1

Не обращая внимания на масляные весенние лужи, я длинными прыжками мчался к близкому лесу. Из горла вместо дыхания вырвался хрип Просвистев мимо меня, булыжник хлопнулся о придорожный валун, выбив желто-синюю искру.

Оказавшись под спасительными деревьями, я сбавил бег и остановился. Мои преследователи – трое парней – отстали, убедившись в бесполезности продолжения погони.

Переведя дух, я с трудом улыбнулся и, досадуя, потрогал нижнюю губу. Та припухла и саднила. Достав из кармана желтой болоньевой куртки металлический рубль, приложил холодный кругляш к больному месту и пошел по тропке в глубь леса – все равно до наступления темноты и думать нечего вернуться домой. Ваганты наверняка поджидают где-нибудь по дороге.

Сосновый лес, воздух, напоенный после недавнего дождя запахами хвои и земли, приводили в порядок взбудораженные мысли, словно расставляли их в стройные шеренги. Происшедшее начинало казаться не таким уж значительным и непоправимым.

«Подумаешь, сплутовал в «чику»! Все неглупые люди так делают. Правда, они и не попадаются. Ладно, ваганты простят после отступного. Утрясется как-нибудь – не в первый раз».

Неосторожно задев плечом молодую березку, я заработал водопад дождевых капель. Сердито погрозил деревцу кулаком и тут же рассмеялся. Настроение определенно поднималось, и даже негодные струйки, нагло пробравшиеся за воротник, не могли помешать этому.

– Та-та-та-та! – неожиданно совсем рядом прозвучал сигнал невидимого горниста.

Я пошел в сторону, откуда подал о себе знать горн, и через десяток шагов, осторожно выглянув из-за сосны, увидел необычное зрелище.

На широкой поляне выстроились две дюжины ребят, у многих за спиной торчали стволы винтовок. Среди мальчишек был один взрослый – очень высокий светловолосый мужчина в черной кожанке и фуражке с морским «крабом». Рядом с этим Гулливером стоял горнист. У всех ребят были одинаковые темно-синие береты, на большинстве которых поблескивали золотистые звёздочки – одна, две и более.

– Владимир Петрович, отряд построен! – доложил выступивший из шеренги черноволосый паренек со скуластым по-монгольски лицом. – Лес до самой просеки прочесан. Ничего подозрительного.

– Вольно! Следуем дальше по намеченному маршруту к горе Лысой. Дозорных выслать вперед.

Через минуту поляна опустела, потерялись среди шорохов леса удалявшиеся шаги, а я все стоял, уцепившись за мокрый корявый ствол дерева, и удивленно таращил глаза, на тропку, по которой ушли неизвестные вооруженные мальчишки.

Чуть ли не бегом отправился назад к городку. Встреча с вагантами уже не пугала. Первый приступ праведного негодования у них наверняка миновал. Да и не терпелось поделиться с приятелями новостью, что в нашем лесу объявился какой-то большой военизированный отряд.

За деревьями уже стал проглядываться пустырь, который так поспешно пришлось покинуть из-за неаккуратно перевернутой мной монеты с «решки» на «орла».

– Плутовать, Джонни, никому не запрещается, – сказал, заметив этот маневр, Колобок – полноватый рыжий парень, главный среди вагантов. – Но надо грамотно. Мухлюешь – не попадайся! А сейчас твои старшие товарищи преподадут вам, сударь, урок для более глубокого усвоения этой простой истины...

Сергун и Цапля, тоже принимавшие участие в игре, понимающе усмехнулись и заломили мне руки. Уже первая часть урока мне совсем не понравилась. Нижняя губа распухла, в перспективе маячил «фонарь» под глазом, а то и под обоими. Изловчившись, я сбил подножкой державшего меня за руки Сергуна, боднул головой в живот Цаплю и удрал в лес, который не впервые помогал мне благополучно «прогуливать» подобные «уроки».

Сейчас на пустыре уже никого не было. Разочарованно и все же с некоторым облегчением вздохнув, я только было собрался выйти на дорогу, как чьи-то цепкие руки схватили меня сзади и заставили упасть на колени.

– Ага, попался, Джонни! – загоготал довольный Колобок. – На этот раз не смоешься!

Цапля и Сергун, сопя от усердия, крепко держали меня за запястья, в то время как Колобок выворачивал мои карманы.

– Вот это финт! – изумился главный вагант. – Он даже деньги не потрудился спрятать! С невыразимым уважением вижу в тебе, Джонни, зачатки глупой честности. – Сунул смятые бумажки и даже медную мелочь себе в карман.

– По лицу не бейте, – буркнул я, убедившись в невозможности вырваться на волю. – Завтра мне на школьном спектакле выступать.

– Отпустите его, – сделал великодушный жест Колобок. – Кретин, не догадавшийся припрятать денежки, заслуживает снисхождения. Вторую часть предназначенной тебе чувствительной лекции получишь в следующий раз. Недолго ждать, ха-ха!

Сразу повеселев, я стряхнул с колен прилипшие хвойные иголки и лепешки грязи и поведал приятелям об увиденном на поляне.

– Это могли быть только мушкетеры, – нахмурил пшеничные брови Колобок. – Совсем обнаглели, чистюли! Скоро вовсе прохода от них не будет! Шляются везде, нос в каждую щель суют – общественный порядок, видишь ли, охраняют! И чего они по лесу бродят? Раньше от пожаров берегли. Но сейчас ведь еще сыро. Непонятно.

– А помнишь, на прошлой неделе мы скамейку на Лысой разломали, чтоб трон тебе сделать? – вставил слово Сергун. – Вот, наверно, они и рыскают в поисках виновников.

– Слово-то какое – виновников! Еще скажи – преступников! – рассердился Колобок. – А я вот сейчас пойду и сразу две скамейки в дровишки превращу! Из принципа!

– Сегодня опасно, – оглянулся из-за плеча на лесной массив Цапля. – Могут поймать и всыпать по первое число.

– А я никого не боюсь! – покраснел Колобок, невольно все же бросив настороженный взгляд на близкие сосны и кусты. – Ну, да черт с ними! Отложим возмездие на завтра. Кстати, сообразим что-нибудь получше, чтоб подперчить пресную жизнь мушкетерам!

Домой я возвращался в сумерках. Уже почти полгода я жил у своего дяди-пенсионера. Мама отправила меня к одинокому родственнику, уехав в годовую командировку в Чехословакию преподавать русский язык и литературу.

Дядя Юра не проявил особого восторга, узнав о планах сестры, но встретил меня довольно гостеприимно – родная кровь как-никак.

Ему не пришлось раскаиваться. Много хлопот я не доставлял. Без лишних слов ходил по магазинам, прибирался по дому. Глаза не мозолил – то в школе, то на улице где-то пропадал. Львиную долю присылаемых мамой денег я расходовал на куртки, рубашки и джинсы. Дядя был старой закваски. Почти несменяемой одеждой до выхода на пенсию у него была замасленная спецовка, в которой он всю сознательную жизнь простоял у кузнечного молота, выковывая узлы к тракторам, а во время войны – к легендарным танкам «Т-34». В период восстановления народного хозяйства снова вернулся к тракторам.

Привыкший воздержание принимать за принцип, он малейшее излишество считал чуть ли не нарушением общественного порядка.

– Но пойми, дядя, – во время одного из дебатов заметил я. – Все, особенно молодежь, хотят выглядеть не серой массой, а индивидуумами, заметными личностями, в конце концов. Кому нравится подойти под стих поэта: «Серые и мелкие людишки бегают и прячутся от жизни»?

– Вон у меня в шкафу висит спецовка и черная пара. В них я проходил больше десятка лет и не был серым людишком, – обиженно поджал губы дядя Юра.

– Был! – усмехнулся я. – Потому-то и замуж, наверно, за тебя ни одна не пошла.

– Просто с жиру все вы беситесь, вот что! – резонно, как ему казалось, сказал дядя, отступая из гостиной в спальню. Тему о своем холостячестве он всегда старательно избегал, и я, давно приметив дядину слабость, нередко пользовался этой темой, как беспроигрышным козырем в разгар словесной баталии.

Вот и двор моего дома. С сожалением взглянув на уже пустующие скамейки под тополями, на свет уличных фонарей, я шагнул в полутемный подъезд. Дома скучно, но все ребята разошлись, и ничего не поделаешь. Почему-то вспомнились мальчишки на поляне. Что они сейчас делают? Может, все еще в лесу? Ночью, наверно, там сейчас жутковато...

Поднявшись на третий этаж, позвонил. Послышалось шарканье шлепанцев, щелкнул английский замок, и показалась лысоватая голова дяди Юры.

– Поздно, племяш, гуляешь. Ужин-то остыл давно. Сам подогревай.

Я лежал на диване, натянув одеяло до подбородка. В комнате не было холодно; просто, укутавшись, я легче засыпал. А спать, как всегда, не хотелось. Я где-то читал, что в Польше есть чудак, который обходится без сна уже более десяти лет – и ничего. Чем же он занимается? Мне бы так не удалось. Если бы не увлекательные сны, жить было бы еще скучнее. Наверно, и я найду когда-то свою «точку преткновения», дело, которое займет все мои силы и разум; но пока – торичеллиева пустота.

Мысли обратились к школе. Даже зависть берет – такое множество «правильных» одноклассников. Они твердо знают свою дорогу после получения аттестата и уже сейчас заранее готовятся к ней, расчищают дорогу от острых камней, ставят предупреждающие знаки на поворотах, чтобы потом катить на высшей скорости без аварий и задержек к намеченной цели...

Взять хотя бы Лешку, что сидит на первой парте перед столом учителя. Непредставительный из себя: невысокого, даже прямо скажем – маленького роста, голова, как репка, с острым носом и черными чудными глазами. Эти глаза чуть ли не завораживали собеседника. В их глубине бьша заискивающая теплота и одновременно холод насмешки, энергия энтузиаста и вялость человека, которому уже все надоело, мудрая печаль «всепознавшего» сфинкса и бесшабашность рубахи-парня. В общем, как загадка «неопознанных летающих объектов»: чем больше думаешь и вникаешь – тем больше непонятного и загадочного. Я случайно знал будущую Лешкину дорогу. На первой парте сидел потенциальный киносценарист из первых величин.

Как-то зимним вечером я с Лешкой возвращался со дня рождения одноклассницы. Там мы немного выпили, и это, видимо, настроило Лешку на дружескую, небрежно-покровительственную ноту.

– Не будь цветком в проруби! – наставлял он, давясь с непривычки табачным дымом, но все же бодро жестикулируя огоньком сигареты у самого моего носа. – В наш аховый век суперстремительности выигрывает тот, кто в состоянии оторвать от жизни кусок помясистей. А для этого нужно заранее застолбить себе участок для разработки, подготавливать силы. Все делать с заглядом вперед. Думаешь, я от нечего делать взвалил на себя такую общественную работу: и староста класса, и член редколлегии нашей стенной газеты? Дурака нашел! Мне необходима суперположительная характеристика во ВГИК! Там уж я попаду в струю, не сомневайся. За каждый сценарий несколько тысяч отваливают. У меня, кстати, есть в задумке уже два сценария. Один военно-патриотический, другой о комсомольцах-первопроходцах.

– Но ты же не воевал, да и первопроходцем не был. О чем писать будешь? – усомнился я.

– А газеты на что?! А фантазия? – взорвался Лешка. – Все так пишут!

– А если таланта не хватит?

– Плевать! – отбросил щелчком погасшую сигарету Лешка. – Не пропаду! В случае чего пойду по административной линии. Тоже неплохая перспектива.

После этого разговора Лешка стал более доверительным со мною, выделив меня из всего класса себе в наперсники. У нас даже завязалось нечто вроде дружбы. Несколько раз вместе сходили в кино и на лыжах в лес.

За зиму Лешка сочинил пьесу «Дерево – предмет одушевленный», в которой, кстати, я завтра должен буду играть главную роль.

Перевернулся на другой бок и натянул одеяло на голову, чтобы не слышать бурного храпа дяди Юры из соседней комнаты.

Роль в предстоящем спектакле я знал назубок, но сомневался в реакции зрителей. Вся постановка, на мой взгляд, – муть и скучища. Вспомнил разработанный вагантами и утвержденный Колобком план подрыва мушкетеров изнутри. Вот роль разведчика-диверсанта мне явно не по душе.

2

Утром после завтрака отправился в школу. Коротал путь, экспериментируя с портфелем. Пытался нести его на голове без помощи рук, как в телевизионном клубе кинопутешествий носили свою поклажу арабы. Но ничего путного не получилось. Сначала рассердился, но тут же успокоился, придумав оправдание: мы ведь цивилизованный народ и посему привыкли использовать голову только по ее прямому назначению!

В школе стоял обычный перед занятиями несмолкаемый гам. Особенно резвились младшие классы. Мария Львовна, завуч по воспитательной части, безуспешно пыталась загасить энергию школьников, хватая за шивороты первоклашек и записывая их фамилии в свой маленький блокнотик, с которым она, похоже, не расставалась никогда. Но малыши после этой процедуры носились по коридорам, казалось, еще «реактивнее», выражая тем самым свое искреннее негодование: всем был известен незыблемый результат записи в блокноте – двойка по поведению в дневнике.

У дверей класса меня нагнал Лешка. Сейчас в его удивительных глазах читалась энергичная деловитость.

– Роль не забыл? После уроков премьера в актовом зале.

– Помню, – усмехнулся я. – Оттарабаню, будь спок. Ночью, вспомнив роль, даже вздрогнул в холодном поту.

– Вот супернаглядный пример действия облагораживающего искусства на человека! – расплылся в улыбке начинающий драматург, решив принять сей сомнительный комплимент за похвалу.

– Не знал, что холодный пот облагораживает, – слегка поддел я приятеля.

– Не надо опошлять. Вот ведь люди – ничего святого!.. – Глаза Лешки подернулись грустной пеленой мировой скорби по заблудшему человечеству.

– Ладно. Я пошутил, – поспешил я снять накал. – Лучше скажи: ты знаешь такой отряд – «Мушкетеры»?

– Еще бы! – снова вошел в привычную роль всезнайки Лешка. – Это большой отряд в районе гостиницы «Уральские горы» со строгой дисциплиной и уставом, как у настоящего боевого отряда. Там фехтуют, боксируют, летом под парусом на яхтах ходят. Красота. Сам с удовольствием поступил бы в отряд, но у Владимира Петровича, капитана отряда, какие-то трения с завучем. Сам понимаешь, капитану Мария Львовна даже при большом желании сделать ничего не может, а рядовому мушкетеру, кто ее знает, возьмет и напакостит. И ревела тогда моя суперхарактеристика во ВГИК горючими слезами позднего раскаяния.

– А почему я о мушкетерах никогда не слыхал?

– Друже, они просто скромные ребята и не афишируют себя. Хотя реклама в наше время многого стоит.

По ходу разговора я узнал, что капитан отряда по профессии – очень занятой человек – журналист, но не жалеет времени на ребят, готов всегда помочь каждому. К мальчишкам относится как к равным и их заботы не считает пустячными, не стоящими внимания. Поэтому отрядники за него хоть в огненную купель.

– В общем, – заключил Лешка, – все литераторы, как известно, немного чокнутые. Это еще одно тому подтверждение.

Заверещал звонок, призывая школьников в классы. Пробравшись к своей последней парте, на «олимп», я достал из портфеля увлекательную книгу «Одиссея капитана Блада», обернутую в зеленую, под цвет учебника, бумагу и улетел на крыльях воображения из скучного класса на страшный остров Гаити – разбойничий форпост всех флибустьеров южных морей. Первые два урока – математика. Получив вчера по этому предмету заслуженную тройку, можно было пребывать в полной уверенности, что несколько дней учительница спрашивать не станет. Как-никак у математички тоже план, надо всех поголовно опросить, а в классе почти сорок учеников...

На первой перемене я из класса не вышел, да и на второй не собирался, захваченный смертельным поединком капитана Блада с негодяем Левасером, но меня «вернул на землю» Антон Ваганов, в просторечье Колобок, который учился в десятом «А».

– Хелло, Джонни! – плюхнулся он рядом на скамью. – Как продвигается внедрение? План наш реализовал? С Гришкой из восьмого состоялась встреча в теплой дружеской обстановке?

– Кар-рамба! – невольно по-пиратски упомянул я черта, захлопнув книжку. – Совсем вышибло из мозгов! Сейчас же иду к штурману на поклон.

– Давай, валяй, – ухмыльнулся, поощряя, Колобок. – Нас посолоней ругай – враз тогда запишут в мушкетеры.

Спустившись на этаж ниже, я отыскал восьмой «А» класс. Гришкой Бойко оказался тот самый чернявый паренек, что отдавал рапорт на лесной поляне.

– Григорий, – отведя его в сторону к окну, доверительно сказал я, – слышал, ты штурман у мушкетеров. Скажи, а мне нельзя вступить в ваш отряд?

– Значит, хочешь в отряд? – изучающе посмотрел мне в глаза Гришка. – А зачем? Кажется, ведь ты из вагантов?.. У вас вольготно – анархия, а у нас – дисциплина. Хорошо ли подумал?

– Да что мне ваганты! – вспомнив совет Колобка, взъерепенился я. – Только и умеют, что в «чику» играть. Неинтересная программа. А мушкетеры, слышал, и фехтуют, и боксируют...

– Кстати, почему вы себе присвоили имя ваганты? – поинтересовался штурман. – Ведь вы не странствующие студенты или сочинители песен против церкви.

– Ну, песен-то у нас, то есть у них, ворох. Сергун – мастер их выдумывать. Но можно понимать и проще. Ваганов и Тынянов, сокращенно – ваганты. Колобка и Цаплю знаешь? Вот они основатели.

– Понятно. На спектакль пойдешь?

– Играю там главную роль, – я еле удержался, чтобы не выпятить гордо грудь.

– Так вот, после спектакля сходим к Владимиру Петровичу. Он решит насчет вступления в отряд.

Оставшиеся уроки пронеслись незаметно под грохот пушек пиратской эскадры капитана Блада. Правда, один раз меня спросили. Я оправдался тем, что готовил роль к спектаклю, и учительница посмотрела снисходительно на мое незнание сходственных черт между князем Андреем и Пьером Безуховым.

Актовый зал был почти пуст. Полностью налицо имелись только наш девятый да седьмой «А», у которого должен был быть классный час, но его отменили. Сначала семиклассники вопили от восторга, но быстро притихли, когда их вместо того, чтобы отпустить по домам, повели в актовый зал на спектакль.

Пьеса была на тему охраны природы. Главный герой, которого играл я, обламывает дерево, чтобы сделать удочки. За этим постыдным занятием меня застает старичок, профессор биологии.

Только по глазам в согбенном служителе науки с почтенными накладными седыми космами и ватной бородой можно было распознать Лешку. Профессор рассказывает моему герою об огромной пользе деревьев и своей чувствительной лекцией чуть ли не доводит провинившегося любителя рыбалки до слез. Полный раскаяния, я организую ребят со своего двора, и они проводят массовый субботник по благоустройству улицы. Сажают где-то «выбитые» саженцы тополей, поливают их из детских ведерок. Завершает этот героический поступок полная энтузиазма бодрая песенка:

Природу все мы уважаем,

Массив зеленый умножаем,

Деревья с радостью сажаем...

Под жидкие хлопки зрителей я спрыгнул со сцены и подошел к Гришке Бойко. Тот сидел нахохлившийся и хмурый. Лицо неподвижно-каменное. Непослушная прядка волос на макушке смешно торчала, как осуждающе поднятый палец.

– Поаплодируй хоть для приличия, – не сдержал я насмешки. – Другие-то вон сознательные – хлопают.

– Это они от радости, что вы, наконец, закончили свою бодягу, – не улыбнувшись, сказал Гришка, что-то пристально рассматривая на опустевшей сцене.

Появился сияющий Лешка.

– Постановка имеет потрясающий успех! – сообщил он азартно, выдвинув правое плечо вперед. – Даже не ожидал.

– Ты так думаешь? – усомнился я, недоверчиво вглядываясь в лица поспешно расходившихся немногочисленных зрителей.

– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я дорожу мнением этих двоечников и маменькиных сыночков, ничего не смыслящих в настоящем искусстве? – ухмыльнулся Лешка, проследив этот испытующий взгляд. – Мария Львовна одобрила – вот что достойно внимания и важно. Глупец тот, кто хочет понравиться стаду, а не пастуху.

– Пастуху понравились и эти ветки? – спросил Гришка, указывая на кучу тополиных веток на сцене, которые в пьесе играли роль саженцев. – Сколько деревьев ободрали!

Режиссер не смутился:

– Это из школьного парка. Пустяки. Там столько тополей, что отсутствие дюжины веток даже незаметно. И не зыркай на меня своими черными гипнозными виноградинами – не испугаюсь. Есть разрешение завуча. Она, в отличие от дураков-чистоплюев вроде тебя, понимает, что искусство всегда требует жертв.

– Убивая, проповедуешь человеколюбие?!

– Ха! Твое сравнение хромает на оба копыта!

– Это ты у меня сейчас захромаешь!

Сдерживая улыбку, я наблюдал, как уязвленный режиссер и непримиримый мушкетер ели друг друга глазами, явно готовые сцепиться в яростном клубке.

– Ладно, ладно, – опасливо отступая, пробормотал Лешка. – Дебаты ни к чему. Болтай что хочешь. – Уходя, все же не удержался: – Разве кто-нибудь в силах запретить моське лаять на слона? Мосек охотно и легко выдвигают, так как и задвинуть их значительно легче, чем, например, слона. Но диалектика жизни такова, что слоны, даже «задвинутые», видны гораздо лучше «выдвинутых» мосек!

Довольный каламбуром, Лёшка грохнул так дверью, словно приклеивал под сей пламенной речью жирный восклицательный знак, который по совместительству был также и последней точкой над «и».

Я дотронулся до плеча штурмана:

– К Владимиру Петровичу не передумал идти?

Гришка сунул побелевшие кулаки в карманы брюк, пружинисто выпрямился. Сейчас он походил на задиристого воробья.

– Идем! – коротко выдохнул он.

На улице зашагал быстро, успокаиваясь. Стук его ботинок по тротуару напоминает чем-то бой боксеров-тяжеловесов. Стук становился все реже и, наконец, совсем прекратился. Гришка, остановившись, посмотрел мне в глаза.

– Ну а тебе спектакль как? – спросил он, прищуривая левый глаз.

– Название неплохое, мне кажется, а так – пара пустяков, помноженная на ерунду.

– Названия у таких всегда благородные – дальше некуда. Под их завесой что только не вытворяют! – с непонятной горечью сказал Гришка, и бой невидимых боксеров возобновился с новой силой. Я едва поспевал за чуть ли не бегущим штурманом.

Дом, в котором жил капитан мушкетеров Владимир Петрович, находился, как выяснилось, недалеко – меньше одной троллейбусной остановки от школы. Мы подошли к двери на первом этаже, обитой желтым дерматином. Эта дверь была светлым пятном в полутемном подъезде. Ее открыл сам Владимир Петрович. Сейчас на нем не было морской фуражки и кожанки, но я сразу узнал в нем того великана с лесной поляны.

– Здравствуй, Григорий! Кто это с тобой? – улыбнулся капитан, и от этой открытой, подбадривающей улыбки мое невольное волнение испарилось без следа. – Проходите, ребята.

Комната поражала обилием книг. Они занимали два книжных шкафа и высокий, под самый потолок, деревянный стеллаж. Длинный зеленый диван с высокой спинкой и несколько глубоких кресел создавали уютный разорванный круг, в центре которого помещался стол.

– Это Женя из девятого «А», – объяснил Гришка. – Хочет вступить в отряд. Говорит, ушел от вагантов – надоело шататься с ними и заниматься пустяками.

– Любопытно! – Капитан мушкетеров кивнул нам на диван, а сам сел напротив в кресло. – Значит, Женя, наскучило тебе громить невинные скамейки, и ты решил их сколачивать?

– А что, вы разве сколачиваете скамейки? – поскучнел я.

– Не только, – рассмеялся Владимир Петрович. – Дел много разных. Но, может, тебе у нас скоро надоест, и ты снова вернешься к вагантам?

– Не-е-ет, – я слегка забеспокоился. – С вагантами я прочно завязал. Мне очень хочется в отряд: здесь и бокс, и фехтование, и стрельба. В общем, интересно!

– Ну, что ж. Смотри сам. Как, Григорий, ты думаешь? Примем новообращенного?

– Мне думается, надо дать Евгению некоторое время еще подумать, – сказал штурман. – Но пусть приходит в отряд как свой. Осмотрится, и мы заодно к нему присмотримся...

– Дельно! Так и решим, – согласился Владимир Петрович. – На это первое время назначаю тебя его наставником. Ознакомишь с нашим уставом.

– Хорошо, – кивнул штурман, поднимаясь.

– Запиши, Женя, свой адрес. Я зайду вечером. Отрядные дела требуют много времени, частенько задерживаемся допоздна и нужно согласие родителей. – Владимир Петрович сунул листок с адресом в кармашек рубашки и протянул нам руку для пожатия. – Счастливо. Завтра приходи в красный уголок на занятие.

На улице весна продолжала делать свое дело. Солнечные лучи впитывали в себя последние остатки луж, теплый ветер раскачивал ветви деревьев по краям тротуаров, словно торопя раскрываться запоздавшие почки.

– Глупости одни на уме, – подвел итог дядя Юра моему рассказу об отряде и о предстоящем визите Владимира Петровича. – И так на тройки тянешься, а с мушкетерами этими вовсе загуляешь.

Его белесые, словно выцветшие, глаза лучились такой непрестанной убежденностью, что я мигом понял – спорить бесполезно.

– Но я ведь уже обо всем договорился, – выложил я свой последний козырь. – Окажусь в диком положении из-за твоего нелепого отказа: в глаза Владимира Петровича даже взглянуть не осмелюсь.

– И не надо заглядывать, – безмятежно ответствовал дядя Юра. – Сиди здесь в спальне и не высовывайся, я с ним сам поговорю.

Не дав мне времени взбунтоваться против этого решения, в прихожей раздался звонок. Дядя Юра вышел из комнаты и, победно усмехаясь, прикрыл за собой дверь.

– Значит, его нет, – узнал я голос Владимира Петровича. – Что ж, наверное, это и к лучшему. Мне нужно с вами поговорить вот по какому поводу...

– Знаю, знаю! – прервал дядя, видимо, предвкушая близкую развязку разговора. – О так называемом «отряде»? Как же, наслышан. Так вот. Мамаша этого шалопая, моего племянника, далеко, и я несу полную ответственность за него перед нею. Учится он не ахти, а с вашими глупостями совсем разболтается и забросит уроки. Да и вообще. Вы что, по-всамделишному у себя там стреляете и на саблях деретесь? Это же, ко всему прочему, опасно!

– Не надо сгущать краски, – голос Владимира Петровича, в противоположность дядиному, звучал мягко, словно успокаивал напуганного ночной темнотой малыша. – Поединки на рапирах проводятся в масках и специальных куртках. Мушкетеры учатся стрелять, правда ваша, но заметьте, из пневматического оружия и исключительно только по мишеням. Кроме этого, мы обсуждаем прочитанные книги, их героев, изучаем историю нашей родины. А что у вашего племянника не очень хорошо со школьными предметами – это дело поправимое. В отряде пятьдесят семь мальчишек, около трети из них старшеклассники, и, значит, найдутся ребята, любящие и понимающие и химию, и математику, и литературу. Они, конечно, не откажутся помочь ему. Скоро лето. Наш отряд имеет семь яхт на реке. Будем ходить на них в походы вверх по течению. Разве такая жизнь не предел мечтаний каждого мальчишки?

– Что-то не уловлю. Вы кого из них хотите состряпать? – выпустил последний заряд язвительности дядя. – Спортсменов или мореходов?

– Да, боюсь, вы так ничего и не поняли, – помолчав, ответил капитан мушкетеров. – Ничего из них «состряпать» я не намереваюсь. Мне хочется одного – чтобы ребята почувствовали себя уже сейчас взрослыми, сильными, ответственными за все. Вот, например, мы говорим на занятиях о Спартаке, Оводе и Гарибальди. Но для того, чтобы ребята не просто восхищались героями прошлого, а могли бы повторить их подвиги. Надо, чтобы они уже в этом возрасте сознавали себя гражданами своей страны. А такое воспитание невозможно без внимательного, уважительного отношения к личности подростка. Часто можно услышать примерно такие слова от взрослого, обращенные к мальчишке: «Чтобы стать человеком, тебе еще подрасти надо. А пока ты – ноль без палочки». Такие слова – хорошая дубинка, они подрывают у пацанов веру в себя, свои силы, а нередко вызывают даже озлобленность. Наш отряд помогает ребятам обрести уверенность, вырабатывает твердость характера, выдержку, непримиримость к трусости, лжи, подлости! Мальчишки могут увлекаться играми, порой несбыточными мечтами, ошибаться, иногда получать двойки и, может быть, плакать от обиды. Но в серьезных вопросах оставаться твердыми и принципиальными. Есть электрический провод в белой изоляции. Обычный с виду. Можно его гнуть, царапать, стружку снимать с изоляции. Но попробуйте перерезать! Не выйдет! Сердечник стальной. Так и с характером...

– А вот если кусачками... – начал дядя Юра и тут же осекся. – Н-да.

– Кусачками оно конечно!.. – весело рассмеялся Владимир Петрович. – Но не будем рассчитывать на худшее.

– Не будем! – подхохотнул дядя. – Благородные, гляжу, у вас цели. Дай-то Бог, как говорится. А в отряде каждый вечер надо заниматься?

– Необязятельно. В неделю только два занятия и один общий сбор. Красный уголок открыт каждый день, но посещать его не обязятельно. К тому же Женя принимается с испытательным, так сказать, сроком. Числиться в списках отряда он пока не будет и может, если не понравится, без всякого труда оставить его.

– Почему с испытательным? Пусть числится. Чем он хуже других?! – проявил странную непоследовательность в своих желаниях дядя Юра.

– Мы решили, что так ему будет лучше, – улыбнулся капитан мушкетеров. – Пусть сам разберется в себе.

Пока дядя прощался с гостем, я, не раздеваясь, лег поверх одеяла на кровать и притворился спящим. Через минуту почувствовал на плече тяжелую теплую ладонь. Открыл глаза, позевывая.

– Слушай, племяш. Я вот пораскинул мозгами и решил, что тебе полезно будет позаниматься у мушкетеров. Ты уж меня не подведи – не отставай там от других. Ребята, видать, боевые, настоящие.

– Ладно, – бормотнул я и перевернулся на другой бок.

Казалось бы, я должен был радоваться удачному исходу дела, но на душе почему-то было невесело.

Дядя вздохнул, обиженный моим равнодушием, и вышел из комнаты, тяжело ступая. Он всегда так ходил, когда сердился на непонятное.

3

На следующий день после уроков мы с Гришкой Бойко направились в красный уголок. День выдался солнечный, но прохладный, похожий скорее на осень, чем на весну. Изредка по улице проносились ветряные шквалы, пригибая верхушки еще не окрепших, посаженных в позапрошлом году, кленов. Те словно почтительно кланялись кому-то, известному только им одним.

Свернув с улицы, мы по узкой булыжной мостовой поднялись к пятиэтажному дому, окруженному такими же типовыми коробками.

На первом этаже помещался красный уголок. Уже из-за двери мы услышали холодный звон скрещивающихся клинков и азартные восклицания зрителей.

– Входи! – улыбнулся Гришка, распахивая ударом ладони дощатую дверь.

Когда я перешагнул порог, мне почудилось, что я оказался на палубе корабля среди свирепых тяжело-синих волн: на всех стенах была изображена разбушевавшаяся морская стихия. Над бурлящей водой повис отважный альбатрос с широкими сильными крыльями. В дальнем углу продолговатой комнаты стоял настоящий штурвал с деревянными ручками, а рядом вишнево-красное знамя, воткнутое в специальную подставку.

В центре комнаты происходил жаркий поединок, за которым с неослабевающим интересом следили несколько мальчишек-болельщиков, устроившихся на длинной скамейке вдоль стены. У некоторых из них между колен была зажата рапира гардой вверх. По-видимому, они ожидали своей очереди сразиться. Никто не обратил на нас внимания, и мы также уселись на скамью.

– Сегодня Владимир Петрович и многие ребята не придут – уехали на реку. После зимы яхтам необходима кой-какая профилактика, – сообщил штурман.

«Отлично, – без всякого воодушевления подумал я. – Можно начать пропаганду вагантов не откладывая».

Поединок закончился. Место сражающихся заняла другая пара. Один из недавних противников снял железную маску и кожаные, похожие на мотоциклетные, перчатки и подошел к Гришке.

– Кто это с тобой? Новенький? – со сдержанным любопытством спрашивали его глаза.

– Познакомьтесь – Женя с Разноцветной улицы. Будет заниматься вместе с нами, – представил Гришка. – А это Павел.

– Любишь фехтование? – спросил подошедший, весь какой-то угловатый парень с двойной, как у зайца, нижней губой. Я сразу же окрестил его про себя «Зайчиком».

– Еще не знаю, – ответил уклончиво. – Острые ощущения, наверно, дает. Но я могу предложить тебе тоже неплохую игру – чику. Вы как? – Я вынул из бокового кармана свинцовую биту. – Кидаем с трех метров. Ставка двадцать копеек. Идет?

Гришка и Зайчик молчали, и я ощутил какую-то неловкость.

– Наверно, ему деньги очень нужны, – высказал предположение Зайчик и зачем-то полез во внутренний карман своей кожанки. Его примеру последовал и штурман.

– Бери, не стесняйся, – две руки протянули мне смятую рублевую бумажку и кучу серебряных и медных монеток. – Когда сможешь, вернешь.

Я отшатнулся от этих дающих рук, как от пощечин. С досадой почувствовал, как жаркой кровью налились уши.

«Зря не последовал моде и не отрастил длинные волосы, – подумалось с насмешливой злостью, – Не видно было бы сейчас пылающих ушей. Патлы скорее всего для этого и предназначены».

– Что вы! – почти выкрикнул я. – Просто я хотел предложить развлечься! Не нужно мне ваших денег. Благодетели какие нашлись!

Гришка и Павел удивленно воззрились на меня, не понимая этого словесного взрыва. Деньги все же убрали.

Инцидент был исчерпан, но мне удалось отделаться от чувства какой-то пришибленности и неловкости не сразу, только тогда, когда штурман на практике стал объяснять основные приемы владения клинком – выпады, переводы, батманы, захваты.

На скамейке у двери моего подъезда сидел Цапля, задрав ногу на ногу. Я хотел сделать вид, что не заметил его, и свернул в сторону от своего дома, но меня заставил обернуться короткий приглушенный свист. Напуганные воробьи засуетились на карнизах подоконников, не зная, срываться им с места или нет. Но, заключив, что этот свист не похож на мяуканье кошки, они заметно успокоились. Взъерошенные, каждую секунду готовые взлететь, они снова занялись своими нехитрыми делами.

Я неохотно подошел к скамье.

– Час почти жду, – недовольно сморщил веснушчатое лицо Цапля. – Идем. Колобок с Сергуном дожидаются в лесу на нашем месте.

– Ладно. Только портфель домой заброшу.

В лесу, за пустырем, на небольшой квадратной поляне под могучей мохнатой сосной возвышался кое-как сколоченный трон, сооруженный из разбитой давеча скамьи. На нем с чувством собственной значительности, выпятив нижнюю челюсть, восседал главарь вагантов Колобок. Рядом на пеньке пристроился Сергун.

– Наконец-то! Хэлло, Джонни! – расплылся Колобок в улыбке. – Как наш стратегический план? Ты должен был обыграть нескольких главных мушкетеров, чтобы они попали к тебе в зависимость. Как? Удалось?

– Нет, – я опустил глаза. – Ничего не вышло. Они не такие. Даже играть не стали.

– Вот-вот! Я же говорил – чистоплюи! – с праведным негодованием воскликнул Колобок, взбрыкнув своими короткими ножками. – А поднажать ты на них не пробовал?

– И не пытался. Бесполезно. К тому же, принят я в мушкетеры с испытательным сроком. В любой момент могут вышибить. И так, наверно, уже заподозрили.

– Худо, Джонни! Может, тебе уйти от них? Чего зря время терять?

– Я не теряю. Там ведь не скучные собрания, а настоящие спортивные занятия.

– Ага! Может, тебе с ними интереснее, чем с нами?! – язвительно спросил Цапля, впившись в меня своими бесцветными водянистыми глазами.

– Что вы! Нет! – испуганно солгал я, опять посетовав про себя, что у меня не длинные волосы. – Нельзя же бросать начатое! Правда, вряд ли что выгорит. Меня, наверно, уже расшифровали.

– Молодец! – вступился за меня Колобок. – Мы ведь из тех, кто не отступает. А насчет «расшифровали» не дрейфь. Сделаем вот что: завтра, когда ты будешь в красном уголке, прогуляемся под окнами, позлим отрядников. Они раскричатся, естественно, и ты тоже не скупись на колкости. Усек?

– Да, – я полуулыбнулся. – Уж я не поскуплюсь!

– Идея так себе, – вставил Сергун. – Но может сойти.

Он завидовал главной роли Колобка во всех начинаниях и в меру сил своих подрывал авторитет вождя вагантов – если было возможно сделать это, не слишком обращая на себя внимание.

– Все великое – просто! – отмахнулся Колобок.

– Но не все простое – великое! – съязвил Сергун и тут же осекся, поняв, что пересолил.

Круглое лицо вождя налилось злобой, став сразу похожим на подрумяненное кулинарное изделие, от которого он и получил свое аппетитное прозвище. Назревал скандал, а то и драка, но я утихомирил Колобка, переведя разговор на школьный спектакль. Ребята посмеялись над иезуитством Лешки-драматурга. Высоко оценили его приверженность чистому искусству показухи и разошлись по домам уже в сумерках.

4

Школьные уроки в последний месяц перед каникулами обычно тянутся невозможно медленно и нудно, но для меня они промелькнули незаметно: я думал о мушкетерах. Идти в красный уголок одновременно и хотелось и не хотелось. Если не пойти, то подумают, что я трус, пойти – получится, что... да! Получится, что гнусный обманщик, а может... и подлец. Жаль, что Гришка и никто из мушкетеров не успели еще сделать мне ничего плохого. Было бы проще и легче. А может, они такие и есть, какими прикидываются – незадавалы, открытые и добрые?

Занятый своими мыслями, я не сразу заметил, что со мною рядом идет Лешка. День сегодня удивлял щедрой теплотой и солнечным изобилием. Прямой асфальтовый тротуар, по которому мы возвращались домой из школы, ярко переливался темным золотом.

– Глядя на эту дорогу, можно наивно поверить, что все пути в этом мире прямы и лишены ухабов, – я невесело усмехнулся. – Но это неправда. Остерегайся в своих сценариях прямых дорог.

– Глупости! – отозвался Лешка. – Будешь все время показывать на ухабы, тебя первого об этот ухаб головой треснут. Не будем вдаваться в подробности творчества. Я хочу с тобой поговорить о другом. Хоть ты и заделался мушкетером, все же мог бы, кажется, предупредить меня о готовящемся ударе первым. Товарищи как-никак, – обиженно насупился и замолчал он, изредка бросая на меня острый напряженный взгляд. Он напоминал фехтовальщика, который делает резкие короткие выпады, но тут же благоразумно отскакивает от противника, чтобы вовремя заметить его ответный маневр.

– О каком ударе? – искренне удивился я.

– Будто не знаешь! Может, твой закадычный друг Гришка не готовит на мою пьесу контрпредставление? Сатиру? Только попробуй отрицать!

Я так резко остановился, что чуть не упал:

– Врешь! Неужто правда? Вот здорово!

– Так ты не попытаешься помешать этому издевательству? – Глаза Лешки одновременно и униженно просили и угрожали.

– Даже пробовать не стану. И не потому, что это бесполезно. Я бы сам сочинил что-нибудь этакое, да способностей нет.

– Ага. Ловко! Но мы еще поглядим, кто останется в выигрыше, – Лешка повернулся и, не попрощавшись, перешел на другую сторону улицы. Крикнул оттуда: – Подлый двуликий Янус!

«Все-таки не удержался от мелодраматичности, – усмехнулся я. – Может, он такой странный и злобный из-за своего маленького роста? Где-то я читал об этом... Не стоит на него обижаться. Пойду точно узнаю насчет новой пьесы».

Уже подходя к красному уголку, я все-таки рассердился на Лешку. Ведь тот, сам того не подозревая, попал в самое ранимое мое место, обозвав двуликим.

В комнате были только Гришка и Павел. Сидя у открытого стенного шкафа прямо на полу, они наматывали на ручки рапир голубую изоляционную ленту. В специальных гнездах шкафа стояли, грозно отливая вороненой сталью, пневматические ружья и тяжелые эспадроны.

– Привет, Женюля! – улыбнулся Гришка, отсалютовав мне клинком. – Давай помогай. Некоторые рукоятки треснули. Завтра воскресенье, а значит – общий сбор и соревнования.

– Вношу предложение: целые рукоятки тоже обмотать, – вставил Зайчик, – все равно после завтрашнего побоища ни одной целой не останется.

– Может, и клинки обмотать, чтобы не царапались ненароком? – ехидно поинтересовался Гришка, сверкнув своими цыганскими глазами.

– А правда, что ты готовишь пародию на Лёшкину пьесу? – задал я интересовавший меня вопрос.

– Угу. Готовлю. Владимир Петрович помог с сюжетом. Не спектакль будет, а бомба. Пригласим на представление и завуча школы Марию Львовну. На днях закончу свое произведение. Устроим здесь читку и распределение ролей. Захочешь – тоже роль получишь.

– Конечно, захочу. Еще бы! И Лешке хороший урок не помешает – не так халтурно станет относиться к своим работам.

– Будем надеяться, – с сомнением сказал Зайчик.

В открытые окна комнаты ворвался с улицы насмешливый крик:

– Эй, мушкетеры! Не надоело глупостями заниматься? В такой козырной день! Плюньте на свой дешевый отряд и дезертируйте к нам! Мы вас научим дым кольцами пускать!

Ребята подошли к окну и увидели под ним орущего Цаплю, который сразу замолчал и отступил зачем-то к Колобку и Сергуну, стоявшим невдалеке.

– Это, должно быть, твои бывшие друзья, ваганты? – спросил Гришка, внимательно взглянув на меня. – А чего они так нарядились?

Выглядели ваганты действительно странно: на груди Сергуна болталось ожерелье из порожних пивных бутылок, на груди Цапли – связка пустых консервных банок. Один Колобок проявил чувство меры. Соломенная шляпа с петушиным пером и гитара под мышкой делали его даже похожим на какого-то шотландского певца.

– Внемлите крику души, новому гениальному произведению свободных вагантов! – театрально воскликнул Колобок, ударив по струнам. Цапля и Сергун забренчали своими ожерельями, и три голоса проревели новый «шедевр»:

Ох, надоело проповеди слушать!

И творожок, как малым деткам, кушать,

И старшим не хамить,

И младшим не грозить,

И чистенькими, чистенькими быть!

Осточертело ровно в семь вставать.

Чистить ботинки, в школу поспешать.

Таращиться на глобус, формулы зубрить.

Скорей бы юность в взрослость превратить.

Станешь сам себе тогда ты господином.

Зеленый свет тебе пред винным магазином.

Живи, как нравится – хоть окончательным кретином.

Ты будешь равноправным гражданином!

– По-моему, вы и так уже кретины! – убежденно сказал Зайчик, когда ваганты закончили и поклонились, ожидая от слушателей аплодисментов.

Сергун, как автор, не стерпел и метнул в окно ком земли. Снаряд пролетел над отскочившими ребятами и разбился о стену, угодив в нарисованного альбатроса. Тот был выписан так живо, что я невольно испугался, что он сейчас упадет в бушующую стихию. Но сильная птица продолжала парить над пенящимися валами, своим гордым видом выказывая презрение к любым опасностям.

Я кинулся к шкафу.

– Что ты надумал? – ухватил меня за локоть Гришка.

– Пальнуть по ним!

– Совсем сдурел! У нас получше средство найдется. Пашка, давай нашу бомбу.

Зайчик достал из шкафа небольшую картонную коробку и направился в угол комнаты, где стоял умывальник.

– Помогайте! – Он вынул из коробки ворох надувных разноцветных шариков и до отказа отвернул ручку крана.

Следуя примеру Зайчика, я натянул шарик на бьющий ледяной струей кран, зажав резиновое горлышко пальцами, чтобы вода не только наполняла, но и надувала его. Когда водобомба размером становилась с арбуз, Гришка завязывал ее ниткой. Через пару минут ребята, имея в арсенале около десяти таких «арбузов», вернулись к окну. Ваганты были на прежнем месте, громогласно насмехались над позорной – как они решили – паникой противника. Полетели водобомбы. Взрываясь крупными брызгами под ногами, на груди, а то и на головах вагантов, они окатывали их холодной водой. Последняя бомба разорвалась впустую – враги поспешно бежали с поля боя, оставив победителям в качестве трофея связку консервных банок и мокрое петушиное перо. Остановились они только у соседнего дома, злобно погрозили нам кулаками и скрылись за поворотом.

Мушкетеры ликовали. Особенно я: просто не верилось, что мы с такой легкостью смогли обратить в бегство вагантов, которых я привык считать самыми сильными в районе. Но тут же веселый смех в моей груди замер. Я подумал, что Гришка и Зайчик посчитают эту радость наигранно-фальшивой, узнав через некоторое время истинную мою роль в отряде мушкетеров.

На скамейке у дома меня, как и вчера, поджидали. Только на этот раз сам Колобок.

– Отзанимался? – хмуро спросил он. – Ну и как? Поверили?

– Не знаю... Нет, наверно.

– Вот люди! Я даже сам поверил, что ты с нами порвал, получив прямое попадание твоего мокрого подарочка.

– Все! Больше не пойду в отряд, – я невольно вздохнул. – Все равно ясно, что их не свернешь, они сами кого хочешь...

– Да? – насторожился Колобок, взметнув вверх рыжие скобки бровей.

– Шучу. Мне поздно меняться, да и зачем я им нужен?

– Так-то! Ладно. Не расстраивайся. Мы знатно отомстим мушкетерам. Общий их сбор завтра?

– Да. В двенадцать.

– Красный уголок открывается в девять утра. – Колобок задумался. – Есть мысль! Приходи туда с самого утра. Там будет не больше двух-трех мушкетеров. Они всегда суетятся, бегают туда-сюда. Наверно, будет момент, когда в комнате ты останешься совсем один. В это время выбросишь в окно их знамя и фехтовальный инвентарь. Мы снизу все подхватим и уволокем. Если и подумают на тебя – доказательств-то нету! Ты же не смог бы стащить их рухлядь и припрятать, раз был все время в комнате. Кстати, на их шпаги у меня хороший покупатель найдется. Ну, как идея?

– Неплохая, но...

– Вот и чудесно! Пусть-ка они попробуют проводить сборы без знамени и соревнования без шпаг!

– Но может случиться, что в комнате я один не останусь.

– Не дрейфь! Момент подходящий найдется. Не завтра, так послезавтра! Ну, я пошел. Надо предупредить Цаплю, а то он любит дрыхнуть в выходной до полудня.

Я постоял, глядя вслед уходящему Колобку, потом вынул свинцовую биту и, швырнув ее в газон, скрылся в подъезде.

Когда я пришел домой, дядя Юра не исчез, как обычно, в спальне, а сел за кухонным столом напротив меня. Несколько минут молча наблюдал, как я равнодушно поглощаю жареную картошку с маринованными грибами.

– Что с тобой, племяш? – спросил искренне озабоченно. – Второй день мрачнее начальника, докладывающего о невыполнении месячного плана. – Решил, видно, расшевелить шуткой. – А может, невеста отказала?

– Нет у меня невесты. А когда будет – не откажет. Тебе, наверное, часто изменяли – вот ты и судишь встаю своей мерке.

Вместо того чтобы ретироваться, дядя продолжал сидеть напротив меня, только усталые руки его начали подрагивать узловатыми пальцами.

– Мне не изменяли, – неестественно спокойным и ровным голосом начал он. – И я не изменял. Дико для сегодняшнего поколения? Наверно. Она ушла на фронт и пропала без вести. Много лет ждал я ее – надеялся. Придумывал всякие невероятные истории, пока наконец не понял, что все куда проще – прямое попадание снаряда скорее всего. Потому и не обнаружил среди убитых и раненых. Так потом и не женился. Продолжаю и сейчас любить – не ее уже, а память о ней.

– Если верить попам, то вы встретитесь в другой жизни, – я смущенно повертел в руках вилку. – Ты не пробовал верить? Может, легче станет.

– Вряд ли узнал бы там ее. Лицо начал уже забывать. Помню, что доброе, улыбчивое и... Все. Ведь фотокарточки даже нет. А другой жизни мне не нужно. От этой-то отдохнуть, боюсь, целой вечности не хватит. А если б была вторая жизнь, лучше родиться птицей, а не человеком. Глухарем, например.

– Почему? – Я искренне удивился.

– Глухарь погибает обычно на току. Он поет свою любовную песню и ничего-то, глупый, не слышит и не видит вокруг. Тут охотник его бац – и в дамки. Счастливый... Умирает вместе с любовью. А у человека отними любовь, душу с кровью вырви – он все равно продолжает свою песню по инерции... – Дядя поднялся, тяжело опершись о стол. – Ну, я спать пойду, племяш. Разбирайся сам со своими заботами, раз скрытный такой.

Я долго еще сидел на кухне, размышляя о несправедливости жизни. Вот как у дяди Юры неудачно сложилось, и у меня тоже хуже некуда. Между двух огней оказался... Как кретин какой-то.

Утром проснулся почти с хорошим настроением. За ночь сформировалось решение: иду к мушкетерам я в последний раз. Ничего в окошко выбрасывать не буду, а Колобку скажу, что не было возможности и вообще меня выгнали из отряда.

По улице пробегали редкие машины. Земля нежилась в ласковости солнца, благодарно шевеля листьями на деревьях. Стояла почти тишина, только где-то на пустыре деловито погромыхивал экскаватор, расчищая площадку под фундамент будущего дома.

В красном уголке находился только Зайчик. На нем была сине-черная рубашка с эмблемой на рукаве в виде золотых скрещенных шпаг и черный берет с одной звездочкой.

– Это наша форма, – отвечая на мой взгляд, пояснил Павел. – Количество звезд говорит, сколько лет ты в отряде. На общий сбор все придут в форме. У нас есть запас для новеньких. Надевай. Только перед сбором снять придется – ты ведь еще не наш.

Я неуверенно протянул руку. Рубашка пришлась впору, а берет был чуточку великоват. Может быть, мне только казалось, но форма придавала телу какую-то уверенность, подтянутость.

– Здорово идет. Как на тебя шита, – удивился Павел, осмотрев меня. – Что-то Гришки долго нет. Сегодня он дежурный. Попросил меня присмотреть здесь, пока он на минутку сбегает к капитану, а сам пропадает уже вечность. Послушай, сходи к Владимиру Петровичу и посмотри там Гришку. Напомни тихонько об уговоре «на одну минутку». У меня ведь тоже дела, и не могу я здесь до самого сбора сидеть.

– Я был у Владимира Петровича только раз – боюсь, не найду его квартиры.

Зайчик вздохнул и выглянул в окно:

– Не видать даже! И это штурман, который должен показывать пример дисциплины. Ну, я хоть за горном сбегаю – почистить надо перед сбором. Ты никуда не отлучайся, пока не вернусь. Я скоро – живу в соседнем квартале.

И, не дав мне времени даже возразить, он скрылся за дверью.

«А вдруг сейчас появятся ваганты?!» – Я подошел к окну и сразу отпрянул: по тротуару приближались Колобок, Цапля, Сергун.

– Эй! – через минуту послышался громкий шепот Колобка, влезшего на карниз и заглядывающего в окно. – Джонни, ты здесь? – впрыгнул в комнату и увидел меня, прислонившегося к стене. – Ты чего? Давай короче, пока отрядников нету.

За Колобком в окно влезли остальные ваганты.

– А гляди-ка! Шкаф-то у них даже не запирается! – радостно изумился Цапля.

И тут я повел себя довольно странно. Я схватил Цаплю за плечи и отшвырнул от распахнутых дверей шкафа:

– Не смейте здесь ничего трогать! Сматывайтесь!

– Я давно подозревал, что он продался мушкетерам! – яростно зашипел Сергун. – Мало мы его учили уму-разуму!

Я размахнулся для удара, но Колобок рванул меня сзади за рубашку и влепил своим мясистым увесистым кулаком в лицо.

Я упал и тут же вскочил и кинулся на вождя вагантов. Сцепившись, мы покатились по полу. Вдруг хватка Колобка ослабла, и он, оторвавшись, бросился к окну и выпрыгнул. Цапли и Сергуна уже не было. На пороге красного уголка стояли Владимир Петрович и Гришка. Они подошли. Я, смутившись, поправил на себе наполовину оторванный рукав рубашки.

– Мне Зайчик, то есть Павел, дал померить. Сейчас схожу за нитками и зашью.

– Не к спеху, – мягко улыбнулся Владимир Петрович. – Пока булавкой скрепим, а дома зашьешь. С этого момента эта форма твоя. Ты принят.

– Но меня направили в отряд ваганты, я был их диверсантом!

– А мы догадывались! – весело вмешался Гришка. – Смотри-ка, какой фингал! – Он участливо взглянул на мой заплывший глаз и направился к шкафу. – Ничего. Сейчас знатную примочку организуем. Здорово болит?

Но я почему-то совсем не чувствовал боли. С души спала мучившая уже третий день непонятная тяжесть. Было невесомо-легко и радостно – я среди друзей...

А со стены словно приветствовал меня широким взмахом сильных крыльев борец со злой стихией – альбатрос.