Картина, что я застал, до смешного смахивала на кинофильм «Самогонщики».

Изба, как оказалось, была обычной времянкой – даже пол земляной, а главный атрибут русской избы – печь – заменяла простая чугунная «буржуйка».

На ней стоял двухведерный бак из нержавейки. Тянущийся от него длинный змеевик с водяным охлаждением не оставлял сомнении в предназначении аппарата.

Да и готовая продукция была налицо – у стен стояло несколько десятков ящиков самопальной водки уже с этикетками и пробками.

У «буржуйки», подбрасывая дровишки, суетился голый по пояс тридцатилетний детина с татуировкой семиглавой церкви на спине.

Видно ощутив сквозняк от распахнутой двери, он резко обернулся, не забыв прихватить прислоненный к печке туристический топорик.

Как говаривал один известный мент: «Мысленно я ему аплодировал!»

– И что дальше? – усмехнувшись, полюбопытствовал я, направив ствол в его волосатую грудь. – Перед смертью хочешь сыграть в Чингачгука? Дерзай, я не возражаю...

Детина, верно оценив ситуацию, отбросил бесполезный топорик на кучу дров и опустился на корточки, всем своим видом демонстрируя, что смирился с неизбежным.

– И до меня добрались! – с горечью вымолвил он посеревшими губами. – Ну, стреляй, падла, чего издеваешься?! Думаешь, в ногах валяться стану? Не дождешься!

Было совершенно очевидно, что татуированный тип принимает меня за кого-то другого. Но, верный своему золотому правилу всегда расставлять точки над «i», я решил подыграть уголовнику:

– Время пока терпит. Сам понимаешь – спешить тебе уже некуда... Отмотав семеру в лагере – судя по татуировке, – как ты так прокололся, словно фраер дешевый?

– Да не при делах я вовсе! Братуха никогда со мной не откровенничал. С детства Гарик замкнутый был. Так что зазря меня кончаете. Кстати, слыхал, перед тем, как лоб зеленкой намазать, раньше приговоренному сигарету и стакан водки давали...

– Нет проблем, земляк! Я гуманист по натуре – кури, можешь и выпить. Зелья здесь, как погляжу, на целый полк смертников наберется!

Урка, видно, всерьез опасаясь, что я вдруг передумаю, ударом ладони о донышко ловко вышиб пробку из бутылки и жадно присосался губами к горлышку.

Я его вполне понимал – наверняка он был убежден, что эта выпивка последняя радость в его забубенной жизни.

Когда бутылка опустошилась на две трети, я высказал некоторое беспокойство:

– Земляк, ты ж отравишься этим ядовитым суррогатом, хоть на нем и красуется этикетка «Экстра».

– Ха! – Глаза урки осоловели, из них исчез налет отчаяния и страха. – Тройная очистка! Даже сивушный дух испаряется! На, глотни, коли не западло выпить со своей жертвой. А может, ты профи и работаешь исключительно по-трезвяне? Кстати, почему Барс чужого не учуял? Хотя, пес-то старый, негодный уже к сторожевой службе. На покой пора отправлять.

– Уже сделано. И не греши зря на верную псину – ее клыки были всего в полуметре от моего горла – еле успел проделать ей дырку промеж глаз. Да не пожирай глазенками – я несъедобен! Барс твой ничуть не страдал, сдох еще в прыжке.

Хозяин погибшей собаки вновь приложился к бутылке.

– Разреши могилу Барсику отрыть. А после делай, что собрался. Можешь нас вместе и закопать. Есть смысл: раз моего тела не найдут, не будет и уголовного дела... Просто зачислят в пропавшие без вести...

– Ты начинаешь утомлять, браток, своей навязчивой идеей. Убивать тебя и в мыслях не держал. Как кличут?

– Иваном.

– Ладно. Допустим. Меня можешь Михалычем звать. В этих дебрях очутился случайно, но ты мне симпатичен – сам не пойму из-за чего – и хочется тебя выручить. Рассказывай! Сначала о брате. В какое дерьмо он вляпался?

– Гарик, в натуре, в дела свои не посвящал. Месяц как откинулся со строгого. Все в елочку катило. Пристроился удачно – в службу безопасности Европейско-Азиатской Корпорации. Но, по ходу, сунул храповик не туда, куда можно. Шмальнули его третьего дня на загородном шоссе вместе с приятелем, тоже охранником. Причем жестоко. Голову начисто отстрелили... Из дробовика, видать. Вот я и подумал, что ты по мою душу нарисовался. Но на пару с Гариком мы никогда не отрабатывались. Честно, гадом буду! У него был свой бизнес, у меня – свой.

– Ладненько. Водяра – самая твердая на Руси валюта. Процветаешь?

– Какое там! Ни газа, ни электричества нет. А на дровах, сам понимаешь, какая выработка. За тару с этикетками три шкуры дерут!

– Но зато и ментов здесь не наблюдается. Так что нет худа без добра. А с топливом... Советую на уголек переходить. Рентабельнее.

– Сам понимаю. Но это последняя партия, – вздохнул Иван, кивнув на ящики. – Свертываю лавочку. За продукцией заказчик из Екатеринбурга вторую неделю не заявляется. Должно, спалилась его точка. ОМОН, слыхал, в городе прямо свирепствует.

– Пустяки. Очередная показушная кампания! Отныне твой покупатель я. Дважды в месяц мои люди будут забирать товар. Сколько за месяц гонишь?

– Ежели сильно постараться – до полусотни ящиков. При условии, что со снабжением проблем не будет.

– Ладушки. Пара «лимонов» в месяц, полагаю, тебя устроит?

– Договорились, Михалыч! – Простоватое лицо Ивана буквально излучало искреннюю благодарность.

Посему я счел пистолет уже совершенно ненужным аргументом и сунул его в кобуру под курткой.

Правда, должен признаться, что вечная подозрительность неотъемлемая часть моей натуры – поэтому на предохранитель «братишку» все же не поставил.

– А за безвременную кончину Барсика прости. У меня не было выбора... Давай-ка увековечим твою зверюгу. Тут недалеко по тракту у озера есть кладбище для собак «Приют для друга». Барсу там настоящую могилу с памятником сварганят.

– Но ведь это страшно дорого! – Иван, смутившись, отвел глаза. – А я на мели сейчас.

– Ерунда! Скажешь, что от Михалыча – обслужат бесплатно и по высшему разряду. И не вздумай отказаться, прими эту маленькую услугу в знак примирения. Лады? Ну, бывай!

Топая обратно в деревню, на лесные весенние красоты уже внимания не обращал. Все-таки до чего велика роль Случая в жизни человеческой! Да и в смерти тоже! Впрочем, если верить постулатам мировой философской мысли, «Случайность – это неизбежная необходимость».

Должно быть, фатум – рок – существует.

Вечером для меня не составило особого труда завербовать Фрола в народившуюся алкогольно-коммерческую структуру. Главным аргументом для него, признаться, к некоторому моему недоумению, послужил тот факт, что наши с ним отношения не прервутся, а, наоборот, укрепятся, встав на надежную финансовую основу.

Я не самовлюбленный нарцисс, трезво оцениваю личные возможности и сильно сомневаюсь, что могу вызывать в окружающих симпатию, а тем более привязанность. Хоть и стараюсь показными веселостью и добродушием изменить мрачноватый имидж в лучшую сторону, но это плохо удается. Многолетнее лагерное тавро – землистый цвет лица, золотые зубы на месте выбитых «активистами», вечно настороженно-жесткий взгляд исподлобья не лучшие предпосылки для завязывания дружеских отношений.

Поэтому я решил, что Фрол просто желает таким незамысловатым способом отработать назад те пятнадцать миллионов, потраченных им на акт мести. Впрочем, его мотивы меня мало занимали – главное, достигнутый в переговорах положительный результат.

Задачу Фрола упрощало то, что он частенько мотался в Екатеринбург на грузовичке по фермерско-свинюшным делам. Так что основная проблема – доставка дешевой самопальной водки в мои питейные павильоны и снабжение Ивана сырьем и тарой – была легко ликвидирована.

Чтобы идти в ногу со временем, велел фермеру регулярно обеспечивать подпольный мини-завод газовыми баллонами. Все-таки дрова, да и уголь – это полнейший анахронизм, недостойный века высоких технологий.

Я не слишком суеверен, но, свято соблюдая старинный русский обычай, для успеха начинания немного вспрыснул это дело «Демидовским бальзамом». Мне, видно, так никогда и не понять, что хорошего находит Фрол в этом явно вредном для здоровья суррогате водки.

Наутро, как и ожидал, проснулся со зверской головной болью. Мрачно-кислая морда приехавшего Цыпы настроения моего, естественно, не подняла.

Но верный оруженосец за годы партнерства, видать, неплохо изучил мои привычки. Не говоря ни слова, он извлек из кармана джинсовой куртки плоскую коньячную бутылочку «Матра» и, поставив у дивана, скромно удалился к окну.

Еще раз убедился, что главную радость и удовольствие доставляет не сам процесс пития, а именно опохмел. От нескольких глотков божественной влаги мое только что ноющее от слабости тело буквально наполнилось бодрой живительной силой, взрывы осколочных гранат в голове прекратились. Я вдруг обнаружил, какое сегодня чудесное утро. Ласковое солнце щедро вливало в мансарду потоки золота, нежно-голубое безоблачное небо словно улыбалось, игриво заглядывая в окошко.

Нет, не зря Иисус Христос говорил своим ученикам: «Пейте кровь мою», называя так вино.

– Рассказывай! – Я закурил и блаженно откинулся на спинку дивана. – Судя по твоей физиономии, новости неутешительные. Верно, брат? Колись давай, у меня нервы крепкие – выдержу. Кто подписал приговор? Люди серьезные?

– В том и суть, Монах. Пока что ничего конкретного не проклевывается. Все телефоны возможных конкурентов прослушиваются круглосуточно. Но в разговорах если и проскальзывает твое имя, то только в уважительном ракурсе. Кое-кто даже беспокоится, куда ты подевался. Банду бритоголовых Медведя бросил на усиление охраны наших «точек», но ни одной попытки «наезда» пока не было... Я «центровых» подозревал, но они, по ходу, не при делах. У них самих проблемы – «синие» стараются захватить контроль над казино. Им не до нас. Через девочек наших пробую что-нибудь нащупать, но пока беспонтово... Придется, Михалыч, тебе еще здесь покантоваться. Пока не вычислим заказчика. – Цыпа виновато глянул мне в глаза и нарочито бодро воскликнул: – Если в корень зрить, то все к лучшему, как ты любишь говорить. Лес, речка, чистейший воздух – прямо курорт! Может, тебе Ксюшу привезти или Мари? «Травка» не кончается? А жизнь на природе, в натуре, идет на пользу – у тебя даже лицо пополнело!

– Это со вчерашнего перепоя опухло, – хмуро разъяснил я Цыпе его заблуждение. – А прятаться надоело. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Накрайняк заимею парочку двойников, как Саддам Хусейн.

Я достал заветный серебряный портсигар и угостил верного друга и телохранителя:

– Расслабься. И не хорони раньше времени. У меня есть сильное подозрение, что я уже знаю имя заказчика.

Цыпа аж поперхнулся дымом и воззрился на меня, как на фокусника, выудившего из своего волшебного цилиндра не банального зайца, а настоящего живого слона.

– Так-то, братишка! – я остался очень доволен произведенным эффектом. – Кстати, как поживает наш милый друг Иван Альбертович, президент Европейско-Азиатской Корпорации?

– И за ним наблюдение ведется. Старый осел явно неравнодушен к Мари. Цветочки регулярно ей в клуб посылает. В общем, ничего особенного... Правда, с недавнего времени его не один, а два охранника сопровождают.

– Чего это он вдруг забеспокоился? – усмехнулся я. – Не догадываешься, случаем?

Глаза партнера приняли осмысленное выражение.

– А ведь это он интересовался у Мари, не заболел ли ты! – оживленно воскликнул Цыпа и от избытка чувств даже треснул ладонью себя по башке.

– Поаккуратнее с головушкой, – попросил я. – Это не самое сильное твое место. А то, не дай Бог, последнюю извилину выпрямишь!

Я вынул из-под подушки десятизарядного «братишку» и поместил его в наплечную кобуру под курткой.

– Едем! Такая искренняя дружеская забота о моем здоровье заслуживает немедленного выражения благодарности Ивану Альбертовичу!

За двумя зайцами погонишься – поймаешь трех

Как въехали в город, я непроизвольно стал ласкать рукоятку пистолета, готовый в любой момент выхватить «братишку» из колыбельки-кобуры.

Но ни синие, ни другие авто в хвост нашему «мерсу» не пристраивались.

Отлично сознавая всю опрометчивую неосторожность подобного шага, все же заехал к себе на квартиру и заменил «марголин» на «Макаров». По моему замыслу, он должен был сыграть сегодня существенную роль.

Цыпа оставался в машине, и, воспользовавшись его отсутствием, я набрал служебный номер Инина.

– Как всегда, на боевом посту? – спросил, услышав в телефонной трубке голос майора. – Узнал, надеюсь? Наш договор помнишь?.. Никуда я не исчезал! Как последняя «шестерка» бегаю, за тебя твою работу делаю! Ты выяснил личности погибших автоугонщиков?

– Пока нет. При них не было документов, – буркнул опер. – Но трупы дактилоскопировали, и направлен запрос в центральный архив. Судя по наколкам, они имели судимости, так что скоро получим всю их подноготную. Догадываюсь, у тебя есть какая-то информация?

– Так. Детали некоторые. Оба числились охранниками в Европейско-Азиатской Корпорации. Уверен, фирма, проявляя странную беспечность, никуда об исчезновении своих сотрудников не заявляла... Просекаешь? Сейчас одиннадцать. У меня сильное подозрение, что в особняке президента ЕАК Камаева в тринадцать часов произойдут кой-какие события. Короче, нанеси ему визит в это время.

– С группой захвата?

– Перебор, майор. Не стоит себя недооценивать. Ты же у нас хват, если что, сам справишься!

– Похоже, опять меня в пакостное дело втягиваешь, – хмыкнул опер. – И как прикажешь потом начальству объяснять, почему именно там оказался, где, по твоим словам, произойдут «кой-какие» события?

– Не мне тебя учить оперработе! Составь рапорт, что получил от агентуры сведения о близкой связи погибших с президентом ЕАК и намерен прощупать господина Камаева. Вполне обоснованно...

– Хорошо... Удачи тебе! Но, надеюсь, сработаешь не слишком топорно.

– Все будет в елочку, начальник! До встречи в час!

Распахнув мне дверцу машины, Цыпа облегченно вздохнул – видать, уже начинал нервничать из-за долгого отсутствия шефа.

– Теперь к Мари! Девчушка, наверно, очень соскучилась!

Звезда стриптиза нашего ночного клуба, как обычно, отсыпалась перед вечерним выступлением. Пришлось долго-настойчиво звонить, пока дверь наконец приоткрылась, удерживаемая цепочкой.

Недовольная гримаска на лице подруги дней моих суровых тут же сменилась на радостно-кокетливую улыбку, как только она разобралась, кто так бесцеремонно прервал ее сладкий сон.

Цепочка мигом слетела, и мы с Цыпой вошли в квартиру. Здесь все было по-прежнему. Зеркальные стены множили наши отражения, создавая впечатление маленького столпотворения.

Мари, соблазнительно сверкнув полными ягодицами, туго обтянутыми белыми кружевными трусиками, скрылась в ванной комнате, должно, наводить макияж, а мы расположились в креслах у широкой софы с неубранной, еще теплой постелью.

Хозяйка появилась в черном шелковом мини-халатике, смахивающем на комбинацию и выгодно подчеркивающем розовую привлекательность чудных стройных ножек.

Мило улыбнулась. Убирать постель она не сочла нужным, просто набросила на нее голубое покрывало.

– Ты всегда так неожиданно! – Стриптизерка удобно устроилась на софе, подобрав под себя ноги, напоминая своей позой молодую сытую пантеру.

А может, у меня слишком богатое воображение.

– Не ждала? – усмехнулся я. – Тогда, наверно, стоит проверить шкаф? На предмет обнаружения пылкого любовника? Хотя какой уж там пыл у подобного антиквариата, как Иван Альбертович!

Мари непонимающе расширила волшебно-изумрудные глазки и, возможно, убедила бы меня в своей невинности, если бы не проступившая налицо бледность.

– Женик?! О чем ты?

– Сама в курсе! И это легче легкого доказать, зная твою неуемную страсть к побрякушкам. Цыпа! Достань-ка шкатулку из ночного столика.

Грациозная благородная пантера мгновенно превратилась в дикую взъерошенную кошку.

– Не смей! – Она вскочила, пытаясь собою загородить столик.

Цыпа уже поднял кулак, чтобы сбить неожиданную преграду с ног, но дисциплинированно оглянулся на меня, ожидая знака согласия.

– Сядь на место, милая! – устало вздохнул я. – Ты ведь неплохо меня знаешь... Так что давай без эксцессов.

Мари вернулась на софу, готовая вот-вот расплакаться.

Открыв инкрустированную малахитом шкатулку, убедился в правильности предположения – она была на две трети наполнена украшениями из драгметалла с разноцветными камушками.

– Да тут целое состояние! Я тебе дарил только изумрудный гарнитур: кулон, кольцо и сережки. А здесь и хризолиты и даже брюлики... Вот этот перстенек, между прочим, карата на три тянет... Твоих доходов на подобную роскошь явно не хватит. К тому же ежемесячно родителям в Тагил пол-«лимона» отсылаешь. Что скажешь, детка?

Мари подняла на меня полные слез глаза, но молчала.

– Только не вообрази, что ревную. Как человек интеллигентный, сохраню в памяти искреннюю благодарность за интим, что был между нами. Все понимаю: увидев твой восхитительный номер в клубе, у каждого мужика «телескоп» поднимется. А ты женщина слабая к знакам внимания... Другого не пойму – как ты смогла продать мою жизнь за побрякушки? Я ведь тебе не на децал зла не принес...

– Жизнь? – Неподдельное изумление в голосе Мари заставило меня засомневаться в сделанных выводах.

– Расскажи все, что говорил Иван Альбертович! Чем интересовался? – предложил я, закуривая «родопину».

– Да он всем интересовался. – Мари смешно наморщила лобик. – Тобой и другими, что имеют к тебе отношение. Не думаешь ли закрыть валютный счет в банке ЕАК. Говорил, что ты нахально нахрапист и совсем не считаешься с чужими интересами. Что аппетит слишком большой... Даже привычками и распорядком дня интересовался. Я не дурочка и поняла, что он хочет переманить к себе какие-то твои точки. Немного ограничить влияние... Но при чем тут жизнь?!

– Еще раз с прискорбием убеждаюсь, что у красивых женщин туго с серым веществом! – констатировал я. – На днях по приказу Ивана Альбертовича меня чуть не разрезали автоматной очередью! Вместе с Цыпой!

– Не может быть! – с отчаянием воскликнула прекрасная представительница идиоток. – Женик, не шути так!

– Детка! Камаев решил ограничить мою жизнь, а не влияние. И распорядок дня узнавал, чтобы облегчить работу своим киллерам!

– Я не знала! Честное слово, я не знала!!! – Мари разрыдалась, и мне почему-то даже стало ее жаль немного.

– Цыпа, налей девочке что-нибудь выпить. – Я озабоченно глянул на наручные часы. Они показывали почти двенадцать. Время явно начинало поджимать.

Мой партнер, не мудрствуя, взял из бара бутылку коньяку, плеснул полный фужер и почти насильно влил его в рот Мари. Она закашлялась, но рыдания наконец прекратились.

– Слушай сюда, милая. Ты считаешь, что лучше умереть мне, чем Камаеву?

– Нет! Нет, конечно!

– Тогда поступим так. Звони в офис Ивану Альбертовичу и назначь свидание через полчаса в доме на Первомайской. Бывала там? Вот и ладненько! Скажешь, что получила от меня весточку и хочешь посоветоваться... – Я поставил телефонный аппарат ей на колени и твердо, подавляя волю, посмотрел в расширенные зрачки стриптизерки. – Как выяснилось, нам с президентом ЕАК стало вдвоем тесно в Екатеринбурге. Одному надо уехать в Сочи! Действуй, детка, будь умницей!

Мари сделала все так, как велел. Голос, правда, при разговоре с Камаевым был у нее какой-то безжизненно-механический. Ну, да пустяки – Иван Альбертович должен иметь семь пядей во лбу, чтобы что-то заподозрить. А судя по тому факту, что он рискнул со мною разделаться, – этих пядей у него не было вовсе.

– Одевайся, девочка! Поедем на свидание. И выше головку – ты сегодня королева на моей шахматной доске! Цыпа, плесни-ка ей еще чуточку, видишь, маленькой нехорошо почему-то...

Для страховки «мерс» оставили отдыхать на стоянке, а поехали в «жигуленке» Мари.

– Имей в виду – работаю сам. Ты вмешиваешься лишь в крайнем случае, – инструктировал я Цыпу, с сосредоточенным видом крутившего баранку.

Второй фужер, видно, погрузил мою «королеву» в прострацию – она безвольно сидела на заднем сиденье, неподвижным взглядом уставившись в окно.

Сейчас никто не признал бы в ней всегда энергичную и веселую звезду ночного стриптиз-клуба.

– А если дом битком набит охранниками? – стараясь говорить беспечно, спросил Цыпа. – Не лучше ли мальчиков вызвать?

– Не дуй на воду, брат. И не держи за кретина! Я знаю об Иване Альбертовиче и ЕАК буквально все! – Уточнять источник информации в лице старшего оперуполномоченного Инина, естественно, не счел нужным. – Служба безопасности ЕАК насчитывает два десятка боевиков – в основном азербайджанцев по национальности. Все они задействованы на охране офиса и банка корпорации. Проживает Камаев с третьей женой и двумя дочерьми от предыдущих браков по соседству с офисом на улице Белинского. Где, ясно, взять его трудно. Кроме мордоворотов, там все следящей электроникой нашпиговано. А двухэтажный особнячок на Первомайской пустует, используется изредка для отдохновения души и тела президента – кутежей с приятелями и тайных плотских утех с молоденькими девушками. Он ведь сластолюбец, как все метисы... Правда, есть там вольер с овчарками. Но собаки в сад выпускаются только в шесть вечера, когда приходит ночной сторож. Над парадным входом большой козырек – так что, кто звонит, из окон не видно.

– Прямо оперативная ориентировка! – восхитился Цыпа, не догадываясь, что случайно попал в точку. – Ну а с двумя телохранителями мы справимся!

– Не сомневаюсь! – Я оттянул затвор «Макарова», загоняя патрон в ствол, и сунул пистолет за брючный ремень. – Внимание! Подъезжаем!

Железные ворота в сад, как и ожидал, были гостеприимно распахнуты настежь.

Голые деревья, почуяв весну, казалось, трепетно-томно шевелили ветвями в ожидании нарождающихся почек.

«Жигуль», тихо урча мотором, на малых оборотах подкатил к двустворчатым парадным дверям дома, построенного из белого силикатного кирпича.

Мы с Цыпой вжались в стену по обеим сторонам входной двери, а Мари, с осунувшимся бледным лицом, замерла манекеном на последней ступеньке невысокого крыльца, явно не зная, что делать дальше.

– Жми на кнопку переговорного устройства и сообщи, что приехала! – прошептал я, выдергивая шпалер из-за ремня.

Цыпа тоже изготовился, поставив «стечкин» на режим стрельбы одиночными.

– Кто? – раздался из репродуктора густой бас, должно быть, охранника.

– Это я, Мари. Иван Альбертович меня ждет.

Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Я оттолкнул Мари в сторону и живым тараном влетел в холл. Гориллообразный охранник, видно в прошлом боксер-тяжеловес, профессионально уклонился от рукоятки пистолета, метившей ему в висок, и молниеносно ответил ударом в челюсть. К счастью, по инерции я продолжал двигаться вперед и мощный кулак лишь шаркнул по скуле. Церемониться времени больше не оставалось – в каждое мгновение мог появиться второй телохранитель.

Я поднял свою карманную гаубицу и выбросил грохочущий сноп огня в лицо горилле, навсегда отбив у него желание боксировать. Перешагнув через тело, ринулся по деревянной лестнице наверх. И спальня и кабинет Камаева располагались на втором этаже. Так как свидание с Мари у него намечалось не постельное, а деловое, сначала распахнул дверь в кабинет. Посередине комнаты застыл президент ЕАК, растерянно уставившись на направленный ему в живот ствол моего пистолета. В кабинете мы были вдвоем.

– Вот проходил мимо, – сообщил я. – Думаю: дайка навещу старого приятеля! Интеллигентные люди обязаны делать визиты вежливости. А твой холуй почему-то пускать не хотел.

– Прекрати кривляться! – Иван Альбертович смерил меня брезгливым взглядом и вернулся в кресло у длинных, во всю стену, книжных стеллажей. – И никакой ты не интеллигент. Самый банальный головорез, убийца! Но надо отдать должное, профессиональный. Недооценил, каюсь! Нет чтобы с Гариком еще нескольких ребят послать!.. Как понимаю, заявился меня убить и ограбить... На, держи, тварь!

Президент ЕАК запустил руку во внутренний карман своего твидового пиджака, но вынул не пистолет, а всего лишь бумажник. Достал из него пухлую пачку долларов и швырнул мне под ноги.

– Грубишь, милейший! – Я оскалился, но баксы поднял – не пропадать же добру. – Дерзкий такой, а даже оружия не носишь!

– Не путай меня с собою! – Камаев говорил словно плевался словами. – Я коммерсант, а не бандит с большой дороги!

Мой чуткий слух уловил легкое поскрипывание лестничных ступенек под чьими-то ногами.

Переместился влево, чтобы держать под прицелом дверь кабинета.

В комнату вошли Цыпа с Мари. У последней был блуждающий взгляд, а лицо – будто в белом гриме. Пришлось всерьез задуматься – не переоценил ли ее силы? Сможет ли сыграть предназначенную ей роль до конца?

– Второго телохранителя не было, – доложил Цыпа. – Все комнаты проверил – никого.

– Сразу мог бы вкурить! – сказал я, сделав вид, что сам-то понял давно. – Ведь ихняя машина у дома отсутствовала. Не сама же уехала! Ладно. Усади девочку.

Камаев проследил своими агатовыми глазами, как Цыпа заботливо устраивает Мари на диване в глубине комнаты, и процедил:

– Сучка неблагодарная! Дешевка!

Я искренне порадовался его несдержанности – если Мари разозлится, то не слишком болезненно воспримет смерть любовника.

Подняв «Макаров», ожидал увидеть в прорезь прицела встречный испуганный взгляд президента ЕАК, но ошибся. Камаев, не делая даже попытки уклониться, продолжал спокойно сидеть в кресле, кривя губы в насмешливой злой улыбке.

– На нервах играть пытаешься? Ничего не выйдет! Смерти я не боюсь. Так что стреляй, недоносок!

Волна дикой ярости затопила мой мозг. Это ругательство – недоносок – действует на меня, как хлесткая пощечина. Сам не знаю почему. Правда, я и на самом деле родился семимесячным, но, как потом подробно выяснил у знакомого врача, – этот факт ни о чем дурном совершенно не свидетельствует. Между прочим, семимесячные значительно лучше восьмимесячных, так как появляются на свет более здоровыми.

Почти утопленный курок уже был готов дать волю сжатой боевой пружине, как вдруг неожиданно народившаяся идея заставила меня опустить пистолет.

– Цыпа! Закоцай нашего друга! – приказал я и, когда тот защелкнул на Камаеве наручники, добавил: – И отключи на полчасика.

Обрушенный на президентский затылок, Цыпин кулак сработал не хуже кастета – Камаев, потеряв сознание, свалился на пол.

– Решил децал подкорректировать первоначальный план, – пояснил я. – Не тревожься – Иван Альбертович в Сочи обязательно уедет, но малой скоростью... Отвези Камаева Фролу и скажи, что я просил поместить его с остальными. Там он мигом растеряет спесь и заносчивость! Потом тебе объясню. Время поджимает. Хватай-ка за ноги!

Вдвоем отволокли бесчувственное тело вниз и запихнули в багажник «жигуленка».

Наручный «Ролекс» показывал уже двенадцать пятьдесят.

– Давай сюда «стечкин». Он слишком запачкан. Пусть мент его на трупе охранника найдут. Вечером другой получишь. Ну, рви когти!

– А ты как же?

– За меня не волнуйся. Я здесь задержусь немного – хвосты подчищу.

Старательно протерев пистолет-пулемет, вложил его в заметно уже охладевшую лапу телохранителя-гориллы и бегом поднялся в кабинет.

Мари продолжала безучастно сидеть на диване, но при моем приближении зашевелила губами, видно пытаясь что-то сказать.

– Молчи и слушай! – Я взялся за изящный кружевной воротничок ее платья и рванул вниз.

Материя с треском разорвалась почти до живота. Затем, не обращая внимания на в ужасе вытаращенные глаза Мари, порвал лифчик и, явно оставляя синяки, вцепился пальцами в мягко-податливые нежные груди.

– Мне же больно! – завизжала стриптизерка. – Как ты можешь сразу после всего этого!..

– Идиотка! – Я выпустил ее и толкнул на диван. – Скоро тут будут менты. Запоминай: Камаев пригласил тебя на чашечку кофе и захотел купить, как проститутку. Когда ты ответила отказом, он, войдя в раж, порвал на тебе платье, пытаясь овладеть насильно. В это время кто-то позвонил в дверь. Ты разбила окно и позвала на помощь. – Я снял с ноги Мари туфлю и врезал ею в брызнувшее осколками стекло. – Успеваешь запоминать, детка? Вот и ладушки! Потом услышала шум, вроде дверь вышибали, и следом – выстрел. Камаев, перепугавшись, убежал черным ходом. Тут в кабинет влетел коротышка с пистолетом, и ты потеряла сознание. Если что напутаешь – не увидишь больше не только свои драгоценности, но и дорогих родителей!.. Ты меня знаешь!

Снизу и верно прозвучал настойчивый звонок.

Ободряюще потрепав девочку по щеке, спустился и нажал кнопочку переговорного устройства:

– Майор?

– Да, я. Открывай.

– Нет, дорогой! По плану дверь тебе надо вышибить. С твоим весом это не составит труда.

– Но без санкции прокурора... – засомневался опер. – Да и частная ведь собственность...

– Если хочешь раскрыть сразу два тяжких преступления, то ломай!

Я закурил и устроился на нижней ступеньке лестницы по соседству с покойником. Уже переставшая кровоточить аккуратная дырка в середине низкого лба смотрелась, как глаз циклопа.

Еще, наверно, с минуту опер взвешивал все «за» и «против», пока наконец раздались тяжелые, бухающие удары в дверь. Долго усилий девяностокилограммовой туши она не выдержала. Громко щелкнул искореженный замок, и дверь распахнулась, стукнувшись о стену.

– Ну, объясняй давай! – Майор, немного запыхавшийся, но довольный, шагнул в холл и остановился, узрев труп у моих ног. – Только поподробней и поубедительней, попрошу!

Вежливо взяв из протянутой ему пачки сигарету, Инин тяжело опустился рядом на ступеньку и вздохнул:

– Нелегко все-таки работать с тобой, Монах! Надеюсь, никого в доме больше нет? – Закуривая, он покосился на трехглазого охранника. – Трупы тоже имею в виду!

– Рекламу по телевизору, ясно, не глядишь? – буднично поинтересовался я, совершенно сбив с толку майора, – И напрасно! На рынок выбросили массу современных импортных пилюль от склероза. По ходу, тебе пора начинать лечение. Налицо явные провалы в памяти! Как ты мог позабыть, что только что геройски обезвредил особо опасного преступника и, между делом, предотвратил изнасилование?!

Майор недовольно поморщился:

– С таким извращенным чувством юмора тебе надо в сатирики податься! И мне меньше было бы хлопот. Ладно! С сегодняшнего дня стану смотреть всю рекламу подряд! Доволен? А теперь рассказывай, что здесь произошло?

После того как я подробно изложил свою версию случившегося, опер задумался, усваивая информацию. И таких тугодумов в органах держат!

– Значит, я наведался порасспросить господина Камаева о его убитых сотрудниках и тут услыхал звон разбитого окна и женский крик. Вышиб дверь и нарвался на вооруженного типа. В целях необходимой самообороны применил табельное оружие... А баллистика подтвердит мои слова?

– Гарантия! – успокоил я его. – Пуля, что извлекут из башки гориллы – от «Макарова». При ударе о лобную кость она наверняка полностью деформировалась. А вот гильзу лучше заменить для надежности.

Я перешагнул через труп и скоро отыскал на полу желтый цилиндрик гильзы от моего пистолета. Сунул ее в карман.

Майор, наконец начавший мыслить в нужном ключе, достал свой табельный «Макаров» и пальнул через распахнутую дверь в ближайшее облако. Еще горячую гильзу бросил туда, где недавно валялась ее сестренка.

– Не нравится мне все это, – заявил опер. – Шито белыми нитками!

– Неужели? – жестко усмехнулся я. – А хочешь, прострелю для убедительности твое плечо из пушки охранника?

– Нет. Не стоит, – быстро отказался Инин. – В принципе прокатит, главное, чтоб девка в показаниях чего не напутала.

– Все будет в елочку, начальник! Мари девочка неглупая, личную выгоду понимает очень даже хорошо. Да и нет у нее выбора! А когда эксперты выяснят, что тех двух на трассе шмальнули именно из «стечкина» обезвреженного тобою бандита – тебя на руках носить станут! Сложится очень стройная версия: мокруха на шоссе – внутренняя разборка в ЕАК. А так как главный подозреваемый при оказании вооруженного сопротивления убит – дело можно считать закрытым и спокойно отправлять пылиться в архив. Если не на повышение по службе, то уж на денежную премию смело рассчитывай!

С каждым моим словом хмурое лицо Инина заметно светлело.

– Ладно! – уже бодрым голосом заявил он. – Сматывайся! Вызываю опергруппу и объявляю в розыск неудачливого насильника Камаева! Кстати, при очной с ним ставке девчонка не вздумает менять показания?

– Их встреча не состоится. Президента никогда не найдут.

– Ага!.. – Опер понимающе хмыкнул. – Но это меня уже совершенно не колышет. Все! Звоню коллегам, а то, если труп успеет совсем охладеть к приезду судмедэксперта, – будет, по меньшей мере, неприлично!

Иногда приятно даже пройтись пешком. Однообразные движения и равномерный стук каблуков по асфальту стабилизируют мыслительный процесс, а телу дают спокойную уверенность в его силах и возможностях.

Но, как говорили древние, все хорошо в меру. И тот факт, что до станции метро было рукой подать, радовал.

Потянувшись за сигаретами, наткнулся в кармане на пухлую пачку долларов. Камаевское наследство... Но почему-то оно меня не вдохновляло.

Идя на дело, гнался за двумя «зайцами»: ставил задачу ликвидировать опасного врага и списать убийство киллеров на другого. А этот третий «заяц», в виде баксов, был случаен и не свидетельствовал ни о моей находчивости, ни о моем уме. Да к тому же дурно попахивал. Выходило, будто Камаев прав и я, в натуре, банальный головорез с большой дороги, готовый за деньги пришить любого...

В подземном переходе, как обычно, было полно нищих. Мое внимание привлекла колоритная парочка: старик на костылях с тремя рядами орденов и медалей на ветхом лоснящемся пиджаке и совсем молодой парнишка в импортной инвалидной коляске. Эта сверкающая никелем коляска, да еще новенькая медалька «За отвагу», видно, было все, чем наградило его государство за потерю обеих ног скорее всего в Чечне.

То, что они держались вместе, навело на мысль – уж не дед ли с внуком пожинают на пару горькие плоды своих ратных подвигов?..

Мне почему-то вспомнился капитан Седых.

Проходя мимо, я на глаз разделил пачку баксов на две приблизительно равные доли и сунул в руки ветеранам. Не оглядываясь, ускорил шаги – услышать слова благословений для меня сейчас было равносильно проклятию...

 

Эпизод второй

Цыпа

Если бы я не относился к Цыпе как к другу-соратнику, его телефонный звонок с настойчивым приглашением срочно навестить, безусловно, проигнорировал бы. После вчерашней оргии у Мари мой органон жаждал полного покоя. Но я поехал.

Утреннее пробуждение было не из приятных – протяжный тоскующий вой голодного волка буквально леденил кровь.

Это что же? Я по новой на лесоповале?! Невольно глянул в окно, чтобы убедиться в наличии солнечного весеннего дня (ведь только таежная луна предъявляет свои таинственные права на зверюг).

Действующие на нервы звуки исходили из смежной комнаты. Не потревожив спавшую рядом в чем мать родила пышнотелую блондинку, вскочил с дивана и приоткрыл дверь соседней комнаты.

Картина, что имел счастье лицезреть, заслуживала кисти живописца. Голый Цыпа, стоя на четвереньках, запрокинул голову чуть не в потолок перед журнальным столиком, на котором лежала снятая с аппарата телефонная трубка, и самозабвенно, перемежающимися жалостливыми нотами выл нечеловеческим голосом. Казалось, даже лицо его удлинилось и обнажились клыки. На софе у окна съежилась аппетитная девчонка с вытаращенными от ужаса глазами, явно не просекая происходящее. Впрочем, я и сам был несколько шокирован.

Наконец Цыпа положил трубку на рычаг и обернул ко мне ухмыляющуюся хохлацкую физиономию.

– Колись, Монах, решил, что у меня гуси улетели?

– Была мыслишка, – не стал зря нервировать ложью человека, явно угодившего в капкан белой горячки. – Тебе надо срочно хлопнуть грамм двести и на боковую. Может, опять человеком станешь.

– А вот и промахнулся, Евген! Западники учудили конкурс через фирму «Стиморол» – у кого самый похожий выйдет волчий вой, тот получит в качестве приза бесплатную путевку в США.

– Цыпа, ты как был наивным, таким и копыта отбросишь. Выиграет, безусловно, их кадр – он и поедет. Это же банальный рекламный трюк, чтобы жвачку раскупали. Здесь наверняка мошенничество «Стиморол» с Корпорацией телефонной связи. Обоюдный навар. Лох ты, Цыпа!

– Во сволочуги! А я и не вкурил!.. Милка, продерни в другую комнату. По делу хрюкнуть нам край.

Юная жрица любви, совершенно не стесняясь наготы, кокетливо-небрежной походкой продефилировала в ванную.

Цыпа оказался более скромным – прежде чем устроиться в кресле напротив меня, накинул на себя махровый халат.

– Слушай сюда, Монах! Вчера не хотел настроение тебе опускать, но дело пахнет керосином...

Я шутливо потянул носом.

– Ощущаю лишь парижский «Шанель № 5».

– Я на полном серьезе, Евген. Тебя хотят выбросить из колоды...

– Кто это так оборзел? Надеюсь, не «Белая Стрела»?

– Слава Богу, нет.

– Кто?!!

– Не дергайся зря. Твой любимый Медведь со своей бандой бритоголовых решил, дешевка, что сможет контролировать наш бизнес самолично. А ты становишься лишним, впрочем, как и я...

– Доказательства? Мне сдается, что ты на Медведя просто неровно дышишь!

– Верняк. Кое-что надыбали, прослушивая телефоны. Запись в наличии. Да и Ксюша, не будь дурой, цынканула.

– Мне он всегда казался парнем с головой...

– Может, в этом и суть.

– Подставка полностью исключается?

– Мне жаль, Монах. Но факты непробиваемые.

– Дай-ка сюда записи!

Цыпа вставил в магнитофон кассету.

Из нее с огорчением я услышал жалобы Медведя Ксюше о малодоходности заведения «Вспомни былое». Мол, он заслуживает значительно большего. (Ну, памятник надгробный ты уж точно заслужил.) Интересовался клиентурой Цыпы, даже, падла наглючая, приблизительно прикинул доход от наших «ночных бабочек». Почти угадал, к слову. Дальше можно было и не слушать – за недовольство руководством у нас награждают исключительно путевкой в Сочи.

– Один сработаешь?

Цыпа как-то непохоже на него замялся, отводя глаза.

– Не узнаю тебя, брат! В чем проблемы? Волына заржавела?

– Тут все сложнее, Монах.

– Лады. Рассказывай!

– Дело зашло уже слишком глубоко. Ликвидация Медведя ничего не решит. Бритоголовые на его стороне и даже в курсях планов. Поздновато я пронюхал, винюсь. И еще информация на закуску – участковый Пилипчук стал с Медведем кантоваться. Паршивая примета. О нас он знает весьма и весьма... Одним махом нам бунт не подмять. Перешмаляют, как в тире.

– Твои предложения?

– Их возможности мы на глазок знаем. Кстати, если помнишь, я возражал против твоего распоряжения вооружить этих козлов дюжиной «ТТ» из нашего арсенала.

– Помню! – Я недовольно скривился. – Давай по делу. Без идиотских воспоминаний!

– Извини. Между прочим, на сегодня у бритоголовых могут оказаться и автоматы, и оптика. Так что шторки вечерком поплотней задергивай от греха...

– На нервах вздумал потанцевать? Что же, нам за океан на Брайтон-Бич когти рвать от этой мелюзги?!

– Может, и придется... Но это накрайняк. Предлагаю с ними договориться. Серьезную разборку нам просто не выдюжить.

– Но и у нас расклад не хилый: Фрол, твой брательник-снайпер из «Приюта», в «Кенте» есть два-три надежных вышибалы, ты, я. При надобности боевиков наберем не меньше, чем у Медведя.

– Не спорю. Но при малейших подозрительных шевелениях нас сразу станут отстреливать. А пока Медведь еще явно готов пойти на компромисс с почетными для тебя условиями.

– Предложит почетную капитуляцию?! Есть такая штатовская пословица: дай негру палец, возьмет всю руку! Ситуация напоминает мне ту глупую курицу, что по доброте душевной высидела яйцо коршуна, а тот, когда подрос, ее сожрал. Видно, в знак благодарности! Но я-то не курица, а Медведь не коршун! Или ты другого мнения?! Спелся с кодлой?!

Цыпа застыл в кресле с посеревшим лицом, стараясь не делать резких движений, чтоб не спровоцировать появления на сцене третьего действующего лица – десятизарядного «братишки», мирно дремавшего в настоящий момент в кобуре.

– Расслабься, – я невольно усмехнулся. – Ни на тебя, ни на меня пули еще не отлиты, надеюсь. Все будет путем. Чайник не протекает пока – что-нибудь да придумаю. Не впервой. Тебе верю, а что скажешь о Ксюше?

– Она на нашей стороне. Наколка-то от нее.

– Ладушки! Поручаю тебе составить список кадров Медведя. А теперь отвези меня домой. Денек позанимаюсь умственными упражнениями. Безвыходных положений в природе не существует. Жду завтра в это же время.

К полудню следующего дня план ликвидации опасного очага недовольства сформировался и принял конкретные очертания.

Унылая физиономия нарисовавшегося Цыпы вызвала у меня лишь снисходительную усмешку.

– Не вешай клюв, братишка! Пасьянс сложится! Выпить не предлагаю. Нам сейчас дорога в зону предстоит.

– В каком смысле? – Соратник-телохранитель наивно захлопал глазами, безуспешно пытаясь обнаружить в моих словах скрытый юмор.

– В прямом. Виктора навестим, ему всего неделю на «двойке» осталось чалиться. Забыл?

– А ведь правда! Запамятовал, – облегченно вздохнул Цыпа. – Заява в наличии?

– Естественно. – Я извлек из письменного стола пачку заявлений на свидание, подписанных начальником колонии. – Предусмотрительность – мое врожденное качество.

Всего полчаса понадобилось, чтобы шипованные колеса «мерса» доставили нас к высокому крыльцу исправительно-трудовой колонии номер два, где, пользуясь многолетним знакомством с прапорщиками-контролерами, мы благополучно миновали длинную очередь и прошли в комнату краткосрочных свиданий.

Помещение было разделено надвое сплошной стеклянной стенкой. На столиках с той и другой стороны лежали черные телефонные трубки. В девяносто втором году в разгар «гуманизации» стенку эту убрали, но в девяносто четвертом опять восстановили из-за потока анаши, хлынувшей через свиданку в зону.

Виктор Томилов по кличке Том, мой близкий приятель по последнему сроку, не заставил себя дожидаться.

Железная дверь по ту сторону стекла распахнулась, впустив новую партию зеков. Среди дюжины братьев по несчастью Том выделялся высоким ростом и щеголеватой черной телогрейкой, пошитой из качественной японской плащевки. И внутри ее был не примитивный ватин, а натуральный каракуль. Мой презент на день рождения, кстати.

Том сел за столик и взял телефонную трубку. Я последовал его примеру.

– Привет, Монах! Благодарю, что навестил.

– Привет, Том! Ты осунулся что-то. В гроб краше кладут. Гоняешь перед свободой, по ходу?

– Есть децал. Бессонница... Сам понимаешь – пятнашку добиваю за колючкой...

– Гонять завязывай, а то шифер съедет и гуси улетят. Все будет в елочку. Встречать тебя приедем как полагается. На природе пикничок знатный сварганим!

– К алкоголю я равнодушен. – Землистого оттенка лицо Тома немного просветлело, тонкие губы тронула улыбка. – А слабый пол будет?

– Само собой! Тебе пышненькую или мальчишеского типа? Брюнетку, блондинку?

– Рыжую. И формы чтоб ништяк были. А мальчишеский типаж мне здесь обрыдл...

– Ладушки! Будет тебе девка хоть и беременная, но целка, как любил говаривать Киса. Да не угаснет память о нем в наших сердцах!

Немного побазарив об общих знакомых, мы простились.

Решил заехать во «Вспомни былое» полюбоваться на Медведя. При удачном раскладе тот может хотя бы косвенно выдать себя и тем снять с моей души тень сомнения – не дую ли я на водицу, намереваясь нарисовать последнюю точку в судьбе Медведя.

Наша пивнушка сегодня радовала жаждущую публику свежим «Жигулевским» и вареными раками. И, конечно, вызывающе-выпирающими округлостями барменши Ксюши. Кстати, она рыженькая. Пожалуй, ее и подбанчу изголодавшемуся Тому.

Мы прошли в кабинет управляющего. После Фунта Медведь обстановку не поменял. Длинный стол, диван, три кресла, видеодвойка и бар-холодильник стояли на прежних привычных местах.

Медведь прохлаждался на диване. На столе перед ним, скрашивая одиночество, радовала глаз полуопорожненная бутылка водки. Монотонно гудел вентилятор, безуспешно стараясь освежить разгоряченное лицо управляющего со слипшимися на лбу волосами. При нашем появлении Медведь неохотно поднялся, упершись кулаками в стол.

– Привет, босс! Объезжаешь с ревизией свои владения?

– Ну что ты! По пути просто заскочили. – Я сделал вид, что не заметил агрессивной фамильярности бригадира боевиков. – Угощай пивом. Здесь становится жарковато...

Медведь, не обратив внимания на некоторую двусмысленность моих последних слов, раскрыл бар-холодильник, и на столе появились запотевшие бутылки чешского «Пльзеня» и высокие бокалы.

Цыпа устроился впритирку с управляющим на диване, а я в излюбленном кожаном кресле напротив.

Дверь резко распахнулась, и в кабинет, не спрашивая разрешения, вошли трое «бритоголовых» Медведя. Сейчас они уже мало походили на бакланов, коими являлись в недалеком прошлом. Их черепушки украшал модный ежик, и одеты они были в одинаковые черные кожанки. Я с неудовольствием заметил, что их левые локти неплотно прижаты к телу, что свидетельствовало о наличии у каждого карманной гаубицы.

– Вконец оборзели, мальчики! – не сдержал я вспышку праведного гнева. – В открытую волыны таскаете! Говорено же было – брать оружие только на дело!

– Не кипятись, Монах! – ухмыльнулся Медведь. – За своих ребятишек я отвечаю. С дела они вернулись. Так что все в ажуре.

– С какого дела? Почему я не знаю?! – Стараясь говорить спокойно, я обернулся к управляющему.

– Да так... Мелочевка. – Медведь нахально осклабился, но взгляд отвел в сторону. – Крутимся помаленьку. Той «капусты», что нам отстегиваешь, лишь на сигареты и пиво хватает... Верно, братва?

Боевики угрюмо кивнули, не сводя настороженно-выжидающих глаз со своего бригадира. Понятно – ждали команды «фас» и готовы были ее выполнить.

Цыпа, будто ненароком, распахнул куртку, засвечивая тяжелую рукоять скорострельного «стечкина». Для внесения ясности, надо полагать.

Я как-то враз успокоился:

– Ладушки! С финансовым вопросом разберемся позже, гарантирую. В обиде не останетесь. Я на минуту лишь заскочил, посоветоваться. Через неделю Том освобождается. Ты его должен помнить – передачки несколько раз ему возил. Надо встречу организовать поторжественней, пятнашку ведь оттянул братишка, заслужил. Какие-нибудь соображения имеются?

Медведь некоторое время молчал, явно недовольный быстрой сменой темы разговора.

– Ну, не знаю... Кортеж машин неплохо бы. Могу обеспечить. В лучшем виде.

– Этого мало. Народу, конечно, надо поболе для солидности. Ты своих всех собери. Пусть Том сразу, убедится – у нас организация серьезная, а не какая-то шарашкина контора. Встретим шампанским прямо у ворот, как положено. А затем мыслю пикничок сообразить. Том наверняка по матушке-природе соскучился. Где-нибудь на опушке леса у водоема чудненькая картинка получится. Как думаешь?

– Неплохо. – Медведь плеснул себе в стакан остатки водки. – А тут Ксюха несколько часиков и одна управится, без прикрытия.

– Не стоит лишать девочку развлечения. Возьмем с собой. Будет закусь разносить. Лады! Нам пора. Цыпа, уходим!

Топтавшиеся у двери боевики хмуро переглянулись, но расступились, давая нам дорогу.

Оказавшись в уютном салоне машины, я невольно перевел дух, расслабленно откинувшись на сиденье.

– Я тоже думал, что так просто нам уйти уже не дадут. – Цыпа улыбнулся, заводя мотор, но из-за нервно подергивающейся щеки вышла не улыбка, а оскал. – Лох все-таки Медведь! Ловко ты его на собственные похороны заманил. Голова! А я ведь сначала в натуре посчитал, что ты это для Тома так стараешься!

– И для него. – Я щелкнул крышкой портсигара. – Но, решая чужие проблемы, не следует забывать о собственных.

Снайпер

Наше малое предприятие «Приют для друга», как обычно, радовало душу и глаз затейливыми чугунными оградками и гипсовыми статуями представителей всех пород лучших друзей человека.

Кладбищем для животных заправлял старший брат Цыпы Василий. И довольно успешно, умудряясь в своем вечно плохо выбритом лице совмещать сразу четыре должности – управляющего, сторожа, землекопа и ваятеля могильных памятников. Не считая пятой, основной, профессии – хранителя арсенала моей группы, надежно скрытого в тайнике-могиле сенбернара.

Расшвыривая шипованными колесами прошлогодние еловые шишки, «мерс», покрутившись среди любовно ухоженных холмиков, остановился у бревенчатого одноэтажного «офиса» Василия.

Хозяин хибары был на месте. Обитая фанерой дверь распахнулась, явив на свет улыбающуюся физиономию с впалыми щеками, щеголявшими двухдневной щетиной. Улыбался он совсем по-собачьи – широко открытая пасть со стальными зубами и чуть ли не высовывая язык. Казалось, вот-вот слюна закапает от избытка чувств.

– Гости долгожданные! Вот уважили, слов нет! А то уж две недели ни одна живая душа не заглядывала!

– Зато в мертвых душах у тебя недостатка нет. – Я окинул взглядом обширные владения «Приюта». – Приглашай в дом, хозяин. Цыпа, не забудь провизию в багажнике.

После второй рюмки тридцатилетнее лицо Василия, исполосованное ранними морщинами, заметно разгладилось, карие глаза преданно следили за моей рукой, по новой разливающей коньяк в емкости.

– Что-то ты больно неравнодушен к огненной водице. – Я укоризненно покачал головой. – При твоей специальности противопоказано. Ну да ладно! Сегодня можешь отвязываться наглухо, но завтра завязывай. Через несколько дней понадобится верный глаз и не дрожащие руки. Просекаешь?

– Ясное дело. – Василий кивнул на стену, где под иконой висел карабин с оптикой. – По ходу, опять кто-то пулю у тебя выклянчил?

– В яблочко, братишка! Будет сразу несколько клиентов. Расценки прежние. Подписываешься?

– Без базара, Монах! Соскучился по риску. Будь спок – уважу твоих клиентов. – Василий выпил и опять счастливо заулыбался, словно дворняга, случайно отыскавшая в кустах давно утерянный любимый мячик из каучука.

– А зачем орудие производства в открытую держишь? Форсишь?

– Ни Боже мой! – даже несколько обиделся на мое предположение снайпер. – Я легальный охотник. Карабин в билете записан. Все законно!

– И напрасно! Это же зацепка для ментов. Ладно. Переходим к деталям твоего задания.

Пока мы разговаривали, Цыпа весь превратился в слух, ловя каждое слово. Даже прекратил черпать из банки паюсную икру. Понимая его живой интерес, я излагал дело подробно-обстоятельно. Таким образом изрядно сэкономил время и силы, зараз проинструктировав обоих.

– Место на берегу Балтыма сам выбери. Оборудуй удобную огневую точку. Пару дней даю на это. Послезавтра тебя Фрол навестит. Покажешь полянку, он там столы сколотит. Мы ведь не босяки, чтоб пикник прямо на земле справлять. – Я разлил остатки янтарного «Матра» и поднял свою рюмку. – Ну, бродяги, хапнем на посошок и за удачу!

Уже в дверях, прощаясь, не утерпел и задал занимавший меня вопрос:

– А почему у тебя такое странное соседство – карабин и православная икона?

– Очень просто, – Василий гордо украсил физиономию своей коронной ухмылкой деревенского придурка. – Это же Георгий Победоносец. А он завсегда воинам покровительствует.

– Выходит, ты таким способом оружие освящаешь? – Я даже удивился. – Ну-ну. Будем надеяться, что в нужный момент карабин от осечки застрахован!

– Будь спок, Монах! Иконе двести лет. Это не сегодняшнее фуфло!

По заведенной традиции на обратном пути в Екатеринбург свернули на поляну, где покоились Могильщик с женой.

Так как цветы еще не выросли, просто положил под известную березку в качестве сувенира на тот свет искренне любимые боевиком при жизни штукенции – пачку сигарет «Прима» и чекушку «Русской».

Цыпа, как обычно, из машины даже не вышел, сосредоточенно-мрачно крутя на кассетнике наследство Кисы – песни группы «Лесоповал».

– Одно хорошо, – возвратившись к «мерсу», подвел я итог своим мыслям, – что отсутствие масла в чайнике часто компенсируется какими-то другими способностями. Природа обожает уравновешивать. Василий, как ни верти, все же классный стрелок по движущейся мишени... А мозгами шевелить – наша прерогатива.

Предварительные мероприятия

На следующий день скатали к Фролу в Балтымку. У бывшего рецидивиста, а ныне процветающего свинофермера, дела шли полным ходом. Свиноматки не бойкотировали расцвет капитализма в отдельно взятом селе и поросились обильно и вовремя. Курировавшийся Фролом подпольный водочный цех бесперебойно выдавал на-гора все новые декалитры суррогата, еженедельно отправлявшиеся на реализацию в мои питейные «стекляшки».

Были и кой-какие мелкие нововведения – пол в сарае фермер недавно плотно зацементировал, вбухав туда целую машину раствора...

Я подробно проинструктировал Фрола, осветив создавшееся угрожающее положение в банде и заручившись его полным одобрением планируемой акции. А значит – и действенной помощью по претворению ее в жизнь.

– Не журись, командир! – стискивая мне руку на прощание, пробурчал Фрол. – Обтяпаем! Дельце выгорит в лучшем виде! Не было такого, чтоб наглые бакланы законным ворам солнышко заслоняли. И не будет!

– Когда ты прекратишь, наконец, меня командиром величать? Западло!

– Извиняй, Монах! Дурацкая каторжанская примочка.

Вечером того же дня мы с Цыпой катались по проспекту недалеко от парка-дендрария, высматривая участкового Пилипчука. Капитан в это время обычно совершал променад, собирая нехитрую мелкую дань с «комков». А если без прикрас – подаяние. После смерти Анжелы участковый окончательно спился, и бутылка-две на ночь ему были уже совершенно необходимы.

Можно, конечно, просто звякнуть к нему на фатеру и забить стрелку, но я вовремя просек, что хитрый хохол вполне успеет цынкануть о встрече Медведю, а это в мои планы никак не вписывалось.

Наконец его сутуловатая фигура, облаченная в штатское, нарисовалась из-за угла. Шаркающая тяжелая походка, неприкаянно-блуждающий пустой взгляд почему-то вызвали у меня нечто похожее на жалость. С годами, по ходу, становлюсь сентиментален.

Цыпа припарковал «мерс» на стоянке, и, когда Пилипчук поравнялся с нами, мы вышли из машины на тротуар.

Но тот продолжал идти, даже не заметив двух поджидающих его людей. И вечерний полусумрак здесь был явно не при делах. Видать, участковый уже успел изрядно принять за галстук.

Мы бережно подхватили алкаша под локотки и увлекли в высокие кованые ворота парка.

– Посидим на скамеечке, капитан, – пояснил я немного ошалевшему от неожиданности участковому. – Разговор есть.

– Вконец оборзели, хлопцы! – возмутился Пилипчук. – Евген, я же еще не затарился. Идти мне надо.

– Успеешь! Цыпа, сваргань-ка мухой пузырек водки. Как говорится, тут без поллитры не разобраться.

Капитан, уловив магически-завораживающее слово «водка», вмиг утих и уже без всякого хипиша поплелся за мной к пруду, где мы и устроились на скамейке.

Уткам, должно, еще не прискучили теплые края, и гладь воды была необжито-тихой.

Вскоре появился Цыпа, за его широким офицерским ремнем рукояткой гранаты торчало горлышко бутылки.

Пилипчук засопел, вожделенно уставившись на талию моего телохранителя. Цыпа по натуре не садист и посему, махом свернув винтовую шляпку, сунул «смирновскую» в суетливо подрагивающие руки. Капитан, даже не поблагодарив, жадно присосался к горлышку, как теленок к сиське мамаши, блаженно прикрыв глаза и весело побулькивая.

Я не стал прерывать священнодействия спиртомана, отлично понимая, что, пока он не пресытится алкоголем, разговора у нас не получится.

Поклонение зеленому змию прекратилось лишь после того, как Пилипчук, чуть не задохнувшись, откинулся на спинку скамьи и натужно закашлялся. В бутылке едва ли осталась половина содержимого.

– Не бережешь здоровьишко, капитан! – Я похлопал его по спине.

– Просто не в то горло попало.

– А я не о том. Ты, слыхал, на Медведя стал пахать?..

– Не вижу криминала. Он же твой человечек!

– Не скажи, дорогой! Что положено Юпитеру – не положено его быку... И сколько он тебе отстегивает?

– Как и ты. Тоже прижимист, волчара!

– Выходит, пол-«лимона» с меня и пол-«лимона» с него? Неплохо устроился. И какие услуги успел ему оказать?

– Да никаких. Ей-бо! – Язык участкового заметно заплетался.

В быстро сгущающихся сумерках видеть его глаз я не мог, но был уверен, что расплывшиеся зрачки уже захватили всю радужную оболочку.

– Не крути луну, капитан. Ясно, что выложил ему все обо мне. Иначе он не стал бы платить. Логика простая. Лады! Я не в обиде. Каждый крутится как умеет. Жизнь-то все дорожает, одновременно падая в цене... Держи, хапни еще на дорожку. Пора тебе.

Участковый механически принял бутылку и снова забулькал. В натуре – пьет как мерин! Если б я влил в себя этакую дозу, то тут же бы и сгорел. Если не от спирта, то от стыда уж точно.

– Хорошо, что сейчас весна, а не лето. Как считаешь?

– Ясное дело. Не так шибко жарко, – еле ворочая языком, пробормотал капитан и выронил бутылку.

Потянулся поднять и, не удержав равновесие, шлепнулся на землю и затих.

– Не поэтому. Весной темнеет гораздо быстрее. Цыпа, глянь, может, мент сам копыта отбросил на радость всем киоскерам?

Опровергая столь нахально оптимистичное предположение, участковый начал мирно похрапывать.

– Да, – согласился я сам с собой. – Это было бы слишком хорошо для правды. Действуй, Цыпа!

– Евген, у него шпалер под мышкой болтается. Кажись, табельный «макар». Цепляем?

– Не стоит ментам лишние хлопоты доставлять. Пускай «пушка» при нем остается. Авось дельце за несчастный случай проканает.

Цыпа без труда подхватил обмякшее тело и отнес его к пруду. Послышался слабый всплеск, и черная гладь воды сомкнулась, принимая в илистую глубину нового постояльца.

– Посидим, покурим. – Я щелкнул крышкой портсигара. – Вдруг от холода очухается да и всплывет.

– Обижаешь, Монах! – Цыпа взял папиросу. – Когда нес, я клиенту сонную артерию слегка промассажировал.

– Каюсь, опять недооценил. Ну, тогда рвем когти!

Уходя, поднял осиротевшую бутылку и швырнул в воду, как по старой доброй традиции кидают прощальный ком земли в свежевырытую могилу.

Накануне

Как последний идиот, слонялся по квартире, не зная, чем заняться. Вроде обо всем позаботился, учел любой возможный расклад. По таинственной науке нумерологии на завтра, день освобождения Тома, выпадала пятерка – непредсказуемый риск. Ну, чего-чего, а этого добра завтра ожидается даже с излишком.

Закурив, вышел на балкон. В вышине беспечно кучковались облака, выстраиваясь в какие-то странные фигуры и знаки, а внизу по центральной улице тек темно-грязный поток людей, одетых в рабочие спецовки. Очередная забастовка. Опять, наверно, какому-то предприятию за несколько месяцев задерживают выплату зарплаты. Зато в результате подобных «объективных» трудностей обычно вылупляются вскоре несколько новых миллиардеров, «новых русских», так сказать. Наверняка из числа руководителей этого самого предприятия. Задержанные деньги, успев прокрутиться в коммерческих, либо банковских структурах, обеспечат нуворишам благополучное капиталистическое будущее. Таким оригинальным способом у нас в бардачной России нарождается гордый класс собственников. Умора!

Хотя допускаю, что в отдельных редких случаях причина задержек выплат в трещащем по всем швам государственном бюджете. А чего ему трещать, спрашивается? Нужно всего лишь дать зеленый свет частной собственности на землю, ее купле-продаже через биржи. Это откроет шлюзы такому мощному потоку миллиардов долларов, который в два счета смоет все проблемы не только финансового, но и социального характера.

Жаль все-таки, что я не Президент. Анкета явно подкачала, а то ударился бы в политику. На фоне этих придурковатых умников и наглых хапуг, что вижу в телевизоре, я безусловно смотрелся бы выигрышно.

Ладно! Хватит пустяками голову забивать. Я выбросил папиросную гильзу порхать буревестником над демонстрантами и вернулся в гостиную.

Завещание писать – лишняя трата времени. Коли завтрашний день унесет мою жизнь на обратную сторону Луны, все имущество и так отойдет маме как самому ближайшему родственнику. На всякий случай карманную наличность и булыжники надо все же забросить мамуле. А то, если выпаду в осадок, ребятишки Медведя или опера все ценности в свою пользу зашмонают.

Вооружившись кожаным хозяйственным баулом, стал бродить по комнатам, сгребая в него достойные того вещи.

Через час такого бродяжничества в сумке оказались шестнадцать «лимонов» российских денег, две тысячи баксов, сберкнижка на предъявителя и заветный замшевый мешочек с давней моей маленькой слабостью – неограненными изумрудами. Недолго думая, сунул туда же и папку с рукописями.

Предварительно позвонив, так как условились, что дверь я никому без телефонной страховки открывать не буду, появился Цыпа.

За эти дни лицо его несколько осунулось, потеряв обычное самодовольное выражение. А фигура, наоборот, странно пополнела.

– Ты что это? Бронежилет стал таскать?

– Заметно? – явно расстроился Цыпа. – А еще «невидимкой» называется! Фирмачам штуку баксов за парочку отстегнул. Твой в машине.

– Благодарю. Но вряд ли приму презент. Не верю я в эти штучки. Профи шмаляют в голову. А валить нас с тобой других не пошлют. К тому же «Калашников семь шестьдесят два» продырявит этот броник как шелковую рубашку.

Цыпа доложил о проделанной работе. Место для пикника выбрано и соответствующим образом подготовлено. Наших соберется всего восемь человек – мы, Фрол и пять надежных ребят, которых Цыпа уже и раньше нанимал для подобных акций. Стрелка в гостинице «Кент» в полдевятого утра. Бригада Медведя на трех машинах подкатит в девять прямо к главным воротам зоны. Цыпа ожидает, что их должно быть никак не более пятнадцати рыл.

– Не подавимся? – усомнился я. – Восемь и полторы дюжины...

– Ништяк! Не забывай про брата Васю, нашу потайную козырную карту. И потом – видя, что у него людишек вдвое больше, Медведь расслабится и потеряет бдительность.

– Пожалуй, в твоих словах есть доля смысла. Ладно! Пусть будет то, что будет!

Цыпа нарисовал план расположения столов на поляне и показал, где мы должны сидеть, чтобы случайно не оказаться на линии огня собственного снайпера.

Ближе к вечеру скатали в Верхнюю Пышму, где проживает мамуля. По давно заведенной традиции часик почитал ей вслух Диккенса. На этот раз оказался увлекательнейший роман «Мартин Чезлвит». Поиграл с маминой любимицей комнатной декоративной собачонкой по кличке Милашка и, оставив сумку, вернулся к верному соратнику, ожидавшему в машине в обществе песенок «Лесоповала» и терпкого аромата марихуаны.

Памятуя, что завтрашний день чреват панихидой не только для Медведя, оторвались на полную катушку, закатившись в наш ночной стриптиз-клуб «У Мари».

Пикник с натюрмортом

Очнулся благодаря активным стараниям будильника в семь утра. Так как диван в этой однокомнатной конспиративной фатере был всего один, Цыпа спал в двух сдвинутых креслах, смешно свернувшись калачиком.

– Вставайте, виконт, вас ждут великие дела! – гаркнул я, рывком поднимаясь с постели.

– Где-то я уже это слыхал. – Цыпа стал выкарабкиваться из своей цитадели. – Только там говорилось о графе.

– Верно, – я не скрывал насмешки. – Но до графа ты пока не дорос. Граф – это я! Усек?

– Так точно, ваше благородие! – Даже у Цыпы иногда случается приступ юмора. – Чего-с изволите? Как обычно – яишню с ветчиной?

– Действуй, голубчик!

Пока Цыпа грохотал посудой на кухне, я проверял десятизарядного «братишку». Откинув валик дивана, убедился, что «марголин» удобно покоится на подушечке в обществе своего неразлучного дружка – глушителя. Погладив рифленую рукоять, шепнул:

– Прости, «братишка»! Но сегодня мне нужен не ласковый, а грубый калибр. Спи дальше.

Закрыв тайник, прошел к стенному шкафу, где среди курток висела наплечная кобура с крупнокалиберным пистолетом-пулеметом Стечкина.

– Вот это правильно! – одобрил выглянувший из кухни Цыпа, увидев, как я навинчиваю на эту тяжеленную дуру глушак. – А то с твоим любимым «маргошей» только на ворон охотиться.

– Чего бы ты смыслил в волынах! Просто нынче понадобится банальная скорострельность, а не ювелирная точечная работа.

Завтрак Цыпе вполне удался. Мясо было прожарено ровно, без безобразных угольных окалин. Очень кстати оказалось и пиво «Невское». Умеют же вот наши качественную продукцию сбацать, пусть и на пару с австрияками.

Наблюдая, как Цыпа старательно затягивается ремешками бронежилета, я неожиданно для себя решил последовать его примеру. Хорошо хоть, что броник был невесомо-легким – всего три килограмма.

Полдевятого мы приехали в «Кент», не дав заскучать ребятам, уже собравшимся в малом банкетном зале.

За длинным дубовым столом прохлаждались пять гавриков явно уголовной наружности и Фрол, ради торжественного случая сменивший кирзачи и телогрейку на лаковые туфли и коричневую замшевую куртку.

– Привет, братва! – махнул я рукой, разрешая снова садиться. – Времени у нас в обрез. Волыны у всех в наличии?

У ребят оказалось самое распространенное оружие наемника – отечественные «ТТ» с глушителями. А у Фрола немецкий «парабеллум» без глушителя.

– Шмалять будешь только накрайняк, – сказал я последнему. – А то своей гаубицей еще незваных гостей на пикничок зазовешь. Как у нас с транспортом?

Выяснилось, что трое из пяти головорезов на личных колесах – двух «Жигулях» и «Волге».

– Столько не нужно. Сядете всей кодлой в «волжанку», а ты, Фрол, в мой «мерс». Повторяю: за столом устраивайтесь в один ряд, чтобы бритоголовые оказались с другой стороны. Это упростит работу и снимет опасность получить орех от своих же. Работать только после сигнального выстрела. Вопросы?

– «Капусту» надо бы вперед получить, – подал голос один из киллеров. – Хоть половину.

– Как и раньше, расчет сразу после дела! – вмешался Цыпа. – Я вас разве когда-нибудь накалывал?

– А коли один из наших деревянный бушлат наденет – его доля делится между оставшимися? – уточнил другой.

– Без базара, – успокоил я. – И вот что: на выпивку сильно не налегать! После работы – сколько душе угодно. Поехали!

На Репина у ворот ИТК-2 было много машин, и мы не враз обнаружили три «девятки» с «медвежатами». Медведь с Ксюшей был в средней. Вышел навстречу, изобразив на лице благодушную улыбку.

– Все путем, Монах! Пересменка ментовская уже началась. Скоро выпускать будут.

– Провизию не забыл?

– Все в лучшем виде. Багажники битком набиты и хавкой и пойлом.

– Ладушки! Цыпа, вернемся пока в машину. Прохладно.

– Всего их двенадцать человек, не считая Ксюхи, – заметил Цыпа, когда мы укрылись в салоне «мерса». – По-моему, вооружены.

– Констатируем: они далеко не идиоты. Если первыми пальбу откроют – мы там все костьми ляжем.

– Пусть рискнут! – зло ощерился соратник. – Медведя я по-любому успею сделать!

– Не хвались! Дурная примета. Фрол, ты плот смастерил?

– Само собой. В кустах своего часа дожидается.

Около десяти утра поодиночке стали выходить освободившиеся. Том оказался третьим по счету. В своей черной телогрейке, считавшейся в зоне чуть ли не признаком аристократизма, здесь, на воле, он смотрелся убого-нищенски.

– Кретин! – расстроился я. – Как мог про шмотки забыть?!

– Не переживай, Евген! – развеселился вдруг Цыпа. – Я учел это дело.

Захлопали дверцы автомашин. Том оторопело наблюдал, как к нему устремилось десятка два людей. Кто нес бокалы, кто шампанское, а Цыпа, кидая на меня победные взгляды, волок пластиковый пакет с одеждой.

По старой традиции Том переоделся тут же, стараясь не замечать любопытных взглядов прохожих.

Через минуту его было уже не узнать – туфли «саламандра», джинсы, рубашка и короткая кожанка превратили Тома в крутого мэна. Все шмотки были черного цвета, прозрачно намекая на его принадлежность к воровской масти. Ну, Цыпленок, молодец! Есть масло в чайнике!

Своеобразным веселым салютом из дюжины бутылок вылетели пробки, выплескивая на волю пенную энергию выдержанного виноградного сока. Зазвенели бокалы.

Том стоял с побелевшим застывшим лицом и старался не моргать. Понимая его состояние, я рявкнул:

– По машинам! Пировать на Балтыме будем! – и увлек Виктора к «мерсу», по пути сунув в руку носовой платок. – Вытрись, братишка! Все нормально.

Наша машина шла головной. Меньше чем через час в просветах между деревьями замелькало, искрясь на солнце, озеро Балтым.

Всю дорогу я решал – посвящать Тома в истинную цель пикника или нет. В конце концов выбрал нечто среднее:

– Слушай сюда, Том, и не задавай вопросов. Если начнется заварушка, падай на землю и не дергайся Лады?

– Как скажешь, Евген. – Он почему-то нисколько не удивился. – Хочу надеяться, что первый день на свободе не станет для меня последним.

– Все правильно. – Я сделал неуклюжую попытку сгладить впечатление: – Надежда умирает последней. Вот и прибыли!

Место для пикника было выбрано удачно. Солнечная поляна, по размерам смахивающая на футбольное поле, располагалась на самом берегу озера. Высокий сосново-еловый лес по ее периметру создавал впечатление защищенности и некоторого уюта. В десятке шагов от берега стоял грубо сколоченный длинный широкий стол со скамьями без спинок.

Сколько я ни вертел головой, вычислить, где засел Василий, так и не смог.

Автомобили оставили в нескольких метрах от стола, который благодаря всеобщим стараниям мгновенно превратился в пиршественный.

Особенный шарм в окружающую обстановку привносила Ксюша своей пивной униформой – милицейской фуражкой и коротким кителем, хорошо контрастировавшим с белыми плавками «лепестки».

Я сел во главе стола. Цыпа, Том и пятеро киллеров по правую руку, а Фрол и «бритоголовые» по левую. Медведь, как и предсказывал умница Цыпа, нагло устроился напротив меня с другого конца стола.

– Братва! Нынче у нас большой праздник – откинулся наш коллега и мой близкий друг Виктор Томилов! – Я поднял бокал с шампанским. – Пятнадцать лет от звонка до звонка! Но за все эти годы лагерная администрация не смогла его сломать, пытаясь сделать общественником, и не сумела купить, пытаясь зачислить в шерстяные. С первого до последнего дня в зоне Виктор был «отрицаловкой», строго придерживаясь воровского закона. Выпьем за силу духа черной масти!

Бритоголовые пили мало и почти не ели. Явно выполняя полученные инструкции, чутко сторожили каждое движение моих людей. Пятеро киллеров от такого пристального внимания совершенно стушевались и, чтобы как-то скрыть свою неуверенность, если не боязнь, вели себя излишне суетливо-весело. Идиоты!

Цыпа делал вид, что не замечает нависшего над столом напряжения, и беспечно поедал красную икру, к которой и на самом деле был весьма неравнодушен.

Медведь, мрачно уставившись на белую скатерть, должно быть, прокручивал в голове заранее заготовленную речь. Наконец поднял тяжелый взгляд.

– Монах! Пользуясь случаем, раз мы вместе все собрались, давай решим финансовые вопросы. Ребята справедливо недовольны. Мы – твоя главная боевая сила, а имеем какие-то крохи с барского стола!

Разговоры и звон рюмок за столом стихли. Мои люди повернулись в сторону оратора, а его головорезы смотрели на меня, гадая, какая последует реакция. Как заметил, куртки у бритоголовых были предусмотрительно расстегнуты, а правые руки лежали на краях стола, готовые в любой момент нырнуть за огневыми аргументами.

– Кто ты без нас?! – уже жестче продолжал Медведь, приняв мое молчание за признак капитуляции. – Заурядный уголовник с непомерными амбициями! Гребешь только под себя! Но нас такая постанова больше не устраивает. Предлагаю тут же, не сходя с места, пересмотреть нашу долю. Верно, братва?

Его команда одобрительно загудела.

– И сколько же ты хочешь?

– Шестьдесят процентов! Тебе с Цыпой и сорок за глаза будет. Но я добрый. И учти – обмануть не удастся! Мы в курсах всех доходов, даже имеем список Цыпиных проституток. Так что накрайняк сумеем и сами вести дело. Без тебя!

– Ну что ж! – Я вынул из портсигара папиросу. – Я и сам собирался вашу долю увеличить. Но ты меня опередил. Ловкач! На ходу подметки рвешь! Уважаю! Расслабьтесь, ребята, я реалист – получите свои шестьдесят процентов. Цыпа, дай-ка прикурить!

Телохранитель с готовностью щелкнул зажигалкой. Это был условный знак для Василия.

Откуда-то сбоку раздался хлопок, и на лбу Медведя будто раздавили жирного клопа, запятнав кровяными брызгами все лицо. Умер он счастливым, в гордой уверенности, что сумел загнать Монаха в стойло.

Я выпростал из-под куртки руку с волыной и в три секунды опорожнил двадцатизарядный магазин, дав веерную очередь по бритоголовым. Менять обоймы не было нужды – уже вовсю кашляли пистолеты наемников и прицельными короткими очередями бил с колена Цыпа.

Какой-то «медвежонок» все-таки успел огрызнуться – один из киллеров скрючился под столом, зажимая хлеставшую пробоину на животе. Это был тот, кто любознательно интересовался увеличением гонорара за счет возможных потерь.

Я осмотрел поле скоротечного боя. Фрол старательно вытирал окровавленную рукоятку «парабеллума», которой он размозжил голову соседу. Наемники деловито шмонали трупы, выкладывая на стол оружие и бумажники. Том сидел перед бутылкой водки и как-то странно ухмылялся, поглядывая на меня.

– В чем дело? Чего скалишься, крыша дымится?

– Со мной ништяк. – Том плеснул себе полный бокал. – С тобой вот что-то... Зачем слово нарушил, пообещав бедолагам проценты?

– Пустяки. – Я успокоился насчет нервишек друга и усмехнулся. – Помнишь, как в зоне говорят? Я хозяин своему слову – хочу даю, хочу беру обратно!

– Узнаю тебя, Монах! – Виктор выпил и потянулся вилкой к банке с икрой. – Кстати, что со свидетельницей делать будем? Аппетитная деваха...

– Ксюху имеешь в виду? С завтрашнего дня она твоя подчиненная. Будешь у нас управляющим баром числиться. Можешь развлекаться с ней на всю катушку лагерной фантазии. Она своя в доску. Сдала нам Медведя со всеми потрохами.

Я нашел глазами Ксюшу. Она сидела прямо на земле, держа на коленях голову распростертого Медведя, и шевелила губами. Прислушавшись, разобрал слова:

– ...Глупенький! Ведь предупреждала – Евгений Михалыч ни за что не уступит...

– Может, и ее?.. – Цыпа повел стволом в сторону девушки.

– Сдурел?! – Я так врезал ему по руке, что он чуть не взвыл от боли. – Надо ее просто домой отправить. Денек отдохнет и завтра будет как новенькая. Не знаешь ее, что ли? Фрол, возьми медведевскую машину и доставь девчушку в город. Колеса потом брось на стоянке.

– Сварганю! – Фрол рывком поднял Ксюшу на ноги. – Ой, девка! Ты же себе коленки извазюкала! Колготки придется выбросить.

Ксюша послушно пошла к машине, даже ни разу не оглянувшись.

Тут только я заметил подошедшего Василия. Одет он был как заправский рейнджер в пятнистую форму защитного цвета. И вооружен соответственно – на одном плече болтался карабин, на другом автомат Калашникова. Обе волыны с глушителями.

– Прошвырнулся вокруг. Никого не видать. Все спокойненько, – доложил он со своей вечной придурковатой ухмылкой.

– Отлично! Куда вы с Фролом плот загнали? Пора убирать жмуриков. Ландшафт портят.

Плот оказался спрятанным в кустах береговой осоки. Под руководством братьев работа по ликвидации следов происшедшего заспорилась. Наемники набивали карманы трупов галькой и складировали их на плот к Василию. Тот, орудуя длинным шестом, отплывал от берега на десяток метров и сбрасывал «груз» в воду. Так как плотик был хлипкий и больше четырех человек зараз не выдерживал, то рейсов понадобилось несколько.

Когда грузили последнего бритоголового, вспомнили и о киллере-подранке. Тот все так же валялся под столом, слабо постанывая и закатывая глаза. Под ним натекла уже приличная лужа бурой дымящейся крови.

Наемники без всякого почтения схватили своего товарища за ноги и отволокли к озеру, не обращая внимания на усилившиеся стоны раненого.

– Дешевки! – заорал я, не сдержавшись. – Пулю для подельника пожалели?!

Мои слова возымели действие – хлопнул одиночный выстрел, и подранок наконец перестал страдать, беспомощно наблюдая, как его же дружки набивают ему карманы галькой.

– Подбери «фигуру» по душе, – кивнул я Тому на груду пистолетов на столе. – А лучше цепляй пару для страховки.

Приятель сделал неплохой выбор, вооружившись «ТТ» и маленькой красотулькой «береттой», не выделяющейся даже в брючном кармане.

Совсем рядом раздалось характерное чавканье автоматных очередей, задушенных глушителем. Я нырнул под стол, с острым раскаянием вдруг вспомнив, что забыл перезарядить пистолет.

– Отбой, Евген! – Виктор говорил, явно стараясь скрыть усмешку. – Ложная тревога!

Защелкнув в «стечкин» свежую обойму, я выбрался из своего малонадежного убежища и тут разобрался, что к чему.

На берегу вповалку лежали четверо киллеров, буквально растерзанных «Калашниковым» Василия. Цыпа уже деловито загружал их карманы галькой.

Через минуту он подошел и брякнул на стол четыре бесхозные волыны.

– Прости, что сначала не посоветовался. – Цыпа плеснул в свой бокал водки и с удовольствием выпил. – Они ведь не только исполнители, но и свидетели... Так что все в елочку. По твоей же методе. Да и стольник сэкономленных «лимонов» в жилу. Не сердись, Монах! Как ты часто говоришь – все к лучшему!

– Ладно! – Я уже успел охолонуть, да и понимал принципиальную правоту телохранителя. – Но впредь отсебятины не потерплю! Мы с Виктором уезжаем. Как приберетесь здесь, загоните тачки бритоголовых поглубже в лес. Волыны в «Приюте» оставь. Кстати, по-моему, сегодня не все «медвежата» присутствовали?

– Понял тебя. – Цыпа кивнул. – Я сверялся по списку – двоих гавриков не было. Разберусь. К утру проблема перестанет существовать. Гарантия.

– Ладненько! Удачи!

Через полчаса я вывел «мерс» к собачьему кладбищу.

– Что это? – удивился Том, разглядывая могильные статуи и приземистую избушку «Приюта».

– Наше дочернее предприятие. Здесь Василий заправляет. Брат Цыпы. Завтра ты его навестишь, чтобы оплатить снайперские услуги. Десять тысяч «зеленых» ему причитается... Неплохие бабки, а? Как раз бы тебе на обзаведение. Улавливаешь?

– Ты о чем?

– Можешь бабки себе забрать, закопав Васю. Лопата, кстати, в сарае. А Цыпа пусть думает, что брательник гуляет на югах, разменивая «зеленые» на земные утехи.

– Как же так?! Он ведь, можно сказать, жизнь тебе спас!

– Верно! Поэтому и не хочется самому его кончать. Неприлично как-то. Жаль, в натуре, такого классного снайпера лишаться... Но необходимость! Его карабин на учете, а за ним уже несколько акций. Рано или поздно зацепят менты ствол на баллистику. И провал. Нет – пора рубить концы! Поможешь?

Виктор долго бродил задумчивым взглядом холодных серых глаз по мрачноватым окрестностям кладбища.

– Странно все складывается. Поначалу твердо собирался в церковь наведаться – поблагодарить судьбу, что выжил в лагере, а вместо этого сразу попал в старую колею...

– И нормально. Случай правит миром. А в церковь ты сходишь! – Я улыбнулся, поняв, что он подписался на дело. – И не пустой. В избушке старинная икона есть. Подгонишь ее попу – заработаешь индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Ладненько! Детали дома обсудим.

Я сосредоточенно гнал «мерс» по трассе в Екатеринбург. Настроение катастрофически падало в минус.

– О чем молчишь? – поинтересовался Том.

– Грустноватая проблемка...

– Очень тебя понимаю. Пикник получился с натюрмортом... натуральный филиал морга!

– Пустяки. Я совсем не о том. Необходимо оперативно и грамотно провести акцию прикрытия.

– Что имеешь в виду? – не понял Том. – По-моему, все сделано чисто и профессионально.

– Ты так думаешь? А странное исчезновение Медведя со товарищи, считаешь, не вызовет бурные круги в нашей тихой заводи? Родственники без вести пропавших настрочат вагон заявлений и жалоб – менты вынуждены будут носом землю пахать. Может выйти крупный хипиш...

– Что же делать? – всерьез забеспокоился Том. – Этот момент я как-то даже и не учел.

– Ничего страшного. Пока в монастыре есть Монах – стены не обрушатся. Вчерне план прикрытия у меня уже готов...

Наилучшая оборона – нападение

Опять мне приснился тот старый надоедливо-повторяющийся сон. Ночной лес затаился. Ни шороха, ни ветерка. Хотя в небе явно свирепствовали смерчевые вихри, так как причудливые клочковатые облака проносились в вышине безобразными черными птицами, стремясь заслонить от земли далекие звезды и луну, лившую на неподвижные верхушки сосен мертвенно-бледный свет. Да и сами деревья выглядели неживыми. Голые корявые стволы с крючковато-бугристыми, изогнутыми ветвями, отчаянно задранными к угрюмому небу. Чуть ли не под каждым деревом различалась сидящая человечья фигура. Их были сотни. «Кто это?» – спросил я у сопровождавшей меня безликой тени. «Все они убиты тобой», – получил тихий ответ. На этом сон, как всегда, оборвался.

Но на сей раз, проснувшись, я уже не удивлялся, откуда их так неправдоподобно много...

Чтобы растворить неприятный осадок от глупого сновидения, влил в свой органон стакан коньяку. Помогло – с глаз словно пелена спала, предметы стали выпуклы и ярко-красочны. Особенно радовали взгляд, сверкая в солнечном свете глубоким фиолетовым и изумрудным огнем, аквариумные кардиналы. Их деятельная суетливость была оправданна – наступил полдень, время кормежки. Уважая условные рефлексы маленьких созданий, насыпал в пробковую кормушку их любимое лакомство – растертых в порошок засушенных дождевых червей. Однажды, после веселого вечера с изрядными возлияниями, я вдруг вспомнил, что рожден под созвездием Рыб, и решил немного приобщиться к родственным созданиям, проглотив целую ложку сухого корма. По вкусу это смахивает на ржаные сухари, смешанные с дорожной пылью. Накрайняк есть можно, но все-таки очень верно догадались древние мудрецы: «каждому – свое». Мне, как выяснилось, значительно больше по кайфу цыплята табака с белым вином.

Только успел принять душ, как нарисовался старший оперуполномоченный Инин. Впрочем, его приход не был неожиданным. Уже трое суток прошло со дня пикника, и от майора я вправе был ожидать известий.

– Добрый день, Монах. – Опер с удовольствием плюхнулся на свое обычное место у камин-бара и многозначительно поглядел на распечатанную коньячную бутылку.

Я его понял правильно и сразу налил до краев пузатую рюмку на короткой ножке. Заметив явное, ну прямо родственное, сходство майора с рюмкой, я еле сдержал смех.

– Давай штрафную, майор! Между прочим, я тебя еще вчера поджидал.

– Дела заели! Сам ведь в курсе – преступность буквально захлестнула город. – Опер, хохотнув, мелкими глоточками выцедил золотую жидкость и твердой рукой наполнил емкость снова.

– Имею право расслабиться, – пояснил он. – Просьбу твою выполнил в лучшем виде. События развиваются в нужном ракурсе.

– Поподробнее, пожалуйста!

– Заявлению твоей верной Ксюхи дан законный ход. Против компании Медведя возбуждено уголовное дело по факту группового изнасилования работницы бара «Вспомни былое». Как ты и предсказывал – все подозреваемые от органов следствия скрылись...

– Наверно, протрезвев, вкурили, что им срока светят, и взяли ноги в руки, – равнодушно обронил я, закуривая.

– Может быть, может быть, – с сомнением покивал майор. – Странно только, почему никто из них деньги и паспорта из дома не захватил?

– Перепугались сверх меры? – предположил я.

– Мне почему-то кажется, что этого никто уже не узнает. – Опер задумчиво смотрел на меня своими глазами-омутами. – Твои методы мне хорошо известны... А насчет родственников скрывшихся насильников можешь быть спокоен...

Я изобразил на лице удивление.

– Они все теперь уверены, что их милые чада просто прячутся от правосудия. – Майор усмехнулся и поднял рюмку. – Ладненько! Темни дальше! Хотя со мною мог бы быть и неоткровенней. Предлагаю своевременный тост: пусть земля им будет пухом!..

Чуть помедлив, я тоже поднял рюмку:

– Пусть!

Выпив и с наслаждением пососав дольку лимона, опер сменил тему:

– Надоело, Монах, все до чертиков. Махну на недельку в деревню. Порыбачу, поныряю, расслаблюсь на всю катушку! Ты ведь тоже в отпуске давненько не был. Хочешь составить компанию? Гульнем на славу!

– В принципе – можно. А где это?

– На Балтыме. Вода там прелесть. Галечные пляжи. Поедем?

– Нет. Я в Верхнюю Сысерть подумываю махнуть. Балтым не в кайф, – сказал я и, как мне казалось, весьма туманно добавил: – Я суеверен, как монах!

Но выяснилось, что я сильно недооценивал умственные способности старшего оперуполномоченного. Инин понимающе улыбнулся и по-новой плеснул в наши рюмки:

– Выходит, промашка вышла. Нужно срочно исправить. Предлагаю новый, подкорректированный тост: да будет бедолагам земля пухом! На дне Балтыма... Не сердись, Монах, но конспиратор из тебя никудышный!..

– Умножая знания – умножаете вашу скорбь... – вслух подумал я, прикуривая «родопину» от настольной зажигалки-пистолета.

Я с удовлетворением наблюдал, как лицо Инина вытянулось, с губ моментально стерлась нагловатая полупьяная улыбка.

– Монах, ты совершенно не так понял! Я ничего не знаю и знать, поверь, не хочу! А про Балтым я же пошутил. Конечно, глупо получилось... Прости.

– Не бери в голову, майор! – Я широко улыбнулся ему, оскалив зубы. – Просто мне случайно вспомнились вдруг мудрые слова автора «Экклезиаста».

 

Эпизод третий

1

Полуподвальное кафе призывно подмигивало мне разноцветной неоновой вывеской с изображением главного персонажа антикварной блатной песенки «Цыпленок жареный».

Ночной город уже который час атаковали снег с дождем в сопровождении порывов неласкового северного ветра, и выходить из уютного салона автомобиля на промозглую сырость совсем не хотелось.

Но голод не тетушка, и, припарковав «мерс» на стоянке, я нырнул в теплое нутро забегаловки, насыщенное аппетитными ароматами жареного мяса и картофеля.

Выбрав столик на двоих, бросил на свободное кресло перчатки, чтоб никто не покусился нарушить мое одиночество, и поднял палец, подзывая официанта.

В ожидании сделанного заказа закурил «родопину» и осмотрелся. Кафе представляло собой нечто среднее между питейной забегаловкой и столовой для шоферов.

Хотя натюрморты на стенах и музыкальный автомат в углу явно претендовали на большее. Но замахнуться – еще не значит ударить.

Впрочем, разрекламированное на вывеске фирменное блюдо заведения – цыплята табака – оказалось на весьма приличном уровне. А под красное вино цыплята и вовсе были бесподобны.

– Разрешите вас побеспокоить? – прошелестел у меня над ухом вкрадчивый голос, и напротив бесцеремонно уселся худощавый лысый мужичонка потрепанного вида и неопределенного возраста.

– Вы сели на мои перчатки! – заметил я, с насмешливым любопытством разглядывая незнакомца.

Побитый молью черный костюм-тройка, мятая нейлоновая рубашка без галстука вкупе с морщинистым одутловато-алкогольным лицом выдавали в нем проходимца.

– Пустяки! Они мне нисколько не мешают, – заявил этот представитель пены людской, чем несказанно меня удивил, если не огорошил.

– Интересно, а сломанная челюсть вам тоже не будет мешать? Жевать, например? – спросил я, демонстративно сжимая кулак.

Но странный человечек не испарялся, как я наивно ожидал, а, наоборот, доверительно придвинулся ко мне и, понизив голос чуть не до шепота, сообщил:

– Нам предстоит серьезный разговор, уважаемый Евгений Михайлович. Я за вами весь день следил, пока, наконец, смог подойти. Между прочим, на такси целое состояние сжег. Очень надеюсь на достойную вашего размаха компенсацию моих финансовых затрат. После разговора, разумеется.

– Ладно. – Я сразу стал серьезен. – Говори!

– Думаю, нам лучше уединиться, – собеседник с явной опаской огляделся. – В вашей машине, например.

Я бросил на стол купюру и решительно поднялся.

– Ступай за мной!

Когда оказались в салоне «мерса», первым делом ошмонал этого подозрительного субъекта на предмет спрятанного оружия. Хоть он совсем и не походил на подосланного киллера, но береженого Бог бережет.

Обыскиваемый вел себя безропотно, послушно поворачивался и не делал резких движений.

– Зря вы так, Евгений Михайлович! Я к вам со всей душой!

– Не спорю, дорогой. Но привычка – вторая натура. Откуда меня знаешь? Кто ты?

– Олег Сапешко я. Не помните? Летом восемьдесят пятого в Свердловском следственном изоляторе я себя в нарды проиграл...

И я вспомнил.

...Лето выдалось необычайно для Урала жаркое. В камеру с двадцатью тремя шконками набили шестьдесят «тяжеловесов» – подследственных по тяжким статьям.

Два высоких окна, забранных, кроме решеток, еще с внешней стороны «шторами», почти не пропускали воздух. Наоборот, стальные листы «штор», раскалившись на солнце, дышали мартеновским жаром, вызывая ассоциацию с преисподней.

Я под следствием загорал уже второй год и как старожил, к тому же раскручиваемый по всеми уважаемой сто второй статье – умышленное убийство, считался в камере старшим, а если по-блатному – смотрящим.

После обеда пригнали новый этап из трех человек. Мой подручный Жора Интеллигент по давно отрепетированному сценарию завел с ними душевный разговор, целью которого являлась «пробивка», попытка узнать, есть ли у кого-то из новоприбывших золотые коронки. Свою речь он ловко перемежал шутками и анекдотами, стремясь вызвать у собеседников улыбки и смех, что сильно облегчило бы задачу.

Уже через несколько минут Жора подошел, явно довольный, к моему шконарю у окна.

– Все путем, Монах! У одного мужика есть рыжий мост справа на верхней челюсти. По базару чистый фраер. Вон тот худой, как моя жизнь. На игру раскрутить или по беспределу проехать?

– Жора, ты же Интеллигент! Зацепи его в нарды на «просто так». По виду он, в натуре, лох. Дерзай.

Дальнейшие события развивались по накатанной дорожке. Жора предложил клиенту развлечься в нардишки. Обронив, что игра не на деньги, а на «просто так». Не подозревавший подвоха новенький согласился. Интеллигент был нардист моего уровня, и выигрыш являлся предрешенным. Так и вышло. Новенький проиграл с коксом, не успев даже перевести фишки за бортик в «дом».

– Расчет хочу получить сразу! – заявил Жора. – Как предпочитаешь? При всех или за ширмочку для приличия пойдем?

– Да в чем дело? – Лицо обритого наголо мужика студенисто подрагивало. – Мы ведь без интереса играли!

– Не финти, лунокрут! – завизжал Жора. – Мужики, подтвердите, что ставка была на «просто так»!

Обступившая стол братва, в предвкушении бесплатного развлечения, согласно загудела.

Тут пришел мой черед вмешаться в происходящее.

– Ты чего хай поднял, Интеллигент? – спросил я, поднявшись со шконки и подходя к столу.

– Да вот этот волк тряпочный прошпилил свое очко, а рассчитываться не желает. Рассуди по закону, Монах!

– Закон един для всех! – жестко сказал я. – Раз проиграл – плати! Как кличут?

– Олег Сапешко.

– Тут уж ничего не попишешь. Не стоило задницу на кон ставить. Будешь теперь не Олегом, а Олей. Место тебе у параши определим.

– Да вы что, мужики? Это же беспредел! – взвился проигравший. – Я не в курсе был! Разве бы стал на себя играть?!

– Все так базарят, проигравшись, – отмахнулся я. – А при другом раскладе ты бы Интеллигента раком ставил!

– Никогда! Я не педераст!

– Ты на что намекаешь, козел? – заверещал Жоpa. – По-твоему, я педераст?! Да тебе надо почки и печень отстегнуть перед тем, как закукарекаешь! Петух мохнорылый!

– Ша, Жора! Может, Олег в натуре не знал, что означает «просто так»? – сделал я вид, что засомневался.

– Незнание законов не освобождает от ответственности! – хищно осклабился Интеллигент, демонстрируя некоторую начитанность.

– Это так. Но, может, с Олега плату по-другому возьмешь? Пожалей мужика. Ведь петухом ему срок в десять раз длинней покажется!

– А меня кто пожалеет? – продолжал выкобениваться Жора. – Я уже три месяца без бабы! Да и чем ему расплачиваться, кроме натуры?

– Есть! Есть чем! – Бледное лицо Олега децал порозовело. – Мост золотой пойдет? Три зуба и две коронки.

– А он верняк рыжий? – уточнил Жора. – Если луну крутишь, вся камера тебя трахать будет. Без выходных и перерыва на обед!

– Гадом буду, мужики. Медицинское золото! Пятнадцать грамм с мелочью. Только как снять?

– Это не проблема, – я поощрительно похлопал лоха по плечу. – Интеллигент, волоки инструмент!

– Он у меня как раз с собой, – усмехнулся Жора, выкладывая на стол ложку и стальную спицу, загнутую крючком. – Слушай сюда, Олежек! Накали ложку спичками и приложи к коронкам. Цемент в них потрескается и сдергивать будет не слишком больно. Действуй!

После вечерней проверки я загнал золотой «трофей» прапору-контролеру за три косяка чуйской «травки» и полкило чая.

...Включив освещение в салоне «мерса», я внимательно посмотрел в глаза давнему сокамернику.

– Насколько понимаю, уважаемый, у вас имеются претензии насчет того зубного протеза? Логично. Пятнадцать грамм по сегодняшнему курсу – это...

– Перестаньте, Евгений Михайлович! Как можно?! – Мой собеседник, казалось, был искренне возмущен. – Это я вам еще должен остался за то, что спасли меня от такого животного, как Жора Интеллигент?

– О покойниках плохо говорить грех, – строго заметил я, закуривая «родопину».

– Он умер? Совсем ведь молодой был, – как-то радостно опечалился Сапешко. – Несчастный случай?

– Да. Пал жертвой своего увлечения криминалистикой, – туманно пояснил я. – Вернемся к земным делам. Что тебе от меня надо?

– Ничего. Просто решил вмешаться в ситуацию, как вы тогда вмешались. Только сейчас опасность грозит уже не мне...

– Ладушки. Рассказывай!

– Мне заказали составить точный график ваших передвижений по городу. Для чего обычно используются такие сведения, сами отлично понимаете.

– И кто так любознателен?

– Максим Максимович. Мы в баре «Полярная звезда» познакомились. Дал мне вашу визитку, фото и сто тысяч на расходы. Правда, по выполнении задания обещал пол-«лимона». То, что я вас знаю, я ему не сказал.

В задумчивости я повертел в руках свою фотографию, сделанную «Полароидом» в тот момент, когда я выходил из «Вспомни былое». От визитки тоже толку было мало – тираж составлял пятьсот штук, и раздавались карточки мной налево и направо.

– Опиши этого Максима Максимыча. Когда у вас стрелка?

– Встречу он не назначил. Сказал, сам найдет через несколько дней. Это нетрудно. Я же в том баре с утра и до закрытия ошиваюсь. А внешность у него самая обыкновенная. Лет тридцати, рост и телосложение средние. Гладкое лицо без особых примет. Шатен.

– Не знаю такого, – констатировал я сей прискорбный факт. – Ладно. Давай свои координаты и держи вот двести штук на мелкие расходы. Когда разберусь, получишь «лимон». Цынкани, если заказчик вдруг нарисуется. Телефоны в визитке.

– А что с графиком сегодняшних ваших поездок? Отдать?

– Обязательно. И благодарю за заботу. Бывай!

Когда Сапешко вышел из машины и растворился в ночном городе, я еще долго не включал зажигание, с пристрастием обозревая окрестности. Когда, наконец, отъехал от стоянки, за мной никто не увязался. Это обнадеживало. Слежку организовал явно не профессионал. Дублеров у Сапешко не было.

2

Двухэтажное здание гостиницы «Кент» когда-то под скромной вывеской «Дом колхозника» давало приют неприхотливым сельским гостям.

Но ускорение и новое мышление сделали свое дело. Перестройка коснулась Дома колхозников буквально. После капремонта и переоборудования шестиместных номеров в одно-двухместные здание превратилось в трехзвездочный отель уже на правах частной собственности.

Обычно все текущие дела мы решаем в малом банкетном зале на первом этаже. Место строго официальное и уютное одновременно. Массивный дубовый стол от одного конца комнаты до другого окружен двумя десятками удобных кожаных кресел с высокими спинками. Стены задрапированы веселеньким желтым шелком, а на двух окнах, почти всегда задернутых, висят красные бархатные портьеры с кистями. Конечно, все это весьма смахивает на чисто купеческий понт, но завсегдатаям данный антураж нравится.

Гостиницей «Кент» можно считать лишь условно. Все номера «забронированы» за девочками Цыпы, исправно кующими благосостояние нашей конторы на своих рабочих местах – двуспальных кроватях.

Учитывая тот факт, что постоянная клиентура почти сплошь состоит из бывших зеков, в восьмом номере, на случай возникновения прихотливых лагерных желаний, проживает представитель секс-меньшинств с забавным именем Арнольд. Несмотря на свои двадцать восемь лет, девять из которых прошли в зоне, он сохранил по-мальчишески стройную фигуру и свежий цвет лица. Здесь, видимо, сказались его любовь к кисломолочным продуктам и искреннее неприятие спиртного.

Сегодня наша рабочая «планерка» проходила в полном составе. Кроме Тома, управляющего баром «Вспомни былое», присутствовал Цыпа, досрочно вызванный мною из отпуска.

– Больше в одиночку нигде не светись, – озабоченно резюмировал мое сообщение о слежке Цыпа. – Для обеспечения твоей безопасности одного меня будет уже недостаточно. Если разрешишь, прицеплю к нам парочку вышибал отсюда. Пусть катаются за «мерсом» и страхуют тыл.

– За Сапешко нужно наблюдение установить, чтоб не зевнуть этого Максима Максимыча, – вставил Том. – Сам за это возьмусь.

– Ладушки. Кстати, дадим-ка Сапешко псевдоним, чтоб случайно не спалить. Фигаро, думаю, будет в цвет. – Я был доволен своим поистине творческим подходом к делу. – И не стройте такие траурные рожи. Наверняка на воду дуем! Так непрофессионально готовить покушение могут только кретины.

– Масса умных голов разбита как раз пулями дураков! – сделал ценное замечание Цыпа, претендуя на глубокомыслие. – Так что охрану я все-таки увеличу. Даже если ты против!

– В любом случае, пока не выловим Максима Максимыча, делать выводы рано. – Том явно стремился сгладить резкие слова Цыпы.

– Ладно, – подвел я итог затянувшейся дискуссии. – Пусть будет по-вашему. Надеюсь, Том, ты сегодня-завтра нам этого Макса предоставишь! Живого или мертвого.

– Скорее всего – полумертвого! – Тонкие губы Тома скривила улыбка, предвещавшая весьма занимательные минуты пока еще неизвестному врагу.

День проскочил, нагруженный привычными буднично-коммерческими заботами, незаметно. Вечером, когда уже собирались с Цыпой забуриться в клуб «У Мари», раздался неожиданный телефонный звонок от Черняка с мягко-настойчивым приглашением навестить. Мы с ним знались давно. Григорий Константинович был «законник», коронованный по всем правилам ворами на крытом режиме «Белого лебедя». Я же всю блатную жизнь считался «махновцем», который вспоминает о воровских законах и традициях только в тех случаях, когда выгодно. В какой-то степени это верно, но я все же не скатываюсь в трясину чистого беспредела и к законникам отношусь с искренним уважением. Хотя в глубине души и считаю воров в законе людьми прошлого, этакими динозаврами, которые не могут и не хотят уяснить, что их эпоха безвозвратно ушла.

В настоящее время Черняк занимал стойкое положение в коммерческой инфраструктуре города, владея казино «Екатеринбург», разместившимся в «Орбите» – самом крупном и фешенебельном городском кинотеатре.

В маленьком ресторанчике при казино и была назначена стрелка.

Сопровождаемый Цыпой и двумя «кожаными затылками» из «Кента», я прошел мимо сразу насторожившихся охранников казино в зал ресторации.

Григорий, как обычно, восседал за столиком у эстрады в обществе двух подручных костоломов. Одного из них я знал – с Пашей Беспределом мы пересекались в зоне. Странно, что вор в законе приблизил к себе человека, чья кликуха указывала на совершенно иное мировоззрение. Впрочем, для истинных законников закон не писан.

– Добрый вечер, Евгений! – Черняк приветливо оскалил золотозубый рот. – Присаживайся с господином Цепелевым к нам.

Освобождая кресло, неизвестный мне телохранитель пересел за свободный соседний столик. Мои мальчики, не долго думая, устроились там же, надежно его заблокировав.

– Здравствуй, Григорий! Рад составить тебе компанию. – Я поднял палец, призывая официанта.

– Не трудись, ужин уже заказан. Против «Кьянти» и жареной форели нет принципиальных возражений?

Удивительный, но давно мною замеченный факт – матерые рецидивисты, основную часть жизни проведшие в каменных джунглях тюрем и лагерей, почти все разговаривают интеллигентно и доброжелательно. Наверное, даже, спуская курок, ободряюще улыбаются, словно говоря: «Не волнуйтесь, уважаемый! Я убью вас не больно».

Через минуту на столе красовались темные вытянутые бутылки «Кьянти» и аппетитные с подрумяненными боками сочные королевские рыбы.

Проглот Цыпа тут же накинулся на них с вилкой, забыв, по ходу, свои прямые обязанности – страховать меня от Паши Беспредела.

– Ничего не попишешь, молодость... Инстинкты довлеют над разумом, – понимающе усмехнулся, заметив мое недовольство, Григорий. – Мы с тобой, Евген, не такие ярые чревоугодники и можем параллельно решить возникшую проблему.

– Внимательно слушаю тебя, Григорий.

– Нехорошие вести до меня доходят, – скорбно поджал губы Черняк, следя цепким взглядом желто-карих глаз за моей реакцией. – Будто бы ты недоволен, что Цыпиных девок сюда снимать клиентов не пускают...

– Полная лажа, Григорий! Гадом буду! – Я так удивился, что почти забыл про остывавшую форель. – Казино и кабак твоя территория. Соваться сюда даже в мыслях не держал. Кто тот козел, что нас поссорить хочет?!

– Аноним телефонный. Доброжелатель якобы. – Григорий пригубил вино и снова остро взглянул мне в лицо. – Сегодня ты личную охрану удвоил. Если не со мною, то с кем разборку наметил?

– Чистая профилактика, так как засек за собой «наружку».

– Очень надеюсь, что так оно и есть, Евген! Твои люди профи и, конечно, многого стоят, но я возьму вас количеством при необходимости. Людишек хватает. Ты, помнится, любитель афоризмов. Не забывай, жадность фраера погубит!

– Я не фраер! – Оскорбляться я не стал, понимая обоснованность беспокойства Григория. – Хоть махновец, но права твои уважаю. Гадости от меня не жди.

– На том и порешим. Я тебе верю, Монах! Да и мыслю, устал ты, брат, от крови, никак не меньше других. Покончили с недоразумением! Давай отведаем рыбки и послушаем мой ансамбль. Солист новую песенку выучил – «Братва, не стреляйте друг друга...».

– Не слыхал. Но сразу могу сказать, песня дельная! – Я наполнил свой фужер красным вином. – Выпьем за то, чтобы все непонятки так разрешались. Без лишнего хипиша.

Цыпа и Паша Беспредел, до сего момента угрюмо-подозрительно косившиеся друг на друга, также подняли фужеры, и над столиками радостно поплыл чистый хрустальный звон.

3

В полдень следующего дня я все еще нежился в постели, лениво размышляя, какой крепости допинг извлечь из холодильника, когда позвонил встревоженный Цыпа и сообщил, что нынче утром в подъезде собственного дома неизвестным киллером зарезан вор в законе Григорий Черняк.

Прибывшая «скорая» констатировала смерть, наступившую от множественных колото-резаных ранений в шею и грудь. Очевидцев происшедшего, как всегда, не оказалось.

Собравшись в гостинице «Кент» в том же составе, что и накануне, чтобы как-то разрядить обстановку, я заказал бутылку с именем французского императора.

– Не след сейчас пить, Монах! – Цыпа был настроен явно нервозно. – Надо срочно обмозговать упреждающие шаги. Ведь псы Черняка уверены, что это мы их хозяина грохнули! Они не Максим Максимыч – размениваться на разведку не станут. Зашлют сюда боевиков и устроят нам ночь вифлеемскую!

– Варфоломеевскую, – поправил я, даже не улыбнувшись. – Ты дело говоришь, но паниковать не стоит. Начерно план у меня готов. Ситуация, согласен, серьезная, но не тупиковая. Вляпались в непонятку и отмазаться, что не при делах, шансов практически ноль. Поэтому сделаем следующее. Цыпа, слепи список группы Черняка, повесь наружное наблюдение за основными. Особенно за Пашей Беспределом. Том, подбери из нашего контингента бригаду надежных ликвидаторов. Сидите во «Вспомни былое» и ждите своего часа.

– А как с Фигаро? – уточнил Том.

– Побоку! Обойдется денек-другой без присмотра. У тебя дело поважнее.

– Ты здесь остаешься? – Цыпа встал из-за стола. Было ясно, что моя речь вдохнула в него энергию и уверенность в том, что и на этот раз мы выплывем.

– Нет. Буду у себя. Действуйте!

Ребята ушли, а я остался сидеть наедине с откупоренной бутылкой «Наполеона». Секунду помедлив, все же намахнул стопку. Глупо лишать себя удовольствия на краю могилы. Себе-то врать смысла нет. Пасьянс сложился так, что сегодняшний день вполне может оказаться для меня последним.

Но все-таки надо бултыхаться до конца. Хотя бы для самоуважения. Мне всегда нравилась та мышка, что взбила из сметаны масло, упрямо не желая тонуть. Выпив за ее здоровье следующую стопку, направился на второй этаж. В первую голову необходимо обеспечить себя колесами, неизвестными кодле Черняка.

Восьмой номер не был заперт. Обстановка его смахивала на женский будуар. Обилие зеркал, даже на потолке, указывало на обычные сексуальные пристрастия клиентов Арнольда. Сам хозяин в розовой пижаме с черной шелковой оторочкой возлежал на белой софе и читал, а может, просто разглядывал яркий глянцевый журнал.

При моем появлении он выронил журнал и противно заулыбался накрашенным ртом.

– Какая радость! Вижу, Евгений Михайлович, вам, наконец, наскучили девки, и вы соблаговолили почтить вниманием меня. Какая поза вам по душе?

– У меня другие заботы! – отвел я глаза от его мерзкой самодовольной рожи. – Ключи от твоей «волжанки» нужны. Напрокат. На днях верну и с приличным гонораром. Лады?

– Нет проблем, милый Евгеша, – замурлыкал Арнольд, открывая ночной столик. – Вот, пожалуйста. Моя розовая мечта вам услужить и... услаждать!

– Скорее – голубая, – буркнул я, забирая ключи с золотым брелоком в виде возбужденного фаллоса.

Когда выходил из гостиницы, на миг задержался у дверей на улицу, сообразив, что на чердаке противоположного дома вполне может уже сидеть снайпер. Но вышел спокойно, вовремя вспомнив любимую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

Белая «Волга» гей-мальчика стояла на привычном месте под окнами банкетного зала. Вставляя ключ зажигания, подумал, что покойный Черняк меня бы осудил. По воровскому закону пользоваться вещами гомиков западло. Но не такси же мне, в натуре, заказывать! Надо быть выше глупых предрассудков. В конце концов, мы ведь свободные люди!

И все же, приехав домой, я сразу полез под душ. Комбинируя горячие и холодные струи, наконец отделался от навязчивого впечатления, что весь пропитался помадой и духами.

Накинув длиннополый махровый халат, прошлепал в гостиную к телефону и набрал служебный номер майора Инина.

– Хотелось бы увидеться, – сказал я, услышав в трубке знакомое бурчание. – Узнал старого приятеля? Перезвони.

После недавнего, широко известного узкому кругу лиц скандала с заместителем начальника Управления внутренних дел, где в качестве доказательства коррупции фигурировали магнитозаписи его телефонных разговоров, осторожный опер о делах предпочитает говорить только по телефону-автомату.

Ждать пришлось недолго – майор, видать, не слишком мудрствуя, перезвонил мне из автомата, что висит на первом этаже их конторы.

– Монах? Это я. В чем проблемы?

– Мне нужна полная ориентировка по группе Черняка. С адресами и характеристиками боевиков.

– Зачем? Его же замочили по утряне. Отпрыгался голубчик.

– В курсе. И все же просьбочку выполни. Когда подгребешь?

– Через час устроит?

– Ладушки! Тогда не прощаюсь.

Пока майор пачкал свой милицейский мундир должностным преступлением, похищая для меня оперативную разработку по Черняку, я занимался добрыми невинными делами – полил из лейки цветочные горшки на балконе с нежно-розовыми петуньями и флоксами, а также насыпал корм аквариумным рыбкам, носящим миленькое название «кардиналы».

Опер, как всегда, нарисовался в штатском. Неизменная замшевая куртка и черные джинсы делали его моложавым и чуточку спортивным, несмотря на грузную низкорослую фигуру. Правда, светлые молодежные кроссовки были уже явным перебором, свидетельствуя об отсутствии чувства меры.

Опер по давно заведенной привычке сразу прошел к камин-бару и погрузил тело в мягкие объятия кресла. Я, также придерживаясь традиции, устроился напротив и открыл засветившийся бар.

– Как обычно, «Наполеончик»?

– Разумеется. Вот, ознакомься. – Майор с важным видом извлек из кармана тонкую пачку ксерокопированных листков. – Все, что имеется у нашей конторы по интересующему тебя вопросу. У ФСБ, понятно, информации побольше, но у меня туда доступа нет. Чем богаты, не обессудь.

Я углубился в чтение. Ничего нового для себя в записках не обнаружил. Заслуживала внимания лишь последняя страница с перечнем уголовников, активно контактирующих с Черняком. Под фамилией Паши Беспредела значилось: «Начальник службы безопасности казино. По неподтвержденным данным, принимал прямое участие в убийстве г-на Топоркова, банда которого пыталась внедриться в игорный бизнес Екатеринбурга».

Я хотел присвоить этот листок себе, но Инин меня остановил извиняющимся тоном:

– Нет, Монах. Выписки нужные сделай, а бумагу я заберу с собой. Береженого Бог бережет. Лучше перестраховаться.

Когда закончил писанину, занеся в записную книжку соратников почившего законника, присоединился к майору, уже успевшему нанести существенный урон содержимому бутылки.

– Насколько понимаю, готовится очередная крупная разборка? – делая равнодушное лицо, обронил опер. – Учти, список этот наверняка не полный. Лишь верхушка айсберга. Я бы не советовал тебе связываться с игорной братией. Может боком выйти. Там сплошные мокрушники.

– Я тоже не учитель танцев! – Выпив золотую пахучую жидкость, я пожевал дольку лимона и поморщился. – Да и не все от меня зависит. К сожалению, карты уже розданы. Надо играть!

– Тебе виднее, – с явным сомнением сказал оперуполномоченный, странно поглядывая на меня своими рыбьими глазами. – Знаешь что? Выдай мне валюту за этот месяц на недельку раньше. Я, пожалуй, в отпуск слиняю от греха. Пусть коллеги о твои мокрые «глухари» карьеры ломают. А я пережду вашу бойню на югах.

– Хозяин-барин, – согласился я, доставая из серванта пачку «зеленых». – Но мне почему-то кажется, что причина в другом. Сомневаешься, что я смогу благополучно дожить до дня твоей получки. Верно?

– Человек предполагает, а Бог располагает, – туманно высказался Инин, проворно пряча баксы в свой пухлый бумажник.

Мы без всякого удовольствия прикончили бутылку и стали прощаться.

– Искренне желаю удачи, – пожимая мне руку, сказал опер. – С игровыми мальчонками она тебе непременно понадобится!

4

По идее, нужно быть паинькой и не высовывать носа из приватизированного четырехкомнатного блиндажа, но, послонявшись по квартире, вызывавшей сегодня у меня мрачную ассоциацию с волчьей ямой, я не выдержал и набрал номер Цыпы.

– Хочу проветриться. Заезжай.

– Монах, это слишком рискованно! Давай выждем.

– Без обсуждений! Я сейчас на стенку полезу. Рви когти, если не хочешь застать шефа свихнувшимся!

– Буду через десять минут.

Повинуясь странному желанию, я оделся во все черное – рубашку, джинсы, кожаную куртку. Оживил ансамбль кроваво-красным галстуком. Пристроил под мышку верного «братишку» и сунул в задний карман брюк две запасные обоймы.

Конечно, я отлично понимал, что все эти приготовления яйца выеденного не стоят, так как противниками на этот раз выступают истинные профессионалы.

Чтоб сбить кладбищенский привкус подобной мысли, намахнул целый фужер «Матра» и запалил папиросу из серебряного портсигара.

Тут и Цыпа нарисовался в сопровождении двух горилл из «Кента».

– Надеюсь, Монах, ты осознаешь, что творишь, – сказал он, поджав губы.

– Заглохни, мальчик! Жить нужно в кайф! Давай к Мари!

Ночные улицы, обычно приводившие меня своими неоновыми выкрутасами в умиление, на этот раз фамильярно-раздражающе подмигивали вывесками и рекламой, вызывая с трудом подавляемое желание шмальнуть по ним для острастки автоматной очередью. Разрывными трассерами было бы в самый кайф.

Но уже в первом зале ночного клуба «У Мари» агрессивность мою как рукой сняло. Играющие в бильярд ребятишки чуть ли не во фрунт выстроились, отлично понимая, кто их истинный хозяин.

– Сегодня вход исключительно по членским билетам! – заявил Цыпа, вперив в вышибал замороженный взгляд синих глаз. – При проколе не премии, а жизни лишитесь!

Мы прошли за наш постоянный столик у эстрады. Намертво привинченная к нему медная табличка в память о Кисе нынче смотрелась удручающе и даже, более того, символически-мрачно.

Так как чревоугодие этим вечером меня интересовало меньше, чем когда-либо, ужин на свой вкус заказывал Цыпа.

Равнодушно пожевав шашлык и запив его белым вином, я оживился только при выходе на эстраду Мари. Ее номер стриптиза под аккомпанемент «Армии любовников», как и прежде, возбуждающе волновал. Видимо, потрафляя желаниям публики, на этот раз стриптиз исполнялся при ярком свете софитов, а не в полутьме, как обычно. Поэтому все потаенно-интимные ложбинки и манящие округлости Мари стали особенно привлекательными.

– Ослепительно, милая девочка! – похвалил я, когда она, набросив на тело шелковый черный халат, присела за наш столик. – Вот только попочка у тебя децал потяжелела. Впрочем, смотрится потрясно. Но все же на пирожные поменьше налегай.

– Что ты, Женик! – возмутилась Мари. – Я на строжайшей диете. Тебе просто показалось, признайся!

– Ладно, вполне возможно, – милостиво согласился я. – Сегодня я с ночевой. Диван в твоем будуаре-костюмерной не развалился еще?

– Что за недостойные тебя намеки, Женечка? Кроме как с тобой, я его ни с кем не делю.

– И очень правильно делаешь. Я, правда, не ревнив, но это ложе разрешаю пятнать только со мной. Ладушки?

– Ну как не стыдно так выражаться при господине Цепелеве? – вполне натурально покраснела Мари. – Ты грубеешь день ото дня. Это все из-за вашей нервной работы. Через полчаса у меня последний выход, и я буду в полном твоем распоряжении. Ты сможешь, наконец, успокоиться и расслабиться. Понянчу тебя, как только я умею!

Обольстительно улыбнувшись и не менее обольстительно покачивая своими, все же заметно потолстевшими бедрами, стриптизерка упорхнула за кулисы.

– Расставь вооруженную охрану на главном и запасном выходах, – отдал я распоряжение Цыпе. – Лестницу на второй этаж совсем заблокируй. Лишку не пей. Лучше курни. – Я выложил на стол заветный Кисин портсигар с двуглавым орлом на серебряной крышке. – Ну, до утра! Оно, говорят, мудренее!

Поднявшись на второй этаж в комнату Мари, первым делом защелкнул дверные замки и опустил на окна тяжелые бархатные портьеры.

– Ну, моя малышка, займемся-ка земными утехами, пока на небо не призвали!

Проснулся утром от нежно-осторожного путешествия женских пальчиков по моей шевелюре.

– В чем дело? – не открывая глаз, поинтересовался. – Времени натикало много?

– Да нет, девять всего, – проворковала Мари, продолжая гладить мне волосы, как маленькому. – Я вот всегда удивляюсь тому, как странно, Женечка, ты седеешь. Вся голова черная, а затылок совершенно белый почти...

– Так и задумано. Кем-то. – Я окончательно проснулся и сел на постели. – Нарисуй-ка мне чашечку кофе, да я отчалю. Столько дел намечается, что, боюсь, затылок станет белым без «почти».

– Не поняла, – захлопала своими пушистыми ресницами зеленоглазая стриптизерка.

– Это сказка не для маленьких девочек, – туманно пояснил я, разыскивая куда-то запропастившиеся плавки. – Ненаглядная, кажется, я кофе заказывал.

Пока Мари колдовала над кофеваркой, я успел полностью одеться и прицепить кобуру с милым «братишкой». Подойдя к двери, прислушался. Коридорная тишина нарушалась чьим-то нахальным похрапыванием.

Стараясь не щелкнуть замками, приоткрыл дверь и увидел сидящего на стуле у стены Цыпу. Верный телохранитель беззаботно спал, свесив голову набок, и даже улыбался во сне. Вот-вот слюни потекут.

– Маришка, иди сюда, – прошептал я в комнату. – Хочешь увидеть истинно профессионального боевика? Таким способом во всем мире реакцию тренируют.

Когда Мария встала у меня за спиной, я гаркнул:

– Шухер! Менты!

Рука Цыпы рефлекторно нырнула под куртку, он вскочил, направляя на голос свой крупнокалиберный пистолет-пулемет, и только тут открыл еще бессмысленные глаза.

– Расслабься, – усмехнулся я. – Проверка бдительности. Айда кофе пить.

Когда с традиционным утренним кофепитием было покончено, я как бы между прочим поинтересовался:

– Надеюсь, Цыпленок, ты ночью не подслушивал у двери?

– Обижаешь, Евген! – искренне оскорбился телохранитель. – Я не извращенец какой-нибудь. И потом – в любом завалящем порнофильме эти стоны и охи куда натуральнее звучат!

– Ладно, неизвращенец, – я не сдержал понимающей улыбки. – Поехали, навестим Фигаро. Может, о таинственном ММ новости появились. Кстати, ты не задумывался, что этот Макс и ребятишки Черняка – ягоды с одной лужайки?

– Скорее всего, – подумав, согласился Цыпа. – Тогда все становится в елочку. Но одно непонятно, кто же вора в законе на Луну отправил?..

Наша белоснежная «волжанка» в сопровождении «девятки» мальчиков из «Кента» затормозила на маленьком пятачке у полуподвального бара с претенциозным названием «Полярная звезда»,

Заведение было явно из разряда низкопробных, где суррогатное качество спиртных напитков возмещалось их дешевизной. И клиентура под стать – безработные с пустыми отрешенными лицами и алконавты с сизыми носами.

Чтобы не выглядеть чужеродно в этой специфической среде, мы с Цыпой взгромоздились на высокие табуретки у липкой стойки и заказали пару пива, похоже, единственного напитка, который можно здесь потреблять, не слишком рискуя здоровьем.

– Что-то не видать нашего дружка Олежки Сапешко, – благожелательно кивнул я упитанному бармену, презрительно-снисходительно взиравшему с высоты своего положения на утоляющую жажду публику. – А я его как раз угостить обещал.

– Дак уже были из вашей конторы, – скривил толстые губы в наглой усмешке бармен. – Я им все как есть рассказал. Мне таить нечего.

– Из какой такой конторы? – Я чуть не поперхнулся безбожно разбавленным пойлом.

– Из вашей, из уголовного розыска, откуда же еще? – продолжал ухмыляться толстяк. – Ушел вчера гражданин Сапешко отсюда в одиннадцать вечера. Один. Больше его не видал. А что его рядом тут зарезали, сам только по утряне узнал от клиентов. Они его, бедолагу, в «скорую» грузили.

– Понятно. По ходу, мы просто разминулись с коллегами. – Я бросил на стойку купюру и спрыгнул с табурета.

– Как можно?! – воскликнул хозяин забегаловки, отшатнувшись от купюры, как от мины замедленного действия. – Сейчас же заберите обратно. Ребята из наших доблестных органов завсегда угощаются за счет заведения, разве не знали?

– Захлопни пасть, падаль! – Я звезданул по стойке так, что кружки припадочно запрыгали. – Иначе пойдешь париться ко мне в изолятор за свое разбавленное пойло!

Когда мы уселись в машину, Цыпа тоже солидно высказался, верно поняв мое негодование:

– Нет, какой козел! Принять нас за ментов! Сучье вымя!!!

– Ладно, – я уже успел охолонуть. – Давай заскочим в травматологию. Раз Фигаро «скорая» увезла, может, жив еще.

В городской травматологической клинике на Большакова мне бывать уже приходилось. Сразу пройдя в приемный покой, я в две секунды выяснил у дежурной сестры, что господин Сапешко поступил ночью в тяжелом состоянии с проникающим колотым ранением в грудную клетку. Операция прошла успешно, и за его жизнь уже можно не опасаться.

Мне бы хотелось самому убедиться, что дело пошло на поправку.

– В какой он палате?

– Это против инструкции! – категорически отрезала сестра. – Посещать больного можно будет не раньше чем через неделю.

– Убедительно прошу разрешить краткое свидание. Он мой троюродный брат. – Я просунул в окошко стодолларовую купюру и отвел взгляд – неприятно было наблюдать отразившуюся на увядающем лице медработника жестокую внутреннюю борьбу.

Финал ее являлся предрешенным. Грязно-зеленая банкнота составляла месячную зарплату главврача.

– Только в виде исключения. Как близкому родственнику, – промямлила, густо покраснев, медсестра. – Девятая палата. Халат на вешалке возьмите.

Дав знак Цыпе, чтобы ждал в машине, я отправился на поиски.

Отыскал нужную палату на втором этаже в начале коридора, безвкусно выкрашенного в противненький грязно-желтый цвет. Своей перенаселенностью больничная палата сильно смахивала на камеру следственного изолятора. На двадцати квадратных метрах впритирку размещались восемь железных кроватей. Все больные были явно из категории потерпевших – заплывшие синяками глаза всех оттенков радуги, перевязанные бинтами головы и загипсованные конечности вызывали у меня воспоминание о безобразном побоище из советской кинокомедии «Веселые ребята».

Олег Сапешко лежал у мутного окна и грустно наблюдал слезящимися глазами за клочковатыми дождевыми облаками, оперативно кучковавшимися в черные грозовые тучи.

Заметив меня, как-то виновато улыбнулся и попытался подняться на своем ложе.

– Не трепыхайся, дорогой. Тебе это вредно. – Я чуть нажал на его плечо, возвращая тело на исходную позицию. – Кто это тебя так неаккуратно?

– Тот же самый... Максим Максимович. На улице возле «Полярной звезды» поджидал. Только я успел ему передать маляву с графиком, как получил укол в грудь. В сердце, гад, метил. Наверно, из жадности на «мокрое» пошел. Пожалел обещанные пол-«лимона»!

– Может быть. Хотя вряд ли. Скорее всего решил подчистить свой хвост, избавиться от единственного свидетеля, знавшего его в лицо... Одно непонятно, почему он тебя не добил? Глупо.

– Струхнул он, дешевка. Дело было прямо на тротуаре, а тут как раз выскочила из-за угла машина с мигалкой. Гад, перо выдернул и ноги в руки. Но это не менты оказались, а случайная «скорая». Она меня и подобрала с обочины.

– Кстати, о ментах. Ты им дал наколку на Макса?

– Чтоб я мусорам помогал?! Да ни в жизнь! За кого меня держишь? Показал, что подвергся нападению неизвестного грабителя.

– Ладушки! Не хипишуй. А то твои братья по несчастью начали на нас лишнее внимание обращать. Прислушиваться к базару. Лучше вспомни-ка что-то конкретное по Максиму Максимовичу. Детали какие-нибудь, манеру держаться, особые приметы. Сам просекать должен, надо его поскорее разыскать. Слишком много у меня вопросов к нему накопилось.

– Какие детали, Боже мой? – Осунувшееся лицо Сапешко приняло плаксивое страдальческое выражение. – У меня кумпол вот-вот расколется. Опохмелиться вы случайно не захватили?

– Нет, но не переживай. Я «капусту» принес, что обещал. – Вынув из бумажника «лимон», который всегда был при мне на случай непредвиденных расходов, я сунул денежную пачку под подушку этому недобитому алкашу. – Оскал капитализма и рыночных отношений действует даже на больничной территории. Купи медицинского спирта или няню в ларек зашли, когда я уйду. А сейчас напряги извилины. Уж постарайся. Вот, к примеру, в первый вечер, когда с Максимом Максимовичем познакомились в баре, он по пьянке ничего лишнего не сболтнул? Вспоминай!

– И нечего даже вспоминать! – Сапешко чуть не хныкал. Было ясно, что все его помыслы крутятся вокруг близко замаячившего долгожданного опохмела. – Да и не пил он вовсе. Коктейль «Кровавая Мэри» заказал, да так и не притронулся. Хотя сразу видать, что законченная пьянь.

– Из чего ты это заключил?

– Одеколон пьет. Я с лета учуял. Опустившийся человечишко, хоть и прилично одет – в кожаное пальто.

– Не обязательно. – Я разочарованно вздохнул. – Может, язва желудка у него. Одеколон, говорят, помогает.

Сколько я ни бился, ничего путного Фигаро так и не выудил из своей болящей головушки. Пообещав скоро снова навестить, я наконец покинул сразу повеселевшего потерпевшего.

В салоне «волжанки» плотно плавали терпкие клубы анаши.

– Как успехи? – распахивая дверцу, встретил меня вопросом Цыпа.

– Никаких. А ты что, дорвался до халявы? Верни-ка портсигар. Всю машину провонял.

– Ты не так понял, Евген! – Цыпа отдал портсигар и запустил мотор. – Просто пытался перебить запах одеколона.

– Невежа! Это цветочные духи, а не одеколон! – Я осекся, буквально потрясенный вдруг возникшим у меня подозрением. – Рвем когти в «Кент»! Нужно срочно кое-что прояснить!

«Волга» взяла с места рывком. Заметив, что Цыпа что-то очень часто стал поглядывать в зеркало заднего вида, я не выдержал и спросил:

– В чем дело? «Хвост»?

– Не знаю, возможно, ошибаюсь, но мне показалось, что за нами пытался увязаться «Опель-Адмирал». У ребят из казино, между прочим, три такие машины. Но на перекрестке отстал, может, их спугнул наш эскорт – «девятка» с мальчиками?

– У тебя просто нервишки гуляют, – отмахнулся я. – Вряд ли черняковская братва так скоро смогла проведать о смене машины.

Через десяток минут мы уже находились в «Кенте» и поднимались по ковровой дорожке лестницы на второй этаж.

Дверь в восьмой номер, как обычно, была не заперта. По ходу, таким незамысловатым образом хозяин демонстрировал свое гостеприимство.

Арнольд на этот раз зажигал не в розовом неглиже, а в темно-синих джутовых брюках и такой же рубашке навыпуск. На ногах красовались фасонистые туфли под крокодила. Гей-мальчик развлекался с игровой приставкой «Денди», подключенной к телевизору.

– Какой приятный сюрприз! – радостно всплеснул он руками. – Сразу два клиента. И каких! Хозяин со своим главным помощником. Желаете одновременно? Вертолетиком?

– Ты не ошибся. Мы наведались, чтобы доставить тебе целую гамму острых ощущений. Но совсем другим способом. – Я прошел к окну, отрезав последнюю, хоть и весьма призрачную, возможность для Арнольда уйти от предстоящего разговора по душам. – Тебе не повезло. Сапешко жив. Сиди смирно, Максим Максимович! Умей проигрывать достойно!

С густо накрашенных губ Арнольда медленно сползла угодливая улыбка, и ее место тут же занял злобный оскал.

– Все-таки ты везунок, Монах! Даже перед смертью тебе фарт катит!

Сообразительный Цыпа, вмиг вкурив, что почем, защелкнул дверь и подошел вплотную к Арнольду.

– Не дергайся, дорогуша! – проворковал он, принимаясь за его тщательный шмон. – Если, конечно, хочешь и на мраморном столе смотреться привлекательно, без уродливых кровоподтеков. Авось тебе еще и повезет – соблазнишь сторожей морга. Они же все маньяки-извращенцы! Хе-хе!

Очень довольный проявленным сомнительным остроумием, Цыпа быстро закончил обыск, выудив у своего клиента из заднего кармана брюк пружинный нож. Нажав на кнопку, выщелкнул длинное узкое лезвие, похожее на жало стилета.

– Евген, наверняка вот этим самым кнопарем Фигаро подколот, – Цыпа явно претендовал на мою похвалу за сообразительность.

– Не только Фигаро. – Я не сдержал усмешки, наблюдая удивление на лице телохранителя. – На нем также кровь владельца казино Черняка. Верно, Арнольд?

Тот продолжал молча сидеть в кресле, пустым безжизненным взглядом уставившись на экран телевизора, где появилась английская надпись, означавшая конец игры.

– Сами решайте свои ребусы. Говорить я не буду. Смысла нет. Но и вы ненадолго меня переживете. – Арнольд весь напрягся, увидев занесенный для удара Цыпин кулак.

– Будешь! Еще как будешь. Запоешь как миленький. – Цыпа глянул на меня, ожидая разрешения приступить к привычной работе с заартачившимся клиентом.

Я отрицательно покачал головой.

– Погоди, Цыпленок! Мы же интеллигентные люди, а не мясники. Попробуем договориться. Слушай сюда, Арнольдик. Я сейчас расскажу, как вижу эту историю. Если в чем-нибудь ошибусь, поправишь. Всего-то и делов. Зато, обещаю, умрешь быстро, без всяких мучений. Ладушки?.. Даю десять секунд. Время пошло.

Я отвернулся к окну. На улице опять моросил нудный дождь. Не люблю эту осеннюю слякоть. Нет чтобы после лета сразу пришла зима! Печально, но, по ходу, даже в природе нет совершенства...

Так как время истекло, а Арнольд упрямо продолжал изображать героя, я уже хотел было дать знак Цыпе, но тут мое внимание привлекли два механика в комбинезонах, деятельно копавшихся в моторе белой «волжанки». Обвел взглядом всю автостоянку. Сомнений больше не осталось. Среди скопища машин другой «Волги» белого цвета не было.

Механики, уже закончив работу, аккуратно захлопнули капот и вышли на проезжую часть. Рядом тут же притормозил, забирая их, «Опель-Адмирал». Я закурил и повернулся к Арнольду.

– Отдаю должное твоему мужеству. Поэтому предлагаю новые условия. Если будешь до конца откровенен, я тебя отпущу на все четыре. Живым.

Арнольд вскинул на меня изумленные глаза. Но слабая надежда тут же погасла и сменилась недоверчивостью.

– А-а, просек. – Губы его судорожно скривила диковатая усмешка. – Ты меня отпустишь, а Цыпа сделает все остальное. И ты якобы не при делах.

– По себе меряешь, Арнольд. Если что обещаю, то обещаю от имени всех моих людей. Повторяю для скудоумных: мы гарантируем, что уйдешь отсюда невредимым и никто из мальчиков за тобой не пойдет.

– Ладно! – В голосе Арнольда звучала решимость отчаяния. – Будем считать, что я поверил. Спрашивай.

– За что, любопытно, ты меня так ненавидишь? Гомиком делал тебя не я. Насильно работу в «Кенте» не навязывал, гонорары почти не обстригал, даже услугами твоими голубыми не пользовался. Давай, поясни.

– Я тебя не ненавижу, а презираю! – высокопарно заявил Арнольд, совсем сбив меня с толку. – За что, хочешь знать? Да за то, что ты наглый везунок! Сели мы по одинаковой сто второй статье пункт «г», но ты чистым лагерь прошел, а меня в первый же год опустили по беспределу, ни за что. Весь срок ты сыром в масле катался, хавку из столовой «шестерки» тебе в каптерку носили, а мне даже за общий стол с мужиками сесть запрещено было. Тебе анаша за положняк шла, а для меня простая пачка «Примы» праздником считалась!

– Неплохо информирован, хоть и в разных зонах чалились, – усмехнулся я. – Ну-ну, гони дальше. Интересно даже...

– Не нукай, не запрягал! – почему-то окрысился Арнольд. – И здесь, на воле, опять тот же расклад. Все у тебя в елочку катит, а мне, как в лагере, собой торговать приходится.

– Каждому – свое! – философски заметил я. – А разница между нами существенная. В интеллекте и силе характера. Я, к примеру, и дня бы голубым не прожил. Лучше уж вздернуться. Ты же за бабки каждому подмахивать рад стараться. А про интеллект уж и говорить не приходится...

– Ошибаешься, Монах! – Гомик радостно оскалился, вот-вот захохочет.

Нет, в натуре, я совсем перестал его понимать. Либо утратил знание человеческой психологии, либо психология у голубых совсем не человеческая.

– Как раз про умственные способности и побазарим, – продолжал изливаться Арнольд. – У меня масла в чайнике не меньше, чем у тебя. Может, и поболе. По крайней мере, я такую мутку соорудил, что вечному фарту твоему наконец-то каюк пришел. От костоломов Черняка тебе не уйти. Ни сховаться, ни отказаться от них не сможешь. Дураку, согласись, столкнуть вас лбами было бы не под силу...

– Начинаю понимать. – Закуривая очередную «родопину», я с интересом взглянул на Арнольда, открывавшегося с совершенно неизвестной стороны. – Выходит, ты не чуждаешься восточных забав? Китайская мудрость гласит: лучшее развлечение – сидеть на высокой горе и любоваться, как в долине дерутся два тигра... Так, что ли? Однако не вкурю: Сапешко-то зачем мне на «хвост» вешал?

– На этом строился весь расчет, – с наглым видом превосходства, снисходительно пояснил Арнольд. – Я искал какого-нибудь ржавого алкаша, который сразу прибежит к тебе с предупреждением о слежке, чтобы урвать двойную плату. Для этого наведывался в «Полярную звезду». Мне повезло, услыхал, как один пьяный ханыга хвастался знакомством с тобою. Его и вербанул. Дальше все вышло, как рассчитывал. Ты сразу усилил личную охрану, тем дав основания для беспокойства Черняку, который уже получил цинк о якобы исходившей от тебя угрозой. Узнав, что вы встречались, я понял, время пришло, и утречком отправил хозяина казино туда, куда тебя вскорости спровадят его подручные. Лихо все задумано, согласись? – Арнольдик явно ликовал, видно, совершенно забыв, что и сам-то находится далеко не в лучшем положении.

– Лихо, лихо. – Давя окурок о край хрустальной пепельницы, я, как всегда, не смог удержаться от удачно подвернувшегося каламбура. – Боюсь только, что лихо это для тебя настоящим лихом обернется!

Арнольд подавился улыбкой и отвел забегавшие глаза.

– Я с самого начала знал, что на слово Монаха полагаться глупо, – глухо проговорил он. – Тогда хоть кончай скорее.

– На кой ты мне нужен? – Я смерил его презрительным взглядом. – Сам ведь в курсе, у голубых что-либо отбирать западло по закону. Даже жизнь! Так что убирайся! Не желаю тебя больше видеть в городе. Рви когти, пока я добрый.

– Монах, он же, пидор, нас подставил! – попытался опротестовать мое решение Цыпа.

– Захлопни пасть, Цыпленок! – безжалостно пресек я вредную игру в демократию. – Пусть сматывается. Кстати, отдай мутнорылому ключи от его «волжанки».

Арнольд с посеревшим лицом поднял брошенные ему под ноги ключи с экстравагантным брелоком и неуверенно попятился к вешалке, где висел его кожаный плащ. Явно не верил, козел, в мою порядочность, так как ни на секунду не засветил нам свой затылок. Так и вышел из номера, по-рачьи пятясь и даже не поблагодарив. Все-таки неблагодарность людская – самый распространенный порок. Впрочем, какое понятие о вежливости может иметь гомик!

– Монах, неужто ты его так и отпустишь?! – Цыпа порывался броситься вслед за любителем китайских забав. – Я тебя не узнаю.

– Сядь и не рыпайся! Все путем. На вот, расслабься. – Я дал ему серебряный портсигар. – И потом, как давний член нашего монашеского ордена, ты бы должен больше доверять Провидению.

На улице грохнуло так, что на мгновение мне почудилось, будто я оглох.

– Вот я и говорю, – снисходительно повторил я распластавшемуся на ковре телохранителю, вообразившему, по ходу, что мы подверглись обстрелу из гранатомета. – Надо больше доверять Провидению!..

– Что это было? – Цыпа принял вертикальное положение, пряча от меня смущенные глаза.

– Судьба! Или, как сказал бы покойный Арнольд, опять мой вечный фарт!.. Кстати, не забудь стекольщика вызвать. Боюсь, на первом этаже гостиницы все стекла менять придется.

5

Ночные улицы Екатеринбурга смахивают на рождественскую елку. Разноцветное сияние витрин и реклам расцвечивало праздничными бликами три наших автомобиля, кативших на малой катафалковой скорости, чтобы не нервировать гаишников, к ночному клубу «Фаворит». Данное заведение являлось дочерней фирмой казино, этаким междусобойчиком, где собирались только свои.

Размещался «Фаворит» в дореволюционном двухэтажном особнячке на улице Котовского. Внешне ничем не выделялся. Такая же, как у соседей, отвалившаяся штукатурка стен, давно не крашенные деревянные наличники окон. Так как на доме отсутствовала даже банальная вывеска, непосвященный человек ни за что не мог предположить за ветхим на вид покорябанным фасадом наличие обшитых дубом комнат, застеленных толстыми коврами полов и по-купечески дорогой престижной мебели.

За пару кварталов до «объекта» наша автокавалькада свернула на пустырь и остановилась. Место было выбрано удачно. Со всех сторон оно защищалось от любопытных глаз кучами земли. Должно быть, здесь рыли котлован под очередную новостройку.

– Жаль, Василий еще на югах гуляет, – вздохнул Цыпа, гася фары. – Его снайперские способности могли бы нынче пригодиться.

– Без сомнения, – согласился я. – Брательник твой – редкостный талант. Пишет хоть?

– Телеграммы посылает. Да и то редко. Пьет, наверно, да с бабами кувыркается. Вот и на письма времени нет.

– Ладно, не будь к нему слишком строг. – Я повернулся к молчавшему на заднем сиденье Виктору. – Ну, действуй, Том. Удачи!

Возглавляемый Томом ударный отряд из десяти наемников бесшумно растворился в ночи.

– Сейчас в «Фаворите» станет весело, – предвкушая, ухмыльнулся Цыпа, ставя «стечкин» на боевой взвод. – Почему, Евген, мне не разрешил поучаствовать?

– Тебе работенки хватит, – успокоил я. – А Виктору пора привыкать к самостоятельности. Быстрей заматереет.

Сколько ни напрягал слух, никаких подозрительных звуков со стороны особняка не улавливал. Это обнадеживало. Значит, если волыны сейчас и работают, то скорей всего наши, снабженные глушителями.

Глянув на «Ролекс», отметил, что с начала акции прошло уже десять минут.

– Пора, Цыпа. Айда с ревизией! Около самого заведения тоже было тихо. От стены у дверей отделилась тень человека.

– Все срослось, Монах. Путь свободен.

Мы с Цыпой вошли. В просторной прихожей «Фаворита» пахло недавно сгоревшим порохом. В углу раздевалки, наспех прикрытые каким-то тряпьем, аккуратно лежали два тела.

– Кожаные затылки, – пренебрежительно бросил появившийся Том. – Пытались, чайки, оказать сопротивление. Отправил на луну.

– Где Паша Беспредел? Живой?

– Естественно. Как ты заказывал. Ждет в комнате наверху.

В сопровождении Тома и Цыпы я поднялся на второй этаж.

– Всего в доме оказалось девять человек. Двоих в раздевалке не считаю, – информировал по дороге Том. – Всех собрал в баре на первом этаже. Ведут себя пока смирно, но ребята все одно их надежно пасут.

– В баре, это правильно, – одобрил я. – Пусть повеселится братва, пока не решим, что с ними дальше делать.

– А чего тут решать? – подал капризный голос Цыпа. – Лучше перестраховаться... А домишко спалить. Пусть потом менты из пережаренных бифштексов пули выковыривают.

– Цыпа, ты пижонистый мизантроп, – заметил я, берясь за дверную ручку указанной Томом комнаты.

Она была небольшая и явно служила тем же интимным целям, что и номера в моем «Кенте».

Паша Беспредел понуро сидел на незастеленной софе, охраняемый одним из наших ребят.

Мы устроились в низких креслах за журнальным столиком, а охранник, повинуясь моему знаку, вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.

– Привет, Пашок! Чего не весел? Поминки по Монаху справляешь? – полюбопытствовал я, даря ему ослепительно-доброжелательную улыбку.

– Еще изгаляешься? – весьма невежливо ответил вопросом на вопрос Беспредел.

– Дурашка! – мягко, но все же осудил я его невоспитанность. – Я ведь с миром пришел. Побеседовать просто.

– После твоих, Монах, простых бесед очень непросто живым остаться. Возьмем Черняка, к примеру, – презрительно кривя губы, буркнул Паша, демонстрируя некоторую склонность к мрачным каламбурам.

Это мне понравилось.

– Неверное представление, Пашок. Как видно, ты совершенно меня не знаешь. Могу признаться, как брату, я сентиментальный добряк, каких свет не знал.

– Ну, ясно. Исключительно по доброте душевной ты и кокнул наших ребят в вестибюле.

– А в чем дело? Они твои кенты?

– Да нет... Обычные наемники.

– Или Черняк, земля ему пухом, брат твой родной? Сколько, кстати, он тебе отстегивал?

Паша долго молчал, обдумывая ответ. Видно, вкурил наконец, что пока убивать его никто не собирается.

– Черняк был моим шефом. Всего лишь. В доле я не состоял, сидел на окладе в тысячу пятьсот гринов. За спецпоручения, понятно, отдельно...

– Не густо, – посочувствовал я головорезу. – Ты, безусловно, заслуживаешь значительно большего. Что скажешь о трех штуках?

Беспредел лишь смущенно-недоверчиво усмехнулся, как старая проститутка, которой неожиданно предложили за услуги вдвое больше ее обычной таксы.

– Я готов подписаться, но как, Монах, ты собираешься все обтяпать? Казино принадлежит вдове Черняка. Совет директоров постановил выкупить его у нее. Она согласилась уже...

– Пустяки. Я отстегну ей больше. Составь-ка, Пашок, для начала сотрудничества, списочек ваших директоров, то бишь бригадиров. И пометь крестиком тех, с кем полюбовно договориться нам не удастся...

Беспредел колебался всего лишь пару секунд, тем полностью оправдав свою кличку.

Взяв заполненный им блокнотный лист, я сравнил данные со своей записной книжкой. Информации Паши и оперуполномоченного Инина совпадали.

– Кто-нибудь из непримиримой оппозиции в заведении присутствует?

– Из тех, кто крестиком помечен? – уточнил начальник безопасности казино. – Да. Шарташский здесь.

– Знаю его. С ним не договориться, точно. И почему это у всех воров в законе начисто отсутствует гибкость дипломата? Ладно. С него начнем. Везет тебе, Пашуля. Сразу халтурка подканала. Цыпа, дай ему Арнольдово перышко.

Цыпа, ухмыляясь, вынул кнопарь и бросил на колени побледневшему Беспределу.

– Волыну мы тебе позже вернем, – сказал я, вставая с кресла. – Не переживай. Во всем находи что-то приятное. Вот поработаешь пером – молодость вспомнишь... А братве вашей пояснишь, что Шарташский, как выяснилось, и пришил Черняка, желая стать первым человеком в игорном бизнесе города. Ребят своих тебе оставлю – будут числиться в штате охраны казино. Ну, бывай! Да, чуть не забыл, внизу надо прибраться, мы в раздевалке наследили децал. Том! Останься и проследи, чтобы все срослось как надо. Чуть что не так, всех отправляй на луну. Удачи!

Спускаясь по лестнице, я сунул Цыпе блокнотный лист:

– Сам домой доберусь. Тебе, как обещал, работенка еще предстоит. Возьми парочку ребятишек и навести «крестообразных». Чтоб к утру все они уже деревянный крест поимели.

Мы вышли на улицу. Заметно похолодало. Деревья у тротуара, скрючив голые ветви, застыли, видно заранее готовясь к глубокому зимнему сну.

Фонари уже не горели. Муниципалитет, как всегда, экономил электроэнергию. Но окрестности ярко высвечивала полная луна, низко повиснув над землей.

– Замечал, Евген, что луна на человечье лицо похожа? – с чего-то потянуло Цыпу на лирику. – Она словно пасет за нами.

– Луна самая крупная поклонница китайских забав, – я покосился на космическую шпионку. – Но с ней затевать разборку, пожалуй, не станем...

 

Откровение Венеры

1

Все же невыразимое наслаждение расслабленно растянуться на нежно-ласковой траве у озера и бездумно наблюдать за лениво скользящими в радужно-синей вышине кудрявыми барашками облаков.

Близкий лес, если закрыть глаза, создавал шум, похожий на далекий рокот прибоя. Правда, морскую иллюзию сводили на нет терпкие запахи сочившейся на солнце сосновой смолы и давно созревшей земляники.

Впрочем, именно за подобными ароматами и величаво-вековым спокойствием уральской природы я и забурился в Верхнюю Сысерть. А соленым запахом Черноморского побережья пусть дышат туберкулезники и индивиды, которым не обрыдло еще плавать в людской клоаке, именуемой общепитом и гостиницей. Ни к той, ли к другой категории я, к счастью, не принадлежал.

Снял вчера одноэтажный рубленый домик на окраине деревни в паре минут ходьбы от озера Сысерть и почувствовал себя настоящим Робинзоном. За полным отсутствием потерпевших крушение кораблей, служивших Крузо бесплатной базой снабжения, мне пришлось привезти с собой целый багажник разнообразных вещей, чтобы запастись всем необходимым для неголодного и сравнительно комфортного существования вдали от городской цивилизации с ее надоедливо-вечными проблемами.

Где я анахоретствую – знал только Цыпа, доставивший меня на место. Пообещав навещать каждую неделю, он еще вчера дисциплинированно отбыл обратно в Екатеринбург, продолжая блюсти разветвленные интересы нашей многопрофильной фирмы.

Глядя на задумчиво-плавное движение небесных туманностей, я невольно задремал, убаюканный тихим покачиванием верхушек корабельных сосен и ненавязчивым говором воды, игриво плескавшейся о берег.

Почему-то приснилась ожившая картина Боттичелли «Рождение Венеры». Сначала, когда увидел забурлившую на середине озера воду, подумал, что сейчас высунется из глубины голова какого-нибудь препротивного чудища, но на поверхности появилась белокурая девушка, как в кресле, сидящая на волне, быстро несущей ее к берегу.

Через мгновение живая копия Венеры уже выходила из воды. Впрочем, некоторое существенное отличие от оригинала бросалось в глаза. Нарисованной богине было хоть чем прикрыть ослепительную наготу – длинной роскошной косой, а у этой буквально все оказалось на виду, так как короткая прическа «под мальчика» ничем в этом смысле ей помочь не могла. Правда, данная милая пикантность нисколько не смущала деву, широко распахнутыми небесными глазами изумленно смотревшую на меня, как на неразрешимую загадку природы.

– Чем могу служить, мадам? – бодрячески-молодцевато тряхнул я головой, глуповато уставясь на ее восхитительные прелести.

– Ничем, к сожалению, – ответило странное создание. – Услуги от тебя, Женя, не облегчают, а умножают ношу.

– В каком смысле? – Удивившись, я сразу потерял интерес к шелковистым колечкам рыжих волос на ее лоне.

– Сам поймешь. У тебя есть еще время, – грустно улыбнулась чуть припухшими губками богиня и растаяла в пространстве.

Очнулся я с сильнейшей головной болью – видно, воспользовавшись моей беспечностью, полуденное солнце огрело меня по башке своей лучевой дубинкой.

Пришлось срочно искать спасения в воде. Несколько раз глубоко нырнув до самого скользко-илистого дна, получил наконец искомое облегчение.

Надев свою летнюю робинзоновскую униформу – джинсовые шорты и легкую голубую безрукавку, бодро направился в личный форт – деревянную избушку на краю заросшего бурьяном оврага.

Кроме загара, непосредственное общение с матушкой-природой дарит также зверский аппетит. Посему, придя домой, первым делом включил электроплитку. Водрузив на нее чугунную сковородку, занялся приготовлением нехитрого спартанского обеда, состоящего из говяжьей тушенки и картошки. Последней в подвале был приличный запас, которым хозяйка дома, прощаясь, щедро разрешила пользоваться. Правда, должен признаться, отстегнул ей за месяц столько, сколько берут за этот же срок в Минеральных Водах. Подозреваю, что она и уехала на юга, а не навестить дочку в соседнюю Тюменскую область, как говорила. Впрочем, вечная моя мнительность частенько с действительностью не имеет ничего общего.

Жареную картошку с мясом запил баночным мандариновым соком, стоически заставив себя демонстративно-равнодушно отвернуться от коробки с коньяком «Матр», призывно подмигивающей мне из угла комнаты. Все-таки я забрался в эту Тмутаракань, чтобы укрепить на деревенском воздухе здоровье, и не рисковать им, постоянно прополаскивая в огненной водице. Пусть даже и высшего качества.

Покончив с обедом, решил прогуляться по живописным окрестностям. Благо солнце, пройдя свой полуденный пик агрессивности, уже не жгло, а ласково грело.

Кроме того, тем, кто не собирается к сорока годам смахивать на откормленного на убой бычка, – моцион после еды просто необходим.

Здешние места мне были неплохо знакомы. В юности несколько раз приезжал в дом отдыха «Теремок», построенный в близком соседстве с озером прямо в лесу.

Туда и направился, желая вволю предаться ностальгическим воспоминаниям, мягкой кошачьей лапкой задевавшим какие-то струнки в душе. Почему-то картины детства и юности часто возникают в моем сознании, вызывая чувство умиления и какого-то мудрого спокойствия. А может, я банально старею.

Усыпанная опавшими сосновыми иголками тропа приятно пружинила под ногами, иногда взрываясь треском раздавленной еловой шишки. Не тропа, а минное поле. Прямо как моя жизнь. На первый взгляд легкая и приятно-беззаботная, а на деле куда ни плюнь – сплошь мины-ловушки и волчьи ямы.

Скоро показался «Теремок». Своим названием трехэтажное деревянное строение было обязано тому, что являлось старательной попыткой скопировать сказочное жилище мышки-норушки. Такие же резные наличники окон и дверей, чудные мини-балкончики в виде башенок и зубчатые мансарды. На красной черепичной крыше гордо-весело покручивался флюгер-петушок.

На солнечной лужайке перед домом были расставлены шезлонги, сейчас пустовавшие. Лишь на одном сидела белокурая молодая женщина, углубившись в чтение какой-то книжицы. Высоко задравшаяся светлая мини-юбка открывала стройные загорелые ножки вплоть до симпатичных розовых трусиков. Я вмиг забыл о ностальгии.

– Милая барышня, вы грубейшим образом нарушаете главное условие полноценного отдыха. – Я примостился на соседний шезлонг, изобразив на лице искреннюю озабоченность.

– Какое? – Блондинка подняла удивленные глаза, полные незамутненной небесной сини.

– Бог мой! – вырвалось у меня. – Я вас сегодня видел во сне.

– Неужели? – Девушка несколько снисходительно улыбнулась чуть припухшими очаровательными губками и закрыла книжку, заложив ее пальчиком. – Так какое такое правило я нарушаю?

– Самое основное, – заявил я, пытаясь незаметно определить через одежду, совпадают ли другие параметры ее тела с виденными мною во сне. – Отдыхающим женщинам категорически запрещается забивать головки книжными философскими премудростями, вызывающими тоску и пагубную склонность к мировой скорби.

– Ерундистика! – Блондинка тряхнула по-мальчишески короткой прической. – И потом – это всего лишь лирические стихи.

– Разрешите взглянуть? – Я взял у нее знакомую тонкую книжицу и прочел имя автора: – Виктор Томилов. «Письма к любимой».

Открыв страницу наугад, вслух продекламировал:

Ты подари мне хотя бы слово,

Душа – разъятая пустота...

Она, как смертник, на все готова,

Хоть ты совсем для нее не та...

Был я ласков, порывен и светел,

Только прошлое лучше не тронь

Я теперь словно северный ветер,

Но в тебе я раздую огонь...

– Между прочим, мы с автором знакомы, – сообщил я, не уточняя, что Виктор совсем недавно освободился из исправительно-трудовой колонии и его бзик на поэзию объясняется частыми приступами сентиментальности, свойственной большинству профессиональных убийц. – И как, нравятся вирши?

– Очень! – Девушка глядела на меня, как на гуманоида с планеты Феникс. В холодном взгляде мелькала заинтересованность. – Они искренние. Сейчас это такая редкость. А вы тоже поэт?

– Бог миловал, – я усмехнулся. – Правда, балуюсь прозой дец... немного. Для души, чтобы развеяться от однообразия буден. Я коммерсант. В сфере индустрии развлечений.

– Как интересно! Это разные театрализованные шоу?

– Да, – вполне, по-моему, честно подтвердил я, посчитав, что номер стриптиза Мари можно, пусть и с некоторой натяжкой, отнести к театрализованному шоу.

Сомнительного, впрочем, характера с точки зрения общепринятой морали.

Через какую-то минуту, легко опрокинув последний бастион холодности, мы, представившись друг другу, уже весело болтали, вращаясь на орбите эстрадно-театральных тем.

Нам вторил радостный щебет невидимых в ветвях деревьев беззаботных пичуг, мудро напоминая, что жить нужно только настоящим мгновением, не ломая напрасно голову о вчерашнем и завтрашнем дне.

Со стороны озера потянуло прохладой. Затупившиеся за день солнечные стрелы были уже не в силах справиться с ней.

Вика зябко передернула плечиками.

– Уральская погода тоже блещет остроумием, – сказала девушка, тем в ненавязчивой форме по достоинству оценив мои способности. – В первой половине дня жара, а во второй хоть свитер натягивай. Вы, Женя, наверное, столь же легкомысленны и непостоянны?

– Я не повеса, – заверил я и, не утерпев, соврал: – К тому же однолюб.

– Это в том смысле, что одновременно у вас двух любовниц не бывает? – В лучистых глазах Вики прыгали насмешливые бесенята.

– Ваш юмор усыпан шипами, – улыбнулся я. – Шуточки, по ходу, на муже оттачиваете? Угадал?

– И совсем нет. – На лицо собеседницы отчего-то набежала легкая тень. – Знобит... Пойду, пожалуй, к себе в номер. Провожать меня совершенно излишне.

– Когда буду иметь счастье... – начал я.

– Завтра. В это время я обычно здесь, – не слишком тактично прервала блондинка. – Так что если возникнет сильное желание продолжить беседу...

Вика легко поднялась и покинула меня, даже не оглянувшись.

На шезлонге осталась сиротливо лежать забытая книжечка лирических стихов.

Сунув ее в карман, отправился восвояси, размышляя, что так внезапно испортило моей новой знакомой настроение.

2

Многоголосый петушиный крик, на все лады приветствовавший приход нового летнего дня, заставил меня недовольно открыть глаза. За окном только-только начинало светать. В серой дымке проступал близкий лес, по земле стлался сиреневый туман, скапливаясь в оврагах и низинах.

Жаль, что я не любитель рыбалки – наверняка сейчас на озере самая поклевка в разгаре.

Спать больше не хотелось. Облачившись в спортивный шведский костюм, собрался было совершить личный подвиг – заняться физзарядкой, а может, даже пробежаться вокруг избушки, но тут же передумал, успокоив свою совесть мыслью, что тренировать интеллект не менее важно, чем тело.

Открыл стихотворный сборник Тома и попытался разобраться, чем эти вирши подкупили Вику.

Ты от меня все дальше... но упрека,

Что отпустил легко – не потерплю!

Не знаю горше этого урока –

Хоту проснуться, но все сплю и сплю...

Захлопнул книжку и закурил «родопину». Бесполезно. В стихах я полнейший профан. Что в этом может нравиться молодой обаятельной женщине – неразрешимая загадка. Вряд ли рифма. «Урока-упрека» к литературным находкам скорее всего отношения не имеет ни малейшего.

Выудив из кожаного «дипломата» толстую амбарную тетрадь, тоже попробовал заняться сочинительством, но творчество не клеилось, и я бросил это дохлое дело до лучших времен.

Мои мысли, а вернее помыслы, были направлены на идею активного продолжения знакомства с красивой обитательницей «Теремка». С дальнейшим логичным перерастанием прозаическо-товарищеских отношений в любовно-постельный роман.

Необузданное буйное воображение услужливо-нахально рисовало мне такие красочные иллюстрации к потенциальному роману, что я вынужден был сунуть голову под рукомойник, чтобы приструнить не в меру разыгравшуюся фантазию холодной водицей. Заодно умылся и почистил зубы. Как говорится – нет худа без добра, а то я, признаюсь, иногда забываю про эти обязательные для джентльмена утренние манипуляции. Этой забывчивости есть, хоть и слабенькое, но оправдание – просыпаюсь обычно уже во второй половине дня.

Прошвырнулся до озера. Купаться желания не было. Просто посидел на бережку, разглядывая от скуки немногочисленную отдыхающую публику. Преобладали здесь гости из города, приехавшие целыми семействами на личных авто, чтобы урвать у лета кусочек загара и глоток экологически чистого кислорода. Деревенские на берегу практически отсутствовали, наглядно подтверждая истинность пословицы: «Что имеем – не храним».

Когда маленькая стрелка «Ролекса» победно переползла цифру «двенадцать», я, сбросив с себя истому, навеянную солнечной ванной, бодро зашагал по тропке, ведущей к «Теремку».

Сегодня-то я не позволю тамошней симпатичной мышке-норушке так легко скрыться в своем номере-цитадели. Все-таки азарт охотника у меня, видимо, в крови.

Вика сидела в шезлонге на прежнем месте в обществе какой-то бочкообразной татарочки лет тридцати пяти. Вежливо раскланявшись, я пристроился к их компании, с любопытством разглядывая сверх меры упитанное лицо незнакомки с неприлично пробивающимися над верхней губой усиками.

– Гульнара, моя подруга и коллега по работе. Номер на двоих снимаем. А это Евгений, отдыхающий от суеты коммерсант с литературными отклонениями, – представила нас друг другу Вика, озорно сверкнув на меня своими чудными глазками-озерами.

– Я рада знакомству, – басисто проворковала женщина-бочка, кокетливо одергивая на мясистых коленях цветастый сарафан.

Не зная, как реагировать на данное наивно-идиотское заигрывание, я лишь неопределенно хмыкнул в ответ.

Меня очень беспокоило подозрение, что появление на сцене усатой Гульнары далеко не случайно и что таким незамысловатым способом Вика просто решила надежно отгородиться от моих неприкрытых притязаний на углубление наших, шапочных пока, отношений. И это невеселое предположение имело под собой косвенное доказательство – коллега Вики явно не спешила оставить нас наедине, вдохновенно рассказывая мне скучнейшие детали их с Викой работы в вычислительном центре научно-исследовательского института. Единственная полезная информация, которую выудил из болтовни Гульнары, – это то, что Вика замужем за начальником их отдела Михаилом Константиновичем. Ну а тот факт, что сама она незамужняя, Гульнара могла и не сообщать – я просек это сразу же, при первом взгляде на нее.

– Наступило время обеда, – прервала Вика, к моему огромному облегчению, словоизвержения подруги. – Женя, вы составите нам компанию?

– С большим удовольствием! Куда прикажете эскортировать?

– Тут рядом. Кафе «Плакучая ива» знаете?

– Несомненно. Это на берегу. Но ведь там подают только шашлыки. Забегаловка армянам принадлежит. Беженцам якобы.

– А мы неприхотливы. – Вика взяла под руку подружку. – Верно ведь?

– Конечно. Домашние разносолы дома надоели, – согласно закивала та. – А в шашлыке, к сведению непосвященных, есть буквально все необходимые для организма витамины. Про калории даже упоминать нечего.

– В таком случае, уговорили. – Я рассмеялся. – Давайте понесем наши организмы для экстренного принятия витаминно-калорийной гаммы.

«Плакучая ива» была раскинута прямо на пляже. Состояла из брезентовой шатрообразной палатки – видимо, там располагалась кухня – и дюжины деревянных столиков под открытом небом. Кресла скромно заменяли табуретки. Кафе функционировало только в рентабельный летний сезон, посему всякие комфортные излишества армяне, видать, посчитали неоправданной роскошью.

Мы с Викой заказали по две порции шашлыков, а Гульнара целых три. Теперь понятно, откуда у нее такая чисто слоновья комплекция.

Запивали жареную баранину, за неимением лучшего, портвейном две семерки.

Я искал приличный способ избавления от назойливого присутствия подруги Вики. Прийти к нужному мне знаменателю с очаровательной блондинкой можно только наедине. Но ничего путного сразу в голову не приходило. В конце концов остановился на решении пожертвовать сотню долларов какому-нибудь ловеласу-альфонсу, чтобы тот приударил за Гульнарой и увлек ее за собой куда подальше. В кусты хотя бы.

Для этой малопочтенной цели стал присматриваться к мужской половине публики. Лагерные годы лучше любых разведшкол учат с первого взгляда определять «кто есть ху» и чего стоит на самом деле, без фальшивой упаковки красивых манер и заграничного прикида. Как точно сказал русский классик – «глаза – зеркало души».

Обладатель крайнего слева столика старательно прятал свое «зеркало», низко склонившись над тарелкой. А может, он просто слишком сутул? Из скучающего любопытства я не сводил с него взгляда, ловя момент, когда тот, наконец, поднимет голову.

Ждать пришлось недолго. Тип всего лишь на мгновение встретился со мной глазами и тут же опять склонился над давно пустой тарелкой. Но мне этого оказалось вполне достаточно, чтобы узнать Карата, одного из боевиков-охранников ночного стриптиз-клуба «У Мари». Я сам лично принимал его на работу всего с месяц тому назад.

– Прошу прощения, милые дамы, но я вынужден вас на минутку покинуть – случайно повстречал старинного приятеля.

Я решительно направился к Карату и легонько постучал, словно в дверь, согнутым пальцем по его черноволосой макушке.

– Позвольте нарушить ваше гордое одиночество, господин Карат? Как это вы здесь вдруг очутились? Ветром надуло?

– Здравствуйте, Евгений Михайлович. – Удивительно, но, казалось, Карат испытывает искреннее облегчение от того, что обнаружен. – Вы не сердитесь...

– Можешь не продолжать. – Я уселся напротив него. – Тебя Цыпа прислал? Меня охранять?

– Ну да. Мало ли что... Он не знал, как вы отнесетесь, и потому велел не светиться. Незаметно вас страховать.

– Ну, Цыпленок, – я не знал, сердиться ли мне на заботливого соратника или хвалить его. – Ладно. С ним я разберусь потом. Где ночуешь?

– В овражке рядом с вашим домом. У меня там шерстяное одеяло спрятано. – Карат как-то смущенно улыбнулся. – Вы не станете возражать, если я в сарайку переберусь?

– Замерзаешь под открытом небом.

– Да нет. Собаки бродячие одолели. Сегодня ночью еле сдержался, чтоб не шмальнуть по ним. Оборзели вконец!

– Ты подкован, значит? – Я кивнул на его пиджак, чуть оттопыривающийся с левого бока.

– Ну да. Само собой. Пистолет-пулемет Стечкина.

– Ладно. Можешь ночевать в сарае. А сейчас у меня к тебе ответственное задание. Если срастется – получишь премию. Слушай сюда. Познакомлю тебя вон с той толстушкой чернявенькой. Позаигрывай с ней и уволоки куда-нибудь к черту. Она мне мешает.

Когда мы направились к нашему столику, Карат огорошил меня уточняюще-деловым вопросом:

– Под несчастный случай работать? Или просто можно кокнуть?

– Ты не понял, братишка. – Я взял его за локоть и децал сжал для большей доходчивости, – Мешает она мне совсем в другом смысле. Тебе надо лишь сыграть роль галантного кавалера. Усек?

– Угу, – буркнул Карат, растирая свою пострадавшую руку. – Так сразу бы и сказали.

Женщины с любопытством разглядывали моего визави, по достоинству оценив его атлетическое телосложение и трогательный детский румянец на щеках. Объяснять дамам, что румянец этот вызван не их прелестями, а смущением, что он чуть было ошибочно не кокнул одну из них, я счел нецелесообразным.

– Познакомьтесь. Это Николай, мой коллега по бизнесу. А это Вика и обворожительная Гульнара.

Карат, знакомясь, раскланивался и расшаркивался, как заправский ухажер, а Гульнаре даже поцеловал ручку чуть выше запястья. Я подумал, что сейчас она влепит ему оплеуху, но, оказалось, совершенно зря беспокоился. Довольная Гульнара лишь басисто хихикала, принимая все за чистую монету и щедро одаривая Карата возбужденно-многообещающими взглядами темно-карих, подведенных зеленой тушью глаз.

Вика, по всей видимости, тут же разгадала мой простенький заговор и с насмешливым любопытством наблюдала за развитием событий.

С обедом тем временем было благополучно покончено. Только что состоявшееся знакомство Николы с Гульнарой стремительно переросло уже в доверительно-дружеские отношения. И не мудрено – подружка Вики явно готова была клюнуть на любого плюгавого мужичонку, не то что на спортивного тридцатилетнего Николая.

Я щедро расплатился за всех, не принимая во внимание слабые попытки возражения моих спутниц, и поднялся из-за стола:

– Смею предложить вам, Вика, прогулку по берегу озера. Послеобеденный моцион полезен для оптимистичного восприятия скучной жизни.

– А как же правило – после сытного обеда по закону Архимеда... – Глаза блондинки искрились лукавым весельем.

– ...полагается поспать, – закончила за подругу глупая Гульнара и рассыпалась дробным смехом, больше похожим на кудахтанье курицы.

Николай солидарно-старательно подхохотнул и воззрился обожающим взглядом на пробивающиеся черные усики своей пассии. С проскальзывающими нотками страстной нежности спросил обеспокоенно:

– Неужели, милая Гуля, ты жестоко покинешь меня ради банального сна?

– Что же делать? – кокетничала та. – Привычка – вторая натура.

– Но ведь можно, при желании, соединить полезное с приятным, – с придыханием поделился свежей идеей Николай, перемещая вожделенный взгляд на выдающийся двугорбый бюст татарочки.

– Это в каком смысле? – непонимающе захлопала Гульнара своими длинными, явно приклеенными, ресницами.

– В прямом! – бесстрашно заявил пылкий поклонник. – Сон – это полезное, а я – приятное...

– Ах ты, негодник! – Гульнара погрозила Николаю сосискообразным пальчиком и радостно добавила: – Ни стыда в тебе, ни совести. – По счастливо рдевшему лицу толстушки было очевидно, что данное обстоятельство ее весьма даже устраивает.

– Кажется, Женя, мы с вами здесь уже лишние, – с улыбой заметила Вика и взяла меня под руку. – Гуля, будь умненькой и благоразумненькой. Николай, сразу видно, опаснейший сердцеед!

Звонко рассмеявшись, Вика увлекла меня на тропинку, ведущую к озеру.

При малейшей возможности, в узких местах, я вежливо пропускал Вику вперед, чтобы лишний разок полюбоваться стройными загорелыми ножками и соблазнительными ягодицами, волнообразно перекатывающимися при ходьбе под тугой мини-юбкой.

Я, признаться, не большой мастак по части ухаживаний за девушками. Просто опыта маловато. С ранней юности начал кувыркаться по особой части уголовного Кодекса, а в тюрьмах и лагерях с женским полом напряженка. Есть, правда, женщины контролеры, но попробуй-ка позволь с ними что-то лишнее – вмиг закоцают в наручники и сунут в карцер охолонуть.

Основной мой козырь в общении со слабым полом – голос, а точнее, его тональность. Давно заметил – слушая меня, женщина постепенно впадает в прострацию. Даже в транс. Голос завораживает ее, как дудочка фокусника – кобру. И совсем не важно, о чем именно говорить – Главное, не молчать. Наверно, правильно кем-то подмечено: женщины любят ушами.

Однажды, помню, я решил разобраться с секретом своего баритона и записал себя на стереомагнитофон. Но сколько ни вслушивался потом в магнитную ленту, ничего волнующе-таинственного в голосе не обнаружил. Наверно, из-за того, что у мужчин совершенно иное, чем у женщин, восприятие, другая нервная конституция. К примеру, если хочешь заставить мужика заглохнуть и не рыпаться – надо просто врезать ему по физиономии. А попробуй ударь бабу – визгу не оберешься. Или вот еще любопытный научный факт. Доказано: мужчина больше боится при угрозе пистолетом, а женщина – ножом. Такая вот странно-разная психология. Сплошные шарады у проказницы-природы, куда ни плюнь.

– Женя, а почему вы обручальное кольцо не носите? Или, как все, на время отпуска просто снимаете?

– Вдовец. – Я соврал без зазрения совести, так как не считаю ложь слабому полу за особенный грех. В конце концов, что такое женщина? Всего лишь ребро доисторического мужика Адама. – Жена в автокатастрофе погибла. Два года назад, – продолжал я развивать мысль в нужном накатанном направлении.

Ведь не секрет, что сочувствие – родная сестра нежности.

– Ой, простите, Женя, я не хотела сделать вам больно.

– Ничего. Вы же не знали. – Мой глубокий тяжкий вздох должен был ввергнуть Вику в бездну раскаяния. – Да и зарубцевалась уже рана. Перестала кровоточить. С трудом, но жизнь берет свое... Тем более что детей у нас не было. Не успели просто – всего месяц, как поженились, когда беда пришла.

Вика надолго замолчала, обычная ее лукавая насмешливость сменилась на лице задумчивой печалью. Я даже забеспокоился – не ошибся ли в выборе метода сближения? Депрессивное настроение партнерши меньше всего способствует радостям беззаботного флирта.

– Предлагаю с этого момента перейти на «ты», – с чувством заявил я, стараясь сбить Вику с минорной ноты. – Принципиальных возражений нет?

– Как хочешь, Женя, если только это ни к чему меня не будет обязывать, – равнодушно согласилась моя спутница, продолжая думать о чем-то своем.

– Кстати, милая Вика, я где-то слышал, что если поделиться заботой с ближним то она становится не так тяжела... К тому же, если проблема как-то связана с финансами, я с удовольствием выручу...

– Спасибо, Женя, ты очень добр. Но денежные вопросы меня сейчас волнуют наименьшим образом. Видишь ли, когда ты рассказывал о своей несчастной жене, я ей позавидовала...

Совершенно сбитый с толку, я даже остановился, вдруг заподозрив, что блондинка просто насмехается надо мною.

– Да! – с ударением продолжала Вика. – Я на самом деле завидую ей черной завистью!

– Но почему, Боже ты мой? – не выдержал я.

– Потому, что она была очень счастливая женщина. Ее искренне и горячо любили! И пусть она трагически погибла, но все-таки успела испытать радость взаимной настоящей любви. Это дается судьбой так редко!

– Вас, похоже, сильно обижает муж, – догадался я. – И вы его не любите?

– Я ненавижу его. – На чудные глазки Вики навернулись слезы. – Кобель проклятый! Ведь за каждой юбкой готов увиваться. В нашем институте на меня без жалости уже не смотрят. Все же на виду... Это так унизительно! Подонок! Хватило бы сил – убила бы!

– Он недостоин ваших слез! – сказал я, пытаясь нежно-ласково, но настойчиво привлечь обворожительно-бесподобную в гневе блондинку к своей груди, чтобы успокоить и приободрить.

Как положено истинному джентльмену в подобной ситуации.

– Ты не коммерсант, а настоящий бандит, – заявила Вика, как обухом огрев меня этими словами.

– Что такое?! – Я даже выпустил ее восхитительную талию из рук.

– Только бандит может пытаться овладеть женщиной, пользуясь ее горем! – сквозь слезы улыбнулась Вика, одергивая на себе сбившуюся легкую кофточку.

Мне, по ходу, никогда не удается разобраться в движениях женской души. Настроение блондинки менялось на глазах. Она уже весело-заразительно смеялась! Знаю, что красивые девушки часто экзальтированны, но не до такой же степени!

Не выдержав, я тоже рассмеялся, ощущая себя полнейшим идиотом.

Мы еще долго бродили по берегу Сысерти, упражняясь в пикировке, словно две соперничающие в остроумии команды КВН. Волю рукам я больше не давал, был скромен, как монах, опасаясь возвратной реакции. Если в первый раз при моем прикосновении она от слез перешла к смеху, то при втором вполне может произойти наоборот. Наверное, психосостояние женщин чем-то похоже на кнопочный выключатель...

Когда стало темнеть, простились, условившись о полуденной завтрашней встрече.

Печально, но факт – очаровательная обитательница «Теремка» снова унесла от меня свои прелести невредимо-нетронутыми. Но не овладевать же ею силой? Может не понять.

Возвращался в свою избушку, мысленно разрабатывая тактику завтрашней атаки. Если она опять не принесет мне вожделенной победы – придется на самоуважении ставить жирный крест.

Спать почему-то не хотелось. Долго сидел за столом у открытого окна, глядя на спокойный лунный свет, призрачно-холодной ладонью накрывший всю местность вокруг.

Читал где-то, что полнолуние действует на рожденных под знаком Рыб возбуждающе-тревожно. Ерунда. Я разглядывал лунное лицо, совершенно не ощущая никакого дискомфорта.

Так как свет в комнате я не зажигал, то сразу засек темную горбатую тень, выбравшуюся из оврага и, не таясь, зашагавшую к моей избушке.

Это был Карат. На спине он нес рюкзак, должно быть, с одеялом. Когда телохранитель уже готов был нырнуть в дверь сарая, я тихо свистнул, привлекая к себе внимание.

– Зайди, Николай, составь компанию. Не спится что-то.

Чтобы стол выглядел гостеприимно, выставил бутылку «Матра» и сковородку с остатками жареной картошки.

– Включи свет и волоки из кухни стаканы, – сказал я неловко топтавшемуся в дверях Карату, распечатывая алкогольную емкость.

Заглотив полстакана огненной янтарной жидкости, я немного оживился. Слабая сороковатка под небеленым потолком уже смотрелась почти праздничной люстрой, и даже каменно-застывшее лицо профессионального убийцы напротив показалось вдруг по-домашнему свойским и человечным.

– Давно собирался спросить, Карат, откуда у тебя такая кликуха? С драгоценными камешками как-то связано? – поинтересовался я, наливая в граненые стаканы по второй порции.

– Нет. Карат – сокращенное от каратист, – немного смущенно улыбнулся боевик.

– Вот в чем дело. – Мне стало весело. – Ясненько. Кто ж тебя этак окрестил?

– Жора Интеллигент.

Мое веселье как рукой сняло. Нет, все же шарик маленький. И все в нем странно взаимосвязано и переплетено.

– Крякнул он в прошлом году от чьей-то пули, – продолжал Карат, не обратив внимания на смену моего настроения. – Выпьем, Монах, за упокой его души. Хоть ты наверняка его и не знал.

– Ладно. Давай помянем. – Я поднял свой стакан.

Какая-то идиотская традиция образовалась. Совсем, недавно опер Инин предлагал мне выпить за Медведя, теперь Карат – за Интеллигента... Случайность? Но Случай, по определению философов-мудрецов, не что иное, как Неизбежная Необходимость... Ладно! Видно, не остается ничего другого как смириться!..

– Ты уже месячишко у меня на службе, – заметил я, чтобы сменить темку. – И что, по кайфу? Сперва-то, помнится, ты наотрез отказался в «кожаные затылки» идти. Верно?

– Ну да, – глухо ответил Карат. – Думал, сам смогу зажигать. В одиночку, согласись, Монах, работать безопаснее и выгодней. Мне, как помнишь, дело тогда Цыпа подбанчил...

– Что-то припоминается. Расскажи. – Я щелкнул серебряным портсигаром. – Курни для куража и начинай. Любопытно даже.

– Месяц примерно назад это было... – Пыхнув папиросой, Карат уставился стекленеющим взглядом в темное окно. – Оттягивался я тогда в твоем баре «Вспомни былое»...

* * *

...Уже третьи сутки Карат отмечал окончание последнего своего срока. Восемь лет прошли как мгновение и как вечность – одновременно.

В башке стлался по извилинам блаженный туман, быстро сгущавшийся благодаря старательным смешениям пива с водкой. Благо рыжая разбитная барменша, для смеху обряженная в короткий милицейский китель, понимала желания клиентов с полувзгляда и подавала гремучую смесь «ерш» в соотношении один к одному.

Правда, ломала кайф надоедливо-навязчивая мыслишка, что «капуста» на исходе и необходимо подыскивать дело, чтобы выправить финансовое положение.

Карат гнал прочь эту наглючую мыслишку, успокаивая себя тем, что у него в активе еще почти «лимон» – жалкие остатки от родительского наследства. Два года назад, после смерти отца, родная тетка продала деревянный домишко на окраине Екатеринбурга и почтовым переводом загнала ему деньги в зону на лицевой счет. Став миллионером, Карат уже смело смотрел в будущую свою жизнь по ту сторону забора. Он даже начал с интересом почитывать газетку «Коммерсант», прикидывая, куда вложит на свободе личный капитал. Но сумасшедший аллюр инфляции разорил его так же, как и всех прочих рядовых жителей страны дураков. В настоящий момент на «лимон» можно было купить разве что приличную кожаную куртку. На инструмент и то не хватит – банальный «ТТ» на оружейном черном рынке «весит» полтора миллиона рублей.

Почувствовав на плече чью-то тяжелую руку, Карат резко обернулся, чуть не сбив со стола кружки с пивом.

– Не суетись, братишка! Это пока всего лишь я, а не группа захвата. – Монах, усмехаясь, разглядывал опухшее лицо бывшего сокамерника. – Давно откинулся?

– Полнедели, как от Хозяина. Расслабляюсь вот. – Карат покосился на сопровождавшего Монаха рыжего верзилу. – Присаживайтесь. Угощаю!

– Упаковал, значит? А я, по наивности, помочь тебе собирался. – Монах и рыжий тип по-хозяйски расположились за столиком. – Но угощаю все же за счет нашего заведения. Ксюша!

Разбитная барменша, сверкая белыми плавками под куцым лейтенантским кителем, подплыла к ним и приняла заказ.

На столе мигом появились хрустальные рюмки, черная бутылка «Наполеона» и ваза с очищенными апельсинами.

– Давай выпьем за твое долгожданное свидание с этой непостоянной барышней – Свободой! – как всегда, излишне цветисто выразился Монах, поднимая рюмку.

– А как ты помочь мне хотел? – задал Карат волновавший его вопрос. – Материально или...

– Или, или. – Монах с удовольствием разделался с апельсином, весело поглядывая на сразу поскучневшего Карата. – Постоянную работу собирался предложить. Мне хронически не хватает проверенных кадров...

– То есть – «кожаных затылков»? Да?

– Верно. Для начала охранником, а дальше – глядим, на что ты годишься...

– Нет уж, благодарствую. На первое время бабки есть. Осмотрюсь пока. – Карат просто набивал цену, сознавая, что самому ему в этой новой рыночной действительности вряд ли удастся нормально пристроиться, не имея ни начального капитала, ни даже надежного «инструмента». – А сдельной нет работенки?

– Это к Цыпе, – кивнул Монах на рыжего детину, явно теряя интерес к разговору. – Ладушки. Мне пора. Цыпа, подбери нашему другу попроще что-нибудь. Увидимся вечером «У Мари».

Когда Монах вышел из бара, Цыпа неторопливо закурил, разглядывая сидящего напротив уголовника уже оценивающим взглядом работодателя.

– Есть небольшой пустячок в Каменске. За сутки, полагаю, сварганишь. Но одно обязательное условие – клиент должен крякнуть от несчастного случая. Подписываешься? После ликвида получишь тысячу «зеленых». Или, если больше по вкусу, в рублях по курсу.

– Черт с ним! Давай адрес клиента и детали.

На следующее утро колеса рейсового «Икаруса» доставили Карата по назначению.

Он шел по кривым улочкам Каменска, с приземистыми деревянными домишками, резные наличники и фантастические флюгера которых выглядели странно в контрасте с типовыми пятиэтажными коробками.

Чудом сохранившиеся покосившиеся церквушки тянулись облезлым золотом луковок к перистым облакам и делали городишко каким-то домашне-уютным.

Вот и цель его поисков – полутораэтажный дом с самодельной вывеской, как он знал, по-латыни «Частная библиотека». Пройдя маленький ухоженный дворик, толкнул скрипучую дверь и оказался в полутемных сенях. Несколько высоких ступеней вели ко второй двери, должно быть, в комнаты. Карат вошел и опасливо огляделся – никого. Первая комната, в которую он попал, не имела ничего общего с библиотекой. Только большой старый альбом для фотографий был кем-то забыт на зеленом, обитом бархатом диване с высокой спинкой. У распахнутых окон притулился допотопный круглый стол в окружении стульев. Из мебели в комнате еще стоял массивный комод с ярко блестевшими медными ручками.

– Хозяин! – негромко позвал Карат и услышал над головой чьи-то торопливые шаркающие шаги.

Проскрипели ступеньки невидимой лестницы, открылась дверь, и киллер увидел странную личность с взлохмаченными седыми волосами. Это был сухонький, невысокого роста старик с ястребиным носом и умными рыжими глазами. Хищный этот клюв рядом с библейскими глазами выглядел на лице как случайный чужеродный предмет. На старике был фланелевый халат, из рукавов которого смешно вылезали длинные волосатые руки. Эта комедийная фигура сделала два неуверенных шага в сторону нежданного гостя и застыла в замешательстве.

– Извините за беспокойство. – Карат отвел глаза. – Виновато недоразумение...

Вдруг старикан повел себя совершенно дико: он всхлипнул и, ринувшись к Карату, грубо схватил того за руки.

– Случилось что-то ужасное? Да? С Оленькой? Скажите правду, умоляю!

– Нет. – Карат с трудом высвободил руки и невольно отступил к двери. – Внизу висит объявление, и я по ошибке принял это помещение за библиотеку.

Позеленевшее лицо старика стало понемногу возвращаться к своему естественному пергаментному цвету.

– Простите великодушно. Нервишки, знаете ли, за семьдесят лет поизносились до безобразия. – Он снова улыбнулся. – А вы попали как раз туда. Здесь моя частная бесплатная изба-читальня. Присаживайтесь, молодой человек!

– А зачем надпись вы на латинском языке изобразили? – не удержался от вопроса Карат.

– Это своего рода стратегический ход. – Старик напялил на свой выдающийся нос пенсне, лукаво блеснув толстыми вогнутыми линзами. – Любопытство – великая вещь. Одна из главных движущих сил человечества. Приведу простейший пример. Надпись: «Булочная» – вы равнодушно проходите мимо. Если, понятно, не голодны. Но, прочитав то же самое на иностранном языке, вы, ручаюсь, зайдете поглазеть на примитивные булки и батоны. И будете убеждены, что сподобились узреть что-то необыкновенное. Такова человеческая сущность...

– Выходит, – усмехнулся Карат, – это простой рекламный трюк?

– Не опошляйте. Хотя реклама, конечно, имеет свое существенное место. Но мы заболтались. Пойдемте, покажу вам мой книжный актив.

План у Карата уже сложился. В комнате было печное отопление. Нужно всего лишь разжечь огонь, закрыть заслонку и окна. Старикан якобы задремал на диване и угорел. Но сначала, понятно, надо отключить клиента, пережав децал ему сонную артерию на шее...

Карат протянул к старику руки, прикидывая, как лучше захватить по-цыплячьи худую шею клиента, чтобы не оставить следов в виде синяков.

– Что вы, что вы! Я сам! – Старик явно неверно истолковал это движение и, проворно вскочив со стула, прошествовал в смежную комнату.

Карат, проклиная свою малодушную медлительность, направился следом. Ему с самого начала не очень нравилось задание кончать какого-то божьего одуванчика, а сейчас, на месте, и вообще вдруг почувствовал себя совершенной мразотой, которая даже родного папашу за пачку баксов пришьет и не поморщится.

Все стены во второй комнате до самого потолка занимали книжные полки. Тут были полные собрания сочинений Бальзака, Голсуорси, Диккенса, Скотта, Мериме, Куприна, всех трех Толстых и многих других зарубежных и русских классиков. На полках бросались в глаза и пустые гнезда.

Старик печально пояснил:

– Это невозвращенные книги. Мой пассив.

– Может, еще вернут? – предположил Карат, зачем-то глубоко засунув руки в карманы своей джинсовой куртки.

– Сомневаюсь. Там стояли Хаггард, Чейз и Сименон...

– Богатая библиотека. Вы не в книготорге, случаем, трудились?

– Рад, что оценили. Дочка моя, Оленька, тоже высоко ее ценит. А к книжной торговле я никакого отношения никогда не имел, молодой человек. Я самый банальный бухгалтер на пенсии. Впрочем, нет, – добавил он, усмехаясь. – Не простой. Имею честь представиться – Иван Александрович, старший бухгалтер на заслуженном отдыхе.

Пока Карат равнодушно перебирал корешки книг, библиотекарь продолжал монолог выказав себя большим любителем пообщаться. Пусть и односторонне.

Иван Александрович был коренным жителем Каменска. Заочно окончил экономический факультет института и стал бухгалтером на заводе, который сам начинал строить. На фронт, как ни пытался обмануть медицинскую комиссию, не пустили из-за никудышного зрения.

Ощущая себя полным идиотом, Карат чинно сидел за столом в первой комнате. Дружелюбно пыхтел, закипая, электрический чайник. Иван Александрович, раскрасневшись от воспоминаний, рассказывал, как он надеялся «обойти с фланга» своего главного врага в медкомиссии – окулиста, – схрумкав чуть не кило добытого с превеликим трудом сахара. Сибирские охотники издавна считают, что сахар на несколько часов обостряет зрение.

– Может, и так, но не мне, – сказал Иван Александрович. – Да и очень уж вредный председатель комиссии оказался. Кстати, он все еще в Каменске проживает. А вы, Николай, по каким надобностям в нашу провинцию?

– В командировку, – объяснил Карат, не вдаваясь в подробности. – Неудачно скатался. Сегодня же обратно в Екатеринбург.

– Очень сочувствую, – встрепенулся библиотекарь-бессребреник. – А я ничем не могу быть полезен? У меня, знаете ли, много друзей.

– Нет! – Карат не сдержал кривой улыбки. – В данном конкретном случае вы помочь не сможете. Верняк.

Во входную дверь громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел высокий человек с чеховской бородкой, в домашней синей пижаме и шлепанцах. В руках он держал потертый чемоданчик-баул. Нереально выглядели его черные вороные волосы, так как по возрасту он был явно старше хозяина дома.

Иван Александрович оживился:

– Позвольте представить вам, Николай, моего личного придворного лекаря Азгара Махметовича Аскерова. Между прочим, это и есть тот председатель комиссии, про которого я рассказывал.

– Нет, уважаемый! Я не твой лекарь, а участковый. По долгу службы вынужденный пользовать вот таких несносных пациентов.

Карату показалось, что гость хотел приподнять отсутствующую шляпу, но вовремя опомнился и, смутившись, поспешил дать объяснение своему домашнему виду.

– Я, извиняюсь, почти неглиже... Дело в том, что мы соседи огородами с моим другом Иваном Александровичем, и я позволил себе эту вольность, не зная, что у него гость. Сейчас схожу и переоденусь.

– Не придавайте таким пустякам значения, – сказал Карат, сам удивившись своей неожиданной манере изъясняться. – Мое правило – не приносить лишних хлопот.

– Хорошее правило...

– Николай, – подсказал Карат.

– Правило замечательное, Николай! Не мешало бы некоторым из присутствующих у вас поучиться, – врач внимательно посмотрел на Ивана Александровича. – Вид у тебя неважнецкий. Опять на чердак лазил? Покой...

– ...Нам только снится, – прервал пациент, шуткой пытаясь скрыть свое смущение.

– Давай, давай, иронизируй, – решительно взяв руку хозяина дома, чтобы прослушать пульс, строго сказал Азгар Махметович. – И в реанимации юморить будешь?!

– Я себя чудесно чувствую, – защищался Иван Александрович. – Вот чай с молодым человеком...

– Чай?!

– Не с заваркой. Нет. Протертая земляника с сахаром.

– Да? – участковый врач подозрительно глянул на стол и тут же улыбнулся. – Ну да. Ты ведь, помнится, большой любитель сахара был... Ладно. С вареньем можно. Я тоже не прочь присоединиться. Только потом все-таки обязательно сделаю укольчик. А то через неделю не семидесятилетие твое справлять будем, а, прости Господи, панихиду.

Отведав ароматной земляники, Карат вдруг вспомнил далекое детство, когда он бродил по лесу, азартно отыскивая ягодные поляны и складывая сладкую добычу в помятый эмалированный бидон... Настроение вконец испортилось.

Отказавшись от второй чашки чаю, Карат пересел из-за стола на диван и стал от нечего делать листать фотографический альбом. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас в какой-нибудь пивной. Но он отлично помнил, как однажды давно отец отчитал его: «Уходить из гостей сразу после угощения так же неприлично, как прилюдно испортить воздух!»

На первых листах альбома были фото курносенькой смеющейся девчушки лет трех, с темными бусинками глаз. С каждой новой страницей она постепенно взрослела. Сарафанчики сменила школьная форма и приталенные платья. Исчезли косы, появилась модная прическа. Девочка превратилась в девушку.

– Кто это? – захлопнув альбом, полюбопытствовал Карат.

– Дочурка моя, Оленька, – с нежной отцовской гордостью сказал Иван Александрович. – Сейчас в областном центре живет. Актриса! В драматическом театре работает. Но меня, старика, не забыла. С праздниками поздравляет, навещает. Не зазналась.

– Поздравляю с такой достойной наследницей. – Карат решительно поднялся с дивана. – Мне пора. На рейсовый автобус надо успеть.

– Как же так? – совсем по-детски обиженно всплеснул руками библиотекарь-энтузиаст. – Вы даже книгу не выбрали. Непорядок. А в следующую командировку и вернули бы.

– Нет, не стоит. – Карат осклабился. – Да и, если честно, я ж только из обывательского любопытства заглянул. Иностранная вывеска заманила... Благодарствую за чаек.

– Я провожу гостя немножко, – вдруг заявил Азгар Махметович. – К тому же стерилизатор дома оставил.

Во дворик вышли вдвоем.

– У меня к вам, молодой человек, большая просьба. Но сначала, полагаясь на вашу скромность, должен рассказать о своем соседе. – Азгар Махметович доверительно взял Карата за руку, словно опасаясь, что тот уйдет, не выслушав. – Иван Александрович женат никогда не был. Какая тому причина – гадать не берусь. Но даже мимолетных связей с девушками за ним не припомню. Клинический бобыль! Лет тридцать назад удочерил девочку из местного детского дома. Назвал Олей и носился с ней как с писаной торбой. Подарками вечно баловал. Чтоб лишний рубль для нее сэкономить, курить даже бросил.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – удивился Карат.

– Не перебивайте, молодой человек. Уже заканчиваю. После школы Ольга в Екатеринбург уехала поступать в театральное. Пока училась, часто навещала приемного отца. Еще бы! Ведь эта глупая старая образина, прости Господи, посылал ей половину зарплаты. Потом приезжала все реже и реже, а последние два года вовсе носа не кажет. Писульками отделывается. К тому же, поговаривают люди, что из театра давно ушла и пьет. Видели Ольгу неоднократно в ресторане «Большой Урал» с разными мужиками. Такой вот невеселый диагноз.

– Все-таки не возьму в толк, к чему вы посвящаете меня в эту банально-бытовую историю? – Карату уже наскучила болтовня назойливого эскулапа.

– От вас, дорогой Николай, зависит жизнь моего друга!

– Откуда вы взяли? – У Карата даже челюсть отвисла от изумления.

– Вы знаете, где я вчера обнаружил Ивана в бессознательном состоянии? Чуть ли не в коматозном? – Азгар Махметович явно разволновался. – У него на чердаке. Там он хранит детские игрушки и вещи Ольги. И, несмотря на мой категорический запрет, старая образина каждый день туда лазит. Когда-нибудь я найду его там холодненьким. Если Ольга и на семидесятилетие отца не появится – это произойдет очень даже скоро!..

– И вы хотите... – Карат уже просек замысел участкового врача.

– Именно! Вам не составит особого труда зайти в Екатеринбурге к этой неблагодарной эгоистической особе и популярно объяснить всю пагубность ее поведения для любящего отца, пусть и неродного.

– Хорошо, – подумав, согласился Карат. – Адрес-то хоть имеется?

– Улица Макаренко, сто семнадцать, квартира сто двадцать один. Я весьма надеюсь на вас, Николай. Ваше искреннее доброе лицо, молодой человек, сразу внушило мне доверие. Я разбираюсь в людях.

Карат успел купить билет на полуденный автобус.

Мягко укачиваемый в объятиях «самолетного» кресла «Икаруса», устало прикрыл глаза, размышляя о своих новых каменских знакомых.

«Провинциальные чудаки, – подвел мысленный итог Карат. – Но Ольгу навестить стоит. Добрые дела надо творить хотя бы для разнообразия. Ведь это наверняка милая дочурка заказала Цыпе безвременную кончину приемного папаши!»

В Екатеринбурге, подавив сильное желание забуриться в ближайшую пивную, Карат сразу направился по указанному эскулапом адресу.

Отыскал нужный дом в длинной шеренге таких же безлико-типовых девятиэтажек. Не доверяя лифту, поднялся на шестой этаж пешком.

Обитая дерматином дверь после звонка открылась сразу же. Правда, надежно придерживаемая массивной стальной цепочкой. На Карата изучающе смотрели глаза, казавшиеся огромными из-за чрезмерно обильного слоя сине-фиолетовой туши.

– Вам кого?

– Привет, Ольга! Я от Цыпы.

Вопросов больше не последовало, что сняло у Карата остатки сомнений в факте знакомства хозяйки с рыжим подручным Монаха.

Освобожденная от цепочки, дверь распахнулась, впуская гостя в уютную однокомнатную квартирку. Благоприятное впечатление от дорогой австрийской мебели несколько портил специфический запах всех подобных «гнездышек» – густо-приторная смесь парфюмерии, табачного дыма и пролитого на ковер коньяка. Не заглушал эти стойкие ароматы даже мощный воздушный поток из раскрытого настежь балкона.

– Присядем, – гостеприимно кивнула Ольга на квадратные пуфики у низкого журнального столика и подала пример, устроившись на одном из них. – Так в чем проблемы? Что вдруг понадобилось от меня господину Цепелеву?

– Пустячок. – Карат старательно всматривался в дочь Ивана Александровича, но ни малейшего сходства между ними не находил, пока, наконец, не вспомнил, что родство их не кровное. Даже поморщился от досады. – Ну да. Цыпа велел уточнить – в какой срок надо сварганить дельце в Каменске?

– Желательно побыстрей. – В глазах Ольги вдруг вспыхнул огонек недоверчивости. – Но мы ведь с ним уже обсуждали этот вопрос... И почему господин Цепелев просто не позвонил? Пожалуй, я сама позвоню!..

Карат равнодушно наблюдал, как рука хозяйки квартиры неуверенно-медленно потянулась к кнопочному телефону на журнальном столике. Подрагивающими пальцами с длинными наманикюренными ногтями Ольга судорожно тыкала в цифровой код, сбивалась, и, стараясь не смотреть на незваного гостя, начинала набирать сызнова.

– И откуда такая несусветная невоспитанность? – спросил Карат, опуская ладонь на рычажки аппарата – Кажется, образованная женщина из хорошей семьи. Артистка, хоть и бывшая. Мы же еще не закончили беседу. Да и Цыпу не стоит по пустякам беспокоить. Он, как, наверно, знаете, человек деловой и очень занятой.

– Что вы от меня хотите? – взвизгнула Ольга, затравленным зверьком съежившись на пуфике.

– Пустячок. – Карат подобрал упавшую на ковер телефонную трубку и водворил ее на положенное ей место. – Цыпа мне поручил разобраться с вашим любимым папочкой. За что, любопытно, решили его в Сочи спровадить? Даже тысячу гринов не пожалели отстегнуть?

– Какую тысячу?! – справедливо возмутилась щедрая дочка, уже заметно оправившись от испуга. – Я Цыпе две тысячи обещала. Сразу после реализации дома и библиотеки.

– Вот оно что! – усмехнулся Карат. – Выходит, все упирается в банальное наследство? Кстати, статья сто вторая, пункт «а» – умышленное убийство из корыстных побуждений – верная «вышка». В курсе?

– А ты меня не пугай! Цыпа уж не первый год с делами такими управляется – и ничего. Все шито-крыто. А коли у тебя кишка тонка – нечего под ногами путаться. Или цену набиваешь? А может, даже в долю размечтался войти?! Не выйдет! Не на таковскую напал!

– Ясное дело. – Карат в задумчивости разглядывал кукольно-симпатичное лицо женщины. Проступивший на щеках румянец делал ее лицо миловидным и волнующим. – Хоть ты и проститутка, но крутая. Просто найдешь другого киллера. Не остановишься...

– Вот именно. Папаша свое уже пожил. Семьдесят лет – пора и честь знать. А мне надоело под вашего брата стелиться каждый день. Извращенцы проклятые. Вот и ты на мои губы все глядишь. Ведь не о поцелуе, а о минете думаешь.

– Ошиблась ты, детка! – Карат встал. – Пора мне. Давай поцелуемся на прощание.

– Что это вдруг? – Ольга неуверенно поднялась с пуфика. – Ну, может, у тебя другое на уме. Ты, сразу видно, галантный кавалер...

– Еще бы! – Карат притянул к себе мягкое податливое тело.

Ольга не сопротивлялась, прильнув к нему высокими упругими грудями и готовно приоткрыв влажные губы с блуждающей улыбкой.

Работать с таким клиентом было совсем не сложно – ростом проститутка доходила как раз до плеча Карата. Плотно зажав ее голову под мышкой, киллер сильным рывком дернул резко вправо. Услышав хорошо знакомый слабый хруст сломанных позвонков, выпустил жертву из рук. С мягким стуком безжизненное тело упало на ковер. Сейчас, с неестественно вывернутой головой, Ольга походила на бракованный дамский манекен. Карат старался не смотреть на ее дико вытаращенные пустые глаза и разинутый в немом крике рот.

Правило есть правило, киллер-профи, при возможности, всегда должен загримировать свою работу под самоубийство или несчастный случай.

Кстати, в этом направлении есть ощутимые успехи – в России количество убийств, по данным МВД, значительно сократилось. Правда, они забывают добавить, что количество самоубийств, несчастных случаев и исчезновений людей возросло многократно. Ну, МВД тоже можно понять – нельзя же вконец перепугать обывателя, честно констатировав, что убийства ежегодно возрастают почти вдвое, но благодаря высокому профессионализму киллеров сводки МВД не выглядят слишком уж страшно...

Пришлось взять труп на руки, чтобы не оставить на ковре предательские улики-полосы от волочения. Благополучно перевалив тело через перила балкона, Карат вернулся в комнату. Следовало бы по уму досконально ошмонать фатеру на предмет ценностей, но времени уже не было. Он досадливо поморщился – нет чтобы сперва спокойно обыскать квартиру, а уж потом выкидывать труп на всеобщее обозрение. А сейчас с минуты на минуту могут нарисоваться соседи или того хуже – менты. По известному закону подлости, они ведь постоянно появляются когда не надо.

У входной двери чутко прислушался. В подъезде пока было тихо. Стерев с дверной ручки отпечатки, вышел на лестничную площадку. Пользоваться лифтом в данный момент стал бы только дебил. Среди профи таких нет, а которые были – уже расстреляны. Застрять сейчас между этажами – не просто катастрофическое невезение, а расписка в собственном скудоумии и фатальной непредусмотрительности.

Поэтому, стараясь не слишком стучать каблуками, Карат покинул место преступления пешком.

Через полчаса он уже ловил кайф, забурившись в пивную забегаловку под звучным названием «Полярная звезда».

В голову навязчиво лезла мысль, что если бы он кому-то из коллег поведал про эту совершенно бесплатную свою мокруху, то ему просто бы не поверили. Или, еще того хлеще, – подняли на смех. Желая отделаться от наглючей мыслишки, Карат поспешил заказать двойную порцию «Кровавой Мэри».

На следующий день, хоть и очень не хотелось, он отправился во «Вспомни былое». Было неизвестно, как отреагирует на невыполнение Каменского «ликвидада» рыжий детина. Его ясные голубые глаза Карата не вводили в заблуждение. Он таких типов навидался в жизни. В лагерях в основном. И давно приметил весьма странную закономерность. Обычно такие невинные отстраненно-задумчивые глаза принадлежали самым отпетым и жестоким.

Слабо успокаивало лишь одно соображение – Цыпа, хоть и подписался на дело, но не успел получить гонорар...

Опасности надо смотреть прямо в лицо, рассудил Карат и уселся на самом виду в центре пивной. Для энергичного поднятия тонуса вооружился мощной батареей кружек «Жигулевского».

Хоть и ожидал этого, но, когда на плечо знакомо-тяжело легла рука, он все же вздрогнул. За его столиком по-хозяйски расположились Монах с Цыпой.

– Привет, братишка, – золотозубо улыбнулся Монах. – Все разлагаешься? Не боишься в запой оборваться? Или уже?

– Запоя бояться – лучше вовсе не пить! – ответил Карат и покосился на рыжего детину. – Нынче завязываю. Да и лавэ на исходе. Завтра махну в Каменск на заработок...

– Забудь. Надобность отпала, – равнодушно обронил Цыпа. – Проблема крякнула вместе с заказчицей. Не везет тебе, Карат!

– Вы о чем? – поинтересовался Монах, закуривая «Родопи».

– Как ты велел, я Карату одно простенькое дельце подбанчил, – стал объяснять рыжий. – Но заказчица, из наших ночных бабочек, к слову, вчерась самовольно в Сочи убралась, выпрыгнув с шестого этажа. Нервишки, по ходу, протекли. Пила она...

– На «унесенных ветром» сильно смахивает, – заметил Монах. – Колись, Цыпа, где девка солнце тебе заслонила?

– Обижаешь, Евген! – оскорбился рыжий. – Я пальцем ее не трогал. В натуре. Да и зачем? Она же доход нам приносила.

– Выходит, фирма терпит убытки? Почему меня не поставил в известность? – Монах недовольно нахмурился.

– Никаких убытков. – Цыпа уже успокоился. – Последнее время телка не активно подворачивала – заработок шел ниже среднего. По уму надо было уж давно заменять ее в «Большом Урале». Кандидатура подходящая есть на примете. Так что – все к лучшему.

– Лады! – Монах потерял всякий интерес к теме и повернулся к Карату. – Выходит, ты один пострадал в финансовом отношении. Чем заняться намереваешься?

– Если предложение твое все еще в силе, то я, пожалуй, его приму. – Карат досадливо вздохнул. – В одиночку у меня что-то не больно наваристо получается...

– Вот и ладушки! – Монах поднял палец, подзывая Ксюшу, – Необходимо отметить пополнение в наших рядах!

На столе, как и в прошлый раз, мигом появились хрустальные рюмки, коньяк и апельсины...

* * *

...За окошком избушки раннее летнее утро уже энергично рвалось к власти, расстреливая из-за горизонта солнечными трассерами ночное небо. Явно капитулируя перед этим мощным натиском, темное небо с каждой минутой все больше трусливо бледнело.

– Так и очутился я у тебя на службе, – закончил свою исповедь Карат. – Не раскаиваюсь в откровенности. Давно хотел рассказать, да случая подходящего все не было.

– Все путем, братишка, – успокоил я. – На твоем месте, по ходу, действовал бы так же.

Карат открылся мне с новой, совсем неизвестной стороны. Я даже подумал, что уже не смогу относиться к нему, как к простому наемнику. Все-таки есть в нем нечто человеческое... Хотя о том, что большинство киллеров-профи сентиментально-романтичны, я знал по себе. И последняя мокруха Карата – наглядное тому подтверждение.

Бутылка «Матра» была пуста. Новую открывать не хотелось. Условные рефлексы – великая штука. С приходом утра меня, как всегда, потянуло принять горизонтальное положение под одеялом.

– Ладно, браток. Было приятно пообщаться. Давай-ка на боковую.

Карат дисциплинированно отправился спать в свой сарай, а я, предварительно заменив спортивный костюм на фланелевую пижаму, с удовольствием нырнул в постель под махровое покрывало.

Надеюсь, в очень скором времени я смогу, наконец, ощутить в интимной близости роскошное тело Вики. В натуре – эта кровать невыносимо широка для одного!

3

Первой мыслью, когда проснулся, было – не прошляпил ли свидание с Венерой, сдуру загостившись у Морфея? Но «Ролекс» показывал всего лишь половину двенадцатого. Видно, меня пробудила собственная мозговая подкорка – ей ведь тоже необходима регулярная подпитка положительными эмоциями. А самый мощный их производитель – это радостный секс. Вот милая умница подкорка и подсуетилась.

По-быстрому перекусив остатками ужина, отправился на свидание к озеру. Будить Карата счел излишним. Если и сегодня назойливая Гульнара нарисуется и будет ломать мне любовный пасьянс, я ее убью просто-напросто. Морально хотя бы.

Вика меня уже ждала, нетерпеливо прогуливаясь на хлипких деревянных мостках лодочной станции. Нынче на обитательнице «Теремка» был надет простенький штапельный халатик с восточным рисунком в виде каких-то кабалистических знаков. Но и в этом дешевом наряде она смотрелась покруче лучших наших девочек, носящих исключительно модельные платья а-ля кутюрье. Халатик даже привнес образу Вики сильно недостающий ей нюанс – она стала выглядеть доступной – в хорошем смысле слова, без грязно-пошлых наслоений.

Памятуя, что вчера мы случайно опять сбились на «выканье», я тут же взял быка за рога, чтобы оперативно снова занять первую линию обороны, и так уже добровольно оставленную симпатичным противником.

– Милая Вика, как тебе спалось? Ты, признаюсь, не выходила у меня из головы, и заснул лишь под самое утро. Легко можно догадаться, что и во сне увидел тебя. Но, щадя твою невинность, рассказывать, чем мы с тобой занимались без устали в чудном сновидении, безусловно, не стану. И не проси! Я же интеллигентный человек, а не сексуальный маньяк. Честное благородное.

Вика, должно быть, несколько озадаченная моим словоизвержением, не сразу даже нашлась, что сказать. Но ликовал я недолго.

– Здравствуй, Женя! Я счастлива, что оставила такой крупный след в твоей душе. – Негодница улыбнулась, видно уже полностью оправившись от моей внезапной атаки и собрав воедино разбежавшиеся поначалу оборонные отряды своего насмешливого остроумия. – Надеюсь, Женя, след мой экологически чистый. Но, на всякий случай, тебе надо вывернуть душеньку наизнанку, и мы вместе внимательно поглядим, не осталось ли на ней грязных пятен. Береженого Бог бережет!

– Ничего страшного. – Теперь уже я был вынужден лихорадочно собираться с мыслями. – Накрайняк выстираю душу в коньяке, и она станет как новенькая. Испытанный неоднократно способ.

– Фи! Так ты, оказывается, всего лишь банальный несчастный алкоголик? – Вика надула губки и брезгливо наморщила носик, выказывая полное неприятие меня как личности и мужчины.

Но глаза все же предательски ее выдавали – она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Ладно! – Я вынужден был первым прекратить игру, так как почувствовал себя почти загнанным в тупик. – Сдаюсь! Этим оружием я с тобой больше не сражаюсь. Бесполезно. Чем займемся?

– А ты что предложишь? Впрочем – знаю. Ты хочешь претворить свои дерзко-необузданные сновидения в жизнь! Меня не устраивает, хотя пока не посвящена в детали. Поэтому давай-ка покатаемся на лодке.

– Ну что ж, – легко согласился я. – И простенько, и со вкусом. Прямо, как твой миленький халатик. Купальник, кстати, не забыла?

– Естественно. Неужели, Женечка, ты замечтался до такой степени, что вообразил, будто я голенькая под халатом к тебе на свидание примчалась? – Вика состроила озабоченную рожицу и приложила пальчик к моему лбу. – Температура вроде в норме. Тридцать шесть и шесть. А может, у тебя, Женик, просто приступ белой горячки?

Я уже начинал уставать от ее вечных приколов. В натуре, ведет себя, как девчонка-школьница. Взрослая ведь замужняя женщина и должна отлично понимать, что опытный мужчина от нее желает получить кое-что посущественней, чем шуточки-прибауточки.

– Лады. Кататься – так кататься.

Я выбрал легкую двухместную лодку с жирной желтой полосой по смоляному борту. Авось хоть желтый цвет – цвет измены – подтолкнет глупую мозговую подкорку блондинки к решению украсить голову ненавистного мужа ветвистыми роговыми отростками.

Не слишком ловко орудуя короткими веслами и все же умудряясь не забрызгать Вику, я выгреб на середину водоема. Солнце стояло в зените, но здесь казалось не так уж и жарко из-за поднимавшейся вверх в виде туманных испарений воды.

Вика, свесив босые ножки через борт в изумрудную воду, беззаботно болтала ими, словно девочка-гимназистка, впервые вырвавшаяся из-под опеки строгих наставников на природу.

– Искупаемся? – предложил я, чтобы прервать странно затянувшееся молчание. – Какую температуру показывает твой босой барометр?

– Вода – сама нежность! – сообщила Вика, улыбаясь. – Но с лодки нырять не хочу. Что это вон там? Остров, по-моему.

– Как прикажет моя госпожа! – Я налег на весла, взяв курс на небольшой – примерно квадратный километр – островок, симпатично окруженный со всех сторон цветущими плакучими ивами.

«Как зеленые стражники выстроились, – подумалось мне. – Хранят покой своих обитателей». Впрочем, сразу было ясно, что островок совершенно необитаем.

Даже наша лодка, приставшая к пологому песчаному берегу, была единственной.

Ухватившись за якорную цепь, выволок посудину на песок, так как предусмотрительность – главный мой «пунктик». Я же не в курсе, какой интенсивности здесь отливы и приливы.

Единогласно порешили: более удобного места не искать – берег тут был из мелкого наносного песка и являлся естественным натуральным пляжем. От добра добра не ищут, как говорится.

Скинув шорты и безрукавку, я уже собирался лезть в воду, как меня остановила Вика, смотревшаяся в своем голубом купальнике не менее восхитительно, чем обнаженная Венера из недавнего сна.

– Женя, у меня народилась замечательная идея. Ты никогда не бывал на пляжах нудистов?..

– Признаться, нет. – Я был немного сбит с толку.

Что еще выдумала эта экзальтированная особа?

– Я тоже ни одного разика! А мечтала всегда! Что такое купальник и плавки? Глупая условность, недостойная по-настоящему свободных людей.

– Ты предлагаешь... – Я, опасаясь очередного подвоха, продолжить мысль не решился.

– Ну конечно, Женечка! Мы ведь друзья, и стесняться друг друга – противоестественная ерундистика. Ты – как хочешь, а я исполню давнее желание почувствовать себя единым целым с дикой природой.

Не обращая больше на меня ни малейшего внимания, Вика, ни капельки не смущаясь, освободила от купальника свое тело и преспокойно продефилировала к воде, соблазнительно покачивая той молочно-белой его частью, которую обычно солнечные лучи не ласкают, оставляя эту привилегию мужским рукам.

Излишняя скромность, к счастью, не входит в число моих недостатков, и поэтому, когда, наконец, поверил в реальность происходящего, я, не задумываясь, последовал примеру непредсказуемой блондинки, мигом превратившись в современного Тарзана.

Я отплыл подальше, где вода была не так согрета, как у берега, чтобы децал охолонуть и сбить возбужденное напряжение мужского естества.

Но, когда вышел на берег и увидел загоравшую на животе Вику, все мои хитрые водные процедуры оказались напрасными. Соблазнительно выделявшаяся задница могла возбудить, наверное, и папу римского.

– Оказывается, ты вооружен? – притворно испугалась Вика.

О полном смятении моих чувств говорит тот факт, что рука невольно дернулась под мышку, но я вовремя сообразил, что десятизарядный «братишка» остался в избушке.

– Ты ошиблась, я не вооружен!

– А ну-ка, подойди ближе. А это что, по-твоему? Между ног настоящая дубинка торчит. Или это резиновый муляж? Надо убедиться лично.

Всякие виды приходилось мне наблюдать без малейших эмоций. Но, когда нежно-ласковые пальчики блондинки обхватили мой «телескоп» у основания, я невольно вздрогнул и даже, кажется, покраснел.

– Ложись на песочек. Я знаю, чего ты сейчас хочешь больше всего на свете. Все вы, мужики, одинаковые.

Губки и бойко-активный язычок Вики оказались значительно нежнее ее пальчиков.

– Видишь, какой я грамотный доктор, – улыбнулась влажными губами Вика. – Пяти минут не прошло, а твоя дубинка снова стала мягкой и неопасной... Признайся, Женечка, ты это видел во сне?

– Если честно – да, – не смог покривить я душой, все еще находясь во власти острого наслаждения.

– А теперь бежим купаться! Тебя я удовлетворила – теперь моя очередь. Секс в воде – это что-то бесподобное!

Через некоторое время пришлось с ней согласиться; Ощущения описывать даже не берусь – сами попробуйте. Единственный совет – заниматься этим следует на мелководье, чтобы ноги твердо стояли на дне. Кстати, водяной секс кое-чем смахивает на кофе по-турецки. Там, смакуя, перемежают ледяную воду с дымящимся обжигающим кофе. Здесь почти тот же эффект – холодная вода и горячее, ритмично сжимающееся влагалище создают ту же бесподобную разницу ощущений.

Когда, обессиленные, наконец выбрались на берег и улеглись на песочке, я закурил «родопину» и задумался о женских причудах.

Еще вчера Вика была недоступно-далека, а вот уже сегодня мы пылкие любовники. Все-таки жизнь человеческая полна странных неожиданностей, построенных на непонятных парадоксах, которые, видать, и составляют основу умно-глупого мироздания.

Почему-то вспомнился случай многолетней давности. Тогда я вдруг увлекся собиранием изумрудов. «Левых» и поэтому, естественно, неограненных. Махнул в рудничный поселок под видом отпускника, отдыхавшего от городской толкотни. Подцепил в клубе на дискотеке средней свежести бабенку, чтоб не вызывать излишнего любопытства у органов, и поселился у нее на правах ухажера-квартиросъемщика. Целый месяц убил на шляние по пивнушкам, выискивая поставщика. Но либо морда моя не внушала доверия, либо сбыт «левых» камешков здесь был уже отлажен от и до.

Старательно доведя хозяйку квартиры до невменяемо-страстной кондиции, попытался через нее выйти на реализаторов или хотя бы одиночек «несунов».

– Женечка, за кого ты меня принимаешь? Да, я работаю в конторе на руднике, но я честная женщина.

Убедившись в бесперспективности идеи, я решил на следующий день слинять по-английски, то бишь без предупреждения.

Но по свойственной мне доброте захотелось оставить о себе хорошую память. У хозяйки постоянно барахлил сливной бачок в туалете. Решил ликвидировать неисправность. Свинтив болты крышки, еще раз убедился, что женщинам нельзя верить ни на грош. На дне бачка, аккуратно запакованный в полиэтилен и перехваченный резинками для волос, лежал увесистый пакет. Когда я его надорвал – на пол сортира посыпались светло– и темно-зеленые камешки. Уже ничему не удивляясь, собрал изумруды в свой кейс и шутки ради сунул в тайник, так же обернув в полиэтилен, пачку соли – по размерам пакеты были один к одному.

Подобные невероятно-непредсказуемые счастливые случайности тенью преследуют мою личность всю сознательную жизнь.

Впрочем, может, и всех других людей. Не в курсе.

А нешлифованные изумруды я так и не продал, а решил сохранить на черный день. Хотя, если он все же придет, мне, по ходу, не изумруды понадобятся, а похоронные венки...

Но не будем раньше времени о грустном. Я суеверен до неприличия, и накликать беду могут лишь кретины, к коим я себя ни в какой мере не причисляю. Даже мысль материальна, как доказали ученые...

– Все хорошо в меру, – заявила Вика, вставая. – Еще полчасика, и мы в натуральных негров превратимся. Поплыли обратно. Да и время обеда пришло. А тебе, милый Женечка, необходимо сейчас усиленно питаться, если хочешь быть таким же сильным любовником, как сегодня!

«Ну что за люди женщины – все им обязательно надо опошлить. А я уж, как дурак, собирался блондинке в любви объясниться. Все же прав старикан Шекспир: «О, женщины – ничтожество вам имя!» Ну да ладно».

Обратно плыли молча. Вика о чем-то сосредоточенно думала, и я посчитал нетактичным нарушать ход ее мыслей.

По берегу, беспокойно озираясь, разгуливал Карат. Да и понятно – если что со мной произойдет, Цыпа в лучшем случае закопает живьем его в землю. А коли будет не в духе – просто посадит очком на кол.

Помогая причаливать нашу лодчонку, все же не стерпел и высказался:

– Вы, Евгений Михайлович, хоть бы предупредили об уходе и месте нахождения.

– Ладно, – усмехнулся я. – Будить пожалел. А вместо благодарности – нотации выслушиваю.

– Не сердитесь, Евгений Михалыч. Я же как лучше хочу.

– Ладушки. Сбегай-ка в «Плакучую иву» и закажи обед на троих. И быстренько, а то дама проголодалась и готова нас с тобой самих на шашлыки пустить.

Вика скромно-обиженно надула губки, но тут же рассмеялась:

– У тебя черный юмор висельника, Женик!

– Что ж тут поделаешь? – искренне отозвался я. – Натура вечно нахально напоминает об истинном цвете и состоянии души... Ладно, не будем о грустном!

Эти чрезмерно жирные шашлыки вызывали у меня неприязнь в желудке.

– Может, спалить по ночнику эту забегаловку? – предложил Карат, с полувзгляда уловив мою мысль.

– Не стоит, – решил я. – Мое кредо – живи и давай жить другим. Коли, понятно, эти другие не заслоняют мне солнце. Кстати, что-то Гульнары не видать. Ты с ней ничего не сотворил?

– Как можно, Евгений?! Я ж помню твой наказ. У нас натуральный роман. Сейчас ждет меня в «Теремке» и, наверное, от ревности на стенку лезет.

– Нехорошо, брат, издеваться без крайней надобности над слабым полом. Давай-ка быстренько ступай к ненаглядной – а то еще сюда припрется. И не волнуйся. Шпалер у меня в наличии, – соврал я, – в кейсе отдыхает. С двумя полненькими запасными обоймами.

Вика, сама ходившая на кухню выбирать шашлыки, вернулась с двумя шампурами.

– Покушай, Женик! Эти вот не такие жирные.

Запивая белым вином, я смог все же осилить порцию жареной баранины. Карат уже исчез по своим амурно-усатым делишкам, и мы с блондинкой остались за столиком вдвоем.

– Малыш! У меня народилась гениальная идея, – заявил я, почувствовав после вина и мяса мощный юношеский прилив сексуального влечения. – Ты, наверное, думаешь, что книжечка стихов потерялась? Ошибаешься! Я ее сберег для тебя. Она в моем домишке. Приглашаю в гости, а заодно и стишки заберешь. Как моя мысль, поддерживаешь?

Вика понимающе улыбнулась:

– Да. Если сильно хочешь. Стихи, признаться, моя самая глубокая слабость...

– Тогда не будем терять драгоценного времени. Ладушки? Я ведь тоже обожаю стихи...

Чтобы превратить грубо сколоченный стол в избушке в какое-то подобие праздничного, постелил на него свое махровое покрывало и выставил бутылку марочного «Матра». За отсутствием рюмок просто вымыл до хрустального блеска граненые стаканы.

– Есть шпроты и сардины в масле. Ты как?

– Нет уж. Я на еду смотреть не могу, – улыбнулась блондинка, оценивающе оглядывая мою широкую кровать.

Я мысленно возблагодарил милую судьбу, что как раз сегодня заменил простыни и наволочку на свежие. Будто предвидел неожиданно-ожидаемое посещение блондинки. Жаль, не прихватил из Екатеринбурга кассетник – сейчас в самый кайф были бы зажигательные мелодичные выкрики-всхлипы магнитной кассеты «Японский секс». Ну, ясно – задним умом мы все гении.

– Пить тоже совсем не хочется, – капризно заявила очаровательная гостья. – Может, Женик, сразу делом займемся?

Нет, Вика, видимо, никогда не перестанет поражать меня своими непредсказуемыми выходками.

Через минуту, уже полностью обнаженная, она стояла передо мной с насмешливым вопросом в ясных голубых глазах:

– Ты так и будешь стоять статуей Аполлона Бельведерского? Мы, кажется, не в государственном музее!

В подобных ситуациях меня уговаривать излишне. Хоть и не довелось служить в армии, но разделся со скоростью горящей спички.

– Что тебе еще снилось ночью? – лукаво поинтересовалась Вика, поглаживая-массируя свои восхитительные упругие груди.

– Если придерживаться сна, то вставай на локотки и коленки. Моя любимая позиция.

– Ну что ж, – легко согласилась блондинка. – Поза хороша, но только если ты, Женечка, якобы по ошибке, не спутаешь отверстия.

– За кого вы меня принимаете, сударыня? – высокопарно, но неискренне возмутился я, как лорд, пойманный с поличным на краже носового платка. – Все будет путем, как положено!

Гибко изогнувшись, Вика выставила вверх свой замечательный юный зад. Из-за необузданного нетерпеливого желания я поступил неинтеллигентно, даже предварительно не поласкав милую малышку, а сразу введя член в горяче-влажное лоно, живо откликнувшееся ритмичными сокращениями. Обычно я кончаю минут через тридцать-сорок, но Викина восхитительная попка, похожая по форме на сердечко и прелестно вздымающаяся под моими руками, вызвала мощный оргазм уже через минут десять.

Но, чтобы блондинка не посчитала меня за неблагодарного эгоиста, я, бережно уложив ее на постельку, ласкал-щекотал пальчиком бугорок клитора до тех пор, пока она, вскрикнув, не застонала в экстазе.

Расслабленно лежали на смятых простынях, страстно обнявшись, как молодожены. В голову лезли разные глупые мысли:

– Малыш, а может, нам пожениться? – поинтересовался я просто ради проформы.

– Что ты, Женик! Я ведь замужем. – Вика почему-то поспешно переменила тему: – Давай-ка попробуем твою импортную бутылку. На вид она очень даже привлекательна.

Желание женщины – желание неба, – так выразился какой-то старинный ловелас. Посему, натянув пижамные брюки, направился к столу обезглавливать коньячную емкость. Заодно вскрыл и банку шпрот – где-то читал, что шпроты весьма способствуют мозговой активности. А она, при моей опасной деятельности, для сохранения жизни просто необходима.

Вика, не посчитав нужным одеваться – в общем-то в комнате было достаточно тепло – села, слегка поморщившись, на табурет у стола. Правильно ее поняв, я мигом приволок с постели одну из подушек и учтиво-галантно подложил под нее. Такая нежная женская попка не имеет права страдать от грубого прикосновения к шершавым доскам табуретки. Это было бы непростительным преступлением против очаровательных розовых округлостей.

Выпив всего полстакана, Вику почему-то потянуло на слезливость. Некрасиво размазывая по лицу потекшую с ресниц черную тушь, она сразу потеряла свою привлекательность.

– Детка, умывальник с полотенцем в углу, – сообщил я, наливая себе еще.

Вика, не говоря ни слова, направилась по указанному адресу.

Плескалась так усердно-долго, что я уж подумал, не пытается ли она утопиться в умывальнике.

Зато вернулась к столу такой же свеженькой, какой я встретил ее в первую нашу встречу.

– Я не шлюха! – неожиданно заявила блондинка, удивив меня своей категоричностью. – Думаешь, раз переспала с тобой, то такая же потаскуха, как и все? А вот и нет! Просто я за честное равноправие. Раз мой муженек спит с кем попало, то почему я не могу? А вот ему назло с сегодняшнего дня пойду по рукам! Имею право!

Противоречить пьяной женщине – себе дороже.

– Имеешь, маленькая, имеешь, – усмехнулся я, наливая ей снова. – Давай выпьем за эмансипацию. Я всегда симпатизировал женской борьбе за равноправие с деспотами-мужиками.

Вика залпом выпила и даже для приличия не притронулась к закуске.

Мое мнение – убежден, что алкоголь ежегодно уносит жизней человеческих на несколько порядков больше, чем все пули и финки нашего брата...

– Представь только мое положение, – продолжала изливаться Вика. – Кормлю его исключительно свеженьким с рынка, чуть не пылинки с него сдуваю. И что? Ни капельки благодарности. Кобель проклятый. Изверг, а не человек. Натуральный скот. И как мне продолжать жить в таком унизительном положении? Да лучше в петлю.

– Ну уж с этим спешить никогда не следует. – Я почти протрезвел. – Не переживай и положись на судьбу, Все, чувствую, будет путем. Надо, малыш, больше доверять Провидению! У меня заночуешь или в «Теремок» проводить?

– Прости, Женя, ты тут ни при чем, но я не останусь. Если честно, мне невыносимо стыдно за свое безобразное поведение. Проводи, пожалуйста, а то сама я, кажется, не дойду...

– Ладушки! – Я крепко полуобнял Вику за талию и вывел из избушки на воздух.

Из двери сарая сразу выглянула голова Карата, но я махнул ему рукой, чтоб зря не суетился со своей излишней бдительностью.

Шли по темному, странно-тихому лесу, стараясь не сбиться с узкой тропинки. Неуютно мне не было, хотя лес напоминал сегодня тот периодически-повторяющийся сон с сидящими под деревьями мертвецами.

Да и присутствие верного «братишки» в наплечной кобуре как-то успокаивало и не давало впасть в мистику.

Холодно чмокнув на прощание меня в щеку, блондинка быстро скрылась за дверями «Теремка».

Обратный путь занял вдвое меньше времени. Подойдя к двери сарая, громко сказал:

– Карат! Не спишь? Зайди, базар есть.

Телохранитель не заставил себя ждать. Морда была не заспанная – неужто он круглые сутки бодрствует? Правда, я читал про одного поляка, который вообще не спит уже двадцать восемь лет. Но, во-первых, Карат вовсе не поляк, а во-вторых – он профессиональный убийца. И если б нервишки не получали полноценную разрядку, коей является в первую голову сон, то Карат давно бы стал постоянным клиентом дурдома.

– Слушай сюда, братишка, – я щедро выплеснул остатки «Матра» в стакан Карату. – Есть для тебя небольшое дельце. Поедешь утром в Екатеринбург и найдешь заведующего отделом научно-исследовательского института на улице Малышева. Зовут Михаилом. Его надо убрать. Мозгами зря не шевели – план у меня уже готов. Сработаешь под случайный наезд. Собьешь клиента на угнанной автомашине, когда он после работы домой отправится. Обязательно наглушняк. Гонорар, имей в виду, двойной. Подписываешься?

Карат непонятно долго молчал, затем выпил полный стакан коньяку и поднял на меня совершенно трезвые глаза.

– Заметано, Монах! Сварганю в лучшем виде. Но одно условие – ликвид этот последний. Отпусти меня. Уйти хочу с фирмы с концами. И даже без навара для тебя сделаю. Сработаю по-товарищески, бесплатно. Только отпусти!

Чтобы привести свои мысли в строй и разобраться что почем, я выставил на стол еще бутылку «Матра».

– Пей, Карат, закусывай шпротами – они, кстати, весьма помогают при умственных завихрениях, и давай рассказывай. Подробненько. Что произошло?

– Да ничего особенного, Монах. Надоела мне такая жизнь. В любой момент могут то свои, то чужие грохнуть – и не успеешь даже сообразить, где накосорезил! А сейчас появилась возможность чисто оборваться, без «хвостов». Гульнара в меня по уши втрескалась. Квартирка у нее двухкомнатная, обещает в частный банк охранником устроить. Кой-какая «капуста» у меня имеется. Заживу по-тихому. Может, понравится...

– И ты готов жениться на этом усатом басистом гренадере?

– А что? Меня ее усики, если откровенно, даже возбуждают. А все остальное у Гульнары такое же, как и у всех.

– На вкус и цвет товарищей нет, – усмехнулся я. – Лады. Согласен. Отпустим живым. Попытай радости постоянных семейных свар и передряг. Потом расскажешь. Вместе посмеемся. Кстати, имей в виду, она тебя ревновать будет даже к замочной скважине!.. Ха-ха!

– Это уже мои личные проблемы, – нахмурился Карат. – Значит, верняк, отпустишь после ликвида?

– Да ради Бога. Я не возражаю и ребятам цынкану, чтоб не трогали. А как же воровской закон – не жениться?

– А я вроде тебя, Монах, – ухмыльнулся Карат, – беспределыцик... С первым автобусом двигать?

– Ладно. Действуй, молодожен!

4

Как говорил известный философ Ницше: «Идя к женщине, возьми с собой плеть».

Но все течет, все изменяется. Даже философия. Изречение мудрого немца явно и безнадежно устарело. В наше время на свидание с женщиной надо брать с собой веник цветов, либо, на худой конец, зеленую бумаженцию с изображением Президента США. Результат значительно эффективнее. Особенно у нас в России.

За отсутствием в деревне цветочного магазина по дороге в «Теремок» нарвал целую охапку пахучих полевых цветов. Насколько разбираюсь в людях – презент в виде долларов Вика швырнула бы мне в физиономию, восприняв как прямое оскорбление.

Правда, надо будет обязательно подарить ей что-нибудь ценное – как бы между делом, не акцентируя внимания. За незабываемо-сказочные минуты интимности.

Сегодня настроение Вики значительно улучшилось. Она даже одарила меня благодарно-обольстительной улыбкой, ставя цветы в трехлитровую банку с водой.

В силу своей врожденной самоуверенности я воспринял эту улыбку многообещающей...

– Твоя любимая «Плакучая ива» готовит явную халтуру, – забросил я пробный шар. – Подозреваю, что армяне скрытые националисты и спецом травят русских клиентов. Есть ценное предложение – махнем в какое-нибудь приличное заведение Сысерти. Устроим, как выражаются в некоторых местах, праздник живота. Прости за невольную пошлость. Кстати, а где Гульнара?

– Прочесывает деревню, – улыбнулась блондинка. – Разыскивает своего ненаглядного Николая.

– Вот и ладушки. Хоть не будет портить нам аппетит своими усами. Ну, едем?

– А на чем? На лошадках? Здесь ведь такси днем с огнем не найдешь, – засомневалась непрактичная Вика.

– Пустяки. На дороге левака возьмем.

– Ну, хорошо. Подожди минуточку в коридоре. Я переоденусь.

Выйдя в коридор, закурил. Странные создания эти женщины. Вчера я ее видел и имел во всех видах и позах, а нынче она стесняется чего-то!..

Как я и предвидел, первый же автомобилист, узрев у меня в руке пятидесятитысячную купюру, гостеприимно распахнул дверцу.

До маленького городишки Сысерть ехали всего около четверти часа. Отпустив машину, прошлись в поисках чревоугодного заведения по главной городской улице, все еще, по вечному российскому разгильдяйству, носящей имя Ленина. Набрели на ресторанчик с громким названием «Золотое руно».

Заведение было всего на дюжину столиков. Да и те пустовали. У эстрады вольготно разместилась тройка ребят в кожанках. Явно – здешняя «крыша», то бишь местная банда рэкетиров, контролирующая коммерческие точки района.

Полупьяный молодой официант с наглой холуйской рожей подошел к нашему столику только через десять минут.

– Что будем заказывать? – широко зевая, равнодушно спросил он, даже из приличия не прикрыв пасть рукой.

– Холодные закуски. Салат из креветок. Балычок, бутылку итальянского шампанского, фруктов и, будьте любезны, украсьте стол вазой с цветами. И побыстрей, мальчик! Дама не любит ждать!

– Цветов не держим, – заявил официант, поджав губы, и удалился с видом оскорбленного достоинства.

– Сменяли шило на мыло – «Плакучая ива» ничем не хуже этой забегаловки, – я не сдержал досадливого раздражения.

– Женя, а ты и вправду литератор? – спросила Вика, видно, желая сменить тему и утихомирить закипавшую во мне злобу.

– Естественно! – Я постарался улыбнуться. – Могу писать на любую тему. Как говорил Чехов: «Покажите мне любой предмет, и я тут же сочиню рассказ». Кажется, ему тогда, шутки ради, дали выеденное яйцо. И он ведь написал!

– Правда? – изумилась Вика. – А давай проверим! Видишь на мне подвеску из нефрита? Сочини чего-нибудь. Сентиментальное, если можно.

– Лады. – Усмехнувшись, я вынул из пластикового стаканчика несколько салфеток и тут же, на краю стола, начал строчить текст, почти не задумываясь. Вика пересела ко мне поближе и читала из-за плеча рождавшуюся новеллу:

Подвеска

Нина Васильевна, зябко кутаясь в старую шубейку, стояла на троллейбусной остановке. Вся ее фигура выражала нетерпеливое беспокойство. Видавшая лучшие времена облезлая меховая шапочка смешно съехала набок. Но никто из прохожих и не думал улыбаться – ее доверчивые, чуть испуганные глаза на усталом лице, испещренном ранними морщинами, вызывали лишь жалость.

С неба падали крупные волшебно-красивые снежинки, но, попав на землю, они тут же превращались в обычную грязь.

Нина Васильевна была учительницей литературы. Ее сын год назад провалил экзамены в вуз и сейчас нигде не работал, говорил – готовится к экзаменам. Запросы у него были большие. Нина Васильевна из сил выбивалась, брала репетиторство, только чтобы купить Валере новый костюм, лакированные ботинки, овчинный полушубок. Все силы и деньги вкладывала в свое «солнышко».

Но со вчерашнего дня она была сама не своя. Случайно зайдя в «Сувениры», увидела подвеску с нефритом на тоненькой серебряной цепочке. Денег с собой не было, и Нина Васильевна ушла из магазина ни с чем, насмешливо назвав себя «дворяночкой», скрывая под иронией разочарование.

Подвеска не давала ей покоя весь путь домой. Перед глазами словно маячил шлифованный камень цвета молодой травы, вправленный в серебряный кулончик.

Ей даже почему-то подумалось, что если бы у нее был этот красивый, скромный камешек, то он принес бы ей счастье...

Подвеска стоила недорого, но и эти небольшие деньги подрывали ее месячный бюджет.

Но сегодня Нина Васильевна все же решилась – имеет же она право на маленькие женские слабости.

Скрипнув тормозами, остановился троллейбус. До «Сувениров» было всего две остановки, но ей они показались вечностью.

На дверях магазина, запертых большим висячим замком, болталась картонка с грубо намалеванной надписью «Ремонт». Нина Васильевна все стояла и стояла у закрытых дверей, не зная, на что надеется.

«Ну и хорошо, – успокаивала себя она по дороге домой. – Не зря говорится – все к лучшему... Зато вовремя внесу квартплату...»

В людском потоке Нина Васильевна скоро затерялась. И конечно, никто из спешащих прохожих не заметил, как в уголках губ Нины Васильевны вдруг образовалась новая скорбная морщинка...

– Ну как, убедилась? – довольно откинулся я на спинку кресла, поворачиваясь к Вике.

Та беззвучно сидела, закрыв лицо ладонями. Между пальцев текли черные струйки. Я даже всерьез испугался, пока не просек, что она просто плачет, и у нее снова потекла тушь с ресниц.

– Тут обязательно должна быть дамская комната, – как бы между делом заметил я, скатывая исписанные скомканные салфетки в компактный комочек, чтобы запихать его в пепельницу.

Увидев это, Вика тут же отобрала у меня салфетки и, аккуратно их разгладив, спрятала в свою сумочку.

– Милый романтик! Женечка, ты даже не представляешь, какая у тебя нежная, ранимая душа.

– Ладно, – рассмеялся я, – давай ступай умываться, а то на нас уже подозрительно оглядываются.

Блондинка упорхнула наводить марафет, а я закурил «родопину», высматривая куда-то запропастившегося официанта.

К моему столику, ухмыляясь сытыми мордами, подошли разболтанной – явно уголовной – походочкой трое ребят в одинаковых кожанках. Между прочим, вот эта походка, невольно вырабатываемая в лагере, является главной приметой бывшего зека для ментов. Поэтому серьезные люди, освободившись, в первую очередь избавляются от этой дурацкой привычки наряду с жаргоном. Но эти трое – зелень, чайки, которым даже простейшие очевидные вещи надо вдалбливать в башку не словами, а кастетом.

– Ты чо, козел, так нескромно себя ведешь? – спросил старший из них, явно нарываясь на неприятность. – Официанта оскорбил, телку до слез довел. По ходу, тебя, падла, вежливости учить пора!

– Лады, – легко согласился я. – Пошли в туалет.

Немного удивленная моим внешне не подкрепленным физической силой нахальством, троица сопроводила меня в туалет.

– А вот щас, козлина, побазарим с тобой всерьез, – с угрозой сообщил старший, подперев дверь изнутри шваброй.

Он вынул из-за ремня эбонитовые нунчаки и довольно профессионально закрутил ими.

– Ладно, – искренне вздохнул я. – Хотел только почки вам опустить, но раз вы вооружены – не получится.

– Еще бы! – загоготал старший. – Это мы щас тебе и почки и печень подлечим.

Вот что мне нравится в таких ребятах – любят они порисоваться – покривляться перед делом. А самая продуктивная работа – быстрая. Я сунул руку под куртку и вынул новое действующее «лицо» – матово блеснувший воронением «марголин» с привинченным глушителем.

Явно не ожидавшие такого поворота событий, «кожаные затылки» замерли, дебильно разинув рты и ошарашенно уставившись на темный зрачок пистолета. Нунчаки, выпав из руки громилы, стукнулись о кафельный пол.

– Не ссыте, бакланы! Кончать вас не буду. Просто визитку оставлю на память. Чтоб впредь не вязались к людям, о которых даже понятия не имеете.

«Братишка» трижды вздохнул, отдаваясь в плече. По полу, освободившись от пуль, запрыгали три черные гильзы. Подбирать их я счел необязательным.

Точно посередине «ежиков» боевиков пролегла красная дорожка. Кровь, скапливаясь на узких лбах, капала на нос.

– Это вам, мальчики, памятка от «Пирамиды»! Сочувствую, но волосы на поврежденных местах расти уже никогда не будут. Если вам очень не повезет – еще встретимся. Тогда стрелять буду на два сантиметра пониже. Живите пока!

Я вышиб ногой подпиравшую дверь швабру и вышел в ресторанный зал. Официант вытаращил на меня глаза. Он явно был уверен, что я сейчас валяюсь в полной отключке и окровавленный в сортире.

– Ваш заказ давно готов! – стал он вдруг необычайно предупредительным. – Через секундочку подам!

Не обращая на него внимания, я подошел к нашему столику. Вика была уже в полном порядке.

– Малыш, нам, к сожалению, надо уходить. Могут быть крупные неприятности. И потом, знаешь, мне вдруг страшно стало не хватать твоих любимых шашлыков из «Плакучей ивы»!..

В этот день Вика была явно со мной необыкновенно ласково-нежна. Наверное, из-за литературного опуса «Подвеска». А может, она просто предчувствовала мой тайный подарок – ведь со смертью изверга мужа Вика становилась свободной и счастливой женщиной. И если ей понадобится, на что я очень рассчитывал, мужчина-утешитель, то я всегда готов на эту замечательную роль.

Ближе к вечеру навестили избушку. На этот раз секс-позиции выбирала Вика. Выяснилось, что она больше всего возбуждается при положении наверху и на боку. Ну, боковой вариант и мне по кайфу – происходит самое глубокое проникновение и, что немаловажно для удовольствия, можно одновременно ласкать женский задик, что весьма возбуждает обоих.

Закончила секс-сеанс Вика даже без моей просьбы, так же, как и начала нашу интимную близость на пляже маленького зеленого острова.

От провожания до «Теремка» блондинка отказалась. Признаюсь, к искреннему моему облегчению – никаких сил в организме практически уже не оставалось.

По свойственной щедрости, чисто по-монашески, отдал все силы ближнему своему – Вике то бишь.

Ночью меня разбудило тихое постукивание в дверь. Нервишки уже не те. Сначала вынул десятизарядного «братишку», встал за косяк и только после этого спросил:

– Кто?

– Я это, – глухо ответил Карат. – Доложить сейчас или до утра терпит?

Я щелкнул задвижкой, впуская киллера внутрь.

– Рассказывай.

– Все чисто. Как ты и заказывал – сбил угнанным «ЗИЛом». Все путем. Узнавал по телефону в больнице – крякнул, не приходя в сознание.

– Где машину бросил?

– Загнал во двор какой-то девятиэтажки. Свидетелей не было. Да и загримировался я.

– Ладушки! Выпить не хочешь?

– Нет, Монах. Устал, как собака.

– Тогда спать иди. Утро вечера мудренее.

5

Проснулся поздно и в лучезарнейшем настроении духа. Все складывается как нельзя лучше. Расклад идет козырной. Вика теперь свободна, даже можно поразмышлять о семейной жизни. Конечно, смешно, но надо бы, по идее, наследника организовать, а то ведь можно и не успеть... И Вика идеально подходит для этой благородной цели – молода, здорова, без больших претензий. В принципе, можно с ней сразу и не расписываться. Если не захочет, пока не истечет срок траура. Традиции нарушать, понятно, крупный грех. Главное – пусть мальчонку вынашивает. А материально обеспечу их от и до.

Если уж совсем честно – нравится она мне до такой степени, которая, наверно, и называется любовью. И творчество мое литературное блондинку трогает – значит, чувствительная женщина и с маслом в голове. Душа есть – читая «Подвеску», расплакалась, как девчонка. Выходит, любит не только мое тело, но и интеллект. А это сочетание – большая редкость, насколько я замечал. Деньги мои ее не интересуют. Да она и представления о них не имеет. Ясно, бизнес наш ее вряд ли обрадует, но я же конспиратор со стажем. Можно, при желании, пропихнуть что-то правдоподобно-убедительное. Не впервой. Кстати, женщину облапошить, особенно если она к тебе неравнодушна – совсем не сложно.

«Ну, ладно! Размечтался что-то уже сверх всякой меры. Далеко заглядывать – примета дурная. Жить нужно сегодняшним, накрайняк – завтрашним днем. Надежнее».

С Викой, правда, придется погодить. Похороны, поминки, традиционный траур... Ладно. Будет день – будет пища, как говорят знающие люди.

Сегодня у меня другая проблема. И, по ходу, не слишком приятная. Терять Карата было бы глупо. Убрать Гульнару? Карат враз вкурит, что почем, и может затаить зло. Опасно. Надо сделать грамотнее. Если Гульнара вцепилась в него по принципу «на безрыбье – рак рыба», то все просто. Найдем ей Аполлона из племени альфонсов. Дороговато, понятно, обойдется. Но игра стоит свеч. К Карату я все же привязался, и убирать его – сердце не лежит. А отпускать на все четыре – опасно, да и закон запрещает. К тому же ребята не поймут. Вредный прецедент... Нет, из нашего монастыря дорога одна – на монастырское кладбище. Так спокойнее. Но спешить с этим не буду, неинтеллигентно. Сначала побеседую с Гульнарой. Авось нащупаем общий язык и взаимовыгодное решение.

Во всем виновата вечная моя сверхчувствительность – жаль мне глупого Карата, и все тут. Заметано! Сам за дело не возьмусь. Если Карат не передумает уходить – пошлю Цыпу или Тома. У них к нему никаких личных симпатий нет. Они не знают, что он – индивид – от выгодного ликвидата отказался, а, наоборот, заказчика совсем бесплатно грохнул! В натуре, поступил как настоящий человек, а не банально-алчный киллер.

Да... Проблема... Но не думай, Карат, что я сволочь. Гарантирую: если придется, умрешь ты легко, без мучений!

Немного успокоив свою слишком чувствительную совесть насчет моих возможно-вынужденных действий, я, сменив пижаму на спортивный костюм, съел банку шпрот в масле и пошел немного прошвырнуться по живописным окрестностям.

Обожаю природу – в ней все естественно-просто, без обмана и подлой расчетливости, присущей только людям. Правильно говорил когда-то покойный Артист, которому лоб зеленкой намазали за убийство мента: человек – это неблагодарное животное...

Вот, взять, к примеру, обыкновенный полевой цветок – за каплю дождевой влаги и бесплатный солнечный свет он честно благодарит своей красотой, нежностью распустившихся лепестков...

А человеку дай только палец – откусит всю руку – чуток перефразировал я известную американскую пословицу. А я-то чем лучше? Такая же неблагодарная скотина! Хотя – нет. Я не скотина, а зверь. И, выходит, мне многое прощается, так как основной природный инстинкт хищника – насилие.

Все-таки куда приятнее и благороднее быть волком, а не быком!

Весьма ободрившись данным умозаключением, я направил свои стопы к «Теремку».

В номере была лишь Гульнара. Выглядела она препротивно – зареванное опухшее синее лицо, прическа растрепана и вздыблена, словно она старательно готовилась к съемкам в фильме ужасов.

– Что это с вами, драгоценная Гульнара? – полюбопытствовал я, обшаривая глазами комнату. Ничего достойного внимания не обнаружил – разве что успевший уже завянуть мой вчерашний букет. Да еще раскрытый чемодан на кровати. – Ты что, уже уезжаешь?

Не отвечая, Гульнара не складывала, а просто беспорядочно бросала свои вещи в чемодан, явно не заботясь или не понимая, что он при подобном складировании ни за что не закроется.

– Тебе помочь? – из присущей мне доброты предложил я.

– Иди ты на... – буквально ошарашила толстушка, безуспешно пытаясь захлопнуть крышку чемодана.

– Да в чем дело? С Николаем, что ли, успели поругаться?

– Идите вы оба на... – заорала Гульнара, явно зациклившись на этом мужском органе.

Правильно говорят: у кого что болит – тот о том и говорит.

Чисто из благотворительности, чтобы привести ее в чувство, я влепил ей увесистую оплеуху. Гульнара отлетела к кровати и шлепнулась своим мощным задом на чемодан, наконец захлопнув его. Нет худа без добра, как говорится.

– Рассказывай! – жестко приказал я, всем видом убедительно демонстрируя, что экзекуция, в случае неповиновения, повторится уже в более болезненной для толстушки форме.

– Все горести и беды от вас, мужиков! – заливаясь горючими слезами то ли боли, то ли обиды, сделала ценное открытие визгливая Гульнара, не обращая даже внимания, что такая фиолетово-черная физиономия не достойна ничего лучшего, кроме кирпича.

– Поподробней, милая, – сказал я тоном, каким обычно говорю слова типа: «Колись, падла!»

Закурив «родопину», устроился в кресле, приготовившись услышать какую-нибудь ахинею этой явно сбрендившей, истеричной бабенки.

– Во-первых, где Вика? У озера гуляет?

С Гульнарой опять случился бурный припадок. Разрыдавшись, она обхватила руками голову, словно желая ее оторвать, и стала монотонно раскачиваться, напоминая китайского болванчика.

– Вика в реанимации! Врачи со «скорой» сказали – надежды нет никакой!

Я почувствовал себя так, как уже было однажды. Тогда, при очередном задержании, один из ментов группы захвата, перестаравшись, звезданул меня, сучара, откидным железным прикладом «Калашникова» промеж лопаток. Дыхание мое начисто перехватило, все мысли и желания куда-то мигом улетучились, тело стало чужим и непослушным. Даже сердце, казалось, отключилось.

Сигарета, дотлев до фильтра, обожгла мне губы, вернув в действительность.

– А что случилось? Она ведь совершенно здорова была!

– Была, пока все мои снотворные таблетки не выпила. Хроническая бессонница у меня на нервной почве, всегда запас этаминала с собой вожу. И из-за кого на себя руки наложила?! Из-за кобелины этой, муженька своего ненаглядного. Утром телеграмма пришла – погиб он в автокатастрофе. Пьяный небось от очередной любовницы возвращался! Юбочник проклятый. Так и надо ему!

– Не может быть! – Я ушам своим не верил. – Ты что-то путаешь, дура. Она же его не любила!

– Да?! – зареванные глаза Гульнары махом высохли от запылавшей в них неприкрытой ненависти. – Бегала за ним, как чисто собачонка! Сколько раз он от нее к разным шлюхам уходил – так она прямо на коленях умоляла вернуться. Недавно опять кем-то увлекся, стал даже на разводе настаивать. Так Вика, дура набитая, прости меня, Господи, нет чтоб дать согласие и развязаться наконец с кобелем этим ненасытным – упросила его еще месяц подумать и сюда вот уехала. Надеялась, что перебесится он за месяц со своей новой вертихвосткой, заскучает и снова к ней вернется. Полная кретинка! Все беды от вас, вьете из нас веревки, все жилы вытягиваете! Да и я-то чем Вики умнее? Связалась вот с Николаем этим, а ведь сразу видать – такой же кобелина ненасытный! Нет, сегодня же уезжаю обратно в Екатеринбург! Слава тебе, Господи, что вовремя образумил! А то бегала бы такой же собачонкой несчастной, как бедная Вика за своим муженьком!

– И правильно, – сказал я, поднимаясь с кресла. – К тому же Николай-то давно женат. Двое детей у него.

– Вот подлец! – Гульнару аж перекосило. – А говорил, что холостой!

– Ладно. Счастливого пути.

Внизу на первом этаже «Теремка» стоял телефон на столике у дежурной.

В Сысерти больница была всего одна, и уже через минуту мне официально подтвердили, что доставленную из «Теремка» женщину с признаками острого отравления спасти не удалось. Летальный исход.

Не знаю, сколько времени таскался я по лесу без всякого дела, как лунатик, не разбирая дороги, но каким-то чудом не налетая на деревья и не сваливаясь в многочисленные овраги.

Когда стало темнеть, побрел в свою избушку. В дверях торчал листок бумаги. Развернув, прочел записку:

Монах, если желаешь черной смерти, то зайди в сарай. Я тебя жду.

Карат.

Отперев висячий замок, я прошел в комнату и вынул из-под подушки верного «братишку». Выщелкнув обойму, убедился, что все десять свинцовых птенчиков ждут своего смертельного для кого-то полета.

«Ясно. Карат, видно, узнал от Гульнары, что я наврал про его семью, и решил, глупый мальчик, со мной разобраться. Ладушки! Будь по-твоему!»

Чувство опасности дало необходимый выброс адреналина в кровь – я это ощущал по привычно напрягшемуся телу, по обострившимся рефлексам, зрению и слуху. Организм уже был готов к яростной борьбе за жизнь своего хозяина.

Мне даже стало весело:

– Хоть ты и Карат, но совсем не алмаз. И мои пули сейчас это докажут!

Выскользнув в окно, я бесшумно подобрался к сараю, стараясь оставаться в тени. Все же у Карата двадцатизарядный «стечкин» в наличии. И в калибре и в скорострельности мой маленький «братишка» ему явно проигрывал.

К сожалению, в сарае не было окон, а то мог бы легко расстрелять Карата, вообще сам не рискуя. Пришлось подойти к дверям. Стоя за косяком с поднятым пистолетом, долго прислушивался. Но напрасно – из сарая не доносилось никаких звуков. Может, Карат не такой дурак и сидит сейчас где-нибудь за деревом и смеется, держа меня на мушке? Но тогда почему я все еще жив?

Мне надоело мучиться сомнениями и, ударом ноги чуть не сбив слабенькую дверь с петель, я прыгнул в сарай, держа пистолет для верности обеими руками.

Карат мирно сидел в углу сарая на шерстяном одеяле за нехитрым ужином. Рядом с ним никакого оружия не просматривалось. Хорошо, что выдержка у меня на должном уровне – я не выстрелил, а лишь спросил:

– Что ты тут про смерть мне накорябал?

– Заходи, Монах, располагайся, – гостеприимно разулыбался Карат, еле ворочая языком. – В здешнем лабазе купил три бутылки новой водки. «Черная смерть» почему-то называется. Смешно, правда?

– Очень, – согласился я. – Если б в сарае окно было – вообще умер бы от смеха!

Рассмотрев этикетку уже пустой бутылки, убедился, что он не врет. На черном фоне был изображен белый человеческий смеющийся череп в высоком цилиндре. До чего только не додумаются эти веселые американские бизнесмены! Видно, отлично понимая, что в ближайшем будущем ожидает ограбленную и пьяную Россию, именно то и присылают. Остроумно! Как говорится за океаном: «Умирай с улыбкой!»

– А Гульнара уехала, – вяло сообщил Карат, распечатывая новую «Смерть». – Даже, сучка усатая; не попрощалась. Ну и хрен с ней! Видно, судьба у меня таковская – всю жизнь одиноким волком жить!

– А от судьбы не уйдешь, – философски подтвердил я, беря свой уже наполненный стакан. – За что пьем?

– Давай по-гусарски – за красивых женщин, – предложил Карат тост, который, на мой взгляд, звучал бы сегодня неприлично-кощунственно.

– Нет уж! Уволь! И вообще – красивые женщины – это сплошные проблемы. Часто совсем не красивые. Давай-ка лучше в тему: за черную смерть.

– Точно! – захохотал в стельку пьяный Карат. – В елочку. Тема-то именно наша!..

На третий день беспробудного кутежа у нас кончилась не только коробка с коньяком, но и ящик с американским пойлом.

Утром на четвертый день мы сидели с телохранителем в избушке за столом у окна и опохмелялись баварским баночным пивом, поспорив, кто больше выпьет.

Во двор, солидно урча мощным двигателем, въехал наш «Мерседес-600».

Вошедший в комнату Цыпа сразу треснул моему верному собутыльнику подзатыльник.

«Собутыльник-подзатыльник», – весело подумал я. Видать, даже в полуобморочном состоянии во мне живет и действует литературный талант.

– Ты что, Карат, вконец оборзел?! Разве я тебя сюда для этой цели посылал? С понтом, ты не в курсах, что Монаху много пить нельзя? Вредно для здоровья! У него же ментами и печень, и почки сто раз на допросах отбиты!

Цыпа повернулся ко мне:

– Евген, ты же поправить здоровье сюда приехал. А что на деле? Нет, ты как хочешь, а я тебя одного больше не оставлю. Все, завязывай! Возвращаемся в Екатеринбург. Да и срочных дел накопилось невпроворот.

– Ладушки! – Я с трудом поднялся с табурета. – Поехали. Мне самому эта деревушка надоела до смерти. Черной, причем!.. Ха-ха! Между нами, Цыпа, Венера-то оказалась права – мои услуги приносят одни несчастья!..

– Он уже заговариваться начинает, – Цыпа обеспокоенно-мягко взял меня под руку. – Карат! Поддерживай Евгена с другой стороны. Пойдем, Монах, потихоньку к машине. В дороге хорошенько выспишься, снова человеком станешь. А вечерком бесподобная Мари тебя полностью поправит и поднимет. Последнее, как ты рассказывал, она умеет делать идеально!..

 

Жизнь дорожает, падая в цене

Не рой яму...

Нащупав на влажной бетонной стене выключатель, я зажег тусклую сороковаттку под низким потолком. Подвал, в который меня без всякого почтения втолкнули, по-видимому, служил кладовкой-холодильником для домашних солений-варений. Все стены занимали грубо сколоченные стеллажи с пылящимися на них трех– и пятилитровыми стеклянными банками. В основном – с огурцами и баклажанами.

По крайней мере, без закуски меня не оставили: против воли усмехнулся я, окидывая взглядом все это изобилие. Правда, никакого спиртного на полках не наблюдалось.

Руками старался лишку не шевелить. Стальные самозатягивающиеся браслеты и так уже буквально вгрызались в мои запястья своими бульдожьими челюстями.

Помещение было небольшим – три метра на четыре – и вредным для здоровья: стены и даже пол цементные. Температура не выше плюс десяти. Удачно, что на мне утепленная куртка, но все одно здешний климат мой организм долго не выдержит. В воздухе невидимыми флюидами наверняка шастали мириады туберкулезных палочек.

Немного приободрил вид матраца, брошенного на пол в углу подвала. Еще свежи в памяти тюремные карцеры, где после ночи, проведенной на голом бетоне, кости ныли и стонали, словно насквозь пропитавшись мерзопакостной ледяной сыростью.

Матрац оказался сухой, видно, он здесь появился совсем недавно и ожидал постояльца – меня то бишь. Это косвенно свидетельствовало о том, что подземелье выполняет роль камеры не слишком часто, эпизодически.

Загнав половину матраца на стену, я соорудил некое слабое подобие кресла. Зажигалку и курево мне оставили вместе с серебряным портсигаром. Воспользовавшись этим, закурил папиросу.

Выхватили меня около часа назад. Взяли грамотно и нагло – в тот момент, когда утром возвращался из клуба домой. В дневное время суток охрану я обычно не беру – впредь будет мне наука. Бурная бессонная ночь с Мари сильно притупила бдительность и реакцию. В подъезде у лифта ко мне приблизились трое, причем один из незнакомцев, бывший в милицейской форме, сразу рявкнул:

– Предъявите документы, гражданин!

Этот «гражданин» вкупе с ментовской шкурой ввели меня в заблуждение, и я замешкался на какую-то пару секунд. Но и этого им вполне хватило, чтобы я оказался обезоруженным и с самозатягивающимися браслетами на запястьях. Рыпаться было уже поздно, и я, делая хорошую мину при плохой игре, спокойно последовал за «ментом». Двое его подручных страховали по бокам, галантно придерживая меня за локотки. Направлялись мы не в квартиру, а к выходу из подъезда. Что нисколько меня не удивило. Я уже просек, правда, с досадным опозданием, что группа захвата липовая. Имея за плечами богатый печальный опыт задержаний и арестов, я преотлично знал, как «работают» настоящие опера – для профилактики непременно звезданут сначала по болевым точкам – печени или почкам, а уж потом только закоцают. Причем наручники застегнут обязательно сзади, а не как сейчас – спереди. Хотя и без этих деталей я должен был сразу догнаться, что почем – у типа в ментовской форме поверх кителя была беспечно надета черная импортная куртка из плащевки. А ведь общеизвестно, что легавые по инструкции могут ходить либо в штатском, либо в форме. Смешивать же атрибуты гражданской и служебной одежды категорически запрещается. Если б не моя усталость – не возникло бы двухсекундной заминки, и валялись бы эти наглые ребятишки сейчас у лифта с аккуратными дырками во лбах и намертво застывшим недоумением в пустых глазах. Банальная история – задним умом мы все гении.

У подъезда уже поджидала «девятка» с затемненными окнами. В машине мне залепили пластырем глаза, что вселяло некоторый оптимизм – значит, в ближайшее время «мочить» меня не собираются. И то вперед, как говорится.

Примерно через сорок минут въехали во дворик полутораэтажного бревенчатого дома. Ни слова не говоря, с меня содрали лейкопластырь и втолкнули в боковую низкую дверку, ведущую в подвал. «Группа захвата», видать, уже выполнила свою функцию, и душевно беседовать придется с кем-то пока неизвестным. Или молчанием просто на психику пытались давить, козлы.

Я отбросил выкуренную папиросу и закрыл глаза. Особой тревоги не испытывал. И дело тут вовсе не в чудной чуйской «травке». Просто ноги были обуты в австрийские полусапожки на каблуках. Эти замечательные коры подарил Цыпа после истории, приключившейся со мною прошлой весной...

Как-то вечером я решил немного изменить заведенный распорядок и вместо традиционно-привычного стриптиз-клуба отправился в театр музыкальной комедии. Зная негативное отношение Цыпы к любому виду лицедейства, тревожить его не стал, а просто вызвал по телефону такси.

С билетами проблем не было, почти половина кресел партера оказались свободными. Давали оперетту «Мэкки-нож». Симпатичная вещица, но в исполнении Андрея Миронова главный герой смотрелся значительно круче. Правда, видел я его только по черно-белому телевизору в лагерной комнате отдыха, но все одно, Миронов-Мэкки произвел тогда сильнейшее впечатление, близкое к восторгу. И, судя по выражению лиц сидящей рядом братвы, не на одного меня.

На сцену я почти не смотрел. Не потому, что отлично помнил сюжет. Мое внимание буквально примагнитила к себе девушка, занимавшая соседнее кресло. Как сразу вычислил, в музкомедию она тоже пришла одна. Лет двадцати с маленьким гаком, хотя строгий темно-вишневый костюм вовсю старался сделать ее немного взрослее. Костюму совершенно не соответствовало личико с шаловливым взглядом искристых голубых глаз и непослушным белокурым локоном, норовившим упасть на розовую щечку. «Бутончик», – махом окрестил я театральную соседку, любуясь ее свежей молодостью и восхитительным бюстом, который не скрывал, а скорее даже подчеркивал приталенный жакет.

Такое неприкрыто-пристальное внимание не осталось незамеченным. Несколько раз девушка вызывающе поглядывала на меня, словно спрашивая: «Вы что-то желаете сказать? Или просто страдаете косоглазием?» Но, убеждаясь, что я ни капельки не реагирую на эти молчаливые выпады, всякий раз первой отводила взгляд.

Я вдруг остро пожалел, что давно не бывал в парикмахерской, да и прикид мой слишком уж пролетарский – вечная кожанка, джинсы и шелковая рубашка без галстука. Все по старой лагерной привычке траурно-черное. Небось выгляжу на все полста лет, хоть и сорока нет еще. По ходу, надо будет обновить-омолодить личный гардероб как-нибудь на досуге.

В антракте, претворяя мою тайную надежду в жизнь, Бутончик отправилась в буфет. Я незамедлительно последовал за незнакомкой. В очереди мне удалось пристроиться прямо за ней, и заказал я то же, что и она – бутерброд с ветчиной и бокал «Варны». Естественно, мы оказались за одним столиком.

– Вам не кажется, что вы чересчур навязчивы? – Бутончик насмешливо прищурила чудные глазки-омуты.

– Нет, – я выдал свою коронную лучезарную улыбку. – Дело в том, что я ярый противник всякой фальшивой скромности и неискренности. Коли человек вызывает во мне приступ восхищения – я никогда не скрываю этого. Счастлив убедиться, что и ваш нежный милый голос соответствует по качеству всему остальному. Уверен, что имя у вас замечательное! Меня, кстати, Женей зовут.

– Имя у меня самое обычное – Ольга, – отозвалась девушка, несколько ошарашенная моим словесным натиском, но тут же улыбнулась. – А приступ побочно не вызовет инфаркт?

– Надеюсь, нет. Хотя сердцебиение уже явно зашкаливает за черту нормы. Но это не страшно. От положительных радостных эмоций не умирают. А имя Оля очень удачно вам подходит. От него словно веет ласковым теплом, уютом и истинно женской добротой. Честное слово! – Я сначала хотел сказать для убедительности наше расхожее «гадом буду!», но вовремя одумался, сообразив, что данное блатное выражение никак не предназначено для нежных ушек моей собеседницы. От такой идиомы они просто увянут, чего доброго.

– Как-то непривычно, Женя, говорите. Вы, случайно, не учитель словесности?

– В некотором смысле. Я литератор.

– Наверное, поэт? Угадала?

– Прозаик. Работаю в довольно редком жанре черного детектива.

– Я люблю детективы не меньше, чем сухие болгарские вина, – призналась Оля, пригубливая «Варну».

– А я обожаю болгарские сигареты. Выходит, у нас много общего. Обнадеживающий признак...

Третий звонок уже звал зрителей занять свои места, и мне пришлось на время завязать галантно любезничать, незаметно расставляя браконьерские сети на молодую особу. А если точнее – на невинность великолепной особи женского пола. Впрочем, навряд ли она так уж невинна, как чудится на первый взгляд. Хотя отсутствие обручального кольца на ее безымянном пальце давало некоторую пищу для размышлений.

Во время второго акта я уже не отвлекался на прекрасную соседку, отдавшись бурному течению оперетты, рассказывающей о хитросплетениях судьбы моего старинного коллеги. В уголках сознания прочно угнездилась уверенность, что Оля никуда от меня не денется.

Так и вышло. После длительного театрального представления вполне логично прозвучало мое предложение отужинать в ближайшей ресторации. К счастью, Оля не думала ломаться и без колебаний ответила согласием, я даже вдруг подумал – не на профессиональную ли «бабочку» нарвался? Но ее заявление, что за себя она будет платить сама, развеяло все нехорошие сомнения на ее счет.

Кабак «Император» мог похвастаться только одним – своим названием. Кухня и обслуживание явно оставляли желать много лучшего. В моих заведениях я такой постановы и дня бы не потерпел. Гадом буду!

Хорошо хоть шампанское «Мадам Клико» оказалось не фальшивое и своим непередаваемо изящно-изысканным вкусовым букетом немного украсило весьма посредственный ужин.

На стоянке такси я рискнул пойти напролом:

– Оленька, на мой непредвзятый взгляд, нам просто необходимо сейчас выпить кофе, чтобы сбить привкус безбожно пережаренного ростбифа. Как считаете?

– Женя, вы необычайно придирчивы. Ростбиф как ростбиф.

– А вы слишком снисходительны. Из-за спешки мясо явно готовили на сильном огне, а это говядине, поверьте слову знающего человека, противопоказано.

– И кофе, надо понимать, предлагаете дегустировать у вас дома? – Бутончик как-то уж очень по-взрослому понимающе улыбнулась и отрицательно покачала белокурой головкой. – Не согласна. Категорически.

– А что так? – потухшим голосом спросил я, острее чем когда-либо вдруг осознав, что давно уже не юноша и все мои старомодные ловеласные потуги смотрятся со стороны по меньшей мере жалко.

– К малознакомым мужчинам в гости я не хожу принципиально. Это ведь сразу накладывало бы какие-то обязательства... А двусмысленность мне тоже претит. Поэтому, Женя, приглашаю вас к себе. Кофе, правда, у меня лишь растворимый.

– Это не беда! – Я так удивился-обрадовался, что даже не стал сдерживать в голосе поток ликования. – Натуральный прихватим по дороге. Далеко нам ехать?

– Не очень. До Радужной, – глаза Оли весело смеялись, наблюдая мое нескрываемое воодушевление.

Такси попалось то же самое, что доставило меня к театру музкомедии. Посчитав это хорошим предзнаменованием, я не скупясь расплатился с водителем, когда тот донес до дверей квартиры Бутончика объемно-тяжеловесный пластиковый пакет с покупками, сделанными мной по пути в центральном гастрономе.

Однокомнатная квартирка выглядела уютной благодаря своей стерильной чистоте и ухоженности. Тщательно натертый паркетный пол матово блестел при свете симпатичной стеклянной люстры под горный хрусталь. Диван и два пуфика у овального стола неплохо гармонировали песочным цветом со светло-желтыми шторами на окнах. Один только серьезный недостаток – так как первый этаж, то окна были надежно забраны ажурными решетками, вызывая ассоциацию с неласковыми тюремными апартаментами. Поэтому первым делом я плотно задернул шторы, избавляясь от сомнительного удовольствия лицезреть хоть и красиво стилизованные под старину, но все одно – металлические напоминания о томительных годах моего вынужденного затворничества – строгой изоляции то бишь.

– Опасаетесь нескромных глаз? – полюбопытствовала Оля, следя за этими шторными манипуляциями.

– Отнюдь. Просто создаю интимный уют. Или уютный интим – как вам больше нравится.

По-хозяйски пройдя на кухню, я опорожнил пакет. Пару шампанского сразу благоразумно сунул в морозильник, апельсины, палку копченой колбасы и банку настоящего «Мокко» оставил на столе.

– А я всегда думала, что писатели очень деликатный скромный народ, – обронила Бутончик, появляясь в дверях кухни.

– Так оно и есть, – поспешил я ее успокоить. – Но, поверьте, Оленька, теплое шампанское – это преступление, не имеющее смягчающих обстоятельств, и посему...

– Хорошо. Я поняла. Пойду принесу вазу под апельсины.

Стол получился на славу. Аппетитно лоснящиеся кружочки колбасы, ароматные солнечные представители цитрусовых и распечатанная бутылка полусухого шампанского создавали нужный колорит. И чешские фужеры из разноцветного тонкого стекла были в тему.

Хозяйка квартиры успела сменить свою официозно-строгую амуницию на домашнюю шелковую юбку и легкую блузку светлых тонов и, наконец, перестала напоминать собой неприступный бастион. Сейчас глухой воротник и длинные рукава уже не скрывали нежно-розовый бархат шеи и рук. А туго обхватывающая короткая юбка наглядно демонстрировала моему восхищенному взору прелестные округлости выдающихся – в прямом смысле – бедер молодой женщины. «Кажется, меня пытаются соблазнить», – с удовлетворением отметил я, поднимая фужер с весело пузырящейся виноградной влагой.

– Выпьем, Оля, за наше случайное знакомство, – не мудрствуя, предложил я. – Все-таки Его Величество Случай, если разобраться, отличный малый, не позволяющий людям окончательно заплесневеть, погрязнув в пошло-однообразных буднях.

– А ты, Женя, философ, – с улыбкой констатировала Оля, легко переходя на «ты» и одаривая меня дразнящим взглядом незамутненных голубых озер.

– Я простой литератор, – скромно уточнил я, благородно решив не реагировать на насмешку. – Впрочем, это почти одно и то же. Инженеры человеческих душ, как говорится.

– А у меня место на социальной лесенке самое тривиальное, – щечки Бутончика после шампанского по-девчоночьи раскраснелись, напоминая нежные лепестки цветущего мака. – Работаю секретарем-референтом в АОЗТ «Гармония».

– Очень современно, – одобрил я, наполняя фужеры по новой. – И название фирмы полностью соответствует твоим прекрасным формам. Если не ошибаюсь – 90/60/90?

– Близко к истине, но не точно, – Бутончик лукаво глянула мне в глаза откровенно томным взглядом. – Со второй попытки, возможно, верно угадаешь...

Она поднялась с кресла и, нисколько не смущаясь, легко освободилась от блузки с юбкой, оставшись в купальнике красного цвета.

– А ты у нас, оказывается, ярая коммунистка, – невольно задержавшись вниманием на узеньких кумачовых полосках, заметил я, стараясь за плосковатой шуткой скрыть некоторое удивление перед слишком молниеносно, на мой взгляд, развивающимися событиями.

– Я облегчила тебе задачу. Давай угадывай.

– Глазомер что-то подводит. Насколько помню, в спорте разрешено три попытки... – поднявшись с кресла, шагнул к Бутончику. – Вторую предлагаю пропустить за ненадобностью и перейти сразу к третьей. Заключительно-главной. Для этого, отбросив ложную скромность, необходимо избавиться от остатков твоей драпировки. Такое чудно-роскошное тело грех непростительный прятать от благодарных мужских глаз.

Все еще не веря в столь стремительный успех, я полуобнял податливое женское тело и опытными пальцами расстегнул лифчик. Но тот нахально не желал сам сползать с теплого местечка – повис унылым транспарантом на гордо торчащих, налившихся возбужденной упругостью молодых грудях. Пришлось помочь. Я ожидал любой реакции, кроме последовавшей. Рука Бутончика юрким мягким зверьком скользнула за мой брючный ремень и ласково, но уверенно захватила в свою власть главное орудие самоутверждения. Как и следовало ожидать, «орудию» мигом стало невыносимо тесно в плавках и оно настойчиво-нетерпеливо попыталось вырваться наружу, протаранив ткань. Брюки были новые, да и не в моих правилах подавлять естественные инстинктивные желания – я расстегнул ремень и «молнию», выпуская готовое к бою «орудие» на оперативный простор...

Только часа через четыре Оля забылась глубоким сном, утомленно раскинувшись на смятых в гармошку простынях. Мне же, несмотря на физическое изнеможение и полное опустошение мужской копилки жизненной энергии, спать совсем не хотелось. Я любовался совершенными формами лежавшей на животе женщины, блуждая ненасытным ласкающим взглядом по молодому голому телу и невольно задерживаясь на очаровательно возвышавшихся налитых холмах ягодиц. Почувствовав, что во мне опять просыпается неугомонное вожделение, благоразумно отвел глаза в сторону. Изматывать себя до последнего предела – глупое и вредное излишество. Да и будить Бутончика было искренне жаль.

Выкурив сигарету, погасил желтый ночник у тахты и отправился, наконец, в гости к давно уже поджидавшему Морфею.

Очнулся, ощутив на губах жадные губы Оли. Ее ищущий влажный язычок быстро отыскал мой и вступил с ним в схватку-братание. Видя, что я еще не вполне готов сменить объятия Морфея на ее, Бутончик перенесла свои горячие поцелуи мне на грудь, спускаясь все ниже и ниже. Когда ее губки нежно-требовательно окольцевали мой «телескоп», я застонал от наслаждения, с некоторым неудовольствием одновременно все же мысленно отметив, что бойкий язычок Оли ласкает слишком уж умело-профессионально. Если зажмуриться, то вполне можно было подумать, что занимаюсь пиршеством плоти с Мари или Ксюшей. А в сексе для меня главный кайф – новизна. Даже если это полная неопытность и банальная неумелость. Но из-за присущей мне чисто интеллигентской деликатности озвучивать свои крамольные соображения не стал, активно включаясь в предварительную любовную игру. Ведь по натуре я совсем не эгоист, да и отлично понимаю, что от партнерши можно требовать ровно столько удовольствий, сколько сам даешь ей. В этом и заключается коронное условие радостного секса.

Так как наступила суббота, Оле собираться на службу надобности не было.

Моя незаурядная постельная техника, основанная на старинном индийском трактате «Кама сутра», не осталась не оцененной партнершей. О чем красноречиво свидетельствовал тот факт, что всю субботу и воскресенье мы практически не вылезали из постели, делая краткие передышки от любовных утех только для набегов на холодильник и совместных веселых походов в ванную. К вечеру воскресного дня, наверно, не осталось ни одной из ста двух позиций «Кама сутры», не испробованной нами на практике. Надеюсь, мне даже удалось сказать некое новое слово в искусстве секса, создав оригинальный гибрид из позиций «колун», «всадница» и «цветок лотоса».

В эти дни я до такой безобразно-легкомысленной степени погрузился в сладкую негу, что совершенно запамятовал о Цыпе, с которым мы собирались в выходные дни проинспектировать наши забегаловки. Впрочем, в квартире отсутствовал телефон, и предупредить верного соратника об изменении моих планов я не мог. А тащиться на улицу в поисках несломанного телефона-автомата было не в кайф, да и просто лень. Ничего, перетопчется как-нибудь Цыпленок децал без шефа, не сосунок.

Оля деятельно брякала на кухне посудой, готовя ужин, а я расслабленно покоился в кресле, дымя сигаретой и прикидывая, сколько потерял килограммов живого веса в замечательных схватках с милым Бутончиком. Не меньше трех, судя по всему. Что ж, ничего не попишешь – искусство требует жертв, особенно любовное.

Спиртные запасы давно иссякли, поэтому запивать жаренную в майонезе телятину пришлось кофе.

После ужина Оля закурила из моей пачки и, серьезно глядя мне в глаза, спокойно-категорично сообщила:

– Сегодня у нас ночь прощания. Больше мы встречаться не будем.

– Почему? Что случилось? – Я даже, признаться, несколько опешил от неожиданности.

– Ничего. Успокойся, Женик. Ты был бесподобно мил. Дело не в тебе. Просто я ненавижу всякого рода тривиальности. К ним относится и затянувшаяся связь...

– Затянувшаяся?!

– Пойми, Женик, утром мы расстанемся. Я пойду на работу, а ты по своим делам... И все.

– Не понял, крошка!

– Ну, хорошо. Хочешь совсем откровенно? Пожалуйста, раз так настаиваешь. Мужчина меня интересует лишь пока он неизвестная величина. Для разгадки которой мне уик-энда вполне хватает...

– Как так? – Я немного разозлился. – Ага! Вкурил! Ты у нас, как царица Екатерина Вторая? Бешенством матки страдаешь? И тебе каждый Божий день подавай нового партнера?

– Зачем же каждый день? – слабо улыбнулась Оля и жестко добавила: – Раз в неделю – самое оптимальное.

Настроение мое явно срывалось в крутое пике. Ощущение мерзопакостное, как если бы выгодно купил партию анаши, а закурив, вдруг обнаружил, что это всего лишь прессованный примитивный пустырник.

Со мною вечно приключается такая подлая история – только счастливо расслабишься, словишь кайф, возблагодаришь Судьбу за благоволение – и хлоп – получаешь к своей ложке меда целый бочонок дегтя. Или два. В качестве бесплатного приложения.

В прихожей противно заверещал электрозвонок у входной двери. Оля пошла открывать, удачно лишив себя сомнительного удовольствия выслушивать веемой народившиеся соображения на ее счет.

В комнату, настороженно зыркая по сторонам, вошел Цыпа, сопровождаемый двумя звероподобными охранниками из «Кента». Из-за их широких спин робко выглядывала Оля.

– Женя, они тебя спрашивают, – испуганно-удивленно сообщила последовательница пороков Екатерины Второй.

– Вижу, Михалыч, с тобой все в порядке, – почему-то вроде как разочарованно заметил Цыпленок, каменным гостем застыв посреди комнаты.

Костоломы из «Кента», наткнувшись на мой взгляд исподлобья, сразу ретировались в прихожую.

– В чем проблемы, Цыпа? – Видя искренно смущенно-расстроенную мордаху телохранителя, я подавил в себе приступ негодования.

– Прости, Евген, но я забеспокоился вчера, когда не нашел тебя ни во «Вспомни былое», ни «У Мари». Бросил ребят на поиски. Только сегодня выцепили таксиста. Он и навел. – Цыпа обернулся к хозяйке квартиры. – Просим извинить за грубое вторжение, но вы должны и нас понять – Михалыч иногда бывает опасно беспечен... Мы уже уходим. Провожать не надо.

– Погоди, братишка. Мне тоже пора обрываться.

В дверях я остановился и поднял лицо Оли к себе, взяв за подбородок:

– Счастливо оставаться, милый Бутончик! Боюсь, что долго не смогу тебя забыть... Желаю на следующей неделе встретить достойный мужской экземпляр!

Поздним вечером я кутил в обществе Мари, а когда наступило время привычных интимных ласк, зажмурился, представив, что на ее месте старается бесподобная Оля...

Через пару дней предусмотрительный Цыпа торжественно преподнес мне австрийские полусапожки, заявив:

– Когда уходишь куда-то без предупреждения, Монах, надевай, пожалуйста, эти коры. Нам будет меньше хлопот. В каблуках смонтированы радиомаяки на всякий пожарный...

Как сейчас выяснилось, забота телохранителя не оказалась беспонтовой. «Пожарный» случай все-таки настал, нагло проигнорировав мое полное в него неверие.

Жаль, я совершенный невежа в радиотехнике. Что, если глубокий подвал гасит радиоволны? Тогда участь Монаха предрешена и необратимо печальна... Скорее всего мне уготовили поездку в Сочи и, весьма вероятно, самой малой, садистской скоростью...

Хватится меня Цыпа уже нынче вечером, но серьезные поиски организует, по ходу, лишь утром. Чтобы засечь радиомаяк в черте города, понадобятся часа два-три... Да, к полудню завтрашнего дня мальчики уже должны вышибить дверь в мое подвальное узилище. Значит, надо продержаться живым менее суток...

Несколько воодушевленный этими нехитрыми арифметическими прикидками, я выудил новую папиросу из портсигара, чтобы терпким дымом задушить некстати народившуюся мрачную мыслишку, что, возможно, держать меня здесь целые сутки похитители вовсе не планируют, и где-то рядом на огороде уже хищно разинула черный зев свежевырытая яма, готовясь заглотить мой труп.

Словно подтверждая мои худшие опасения, чья-то нетерпеливая рука забрякала засовом и замком, отпирая дверь в подвал-камеру.

В проеме нарисовался высокий лохматый детина в джинсовом костюме. Яркий до боли в глазах дневной свет из-за его спины не дал разглядеть лицо, но мне показалось, что уже имел счастье где-то встречать этого верзилу.

– Монах, на выход! С вещами! – заржал джинсовый тип, явно подражая ментам.

Как видно, с чувством плоского юмора у него ништяк, все в порядке, то бишь.

Далеко идти не пришлось. Не слишком учтиво подталкиваемый в спину долговязым, я свернул за угол бревенчатого дома и поднялся на невысокое скрипучее крыльцо. Здесь нас поджидали. По ходу, я удостоился чести стать некой своеобразной эстафетой, которую бережно передают из рук в руки.

В доме почетный эскорт мне составляли уже два «качка». Их я сразу узнал – «кожаные затылки» из казино «Екатеринбург». Ситуация начинала проясняться. А когда воочию увидел, к кому меня привели, – последние сомнения моментально испарились, как плевок в мартеновской печи.

В «красном» углу под единственной закопченной иконой Николы Чудотворца восседал на скамейке перед столом Паша Беспредел, начальник охраны казино, главным владельцем коего являлся я. Лицо его выражало тупое самодовольство, в своем воображении он явно казался себе этаким крутым феодалом, к которому доставили провинившегося вассала.

– Привет, Монах! – осклабился Паша, обнажая стальные зубы не только верхней, но и нижней челюсти.

Наверное, от избытка чувств. Я явственно ощутил искреннее желание своего правого кулака вбить все эти произведения зубопротезного искусства в горло хозяину. Но благоразумно сдержал порыв, да и наручники, признаться, весьма убедительно гасили глупую при моем нынешнем положении агрессивность.

– Привет, Пашок! Что это у тебя за идиотские шуточки?

– Шутковать и не думаю. Тебе кранты, Монах, давай осознай и смирись. Ты ведь мужик далеко не глупый, как говорят. Луну крутить не буду – отсюда живым ты не выйдешь.

– Ценю, Пашок, за искренность и определенность, – выдавил я из себя, чувствуя, как от нахлынувшей ярой ненависти начало ломить виски от боли.

Нервы, черт их забери!

– Чего скривился, Монах? Не в кайф такой расклад? Но другого не предусматривается. Хотя кой-какой выбор у тебя все-таки имеется. В натуре.

– Просекаю. Способ ухода в подлунный мир выбрать предложишь?

– Нет. У нас без затей. Пуля в затылок – и все дела. А альтернатива вот какая: либо закопаем тебя, переломав все кости, живьем, либо совсем безболезненно – с одной только пулевой дыркой в голове. Прилично-интеллигентно, так сказать. Чего молчишь?

– Жду продолжения. Ты еще не поведал, какую плату за «интеллигентность» хочешь наварить.

– Соображаешь! – хохотнул довольный Беспредел. – Ясно, за безболезненно-скорый переезд в Сочи тебе заплатить придется. Сам понимаешь – мы не вшивые благотворители.

– Это точно, – я даже невольно усмехнулся. – И каковы же условия такой миленькой взаимовыгодной сделки?

– Самые простые. – Паша Беспредел закинул ноги на стол и полюбовался блеском своих начищенных желтых туфель из свиной кожи.

Он явно чувствовал себя превосходно и в полнейшей безопасности – два его гаврика старательно пасли каждое мое движение, по ходу, не слишком доверяясь наручникам.

– Самые простые, – повторил Беспредел. Он, быдло, безусловно, и понятия не имел об афоризме, гласившем: «Повторение – признак скудости ума». – Чего лыбишься, Монах? Шифер со страху поехал?

– Не обращай внимания, Пашок. Это я о своем. Продолжай.

– Ха! Как раз ведь в тему, – идиотские смешки Беспредела начинали меня уже децал утомлять. – Я именно о твоем и базарю, дорогой ты наш! Сколько «лимонов» в неделю весишь? Пришло время поделиться.

– Каким образом?

– Твоя личная собственность – только гостиница «Кент» и стриптиз-клуб «У Мари». Но хоть бар «Вспомни былое» на Тома оформлен, а «Приют для друга» на Цыпу, доходы-то тебе идут.

– Ты про казино забыл.

– Нет. Но там я сам финансовый вопрос утрясу. Сомневаешься?

– Да нет... А как остальное прибрать к рукам думаешь?

– Самым простым и банальным... Ты малявы управляющим заведений черканешь с распоряжением отстегивать навар мне, пока ты отсутствуешь...

– Не смеши! Никто из моих ребят в эту туфту не поверит.

– А это и не требуется. Кто не поверит и начнет дергаться – последует прямиком за тобою! Большинство смирится, будь спок. Или в преданность веришь? Тогда ты бык.

– Но это же несерьезно! Якобы я отказал все свои доходы тебе, своему служащему.

– Так считаешь? А по-моему, ничего странного тут нема. Я же, Монах, все заранее прикинул к носу. Не глупее тебя, волк тряпочный.

Я так рванул звякнувшие наручники, чуть не поверив, что их на самом деле можно порвать без помощи спецкусачек. Читал где-то, что разорвать такие стальные зажимы настоящие личности могут всего лишь мощным усилием воли. Но сейчас окончательно убедился в полном несоответствии этой мульки действительности.

– Не кипятись, Монах. Это вредно для здоровья и совсем беспонтово в закоценном положении. А для кодлы твоей легенда заготовлена: ты куда-то слинял, лег на дно, так как сильно загрубил с «законниками» и опасаешься за целость своей шкуры. А покуда отсутствуешь, оставил меня управляющим всем хозяйством... По-моему, достаточно правдоподобно и логично! Ну, Цыпа в натуре не поверит. Предан тебе, как пес. Так что составит любимому Монаху компанию в могилке, которая сейчас оперативно сооружается в сарае. Я велел поглубже рыть. По ходу, туда и Тома пристраивать придется... В тесноте, да не в обиде! Хо-хо! Зато втроем вам будет веселей топать из блатного в загробный мир. Ценишь мою заботу, а, Монах?

– Благодарю, Пашок! Твердо обещаю, если смогу, оказать тебе такую же милую услугу. Долг ведь платежом красен.

– Да ты шутник, как погляжу, – Беспредел удивленно вылупил на меня свои совиные буркалы, решая, возмутиться на наглую выходку или пропустить мимо ушей. Остановился на последнем. – Ну, шуткай, дорогой покойничек, раз в кайф. Напоследок можно. Не возбраняю. Добрый я нынче прям до беспредела, хо-хо!

Я устало прикрыл глаза, прикидывая, есть ли смысл поторговаться с этой мразью, возомнившей себя князем. Но из дегенерата никогда не выйдет аристократа. Решил все-таки прощупать почву:

– Пашок, ты же в курсе – жадность фраера погубит. Мало тебе стало тех пятнадцати «лимонов», что имеешь от меня за охрану казино? Давно бы сказал. Я и сам подумывал увеличить твою месячную ставку. В натуре.

– Не лепи горбатого, Монах, – осклабился Беспредел, растянув губы в две ниточки. – Не на лоха нарвался в этот раз! Сейчас я в силах взять весь куш, и посулы твои дохлые на быка рассчитаны. Если б вдруг дурканул и отпустил тебя – уже через час я протухал бы с пробитым кумполом. Верно?

– Ну почему же через час, браток? – хоть я и не очень-то рассчитывал на успех дипломатии, все же немного расстроился, а потому разозлился. – Думаю, мне вполне полчаса хватило бы, чтоб привести всю твою голубую группу к общему красному знаменателю...

– Вот-вот! – искренне восхитился Беспредел, чуть в ладоши не забил от полноты чувств. – А я о чем говорил? Так что: сегодня умри лучше ты, а я завтра!

Стоявшие по бокам боевики Беспредела одобрительно загоготали, выражая свое полное согласие с этой старой уголовной аксиомой.

Момент был весьма удобный для попытки вырваться на волю, но я отбросил эту малоперспективную отчаянную идею – все одно дальше двора мне уйти не дадут. А зря трепыхаться глупо и совсем не по-мужски. Да и просто неинтеллигентно, в конце концов.

Беря быка за рога, Паша толкнул по столу маленькую стопку чистых бумажных листков в мою сторону и разом стер с лица улыбку:

– Ну как, Монах? Усвоил расклад? Добровольно будешь писать своим оглоедам, или сперва поработать с тобою? Давай решай по-быстрому, а то морда твоя протокольная мне уже изрядно поднадоела. Да и примета плохая – долго на покойника смотреть...

– Уговорил, Пашок! Доводы твои, должен признать, очень убедительны. Делать нечего. Вынужден согласиться, – я протянул обе руки к столу и взял бумаги. – Авторучка у меня в наличии. А чтоб глаза тебе не мозолить, разреши написать в одиночестве. Да и хорошенько обмозговать так-то надо, чтоб вполне натурально смотрелся. Часа два на малявы уйдет. Не меньше.

– Пакость какую-то задумал? – подозрительно уставился в мои невинные глаза Беспредел. – Может, порешить себя хочешь?.. Хотя вряд ли. Ты ведь только с чужими жизнями не церемонишься. Хорошо! Даю тебе ровно час на писанину. И чтоб без фокусов – никаких там намеков или хитростей со знаками препинания. Знаю я вас, писателей. На всякий случай браслетики на тебе пусть остаются.

Сопровождаемый двумя бдительными охранниками из казино, я без лишних приключений вернулся в свой подвал-камеру, показавшийся сейчас мне даже чуть ли не уютным.

Когда прогрохотали за спиной замки, опустился на холодную бетонную ступень и постарался спокойно прошевелить в голове, возможные варианты последующих событий. Да, выбор весьма невелик... Насчет самоубийства Пашок, конечно, маху дал. Шкурой своей я дорожу не больше, чем все люди нашей профессии. Правда, и не меньше. Но вздернуться все же будет куда приятнее, чем беспомощно-унизительно ползать в собственной крови и блевотине под ногами Беспредела и его костоломов.

Взгляд невольно заскользил по нехитрой обстановке подземелья в поисках подходящей веревки или электрошнура. Но ничего такого не обнаружил. Конечно, можно разбить банку с соленьями и осколками стекла вскрыть вены. Но, чтобы таким образом концы отдать, необходимо поболе имеющегося в активе часа. Это я знал доподлинно, неоднократно наблюдая одиночные и даже групповые вскрытия в тюремных пресс-камерах. Зрелище жутковатое, но способ малоэффективен из-за своей затянутости...

А со временем у меня как раз напряженка. Обычный закон подлости.

Ладно, может, это и к лучшему. Уходить, громко не хлопнув дверью, малодушно и, значит, недостойно Монаха. Хотя бы одну голову я успею все же расколоть, прежде чем пыточные мальчики примутся терзать мой организм. И то вперед, как говорится. Впрочем, есть надежда, что в пылу схватки прикончат сразу.

Трехлитровая банка вполне подойдет для благородной карательной роли. Первый, кто сюда сунется, испытает сей предмет на своем узколобом черепе. Хорошо бы угодить в висок или по затылку – тогда посетителю верняк кранты.

Что ж, коли доброжелательно улыбавшаяся обычно мне фортуна на этот раз нахально повернулась задом, дьявол с ней! Использую оставшиеся минуты с наибольшей пользой. Обкурюсь до счастливого отупения. Но закон падающего маслом вниз бутерброда сработал снова. В заветном портсигаре осталась лишь одна «забитая» папироса. Доза явно недостаточная, чтобы хоть на время отвлечься от мрачных мыслей о быстро приближающейся неминуемо-мучительной смерти. Может, помолиться?.. Впрочем, не в тему будет. Я же собираюсь на тот свет попутчика прихватить. А Христос учит совсем иному: «возлюби врага своего, как самого себя» и «прости врагов твоих, как Я прощаю тебя»...

При таком раскладе мне, по ходу, прощение не светит. Не везет – так не везет!

Я закурил последний «косяк» и постарался глубиной затяжек компенсировать в какой-то мере их малочисленность.

Среди череды мыслей, плавно-лениво плывущих по расслабленным «травкой» извилинам, неожиданно выделилась одна трезвая: надо оставить радиомаяк здесь. Тогда, глядишь, Цыпа доберется до Беспредела раньше, чем тот до него. А из уготованной мне ямы сигнал навряд ли локатор сможет уловить.

Сняв с ноги левый сапожок, стал внимательно изучать каблук. Ничего сверххитрого. Тот банально откручивался слева направо. Как и ожидал – внутри каблук оказался полым. Там помещалась «таблетка» радиомаяка, подсоединенная к микробатарейке «Панасоник». Насмешница Судьба и здесь преподнесла мне свою кривую ухмылку, лишив даже той слабо-утешительной надежды, что буду отомщен. Срок годности батарейки истек еще пять месяцев назад... Ну и Цыпа! Легкомыслен до безобразия! А ведь говорил – год электропитание менять не надо. Сколько раз вдалбливал в его пустую башку: будь повнимательнее к мелочам! От них зависит практически все!.. Впрочем, я тоже молодец – с прошлого года ни разу не удосужился произвести ревизию Цыпиного презента.

Швырнув бесполезный обесточенно-мертвый маяк в угол подвала, вернул сапог на его законное место и посмотрел на часы. Мое время истекало. Верный золотой «Ролекс» беспечно отсчитывал последние двадцать минут жизни своего хозяина.

Несмотря на жесткое сопротивление стальных браслетов, я крепко ухватил приятно тяжеловесную банку с солеными огурцами и встал за косяк входной двери, погасив верхний свет. Окна в подвале отсутствовали, так что сразу навалилась кромешная темнота. Даже сейчас не отказавшись от своей глупой привычки язвить по любому поводу, улыбнулся-оскалился: «Неплохая прелюдия к вечному мраку... Пора привыкать».

Ждать визитеров оставалось только несколько минут. Любопытно, кто войдет в подвал первым? Наверно, в эти самые мгновения где-то в космосе Кто-то решает этот вопрос, сверяясь для верности с Книгой Судеб...

Час прошел, а по мою душу почему-то никто не являлся. По ходу, пунктуальность не вписывается в кодекс поведения Беспредела. Это меня устраивало, хотя руки начинали уже уставать от неудобного стеклянного оружия. Одолевал сушняк во рту. Даже подумал было хлебнуть, пока суть да дело, огуречного рассола. Но отбросил эту мыслишку, как явно шизофреническую. Нужды тела меня уже не должны волновать, раз с минуты на минуту жду перехода в совершенно иную субстанцию. Снявши голову, по волосам не плачут.

За дверью послышался какой-то неясный шум. Я изготовился, подняв над головой свое трехлитровое оружие. Брякнули замки, и дверь широко распахнулась, впуская в подвал солнечный свет. На ступеньки упала тень человека. Во, падла продуманная! Он, видно, даже и не собирается перешагивать через порог. Придется бить его в лоб, что весьма малосмертельно. Неужели отправлюсь в Сочи один?!

– Монах, ты тут? – раздался встревоженно-хрипловатый голос, показавшийся мне чудесной божественной музыкой.

Это был верный Цыпа.

Я вышел из своего укрытия, с досадой чувствуя, как губы, против воли, сводит глуповатая улыбка.

– Что это у тебя? – Цыпа узрел банку с огурцами.

– Отличная закуска, – не стал я объяснять истинное предназначение банки. – Необходимо отметить столь неожиданное освобождение. Вот и прихватил – не зря же столько часов здесь торчал. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Где Паша Беспредел? И как, главное, ты меня нашел?

– Все в доме. А разыскал просто. После обеда в «Кенте» нарисовался Фунт, сказал, что хочет с тобой встретиться по делу. Я знаю, что он тебе небезразличен, потому поехали с Фунтом к тебе. Ты на звонки не отвечал, и я, на всякий пожарный, заглянул к твоему соседу. Он у меня на содержании, мои глаза и уши. Прости, но ты же сам говорил, что всегда нужно страховаться и не пренебрегать деталями... Сосед сообщил, что видел в окно, как тебя увезли в наручниках. Номера «жигуля» он предусмотрительно срисовал. Пришлось премию за бдительность выдать.

– Чистый фарт! Повезло!

– Ничего подобного, – опротестовал мое мнение самолюбивый Цыпленок. – Если б он не был у меня на жирном довольствии, то глядел бы в телевизор, а не в окно.

– Ладно! Не хвались лишку! – усмехнулся я. – Дальше что было?

– Остальное – дело техники. Вызвал ребят и махом выцепили трех «ментов», что тебя брали. Перед отправкой в Сочи они признались, кто заказчик. Ты же в курсе – у меня и жмурики заговорили бы. Ха-ха.

– Это точно! – серьезно согласился я и, забросив банку с огурцами обратно в подвал, зашагал к крыльцу дома.

– Эти-то все живы?

– Нет. Аккуратно не вышло, – в голосе Цыпы явственно слышалось смущение. – Пришлось дверь вышибать. Одного нашего они тоже успели в деревянный бушлат одеть. В багажнике лежит. Но Паша жив еще.

Завернув за угол дома, я увидел наши «мерс» и «волжанку». Возле них разгуливали, настороженно косясь по сторонам, два вышибалы из «Кента».

Дощатая входная дверь была грубо сорвана с петель и валялась на крыльце своеобразным треснутым ковриком.

В комнате, вопреки ожиданию, сохранился относительный порядок. Только едко пахло недавно сгоревшим бездымным порохом, да в углу кучей окровавленного тряпья валялись трое подручных Беспредела. Сейчас я узнал своего тюремщика верзилу. Это был один из швейцаров казино. Странный, любопытный факт – ведь когда он был живой, я его вспомнить так и не смог.

Паша сидел за столом под строгим присмотром двух мальчиков Цыпы. Хотя в этом не было никакой необходимости – начальник безопасности казино с трудом сохранял сидячее положение, обеими руками зажимая рану в груди и кривясь от боли. Между его пальцев густо сочилась кровь, некрасивыми ржавыми пятнами пачкая белую накрахмаленную рубашку и капая на стол. На нем уже образовалась небольшая дымящаяся лужица, в которой отражалось осунувшееся лицо враз постаревшего Беспредела. Мне даже стало его где-то жаль.

– Привет, Пашок! Невесел ты что-то. Не захворал ли, часом? А я ведь предупреждал тебя, как брата, – жадность фраера погубит!

– Давай кончай короче, хватит изгаляться! – хрипло заявил Беспредел, явно не желающий признавать пагубную ошибочность своих действий.

– Ты упрям, как бык. А быки всегда идут на закланье... – я повернулся к Цыпе. – Долго мне еще в браслетах зажигать?!

Телохранитель мигом освободил мои запястья от наручников и вернул отобранный лжементами десятизарядный «марголин». Ощутив под мышкой привычную тяжесть милого «братишки», я сразу успокоился и даже повеселел.

– Кстати, Пашок. Я, помнится, по доброте душевной обещал оказать тебе ту же услугу, что ты для нас с Цыпой и Томом изготовил. Слово надо сдерживать – мы ведь интеллигентные люди. Так что в сарае покоиться будешь в обнимку со своими «шестерками». Надеюсь, доволен? В любом случае, пусть тебя утешает мысль, что своим примером ваша кодла наглядно демонстрирует верность пословицы: «Не рой яму другому – сам в нее угодишь». Прощай, Паша. До встречи на той стороне Луны.

Вид насилия не доставляет мне, как некоторым, ни малейшего кайфа. Поэтому я вышел во двор покурить.

«Родопина» показалась необычайно душистой и приятно бодрящей. Вечерело. Частый неласковый гость Екатеринбурга – северный ветер – уже заслал в город свои передовые отряды. Плотным потоком они носились по улицам, уничтожая тепло, накопившееся за солнечный весенний день.

Из дома донесся одиночный хлопок крупнокалиберного «стечкина». Я сокрушенно покачал головой и вздохнул. Нет, все же Цыпленок легкомыслен до полного безобразия – прокладки в глушителе его «АПСа» уже давно пора менять!

Видно, мой крест такой – постоянно напоминать беззаботному соратнику о важности деталей и мелочей...

Интеграция

Встреча с бывшим соратником проходила в малом банкетном зале гостиницы «Кент». Мы были вдвоем.

Петрович по прозвищу Фунт сидел напротив меня, смущенно теребя на коленях свою фасонистую фетровую шляпу, и жалко улыбался. Сейчас никто бы не поверил, что этот седой старик – особо опасный рецидивист, имевший «ходки» практически по всем тяжким статьям уголовного кодекса России. Правда, все эти подвиги в далеком уже прошлом.

Петрович напоминал мне начало нашей коммерческой деятельности, когда бандгруппа заимела наконец надежную официальную «крышу» в виде пивного бара «Вспомни былое», где он числился управляющим. Год назад я отправил Фунта на давно заслуженный отдых, решив, что семидесятилетний компаньон стал для организации бесполезен. Думал – недолго ему уже осталось. Но он живчик оказался, наверно, гены предков хорошие. На встречу бодренько пришкандыбал, приколоться о чем-то хочет.

– Ну что, Петрович? – Я ободряюще-доброжелательно глянул в выцветшие голубые глаза старикана. – Зачем вчера о встрече просил? Говори, не стесняйся. Мы же свои люди. Если с финансами напряженка, то я, конечно...

– Нет, Михалыч, – Фунт протестующе поднял свою узловатую ухватистую ладонь. – Я совсем по другому ракурсу.

– Да? – Я невольно усмехнулся. – Ну, давай, излагай свой ракурс.

– Возьми меня обратно, Монах! – с придыханием заявил божий одуванчик. – Не в масть мне такую жизнь вести. Сопьюсь по-черному со скуки иль с балкона сигану, ей-бо!

– Но это неразумно, Петрович, – я даже немного удивился. – Если мы вдруг спалимся, тебе же копыта отбрасывать в зоне придется. А ведь могут и лоб зеленкой намазать, не посмотрят, что ты ветхий старик. «Гуманность» судов ты лучше меня испытал на шкуре. А может, по баланде скучаешь? Или в детство впал?

– Нет, Евген, я не маразматик, – Фунт тяжко вздохнул, словно сожалел о сем факте. – Невмоготу мне пенсионером куковать. Пристрой к делу какому-нибудь, хоть швейцаром. А при надобности на курок-то нажать силенок еще хватит...

Я с неподдельным любопытством разглядывал морщинистое лицо рецидивиста. Должно быть, верно говорят – горбатого только могила исправит. Но я его понимал. К острым ощущениям, что дает риск, привыкают так же легко и необратимо, как к наркоте.

– Ладно, Петрович! Уважу твою старость. Но место управляющего баром занято. Пойдешь сюда, в «Кент»?

– Швейцаром? – вскинул Фунт взгляд, совсем по-молодому блеснувший веселым озорством.

– Почти угадал. Управляющим.

– Подписываюсь! – важно кивнул Фунт, менявшийся буквально на глазах.

Только что сгорбленная спина его выпрямилась, плохо выбритый подбородок поднялся, открывая застарелый косой шрам на старчески дряблой шее.

– Но у нас заведен порядок. Коли работаешь в гостинице, то и живешь в ней. Восьмой номер как раз свободен. Ключи от квартиры Цыпе отдашь. Он туда девочку для спецклиентуры поселит. Лады? Он же и новые твои обязанности объяснит.

Заметно воспрянувший духом Петрович долго благодарно жал мне руку на прощанье. На восьмом десятке, видно, стал не в меру чувствителен, бродяга.

Когда за Фунтом закрылась дверь, я послонялся для разминки по банкетному залу, решая, то ли заказать обед сюда, то ли не ломать традиции и отправиться в клуб «У Мари».

Нарушив ленивый ход моих кулинарных мыслей, нарисовался Цыпа, держа в руках комнатные тапочки.

– Михалыч, переобуйся на полчасика. На экране почему-то сигналы радиомаяков не отражаются. Еще вчера заметил, – отвечая на мой немой вопрос, попросил телохранитель. – Я твои сапоги специалисту дам поглядеть.

– А смотреть уже нечего. Один твой дурацкий маяк я выкинул – батарейка негодная была. Второй, ясно, такой же.

Цыпа явно хотел высказаться насчет моей вопиющей нерачительности, но благоразумно сдержался. Лишь буркнул:

– Все одно, давай, Михалыч, сапоги. Новый маяк поставлю и электропитание заменю.

Зная его чисто ослиное упрямство, спорить не стал и переобулся. Телохранитель тут же скрылся, торжественно унося в качестве трофея мои австрийские сапоги.

Ну, что ж. Нет худа без добра, как говорится. По крайней мере, не надо теперь ломать голову, где обедать. В тапочках, к тому же сильно смахивающих на женские, в клуб, понятно, не поедешь.

Из семи смертных грехов один-то я верняк никогда не совершал. Это чревоугодие. Просто желания большого не было. Чтобы и дальше иметь обоснованный повод считать себя не до конца безнравственным человеком, заказал весьма скромный обед всего из трех блюд. А на десерт, как уже давно вошло в привычку, – маленький тортик-мороженое. Запил все это нехитрое дело бутылкой сухого мартини. Крепкие алкогольные напитки я стараюсь в дневное время вообще не употреблять. По мере возможности, конечно.

Только закончил трапезничать, как появился Цыпа с моей импортной обувкой. Но на его физиономии читалось почему-то не гордое чувство выполненного долга, а натуральное беспокойство.

– В чем дело, братишка? Несварением желудка страдаешь? – Я сыто откинулся в кресле, намереваясь прочесть Цыпленку профилактическую нотацию о пользе воздержания в приеме пищи, но тот не дал мне времени собрать мысли в язвительно-снисходительную атаку.

– Евген, с тобой Шатун хрюкнуть хочет. Троих мальчиков своих прислал. В машине ждут ответ. Поедешь?

– Ясное дело. Я не страус, чтоб башку в песок прятать. Да и любопытно даже, зачем вдруг Шатуну понадобился.

– На пару поедем?

– Не будем скромничать. Прихватим еще парочку наших для эскорта. Выбери посолиднее ребят.

– Волыны им выдать?

– А ты как думаешь? Шатун тип опасно непредсказуемый...

– Понял. Сей момент организую.

– Вот и ладушки. Ступай.

Я скинул подозрительно красивые цветастые тапочки и заменил их на более подходящую мне обувь. Убедившись, что милый «братишка» все так же легко выпархивает из наплечной кобуры, сунул в задний карман брюк запасную обойму и вышел в холл. Там меня уже поджидали два плотных гаврика из службы безопасности гостиницы под предводительством Цыпы, который успел снова обрести свой обычный товарный вид – нахально самоуверенный.

На автостоянке я сразу засек вишневую «БМВ» с тремя шатуновцами. После недолгих дипломатических переговоров все расселись по своим машинам. «БМВ» авангардом ушла вперед, показывая дорогу, а наш «мерс» аккуратно пристроился сзади.

Господина Шатунова по кличке Шатун я знал неплохо, хотя наши тропы ни разу не пересекались. Ни на воле, ни в лагерях. Но, как говорится, слухом земля полнится.

Шатун не являлся «законником», принадлежал к самой ныне массовой и разношерстной уголовной братии «махновцев». Его девиз: кто смел, тот и съел.

Возраст его сорок годков с каким-то несущественным гаком. Последний срок мотал за грабеж с разбоем, как и Цыпа. Уже пять лет, как откинулся и больше не залетал. А значит – или на органы шпилит, или безжалостно-аккуратно обрубает «хвосты». Хоть первый, хоть второй вариант говорили об одном – человек он явно серьезный, ухо с ним надо держать востро.

Официальное прикрытие Шатуна – рекламное агентство «Титул», директором которого он являлся. Группу Шатун собрал аховую – сплошь бывшие уголовники, смотревшиеся в респектабельном офисе «Титула» чужеродными одушевленными предметами. Кроме местного рэкета, банда занималась и разными другими, мало известными мне делами. Сутенерством, в частности.

Весеннее солнце сегодня пекло вовсю, старательно подготавливая приход своего босса – лета. Я опустил боковое стекло, впуская в салон свежий воздух, пахнущий сырой землей и проклюнувшимися на деревьях смоляными почками. «БМВ», мигнув подфарниками, свернула с центральной улицы в какой-то переулок и остановилась у старинного двухэтажного особнячка с декоративными алебастровыми колоннами. На крохотной автостоянке у дома еле-еле нашлось свободное место для нашего «Мерседеса».

Шатуновская троица уже скрылась в парадном, видно, поспешая возвестить о приезде гостей в количестве четырех индивидов с подозрительно оттопыривающимися левыми локтями.

Особняк имел просторный холл с красно-коричневым паркетным полом. Игнорируя дневное время суток, под потолком ярко горела торжественная хрустальная люстра со множеством сосулькообразных висюлек, мелодично позванивающих каждый раз, когда мимо дома проезжала машина.

В низких креслах у настоящего камина сидело человек восемь мужского пола. Окинув тренированным взглядом их протокольные морды, я сразу разобрался, кого имею сомнительную честь лицезреть.

С кресла поднялся средних лет мужик с короткой боксерской стрижкой, одетый по-домашнему в темно-бордовый спортивный костюм с разлапистым белым орлом на груди.

– Рад знакомству, уважаемый Евгений Михайлович, – радушно оскалился он, безошибочно протягивал руку мне. – Благодарю, что нашел время для встречи с моей скромной особой.

– А что, если нам сразу перейти к делу, – предложил я, адекватно отвечая на его цепко-сильное рукопожатие. – Без этих церемоний-предисловий. Начнем с главного блюда, так сказать. А гарнир и подливку оставим на потом. Покатит этак, Шатун?

– Желание гостя – закон! – усмехнулся хозяин дома. – Пройдем наверх, Монах, потолкуем. Свиту свою здесь тормозни. Она не понадобится. Или опасаешься чего?

После таких слов мне не оставалось ничего другого, как последовать за Шатуном по широкой лестнице на второй этаж, подав Цыпе знак, чтоб не сопровождал.

Второй этаж особняка выглядел еще более солидно. Коридор был застелен роскошными ковровыми дорожками, на стенах висели, радуя глаз, картины в тяжелых золоченых рамах. В основном уральские пейзажи, насколько я успел рассмотреть.

Шатун толкнул одну из боковых дверей и вежливо посторонился, пропуская меня вперед. «Гостеприимство из него так и хлещет!» – настораживаясь, мысленно отметил я, входя в комнату, оказавшуюся кабинетом.

Письменный стол красного дерева, три кожаных кресла вокруг журнального столика, видеодвойка в углу и книжные шкафы по стенам создавали впечатление удобства и даже изыска. Ноги по щиколотку утопали в ворсистом зелено-фиолетовом ковре с замысловатым рисунком каких-то пейзажей.

– Располагайся, милейший Евгений Михалыч, поудобнее, – Шатун устроился в одном из кресел у журнального столика.

Я последовал его примеру, сев напротив.

– Какая сейчас главная тенденция в большой политике? – задал странноватый вопрос хозяин, опять, видно, по въевшейся привычке, начиная откуда-то из-за угла.

– Понятия не имею. И, признаться, иметь не хочу, – отмахнулся я от его лукавых кроссвордов и, вынув пачку «Родопи», закурил.

Я уже почти смирился с тактикой Шатуна тянуть кота за хвост. Ему, по ходу, в кайф ощущать себя этаким хитроумным Макиавелли.

– И напрасно, Монах! Просвещаю: нынче в политике основная идея – интеграция!

– Может, наконец, к делу перейдем? – поинтересовался я, чувствуя, что мои уши начинают уставать от его лапши.

– А мы уже и так перешли, – удивил меня Шатун, озорно блеснув своими светло-ореховыми глазами. – В наше суровое времечко необходимо объединять усилия, чтобы выжить. Жизнь-то, сам знаешь, дорожает день ото дня!

– Но и падает в цене, – решил я для профилактики чуток выпустить копи. – И потом, ты не Лукашенко, а я не Ельцин, к чему нам эти понты дешевые?

– А я мыслил, ты поумнее будешь, – жестко заметил Шатун, стирая с лица выражение добродушного веселья. – Ошибся, к горькому сожалению... Твоему, между прочим.

– Ладушки. Говори прямо и конкретно. Чего хочешь?

– Как скажешь, начальник! – по-лагерному съязвил хозяин дома, вальяжно откинувшись в кресле. – Предлагаю заключить взаимовыгодное соглашение о партнерстве. Я контролирую гостиницы «Центральная» и «Уктусские горы», а ты «Большой Урал» и клуб «У Мари». «Кент» трогать не будем – пусть полностью за тобой остается, не возражаю.

– Спасибо, благодетель ты мой, – я хотел рассмеяться, а вышло какое-то карканье.

– Рано благодаришь. Не перебивай и слушай дальше, милейший. Твои «шестерки» и близко не подпускают моих девочек к «Большому Уралу», а это не по-товарищески. Ты уже нагулял жирок, пора и поделиться. Предлагаю такой вариант: ты даешь «зеленый свет» нашим «бабочкам» в свои заведения, а я вашим – в мои. Покатит? Все довольны и смеются!

– Неравноценный обмен. В «Большом» клиентура сплошь долларовая.

– Ты все же хорошенько раскинь мозгами. Всех ваших людей и возможности я знаю от и до – два месяца за вами пасли, а ты о нас, видать, совсем некачественного мнения. Не уважаешь ни на децал!

– Совсем наоборот. Иначе не приехал бы.

– Вот и чудненько! Значит, полюбовно дельце обтяпаем? Или кровавой свары жаждешь?

– Да нет. К чему нам ссориться? Мы же не зеленые отморозки, а люди с понятиями... Какой процент с навара я буду иметь за «зеленый свет»?

– Не будь таким крохобором, Монах! Скупые да жадные долго не живут... За «зеленый свет» я плачу тебе той же монетой. Баш на баш!

– Ладно, Шатун. Я подумаю, посоветуюсь с ребятишками. Единоличные решения нынче не в моде – демократия!

– Заметано, Монах. Посоветуйся. Если какой-нибудь оппозиционер палки мне в колеса вставлять вздумает – шепни только. Мы ему вмиг бесплатную путевку в Сочи сотворим.

Я сосредоточенно-долго гасил окурок в хрустальной пепельнице, решая, то ли сейчас разобраться с неожиданным наглым конкурентом, то ли погодить. В оконцовке решил не суетиться раньше времени. Шатун прав в одном – я совершенно не знаю потенцию его группы. Даже ее численность мне неизвестна.

От настойчивого приглашения коллеги вспрыснуть знакомство и начало прямых двусторонних отношений я уклонился, сославшись на занятость.

– Ну да, тебе же гашиш больше в радость, – ухмыльнулся Шатун, демонстрируя некоторую осведомленность. – А по мне, лучше пшеничной сорокоградусной и нет ничего!

– На вкус и цвет товарищей нет, – философски заметил я, вставая с кресла. – Ладушки, браток. Я прошевелю это дело и дам ответ. Надеюсь на перспективное взаимоприбыльное партнерство. Счастливо оставаться.

– Погоди, – Шатун легко выбросил свое грузное, но явно тренированное тело из объятий глубокого кресла. – Неужто ты думаешь, что я невежа и не провожу дорогого гостя хотя б до дверей?

Оказалось, что мои ребята времени зря не теряли. По-свойски рассевшись в холле за низким круглым столом, они беспечно перемешались с шатуновской братвой и со стороны смотрелись единой дружной компанией.

Уловив я моем взгляде неудовольствие, Цыпа мигом вскочил на ноги. Спросил встревоженно:

– Все путем, Михалыч?

– Все просто замечательно. Поехали.

Ясный безоблачный день был в явном диссонансе с моим настроением, поэтому я плотно задернул шторки в салоне «мерса», отгораживаясь от беззаботного оптимизма природы, и включил кондиционер.

Всю дорогу до «Кента» я хранил угрюмо-сосредоточенное молчание, не желая вводить Цыпу в курс дела в присутствии боевиков. Конечно, я им вполне доверяю, но береженого Бог бережет. В пословицах сконцентрирована мудрость поколений, и я, по мере возможности, стараюсь неукоснительно следовать их рекомендациям в повседневной жизни.

– Мне нужна подробная развернутая информация по Шатуну и его кодле, – сказал я Цыпе, когда мы, наконец, оказались вдвоем в номере гостиницы.

– Война?

– Будем надеяться, что обойдется. Но, как говорится, хочешь мира – готовься к войне.

– А в чем суть наезда? Собираются через наши «стекляшки» паленую водку толкать?

– Нет. До такой степени они еще не оборзели. Планируют потеснить на нашем основном рынке.

– Проституция? Каким манером?

– Шатун раскатал губешки на «Большой Урал» и клуб «У Мари». Девок из своего контингента туда внедрить собрался.

– Он что, козлина, в натуре не просекает, с кем связывается?!

– Это-то и сбивает меня с толку. Чтобы решиться нам солнышко заслонить, надо быть кретином и пуленепробиваемым одновременно. На идиота Шатун вроде не похож...

– Понял. Все разузнаю в лучшем виде.

– Когда ждать результат?

– За парочку дней просвечу их группу не хуже рентгена.

– Ладушки. Действуй, но аккуратно. Не дай Шатуну повод первому разборку начать.

Не слишком доверяясь самоуверенному Цыпе, я звякнул, когда он ушел, старшему оперуполномоченному Инину и поручил ему то же самое задание. По противнику надо вести перекрестный огонь, как учит тактика. Надежнее. Да и сведения, полученные с двух противоположных сторон, будут значительно объективнее и точнее.

Опер, как ему и положено, оказался оперативнее Цыпы, пообещав уже вечером завтрашнего дня разработку по господину Шатунову мне предоставить.

День, добросовестно отработав свою смену, потихоньку начинал передавать трудовую эстафету вечеру.

Пора было подумать о планах на ночь. Платные, а потому не совсем искренние плотские утехи с Мари или Ксюшей меня сегодня не вдохновляли. Желалось чего-то непривычного и незатасканного. Объевшись пирожными, обычно начинаешь мечтать о простом ржаном хлебе.

Вчерашние подвальные воспоминания о театралке Оле даром, оказывается, не прошли, неожиданно реализовавшись сейчас в сильном желании с ней увидеться. Хоть и промелькнуло с той встречи в музкомедии уже девять месяцев, меня, надеюсь, она еще не забыла. Мысль о любопытном гибриде из «цветка лотоса», «колуна» и «всадницы» вызвала у меня улыбку и окончательно утвердила в решении навестить симпатичную любительницу оперетт.

«Мерседес» был на автостоянке. Видно, дисциплинированный Цыпа, чтя субординацию, для своих нужд воспользовался гостиничной «Волгой».

По пути на Радужную я купил у придорожной бабуси букет каких-то тепличных красно-сиреневых цветов на длинных стеблях.

Припарковав «мерс» во дворе Олиной пятиэтажки возле детской песочницы, направился в нужный мне подъезд. Зрительная память меня не подвела. Обитая желтым дерматином дверь была там, где и положено – на первом этаже крайней справа. Да и номер квартиры точно совпадал.

Названивал упорно-долго, уставившись на неприступную дверь, пока не понял, что вконец оборзевшая фортуна опять нахально выставила мне на обозрение свой насмешливый зад.

Но сдаваться без сопротивления не в моих правилах. Поэтому я устроился на скамейке у подъезда с твердым намерением дождаться, когда фортуне надоест, наконец, стоять в такой неприличной позе и она обернет ко мне свое озорное улыбающееся личико.

Хотя было еще довольно светло, уже победно зажглись уличные фонари, не оставляя темноте ни одного шанса застать город врасплох.

Но, когда в космосе скромно затеплились далекие картечины звезд, сразу стало ясно, кто истинный хозяин в подлунном мире. Яркий свет фонарей на этом фоне вечности выглядел вульгарно-смешно, невольно вызывая ассоциацию с Моськой, лающей на слона.

Прохожих становилось все меньше. Прошмыгивали редкие одиночки. Оно и понятно – уличный бандитизм в Екатеринбурге день ото дня все больше свирепеет и размножается со скоростью голодных инфузорий. Если безработица сохранит свой безудержный рост, то грабежи превратятся в будничное массовое явление. Тогда даже мне, хоть и с надежным козырем в наплечной кобуре, будет весьма неуютно рассиживать вот так на скамейке, беспечно любуясь космическими алмазными россыпями.

Заметно посвежело. Я застегнул «молнию» куртки, мысленно посетовав, что не догадался прихватить с собою фляжку коньяку. Старая история – падаю, не подстелив страховочной соломки.

Должно быть, Оля сегодня нарушила собственный принцип и отправилась на квартиру к очередному мужскому индивиду. В таком случае я выгляжу полным идиотом со своим цветочным веником. Не шестнадцатилетний ведь пацан, в конце концов!

Забросив невостребованный букет под скамейку, встал и решительно направился к машине. Несмотря на поздний час, в песочнице копался какой-то малыш, обряженный в женскую болоньевую куртку, доходившую ему до пят. «Какое деятельное поколение растет, – усмехнулся я, заводя мотор. – Но родители заслуживают строгого выговора за легкомыслие. Хотя, судя по прикиду детеныша, они явно не богатеи и похищения могут не опасаться».

В общем-то, материально подогретая любовь не так уж и плоха. В чем я еще раз убедился, прокувыркавшись всю ночь насквозь с зеленоглазкой Мари, стриптизеркой моего клуба.

Банкирша

Внимательно и долго следил за фиолетово светящимися «кардиналами», усевшись в кресле перед аквариумом. Тревожился я не зря. Ранним утром, вернувшись из клуба под сильным шофе, я, по доброте-широте душевной, плеснул сдуру в аквариум коньяку из бутылки. Желая, наверно, празднично разнообразить банально скучное житье-бытье своих косвенных родичей. Я ведь под созвездием Рыб появился на свет божий.

А сейчас, проснувшись, вспомнил об этой опасной благотворительности и забеспокоился не на шутку. Если «кардиналы» передохнут с непривычки к алкоголю то я себе этого никогда не прощу.

Но двухведерный аквариум, по ходу, с честью выдержал спиртовую атаку. Рыбешки, как обычно, лениво плавали среди мохнатых водорослей и поползновений всплыть кверху брюхом не делали. Если у них и болели головки с похмелья, то со стороны этого заметно не было.

Успокоившись насчет самочувствия подводных братьев наших меньших, я переместился в кресло у камин-бара и легко смыл нудную тяжесть из собственной головы двумя рюмками водки «Абсолют».

К счастью, тут нарисовался Цыпа, а то у меня уже начинала вытанцовываться шальная идея заменить рюмку на граненый стакан.

– Присаживайся, – радушно предложил я, – и хлопни рюмашку абсолютного оптимизма, а то морда у тебя кислая какая-то. Смотреть противно.

– До вечера стараюсь не пить, – поджал губы обидчивый Цыпленок. – И тебе, Евген, то же советую. В натуре организм ни на децал не бережешь! У тебя ж почки.

– Почки у меня есть, – кивнул я, наливая себе по новой. – А у тебя, оказывается, сердца нет.

– Все у меня в наличии, Евген, но пусть эта рюмка будет последней до вечера, – заявил Цыпа, пряча литровую бутыль «Абсолюта» обратно в бар.

– Террорист ты, брат. – Я отправил порцию спиртного вдогонку за предыдущими и, очищая апельсин от кожуры, полюбопытствовал: – Чего смурной такой? Не выспался, что ли?

– Да нет. Мне ведь и пяти часов за глаза хватает. Посоветоваться хочу. Неприятная история приключилась...

– С тобою? Рассказывай. Подробно.

– С подружкой моей, сожительницей. Ленка в частном банке старшим бухгалтером робит. Отличная деваха, между прочим.

– Короче! В чем проблемы? – перебил я, начиная терять терпение.

– В следующем месяце квартальная ревизия у них в банке намечена...

– Ну и?..

– Крупная рублевая недостача всплывает. В сейфах там только валюту держат, а «деревянные» в подвальном хранилище прямо на стеллажах навалены, как макулатура. В натуре! Вчера Ленка случайно обнаружила, что на полке с крупными купюрами пачки стотысячных не хватает.

– Всего-то? И по такому порожняку...

– Ты не понял, Монах. Что мы с тобой пачкой называем, бухгалтеры зовут лишь корешком. А в банковской пачке таких корешков десять.

– Выходит, пропало сто «лимонов»?

– Точно! А главное, обвинят-то Ленку, как материально ответственное лицо. Потому она и промолчала о недостаче, ко мне прибежала советоваться.

– Что ты предлагаешь?

– Разреши мне с ребятами налет на банк. Во-первых, недостачу на ограбление спишут, во-вторых, урвем довольно приличный куш. Охрана там пустяковая, а в хранилище около восьми миллиардов зря пылится. Правда, мелкими купюрами. Грузовик понадобится иль автобус.

Глядя на жалобную мордашку Цыпы, я чуть было не расхохотался – так он был похож сейчас на капризного мальчугана, выпрашивающего у папаши разрешения поиграть во дворе в любимых казаков-разбойников.

– Подумаю. А как вообще могло произойти хищение? Твоя зазноба кого-то подозревает?

– Да очень даже просто. При выходе из хранилища не шмонают, на доверии, видишь ли, все построено. Любой инкассатор легко мог пачку себе под куртку затарить, и все дела. Трое их там работает. Ленка думает на Валерия Верховцева. Самый молодой и наглый. Бывает, на службу под кайфом заявляется. Собирались увольнять его, да, видать, запоздали сильно...

– Может, просто наехать на него? Расколется и бабки вернет, как мыслишь?

– Вряд ли. Во-первых, «капуста» могла пропасть и месяц, и даже два назад. От нее уже рожки да ножки только остались. А во-вторых, нет никаких прямых или косвенных доказательств, что вор именно он. Налет, Евген, самое подходящее. Все концы махом в воду на дно уйдут. Все гениальное просто, как ты любишь повторять.

– Ладно. Обмозгую на досуге. Что-нибудь придумаю. Зря не гони – не дадим Елену Прекрасную твою на растерзание, гарантия. А ты пробей пока все о Верховцеве. Может пригодиться. Как у нас дело с Шатуном продвигается?

– Все на мази. – Цыпа немного успокоился и оттаял. – Нескольких ребят на наружное наблюдение поставил, да и с тыла шустрю помаленьку.

– Дельно! – похвалил я, наливая тем в самолюбивого Цыпленка новый заряд рабочей энергии.

Умный наездник далеко не всегда пользуется жесткими шенкелями. Иногда достаточно просто ласково потрепать жеребца по гриве, чтобы он взял трудный барьер.

Когда Цыпа, подкованный моими инструкциями, ускакал по делам, я долго смотрел на дверцу бара, решая, не будет ли проявлением малодушия и безволия, если совершу очередной набег на его спиртовые запасы. Решил, что будет, и, демонстративно отвернувшись от соблазна, закурил из портсигара.

Алкалоиды, нежно наслоившись на алкоголь, совершенно освободили мысли от земного притяжения. Они плавно и беззаботно устремились в космос и плавали там в причудливом танце ассоциаций, в окружении разноцветно подмигивающих звезд и добродушно улыбающейся луны.

Нагло возвращая сознание на грешную землю, затрезвонил телефон.

– Привет, Монах! – услышал я в трубке плотный баритон Шатуна. – Как там наша взаимовыгодная сделка? Ратифицирована твоими головорезами? Что ты решил?

– Как много у тебя сразу вопросов, – с неудовольствием заметил я. – Все путем, браток. Я не жлоб. Худой мир всегда лучше доброй ссоры.

– А ты молоток, Монах, дружишь с головой! – самодовольно рассмеялся этот наглый бандит. – Значит, без пальбы интеграция состоялась. Ну, бывай пока.

– И ты бывай! – Я в сердцах швырнул трубку на рычаг. – Пока!..

Вечером появился, наконец, с нетерпением ожидаемый мною майор Инин.

– Неугомонный ты все же, Монах, – посетовал опер, выуживая из внутреннего кармана замшевой куртки свой потрепанный блокнот. – Опять небось кровавую разборку затеваешь?

Натолкнувшись на мой колючий взгляд, майор благоразумно сменил тон:

– Впрочем, это не мое дело. Вот, наковырял в конторе, что смог, об интересующей тебя группировке.

Устроившись в кресле у камин-бара, он полистал свои оперативные записи.

– Итак, вот какую разработку мы на них имеем: гражданин Шатунов трижды судим. Все «ходки» по сто сорок пятой и шестой статьям. Отбывал срока в исправительно-трудовых колониях строгого и...

– Это лирика. Переходи к делу.

– На воле рассекает уже четыре года восемь месяцев. Прописан в тринадцатом доме Чернецкого переулка. Но этот двухэтажный частный особняк он лишь арендует у господина Завлеева, с которым Шатунов сошелся еще в зоне. В настоящее время Завлеев – коммерческий директор рекламного агентства «Титул». Агентство нерентабельно, ясно, чистый камуфляж, прикрытие совсем иной деятельности. Основной доход шатуновской компании приносит так называемая неофициальная «охрана» торговых точек района. Это натуральный рэкет, но ни одного заявления к нам в контору не поступало, и прижать Шатуна юридически нечем. Группа его насчитывает четыре десятка членов, почти все они числятся работниками «Титула». Костяк банды приблизительно десять боевиков, все бывшие уголовники, отбывавшие срока в одном лагере с Шатуном. Разброс статей у них самый широкий – от банального гопстопа до «мокрухи».

– Ладушки. А интересная конкретика на Шатуна есть?

– Чего нет, того нет, – с сожалением вздохнул Инин. – Если б что-то было – Шатунов уж по новой в зоне чалился. Впрочем, гарантировать не берусь. По непроверенным данным, он имеет серьезную отмазку – куратора из ФСБ.

– Шпилит на службу безопасности?

– По всей видимости – да. В прошлом году его машину ОМОН на трассе тормознул для шмона. «Макаров» у Шатунова нашли. Кинули в камеру, а через три часа уже выпустили. Звонок из ФСБ был... Шпалер, правда, не вернули ему, но уголовное дело закрыли. Наглухо, как и не было. Так что вывод очевиден...

– Да уж... – Я раскрыл бар и выудил черную пузатую бутылку, ловко переключая опера с моей расстроенной физиономии на очень небезразличный ему французский коньяк. – Причастись, майор, из источника Иппокрены, глядишь, что-то более вдохновляющее вспомнишь.

– От такого дружеского предложения отказываться смертный грех! – заметно оживился Инин, с готовностью придвигая к себе рюмку и хрустальную вазу с марокканскими мандаринами. – Но туфта ведь тебе без надобности? Принимай действительность такой, как она есть. Диалектика выживания. Лично меня она никогда не подводит под монастырь, Монах.

– Ничего, – утешил я не в меру раздухарившегося опера. – Подведет еще к «вышке» или «сроку».

– Типун тебе на язык! – пожелал мне суеверный мент, поплевав через левое плечо. – Приколы у тебя, Евген, как у шизика или параноика. Прости за сравнение.

– Ладно! – Я плеснул и себе капельку золотой жидкости. – Ты у нас хват и из любых катаклизмов выплывешь. Аксиома – некоторые предметы даже в воде не тонут...

Инин пропустил мимо ушей сей сомнительный комплимент, всецело занятый разделкой мандарина. Это лишний раз наглядно подтвердило мое нелестное о нем мнение. Ведь известно, что плебеи не в состоянии заниматься одновременно даже двумя делами – умственной и физической работой. Цезарь, кстати, по воспоминаниям его современников, легко справлялся с семью делами зараз. Великий эталон, к которому я постоянно стремлюсь. Но пока добрался только до шести. И то лишь, признаюсь, в наслаждениях. Это когда сижу в кресле, смотрю по видаку порнуху, в одной руке папироса, в другой бокал с сухим вином, между колен торчит белокурая головка Мари, а из «Панасоника» льется волнующая мелодия японского секса. Сразу шесть разных дел: сижу, смотрю, курю, пью, тащусь от грамотно исполняемого минета и слушаю музыку.

Утолив личные алкогольные потребности, Инин, наконец, слинял по своим ментовским делишкам, оставив меня в обществе препротивной парочки – одиночества и меланхолии.

Что ж, вынужден констатировать, что сходиться с Шатуном на поле брани чревато сколь ненужными, столь и опасными осложнениями. Сорок бойцов – не баран чихал, не говоря уж о негласной поддержке Федеральной службы безопасности. Ладно, пусть кормится на моих лугах. Авось жизнь сама развяжет сей гордиев узел, без моей скромной помощи. Мало ли случайностей в подлунном мире? Сами эфэсбэшники вполне могут решить однажды, что Шатун – уже до конца отработанный материал, и без лишних слов отправить его в тираж... Такое бывало неоднократно. И ни одно из целой серии загадочных убийств уголовных «авторитетов» так и не раскрыто. Ворон ворону глаз не выклюет...

Ладно, не буду о грустном. Человек сам творец своего хорошего настроения, нужно лишь направить мысли в нужное русло, не отвлекаясь на разные житейские мели, водовороты и подводные течения. Секрет прост. Стоит только обозвать все личные неприятности глупой суетой сует, и они мигом становятся незначительными, превращаясь в смешных пигмеев.

С наступлением мягких сумерек вечерние желания опять заскакали жеребцами к обаятельно-нежной театралке. Да и, признаться, мелькнула привлекательная мыслишка, что с Олей мне бы, возможно, удалось заняться сразу семью делами одновременно... А если проявлю свойственную мне изобретательность, то и вообще побью пресловутый рекорд Цезаря! В конце концов, замечу без лишней скромности, Монах не глупее какого-то там древнего римского пахана. Пусть и императора.

Припарковал «мерс» там же, где и вчера. Все повторилось, издевательски скопировав прошлый вечер, словно тот просто погляделся в зеркало. Мои настойчивые звонки у вожделенных дверей остались без ответа. Оказывается, фортуне все еще не прискучила ее вызывающе-неприличная поза. Явно не просекает в своей женски-легкомысленной беззаботности, что я ведь могу обозлиться и обойтись с ней совсем не по-джентльменски, а чисто по-лагерному...

Присаживаясь на опостылевшую скамейку у подъезда, обратил внимание, что в детской песочнице снова копается малыш в болоньевой куртке. По ходу, такой же бесприютный бродяга по жизни, как и я. Увлеченно-сосредоточенно строит себе сказочный песочный замок и наплевать ему, что вечера на Урале неласковы и легко можно подхватить простуду. Я поежился и поднял воротник куртки. А может, ему и пойти некуда? Да навряд ли. Не беспризорник, поди? Хотя в наше бардачное время ничему удивляться не приходится. Бедлам, женившийся на беспределе... Как говорится, слов нет, остались только слюни.

Решив со скуки разобраться, что к чему, я встал и подошел к песочнице:

– Привет, земляк! Ты чего домой не идешь? Передачу «Спокойной ночи, малыши» не боишься пропустить?

– Не-а, – лишь на секунду оторвавшись от своих архитектурно-строительных забот, ответствовал мальчуган, шмыгнув носом.

– Ну, вот, пожалуйста! Ты же в натуре простыл, пацан! Как кличут? В смысле, зовут тебя как?

– Солнышко.

– Хм, ну, так тебя, наверно, мамаша величает. А другие дяди и тети зовут Сашей или, допустим, Сережей?

– Не-а. Вовчиком. А мамы у меня вовсе не было.

– Это навряд ли. Солнышком чужие не зовут.

– Баба Люда звала. Померла она.

– И сколько ж тебе лет?

– Шесть с половиной.

– А где живешь, с кем?

– В восьмой квартире, с тетей Надей.

– А домой чего не идешь?

– Сейчас нельзя. Как дяденька уйдет, тетя Надя меня позовет. Уже скоро.

– Какой дяденька? Который вчера был?

– Не-а. Вчера совсем даже другой приходил.

– Ясно! Полный беспредел творится! Значит, пока тетя с мужиками развлекается, ты на улице мерзнуть должен, как щенок бездомный. А ну, айда! – Я протянул руку и мягко заграбастал маленькую теплую ладошку мальчугана.

– Мне запрещается со двора уходить, – испуганно пискнул тот.

– А мы к тебе домой направляемся, – успокоил я. – Восстанавливать социальную справедливость.

Восьмую квартиру я обнаружил на третьем этаже. Обыкновенная, выкрашенная коричневой половой краской дверь, ничем не указывающая на то, что здесь проживает нахальная садистка тетя Надя, издевательница над невинным малолетним ребенком.

Дверь долго не открывалась, несмотря на мои нетерпеливые, по-ментовски настойчивые звонки. Наконец приоткрылась, явив на обозрение средних лет сердитую женщину в домашнем ситцевом халате морковного цвета.

– Вы почему нарушаете, гражданка?! – не дал я времени ей обрушить на меня свой наверняка богатый оригинальными идиомами лексикон. – Я ваш новый участковый! На каком основании дитя без присмотра?

Воспользовавшись кратким замешательством хозяйки, я перешагнул порог, заставив ее посторониться. Вовчик, понурившись, семенил рядом. Не сбавляя темпа, я прошел в комнату. Квартира оказалась всего однокомнатной.

На застеленном простынью диване сидел полуодетый мужик лет пятидесяти. Незастегнутая клетчатая рубаха открывала его грузный, словно беременный, живот. Взъерошенные жидкие волосенки смешно торчали на голове в разные стороны.

– Так, так! Развратом занимаетесь, пока ребенок воспаление легких зарабатывает? – Я праведным вопиющим перстом указал на смятую простыню. – Предъявите документы, гражданин!

– Да в чем дело-то? – неуверенно запротестовала хозяйка. – Пройдемте, товарищ инспектор, на кухню. Я вам все объясню, останетесь довольны.

– Демократия на дворе! – строго заметил я в спину удаляющейся на кухню женщине. – Сейчас я для вас уже не товарищ, а господин.

Обернулся к растерянно-безмолвно таращившему на меня глаза мужику:

– Чтоб через минуту мухой испарился из апартаментов! Иначе я тебе, фраер, ухо откушу. Как раз нынче не ужинал еще.

С нескрываемым удовольствием полюбовавшись на ошарашенно-испуганную физиономию Надиного хахаля, я по-свойски подмигнул Вовчику и прошел в кухню, больше похожую на тесную кладовку.

Хозяйка поджидала меня, зажав в кулачке десятитысячную купюру.

– Это для вас, господин участковый, – немного смущенно пробормотала женщина, протягивая деньги. – Живи и давай жить другим, как любит говорить ваш предшественник. А что, Василь Семенович уволился, а вас в дела не посвятил? Ну, не беда. Столько будете иметь с меня каждую неделю. Немного, конечно, но войдите в положение. Сама кое-как концы с концами свожу. Да и Вовчика ведь кормить каждый день надо.

– А кем он тебе приходится? – игнорируя купюру, поинтересовался я.

– В том-то и дело, что никем. Мамаша моя в тридцать втором детдоме работала. А зимой ее расформировали подчистую. Средств, вишь ли, у мэрии нет. На служебные «Мерседесы» откуда-то отыскивают. Жлобы захребетные! Детишек работники детдома по своим семьям разобрали, а оставшихся в Пермь отправили. Там один детский дом еще кое-как держится. И мамаша, дура дурой, тоже взяла мальчонку. Вовчика этого. Солнышком прозвала за рыжие волосы, – явно расстроившись от воспоминаний, хозяйка тяжело опустилась на табуретку у стола.

– Ясно. А отчего баба Люда, мать то бишь твоя, умерла?

– Рак желудка, как уж потом выяснили. А денег у меня даже на гроб не было, безработная я. Обанкротилась наша швейная фабрика... Пришлось кремировать, все ж подешевле...

– Деньги убери, мне они без надобности. Значит, торговля собственным телом не больно рентабельна? Сколько тебе этот плешивый хмырь обещал?

– Всего сто тысяч. Сильно не разбежишься.

Я окинул бывшую швею опытным мужским взглядом. Сделанный вывод, что большего она и не стоит, чисто по-интеллигентски оставил при себе и вынул из заднего кармана брюк неразлучный бумажник.

– Клиент, насколько разбираюсь в людях, уже слинял в неизвестном направлении, – сказал я, кладя на кухонный стол двадцатку «гринов». – Это тебе в возмещение убытков.

– Так вы не участковый?! – наконец-то врубилась Надя, уставясь на меня, как бык на новые ворота. – Кто дал вам право врываться к честным людям?

– Заглохни, честная! Я Счастливый Случай, а он положняком всегда приходит без предупреждения. Не знала разве? Так вот, Надежда, прекращай давай свое малодоходное надомное ремесло. На «конвейере» у меня будешь в десять раз круче зарабатывать. Наведайся завтра в гостиницу «Кент», спроси господина Цепелева. Он тебя пристроит к делу и номер в гостинице выделит. Понятно, не за красивые глазки. Будешь ему двадцать процентов с навара отстегивать. Покатит такой не хилый расклад?

Проститутка, почему-то покраснев, долго переваривала полученную информацию, но, видать, так и не нашла подходящих случаю слов благодарности и просто кивнула.

– Вот и ладушки! А то дань платить какому-то ржавому Василь Семенычу в наше индустриальное время высоких технологий – явный нонсенс! Да и унизительно, в конце концов. Ладно. Мне в путь пора. Время ужина давно пришло. Кстати, запомни – Вовчика не просто каждый день надо кормить, а хотя бы трижды за сутки. Ну, бывай пока.

Как и ожидал, кроме пацаненка, в комнате уже никого не было. Мимоходом потрепав на прощание рыжие вихры мальчугана, я вышел в подъезд, еле-еле освещенный экономной сороковатткой.

На первом этаже, заранее зная результат, а вернее, его полное отсутствие, позвонил в Ольгину дверь и, чертыхнувшись, направился к мирно дремавшему с погашенными фарами «мерсу». Даже это холодное бездушное железо сейчас казалось мне более человечным, чем все гомо сапиенс вместе взятые.

На следующий день Цыпа прибыл ко мне на квартиру в такую рань, что я чуть было не удивился, но вовремя вспомнил о терзающих его заботах, связанных с сожительницей-бухгалтершей.

– Располагайся, братишка. Выпить не предлагаю – уважаю твои железные принципы.

– Прости, Евген, что с постели поднял, – глянул на мою фланелевую пижаму, буркнул соратник. – Но уже одиннадцать, и я думал...

– Пустяки. С чем пришел?

– Да я насчет Ленки. Можно начать готовить налет на ее банк?

– Не гони лошадей! О Валере Верховцеве что-нибудь разузнал?

– Только координаты его однокомнатной фатеры, да еще что брательник в Астрахани живет. Андреем зовут.

– И то хлеб. Так вот. Я прошевелил ситуацию. Пусть твоя Елена умыкнет из хранилища еще пачку стотысячных.

– Но тогда недостача будет уже двести миллионов! – негодующе воскликнул Цыпа и даже покраснел с чего-то. – Это некрасиво, Монах. Ей же потом не рассчитаться.

– Ты еще скажи мне, что нельзя строить свое благополучие на несчастье других, – насмешливо предложил я. – Но не переживай. Ты не так все понял. Уйдет твоя дорогая бухгалтерша от ответственности, гарантия! Просто мой план акции прикрытия требует капиталовложений. Частично – для ее успешности, частично – в качестве скромного гонорара за мои умственные старания. Просекаешь?

– Если ты уверен, что все будет в елочку, то, конечно... – с сомнением промолвил телохранитель, стараясь по моим честным глазам прочесть план спасения своей пассии. – А детали не раскроешь?

– Будет день – будет пища! Когда принесешь сто «лимонов», тогда сразу и претворим идею в жизнь. Чего раньше времени базарить? Примета плохая. Или ты мне не веришь?

– Ясно, верю. – Цыпа отвел взгляд и мрачно насупился, задумавшись о чем-то.

– Ладно, – облегченно вздохнул он, придя к каким-то утешительным выводам. – Принесет Ленка пачку. Уболтаю. Накрайняк, коли твой план не выгорит, своими бабками недостачу погашу.

– Вот речь не мальчика, но мужа! – изрек я вычитанную где-то умную цитату. – Не хипишуй. Все будет путем. Ты же меня знаешь.

– В том-то и дело... – странно ответил Цыпа и поднялся с кресла. – Ну, я побежал. Надо смену послать ребятам, которые за шатуновской братвой пасут.

– Ладушки. Можешь «мерс» взять. До вечера он мне все одно не понадобится.

Так как две кавалерийские атаки на квартиру желанной театралки оказались неэффективными, сегодня я решил идти другим путем.

Отыскал в справочнике телефонный номер акционерного общества «Гармония» и, представившись двоюродным братом Ольги, попросил ее к телефону. Приятный женский голос секретарши сообщил мне, что Ольга вместе с шефом уже неделю в Москве по делам, но сегодня она возвращается в Екатеринбург.

На этот раз я подготовился всесторонне. Кроме букета чудно пахнущих роз, прихватил также торт-мороженое. А на случай бдения на скамейке – плоскую серебряную фляжку с коньяком.

В восемь вечера, как и в прошлые два дня, нарисовался у Олиной двери. Если пословица не врет и «Бог любит троицу» на самом деле, то сегодня мне должно повезти и «сим-сим» наконец-то откроется.

Так и вышло. За те девять месяцев что мы не виделись, страстная любительница оперетт ни капельки не постарела. А искреннее удивление во взгляде вообще сделало ее похожей на девчонку-школьницу.

-Женя?..

– Гарантия, – сунув в руки ошеломленной Оле букет алых цветов, я без лишних слов прошел в комнату.

– По всей видимости, ты меня в прошлый раз не до конца понял, – сухо заметила хозяюшка, входя следом за мной.

– Ошибаетесь, сударыня! Я все схватываю на лету, с полуслова, – за улыбкой попытался спрятать сильное разочарование. – А пришел потому, что знаю, как легко-непредсказуемо меняется настроение очаровательных женщин. Но, кажется, я промахнулся на этот раз. В любом случае, розы сейчас остро нуждаются в живительной влаге, а на наши сложные отношения им глубоко наплевать. Не будь жестокой к невинным созданиям. Поставь в вазу.

Хмыкнув, Оля унесла букет на кухню. «Если она выбросит цветы в мусорное ведро, то, верняк, мне уже ничего здесь не обломится», – подумал я, закуривая.

Но опасения оказались совершенно напрасными. Хозяйка вернулась в комнату с хрустальной вазой, в которой благодарно рдели, оживая, нежные представители флоры.

Установив роскошно-торжественную вазу в середину стола, Оля неласково покосилась на коробку тортика и плоскую фляжку, которую я выудил из кармана.

– Тебе что, больше выпить негде?

– Не опошляй чистых порывов моей души, – строго заметил я. – Просто мне немного грустно что-то, вот я и решил для прививки оптимизма пообщаться со славной знакомой девушкой. Какой тут криминал? А суровость плохо идет к твоему милому личику. Вместо глупых разборок неси-ка лучше тарелку и пару рюмок.

Оля явно хотела сказать что-то резкое, но, передумав и вздохнув, снова отправилась на кухню.

– Только давай сразу договоримся, Женя, – принеся все необходимое и присев за столом напротив меня, сказала хозяйка. – В память о нашей давней встрече просто посидим по-товарищески, и ты уйдешь, не делая никаких поползновений...

– Заметано! Как цынканешь, сразу рву когти, без базара. Гадом буду, – поймав удивленный взгляд собеседницы, поспешил пояснить: – Я ведь детективы пишу. Иногда слишком уж вхожу в образ бандита и сыплю жаргоном напропалую. Я лишь хотел сказать: дай только знак, и я мигом улетучусь, как паинька. Клянусь.

После второй рюмки французской амброзии Олино личико разгладилось, глаза потеплели и засветились. Как я и рассчитывал. Если бы догадался добавить в коньяк децал лауданума, то молодая хозяйка сама бы уже силой волокла меня в постельку. Обычное дело – задним умом мы все...

– Ты не находишь, что коньяк значительно круче настроение поднимает, чем все твои любимые болгарские вина? – полюбопытствовал я, вкрадчивыми бархатными интонациями стараясь пробудить нежные струнки в душе театралки.

Но на сей раз мой баритон не вызвал ожидаемого отклика. Должно быть, тональность была не той кондиции из-за легкой простуды, полученной вследствие идиотских вечерних сидений на скамейке.

– Хороший напиток, – равнодушно согласилась Оля, многозначительно поглядывая на настенные электронные часы. – Но слишком дорогой, не по карману секретарю-референту.

– О чем разговор? – Почувствовав привычную почву под ногами, я воспрял духом. – Ежели у тебя трудности с финансами, то я, безусловно и с радостью... Пару-тройку «лимонов» в качестве презента...

– Благодарю. Не нуждаюсь, – сухо отрезала Ольга и поджала свои чудные чувствительные губки. – Ты, Женя, кажется, меня с проституткой перепутал.

Спорить, разубеждать или оправдываться было бы одинаково глупо и унизительно. Поэтому, находчиво отхватив ложкой огромный кусок торта, я запихал его в пасть, наглядно-убедительно обосновывая свое затянувшееся молчание. Прожевав наконец кремово-сливочный айсберг, взглянул на Олю. Она уже успокоилась и с понимающей улыбкой наблюдала за моими нехитрыми тактическими уловками.

– Тебе пора, Женя. Извини, но мне завтра рано вставать.

– Как скажешь, начальник, – стараясь подавить в себе раздражение, выпростал жаждущее неги тело из уютно-мягкого кресла. – Признайся уж напоследок. Нового мужского индивида ждешь? Угадал?

– Какой ты все же глупый, хоть и писатель! – Оля как-то странно-отчужденно посмотрела мне прямо в глаза. – Если хочешь знать, мужчины для меня просто не существуют, они мне противны.

– Да неужели?! – Я невольно язвительно рассмеялся. – Теперь понятно, зачем каждую неделю нового любовника заводишь. Так же равнодушна к мужикам, как и бесподобная Екатерина Вторая!

– Дурак ты, Женя, – почему-то совсем не обидевшись, спокойно сказала молодая особа. – Любовников меняла, так как эксперимент ставила, медицинский. Надеялась забеременеть. Бесплодие у меня... А ребенка хочу до безумия!

– Вот те на. В таком случае не экспериментировать надо, а к гинекологу обратиться.

– Бесполезно. Все методики их уже испробовала. Необратимо, говорят. В шестнадцать лет аборт у меня был...

– Выходит, сама виновата, – констатировал я.

– Сама?! – У Ольги даже губы побелели от негодования. – Изнасиловали меня. Четверо пьяных ублюдков. От них рожать?! После того случая всех вас, кобелей, ненавижу.

– Зачем так обобщать? – попытался я утихомирить не в меру разбушевавшуюся амазонку. – Уверен, кое-кто, из скромности не уточняю, кто именно, доставил тебе в постельке истинное наслаждение.

– В том-то и беда! Испытывая удовольствие от мужских ласк, себя начинаешь чувствовать сучкой какой-то. Животинкой с одним половым инстинктом.

– Ты просто шизофреничка, – подвел я итог своим наблюдениям. – А, кстати, может, разок еще поэкспериментируем, вдруг срастется? И получишь от меня в подарок свою заветную мечту – мальчонку...

– Нет уж. Наэкспериментировалась до отвращения. – Оля слабо улыбнулась. – Да и врач сказал, что детей у меня уже никогда не будет.

– Ну, как желаешь. Навязываться не смею. Рву когти, как обещал. – Я взял со стола пустую фляжку и сунул в карман. – Кстати, сейчас без проблем можно в любом детдоме пацаненка по вкусу подобрать. Все эти заведения на ладан дышат из-за финансового краха и никаких справок о моральном облике уже не требуют. Или вон – в восьмой квартире беспризорный мальчуган пропадает. Вовчиком кличут. Всего раз в сутки одна путанка его кормит. Ну, пока! Авось еще когда-нибудь пересечемся.

Заводя мотор «мерса», прикидывал, к кому из постоянных подружек зарулить на огонек. Но так и не остановив свой выбор ни на одной прелестной кандидатке, плюнул на этот сложный ребус и поехал домой спать.

«Абсолютная» акция

Настоявшись за ночь в пузырьке с водкой, сотня таблеток паркопан-5 отлично растворилась, выбросив в осадок ненужные меловые элементы.

Аккуратно выбрав невинную на вид прозрачно-чистую жидкость шприцом, я вколол его тонкую иглу в жестяную пробку бутылки «Абсолюта» и выдавил содержимое внутрь.

Для намеченной акции прикрытия Цыпиной банкирши все было готово.

Ближе к полудню появился Цыпа с «дипломатом». По его сосредоточенно-серьезной физиономии было очевидно, что пришел он не пустой.

– Вот, как ты велел, – сказал он, выуживая из «дипломата» увесистый пластиковый пакет. – Сто «лимонов», как в аптеке.

Так и оказалось. Вскрыв пакет, я обнаружил пачку из десяти корешков. В каждом из которых было по десять миллионов рублей хрустящими стотысячными купюрами. Два корешка я сунул к себе в карман, а остальные забросил обратно в чемоданчик.

– Прогони бабки через наше казино. Пусть станут непорочно-чистыми. Потом поделим пополам.

– К завтрему все будет в ажуре.

– Ладушки. Ну что, любитель финработниц, приступаем? Как ты мыслишь, астраханские арбузы уже созрели?

– В каком смысле? – удивленно-непонимающе захлопал своими пушистыми ресницами Цыпленок.

– В самом прямом.

– Не в курсе я, Евген. По ходу, рано еще для арбузов-то.

– Ну и дьявол с ними! Накрайняк, яблоки возьмем. Менять план поздно. Поехали. Бутылку со стола прихвати.

Уже через десять минут мы были на колхозном рынке. Частично посвященный мной по дороге в план операции, Цыпа деятельно сновал между длинными деревянными столами, заваленными цитрусовыми дарами матушки-природы. Вскоре появился и результат его суеты – объемная сетка, битком набитая желто-розовыми яблоками, своей удивительной величиной больше похожими на маленькие дыньки.

– Не астраханские, правда. Из Бишкека.

– Сойдет. На них не написано, – усмехнулся я. – Что ж, пора навестить господина Верховцева!

Инкассатор проживал на четвертом этаже типовой серой пятиэтажки.

– Если ангел-хранитель его еще не покинул за грехи, то дома Валеры не окажется, – философски заметил я, нажимая на кнопку электрозвонка.

По-видимому, хозяин квартиры уже успел-таки опротиветь личному ангелу – дверь незамедлительно открылась. На нас выжидающе смотрели серые глаза тридцатилетнего белобрысого типа.

– Вы Валерий? – бодро спросил я и взял у Цыпы сетку с яблоками, стараясь на ней сконцентрировать внимание хозяина.

– Да. А в чем, собственно, дело?

– Мы от Андрея Верховцева, вашего брата. В Екатеринбурге проездом, вечером уже обратно в Астрахань на поезде пилить. А это небольшой вам презент от брата и южной природы. Разрешите войти?

Хозяин квартиры скинул с двери цепочку и не слишком радушно буркнул:

– Заходите, раз такое дело. И как там Андрюха, все на старом смешном месте пашет?

– У него все отлично! – заверил я, входя в комнату, и тут же спрыгнул со скользко-опасной темы. – Чудненькая квартирка! И сервант на положенном месте. А в нем, ручаюсь, и стопочки имеются. Грех не обмыть наше знакомство.

– Я почти не пью, – немного растерялся от моего наглого напора белобрысый инкассатор. – В доме ни грамма спиртного...

– Пустяки! У нас завсегда с собой. Верно, Александр Иванович? Доставай наши запасы.

Цыпа, глупыш, не сразу отреагировал на «Александра Ивановича» и чуть замешкался, прежде чем выставил на стол мою бутылку «Абсолюта». Но хозяин, на свою беду, не обратил на это внимания. Впрочем, радикально повлиять на ход событий он бы при всем желании все одно уже не смог.

– Нет, это совсем не по-славянски, – забраковал я вынутые Валерой из серванта крохотные коньячные рюмки. – Надо стопки или стаканы. Без лишних претензий, зато очень демократично и доходчиво. А вы, Александр Иванович, помойте яблочек нам на закуску.

Вскоре на столе стояла тарелка с яблоками и три стограммовые стопки.

– Выпьем за чистые братские чувства, – предложил я, обезглавив бутылку и наполняя емкости водкой с сюрпризом. – Один в Астрахани, другой в Екатеринбурге, а ведь помнят и заботятся друг о друге!

– За братву! – совсем не к месту съюморил Цыпа, весело мне подмигивая.

Проследив, как все выпили, я освободил рот от водки, выплюнув обратно в стопку, и, отвечая на удивление собутыльников, пояснил:

– Не идет что-то. Подташнивает. Погожу маленько. Не обращайте внимания, со мною это бывает.

Чувствуя на языке противно-специфический медный привкус паркопана, поспешил закурить спасительную «родопину».

– Это печенка характер показывает, – обеспокоенно заявил Цыпа. – Я ж тебе все время говорю, Михалыч, слишком уж часто ты пьешь. Так и цирроз можно запросто схлопотать.

– Ладно, доктор Айболит, – усмехнулся я. – Сваргань-ка лучше мне кофе или чай покрепче.

Когда Цыпа скрылся в кухне, я еще некоторое время задумчиво-неторопливо курил, наблюдая за хозяином.

Валера неподвижно сидел на стуле, уставившись на свои ярко покрасневшие ладони. Он бы удивился еще больше, увидев свою физиономию. Она вся пошла красными пятнами, контрастируя со скулами, которые покрыла меловая бледность.

– География! Биография! Хореография! – сказал я свой любимый тест, проверяя на какой стадии находится сейчас клиент. – Продолжай!

– Проезжай, унижай, уважай, урожай, угрожай, – механически забубнил Валера немного не по теме, но в нужном ключе, – переживай, одалживай, пересчитай. Гульчитай...

Убедившись, что хозяин правильно шагает в направлении необходимой мне кондиции, я прошел на кухню проведать Цыпу.

Тот сидел на табуретке у газовой плиты и налившимися кровью глазами с ненавистью смотрел на чайник. Паровой свисток тоненько надрывался, возвещая, что вода уже давно вскипела.

– Ты как, Цыпа? – спросил я, с интересом разглядывая соратника.

– Менты на «хвосте»! – медленно повернув ко мне голову, сообщил шепотом Цыпа. – Свистят, суки! Делать ноги пора. – Рука его вяло шарила под курткой, не в силах выдернуть из кобуры тяжелый автомат-пистолет Стечкина.

Я выключил огонь под чайником, и тот наконец затих. Цыпа сразу успокоился, закаменев на табуретке.

Не найдя в запасах инкассатора кофе, я заварил полпачки цейлонского чая на стакан воды. Пока жидкость активно насыщалась необходимым кофеином, я произвел ревизию холодильника и остался доволен, обнаружив лимоны. Сок одного из них я выдавил в свою чайную чашку. Но давать Цыпе приготовленное мощное противоядие спешить не стал. Вытянув у него из кармана черную вязаную маску-шапочку с прорезями для глаз, с которой он никогда не расставался, я натянул ее себе на голову, чтобы не отвлекать «плавающего» соратника слишком уж хорошо знакомым ему лицом. Пощелкал у него перед носом пальцами, привлекая внимание.

– Ты кто? – Цыпа набычился на спецназовскую маску, как на заклятого врага.

Было очевидно, что благоприобретенные уголовные инстинкты уже взяли над его разумом полную власть.

– Я друг, я твой брат, такой же бродяга по жизни, как и ты, – спокойно, но с нажимом разъяснил я.– А вот Монах, говорят, львиную долю доходов забирает и тебя ни в грош не ставит. Вам не по пути, он же эгоист махровый! А ведь если его грамотно убрать, то и делить с ним ничего не надо... Неплохая идея?

– Ах ты, мразота! Падла! Да я за Монаха!.. – Усилием воли Цыпе все же удалось заставить себя выдернуть из-под куртки «стечкин», но передернуть затвор он забыл, и я без малейших эмоций наблюдал за его безрезультативными потугами всадить в мою черную маску всю двадцатизарядную обойму пистолета.

Отведя в сторону назойливо маячивший у меня перед глазами вороненый ствол, я задал вопрос, который давно уже хотел выяснить:

– А где твой брат Василий? Снайпер?

Соратник, явно уже начисто забыв, зачем он только что махал волыной, сунул ее обратно в кобуру и напряженно задумался, смешно наморщив лоб.

– Не в курсе. Потерялся где-то на югах. По ходу, утонул по пьянке в море. А может, ограбили и утопили. Куча долларов была у него.

– Весьма вероятно, – согласился я, не уточняя, что мне-то судьба Василия очень хорошо известна. Вася был слишком уж беспечен и стал опасен для организации. По моему заданию его «погасил» и закопал в лесу Том, приятель Цыпы...

Отжав ложкой чайную массу, я нацедил почти полстакана смахивающей на деготь жидкости и подал сонно клевавшему носом Цыпе.

– Пей до дна!

Заглотив чифирь, телохранитель пару минут неподвижно сидел, вытаращив глаза и хватал разинутым ртом воздух.

– Все путем! Кофеин уже всосался, сейчас полегчает. Сейчас тебе вырвать надо.

Обхватив Цыпленка сзади за мощный торс, я наклонил его голову над раковиной мойки. Но, сколько он ни тужился, ничего не выходило. Слегка нажав пальцами на его солнечное сплетение, я вызвал, наконец, долгожданный спазм, и Цыпу вырвало сплошной желчью.

– Что это со мною? – слабо простонал соратник, с трудом возвращаясь на табурет.

Внимательно присмотревшись, я увидел, что в его взгляд понемногу уже возвращается осмысленность.

– Ничего страшного. Обморок с тобой случился. Ты разве не помнишь?

– Нет, – смущенно признался Цыпа. – Башка ватная какая-то.

Я налил ему стакан воды и выжал туда второй лимон.

– Выпей. Полегчает. Давно делом пора заняться. Надеюсь, то, что мы в гостях у Верховцева, ты все же не забыл? По-быстрому помой посуду и принимайся за шмон. Усек? Действуй!

Вернувшись в комнату, нашел Валеру на том же месте.

– Выезжай, умножай, опережай... – вяло растягивая слова, долдонил хозяин, видно, вконец зациклившись на рифмах.

Полюбовавшись на это творение рук своих, нежно похлопал клиента по кумачовым рдевшим щекам.

– Довольно, дорогой! Тебе и так уже поэты всех времен и народов люто завидуют. Одно не пойму, чего ты только одну-единственную пачку из хранилища увел?

Валера захлопал на меня глазами и по-идиотски хихикнул, обнажая прокуренные зубы.

– Я ж не дурак! Две-то под курткой сильно заметны были бы.

– Ясненько. И заодно уж – что это за смешная профессия у твоего Андрюхи? Любопытно просто.

– Дамский парикмахер он. Умора! – продолжая глупо скалиться, сообщил Валера.

Я плеснул ему еще стопку.

– Выпей за его здоровье!

Уговаривать клиента не пришлось. Под паркопаном люди обычно чисто механически выполняют любые команды.

Я склонился над незадачливым воришкой. Зрачки его сильно расширились, захватив чуть не всю радужную оболочку глаз. Меня он уже не замечал. Это свидетельствовало о том, что сознание Валеры быстро продвигается по верному пути в запредельный мир счастливых иллюзий и многоцветных миражей. И, судя по лошадиной дозе, оно там благополучно загостится на месячишко, а то и вообще не захочет возвращаться в банально-скучную реальность.

Из кухни нетвердой походкой вышел Цыпа. Как сомнамбула натыкаясь на стены, принялся за обыск. Хорошо хоть перчатки натянуть не забыл. Опыт и профессионализм победили заторможенность. Скоро из разных мест были извлечены около ста тонких пластиков опия и куча одноразовых шприцов. Денег, естественно, почти не оказалось.

– Тухлый наркоша, как Ленка и думала! – подвел итог Цыпа, устало опускаясь на стул.

– С ним все ясно. Заканчиваем.

Оставив наркотики на столе, я вскрыл два принесенных с собой денежных «корешка» и присыпал ими столешницу, как листьями присыпает землю осень.

Покидая квартиру, открыл все шесть вентилей газовой плиты. Хлопнув дверью, убедился, что за нами защелкнулся замок. Полупустую бутылку «Абсолюта» спустил в мусоропровод.

Во дворе у машины сразу пресек попытку Цыпы сесть за руль.

– Сам поведу. Тебе, братишка, нынче рулить противопоказано. Отдыхай после своего идиотского обморока.

– Не знаю даже... – телохранитель тяжело плюхнулся на пассажирское место, его заметно знобило. – Раньше со мною ничего такого не было.

– Все нормально. Главное, обморок уже позади, а ведь он вполне мог оказаться смертельным...

– Ну да! – недоверчиво скривил губы наивный Цыпа. – Я же здоров, как буйвол!

– Поверь слову знающего человека, – серьезно подтвердил я, поворачивая ключ зажигания. – В таких неожиданных приступах я довольно крупный дока!

В гостинице, отправив верного соратника отсыпаться и приходить в себя, я позвонил дежурному Горгаза и взволнованно сообщил, что из шестнадцатой квартиры чувствуется сильный запах газа, а на звонки никто не отвечает. Продиктовав адрес Верховцева, повесил трубку.

Барометр моего настроения устойчиво показывал на «ясно». Сейчас нужный пасьянс сложится – бригада газовиков, обнаружив невменяемого Валеру, наркоту и ворох дензнаков, безусловно, вызовет ментов. Таким образом в банке о недостаче узнают еще до ревизии. Что и требовалось.

На следующий день, слушая доклад Цыпы о текущих делах, с любопытством разглядывал соратника, вслушиваясь даже в его интонации. Но, кроме легкой бледности на щеках и устало-тусклого взгляда, ничто не напоминало о перенесенном им вчера суровом испытании.

– Приходила в «Кент» деваха от твоего имени, – продолжал Цыпа. – Надюхой представилась. Параметры и фэйс среднего качества, так что сразу на профпригодность проверил. Для спецклиентуры не подходит, а на «конвейере» вполне справится. Выносливая! Ради эксперимента прогнал через нее чуть не дюжину наших мальчиков подряд, а ей хоть бы хны! Выделил Надюхе номер в гостинице, пусть работает.

– А как дела в «Большом Урале»? «Бабочки» Шатуна уже прилетели на огонек?

– Да уж, ждать не заставили. Два дня трутся, отбивают наших постоянных клиентов. И успешно. Навар моих девчат упал процентов на тридцать. Если так круто и дальше покатит, то в этом месяце мы недополучим с них миллионов восемьдесят, а то и больше.

– Да, не было печали... – поморщился я. – А что интересного говорит «наружка»?

– Пока никаких понтов от наблюдения. Шатун, прям как сыч, сидит безвылазно в особняке. Коли будешь планировать «ликвид», то без налета на его гнездо не обойтись. А в доме постоянно не меньше пяти вооруженных боевиков находятся. Значит, нам понадобятся человек двадцать... Будет крупный хипиш...

– А если просто снайпера напротив посадить?

– «Кукушка» результата не даст. Я проверял – к сожалению, все окна в доме пуленепробиваемые. И такой же толщины, как в нашем клубе «У Мари». Очередь из «Калашникова» выдержат.

– Продуманный козел попался! Подождем с решением децал, авось сударыня-жизнь сама даст подсказку.

– Навряд ли, – усомнился кардинально мыслящий Цыпа. – Избавиться от проблемы поможет только госпожа смерть.

– Кто о чем, а голый все о бане. Ладушки! Позже обсудим. Есть еще какие-то вопросы?

– Есть. Ты не можешь до вечера без «мерса» обойтись? Надо его в гараж загнать на несколько часиков.

– А в чем дело?

– Менты вконец оборзели с перепугу. Останавливают и шмонают всех подряд. Все чеченских террористов ищут. Лучше нам подстраховаться и оборудовать в салоне надежные курки для оружия, а не таскать его при себе. Другие наши машины я уже тайниками снабдил, остался только «мерс».

– Лады. Действуй. Накрайняк «Волгой» воспользуюсь.

Оставшись один в малом банкетном зале гостиницы, задумался над глобальным вопросом современности – куда катится несчастная Россия? Скоро человеку, отправляясь на улицу, взять с собой банальный пистолет будет так же опасно, как и выходить без оного! Полный беспредел!

И что самое забавное: на бездарное покорение Чечни Россия, войдя в воинственно-дебильный раж, израсходовала денег уже в десятки раз больше, чем стоит эта маленькая кавказская республика со всеми ее потрохами. Натуральный идиотизм. Сразу видно, что страной рулят не вдумчивые экономисты, а верхогляды-политиканы, для которых красивая упаковка значит больше содержимого.

Вот и до уральского Екатеринбурга война докатилась. Городские власти и органы правопорядка явно впадают в истерику, незаконным образом нарушая демократическое право личности на неприкосновенность.

Эти мрачные мысли логично привели меня к самому простому и распространенному, чисто русскому желанию – утопить их в алкоголе. Рюмка выдержанного коньяка всегда помогает смотреть на окружающую действительность более оптимистично. К тому же нынче я еще не выпил ни грамма.

Уже потянувшись к кнопке электрозвонка под столом для вызова официанта, я вдруг остановился. Да, неожиданная идея вполне может оказаться жизнеспособной. Любую негативную ситуацию легко превратить в позитивную. Надо лишь подойти к ней с головой и с правильной стороны.

На кнопку я все-таки нажал. Но потребовал себе не коньяк, а Цыпу. Тот мигом нарисовался, будто сторожил дверь с той стороны. Впрочем, так оно, по ходу, и было. Бдительным стал Цыпа после моего недавнего похищения, спасу нет.

– Давай-ка прокатимся в «Северное сияние», навестим Фигаро. Наверняка он, как всегда, в этой забегаловке ошивается.

– Там же одни самопальные напитки подают, – поморщился Цыпа. – Для твоих почек слишком большой риск.

– Не дуй на воду, братишка. Мы туда не пить направляемся, а строго по делу.

Бежевая гостиничная «Волга» доставила нас к нужному полуподвальному заведению за каких-то четверть часа.

Три ступеньки вниз, и мы с Цыпой попали в нутро пивнушки. Закуски здесь не предусматривались, и поэтому маленькое овальное помещение было густо пропитано лишь застоявшимися запахами дешевого табака и пролитого «Жигулевского». Торговали здесь и водкой, изготовленной из технического спирта и воды из-под крана в равных пропорциях. Но из-за дешевизны напитка посетители делали вид, будто не замечают, что водка имеет подозрительный и малоприятный привкус хлорки.

Фигаро, как обычно, ютился на высоком табурете у липкой стойки и, растягивая удовольствие, неспешно смаковал суррогатное пойло. Его маленькие заплывшие глазки на одутловато-багровом лице сразу выцепили меня из постоянного контингента, состоящего преимущественно из пьяниц и безработных.

– Евгений Михайлович! Каким ветром в это Богом проклятое место?

– Попутным, дорогой, попутным. Ты как, соображать еще в состоянии?

– Без проблем! До счастливой кондиции я только к полуночи добираюсь. Как слон – могу два ведра выхлебать! Не вру, в натуре.

– Замечательно. Раз в силах экзотические сравнения выдавать – значит, в норме. – Я заказал для Фигаро порцию любимой им отравы и кивнул на пустующий столик. – Пойдем-ка присядем. Разговор есть. Деловой.

– Завсегда рад услужить хорошему человеку, – заявил Фигаро, когда мы приняли сидячее положение. – За кем-то последить треба?

– Нет. Пока без надобности. Посложнее заданьице будет. Зато и гонорар соответственно жирнее.

– Не томи, Евгений Михайлович, – нетерпеливо заерзал на стуле вечно остро нуждавшийся в дензнаках Фигаро. – Окромя «мокрухи», на все подписываюсь! Рассказывай, Монах.

– Ну-ну, не так громко, – невольно заозирался я по сторонам. – Умерь свой пыл. Энтузиазм, конечно, дело хорошее, но в разумных пределах. А задание такое. Тебе завтра нужно навестить одного человека и предупредить, что на его дом готовится налет. Как сам видишь, сущий пустяк, но я готов заплатить за него пятьсот долларов. Нравится такой щедрый расклад?

– Еще бы! Но откуда я мог узнать про налет? – засомневался Фигаро. – Я же с блатными давным-давно не кручусь.

– Это просто. Здесь, в баре, случайно разговор за соседним столиком подслушал. Пьяная компания явных уголовников. В базаре упомянули господина Шатунова, директора «Титула», мол, кранты ему пришли, завтра копыта прямо у себя на фатере отбросит... Что-нибудь в этом роде прогони. Не фраер, сообразишь, что ему сказать убедительнее.

– Это конечно, – закивал явно польщенный алкаш. – Во сколько мне у Шатунова быть надо?

– Как проспишься, так и иди. Часам к двенадцати дня подгребай. Устраивает? Ладушки. И еще. Для правдоподобности позвони в «Титул», чтоб тебе дали выход на директора. Усек? – Я черкнул адрес конкурента в блокноте и, вырвав листок, отдал Фигаро, приложив сверху стотысячную банкноту. – Вот, держи. Маленький аванс. А баксы завтра вечером здесь получишь. Ну, удачи тебе. Гляди, слишком сильно не надирайся. До завтра.

Цыпа завел мотор и неодобрительно на меня покосился:

– Я не очень понимаю твою игру, Евген, но одно знаю точно – так жирно отстегивать этому задрипанному пьянице просто расточительство. Ясно, он твой приятель, но все же...

– Что-то измельчал ты, Цыпленок, – усмехнулся я. – Для тебя каких-то сто тысяч рублей уже деньги!

– Это лишь аванс. А я про полштуки баксов базарю. Две большие разницы, согласись.

Я закурил «родопину», чтобы отделаться от прилипчивых ароматов забегаловки, и задумчиво посмотрел в глаза соратнику.

– Цыпа, с огорчением убеждаюсь, что ты совсем не читаешь афоризмы. А зря. Тогда бы ты знал, что «благими намерениями вымощена дорога в ад...». Почему бы не сделать человеку приятное, назвав приличную, воодушевляющую цифру?

– Как? – Соратник был огорошен и шокирован. – Ты, Монах, нарушив свое слово, не заплатишь?

– Поверь – рад был бы рассчитаться. – Я выбросил сигарету в полуопущенное окно. Пивные запахи, слава Богу, перестали меня преследовать. – Но, по ходу, не с кем будет. По всей логике событий, завтра беднягу Фигаро убьют... К искреннему моему сожалению, конечно.

Принцип дороже денег

Под потолком серыми перистыми облаками плавали клубы сигаретного дыма. Небольшого усилия воображения было достаточно, чтобы представить комнату этакой сконцентрировавшейся Вселенной. Люстра вполне за солнышко проканает. Не греет, правда. Впрочем, для согрева есть дремлющий сейчас вулкан камин-бара.

– Давай выпьем, майор, – я открыл весело засветившийся бар и вынул весьма уважаемый Ининым «Наполеон».

Хотя лично мне больше нравится «Матр». Но закон гостеприимства – никуда не денешься.

– Это дело стоящее! – опер оживленно потер ладони.

По ходу, окончательно спивается мой мент. Надо бы на всякий случай замену начать ему подыскивать. Где-нибудь на уровне заместителя начальника УВД области.

– Между первой и второй промежуток небольшой, – пошутил я, сразу наполняя рюмки по новой. – Кстати, очень правильная пословица. Как утверждают медицинские умники – алкоголь в малом количестве моментально распадается в желудке на воду и углекислый газ.

– То-то мне всегда тут же повторить хочется, – сделал ценное открытие Инин, отправляя себе в желудок второй отряд алкоголя на подкрепление первого.

Когда опер совсем расслабился, о чем красноречиво свидетельствовали вытянутые ноги и блуждающая на губах благодушная улыбка, я перешел к главной теме:

– Знаешь, майор, я по доброте-широте душевной хочу тебе халтурку подбанчить. Уверен – ты не имеешь ничего против суммы в пять тысяч долларов...

– В точку, Монах! – хохотнул Инин, но глаза его враз стали серьезными и трезвыми. – Ничего против не имею, но, говоря твоими же давними словами – за них ты с меня подвиг Матросова потребуешь?

– Ничуть. Я другом рисковать не намерен. Ты дорог мне как память! – без улыбки заверил я и потянулся к бутылке.

– Не отвлекайся, прошу, Монах! После выпьем. Давай о деле. Прямо и честно, без экивоков и реверансов.

– Как скажешь, начальник! Слушай сюда. Ты, помнится, говорил, что владелец особняка, где проживает Шатун, господин Завлеев?

– Ну и?..

– Судя по фамилии, он чеченец. Почему-то у меня сильное подозрение, что дом его – притон чеченских террористов... Как думаешь? По-моему, вполне реально смотрится.

– Может, и реально, но вряд ли прокатит. Служба безопасности, если Шатун их кадр, никаких мер принимать на подобный сигнал не станет. И я же крайним тогда окажусь!

– Не сгущай краски, дорогой! И зачем вообще ФСБ в известность ставить? Ведь террористами также и РУОП занимается. Верно? Да и твой уголовный розыск, при желании, может инициативу проявить.

– Ну, допустим. И что тебе это даст? Приедут, ошмонают, проверят документы – и все! Какой понт? Таким комариным укусом Шатуна не свалить. Дохлый номер.

– Ты так уверен? А я вот предвижу, что обитатели особняка окажут вооруженное сопротивление... Как и положено фанатикам-террористам.

– Да? – Опер понимающе хмыкнул и потянулся к рюмке. – Спасибо за предупреждение. А я ведь, сдуру, и сам сначала хотел поучаствовать. Забыл, понимаешь, про твою милую привычку везде кровавые бойни устраивать. За это не грех и выпить.

– Вот и ладушки! Как понял – подписываешься? – Я вынул из кармана халата загодя приготовленную пачку долларов и положил на стол перед опером. – Пять «штук», как обещал. Но учти, надо сделать таким образом, чтоб твои коллеги прибыли на место завтра днем. В поддень – самое оптимальное.

Пачка баксов уже каким-то замысловатым образом незаметно исчезла в карманах Инина. Уже который раз хочу проследить этот момент приватизации, но все безуспешно. В роду майора явно когда-то были цирковые фокусники. Либо он законспирированный родственник Чубайса.

– Не беспокойся. Раз я взялся за дело, все будет тип-топ. Сварганю убедительные агентурные данные о подготовке взрыва Белоярской атомной электростанции – мигом приедут, уверен, даже санкции прокурора на обыск ждать не станут.

– Отлично! Я знал, что на тебя можно смело положиться.

Весьма довольные друг другом, мы прикончили остатки коньяка и расстались. Устал я в этот день, чисто как собака. Печально, но, по ходу, возраст начинает потихоньку гасить энергию. Даже женщину почему-то не хотелось.

Верный давней лагерной привычке спать при свете, ночник я выключать не стал.

Так как завалился в постель рано, то и встал так же. Еще не было и девяти часов. Бойкие солнечные зайчики весело резвились на полированной поверхности спального австрийского гарнитура, вселяя в меня уверенность, что сегодняшний день сложится удачно и снимет с нашей фирмы нахальный пресс некстати нарисовавшегося конкурента. Правда, пришлось пойти на некоторые денежные потери. Но игра стоит сожженных свеч. Принцип дороже убытка. Никто не вправе безнаказанно уменьшать ручьи наших доходов, направляя их потоки в другое русло.

Слегка позавтракав, я устроился с сигаретой в шезлонге на балконе. Цыпа должен был появиться только к десяти часам.

Горизонт радовал девственной чистотой. Привычный смог отсутствовал. Ну да. Ведь десятки заводов простаивают, лишенные заказов на свою продукцию. Нет худа без добра, как говорится. Экология хоть децал оправится от этих вечно чадящих заводских труб. Ничего почему-то не получается у наших доморощенных российских бизнесменов. Все катится к тому, что вынуждены будем продать все производства энергично-деловому Западу. И в оконцовке окажется Россия каким-нибудь пятьдесят пятым штатом Америки. И название западники ей в тему подберут. Например – Восточный Штат Америки – ВША сокращенно...

Не очень что-то оптимистические мысли в голову с утра заползают. Может, Россию еще кривая вывезет. Всю же историю свою кувыркаемся по кривой – и ничего, нормально. Привычно даже.

Решив не засорять лишний раз несчастный окружающий мир, унес сигаретный чинарик в комнату и интеллигентно погасил его в пепельнице. Даже поуважал себя за этакое чистоплюйство минуту-другую. Тут и Цыпа нарисовался.

– Михалыч, что же все-таки затевается? – были первые его слова после приветствия.

– Ничего сверхъестественного. Ты ведь обожаешь боевики по видео глядеть. Зная эту твою страстишку, приглашаю посмотреть боевик вживую. Поехали!

Нашему «мерсу» пришлось изрядно покрутиться в окрестностях шатуновского особняка, пока я не выбрал подходящую во всех отношениях позицию. И от объекта наблюдения на безопасном расстоянии, и почти все подступы к нему как на ладони.

В двенадцатом часу показался из-за угла Фигаро. Судя по уверенно-твердой походке, он, на удивление, был почти трезв.

Долго звонить у парадного ему не пришлось. Высокая, обитая железом дверь моментально открылась и тут же захлопнулась, поглотив Фигаро, как крокодил кролика. Словно и не было.

Что ж, оставалось надеяться только на то, что мой посланец успеет все же слинять из особняка до приезда руоповцев. Так что шанс уцелеть у Фигаро есть, если на то будет воля Провидения.

Но время шло, неумолимо приближаясь к полудню, а несчастный алкаш все не выходил из этой мышеловки. Значит, не судьба. Ничего не попишешь.

В четверть первого я обратил внимание на мчавшийся на недозволенных скоростях синий микроавтобус с затемненными стеклами. Даже отсюда, за полсотню метров, мы услышали, как яростно завизжали тормоза, когда он поравнялся с дверями особняка.

– Совсем не берегут деньги налогоплательщиков, – осуждающе покачал я головой. – Так у них быстрехонько коробка скоростей полетит!

Как и ожидал, высыпавшая из машины добрая дюжина молодцов с автоматами вся поголовно в штатском. Даже не потрудившись хотя бы для проформы позвонить в дверь, они мигом прицепили к ней стальной трос, прикрепленный другим концом к автобусу. Мощно взревел мотор и, несколько раз крутанув вхолостую колесами, машина отъехала, волоча на тросе сорванные с петель двери. Руоповцы, щелкая на ходу затворами короткоствольных модернизированных «Калашниковых», ринулись внутрь дома. Им навстречу гулко залаяли пистолетные выстрелы, почти сливаясь в единый хор. Первый из нападавших сразу загнулся у дверей и, выронив автомат, попытался отползти в сторону. Но следующая пуля, а то и две, угодили ему прямо в голову. Она треснула вроде переспелого арбуза, по которому ударили палкой, щедро разбрызгивая на пыльный асфальт красно-фиолетовую мякоть.

В особняке шло натуральное побоище. По звуку я определил, что «Калашниковы» явно одолевают. Пистолетные огрызания становились все реже, подавляемые безостановочным треском автоматных очередей. Бой уже шел на втором этаже, судя по тому, что одно из окон разлетелось вдребезги вследствие попадания случайных, наверно, пуль.

– Это как же понимать?! – повернулся я к Цыпе, который сидел, напряженно подавшись вперед, буквально впитывая глазами происходящее.

Вот так же он кинобоевики глядит. Ну, чисто желторотый пацан, а не серьезный мой помощник, специалист по ликвидам.

– Ты о чем? – отозвался соратник, с трудом отрывая взгляд от разворачивающегося сюжета.

– В нашем клубе такие же бронированные стекла стоят, ты сказал. Ты требовал у меня на их установку шесть тысяч баксов, якобы для моей же безопасности. А они совсем пулю не держат, как сам воочию можешь убедиться!

– Я тут ни при чем, – насупился Цыпа, – нормальный автоматный пять сорок пять стекла легко гасят, но тут же калибром семь шестьдесят два работают! Никакая броня такие удары не сдюжит.

– Ерунда какая! Надо было сразу тогда об этом сказать, и я бы не стал на подобное фуфло зря тратиться. Ведь, выходит, оно ни от снайперской винтовки Драгунова не защитит, ни даже от простого карабина!

Тем временем в особняке наступила мертвая тишина. Противно завывая сиренами, со всех сторон к дому подъезжали милицейские машины, почему-то, несмотря на солнечный день, с включенными мигалками. Наверно, просто нервишки у ментов перегрелись, не иначе.

– Кончай дуться, как мышь на крупу! – хлопнул я по плечу вздрогнувшего от неожиданности Цыпу. – Уезжаем. Здесь нам делать больше нечего, финал из местных теленовостей узнаем.

Вечером мы с Цыпой сидели у телевизора, нетерпеливо ожидая выхода шереметовской программы «Девять с половиной» в славном обществе пятнадцатиградусного чешского пива. Кстати, их пивовары умудряются доводить свои пенные напитки аж до тридцати градусов. Просто уму непостижимо! В натуре.

Наконец стрелки часов показали половину десятого, и нужная передача вышла в эфир. В рубрике «Происшествия» показали шатуновский дом, окруженный со всех сторон омоновцами и собровцами в белых и черных масках. Чуть не два взвода пригнали. У нас всегда так – любим демонстрировать показушную энергичную деятельность, когда в ней и надобность-то уже давно отпала. В информации сообщалось о том, что региональное управление по борьбе с организованной преступностью ликвидировало глубоко законспирированную группу террористов, возглавляемую гражданином Завлеевым, чеченцем по национальности. По оперативным данным, бандиты намеревались взорвать Белоярскую АЭС. При задержании, так как террористы оказали яростное вооруженное сопротивление, сотрудники правоохранительных органов были вынуждены открыть ответный огонь на поражение. Шестеро из семи человек, находившихся в доме, были убиты на месте. Седьмой, как предположил Шеремет, оказался там случайно и участия в перестрелке не принимал, сразу забившись под диван, откуда его и извлекли при производстве обыска. С ним сейчас разбираются, выясняя, принадлежал ли он к банде, или, как сам утверждает, пришел туда лишь устраиваться на работу в рекламное агентство, под ширмой которого и скрывались матерые бандиты. Потери группы захвата составили два сотрудника убитыми и пять ранеными. Мелькнули кадры с Фигаро, ошалело пялившимся в снимавшую его камеру.

– Кредитор-то живехонек, Евген, – чему-то улыбнулся Цыпа. – Придется отстегнуть ему пятьсот баксов. Честно заработал, считаю. И страху натерпелся на всю оставшуюся жизнь.

– Ладушки! Кто ж спорит? Это подтверждает народную пословицу – пьяниц сам Бог бережет!

– А вот к наркошам это не относится, – обронил соратник, закуривая.

– В смысле?

– Инкассатор «крякнул» вчера в психушке. Отравление, говорят.

– Да?.. Съел, видно, что-то не то. Читал про скандал с британской говядиной? Коровье бешенство, пишут, смертельно для человека! По ходу, наш Валера английского мясца откушал... Но все к лучшему, как говорится. А как дела у твоей Елены Прекрасной?

– Все в ажуре. Недостачу, как ты и предсказывал, на инкассатора-воришку списали.

– Вот и ладушки. Давай-ка по этому знаменательному случаю сменим банальное пиво на благородное шампанское!

Интеграция по-моему

Большой банкетный зал гостиницы «Кент» был забит до отказа. Сидя во главе длинного широкого стола, я с неподдельным живым интересом обозревал шеренги лиц слева и справа от себя. Правая сторона, где сидели наши ребята, казалась мне более приличной и раскованно-оживленной, чем левая, которую занимала шатуновская братва. Впрочем, их мрачные морды вполне можно было извинить, принимая во внимание совсем недавние похороны их главаря со товарищи.

Сервировка стола и наличие на нем, кроме традиционных крепких напитков, многообразных сортов шампанского и хереса наводили на мысль о торжественном празднике, а не о печальных поминках. Разве что канделябры с горящими свечами были немного в тему. Впрочем, узколобые шатуновцы навряд ли обратили внимание на это легкое несоответствие формы и содержания.

– Господа! – Я поднялся с кресла, с удовлетворением отметив, что разом умолкли все рты. – Печальный повод свел нас вместе. Сегодня мы проводили в последний путь наших товарищей, которые гордо, чисто по-мужски, предпочли смерть неволе. Горько сознавать, что менты снова вырвали из наших рядов лучших людей. Перед лицом общей опасности нам необходимы взаимовыручка и тесное взаимодействие. Мой друг Шатун недавно предложил объединить наши фирмы. Скажу прямо – поначалу эта идея не вызвала у меня воодушевления. Всегда ведь проще катить по старой колее. Но желание покойного свято! В память о нашем брате выполним его последнюю волю и объединимся. Кто-то будет возражать? Или, отбросив глупые фраерские амбиции, сольемся в единый мощный организм, которому в обозримом будущем станет по плечу контролировать уже не единичные кабаки и гостиницы, а все городские «точки» развлечений?

Моя несколько напыщенная цветистая речь возымела нужное действие. Шатуновцы одобрительно загудели, что и требовалось. Я поднял фужер с шампанским:

– Выпьем, братва, за интеграцию! Завтра с каждым из вас побеседует господин Цепелев, – я кивнул на сразу заважничавшего Цыпу, – и определит круг ваших обязанностей в новой структуре. Шатун может спать спокойно – никто из вас безработным не останется. Гарантия!

Дальше застолье пошло своим чередом, с каждой новой опрокинутой рюмкой атмосфера становилась все более раскованной и непринужденной. А через пару часов никто и не вспоминал печальный повод, собравший две недавно конкурировавшие группы за одним дружеским столом.

Вдоволь налюбовавшись на осоловелые морды новых сподвижников и убедившись, что они вскорости успешно сотрут грань между человеком и животным и без моего руководящего участия, я уехал домой.

Проснулся, но покидать мягкую теплую постель желания не было. Хотя наступила суббота – самый суетливо-деловой день в наших заведениях и «точках». По уму надо бы «посветиться» перед персоналом, чтоб стимулировать-активизировать его производительность.

Мысленно пробежал по последним событиям. Невольно усмехнулся. Да, все же трахнул я нахально отвернувшуюся фортуну. А не будет больше в такой вызывающей позе перед уголовником стоять! Ведь буквально все складывалось в сплошной негатив, и я просто вынужден оказался применить грубую силу, чтоб перевернуть ситуацию на позитивную сторону.

Впрочем, воспоминание об Ольге несколько умерило мое разбушевавшееся самолюбие. Да, с нею пасьянс не сложился. Хотя, возможно, еще не все потеряно... Не верю я, что девчонка искренна в своей ненависти ко всем мужчинам поголовно. Уж для одного-то, меня к примеру, могла бы и исключение сделать! Тем более что исключения не опровергают, а подтверждают правило, как базарят философы.

Сегодня она выходная... От недавней моей изнеженной лености не осталось и тени. Сбросив покрывало, я покинул постель со скоростью, с какой покидают тонущий корабль, и бодро начал одеваться, прикидывая, что прихватить с собою, чтоб сегодняшняя атака на соблазнительную театралку оказалась постельно-успешной.

В общем-то, все заведения работают стабильно и без присутствия хозяина. Бизнес отлажен как хороший доильный аппарат и вполне обойдется нынче без моего контроля. Да и дисциплинированный Цыпа всегда на боевом посту и не позволит нашему пиратскому фрегату сбиться с верного денежного курса.

Когда запирал за собою двери на многочисленные хитроумные замки, неожиданная мыслишка заставила меня вернуться в квартиру. Скинув в прихожей свои австрийские полусапожки, заменил их на черные демисезонные кроссовки. Пускай наивный Цыпа, глядя на локатор, думает, что я дома. Если повезет чуть-чуть, то тормознусь у Оленьки до понедельника. И совсем не в тему будет увидеть вдруг у нее бдительную мордаху телохранителя, заподозрившего, что меня снова похитили. Может кайф поломать.

Уходя, прихватил из бара плоскую фляжку с коньяком, задержавшись задумчивым взглядом на чекушке с черной настойкой лауданума. Но забраковал идею. Неэтично вводить партнершу в любовный транс, подмешав в питье наркотик. Неинтеллигентно это.

Через полчаса стоял у заветной двери с роскошно-внушительным букетом роз и нервничал, как какой-то мальчишка безусый.

К счастью, прелестная ненавистница мужского пола оказалась дома.

– Добрый день, Оля! – Используя букет как живой щит-таран, я перешагнул порог, не давая времени хозяйке ни захлопнуть перед моим носом дверь, ни для ответного словесного залпа.

– Весна, хоть и уральская, будит в душе моей, дремлющей зимой, чувственную нежность. Она настойчиво требует выхода на волю. Поэтому я здесь, – болтал я без умолку, стараясь заворожить Олю своим бесподобным ласковым баритоном.

Войдя в комнату, остановился как вкопанный. За обеденным столом восседал на стуле, весело болтая ногами, мой давешний знакомый рыжеволосый Вовчик. Я его даже не враз признал, так он кардинально видоизменился. Нездоровые круги под глазенками и впалые щеки исчезли без следа. Лицо его упитанно округлилось и приняло жизнерадостный розовый цвет. Да и «прикид» мальчугана разительно отличался от прежнего. Вместо болоньевой куртки на нем был импортный спортивный костюмчик из натуральной шерсти и крохотные кроссовки. Я даже и не подозревал, что такие где-то выпускаются. Впрочем, читал, будто на Западе фирмачи заботятся об обуви для малышей не меньше, чем для взрослых. Парадокс, конечно, это же наверняка нерентабельно. Но факт остается фактом.

На столе перед Вовчиком стояла тарелка с благоухающим борщом и тарелочка с сосисками в обрамлении овощного гарнира.

– Привет, земляк! – пожал я ему ладошку, как равному солидному человеку. – Ты каким ветром тут?

– Я тут живу, – гордо сообщил Вовчик. – У меня мама нашлась.

– Ясно! – Я сунул букет почему-то смутившейся Ольге и по-хозяйски уселся за стол напротив пацаненка. – Ешь давай, а то простынет твой замечательный обед.

– А я обедал уже. Это полдник, – откликнулся мальчуган, послушно принимаясь орудовать ложкой.

Оля пристроила букет в ту же вазу, что и в прошлый раз.

– Соседка-то не выкобенивалась, легко мальчишку отдала? – полюбопытствовал я.

– Мне показалось – даже слишком легко, – ответила хозяйка, присаживаясь к нам. Со стороны мы сейчас смотрелись, наверно, идеальной семейкой. – Но и ее можно понять. Вовчик для Надежды совершенно ненужная обуза. К тому же похвасталась, что нашла постоянную, хорошо оплачиваемую работу. Времени для ухода за Вовчиком совсем не осталось...

– Понятно. У тебя-то, ясно, времени вагон.

– Только без издевок и сарказма, Женя. Прошу тебя! У меня времени на ребенка хватит. В крайнем случае перейду на сокращенный рабочий день. Шеф разрешит, я с ним уже говорила.

– Ну да. Кто ж наберется сил отказать такой привлекательной референтше? Я и то не смог бы. Ты вот даже по ночам мне стала сниться, – приврал я чуток для красивости. – Закончил трапезничать, Вовчик? Что, если тебе пойти часок в песочнице поиграть? По старой памяти? А я тебя вкуснятистой пироженкой потом угощу. По рукам?

– Не-а, – равнодушно зевнул нахальный мальчишка. – Мне мама каждый день и так пироженки на ужин дает.

– Как вам не стыдно, Женя, – возмутилась Оля, хлопоча над Вовчиком, как курица-наседка над вылупившимся цыпленком. – Пойдем, солнышко мое, баюшки. Поспать сейчас тебе самое полезное будет. А вам, Евгений, пора уже по своим делам идти.

– Ладно. Рву когти! – Я безуспешно пытался скрыть раздражение и разочарование. – Даю бесплатный совет на прощанье – не перекармливайте, сударыня, так безбожно мальчика. Вредно это.

Уходя от Ольги несолоно хлебавши, вынужден был с прискорбием констатировать, что хитрая мерзавка фортуна все же нашла способ сполна рассчитаться со мной посредством земной, но так же безразлично отвернувшейся от меня, желанной женщины...

 

Лапстос

1

Я сидел в задумчивой позе известной врубелевской картины «Демон» уже почти час. И на то были убедительно-веские причины.

Переполненная окурками папиросных «косяков» и «Родопи» пепельница в виде золотой акулы сочувственно-печально глядела на меня негранеными изумрудными глазками, словно была в курсе нелегких моих забот. Правда, ее разинутая страхолюдная пасть с зубами-кинжалами внушала некоторое сомнение в акульей искренности.

– Все будет в елочку. Дай только время, – сказал я, подбадривая то ли сувенирного морского хищника, то ли самого себя.

В прихожей условным сигналом затренькал электроколокольчик. Это были Цыпа с Томом, вызванные мной по телефону.

Соратники без лишних слов устроились на своих привычных местах у камин-бара и выжидающе уставились на меня.

– Пригласил вас по делу, которое, возможно, яйца выеденного не стоит, а может оказаться первой ласточкой в целой цепи неприятностей для нашей фирмы, – начал я, расположившись в кресле напротив.

– Опять конкуренты зашевелились? – полюбопытствовал Цыпа. – На кладбище, видно, торопятся?

– Если бы! Значительно хуже расклад лег. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью нами почему-то плотно заинтересовалось.

– Сведенья надежные? Проверены? – уточнил Том старательно-равнодушным голосом.

– Без прокола! Как знаете, у меня кормится один крупный мент из конторы. Он и дал цинк. Но наш майор из уголовного розыска, а РУОП им не подконтролен, даже на контакт старается лишний раз не идти. В самостоятельность играют! Известно лишь одно – около заведений фирмы стал периодически появляться голубой микроавтобус с номерами 62-26. Наш мент утверждает, что это передвижная радиолаборатория, принадлежащая РУОП. Не замечали эту тачку?

– Вчера какой-то голубой фургон весь день около «Вспомни былое» торчал, – заявил Том. – Я еще подумал, что шоферюга в баре кантуется. А вот номера срисовать не догнался. Нынче приглянусь.

– Будем надеяться, это не пресловутый «Белый орел» нас пасет, – обронил Цыпа, выуживая из моего серебряного портсигара папиросу.

– Хватит болтать зря! – почему-то я чуть было не вспылил. – Давайте дельные соображения. Если, конечно, таковые имеются в наличии.

– Где-то протекает... – высказал вслух мучившую меня мысль догадливый Цыпленок. – Но за своих девочек ручаюсь. Шпилить на ментов они не станут. За падло!

– А я думаю, что это простая профилактика, пальба наудачу, – Том явно сам мало верил в то, что говорил. Выдавал желаемое за действительное. – Хотя, может, кто-то из розничных торговцев спалился с наркотой и указал на «Вспомни былое», как на источник.

– Товара еще много в заведении?

– Ни грамма. Но на подходе три килограмма ханки. Жду курьера.

– Опий прими, но в торговлю не пускай, – распорядился я. – Загаси на время. Не в баре, понятно. И вообще никакого криминала у себя не держи. По ходу, нас не только прослушивать, но и шмонать будут. Волыны свои, кстати, здесь оставьте. Про эту фатеру, кроме нас, никто не знает.

Том послушно выложил «ТТ» с запасной обоймой и, задрав штанину, отстегнул замшевую кобуру с «береттой» от лодыжки. Весь арсенал аккуратно пристроил на журнальном столике, зачем-то прикрыв его газетой.

Цыпа поначалу хотел последовать примеру Тома, но передумал – вынутая из-под куртки рука была безоружна.

– В чем дело? – нахмурился я.

– Не сердись, Евген! – Цыпа сидел нахохлившись, чисто как Цыпленок. – Но хотя бы один ствол должен быть под рукой. Мало ли что... На нас ведь не одни только менты неровно дышат.

– Ладушки, – поразмыслив, согласился я. – Волына чистая?

– Само собой. В деле еще не светилась. Ну а ежели спалюсь, буду упираться на том, что на улице подобрал. Авось, если децал подфартит, не смогут органы пришить двести восемнадцатую.

– Тогда хоть наплечную кобуру сними и таскай свой любимый «стечкин» за брючным ремнем.

Цыпа был вынужден признать мою правоту. Обнаруженный за поясом, пистолет все-таки больше похож на случайный предмет, чем в кобуре под мышкой.

– Подобьем бабки. Видимо, все телефоны наши под контролем. Поэтому внимательно шлифуйте базар. И, главное, мой мент дал наколку, что в РУОПе есть такая штуковина, вроде ружья, наведешь ее на окно, и весь разговор в комнате на магнитную ленту пишется. Так что и в помещениях лишнего не брякните. По делу разрешаю говорить в замкнутом пространстве без окон. А лучше просто блокнот используйте. Листки, ясно, тут же сжигать.

– Во, козлы! – не сдержал праведного гнева Цыпа. – До чего научные легавые додумались!

– Не греши зря на органы, – остудил я телохранителя. – Это япошки намудрили. Имейте в виду, ружье-микрофон берет более чем на сто метров.

– Дешевле подкинуть им связку гранат под колеса, – предложил Том, явно не подумав.

– Да? А последствия?! – сразу указал я на ошибку в расчетах. – Менты вконец озвереют и под каким-нибудь предлогом всех нас угреют в пресс-камеры следственного изолятора. А тамошние «спецы» уж постараются, чтоб мы все дохлые «глухари» на себя повесили. Сколько ты дней непрерывных пыток выдюжишь? Не знаешь? И я не знаю. И Цыпа.

– Да я же так просто ляпнул, – смутился Том. – От злости. Разве не понимаю.

– То-то, – я уже остыл. – Никакой чтоб самодеятельности. А злость свою глупую выброси в унитаз и слей воду. Пока не разрешу – не напиваться. Накрайняк пиво потребляйте. Усекли?

Соратники солидарно кивнули.

– Ладушки, – я открыл дверцу засветившегося бара и достал, не очень логично, конечно, бутылку ликера «Старая крепость». – По маленькой на посошок не повредит.

Как и ожидал, уже после первой рюмки закаменевшие лица мальчиков разгладились, в глазах затеплились живые огоньки.

– Цыпа в правильную сторону мыслит – где-то у нас протекать стало, – я наполнил рюмки по новой. – Том, прощупай Ксюшу. Я все думаю, что, если деваха к Медведю всерьез прикипела? Тогда мотив измены налицо... А ты, Цыпа, проверь досконально персонал «Кента» от уборщицы до метрдотеля. Недовольные всегда есть. Выявить надо быстро.

– Будь спокоен, Монах! Найду и обезврежу, – заявил Цыпа, отправляя следующую порцию ликера по прямому назначению.

– А вот от последнего воздержись, – внес я свои коррективы. – Ты лишь найди предателя, а там вместе пораскинем мозгами, что с ним сотворить.

– И нечего тут думать – очком на кол, и все дела, – обронил Цыпа, беззаботно пыхтя уже вторым косяком из моего портсигара.

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! – вернул я замечтавшегося боевика в реальность и, захлопнув портсигар, сунул к себе в карман. – Ты обнаружь стукача сперва.

– А если просто в баре заглушку установить, – подал голос все еще хмурившийся Том и пояснил: – Это тоже японская хреновина, сбивающая на нет работу любых хитрых микрофонов.

– Брат, ты, видать, вовсе не играешь в шахматишки. Прикидывай сперва ответные действия противника, а уж потом делай ход. Менты, обнаружив, что мы в курсе их слежки, раз страхуемся, сразу придут к выводу – нет дыма без огня. И займутся просвечиванием нас уже всерьез. Поэтому будем сидеть тихо и не рыпаться, покуда не выясним, какой конкретно информацией на фирму органы владеют. Ладушки! Хапните еще по рюмашке и разбег. Дел у вас невпроворот, а я децал извилинами пошевелю в одиночестве. Авось из сметаны масло собью...

Заперев за ребятишками дверь, вернулся в комнату. Паскудное настроение после общения с соратниками ни капли не улучшилось. Пытался, погасить сволочную депрессию, прикончил остатки «Старой крепости» и снова извлек на свет Божий заветный портсигар.

«В принципе, – подумалось вдруг, – Киса не так много и потерял, отправившись на подкормку земляным червям. Любимого кайфа, правда, он лишился, но зато никаких тебе земных проблем и забот, если не надо всю вечность удирать от рогатых с их шипящей сковородкой...» Но я идеалист-максималист и воспринимаю слова Библии «по вере вашей дано вам будет» буквально. Покойный Киса загробную жизнь представлял себе эдемским садом. Так что, наверно, он бродит сейчас по солнечным маковым полям, окаймленным индийской коноплей, в обнимку с юной голенькой девицей и вовсю наслаждается бесконечной нирваной. Глядишь, мы еще с ним там встретимся. Надо бы навестить могилку – больше года у него не появлялся. Обижается, по ходу, браток. Хоть и забашлял я кладбищенскому сторожу по-крупному, чтоб в ажуре содержал холмик. Впрочем, Киса никогда не отличался эгоизмом и должен соображать, что неотложных важных дел на этом свете у меня поболе, чем у него на том. Но обещаю, братишка, как только прикончу предателя, сразу приду в гости с огромным красивым букетом нежных черных роз. Холмик твой моментально станет смотреться как новенький.

Устроившись в шезлонге на балконе, я постарался отвлечься от забот, связанных с подозрительной ментовской суетой, развлекаясь классификацией дремотно ползущих по небосводу облаков. Вон то туманное образование явно смахивает на нищего бродягу – так же торчат во все стороны лохмотья, а вот это – на Айседору Дункан. Белое платье и развевающийся длинный газовый шарф. Наверно, поспешает к тому роковому авто, что безжалостно намотает ее шарф на колесо, поставив точку в артистической карьере любовницы великого русского поэта...

Да, все мы куда-то спешим, смешно суетимся по сущим пустякам, забывая, что все дороги ведут исключительно в «Рим» – могилу то бишь.

Между прочим, когда стоишь перед какой-то проблемой, лучше всего много о ней не думать. Мозговая подкорка уже получила задание и сама все кропотливо взвесит и выдаст единственно верное решение. Не хуже ЭВМ. А личные умственные потуги человека ей только мешают, не дают сосредоточиться. Так утверждают психологи. В зоне я был большим охотником до всяких научных книжонок и осилил их целую кучу от скуки, несмотря на обилие в текстах разных малопонятных, заковыристых терминов.

К примеру, Менделеев увидел свою будущую таблицу элементов во сне – ясно, это ему подкорка подсказала.

Но в данный момент мне спать совсем не хотелось, и я отложил любопытный научный эксперимент до более удобного времени. К тому же неплохо бы для усиления продуктивности дать подкорке подпитку дополнительной информацией.

Прихватив с вешалки в прихожей легкую шведскую куртку, покинул квартиру в надежде данную информацию получить. Без привычного «братишки» под локтем ощутил себя на многолюдной шумной улице чуть ли не голым. Чтоб отделаться от этого идиотского впечатления, сразу надел куртку и даже застегнул «молнию», хотя стояла безветренная двадцатиградусная теплынь.

Через полчаса бесцельного путешествия по городу с облегчением убедился в отсутствии «хвоста». Если, конечно, доблестные органы не пасут меня строго квалифицированно – с ежеминутно сменяющимися придурками из штата наружного наблюдения. Но это вряд ли. У отечественной милиции на такие крупные расходы кишка тонка. Вот у ФСБ, безусловно, возможности неограниченные, но, надеюсь, тьфу-тьфу, что в поле их зрения я пока не попал. Факт приближающихся всеобщих выборов Президента наверняка переключил бдительное око службы безопасности на слежку за красно-коричневыми. Хоть какая-то реальная польза от существования в России фашистов-коммунистов все же есть.

Решил произвести небольшой инспекционный променаж по своим заведениям, благо все «точки» располагались компактно, в одном районе. Иногда полезно прогуляться пешком, а то меня уже давно начал беспокоить лишний жирок, нахально скапливающийся в подреберной области. Всему виной сидячая жизнь. Я невольно с горечью усмехнулся – да уж, «сидеть» мне в жизни пришлось довольно изрядно...

Не люблю вспоминать о грустном. Вредно для самочувствия нервных клеток. Посему выбросил личное прошлое из головы и сосредоточился на настоящем. Почему-то пришел на ум эпизод из книжки о Суворове. Пятилетнему Саше гувернер однажды задал задачу на прогулке: «Осмотрись вокруг и скажи, где ты видишь Бога? За это я дам тебе яблоко». Будущий великий полководец обвел глазами сад и ответил: «Я дам вам два яблока, если покажете, где вы Бога не видите».

Любопытно, к чему бы это мне вспоминается жизнь замечательных людей? Впрочем, ясно. Опять виновато неординарное ассоциативное мышление. Ведь я сейчас во всем окружающем непроизвольно стараюсь отыскать признаки затаившейся опасности – в лицах прохожих, проезжающих мимо автомобилях, даже в ленивом шорохе листвы низкорослой акации, растущей по краям тротуара...

На автостоянке около гостиницы «Кент» голубой фургон РУОПа не просматривался. Это немного приободрило. Может, Том, ткнув пальцем в небо, случайно угадал в точку и никакого «колпака» над фирмой нет, а была всего лишь профилактическая акция ментов? Но я тут же безжалостно расколошматил вредные розовые очки. Нечего зря обольщаться – это было бы слишком хорошо, чтоб оказаться правдой.

Вот отовсюду слышно – не умеют у нас в России качественно работать. Совершеннейшая чушь. Не так давно автостоянка представляла собой зрелище, смахивающее на сцену из шаблонного кинобоевика. Обуглившийся вспученный асфальт, фасад «Кента» изборожден осколками взлетевшей на воздух «Волги». Почти все окна первого этажа лишены стекол ударной взрывной волной... А сейчас – любо-дорого посмотреть. Ни одного вещественного напоминания о погибшем Арнольдике не осталось. Ничего не скажешь, трудились настоящие мастеровые мужики, а не какие-то тяп-ляп. Правда, радужное настроение несколько омрачило воспоминание о четырнадцати миллионах, что пришлось отстегнуть бригаде строителей-реставраторов. Хапуги наглые, а не русские работяги, издавна славящиеся своей душевной простотой. Наверно, эти-то евреи были. Впрочем, искренне уважаю людей, умеющих на ходу подметки рвать. Давно уж мне пора выбросить из головы те четырнадцать «лимонов».

В холле, как обычно, сбоку от портье важно восседал в кресле Карат, уткнувшись в любимую газетку «Аргументы и факты». Из охранников ночного клуба я его перевел сюда, заметив как-то его плотоядный взгляд, брошенный на мою малышку Мари. Биться рогами, как олени из-за самки, никогда не входило в мои планы. Всегда лучше перестраховаться. Дешевле выйдет.

– Добрый день, Евгений Михайлович! – легко выбросил свое тренированное тело из кресла Карат, уважительно выказывая почтение, хотя у нас с ним давно сложились чуть ли не приятельские отношения.

Гордыня из меня не хлещет – сам начинал когда-то простым боевиком. Если не сказать хуже, но точнее – бандитом с большой дороги.

– Привет, Карат! – Я пожал ладонь охраннику, которая была ничуть не слабее моей. – Как тут? Все спокойно?

– Без проблем. Клиенты лишку не шумят. Да и свои все ребята. С понятием.

– Чужих нет?

– Только в баре.

– Ладушки! Пойдем глянем. Просто из любознательности.

В сопровождении Карата я спустился в бар, отделанный под этакую стилизацию романтического рыцарского подземелья и банального винного погребка одновременно. Подав знак бармену, чтобы излишне не суетился, пристроился, как обыкновенный посетитель, возле дубовой стойки на одной из бочек, служивших здесь заменой стульев. Карат последовал моему примеру.

С удовольствием приступив к дегустации баварского пива, я без спешки заскользил взглядом по гостям заведения. Ничего явно подозрительного не обнаружил. Переодетых ментов с их казенно-стрижеными затылками не наблюдалось. Конечно, среди публики запросто могут находиться и дятлы – внештатные сотрудники следственных органов. А эти суки обычно имеют вид вполне приличных уголовников. Визуально их вычислить дохлый номер. Ну и черт с ними! Пускай пасут. Ни на децал путного они здесь все одно не вычислят. Хоть и «куры» они, но вовсе не золотые. А на второй этаж в номера чужим хода нет.

– Ладно, Каратик. Вижу, тут все путем. Но ты будь повнимательней, у меня сильное подозрение, что контора начала проявлять к нам вредное любопытство. Не провожай.

Я вышел на солнечную улицу. Летние разливы солнца действуют на меня расслабляюще, своим веселым легкомыслием притупляя бдительность. Поэтому я старался не обращать внимания на природу и погоду, сосредоточившись на вариантах возможных неприятностей.

Понятно, РУОП зря суетиться не станет. Что-то у них есть на меня в наличии. Но что конкретно? Вряд ли серьезная разработка. А то, безусловно, действовали бы прямолинейно-грубо, начав не с банального прослушивания, а сразу с допросов и повсеместных шмонов. Впрочем, возможно, все эти прелести уже не за горами... При мысли о предстоящих допросах у меня невольно заныли почки, предчувствуя слишком хорошо им знакомые методы убеждения следователей. А еще говорят, что у нас легкий хлеб! Год сплошного кайфа не компенсирует даже одного дня, проведенного под ментовским прессом.

В том, что у нас где-то стало «протекать», сомнений почти нет. И скорее всего из какого-то второстепенного звена организации. На арест или хотя бы задержание доказательств, видно, маловато, но вот на установку прослушивания все-таки оказалось достаточно...

Ноги тем временем автоматически привели меня к первому нашему коммерческому детищу – пивному бару «Вспомни былое». Голубого микроавтобуса и тут в обозримых окрестностях не наблюдалось.

Ксюша, как всегда, рассекала в своем мини-кителе и фуражке с красным околышем. Только звездочки на погонах я, блюдя выслугу лет, поменял недавно с лейтенантских на капитанские.

Если именно она и была предательницей, то по ее смазливо-наивной мордашке этого мне определить не удалось.

В кабинете управляющего самозабвенно колдовал над общей тетрадкой Том. При моем появлении он махом загасил свою писанину в стол, но я все же успел заметить короткие строчки, разбитые на четверостишия.

– Опять с Музой развлекаешься? Над очередной поэмой корпишь? – поинтересовался я, стараясь говорить вполне уважительно, отлично зная на собственном примере, до чего обидчивы бывают творческие личности, когда дело касается их опусов.

– И ничего в этом смешного не вижу, – Том явно не принял мой старательно серьезный тон за чистую монету. – Ты вот мемуары пишешь, а мне даже стихи нельзя?

– Ты не так понял, братишка. Сочиняй себе хоть до опупения. Пожалуйста! Меня не колышет. Я лишь между прочим сюда заглянул, узнать, как обстановка.

– Все спокойно, Евген. Фургон пока не засветился. – Том, как и все вспыльчивые импульсивные натуры, остыл также мгновенно, как и вспыхнул.

– Вот и ладушки! Но не расслабляйся раньше времени. Обмозговал, как Ксюху прощупать на ржавость?

– Есть одна мыслишка. В стадии дозревания. – Том закурил и задумчиво наблюдал, как колечки дыма, сужаясь в комочки, лениво расползаются по комнате синими мухами.

На это искусство он затратил кучу лет – кольца у него не расширялись, как у всех нормальных курильщиков, а по-чокнутому скукоживались. К этому хобби соратника я относился с пониманием – надо же было ему как-то развлекаться, имея на ушах пятнадцать лет строгой изоляции. И вообще, признаюсь, люди, не имеющие своих маленьких чудачеств, не внушают мне ни капли доверия, так как их действия очень часто непредсказуемы. Такой вот парадокс.

Мы опорожнили по банке чешского пивка, и я тронулся в обратный путь. Приходилось с сожалением констатировать, что желанной добавочной информации моя милая подкорка пока что не получила.

2

Ночной научный эксперимент с треском провалился. Вместо заказанного решения проблемы снилась всяческая муть. Какие-то свирепо рвущиеся с поводков клыкастые овчарки, неясные лесные тени и полная рубиновая луна в обрамлении весьма фамильярно подмигивающих мне бриллиантовых звезд.

В общем-то, вычислить, в каком месте нашего многопалубного пиратского фрегата стало протекать, особо больших мозговых усилий не потребуется. Надо, не мудрствуя, пойти давно проторенной дорожкой. Подкинуть каждому гипотетическому изменнику вполне конкретную, горячую в оперативном плане информацию-«куклу». И останется лишь терпеливо подождать, какую из наживок заглотят доблестные органы. И все дела. Как любит говорить известный некрофил-журналист и национал-депутат Невзоров: «Это так же просто, как на два пальца «посмотреть».

Ладно, будет день – будет пища. Кстати, пора завтракать. Быстро приготовил пару бутербродов с маслом и сыром, чуть подумал и присоединил к рациону также банку шпрот. Спиртное я решил нынче не пить из принципиальных соображений. Раз ребятам запрет кинул, то и самому надо марку держать, не отрываясь от коллектива. Старая пословица верно указывает – каков поп, таков и его приход.

В полдень, как обычно, у меня Цыпа нарисовался. От него пахло дорогим мужским одеколоном, а судя по цветущей, гладко выбритой морде никак нельзя было заподозрить, что он слишком уж утруждает собственные мозговые извилины решением возникшей у фирмы неприятной проблемы.

– Новостей хороших не принес?

– Ни хороших, ни плохих. И то вперед, как ты говоришь, – бодро ответил Цыпленок, усаживаясь на свое привычное место у камина. – А фургон тот голубенький с утра у гостиницы «Кент» пасется. Сам видел.

– Ладушки. В одиночестве я ничего дельного не придумал. Давай-ка на пару сообразим, как нам отделаться от навязчивого внимания органов. Твои предложения.

– Ну... – неопределенно протянул Цыпа, смешно морща девственно гладкий лоб и возводя глаза в потолок. – Можно составить список всех подозрительных и ненадежных из наших и отправить всех скопом червей кормить. Самое простое и результативное, по-моему. Лес рубят – щепки летят!

– Оригинально мыслишь, в своем излюбенном ракурсе, – усмехнулся я, доставая серебряный портсигар. – Лучше вот пыхни, чтоб нормальней соображалось. Твой вариант не покатит – так как половину ребят в расход пустить придется. Да и нет полной гарантии в положительном эффекте.

Цыпа выудил из портсигара косяк и с удовольствием задымил, состроив на лице глубокую задумчивость.

– Впрочем, в твоей идее есть одно рациональное зернышко – насчет списка ненадежных, – немного подсластил я пилюлю. – В него надо включить в первую голову тех, кто имеет какое-либо касательство к торговле наркотой. Чую, что руоповцы именно ею интересуются.

– Наверняка, – согласно кивнул соратник-телохранитель. – Проститутки наши им вроде ни к чему. Разве только по интимной нужде во внеслужбное время. Хо-хо!

– Смеяться после будем. Если найдется серьезный к тому повод, – осадил я не в меру развеселившегося Цыпу. – Давай список сразу составим. Под лежачий камень вода не течет.

– С кого начнем? – Соратник деловито извлек из кармана блокнот с авторучкой, став очень смахивать на этакого конторского бухгалтера, а не на профессионального убийцу, кем был по сути.

– Высший эшелон нашей фирмы давно «вышку» уже заработал, – скаламбурил я. – Поэтому вне подозрений. Так что начнем со среднего звена организации. Там вполне может «протекать». Должности у них большие, а зарплата маленькая – по их мнению, ясно. Месячный навар наших служащих ниже, чем у простых боевиков. Вот «жаба» и давит. Как мыслишь?

– Могла, – кивнул Цыпа, совсем по-школьному покусывая кончик авторучки. – Фунта запишем?

– Петровича? Управляющего «Кентом»? – удивился я. – Да за ним «мокрух» больше, чем за тобой. Отпадает. Давай дальше.

– Метрдотель из гостиницы мне не нравится. Морда его явно кирпича просит – такая слащавая и противно-угодливая. Зачем ты его к нам взял, не пойму.

– Гришку? Он в зоне шнырем у меня на складе пахал. Хавку из столовой носил, то да се. Вот и пристроил по старой памяти. Но его все же отметь. Не нашего он поля ягода – за совращение малолетки срок мотал.

– Дырявый небось? – пренебрежительно скривился Цыпа.

– Нет. Чистый. Я его в обиду не давал. Кто там следующий?

– Как на Мари смотришь?

– Это было бы крайне неприятно. – Я немного подумал. – Но навряд ли – слишком уж трусовата и жадна. Но проверю как-нибудь между делом. Кто еще?

Через полчаса «черный» список возможных дятлов был сочинен и составил девять человек, в основном метрдотелей и официантов заведений фирмы.

– Ладушки! – подвел я итог нашим общим стараниям. – Теперь основное. Надо подобрать такую наживку, чтобы выудить из мутной воды стукача на свет Божий. Есть мыслишки? Только без излишней стрельбы и пыток, пожалуйста.

Сразу жестко ограниченный мною в своих привычных любимых методах, Цыпа надолго задумался, попыхивая уже вторым косяком из портсигара. На халяву и уксус сладкий, а не то что высококачественная чуйская «травка».

– Нужна очень убедительная «деза». И каждому подозреваемому своя. Тогда нам не составит труда вычислить, откуда капает, – пришел я на помощь Цыпе, так как ясно было, что ничего путного он все одно не родит – в обозримом будущем, по крайней мере.

– Что-то о наркотиках, – проявил сообразительность телохранитель. – К примеру, будто на подходе груз и встреча с курьером там-то. По месту, где будет облава, мы махом определим автора утечки.

– В цвет! – одобрил я. – Идеально беспроигрышный вариант. РУОП ни за что не упустит случая отличиться и захватить целиком партию опия.

– Тем паче, сейчас как раз идет широкая кампания по борьбе с наркобизнесом, – поддакнул, ухмыляясь, Цыпа, очень довольный похвалой.

– Ладушки. Опрокинем каждому кадру из списка одинаковую информацию, но с разными местами «стрелки». Я возьму на себя метрдотелей, а ты официантов.

– Дак их же в три раза больше, чем метров, – попытался слабо протестовать соратник, но тут же дисциплинированно стушевался. – Хорошо. Сделаю в лучшем виде.

Обсудив детали акции, чтоб ненароком у нас не совпали адреса сделок, мы поехали в клуб «У Мари» восполнять обедом ту чертову уйму калорий, что потеряли на тяжких, особенно для Цыпы, умственных упражнениях.

В это время ресторанный зал закрывался на перерыв, так что насыщались мы в гордом одиночестве, дуэте, точнее. Не дождавшись меня к себе, Мари спустилась в зал из своей комнаты на втором этаже.

– Что-то случилось, Женик? – обиженно-капризно надула чуть припухлые губки зеленоглазая стриптизерка. – Почему не у меня кушаешь?

– Кушают чай, а я ем! – не утерпел я от поучения. – Не поднялся к тебе, так как дел невпроворот. На любовь минуты свободной нет. Может, вечером удастся покувыркаться. После девяти. Небольшая работенка предстоит – посылочку надо встретить с ташкентского поезда.

– Тогда прощаю, – милостиво улыбнулась Мари, в своем воображении, наверно, считавшая себя моей гражданской женой. – Буду ждать. Раз я тебе сейчас не нужна, то, пожалуй, пойду посплю перед выступлением. Не возражаешь?

– Ну что ты, маленькая. Стриптиз работать всегда лучше отдохнувшей и свеженькой. Вялых телодвижений и усталого личика наша сверхпридирчивая публика не любит и не прощает. Так что бай-бай!

Мари упорхнула к себе, на ходу призывно покачивая бедрами, обтянутыми в розовое трико, но я аскетически удержался от соблазна и повернулся к Цыпе.

– Усек, как я ловко крючок закинул? Вот и первая проверка!

– Слишком много точных деталей, – покритиковал привередливый соратник. – Подозрительно может показаться.

– На воду дуешь! Мари – девочка красивая, но масла в ее чайнике большой недовесок, – усмехнулся я. – А чтоб почувствовать подставку, надо с головой весьма крепко дружить. Ладно. Заканчивай со своим сладким десертом, и поехали в «Кент». Хочу самолично на легавый фургон-лабораторию полюбоваться.

Но я был лишен этого сомнительного удовольствия – когда мы подъехали, фургон уже слинял, должно быть, переместившись к бару «Вспомни былое». А может, они тоже не железные, и у них просто наступил обеденный перерыв. Менты ведь тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

По старой укоренившейся привычке разместились с Цыпой в малом банкетном зале. Тот всегда пустует и используется по прямому назначению только в редких случаях общего сбора организации в связи с каким-либо знаменательным событием.

К нам присоединился Петрович, управляющий гостиницей. Номинальный, ясно. Фунт хоть и свой в доску, но из-за весьма преклонного возраста я его сильно не заваливаю работой. Всеми делами на втором этаже, где размещаются номера с девочками, заведует Цыпа, имеющий здесь официальную должность администратора.

Обедать второй раз было бы преступным чревоугодием, и поэтому я скромно ограничился заказом лишь чешского пива с галетами.

Прислуживал нам, по заведенному порядку, не официант, а сам метрдотель, чья физиономия так почему-то не нравилась Цыпе. Вспомнив об этом, я пригляделся к метру новыми глазами. Ничего особенного. Впрочем, во взгляде и повадках проглядывало что-то от жиголо. Явный сластолюбец, небось всех девок со второго этажа через себя пропустил. Но в этом криминала я не усматривал. Один раз живем, в конце концов.

– Присаживайся, Гриша, к нам, – пригласил я, чтобы полюбоваться на уморительно-смешную, когда он сердится, мордаху Цыпленка. – Как у тебя дела? В елочку?

– Благодарю, Евгений Михайлович, у меня все нормально, – важно ответствовал Гришка.

Сейчас он уже никак не походил на мою лагерную «шестерку», выполнявшую любое поручение и самозабвенно драившую пол каптерки до паркетного блеска.

– Вечерами клиентура не слишком буянит?

– Нет. Хотя, случается, конечно. Но в пределах. Вышибалы очень грамотные подобраны. Мигом любую компанию угомонят.

– Еще бы! Цыпины костоломы здесь железный порядок блюдут, – поддакнул Петрович, панибратски хлопнув по плечу недовольно поморщившегося Цыпленка.

– Ладушки! Я так и думал, – отхлебнув из высокого бокала светлого пива, я обратился к нашему старикану. – Фунт, свободный номерок в гостинице найдется?

– Без проблем, – оскалил в улыбке свои золотые зубные протезы управляющий. – В тринадцатый никто не селится. Братва суеверна, как баба на сносях! Я уж подумываю, не поменять ли чертову цифру на 12-б. На Западе, слыхал, так в отелях за положняк мухлюют.

– Не суетись зря. Пусть останется, как есть. Нынче вечером туда узбек поселится. Организуй гостю приличный ужин с девочками. Прямо в номере. Светиться ему, пока затарен, не след. И так два раза чуть не спалился на таможнях вместе с грузом. Но, к счастью, пронесло. Так что пусть отрывается на всю катушку. Лады?

– Все сделаю в лучшем ракурсе, – заверил Фунт. – А как я его узнаю?

– Если скажет, что от Цыпы, – значит, он, не сомневайся. Усек?

– Обижаешь, Монах! – Петрович расправил плечи и задрал подбородок. – Маразмом не страдаю конкретно!

– Вот и замечательно, – подвел я итог, разглядывая напыжившегося старого рецидивиста, обожающего вставлять в базар разные культурные словечки. – С этим все. Гриша, повтори-ка нам пивка, да мы отчалим. Все бегать, суетиться приходится. Когда ж отдохнем всласть, а, Фунтик? На нарах не хотелось бы.

– Суета и есть смысл и смак жизни, – философски заметил рецидивист. – А отдохнем в могиле, Монах. Там делать-то больше не хрен.

– Что мне в тебе импонирует, так это неугомонный оптимизм висельника! – рассмеялся я. – Ну, выпьем, ребята, на посошок это чудо европейских пивоваров!

Выходя из гостиницы, мысленно усмехнулся – Фунт непременно возьмет себе на вооружение это словечко «импонирует» и станет щеголять им в разговоре, часто совсем не к месту. Пускай. Я снисходителен к маленьким невинным причудам ближних. Сам имею целую гору дурацких «пунктиков».

– Вкурил, брат? – спросил я у телохранителя, когда он запустил мотор «мерса». – Вечером зашлешь в «Кент» какого-нибудь совершенно левого черноволосого кадра. И чемоданчик солидный ему подбанчи для убедительности.

– Пустой? – уточнил Цыпа.

– Зачем же такое неуважение к возможному обыску? Набей в него разноцветных импортных презервативов хотя бы. Представляю себе вытянувшиеся морды ментов, – не удержавшись, я рассмеялся.

Дисциплинированный Цыпа тоже громко хохотнул пару раз для солидарности, не отрывая взгляд от дороги.

Около своего дома отпустил соратника до вечера вместе с машиной дальше работать по намеченному плану уже самостоятельно. Тут же запираться в квартире от окружающего мира не хотелось. Я пошел в соседствующий с моим домом парк Энгельса и устроился на скамейке, подставив лицо теплым солнечным ласкам. Из-за ночного образа жизни я бледен до неприличия, похож со стороны, наверно, на персонажа фильма о загробном мире. Надо оживить, хоть немного, лицо здоровым загаром, маскирующим лучше любого макияжа вечные синяки под глазами. Как-нибудь на досуге куплю, пожалуй, себе комнатную установку «Кварц» и буду круглый год смотреться, как только что вернувшийся с Канарских островов. Правда, где-то читал, что кварцевые лучи насквозь радиационны и тем вредны для здоровья. Впрочем, возможно, эту пугающую информацию запустили конкуренты кварцевой фирмы. А обыватели хавают за милую душу, не понимая, что при жесткой рыночной конкуренции никому нельзя верить ни на грош. Звериный оскал капитализма, как говорится. И потом, на родном Урале люди закаленные, с повышенной радиацией давно свыклись, и никакими хитрыми установками нас уже не пронять.

Я с удовольствием вдохнул полной грудью воздух с терпким запахом акации, но наверняка насыщенный вредными милликюри, или как там эта невидимая пакость называется.

Уделив целых полчаса неприхотливому общению с матушкой-природой, отправился к себе. Уличная акация напомнила мне о домашних представителях флоры. Полив из лейки цветы на балконе и кактусы в комнате, сам почувствовал жажду и комфортно устроился в шезлонге на балконе в милом обществе полудюжины пивных банок.

Так вот, не мудрствуя, и убил время до прихода Цыпы.

– Оставь здесь свою «дуру», – напомнил я. – Если Мари шпилит на органы, нас на вокзале обязательно ошмонают.

Телохранитель, с недовольной миной, все же послушно освободился от пистолета, попахивающего при палеве пятью годами строгой изоляции.

Хоть и было еще довольно светло, город уже оделся в свое вечернее платье, сверкавшее неоном вывесок и реклам.

– Ташкентский скорый прибывает в девятом часу. Покрутимся у поезда и, если повезет чуть-чуть, выцепим какого-нибудь чучмека в тюбетейке, – инструктировал я телохранителя по дороге на вокзал. – Будь повнимательнее, паси со стороны. Кстати, «хвоста» не наблюдается?

– Пока нет, – поизучав тыл в зеркальце заднего обзора, отозвался Цыпа и капризно добавил: – Не в кайф мне, Евген, роль наживки играть. Гадом буду!

– Ничего, скоро привыкнешь, – усмехнулся я. – Вызывать огонь на себя – наивысшее проявление мужества и доблести! Разведка боем всегда дает быстрый и продуктивный результат. Читай военные мемуары, дорогуша!

На железнодорожный вокзал мы прибыли вовремя. Оставив «колеса» у памятника сталеварам, заплатили за входные билеты и нырнули в плиточно-кафельное нутро главного здания. Не задерживаясь ни в многолюдных залах ожидания, ни у автоматических камер хранения, через подземный переход вышли на вторую, нужную нам платформу.

– Ну как? – спросил я у спутника, прогуливаясь с ним по перрону.

– Голяк! – верно понял меня Цыпа. – Либо «наружка» научилась грамотно работать, либо слежки нет и не было.

– Что ж, искренне рад. Ломать такую красивую игрушку, как Мари, было бы невыносимо жаль. Но проведем акцию до конца.

Ташкентский скорый, на удивление, прибыл точно по расписанию.

Я долго вглядывался в толпу приехавших и встречающих, высматривая подходящую кандидатуру. Наконец узрел нужную мужскую одиночку, тащившего объемный чемодан, перехваченный для надежности ремнями.

– Вот он! – кивнул я Цыпе. – Подкати к нему под видом частного извозчика.

– Но он же не в тюбетейке, а в кепке.

– Неважно! – отмахнулся я от возражения слишком уж буквально мыслившего соратника. – Действуй!

Наверное, благодаря своей морде невинного младенца, Цыпа сразу внушил доверие приезжему – тот отдал ему поклажу и засеменил рядом, что-то говоря и по-южному жестикулируя. Я пристроился к ним в кильватер, с некоторой опаской поглядывая по сторонам. Руки специально вынул из карманов и держал на виду. Не хотел, чтобы меня сначала вырубили, а уж потом надевали «браслеты». Рука в кармане действует на ментов, как красная тряпка на быка. Вот они и вымещают свою вечную трусость перед возможным оружием на здоровье задерживаемых.

Но обошлось без эксцессов. Беспрепятственно пройдя вокзал насквозь, мы вышли на небольшую площадь, где парковался у памятника наш «мерс».

– Ба! Кого я вижу! – Цыпа изобразил на лице радостное удивление, словно только что меня заметил. – Евген, ты как тут оказался?

– Да вот, гуляю просто. В центр подбросишь?

– Само собой! Да и по пути как раз. Меня вот человек подрядил до гостиницы «Центральная», Абдуллой зовут, первый раз в Екатеринбурге. Компанейский мужик, к слову, – тараторил Цыпа, запихивая чемодан в багажник.

Гость города подозрительно косил на меня свои блестящие черные глаза, и я, решив зря его не нервировать, сел спереди рядом с Цыпой, оставив «чурку» в безопасном одиночестве на заднем сиденье.

Машина благополучно вырулила с автостоянки и влилась в общий поток. Никто нас не преследовал. Что ж, рад констатировать, что малышка Мари оказалась на должной высоте. «Стучит» на органы кто-то другой, как уже можно считать доказанным. Все же я перенервничал децал, так рискованно-нагло выставляя собственную голову над окопом. Сейчас напряжение начало спадать, противный холодок в животе растаял, тело расслабленно-благодарно отдыхало в кресле «мерса», быстро-старательно накапливая энергию для новых жизненных испытаний. Если бы еще наполнить легкие бодряще терпким дымом марихуаны – вообще словил бы полную нирвану, но, перестраховавшись, я оставил заветный портсигар дома.

– Сейчас пыхнуть в самый кайф, – вслух подумал я. – Но «травки» нет.

– Да уж. Она пришлась бы очень кстати, – поддакнул Цыпа, испытывавший, видно, сходные чувства.

– Дело поправимое. Могу угостить, – неожиданно подал голос южанин, и я увидел его волосатую клешню, протягивавшую надорванную пачку «Беломора».

Не веря глазам своим, я машинально взял пачку и вытряхнул одну папиросу. Та была явно «забитой».

– Благодарю, Абдулла, – прочистив горло, сказал я, возвращая «Беломор» назад.

– Не стоит, дорогой! Прими вез как знак уважения!

– Сколько мы должны? – поинтересовался я, кинув травяной презент в бардачок.

– Как можно?! О чем ты говоришь?! – почти не коверкая русские слова, возмутился странный южанин. – Это правда подарок. От сердца, как самым первым уральцам, которых встретил.

«Глупышка! – мысленно посочувствовал я, закуривая косяк. – Мы вполне можем оказаться для тебя и самыми последними!..»

– Все же возьми, тоже от чистого сердца, – тоном, не терпящим возражений, заявил я, сунув через плечо пятидесятитысячную купюру.

Гость из Ташкента заколебался, но деньги в оконцовке взял, пробурчав что-то обиженное и маловразумительное.

Уже после второй глубокой затяжки окружающие предметы у меня перед глазами начали плавно покачиваться, а во рту наступила такая африканская засуха, что даже стало трудно говорить.

– Чуйская, что ли? – спросил я. – Отличное качество! Самый центряк!

– Чистая индийская конопля! – гордо пояснил южанин. – Одной папироски на троих хватает. Оставь мне «пяточку», уважаемый. Я ведь всю дорогу не курил, боялся внимание привлечь.

– И молодец! Сразу видать, что ты человек умный и весьма осторожный, – не сдержал я усмешки, протягивая «термоядерную» папиросу типу в кепке. – Кстати, Абдулла, сколько всего товару привез? Небось полный чемодан, верно?

Южанин, наверное слишком глубоко затянувшись едким дымом, закашлялся.

– О чем ты, уважаемый?

– Все о том же, уважаемый, – передразнил я. – Кончай, Абдулла, темнить. Первый раз в городе, значит, сбыт еще не налажен. Предлагаем отдать нам все оптом по довольно приличной расценке. Сам начнешь искать сбыт – голову потеряешь. В Екатеринбурге, куда ни плюнь, попадешь в бандита или мента. Твое лоховское счастье, что сразу на хороших людей нарвался. По рукам?

– По рукам, – как-то неуверенно выдавил Абдулла. – Но много у меня. Триста пачек...

– Пустяки! Для нас это семечки. Берем все. Цыпа, договорись о последующих поставках и отстегни уважаемому Абдулле три тысячи баксов. Теперь обойдетесь уже без меня. Тормозни, я здесь выйду.

– Евген, а может, его не в «Центральную», а в Сочи доставить? – скосил на меня многозначительный взгляд соратник. – Там Абдулле будет в самый раз, по-моему...

Я задумался, прикидывая рациональность высказанного предложения.

– Я согласен, – вдруг подал голос южанин. – А отель «Сочи» сколько звездочек имеет? Больше, чем «Центральный»?

Такая простота и наивность вызвала у меня даже жалость, и я сразу прекратил взвешивать все «за» и «против» убийства.

– Нет, Цыпа! После сделки отвезешь в «Центральную». Там нашему дорогому гостю покомфортнее все же будет. Смотри, без самодеятельности! – хлопнув за собой дверцей, лишил Цыпленка возможности настаивать на своих обычных «мокрушных» идеях.

До моего дома тут было рукой подать. А ведь негодяйка фортуна нынче мне настоящую подлянку подстроила. Если бы нас ошмонали руоповцы и обнаружили партию наркотиков – нам вовек бы не отмазаться и не доказать, что Абдулла – всего лишь случайный попутчик, а не наш наркокурьер. Да уж! Чуть не угрелись по чистому порожняку на голимую пятнашку!

Осознав до конца всю опасность, которой избежал благодаря Его Величеству Случаю, почувствовал в животе вернувшийся неприятный холодок. Чтоб избавиться от него, вынужден был посетить ближайшую забегаловку и принять самое действенное лекарство – двести граммов огненной водицы.

3

Я стоял в тюремном «стакане», плотно зажатый двумя мужиками, стриженными наголо, но небритыми. Возмущаться смысла не было, хотя по инструкции менты могут заталкивать в «стакан» не более двух подследственных. Тут и одному не то что развернуться – дышать нечем. По ходу, данное садистское изобретение – «стакан» – российские тюремщики нагло уворовали у французских коллег. Читал где-то, что в такой вот тесной каморке провел остаток дней своих министр финансов Людовика Фуке, кажется. Этот факт наглядно доказывает, что все самое худшее пришло к нам из Европы, такой красиво чистенькой и благородно цивилизованной с парадного фасада.

Где-то рядом противно заверещал звонок тревоги. Побег, наверно. Звонок был какой-то странный – с перерывами, а не сплошной, как положено.

И тут я проснулся. Телефон на ночном столике надрывался, как потерпевший. Не враз удалось до него дотянуться, оказывается, в беспокойном сне я плотно замотался в покрывало и со стороны, наверно, смахивал на египетскую мумию.

– Слушаю, – сообщил я абоненту, с удивлением глядя на настенные часы.

Те показывали всего лишь семь часов утра.

– Михалыч, это я! – раздался в трубке напряженный голос Цыпы. – У меня важные новости. Я сейчас подскочу, не возражаешь?

– Ладно. Жду.

Принять привычный душ мне все одно не успеть. Поэтому просто сунул башку под кран с холодной водой и с полминуты подержал так, заставляя разнеженные мозги окончательно проснуться и занять свои рабочие места в черепной коробке.

Тут опять затренькал электрозвонок, но уже из прихожей.

– Надеюсь, ты осознаешь, что творишь! – сказал я, проводя Цыпу в гостиную. – Еще и семи нет. Рассказывай.

– Только что, в шесть утра, в «Кенте» шмон был. Причем обыскивали в основном второй этаж с номерами. В ресторан и бар даже не сунулись. – Выстрелив в меня этой информацией, соратник сел в кресло и закурил с довольным видом выполненного долга.

Словно свою работу он сделал, а все дальнейшее – уже мои личные проблемы, и он с себя ответственность снимает.

Я тоже закурил, но не вонючий «Кэмел», а душистую «родопину» и прикрыл глаза, усваивая сообщение.

– Давай детали. Из какого ведомства были?

– А черт их знает. В обычной защитной форме и масках. С десантными «АКСами». ОМОН, по ходу. Человек десять. Старший их заявил Фунту, что это плановая операция по проверке паспортного режима в гостиницах.

– Что-нибудь нашли?

– Нет. Хотя старались вовсю. Тринадцатый номер вообще на уши поставили. Кстати, шмон начался с пятнадцатого номера против часовой стрелки, что не соответствует ментовской инструкции. Если б это был обычный плановый – начать должны были с первого...

– Ясно! Но почему Фунт сразу мне не звякнул?

– Он пытался, но не дозвонился и тогда связался со мной.

– Ладушки! Сваргань кофе покрепче, пока я одеваюсь.

Так как было солнечное утро, пришлось заменить свой обычный черный прикид на более подходящий – коричневый с бежевым. Правда, траурно-черную рубашку я все же решил оставить. Эта мрачная нота была вполне обоснованна и даже символична – в свете открывшихся фактов и предстоящего мероприятия. Но пистолет, поразмыслив, все же оставил в тайнике. Если понадобится, у Цыпы вполне приличный инструмент в наличии.

С некоторым даже удивлением взирал из окна «мерса» на утренний город, совсем его не узнавая. Отсутствовала празднично сверкающая реклама, люди на улицах были плохо одеты, многие просто в спецовках и дешевых «афганках». Да и лица у поспешавших на работу обывателей выражали в основном хмурую озабоченность. Наверное, гадают, выдадут им в этом месяце зарплату или опять нет. На тротуарах везде валялся всевозможный мусор, настырно бросавшийся в глаза при ярком свете дня. По ходу, на содержание дворников у мэрии финансовых средств не хватает.

Все это так разительно отличалось от беззаботно-веселой вечерней атмосферы, словно утренне-дневной и вечерне-ночной Екатеринбург существуют совершенно отдельно друг от друга в разных измерениях, и населяют их два диаметрально противоположных народа.

Оставив машину на автостоянке, мы прошли в гостиницу. Руоповский голубой фургон, к моему большому удовлетворению, пока поблизости не наблюдался.

В «Кенте» царила сонная тишина. Оно и понятно. Клиентура второго этажа, пресытившись платными ласками наших «номерных» девочек, отдыхала после трудов малоправедных, а ресторация с баром еще не функционировали. Внешне ничто не указывало на недавний рейд ОМОНа. Все как всегда чисто и благопристойно, будто это и не притон вовсе, а в натуре обыкновенная гостиница. Но так нами и было задумано.

Встречал меня расстроенный Фунт, пергаментное морщинистое лицо которого сейчас сильно напоминало старую истрепанную банкноту, побывавшую в разных опасных переделках.

– Михалыч, я тебе сразу позвонил, но...

– Ладно, не переживай! – прервал я ненужные оправдания старика. – Гришка уже встал? Распорядись, чтоб пивка в малый зал принес.

– Ты молчи до времени, – проинструктировал я Цыпу, когда мы уселись за длинным дубовым столом банкетного зала. – Сам банковать буду.

Уже через минуту появился Григорий. Холеная морда и безупречный фрак, словно его и не подняли с постели. Или вообще не ложился.

Поставив передо мною три вытянутые черные бутылки, хрустальный бокал и вазочку с соленым миндалем, мэтр почтительно застыл в полупоклоне, ожидая дальнейших распоряжений.

Отпив из бокала интенсивно пенившееся ледяное пиво, я недовольно поморщился:

– Теплое! Почему не в холодильнике хранится? Натуральная моча!

– Как же так? Я лично только что из холодильной камеры вынул, – неуверенно запротестовал Гришка, порываясь бежать за заменой.

– Айда вместе глянем. Похоже, накрылся холодильник. Придется мотор менять.

Мы с Цыпой, ведомые мэтром, спустились в просторное подвальное помещение гостиницы, где и стояли в ряд, занимая целую стену, холодильные камеры заведения. Тут же штабелями высились деревянные ящики и разнокалиберные картонные коробки со всевозможными съестными припасами, прохладительными и алкогольными напитками. Под потолком горели веселенькие лампы дневного света, как в хорошем морге.

– Цыпа, проверь козленка – не подкован ли?

Телохранитель быстро-профессионально прохлопал одежду мэтра, вмиг потерявшего холеный лоск и выглядевшего сейчас натуральной мокрой курицей.

– Пустой. Даже перышка нет, – доложил Цыпа, оставаясь для надежности в непосредственной близости к клиенту.

– Что же ты так, Григорий? – укоризненно покачал я головой. – На органы шпилить хитромудрости хватило, а оружием запастись – нет?

– Евгений Михалыч, я не врублюсь, о чем таком вы говорите? – проблеяла эта овца, вытаращив на меня преданные невинные глазенки.

– Цыпленок, проясни человеку ситуацию, раз он быковать вздумал. – Я присел на какой-то ящик и закурил папиросу, чтобы хоть немного отвлечь свои органы чувств от разворачивающейся неприятной картины.

Соратник слишком старательно принялся выполнять приказ и, как всегда, увлекся. Очень скоро Григорий перестал стонать под нерасчетливо-сильными ударами, потеряв сознание.

– Полегче, дорогуша, – осадил я Цыпу, продолжавшего пинать распростертое бесчувственное тело. – Так ты из него махом душу вышибешь. А он ведь еще не покаялся, чтоб так легко подыхать.

Умаявшийся Цыпленок тяжело опустился на соседний со мною ящик и тоже закурил.

– Крепкий дятел! – то ли с восхищением, то ли с осуждением сказал он. – Другой на его месте уже бы раскололся и «запел».

– Крепкий, говоришь? – усомнился я. – А чего он в себя так долго не приходит? Ты ему чайник, случаем, не повредил?

– Как можно, – оскорбился Цыпа. – Разве не понимаю? Я ему только печенку и почки слегка промассажировал. А может, он не при делах? Про Фунта ты не забыл?

– Бросай, братишка, анашу курить! Все извилины она у тебя окончательно выпрямила! Если б старикан, с его-то знаниями, «стучать» стал, нас враз бы не на «прослушку» поставили, а прямиком к стенке. Думай хоть децал, когда базаришь!

Мне надоело ждать, когда Гриша очухается. Вытащив из ящика бутылку с пепси-колой, отбил у нее горлышко и вылил шипучее содержимое на голову мэтра. Тот забавно задергал ногами, словно убегая, и открыл пока еще бессмысленные глаза.

– Вот и ладушки! – одобрительно кивнул я. – А то, как барышня-гимназистка, чуть что – сразу в обморок! Кончай издеваться над своим здоровьем и рассказывай.

– О чем? – нагло продолжал идти в несознанку Гришка.

– Не быкуй! Ты вчера нашу «дезу» схавал и ментам о грузе наркоты стукнул. Обыск выдал тебя с головой. Давно в дятлы записался? На чем органы зацепили? Рассказывай. Подробно.

– Это непонятка какая-то! При чем здесь обыск?! – удивил меня мэтр своим непроходимым, чисто ослиным упрямством.

Цыпа отбросил сигарету и уже собрался было возобновить «массаж», но я остановил его.

– Погоди, братишка. Так мы ничего не добьемся. Григорий, по ходу, малочувствителен к боли, как и все быки, – я повернулся к съежившемуся мэтру. – Помнится, ты в лагере одного лишь боялся – опущенным стать. Но и на воле это можно запросто устроить. Я гуманист по жизни, но ты вынуждаешь... Цыпа, тащи сюда швабру! Сейчас, Гриня, ты полетишь у нас верхом на палке, прям, как Баба Яга из детской сказки.

– Нет! Не надо! – сразу перестал выкобениваться мой бывший лагерный шнырь. – Я «наколку» дал! Не было выхода у меня, в натуре!

– Молодец! Замечательно! А то ведь из-за твоей глупой игры в упертого партизана чуть было наш божий одуванчик Фунт не пострадал. Продолжай, дружок, и поподробней. Гарантирую: Монах все внимательно выслушает и, чем черт не шутит, может, выпишет тебе индульгенцию за чистосердечное раскаянье...

Гришка явно не поверил в мои благие намеренья, но панический страх перед позором кончить жизнь на швабре уже сделал в его мозгах нужную мне работу.

– Сразу, как откинулся с зоны, – глухим, каким-то механическим голосом начал мэтр, – меня выцепил оперуполномоченный районного отделения младший лейтенант Кожевников Владимир Петрович. Год назад это было...

Освободившись из екатеринбургской ИТК-2, Григорий плохо узнавал родной город. За семь лет, что он чалился за колючкой, Екатеринбург разительно изменил свои декорации, делая акцент на золотом тельце. А казавшиеся вечными, привычно до омерзения, скучно-бодрые плакаты-лозунги и красные флаги вообще исчезли с улиц, как никому уже ненужный и неинтересный хлам. Зато отовсюду буквально лезли в глаза разноцветные рекламы и зазывающие вывески на многочисленных киосках и магазинчиках. Часто на английском почему-то языке.

Весь капитал, что Гришка заработал в зоне, составлял тысячу триста рублей. Как он сейчас выяснил, вытаращив глаза на зарешеченную витрину киоска, семь лет он горбатился на сборке огнетушителей за какую-то паршивую пачку импортных сигарет.

Поселился у двоюродной сестры в кладовке. Квартира у той была однокомнатной, и другого свободного места для него не нашлось. Хорошо, что вообще согласилась пустить, несмотря на молчаливо-хмурый протест мужа, вечно чем-то недовольного слесаря жэка.

Когда Гришка получал паспорт в милиции, его поманил за собою вихрасто-черноволосый парень с погонами младшего лейтенанта на широких, но сутулых плечах многоборца.

Привыкнув за лагерные годы без лишних вопросов подчиняться людям в погонах, Гришка поплелся за ним в соседний кабинет. Худшие его опасения тут же подтвердились. Чернявый мент оказался оперуполномоченным района. Десяти минут тому хватило на то, чтоб Гришка спасовал и дал согласие сотрудничать с органами следствия в качестве внештатного сотрудника – сексота то бишь. Он, может, и попытался бы как-то отмазаться от опасной работенки, но опер продемонстрировал ему собственноручно написанное Гришкой в лагере согласие помогать органам в раскрытии и предотвращении преступлений, прозрачно намекнув, что может «совершенно случайно» засветить данную любопытную бумаженцию уголовной братии. Тогда летальный исход для него обеспечен, и лучше уж Гришке смириться с обстоятельствами и на воле продолжить свою весьма нужную государству деятельность, начатую еще в зоне. Мент посулил щедрые гонорары за каждую точную информацию, помня, видать, что в работе со спецконтингентом, кроме кнута, полезно использовать также и пряник.

По протекции сестриного мужа устроился Григорий в ЖКО дежурным слесарем-сантехником. Работа не бей лежачего, но не нравилась ему она. Все хозяева квартир лохи по жизни какие-то. После устранения пустяковой неисправности сливного бачка или капающего крана, как сговорившись, подносили Гришке выпивку. Хотя работа его уже была ими оплачена в кассе ЖКО. Ну не кретины ли? Но эта широта души населения микрорайона начинала пагубно сказываться на здоровье сантехника. Руки Гришки тряслись, морда посерела, а глаза почти полностью спрятались в безобразно опухших щеках и веках.

Младший лейтенант сантехником не интересовался и встреч не искал. Прокладки, смесители и унитазы были ему до лампочки. Но все в одночасье круто изменилось в судьбе спивавшегося Гришки. Первый раз за девять месяцев, что он ходил по вызовам, привелось ему менять батареи отопления в одном из номеров гостиницы «Кент». Там случайно и столкнулся нос к носу с Монахом, на складе которого работал уборщиком в начале своего лагерного бытия. Разговорились, неожиданным следствием чего явилось предложение выбросить клеенчатую сумку сантехника и перебраться в гостиницу на приличную по нынешним меркам должность официанта.

– Лишь месячишко в официантах позажигаешь. Если все будет путем, и пить по-черному завяжешь, то смело рассчитывай на место метрдотеля. Махом вылезешь у нас из грязи в князи, – прощаясь, дружески ударил его в плечо Монах, оказавшийся хозяином «Кента».

Без малейшего сожаления Гришка рассчитался с ЖКО и переселился из душной сестриной кладовки в гостиницу по месту новой трудовой деятельности. Впрочем, памятуя о доброте сестренки, продолжал регулярно ее навещать. И не пустой. В качестве скромного презента подносил сестре то духи, то тортик, а мужу ее стабильно одно и то же – горячо любимый тем портвейн «две семерки».

Изменившиеся в лучшую сторону внешний вид и социальный статус Григория, видно, произвели впечатление даже на соседку сестры Светлану, молоденькую разбитную деваху, каждый вечер приводившую к себе на хату новых кавалеров, отловленных ею у валютного ресторана «Орбита». Будучи еще бойцом сантехнического фронта, Гришка неоднократно пытался подбивать к этой миловидной шалаве клинья, но та лишь смеялась, бросая насмешливо:

– Когда тебе повезет отыскать в каком-нибудь унитазе сто баксов – тогда и поговорим о чувствах. А бесплатной любовью занимайся с Дунькой Кулаковой.

Но нахальному совету прибегать к онанизму Гришка не следовал. Благо в ЖКО нашлась бабенка без комплексов и не жадная, хоть и кассиршей работала. Отказов от нее никогда не было. Гришка каждый день в обеденный перерыв трахал любвеобильную кассиршу, уложив животом на ее же письменный стол. Допотопные деревянные счеты при этом смешно подпрыгивали, гоняя по стальным стержням свои круглые полированные фишки, словно подсчитывая любовные удары. Но сосредоточенно-увлеченно занятую делом пару это мало волновало.

Сейчас же Светка почему-то напропалую строила ему свои голубенькие глазки и, казалось, даже выслеживала, постоянно сидя на скамейке у подъезда. Впрочем, Гришка быстро нашел убедительное объяснение так разительно изменившемуся ее поведению. «Размечталась небось, что я с богатой клиентурой гостиницы ее сведу», – решил он. На явные заигрывания Светки не отвечал, злорадно мстя ей за прошлые свои унижения.

Но однажды вечером, уходя от сестры в легком возбужденном подпитии, столкнулся с наглой девахой в подъезде и позволил той увлечь себя в ее квартиру.

– Располагайся, милый, диван можешь раздвинуть, – лукаво-многообещающе улыбнулась Светка. – А я сейчас. Только подруге позвоню.

Самодовольно мысленно ухмыляясь, Гришка разложил диван, превратив его в маняще-широкую софу. «Ладно, – великодушно решил он, – помогу, пожалуй, девчонке с клиентурой. Если хорошенько и в разных позах попросит. Отыграюсь сперва по полной программе за Дуньку Кулакову».

Вскоре Светка вернулась из коридора, где стоял телефон, и захлопотала. На столике у дивана появились початая бутылка вишневого ликера и вазочка с шоколадными конфетами.

Гришка не любил долго рассусоливать. Поэтому уже после первой приторно-сладкой рюмки привлек к себе молодое гибкое тело и торопливо стал расстегивать многочисленные застежки и пуговки. В возбужденном азарте оторвал один крючок ажурного лифчика.

– Мужлан! – возмутилась Светка. – Поаккуратнее не можешь?!

«Тоже мне интеллигентка выискалась! – находясь уже в горизонтальном положении, думал Гришка, набирая привычный темп движений. – Сама-то, плебейка, подбривает свой мохнатый «сейф»! Весь «конец» исколол, пока взламывал!»

В самый ответственный момент, когда на подходе уже был оргазм, Гришка услыхал за спиной вежливое такое покашливание. Светка из-за его плеча что-то узрела и, сразу сбившись с ритма, даже перестала подмахивать.

Гришка оглянулся. В комнате стояли трое. Опер Кожевников и два накачанных бугая. Судя по мордам и выправке – переодетые в гражданское менты. Опер тоже сменил красные погоны и лампасы на кожаный пиджак и джинсы.

– Продолжай, Гришаня, чего стесняться между своими? Мы не торопимся, подождем, раз такое дело, – младший лейтенант издевательски скалил зубы.

Гришка покинул любовное ложе и торопливо стал одеваться. Он махом просек ситуацию.

– Сучка дешевая! – бросил он съежившейся на диване девке. – Подставила! Дверь не заперла. Этим вот «подругам» звонила, тварь?!

– Полегче, гражданин, с потерпевшей. Не усугубляйте свою вину, – строго заметил опер, принимая официально-казенный вид.

– Не прокатит, начальник. По согласию все было. У нее даже синяков нет. Не выгорит твоя мутка.

– Уверен? Наивен ты, как погляжу, – опер осклабился, – Светлана Георгиевна, засветите-ка ваш паспорт. Чтоб поставить последнюю точку над «и».

Светка ужом соскользнула с дивана и, совсем не стесняясь своей ослепительной наготы, продефилировала мимо мужиков к серванту. Вынув из ящика паспорт, подала почему-то не оперу, а Гришке. Тот машинально открыл синюю книжицу с двуглавым орлом и буквально вытаращил глаза.

– Рад убедиться, что читать ты еще не разучился, – удовлетворенно отметил мент. – Так что рецидивист ты, дорогуля! Малышке-то всего шестнадцать годков! По новой за совращение в зону покакаешь. Баланду хавать. А то привык уж, понимаешь, к ресторанным изыскам и разносолам.

– Чего вы хотите? – спросил Гришка, чувствуя, как на плечи навалилась невыразимая усталость, а запястья рук болезненно заныли, словно уже закованные в стальные браслеты.

– Пойдем на кухню, побазарим чуток о том, о сем, – осклабился опер, видно, отлично понимавший, что припер «объект» к стенке намертво.

Когда они оказались в тесной кухоньке, младший лейтенант плотно прикрыл дверь и по-хозяйски уселся у обеденного стола, ткнув пальцем на соседний стул:

– Присядь, дорогуля! Хрюкнуть нам край, как говорят твои уголовные приятели. Слыхал, ты новую непыльную работенку себе надыбал? И как? Нравится?

– Нормально. Заработок выше и не надо в замасленной спецовке рассекать. Фрак, как рабочая одежда, мне больше по вкусу – человеком начал себя чувствовать. И никакого, между прочим, криминала, честно служу на благо обществу. Гадом буду! Чего вы приклеились, не вкурю никак.

– Разжую, раз такой тупорылый, – прищурился мент, закуривая «Космос». – Про честность свою лучше заткнись. Не на таковского нарвался. Ты уже пару месяцев в «Кенте» зажигаешь, этой язве города, натуральном бандитском притоне. Не строй наивные глазки, терпеть не могу. Весь штат гостиницы из бывших зеков состоит. Случайность? Нет, дорогуля, закономерность! Короче, если не мечтаешь снова на нары взгромоздиться, то поможешь нам вывести «Кент» на чистую воду. Выбор не богат – либо сам пойдешь на срок, либо гостиничную братву на него отправишь. Прикинь, что тебе лично выгоднее и больше в кайф...

– Но я в натуре ничего не знаю. При всем своем хотении не смогу вашей конторе помочь! – с отчаянным надрывом выдавил из себя Гришка.

– Кто у вас там масть держит? – равнодушно пропустив мимо ушей слова сексота, спросил опер.

– Управляющим «Кентом» числится Петрович, старикашка, в прошлом рецидивист. Но командует им почему-то господин Цепелев, администратор. Владельцем является Евгений Михайлович, но делами гостиницы он практически не занимается. Я даже подозреваю, что Цепелев – более крупная фигура, чем официальный хозяин, хотя он вроде и пашет на того, как простой шоферюга-телохранитель...

– Тайны мадридского двора, – подвел итог опер. – Вот ты и разберись хорошенько в их иерархии. Главное: пробей, кто у вас торгует наркотой, основных поставщиков... Есть сведения, что гостиницы – только «крыша» для наркобизнеса. Надо оперативно проверить эту наколку. Ну как? По рукам, или в камеру тебя закинуть?

Гришка скрепя сердце пообещал свое содействие. Монах, ясно, мужик неплохой, но личная шкура все же дороже. Покидая квартиру проститутки, менты, посмеиваясь, великодушно предложили Гришке продолжить так некстати прерванное милое занятие, но он даже смотреть не мог спокойно на эту продажную тварь и вышел почти следом за ними, громко хлопнув дверью. По дороге в гостиницу взял с себя слово, что прежде, чем заваливать телку на живот или спину, будет непременно проверять год ее рождения. Даже если на вид ей не меньше сорока...

– Вот так все и было, – закончил исповедь мертдотель, уперев взгляд в пыльный бетонный пол подвала. – Что мне оставалось делать?

– Козел! – сказал, как плюнул, Цыпа. – Надо было Михалычу или мне сразу цынкануть. Как верно говорит Михалыч – безвыходных положений в природе не существует!

Эта оптимистичная сентенция явно противоречила действиям соратника. Выдернув из-под куртки «АПС» и щелкнув затвором, Цыпа приставил дуло глушителя к затылку Гришки. Тот, продолжая сидеть на полу, и не думал сопротивляться или молить о пощаде. Просто зажмурил глаза. Это мне понравилось.

– Нет, – ответил я на вопрошающий взгляд Цыпы. – Не стоит. Гришка может еще сгодиться.

– Только земляным червям, – не спешил убирать свою гаубицу телохранитель, надеясь, что я все же передумаю. – Вывезу дятла в продуктовом фургоне за город и сховаю так, что сам потом не найду. Все будет чисто, Монах.

– Нет! – начиная раздражаться, повторил я. – Гришка честно все рассказал и заслужил по крайней мере...

– Крайнюю меру! – перебил Цыпленок.

Его хлебом не корми – дай только вволю пострелять по живым мишеням. Основной кайф в жизни он ловит не от наркотиков и женщин, а отправляя ближних своих в мир иной. Психология такая, что тут поделаешь.

– Заслужил, – не обращая внимания на соратника, продолжил я, – чтоб его судьбу не решали сразу одним махом, не прошевелив по уму все дело в целом.

С огорченным видом телохранитель убрал, наконец, волыну обратно в наплечную кобуру и, вздохнув, поинтересовался с явным сарказмом:

– И что же прикажешь с ним делать? Может, премию выдать за откровенность?

– Очень перспективная идея, – сказал я, с удовольствием наблюдая отразившееся в глазах Цыпы изумление. – Обмозговать сперва надо. Поспешишь – людей насмешишь. Сейчас отведи Гришку в его номер и Фунту скажешь, что приболел мэтр децал, пусть пока временную замену ему подберет. Понятно, что больному требуется внимательный и заботливый уход. Приставь к нему сиделкой какого-нибудь надежного мальчика...

Пока Цыпа выполнял полученные от меня ценные указания, я, запасшись свежим пивом из холодильной камеры, вернулся в малый банкетный зал. Скоро Цыпа нарушил мое одиночество.

– Все сделал, – доложил, усевшись напротив.

– Кого приставил?

– Карата.

– Лады. Правильно проинструктировал?

– Само собой. Глаз с мэтра не спустит. Если что – махом башку тому открутит, мужик бывалый.

– В курсе. Ладушки! Так что же предпримем в данной прояснившейся ситуации?

– Может, Кожевникову этому путевку в Сочи организовать? За счет фирмы? Аккуратненько, под простой несчастный случай...

– Не покатит, – немного подумав, отверг я. – Если он вдруг под машину угодит или с балкона выпадет, РУОП всю оставшуюся жизнь пасти нас будет. В роковую случайность навряд ли уверуют. Не окончательные лохи, поди. Но кое в чем ты прав. Опером надо заняться вплотную, не откладывая в долгий ящик.

– Правильно, – поддержал Цыпа. – Районный всего-то оперуполномоченный, а храповик сует, как большая шишка. Отшибить храповик – и все дела!

– Ладно, – подвел я черту дискуссии. – Давай пока что приговорим пивко. А потом отвезешь меня до хаты. Обмозговать все надо без суеты. В одиночестве, давно засек, мысли и идеи значительно плодотворней в башке размножаются.

Вечером мы довольно-таки уютно сидели втроем. Я, опер Инин и коньячный «Наполеон». Так как последний был иностранец и совсем неразговорчив, если не считать регулярного побулькивания при наполнении рюмок, то приходилось скромно довольствоваться собеседованием со старшим городским опером отечественного розлива.

– А чего ты все в майорах зажигаешь? – полюбопытствовал я. – Давно пора подполковничьи погоны купить! Или скуп до безобразия?

– Звание покупать, как картошку, неприлично и ниже моего достоинства, – икнув, высокопарно высказался продажный мент, протестующе отгораживаясь от меня своей мясистой лопатообразной ладонью. – Вот если тебя сдать коллегам со всеми потрохами – враз бы очередное звание присвоили! Хе-хе!

– Не отвечаешь уже за базар, майор! Такие заявления чреваты пулевым сквозняком для твоих собственных потрохов. – Набычившись, я тяжело уставился в переносицу опера.

С удовлетворением отметил, что достиг желаемого результата. Хмельная ухмылка исчезла с лица майора, сменившись на кривоватую улыбку.

– Это же просто юмор, Монах. Неуместный, согласен, но ты слишком уж все всерьез воспринимаешь. Сам подумай – это же нереально. Если я начну показания давать, мне не повышение светит, а рядом с тобою у «стенки» стоять!

– Ладушки! – смилостивился я, берясь за бутылку. – Давай-ка еще хапнем за нашу добрую дружбу. Она ведь у нас до доски гробовой, или, как ты с юмором говоришь – до «стенки».

Инин выпил без всякого удовольствия, нахмуренные пшеничные брови указывали на то, что тост мой навел его на весьма невеселые мысли. Я решил поднять настроение начинавшего раскисать мента. Благо знал для этого беспроигрышный, проверенный способ. Шлепнув перед Ининым упитанную пачку долларов, пояснил:

– Держи на мелкие расходы. Твой месячный гонорарчик.

Баксы мигом пропали, зато на лице опера появилось веселое выражение довольства и искренней радости. Забавно, но есть вот такие приземленные, мелкие людишки, для которых обыкновенные денежные знаки составляют главную цель и смысл в их глупой жизни. Они не врубаются, что деньги всего лишь средством для достижения цели являются.

– Любопытно, куда ты бабки тратишь? – спросил я, не удержавшись.

– На черный день откладываю. Ты ведь не вечен, – цинично заявил Инин. – Источник в любой момент может высохнуть. Приходится быть предусмотрительным. Не желаю, Монах, на бобах остаться, возраст уже не тот.

– Рано хоронишь! Пуля для меня еще не отлита, гарантия. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. – Я поспешил сменить неприятную тему. – Кстати, майор. В вашем ведомстве есть Кожевников, младший летеха, знаешь его?

– Владислава Петровича? Знаю. Шапочно. Оперуполномоченный Октябрьского района. В прошлом году лейтенанта должны были дать, но задержали присвоение.

– Что так?

– Да руководство наше трусливо перестраховалось. Изувечил он случайно урку одного на допросе, а у того родня шибко грамотная оказалась – понаписала вагон жалоб в разные инстанции, вплоть до генпрокурора. Комиссия разбиралась... Погоны, ясно, не сняли, а вот с продвижением по службе погодить решили. Умники! Всем ведь отлично известно: если на следствии не применять методы физического внушения, раскрываемость вообще упадет до ноль целых ноль десятых. Но ничего. В этом году Кожевникову сразу «старшего» дадут. Начальник управления специально на совещании сказал, чтоб не расхолаживать оперсостав. Раскрываемость-то катастрофически снижается.

– Понятно. Больше о нем ничего не знаешь?

– А что? – не к месту ухмыльнулся Инин. – На пятки наступает? Он, может, волкодав по характеру. Хотя есть и кой-какие человеческие слабости. Большой любитель бильярда. Ничего не надо – дай только шары по зеленому столу погонять. Я ни разу у него еще не выиграл. Мастер, надо признать!

– И где сражаетесь?

– В ДК железнодорожников, где ж еще? Посещать твой клуб «У Мари» зарплаты не хватит. А я, как знаешь, шибко на людях не шикую. Береженого Бог бережет!

– Ладушки! Давай-ка еще по рюмашке за твою продуманность.

Когда провожал опера до дверей, тот еле держался на нетвердых ногах. Да и я был хорош – все окружающие предметы, вдруг потеряв земное притяжение, плавно устремлялись вверх, желая, видно, пробить потолок и вырваться в космос. Но я оправдал факт сегодняшней натурально-безудержной пьянки информацией, полученной у майора.

Основного тот, правда, не знал – почему моей скромной персоной так навязчиво интересуются руоповцы. Но кой-какие моменты из жизни службиста Кожевникова наверняка могли мне пригодиться уже в ближайшем будущем.

Только голова коснулась подушки, как Морфей тут же уволок мое сознание в свои красочно-многоцветные владения.

4

Когда на следующий день принимал привычный контрастный душ, как бы случайно пришло в общих чертах решение проблемы, волновавшей меня последние несколько дней. Но, как известно, случайность – это неосознанная необходимость. Так что все правильно. Какой-то ответственный кусочек мозга продолжал активную работу и во сне, выдав поутряне результат своей незаметной ночной деятельности. На что я и рассчитывал, впрочем.

Гладкое розовое личико Цыпы, наряду с обычным самодовольством, выражало также некую странную загадочность.

– Что это с тобой? – удивился я. – Неужто какую-то идею родил?

– Обижаешь, Монах, – насупился соратник, но тут же ухмыльнулся. – Идей всяких разных у меня вагон и маленькая тележка. А сегодня я тебе просто сюрприз знатный приготовил. Останешься доволен, гарантия!

– В валюте? – полюбопытствовал я. – Или снова очередную девочку-красотульку хочешь подогнать? Глаза хоть зеленые?

– Значительно круче, Евген! – важно задрал свой квадратный подбородок Цыпа. – Предлагаю выехать за город на природу. Погодка позволяет. Там на месте все и узнаешь.

– Какая таинственность, – усмехнулся я. – Ладушки! Природу я люблю не меньше, чем женщин. Собери на кухне что-нибудь для пикника. Обожаю завтрак на траве.

Пока верный телохранитель суетился по продовольственно-алкогольному обеспечению загородной прогулки, я успел одеться по-походному – в джинсы и короткую кожанку. Немного подумав, надел под куртку плечевую кобуру с «братишкой». Береженого Бог бережет, как любит вечно напоминать опер Инин. Менты тоже иногда довольно дельные мысли высказывают. Пусть и не свои.

В стоявшем у подъезда «мерсе» сидел на заднем сиденье Карат, охранник «Кента».

– Привет, братишка, – кивнул я ему, усевшись рядом. – А Гришка с кем остался?

– Фунт к нему вышибалу из бара приставил, – пояснил Цыпа, заводя мотор. – Куда махнем? Предлагаю на Тагильский тракт. Сегодня там омоновских кордонов нет.

– Лады, Сусанин, – не стал я привередничать, закуривая первую за день сигарету.

Тагильский тракт вел мимо озера Балтым, напоминавшего о не слишком приятных прошлогодних событиях, но я промолчал. Раз Цыпе те воспоминания не портят аппетит, то и мне глупо менжеваться. Чего доброго за слабонервного еще посчитает.

Разведка телохранителя оказалась верной – ни на выезде из Екатеринбурга, ни на въезде в Верхнюю Пышму назойливых милицейских патрулей не наблюдалось.

Скоро городские пейзажи уступили место лесным ландшафтам. С обеих сторон дороги бежали стройными рядами сосны, среди которых почти терялись редкие березы и ели. Через опущенное окно машины я с удовольствием вдыхал теплые запахи хвои и спелой земляники, сдобренные нежным ароматом каких-то цветов. Наверно, фиалок, которых на родном Урале великое множество, как на хорошем кладбище.

Цыпа свернул с трассы на какую-то проселочную дорогу, больше похожую на две параллельные тропинки. Если б не отличные рессоры «Мерседеса», меня бы изрядно растрясло на ухабах и выбоинах – этих вечных спутниках всех российских дорог.

Решив, видно, более не испытывать моего терпения, Цыпа вырулил на небольшую полянку, словно частоколом, окруженную корабельными соснами и кустами цветущего боярышника. Когда «мерс» остановился посередине поляны, я обнаружил даже один разлапистый куст диких роз.

– Расстилайте скатерть-самобранку вон у того сказочного кустика, – распорядился я, покидая салон и направляясь к любимой с детства королеве уральской природы.

Сирень мне тоже весьма нравится, но розы – это наивысший кайф.

Отыскал всего три распустившихся нежно-розовых цветка. Рвать было жаль, и я ограничился лишь визуальным любованием.

– А вот и обещанный сюрприз, – услышал сзади голос телохранителя. – Делай с ним что хочешь. А Карат покамест ямку выкопает по размеру. Грунт здесь мягкий, проблем не будет.

Оглянувшись, я чуть рот не разинул от изумления. И было отчего. Картина, представшая передо мной, заслуживала кисти живописца. Из открытого багажника машины высунулся, как черт из коробочки, Том, управляющий баром «Вспомни былое». Лицо его перекосила бешеная ярость, а руки были надежно скованы наручниками. Цыпа буквально выдернул взъерошенного Тома из багажника и поставил на ноги. Потрепанно-помятый костюм управляющего явно нуждался в профилактике щеткой и утюгом. Но костюму, как и его хозяину, готовилась совсем иная участь. Саперная лопатка в руках Карата говорила о многом.

– Могилку копать собрался? – ласково поинтересовался я у охранника гостиницы.

– Само собой, – ответил вместо него Цыпа. – Том, падла, продать тебя намеревался. Так что банкуй, Монах – сразу его кончать по старой дружбе, или сперва на кол насадить, чтоб лучше осознал и сильнее прочувствовал.

– Лажа это, Евген, – взорвался Том, порываясь броситься на Цыпу и, наверно, порвать его зубами, раз руки закопаны. – Твой костолом-недоумок просто на меня неровно дышит. Ревнует к нашей дружбе. Верняк пургу он гонит, гадом буду!

– Захлопни пасть, козел! – задетый за живое, Цыпа поднял свой мощный кулак, явно стремясь произвести с зубами Тома болезненную стоматологическую операцию.

– Ша, Цыпленок! Зубные протезы нынче дороги, – осадил я телохранителя. – Говори толком – в чем дело?

– А в том, Михалыч, что змею ты на груди пригрел, – заявил Цыпа, сверкая на управляющего баром. – Скурвился он. Хотел тебя ментам сдать, чтоб полную самостоятельность получить. Но не учел, сучье вымя, что я всегда на стреме!

Я с неподдельным интересом разглядывал телохранителя, решая, почему он так ненавидит Тома. Скорее всего чисто по-ребячьи ревнует к шефу. Ведь не может он знать, что Том разменял его брата Василия, закопав в этом самом лесу. Впрочем, где-то в глубинах подсознания, возможно, и знает. Его мозговая подкорка могла получить сигнал-информацию из Космоса. Тогда все понятно, и ненависть Цыпы, пусть неосознанная, имеет вполне реальное основание.

– За такие серьезные обвинения надо отвечать, – заметил я. – Какие доказательства?

– Обижаешь, Монах. Я за базар всегда отвечу. Факты непробиваемые. Или ты нашей Ксюхе не поверишь? Это она о подлой измене цынканула. Он, кретин, с нею планами поделился. Я предлагаю...

– Ладушки! – прервал я, уже вкурив ситуацию. – Рассказывай, Том.

– Непонятка, Евген, вышла, – поморщившись, буркнул Том. – Как мы с тобой и договаривались, я должен был пробить барменшу на ржавость. Намекнул, что тебя скоро менты заметут, и не надо будет доход с бара отстегивать. Хотел Ксюху на откровенный разговор спровоцировать. Но – не выгорело. Девка, как видишь, сразу к Цыпе доносить на меня помчалась.

– Нет худа без добра, – усмехнулся я. – Раскоцай Тома, Цыпленок. И не хмурься, браток, выписываю тебе благодарность от фирмы за проявленную бдительность. А может, погоняло Цыпа на Цербер уже пора поменять?.. Ладно, шучу!

Через какой-то неполный час ничто уже не напоминало о глупом недоразумении, которое легко могло перерасти в непоправимую трагедию. Этому хорошо способствовали успокаивающая близость природы-матушки и расстеленное прямо на траве шерстяное покрывало, вдохновляюще уставленное бутылками в окружении апельсинов и двух банок с икрой – черной и красной. Злополучная саперная лопатка мирно покоилась в багажнике «мерса», а не уродовала милый лесной пейзаж очередной фатальной ямой.

Под благодатным воздействием алкоголя ребята расслабились и прекратили наконец бросаться друг на друга тяжелыми злыми взглядами. Дабы упрочить эту идиллию, я вынул заветный портсигар и пустил косяк по кругу наподобие своеобразной трубки мира. Ведь даже у нас, европейцев, где-то в тайниках души прочно угнездился дикий, но обожающий всяческую театральность, папуас. И иногда очень полезно ему децал потрафить для лучшей гармонии.

– Что с Гришкой делать будешь? – поинтересовался Том, когда я рассказал ему о последних событиях.

– Ничего. Монах и гуманист – синонимы, – благодушно отозвался я. – Вот только сыграет сценку в моем любительском спектакле и будет полностью помилован. В натуре! Я ведь не кровожадный крокодил, а добрая рыбка, золотая причем. Чего лыбитесь? Я же добряк по жизни!

Окружающие высокие деревья начали уже водить хоровод, перешептываясь и смешно размахивая своими ветвями-лапами. Кажется, я нынче чуток перебрал. Надо завязывать, пока явные галлюцинации не начались. От них ведь никогда не знаешь чего ждать. Бывает, такая неприятная жуть привидится, что потом два дня приходится коньяком мозги старательно прополаскивать, вымывая оттуда цветные загробные картинки.

– Ладно, братва! По коням! Матушке-природе должное мы сполна отдали, пора снова с любимого Екатеринбурга причитающиеся нам дивиденды выколачивать. Карат, собери, что мы тут намусорили. Негоже такую милую зеленую полянку обижать. Не простит!

К вечеру, уже окончательно оклемавшись, направил стопы в ДК железнодорожников. Народившийся утром план требовал моего непосредственного прямого участия. Ничего не поделаешь, приходилось суетиться, забыв про обычную свою ленивую аморфность.

Бильярдная находилась на первом этаже. Комната ранее скорее всего была агитационным «красным уголком». По крайней мере об этом свидетельствовал чудом сохранившийся плакат на стене «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи». Красная эпоха уже канула в Лету, а атрибутика осталась. Вот после этого и разберись, что жизнеспособнее – первичное или вторичное. Форма или содержание, то бишь.

Комната делилась на две неравные доли. Большую занимали три зеленых бильярдных стола, а меньшую – бар с весьма небедным набором алкогольных разновидностей. В своем новом амплуа помещение стало явно рентабельным. И, несомненно, более полезным для посетителей. Тех было сегодня около двух десятков. Основная их часть оккупировала стойку бара, предпочитая дегустировать спиртные напитки, а некоторым больше по душе была роль зрителей-болельщиков, наблюдавших за игрой в банально-модную «пирамидку». Костяные шары активно летали по полям всех трех столов, при столкновении друг с другом производя хлесткий звук, немного похожий на выстрел малокалиберной винтовки.

Я устроился на высоком круглом табурете у стойки и заказал себе литровую кружку «Жигулевского», скользя неторопливым взглядом по лицам присутствующих в поисках нужного объекта. Как и ожидал, обнаружил его среди игроков. Он был в штатском. Судя по уверенно-непринужденной манере держать кий и холодно-расчетливым серым глазам, младший лейтенант Кожевников не только в выбивании показаний, но и в настольном спорте был истинным докой.

Мою скромную персону опер уже тоже благополучно засек. Убедившись в этом, я равнодушно отвернулся от игроков, всецело занявшись своим пивом. Ждать пришлось совсем недолго.

– Не желаете, Евгений Михайлович, партийку раскидать? Можно без интереса, не на деньги, – услышал я за спиной насмешливо-вкрадчивый голос.

Глупо переигрывать я не стал и неторопливо-спокойно повернулся к районному оперу:

– Нет, дорогой Владимир Петрович, о вашем мастерстве наслышан и напрасно испытывать свой фарт желания не имею.

Младший лейтенант взгромоздился на соседний табурет, старательно делая вид, что и не удивлен вовсе.

– Догадываюсь, откуда ветер дует, – обронил он, заказав себе сто пятьдесят граммов «Смирновской».

– А я и не сомневался в ваших умственных способностях. Да, Гришаня все рассказал. Выхода у него другого не было, как понимаете...

– И что? Ты угрожать, похоже, мне вздумал?!

– Боже упаси! Какой понт с органами ссориться? Только против ветра плевать. Нет. У меня другое на уме. Взаимовыгодное сотрудничество.

– Сильно поумнел ваш брат, уголовник, как погляжу, – усмехнулся опер, скося на меня явно заинтересованный взгляд прищуренных серых глаз. – Давай дальше ври. Любопытно просто.

– И не думаю луну крутить, командир, – заверил я, уже приблизительно определив его уровень интеллекта и несгибаемо-напыщенной самоуверенности. – Чего вы именно ко мне прицепились? В городе немало людишек значительно опасней и вредней для общества...

– И ты готов их назвать? – быстро спросил младший лейтенант. – С точным описанием и конкретными деталями их криминальной деятельности?

– Без проблем! Только дайте мне дальше спокойно коптить небо. Причем с немалой пользой для вас...

В прищуре опера легко читались его мысли: «А я иного и не ожидал. Все вы, уголовники, за свою шкуру мать родную продадите. Твари мутнорылые...»

Но вслух он сказал совсем другое:

– Настоящий лапстос! А ты не дурак, Монах!

– Не понял, – честно признался я.

– Сразу видно, что не бильярдист. Лапстос – это мастерский удар. Таким манером, значит, решил переключить с себя наше внимание на коллег? Не глупо. Матерый волчара, как погляжу. А что конкретно интересного можешь предложить? На пустяки наша контора не разменивается, учти.

– Лады! Восемь глухих «висячек» устроят? Сразу план по раскрываемости в ажур приведете.

– Восемь нераскрытых преступлений? – воодушевившись, мент заказал себе еще порцию сорокоградусной. – С именами их авторов и всеми деталями? Доказательно и без пустых наговоров?

– Само собой, – подтвердил я. – Отлично понимаю, что порожняки вам гнать – себе дороже.

– Вот это правильно, – физиономия младшего лейтенанта довольно залоснилась то ли от водки, то ли от моих слов. – Как оформим? Давай, не откладывая, прямо сейчас в отделение пройдем. У меня в сейфе, кстати, неплохой коньячок зря пылится...

– Не покатит, начальник! Ты мой труп завтра увидеть хочешь? Зачем меня так явно засвечивать? Надо делать по уму, коли и в дальнейшем желаешь оперативную информацию от меня поиметь.

– Хорошо, – подумав, вынужден был согласиться опер. – Твоя правда. Что предлагаешь?

– Сделаем так. Я без спешки все обстоятельно запишу, а утром встретимся где-нибудь на нейтральной точке и передам тебе записи. Ладушки?

– Где именно?

– В восемь в парке Энгельса. Это как раз рядом с моими апартаментами.

– Ну ты и Штирлиц, – ухмыльнулся младший лейтенант. – Хорошо. Считай, договорились. Выпить не откажешься?

– Благодарю, но мне уже пора. Да и контакт нам слишком опасно затягивать. Ну, бывай! До завтра.

По пути домой посетил свою гостиницу. Гришка, во исполнение роли больного, лежал на диване, апатично глядя в потолок. За столом у окна заботливой сиделкой устроился Карат в нескучном обществе бульварной газетенки «Ярмарка».

– Как наш милый пациент? Ухудшение здоровья не наблюдается? – пошутил я, прикрыв за собой дверь номера.

Но Карат почему-то юмора не понял:

– Нет, Евгений Михалыч. Я его даже пальцем не трогал. Тихо лежит, не выступает.

– Вот и ладушки. – Я присел на край дивана и вынул блокнот. – Гришуня, я тут набросал текст твоего заявления в органы. Давай-ка перепиши своей рукой. Карат, раздобудь пару листиков бумаги. У Петровича должны быть.

– Но ведь это грозит мне крупными неприятностями, – завыкобенивался мэтр, пробежав глазами мою писанину.

– Возможно, – не стал я отрицать. – Но лишь где-то в будущем, да и то не точно. А я тут, рядышком... Ну, коли гипотетической опасности ты предпочитаешь реальную, придется Цыпу кликнуть. Может, он для тебя по дружбе самую красивую и новенькую швабру подберет.

– Да я же не отказываюсь, – проявил благоразумие Гришка, беря у Карата принесенные тем чистые форматные листы.

Приземлившись за столом, мэтр занялся перепиской, выводя буквы так старательно, будто школьник на контрольной по правописанию.

– Вот и ладушки, – поощрительно улыбнулся я бывшему шнырю, пряча результат его работы в карман. – Запомнил, что начеркал? Учти – возможно, тебе это все устно повторить придется. Ну, отдыхайте дальше, ребята. Карат, закажи для больного бутылочку «Перцовки». От простуды и апатии она преотлично помогает. Счастливо оставаться.

5

Утром поднялся только благодаря громко разорявшемуся на ночном столике будильнику. Перекрыв его луженую глотку выключателем, похвалил себя за предусмотрительность. Если б у меня был не электрический вечный звонок, а простой и краткий механический – вполне мог не услышать и проспать. Накануне вечером допоздна засиделся с опером Ининым за его любимым коньяком.

Нарождавшийся день обещал быть безоблачным и теплым. Но я все же надел куртку. Необходимость – ничего не поделаешь.

Городской автотранспорт еще не успел нахально испохабить атмосферу выхлопами бензиновых газов, и я буквально упивался пряными запахами акации и цветущей сирени по дороге в парк. Он был безлюден. Для мамаш, выгуливавших своих детенышей, еще рано, а для владельцев собак уже поздно. Многочисленная же армия бомжей, видимо, благоразумно отсиживалась в любимых теплотрассах и на чердаках – для ночевок под открытым небом явно пока еще не климат.

Я устроился на давно облюбованной скамейке, с трех сторон надежно защищенной густыми кустами акации. Ждать не пришлось. Кожевников оказался на удивление пунктуален. Как и вчера, он был в штатском.

– Привет, Монах, – фамильярно ухмыльнулся младший лейтенант, усаживаясь рядом. – Как спалось? Похоже, кошмары замучили? Немудрено. Баланду хлебать по новой никому не хочется. Угадал?

– В цвет, начальник. Потому и пришел.

– Бумажки свои принес? Ты обещал восемь...

– Ясное дело, – поспешил перебить я. – Как и договорились, все восемь штук отдаю в твою личную пользу. Для хорошего человека ничего не жалко. Глядишь, купишь за них новую звездочку на погоны. Надеюсь, теперь могу спать опять спокойно? Прекратишь, наконец, на меня давить и руоповцев науськивать?

– Ладно, разговорился ты что-то не в меру, – посуровел опер. – Сначала поглядим, что ты там принес. Может, овчинка и выделки-то не стоит.

– Останешься доволен, начальник, – заверил я. – Отступной – пальчики оближешь. В рублях на сорок «лимонов» потянет.

– Бедновато, – пренебрежительно усмехнулся Кожевников. – Мелочевка. Разве это отступной? Хороший карманник за неделю больше делает.

– Как договаривались. Я человек маленький. Отдаю все, что имею за душой.

– Ладно, не прибедняйся, Монах. Давай, что там у тебя.

Я увидел, наконец, неторопливо приближавшуюся к нам по гравийной дорожке супружескую пару. Когда они были совсем рядом, я вынул из кармана плотный запечатанный конверт и торжественно вручил его младшему лейтенанту.

С Ининым у нас была договоренность железная. Кусты акации затрещали, раздвигаясь, и обстановка у скамейки кардинально изменилась. Майор Инин с двумя подручными, чьи налитые плечи и бычьи загривки выдавали в них волкодавов из группы захвата, а также подошедшая к нам вплотную «супружеская» пара – сразу создали маленькое столпотворение.

– Граждане свидетели, – рявкнул майор, обращаясь к «супругам». – Вы только что присутствовали при передаче денег вымогателю. Сейчас все мы проедем в управление и официально запротоколируем этот факт.

– В чем дело? Это провокация! – брызгая слюной, заверещал Кожевников.

Из надорванного конверта ему под ноги посыпались стодолларовые купюры.

– А это что?! – злорадно поинтересовался Инин, указуя праведным перстом на усыпавшие землю деньги. – Листья прошлогодние?! Нет, лейтенант! Это восемь тысяч баксов, которые ты, нагло пользуясь своим служебным положением, вымогал у известного в городе бизнесмена!

– Кому поверил, майор? Ведь это же урка мутнорылая! Три «ходки» у него по тяжким! – взвился Кожевников. – Монах кликуха!

– Я в курсе, – отрезал Инин. – Все его криминалы уже в далеком прошлом. Сейчас он уважаемый член общества и не тебе, рэкетиру в погонах, так о Евгении Михайловиче выражаться! К тому же его показания о вымогательстве письменно подтверждает метрдотель гостиницы, которого ты заставил подбросить в номер наркотики. Нет, хамелеон, от таких, как ты, мы железной метлой будет очищать органы правопорядка. Уверен, после окончания кампании «Чистые руки» милицию, наконец-то, начнут уважать!

– А вот до кучи еще и косвенное доказательство, – усмехнулся я, выуживая из внутреннего кармана куртки диктофон «Сони-компакт». – Здесь весь разговор записан.

– Что же тут творится?! – младший лейтенант так припадочно взбеленился, что два волкодава тут же заломили ему руки за спину и клацнули наручники.

– Ничего особенного, – скромно пояснил я. – Это просто мой лапстос.

Инин аккуратно собрал всю «зелень» с травы и с очень довольной мордой спрятал в карман. Я проводил конверт с долларами немного грустным взглядом – вряд ли мне посчастливится снова его увидеть...

В ментовском «газике» я впервые в жизни оказался с непривычной стороны – не в заднем зарешеченном отсеке, который сейчас занял Кожевников, а рядом с шофером. Это показалось мне не столько удивительным, сколько забавным.

На следующий день мы сидели в обычном тройственном составе в малом банкетном зале «Кента». Я заказал амнистированному Гришке бутылку коньяка, отменяя тем самым введенный мной недавно «сухой закон».

– А ведь, по ходу, я был прав, – заметил Том. – Похоже, простая профилактика это была. Со вчерашнего дня голубого фургона не видать. Порожняк, словом.

– Но данный порожняк чуть не стоил тебе поездки в Сочи, – усмехнулся я, обменявшись с Цыпой веселым понимающим взглядом. – Ладушки. Как бы то ни было, а руоповцев словно корова языком слизала. Что нам и требовалось!

 

Каждому свое

1

Едко приторный запах «Кэмела» начинал действовать мне на нервы. Недовольно покосившись на тлевшую в зубах Цыпы очередную вонючую сигарету, я не стерпел и распахнул балконную дверь. В комнату ворвалась волна свежего воздуха, принеся с собой целый букет новых ароматов – бензиновых выхлопов автомобилей, плавящегося на солнце асфальта и горелой резины. Да, верно заметил некий незадачливый гурман – хрен редьки не слаще.

Чтобы окончательно не потерять чувство гармонии с окружающим миром, я закурил «Родопи» и вернул балконную дверь в первоначальное положение.

– Ладушки! Давай-ка, Цыпленок, оставь слишком длинные экивоки-предисловия и переходи к сути. И так уже всю квартиру продымил!

– Понял, Михалыч! – соратник дисциплинированно загасил окурок в пепельнице-акуле. – Вот я и говорю, не пора ли нашей фирме расширяться? Сил мы накопили порядочно, любую «крышу» можем махом снести и взять контроль в собственные руки. Наркота, девочки и казино вещи выгодные, но они уже мелковаты для тебя, Монах!

– Цыпленок, ты меня стал утомлять своими кругами! Что конкретно хочешь предложить?

– Вплотную заняться металлом...

– Золото? – Я с мгновенно вспыхнувшим интересом глянул в льдистые голубые глаза Цыпы. – Платина?

– Не то, Монах! Медь! Процент покруче, чем от золотишка наварится! Гадом буду! Гарантия!

– Ну-ну! – с сомнением усмехнулся я, сразу потеряв интерес к разговору. – Ты хоть децал просекаешь, куда вляпаться советуешь? Вспомни Кучина, Вагина и других ребят, что рассуждали в твоем ракурсе. Или мечтаешь составить им компанию на городском кладбище? Лично мне топтать землю пока не наскучило. Имей в виду, братишка!

– Послушай, Михалыч, я полностью в курсе расклада! – Цыпа покопался в своем крокодиловом бумажнике и с гордым видом выложил передо мной на стол блокнотный листочек. – Вот полюбопытствуй!

– Что это? – Я повертел в руках лист, исписанный с обеих сторон какими-то фамилиями и адресами.

– Все махинации с медью на Урале прокручивает российско-австрийская фирма. Я выяснил, кто у них «крыша» – группа Северского. Здесь список ее основных членов.

– Опять война?

– Ничего подобного! – Цыпа, явно забывшись, снова закурил американскую дымовую шашку. – Перехлопаем всех махом и законно займем освободившееся место!

– Тут же человек тридцать!

– Двадцать семь, – поправил Цыпленок, словно это что-то значило.

– Не нравится мне данная идея. У нас своих забот хватает. Глупо менять вдруг профиль и влезать в дело, которым раньше никогда не занимались.

– Евген, ты хотя бы обмозгуй все, прежде чем окончательно ставить крест, – соратник заметно увял.

– Лады! – Я согласился, видя его искренне расстроенную мордашку обиженного мальчугана. – Провентилирую сей вопрос, посоветуюсь сам с собой и на днях дам ответ.

– Верняк – медный бизнес очень перспективен! – Цыпа чуток воспрял духом и загасил, наконец, свою пахучую сигарету.

Чтобы вернуть приятеля к его обычному оптимистическому настрою, я достал пиво и вскрыл банку паюсной икры – любимой закуски Цыпы. В этом вопросе у нас с ним разногласий никогда не возникало – к пиву икорка наилучшее приложение. Правда, я не ем ее ложкой, как Цыпа, а мажу на бутерброд, как истинный интеллигент.

В самый разгар утоления не на шутку разыгравшейся жажды зазвонил телефон. В трубке послышался журчащий голос оперуполномоченного Инина:

– Монах? Плохие новости. Звоню сразу, как сам узнал. Сегодня в восемь сорок утра в Парковом переулке обнаружен труп одного из твоих людей – господина Лебедева. Ножевая рана в шею. Поберегись – не за тобой ли охота начинается... Удачи!

В трубке что-то противно щелкнуло и пошел нудный сигнал отбоя.

– Что случилось? – напрягся Цыпа, увидев выражение моего лица.

– Кто-то пришпилил Карата, – непослушной рукой я вернул трубку на аппарат.

– Наглушняк?

– Да. Он уже в Сочи.

– Детали известны?

– Работали перышком по горлу. Это пока все.

– Вполне достаточно! – Цыпа с облегчением откинулся в кресле. – Это какая-то шпана его замочила. С целью ограбления. А может, и на бытовой почве. Оскорбленный муж, к примеру. К делам фирмы отношения не имеет.

– Возможно... – Я выудил из бара бутылку коньяка и по-пролетарски плеснул прямо в бокалы с пивом. – Конечно, почерк не профессионала... Но береженого Бог бережет. Выпей давай на дорожку и рви когти. Надо на всякий случай усилить охрану заведений. Я же постараюсь разузнать обстоятельства гибели Карата. Он был настоящим бродягой по жизни, нашего розлива! Пусть земля ему будет пухом!

Я поймал себя на неприятной мысли, что уж слишком часто за последний год мне приходится произносить этот заупокойный тост. Поэтому выпил без всякого удовольствия и даже закусывать не стал.

– Не журись, Евген! – обратил внимание на мое настроение Цыпа, ловко орудуя столовой ложкой в банке с паюсной икрой. – Все там будем. Как говорится, сегодня умри ты, а завтра я! Присутствующих, ясно, не имею в виду.

– Вращаясь со мной, ты скоро станешь вполне образованным человеком, – усмехнулся я. – Вот уже и пословицы вставляешь в базар. Пока, правда, лишь с уголовным душком.

– А это уж с кем поведешься! – рассмеялся жизнерадостный головорез, чуть не подавившись. – Ладно. Делать ноги пора!

Оставшись в одиночестве, я хотел сразу звякнуть оперу, но передумал, сообразив, что майор сам еще не знает деталей убийства, а вечером, безусловно, нарисуется и конкретизирует происшедшее. Суетиться совершенно ни к чему.

Распылив в квартире почти весь баллончик хвойного дезодоранта, отделался, наконец, от стойкого духа штатовских сигарет.

Карата, конечно, искренне жаль. Свой в доску был мужик, хоть и обычный киллер. Впрочем – нет. Не обычный. Со своими понятиями о справедливости. Помнится, как-то он даже пожалел «объект» – древнего старикана – и вместо него убил самого заказчика... Да, сентиментально-романтичен был Карат, с непорванной душевной стрункой.

Чтобы избежать катастрофического падения настроения, явно стремившегося сорваться в штопор, пришлось снова наполнить бокал до краев.

...Телефон, похоже, звонил уже давно. Еще плохо соображая, я оторвал свинцовую голову от спинки кресла и потянулся к аппарату. В трубке с другого конца провода раздался, сразу меня насторожив, подозрительно-вкрадчивый баритон:

– Евгений Михайлович?

– Да, – я прочистил горло. – Слушаю.

– Вас из горпрокуратуры беспокоят. Капитан Горбин. Дело в том, что сегодня утром случилось большое несчастье с гражданином Лебедевым, охранником вашей гостиницы «Кент». Вы, наверное, уже в курсе, не так ли?

– Нет, – я вложил в голос всю искренность, на которую только был способен. – А что такое? Автокатастрофа? Есть жертвы?

– А-я-яй, Евгений Михайлович! Такой подкованный в юридических вопросах человек, как вы, должен хорошо знать, что автодорожные происшествия прокуратура не расследует, – насмешливо посетовал мой собеседник. – Лебедев зверски убит, и мне бы хотелось безотлагательно побеседовать с вами о покойном. Насколько я выяснил, ваши с ним дорожки пересекались еще в зоне.

– Приезжайте, – сухо сказал я. – Если чем-то смогу быть полезен следствию – буду рад.

– Нет. Жду вас к пятнадцати часам. Двенадцатый кабинет, – голос Горбина стал строго-официален. – Думаю, дорогу в прокуратуру объяснять будет излишне. Вы ее давно отлично знаете.

«Вот козел! – мысленно ругнулся я, кидая трубку на рычаг. – Разговаривает так, будто я не уважаемый бизнесмен, а мелкий оборвыш-карманник, пойманный с поличным!»

Но делать нечего. Наручный «Ролекс» показывал уже половину третьего. Машину решил не вызывать и на рандеву с нагловатым следователем отправился в городскую прокуратуру на банальном такси.

Улицы в это лето были на одно лицо – все поголовно пестрели предвыборными плакатами претендентов на комфортное президентское кресло. Многие из кандидатов, участвуя в марафоне, явно преследовали ту же цель, что и старый петух, гоняющийся за молодой курочкой – не трахну, так хоть согреюсь!

Двенадцатый кабинет находился на втором этаже неказистого серого здания, невзрачным светом и зарешеченными окнами смахивающего на филиал тюрьмы. Вышек с автоматчиками только не хватало и вольера с овчарками. «Хотя, – подумалось, – овчарок здесь хоть отбавляй. Просто сидят они тут не в клетках, а в обшитых дубовыми панелями кабинетах и нагло притворяются людьми...»

К счастью, в коридоре у нужного кабинета очереди не оказалось, и я толкнул дверь, для приличия пару раз стукнув в нее костяшками пальцев.

Комната была маленькой и продолговатой, как пенал. Хотя сравнение с гробом, возможно, было бы ближе к истине, принимая во внимание мрачную специфику данного учреждения.

В конце комнатушки под портретом первого президента России сидел за письменным столом розовощекий тип лет тридцати пяти. Гражданский костюм синего цвета не скрывал, а подчеркивал военную выправку хозяина. Грубо-крупные черты лица и взгляд исподлобья серо-голубых глаз и вовсе выдавали в нем солдафона.

– Евгений Михайлович, как понимаю? – чего-то вдруг разулыбался хозяин кабинета. – Присаживайтесь, прошу вас!

Я не заставил себя уговаривать и, придвинув стул, устроился напротив следователя. Мы с минуту разглядывали друг друга. Капитан, наверно, из чисто профессионального интереса, прикидывая, какой вопрос может сбить меня с панталыку, я же – из простого любопытства.

– Поделитесь, уважаемый Евгений Михайлович, секретом, – голос следователя был буквально пропитан приторным елеем. – Каким замысловатым способом вам, рецидивисту, прямо с лагерных нар удалось стать столь крупным коммерсантом? Откуда, интересуюсь, начальный капитал? С неба свалился, как манна небесная? Или ветром надуло?

– Здесь нет никакой мистики, капитан, – полуулыбнулся я, давным-давно готовый к подобным каверзным вопросам. – Дело в том, что я, признаюсь, очень бережливый человек. Даже скупой. Всю сознательную жизнь копил деньги – копейка к копеечке. Перед последним сроком у меня таким образом собралось десять тысяч рублей...

– Весьма убедительно! – не скрывал язвительности Горбин. – На эти деньжищи сегодня можно купить аж четыре булки хлеба, а не то что какую-то гостиницу и ночной клуб!

– Вы не дослушали, гражданин следователь, – вдоволь налюбовавшись на откровенно-злорадную физиономию мента, сообщил я. – Продолжаю, с вашего позволения. Так вот, пока я чалился в зоне, эти десять штук выросли в шесть тысяч раз. Мне стыдно, но должен признаться вам в совершении очень непатриотичного поступка – накопления свои я держал в долларах. Если помните, в то благословенное время за восемь рублей давали десять долларов... Таким вот случайным образом я и стал миллионером.

– Красиво, ничего не скажешь, – кисло улыбнулся следователь, но тут же принял строго официальный вид. – Хорошо! Перейдем к делу! Когда и при каких обстоятельствах вы последний раз видели гражданина Лебедева?

– Вчера около полуночи в «Кенте». Он был в холле, выполняя служебные обязанности, охраняя входную дверь. В разговор я с ним не вступал, лишь поздоровался. Дежурство его заканчивалось в шесть часов утра.

– А где вы находились с шести до восьми утра сегодня?

– Спал у себя в квартире.

– Кто это может подтвердить?

– Никто. Так как я давно перековался и живу законопослушным гражданином, то обеспечивать себе алиби на каждый час считал необязательным.

– И напрасно! – Следователь радостно оживился, чуть руки не потирал от избытка положительных эмоций. – Так, значит, и запишем – на время убийства Лебедева алиби у вас, кстати, бывшего мокрушника, отсутствует полностью! Верно излагаю, а, Монах?!

Я невольно скривился – мент произнес мое блатное прозвище как грязное ругательство. Я быстро отвел взгляд, чтобы скрыть глаза, налившиеся ненавистью. С превеликим трудом подавив справедливое желание промассажировать капитану челюсть, по возможности спокойно ответил:

– Слова ваши заслуживают внимания лишь в том случае, если укажете хотя бы один правдоподобный мотив для убийства собственного работника и ко всему еще давнего приятеля.

– Всему свое время, неуважаемый! – противно осклабился следователь прокуратуры. – Расследование только-только начинается, а когда оно закончится, надеюсь, ты у меня в камере загорать будешь.

– Ну, раз мы уже по-свойски перешли на «ты», – не сдержался я, – то ты, начальничек, слишком много на себя берешь! По ходу, извилина у тебя лишь одна, да и та образовалась от ношения фуражки!

С глубоким удовлетворением заметил, как позеленела от бешенства физиономия Горбина. Выдержки, оказывается, у него на ломаный грош – даже губешки подрагивали, когда заговорил.

– Браво, Евгений Михайлович! Мы еще вернемся к этому вопросу, обещаю!.. А сейчас расскажите, будьте так любезны, о частной жизни вашего приятеля Карата. У него были враги?

– Без понятия, капитан. Проживал он там же, где и работал – в гостинице «Кент». Постоянных подружек, насколько знаю, не имел. Спиртным не злоупотреблял. Был спокойным, рассудительным человеком, но одновременно и сентиментальным романтиком.

– Хорош романтик! – Следователь заглянул в раскрытую папку. – Последний срок отбывал за умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью!

– Вы же в курсе, как у нас судят! – заметил я, закуривая. – Карат сделал несколько лишних ножевых уколов, желая помочь клиенту скорее крякнуть, чтобы тот не слишком страдал. А суд, не разобравшись в побуждениях Карата, посчитал множественность ранений за признак особой жестокости. Тупые законники, разве им дано понять движения тонкой сентиментальной души!

Капитан завороженно глядел на меня распахнутыми глазами, как на чудо-юдо какое-то. Я сбился с патетического тона и мигом закруглился:

– Вот и все, в общем, что мне известно о господине Лебедеве. Думаю, пришила его шпана в поисках денег на очередную дозу наркоты. Банальное ограбление.

– А что он делал утром в Парковом переулке?

– Не имею представления.

– Вы его туда не посылали с каким-нибудь личным поручением? За сигаретами, к примеру?

– Нет, не посылал, – я сделал наивный вид будто не замечаю сарказма капитана. – Это же на другом конце города! Да и в «Кенте» любые сигареты в баре имеются.

– Хорошо! – недовольно поморщился Горбин, явно не поверив в мое наигранное простодушие. – Допрос закончен. Пока можете быть свободны.

На воле я вздохнул полной грудью, очищая легкие от затхлого воздуха казенного учреждения. «Да – тот еще фрукт этот Горбин. Как говорится: каждому овощу – свой фрукт!..»

Но на сей раз собственный каламбур почему-то не вызвал у меня даже тени улыбки.

2

Электрокамин почти натуральными огненно-малиновыми всполохами качественно создавал иллюзию спокойного домашнего уюта.

Опер Инин занимался своим любимым делом – задумчиво грел в своих короткопалых ладонях пузатый бокал с коньяком, словно предварительно знакомясь осторожными пальцами с жидкостью, которую будет усваивать его желудок.

– Твое предположение об убийстве с целью ограбления имеет объективное подтверждение, – заметил майор, отправляя, наконец, содержимое бокала на свидание с печенью. – У Карата вывернуты карманы, да и массивная золотая цепь с шеи исчезла. Между прочим, на трупе была обнаружена кобура наплечная. Судя по размерам – от пистолета-пулемета Стечкина. Он тоже пропал.

– В общем-то, дело ясное, – согласился я. – Одно непонятно – что понадобилось Карату в Парковом, да еще после ночного дежурства?

– Пока никаких зацепок. Скорее всего у него телка где-то там проживает. Пытаемся нащупать через тамошнего участкового.

– Бесперспективно, – высказал я личное мнение. – Карат женщинами интересовался исключительно как агрегатом для удовольствий. А таких и в «Кенте» предостаточно. На любой, самый придирчивый вкус. Незачем на окраину города тащиться.

– Все же мы должны отработать и эту слабенькую версию.

– Кстати, о версиях. Капитан Горбин из горпрокуратуры почему-то решил, что я причастен к мокрухе. Вызывал на допрос и пытался моралью давить. Сосунок!

– Не скажи, Монах! – усмехнулся майор, наливая себе по новой. – Ему еще и сорока нет, а имеет уже довольно приличный послужной список. Раскрываемость у него почти семьдесят процентов. На совещаниях в управе Горбина постоянно в пример ставят. Упорный тип! До прокуратуры одиннадцать лет во внутренних войсках протрубил. Юридический заочно кончал.

– Что еще о нем знаешь?

– Ничего. Мы ведь в разных ведомствах.

– Но из одной конторы! Пробей о капитане все, что сможешь. Это моя личная просьба. Да, чуть не забыл! – Я выложил на столик заранее приготовленный конверт с долларами. – Твой гонорар за прошлый месяц.

Пока я наливал себе коньяк, конверт с баксами мгновенно-чудесным образом уже исчез из поля видимости в одном из карманов моего осведомителя.

– К личным просьбам друзей я отношусь как к долгу чести! – ухмыльнулся Инин, поднимая бокал. – Сделаю в лучшем виде и в оперативные сроки. Останешься доволен.

– Вот и ладушки! – Я чокнулся с майором, хрустальным звоном закрепляя договор.

В эту ночь, как и следовало ожидать, мне приснился Карат. У него было какое-то потерянное выражение лица с намертво застывшим в глазах удивлением. Он беззвучно разевал рот с синими губами, пытаясь, видно, что-то сказать. Присмотревшись, я понял, почему у него ничего не выходит – на месте кадыка зияла глубокая кровавая дыра. «Не переживай так, брат! – сказал я, стараясь хоть децал приободрить почившего приятеля. – Мы за тебя рассчитаемся! Намекни – кто это сделал?»

Карат еще старательнее стал зевать, наконец издал странный квакающий звук и пропал, как персонаж из фильма о привидениях.

Проснувшись, я первым делом направился принимать душ, чтобы смыть с себя последствия вчерашней попойки с Ининым. Пока стоял под ледяными, а потом горячими струями живительной воды, в голове навязчиво вертелась идиотская мысль: «Раз он «крякнул» – умер то бишь, то ему все же логичнее было бы не квакать, а крякать...»

Через силу проглотив пару бутербродов с маслом и сыром и запив это дело вместо привычного пива чашкой черного кофе, я почувствовал себя вполне боеспособным и готовым к дальнейшим жизненным испытаниям.

Вскоре и Цыпа нарисовался, сияя сытой мордахой и явно довольный самим собой.

– Все путем, Михалыч! – заявил он, выуживая из кармана свой вечный «Кэмел».

Я раскрыл серебряный портсигар с двумя рядами «забитых» папирос:

– Пыхни, расслабься, а уж потом докладывай.

Уловка моя удалась – Цыпа мигом спрятал сигареты обратно и с удовольствием окутался в серо-синее облако марихуаны. Вынырнул он из него еще более самодовольно-уверенным. Тронутые остекленением глаза, блуждавшая на губах странная улыбка и расслабившиеся мышцы лица вызвали у меня поначалу некоторые сомнения в контроле Цыпы над своими мыслями. Впрочем, рассуждал он вполне здраво:

– Заведения прикрыты надежно. Охрану увеличил вдвое. Но никаких попыток наезда со стороны конкурентов на горизонте не видать. Все тихо.

– Перед грозой тоже всегда тихо, – на всякий случай напомнил я соратнику сей природный феномен, чтобы тот не терял необходимую бдительность.

– На воду дуешь, Монах! Смерть Карата с делами никак не связана. Гадом буду!

– Подстраховаться никогда не вредно. Ладно. Как с похоронами? Успел прошевелить?

– Само собой, Михалыч! Если не я, то кто же о Карате позаботится? – Поймав мой укоризненный взгляд, Цыпа поспешно поправился извиняющимся тоном. – Кроме нас, говорю, у него ведь нет никого. Бобылем жил.

– Менты согласны выдать труп?

– Без базара! Они уже поковырялись в нем. В любой момент можем забрать из морга. Гроб и оркестр я заказал. С местом на кладбище проблем нет. Если помнишь, когда Кису хоронили, ты же на городском кладбище предусмотрительно целый участок купил. Я сначала сомневался, но сейчас вижу – не зря. Пригодилась земелька. Глядишь, Карату рядом с Кисой веселей лежать будет. Хотя, кажись, при жизни они не были знакомы.

– Ничего странного. Времени сейчас у братишек предостаточно. Познакомятся, – усмехнулся я, выуживая косяк из портсигара. – Завтра забери тело. Ночь пусть в «Кенте» гроб простоит. А послезавтра утром проводим Карата в последний путь.

Духмяно-терпкий вкус папиросы настроил меня на сентиментальную волну.

– Жаль Карата, совсем молодой ушел.

– Был настоящим профи. Много мог еще натворить полезного для фирмы, – поддакнул Цыпа совсем не в тему.

– Я не о том! Неплохо бы нам отыскать тех мерзких сявок, что дунули на его свечку.

– За ментов пахать? – скривился Цыпа. – Западло! Да и зацепок не вижу.

– Расплатиться за друга дело благородное! – успокоил я щепетильного Цыпу. – А зацепки нужно искать. Поедем-ка в «Кент», посмотрим берлогу Карата. Авось что-то и проклюнется стоящее. Ты на колесах?

– Само собой. «Мерс» у подъезда, – ответил Цыпа без всякого воодушевления. – Но, Евген, если Карата пришила шпана случайная, что мы на хазе сможем найти?

– Под лежачий камень вода не течет, а волка ноги кормят. Поехали!

У Карата была комнатенка под лестницей, ведущей на второй этаж «Кента». Небольшое квадратное помещение с единственным всего окошком. Спартанская мебель – деревянная кушетка у стены и два стула около журнального столика, заваленного газетами. Единственная сравнительная роскошь – телевизор «Гао» и видеомагнитофон из Страны восходящего солнца стояли прямо на голом полу.

– Куда ж он бабки тратил? – удивился я, обводя глазами убогую обстановку каморки. – Девочек наших бесплатно пользовал. Наркошей не был.

– Карат собирался квартиру покупать. Двухкомнатную, кажись. Потому здесь и не обживался, – пояснил Цыпа, усевшись на тяжко заскрипевший стул. – Вряд ли что-то тут найдем... Вчера я уже пошмонал чуток...

– И как успехи?

– Бабки хранились в матраце. Почти тридцать тысяч «зеленых». Изъял, как память о приятеле. Основная часть на похороны ухнет. Если желаешь – представлю полный отчет.

– Не суетись! Я не ревизор из налоговой полиции. Можешь оставить наследство в личное пользование. Но, смотри, чтоб похороны были на должном уровне!

– Благодарю, Монах! Сварганю в лучшем ракурсе! – заверил соратник.

Настроение его заметно поднялось. Теперь я понял, почему он поначалу так не хотел навестить берлогу Карата. Ну да ладно – у каждого свои маленькие простительные слабости. По крайней мере, он не пытался луну крутить и честно, хоть и с опозданием, признался в находке. А это главное.

Я устроился на втором стуле и закурил. Потянувшись к стеклянной пепельнице на столике, обратил внимание, что газета «Ярмарка», лежавшая верхней в кипе, имела какие-то карандашные пометки.

– Что это за крестики и галочки?

Цыпа взял газету, повертел ее в руках и равнодушно швырнул обратно.

– Пустяки! Карат отмечал объявления о продаже квартир. Он же хотел фатеру покупать. По ходу приценивался, выбирал. Ну что, приступаем к шмону?

– Нет смысла! – усмехнулся я. – После тебя, Цыпленок, это будет пустая трата времени. Уходим.

Покидая каморку, я все-таки прихватил со стола пачку газет, чтобы спокойно разобраться с ними на досуге.

В тот момент когда наш «мерс» выруливал с автостоянки, у входа в гостиницу затормозила милицейская «Волга». Должно быть, менты тоже вознамерились покопаться в личных вещах погибшего Карата. Но – кто не успел, тот опоздал, как говорится. Никогда, по ходу, не научатся органы должной оперативности! И слава Богу!

У своего дома, отпустив Цыпу на все четыре, поднялся в квартиру. Как обычно, меня никто не встречал. Все же, если быть с собой до конца откровенным – жить бобылем не всегда в кайф. Может, собаку стоит завести? Будет кому восторгаться моему приходу, виляя неистово хвостом и повизгивая от избытка чувств. Впрочем, нет! В одном из страшных сюжетов невзоровского «Дикого поля» показали, как менты убивали верную собаку, оставшуюся бесхозной после трагической гибели ее хозяина... Нормально стрелять они тоже не умеют – чуть не всю макаровскую обойму всадили в бедную животинку. Что тогда поразило меня больше всего – это то, как псина радостно колотила по полу хвостом, пока ее жестоко и неумело добивали. Я еще подумал: наверно, отлетающая собачья душа уже встретилась с душой хозяина – вот и ликует...

При дурном раскладе судьбы после меня останутся в квартире только аквариумные рыбки «кардиналы». Их-то никто хоть убивать не вздумает. Впрочем, сами перемрут с холоду. Надо, пожалуй, предупредить сестру Наталью, чтобы не забывала про рыбешек, если со мной случится непоправимое.

Переодевшись в стеганый длиннополый халат и домашние мокасины, устроился в непосредственной близости к бару, чтобы при надобности было чем подхлестнуть деятельность мозговых клеток.

Бумажное наследство Карата состояло из шести газет – четырех «Аргументов и фактов» и двух «Ярмарок». Листая «Аргументы», наткнулся на интервью с композитором Шаинским, выступающим за ужесточение уголовного кодекса, вплоть до введения расстрела с двенадцатилетнего возраста. Не ожидал от творческой личности этакой непроходимой тупости. Я уж не упоминаю даже понятия гуманизм, но как этот бычара не просекает, что нет ничего страшнее и опаснее человека, которому терять нечего? Ужесточение наказания рост правонарушений не остановит, а повернет его в сторону многократного увеличения тяжких и особо тяжких преступлений. Банальный кошелек или сумочку у обывателей станут отбирать уже вместе с жизнью – кому ж будет охота рисковать угодить под «вышку», оставив в целости-сохранности потерпевшего-свидетеля?! Жаль, нет свободного времени, а то я бы обязательно скатался в Москву и популярно объяснил дебильному композитору, что масло в его чайнике давно маразматически протухло и незачем его отходы выплескивать на страницы газет.

Не обнаружив в «Аргументах» ни одной пометки, перешел к «Ярмарке». Здесь-то галочек и крестиков было хоть пруд пруди. Карат не обошел вниманием практически ни одного объявления о продаже двухкомнатных квартир в Екатеринбурге. Внимательно-придирчиво прочитав их все подряд, не нашел в тексте ничего подозрительного, странного или хотя бы заслуживающего внимания. Однотипная рекламная болтовня. Пришлось прибегнуть к старому испытанному способу – плеснул в бокал коньяку на три пальца и снова старательно углубился в чтение. Полчаса активно корпел над прессой, пока в голову не забрела, наконец, простая, но ценная мысль. Отыскал в кабинете на стеллажах книгу-путеводитель по Екатеринбургу. Выписал в блокнот все улицы, находившиеся по соседству с Парковым переулком. Таких оказалось всего четыре. Две из них – Посадская и Гончарная мне несомненно уже встречались в объявлениях. Заново проштудировав газеты, получил искомое – три адреса выставленных на продажу фатер. Две квартиры находились на Посадской и одна на Гончарной.

Поздравив себя с находкой, решил поощрить трудяги-извилины добавочной порцией «Наполеона». Смакуя ароматный алкогольный напиток, подвел итог. Скорее всего я напал на перспективный след. Весьма вероятно, что Карат, пренебрегая отдыхом после ночного дежурства, направился по одному из этих адресов. Или по всем сразу. Конечно, это совсем не значит, что кто-то из продавцов жилплощади имеет отношение к убийству. Карат ведь ходил лишь предварительно смотреть товар, а не покупать – деньги-то с собою не взял. Похоже, Цыпа на сей раз прав, и разменяли моего боевика банальные гопстопники – уличные грабители. Но для сохранения личного душевного комфорта все же следует на всякий случай проверить квартирный след, чтобы не одолевали впоследствии мысли о неиспользованной возможности расквитаться с убийцами Карата. Да и во сне я ему пообещал... Слишком поторопился, ясно. Но уж коли дал слово – пускай и жмурику – держи!

За окнами уже вовсю разгуливали сумерки. Небо, готовясь весело провести ночку, деятельно украшало свои владения фонариками звезд. Совсем человечье бледное лицо полной луны с насмешливым любопытством разглядывало раскинувшийся внизу город, также собиравшийся с приятностью использовать ночные часы. Екатеринбург оживал буквально на глазах. Улицы празднично сверкали разноцветно переливающимся неоном вывесок увеселительных заведений и реклам, нескончаемый поток автомобилей, нетерпеливо стреляя бензиновыми выхлопами, стремился в центр.

Я опустил тяжелые бархатные портьеры, надежно отгородившись от всей этой суеты сует. Ехать нынче в клуб «У Мари» настроения не было. Виновата моя сверхчувствительность – братишка Карат не выходил из головы, и сама мысль о развлечениях казалась совершенно неуместной. По крайней мере сегодня. Я даже твердо решил, что до похорон буду вести чисто монашеский образ жизни. Признаться, терпеть не могу разного рода обязательств, всегда кандально сковывающих свободу личности, но этим остался весьма доволен, так как оно послужило ярким доказательством моей непроржавевшей нравственности.

Как выяснилось, я не зря пренебрег на сей раз ночными утехами с Мари, пуритански оставшись дома. Глубоким вечером, предварительно дисциплинированно предупредив по телефону, нарисовался майор Инин.

– С тебя премиальные за оперативность! – сыто хохотнул он, устраиваясь на своем обычном месте у камина.

– Приму к сведенью, – я кивнул на светящийся открытый бар. – Расслабься и выкладывай.

– Следователь по особо тяжким преступлениям капитан Горбин дважды женат, – начал Инин, привычно грея в ладонях свою штрафную порцию спиртного. – От первого брака у него дочь Анастасия. Проживает она, правда, с матерью, но капитан, видать, питает к ней настоящие отцовские чувства – встречается регулярно, материально помогает без скупости. В следующем месяце замуж ее выдает очень удачно – за сынка президента известной юридической фирмы. День уже назначен. Расходы по свадьбе взял на себя, чистоплюй, хотя вполне логично было бы перекинуть эту заботу на безусловно богатенького папашу жениха.

– Похоже, наш Горбин неплохо упакован. Берет, да? – полюбопытствовал я.

– Нет, во взятках замечен не был, – с искренним огорчением признал опер. – Из последних сил вытягивается, чтоб не ударить в грязь лицом перед будущими родственниками. Двухэтажная деревянная дачка у него на Адуе имеется – наследство от предков. Выставил на продажу. Иначе концы с концами ему ни за что не свести.

– А как на все эти художества вторая жена смотрит?

– С плохо скрываемой досадой, – рассмеялся майор, с явным наслаждением закусывая долькой лимона. – Она в нашей конторе машинисткой работает. От нее и получил информацию. Женщины ведь что малые дети – стоит лишь выказать сочувственное внимание и они рады с тобой самым сокровенным поделиться.

– А ты, оказывается, психолог! – одобрительно усмехнулся я.

– Профессия обязывает! – довольно осклабился майор. – Больше всего она переживает за их пятилетнего сынишку Андрейку. Мол, муж на него совершенно внимания не обращает, словно он чужой.

– У капитана есть основание так думать?

– Косвенное. У Андрейки глаза карие, как у матери, а не голубые, как у Горбина.

– И всего-то? – изумился я. – Да он просто бык колхозный!

– Безусловно с тобой согласен, – кивнул Инин. – Деревенское упрямство из него частенько так и прет. А начальство, кстати, за упорство его и уважает. Ну, что скажешь? Пригодятся тебе мои сведения?

– Возможно. А это что за малява?

– Визитная карточка капитана. Здесь его адрес и телефоны.

– Ладушки! – Я сунул картонный квадратик в бумажник. – Насчет премиальных обещаю подумать в обозримом будущем, а сейчас давай-ка помянем чисто по-человечески безвременно покинувшего нас Карата!

3

Денек выдался отвратно-суетливый. С самого утра пришлось снова навестить двенадцатый кабинет горпрокуратуры по настойчивому телефонному приглашению капитана Горбина. На этот раз сил и желания тащиться туда на общественном транспорте или ловить редкие утренние такси не было и в помине. Поэтому избрал самое легкое и простое – вызвал Цыпу.

«Мерс» затормозил у серого здания в десять, как и было назначено. Понятно, менты никак не заслуживают такой супервежливости, просто я очень пунктуален с раннего детства. А менять устоявшиеся привычки – последнее дело. Да и пагубно для нервной системы.

Горбин встретил меня, как старого знакомого:

– Добрый день, уважаемый Евгений Михайлович! Нехорошие мешки у вас под глазами. Печень барахлит? Или совесть? Если второе, то могу предложить заманчивое радикальное средство...

– Явку с повинной, по ходу? – предположил я, усаживаясь на вчерашнее место.

– Вы похвально прозорливы.

– Благодарю за искренне-бескорыстную заботу, но я просто не выспался. И каяться мне, признаюсь вам по секрету, не в чем. К большому сожалению... Вашему!

Капитан перестал фальшиво улыбаться и придвинул к себе какую-то толстую папку.

– Я тут ознакомился с вашим личным делом, – сухим казенным голосом сообщил он. – Любопытные факты открываются. Последний раз вы были судимы за убийство двух своих дружков. Не припоминаете – перышком на славу поработали в городском парке?

– Смутно маячит что-то... Ведь чуть не пятнадцать лет минуло! Грехи молодости... Но параллели здесь неуместны. Две трети убийств совершаются ножом – и что из того? К тому же там была банальная самооборона. Просто суд некачественно и формально разобрался, так как я тогда только-только с зоны откинулся. А что там парк, а здесь Парковый переулок – явное глупое совпадение, на косвенное доказательство моей причастности даже издали не смахивает. Поверьте опытному человеку. И я не маньяк.

– Опыта, естественно, вам не занимать! По биографии видно. Рецидивист со стажем! – желчно улыбнулся следак.

– Тут вы опять промахнулись, – сочувственно поправил я. – Рецидивистом признан не был, двадцать четвертая статья ко мне никогда не применялась. Особо опасным – да, не спорю. Но когда все это было, начальник?! Сейчас же я – двигатель прогресса, уважаемый бизнесмен, один из винтиков рыночной экономики. Убедительно попрошу вас иметь это в виду. Для объективности!

Еще четверть часа Горбин напрасно упражнялся в своих потугах сбить меня с панталыку, а затем отпустил на все четыре, нахально пообещав вскоре снова вызвать. Это чтобы я не слишком обольщался, надо понимать.

Кое-чего капитан все же добился – я вернулся к терпеливо поджидавшему Цыпе в препротивном расположении духа.

– Куда сейчас, Михалыч? – спросил верный телохранитель, запуская мотор «мерса». – Домой или в клуб?

– Давай-ка заглянем на колхозный рынок, – сказал я и невольно усмехнулся, видя мелькнувшее в глазах Цыпы удивление. Но он парень понтовитый, опускаться до уточняющих вопросов посчитал ниже своего достоинства и без лишних слов вырулил со стоянки в общий поток.

Рынок Екатеринбурга носил название колхозного лишь по старой привычке. Уже давно здесь преобладала продукция фермерских хозяйств и разных кооперативных товариществ. Но меня фрукты-овощи сегодня интересовали меньше всего и даже мимо богатых рыбных рядов с их аппетитными запахами прошел, не задерживаясь. Нужный мне товар находился в павильоне садовых удобрений. Там я выбрал две килограммовые пачки калиевой селитры и, доверив их нести ничего не понимающему Цыпе, вернулся к машине.

Второй, необходимый для задуманного, компонент хранился в моей квартире на кухне. И довольно приличный запас, так как обожаю всяческие варенья и готовлю их самолично. Главная задача – поддерживать медленный огонь – ягоды тогда лучше доходят до кондиции. Кстати, как и несознательные строптивые людишки...

Следуя знаку, Цыпа поднялся в квартиру вместе со мной. На кухне, постелив на дубовый обеденный стол газетку, я высыпал на нее содержимое пачек и вбухал туда же два килограмма сахарного песку.

– Перемешай это дело, – повернулся я к соратнику. – А после набей в бутылки. Вон их сколько у батареи скопилось. Заодно избавлюсь от ненужной тары.

– Зажигательная смесь! – наконец-то догадался Цыпа. – Кого спалить требуется?

– Верно мыслишь. Суперзажигательная – при сгорании больше двух тысяч градусов дает. Не хуже напалма. А спалить надо двухэтажную хибару капитана Горбина, которую отыщешь в деревне Адуй. Нынче по ночнику и сработаешь. Чтоб и головешек целых не осталось! Усек?

– А что с хозяевами делать, если дуриком из окон начнут выскакивать? – деловито уточнил предусмотрительный Цыпа, чтобы до конца уяснить задание.

– Не потребуется! – понимающе улыбнулся я. – Мокрухи не будет. Дача давно пустая стоит. Мент ее толкнуть собрался, чтоб поправить свои финансовые делишки.

– А мы ему не позволим! – дробно рассмеялся помощник. – Давненько с таким удовольствием на дело не ходил. Благодарю, Монах! Свинью менту подложить – самый высший кайф! Гадом буду!

– Ладушки! Я знал, что тебе понравится. Сначала в подпол зажигалок накидай, а напоследок – на чердак. Тогда соседи погасить верняк не сумеют.

– Я в курсах! – самодовольно осклабился Цыпленок. – Пожар сварганю одновременно по всем помещениям. Сгорит ментовский дворец, как спичечный коробок! Гарантия!

– Можешь ребят для страховки взять.

– Обижаешь, Михалыч! Сам управлюсь.

– Ладушки. Ты у меня пацан фартовый!

Быстро закончив пиротехнические приготовления, Цыпа ретировался с полной до верху хозяйственной сумкой бутылочно-зажигательных сюрпризов.

Обеденное время еще не наступило, и я решил использовать оставшиеся два часа до привычного визита в клуб с максимальной пользой – прошвырнуться по газетным адресам, что примыкали к Парковому переулку. Так как Цыпу отпустил с машиной, то пришлось ловить такси. Хмуро-немногословный молодой шофер всю дорогу до Посадской подозрительно косился на меня в зеркальце. Тут все ясно – по Екатеринбургу уже третий месяц шла волна нападений на таксистов, часто – со смертельным для последних исходом. Но не буду же я каждому трусливому идиоту объяснять, что сидеть на заднем сиденье – просто моя давняя привычка. А место рядом с водителем всеми специалистами признается как смертельно-опасное при аварии. Но, когда у нужной пятиэтажки я сунул таксисту стотысячную купюру и вежливо попросил меня дождаться, он немного оттаял и впервые дружелюбно-широко улыбнулся в знак согласия.

Указанная в объявлении квартира располагалась на третьем этаже. Крутнув допотопный механический звонок, я, против ожидания, сразу добился результата. Дощатая дверь, из тех, которые не требуют специнструмента и при надобности вышибаются просто плечом, распахнулась, явив мне на обозрение средних лет женщину в дешевом штапельном халатике.

– Я по объявлению в «Ярмарке», – внес я ясность в ситуацию, отвечая на вопрос усталых карих глаз. – Хочу квартирку поглядеть.

– Проходите, смотрите, – радушно предложила хозяйка, пропуская меня в квартиру.

Низкие потолки, совмещенный санузел и внешняя электропроводка подчеркивали убожество двухкомнатного жилья. Балкон и лоджия вовсе отсутствовали. Типичный советский шаблон, что тут скажешь. Понятно, я не имею в виду буквально дворцовых палат разных там партийных функционеров, их подпевал и лизоблюдов. При общеуравнительной социалистической нищете эти-то всегда умудрялись создавать себе личный коммунистический рай, воспринимая лозунг «от каждого по способностям, каждому по потребностям» как руководство к действию, а не как утопическую мечту. Под каждым, ясно, подразумевая лишь себя, а не население страны в целом. Впрочем, и нынешняя «демократическая» элита живет по тем же хапужно-сволочным принципам. Должно быть, потому, что всю власть в государстве крепко держат по-прежнему коммунисты – бывшие или нынешние – без разницы. Закваска-то одна – номенклатурная.

– Вижу, что вы не в восторге, – прервала мои мысли наблюдательная хозяйка. – Зато дом теплый, кирпичный. Не то что современные шлакоблочные!

– Это точно! – сразу согласился я, чтоб приободрить и, по возможности, завоевать некоторое расположение счастливой обладательницы двухкомнатной конуры. – Да и квартирка в общем-то совсем неплохая. Вид из окна просто замечательный – новостройка. Юность напоминает.

Восприняв мой сомнительный комплимент за чистую монету, хозяйка воодушевилась и неожиданно расщедрилась:

– Может, чайку выпьете? Да и кухню вы еще не смотрели.

– С величайшим удовольствием! – очень натурально обрадовался я, словно еще давным-давно не отбил у себя вредную лагерную привычку к чаю, по-интеллигентному заменив его черным кофе.

Малогабаритный двухкамерный холодильник «Морозко», пара фанерных пеналов для посуды, стол и две табуретки – вот и все убранство крохотного – два метра на три – помещения, куда меня препроводила радушная хозяйка. Когда она сосредоточила свое внимание на чайнике и газовой плите, я аккуратно начал забрасывать пробные шары:

– И не жаль вам продавать такое уютное гнездышко? Кажется, за сорок миллионов?

– За сорок пять! – поправила хозяйка, ставя чайник на огонь.

– Ах да! Верно! Николай называл цену, но у меня скверная память на цифры...

– Неужели? Но ошиблись вы почему-то в свою пользу! – недоверчиво усмехнулась хозяйка. – А кто такой Николай?

– Приятель мой. Коллега. – Я довольно подробно описал ей внешность Карата. – Он тоже квартиру подыскивает, никак выбрать не может. Наверно, замечали – все атлеты неуверенностью страдают.

– Да? На меня он совсем другое впечатление произвел! – Собеседница кинула в чайник всего одну ложку заварки и выключила газ. – Разгуливал тут как у себя дома, наглый субъект! Обозвал квартиру «хрущевкой» и ушел, даже дверь не закрыл!

– Это вчера утром было?

– Нет, уж с неделю прошло.

– Ясно. – Я переменил тему, так как искренность хозяйки не вызывала и тени сомнений. – Переезжаете, значит, в другой город?

– С чего вы взяли? Безработная я второй год уже. Продам вот квартиру и комнатку здесь же в Екатеринбурге сниму. Ехать мне некуда и не к кому... Попробую коммерцией заняться – тряпки из Турции возить. Неплохой спрос, говорят. Авось, если повезет чуть-чуть, на новую квартиру заработаю. Хоть однокомнатную.

– Дай Бог! – Я поднялся с жесткого табурета. – Лады. Цена меня в общих чертах устраивает. На днях, думаю, загляну. А сейчас надо еще по одному адресочку наведаться. Для сравнения.

– А как же чай? – огорчилась будущая «челночница». – Он ведь запарился уже.

– Прошу прощения, но вынужден отказаться. Вы слишком крепкий потребляете, – из вежливости скрывая усмешку, заявил я с озабоченно-серьезным видом. – А это может весьма пагубно отразиться на функциях печени. Счастливо оставаться!

Тем, что первый визит не дал и намека на след, я не был обескуражен. Как говорится, отсутствие результата – тоже результат.

Такси стояло на прежнем месте у подъезда. Шофер зря времени сообразительно не терял – прикрыв глаза кожаной кепкой, кемарил в полное свое удовольствие.

Плюхнувшись на заднее сиденье, я хлопнул находчивого водилу по плечу:

– Теперь мухой по следующему адресу, тут рядом. До обеда времени лишь на донышке осталось!

Уже через каких-то пять минут я входил в интересовавшую меня квартиру. Нет, эта повсеместная вопиющая бедность начинала негативно действовать на мои чувствительные нервы. Впрочем, состоятельные люди обычно личных квартир не продают.

Впустившая меня женщина неопределенного возраста, с осунувшимся нездоровым лицом, имела еще более жалкий вид, чем старая обшарпанная мебель ее квартиры.

Некоторую теплую уютность, отодвигая убожество обстановки на второй план, привносил пятилетний мальчуган, сидевший на голом полу и самозабвенно-увлеченно строивший домик из пустых спичечных коробков.

– Симпатичный карапуз! – заметил я, чтобы сразу завоевать расположение мамаши. – Сколько ему?

– Послезавтра шестой годик пойдет, – лицо хозяйки немного просветлело. – Женик единственная моя радость в этой паршивой жизни. Вырастет, Бог даст, человеком станет – не то, что его непутевый папаша!

– От алиментов, что ли, прячется?

– Нет. До подобного паскудства он никогда не доходил. Это его самого постоянно упрятывают. Всю жизнь по лагерям и тюрьмам. А последний раз так хорошо накуролесил, что пятнадцать лет впаяли.

– Подали на развод?

– Рука не поднимается... Кому ж он, окромя меня, нужен будет, когда освободится? Да и Женька родной сын ему, как-никак. Может, хоть на старости лет муженек остепенится? Не захочет небось в лагере-то помирать?!

– Я тоже так думаю! – сказал я то, что она явно надеялась услышать, хотя сильно сомневался в правильности ее вывода. – Пишет-то регулярно?

– Да уж, это как всегда! Писать он любит. И в конце каждого письма просит, чтоб прислала сала и махорки. А в толк башкой не возьмет, что я чуть не восемь месяцев на пособие по безработице кое-как перебивалась! Хорошо хоть, слава тебе Господи, устроилась недавно няней в детский садик. Зарплата, конечно, не ахти, но теперь раз в полгода смогу уже какую-никакую посылочку в лагерь собирать.

– Не густо! Надо, по крайней мере, раз в два месяца гревак посылать. Иначе туберкулез ему обеспечен. А коммерцией не пробовали заняться? Говорят, шмотки сейчас из Турции очень выгодно возить.

– Да что вы, ей-Богу! – невесело улыбнулась жена рецидивиста. – Мне даже подарок Женьке не на что купить. А один билет к вашим туркам небось целый миллион стоит! Вот насмешили!

– И ничего нет смешного! – внутренне проклиная себя за неуемную широту души, я решительно полез в карман за бумажником.

Ну что тут можно поделать? Бич всех людей нашей профессии – внезапные приступы сентиментальности – настиг меня в этой убогой квартирке. Если бы хоть пацана не Женькой звали, я бы увернулся.

По давней традиции в бумажнике, как обычно, лежала тысяча баксов – походная наличность, так сказать. Вынул «зеленые» и аккуратной стопочкой положил на комод.

– Если хотите, считайте меня полным идиотом или филантропом, что, в общем-то, одно и то же! Но вот вам первоначальный капитал. И, прошу, ни слова благодарности! Терпеть не могу этих телячьих нежностей. Про посылки мужу не забывайте.

Боязливо, не решаясь притронуться к деньгам, хозяйка, совсем по-девчоночьи прижав руки к плоской груди, во все глаза смотрела на меня, как на чудо-юдо какое-то.

– Но я не могу! – жалобно проблеяла она. – Как-никак, вы совершенно чужой нам человек!

– Вот и замечательно! – твердо заявил я. – От чужого брать легче. И не тряситесь вы, как потерпевшая! Ничего взамен не потребую. Не так воспитан! Прощайте!

Спускаясь по ступенькам лестничного пролета, решил никому, особенно Цыпе, о собственной малахольности не рассказывать – шуточек глупых ведь не оберешься!

Обеденный час уже наступил, и третий адрес пришлось оставить на потом. Да и, признаться, я уже потерял проблеск надежды, что газетные пометки Карата приведут к его убийцам.

– Стриптиз-клуб «У Мари» знаешь?

– Еще бы! Там ведь все бандиты городские развлекаются. – Таксист вдруг необычайно смутился. – Прошу прощения! Вас, конечно, не имел в виду! Честное слово!

– Пустяки. Устами младенца часто глаголет истина. Ладушки! Давай туда!

Такси мигом доставило мой голодный желудок и все остальные органы к нашему ночному клубу.

На дубовых дверях уже красовалась табличка «Перерыв», но за стеклом бдительно маячил, поджидая меня, охранник заведения. Предупредительно распахнув тяжелую, обитую железом дверь, он изогнул свой мощный торс в поклоне. Не люблю явного подхалимства, но раз ему в кайф, пусть пресмыкается, кретин.

У входа в банкетный зал дожидался метрдотель с холеной мордой завзятого жиголо.

– Все спокойно, Евгений Михайлович! Лишних в заведении нет, – доложил он. – Обед, как всегда, подать в кабинет Мари?

– Само собой.

Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, я без предупреждающего стука вошел к Мари. Кабинет главной клубной стриптизерки больше смахивал на будуар, чем, в общем-то, и являлся по основной функции. Просторная низкая софа, застеленная меховым покрывалом под вид белого медведя, занимала чуть не треть помещения. Многочисленные зеркала весело отразили меня в разных ракурсах.

Мари, как обычно, отдыхала перед своим ночным зажигательным выступлением. Лежа на софе в голубой шелковой пижаме, листала журнал «Пентхаус» на русском языке, коих у нее было превеликое множество. Понятно, ее интересовали не обнаженные красотки в соблазнительных позах, а разные прелести сладкой западной жизни – драгоценности и наряды миллионерш. Помню, как-то раз я заглянул ей через плечо и узрел рекламируемые наручные часы «Каллиста» стоимостью девять миллионов долларов – сорок миллиардов на рубли! Я тогда просто опешил, потеряв на некоторое время дар речи. После того случая на «Пентхаус» внимания не обращаю из принципа. Это же форменное издевательство над российским потребителем! Кто у нас в состоянии купить подобные часы, да еще рискнуть показаться с ними на людях? Я таких не знаю. Даже если у кого-то из кремлевских деляг такие «котлы» и есть, то, уверен, держат они их где-нибудь в личном сейфе швейцарского банка. Правда, поговаривают, что в настоящее тревожное время у миллиардеров в чести банки не Цюриха, а Амстердама. Не так засвечены.

При моем появлении Мари отложила журнал и гибко потянулась всем телом, очень напоминая сейчас сытую породистую кошку. Впечатление усиливали ее лучистые зеленые глаза, глядевшие на меня игриво-вызывающе.

– Что в первую очередь удовлетворять будем – желудки или расположенные чуть ниже органы? – с улыбкой полюбопытствовала она.

– О, Маришка! Никогда не подозревал в тебе склонность к неприкрытому цинизму! – Я уселся за круглый стол, покрытый накрахмаленной до синевы скатертью. – Чревоугодие мне претит, но со вчерашнего дня невольно пощусь, так что...

– Яволь, мой генерал! – деланно-капризно надула губки зеленоглазка и утопила кнопку, встроенную в стене у изголовья софы.

Это был условный сигнал для официанта. Через минуту передо мною, аппетитно благоухая, дымились борщ со сметаной и любимая телячья поджарка. Запивая это дело «Старой крепостью», я махом разделался со скромным обедом, ощутив новый прилив сил и дальше смиренно нести по жизни свой тяжелый крест. Подруга дней моих суровых участия в трапезе не принимала – берегла фигуру. Вполне простительно, учитывая специфику ее профессии.

Пока я наслаждался первой послеобеденной сигаретой, шустрая Мари успела превратиться в Еву, освободившись от шелковой упаковки. Уже миллион раз имел удовольствие лицезреть это роскошное молодое тело – пора уж и попривыкнуть. Но естество, как всегда, твердо потребовало свою долю от радостей жизни. Пришлось подчиниться, так как подавлять личные инстинкты не в моих правилах. Да и весьма вредно для здоровья.

Только накувыркавшись до полного изнеможения, вспомнил, наконец, что намеревался до похорон Карата вести монашески-скромный образ жизни, отказавшись от плотских утех. Ну да ладно. Во-первых, благими пожеланиями, как известно, вымощена дорога в ад, а во-вторых – если нельзя, но очень хочется, то можно.

Поздним вечером, решив частично искупить свою невольную вину, направился в гостиницу «Кент» проститься со славным боевиком нашей группы. Тело Карата ребята уже привезли. Портье, больше похожий на боксера-тяжеловеса, доложил, что гроб установили в малом банкетном зале.

Я сразу прошел туда. Молодец Цыпа! Гроб был на современно-должном уровне. Объемный и полированный, с откидной крышкой на петельках и симпатичными медными ручками. Такую красоту даже жаль в землю закапывать. Надеюсь, Карату понравился его последний дом. Откинув крышку, с удовлетворением отметил, что и внутри показано образцово-отменное похоронное искусство. Гроб был отделан поролоном для мягкости и качественным малиновым шелком. Видно, когда шили обивку, не подрассчитали децал и остались излишки – материал, которым до груди был укрыт Карат и обивка имели совершенно идентичную фактуру.

После смерти лицо Карата заметно посветлело, привычный загар куда-то подевался. Ну, тут все ясно – кровушки много потерял. Из взрезанного горла обычно хлещет, как из гейзера. Сейчас оно было плотно забинтовано, но высокий воротник белой рубашки почти скрывал эту незатейливую косметику. Что-то меня неясно беспокоило. Присмотревшись, я разобрался, в чем дело. Я привык к его вечной черной кожанке, и в строгом костюме он казался каким-то элегантно-чужим. Любопытно, где Цыпа его взял? В гардеробе Карата костюмов, по-моему, не наблюдалось. Не удержавшись, пощупал лацкан пиджака. Ага, ясно! Рачительный Цыпа все же слегка сэкономил, купив бумажный костюм в похоронном бюро. Ладно, со стороны это незаметно, а щупать последний прикид Карата вряд ли кто додумается или посмеет.

В банкетный зал заглянул Петрович по кличке Фунт, управляющий заведением.

– Ничего не желаешь, Евгений Михалыч?

– Принеси выпить чего-нибудь и свечи тут надо для солидности зажечь. Люстра не дает необходимый колорит. Аристократичности нет.

– Все сварганю в лучшем виде! – Фунт мигом испарился, словно и не имел на плечах груза семидесяти лет с гаком. Причем большинство из них – лагерных.

Через короткое время появился мой любимый «Наполеон» в хрустальном графинчике, и банкетный зал облагородило ласковое сияние множества свечей. Фунт ничего не делает наполовину – наверно, все подсвечники из бара сюда приволок.

Стоявший на длинном дубовом столе гроб отражал лакированной поверхностью чуть колеблющиеся огоньки и выглядел каким-то мрачновато-веселым одушевленным предметом.

Чтобы отделаться от этого странного впечатления, я намахнул коньяку и закурил из портсигара. Терпкий духмяный дым наполнил мозг воспоминаниями. О том, как мы пили с Каратом прошлым летом водку «Черная смерть» и насмехались над ее названием, не подозревая, что через какой-то годишник один из нас поимеет ее уже не в виде алкогольного напитка, а в натуре...

Мне скоро прискучило грустить в одиночестве, и я вызвал всех наших ребят, что оказались в это время в заведении. Набралось человек двадцать, но за столом все легко поместились, хотя продолговатая посылка в загробный мир занимала довольно много полезной площади.

Боевики делятся на две полярные категории – вдумчивых философов вроде меня, и легкомысленных жизнелюбов вроде Цыпы. Наблюдая, как уже после первой поминальной рюмки мальчики неприлично-громко загалдели, не обращая никакого внимания на гроб, я был вынужден с прискорбием констатировать, что нынче за столом представлена в основном вторая категория. Но от нравоучительных речей воздержался. Бессмысленно тыкать людей в их врожденные пороки, да и недостаточно хорошо знали они Карата. Впрочем, чужая смерть, пусть даже надежного кента, не стоит того, чтобы надолго опускать себе настроение.

Прихватив бутылку, я поднялся на второй этаж в один из свободных номеров, предоставив братве поминать коллегу по собственному разумению и вкусу. Ехать домой смысла не было – все одно утром должен принять участие в похоронах. Отдать последний долг, так сказать.

Пробудило меня тихое деликатное покашливание. Это был старик Петрович, догадливо украсивший ночной столик бутылкой полусухого шампанского и вазочкой с мандаринами.

– Время поджимает, Михалыч, – пояснил он, ловко освобождая пластмассовую пробку от проволочного заграждения. – Через час вынос тела. За дверями Цыпа хипишует. Я ему не позволил поднимать тебя ни свет ни заря.

– И правильно сделал! Давай его сюда.

Откинув плед, служивший мне одеялом, я поднялся с дивана и быстро восполнил недостающие части одежды.

– Все путем. Сгорел кошкин дом, – доложил Цыпа, усаживаясь за столик напротив меня. – Пожарная машина только через два часа после возгорания прикатила – тушить было уже бесполезно.

– Ладушки. Но он скорее собачий, – я налил в три бокала шипучую виноградную жидкость. – Давайте помянем безвременную гибель ментовской недвижимости!

– Может, и городскую хазу прокурорскому фраеру спалить? – предложил Цыпа, которому шампанское явно шибануло в голову не с той стороны.

– Не суетись, Цыпленок! – одернул я не в меру развоевавшегося приятеля. – Если понадобится – скажу. Как говорится, не лезь в пекло раньше батьки!

Проводить Карата в последний путь собралось немногим больше ста человек. В основном персонал наших собственных заведений. И некоторые представители полудружественных фирм, также занятых в сфере индустрии развлечений. Из тех, понятно, кто мыслит масштабно и счел целесообразным подчеркнуть проявлением сочувствия свою к нам лояльность.

Карат был калибром поменьше Кисы, и похороны на этот раз не отличались помпезностью. По крайней мере столы с халявной водкой и пивом мы выставлять на улицу не стали.

Но автокавалькада получилась весьма внушительной – два мощных «Икаруса» и нескончаемая вереница разномастных автомобилей – от «Москвича» до «Мерседеса». Менты наверняка решили, что хоронят крупного уголовного авторитета. Я пытался засечь снимавшую похороны руоповскую видеокамеру, но безуспешно. В том, что нас снимают, сомнений у меня не было. Но работают, видно, грамотно – из-за шторки какого-нибудь авто и зазря не светятся. Ну да Бог с ними! Надо же им как-то зарплату оправдывать, легавым бедолажкам.

До чугунных ворот городского кладбища при малой катафалковой скорости добирались чуть не два часа. Здесь транспорт оставили на приколе и дальше пошли уже пешком. Четверо охранников из клуба «У Мари» подставили мощные плечи под полированный ящик с бренными останками своего коллеги.

На фоне солнечно-радостного дня печальная процедура похорон выглядела еще печальней. В ветвях кладбищенских берез, беззаботно чирикая, порхали желтогрудые синицы, словно весело намекая – живи, пока живется!

Но мне на память пришли совсем другие слова: «Летай иль ползай – конец известен. Все в землю лягут, все прахом будет...» Даже у писателя-большевика можно встретить дельные мысли.

Хотя «летать», на мой взгляд, все же предпочтительнее. Интеллигентнее как-то.

Траурный марш Мендельсона вернул меня из эмпиреев в действительность. На удивление трезвые музыканты старательно-профессионально отрабатывали свой хлеб. Слушая скрипку, я так расчувствовался, что собрался было толкнуть речь над свежевырытой продолговатой ямой, но, увидев совершенно равнодушные лица окружающих, передумал. Очевидно, все уже мысленно находились в банкетном зале «Кента», где их ждали накрытые для поминок столы.

Так скромно и отправился братишка Карат на свидание к прожорливым земляным червям без торжественно-траурных речей и салютов. Как и положено простому представителю нашей весьма непростой профессии.

Даже на постоянно глупо-жизнерадостного Цыпу мрачноватое мероприятие, видно, произвело малоприятное впечатление – он молча крутил баранку «мерса», о чем-то сосредоточенно думая.

– Надо бы поприжать бригаду могильщиков, – вдруг заявил он. – Пусть процент от навара, суки, отстегивают! Прикинь – только за яму эти ловкачи миллион с меня нагло состригли!

Да, Цыпа просто неподражаем. Даже сейчас все его мысли направлены на работу.

На поминки я не поехал – разумно посчитав, что отдал дань сполна в этом плане еще вчера. У меня были иные заботы. Как говорится, Богу – Богово, а кесарю – кесарево.

Завернул на минутку в Европейско-Азиатскую Корпорацию и, вооружившись необходимой бумагой, стал претворять народившуюся еще вчера идею в жизнь.

Двенадцатый кабинет находился, где ему и положено – на втором этаже горпрокуратуры. Мне явно сопутствовала удача – Горбин был на месте. И даже стул для посетителей, а если точнее – для кандидатов за колючую проволоку – был свободен. Капитан поднял от бумаг усталые глаза, молча наблюдая, как я усаживаюсь напротив. Мне понравилось, что лицо его почти уже утратило свою бодрую розовощекость и выглядело осунувшимся.

– По-моему, я вас не вызывал! – сухо заметил он.

– Да вот шел мимо – дай, думаю, проведаю хорошего человека, – я неторопливо закурил. – И вижу, что не зря. Вас явно что-то сильно расстроило. Мешки вот под глазами нехорошие... Может, могу чем-то помочь? Чисто по-человечески...

– Нет.

– А вы все-таки подумайте. Ведь свадьба Настеньки не за горами, а денег за дачу вам уже не дождаться.

– Так это ты постарался! Как я сразу не понял?! – Горбин густо побагровел и заскользил взглядом по письменному столу, видно, подыскивая предмет потяжелее.

– Я просто счастлив, что мы уже по-приятельски перешли на «ты». Хороший признак, – сказал я, отодвигая на всякий случай мраморную пепельницу по дальше от этого неврастеника. – Но давайте трезво обсудим положение вещей. Совершенно случайно я узнал о постигшем вас горе...

– Это ты ее сжег! – нетактично перебил капитан, вперив в мою переносицу агрессивный и одновременно удивленный взгляд.

В натуре – таращился на меня, как на неизвестное чудо-юдо какое-то.

– У вас прямо болезненная слабость – бросаться ничем не подтвержденными и не обоснованными обвинениями, – кротко заметил я. – Но вернемся к нашему делу. Так вот. Недвижимости вашей, к несчастью, больше не существует. Подозреваю, что во всем виновата неисправная электропроводка. Но не это суть важно. Главное – вместе с домом и надежда устроить достойную свадьбу дочурке вашей любимой рассыпалась в прах.

– Завидная информированность для обыкновенного коммерсанта! – ядовито проскрежетал Горбин.

Кровь уже отхлынула от его лица, но оно мне все равно совсем не нравилось – из свекольно-бордового стало вдруг алебастрово-серым. Давление у бедолажки явно ни к черту.

– Тем и жив! – полуулыбнулся я, визуально оценивая, пришел капитан в норму или еще нет. – Ладушки! Открываю карты. Да будет вам известно, я с искренним уважением и сочувствием отношусь к представителям правоохранительных органов... Не кривись, капитан, говорю вполне серьезно. И готов сейчас же доказать это на деле. Может, в курсе – кроме увеселительных заведений, мне также принадлежит страховая компания «Феникс» – дочерняя фирма Европейско-Азиатской Корпорации? Нет? Ну, неважно, – я вынул из бумажника припасенный листок и положил перед следователем. – Типовой страховой полис. Вам нужно лишь вписать паспортные данные и сумму, в которую оцениваете дачу. Число, естественно, укажите вчерашнее. Лады?

Горбин тупо уставился на гербовую бумагу, по ходу, не в силах вникнуть в происходящее. И вот такие тугодумы котируются в управе как лучшие кадры! Куда катится Россия?!

– Взятку суешь? Хочешь таким способом уйти от ответственности за убийство Лебедева? – Губы Горбина скривила брезгливая усмешка. – Не выйдет, уважаемый!

– Чепуху порешь, капитан! – внес я ясность и тут же доказал всю несостоятельность его предположения. – Если сумеешь повесить на меня чужую мокруху – вешай! Я не возражаю! Но это вряд ли, так как сам разыскиваю убийц Карата. Скажу больше – если найду, то дам цынк, обещаю! Так что бери страховку и не суетись. Здесь нет подвоха, это скорее акт филантропии.

Горбин долго и пристально вглядывался мне в глаза, пытаясь, наверно, по их выражению прочесть истинные невысказанные мысли.

– И какую же сумму указать? – деланно-равнодушно поинтересовался он.

– Любую. Хоть полную стоимость дачи.

– И это будет только справедливо! – не очень уверенно заявил Горбин, похоже, убеждая самого себя. – Ведь ты ее спалил. Вот и плати!

– Как скажешь, начальник! – Я чуть не расхохотался.

Но благоразумно сдержал порыв, так как было очевидно, что с юмором капитан явно не дружит.

Горбин еще какое-то время колебался, видно, взвешивая все возможные последствия, затем придвинул к себе бланк страхового договора и поставил в нем решительный росчерк.

«Ну вот, а ты ломался! – хотелось мне сказать. – Брать взятку, как убивать, – трудно лишь первый раз...» Но я промолчал.

– Не надейся, что посадил меня на крюк! – высокомерно заявил капитан, пытаясь сохранить лицо. – Никаких на себя обязательств не беру!

– А они мне без надобности! – усмехнулся я. – Ладушки! Можешь уже завтра в «Феникс» наведаться. Деньги выдадут сразу, без обычных бюрократических проволочек. Мое нижайшее почтение невесте Настеньке! Я дальше погреб. Дела.

Спускаясь к выходу из учреждения, мысленно подвел итог: акция прошла успешно и даже легче, чем предполагал. Думаю, в ближайшем будущем Горбин так же встанет на мое ежемесячное довольствие, как и опер Инин. Серьезные расходы, понятно. Но подобные капиталовложения всегда окупаются сторицей. Экономить на ментах глупо и недальновидно.

Так как церемония похорон Карата была позади, я посчитал траур уже законченным и забурился с Цыпой в наш стриптиз-клуб до самого утра. Там мы оторвались на всю катушку. Я с зеленоглазкой Мари, а Цыпа с крутобедрой клубной официанточкой Любкой. Верно кто-то подметил: живые думают о живом. Да и пессимизм не та стихия, в которой приятно находиться длительное время.

4

Проснулся на удивление рано. «Ролекс» показывал всего девять часов. Обессиленная бурной ночью Мари, уютно свернувшись теплым калачиком у меня под боком, сладко посапывала. Спать мне больше не хотелось. Благородно решив не тревожить звезду местного стриптиза, я неслышно поднялся с софы и, одевшись, отправился на поиски Цыпы. Далеко ходить не пришлось – он со своей пассией занимал соседний номер.

– Завязывайте развратничать! – распорядился я, стараясь не смотреть на выгнувшуюся на столе обнаженную Любку, чтобы не возбуждаться зря. – Ночи не хватило?

Цыпа отскочил от стола и, кажется, даже смутился, будто я не видел его во всех возможных ракурсах за то время, что зажигаем вместе.

Сев на диван, Цыпленок стал по-солдатски быстро одеваться. А нахальная Любка, явно дразня меня, продолжала, уже вхолостую, соблазнительно покачиваться на локтях и коленях. Через минуту шаловливо оглянулась, проверяя мою реакцию на эротический спектакль.

Убедившись, что я демонстративно на нее не смотрю, Любка капризно надула губы и, по-рачьи пятясь, наконец-то слезла с импровизированной сцены.

«Мерс», как всегда, завелся с пол-оборота. День нынче выдался просто чудесный – солнечный, но совсем не жаркий. Ясное голубое небо радовало глаз своей безоблачной ликующей глубиной. Хотелось думать о чем-нибудь высоком, одухотворенном и вечном, а приходилось фиксировать внимание на земном и банальном. Надо было проверить последний отмеченный Каратом адрес. Чтобы покончить, наконец, с уже поднадоевшей пинкертоновской самодеятельностью и опять вплотную заняться личными делами и проблемами. Адрес, конечно, как и все предыдущие, даст нулевой результат, но скататься все же следовало для успокоения совести.

Машина сбавила скорость. Мы въезжали во двор девятиэтажки, гордым бетонным рогом торчавшей среди своих невзрачно-серых пятиэтажных родственников.

Искомая квартира находилась на седьмом этаже. Лифт, хоть и противно-тяжко поскрипывал при движении, все же работал.

Дверь нам открыл долговязый тип лет сорока с неестественно блестящими серыми глазами на одутловатом лице воскового цвета. Одет он был в синий спортивный костюм с крупной надписью на груди «Адидас» – явная корейская подделка.

– Привет! Мы по объявлению, – несколько фамильярно сообщил ему Цыпа, уже введенный мною по дороге в курс дела. – Разрешите квартирку посмотреть? Прицениться, так сказать.

– Пожалуйста, нет проблем, – хозяин гостеприимно распахнул дверь, пропуская нас в просторную прихожую.

Эта двухкомнатная фатера кардинально отличалась от тех, что я посетил накануне. Здесь были и балкон, и лоджия, меблировка в комнатах на прилично-полированном уровне. Бытовая техника также в тему – японские видеодвойка, магнитофон и музыкальный центр смотрелись современно, создавая впечатление вполне устойчивого благосостояния.

– Сколько всего квадратов? – деловито спросил я, усаживаясь в гостиной за круглый раздвижной стол.

– Пятьдесят восемь метров, не считая лоджии, – гордо возвестил хозяин, устроившись напротив.

Цыпа тем временем производил ревизию санузла.

– Туалет и ванная раздельные! – с энтузиазмом сообщил он, появляясь из коридора.

– Замечательно! – поддержал я его игру. – И на сколько вся эта прелесть потянет?

– Недорого. Семьдесят шесть миллионов, – скромно ответил долговязый, усмешливо глядя мне в глаза.

– Но ведь окраина города! – счел я долгом чуток попротестовать для убедительности. – Кто ж за подобные бабки в эту глушь тараканью поедет?

– Есть такие, – как-то равнодушно обронил хозяин недвижимости. – В общем-то, покупатель у меня практически уже определился. Но теоретически вы еще можете претендовать на жилплощадь – если отстегнете восемьдесят.

– Вы, должно быть, мебель в придачу к квартире даете? – высказал я мелькнувшую догадку.

– Ничего подобного! – протестующе поднял руки продавец. – Мебель и электроника идут отдельно. Кстати, не желаете что-нибудь приобрести? Техника высококлассная – насквозь японская. И совсем недорого обломится. Телевизор, гляньте, чисто конфетка – «Гао» со сверхплоским кинескопом.

– Благодарствую, – усмехнулся я, – у меня такая дребедень уже есть в наличии. И потом – в наше неспокойное время деньги надо вкладывать с умом. В золотишко и камни – самое практичное.

Я поднялся со стула. Жаль было зря потраченного времени. Собирался на прощание спросить, не появлялся ли здесь Карат, но хозяин квартиры вдруг привлек мое внимание – выдвинув один из ящиков серванта, достал оттуда золотую кордовую цепочку. Точно такую массивную рыжую цепь я недавно видел на шее Карата.

– Интересуетесь? – снисходительно ухмыльнулся долговязый, приняв напряженное выражение моего лица за удивленное восхищение. – Отдам всего за пять миллионов.

Цыпа тоже ушами не хлопал – буквально впился глазами в предлагаемый товар, сильно напоминая сейчас застывшего в стойке охотничьего пса, почуявшего добычу.

– Интересуемся! Даже очень! – Я подал Цыпе условный знак и снова уселся за стол.

Телохранитель использовал свой коронный, многократно апробированный удар – ребром ладони по мозжечку, сразу отправив долговязого в глубокий нокаут. Пока тот находился в счастливой отключке, Цыпа крепко прикрутил его к стулу бельевой веревкой, позаимствованной в ванной комнате.

– Полный шмон, – распорядился я, закуривая «родопину». – С серванта начинай.

Цыпа приступил к детальному обыску. Последние мои сомнения испарились, когда он выудил из бельевого отделения тяжелый вороненый «стечкин». Выщелкнув магазин, я проверил боезапас. Все патроны оказались на месте.

Невнятно замычав, хозяин дернулся на стуле и открыл глаза, все еще подернутые дымкой бессмысленности. Поблуждав взглядом по комнате, он наконец врубился в происходящее.

– Напрасно стараетесь, мужики! – заявил долговязый, растягивая свои змеевидные губы в кривоватой улыбке. – Кроме цепочки, у меня драгметаллов не имеется. Берите все, что нравится, и мотайте отсюда. Я вас понимаю и зла не держу.

– Ты, по ходу, за грабителей нас принимаешь? Промахнулся, голубчик. У твоих гостей совсем другая специализация! – проветрил я мозги хозяину от глупого заблуждения. – Зачем пришпилил Карата? Неужто из-за цепочки и шпалера?

– Это вы меня с кем-то путаете! Пистолет и цепь купил вчера у незнакомого алкаша-ханыги.

– Где и за сколько?

– У винной лавки, по дешевке. За четыреста тысяч.

– А чего ж не за четыре копейки? – усмехнулся я, не поверив ему ни на децал. – Ладушки! Видно, придется с тобой всерьез побеседовать! Цыпа, предъяви несознательному гражданину парочку убедительных аргументов, чтоб не упорствовал во лжи.

Цыпленок по складу характера весьма щедр и на «аргументы» не скупится. Не люблю смотреть на кровь, пущенную не мной. Поэтому прошел на кухню, единственное, оставшееся необысканным, помещение. Чтобы заглушить хлюпающие звуки ударов и протяжные стоны, включил погромче настенное радио. Какой-то умник разглагольствовал о волшебных и медицинских свойствах драгоценных минералов. Мол, в них сконцентрирована энергия прошлых поколений. Оно, может, и так, но лично мне камни совсем не помогают. Одно время, помню, постоянно таскал с собой четки из фиолетовых аметистов, которые, как известно, охраняют бизнесменов, авантюристов и путешественников, а заодно уберегают от пьянства. Как выяснил – все это бред сивой кобылы. Выпивал я как обычно, да и в делах каких-либо позитивных сдвигов не наблюдалось. В конце концов плюнул на эту минеральную магию и подарил четки Мари. Она, беззаветная любительница украшений, сразу смекалисто превратила их в оригинальное ожерелье.

Обнаружив в кухонном столе шприц и коричневый пузырек с опийной вытяжкой, я не удивился – физиономия хозяина квартиры с самого начала внушила подозрение, что он неравнодушен к прелестям алкалоидов. Не найдя больше ничего примечательного, вернулся в гостиную.

Цыпин подопечный опять был без сознания, и Цыпа старательно-энергично тер ладонями ему уши, чтобы вернуть беглеца в жестокую действительность. Но старания телохранителя никак не желали увенчаться успехом. Свесив голову набок, долговязый в себя не приходил, и если бы не тяжкое надсадное дыхание клиента, я бы подумал, что Цыпа переборщил с «аргументами» и раньше времени спровадил его в Сочи.

Я склонился над телом и внимательно его ощупал.

– Неаккуратно работаешь, – попенял я соратнику. – Кажется, два ребра сломаны и почки напрочь отстегнуты. Печень, глянь, в футбольный мяч раздулась. Цепляй на кухне шприц с ханкой, надо срочно обезболить. Сердце может не выдержать напряга и остановиться. Не дай Бог, конечно.

Как я и предвещал, после укола тело хозяина квартиры конвульсивно дернулось пару раз, расслабляясь, а получив профилактическую пощечину, он приоткрыл затуманенные глаза.

– Слушай сюда, земляк. Неужто тебе в кайф подобное грубое обращение? – участливо сказал я. – Ведь здоровьишко свое вконец угробишь. Пожалей сам себя. Так или этак, а все одно расколешься, никуда не денешься...

– Здоровье мне уже ни к чему! – прохрипел слишком догадливый наркоман. – Все равно убьете. Кончайте, суки, хватит выдрючиваться!

– Сержант, принеси-ка стакан воды, – обратился я к Цыпе, – видишь, подозреваемый еле языком ворочает!

– Так вы менты?! – долговязый до того удивился, что даже свой окровавленный рот разинул.

– Само собой! – казенным голосом подтвердил Цыпа, приставляя к его разбитым губам стакан с водою. – Мы из уголовного розыска.

– Вот это номер! Знал я, что уголовка насквозь из садистов состоит, но что до такой степени!..

– И это еще цветочки, – заверил я. – Сейчас мы уже просто вынуждены выбить из тебя признание в убийстве гражданина Лебедева любым способом, вплоть до утюга. Иначе придется ликвидировать, так как лишаться погон за превышение служебных полномочий нам не в кайф, как сам должен понимать.

– Ясно. Сигарету можно попросить? – Получив с Цыпы зажженную сигарету, «подозреваемый» жадно затянулся несколько раз и прикрыл глаза.

То ли спасая их от едкого дыма, то ли задумавшись. Последнее было чревато осложнениями. Наркоман вполне мог задаться опасными вопросами. К примеру – почему мы не зовем понятых, чтоб оформить изъятие пистолета и цепочки, единственных вещественных доказательств, косвенно указывающих на причастность к убийству Карата.

– Хватит в молчанку играть! – поспешил я нарушить ход мыслей хозяина квартиры. – Выбора у тебя нет! Давай колись, легче будет! Или еще добавить «аргументов»?

Долговязый боязливо покосился на Цыпу и голосом, полным тоски и ненависти, выдохнул.

– Хорошо! Записывайте!

Я, не растерявшись, вынул блокнот с авторучкой и пояснил:

– Бланк протокола в отделении заполним. Пока так рассказывай.

– С потерпевшим раньше я знаком не был, – неинтеллигентно выплюнув окурок прямо на пол, глухим голосом начал исповедь наркоша. – Появился он с неделю назад по объявлению в газете. Я сразу так загнул цену за квартиру, чтоб у него даже торговаться охоту отбить. Предложил ему японскую электронику. Он взял за пять «лимонов» телевизор и видео. Я думал – больше его не увижу. Ан нет. Приперся через пару дней раным-рано – решился все-таки покупать квартиру! А у меня уже новые телевизор с видео покупателей поджидали... Он махом просек, что я краденым торгую, а объявление о продаже квартиры лишь приманка... Стал шантажировать. Потребовал аж пятьдесят миллионов за молчание! Насквозь наглючий тип!

– Так ты барыга? – уточнил я. – И давно таким бизнесом промышляешь?

– С полгода уже. Идея оказалась удачной – в комиссионках и ломбардах завсегда ксиву на технику требуют, а «квартирные» покупатели о бумажках обычно и не вспоминают. Да и навар значительно больше выходил.

– Все же в толк не возьму – как Карат позволил себя завалить?

– Очень просто! Я ему сказал, что деньги в другой квартире держу. Когда отошли подальше от дома, я и пощекотал ему горло перышком. Здоровый он бугай был – одним ударом, если б не в горло, мне бы его не свалить. Забрызгал меня, козел!

– Нож закопал или выбросил? – полюбопытствовал я.

– К чему? Типовая кухонная штамповка. Миллионы таких, идентифицировать невозможно. На кухне валяется.

– Резать хлеб и людей одним и тем же ножом – неинтеллигентно и даже неприлично, – наставительно заметил я, вырывая несколько чистых листков из блокнота. – Ладушки! Черкни давай явку с повинной – глядишь, присяжные заседатели по минимуму срок тебе отломят.

– Не крути динамо, начальник! У тебя просто с доказательствами напряженка! Но не дрейфь – я напишу, как просишь. Правда, хочу предупредить, что на суде от этих показаний насквозь откажусь. И, если подвернется более-менее грамотный адвокат, меня оправдают! – насмешливая улыбка на распухших кровоточащих губах долговязого убийцы смотрелась чудовищно дико, и я отвел взгляд.

– Это уже твои проблемы! Наше дело лишь задержание подозреваемого, а дальше пусть прокуратура суетится и доказывает виновность.

Цыпа ловко освободил руки барыги от веревочных пут, давая ему возможность пользоваться авторучкой. Уже через пять минут «явка с повинной» была готова. Пробежав текст, я убедился, что составлена она правильно и подпись на положенном месте присутствует.

– Как дальше? – Цыпа дисциплинированно ждал прямых указаний. – Может, вколоть передозировку?

– Не покатит. Как телесные повреждения объяснить? Ни один мент в самоубийство не поверит. Умные люди говорят – лист надо прятать в лесу. Работай под «унесенных ветром». С седьмого этажа так расшибется, что синяки и сломанные ребра считать никто уже не станет.

– Эй, вы о чем это базарите, мужики?! – буквально взвился долговязый. – Мы так не договаривались!

Не оборачиваясь, Цыпа звезданул клиента каблуком в грудную клетку. Тот, грохнувшись вместе со стулом на пол, сразу потерял желание ораторствовать и мирно задремал, неестественно запрокинув голову набок.

Я положил исписанные листки на видное место на столе и повернулся к Цыпе:

– А ведь я все-таки просек! И совсем он не квакал, а хотел сказать: квартира!..

– Кто?

– Карат.

– И когда это он вдруг заквакал? – подозрительно покосился на меня соратник.

– Неважно! – Я счел совсем ненужным вдаваться в мистические подробности. – Ладно! Я в машине подожду. Пяти минут тебе хватит?

– Обижаешь, Евген! – насупился телохранитель. – За три управлюсь!

Около подъезда одиноко торчала будка телефона-автомата. Секунду поразмыслив, я набрал служебный номер Горбина.

– Капитан? Тебя Монах приветствует. Слушай, ты все еще интересуешься делом Карата?.. Я так и думал. В знак нашего будущего взаимовыгодного сотрудничества делюсь полученными сведениями: после ночного дежурства в день убийства господин Лебедев ходил по объявлению в газете, – я назвал подробный адрес барыги. – Записал? Вот и ладушки! Да, я его навещал нынче, но он дверь мне даже не открыл. Бормочет что-то маловразумительное. По-моему, у него крыша поехала. Так что поторопись. Желаю удачи, капитан!

Только я устроился на заднем сиденье «Мерседеса», как из подъезда вынырнул Цыпленок.

– Все в елочку, – обронил он, поворачивая ключ зажигания. – Выпихнул через кухонное окно. Лоджия-то сюда во двор выходит.

– Соображаешь! – одобрил я, зная, как соратник по-детски падок на похвалу. – Дай-ка спички. В бардачке лежат. Зажигалка что-то забастовала.

Цыпа, не поворачивая головы от дороги, протянул через плечо спичечный коробок.

Обычный закон подлости! Мало того, что в зажигалке неожиданно газ кончился, так еще и коробок оказался без единой спички.

Перед тем как выбросить его в окно, задумчиво повертел в руке – он что-то мне смутно напоминал...

– Куда теперь? В клуб? – спросил Цыпа, подавая свою зажигалку.

– В клуб позже наведаемся. А сейчас рули в «Детский мир» – там должен быть богатейший выбор игрушек. Не дело тезке в день рождения пустыми коробками играть! Так из него может выйти лишь пожарник или поджигатель!

Когда автомобиль свернул к автостоянке у магазина «Детский мир», Цыпа опять попытался вернуться к давно занимавшей его теме:

– Евген, с текущими делами мы благополучно разобрались. Может, пора медью вплотную заняться? У меня все готово. Мальчики только сигнала ждут.

– Нет, братишка! – усмехнулся я. – Глупо изменять профессии. Случай с Каратом нам предупреждение. Киллер захотел переквалифицироваться в шантажиста – и что из этого вышло?! Не стоит забывать древнюю заповедь: каждому свое!..

 

Улыбнись перед смертью

1

Пистолетная пуля шаркнула по коже виска, начисто сбрив на нем волосы и превратив меня в какого-то дурацкого панка. Ответным выстрелом я утихомирил этого «парикмахера», навсегда отбив у него охоту заниматься наглой корректировкой чьей-либо прически.

Если честно, я палил на огненный выхлоп и в чайник стрелявшего угодил чисто случайно.

В узком желтом луче цыпиного фонарика я убедился, что моя пуля нашла свое «мясо», не улетев в «молоко», как обычно случается в кромешной темноте.

Обширный подвал политехнической академии, куда мы с Цыпой вломились, чуть было не стал моей могилой. Но береженого Бог бережет – спускаясь по выщербленным каменным ступенькам, я бдительно держал верного «братишку», сняв с предохранителя, на боевом взводе, не исключая вероятности вооруженного отпора нашему внезапному визиту без пригласительных билетов.

Могилой подвал все же стал, но для другого. Я склонился над трупом. Мой малокалиберный «марголин» проделал ювелирно-аккуратную дырку чуть выше переносицы, и лицо можно было опознать без особого труда. Печать-гримаса смерти не слишком его обезобразила. Просто сделала бессмысленным и пустым. Это был он, Дмитрий Карасюк, чью фотографию мне нынче вечером показал Серж Гриненко по кличке Грин. Ну что ж, можно констатировать, что просьбу последнего я выполнил в лучшем виде.

В карманах потерпевшего обнаружил связку ключей, кожаную записную книжку и восемь тупорылых патронов россыпью к его «Макарову». Не мудрствуя, забрал все, не забыв и валявшийся рядом пистолет.

– Рвем когти! Сторож мог услышать, как выбили дверь, и звякнуть ментам.

– Навряд ли. Подвал глубокий, – флегматично заметил Цыпа, водя лучом фонарика по сторонам. – Да и дрыхнет сторож без задних ног, гарантия! Три часа ночи уже.

Должно быть, на сей раз Цыпа смотрел в «цвет» – мы спокойно покинули территорию академии и укатили на нашем «мерсе», поджидавшем с погашенными фарами под разлапистой липой во дворе.

По дороге в стриптиз-клуб Цыпа загнал машину в какой-то темный безлюдный переулок и сноровисто заменил левые госномера на родные.

Ночная жизнь в заведении была в самом разгаре. Своего апогея она достигнет в четыре утра – время последнего выступления бесподобной Мари. Столики почти все были заняты активно жующей и пьющей публикой. Меня порадовало, что нынче зал не выглядел коммунистической демонстрацией. Идиотские красные пиджаки у бизнесменов и золотой молодежи начали явно выходить из моды, и они в одежде стали отдавать предпочтение вполне благородному воровскому цвету – черному.

Грин сидел в одиночестве за крайним столиком у окна, отгороженным от зала пальмой в кадке. Допотопная штука, ясно. Но пальма досталась мне в наследство от прежнего владельца заведения, и у меня просто рука не поднималась выбросить эту рухлядь на свалку, где ей, понятно, и место. Слишком уж я трепетно отношусь к любым представителям флоры. Пришлось смириться с этой допотопной ресторанной архаикой. Лирично-романтичная душа истинного интеллигента, ничего не поделаешь.

– Пасьянс сложился, – сообщил я Грину, усаживаясь напротив. – Клиент отбыл в Сочи по расписанию, как ты и просил. Вот ключи. Только не пойму – зачем они тебе?

– Да так... – тонкие губы лагерного приятеля растянулись в неопределенной улыбке. – Просто кое-что убрать из его хаты требуется. Для полной страховки и надежности.

– Ладно. Темни, коли в кайф. – Я поднял палец, подзывая официанта. – Я тебе тот старый должок отдал, а дальше уже твои проблемы, мне без разницы.

Заказав обильный ужин с вином, приступил к восполнению истраченной физической энергии. Ночные прогулки всегда почему-то вызывают у меня зверский аппетит. О Цыпленке и говорить нечего – он может лопать шесть раз в день и шесть раз в ночь. Организм такой, Иногда меня, признаться, даже зависть берет. Белая, конечно.

– Выпьем, Монах, за крепкую и верную лагерную дружбу! – высокопарно выразился Грин, подняв свой фужер. – Там в зоне я тебе помог, а здесь на воле ты мне. Взаимовыручка – главное, что отличает братву и делает ее непобедимой!

– Ладушки. Можно и за это выпить, – согласился я, берясь за фужер с шампанским.

Да и пить страшно хотелось после переперченного «по-кавказски» мяса.

Мне зримо вспомнился тот день, о котором намекнул Грин. Было это лет пять-шесть назад. В исправительно-трудовой колонии. Тогда мы тоже сидели за поздним ужином и пили. Правда, не французскую шампань, а банальную русскую водку. Нас было четверо. Я, кладовщик вещкаптерки, Том – инженер по технике безопасности промзоны, Грин – бригадир столяров и завхоз первого отряда Двойнин, по кличке Двойка. У последнего в каптерке мы и приземлились кайф словить, плотно затарившись водярой еще днем у «своего» прапора-контролера. Мужик он был очень неплохой – брал за спиртное всего лишь тройной номинал. А сейчас, слыхал, суки конвойные десять номиналов с ребят требуют. Оборзели вконец.

Ночная проверка уже прошла, и мы «разлагались» без опаски. Двойка врубил отрядный магнитофон, и оттуда возбуждающе неслись нехитрые песенки Машки Распутиной и Маринки Журавлевой. Последняя в зоне была тогда в сильном фаворе – кассету с ее нежно-агрессивным голосом крутили поголовно во всех отрядах.

Закусывали прямо из литровой банки с китайской говяжьей тушенкой. Фуфло, кстати – половина банки не мясо, а какая-то подозрительная соленая водица. Ели мы, правда, чисто для проформы – к чему по-глупому глушить алкоголь в организме? Нерентабельно.

После ужина перешли к обычному доступному развлечению – карточной игре. Я вынул из кармана новенькую колоду, и мы приступили. Хотя сражались не в сложный «деберц», а в простую «буру», в которой я две собаки съел, карта фатально не шла и менее чем за час я спустил не только всю свою наличность, но и «отоварку» в лагерном лабазе на три месяца вперед. Масть катила завхозу, подтверждая пословицу, что на своем поле игроку везет. Том ухитрялся балансировать на границе между плюсом и минусом, а Грин влетел почище меня. Так как ставить ему уже было нечего, он гордо удалился из-за стола на диван, обитый веселеньким бордовым материалом. Хмуро косясь на нас оттуда, Грин запивал свои мрачные мысли сорокаградусной прямо из горлышка. Это его ежеминутное клацанье золотыми зубами о бутылочное стекло отвлекало меня от игры и даже почему-то децал нервировало. Один раз я даже пошел «молодкой» вне очереди.

Но в уныние я не впадал. Так уже было, и не единожды. Нужно просто запастись терпением и философски подождать, когда фортуне наскучит строить мне рожи и она, наконец, улыбнется, щедро вознаграждая за проявленные настойчивость и упорство. Так и случилось. В «буру» обычно выигрывает не тот, кому прет масть, а тот, у кого холодная голова. Ворох дензнаков медленно, но неуклонно стал перемещаться по столу от Двойки на мою сторону. Если б не нервирующее клацанье с дивана, то вообще все было бы в елочку.

– Грин, завязывай разлагаться в одиночестве, – великодушно предложил я. – Канай к нам. Могу отстегнуть пару «штук» в долг.

– Какой понт? «Стиры»-то, по ходу, крапленые! – злобно ощерился Грин, снова прикладываясь к бутылке.

– Отвечаешь за базар, козел? – Двойка развернулся на стуле и тяжело уставился на нарушителя спокойствия, словно это были его карты, а не мои.

– Да ладно вам, братва! – попытался вернуть мир Том. – Он же пьян в стельку!

– Выходит, ты это меня обвиняешь? – с трудом сдерживаясь, поинтересовался я. – Карты-то я принес!

– А мне без разницы, кто принес! – нагло заявил Грин и на удивление твердым шагом подошел к столу. – Но факт остается фактом – кто-то из вас мразота мутнорылая! Сейчас узнаем...

Грин сгреб со стола все карты и начал придирчиво разглядывать и ощупывать их «рубашки».

– Ну вот! Что я говорил?! – Грин злорадно потряс в воздухе кулаком с зажатыми в нем картами. – Коцаные! Все трефы мечены иглой!

Признаться, в тот момент мне стало не по себе. Я поспешил сунуть руку в задний карман брюк, где всегда держал пружинный нож. Почувствовав в ладони теплую костяную рукоятку, немного успокоился. Том приятель и вряд ли вмешается, а с Двойкой и Грином я уж как-нибудь справлюсь. Но не хотелось идти на крайние меры и получать довесок за двойную «мокруху». Поэтому, вкладывая в голос всю силу убеждения, на какую только был способен, сперва произнес:

– К картам я не притрагивался! При вас распечатал! Гадом буду!

– Не хипишуй, Монах! Тебя пока никто не обвиняет! – заметил Грин, покосившись на мою подозрительную правую руку в кармане. – Кто-то мог и во время игры незаметно изловчиться и пометить. Или колоду заменить. Я, как проигравший, вне подозрений. Логично? Вот я и ошмонаю вас всех. Глядишь, и высветится что-то. Начну уважительно с тебя, Двойка, как хозяина «катрана».

– Ищи, козел! – согласился завхоз, вставая перед Грином с готовно поднятыми руками. – Шерлок Холмс недоделанный! А потом я тебя обыщу. Уважительно! И досконально!

Но от насмешливого высокомерия Двойки не осталось и следа, когда Грин торжествующе извлеку него из кармана «шип» – металлический колпачок навроде наперстка с острым тонким шипом на верхушке. Его незаметно надевают во время игры на мизинец и метят нужные карты. Таким образом при раздаче опытный шулер легко вычисляет масти карт соперников. В «буре» подобный крап весьма результативно действен.

– Мутишь, падла! – завопил Двойка и тут же захрипел, упав на колени, после быстро-точного удара Грина костяшками пальцев в его шейную сонную артерию.

Грин подхватил под мышки завхоза, явно потерявшего способность защищаться, и швырнул его на диван. Двойка распластался на нем, как большая препарированная лягушка. Ни слова не говоря, бригадир сноровисто продолжил начатое дело, двигаясь по комнате, как запрограммированный зомби какой-то. Прихватив с умывальника опасную бритву, склонился над диваном. Перевернув завхоза на спину, заглянул ему в глаза:

– Очухиваешься помаленьку? Молодец! Ну и мерзкая рожа у тебя! – Фиолетовые губы Грина свел оскал, смотревшийся как печать под смертным приговором. – Улыбнись перед смертью, братишка! На тот свет надо радостно идти!

Коротко взмахнув бритвой, Грин отскочил от дивана. И вовремя – из вскрытого горла Двойки ударила вверх мощная бурая струя, сразу поменявшая цвет обоев. Но уже через пару секунд безобразная косая рана закончила фонтанировать, дымящаяся кровь стала волновыми приливами заливать грудь завхоза, пропитывая тельняшку и обильно стекая на диван. Правда, тот и так был красный, так что не слишком заметно попортился. Просто освежил свой цвет.

Аккуратно стерев с пластмассовой рукоятки бритвы свои отпечатки, Грин вложил ее в безвольно откинутую руку Двойки и удовлетворенно хмыкнул:

– В елочку! Натуральное самоубийство на почве пьянки. Как считаешь, Монах?

– Похоже на то... – Я придирчиво оглядел каптерку, оценивая обстановку. – Пустые бутылки с собой заберем, но одну лучше оставить для убедительности. И чтоб только пальчики Двойки на ней имелись.

– Солидарен с тобой, – немного подумав, кивнул Грин. – Махом сварганю, будь спок!

Протерев вафельным полотенцем водочную бутылку, он обошел диван с другой стороны и старательно наследил на стеклянной таре левой, пока еще теплой, ладонью завхоза. Оставив бутылку на полу у дивана, вернулся к столу.

– Цепляем свои стаканы и пузыри, – сказал я. – Рассасываемся по одному. Сначала ты, Том.

Мой приятель, инженер по технике безопасности, немного ошалело наблюдавший происходящее, наконец-то очнулся.

– До завтра, ребята! – буркнул он, с готовностью исчезая за дверью каптерки.

– У Двойки наследство должно нехилое остаться, – обронил Грин, скосив на меня хитрый серый глаз. – Чего добру пропадать?..

– Подоконник глянь. Там курок есть.

Выдвинув подоконник, Грин извлек из образовавшейся ниши-тайника свернутый пластмассовый пакет. Кроме денежной пачки, в нем лежала игральная колода цветных порнографических карт.

– А покойничек-то, оказывается, развратником был! – усмехнулся Грин. – Все делим пополам?

– Лады. Банкуй.

Ворох купюр на столе также подвергся разделу на две равные части. Порнокарты я щедро уступил Грину. За полштуки всего.

– Вторым ухожу я, чтоб дать тебе милую возможность наедине полюбоваться творением рук своих, – я кивнул на диван. – Кстати, зачем было его «мочить»? И другие способы наказания есть.

– Солидарен – есть, но Двойка никогда бы не простил и не смирился. Я его знаю.

– Надо говорить «знал», – поправил я, верный своей привычке к точности в формулировках.

– Имей в виду, что крайним светило именно тебе остаться, – заметил Грин. – Если б я не нашел у Двойки «шип», потерпевшим был бы ты. Помни об этом, Монах! Большую услугу я тебе оказал!

– Со мною не так просто справиться. Так что еще бабушка надвое сказала... Но все одно благодарю. Будет нужда – смело обращайся! Долг платежом красен...

Вот это мое тогдашнее необдуманно-поспешное обещание, сказанное, в общем-то, чисто для проформы, и вынудило меня нынче разменять совершенно бесплатно мужика, имевшего вредную склонность к довольно неприличным «парикмахерским» художествам девятимиллиметровой «машинкой». Грин попросил освободить его от личного врага, мешавшего ему заниматься частным бизнесом.

– Монах, позволь в знак искренней дружбы преподнести тебе скромный сувенир, – сказал Грин под конец ужина, сунув руку во внутренний карман пиджака.

Бдительный Цыпа сразу привычно-тренированно напрягся, готовый тут же сломать руку сотрапезнику, если в ней вдруг окажется опасный для моей жизни предмет.

– Не посчитай за банальную плату! В натуре – это просто подарок. Ты ведь любишь изумруды... – Грин извлек на свет божий золотую цепь с болтающимся на ней крестом, густо усыпанным гранено-искристыми зелеными камушками. – Монах без креста, что поп без кадила!

– Да уж! Весьма скромный и простенький! – сказал я, с удовольствием разглядывая драгоценный презент. – Здесь как минимум три карата изумрудов! И почему крест? Я, к твоему сведению, из баптистской семьи. А баптисты-евангелисты распятий не носят. Мы признаем крест лишь символом, но не святыней. Как и иконы, кстати.

– Вот и носи, как символ нашей дружбы! – нашелся Грин. – Не оскорбляй отказом, Монах!

– Лады! – усмехнулся я, расстегивая рубашку и надевая массивный «символ» на шею. – Чего не сделаешь для старинного лагерного приятеля! На подарки принято отвечать. Вот, прими скромный сувенирчик. – Я опустил в карман Грина «Макаров», подобранный у трупа. Для нашего арсенала этот пистолетишко ценности не представляет.

Вскоре мы расстались, очень довольные друг другом. Грин тормознулся в клубе, так как хотел полюбоваться на женские прелести Мари, а я поехал домой. У подъезда отпустил Цыпу вместе с машиной и поднялся на свой этаж. Тут только вспомнил об опасном вещдоке в виде кожаной записной книжки потерпевшего. Около люка мусоропровода задержал шаги, но решил пока не спешить выбрасывать книжицу. Любопытно все же, не было ли у нас с Карасюком каких-либо общих знакомых? Полистаю его писанину на досуге, а уж потом отправлю в мусорное небытие. Риск, в общем-то, очень невелик.

2

Чего только не понапишут в этих новомодных журналах! Я отложил «Чудеса и приключения», решая, не проверить ли высказанную в научной статье идею на самом себе. В статейке утверждалось на основании десятков экспериментов, что по лицу человека можно безошибочно определить, долго ли он еще будет глядеть на белый свет. Мол, левая и правая части физиономии асимметричны, но чем ближе человек к своей смерти, тем одинаковей становятся обе стороны лица. Печать смерти, так сказать. И это легко заметить, если приставить к половинке личной фотографии перпендикулярно квадратное зеркальце. Коли образовавшееся отражение будет малоузнаваемо, почти незнакомо, то, значит, впереди предстоит еще долгая жизнь, а если получится, как на фото – кранты, спеши заготавливать впрок венки себе на могилку.

Все же я решил произвести сей архилюбопытный эксперимент. С детства неравнодушен к всевозможным научным опытам. Наверно, гены какого-то ученого предка покоя не дают. А судьба, по ошибке, увела мою жизнь совсем по другой стезе. Малонаучной, мягко говоря.

После длительных поисков маленькое квадратное зеркальце я обнаружил в совсем неожиданном месте – ящике для обуви. Прижав половину паспортной фотографии ребром к зеркалу, долго вглядывался в полученный портрет. Результат был неутешителен: по всем параметрам выходило, что жить мне осталось самый децал.

Настроение таким образом было испорчено с самого начала дня. Хотя я не считаю себя суеверным человеком, но воспринял это научно-мистическое дело прямым и недвусмысленным предостережением свыше. Мол, не высовывайся лишку, Монах, – дамоклов меч где-то поблизости, старательно-страстно ищет контакта с твоей шеей. Даже переходя улицу, будь осторожен... Ясный солнечный день, озорно улыбавшийся мне в высокие окна, несколько развеял тень на душе. В конце концов, я фаталист – если уж суждено быть повешенным, все одно не утонуть. Хоть до отупения запрыгайся вниз головой!

А после небольшого набега на запасы домашнего бара настроение окончательно выкарабкалось из минусового сектора психики в плюсовой. С чем я себя и поздравил, закуривая папиросу из серебряного портсигара. Но пасмурные мысли, оказывается, полностью меня не покинули, что выяснилось при появлении Цыпы. Неожиданно для самого себя я сказал:

– Давай-ка, брат, на Широкореченское кладбище заглянем. Киса, наверно, обижается. Сколько уж месяцев не навещаем. Неинтеллигентно это.

За какие-то полчаса шипованные колеса «мерса» перенесли нас из суетливо-безалаберного мира живых в спокойно-задумчивое царство мертвых. Бесконечные строгие ряды памятников и крестов на старательно укутанных травами холмиках настраивали на лирическо-минорный лад. Поддавшись настроению, я даже купил у какой-то бабки-хапуги венок из живых цветов. Обыкновенные лютики и васильки, а содрала с меня как за аристократичные черные розы. Нет предела человеческой жадности, в натуре, на всем готовы свой подлый бизнес делать! Небось и венок-то не ее, а нагло сперла со свежей могилы. Впрочем, ладно, каждый зарабатывает как умеет. Не с кистенем же на дороге бабульке стоять. Годы и силы далеко не те. Обратно пойдем, надо, пожалуй, не забыть бедной старушенции милостыню подать. Глядишь, где-то там наверху мне это зачтется. Не может ведь быть, чтобы небесная канцелярия только грехам счет вела, а добрые дела пускала побоку. Не зря же существует понятие о некой Высшей Справедливости.

Приобретенный нами участок кладбища смотрелся подобающе ухоженно. Могилы Кисы и Карата содержались в полном порядке – ни мусора, ни пустых бутылок рядом не видать. Тут явно сторож постарался, не зря каждый месяц отстегиваем ему продуктово-алкогольную поддержку со склада «Кента».

Я обратил внимание, что пустовавшие ранее отрезки нашей земли украшают сейчас деревянные колышки с какими-то фанерными табличками.

– Кто посмел хозяйничать на чужой земле? – спросил я Цыпу, подходя к ближайшей табличке. Прочитав надпись, так удивился, что на какое-то время даже дар речи потерял. На фанерке черной нитрокраской чьей-то рукой старательно-любовно была выведена моя собственная фамилия. Год смерти, правда, отсутствовал. Это обнадеживало немного.

– Твоя инициатива? – догадался я, глядя на довольную рожу соратника.

– Моя! – гордо признался тот. – Я разбил наш участок для пятнадцати могилок. Тебе, понятно, в два раза больше земли, чем остальным. Поместил всех строго по ранжиру. Лучшие наши ребята. Пусть знают, как их высоко ценят, раз место даже заранее припасли...

– Сомневаюсь, что это их сильно вдохновит! – нервозно усмехнулся я. – А кого рядом со мной поместил?

– Себя, – Цыпа скромно отвел глаза и смущенно добавил: – Если не возражаешь, Евген, я бы хотел справа от тебя находиться. Как в жизни...

Горло мне сдавил какой-то дурацкий спазм.

– Не возражаю. Выпить бы надо. Да и на Кисин холмик капнуть, – прочистив горло, сказал я. – Не в курсе – до лабаза здесь далеко?

– А я припас на всякий случай! – радостно сообщил телохранитель, извлекая из заднего кармана брюк мою серебряную фляжку с коньяком. – Прихватил из бара, пока ты одевался.

– Соображаешь! – похвалил я. – Правда, воровские у тебя какие-то замашки. Почему просто бутылку было не взять? Серебро больше в кайф?

– Не. Фляжка удобней в карман залазит.

– Ладно! Проехали. Давай помянем по христианскому обычаю Кису, да и Карата заодно! Пусть спокойно братва спит.

Через четверть часа мы направили свои стопы в обратный путь к автостоянке у главного входа на городское кладбище.

– Пользуйся моей добротой, – сказал я, засовывая в крючковатые костлявые пальцы давешней старушенции десятитысячную купюру. – А если венок наш с могилы сопрешь, то Бог тебя за грех строго покарает! Или я, накрайняк! Учти, бабулька!

Совершив сие богоугодное дело посильной помощи сирым и убогим, я в приподнятом настроении сел в машину. Впрочем, возможно, приступом оптимизма я был обязан всего лишь обычному действию благородного коньяка многолетней выдержки.

Вечером ужинал, по устоявшейся привычке, в клубе «У Мари» в обществе неразлучного Цыпы. Несмотря на субботу, в зале было не так уж оживленно-многолюдно. Оно и понятно. Главная достопримечательность заведения стриптиз-звезда Мари укатила к своим родичам в Нижний Тагил. Я всегда щедро даю малышке три дня отпуска во время ее «месячных». Довольно неприлично было бы Мари вертеть перед публикой голой задницей, сверкая прокладкой. Весьма даже неинтеллигентно. Так что пусть отдыхает девочка в полное личное удовольствие. За свой счет, разумеется.

Конечно, давно пора заиметь в клубе дублершу-стриптизерку. Но врожденная тактичность не позволяет мне огорчить милую малышку Мари появлением конкурентки. Ладно, убытки не так уж велики, чтобы о них говорить. Перетопчемся. Главный доход приносят девочки. Вон их сколько за столиками. Суперсексапильных и на любой, даже самый причудливый, вкус. Я окинул зал взглядом. Наши девчата напоминали мне нежные махровые цветы-хищники. Стоит только глупому комарику-мужику на них беззаботно приземлиться, как очаровательный и невинный с виду зев цветка тут же намертво захлопывается. И пока всю кровь – доллары имею в виду – не высосет, жертву не отпустит. Такие вот дела. Все мужики поголовно, кроме педиков, беззащитны перед женскими прелестями. У нас ведь половой инстинкт всегда довлеет над разумом. Вот опытно-ласковые девчонки и делают на этом свой прибыльный бизнес. Под чутким руководством нашей многопрофильной фирмы, понятно.

Я обратил внимание на незнакомую мне особу в серебряном платье мини. Спутника не видать. Интересно, она случайный посетитель или нагло клиента «клеит», не получив у нас на то «лицензию»? Фигурка довольно аппетитная. Наверняка очень близка к мировому стандарту – 90:60:90. Большие круглые очки лицо незнакомки совсем не портили, придавая ему милое выражение детской наивности. Какого цвета у нее глаза я, сколько ни вглядывался, отсюда не смог разобрать. Одно точно – светлые. Они вступали в пикантный диссонанс с темными роскошными волосами, уложенными в явно модельную прическу.

К столику «серебряной» особы подрулил какой-то подвыпивший фраер. По восторженной телячьей улыбке на красной потной морде было ясно, что он пытается познакомиться. Что она ему сказала, я не слыхал, но результат был неожиданный – бычок отшатнулся от предмета своего вожделения и мигом ретировался на прежнее место за крайним столиком. Ошалело таращился оттуда на симпатичную молодую девушку, как на чудо какое-то. Может, она вовсе и не проститутка.

– Цыпа, пригласи-ка сюда вон ту серебристую малышку. А то с тобой замерзнуть со скуки можно. Она явно в силах изменить атмосферу за нашим столом в лучшую сторону. Банкуй!

Ко всему привычный Цыпа, отодвинув кресло, отправился выполнять деликатное поручение, а я приготовился от души позабавиться сценой отказа. С упрямым соратником недавний номер незнакомки вряд ли будет столь успешным. Но на сей раз я просчитался. Девушка на удивление благосклонно выслушала медведем нависшего над ней Цыпу, с улыбкой поглядывая в мою сторону, затем кивнула и без лишних слов последовала за моим гонцом к нашему столику.

Играя роль галантного кавалера, Цыпа помог ей устроиться в свободном кресле, но, будто бы случайно, придвинул его так плотно к столу, что незнакомке без посторонней помощи уже сложно было выбраться на волю. Внутренне я просто хохотал, наблюдая тактические уловки хитро-предусмотрительного соратника. На лице, правда, сохранял вполне серьезное выражение.

– Прошу прощения, что оторвал от ужина, – бархатным баритоном сказал я, любуясь свежим лицом и привлекательно-высоким бюстом девушки. – Цыпа, распорядись, чтобы прибор гостьи перенесли сюда. Вы не возражаете, сударыня? Только не примите, пожалуйста, за наглость! Просто я не в силах вынести такого ужасного разочарования – когда столь привлекательная молодая особа сидит не за моим столиком... Не удивлюсь, если ваше имя Любовь.

– Нет, – улыбнулась прелестница. – Меня зовут Виктория. Можно просто Вика.

– Замечательно и знаменательно! – восхитился я. – Имя моей любимой ягоды и Победы в одном лице! А я всего лишь Женя. Простенько, но со вкусом, как говорится.

– Не скромничайте, Евгений Михайлович! – «ягодка» озорно глянула на меня своими чудненькими голубыми глазками. – Кстати, Евгений в переводе с греческого означает благороднорожденный. Совсем не банально и даже аристократично.

– Давай демократично сразу по имени. Ладушки? – предложил я. – А откуда меня знаешь?

– Кто же вас, Женя, не знает? – лукаво улыбнулась Вика. – Лично мне подобные несведущие люди пока не встречались. Тем более что я тоже имею некоторое отношение к индустрии развлечений в родном Екатеринбурге.

– Любопытно, – я с трудом сдержал явное разочарование. – И в каком качестве? Сколько берешь за... развлечения?

Судя по незаурядной внешности Вики, я был уверен, что услышу пошло-обычное: «сто баксов за час». Но второй уже раз промахнулся на ее счет.

– Я менеджер туристической фирмы, – не стала обижаться на мою нетактичную колкость девушка. – Так что мы коллеги в некотором роде.

– Ах, вот как! – Радостного удовлетворения, что не на проститутку нарвался, я скрывать не счел нужным. – Ну что ж, милая коллега, выпьем в таком случае за возможное обоюдоприятное тесное партнерство!

Вика, не ломаясь, подняла свой хрустальный фужер с шампанским. Либо не обратила внимания на двусмысленность тоста, либо поощряла меня к более решительной атаке на крепость, которая, кажется, и не думала активно сопротивляться. Видно, мое мужское обаяние сегодня, как всегда, на должной непревзойденной высоте. С чем я себя и поздравил. Мысленно, ясно.

Ужин прошел в непринужденно-веселой обстановке под частый звон фужеров и заразительный смех Вики, большой любительницы, как оказалось, во всем находить что-то смешное и забавное.

– А как тебе удалось отшить того вон бугая? Ты его явно чем-то огорошила, – полюбопытствовал я.

– С каждым человеком необходимо говорить на хорошо понятном ему языке... – мило улыбнулась проказница. – Я просто посоветовала ему отправиться, не мешкая, на тот самый орган, ради ублажения которого он меня и кадрил.

Столь откровенный цинизм меня ничуть не покоробил. Чего не простишь красивой молодой женщине? Вот, правда, маленькое родимое пятнышко на левой щечке Вики чуток портит идеальное во всем остальном личико. Впрочем, нет. Пожалуй, родинка даже возбуждающе-пикантна, как «мушка» у мопассановских дам полусвета. Выяснить бы еще – крашеные у Вики волосы или от природы имеют такой чудный черный цвет, так необыкновенно играющий в редком сочетании с нежной светлой кожей и небесно-лучистыми глазами. Такое соединение – верный знак отличной породы, насколько понимаю. А в красотках я дока.

После окончания ужина Вика задала вопрос, который я и надеялся услышать:

– Ты не хочешь проводить меня, Женя? Тут совсем недалеко.

– Хоть на край света! – честно и не колеблясь ни секунды, заверил я и помог прелестнице выбраться из-за стола, предупредительно отодвинув массивно-тяжелое кресло из мореного дуба.

– Пройдемся пешком, – предложила Вика, когда мы вышли из клуба на волю. – Хочется свежим воздухом подышать.

– Свежим? – усомнился я, вдыхая плотные бензиновые пары улицы. – Ладно, будь по-твоему. Желание женщины...

– Закон для кавалера! – смеясь, закончила Вика, беря меня под руку.

Центральный проспект был полон праздно шатающейся публикой, ищущей вечерних развлечений. Но предусмотрительный Цыпа, расправив свои борцовские плечи, шел на несколько шагов впереди нас, этаким ледоколом рассекая людской поток и создавая нам с Викой комфортный вакуум. Так что ни малейшего неудобства от многолюдства мы не испытывали.

Молодая менеджер проживала на Вайнера в небольшом, еще дореволюционной постройки, полутораэтажном особнячке. Как сейчас модно говорить – коттедже.

– Может быть, на чашечку кофе? – неожиданно смущенно спросила Вика, неуверенно глядя на меня снизу вверх.

– Ты просто читаешь мои мысли! – поддержал я идею. – Кофе – моя вторая слабость!

– А какая первая? – лукаво полюбопытствовала Вика, уже снова обретя свой прежний весело-бойкий вид.

– Первая и главная – девушки брюнетки с голубыми глазами! – с чувством сказал я, в порыве чуть сам себе не поверив. – Живущие на улице Вайнера вот в таких уютных теремках!

Цыпа монументом стоял невдалеке, чему-то усмехаясь. Я подошел к нему вплотную и вполголоса распорядился:

– Подгони сюда «мерс» и поскучай часик. Если я не нарисуюсь – уезжай до утра. В девять посигналь три раза. Ну, бывай!

– А может, для страховки... – начал свою обычную скучную канитель телохранитель, но я его нетерпеливо оборвал.

– Не дуй на воду, браток! Если в особняке какое насилие и намечается, то лишь постельное! Удачи! Пойдем, Вика, боюсь, что кофе нас уже заждался и простыл!

– Не беда, – многообещающе улыбнулась девушка. – Разогревать я умею. И не только кофе...

Как выяснилось, Вике принадлежала лишь половина дома, состоящая из комнаты, ванны и миниатюрной кухни. Другую половину занимали какие-то армяне. Вход в их владения был со двора, и они, к счастью, не могли нарушить наш с Викой славный дуэт.

– Симпатичное гнездышко, – заметил я, одобрительным взглядом окидывая просторную комнату, одновременно игравшую роль и гостиной, и спальни.

Здесь свободно умещались два полированных шифоньера, круглый стол, три объемных низких кресла и двуспальная деревянная кровать «а-ля Людовик». На последнюю я обратил особое внимание. Удобное поле для определенного рода деятельности. Только бы не скрипела. Впрочем, кажется, она снабжена не пружинами, а поролоном. Чтобы сразу рассеять свои опасения, я сел на краешек спальной мебели и незаметно убедился в полном отсутствии идиотского скрипа, который всегда почему-то действует мне на нервы. Иногда, в самый ответственный момент, приходилось даже переселяться вместе с партнершей на ковер, чтобы не отвлекаться на совершенно неуместное звуковое сопровождение наших постельных баталий.

– Ты нетерпелив, как мальчишка! – усмехнулась Вика, наблюдая за моими манипуляциями из-под кокетливо полуопущенных ресниц.

Надеюсь, они не приклеенные и на самом деле такие замечательно длинные и пушистые.

– Выходит, от кофе отказываешься? И сразу предлагаешь взять быка за рога? Я верно тебя поняла? Признавайся!

– Твоя необычайная проницательность ввергает меня в панику! – польстил я. – Все правильно. Кофе-питием предпочитаю заниматься в перерывах... Так значительно приятнее и рациональней, поверь слову опытного человека!

– Рациональность для менеджера превыше всего, – улыбнулась Вика. – Звучит очень убедительно. Вынуждена покориться твоему богатейшему, безусловно, опыту...

Что ж, надо признать, что насчет умения разогревать Вика не врала. Впрочем, ничего сверхъестественного – обычный набор ласк нефригидной женщины, прекрасно знающей и неравнодушной к эрогенным зонам партнера. Я отвечал тем же, так как привык щедро платить по счетам. Как и все истинные интеллигенты.

Приятно удивило меня только умение Вики ласково-нежно сжимать в нужные моменты влагалищем «гостя», словно ладошкой. Казалось, даже шаловливые пальчики чувствую. Такого мастерства может достигнуть любая женщина за какой-то месячишко тренировок, но слабый пол в основном почему-то пренебрегает этим или просто ленится повышать чувствительность и боеспособность своего главного эластичного оружия.

– Ты мне всю грудь своим антиквариатом безбожно исколол, – посетовала Вика, с любопытством разглядывая мой изумрудный нательный крест. – Чудная работа! Наследство от предков?

– Вроде того, – усмехнулся я. – Камушками интересуешься? Ювелирным искусством или каратами?

– Все хорошо именно в сплаве. Красота плюс караты – это бесподобно! – лукаво улыбнулась юная вымогательница. – Как твоя нежность в соединении с неутомимым натиском!

– Ничего не выйдет, милая, – сразу поставил я точку над «и». – Дареное не дарят. Мне эта вещица дорога как память. Но не куксись – я подберу тебе что-нибудь подобное и не менее каратистое...

– Обещаешь? – оживилась Вика. – Буду ждать! Но обязательно зеленый камушек. Можно без оправы.

У меня несколько даже настроение упало – выходило, что хоть моя новая подружка и не проститутка, но с большими задатками панельной девочки.

– Заметано! – сказал я и потянулся к ночному столику за сигаретами. – У тебя, между прочим, я тоже интересное наследство обнаружил...

– Да? Какое же? – изумленно захлопала Вика ресницами.

Кстати, они были естественными, а не приклеенными, как я вначале подозревал.

– У тебя, малышка, родинка на левой щеке. Точно такая же красуется на левой ягодице. Явная наследственность!

– Ах ты, негодник! – звонко рассмеялась бескорыстная любительница изумрудов и, оседлав меня, грозно предупредила: – Буду скакать на тебе, пока пощады не запросишь!

– Ладушки, скачи себе на здоровье, – великодушно разрешил я, весело ощущая, как мощное возбуждение снова властно охватывает мои мозг и тело. – Вот только в седло свой винт вверну... Все. Поехали!

Поспать почти не удалось. Но я не расстраивался. Теряя в одном – получаем в другом. Закон сообщающихся сосудов. Голубоглазые брюнетки потрясающе любвеобильны – сказывается огненная порода, образовавшаяся от крутого смешения антиподных рас.

Но в девять утра я дисциплинированно проснулся, заслышав всегда бодрствующим уголком сознания три коротких автомобильных гудка с улицы.

– Когда увидимся? – обиженно надула губки Вика, увидя, что я торопливо одеваюсь.

– В ближайшем обозримом будущем, – неопределенно отозвался я. – Как подберу подходящие камушки, так и нарисуюсь.

– Глупый! – соскочив с измятой постели, Вика прижалась ко мне своим соблазнительным голым телом, чуть не заставив начисто забыть про поджидавшего Цыпу. – Неужели ты решил, что я из-за каких-то изумрудов желаю встречи? Тогда ты, Женя, неисправимый зануда!

– Ладно, малышка! – оттаивая, чмокнул новую подружку в готовно подставленные влажные губы. – Не бери в голову! Появлюсь при первой же возможности – ведь мы кофе так и не успели попить. Так что с тебя должок!

– Подозреваю, что при следующих встречах времени на кофепитие мы опять не выкроим. У нас ведь с тобой есть более интересные и приятные занятия! – Вика так заразительно рассмеялась, что мне пришлось невольно тоже присоединиться.

– Вот моя визитка с телефонами, – я сунул в миниатюрную, почти детскую ладошку Вики бумажный квадратик. – Созвонимся.

– И мой телефонный номер запиши. Диктую...

– Не стоит. Я уже запомнил. Он у тебя беспечно прямо на аппарате проставлен. Пока! Труба зовет на служение мамоне! Бизнесу, то бишь.

Тут я, конечно, из гордости несколько покривил душой. Не хотелось признаваться в опустошающей усталости. Плюхнувшись на заднее сиденье ожидавшего «мерса», поехал не по коммерческим делам, а прямиком домой – отсыпаться. Необходимо бережно относиться к личному здоровью, если желаешь и в дальнейшем всегда одерживать триумфальные постельные победы.

3

Проспал без задних ног до трех часов дня. Даже не снилось ничего – до такой крайней степени вымотала меня юная голубоокая брюнетка своими жаркими ласками. Буквально выдоила жизненную энергию до капли. Впрочем, при первом свидании я сам жаден просто до неприличия. Следующие ночи уже могут быть несколько воздержанней.

По старой глупой привычке первым делом подошел к высоким окнам, глянуть, не кружат ли вокруг черными воронами милицейские машины, блокируя микрорайон и высаживая десант группы захвата по мою душу. Все было спокойно. На улице шла обычная скучная суета. Сновали с озабоченно-деловым видом разные людишки туда-сюда, автомобили, натужно отфыркиваясь отработанной энергией, спешили доставить своих хозяев к месту назначения.

Звука выстрела я не слышал. Увидел лишь, как в окне выше моей головы вдруг появилась сквозная дырка с двухкопеечную монетку, от которой расползлась в разные стороны паутинка трещин.

Рефлекс сработал безотказно – еще не стих звон разбитого стекла, как я уже лежал, распластавшись на ковре и спасая тем самым свое бренное тело от следующих возможных свинцовых подарков, весьма пагубных для моего, далеко не железного, здоровья.

Видно, какой-то неизвестный враг по глупости пожмотился на профессионального снайпера. Это ж ни в какие ворота не лезет – взять прицел на две ладони выше цели! Явно почерк принадлежит губошлепу-любителю. Впрочем, мне ли в данном случае осуждать скупость и дилетантизм? Просто величайшая удача, что эти качества еще так часто встречаются!

На журнальном столике ожил телефонный аппарат, своими заливистыми трелями заполонив всю квартиру. Я глянул на окно. Новых «сквозняков» в нем не прибавилось. Но, решив зря не рисковать, до телефона добрался по-звериному, на четвереньках. Со стороны, наверно, здорово смахивал на этакого респектабельного орангутанга в пижаме.

Но сразу и совсем непроизвольно выпрямился, услышав из телефонной трубки:

– Привет, Монах! Сейчас было лишь легкое предупреждение. В следующий раз шутить не станем и возьмем прицел на дюжину сантиметров ниже... Усвоил? Отдай чужое, и мы забудем про инцидент. Даем три дня на исправление. Живи пока что!

– Эй, в чем дело? – закричал я в трубку, но уже пошли тревожные гудки отбоя, показавшиеся мне сейчас натуральным похоронным маршем.

С детства не терплю разные кроссворды и ребусы. Но в данном случае крайне необходимо напрячь извилины и понять, чего от меня требовал недавний абонент.

Голос был явно незнакомый, с легким кавказским акцентом. Хотя он вполне мог быть просто хорошо видоизменен. В наше время даже специальные компактные аппаратики для этой цели продаются. Мудрилы японцы чего только не напридумывали! Все дело, по ходу, в их рационе питания. Они же одну рыбу едят, а в ней сплошной фосфор, очень пользительный для мозгов.

В словах о щедро выделенных мне трех сутках жизни не сомневался ни капли, но все одно опустил шторы на окнах от греха. Обжегшись на молоке, дуем на воду, как говорится. Зажег люстру под потолком и устроился в глубоком кресле у камин-бара.

Все же тяжела ты, шапка Мономаха! Монаха, то бишь. Надо семь пядей во лбу иметь с прицепом, чтобы вкуритъ, о каком таком «чужом» базарил тот тип, опираясь в качестве главного аргумента на снайперскую винтовку. Весьма, впрочем, убедительно, надо признать.

Хотел было по привычке пришпорить умственную деятельность доброй порцией алкоголя, но в последний момент передумал. Трезвая голова имеет больше шансов благополучно удержаться на плечах. Набрал номер Цыпы:

– Привет, это я. Давай мухой ко мне! И прими меры по плану «семь». Жду.

После этого краткого телефонного разговора немного взбодрился. Сейчас верный телохранитель, получив закодированный сигнал тревоги, сделает все возможное для обеспечения моей личной безопасности. Еще «будем посмотреть», кто кого первым пришьет! У нас тоже оптические аргументы имеются. Узнать бы только цель!

На противоположной от окна стене пулевая дырка заметных бед не сотворила. Там висел толстый ковер, и его длинно-густой ворс бесследно поглотил смертоносного птенчика, как океан поглощает метеоритных пришельцев. Будто и не было.

Стекольщика, правда, придется вызывать – никуда не денешься. Но надо прежде окончательно добить окошко. Не стану же я объясняться с работягой насчет специфического отверстия. Тот сдуру может проболтаться, что будет для меня совсем некстати. Незачем привлекать к своей скромной особе лишнее внимание органов, и так загруженных работой выше крыши. Личные проблемы я давно привык решать лично. И дешевле, и надежнее.

Вскоре появился встревоженный Цыпа.

– Вижу, дело серьезное! – обронил он, озабоченно глянув на плотно зашторенные окна. – Что случилось, Михалыч?

– Ничего особенного! – попытался я острить, чтобы снять тягостное напряжение, повисшее в комнате. – Кто-то очень любит устраивать сквозняки. Посмотри окно. Осторожненько.

Телохранитель зачем-то на цыпочках подкрался к окну и быстро глянул за штору.

– Дело дрянь! – присвистнул он. – Одно обнадеживает – шмаляли не из пулемета.

– И делает прямо счастливым, что не из гранатомета! – съязвил я, возвращаясь в свое кресло.

Плюнув на недавние благие намерения, щедро плеснул себе коньяку в пузатую рюмку.

Вычислив траекторию полета пули, Цыпа отогнул ковер и стал немилосердно терзать мою несчастную стену карманным ножиком, выковыривая оттуда свинцовый сувенир.

– Оставь в покое штукатурку. Не будь идиотом, – усмехнулся я, закусывая сочным мандарином. – Что ценного нам может дать пуля?

– Уже достал! – с довольной мордой обернулся Цыпа, демонстрируя сплющенный кусочек металла. – Пуля семь шестьдесят два в медной оболочке. По ходу, от винтовки Драгунова.

– Можешь смело в баллисты-криминалисты подаваться! Ладушки! Лучше расскажи, какие по «семерке» меры принял?

– Все тип-топ, Евген! Одна машина у твоего подъезда дежурит, другая патрулирует подходы. В каждой по четыре мальчика. У всех «тотоши» в наличии с запасными обоймами. Можно усилить огневую мощь «лимонками». Как считаешь?

– В войну играть собрался? Еще какую-нибудь гаубицу на балкон установить предложи! Или парочку минометов! Впрочем, по одному «Калашникову» на автомобиль не помешает. И пусть проверят чердак противоположного дома. По-моему, оттуда стреляли.

Я рассказал соратнику о странном телефонном звонке. Цыпа задымил «Кэмел», сосредоточенно морща свой гладкий детский лоб.

– Не догадываешься, Евген, кто это может быть? И что этим козлам, в натуре, надо?

– Без малейшего понятия! – вздохнув, признался я. – Кабы знал, не охрану вызвал бы, а всего лишь нашу группу ликвидаторов!

– А вдруг это бывший мент войну сдуру начал? – высказал предположение Цыпа.

– Про кого говоришь?

– Про младшего летеху Кожевникова. С твоей подачи его из органов выперли, и он мог, по ходу...

– Никакого акцента я у него не замечал, – усомнился я. – Хоть он и чернявый... А что с ним сейчас? Случайно не в курсе?

– Отчего же «случайно»? – оскорбился телохранитель. – Это входит в мои прямые обязанности – врагов твоих в поле зрения держать! Для страховки!

– Ладушки! – Я поощрительно кивнул. – Давай рассказывай короче и не лезь в бутылку по порожнякам.

– Про бутылку – это в тему! – ухмыльнулся Цыпа. – Спился твой опер. Правда, ума не приложу, где он деньги на водку берет? Ведь на пособие по безработице кантуется. Жена с ребенком слиняла от него в деревню к родичам. Даже двухкомнатную квартиру не пожалела кинуть – до того муженек обрыдл. Сам знаешь, Евген,– противнее пьяного мента, пусть и бывшего, скотины в природе нет!

– А пьяный рецидивист? – заинтересовался я, удивленный неожиданной сентенцией.

– Рецидивист под градусом просто угрюмым становится, молчит больше. Вот, к примеру, как наш Фунт. А менту сразу повыкобениваться надо, показать, какой он крутой пуп земли! Покуражиться-поизмываться над кем-нибудь, хоть и над собственной женой!

– Да ты прямо завзятый психолог у нас! – почти искренне восхитился я. – Не только шмалять по черепам профессор!

– А я всегда говорил – сильно недооцениваешь ты меня, Евген, – скромно заметил сияющий «профессор».

– Ладушки! – переменил я тему, без лишних церемоний сдергивая соратника с самодовольного поднебесья на реальную грешную землю. – Лучше скажи, что же, на твой прикид, нам делать? Кредит у нас лишь на трое суток, не забывай!

– Помню я, – в глазах Цыпы несколько поугасли огоньки.

Погрузившись в размышления, он курил, глубоко загоняя в легкие сигаретный дым. Забыл, видно, что это простой «Кэмел», а не анаша.

– Разреши, Михалыч, я опера грохну на всякий пожарный? – разродился наконец идеей соратник.

– Вряд ли будет в цвет. Чую – не Кожевников это мутит. Но все же приглядись к нему поближе. Чем черт не шутит! Какие еще умные предложения?

– Стекла по всей квартире надо заменить на бронированные. А тебе пока что вообще отсюда не выходить. Неплохо бы пару мальчиков подселить на время. Спать они могут на матрацах в прихожей. Надежнее будет. И я чтоб с тобой постоянно находился. Тогда любой налет отобьем, гарантия!

– Роль загнанной в угол крысы мне совсем не в кайф! – отверг я. – А насчет окон согласен. Действуй.

Цыпа сел за телефон и уже через час покой квартиры громко нарушила бригада специалистов из охранной фирмы «Щит». Рамы пришлось тоже заменять. Бронированные стекла оказались тяжеленными и в два пальца толщиной – в обычных рамах ни черта не держались. По настоянию телохранителя балкон также застеклили, превратив его в некое подобие этакого прозрачного бункера.

К вечеру, когда работяги, прекратив брякать и стучать, наконец, убрались восвояси, у меня вылупилась одна занятная мыслишка, которую я тут же претворил в жизнь. Главную роль в этом сыграли несколько рюмок коньяка, что я употребил от нечего делать. Золотая высокоградусная жидкость легко смыла в моих мозгах предохранители трезвого рассудка и притупила всегдашнее чувство осторожности.

– Собирай свое хозяйство, Цыпленок! Поедем проветримся. Надоело в четырех стенах отсиживаться. Да и стыдно нам непонятно от кого прятаться, в конце-то концов! А от Судьбы все одно не уйти!

Верный телохранитель, любовно чистивший на журнальном столике разобранный «стечкин», попробовал было протестовать, но я сразу пресек его глупые возражения:

– О моей личной безопасности беспокоишься? Умница. Но и я не дурак. Уже все продумал до донышка – можешь убедиться!

Извлек из платяного шкафа два парика, один бросил Цыпе.

– Надевай и кончай хмуриться. Отлично внешность изменяет. Не веришь?

– Верю, – поглядев на мои новые каштановые волосы, согласился Цыпа. – Но усики твои известны каждой собаке!

– Это не проблема, братишка. Неужто позабыл старый испытанный прием?

Отделив кусок кожуры от палки копченой колбасы, я аккуратно приклеил его на свою верхнюю губу резиновым клеем. Губа, правда, стала некрасиво «заячьей», но усы пропали, будто и не было.

Уморительный вид Цыпы чуть не вызвал у меня взрыв гомерического хохота, но я благоразумно сдержался, памятуя о сверхобидчивости соратника. Ему достался курчавый черный парик, сделавший Цыпу женоподобным и сильно смахивающим на яркого представителя сексменьшинств. Гомика то бишь.

– Как? Нормально смотрится? – спросил он, подозрительно заглядывая мне в глаза и порываясь навестить большое зеркало в прихожей.

– Вполне! – заверил я, поправив его явно женскую челку, игриво спадавшую на левую бровь. – На себя ты уж точно совсем не похож сейчас. В натуре!

На сей раз я решил изменить любимому «марголину» и достал такую же крупнокалиберную фигуру, как у телохранителя.

– Михалыч, «броник» надень, пожалуйста! – попросил Цыпа, укладывая свой уже собранный «стечкин» в кобуру.

Я хотел отмахнуться, но, глядя в строгие и одновременно умоляющие глаза приятеля, неожиданно для себя согласился. Упоминать тот нюанс, что винтовка Драгунова легко прошибает подобный бронежилет навылет, я счел в данный момент неэтичным и даже вредным. Ни к чему еще больше нервировать заботливого телохранителя.

– Позови-ка пару наших мальчиков снизу, – сказал я Цыпе, решив, что некоторая перестраховка все же не повредит.

– Слушай сюда, мужики! – одобрительно окинул я взглядом крупные, чисто борцовские фигуры двух охранников из стриптиз-клуба. – Вы остаетесь в квартире. Разгуливайте, как у себя дома, можете баром попользоваться в меру. Если за фатерой кто-то пасет, то он должен быть уверен, что мы с Цыпой на месте. Усекли расклад? К телефону и близко к окнам не подходить! Удачи!

– Она вам срочно понадобится, коли сюда случайно залетит осколочный снаряд! – съязвил на прощание Цыпа. – Рекомендую сразу прятаться под кровать. Вон она какая у Михалыча широкая – как блиндаж! Хо-хо!

Телохранитель, по ходу, просто давал себе нервную разрядку, и я не стал обращать внимания на его идиотско-неуместные шутки. Да и охранники парни тертые, много чего уже повидавшие и обижаться, конечно, не станут. Держались они отлично – не выказали даже и тени удивления по поводу нашего с Цыпой странного видоизменения.

Серую «Волгу», патрулировавшую улицу, мы обнаружили, отойдя всего два квартала от дома. По моему распоряжению Цыпа высадил ребятишек и отдал им ключи от «мерса».

– Покатайтесь сегодня как белые люди! – напутствовал он мальчиков. – А нам с Михалычем нынче ваша «волжанка» больше в кайф. И пользительней для здоровья!

Машина эта частенько использовалась для акций и поэтому была отлажена от и до – завелась с пол-оборота.

Вечерело. На многих домах уже запестрели неоновые вывески и рекламы. Скоро и уличные фонари разольют свой холодный скупой свет на каменные джунгли Екатеринбурга. В полном соответствии с директивой мэрии, пытавшейся экономить на электричестве.

В преддверии ночи у меня возникает обычно одно и то же желание. Условный рефлекс, наверное. Так как изумрудами я пока не обзавелся, то решил ехать не к Вике, а к Мари. Благо она сегодня должна была уже вернуться из Нижнего Тагила и готовиться к стриптиз-шоу в клубе. Ну, часик для шефа малышка всегда отыщет в своем плотном вечернем распорядке. С понятием девочка. Тоже драгоценности сильно обожает, правда. Бескорыстие и красота, видно, несовместимые качества у женщин. Ничего не попишешь. Так, наверно, кем-то запланировано.

– Если б я готовил на тебя засаду, то как раз у клуба! – крутя баранку, хмуро обронил Цыпа, ознакомившись с моими ближайшими планами.

– Пустяки. Мы же не через парадный вход пойдем, а через черный. Как весьма осторожные, предусмотрительные люди.

– Очень осторожные! – скептически скривил губы телохранитель. – Одно лишь успокаивает децал – может, телефонный тип отвечает за базар и насчет трех суток не врет...

В клубе меня ждало разочарование. Глубокое и искреннее. А на что, спрашивается, я вообще мог рассчитывать? Плохое начало ведет к плохому концу, как говорили древние мудрецы. Вот и наглядное тому подтверждение – начало дня у меня было хуже некуда и концовка в том же негативном ракурсе. Малышка Мари все еще почему-то не прибыла из краткосрочного отпуска к месту своей основной деятельности. И даже не сочла нужным сообщить причину отсутствия. Хотя бы по телефону.

– А вдруг это как-то связано с пальбой по окнам? – встревожился Цыпа. – Может, ее украли?

– Сомневаюсь, – не очень уверенно сказал я. – Давай-ка, брат, сгоняем в Тагил, чтоб зазря себе нервы не жечь. К тому же совсем мне нынче почему-то возвращаться домой неохота. А инстинкты и неосознанные желания – первейший друг для людей нашей профессии. Поехали!

Тагильский тракт вился асфальтовой змеей по гористой пересеченной местности, ощетинившейся высокими корабельными соснами и пышными елями до самого горизонта. Рессоры у «волжанки» были в полном ажуре – тряски почти не ощущалось, несмотря на довольно приличную скорость. Стрелка спидометра застыла на цифре восемьдесят пять.

Скоро совсем стемнело, и я перестал глазеть по сторонам, наслаждаясь непосредственной близостью к любимой уральской флоре.

Небо сегодня напоминало черное траурное покрывало, простреленное миллионами трассирующих пуль-звезд. Натуральный космический дуршлаг, через который неведомые силы сеют на грешную землю нечто доброе и вечное. Впрочем, возможно также – нечто злое и ужасное.

Поездка отняла больше часа. Даже ночная прохлада не смогла справиться с всегдашним тагильским смогом. Я поднял в машине окно, чтобы хоть немного защитить свои органы обоняния от дыма и смрада этого старого заводского города. Внешне он уже не походил на огромный рабочий поселок – со всех сторон нам призывно моргали разноцветные вывески и рекламы, эти яркие представители новых рыночных отношений. Но и памятник Ленину сохранился на своем прежнем месте. Чугунная рука вождя торжествующе-многозначительно указывала в сторону чадящих фабричных труб, словно намекая о том, что все эти веселенькие неоновые огоньки кратковременны и преходящи, скоро жизнь вернется на круги своя – к вонюче-вечной трубе социализма то бишь.

У родителей Мари мне еще бывать не приходилось, но их координаты я имел, так как предусмотрителен буквально до отвращения.

Указанный в моей записной книжке дом находился в районе Вагонки. Типовая пятиэтажка уже потихоньку укладывалась спать – светилось меньше половины ее окон.

– А ты не допускаешь, что как раз здесь нас и поджидают? – спросил бдительный Цыпа, когда мы остановились у нужной двери на четвертом этаже.

Выдернув из наплечной кобуры пистолет Стечкина, телохранитель передернул затвор и, поставив на предохранитель, сунул его обратно. Прежде чем вдавить кнопку звонка, я проделал туже операцию, подумав, что устами младенцев часто глаголет истина.

Дверь открыл плюгавый низкорослый мужичонка в бело-желтой майке и тренировочных брюках с отвисшими коленками. Глядя на него, и в голову не могло бы прийти, что он отец такой изящной красотки, как Мари. Вот единственно, глаза у него такие же лучисто-лазурные и с поволокой, как у нее.

– Вам кого, граждане? – робко спросил мужичонка, подозрительно нас оглядывая.

– Добрый вечер! Мы коллеги Мари. Марины то бишь. Она дома?

– Значит, из балетной труппы? – заметно успокаиваясь, уточнил хозяин, приоткрывая дверь пошире. – Проходите. Она в своей комнате.

– Вы угадали. Мы ведущие солисты труппы. Балероны, – осклабился Цыпа, следуя за мной в прихожую.

Последние его слова неприятно резанули мой слух, так как «труппы» малоинтеллигентный соратник произнес с одним «п».

Из прихожей вели три двери в комнаты. Следуя указанию хозяина, я постучал в крайнюю слева.

– Войдите! Это ты, Валерик? – услышали мы приятный, хорошо знакомый голосок.

Мари была одна и в своей излюбленной позе – лежа на тахте животом вниз, листала иллюстрированный журнал.

С удовольствием скользнув взглядом по ее основной округлости, туго обтянутой в розовые пижамные брюки, я сразу взял быка за рога.

– В чем дело, маленькая? Тебе вдруг прискучило радовать публику на нашей сцене, или заболела, не дай Бог?

– Женя? Какой ты смешной в гриме! – стриптизерка села на тахте по-восточному, свернув ножки калачиком.

Казалось, она совсем не удивилась нашему неожиданному визиту.

– И господин Цепелев с чужими волосами! Замечательно. А я как раз о вас только что вспоминала, мальчики!

– На ловца и зверь бежит! – улыбнулся я, не уточняя, что в данном конкретном случае для точности надо бы переставить местами существительные в пословице.

– А еще говорят: легок черт на помине! – насмешливо сверкнула на меня своими чудными глазками Мари.

– Это не про нас, – отпарировал я, не сочтя нужным сердиться на нагловатую девочку. – Я, к примеру, натуральный ангел. По крайней мере по отношению к красивым девушкам. Неужели станешь оспаривать сию истину?

– Не стану, – почему-то вздохнув, покорно согласилась Мари и, взяв с ночного столика сигарету, закурила, щелкнув продолговатой золотой зажигалкой – мой скромный подарок на ее день рождения, кстати.

– Знаешь, Женик, я больше не буду у тебя выступать. Можешь менять название клуба. А замену мне в наше время легче простого найти. Контракт мы никакой не подписывали, так что расстанемся, надеюсь, добрыми друзьями...

– Если ты желаешь оформить договор – так прямо и скажи, – мягко сказал я, усаживаясь с ней рядом и тоже закуривая. – Сколько долларов в неделю тебя устроит?

– Дело совсем даже не в деньгах! – удивила Мари, чуть ли не умоляюще ухватив меня за руку. – Пойми, Женя, я ведь женщина, в конце-то концов!

– За что и ценю, – усмехнулся я, ободряюще понянчив ее детскую ладошку в своей. – Что случилось, милая? Рассказывай!

– Замуж я выхожу! Отпустите меня, мальчики, век благодарить буду!

Цыпа, каменным гостем застывший на стреме у закрытой двери, хмыкнул и подал голос:

– И кто же счастливец? Из наших?

– Нет, он совсем не бандит! – Мари спохватилась, досадливо прикусила нижнюю губку. – Простите, я хотела сказать...

– Ладно. Проехали! – благородно пришел я ей на помощь. – Так кто жених?

– Ну, он пока не жених, – смешно засмущалась стриптизерка. – Но на днях сделает предложение, будьте уверены! Мы с Валериком еще в балетной школе дружили, всегда всюду вместе были. Я спать не ложилась, пока не увижу, как он мигает мне фонариком из своего окна. Он напротив живет, только этажом ниже. Я ему в ответ тоже сигнализировала. Валера мне специально для этого фонарик подарил. Я его все еще храню, как реликвию. Показать?

– Не стоит. Верю на слово. Идиллия юношеской любви да и только! Давай дальше.

– Ну, я после окончания школы уехала продолжать учебу, а Валерик здесь остался. У его папаши магазинчик обувной, помощь требовалась. Продавца со стороны брать – страшно накладно. Рентабельность сильно падает.

– Ясно. Ну и?

– Я думала, что эта детская влюбленность давно прошла, но два дня назад встретила случайно Валерика и поняла, что ошибалась. Он возмужал, стал настоящим деловым мужчиной. Пополнел, правда, немного. Даже и не подумаешь, что каких-то три года назад бегал по сцене на пуантах!

– И он, естественно, мигом воспылал к тебе ответной романтической страстью? – усмехнулся я.

– Насчет страсти пока не уверена, но влечение ко мне у него огромное. Точно!

– Вот в этом ни капли не сомневаюсь! – Я пробежался взглядом по аппетитной фигурке Мари и поспешил закурить новую «родопину», чтобы отогнать нахлынувшие совсем некстати интимные воспоминания.

Если уж честно – хотелось заголить попку глупенькой девчонки и, хорошенько отшлепав, показать в натуре, что такое есть настоящая мужская страсть. Возможно, я бы так и сделал, если б не присутствие Цыпы.

– А хочешь, я половину твоих подарков верну? – вдруг предложила Мари, предельно меня изумив. – В качестве возмещения твоих возможных убытков?..

Я чуть было не поинтересовался: «А чего ж только половину?» Но врожденная дипломатичная тактичность подавила сарказм, готовый сорваться с языка. И я спросил:

– Валера тебе дороже драгоценностей? Тогда, безусловно, дело серьезное... Чем он тебя обаял, не пойму?

– Валера ко мне по-настоящему относится, а не как к игрушке постельной. Мне уж давно замуж пора, да и ребеночка хочется. Если не возражаешь, Женей назову. И девочке, и мальчику одинаково подходит.

Нет, не суждено мне понять женскую логику мышления. Да и никому это не под силу, гарантия!

– Ладушки! – Я старательно раздавил окурок в хрустальной пепельнице-ладье. – Оставайся, коли в кайф. Не возражаю. А отступной брать мне западло! Неинтеллигентно то бишь. Все же очень надеюсь, что скоро тебе прискучит пресный Валера и ты вернешься в клуб. Счастливо!

С плюгавым мужичонкой прощаться я счел излишним.

– Домой? – спросил Цыпа, когда вырулил «волжанку» со двора на улицу.

– Ты меня удивляешь, брат! Неужто думаешь, что я так вот запросто от Мари откажусь?

– Но ты же ей сам сказал... – начал непонятливый Цыпа, наглядно демонстрируя свое обычное плоское мышление.

– Пустяки. Я ведь хозяин слову: хочу – даю, хочу – беру обратно! Заворачивай за угол. Надо обувного коммерсанта Валерика навестить.

Чисто визуально, проведя траекторию от окон Мари, я легко вычислил, что нужный нам тип проживает в одиннадцатой квартире на третьем этаже. Окна молодого обувщика еще бодро светились.

Дверь открыл, судя по возрасту, сам жених. Либо бизнесмен проживал в гордом одиночестве, либо папаша его уже загасился в спальне. По крайней мере в гостиной никого не наблюдалось.

– Так, значит, вы дальние родственники Марины? – с плохо скрываемым сомнением переспросил Валера, любезно указывая нам с Цыпой на широкую кушетку у окна. – И о чем вам приспичило поговорить на ночь глядя?

– О многом. О смысле жизни и смерти, к примеру. – Я сел на предложенное место, а телохранитель по своей привычке тормознулся у двери, прислонившись к косяку, как к старинному верному другу.

– Не совсем понял. О чем вы? – Молодой фраер широко распахнул свои серые глаза, словно стараясь взглядом охватить смысл моих слов, раз ушей ему оказалось недостаточно.

– Да все о том же, – невинно улыбнулся я. – Кажется, Валера, вы решились покончить с холостяцкой жизнью?

– Ну, так прямо ставить вопрос еще преждевременно, – сказал обувщик, порадовав меня явным здравомыслием. – Мы пока присматриваемся друг к другу. Марина девушка замечательная, но, прежде чем делать такой серьезный в жизни шаг, необходимо все хорошенько взвесить. А, собственно, вы-то здесь при чем?

– Как ты любишь задавать всякие вопросы! – посетовал я. – Прям, как господин Якубовский из «Поля чудес»! Может, ты его родственник?

– Нет, я не родственник! – поджал губы Валерик. – Да и вы, уверен, никакие не родственники... Марина о вас ничего не говорила!

– Разве легкомысленная женская память заслуживает доверия? – удивился я. – Она небось и про срыв своих выступлений в шоу не обмолвилась! Верно?

– В каком шоу? Марина же в театре оперы и балета работает!

– Вот я про театр как раз и говорю, – неуклюже поправился я. – Зачем ломаешь девочке карьеру? И заодно приносишь убытки нашей фирме? Театру то бишь. Оперы и балета.

– Во-первых, окончательно еще ничего не решено, – трезво заметил кандидат в молодожены. – А во-вторых, поженившись, мы можем переехать в Екатеринбург. Отец давно собирается там филиал магазина открыть.

Эта идея мне совсем не пришлась по вкусу.

– Нет, земляк! Дело ведь не только в карьере. Марина подруга директора театра. Давненько уже. И ему женитьба эта сильно против шерстки будет!

– А это уже его личные проблемы! – показал характер Валерик.

Впрочем, возможно, его просто задело за живое неожиданное известие о любовнике-конкуренте.

– Боюсь, если женишься, серьезные личные проблемы возникнут у тебя. Директор мужик крутой и весьма несдержанный в поступках, когда покушаются на его собственность, – сочувственно сказал я. – Ты, как мне кажется, далеко не глуп и в меру сообразителен... Жарко что-то. Не возражаешь, если я куртку сниму?

Цыпа махом просек мою нехитрую мысль и тоже скинул куртку, повесив ее себе на руку.

Валера, смешно моргая, воззрился на нашу мощную подмышечную артиллерию, как кролик, увидавший сразу семейство удавов.

– Кажется, ты полностью уяснил фатальность ситуации, – с удовлетворением отметил я, снова надевая куртку. – Так что решай сам и добровольно. Стоит ли милую малышку делать вдовой сразу после свадьбы? Неинтеллигентно как-то...

Подойдя к двери, я обернулся:

– И еще! Не советую, земляк, про нас Мариночке говорить. Она может подумать, что ты просто-напросто испугался... Спокойно, по-доброму расстаньтесь. Удачи в обувных махинациях!

Весь обратный путь до Екатеринбурга я мирно продремал на заднем сиденье «волжанки». От сегодняшней сплошной говорильни устал больше, чем после вчерашней оргии у Вики.

4

Проснулся с чувством какого-то дискомфорта. И сразу понял, в чем дело. Из прихожей доносился богатырский храп телохранителей. Вот любопытный момент – чем ближе человек к животному, тем естественней в своих проявлениях. Нахальные звуки из прихожей – наглядное тому подтверждение. И одновременно опровержение народной пословицы, гласящей: «Нечистая совесть спать не дает». Цыпины костоломы все поголовно мечены кровью, но бессонницей почему-то вот не страдают.

По пути в ванную заглянул на балкон. Надувной матрац был пуст. Неугомонный Цыпа уже успел куда-то слинять.

После контрастного душа тело мое окончательно скинуло с себя сонную вялость и было снова готово верой и правдой служить своему хозяину.

Решив поощрить любимый организм, я разбил в сковородку на пару яиц больше, чем обычно. А на бутерброд с маслом положил не сыр, а щедро-толстый слой красной зернистой икры.

Я в общем-то не любитель деликатесов, отношусь к ним равнодушно. Икры же держу в холодильнике изрядный запасец исключительно для проглота Цыпы. Он ее прямо обожает – голодное детство, наверно, сказывается.

Так как храп вдруг резко прекратился, я понял, что вернулся Цыпленок и сразу навел благоприятный порядок в рядах своих подопечных. Надеюсь, он не переборщил в усердии и не нанес заметного ущерба здоровью беспечных охранников.

– Евген, я твоими ключами воспользовался, чтоб не шуметь, – сказал соратник, жизнерадостно ухмыляясь. – Возвращаю в целости и сохранности.

– Ты где шлялся в такую рань?

– Михалыч, уже час дня! А отлучался чисто по своей служебной надобности. Не нравится мне твоя новая пассия – организовал за ней наблюдение, да и в подноготной Вики не худо бы хорошенько покопаться.

– У тебя какая-то болезненная страсть – видеть вокруг сплошную измену и интриги, – посетовал я. – Чем тебе малышка не угодила? Не тем ли, что явно предпочла меня? Это лишь указывает на ее тонкий аристократический вкус.

– Думай как хочешь, – нахохлился обидчивый телохранитель. – Но я отвечаю за твою безопасность, и уж позволь делать мне то, что я считаю необходимым.

– Да ради Бога! – не стал я зря нервировать верного соратника и переменил тему. – А что это у тебя за подозрительный пакет? На бомбу чем-то смахивает. Из кинофильма «Крестный отец».

Самодовольная улыбка Цыпы была такой, словно он старался представить на всеобщее обозрение все свои тридцать два зуба.

– Ты что, в рекламные агенты зубной пасты заделался? – невинно поинтересовался я. – Или роль аллигатора репетируешь?

Но не так-то легко сбить Цыпленка с панталыку. Он и ухом не повел, давно привыкнув к моим всегдашним приколам по любому поводу.

– Это я для тебя купил! – сообщил соратник, вытаскивая из пластикового пакета высокую картонную коробку, похожую на торт. – Ты же большой любитель растительности всяческой. Глянь, чудо какое! Японское изобретение. Бонсаи эта штуковина зовется.

В коробке оказалось не банальное произведение кулинарного искусства, а миниатюрное деревце в овальном керамическом горшке коричневого цвета.

– Ну и ну! Моя квартира пока еще не кладбище, чтоб сюда всякую искусственную дребедень таскать!

– А вот и промахнулся! – радостно рассмеялся, как мальчишка, Цыпа. – Глянь внимательно – живая вишня! Сакура по-ихнему. Вскоре настоящие красные ягодки проклюнутся! Размером с рисовое зернышко. Гадом буду – не заливаю!

Недоверчиво-тщательно проведя визуальную ревизию, я убедился, что он меня не разыгрывает. Карликовая вишня – в натуре!

Поместил редкостное деревце на камине – пусть радует глаз всем входящим. Любопытно, ягоды у этой сакуры сладкие, или это лишь понты японские, а вкуса никакого?

– Вот и подробная инструкция по уходу, – Цыпа выложил на столик страничку с отпечатанным текстом. – Поливать надо строго кипяченой водой три раза в неделю. Но не из лейки. Следует опускать бонсаи прямо с горшком в воду на две-три минуты. Тут все подробно прописано.

– Ладушки! – Я аккуратно сложил листочек и спрятал в бумажник, как некий важный документ иль вексель. – Сколько я тебе должен?

– Обижаешь, Монах! Когда ты мне запонки рыжие подогнал, разве я за них платил?

– Хорошо! Благодарю. Я же только для проформы поинтересовался. Какие у нас на сегодня мероприятия намечаются? Нигде не горит?

– Да нет. Ничего срочного. Ежели, понятно, не считать, что за сутки необходимо выцепить вчерашнего снайпера и тех, кто его подослал! Ты еще не просек, какое такое «чужое» они нагло требуют?

– Пока ни одной дельной мысли, – со вздохом признался я. – Если по большому счету – все, что вокруг, принадлежит мне лишь фактически. А теоретически...

– Это слишком сложно! – отмахнулся соратник от моих глубокомысленных изысканий. – Тут все наверняка проще пареной репы. Нужно лишь повнимательней приглядеться и пораскинуть мозгами.

– Большое видится на расстоянии, – выдал я последний философский заряд и попытался пораскинуть мозгами в нужном направлении. – По ходу, без поллитры не разобраться!

Цыпа осуждающе покачал белобрысой головой, но без базара принес из холодильника вазочку с мандаринами и налил мне полную рюмку коньяку.

– Чуток можно, – сказал он, как заботливый врач больному. – Ты уж постарайся напрячься, Михалыч! Дело-то нешуточное!

Вот за что люблю Цыпу, так это за непроходимую наивность. Он, похоже, всерьез был убежден, что, стоит мне только хорошенько подумать, и я тут же назову имя неизвестного врага. Как Шерлок Холмс, посижу в кресле, покурю в потолок – и выдам решение проблемы. Легендарный криминалист, правда, еще и кокаином баловался для концентрации мыслительного процесса... Пожалуй, и мне надо будет испробовать этот допинг как-нибудь при случае. Чисто для научного эксперимента.

Под терпеливо выжидающим взглядом Цыпы я выпил без малейшего удовольствия. Преклонение перед моими интеллектуальными способностями я, конечно, очень ценю. Но соратник уж явно переборщил – считает меня за экстрасенса и оракула в одном лице! Я ведь не Кассандра! Да и невозможно этак махом вычислить врага. За свою бурную жизнь приобрел я их в крутом избытке – сотни, если не тысячи. Тут уж ничего не поделаешь – работа такая.

– Знаешь что, братишка? – сказал я, нарочито бодро поднимаясь из кресла. – Волка ноги кормят! Поехали навестим бывшего оперуполномоченного. У него ведь и правда есть веские причины на меня ядом дышать!

На этот раз гримироваться я не стал. Во-первых, при свете дня эта маскировка никого не обманет, а во-вторых, от Судьбы все одно не спрячешься, как утверждают мои единомышленники-фаталисты.

Кожевников обретался невдалеке – за пять минут доехали до места его прописки. Оставив Цыпу в «мерсе» просвещаться свежими газетами и подав мальчикам в «Волге» знак, чтоб спокойно ждали, я поднялся на нужный этаж.

Прежде чем надавить кнопку электрозвонка, на всякий случай толкнул дверь. И не напрасно. Она оказалась незапертой. Давно уж замечал – многие работники органов беспечны до нахальства. Считают, наверно, что все воры и злодеи должны обходить их дальней стороной. Самомнение выше крыши. Горбатого только могила исправит.

Младший лейтенант, одетый в несвежую футболку и спортивное трико с лампасами, сидел в гордом одиночестве на кухне. На столе перед ним стояла початая розовая бутылка вермута и миска с желто-серой квашеной капустой.

Он был явно с большого бодуна – опухшее бордовое лицо с заплывшими глазами и многодневная щетина на щеках недвусмысленно свидетельствовали о продолжительном беспробудном запое.

Между прочим, история, обычная до банальности. Такие вот упертые мужики, самодовольно-уверенные и с виду волевые, чаще и скорее ломаются при неожиданно-негативных ударах судьбы, чем какой-нибудь рядовой серый трудяга, не воспринимающий себя этаким пупом земли.

Должно быть, тупо-бессмысленно уставившийся сейчас на меня индивид принадлежал именно к той категории людишек, которые, лишившись привычной должности и связанных с ней благ-привилегий, сразу суют голову в спасительный алкоголь, как та глупая птица в песок.

– Монах?! Ты?!! – наконец-то узнал меня бывший опер, непроизвольно стискивая кулаки.

Аж пальцы побелели. Мент попытался оторвать себя от табурета, но пьяных силенок не хватило, и он тяжело шлепнулся обратно, чуть не сбив локтем граненый стакан со стола.

– Как видишь, – я сочувственно кивнул. – Вот шел мимо, дай, думаю, проведаю хорошего человека. Совершаешь массированную бомбежку собственной печени? И как? Не отвалилась она еще от этого ядовитого пойла? Гляди – цирроз заработаешь!

– Ты, похоже пожалеть меня заявился? – уже заметно отрезвев, язвительно засмеялся-закашлял младший лейтенант. – Или покуражиться да полюбоваться на дело рук, своих?

– А в чем претензии? – невинно спросил я. – До суда-то дело не дошло. Замяли.

– Это до уголовного. А суд офицерской чести?! Выперли из органов, как якобы порочащего милицейский мундир! А ведь никакого вымогательства и в помине не было – сам это отлично знаешь, гад!

– Ну-ну, пониже тон. Ты не у себя в конторе! Что за вульгарные выражения? Мы же интеллигентные люди с тобой, в конце концов!

– Особенно ты! – ехидно-злобно осклабился Кожевников. – Со своими тремя судимостями! Причем все по тяжким!

– Почему мои «ходки» вспоминаешь? – вполне искренне удивился я. – Они совсем не в тему! Возьмем Оскара Уайльда – аристократ, интеллигент, писатель, а множество лет просидел в тюрьме. И что из того? Или О'Генри – тот вообще американский классик, а первый свой рассказ в тюряге накропал. Кстати, оба не за политику сидели! А может, ты даже писателей интеллигентами не считаешь?

– Они не были убийцами! – привел мент последний, очень убедительный, как ему казалось, аргумент,

– Ладно, – легко согласился я. – Вот тогда другой, пожалуйста, пример, классик мировой поэзии Франсуа Виньон. Тот за многочисленные грабежи и убийства вообще жизнь на виселице закончил! Так-то!

– И дьявол с ними со всеми! – видно, не зная, чем ему крыть, заявил младший лейтенант. – С тобой, кстати, тоже!

Кожевников взял непослушной рукой стакан с вином, но не стал плескать в меня, в чем я поначалу его заподозрил, а просто выпил и, не закусывая, уставился в мою переносицу тяжелым плотоядным взглядом. Но если он думает, что мною можно закусывать, то сильно ошибается – ментам, тем более бывшим, я не по зубам! О чем наглядно свидетельствуют уже несколько благополучных лет на свободе.

– А вот ты совсем не интеллигент! – пришел я к очевидному выводу. – Я помочь хочу, а ты жуешь меня глазами! В великодушно протянутую руку неблагодарно кладешь камень!

– Только давай без этих идиотских библейских аналогий, Монах! – После выпитого, казалось, бывший опер не только ожил, но и окончательно протрезвел. – Говори, зачем пришел, и убирайся!

– Да просто проведать. Вдруг нуждаешься в чем? Денег-то на винишко хватает?

– Отступной предложить захотел? – криво ухмыльнулся мент. – Те же самые восемь тысяч долларов? Которыми под меня подмутил? Давай!

– Могу и отстегнуть для хорошего человека. Но, ясно, не баксы, а наши полновесные российские рубли. Скоро, в газетах пишут, они конвертируемыми станут!

– Вот когда станут, тогда и приходи! – отрезал Кожевников, наполняя стакан пахучим розовым вермутом. – Я магнитофон вчера загнал. Рублей у самого навалом.

– Ладушки! Разлагайся дальше, – почти искренне вздохнул я. – Если понадобится работа – забегай в гостиницу или клуб. Помогу встать на ноги. Съездишь на курорт какой-нибудь, подлечишься. За счет фирмы, ясно. Могу вышибалой взять, коли пить бросишь. Тысяча долларов в месяц – в пять раз больше твоей прежней ментовской зарплаты. Ну, бывай!

На улице все было спокойно. «Мерс» и «Волга» мирно стояли у подъезда, дожидаясь меня. Двое из наших мальчиков, дымя сигаретами, фланировали по тротуару неподалеку, страхуя подходы. На одном из них был плащ, несмотря на теплую безветренную погоду.

«Автоматишко под плащ загасил, – сразу просек я. – Хотя, надо признать, все это дохлый номер. Против одной-единственной снайперской винтовки и дюжина «Калашниковых» ни черта не поможет. Не стоит обольщаться».

– Как прошла встреча? – спросил меня Цыпа, распахивая дверцу автомобиля. – Это он?

– Нет, – разочаровал я соратника, привычно заняв заднее сиденье. – Кожевников явно не при делах. Опустился вконец мент, вещи из дома уже начал пропивать Слизняк бесхребетный, но в будущем может оказаться опасен или полезен. Шансов и на то и на другое одинаково. Поглядим, куда кривая вывезет. Мыслю, на курорт его надо отправить, пока окончательно не озверел от алкоголя. Почти не закусывает, кретин!

– Кстати, о еде! – встрепенулся телохранитель. – Пора заехать в клуб пообедать.

– Аппетита даже на ломаный грош нет, – отмахнулся я. – Рули домой. Там что-нибудь сообразим чревоугодное – холодильник твоими стараниями битком набит.

– Тогда разреши, я ребят на полчасика отпущу. На одних бутербродах они долго не протянут.

– Не возражаю.

Цыпа отправил «Волгу» с мальчиками насыщаться необходимыми калориями в ближайшей ресторации и вернулся на свое обычное рабочее место – за руль «мерса».

На улицах Екатеринбурга царило относительное затишье. В учреждениях и на предприятиях города трудовой день еще не закончился, а для праздношатающейся легкомысленной публики время еще не настало.

Когда мы, оставив «колеса» на автостоянке, уже почти дошли до подъезда, Цыпа вдруг заорал истошным голосом:

– Ложись, Евген! – и по-обезьяньи прыгнул на меня, загораживая от дороги.

Прежде чем грохнуться на асфальт под тяжестью телохранителя, я все же успел мельком увидеть проезжавшие мимо на малой скорости «Жигули». Из бокового окошка водителя торчала рука с пистолетом. Вместо лица у стрелка было какое-то неясное размытое пятно. Так обычно бывает, когда на голову надет капроновый чулок. Уже падая, услышал злые хлесткие выстрелы. Четыре или пять – точно не скажу. Да и не до счета, признаться, мне было – упав на бок, я здорово расшиб локоть и плечо. Да еще Цыпа, переусердствовав, так придавил меня своими восьмьюдесятью пятью килограммами, что даже дышать стало невмоготу.

Как только прекратился пистолетный лай, телохранитель поднялся на колени и, держа «стечкина» двумя руками, стал ловить «жигуль» в прорезь прицела. Но машина, мигом набрав скорость, уже благополучно скрылась за углом, не дожидаясь справедливого возмездия.

– Козлы! – выругался Цыпа, пряча шпалер обратно в кобуру. – Не отвечают за базар! Ведь трое суток обещали, волки позорные!

– Ты уж сперва определись – козлы или волки! – нервно усмехнулся я, отряхиваясь. – И потом, в машине был только один козел. Или волк.

– Без разницы! – продолжал хипишевать бледный соратник. – Дешевки задрипанные! Даже без глушака и без дублеров работают! Одно слово – педерасты!

– Ладно! – прервал я этот бурно-мутный водопад словоизвержений. – Быстро поднимаемся ко мне. Ментов ждать резона нет!

Цыпа поспешно сделал шаг к двери подъезда и вдруг плаксиво сморщился, еще сильнее побледнев.

– Евген, глянь мне спину. Кажись, зацепили, гады!

Так оно и было. Сзади его джинсовая куртка имела уже нетоварный вид – три рваные дырки меня просто ошеломили. Я не понимал, как Цыпа все еще умудряется держаться на ногах. Подхватив друга под руки, я увлек его в подъезд и помог добраться до квартиры.

Цыпа охал, но ногами передвигал активно – тащить его на себе не пришлось. Пока поднимались, я понял, в чем суть фантастической живучести соратника – сквозь джинсовую ткань ясно прощупывался легкий канадский бронежилет «невидимка».

Усадив Цыпу на диван в кабинете, заботливо помог ему освободиться от верхней одежды, броника и рубашки. На спине чуть ниже правой лопатки багровел кровоподтек величиной с чайное блюдце. Это меня несколько удивило – я ведь насчитал на куртке целых три пробоины. Проведя ревизию бронежилета, разобрался, что к чему. Попаданий всего было два. Одна пуля застряла в многослойном пластике жилета, сплющившись из цилиндрика почти до круглой картечной формы, а другая, отрикошетив, образовала лишнюю дырку в куртке. Ларчик просто открывался, как говорится.

– Наше счастье, что работали слабеньким «Макаровым», – сообщил я, бросив медно-свинцовый сувенир на колени телохранителя. – Если бы оказался «стечкин» или «кольт» – фатальный конец был бы неизбежен.

– Я же говорю – фраера это, а не профи! – презрительно-высокомерно скривил губы Цыпа.

Узнав, что отделался лишь синяком, он заметно воспрял духом и даже постанывать перестал.

– И очень хорошо! Подумай, нам ли их критиковать? – усмехнулся я. – Ладно. Отдыхай пока. Тебе бы лучше прилечь хоть на полчасика. Сейчас подкрепиться что-нибудь соображу.

На кухне соорудил на подносе несколько знатных бутербродов – на хлеб с маслом нанес приличный слой красной икры. Немного подумав, и саму литровую банку с икрой поставил на поднос, воткнув в нее этаким флагом большую столовую ложку. Увенчал все это хозяйство бутылкой шотландского виски и, как заправский ресторанный официант, отнес в кабинет.

Капризный Цыпа не послушался моего дельного совета и не лежал. Натянув на торс рубашку, он гордо восседал в кресле, всем видом демонстрируя несгибаемую силу своего духа и тела.

– Надо хотя бы кремом синяк твой смазать, – заметил я, устанавливая поднос на журнальный столик.

– Пустяки, Евген! Не будем больше об этом, – отмахнулся беспечный соратник. – Делами пора заниматься. Эти козлы наверняка уже по новой покушение мозгуют!

Взгляд Цыпы, словно споткнувшись, тормознулся на банке с зернистой икрой.

– Но перекусить, конечно, нужно. На желудке время экономить в натуре грех.

– Ты хоть одну рюмашку хапни для профилактики, – обронил я, любуясь, как телохранитель ловко орудует ложкой. – В честь твоего второго рождения, так сказать.

– Не. Я за рулем, – ответствовал с набитым ртом этот яростный сторонник законности и правопорядка. – К тому же шестидесятиградусные напитки вообще не употребляю. И тебе очень советую. Они сильно опасны для здоровья.

– Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет! – съязвил я, наливая себе рюмку до краев. – Ладушки! Сегодня один шевелись, а мне расслабиться крайне необходимо после всех этих треволнений. Не в кайф, брат, глупой мишенью себя ощущать вторые сутки. Нервишки начинают плавиться, требуется в срочном порядке хорошенько облить их спиртиком для медицинской профилактики.

Цыпа осуждающе покачал головой, но благоразумно промолчал, понимая, что спорить в данном случае совершенно бесперспективно.

Закончив насыщаться лишь тогда, когда ложка заскребла по дну банки, соратник бодро поднялся из-за стола и подошел к окну.

– Ребята уже на месте, – сообщил он. – А доблестных ментов что-то не видать.

– Значит, если кто-то и слыхал пальбу, то в отделение звякнуть поленился, – удовлетворенно констатировал я. – Да и кому охота в наше время свидетелем оказаться?

– Это точно! – согласился Цыпа. – Ладно, Евген, рву когти, а ты никуда из фатеры не выходи. Договорились? Может, тебе телку прислать, чтоб не скучно было?

– Нет, – сразу отверг я. – Желаю разлагаться в гордом одиночестве. Мне с самим собой скучно не бывает. И не беспокойся зря – никуда я не пойду. Просто очень скоро буду уже не в состоянии... Это я могу твердо гарантировать!

Когда Цыпленок, взяв напрокат одну из моих курток взамен своей, покоцанной пулями, слинял, я налил себе снова. Любопытно, неужели шотландцы спирт из сосновых иголок гонят? А коли нет, то как умудряются достигать в напитке такого терпкого хвойного запаха?

Впрочем, очень скоро, как и обещал соратнику, никакие праздные вопросы меня уже не волновали. Мозг теплой ватой обволокли алкогольные пары, и я даже почему-то представил собственную голову этакой тарной коробкой, на которой беспечно забыли нарисовать рюмку и поставить охранную надпись – «Не кантовать!».

Проснулся уже поздно вечером. На моих толстенных бронированных окнах играли неоново-холодные блики уличных фонарей. Я выбрался из глубокого уютного кресла и плотно задернул шторы, чтобы не отвлекаться мыслями о манящих прелестях ночного Екатеринбурга. Потом зажег торшер у камин-бара, намереваясь продолжить свой крестовый поход против скучной трезвости.

Хорошо, что Цыпа все еще шляется где-то – слушать его вечные сокрушенные вздохи при оприходовании мной каждой рюмки я был нынче не в состоянии.

Открывая бар, вспомнил вдруг про милую бессловесную сакуру. Небось она тоже пить хочет. Потыкав пальцем землю в горшке, убедился, что та совсем сухая. Отыскав в шкафу на кухне десятилитровый бидон, наполнил его водой из-под крана и поставил на газовую плиту кипятить. Японскую вишню можно только кипяченой водой поливать, как сказал Цыпа. Надо бы внимательно магазинную инструкцию почитать, чтоб чего не напутать спьяну. Вот только – куда я ее сунул?

Вернувшись в гостиную, стал методично обыскивать карманы курток в стенном шкафу. Наткнувшись на чужую кожаную записную книжку, не сразу вспомнил ее происхождение. Это ж ни в какие ворота не лезет! Даже с вазелином! Оказывается, я все еще не удосужился отделаться от явной против себя улики! В натуре, в этих беспонтовых хлопотах с таинственным врагом башка моя совсем набекрень повернулась.

Устроившись под торшером в кресле, осмотрел находку. Карасюк был явно не дурак и очень скрытен. Книжка содержала лишь телефонные номера – никаких тебе имен, фамилий или интимных записей. Уже намереваясь захлопнуть сей законспирированный телефонный справочник, обратил внимание на один из номеров под буквой Ш. Он был мне явно знаком. Пришлось напрячь последние остатки еще трезвых извилин, чтобы припомнить абонента.

Как все-таки тесен этот мир! Я чуть было не рассмеялся. Телефон принадлежал Вике. Конечно, я заподозрил, что она обыкновенная проститутка, как только обнаружил в ней меркантильность, закамуфлированную под любовь к изумрудам, но никак не ожидал такого быстрого тому подтверждения.

Выходит, я и мой потерпевший спали с одной и той же девкой. Родственники, значит... Очень дальние, к счастью. Но почему Вика не под буквой В? Ага, вкурил! Карасюк, кроме скрытности, имел еще и приверженность к юмору. Буковка Ш наверняка «шалава» означает. Остряк был, ничего не скажешь!

Спровадив книжку на ее законное место в мусоропровод, вернулся в квартиру. И как раз вовремя.

Крышка бидона уже начала припадочно побрякивать под мощным напором бурлящей воды. Вылив ее в глубокий пластмассовый таз, отволок его на балкон, чтобы дать воде быстрее остыть. Вареная сакура мне совсем ни к чему.

Инструкцию по уходу за экзотическим деревцем обнаружил в бумажнике. Цыпа говорил верно: «опустить бонсаи вместе с горшком в холодную кипяченую воду на три-пять минут».

Что я и проделал через парочку часов со всеми необходимыми предосторожностями. Когда вынимал горшочек из пластмассовой купели, крохотные листики импортного растения ласково прошелестели-прошептали почему-то на чистейшем русском языке: «Спасибо тебе, Монах!»

Впрочем, мне это могло и показаться, так как в семисотграммовой бутылке «Матра» к тому времени уже плескалось на самом донышке.

Как бы там ни было, спать я улегся с радостным чувством сделанного благого дела.

5

Без всякого аппетита равнодушно поедая приготовленную Цыпой яичницу с ветчиной, я, скучая, слушал его ежедневный доклад.

– В заведениях все тип-топ. Особых происшествий не наблюдается, как и наездов со стороны конкурентов. Девочки вчера неплохо отработали...

– Ладушки! – прервал я его нудное бормотание. – Что еще? Новости какие-нибудь имеются?

– Само собой! – ухмыльнулся Цыпа. – Один наш враг приказал долго жить...

– Кто это такой сознательный? – Я отхлебнул обжигающего кофе и поморщился.

Наверно, лучше пивком его заменить.

– Достань-ка, брат, из холодильника баночку чешского.

– Бывший опер Кожевников повесился с перепою. – Цыпа вскрыл трехсотграммовую банку пива и наполнил мне бокал весело шипящей ледяной жидкостью.

– Хилый, выходит, мент оказался! – констатировал я, с удовольствием дегустируя любимый горьковатый напиток.

– Нет. Он здоров был как бык! Я аж упарился, пока к люстре его подвешивал. В натуре!

Чуть не поперхнувшись, я отставил бокал на стол и тяжело уставился на телохранителя.

– Самодеятельностью занимаешься?

– Ты забыл, что ли? – удивился Цыпа, хлопая своими длинными пушистыми ресницами. – Ты же сам вчера сказал, что его надо в Сочи отправить. Так как способ «путевки» не назвал, то я сам придумал... Самое простое и надежное!

Вглядевшись в невинные детские глаза соратника, я со всей очевидностью понял, что он совсем даже не играет и искренне уверен в своей безусловной правоте.

– Ладушки! – Вздохнув, я переменил тему. – Принеси-ка портсигар с камина. Пыхнем чуток с устатку.

Пока он ходил выполнять поручение, я сделал себе мысленную зарубку на память: в разговорах с соратником быть в будущем предельно точным и предусмотрительным, учитывая его непроходимо-наивное, плоскоплебейское мышление и тот факт, что курорт и Сочи для него одно и то же. Простые синонимы то бишь.

Мне вдруг вспомнились зубодробильные методы дознания, используемые Кожевниковым при допросах подозреваемых. А что? Может, рукою Цыпы Его Превосходительство Случай просто привел опера к логическому знаменателю? Исходя из соображений Высшей Справедливости...

«Травка» настроила меня на лирический лад. Ощущение близкой опасности если и не исчезло совсем, то сильно притупилось. Как нож гильотины после добросовестно-старательной трудовой недели на благо французской революции.

– Нынче пятница, – напомнил Цыпа. – В Пышму поедем? Хотя я считаю, что можно и пропустить разок. В связи с нашим непростым положением...

– Нет, – отверг я, немного поразмыслив. – Манкировать святыми сыновними обязанностями неприлично. К тому же я и так в прошлую пятницу позабыл мамулю навестить. Обижается небось. Надо сгонять на пару часиков.

– Мальчиков берем?

– Не стоит. На выезде из города менты частенько машины шмонают. Куда наши ребята со своими «Калашниковыми»? Пусть здесь остаются, за моей квартирой пасти.

Изрядно облегчив холодильник от различных импортных консервированных деликатесов, сложил их в объемный кожаный баул и поручил его заботам Цыпы:

– Отволоки в багажник. А я пока переоденусь.

Когда телохранитель испарился, я открыл платяной шкаф. И задумался. Дело в том, что мне необходимо было сменить имидж. Обычный мой традиционно-черный прикид производил на маму почему-то тягостное впечатление. «Ты как на похоронах! – однажды заметила она. – Для своих шестидесяти четырех я чувствую себя вполне пока сносно...» После того случая я строго-настрого наказал себе навещать ее исключительно в светло-веселенькой одежде.

В конце концов остановил выбор на серой «тройке», розовой коттоновой рубашке и желтом галстуке. Любопытный факт – галстуки я практически никогда не ношу, но собрал, непонятно зачем, целую их коллекцию – больше полусотни, наверное.

Городок Верхняя Пышма, где проживает моя мама – учительница литературы на пенсии, находится всего в четырех километрах от Екатеринбурга. Так что вся дорога заняла у меня меньше получаса.

– Отдыхай, читай прессу, – как обычно сказал я Цыпе, покидая «мерс» у первого подъезда трехэтажного кирпичного дома.

Цыпу я никогда в таких случаях с собою не брал, резонно полагая, что моей милой мамуле совершенно ни к чему иметь сомнительную честь знакомства с каким-то бандитом. Соратнику, ясно, осветил сей факт в другом ракурсе – мол, мама очень стеснительна и не любит новых знакомств. У преклонного возраста свои причуды, так сказать.

Дверь в родную седьмую квартиру на третьем этаже отворилась сразу же после моего легкого физического воздействия на кнопку электрозвонка.

– Разве можно так неосторожно? – почти стихами сказал я радостно улыбавшейся мамуле, входя в комнату. – И в глазок не посмотрела, и цепочкой не воспользовалась! Ведь сплошной вокруг бандитизм! Ты разве теленовости не глядишь?

Впрочем, вопрос был явно риторическим – я отлично знал, что мама смотрит по телевизору исключительно только душещипательные телесериалы и духовные христианские беседы. Такой вот странноватый конгломерат интересов.

– А я почувствовала, что это ты, – неубедительно оправдала свою беспечность мама. – Ведь так давно не приезжал. Я с самого утра жду. Успела даже твой любимый кекс испечь. На сгущенном молоке.

– Ну зачем же так суетиться? – Я даже децал смутился. – На прошлой неделе никак вырваться просто не смог. Ты ведь знаешь – в гостинице дел невпроворот.

– Да я не жалуюсь! – заверила мамуля. – И сама знаю, что летом бывает большой наплыв постояльцев. Ты что будешь – чай или кофе?

– Кофе. Да вот тут у меня все есть, – я унес свою тяжеленную сумку на кухню и определил продуктам их новое место жительства.

Чай и кофе на полочку, а все остальное в холодильник. Из коробки с шоколадом, по давно заведенной традиции, выудил самую большую конфету в форме зайца и подал Милашке – комнатной белой собачонке, терпеливо следящей за мной умными карими глазенками с порога кухни.

Аккуратно-благодарно взяв зубами из моей ладони шоколадный презент, Милашка развернулась и радостно помчалась на свой коврик под вешалкой в прихожей. Она любит сперва поиграть с подачкой, а уж потом только съесть.

Я обратил внимание, что Милашка как-то неуверенно-неуклюже помахивает весело задранным хвостом. Тут лишь заметил, что задняя часть туловища у собачки запеленута каким-то белым материалом.

– Что это с нашей Миланьей? – удивился я. – С позвоночником, кажется, нелады?

– Слава Богу, нет, – улыбнулась мама, ставя кофейник на газовую плиту. – Почки у нее немножко барахлят. «По-большому» терпит до улицы, а «по-маленькому» уже не может. Старенькая ведь, четырнадцатый годок пошел. Замучилась я прямо подтирать везде ее лужицы. Она к тому же аристократка – «ходить» предпочитает на ковре. А в «Санта-Барбаре» я рекламу «Памперс юнион» увидела. Чем наша Милашка не ребенок? Такая же глупенькая. Вот и начала я эти импортные подгузники ей приспосабливать. Она уже привыкла, перестала рычать, когда их меняю. Умница!

– Да, – усмехнулся я, – а еще говорят, что нет пользы от рекламы. Мы любым западным изделиям найдем свое, российское применение! Ведь ни один ихний мудрила ни в жизнь до такой простой вещи не додумался бы! Гарантия!

Мы сидели за обеденным столом и чинно пили – я кофе, а мама слабенький чай. У нее сердце последний год немного побаливает и любимый кофе она себе позволяет только по утрам на завтрак.

– Ты похудел и бледненький что-то, – заботливо заметила мама, подкладывая мне на тарелочку третий уже кусок кекса. – Не болеешь?

– Просто устал чуток. Работа такая – сплошные хлопоты. – Я взял кекс и с наигранным энтузиазмом вонзил в него зубы.

Если честно, то мамины кулинарные художества нравились мне лишь в далеком детстве. Уже больше четверти века, как я совершенно охладел к кексам, но мамулю не ставил о том в известность, не желая огорчать. Мне давно больше в кайф цыплята табака с хорошим вином.

Вот и приходилось сейчас, как и каждую пятницу, отдуваться за свою интеллигентную тактичность – чуть не давясь поглощать уже третий приторно-сладкий кусище, изображая полное довольство на физиономии.

– Много работы? – сочувственно спросила мама. – Ты уж не перегружай себя, Женик, излишне-то. Все равно всех денег не заработаешь. Главное богатство – здоровье и чистая совесть.

Интересно, про совесть она так просто сказала или подозревает что-то? Впрочем, навряд ли подозревает – мамуля совсем не в курсе моего истинного ремесла и убеждена, что я на самом деле занят в гостиничном бизнесе. Поводов усомниться в этом я ей никогда не давал.

Конечно, вот если б мама даже десять минут пообщалась с Цыпой, то я не был бы в этом так уверен. Мысленно похвалил себя за предусмотрительность и осторожность. Мне куда спокойнее, что Цыпа в машине кантуется, а не здесь. Он вполне приличен и даже простоват снаружи, но в повадках и особенно разговоре явно проступает звериная шерсть.

– Все нормально. Здоровье берегу пуще глаза! – улыбнулся я, сыто откинувшись в кресле. – Благодарю за знатное угощение. Ума не приложу – как тебе удается такую вкуснятину готовить?

– Просто я к любому делу отношусь ответственно и с любовью, – счастливо зарделась мама, порываясь отрезать для меня следующий ломоть кекса.

– Уволь, я не желаю растолстеть! – поспешно сказал я, поднимаясь. – В моем возрасте это было бы неприлично. Какая девушка тогда на меня взглянет?

Последний аргумент оказал ожидаемое действие – мама не стала меня уговаривать. Я-то отлично знал ее давнее заветное желание – чтоб, женившись, наконец, подарил ей внука или внучку. Признаться, мне тоже этого временами хотелось. Угнетала мысль, что наследника все еще не сотворил. Но женщины попадаются какие-то... Глядя на них, пусть и молодых и красивых, мысль о женитьбе мигом испаряется, как масло романтичности на раскаленной сковороде жестокой и грязновато-пошлой реальности.

– Прости, мам, я сегодня ненадолго. Диккенса в следующий раз тебе почитаю. Ладушки?

– Конечно, сынок. Дело превыше всего.

Чмокнув мамулю в морщинистую щечку и потрепав Милашку по ее гладкой теплой головенке, стал прощаться. Мама заботливо всучила мне остатки кекса.

– Вечерком перед сном съешь или утром – на завтрак. Чтоб не засох, в холодильник его положи.

– Обязательно. Ну, не вздумай хандрить! До пятницы!

Цыпа сидел в «мерсе», обложившись газетами, как бродяга на скамейке осеннего парка.

– Слушай, Михалыч, а твой терпила, видать, сильным самцом был, – ухмыльнулся телохранитель, включая зажигание.

– Ты о ком?

– О Карасюке, завхозе политехнической академии. В «Вечерке» заметку прочитал. Жена его, Тамара Георгиевна, наутро после смерти мужа покончила с собой. Во бабы! За любовь готовы даже жизнь разменять на фантики! Самки, одним словом.

Я отобрал у Цыпы газетенку и пробежал глазами короткую соболезнующую информацию-некролог.

В ней говорилось, что Тамара Георгиевна, видимо, не перенеся потрясения от известия о трагической гибели мужа, перерезала себе сонную артерию бритвой любимого супруга. Так бы и лежала в квартире до сих пор ненайденной, если бы ее сослуживцы из фирмы «Вояж» не заявили в милицию, обеспокоенные неявкой коллеги на работу. Участковый инспектор на пару с плотником ЖКО выбили дверь квартиры и обнаружили уже холодное тело самоубийцы.

– Бритвой по горлу... – задумчиво сказал я, любуясь бегущими по сторонам дороги золотыми пшеничными полями.

– Неприятная, наверно, смерть, – высказал свое мнение Цыпа, крутя баранку и одновременно настраивая радиоприемник на музыкальную волну.

– Я не о том. Почерк больно уж знаком... Теперь мне ясно, зачем Грину ключи Карасюка понадобились. И что именно он хотел убрать в квартире для надежности. Точнее – кого!..

– Ты думаешь, что Грин... – удивившись, Цыпа даже ручку настройки перестал крутить.

– Он. Без базара! Ладушки. Это его личные проблемы. Поверни-ка, браток, ручку еще децал вправо – там «Радио-Си» обычно веселенькие хиты гоняет.

6

За окнами сгущались сумерки, даже сквозь задернутые плотные шторы это заметно было.

Мы с Цыпой сидели за дубовым обеденным столом на кухне и приканчивали мамин кекс, запивая вином «Старая крепость» и лениво перебрасываясь скучными словами.

Да и о чем, собственно, говорить? Главная тема старательно нами умалчивалась из-за полной нерешенности и фатального отсутствия фактического материала, а беседовать о женщинах особого желания ни у него, ни у меня не наблюдалось. Даже на горизонте.

– Дождь пошел, – равнодушно сообщил Цыпа то, что я и сам отлично слышал.

– Грибной, быстро кончится, – определил я по вялому шелестящему звуку, отправляя следующий полный бокал по прямому назначению.

Чтоб не дать Цыпе окончательно погрязнуть в апатии и меланхолии, я вставил в видеодвойку, стоявшую на кухонном шкафчике, кассету с первым попавшимся «боевиком».

Телохранитель, как обычно, завороженно уставился на экран, всеми фибрами впитывая стремительно разворачивающееся действие. Сюжета, по-моему, там вообще не было. Вместо приветствия персонажи обходились ударом кастета по зубам, а диалоги в фильме легко-привычно заменялись автоматными очередями и откровенными постельными сценами.

Полнейшая лажа, но вдохновенное лицо Цыпы заставило меня тактично оставить личное негативное мнение при себе.

Я ушел в гостиную и набрал номер Вики. Пусть она и проститутка, но и я не принц датский.

Трубку долго не брали, наконец послышался мелодичный мужской баритон:

– Вас слушают. Говорите.

– А где Вика? – глупо спросил я, а богатое творческое воображение тут же предусмотрительно нарисовало мне пикантную картинку, в какой именно позе стоит сейчас Вика перед этим мужиком.

– Вы ошиблись номером. Наберите снова, – помолчав, сказал невидимый собеседник и повесил трубку, не пожелав выслушивать мои извинения.

Невежа какой-то. Но голос вполне интеллигентный и даже, кажется, где-то уже мной слышанный.

Начав по-новой крутить телефонный диск, я вдруг остановился и, вернув трубку на законное место, быстро прошел на кухню.

– Цыпа, ты, насколько помню, Викой занимался. Что-нибудь интересное узнал?

– Да ничего особенного. Так, ерунда, – соратник даже морду не повернул, увлеченно переживая очередную перестрелку гангстеров на экране телевизора.

Рассердившись, я выдернул штепсель из розетки и рявкнул:

– Рассказывай! Обожаю ерунду слушать!

– Да я просто не хотел тебя расстраивать! – обиженно буркнул Цыпа, с сожалением взглянув на погасший экран. – На самом ведь интересном месте, Евген!

– Короче!

– Ну, в общем, ты опять на гулящую девку нарвался. Подстилка она армянина одного старого, а не культурная девушка, как ты думал...

– Подробнее, кретин!

Цыпа закурил, с явным трудом усваивая оскорбление и расстроенно моргая. Пересиливая себя, продолжил:

– Вика в натуре работает, а может, просто числится в туристической фирме, которую возглавляет армяшка Армен Баграмян. Он ее каждый день на своей «Тойоте» до хаты подвозит. Между прочим, проживают они в том самом коттедже, где ты с ней ночевал. Вика, по ходу, часть дома у него снимает. Оплачивает понятно чем... Армяшка совсем не ревнив и не опасен – я пробивал.

– Фирма не «Вояж» называется? – нетерпеливо перебил я, чувствуя, что выбираюсь потихоньку на верную дорогу.

– Сейчас скажу, – телохранитель извлек из кармана маленький блокнотик и полистал, слюнявя палец. – Да. Точно ведь. «Вояж»! А что?

– Ничего. Принеси-ка мне рюмашку коньяку из бара. Сейчас мой супермозг выдаст, чувствую, решение проблемы!

– В натуре?! – совсем по-детски обрадовался Цыпленок и мигом ускакал в гостиную.

Конечно, рюмку я потребовал чисто для ритуальности и психологического воздействия на соратника – пусть наглядно убедится, как благотворно действует коньяк на мои умственные возможности. И не лезет постоянно со своими ограничениями в виде осуждающе-сокрушенных вздохов и смешных попыток читать мне нотации.

Благосклонно приняв из рук Цыпы хрустальную емкость, я сначала вдохнул сказочный аромат золотой жидкости, а уж потом торжественно, не торопясь, выпил.

– Ты не обижайся, брат, за дурака. У меня это не в тему вырвалось, сгоряча! – покаялся я, закусывая сочным мандарином. – А фильм потом досмотришь.

– Ерунда, Михалыч! – нетерпеливо отмахнулся от моей деликатности соратник. – Ты что-то по делу хотел сказать!

– Лады. Но сначала назови-ка мне слово из трех букв на Ш.

– Зачем? – изумился телохранитель, явно начиная подозревать, что я просто сбрендил от переутомления и алкоголя.

– Без лишних вопросов, братишка!

– Шиз!

– Нет.

– Шар! Шаг!

– Еще!

– Шик! Шок!

– Ну, ты еще так меня зовешь иногда, – благородно пришел я на помощь соратнику.

– Шеф!

– Молодец! Именно номер телефона шефа, а не шалавы записал Карасюк себе в книжицу! Не Вики, как я думал, а Баграмяна! У них один телефон на двоих.

– И что это нам дает? – заинтересовался Цыпа, широко открыв глаза.

– Вагон с тележкой! Слишком много непонятных и подозрительных совпадений! И главное – сейчас я Вике звонил, а трубку знаешь кто поднял? Тот тип, что окошко и коврик мне попортил, а тебе, по ходу, куртку!

– В натуре?!

Я недовольно поморщился – какой все же у соратника плебейски небогатый запас слов. Надо бы книжки заставить его читать в свободное время. Хотя бы сказки.

– Так что врага с винтовкой мы уже знаем. Осталось лишь выяснить – в чем у нас с ним разногласия...

– Налет? – заулыбался мой заплечных дел мастер, радостно предвкушая, как он будет претворять в реальную жизнь один из эпизодов недавнего зубодробильного фильма.

– Вроде того, – немного подумав, согласился я. – Кликни-ка наших мальчуганов снизу.

– Всех?

– Нет. Достаточно тех, что в «Волге».

Через минуту четверо Цыпиных головорезов уже стояли единым живым монолитом посередине гостиной и внимательно слушали-запоминали мои ценные указания.

– Сейчас едем на одну хату. Недружественную. Там вполне могут случиться всякие неожиданные осложнения, но стволы применять разрешаю только после моего сигнала. Усекли? Без команды не стрелять!

Мальчики молча кивнули. Хороших все же ребятишек Цыпа в подручные подбирает – лишнего никогда не базарят. Сразу ясно – им удобней и привычнее работать кастетом и волыной, а не языком. Быки, одним словом. Но без таких в нашем деле не обойтись. Мой интеллект без их мускулов был бы малоэффективен. Даже шахматный король без своих пешек фигура совершенно незначительная и слабая. А наши игры не на безобидной шахматной доске проходят. Практически ежедневно причем.

Маленький автомобильный кортеж, состоящий из «мерса» и «волжанки», скоро прибыл к месту назначения – особняку, где обитала Вика.

Мы покинули машины и всем скопом поднялись на крыльцо. На звонок дверь открылась сразу же, должно быть, наш приезд не остался незамеченным Викой. То-то мне показалось, что в окне дрогнула занавеска.

– Женик, ты с компанией? – деланно-удивленно улыбнулась наглая девчонка. – Что происходит?

– Ничего особенного, – обронил я, оттесняя хозяйку в коридор и проходя в комнату. – Просто хочу разрубить один гордиев узел и поставить все точки над «и» одновременно!

Я по-хозяйски расположился в кресле, стараясь не глядеть на незастланную двуспальную кровать, которая будила во мне целую гамму приятных воспоминаний, в данный момент совершенно неуместных.

Вика, в своей желтой фланелевой пижаме смотревшаяся весьма соблазнительно, села на краешек кровати, всем видом демонстрируя покорность и послушание. Но лукаво улыбаться не перестала.

– А я и не знала, что ты ревнив, как негр Отелло! – Она кокетливо надула губки. – Как понимаю, соперника ищешь? Под кроватью поглядеть не забудь! Любовники обычно ведь именно там скрываются!

– Насколько знаю, Отелло был эфиоп, – уточнил я, усмехнувшись.

Ребята тем временем уже проверили кухню с ванной и столпились в комнате, явно не зная, что делать дальше.

– Здесь никого нет, – доложил Цыпа.

Сейчас он здорово смахивал на умную служебную собаку, неожиданно потерявшую след. Был бы у него хвост – обязательно завилял бы им виновато.

– Я так и думал, – успокоил я соратника. – Присаживайся. Мы никуда нынче не спешим. А вы, ребята, возьмите под контроль окна и дверь. Гости, думаю, не заставят себя долго ждать! Не так ли, милая Вика?

– Не понимаю, о чем ты таком говоришь? Ты еще кого-то ко мне пригласил? – Хозяйка недовольно передернула плечиками. – Ну, знаешь, здесь тебе не проходной двор.

– Не злись, детка! Это к твоему личику совсем не идет! – Я запалил «родопину» и с удовольствием затянулся душистым болгарским дымом. – Разве ты не просигнализировала своему шефу Баграмяну о нашем неожиданном визите? В таком случае можешь сейчас его позвать. Как у вас заведено? Побрякать по рычагам телефона или банально в стенку постучать?

Вика уставилась на меня расширившимися, какими-то застывшими глазами и вдруг выдохнула:

– Убийца!

– Фу, как неинтеллигентно! – поморщился я. – И ошибочно к тому же! Я хочу лишь побеседовать с господином Баграмяном, чтоб разрешить одну маленькую непонятку. Кстати, это он почему-то пришить меня собрался, а не я его. Гадом буду, если вру!

Не знаю, сколько времени мне бы понадобилось убеждать Вику в своей неагрессивности и чистоте помыслов, но в этот момент один из шифоньеров бесшумно отъехал в сторону, оказавшись потайной дверью во вторую половину дома.

На пороге стояли двое. Одетый в темный костюм-тройку смуглый мужик лет шестидесяти и тридцатилетний парень с короткими черными усиками. Мое заинтересованное внимание сразу привлекли его руки – в каждой он держал по тяжелому пистолету «гюрза». Подобен «стечкину», но значительно модернизированный. Мои ребята нервозно залапали под куртками рукоятки своих пистолетов, но я подал им знак не рыпаться раньше времени.

– Искренне рад знакомству! – спокойно поделился и чувствами с гостями-южанами, так как ожидал нечто подобное. – Проходите, располагайтесь как дома!

– А это и так мой дом! – сухо полуулыбнулся Баграмян, оценивающе разглядывая меня своими умными ореховыми глазами. – Если верно понял, уважаемый Монах, ты все же решил вернуть мои камушки? Похвально! Весьма. Если отдашь все, то я, пожалуй, попробую простить твои хулиганские художества.

– Какие именно? – не удержавшись, полюбопытствовал я.

– Убийство одного из наших людей имею в виду, – холодно пояснил хозяин дома, усаживаясь в кресло напротив.

Присутствие моих ребятишек он явно нагло игнорировал, словно их и вовсе не было. Усатый телохранитель тут же встал за его креслом, благоразумно оберегая тыл.

Цыпа не спускал с телохранителя нетерпеливого жадно-плотоядного взгляда и ждал лишь моей команды. Рука со «стечкиным» нарочито вяло покоилась на колене, но я-то отлично знал, как мгновенно Цыпленок умеет пускать его в ход из любого положения.

– Очень интересно! И кого, любопытно, я «замочил»?

– Дмитрия Карасюка! – начал терять терпение вспыльчивый Баграмян. – Ты что, паясничать сюда пришел?!

– Ну зачем же сразу в бутылку лезть? – мягко возразил я. – Давай спокойно, без хипиша разберемся. С чего ты взял, что это я? Мы с Карасюком твоим даже шапочно знакомы не были! Гадом буду!

– Желаешь доказательств, как я понимаю? – вкрадчиво спросил хозяин дома, блеснув глазами. – Пожалуйста! Сколько угодно! Их даже тупому суду присяжных хватило бы. С большим избытком!

– Кончай вокруг да около ходить! А точнее – ползать! – разозлился я. – Выкладывай! Конкретно!

– Кто же из нас в бутылку лезет? – спросил Баграмян и совсем неожиданно предложил: – Расстегни-ка, уважаемый, свою рубашку!

– Зачем? – глупо сказал я, хотя уже начинал понимать, где собака зарыта.

– Желаю взглянуть на распятие!

– Ради Бога! Любуйся! – Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и вытянул за цепочку крест наружу.

– Антиквариатом интересуешься? Должен тебя жестоко разочаровать – не продается!

– Несолидно и глупо было бы, – сказал хозяин дома, впиваясь глазами в изумрудное распятие, – собственные вещи покупать. Крест этот вместе с партией камушков был у Карасюка. Которого ты убил и ограбил!

– Лажа! – почти искренне возмутился я. – Никого я не грабил. Сувенир мне старый приятель недавно подарил!

– Придется назвать имя столь щедрого приятеля! – жестко сказал Баграмян, недоверчиво кривя свои пухловатые губы. – Если, конечно, не желаешь вместо него крайним остаться.

– Сергей Гриненко.

– Ну, конечно! – насмешливый хохот армянина сильно смахивал на уханье совы. – Как я сам не догадался! А ты далеко не дурак, Монах! Знаешь, как передергивать!

– Не понял! – прервал я неестественное веселье собеседника. – Я точно говорю! Без туфты – он!

– Это называется – с больной головы на здоровую! – Со смуглого лица хозяина слетела приклеенная улыбка. – Он главный свидетель против тебя. Вполне даже логично, что ты его утопить пытаешься! Но Грин мой человек, проверенный, и твой наглый наговор не прокатит. Ни единого шанса! Так что завязывай упираться и давай перейдем к нашему делу. Добровольно камушки отдашь?

– Ладно. Давай начистоту! – Я обернулся к своим ребятам и распорядился. – Ступайте на кухню перекурить и Вику с собой цепляйте!

Когда Вика в сопровождении моей четверки удалилась, я некоторое время курил, задумчиво глядя в спокойно-внимательные глаза Баграмяна, потом сказал:

– Карасюка и верно убрал я, но по личной просьбе Грина. Должок за мною лагерный был, вот я эдак и погасил его. Как интеллигент в третьем поколении, я всегда аккуратно плачу по счетам. В благодарность за ликвидацию врага Грин и подогнал мне распятие. Никакую партию изумрудов я в глаза не видел. Даже и разговора о них не было. А сволочь Грин что говорит?

Хозяин дома сидел, опустив глаза, по-собачьи наклонив голову набок, видно, больше вслушиваясь в мои интонации, чем в слова. Наконец поднял настороженно-пристальный взгляд и сказал:

– Кто подтвердить это может?

– Господин Цепелев, – кивнул я на Цыпу.

– Несерьезно. Он твой человек. Кто еще?

– Никто, – я развел руками, начиная склоняться к мысли, что, как ни крути, а придется мне все же применить последний неоспоримый аргумент, спрятанный до времени в кобуре под мышкой.

– Подобьем итог! – как-то странно усмехнулся Баграмян.– Что мы имеем? Твое слово против слова Грина. Негусто! Весьма!

– А он-то что говорит? – снова задал я вопрос, не дававший мне покоя.

– Он утверждает, что случайно заметил на тебе крест, очень похожий на тот, что он передал Карасюку вместе с изумрудами и билетом. Вот я Вике и поручил проверить...

– Каким билетом? – уточнил я из любви к полной ясности во всех деталях.

– Авиабилетом до Гамбурга. Если б не ты – летел бы сегодня Карасюк в западную цивилизацию, а не в ад! – усмехнулся армянин, выказывая некоторое болезненное пристрастие к черному юмору.

– Должен был нелегально вывезти камушки в Германию?! – вопросил я так громко, что Баграмян вздрогнул, а его телохранитель сразу наставил на меня обе свои крупнокалиберные фигуры.

– Естественно! – Старый армянин подался вперед в кресле, вскинув на меня напряженно-колючий взгляд. Его ореховые глаза потемнели до агатовых. – Ты предполагаешь...

– Да! – мной овладело такое возбуждение, что я еле усидел в кресле. – Конечно! Самолет уже улетел?

Баграмян взглянул на золотой наручный «Ролекс» и сжал губы в два тонких лезвия:

– Нет. Рейс через два с половиной часа. Очень боюсь, что твое предположение похоже на правду... Весьма! Грин сказал, что передал товар и билет в присутствии жены Карасюка, но подтвердить мне это ни Дмитрий, ни его жена уже не смогли...

– Базарить некогда! И так можем опоздать! – Я встал и начал стаскивать с себя злосчастную цепь с распятием.

– Оставь цацку на месте! Если ты окажешься прав – как знак уважения и будущей дружбы, а коли врешь – как подарок на твои похороны! – добродушно улыбнулся Баграмян.

Вглядевшись в серьезные черные глаза, я понял, что он даже и не думает шутить.

– Тенгиза с собой возьмешь! – распорядился хозяин дома, кивнув на усатого телохранителя. – И поуважительней с ним, Монах, он мой племянник.

– Очень уж ты недоверчив! – усмехнулся я. – Но темнить не собираюсь и на контроль согласен. Поехали, племянничек!

На прощанье я решил из дипломатических соображений немного польстить новому знакомому:

– Все-таки отчаянный ты мужик, дорогой Армен! Ведь мы запросто могли и тебя и племянника нынче хлопнуть – и все дела! Сразу никаких проблем!

– Ты так уверен? – обнажил в улыбке острые ухоженные зубы Баграмян, показывая свою полураскрытую ладонь.

В ней, как птенчик в гнезде, лежала рубчатая «лимонка». Кольцо было выдернуто и взрыва не происходило только потому, что усики детонатора гранаты крепко зажимались большим и указательным пальцами армянина. Стоило лишь осколочному птенчику просто выпасть из гнезда и... Дальше и думать не хотелось.

– Могло и не зацепить, – не слишком уверенно сказал я, делая хорошую мину при плохой игре.

– Согласен, – кивнул старый контрабандист, надевая стальное кольцо обратно. – Но тебе все равно уйти не удалось бы!

Прощаться с Викой я счел совершенно излишним пижонством и, кликнув ребят из кухни, шагнул за порог дома.

Тут только понял, о чем загадочно намекал Баграмян последними своими словами.

Впритирку к двум нашим авто стояли еще три – два «БМВ» и «Форд-Мондео». А рядом с ними застыла, выжидающе уставясь на особняк, добрая дюжина молодых смуглых парней. Их вредная манера держать правые руки в карманах о многом мне сказала. Приходилось признать, что армянин не блефовал.

Повинуясь знаку Тенгиза, строй черноволосых боевиков молча расступился, давая нам проход к машинам.

По дороге на квартиру Грина мне подумалось, что как все-таки замечательно, что не все люди поголовно мыслят жесткими «монашескими» категориями. На месте Баграмяна я не стал бы рассусоливать и махом подвесил бы предполагаемого врага на дыбу уже в ту памятную ночь у Вики... Есть все же господин Фарт! И пока что он на моей стороне!

Подъехав к девятиэтажному дому, мы втроем – я, Цыпа и Тенгиз – поднялись на нужный седьмой этаж, где находилась квартира Грина. Ребят из «волжанки» решили не брать, так как дело предстояло простенькое, а лишние свидетели всегда действуют мне на нервы.

В строго-торжественную, обитую черной кожей дверь позвонил Тенгиз, а мы с Цыпой плотно прижались к стене, чтоб остаться вне поля зрения дверного глазка.

Защелкали многочисленные замки, брякнула снимаемая цепочка, и на полутемную лестничную площадку упала широкая дорожка света из открытой двери.

– Здравствуй, дорогой Тенгиз! – раздался бодрый голос Грина. – Проходи, будь гостем!

– Привет, Серж! – буркнул племянник Баграмяна и шагнул в прихожую.

Мы с Цыпой скользнули следом, сразу захватив крепкими зажимами рукопожатий обе руки явно ошарашенного лагерного приятеля.

– Обожаю приятные сюрпризы делать! – сообщил я Грину. – Но ты, кажется, мне не слишком рад? Почему-то не наблюдаю восторга на лице! Даже побледнел что-то. Случаем, не захворал от переизбытка искренней радости?

– Пустой. Оружия нет, – доложил Цыпа, успевший уже досконально ощупать костюм Грина вдоль и поперек.

– В чем дело, Монах?! – стараясь говорить спокойно, спросил хозяин квартиры, когда мы все вместе прошли в гостиную. Повернулся к Тенгизу. – Что происходит, уважаемый?

– Пока ничего страшного, – успокаивающе поднял руки Тенгиз. – Просто у людей разговор к тебе есть. Думаю, недоразумение все это. Скоро все выяснится.

– Хорошо живешь! – похвалил я, оценивающим взглядом пробежавшись по хрустальной люстре и австрийскому мебельному гарнитуру. – Ага!!! А это что?

Под овальным обеденным столом стояли рядышком чемодан, культурно перетянутый кожаными ремнями, и портфель-«атташе».

– А тебе какое дело?! – сразу окрысился Грин, пытаясь вывернуться из Цыпиных объятий. – Я требую объяснений!

– Какой ты нервный! – осуждающе заметил Цыпа и, силой усадив заартачившегося «клиента» в кресло, пристегнул наручниками его правую руку к ножке массивного стола. Удовлетворенно выпрямился. – Вот так-то будет значительно надежней! Гарантия! Если хочешь, я тебе дам прикурить. Хотя и так и эдак – все одно дам!.. Можешь даже не сомневаться. Хо-хо!

Наверно, в преддверии хорошо знакомой, привычной работы у Цыпленка произошел мощный выброс адреналина в кровь – вот он и развеселился.

Грин перестал дергаться в кресле и тоскующим взглядом уставился на электронные настенные часы, Я его понял и посочувствовал:

– Да, дорогой Серж! Меньше чем через два часа из аэропорта Кольцово поднимется красивый, как птица, белый пассажирский лайнер Люфтганзы. Но уже без тебя!

Грин вздрогнул и поспешно отвел глаза от часовой стрелки. Но это его подавленное молчание сказало мне больше, чем любые слова.

– Цыпа, принимайся за доскональный шмон! С багажа начни! Присядем, Тенгиз, в ногах правды нет. Да и спешить нам особо некуда – целая ночь в запасе.

В распакованном чемодане ничего достойного интереса не обнаружилось, так, обычный набор шмоток человека, собравшегося в дальнюю дорогу. Вещи, кстати, все импортные и дорогие, как на подбор. Ну, ясно – чего в цивилизованную Германию отечественное барахло тащить? Несолидно, как сказал бы Баграмян. А вот в кармашке портфеля оказалось неоспоримое доказательство моих подозрений. Паспорт. С фамилией Карасюка, но с фотографией Грина.

– Ну что, браток? Дальше темнить бесполезно, – улыбнулся я, разглядывая замечательно профессионально переклеенное фото. – Рассказывай! Где камушки?

– Вот собака, – не сдержал праведного гнева Тенгиз, до последней минуты, видно, не веривший в виновность Грина.

– Не обижай так братьев наших меньших! – наставительно заметил я. – Он просто грязный шакал! Даже не мог сам шлепнуть Карасюка! Ко мне обратился, дешевка! Ему по плечу баб только резать, на мужика руку поднять силы духа не хватает. Одно слово – мразота!

Я с удовольствием полюбовался на пунцово окрасившееся лицо Грина. Давление ни к черту, видать. А вот его невзрачные серые глаза, то ли от волнения, то ли от злости, поменяли цвет на ярко-синий. Любопытный медицинский факт. Надо бы как-нибудь на досуге почитать научно-популярную литературку на этот счет.

– Лажу гонишь, Монах! – по-глупому не сдержался Грин, дико сверкая своими хамелеонскими глазками. – Двойку я лично кончил, да и ты бы, падла, уже не базарил, если б я не промахнулся!

– Так это ты, козлина, мне финскую куртку попортил?!! – Прервав шмон, Цыпа хотел припечатать Грина своим кулаком-кувалдой, но я удержал его взглядом.

– Ладушки! Но любопытно – я-то где тебе солнце заслонил? Не вижу логики, браток!

– Куда уж тебе! – скривил губы Грин. – Ты лишь по-мокрому ходить известный спец! И чайник у тебя только в этом направлении варит!

– Это мы еще поглядим! – Я даже чуток оскорбился. – Можешь и не отвечать. Я уже просек суть. Ты запаниковал, что мы с Баграмяном можем встретиться и без пальбы найти общий язык! И план твой втихую слинять с камушками за рубеж махом крякнет. Верняк? То-то!

Цыпа закончил обыск квартиры, но изумруды или валюту не нашел. Тоненькую пачку долларов в бумажнике, ясно, в расчет не беру.

– Вот. Волына в куртке на вешалке была, – соратник положил передо мной на стол «Макаров».

Выщелкнув обойму, я обнаружил то, что и ожидал – в ней оставалось лишь три патрона.

Невезучий какой-то пистолетишко – два человека стреляли из него в мою скромную особу и все в «молоко». Импортную куртку Цыпы и свой «подбритый» висок не считаю. Мелочевка. Ладно! Не пропадать же добру! Глядишь, когда-нибудь и пригодится. Может, «макар» и не невезучий, а просто хорошо ко мне относится... Взглянув на тупорылый вороненый пистолет уже новыми глазами, я сунул его в задний карман брюк, признавая тем за своего.

– Колись, Грин, куда «слезы» гор загасил? – вернулся я к главной теме. – Там, где вскоре окажешься, они тебе уже не понадобятся. В тех заоблачных местах совсем иные ценности... Не будь упрямцем – все одно ведь в оконцовке скажешь!

– А какой объем? – спросил любознательный Цыпа у Тенгиза. – Если маленький, он мог в «очко» спрятать.

– Нет, – поморщился Тенгиз. – Даже опытная шлюха не смогла бы. Целый замшевый мешочек. Сто восемьдесят девять ограненных изумрудов...

– Что надумал, Грин? – Я сунул ему в рот сигарету и дал прикурить от зажигалки. – Стань напоследок честным – верни чужое. Тебе это зачтется. Мною, по крайней мере. Уйдешь легко и без боли.

– Не покатит! – отрицательно мотнул головой лагерный приятель. – Согласен отдать только лично господину Баграмяну. Взамен на гарантию моей жизни.

– Не будь наивным! – попытался я немного его отрезвить. – Кто ж тебе Карасюка простит, глупыш?! Про покушение на меня даже не упоминаю. Я-то лично совсем не злопамятный! Как и все истинные интеллигенты. Тем более в третьем поколении.

– Да кто он такой, чтоб за него предъявлять?! – затараторил, распаляясь, Грин. – Карасюк не из наших был! Не блатной! Ни разу даже не сидел! Завхозишко с литературным бзиком – в «Вечерке» всем журналистам жопу лизал, чтоб хоть иногда печатали его глупую муть! Шизофреник по жизни!

– Ты еще про его жену из скромности запамятовал, – усмехнулся я.

Странно все же – до чего некоторые люди за жизнь держатся! А ведь на том свете наверняка интереснее и лучше. По крайней мере, хочется так думать.

– А о Тамарке и говорить нечего! – заявил Грин. – Сучка по жизни! Со всеми подряд спала! Потому и детей не было! Димка больше у себя в академии находился, чем дома. Подвал для него милее стал, чем трехкомнатная квартира! Гадом буду!

– Не обольщайся – уже давно им стал! – заметил я, поднимаясь из кресла. – Надоел ты мне, браток. Тенгиз, пойдем на кухню кофейку попьем. А с клиентом Цыпа пусть беседует. Ему в кайф базары по душам.

– Нет, я останусь, – буркнул племянник шефа контрабандистов.

Видно, опасался, что Цыпа может и утаить полученную информацию о камушках.

Я давно уже зафиксировал сей знаменательный факт: южане делятся на две, диаметрально противоположные, категории. Одни доверчивы и беспечны до натуральной дурости, а другие подозрительны и осторожны до полного неприличия.

– Ладушки! Желаю хорошо повеселиться! – Я ушел на кухню и прикрыл за собою дверь.

Никакого удовольствия от Цыпиной «работы» я ни разу не испытывал. Каждому свое.

Кухня была довольно просторной и ухоженной. Даже ковром аккуратно застелена. Успокаивающих зеленых тонов. Старательно берег, оказывается, свои нервы Грин. Ну, сейчас они ему весьма понадобятся. Все до последней клетки. И то навряд ли он долго сможет выдержать Цыпино «собеседование».

Я отыскал в настенном шкафчике банку растворимого боливийского кофе и поставил турку с водой на зажженную газовую плиту. Чтоб не возиться с перчатками, намотал на руку кухонное полотенце. А если совсем уж честно – просто перчатки в «бардачке» «мерса» забыл. Ну, и ничего особенного. Не окажись вдруг полотенца, воспользовался бы личным носовым платком. Он-то всегда при мне. Так что, по-любому, свои отпечатки я бы ментам в подарок не оставил.

– Евген! – призывно донесся из гостиной ликующий голос Цыпы.

В комнате царило оживление. По довольной морде соратника я понял, что его старания дали позитивный результат.

– Глянь, Евген! – Цыпа торжествующе указал на лужицу перед креслом Грина.

– Ну и что? – поморщился я. – Саданул в печень – его и стошнило. И чему тут радоваться?

– Ты внимательно глянь! Изумрудами блюет, козел!

И верно. Около дюжины зеленых камушков, каждый величиной с добрую горошину, бесхозяйственно валялись на запачканном ковре. Он тоже был густотравяного цвета, поэтому я не сразу и заметил их.

Тенгиз, брезгливо морща свой благородный «греческий» нос, собрал изумруды и удалился в ванную комнату. Обмывать добычу, наверное.

– Цыпа, найди какой-нибудь тазик, а я сейчас другу нашему ситному знатное питье сварганю. Махом вывернет наизнанку!

На кухне вылил кипяток из турки в двухлитровую эмалированную кастрюлю, добавил молока из холодильника и вбухал туда всю банку кофе. Подумав, плеснул в кастрюлю еще добрую порцию огуречного рассола. Пробовать образовавшуюся гремучую смесь на вкус не стал. И так ясно – голимый яд получился.

Уговаривать Грина пить это пойло не пришлось. После Цыпиных процедур он явно потерял уже желание и способность сопротивляться. Слабак оказался. Я на его месте еще бы пяток минут покочевряжился для приличия, чтоб перед смертью не потерять уважение к самому себе.

Как и предполагал, после моей кастрюли Грина буквально вывернуло наизнанку. В предупредительно подставленный Цыпой тазик хлынул настоящий изумрудный дождь. Счастливые глаза Тенгиза сверкали не хуже ограненных камушков. Он уволок драгоценный тазик в ванну, удовлетворенно бормоча что-то гортанное на своем армянском наречии.

Лишившись богатства, из-за которого он убил двоих и личную жизнь поставил на карту, Грин потерянно уставился в пространство. Взгляд его стал пустым и бессмысленным. Такой обычно появляется у человека одновременно с пулевой дыркой в голове. А вот у Грина почему-то появился раньше.

Тенгиз вернулся в гостиную, бережно пряча увесистый сверток из туалетной бумаги во внутренний карман пиджака.

Осознав, видно, что наступает последний логический акт, Грин вдруг резко встрепенулся:

– Монах! Мы же в зоне почти кентами были! Я тебя всегда уважал – потому и Двойку замочил!

– Не понял! – признался я, подняв брови.

– Ведь с таким же успехом мог кончить и тебя! – заявил солагерник. – Если бы подложил «шип» не Двойке в карман, а тебе!

– Так это ты метил карты? – врубился я наконец. – А почему проигрался в таком разе?

– Лишь только трефи успел наколоть и ставки кончились! – сознался Грин, скорбно поджав губы.

Похоже, все еще остро переживал из-за того неудавшегося шулерства. Нет, какая же все-таки у бандюг странная логика! Нагло предъявляет мне свою подлость, как чек к оплате! Просто уму непостижимо!

– Ну, что тебе сказать?.. – Я посмотрел в серо-синие глаза бывшего приятеля долгим прощальным взглядом. – Улыбнись перед смертью, браток. В иной мир надо весело идти! Цыпа, мы с племянником в машине подождем. Заканчивай тут аккуратненько!

На ночной улице все было спокойно. Решив, что в ребятах надобности больше нет, я отправил их «волжанку» с рейдом по нашим заведениям. Пора мальчикам возвращаться к их прямым обязанностям – вышибал и охранников.

Устроились с Тенгизом на заднем сиденье «мерса», Цыпы все не было.

– А я узнал твой голос, – сообщил я, закуривая. – Это ведь ты мне по телефону угрожал?

– Не только. Стрелял тоже я, – белозубо улыбнулся Тенгиз, словно ожидая похвалы.

– Из винтовки Драгунова? – уточнил я, вспомнив баллистические потуги Цыпы и втайне желая, чтоб он ошибся.

Вот тогда я над ним вдоволь посмеюсь! Тоже мне, криминалист нашелся!

– Точно. С оптическим прицелом, – кивнул, развеяв мои слабые надежды, Тенгиз и добавил неожиданно: – Завтра – точней – уже сегодня, я должен был по приказу дяди взять прицел уже пониже... Слава Богу, мы не успели принять грех на душу. Дело закончилось без крови.

Я с любопытством глянул на типа, еще вчера нагло планировавшего сделать из моего милого чайника простой дуршлаг.

– Интересно! Ты думаешь, Цыпа сейчас чем там занимается? В картишки играет?

– А это уже ваши проблемы! – жестко отрезал Тенгиз. – Мы к смерти Грина никакого касательства не имеем! Так что давай больше не будем об этом!

– Ладушки! – усмехнулся я. Это ж надо – какие армяне, оказывается, мутнорылые.

Разговор с их смуглым представителем наглядно показал мне кавказский сплав коварства с чистоплюйством.

Наконец появился улыбающийся до ушей Цыпа. Уселся за руль, ну прямо пыжась от самодовольства. Обернулся к нам.

– Вот ты, Евген, вечно говоришь, что я совсем непредусмотрителен! – загадочно начал он, поблескивая глазенками. – А нынче я оказался продуманней тебя! В натуре!

– Ты это о чем? – Я приготовился с серьезным видом услышать какую-нибудь очередную его глупую лажу.

– Ни ты, ни Тенгиз не просекли, что у Грина ведь могли еще изумрудики остаться! А вот я просек!

– И что дальше? – спросил я чисто для проформы и ощутил легкий приступ тошноты, так как все уже понял.

– А вот! – радостно и гордо сообщил соратник, протягивая мне раскрытую ладонь. – Еще целых шестнадцать камушков! – Увидя выражение моего лица, обиженно добавил: – За кого ты меня держишь, Михалыч? Разве ж я не понимаю? Я их сразу культурно помыл. Даже под горячей водой! Глянь сам – ни капли крови!

– Молодец! – откашлявшись, похвалил я. – Отдай Тенгизу – он любит, когда без крови...

7

На следующий день проснулся от трели телефонного звонка. Дотянулся до аппарата на ночном столике и рявкнул в трубку:

– Опять, Цыпа, выспаться не даешь?! Где горит?

– Ой, простите, Евгений Михайлович! Я позже перезвоню, – услышал я хорошо знакомый милый голосок.

– Пустяки! Мари, ты где? Из Тагила звонишь? И почему так официально?

– Я здесь, Женя, в клубе. Вернулась и готова, если ты не против, приступить к своим прежним обязанностям – прямым и косвенным...

– Замечательно! А что со свадьбой? Можно поздравить? – невинно поинтересовался я.

Ответом мне был тяжелый вздох и наигранно беззаботный голос:

– Ерундистика все это, Женя! Не стоит даже и вспоминать! Он такой же, как все, оказался. Поматросил – и бросил.

– Но это ведь крайне неинтеллигентно! – возмутился я, мысленно усмехаясь. – Может, разобраться с ним? Надавить морально и физически! Цыпа у меня как раз от безделья мается...

– Нет-нет, что ты! – искренне испугалась Мари, тем полностью выдав свои настоящие чувства. – Не трогайте его, пожалуйста! Он мне совершенно безразличен!!!

Я чуть было не расхохотался, но вовремя удержал порыв. Да и чего тут смешного? Обыкновенная женская алогичность.

– Ладушки, как скажешь! Желание дамы – закон для кавалера. Отдыхай, маленькая, набирайся сил. Вечером увидимся. Кстати, у меня есть для тебя знатный презент – изумрудное распятие. Все, целую! Потом поблагодаришь! Как только ты одна умеешь!..

Повесив трубку, поздравил себя и свой клуб с быстрым возвращением блудной овцы. Немного поразмышлял над этим любопытным научно-филологическим фактом – прилагательное к овце в данном конкретном случае соответствовало истине одновременно и в прямом и в переносном смысле. Могучая многогранность русского языка! Не зря, по ходу, Лев Толстой величал его великим.

Мои научные умственные изыскания вытащили ненароком из памяти ту дурацкую статейку в «Чудесах и приключениях». Проклятое ассоциативное мышление! Опять на весь день настроение мне прибило!

Я придирчиво-внимательно поизучал свое отражение в большом овальном зеркале на стене. Ну и где тут «печать смерти»? Лицо как лицо. Бледноватое, правда, и под глазами устоявшиеся круги от постоянного недосыпания. А сами глаза как-то странновато поблескивают, словно кто-то маячит свечкой изнутри. Но все это для меня норма. Уже несколько лет имею такую вот физиономию – и ничего, живу. Даже простужаюсь редко.

Чтобы окончательно убедиться в правильности смертельного диагноза, решил повторить эксперимент. Благо и личная фотография и квадратное зеркальце были под рукой – в ящичке ночного столика. Приставив ребром одно к другому, глазам своим не поверил. Мистика какая-то! На сей раз выходило, что мне еще жить да жить! «Печать смерти» исчезла с зеркального отражения, будто ее и не было всего два дня назад...

Я спрятал паспортную фотографию подальше в стол, а зеркальце унес в прихожую и забросил в ящик для обуви, где оно и валялось прежде. Твердо решил, что повторять опасный эксперимент больше никогда не стану. Мало ли что следующий дубль может показать. Лучше уж не рисковать собственным спокойствием. Да и Библия, кстати, строго запрещает человеку заглядывать в свое будущее. Грех это.

Невидимая стрелка моего морально-психического самочувствия бодро показывала на «солнечно». И к тому было немало весомых причин. Довольно оперативно и без потерь в личном составе группы удалось разрешить недоразумение с Баграмяном, приобретя полезное, возможно, знакомство с контрабандной фирмой «Вояж». Мистическая история с неприятным зеркальным предсказанием благополучно разрешилась тоже, а звезда нашего стриптиз-клуба снова будет радовать своим бесподобным зажигательным искусством мои глаза, да и другие, весьма немаловажные, органы чувств.

Перебирая в уме недавние события, испытал полное удовлетворение собой и окружающим миром. Дела пока что катят в елочку, как им и положено.

Но все это так – маленькие буднично-банальные радости. Настоящую, ни с чем не сравнимую радость, если не восторг, Провидение милостиво преподнесло мне через какую-то минуту.

Подойдя к камин-бару за привычной утренней порцией коньяка, я буквально замер от избытка счастливого умиления – в керамическом горшочке на камине моя милая сакура разродилась маленькими плодами. Тоненькие веточки карликового дерева были щедро усыпаны молодыми зелеными вишенками.

Любуясь чудом природы, вдруг почувствовал на душе некий неприятный осадок. Скоро разобрался, в чем суть, – слишком уж эти ягодки смахивают на изумруды...

Мной владело странное ощущение, будто некто не желает позволить мне благополучно похоронить в глубинах памяти изумрудную историю...

Впрочем, мое чувствительное воображение тут же успокоило новое соображение – в скором времени вишенки потеряют этот нежно-зеленый цвет и, покраснев, станут напоминать всего лишь обыкновенные капельки крови.

 

Краткий словарь воровского слэнга

Б

Базар – разговор

Баклан – хулиган

Бодяга – ерунда

Борзый – нахальный

Борода – неудача

Бродяга – свой парень, с понятиями

Булки – ягодицы

Буркалы – глаза

Буром – нагло

Бык – глупый

В

Валет – никчемный человек

В елочку – правильно

Вестись – опасаться

Вертухай – конвоир в зоне

Включить счетчик – возрастающий процент на просроченный долг

Вкурил – понял

В натуре – на самом деле

Возбухать – нервничать, скандалить

Воздух – деньги

Волына – пистолет

Вор в законе – коронованный в это звание на сходке авторитетными ворами

Выпас – выследил

Г

Гадом буду – честное слово

Голимое – наверняка

Головняк – неприятность

Гревак – передача в зону

Губы раскатал – невыполнимое желание

Гуси улетели – потерял рассудок

Д

Дельфин – незаконно пострадавший

Децал – чуточку

Догнался – понял

Драп – марихуана

Дурь – марихуана

Дырявый – пассивный гомосексуалист

Дятел – внештатный сотрудник оперчасти

Ж

Жаба – зависть

Жлоб – скупой

3

Забить «стрелку» – назначить встречу

Загасить – спрятать

Закоцать – надеть наручники

Зарядить – дать информацию

Засветится – попасть в поле зрения органов

«Зелень» – доллары

И

Иван – главарь

К

«Капуста» – деньги

Карась – состоятельный человек

Качок – атлет

Кент – друг

Киллер – убийца по найму

Кинул – обманул

Кнопарь – пружинный нож

Когти рвать – быстро уходить

Кодла – пренебрежительное название криминальной группы

Кожаный затылок – телохранитель, охранник

Козел – зек, продавшийся администрации

Козырь – оружие

Колоться – признаваться, принимать наркотики внутривенно

Король – активно-пассивный гомосексуалист

Космос – наркотики

Косорезить – грубо ошибаться

Косяк – забитая марихуаной папироса

Косяк носить – повязка общественника в зоне

Косяк пороть – нарушать воровской закон

Красный – активист в зоне

Кругосветка – анально-оральный секс

Крутой – солидный, опасный

Крученый – хитрый

Крытка – тюремный режим

Крыша дымится – психоз

Крякнул – умер

Ксива – документ

Кукла – муляж денежной пачки

Курок – тайник

Кусок – тысяча

Л

Лавэ – деньги

Лажа – ерунда

Лепить горбатого – врать

Лечить – задабривать

Лоб зеленкой намазать – приговорить к расстрелу

Лох – мужик, которого можно одурачить

Луна – обман

Лупара – обрез охотничьего ружья

М

Малява – записка

Масло – сообразительность

Мокруха – убийство

Мужик – зек-работяга, не принадлежащий к касте воров

Музыка – чай

Мутный – интриган

Н

Наглушняк – насмерть

Нарисоваться – появиться

Наружка – визуальная слежка

О

Обиженный – педераст

Облом – неудача

Обмороженный – наглец

Общак – касса воровского сообщества

Оборваться – уйти от погони

Окно – задний карман брюк

Опрокинул – ввел в заблуждение

Опущенный – насильно сделанный гомосексуалистом

Орех – пуля

Особняк – колония особого режима, рецидивист

Откинулся – освободился из мест заключения

Отмазать – прикрыть, защитить

Отпад – последняя точка

Отправить в Сочи – ликвидировать

Отстегнуть – дать денег

Оттянуться – расслабиться

Очко – задница

П

Палево – провал

Пасти – следить

Перо – нож

Петух – пассивный гомосексуал

Пластилин – гашиш

Погоняло – кличка

Подбанчить – дать

Подогреть – помочь материально

Подснежник – оттаявший по весне труп

Покатит – согласен

Понт – смысл, блеф

Понтовитый – высокомерный

Понты колотить – пускать пыль в глаза

Порожняк – никчемный разговор

По ходу – наверно

Прикол – шутка

Приколоться – поговорить

Продернул – ушел

Понятия – воровские правила поведения и морали

Пурга – вранье

Пыхнуть – покурить анаши

Р

Разборка – борьба между бандами за влияние

Разгон – налет

Разлагаться – кайфовать

Разменять – убить

Ржавый – подлый

Рыжье – золото

С

Семечки – патроны, пустяки

Семьянин – самый близкий друг в зоне

Сечет – смотрит

Сечет поляну – смотрит в корень

Синие – криминальная группа, состоящая из ранее судимых

Скок – ограбление

Смотрящий – назначенный авторитетами главным в зоне, бараке, камере

Сходняк – воровская деловая встреча

Сявка – ничтожество

Т

Таски – кайф

Темный – подозрительный

Терпила – потерпевший

Тигриный глаз – анальное отверстие

Травка – анаша

У

Унесенный ветром – сброшенный с балкона, из окна

Ф

Фатера – квартира, дом

«Фигура» – пистолет

Фрайер – гражданский человек, потерпевший

X

Халява – бесплатно

Ханка – опийный сырец

Хата – камера в тюрьме

Хипиш – скандал

Хозяин – начальник лагеря, тюрьмы

Храповик – нос

Хрюкнуть – серьезно поговорить

Ц

Центровые – бандгруппа, контролирующая центр Екатеринбурга

Центряк – качественный

Цынкануть – дать знак

Ч

Чайка – никчемный человек

Чайник – череп

Чалиться – отбывать срок

Черная масть – зеки, признающие воровские законы

Ш

Шерстяной – зек, работающий на администрацию колонии

Шило – напасть, неприятность

Ширяться – колоться наркотиками

Шифер съехал – сошел с ума

Шмаль – анаша

Шмальнуть – застрелить

Шмон – обыск

Шпалер – пистолет

Штабной – стукач

Шугаться – бояться

Шухер – опасность

Шнырь – уборщик, слуга

Я

Яма – воровской притон