* * *

Над землей клочьями нависли дождевые облака, сквозь них с трудом протискивались солнечные лучи. Ранняя уральская осень уже отняла у лета бразды правления, но упорное светило не желало признавать поражение и с тихой настойчивостью согревало землю, кое-где уже покрытую мертвым желтым листом.

Я не спеша шел по улице родного города. За четыре года, что отсутствовал, интерьер почти не изменился. Только на месте глухих пустырей, прибежище бродячих собак, развернулось строительство девятиэтажек, а по краям тротуаров шумели, приветствуя меня, вытянувшиеся, заматеревшие тополя.

Никто из прохожих не обращал на меня ни малейшего внимания. И это было приятно и странно одновременно. Привыкнув в зоне ежеминутно ощущать на себе настороженно-внимательные либо откровенно ненавидящие чужие взгляды, я вдруг осознал прекрасную очевидность: я – дома... наконец-то дома!

Слабый, но крепчавший день ото дня ветер злорадно раскачивался на ветвях деревьев, радостно предвкушая, как будет срывать беспомощные листья и таскать их по грязным улицам, превращая в прах.

Я свернул в городской парк, так как еще не был готов к встрече с матерью. Та могла встретить меня равнодушным или настороженным взглядом, что было горше любых упреков, а может быть – радостной улыбкой...

Парк оказался безлюден. Лишь на одной скамейке расположилась компания мальчишек-школьников. Тут же грудой лежали их портфели. Пацаны играли в карты. На отполированных временем досках скамейки тускло поблескивала кучка монет.

Я подошел ближе. Мальчишки почему-то сразу прекратили игру, разобрали свои портфели и двинулись к выходу из парка.

«Меня испугались! – невесело усмехнулся я. – Да и немудрено: землистого цвета суровая морда с привычным жестким взглядом исподлобья, улыбка, больше смахивающая на зверино-кровожадный оскал, словно предупреждали окружающих: вы, земляки, сначала хорошенько пораскиньте, стоит ли со мной связываться... Поберегите-ка личное здоровьишко!..»

Ну да ладно! Через некоторое время отталкивающее выражение лица и хищная повадка должны измениться в лучшую сторону. Здесь не лагерь, где жизненная необходимость заставляет ежеминутно демонстрировать всем, что ты опасная зверюга и не потерпишь даже малейшего ущемления своих прав.

Присел на скамейку и закурил «Родопи», купленные на железнодорожном вокзале. В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские «Прима» и «Беломорканал», осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.

С наслаждением набрал в легкие душистый болгарский дым. Хотелось обдумать, как повести себя при встрече с матушкой, что сказать, но непослушные мысли невольно убегали на четыре года назад, когда мне было семнадцать...

 

Глава 1

Был ясный весенний день. Приближались каникулы. Желание зубрить скучные правила и формулы в такую пору испарилось начисто. Правда, оно и в другое время года не слишком мне докучало.

Промучившись пять уроков в душегубке класса, я больше вытерпеть не смог. Меня манили шумно-бездумные улицы, сверкающие на солнце витрины-зеркала, детский лепет молодых тополей, скинувших ледяные оковы зимнего сна.

Слиняв с шестого урока с идиотским названием «трудовое воспитание», решил идти домой не сразу, а побродить по парку, чтоб мамуля ничего не заподозрила. Она ведь знает расписание моих уроков даже получше меня.

Свернул на боковую аллейку, где всегда было прохладно из-за густо росших деревьев и акаций, не пропускавших жарких солнечных посланцев на землю.

В глубине аллеи, в тупичке под шатром дикой акации, находилась скамейка. Но давно облюбованный мною уютный уголок оказался нахально захвачен неизвестной компанией.

Четверо парней, моих сверстников, шпилили в карты, а пятый, рыже-пегий детина лет двадцати, равнодушно-скучающе следя за ходом игры, наигрывал что-то на гитаре, почти сплошь покрытой западными наклейками бесстыдно оголенных девиц в явно вызывающих позах.

– Подойди-ка, пацан! – сказал один из играющих.

Я послушался.

– Ты чего, не в курсях, желторотик, что это место лично нам принадлежит и чужакам здесь очень вредно для здоровья? – явно издеваясь, оскалился игрок.

– Во-первых, не в курсях, а во-вторых, это мое место! – Я сбросил на землю свой школьный ранец, с какой-то даже веселостью чувствуя, как привычно напряглось тренированное тело. Я отлично понимал, что драки не избежать – они сами нарывались. Но нисколько не боялся – меня не напрасно считали в классе специалистом по мордобою. Я никогда не отказывался от схватки, воспринимая ее таким же видом спорта, как бокс или карате.

– Отвяжись от малыша, Серый! – явно подначивая, сказал гитарист. – А то он тебя размажет, а нам отскребать придется!..

Серый, мерзко усмехаясь, встал со скамейки:

– Это мы щас будем поглядеть, кого отскребать придется!..

Но он даже не успел сделать замах для удара, как я применил свой коронный прием: левой в солнечное сплетение, а правой – снизу в челюсть. Мой самонадеянный противник отлетел к скамейке и рухнул под ноги своим ошарашенным приятелям. Попытался подняться, надсадно выплевывая ругательства, но не смог и опять уткнулся разбитой мордой в траву.

На ближайшее время он стал уже не опасен.

Игроки несколько мгновений ошалело глазели то на своего поверженного товарища, то на меня, а затем без слов кинулись на победителя. Лишь парень с гитарой остался на скамейке, со странной улыбкой наблюдая происходящее.

Первому из нападавших крупно не повезло. Защищая живот, он по-глупому открыл шею, и я не преминул этим воспользоваться. Короткий скользящий удар ребром ладони, и атакующий, хватая ртом воздух, повалился кулем на землю.

Второй нападавший, не рискуя вступать в ближний бой, пнул меня в пах – подлейший прием, которым я никогда не пользовался. Невыносимо резкая боль скрючила меня пополам, и, получив новый удар ногой, теперь уже в голову, я упал.

«Все», – неожиданно равнодушно подумалось мне. Сил сопротивляться и даже кричать уже не осталось.

– Ша! Кончай свару! – внезапно вмешался гитарист. – Помогите ему встать!

Явно неохотно ребята повиновались.

Меня, грубо залапав, усадили на скамью.

– Займитесь Дантистом!

Дантист, невысокого роста кряжистый парень с калмыцки раскосыми глазами, сидел на земле и обеими руками старательно растирал себе шею. Ему помогли принять вертикальное положение.

– У-у! Падла! – прохрипел-просипел Дантист.

В руке он сжимал тяжелый медный кастет.

– Убери, идиот! – скользнул по нему пренебрежительным взглядом гитарист.

Дантист сразу как-то весь съежился, обмяк. Кастет скользнул в карман.

– Так-то лучше. Сбегай-ка в гастроном за водярой. Тяжкий грех не вспрыснуть такое славное знакомство с современным Гераклом!

Дантист, вмиг повеселев, ушел.

– Давай знакомиться. Жора, по прозвищу Артист! – протянул руку гитарист.

– Евгений, по прозвищу Женя! – я улыбнулся и искренне ответил на рукопожатие, понимая, что если бы не он, то не миновать мне вынужденного отдыха в травматологической клинике. – Выношу благодарность Жоре за своевременное вмешательство от имени и по поручению моей школы и любящей семьи!

Артист захохотал, обнажив крупные лошадиные зубы. Видя это, засмеялись и остальные ребята. Больше всех старался в усердии Серый, чей хохот мощными раскатами разносился под деревьями, почти покрывая и подавляя все другие звуки.

– Сергей. Можно попросту – Серый, – представился он и, явно дурачась, поклонился.

– А это братья Бобровы, – небрежно кивнул Артист на двоих очень похожих ребят, с широко распахнутыми, словно постоянно чему-то удивляющимися, карими глазами.

Появился Дантист. Из карманов брюк у него торчали два зеленых бутылочных горлышка. Встретили Дантиста, а вернее его алкогольную ношу, коротким троекратным «ура!».

Откупоренные бутылки пошли путешествовать по кругу.

– Глотни, Джонни! – протянул мне водку Артист.

Чтобы не оказаться мишенью всеобщих насмешек, я не отказался. Вскоре бутылки, уже пустые, валялись в кустах акации.

С непривычки в мозгах моих бродил тяжелый дурманный туман, навевая дрему.

Раскрасневшийся Дантист по-приятельски положил руку на мое плечо, видно, полностью предав забвению недавний инцидент между нами.

В парке начинало заметно темнеть. Обессиленные за день, косые лучи солнца освещали уже лишь верхушки тополей.

– Нам пора, – словно извиняясь, сказал старший из братьев Бобровых, – а то тетка хай поднимет.

– Топайте, топайте, детки малые! Вам уж давно пора в постельку бай-бай. И не забудьте шевельнуть извилинами над моим предложением! – улыбнулся-оскалился Жора Артист. – А мы пока еще не в силах оставить столь высокий кайф – вдыхать вечернюю прохладу.

– Я тоже пойду, – заявил я, глянув на часы. – Все уроки уже давно закончились.

– Ну, бывай, Джонни! Вечерами мы почти всегда здесь, – панибратски хлопнув меня по плечу, сказал Артист. – Забегай!

– Ол райт!

Я подхватил с земли ранец и направился к выходу из парка. Братья успели значительно меня опередить, и теперь их темные фигуры мелькали между деревьями далеко впереди.

Сзади доносились аккорды гитары и приятный баритон Жоры:

Когда я жил в Одессе,

Носил я брюки клеш,

Соломенную шляпу,

В кармане – финский нож...

Я скоро шагал по широкой гравийной дорожке. Приятно похрустывало под ногами, вечерний ветер, молодчага, освежал разгоряченное лицо.

Кусты с угрожающим треском раздвинулись, и на дорожку вышли двое.

«Братья! Меня караулили!» – пронеслось в голове.

Я сделал шаг назад, ожидая нападения.

– Зря ты это, – наблюдая оборонные приготовления, хмуро буркнул старший Бобров. – Побазарить просто надо.

– Говори! – на всякий случай не сходя с места, разрешил я. От них вполне можно было ожидать какого-нибудь подлого приема, каким угостил меня старший Бобров во время драки.

– Как тебе Артист показался? – совсем неожиданно спросил Бобер.

– Нормальный пацан, – я не скрывал удивления.

– Даю бесплатный совет, – продолжал старший, – не связывайся с их кодлой. Особенно с Артистом! Свяжешься – после не развяжешься. Ржавые они...

– А чего ж вы, мальчики, с ними? – я проницательно усмехнулся, но понять, что задумали братья, так и не смог.

Старший брат вопросительно взглянул на младшего. Тот молча кивнул.

– Законный вопрос! Но мы больше сюда ни ногой. Коли встретишь Артиста, так ему и передай! – сказал старший. – Ну, нам и на самом деле пора. По-моему, ты неплохой пацан. Сам решай.

Кусты акации сомкнулись за братьями. Когда их торопливые шаги стихли совсем, я пошел дальше, стараясь держаться середины дорожки, чтобы не подвергнуться неожиданному нападению. По пути пытался уяснить потайной смысл подозрительно-странного предупреждения недавних врагов.

«По ходу, темные лошадки эта компания Жоры, – пришел к выводу. – Но с такими куда интереснее, чем с пай-мальчиками и трусливыми рохлями вроде Бобров!»

Я жил рядом с городским парком, всего в трех кварталах. Поднявшись на второй этаж, позвонил в электроколокольчик.

Открыла мама. Мы жили вдвоем. Папашу я помнил смутно, в основном по фотографиям в старом семейном альбоме. Он давно был женат на другой женщине.

Я удивлялся, отчего мама не вышла замуж вторично. Но однажды, еще в детстве, когда прямо спросил ее об этом, мама усадила меня к себе на колени и грустно спросила:

– Женик, нам разве плохо вдвоем?

– Нет. Но...

– Что и требовалось доказать, – она облегченно вздохнула. – Нам обоим хорошо. И никто нам больше не нужен! Согласен, мой маленький? – Мама улыбнулась сквозь слезы и нежными, теплыми руками привлекла меня к своей мягкой груди... – Все пятерки в ранце поместились? – спросила мама по давно заведенной традиции.

– В основном. Оставшиеся рассовал по карманам, – я привычно поддержал игру, чтобы сделать маме приятно.

– Быстро марш в ванную комнату руки мыть. Ужин почти уже совсем простыл!

Наскоро проглотив омлет с «Докторской» колбасой и запив стаканом кефира, я уединился в своей комнате. Врубил магнитофон и плюхнулся в кресло.

Полуприкрыв глаза, наслаждался любимой подпольной кассетой под названием «Хулиганы». Эти песни были не из повседневной скучно-плебейской жизни-прозябания, а из другой – малоизвестной, запретной и потому притягательной. Они чуть-чуть приоткрывали щелку в эту романтично-рискованную жизнь и из-за этого так мне нравились.

Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:

Здравствуй, мама, разве не узнала

Своего любимого сынка?

Юношей меня ты провожала,

А теперь встречаешь старика...

В комнату, постучавшись, заглянула мама.

– Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?

– К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой... И потом, это народный фольклор, – ответил я, не открывая глаз, чтобы мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.

– Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора, – попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.

...Так наливай, мамаша, больше водки!

Боль в груди я водкою залью!

Позабуду лагерные муки

И для сердца что-нибудь спою...

 

Глава 2

Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула за моей спиной, и оказался на улице.

Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой. В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы... каникулы!!!

Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.

Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет час «пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.

Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше в шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.

«Здесь мне делать нечего!» – сделал я вывод, увидя, что, кроме малышни в песочнице, сопящих от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.

У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным «кольтом» у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

– Есть лишний билетик. Рубль – и он твой! – услышал я знакомый голос.

Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.

– Здорово, Джонни! Что поделываешь?

– Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? – поинтересовался я, насмешливо прищурившись.

– Да нет, браток, что ты! Это я так... – почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист – Погоди чуток, я мигом!

Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.

– Ты не бери в голову, Джонни! Это я так... – повторил он. – Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край подарок надо. – Он словно оправдывался.

– Лады! Все ол райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.

– Только не говори, будь человеком, Артисту... вот, возьми, – Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. – Дарю на память!

Я, не очень понимая эту неожиданную щедрость, взвесил подарок в руке.

– Не беспокойся. У меня еще есть. Высший класс! С шипами! – прибавил Дантист, явно опасаясь, что я откажусь.

– Ладушки! Коли тебе не жаль...

– Все путем! – облегченно вздохнул Дантист. – Куда двинем? В парк?

– Айда.

У скамейки, где произошло наше боевое знакомство, подстелив под себя пиджак, сидел Артист. Перед ним в правильном порядке были разложены игральные карты. Он на них раскладывал пасьянс со скуки. Слева от него лежала гитара, справа бутылка вина «Бычья кровь».

– Привет честной компании! – гаркнул он нам навстречу.

Заметив мой удивленный взгляд, ухмыляясь, пояснил:

– Скамейка – атрибут гнилой цивилизации! Сидя на живой травке, сильнее чувствуешь интимное общение с дикой природой, зов предков, так сказать!

Дантист, помешкав, тоже устроился на земле. Я последовал его примеру, стараясь не думать о том, что безусловно зазеленю джинсы.

– Скучновато жить на свете, скажу вам я! Маленькие удовольствия хоть как-то разнообразят наше прозябание на этом комке навоза, который умники почему-то назвали земным шаром! Предлагаю перекинуться в стиры. Нет возражений? – сказал Артист и начал профессионально ловко тасовать колоду.

– В карты, что ли? Можно, – я согласился, так как карточная игра – мое любимое развлечение.

– Я в отказе. «Капусты» – ноль, – отвечая на взгляд Артиста, буркнул Дантист.

– Бура? Очко? Хлюст? – уточнил Жора.

– Бура интереснее, – я высыпал перед собой на траву монеты, оставшиеся от школьного обеда.

Эта игра была моей излюбленной. Я в ней изрядно поднаторел, упражняясь с приятелем Вовчиком по кличке Шулер. Он научил меня «ломать» колоду и вмиг различать крапленые карты.

– Из копеек складываются рубли, как нас учит политэкономия! – съязвил Артист и нарочито небрежным жестом швырнул перед собой несколько смятых красненьких червонцев.

Игра началась. Первые партии протекали с переменным успехом. Но вот наконец-то мне, как говорится, широко заулыбалась фортуна. Подряд повалили козыри и одномастье. Ставки поднялись с копеек до рублей, а затем и до червонцев. За какие-то полчаса вся наличность Артиста перекочевала в мой карман.

– Жадность фраера погубила! – кисло констатировал Жора. – Пустяки! Деньги что навоз – сегодня нет, а завтра воз!

Дантист, с живым интересом следивший за игрой, равнодушно сплюнул и развалился на траве.

– Ну что ж! Помянем мой провал и достойно отметим удачливость Джонни! Он, видать, профессионал... Ха-ха!

– Возражения отсутствуют! – машинально сказал я, еще не вполне освоившись с мыслью о нежданном куше. Сорок рублей я еще никогда зараз не имел, и эти четыре червонца казались мне не совсем реальными.

В руке Артиста щелкнул боевой кнопарь. Длинным узким лезвием ножа он явно тренированным движением ловко сковырнул жестяную пробку «Бычьей крови».

– Откуда такая роскошь? – невольно позавидовал я, с восхищением рассматривая эбонитово-черную, с удобными ложбинками для пальцев рукоятку с медной перекладиной для упора при ударе.

– Где взял, там уже нет! – осклабился Артист и протянул мне бутылку. – Истинные друзья пьют прямо из горлышка, без глупых дешевых церемоний! Давай, Джонни, как победитель!

Остатки красного вина достались Дантисту. Опрокинув пустую бутылку кверху донышком, он с сожалением заглянул в горлышко, но, ничего не обнаружив, зашвырнул ее под скамейку.

Приятно было вольготно раскинуться на травке, глядеть на ленивое перемещение туманных облаков, на едва покачивающиеся верхушки тополей и не думать ни о чем.

О чем-то перешептывалась молодая листва, потревоженная заигрываниями ласкового ветерка. Сюда, в глубину парка, никакие посторонние звуки «гнилой цивилизации» не долетали, и можно было легко представить в своем воображении, что ты крутой авантюрист-ковбой из американского боевика, прилегший в девственном дремучем лесу Эльдорадо отдохнуть после удачного налета на золотоносный прииск...

И, словно гипнотизер, прочитав мои мысли, Жора Артист настроил свою семиструнную и запел «Ковбоя».

Дантист продолжал сидеть с отсутствующим выражением лица. Только когда в парке уже стало темнеть, мы разошлись, условившись о завтрашней встрече.

 

Глава 3

– Все еще нежишься в постельке? – спросила мама, раздвинув плотные портьерные шторы.

Я открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, залившего потоком комнату.

– Вставайте, граф, вас ждут великие дела – завтрак стынет!

Я улыбнулся: у меня с утра было отличное настроение. И не из-за привычной маминой шутки. Просто солнечные лучи, бившие веером из высокого окна, напомнили, что пришло наконец беззаботно-веселое лето, настали долгожданные каникулы. С сегодняшнего дня я свободен от нудно-скучных школьных занятий и противных заданий на дом.

В окно, любопытствуя, заглядывал кусок голубого безоблачного неба.

– И почему люди не летают?! – засмеявшись, задал я риторический вопрос Катерины из «Грозы» Островского, но не Николая.

– Потому что тогда никто не остался бы на нашей грешной многострадальной земле! – ответила мама не то в шутку, не то всерьез.

После сытного завтрака я устроился на балконе в шезлонге дочитывать детектив Агаты Кристи.

...Раздался глухой бой старинных настенных часов.

«Пора в парк», – встрепенувшись, вспомнил я.

Захлопнув за собой дверь, все еще слышал за спиной монотонно-торжественные удары часов: пора! пора! пора!

В этот день непостоянная удача явно демонстрировала мне свою задницу. Колесо карточной фортуны как-то незаметно быстро повернулось на сто восемьдесят градусов, и я остался ни с чем.

Серого и Дантиста на этот раз в парке не было. Не появились они и к вечеру. На мой вопрос Артист многозначительно осклабился и ответил, ткнув указательным пальцем куда-то в небо:

– Они заняты весьма важным делом, достойным внимания всех деловых людей!

Я хотел было уточнить, что это за дело такое, но передумал, увидев мрачно-хмурое лицо Артиста, который только за последний час уже несколько раз нетерпеливо поглядывал на наручные часы, не объясняя своего странного беспокойства.

– Завтра можешь не приходить. Нас здесь не будет, – пожимая мне руку на прощание, обронил Артист.

– Почему? – я не сумел скрыть разочарования, так как твердо рассчитывал на завтрашний карточный реванш.

– Решили устроить маленький пикничок на лоне природы. Прошвырнемся на мото за город.

– А я? Разве не могу с вами?

– Чудак человек! Мотоцикл рассчитан только на троих, – снисходительно объяснил Жора. – Для тебя, Джонни, просто нет места.

– Проблема лишь в этом? Пустяк! – я воспрянул духом, вновь обретая надежду отыграться. – У меня свой мотоцикл имеется, «Ява».

– Красиво жить не запретишь! Любопытно, откуда бабки? – Жора изучающе уставился мне в глаза. – Или я тебя недооценивал, или ты трахаешь дочурку миллионера?..

– Промахнулся, Жора! Просто мама подарила «Яву» на шестнадцатилетие.

– А-а! Ясненько. Ну тогда добро. Завтра по утряне в семь часов будь здесь на колесах, как из рогатки! Бензобак залей под завязку.

– Лады!

 

Глава 4

Неописуемый кайф было мчаться на второй скорости по ровно-гладкой, блестящей от недавнего дождика, асфальтированной дороге.

Мощно ревел мотор. В его басистом голосе слышалась могучая уверенность машины в своих силах. И в то же время к этой солидности примешивалось что-то ребяческое, нахально-бесшабашное. В самоуверенном рокоте мотора, казалось, угадывалось: «Прочь с дороги! Всех сомну! Все снесу!»

Если бы не реальное опасение нарваться на пункт ГАИ – я все еще не обзавелся водительскими правами, – было бы совсем замечательно.

Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по шоссе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.

Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «С-сам черт тебе не бра-ат-с!»

Наконец, выжав из взвывшего от перепряга «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то, что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.

– Улю-лю! Ха-ха! – насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».

Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не прельщала.

Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если б берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы – столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.

Как дикие чудо-кони, насильно остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.

– Прибыли! – весело гаркнул Жора.

Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности. Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.

Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, – все это вносило в мою душу чудно-легкое настроение.

Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг...

– Умаялся с дороги? – дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. – Сейчас развеемся – будь спок!

В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшей в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.

По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.

Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.

– За вчерашнюю удачу! – поднял наполовину наполненный стакан Артист.

– За тебя и Генриха! – вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.

– А кто такой Генрих? – полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.

– Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! – сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.

– Его старшой брательник, – пояснил Дантист.

Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.

Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходная смертельная тоска:

...Пейте, пойте, друзья, веселитесь,

Вспоминайте кента своего!

Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,

А теперь расстреляли его...

– Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! – криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.

Солнце уже поднялось довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались слабые кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх, к безнадежно далекому солнцу.

– Хочешь жить – умей вертеться! – сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.

Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.

– Небось сыграть желаешь? – взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.

Повторилась вплоть до мелочей вчерашняя история. Вся моя наличность – двадцать семь рублей, выуженные из моей домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунув смятые бумажки в боковой карман куртки, и закурил.

– Завтра обязательно отыграешься, браток! – успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.

Настроение мое совсем упало в минус – я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствий проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.

Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.

Жора скосил на меня смешливо-издевательский взгляд.

– Не гони, Джонни, по пустякам – дело житейское. Суета сует!

– Душно что-то. Искупнусь.

Тяжело ступая, безуспешно стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.

Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.

– Жить хочешь? – я вдруг озлобился и нырнул.

Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажаты вырванные кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.

– За жемчугом охотишься? – захохотал Серый, наблюдая за этими моими манипуляциями.

– Угадал! – Я растянулся на песке.

«Где достать «капусту» для реванша?» – не давала покоя нудная мысль.

Из лесочка медленно выехала «Волга»-такси.

Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.

Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос – точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком красном платье.

Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже весьма изрядно приложиться к самогонке.

– А-а! Наша ненаглядная принцесса Тамарка прикатила! – хохотнул он.

– Отстань, козел. Надоел, – скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.

– А меня, пьяная твоя харя, ты и в упор уже не видишь? – спросил рыжий таксист.

Артист осоловело воззрился на него.

– Генрих?! Ты как здесь очутился?

– Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки – она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас запросто – ты же сам сказал, на старом месте будете.

– Между прочим, эт-то не водка, а самогон! – заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.

– Тем более! – засмеялся Генрих. – Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.

Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.

Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.

– Садитесь! – махнул тот рукой. – Как водичка? Ништяк?

– Первый сорт!

– Как парное молоко!

– Отлично. Отдохну немного от служения Родине и Отечеству! – Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочке.– Забавная, скажу я вам, эта штучка – жизнь, братишки! – сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.

Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.

Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка лет двадцати с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные, плотоядные взгляды всех ребят.

Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.

– Скучно что-то, – томно вздохнул таксист.

Серый с готовностью взял гитару и стал старательно настраивать струны.

– Нет уж, уволь! – притворно испугался Генрих. – Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье.

Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.

В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «ХУ». Пташки волновались не напрасно – голоса певцов смахивали то на вой, то на мяуканье, то на плач изголодавшегося волка, жалующегося на луну.

Стая птиц поднялась в небесную синь и упорхнула подальше от опасного соседства.

Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке, восхищенно вертя маленькой головкой и треща без умолку, словно даже солидарно подпевая.

А может, она, наоборот, сердилась и выражала тем свое бурное птичье недовольство.

– Вот это я понимаю – современная цивилизация! – мечтательно заявил Генрих. – Не то что наша балалаечная пьяная Русь! Знаете, ребятишки, сколько «ХУ» зашибает за одно турне по Штатам? Два миллиона долларов! – он завистливо вздохнул. – Вот настоящая красивая жизнь!

Генрих вдруг вспомнил обо мне.

– Новенький, что ли? Серый, почему я не в курсе?

– Да нет, это так... Жора с ним в карты шпилит.

– А-а! Цыпленок! Неравнодушен, значит, к дензнакам? Логично! Но поосторожнее, дружок. Жорик дока в этом деле. Талант! Враз ощиплет. «И радостно не вой, – как в песне поется, – ты бежишь домой раздетый и босой!» Информация к размышлению – сопли и слезы позднего раскаяния Жорика не разжалобят! Давай задний ход, мальчонка, пока времечко позволяет!

– Я не цыпленок! И не лезь в мои личные дела! Тебя они нисколько не касаются! – процедил я, еще более распаляясь, заметив заинтересованно-удивленный взгляд Тамары.

– Брось, Джонни, не связывайся ты с ним! – шепотом посоветовал Дантист.

– Нет, ты – цыпленок! – не меняя удобной позы, словно выдавливая из себя слова, смакуя, сказал Генрих, хищно прищурясь. – А сейчас ты к тому же станешь еще и жареным!

Он скользнул взглядом по Серому и Дантисту. Те послушно поднялись и направились ко мне.

Дантист сочувственно вздохнул, а Серый оскалился в злобной ухмылке.

Как говорил вождь мирового пролетариата: промедление – смерти подобно!

Поэтому я быстро прыгнул к своей одежде и мигом выхватил из кармана медный презент Дантиста.

«Попробуйте-ка меня сейчас взять, чайки облипанные!»

Серый растерянно огляделся – ни камней, ни палок поблизости не наблюдалось.

– Крутой пацан! – улыбнулся Генрих. – Уважаю! Признаю, ты не цыпленок, а матерый волчара! Не хотел бы я повстречаться с тобой в темном переулке... Мне бы с десяток таких хватов – весь мир перевернули бы запросто, без всяких там идиотских рычагов Архимеда! Ха-ха!

Серый и Дантист, будто ничего и не произошло, снова устроились на бережку.

Солнце стояло в зените. Прошитый его агрессивными лучами, даже слабенький бриз с реки рассеялся и сховался, спасаясь в густой тени листвы, лишь легким пошевеливанием в ветках напоминая, что еще жив.

Тамара, кокетливо изгибаясь, стянула через голову цветастое полупрозрачное платье-мини и осталась в голубеньком купальнике.

Когда она шла к воде, соблазнительно покачивая главной своей достопримечательностью, мы восхищенно уставились ей вслед. Тонкий импортный купальник совсем не скрывал, а, наоборот, подчеркивал замечательные прелести ее гибкого тела.

– Не насилуйте девочку глазами, братва! – усмехнулся Генрих. – Она пока не про вас!

Дантист бросил на Тамару последний алчный взгляд и потянулся к плетеной бутыли. Серый зло сплюнул и перевернулся на живот. А я зарыл ноги в прокаленный песок. На душе было и легко, и как-то грустно.

«Вот ради таких мужики, не раздумывая, идут и на подвиги, и на преступления... И прыгают с отчаяния в пролеты лестниц», – подумалось вдруг мне.

По грудь зарывшись в теплый песок, я почувствовал себя как-то по-особенному. Будто, как дерево, расту на земле.

«Все мы оттуда, – улыбнулся, засыпая. – Все в землю ляжем, все прахом будем...»

Весьма довольный своими нехилыми познаниями Горького, я забылся в тяжком сне.

Мне снилась очаровательная Тамара. Она задорно смеялась и нежно ласкала пальчиками мои волосы. Рядом кружился в мистическом танце шамана Артист. С каждым взмахом рук у него из рукавов пиджака почему-то вылетали игральные карты с голыми девками на их «рубашках». Они тут же превращались в крупных черных ворон и, противно каркая, кружились надо мной. Особенно выделялись три вороны: пиковый туз, шестерка треф и бубновая голая дама.

Я возмутился, сам не понимая почему.

– Отчего дама бубновая, а не пиковая?! Это неправильно! – кричал я до полной хрипоты, до изнеможения, хотя никак не мог понять, что меня здесь так раздражает.

Артист продолжал свой фантастически-страшноватый танец, крутя над головой гитару в наклейках хохочущих девиц, которые все вдруг приняли облик Тамары. Они, заигрывая, подмигивали и лукаво шептали:

– Приклейся к нам, и тогда мы навсегда будем вместе!..

Вдруг появился Генрих, в руках у него болталась хозяйственная сетка, битком набитая пачками денег. Смешно подпрыгивая, он бежал по картофельному полю. А за ним, вопя, мчались длинноволосые парни и орали:

– Отдай наши два миллиона долларов!

Опять появилась Тамара. Ее насмешливые карие глаза оценивающе смотрели на меня из-под длинных ресниц. Внезапно черты лица стали мгновенно расплываться, и голова превратилась в яркий золотой диск. Он так невыносимо сверкал, что я зажмурился от острой боли в глазах.

– Мальчик, проснись! – услышал я голос откуда-то издалека.

С трудом разлепил веки. Надо мной склонилась Тамара. Она случайно заслонила от меня солнце, и ее голова оказалась как бы в золотом ореоле.

– Богиня! – прошептал я хрипло.

Тамара звонко рассмеялась, довольная комплиментом.

– Дурашка! Хватит нежиться на солнышке! И так, по-моему, лицо сжег! Пойдем-ка обедать, мой облезлый дурачок!

Я выбрался из плотных песочных объятий и перебрался к ребятам.

Импровизированный стол был обставлен уже по-новому. Опустошенная литровая бутыль куда-то исчезла, ее место заняли принесенные из автомобиля две бутылки виски «Белая лошадь», несколько банок шпрот и термос с пивом.

– Командовать парадом буду я! – явно подражая Остапу Бендеру, заявил таксист, сворачивая бутылочные пробки и наполняя граненые стаканы.

– Без тостов! Каждый пьет за свое! – предложил успевший отоспаться Артист.

«За то, чтобы Тамара стала моей!» – загадал я и залпом осушил свои полстакана. Виски, хоть и было теплым, оказалось приятным и мягким на вкус.

В скором времени Генрих с Тамарой укатили. Жора Артист почему-то заметно сник. Серый протянул ему гитару, но тот лишь отрицательно покачал головой, продолжая потухшими глазами смотреть на покрывающуюся к вечеру мелкой рябью поверхность реки.

– Паршиво жить на свете! – тяжело вздохнул он. – Размаха настоящего нет! Счастья хочется! Хотя, как сказал русский классик араб: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»

– Твой араб – конченый дурак! Есть «капуста» – имеешь все, что пожелаешь. В этом и есть счастье! – завистливо разглядывая заграничную этикетку американского виски, высказался Серый.

– Не в деньгах, братцы, счастье! – кисло улыбнулся Жора Артист. – Покой и воля...

Его глаза наполнились слезами. Непослушной тяжелой рукой он взял гитару. Сначала его баритон звучал тихо и тоскующе, но затем, все более распаляясь, Жора запел с настоящим надрывом.

«Под Высоцкого подделывается», – решил я.

...Сижу на нарах, как король на именинах,

И пайку черного мечтаю получить,

Гляжу, гляжу в окно, теперь мне все, равно –

Решил я факел своей жизни потушить!..

– Кончай гнать, Жора! Вчера мы сработали чисто! – сказал Дантист. – Или, может, хвостов просто нахватал в институте?

– Всего-то один. Лажа! – устало отложил семиструнный инструмент Артист. – И к чему, спрашивается, я вообще туда поступил? Все одно хирург из меня не выйдет, а быть заштатным терапевтом – не цель моих мечтаний!

– Так отчислись, и все дела! Генрих же бросил юридический – и ничего, – посоветовал Серый.

-Не выгорит. Характера не хватит, – вяло махнул рукой Жора. – Привык плыть по течению. Видно, придется волочь свой крест. Ну, да и черт с ним!

Назад ехали в обратном порядке. Артист с Серым, а я с Дантистом – нам оказалось по пути.

– Гуд бай! – крикнул Жора, перекрывая рев мотора, на развилке дорог и свернул налево.

«Налево пойдешь – богатство найдешь; направо пойдешь – любовь найдешь, прямо пойдешь – смерть найдешь», – почему-то вспомнилась мне надпись на валуне древней русской сказки.

Мне стало весело: «Не знаю, как насчет право-лево, а прямо – верная смерть – девятиэтажка стоит. На скорости вмиг расшибешься!» – подумал я, катя по правой дороге.

Вспомнилась Тамара.

– Хорошо бы предсказание о правой сбылось!

– Что ты сказал? – не понял Дантист,

– Ничего! Проехали! – засмеялся я и дал полный газ.

– Тормозни здесь, – попросил попутчик через некоторое время. – Ну, бывай, Джонни! Завтра по новой играть придешь?

– Непременно!

– Не советую... Повадился кувшин по воду ходить... Ну, как знаешь. Хозяин – барин.

– Да, а почему у брательника Артиста заграничное имя?

– В натуре-то он Геннадий. Просто ему в кайф, когда его Генрихом зовут. Ничего парняга. Но не пофартило ему в жизни. Если б не турнули с третьего курса, сейчас юристом бы зажигал, а не баранку крутил!

– А что так?

– Точно не знаю. Какая-то история с однокурсницей... Кажется, даже уголовное дело завели. Но родичи-профессора отмазали. Ну, бывай! И лучше больше не играй, Джонни!

– Ладушки! Бай-бай!

 

Глава 5

Какое-то странно-неприятное ощущение – будто скользкий холодный зверек забрался в мою душу, шевелится там, перебирает лапками мысли, желания, а ты с тоскливой безнадежностью ждешь, что он сейчас отыщет что-нибудь интересное для себя и вонзит в «это» остренькие зубки.

Я с надеждой взглянул на книжку Агаты Кристи, но она была уже прочитана и не могла отвлечь от этого глупого шизоидного состояния самочувствия.

«Предчувствие шевелится, – вяло подумалось мне.– Опять продуюсь, наверное. Азарт!..»

Мне пришел на память любимый книжный герой – профессиональный игрок Джек Гемлин Брет Гарт.

«Основное, – говорил тот, – быть равнодушно-спокойным во время партии. Ни в коем случае не повышать ставки, уметь вовремя остановиться...»

Я резко поднялся с кресла – жребий брошен – и подошел к маминому письменному столу. Выдвинул верхний ящик, никогда не запиравшийся. Бумажник лежал на виду, даже искать не потребовалось. В нем обнаружил пять десяток, сберкнижку и собственную фотографию в детском возрасте. Из-за этого фото чуть было не отказался от затеи и не засунул все обратно на место.

Но, подумав, деньги я все же забрал и выскочил на улицу. Настроение заметно поднялось.

Холодный зверек в душе почти затих, чего-то ожидая, мерзкая бестия!

– Ничего! Все будет ладушки! Пять червонцев – это сильный актив! – шепнул я сам себе, убыстряя шаги к парку.

Артист уже сидел в своей излюбленной позе – нога на ногу. Под его опухшими глазами были болезненно-черные круги – не слишком дорогая дань за вчерашнее усиленное веселье.

Доброжелательно кивнув мне, он лениво выплюнул сигарету и вынул колоду карт:

– Ставка?

– Червонец.

Артист удовлетворенно хмыкнул и, дав мне сдвинуть колоду, раздал карты.

– Бура! – облизнув невольно пересохшие губы, заявил я и выложил перед Жорой тройню старших козырей.

– Повысим? Удачу надо хватать за попочку! Ей, как женщине, это очень по вкусу! – ухмыльнулся Артист.

Ставка удвоилась, затем утроилась.

– Как плебеи по мелочам размениваемся! – пренебрежительно скривил тонкие губы Жора. – Давай, как серьезные деловые – ва-банк! Кто не рискует, тот шампанского не пьет!

И на отполированные временем доски скамейки веером легли четыре банкноты по полсотни рублей.

Я с досадой почувствовал, что на лбу выступила испарина, по всему телу пробежала горячая, а следом ледяная волна.

– Лады! – проглотив застрявший комок, предательски дрогнув голосом, согласился я. – Давай на все. Пан или пропал!

Я очень медленно, чтобы не спугнуть удачу, раздвинул розданные Жорой карты. И облегченно перевел дух.

– Моя партия! – сдерживая ликование, я выложил перед Артистом самую мощную «молодку» из туза, десятки и короля треф.

– Молоток, Джонни! Но есть у тебя маленький недостаток – говорить гоп, пока не перепрыгнул! – широко осклабился Артист и смачно шлепнул передо мной свои карты. – Три туза в паре с козырями. Московская бура, не бьющаяся даже козырями!

Со смешанным чувством нереальности происходящего, опустошенности и боли наблюдал я, как Жора нарочито-небрежно складывает купюры и кладет к себе в карман.

– Что это, Джонни, у тебя морда вытянулась? – захохотал Артист, насмешливым взглядом изучая мою физиономию.

– Ну ладно! – выдохнул я, стараясь, чтоб голос звучал бодро. – Пора мне. Прощай, Жора!

Я поднялся на ватных ногах со скамьи и сделал несколько шагов по аллее.

– Постой-ка, Джонни! А завтра придешь?

– Нет, пожалуй... Нет.

Артист прищурил серые глаза, губы его скривила снисходительная усмешка.

– Погодь, Джонни. Сядь. Побазарим давай.

Я послушно вернулся на скамейку. Домой идти совсем не хотелось. Предстояло нелегкое объяснение с матерью по поводу опустевших копилки и бумажника.

– Где «капусту» взял? У мамаши-учительницы надыбал?

Я нахмурился, ощущая, как привычно-крепко сжимаются кулаки и напрягается тело. Жора был один, и выхлестнуть его труда не представляло.

– Не нервничай, Джонни! И можешь не отвечать – все и так ясно. – Артист, страхуясь, отодвинулся от меня и будто ненароком сунул руку в карман, где у него лежал пружинный нож.

– Не крал я, а только на время взял, – буркнул я.

– Ага. Ясно. Каким же манером собираешься возвращать?

– Жорик, не суй нос не в свое дело! Это моя проблема!

– Хочу тебе помочь, чудак человек! И не гляди на меня волком!

– Я не нуждаюсь в акте благотворительности, Жора-филантроп!

– Речь вовсе не о благотворительности! И я не филантроп. И никогда им не стану – слишком не верю в людскую благодарность. Ведь человек по сути своей – неблагодарное животное. Не согласен? – Артист, криво ухмыляясь, глядел на меня как на одного из представителей животного мира.

– Нет. А благодарность детей к родителям?

– Пальцем в небо попал! Это же не благодарность, а банальный животный инстинкт, зов родства крови! Не будь таким наивным!

– Не знаю...

Глаза Жоры насмешливо сузились. Они словно говорили:

«Младенец! Как смеешь сомневаться в общепризнанных истинах?!»

– И что за помощь хочешь предложить? – деланно-равнодушно поинтересовался я.

– Материальную помощь не жди. Дураки давно вымерли. Могу лишь дать дельный совет, как раздобыть столь необходимые тебе дензнаки.

Я, почему-то наивно ожидавший, что Жора предложит мне по-братски взаймы, разочарованно отвернулся.

– Ну и как, любопытно?

– Очень даже просто! Надеюсь, тебе знакомо понятие – экспроприация экспроприаторов?.. Грубо выражаясь, выхожу один я на дорогу... Все на бочку и живей!

– Грабеж? – я не очень удивился. – Ты шутишь, Жора?

– Да? – лицо Артиста стало серьезным. – Ничуть! Так что решайся, будь мужиком! Или тебя смущает такое детски-наивное понятие, как мораль?! Не смеши, браток! Кто придумал это словечко? Слабые и никчемные людишки. Ничтожества, для которых предел мечтаний – домашние шлепанцы, телевизор и теплая баба под боком! И эти животинки изобрели мораль, чтоб превратить сильных личностей в таких же тупо-послушных скотин, как они. В стадо! А что мешает нам, сильным личностям, создать собственную мораль? Мертвый лист отпадает, чтобы не мешать живому, слабый обязан уступать место сильному, трусливый – смелому! Разве не это истинная мораль? И ее придумала сама Природа, а не человечишки! Что молчишь, Джонни?

– Сказать правду, я над этим никогда не задумывался. Но как так – хватать без причины человека и... экспроприировать?

– Тебя тормозит подобная чушь? Не будь дешевым чистоплюем! И запомни: нет на свете человека без греха! Каждый когда-то принес горе кому-то! А за все надо платить! И мы – те Черные ангелы, взимающие долги! Добрые, кстати, так как будем наказывать быдло лишь материально, оставляя им их никчемную жизнь!.. Да и нет у тебя, браток, другого реального выхода из финансовой ямы! Ну, по рукам?

Я вяло ответил на рукопожатие.

– Джонни! Я с самого начала понял, что на тебя положиться можно! От судьбы не уйдешь – ты хищник, а не овца! Я это с первой встречи просек!

...Я торопливо шел по направлению к своему дому. Четко печатали по мостовой каучуковые подошвы. Прохожих не было. Людишки-плебеи давно устроились перед телевизорами или с газетами в руках в своих квартирах-норах.

Стоял теплый вечер. Солнце уже загасилось за крышами домов, но небо было еще светлое, наэлектризованное за день прожектором-светилом. Кое-где на небе угадывались холодные точки далеких равнодушных звезд.

Я чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов – большим и сильным.

«Глупые, маленькие, смешные людишки! – думал я, глядя на мирно светящиеся окна близлежащих домов. – Вы и не подозреваете своими куриными мозгами, что сейчас идет под вашими окнами гангстер-мститель. Черный ангел, от которого вам не спрятаться и под дюжиной замков-засовов!»

Сунул руку в карман – там приятно хрустнули ассигнации.

«Даже ангел задаром работать не станет! Наказал козлов – и сам не внакладе! Ха-ха!»

Все еще смеясь, поднялся по старым, выщербленным ступеням подъезда.

– Нынче ты поздно что-то, – встретила меня мама, стараясь скрыть в голосе обеспокоенность. – И не скучно одному гулять? Ведь все твои друзья разъехались на лето.

«Ладушки! – радостно подумал я. – Значит, она пока еще не засекла пропажу денег!»

– А я не один. Друзья не копченая колбаса – их везде найти можно!

– Познакомился с кем-то?

– Да. В парке. Клевые ребята. Двое учатся в строительном училище, а третий – в мединституте на третьем курсе мается.

– Как так – мается?

– Его истинное призвание – музыка. Артист, одним словом!.. – мне стало смешно от этой случайной двусмысленности.

– Вот и замечательно, а то я все голову ломала, куда бы тебя на каникулы пристроить, чтоб совсем не закис.

– Пустяки! Мне вовсе не скучно! Даже наоборот.

– Да? Ты какой-то странный последнее время был. Я думала, что от одиночества и безделья измаялся.

– Нет. Все ладушки!

Я открыл глаза, уставясь в потолок. Сон, видать, совершенно про меня забыв, не приходил.

«Вот почему всегда так получается? – подумалось. – Когда хочешь заснуть – ну ни в какую! А желаешь просто поваляться, помечтать о чем-нибудь – враз засыпаешь! Лады. По этой теории бог сна сейчас ко мне примчится как ошпаренный!»

Я до мельчайших подробностей стал восстанавливать в памяти события прошедшего вечера.

Почти сразу после откровенного разговора с Артистом на аллее появились Серый и Дантист.

Последовало ставшее уже традиционным алкогольное возлияние, вмиг рассеяв последние мои сомнения в принятом решении.

Затем мы всей компанией направили свои уже немного нетвердые шаги на облюбованную Артистом еще днем улочку, где висели только два фонаря, да и то слепые – с выбитыми лампами.

Ждать клиента пришлось недолго. Из-за поворота вынырнул какой-то прохожий с портфелем и, беспечно насвистывая модный мотивчик, направился в сторону нашей засады.

– Ну?! – ухмыльнулся Артист. – Давай, Джонни, покажи-ка братве, на что способен!

Я неуверенно взглянул на быстро приближавшуюся фигуру, враз вспотевшей ладонью, до боли в пальцах сжав медный кастет.

– Ладно, Джонни! Впервой завсегда трудно. Смотри, как это делается! Учись, пока я на свободе!

Артист вынырнул из мрака густых акаций и разболтанной походкой подвыпившего гуляки побрел по тротуару. Прохожий на какое-то мгновение остановился, но, увидя, что встречный всего-навсего один и в стельку пьян, уверенно продолжил путь и даже возобновил свои глупые музыкальные упражнения.

Артист внезапно-резко прекратил ходьбу так, что прохожий чуть не налетел на него.

– Ты что, малый?! Сдурел?

– Дай-ка закурить, землячок! – сквозь зубы процедил Артист, загораживая дорогу.

Тип с портфелем, видно, не любил осложнений и сунул ему сигарету.

– А ты, оказывается, законченный жлоб! Всю пачку, фраер! – оскалился Артист.

– Тебе что, парень, мозги давно не вправляли? Иди-ка проспись, а то уложу тебя спать прямо здесь на тротуаре!

– Шутишь ты, фраер! Но я-то человек серьезный, и чувство юмора у меня начисто отсутствует!

В руке Артиста металлически щелкнул пружинный нож, тускло блеснула сталь длинного лезвия. Держал нож он профессионально – одними пальцами, чтобы свободно можно было менять направление острия.

– Ах ты, гаденыш! – Прохожий отскочил в сторону, хотел было замахнуться портфелем, но его локти надежно-крепко уже были зажаты Серым и Дантистом, неслышно подошедшими сзади.

– Без истерики, козел безрогий! Нам нужны монеты твои, а вовсе не ты! – процедил Артист и сунул руку в карман клиента.

Тот сделал отчаянную попытку вырваться, но ребята вывернули ему руки. От нестерпимой боли клиент упал на колени. Портфель отлетел в кусты.

Из-за угла, крутя мигалкой, выехал «газик» ПМГ.

– Милиция! Помо...

– Не рыпайся, тварь! – Артист с оттяжкой пнул кричащего в поддых.

Тот захлебнулся и больше не выступал. Подхватив под руки, его оттащили с тротуара в кусты акации.

Артист, профессионально-быстро ошмонав карманы клиента, расстегнул портфель. Выудил оттуда лишь смену белья, бритвенные принадлежности и комок слипшихся леденцов в целлофановом пакетике.

– Эй, командированный! Очухался? Мы люди деловые и не раздеваем граждан, как какие-нибудь мелкотравчатые сявки! Так и сообщи ментам в отделении!

Артист презрительно отшвырнул не представлявший никакой ценности портфель в кусты.

– Рвем когти, братва!

На одном дыхании проскочив несколько темных проходных дворов, мы достаточно удалились от ставшей опасной улицы.

– Навар не хилый! Пожалуй, разбежимся, чтоб зря не рисковать, – заявил Артист, исследовав содержимое бумажника командированного. Там оказалось больше трех сотен рублей мелкими купюрами.

– Что у вас?

Серый и Дантист вынули золотой перстень-печатку и часы «Полет». Перстень и часы Артист сунул в карман, а пустой бумажник с паспортом зашвырнул в заросли акации.

Серому и Дантисту отсчитал по стольнику.

– На, держи, Джонни, свою долю! – протянул мне деньги Жора. – Здесь восемьдесят рваных. Хватит?

– Да... Но ведь я ничего не делал...

– Пустяки. У тебя еще все впереди! – усмехнулся Артист. – Отработаешь. Кстати, сволочной судейской шатией-братией присутствие рассматривается как прямое соучастие!.. Учти!

...По моему телу прошла теплая расслабляющая волна, накрывая с головой. Обыкновенная перовая подушка вдруг показалась пухово-мягкой.

– Я же точно знал, что сон сейчас прибе... – полуулыбнулся я и тут же провалился в бездонно-глубокий свинцовый сон.

 

Глава 6

– О, Джонни! Ты пунктуален, как часы «Полет», что мы вчерась экспроприировали у командировочного лоха. Точность – вежливость королей! Ты случаем не загримированный принц? – как всегда, встретил меня плосковатой шуткой Артист.

– От тебя ничего не скроешь! – улыбнулся я и плюхнулся рядом с ним на скамейку.

– Как почивали, Ваше Высочество? Комары не беспокоили? – Жора щелчком сбил с моего плеча несуществующую соринку и, сняв воображаемую шляпу, приложил ее к сердцу, всем своим верноподданническим видом демонстрируя почтение, смирение и еще целую кучу разных чувств, присущих слуге по отношению к своему господину.

– Благодарю, неплохо. Вот тебе на водку, то бишь на чай! – я щедро-небрежно опустил гривенник в руку Артисту. Тот благодарно поклонился и загоготал, весьма довольный игрой.

– По ходу, я крупно промахнулся! Следовательно, не в медицинский, а в театральный подаваться!

– Вы почему постоянно опаздываете?! Главное – это у вас вошло уже в привычку! Генрих ждать не станет, он не сявка какая-нибудь!

– Мы же не нарочно. Наверно, часы у Серого отстают, – извиняющимся тоном попробовал оправдаться Дантист.

– Хрен с вами, – смилостивился Артист. – Потопали.

– Генрих решил устроить у себя маленький междусобойчик, – объяснил мне по дороге Жора.

Через десять минут ходьбы мы вошли во двор пятиэтажного дома, выстроенного буквой П.

– В натуре, похоже на тюрягу? – оскалился Жора, обводя взглядом обшарпанные, во многих местах с обвалившейся штукатуркой, унылые стены дома. К тому же на первом этаже размещалось какое-то учреждение – все окна были зарешечены.

– Да, – согласился я. – Копия.

– Здесь и проживает мой брательник.

«Тут ему самое место!» – хотел добавить я, но благоразумно промолчал.

Поднялись на второй этаж. Жора трижды коротко надавил на кнопку звонка.

Открыл Генрих:

– Пламенный салют Черным ангелам, отбросившим никчемные условности. Входите!

За солидным столом под малахит я чувствовал себя несколько скованно, разглядывая дорогую импортную мебель комнаты.

Серый восхищенно-одобряюще кивнул. В его маленьких глазках читалось: «Вот это личность! Когда-нибудь и я таким буду!»

– Прозит, господа! – поднял наполненный пузатый бокал хозяин квартиры.

Жора, не глядя, нажал на клавишу магнитофона. Полилась тревожная, как-то странно щекочущая нервы песня группы «АББА» «Деньги-деньги».

Артист блаженно прикрыл глаза и откинулся на спинку кожаного кресла.

– Ну как, Джонни? Перековка в супермены состоялась? Идиотские иллюзии о долге, совести, морали и подобную бодягу ты наконец выбросил в унитаз и слил за ними воду? – с улыбкой поинтересовался Генрих.

– Да. Очень похоже на то!

– Весьма похвально! Глотнем за это славное знаменательное перерождение!

Прозрачные разноцветные бокалы из богемского хрусталя сошлись с чистым звоном, напомнив мне маленькие церковные колокола, слышанные в Нижнем Новгороде, куда ездил с мамой прошлым летом.

У входной двери раздался настойчивый звонок.

Серый нервно встрепенулся:

– Кто это?

– Пока не в курсе. Но не дергайся, дурашка! Накрайняк, уйдем через балкон. Внизу цветочный газон. Можно смело прыгать.

Генрих выдвинул верхний ящик секретера. В его руке оказался тяжелый вороненый «ТТ».

Заметив мой взгляд, Генрих усмехнулся:

– И мы не лыком шиты!..

В комнату вошла-влетела полная, раскрасневшаяся женщина в домашнем сарафане.

– Гена, ну разве так можно?!

– В чем, собственно, дело, сударыня?

– Твоя сумасшедшая музыка не дает моему маленькому спать. Он искричался до слез! Нельзя же только о себе думать!

– Вы серьезно так считаете? – прищурился Генрих, придерживая карман стеганого халата, где лежал пистолет, чтобы тот не оттопыривался. – Постановление вам, думаю, известно. Или неграмотная? До двадцати трех часов я имею полное право у себя в квартире хоть волком выть – советская власть разрешает.

– Вот, значит, каким ты стал!.. И с таким-то отцом! Избаловал он тебя, даром что генерал!

Генрих смахнул с лица снисходительно-презрительную мину и готов был уже высказать что-то резко-грубое, но соседка, видно догадавшись, вовремя перебила.

– Сделай хотя бы потише, – попросила она. – Дай Сашику поспать. Или я буду вынуждена обратиться в домоуправление!

– Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! – Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. – О'кей?

– Спасибо! – поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.

Артист хохотнул:

– Чертова бабенка!

– Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицына – моего кумира, – подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.

Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.

Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.

Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:

– Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий – не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя – что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил даже, когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай. До завтра!

При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.

Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.

Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.

Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губы бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.

– Ты чего?! – с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.

Увидев бордовые пятна на моих щеках и сжатые кулаки, Серый вмиг заткнулся и, отводя глаза, весь напрягся.

– Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера – так и хочется со смеху лопнуть!

– А... Лады. Лопайся себе на здоровье! – щедро разрешил я.

– До встречи, Джонни!

Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:

– Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!

Но оборачиваться счел необязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного

 

Глава 7

В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.

Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждавший, что ничегонеделание – лучшее из развлечений.

«Он прав», – вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.

Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться наконец в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».

Я лежал, смежив веки и боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком эту блаженную расслабленность.

С улицы доносились фырканье автомашин и деловитое погромыхивание трамваев на стрелках.

«Лениться все-таки не самое приятное занятие на свете, – решил я. – Куда лучше развлекаться с ребятами, изымая излишки у прохожих – то бишь проходимцев. Продразверстка своего рода! А совесть – давно устаревшая антикварная химера, как говорят Артист и Ницше. Первый из них дока во всем. Если б не его мускатный орех – влип бы вчера как пить дать! Мамуля и так странно поглядывала, а с запахом – вообще крышка! Тамара... Обратит вот на меня внимание, а там уж я покажу, на что способен! По крайней мере, я лучше Серого с его вечной ухмылкой на лисьей физиономии и Дантиста, глуповатого коротышки со слюнявыми, толстыми губами».

Настенные часы пробили половину двенадцатого. В полдень была назначена встреча в парке. «Слет молодых, да ранних», – так пошутил Артист.

Я мухой позавтракал, оделся и легкой пружинистой походкой направился на место сбора. Все ребята уже были там. Рядом со скамейкой притулился мотоцикл Жоры. Последний приветственно помахал рукой и усадил меня рядом с собой;

– Слушай сюда, Джонни! Не пора ли нам заняться серьезными делами?

– В каком смысле?

– Генрих предложил экспроприировать выручку пары магазинчиков. Ты как?

– Даже не знаю... Я как все...

– Молоток! Хватит нам кусочничать, а то мелочевка затягивает не хуже болота! Значит, сделаем так. Мы с тобой сейчас рвем к тебе. Ты садишься на «Яву», и катим сюда. Цепляем Серого с Дантистом – и на улицу Блюхера. Там, в тупичке, два магазина есть – «Мясо» и «Молоко». Тормозим у перекрестка и дальше топаем на своих двоих. Спокойненько входим. Мы с тобой в «Мясо», а Серый с Дантистом в «Молоко». Изымаем дензнаки и рвем когти на мото к центральной улице. Оставляем колеса на автостоянке и исчезаем в толпе. Да, чуть не забыл – номера заляпайте до неузнаваемости и шлемы на деле не снимать! Все ясно?

Дантист хмуро кивнул. Серый, глубоко затянувшись сигаретой, выдохнул:

– Опасное мероприятие... Жареным попахивает. Ну да кто не рискует – тот шампанского не пьет! Согласен!

– Я как все, – невольно изменившимся голосом повторил я.

Артист, поправляя упавшую на глаза челку, провел ладонью по осунувшемуся лицу:

– Все о'кей! Приступаем к реализации!

– Я могу один смотаться за мото. Дом-то рядом.

– Не хочешь, чтоб я знал адрес, Джонни? – глаза Жоры остро прищурились. – Не доверяешь, выходит?

– Да нет... Пошли!

Дальнейшие события промелькнули для меня, как ускоренно прокрученная пленка в сломавшемся видеомагнитофоне.

Уже через полчаса мы были на Блюхера. Оставив мотоциклы недалеко от перекрестка, прошли полквартала до торговых точек. Сначала, для страховки, оценили обстановку через витрины.

– Всего несколько бабенок с авоськами. Приступаем! – приказал Артист.

Покупателей в магазине «Мясо» почти не было, так как в ассортименте вместо мяса почему-то присутствовала мороженая рыба.

Молоденькая толстушка-продавщица, ойкнув, замерла, увидев направленный на нее черный зрачок «ТТ».

– Коли вякнешь – хана тебе, крошка! – ласково сообщил Артист. – Джонни, за прилавок!

Немногочисленные покупатели ошарашенно-испуганно замолкли.

Я перемахнул через прилавок и, выдвинув ящик, стал лихорадочно рассовывать по карманам смятые банкноты. Мешали мотоциклетные перчатки – были великоваты.

– Заканчивай! Рвем когти!

Мы с Жорой выскочили из магазина и побежали к припаркованным у тротуара мотоциклам. Скорость я развил натурально спринтерскую – во мне явно пропадал бегун-рекордсмен. Из соседнего магазина «Молоко» донесся сдавленный женский крик, и оттуда вырвались Серый с Дантистом.

Артист, чуть не упав, резко остановился – на тротуаре у мотоциклов стоял сержант милиции.

– Здесь стоянка транспорта запрещена. Придется уплатить штраф. Предъявите водительские права! – казенным тоном сказал тот, раскрывая свой засаленный блокнот.

Из магазинов выскакивали люди.

– Держите! Держите бандитов! – вопили они.

Милиционер кинулся на стоявшего к нему ближе всех Артиста.

– А-а! Легавая падла! – прохрипел тот и дважды выстрелил. – Получай, сука!

Потом-то я узнал, что целил он в ноги, но от отдачи ствол увело вверх, и одна пуля угодила менту в живот.

Сержант продолжал по инерции бежать, но вот ноги его подкосило, лицо исказила судорога боли, и он рухнул под ноги Жоре. Тот, видно, в шоке застыл перед телом с опущенным пистолетом.

Серый дернул его за плечо, круто разворачивая:

– Сматываемся, короче! Заметут же!

Жора, очнувшись, встрепенулся и бросился к мотоциклу. Моторы завелись с пол-оборота. Мотоциклы взревели и сразу взяли предельную скорость.

Проскочив несколько улиц, мы уже были на центральном перекрестке. Здесь из-за плотного встречного движения сбавили обороты. На стоянке пристроили мотоциклы в разных концах и поодиночке просочились в парк.

Встретились на старом облюбованном месте у скамейки. Отсутствовал только Артист. Минут через десять появился и он. Карманы его пиджака заметно топорщились. По контурам было ясно, что это винные «бомбы» по ноль восемь.

– Для профилактики необходимо срочно промыть мозги, – мрачно сказал он и выставил на доски скамейки две бутылки «Волжского». – Черт бы побрал поганого мента! Надо же – так не вовремя нарисовался!

Жора необычно долго возился с полиэтиленовой пробкой, но вот наконец, справившись, стал жадно, не отрываясь, пить.

Серый, завладев второй бутылкой, последовал его примеру.

– Не стоило палить, Жора! Мент был без оружия, к тому же совсем зеленый. И без пушки бы его уделали! – передавая вино Дантисту, заметил он.

– Да? Много времени у меня оставалось прикидывать, болван? – Артист, утолив жажду, передал наполовину опустошенную бутылку мне.

Серый, закуривая, усмехнулся:

– Не кипятись, Жора! Нас не найдут. Номера на мотоциклах были замазаны грязью, и зацепок у ментов просто-напросто нету.

– По теории, конечно. Но кто их знает... А у вас там что за крики были, Серый?

– Да ерунда! – пренебрежительно отмахнулся тот. – Продавщица на руке повисла, и я врезал ей в ухо, чтоб не больно усердствовала.

– А я думал – ты перышком ее.

– Вот еще! Зачем к грабежу «мокруху» еще вешать. Это ж верная вышка! Прости, Жора, я не про тебя говорил.

Дантист, в полминуты разделавшись с бутылкой, зашвырнул ее в кусты.

– Отлегло чуток! Ну и натерпелся я... – он тяжело плюхнулся на скамейку и закурил.

Я, даже не заметив, прикончил «Волжское», но опьянения или тошноты не чувствовал. Только почему-то обострились зрение и слух.

– Ну, братва, пора поделить навар, ради которого все шкурами своими рисковали! – заявил Артист, не увидя поблизости посторонних.

Серый и я выложили на скамейку мятый ворох разноцветных дензнаков. Жора, старательно мусоля большой палец, сосчитал добычу. Всего оказалось тысяча пятьсот семьдесят шесть рублей.

– Я думал, будет куда больше! – подозрительно покосился он на Серого.

Тот, ухмыляясь, вывернул карманы.

– За дурака держишь?! – взвизгнул Артист. – Если ты догадался прикарманить часть навара, то наверняка додумался и припрятать по дороге! Ну, черт с тобой! Здесь каждому по триста пятнадцать рваных, так как в долю входит и Генрих. Разбирайте!

Когда деньги исчезли в карманах у ребят, Артист поднялся:

– Сейчас расходимся. Встречаемся здесь в шесть. Забуримся в какое-нибудь приличное заведение отметить выгоревшее дельце по-культурному. Не забудь, Джонни, отогнать свои колеса в гараж. Ну, бывайте до вечера!

 

Глава 8

Я медленно шел по парковой аллее. В голове был какой-то сумбур. В памяти всплывал то Артист с поднятым пистолетом и перекошенным лицом, то ухмыляющийся Серый: «Я и врезал ей в ухо, чтоб не усердствовала...»

«А я бы смог ударить женщину? – совсем некстати возникла откуда-то наглая мыслишка. – Да никогда!»

«Не ври хотя бы сам себе! – говорил какой-то внутренний голос тоном, с каким похлопывают по плечу. – Ударил бы, а может, и убил, если от этого зависела бы твоя свобода! Но не расстраивайся! Все такие...»

– А вот и нет! – сквозь зубы процедил я.

«Все едино! Ты ничем не лучше Серого и остальных. Такой же супермен! Черный ангел, так сказать...»

«Заткнись! Надоел!» – устало подумал я, хотел прибавить еще какие-нибудь умные слова Артиста для собственного ободрения, но все они куда-то подевались.

Навстречу попался какой-то прохожий, физиономия которого словно лучилась от радости и счастья.

«И чего, козел, цветет?!» – со злостью невольно позавидовал я.

«А почему ему не улыбаться? – сразу откликнулся настырный внутренний голос. – Его-то не ждет арест и тюремная баланда за соучастие в убийстве!»

Все тело ныло от усталости. Как от яркого света, стало резать глаза. Я прибавил ходу, чтобы хоть немного приободриться и освободиться наконец от навязчивой мыслишки о скором аресте.

Когда загнал «Яву» в гараж, домой идти сил уже не было. Да и не хотелось. Я прилег в углу прямо на доски и моментально улетел в бездонную черную яму.

Сон продолжался недолго – по наручным часам всего два часа. С трудом поднялся, меня знобило. Закружилась голова, но слабость быстро прошла. Заперев гараж на висячий замок, без всякой цели пошел по шумно-суетливой улице. Все казалось каким-то нереально чужим. Бегали по двору малыши, визжа от непонятного восторга. Деловито урчали на шоссе автомобили, люди на тротуарах спешили куда-то. В сквере голодные худые воробьи ссорились из-за хлебных крошек, щедро разбрасываемых какой-то допотопной старушенцией с клюкой.

Все было старо и одновременно ново.

Я удивился, что раньше не обращал на подобные житейские мелочи внимания, равнодушно проходил мимо. А сейчас они вызывали в душе какое-то щемящее чувство грусти, даже умиления, как по безвозвратно утерянному.

«А ты ведь просто боишься тюрьмы. Вот и запаниковал!» – шепнул противно-насмешливый внутренний голос, будто я и без него этого не знал.

 

Глава 9

Выпив подряд три стакана пива у автомата, взглянул на часы и тут только вспомнил, что в пять часов меня приглашал к себе Генрих. Было уже без четверти.

«Пойти или нет? Можно и не ходить, раз собираюсь расстаться с компанией Артиста. Но там я могу встретить Тамару... Пойду! Да и надо предупредить ее. Она, конечно, и не догадывается, с кем связалась. Нужно вытягивать девчонку, пока никуда не вляпалась по наивности».

В это время я проходил мимо городского ювелирного салона «Бриллиант». «Дельная мысль, – оживился я. – Подарю-ка Тамаре какую-нибудь безделушку. Да и бабки надо скорее истратить – улики все же. А если не примет? Ну, там видно будет!»

Когда вышел из «Бриллианта», в кармане у меня покоилась семидесятирублевая сафьяновая коробочка с миниатюрным изящным кулоном из золота под весьма символическим названием «Фортуна».

Вот и место назначения. Поднявшись на второй этаж, неуверенно позвонил. Открыла Тамара.

– О, ты верен слову, молодчага! – томно улыбнулась своими чудными губками бантиком. – Верность – вежливость царей...

– А Генрих где? – я немного смешался от такой фамильярной встречи.

– Да... Не знаю. Он не скоро появится. Времени у нас вагон. Ты мне не рад разве? Ой-ой, какое хмурое лицо! Сейчас же улыбнись! Вот так! Люблю послушных мальчиков!

Тамара открыла бар на колесиках.

– Пригубишь что-нибудь для смелости?

– Нет... Но чуть-чуть можно.

– Ах ты, пай-мальчик! – Тамара разлила в мелкие рюмки зеленый ликер «Шартрез».

Я заглотил крепко-сладкий напиток залпом, очень надеясь, что алкоголь вернет обычную уверенность и поможет мне как-то освоиться с неожиданной ситуацией.

Не найдя нужных слов, просто вынул из кармана сафьяновую коробочку и выложил перед девушкой.

– Это правда мне? – захлопала в ладоши Тамара, раскрыв ее. – А ты опасный сердцеед... Где уж тут бедной студентке устоять?.. А деньги откуда? Ах да! Совсем из головы вон – вы же сегодня с дела. Признаюсь, совсем не ожидала от тебя такой супергалантности! – Она, любуясь, приложила кулончик к платью. – Блеск! Золото на голубом смотрится просто шикарно! В каком виде желаешь получить благодарность, милый котеночек?

Я поднялся с кресла, настроение было такое, как если бы вместо коньяка я по ошибке выпил кислого самогона.

– Раз Генриха нет, то я, пожалуй, пойду, – я сделал шаг к двери.

– Погоди, негодник! Куда это ты улепетнуть от меня намылился? – притворно-обиженно надула губки Тамара. – Генрих, видишь ли, ему срочно понадобился! Если хочешь знать – он нарочно пригласил тебя в гости, а сам ушел. В этом и заключается его презент. Разве не рад? – Тамара откровенно-вызывающе посмотрела на меня и нарочито медленным движением расстегнула «молнию» на платье. Оно сползло на ковер, выставив на обозрение молодое гибкое тело, прикрытое лишь белыми кружевными трусиками. Бюстгальтер отсутствовал. Да он был и совершенно излишним приспособлением при ее высоком и упругом бюсте.

– Сам разденешься или помочь? – нахальная девчонка подошла вплотную и, нисколько не стесняясь, расстегнула «молнию» на моих джинсах, запустив руку в плавки. – Ого! Даже не ожидала такой мощи от мальчонки! Небось лет с тринадцати девочек портишь? Признавайся, негодник!

Рассказывать этой развратной девке, что сексуальный опыт у меня не богат, если не считать краткий бурный роман с одноклассницей Иринкой, закончившийся крупным скандалом с ее матерью, совсем некстати вернувшейся с работы, – желания не было.

– Как тебе больше нравится: по-азиатски, по-европейски, а может, по-уголовному развращенно – «тигриный глаз»? Или французский минет?

– Не знаю, – враз охрипшим голосом выдавил я, не имея даже представления, о чем таком она говорит.

– Тогда остановимся на французско-азиатском варианте! – Тамара уже успела стянуть с себя шелковый кружевной треугольник. – Это самые острые ощущения! Иди ко мне, мой ласковый и нежный зверь!

Когда через час мы закончили изучение сексуальных премудростей и оделись, Тамара, порывшись в своей красивой дамской сумочке, сказала:

– Ты мне понравился. Вот, держи визитную карточку. Я живу одна... Вечерком жду! Надеюсь, любимый, ты не поскупишься на кордовую цепочку в пару к кулону?

Дверь за мной захлопнулась.

Оказывается, Тамара плотно с ними повязана! Даже в курсе дел, хоть и обычная продажная девка! – это открытие меня поразило.

Если честно, я был уязвлен в лучших своих чувствах. Как тот язычник, что рабски поклонялся золотому идолу и вдруг обнаружил в нем не высшее божество, а простой товарный кусок драгметалла, который можно свободно купить и продать...

Я в мелкие клочки разорвал визитную карточку Тамары и бросил в пролет лестницы. Обрывки, кружась белыми воронами, словно насмехаясь надо мной, лениво падали вниз. Они будто шелестели:

– Ну и что ты этим доказал?

 

Глава 10

Я шел в парк, твердо решив порвать, пока не поздно, с компанией Артиста. Данное решение придало мне уверенности и ощущение какой-то легкости и свободы, которых так не хватало мне в последние часы.

Хоть и опоздал, в парк я пришел раньше всех. Вторым появился Дантист. Хотел сказать ему о своем уходе из банды, чтобы тот поставил в известность Артиста, но передумал, справедливо рассудив, что Жора тогда примет мое отсутствие за банальную трусость. Да и неприлично вот так уходить, без объяснений – все-таки Жора относится ко мне по-дружески.

– Что молчишь? – спросил я у Дантиста, чтобы хоть что-то сказать.

– Тяжело на сердце, – вздохнул Дантист. – Обрыдло все! Предчувствую палево. В натуре.

– Бросай эту кодлу – враз полегчает!

Дантист непонимающе уставился на меня своими телячьими глазами.

– Ты о чем, Джонни?

– Сам должен понимать, не маленький! Одно дело – грабеж, другое – налет с убийством. Лично я выхожу из игры. И тебе советую, если мозги вконец не пропил – уходи со мной. Группа на грани провала! Пистолет Генриха наверняка именной – его папаши-генерала. Серьезный след для легавых. Группа, ясно, обречена – надо линять, пока есть время! Или тебе под «вышку» приспичило?

Коротышка перекинул ногу на ногу и натянуто засмеялся, как залаял.

– И зачем, спрашивается, мечу бисер перед свиньей?! – всерьез разозлился я. – Сам о себе беспокойся, а я не нанимался!

Из-за поворота аллеи показались Артист, Генрих и Серый. Жора помахал рукой, знаками подзывая нас к себе.

– Что это у вас такие постные монашеские морды? – загоготал он при нашем приближении. – Перепили, да? А я вот, как с вами расстался, пошел домой, отоспался, как белый человек. Потом к брательнику заглянул. Глотнули по капельке из источника Ипокрена, и, как видите, я по новой бодр и полон сил. Как говорится – готов к труду и обороне! Сейчас двинем в «Большой Урал». Там нынче мюзик-холл зажигает.

– А где Тамара? Занята? – спросил Серый у Генриха, кося на меня насмешливый взгляд.

– Ерунда какая! Для меня у нее всегда найдется время. Просто она уже приелась. В «Большом Урале» подыщу достойную замену, – самодовольно ухмыльнулся Генрих. – Да и вы, мальчики, не теряйтесь. Там самая дорогая девчонка пять червонцев всего стоит. Секс – главный двигатель прогресса! И запомни, Серый, женщина – как книга. Прочтешь – и она теряет всю привлекательность.

– Но ведь есть любимые книги! – подыгрывая, вмешался Артист.

– Естественно! К ним возвращаешься под настроение, но читаешь-то новые!..

Мы вышли из парка.

– Артист, я ухожу... – начал я, на всякий случай сунув руку в карман за кастетом. Но Жора меня перебил, радостно оскалившись:

– Ба! Кого имеем счастье лицезреть? Его высочество Бобер-старший, собственной персоной! Наверно, нарисовался, чтоб выразить нам свое почтительное смирение?

Бобров, видно, случайно встретившийся нам, остановился и молча, выжидающе уставился исподлобья на Артиста.

– Это один из тех братьев, которые нагло отказались с нами работать? – спросил Генрих с интересом, будто какую редкую инфузорию, рассматривая старшего Боброва.

– Он самый! Ну как, милейший, ты, надеюсь, искренне раскаялся в содеянном и готов по новой вернуться в лоно нашей церкви? Не вижу что-то смирения на роже!

– Пропустите, ребята, я спешу! – сделал безуспешную попытку ретироваться Бобров.

– Ах-ах-ах, какие мы стали занятые!.. – Артист сделал едва заметное движение, и Бобров со стоном упал на колени.

«Солнечное сплетение», – догадался я.

Серый с Дантистом, привычно подхватив его за ноги и руки, поволокли жертву за парковую ограду.

– Здесь нам никто не помешает! – удовлетворенно хмыкнул Серый, вдевая пальцы в свинцовый кастет.

– Не трогайте пацана! Пусть уходит. Это его право! – вмешался я в происходящее.

Серый, не слушая, с размаха ударил Боброва кастетом в челюсть. Ломая ветви акации, тот отлетел к ограде и, разлепив окровавленные губы, выдохнул:

– Падла дешевая!

Серый размахнулся снова, но я перехватил его руку.

– А-а! Сосунок! С тобой-то я еще не рассчитался за первую встречу! – Серый вырвал руку и ударил, метя мне в висок, но я вовремя пригнулся и с силой, в которую вложил всю свою ненависть, полоснул ребром ладони Серого по кадыку, а когда стал падать, пнул его в печень.

Серый тонко ойкнул и бесчувственным кулем рухнул на землю.

Бобров, воспользовавшись моментом, вырвался на улицу, сбив на пути Артиста с ног. Тот, рассвирепев, выхватил нож и хотел броситься за ним вдогонку, но Генрих остановил его, влепив отрезвляющую пощечину.

– Не будь ослом, Жорик! Мы с ним еще встретимся, и навряд ли тогда он отделается больничной койкой! Будь уверен!

– А как это понимать?! – еще не вполне охолонув, повернулся ко мне Артист. – Что ты сотворил с Серым, Джонни?

– Пустяки! – я напряженно улыбнулся. – Минут через пяток очнется и будет как новенький! Кстати, Жора, я покидаю вашу теплую компанию, прощай! – резко повернулся на каблуках и пошел к выходу из парка. Заслышав за спиной торопливые шаги, вынул кастет и обернулся. Меня догнал Дантист.

– Джонни, я с тобой. Будь что будет!

– Лады! Ты не так глуп, как кажешься.

– Постойте! – к нам подошел Артист, его морду аж перекосило от ярости. – Вы что, донести на меня собрались?

– Нет, Жорик. Ты и без наколки спалишься – нервишки тебя опять подведут. Скорее всего к стенке!

– А-а, понял! Схватил кусок и решил больше не рисковать? – Артист чуть не срывался на крик.

– Ты ко всему еще и дурак! – я швырнул на землю смятые ассигнации. – Держи на чай, то бишь на водку!

Жора, как я и был уверен, не побрезговав, стал собирать деньги.

 

Глава 11

– Куда двинем? – нарушил молчание Дантист, когда парк остался далеко позади.

– Не знаю... А впрочем, пойдем-ка, посидим в один уютный скверик.

По дороге я купил в булочной длинный батон хлеба за двенадцать копеек.

– Ты чего? Голоден? – спросил Дантист. – Тут кафе недорогое поблизости, на углу.

– Нет, – усмехнулся я. – Просто очень вдруг захотелось совершить что-нибудь этакое...

Мы вошли в сквер. Я был сильно разочарован – непоседы воробьи отсутствовали! Вечный закон подлости!

– Ну да ладно! Будет воробьишкам приятная неожиданность – сытный завтрак! – Я присел на скамейку и раскрошил хлеб на тротуар.

– Знаешь, – попыхивая сигаретой, сказал Дантист, – я уже давно хотел завязать с Артистом, да духу не хватало. А когда ты заговорил об этом, я подумал – берешь на пушку. Провоцируешь... – Дантист провел ладонью по своему свекольному лицу. – Даже не верится, что все-таки развязался! А здорово ты вздул Серого! Так ему и надо, шакалу!

Мне бы остаться одному, отдохнуть от впечатлений, но не мог я вот так просто прогнать коротышку, которого, как видно, никто нигде не ждал.

– Слушай, я все хотел спросить – зачем ты тогда билетами в кино торговал? Ведь бабки, как понимаю, у тебя всегда водились. Верно?

Дантист, казалось, был сильно смущен, даже глаза отвел в сторону.

– Да. Бабки имелись – точно. Но... не мог я на них сестренке подарок купить... Короче, не хотел, чтоб она возилась с игрушкой, купленной на такие деньги... Ворованные!

Я даже немного растерялся от такой неожиданной щепетильности и тонкости души – мне, признаться, подобная мысль и в голову не пришла бы.

– Ну ладно! А спекуляция билетами – чистый благородный труд?

– А что? Тут никакого обмана. Желают – берут, не желают – не берут. И, главное, никакого насилия...

Вечерело. Суетливый шум улиц начал понемногу утихать. Солнце еще не скрылось, но на темной голубизне небосвода уже угадывалась ущербная луна.

Отоспавшийся за день, свежий ветерок без дела бродил по городу, из шалости забираясь иногда в водосточные трубы и весело посвистывая оттуда, призывая своих братьев-ветродуев на игру.

– Ну, пожалуй, простимся, Дантист! – протянул я руку.

– Меня зовут Альберт, – как-то смущенно улыбнулся тот, отвечая на рукопожатие.

– Прощай, Альберт!

– Счастливо, Евгений! Зря все же бабки отдал, они бы тебе еще пригодились.

– Пустяки. Все ол райт.

Не спеша, я направился домой. Какое-то чувство неясного беспокойства заставляло невольно замедлить шаги. Вот и не верь после этого предчувствиям!

Дома меня поджидал наряд милиции и мама с посеревшим лицом, твердившая, как заклинание, что все это недоразумение...

После обыска, на котором в качестве понятых присутствовали соседи, меня, втолкнув в милицейский «газик», доставили в камеру предварительного заключения.

Дело в том, что покойный сержант, еще когда мы были в магазинах, записал, бюрократ, номера мотоциклов, не поленившись стереть грязь.

Как я позже узнал, Генрих, Артист и Серый были задержаны уже в парке – какой-то сознательный гражданин звякнул в дежурную часть, что там дерутся хулиганы.

Следствие и суд прошли для меня кошмарным сном. На суде, уже наголо обритый, я вел себя вызывающе-нагло – только это помогло мне не унизиться до слез.

Мама, мгновенно постаревшая, сидела в зале заседаний, опустив голову, будто это судили ее.

Через день после оглашения приговора мне передали от нее записку: «Первый раз в жизни я рада, что твой отец с нами не живет. Ему не пришлось пережить позора, который принес ты».

 

Глава 12

Самые тяжкие в неволе, шутят зеки, это первые пятнадцать лет. Потом привыкаешь...

Когда нашу группу в три десятка осужденных наконец отправили на этап в зону, я воспринял это как счастливый лотерейный билет. Тюрьма за полгода обрыдла до предела. Бывало, в камеру на тридцать человек набивали до сотни. Понятно, что за климат, в прямом и переносном смысле, там царил. Дышать было нечем, и братва, озверев от этого ментовского беспредела, готова была по любому пустяку глотку порвать. Даже своему брату заключенному. Плюс ко всему – неудобоваримая тухло-прокислая баланда и постоянная напряженка с куревом и чаем.

Нервы у всех были на крайней точке кипения. Хотели мы уж бунт поднять, но в камере оказался стукач, и самых активно-агрессивных опера быстренько водворили в тюремную больничку. Естественно, для профилактики, сначала сломав им несколько ребер и отбив почки коваными сапогами и резиновыми палками, которые какой-то мрачный шутник окрестил «демократизаторами». Впрочем, кажется, это название появилось попозже – при горбачевской перестройке. Сейчас уже не припомню точно.

Что меня всегда удивляет – своей жестокостью менты, может, рассчитывают перевоспитать уголовников? Тогда они просто дебилы. Ладно бы наш брат сидел за колючкой всю оставшуюся жизнь. Тогда еще можно было бы отыскать в пыточных методах зачатки логики и смысла. Но ведь все мы когда-то выйдем из-за забора. И девяносто девять процентов освободившихся – законченные зверюги, которые отыграются за личные мучения на простых обывателях. Потому как все люди по ту сторону забора зеками воспринимаются заклятыми врагами. Такой вот парадоксальный расклад. И виноваты в этом извращенном восприятии действительности люди в погонах и с дубинками в руках. Между прочим, складывается стойкое впечатление, что работают в тюрьмах и лагерях исключительно садисты и алкоголики, которые не только чужую, но и свою жизнь в грош не ставят. Да и из кого формируется контролерский контингент лагерей? Проштрафившихся, заворовавшихся и спившихся ментов, уволенных из райотделов милиции. Факт общеизвестный.

И какой выход? Нет его – тупик. В эту систему нормальные люди никогда работать не пойдут. Ниже их человеческого достоинства. Надо перестать лицемерить, считаю, и назвать исправительно-трудовые колонии настоящим именем – фабрики преступников. Честнее будет.

Ко мне сокамерники не вязались. Дело тут в уголовной статье, по которой я проходил – семьдесят седьмая – вооруженный бандитизм – внушала братве если не опаску, то почтение. Хотя и срок-то был у меня «детский» – четыре года, так как на момент преступления я еще относился к малолеткам, несовершеннолетним.

Даже месячные продуктовые передачи мои не половинили, как у других мужиков. Правда, здесь, возможно, сыграли роль моя спортивно-натренированная фигура и мрачноватый взгляд исподлобья, ясно говорившие, что со мной так просто не совладать.

Ехали в зону мы в переполненном автозаке. Что любопытно – перестройка еще не началась, а бензина уже на все машины не хватало, впрочем, как и всего остального... Думаю, за счет всех этих наглых хищений госимущества и выросли грибы-мухоморы – «новые русские», миллиардеры. Негде им было просто-напросто взять денег, кроме как из дырявого кармана государства. Конечно, мысль эта явно не нова и всем гражданам очевидна.

Иногда даже приходит в голову: для разболтанно-расхристанной, проворовавшейся России свой Пиночет необходим на годик-другой. Ясно, при непременном условии, что он добровольно, по чилийскому примеру отдаст власть обратно парламенту. Но маловероятно – власть, как известно, затягивает посильнее, чем алкоголь, некоторых наших нынешних лидеров. Между прочим, генерал Лебедь принципиально в рот не берет спиртного, что является уже огромным плюсом для российского политика.

Впрочем, я, как всегда, отвлекся на второстепенные темы.

Лагерь, куда нас доставили, считался образцово-показательным – то бишь верховодили здесь администрация учреждения, опираясь на «козлов» – зеков, продавшихся ей за мелкие привилегии, вроде добавочных продуктовых передач и свиданий с родственниками. В основном это физически развитые кретины, не сознающие единственной извилиной, что на долгожданной воле их ожидает перо в живот или пуля в затылок. Существуют, конечно, и более изощренно-жестокие способы возмездия. «Колумбийский галстук», например, почему-то нечистоплотными журналистами прозванный в России «чеченским». Это когда надрезают горло и высовывают язык наружу. В натуре, похоже на галстук.

Первое в своей жизни убийство я совершил в этой зоне. Так уж вышло – вины за собой не чувствую ни на децал. Просто другого выхода не видел. Да и не было его. Поэтому и приговорил падлу. Даже личного вафельного полотенца не пожалел для этого дела.

Следственный изолятор Екатеринбурга удобно располагается впритык к исправительно-трудовой колонии. Так что ощущали мы себя сельдями в бочке всего каких-то пять минут. Хотя оформление бюрократических бумажек на нашу передачу в учреждение заняло в несколько раз больше времени.

Но наконец железные двери автозака распахнулись, и весь этап оказался в «предбаннике» – в каменном мешке под бдительной охраной десятка прапорщиков с овчарками на коротких поводках. Псы, к слову, вели себя смирно – разинув клыкастые пасти, не лаяли и не рвались из жестких ошейников, глядя на нас умными человечьими глазами. Правда, из каждой собачьей пасти текла почему-то обильная слюна. Но мысль, что они собираются нами пообедать, я сразу отбросил как неосуществимую – скорее мы порвем глотки псам. Человечья стая поопаснее волчьей. Псы, наверно, это чувствовали.

Пройдя дотошную регистрацию, мы, построившись в маленькую колонну по двое, посетили вещевую каптерку, где нас переодели в одинаковые рабочие робы и кирзовые сапоги, выдали матрасы, постельное белье и полотенца. Затем, также под конвоем, отвели в «карантин» – двухкомнатное помещение на первом этаже штаба – главного административного здания зоны. Дешево и сердито, как говорится, – штаб был всегда полон ментами, которые при возникновении возможных эксцессов в карантине легко могли их локализовать и ликвидировать.

Всех этапников рассадили в ряд на стулья перед длинным столом и положили перед каждым лист бумаги.

– Чтоб через пять минут были написаны заявления на вступление в секцию профилактики правонарушений! – заявил мордоворот-завхоз из зеков. – Иначе буду беседовать с каждым в отдельности. – Для убедительности он продемонстрировал свой кувалдообразный кулак. – Усекли, чайки?

Почти все послушно начали заполнять листочки, когда я встал и заявил:

– Это беспредел! По закону вступление в общественность – дело сугубо добровольное!

– Ого! – искренне удивился завхоз. – Законник нашелся! Запомни – все законы остались по ту сторону забора. А тут действительны только законы хозяина – начальника колонии. Он и есть для всех нас закон! Не вкурил? Тогда айда ко мне в каптерку. Популярно объясню!

Вторая, меньшая комната карантина и была каптеркой завхоза. Неплохо он устроился. Здесь стояли телевизор, холодильник и диван. На стенах висели цветные плакаты голых девиц в вызывающих позах.

Не успел я оглядеться, как получил мощный удар в солнечное сплетение, сразу потеряв возможность к сопротивлению

– Мы люди грамотные! – криво улыбнулся хозяин каптерки. – Щас от тебя живого места не останется, а синяков не будет!

Он подошел к умывальнику и, намотав на руку полотенце, подставил под струю холодной воды умывальника. – Учись, салага!

К этому времени я уже успел немного оклематься – просто везение, что получил удар при выдохе, а то б не меньше десяти минут приходил в норму. Завхоз явно о тонкостях карате не имел понятия. Ну что ж – ему же, козлу, хуже!

Когда завхоз без малейшей опаски приблизился ко мне, я с силой пнул его в голень, а когда он растянулся на полу, тараща на меня изумленные глаза, добавил носком кирзового сапога в печень и уже без всякой надобности, а лишь для собственного удовольствия – по почкам. Мордоворот от болевого шока потерял сознание.

Стараясь держаться спокойно, я вышел из каптерки и, не обращая внимания на испуганно-удивленную реакцию собратьев по этапу, порвал свой чистый листок и стал ждать дальнейшего хода событий.

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем из каптерки, держась за стены, выбрался завхоз карантина и, кося на меня трусовато-злобным взглядом, исчез за дверью, ведущей в коридор.

Через несколько минут майор, дежурный помощник начальника колонии, закоцав для надежности в стальные браслеты, уже вел меня под охраной двух контролеров в штрафной изолятор – миниатюрную тюрьму при лагере.

– Устрой-ка этого дикого «баклана» в восьмую камеру! – распорядился майор прапорщику ШИЗО, злорадно ухмыляясь. – Пусть переспит с опущенными. Полагаю, к утру «голубые» его живо в свой цвет перекрасят! Дырявые черную воровскую масть на дух не переносят!..

Наручники с меня все же сняли, посчитав, что сокамерники не дадут разгуляться, имея в виду их значительный численный перевес.

Лязгнула замками открываемая дверь, и я буквально был катапультирован в камеру хромовым сапогом ДПНК, заржавшего мне вслед.

«Это он не по злобе, – понял я. – Просто таким нехитрым манером ясно показал камерникам, что церемониться с новеньким не следует...»

Квадратное помещение было рассчитано на четыре шконки. Трое «голубых» стучали костяшками домино на привинченном к полу столе, а двое, явно не по-братски обнявшись, лежали на крайней шконке и занимались делом, которое выглядит нормальным лишь в случае, если партнеры разнополы.

Доминошники, азартно увлеченные игрой, не обращали на безобразно-мерзкую сцену совокупления ни малейшего внимания. Да и понятно – они ведь тоже были из «голубой» армии опущенных.

Парочка, кое-как прикрывшись, поманила меня к себе.

– Отрицаловка, что ли? – поинтересовался жирный бугай, только что с явным удовольствием исполнявший роль пассивного гомика.

– В каком смысле? – не понял я.

– Дурочку из себя не строй! Против администрации буром попер, верно? Ну и бычара! Станешь нынче из кобелька сучкой! Се ля ви! Молоденький – большим спросом в зоне будешь пользоваться. Меньше чем полкило чая с клиента не бери. Договорились? Не сбивай, сосунок, цену! Усек? Кстати, познакомимся – я Миша, а этот мой милый дружок – Гришуня. Доминошников в расчет можно не брать – банальные терпилы от тюремного беспредела. В зоне отказываются трахаться, хоть и были весьма выгодные предложения. Дешевое быдло, которому наивысший интимный кайф не понять! Колхозники, одним словом!

– Я Евгений. Но сразу предупреждаю – педерастом не буду, хоть убейте!

– Раз к нам кинули, будешь, никуда не денешься! – осклабился Миша. – И успокойся – убивать тебя никто не собирается. После вечерней проверки загнем ласточкой – и все дела! Метода многократно отработана. Смирись, дорогуша! Если разобраться, ничего страшного – один раз не пидорас, как говорится.

Миша вдруг захохотал-закудахтал:

– Кстати, и имечко у тебя здорово подходящее – Женя! Двуполое! Как нарочно! Выходит – судьба!..

План вчерне у меня уже был составлен, вплоть до мелочей и с учетом возможных неожиданностей.

По заведенному порядку в девять вечера в камеру ввалились два полупьяных опера и ДПНК.

– Смотри-ка, жив еще! – наигранно удивился майор. – Погляжу по утряне, что от тебя останется!

Защелкали замки и засовы, отрезая мне последний путь к спасению.

– Ну и как? – заухмылялся Миша. – Как предпочитаешь?..

– Стыдно признаться, – состроил я смущенную физиономию. – Но мне нравится с элементами садизма.

– Как так? – удивился Миша. – А сам говорил – чистый.

– У каждого свои маленькие секреты и слабости,– промямлил я. – Со связанными руками как-то сильнее кайф. И, признаться, кончаю только в таком положении...

– Каких извращенцев не встретишь! – загоготал Миша. – Ну, давай! Полотенце сойдет?

– Вполне! Я уже приготовил.

– Гляди-ка, предусмотрительный дырявый попался! Чего только не бывает в жизни! Умора!

Это были его последние слова. Подойдя вплотную к нему, я захлестнул полотенце вокруг его бычьей шеи и во всю мощь мускулов потянул в разные стороны. Тот даже и захрипеть не успел. С выпученными глазами на свекольном лице шлепнулся на цементный пол и застыл в неестественной позе.

Я мигом скинул тяжелый кирзовый сапог и, зажав голенище в руке, приготовился обороняться от остальных дырявых.

Но никто из них не тронулся с места.

– Зря хипишуешь, Евгений! – в глазах Гришуни застыл страх. – Мишке давно пора было крякнуть. Плакать по нему некому. А мы, к твоему сведению, все это время спали и ничего не слыхали и не видели... Кстати, надо бы его подвесить – авось за самоубийство проканает.

– Действуй! – распорядился я, но сапог из руки все же на всякий случай не выпустил.

Гришуня, стараясь не смотреть в лицо трупу, затянул полотенце петлей и зацепил конец, с помощью подавленно молчавших дружков, к оконной решетке.

– Кажись, выглядит вполне натурально, – заметил Гришуня, явно рассчитывая на мою похвалу.

– Сойдет! – я кивнул. – А теперь всем спать!

Подъем и утренняя проверка в штрафном изоляторе в пять утра. Менты, ошалело уставившись на повешенного, некоторое время стояли разинув рты, а потом побежали за врачом, хотя сразу было ясно, что тело уже окоченело. Все-таки в лагерях работают одни дураки и дебилы.

Всех сокамерников, естественно, оперативники тут же раскидали по одиночкам, чтобы поймать на несоответствиях в показаниях.

Я твердо держался версии, что спал и ничего не знаю, несмотря на неинтеллигентное ведение допроса, выразившееся в нескольких ударах по почкам и голове.

Через два часа меня вызвали в кабинет начальника колонии.

– Ну что, дорогой? – пятидесятилетний полковник закурил «Кэмел» и оценивающе уставился в мои глаза. – Не успел прибыть в учреждение, и сразу пришил осужденного, не говоря уж о дерзком избиении завхоза карантина. Ты хоть сознаешь, что идешь на раскрутку минимум лет на десять строгого режима? А может, ты у нас просто маньяк-садист?

– Ладно, начальник! – обозлившись, я решил не запираться. – Избил завхоза и повесил вашу голубую «шестерку» я! Сами они напросились. Издевательств над собой никому не позволю. Не так воспитан!

– А ты мне нравишься, – неожиданно заявил полковник. – Терпила твой законченная сволочь была. За «мокруху» не переживай – спишем на случай суицида. За что он срок тянул, знаешь? Мамашу родную придушил, когда та на опохмелку не дала. Так что туда ему и дорога. А завхоза я списал на прямые работы. Не справляется. Не пойдешь на его место?

– Нет.

– Я так и думал. Дам тебе теплое местечко – кладовщиком. Только сильно не заливайся и держи себя в рамках. Тогда взаимоотношения у нас с тобой будут правильные. Лады?

– Не знаю даже! – я был растерян, уверенный, что из кабинета меня уведут в наручниках и с червонцем в перспективе.

– Между прочим, Евгений! Ты станешь сейчас крупным уголовным авторитетом в зоне. Но отношения, надеюсь, у нас останутся дружески-доверительные... Кличку надо тебе подобрать – лагерный контингент очень клюет на эту глупую воровскую атрибутику... Придумал – раз ты у нас равнодушен к гомосексуализму – пусть будет Монах. Оригинально и запоминается враз. Не возражаешь?

– Мне все едино.

– Тогда чуток обмоем по традиции твое уголовное прозвище! – Полковник вынул из письменного стола плоскую бутылочку коньяка и плеснул на донышко двух миниатюрных стопок. – Давай, Монах, чтоб все у нас с тобой было путем!..

«Ладно! Лучше бы все это из памяти стереть раз и навсегда! Еще образуется жизнь! Водительские права у меня в наличии. Устроюсь куда-нибудь инструктором по автоделу. И заживу, как все...»

Я поднялся со скамейки, отбросил давно потухшую «родопину» и направился к выходу из парка.

Было прохладно. Небо невольно хмурилось кустистыми бровями туч. По краям аллеи тревожно шумели тополя, предчувствуя суровую зиму.

Вдруг вся природа на мгновение замерла и хлынул крупный дождь. Тяжелые водяные капли хлестко били по листьям, по гравийной дорожке, создавая несмолкаемый гул.

Неожиданно из-за мрачных туч выглянул краешек солнца, словно напоминая, что осень не вечна – придет зима-спокойствие, весна-любовь и лето-счастье...

 

Глава 13

Не догадывался я тогда, что неразлучная парочка – Судьба и Случай – уже не позволит мне сойти с узкой волчьей тропы...

Всего несколько месяцев спустя я снова оказался в Екатеринбургском следственном изоляторе по обвинению в двойном умышленном убийстве. На сей раз мне явственно светила «вышка», но пронесла нелегкая – отделался всего лишь тринадцатью годами строгой изоляции.