1

Нежный запах гвоздик будоражил в душе какие-то неясные добрые воспоминания о том благословенном времени, когда мы воспринимаем жизнь как вечный праздник, наивно полагая, что все люди друзья-братья, и никто никаких пакостных сюрпризов нам не преподнесет и тем паче – не выстрелит в спину. Воспоминания о счастливой поре детства, короче.

Цыпа неловко топтался у моей кровати, держа в вытянутых лапах букет-охапку красных гвоздик и явно не зная, как от них наконец отделаться.

– В тумбочке трехлитровая банка с маринованными помидорами есть, – пришел я на помощь молодому соратнику. – Выкинь содержимое и налей туда водицы. Замечательно вместительная ваза получится. Помидоры я все равно не слишком-то уважаю. Огурчики соленые мне больше в кайф.

– Отличная закусь. Я учту это дело, – кивнул Цыпа, скрываясь со стеклянной тарой в кабинетике туалета. В палате «люкс» я лежал в гордом одиночестве. Кроме туалета, здесь имелась даже крохотная душевая комната с сидячей ванной, не говоря уж о таких мелочах, как видеодвойка и холодильник. Больничные специфические «ароматы» не действовали мне на нервы благодаря постоянно работающему кондиционеру, неутомимо освежавшему воздушное пространство комнаты.

В этих апартаментах я отдыхал от дел праведных – и не очень – уже почти неделю, схлопотав при выходе из «Вспомни былое» от неизвестного киллера огнестрельный сюрприз в спину. Контрольный выстрел подонок сделать, к счастью, не успел, тут же буквально выпотрошенный очередью Томиного «стечкина». Тупорылая «макаровская» пуля ударила мне в левую лопатку и выдохлась, не сумев преодолеть каких-то миллиметров, оставшихся до сердца.

В этот злополучный час на мне случайно не оказалось бронежилета, который я уже месяц терпеливо таскал на теле, устав от надоедливых увещеваний Цыпы. И вот, по известному вечному закону подлости, стоило лишь мне из-за несносной летней жары «забыть» бронежилет дома, как на тебе – сразу последовала наглая огнестрельная проверка шкуры Монаха на прочность. Но воровской фарт бдительно оказался на стреме и спас меня от неожиданной отправки «в Сочи». По всей видимости, негодяй палил из сильно изношенного ствола.

Левой рукой нормально шевелить я еще не мог, но в туалет перемещался уже на своих двоих. Только первые сутки мне пришлось терпеть унизительную «утку» в руках заботливой медицинской сестрички. Она была весьма молода, и я страшно смущался при этих интимных процедурах, но даже пошевелиться ладом самостоятельно тогда был не в состоянии – отходил после операции и наркоза. Если уж до конца откровенно, то смущало меня не само справление нужды, а предшествующие моменты. Когда юная леди брала член своими тонкими «музыкальными» наманикюренными пальчиками, я непроизвольно ощущал возбуждение, и совала она в «утку» уже не слабовольный орган, а натуральную «дубину», упрямо не желавшую сгибаться в предназначенное железное отверстие. И явно жаждавшую иного удовлетворения и совсем в другом, более нежном и приличном отверстии.

Цыпа появился из санузла с довольной мордой, неся трехлитровую банку, битком набитую цветами.

– Поставь на тумбочку, – велел я, опасаясь, что он по наивности и необразованности пристроит букет на столик в ногах кровати, и получится, как у гроба покойника.

– Ты в порядке? – спросил телохранитель, выполнив указание. – Сердце не болит?

– Все тип-топ! – уверил я заботливого подручного. – Ты выяснил, что за недоносок шмальнул меня в спину? На кого он работал?

– Пока нет. Известно только имя покушавшегося: Кирилл Владимирович Кравченко. И все.

– И то хлеб! – оптимизировал я настроение соратника, хотя фамилия эта мне ни о чем не говорила. – Какие-нибудь его связи проглядываются?

– Еще нет. Никто из наших ребят с ним никогда не контактировал. По крайней мере, все в один голос так утверждают.

– Ладно. Ясно одно – Кравченко простой любитель. Профи сначала расстрелял бы телохранителя, а уж потом спокойненько за «объект» взялся. Согласен.

– В цвет, Евген! Солидарен с тобой. Несерьезный, в натуре, заказчик, – подумав децал, кивнул Цыпа. – Но тогда вконец запутано все! Какой олух пошлет на дело любителя-одиночку? Среди конкурентов я таких идиотов не встречал. Может, это какой-то ухажер одной из наших бабочек?

– Не будем гадать! Неблагодарное занятие! – отмахнулся я. – Подождем информацию от майора. Зря, что ли, мы ему пять «штук» зеленых ежемесячно отстегиваем? Пусть отрабатывает мент свою красивую жизнь!

– Чуток он уже отработал, – напомнил подручный. – Кабы не майор, сидеть бы Тому за ношение оружия! Гарантия! А с отмазкой майора объяснение Виктора, будто бы он случайно надыбал «стечкина» в туалете пивбара, – отлично прокапало, словно менты не в курсях, что у Тома уже имеется на рогах судимость за мокруху.

– Ничего. Пусть покрутится опер на благо нашей фирмы на всю катушку, не развалится, морда протокольная. Как с моей охраной? Обеспечил по уму?

– Все в елочку, Евген! Три гаврика из охранной фирмы «Кондор» круглосуточно в коридоре больницы сидят и еще трое в машине под окнами. Второй этаж, но рядом с твоими окнами водосточная труба проходит – лучше подстраховаться на всякий случай, от греха. Меняются охранники по часам. С тутошней администрацией я утер это дело, главврач дал «добро».

– Почему не наши ребята? – спросил я чисто для проформы, так как уже и сам просек, «где собака зарыта».

– Надежнее. Менты могут наших ошмонать, а сотрудники «Кондора» имеют право легально оружие носить. Да не беспокойся – это мальчики надежные, можно положиться. Мы их парочку раз уже использовали на подхвате, если помнишь.

– Помню. Натуральные головорезы! Ладушки. С этим ясно. Как дела в заведениях?

– Все путем. Осложнений и наездов нет. Девки передком работают прям как швейные машинки. Постельные стахановки, можно сказать.

В палату без стука заглянула молодая медсестра.

– Евгений Михайлович, к вам еще один посетитель. Примете? Не в форме, но, по-моему, из внутренних органов.

– Из каких конкретно? – ухмыляясь, уточнил мой подручный. – Не из прямой кишки, случаем?

– Не хами даме, братишка! – строго осадил я не в меру разошедшегося Цыпу. – И гуляй давай. По ходу, это наш незабвенный опер нарисовался. Как говорится: легок черт на помине! Кстати, огурчики завтра не забудь притаранить.

– Помню я, Михалыч, склероза нет, – надул губы Цыпленок и, отвесив нахально-двусмысленный реверанс покрасневшей девушке, исчез за дверями.

Я как в воду глядел – вторым моим сегодняшним посетителем оказался майор Инин.

– Не обрыдло здесь без дела валяться? А, Евген? – вместо приветствия весело пророкотал мент, скосив хитрый насмешливо-оценивающий взгляд на медсестру. – Впрочем, с тобой все понятно! От такой сахарной конфетки зараз не слиняешь! Верно говорю, милочка? Но ты поосторожней с пациентом. Евгений известный любитель женского пола – за уши не оттащишь. Хе-хе!

Не ответив разнузданному менту, медсестренка мигом юркнула в коридор и поспешно захлопнула за собой дверь, словно опасалась преследования со стороны этого нескромного мужлана.

– Присаживайся, майор. Выпьешь? В холодильнике есть водка «Господа офицеры», а в тумбочке коньяк. Сам хозяйничай, раз я на заслуженном больничном.

– На заслуженном? – сразу по всей легавой противной привычке прицепился к словам опер. – Выходит, ты знаешь, кому дорогу перешел? Кто заказчик ликвида? Из деловых?

– Понятия не имею. Я просто так сказал, – поморщился я. – Никаких сведений пока, к сожалению, не имею в наличии. На тебя вот рассчитывал по наивности, как на друга старого. Зря, по ходу?

– Ничего не зря! – неловко замахал Инин руками, занятыми уже бутылкой коньяка и двумя хрустальными стопками из тумбочки. – Кое-что могу сообщить. Кравченко дилетант и не из спецконтингента. Ни разу даже не сидел!

– Это я и сам догадался! – усмехнулся наивности старшего оперуполномоченного. – Кстати, это не доказано. Мог быть и профи, хоть и не судимый ранее.

– Лажа! Стопроцентный любитель! – Опер наполнил рюмки золотой амброзией и подал мне одну. – Знаешь, из чего он палил? Из газового пистолета, расточенного под макаровский патрон. Так-то, Евгений! Ни один маломальский профи с такой горе-волыной на дело ни в жизнь не пойдет! Верно говорю?

– Вот это в елочку! – пришлось мне согласиться под давлением столь убедительного довода. – Но ведь странно-глупо все выглядит, ни в какие ворота не лезет!

– Что да – то да! Непонятная темная история. Стопроцентный «глухарь», – с удовольствием смакуя пахучую французскую жидкость мелкими глоточками, заявил майор, нисколько, видать, этим не огорченный. – Но ты не хипишуй раньше времени, Монах, – сделаю все, что смогу. И даже больше! Буду как экскаватор копать это дохлое дело, будто мне за его раскрытие полковничьи погоны светят!

– А кто он такой, Кравченко этот? – поинтересовался я, проглотив свою дозу и взяв из вазочки очищенный мандарин. – Закусывай цитрусовыми дарами природы, майор, не тушуйся.

– Время еще не пришло – я, как тот главный фраер из кинофильма «Судьба человека», – после первой не закусываю! – осклабился опер, наливая себе по новой.

– Только этим ты на героя и похож, – слегка подначил я. – Ладно, проехали! По делу говори.

– Пожалуйста! – совсем не обиделся Инин, медленно-постепенно согревая собственный желудок второй стопкой. – Кравченко жил один, снимал комнату в трехкомнатной квартире где-то на Бебеля. Работал раньше техником в радиоцентре. Примерно год как безработным числился.

– Возраст?

– Тридцать три годочка.

– Прямо возраст Спасителя, – мрачновато усмехнулся я. – Но больше ни одной дельной ассоциации! Добудь мне список всех знакомых покойного. И точные координаты его фатеры. Авось пригодится.

– Сделаю. Это не проблема, – заверил собеседник и, покосившись на меня, спросил: – Тебе еще капельку плеснуть? Коньячок, хочу отметить, замечательного качества, без химической экспертизы видно.

– Ты у нас знатный криминалист в данном сложнейшем вопросе! – понимающе улыбнулся я. – Меня уволь, а ты хапни еще децал на дорожку. Для сердечной деятельности очень пользительно, говорят. Сосуды расширяет похлеще кофеина.

– Вот-вот! – сразу согласился Инин. – Об том и речь! Главное это богатство – личное здоровье. О нем необходимо тщательно заботиться, холить и печься. К тому ж коньяк все вредные микробы в организме сжигает к чертовой бабушке.

– Гляди, чтоб однажды печень тебя не привлекла, – скаламбурил я, закуривая «родопину» и стараясь не смотреть в лицо оперу. Надоела мне уже его довольная лоснящаяся морда хуже пареной репы. Как лагерная баланда, короче.

Майор был не дурак и намек понял – поспешно приговорив стопку «на посошок», стал прощаться:

– Не хандри, Монах, и поправляйся ладом. И не слишком усердно разлагайся в теплом обществе с холодильником и тумбочкой!

– Чья бы корова... – усмехнулся я, выпустив в его сторону насмешливое колечко сизого дыма. – Ладушки. Ты тоже поменьше общайся с бутылкой – о деле мозги раскидывай, а не полощи их в алкоголе. В ближайшие дни ожидаю от тебя благоприятных известий об обнаруженном, наконец, заказчике.

– Очень надеюсь что-нибудь для тебя разузнать, – не слишком уверенно заявил опер, берясь за ручку двери. – Выздоравливай, Евгений!

– Ты не кашляй, майор!

После ухода этого бескорыстного любителя халявного коньяка жидкости в бутылке осталось меньше половины. Ладно. Тут уж ничего не поделаешь. Каждый человек имеет право на свои маленькие слабости. А менты, если всесторонне и беспристрастно разобраться, тоже как-никак люди, и ничто человеческое им не чуждо. Алкоголизм и меркантильность – в особенности.

В палату, предварительно убедившись, что я один, вошла медсестра с компактным приборчиком для измерения кровяного давления. Приталенный белый мини-халатик смотрелся на ней не менее соблазнительно, чем продуманный летний наряд какой-нибудь путаночки.

А может, мне лишь казалось из-за томительно-долгого отрыва от интимного общения с прелестями женского пола. Ведь уже вечность целую страдаю в вынужденном монашеском воздержании. Неделя почти. Медсестра присела на краешек моего ложа, отчего халатик на ней натянулся, восхитительно подчеркнув крутые бедра и высокую грудь.

Я выпростал из-под верблюжьего одеяла голую правую руку, и мой бицепс плотно окольцевала черная надутая тряпка, не в курсе, как она по-научному называется.

– Милая сударыня, а ведь мы с вами почему-то все еще не познакомились, – забросил я пробный шарик. – Непорядок это. Крупное упущение. Вы не находите?

– Лежите спокойно, больной! – чуть-чуть улыбнулась фея в докторском халате, накачивая пальчиками резиновую «грушу», от которой шла гибкая трубка к «тряпке». – Вам, Евгений Михайлович, много разговаривать пока вредно.

– Тем более непорядок! – не послушался я ее совета. – Вы меня знаете, а я вас – нет. Несправедливо как-то получается.

– Хорошо. Меня зовут Светлана Васильевна. Но можно просто Света.

– Замечательно! – искренне порадовался я первому сломленному льду между нами. – Но вы явно скромничаете, вы не просто Света. Нет! Вы луч СВЕТА в темном царстве страждущих! Ей-богу, ни капельки не преувеличиваю! Льстить с раннего детства не привык. Всегда и везде говорю исключительно голую правду, отчего и страдаю частенько.

– И стреляли в вас, конечно, за правду? – состроила невинные глазки медсестра, покачав белокурой головкой. О, жестокий мир!

– Неприлично насмехаться над опасно раненным, сударыня! – строго-наставительно заметил я. – Где верность медицинской клятве Гиппократа? Выбросили за ненадобностью? Вы усиливаете мои телесные муки душевными, подозревая в неискренности. Да, стреляли в вашего покорного слугу за правду!

– Голую? – улыбнулась неожиданно бойкая девчонка, принимая правила игры несколька фривольной пикировки. А ведь все эти дни я был совершенно уверен, что медсестричка скромна и невинна, как юная монашенка! Когда же я, наконец, научусь разбираться в женщинах?! Пора бы, кажется – скоро сорок лет как небо копчу.

– Именно, барышня! Высказал одному негодяйскому «новому русскому» без утайки все, что о нем думаю – и вот печальный результат налицо. Точнее – на спине. Как выяснилось, правда-матка нынче совсем не в чести.

– Кстати, рана не беспокоит? Обезболивающий укол не требуется?

– Благодарю покорно. Ничего не надо.

– Тогда, пожалуй, я пойду. У меня ведь еще две палаты на попечении. А давление у вас отличное, сто тридцать на девяносто. Будто и не больной вы вовсе.

Я еще долго зачарованно смотрел на закрывшуюся за Светланой дверь, мысленно продолжая любоваться волнующим покачиванием ее налитых бедер под узким халатиком. «Станок» хорошо развит, словно принадлежит взрослой опытной женщине, а не девятнадцатилетней девчонке. Да простится мне эта невольная пошловатость.

Остаток дня глядел телевизор, отдавая явное предпочтение боевикам и эротике – в тему с настроением. Думать о чем-то глобальном – к примеру, о причинах, уложивших меня на больничную койку, – желания не было. Да и не имелось в наличии достойного количества фактического материала, чтоб делать какие-то полезные выводы или хотя бы предположения.

Решил отдать себя во власть Морфея, когда на улице погасли фонари.

Из-за кондиционера и открытого окна в палате было приятно свежо. Несмотря на разгар августа, ночи на Урале отличаются своенравным прохладным характером.

Устроившись на правом боку, натянул на голову нежное верблюжье одеяло, оставив незакрытым только лицо. У меня с далекого детства такая привычка «закапываться», а вовсе не потому, что опасаюсь повторить злосчастную судьбу папаши Гамлета, которому родной брательник влил в ухо яд во время сна. К тому же мои братишки на подобную низкую подлость не способны. При надобности они просто стреляют вам в голову. Эффектно и без театральных затей.

2

Разбудил меня какой-то подозрительный шум за окном, будто что-то глухо стукнуло о подоконник. Приподняв голову с подушки, я разглядел при бледном свете луны торчащие над подоконником «рожки» деревянной лестницы. Под чьими-то тяжелыми неторопливыми шагами уже противно поскрипывали перекладины. Должно быть, лестница долгое время бесхозно валялась на солнцепеке и сильно просохла.

Поддерживая больную левую руку, я выбрался из-под одеяла и тихо подкрался к окну, встав у стены рядом с кондиционером. Конечно: кто предупрежден – тот вооружен, но ничего, кроме своих ослабленных ранением физических данных, я сейчас противопоставить нежданному ночному вторжению не мог. Все же слегка вооружился, прихватив с тумбочки пустую бутылку из-под коньяка.

Самое лучшее было бы спихнуть лестницу вниз, но я ясно чувствовал, что на сей подвиг сил мне не хватит.

В проеме окна показалась темная широкоплечая фигура гостя. Лицо его маской не прикрывалось, но было какое-то расплывчатое и явно незнакомое. По-кошачьи бесшумно спрыгнув на пол, киллер поднял руку в перчатке с зажатым в ней длинноствольным пистолетом с глушителем и направил на мою беззащитную кровать. Раздалась серия хорошо знакомых мне «пробочных» хлопков, и дорогое верблюжье одеяло на кровати сразу потеряло товарный вид, превратившись в шерстяное сито.

При тусклом свете желтого ночника над дверями больничной палаты злодей не сразу просек, что постель пуста и пули потрачены зря. Воспользовавшись этим, я изо всей силы пнул неизвестному врагу в печень. Но то ли промахнулся сгоряча, то ли удар получился совсем неубедительным из-за мягкой домашней тапочки, надетой на ногу. Как бы там ни было, но убийца даже не пошатнулся. Вот если б на мне сейчас оказались любые остроносые туфли, то наглый визитер мигом разлегся бы на полу отдохнуть на время от своей суетливой тяжелой профессии.

Продублировать удар я не успел. Киллер весьма легко отпрыгнул в сторону и направил свой шпалер в мою грудь, защищенную лишь тонкой фланелью спальной пижамы.

– Вот ты и приплыл, Монах! – раздался противно-скрипучий голос незнакомца. – Кранты тебе, браток!

Я сделал отчаянную попытку поднырнуть под руку с пистолетом и боднуть убийцу в солнечное сплетение, но был ослеплен встречной яркой вспышкой огня. Ноги мои моментально отнялись, а сердце пронзила острая режущая боль.

К счастью, все это было лишь обыкновенное кошмарное сновидение. Напрасно пожадничал, по ходу, позволив себе умять две порции говяжьей поджарки на ужин. Тяжелая пища на ночь отрицательно сказывается на психике – давно замечал. Впрочем, и на голодный желудок спать ложиться не менее чревато. В будущем надо быть все же поаккуратнее с этим делом, придерживаться золотой середины. Слишком не переедать то бишь.

А вот резкая боль в районе сердца оказалась всамделишная – неловко повернулся во сне на левый бок, потревожив простреленную лопатку. От того и пробудился.

Лежал с открытыми глазами, находясь под неприятным впечатлением привидевшегося удачного на меня покушения. Но скоро успокоился, вспомнив, что нынче не пятница и значит, сон ни в коем случае не может быть «в руку», вещим то есть. Но все же встал и плотно закрыл окно от греха, защелкнув на оба шпингалета. Береженого Бог бережет. Оптимистическое соображение насчет пятницы не является стопроцентной гарантией личной безопасности. По-любому: из всех правил бывают исключения, как известно. Перестраховаться никогда не лишне. И вовсе это не глупый страх, а просто присущая мне трезвая осторожность. В натуре.

Остаток ночи прошел спокойно. Никаких неприятностей в царстве Морфея больше не встретил. Наоборот, получил целую гамму непередаваемо-приятных ощущений, увидев себя веселым дельфином, беспечно резвящимся в искристых изумрудных водах с симпатичной молодой дельфинихой. Или дельфинкой, не в курсе, как будет правильней. Голубые глаза у нее, кстати, были почему-то совсем человечьи, точно такие, как у медсестры Светланы.

Но на следующий день, когда меня навестили Цыпа с Томом, я все же отдал должное несколько нервозному самочувствию:

– Ребята, оставьте-ка мне «фигуру» на всякий случай.

Цыпа с готовностью распахнул на себе джинсовую куртку, засветив громоздкую рукоять наплечного «АПСа», но я отрицательно покачал головой:

– Нет, такая волына и даром не нужна. Том, у тебя что в наличии?

Управляющий баром, примостившись на краешек моей постели, задрал левую штанину и отстегнул от лодыжки аккуратно-маленькую лайковую кобуру. Явно малокалиберный пистолет, но и этой «дамской» игрушки вполне хватит, чтоб обеспечить мне спокойствие и уверенность в себе. Я вынул из кожаной «колыбельки» совсем несерьезный на вид пистолетик и критически осмотрел:

– Что-то новенькое? Ты же, помнится, раньше красотульку «беретту» таскал?

– Было дело. Но она слишком тяжеловата для моей лодыжки. Натирает. А этот «лилипут» фирмы Менц на ноге почти невесом. Немчура крутые доки в изготовлении малокалиберных волын.

– «Люгеры» и «шмайсеры» у них тоже довольно не хило получаются, – для полной объективности добавил я к лестной для германцев характеристике соратника. – Какой калибр у «лилипута»?

– Четыре двадцать пять. Шестизарядный магазин. Работает безотказно, сам проверял. Бьет точно под «яблочко». Глушитель в кармашке кобуры. Совсем новенький, – похвастал Том.

– Отлично! – Я сунул боевой презент под подушку и закрыл тему:– Ладушки! Как там наш бизнес? Процветает?

– Бизнес в ажуре, – подал самодовольный голос Цыпа, пристраивая в холодильник новую стеклянную постоялицу – пятилитровую банку с солеными огурцами. – Как ему и положено, набирает валютные обороты. Сбоев не наблюдается.

– А как у тебя, браток? – улыбнулся я Тому, поощрительно ему подмигнув. Оно и понятно. Даже если у соратника и не все в порядке с торговлишкой спиртным, выговор делать я ему не собирался. Ведь он спас мне жизнь как-никак.

Поэтому вполне может чувствовать себя нынче героем дня и именинником, которому благодарный шеф запросто простит возможные недоработки в коммерции. Закрою глаза даже на убытки – если, понятно, они в пределах разумного.

– Все путем. Доход на прежнем высоком уровне, – как-то без особого энтузиазма отозвался управляющий пивбаром, скосив на меня свои серые глаза с поволокой. – Знаешь, Михалыч, я вот мыслю расширить децал наше дело. Сейчас жирные бабки на рэкете можно срубить. Стоит лишь кулак частнику показать – и дело в шляпе. А коли пистолет засветить – враз, как Курочка Ряба, золотыми яйцами нестись начнет со страху. В натуре! А мы почему-то проходим мимо этих перспективных алмазных приисков.

– Не нравится мне это пакостное словечко – рэкет! – вздохнул я, закуривая, чтоб сосредоточиться. – В переводе с инглиша как-то малоинтеллигентно звучит – вымогательство. Не находишь?

– Лажа! – недовольно отмахнулся от моих лингвистических изысков Том. – Не в слове суть! Это ж золотое дно, Монах! Нынче каждый дурак на этом крупные барыши поиметь в силах!

– Мы-то ведь не дураки, – встрял Цыпа, привнеся в деловой базар юмористическую нотку. – Дел и по нашему профилю, успевай только крутиться. Зачем нам еще и в эту блевотину залазить? Сдуру разве? Евген, лично мне идея не в кайф! Хлопот с конкурентами не оберешься! Ведь только в Екатеринбурге не меньше полусотни банд халявой этой кормится! Взорвут к чертовой бабушке нашу пивную «Вспомни былое» – и все дела, концов потом не найдешь! Портфель с миной любому посетителю под столиком «забыть» – нет проблем, как два пальца обоссать! И придется нам с тобой, Евген, отскребать от стенок то, что от Тома останется. А останется, учти, самый децал – даже в гроб нечего будет положить! С закрытой крышкой хоронить придется.

– Бой быков нам ни к чему, – подытожил я и сочувственно глянул на Тома, почти с ненавистью уставившегося на Цыпу. – Я понимаю, что ты жаждешь серьезного самостоятельного дела, но игра, по-моему, не стоит свеч. Другие перспективные идеи есть в наличии? Я поддержу – будь уверен, брат! Не журись раньше времени.

– Цыпа дует на воду, Михалыч! – стараясь говорить спокойно-убедительно, процедил сквозь зубы Том. – На рожон лезть я не собираюсь, гадом буду! Хочу подоить слегка лишь тех предпринимателей, которые не имеют боевого прикрытия. Никаких разборок не предвидится, поверь слову. Дело верное! У меня и списочек таких фирм, «крыш» не имеющих, составлен давно. Шестьдесят процентов от прибыли, понятно, тебе лично пойдет. «Лимоны» прям под ногами валяются – только не ленись поднимать! Конкретно, Монах!

– Ну раз конкретно – тогда ладно, уговорил, – усмехнулся я, не желая отказом опускать настроение «имениннику». – Дерзай, Том. Но гляди, чтоб слишком много дров не наломать! Если наметятся ликвиды, сперва со мной посоветуйся. В обязаловку!

– Будь спок, Михалыч! – расцвел Том, мигом воспрянув духом. – Закон знаю! Без твоего на то согласия ни одного делягу-эксплуататора к «вышке» не приговорю.

– Вот ладушки! – подвел я итог затянувшейся дискуссии и переменил уже поднадоевшую тему. – С органами, браток, осложнений не наблюдается? Менты, ясно, спят и видят, как бы привлечь тебя за незаконное ношение и применение оружия. Впрочем, думаю, майор Инин ржавые легавые потуги коллег пресек в корне. Не так ли?

– Я запросто обошелся бы и без страховки твоего толстого опера, – пренебрежительно вытянув нижнюю губу, заявил Том. – У меня были два свидетеля в заначке, которые бы подтвердили, что «стечкин» я случайно в углу туалета обнаружил и собирался лично отнести его в управу. А за мокруху им меня при всем желании не привлечь – я действовал строго в пределах необходимой обороны. Не подкопаться мусорам, рубль за сто!

– Насчет свидетелей молодец. Весьма оперативно подсуетился! Предусмотрителен, бродяга! – похвалил я коллегу и, заметив хмурую мордаху Цыпы, переключил свое внимание на него, решив отвлечь соратника от мрачных мыслей о полупустом гробе с намертво прибитой крышкой.

– Цыпа, проглот! По себе меня меряешь! Ты на кой леший столько соленых огурцов приволок? Думаешь, за те несколько дней, что я здесь проваляюсь, пятилитровая емкость благополучно опустеет? Чревоугодие – смертный грех! А уж ты-то должен отлично знать, что без особой нужды я святые заповеди стараюсь не нарушать! Такой благородный у меня принцип. Что можешь предъявить в свое оправдание?

Наивный соратник непонимающе захлопал пушистыми пшеничными ресницами, распахнув, как окна в жару, свои небесно-голубые глаза, но быстро вкурил, что раздражение мое лишь наигранное, и, расслабившись, широко усмехнулся:

– А я тоже предусмотрительный. Не хуже Тома! Вдруг ты решишь тут тормознуться? Я бы, к примеру, с такой аппетитной девахой, что градусник тебе ставит, не спешил распрощаться. Накрайняк, пока сам бы ей кое-что кое-куда не вставил!.. Хо-хо!

Оба моих подручных весело-солидарно рассмеялись, словно уличили шефа в какой-то пикантной человеческой слабости, которой и сами были весьма подвержены. Я тоже слегка хохотнул из чувства приличия. Да и приятно наблюдать, когда соратники единодушны в проявлениях, редкий случай, пусть уж повеселятся чуток за мой счет – не жалко. Может, потихоньку и сдружатся наконец. Чем черт не шутит! Надоело, признаться, лицезреть их вечное соперничество во всем. Даже по пустякам.

На непривычный для этой обители скорби шум в палату обеспокоенно заглянул дежурный врач, напомнивший строгим тоном, что время свидания с больным давно истекло. По вмиг заострившимся скулам Цыпиного лица я понял, что сейчас пошлет зарвавшегося эскулапа «куда Макар телят не гонял», и счел полезным тут же вмешаться:

– И правда, ребята, вам уже пора! Бизнес оставлять надолго без присмотра негоже. Не по-деловому. Ступайте восвояси, рад был пообщаться!

Послушные мальчики, культурно попрощавшись, нехотя ретировались, чуть не сбив по пути – случайно якобы – докторишку на пол. Тот еле успел испуганно отпрянуть в сторону, прижавшись к стене.

– О темпоре, о морес! – тяжело вздохнул старый эскулап, скосив на меня неприязненный колючий взгляд и тоже покидая больничный «люкс». С латынью, кстати, я накоротке. Это было совсем не ругательство, а лишь беспомощное восклицание, означавшее: «О времена, о нравы»! Его счастье, что на интеллигентного пациента нарвался. Кто-то другой мог бы докторишку и не понять, истолковав иностранную тарабарщину на свой счет. Тогда злобный старикашка в натуре поимел бы малоприятную возможность близко и весьма ощутимо познакомиться с нынешними крутыми нравами.

Со скуки я с полчаса послонялся взад-вперед по личному «апартаменту», пока не вспомнил, – совсем некстати, – тюремный прогулочный дворик. Такой же примерно квадратный метраж. Проклятое ассоциативное мышление! Мерить шагами расстояние от стены до стены враз расхотелось начисто.

Тупо пялиться в телевизор, как простой, затюканный жизнью обыватель, я не обожаю. Поэтому, щедро наплескав в высокий стакан ароматной золотистой жидкости из черной бутылки, пристроился на широком подоконнике полюбоваться из окна близлежащими окрестностями.

Больничный комплекс не имел забора даже декоративного. Его роль выполняли банальные кусты аккуратно подстриженной акации. Привычно надоевший городской антураж. Ни ума, ни фантазии у администрации лечебного учреждения. Я бы, например, посадил под больничными окнами сирень или даже плодовые деревья. Для разнообразия и улучшения пейзажа. Выглядело бы значительно оптимистичнее. А хорошее настроение для болящих – наипервейшее и чудодейственное лекарство, как выяснили современные ученые. Сам лично читал об этом в одной популярно-медицинской брошюрке.

Цыпа был прав: хоть и второй этаж, а совсем невысоко над землей, да и водосточная труба рядом с моими окнами проходит. Не нужно иметь разряд по альпинизму, чтоб сюда в два счета забраться. Впрочем, особо беспокоиться причин нет. Вон на обочине дороги всего в дюжине шагов от здания больницы притулилась к кустам бежевая «девятка» с выключенным мотором. Это, безусловно, ребятки из «Кондора» за моими окнами старательно-бдительно пасут, отрабатывая свой хлеб со сливочным маслом и паюсной икрой.

Правда, для объективности надо отметить, в работе охранников я выявил существенные огрехи, непростительные профессионалам, коими они себя считают. В девять вечера их «жигуль» покинул место своей стоянки и отчалил в неизвестном направлении. Появился вновь лишь в одиннадцать часов. Наверно, в это время у охранников происходит пересменка. Как бы там ни было, но целых два часа из-за их беспечной халатности я оставался без страховки со стороны улицы. Надо не забыть при случае попенять Цыпленку за такую вопиюще неграмотную организацию моей безопасности.

Телеящик успел надоесть мне еще вчера, поэтому включать его я не стал. Да и что там глядеть, в натуре? Хочешь посмотреть про жизнь коллег и вечно нарываешься на какую-то халтурную лажу, откровенную глупость. Вот, к примеру, фильм «По прозвищу «Зверь». Я сюжет даже воспринимать всерьез не смог из-за одного персонажа – вора в законе по кличке Король. Джигарханян сыграл роль неплохо, но мне не давала покоя мысль, что меня нагло надувают, гонят чистейшую туфту. Ни один авторитет, и тем более вор в законе, с такой кликухой просто в природе существовать не может! На блатном языке Король означает активно-пассивный гомик. Худшего оскорбления для вора и придумать нельзя. За подобное унизительное прозвище «черная масть» не только пасть порвет, но и на куски порежет за две секунды. Автор кинофильма, как я знал, отсидел в восьмидесятых несколько лет в колонии за изнасилование. Но, видать, весь срок гасился от братвы где-то у параши, раз даже воровской жаргон не сумел ладом усвоить.

Заняться было совершенно нечем, и я начал подумывать о том, чтоб взять да и нарушить свои устоявшиеся привычки и традиции, завалившись в такую рань спать. Оригинальная идея. Ведь истинно свободный индивид не должен признавать оков даже собственных привычек. Да, пожалуй, отправлюсь-ка я в гости к дружищу Морфею. Вот-то он удивится такому незапланированно раннему моему визиту! Самые интересные красочные сны у него наверняка еще в наличии – не мог же он успеть до полуночи все свои «бестселлеры» людишкам раздать.

Приоткрылась дверь, впуская в палату медсестренку Свету, вооруженную маленьким пластмассовым подносом, на котором одиноко стоял полстаграммовый стаканчик с каким-то желтоватым пойлом.

– Евгений Михайлович, вам надо лекарство принять.

– Что это? – взяв стаканчик, подозрительно принюхался я.

– Обычное успокоительное. Микстура Павлова с небольшой добавкой транквилизатора, – пояснила Светлана, – лечащий врач прописал. Так как вы пережили нервный стресс, вам просто необходима медикаментозная поддержка психики.

– Да не было у меня ни стресса, ни шока. Ерунда какая! Думаете, в меня первый раз палят? Пустяки, я даже сознание не терял, сам лично в «Скорую» залез, без глупых носилок обошелся. Не стану пить всякую дрянь, так и передайте врачу-перестраховщику, который нахально о людях по себе судит!

– Больной! Нервничать вам сейчас категорически противопоказано! – состроив строгое выражение на миловидном кукольном личике, заявила медсестра сухим казенным голосом.

– А тебе, Света, категорически противопоказана холодная суровость. Явно портит врожденную внешнюю привлекательность. Нежное сочувствие и понимание тебе больше подходят. Уж поверь слову специалиста, – примирительно улыбнулся я, отставив стаканчик с дурацкой микстурой для слабонервных хлюпиков на столик у кровати. – Впрочем, могу предложить отличный компромисс: ты – мне, я – тебе. В ногу с канонами развивающегося российского рынка, так сказать. Бартер по-научному.

– Любопытно, – Света впервые за время нашего разговора позволила себе улыбнуться, лукаво блеснув глазками. – Что вы имеете в виду? Надеюсь, не что-то сверхнахальное? Архифривольное, если – как вы любите – по-научному...

«Палец ей в рот не клади, – пришел я к печальному выводу, но тут же утешился. – Хотя, ежели сильно постараться, то, возможно, удастся сунуть и кое-что посущественнее...»

– Во-первых, милая сударыня, перейдем, наконец, на дружеское «ты», давно назрело, мне кажется. Во-вторых, Светлана, прошу освятить своим милым присутствием мой скромный холостяцкий ужин. День рождения нынче у меня, – пришлось в финале немного соврать, чтоб подвести солидную базу под несколько, признаться, двусмысленное предложение.

– Я согласна, – неожиданно легко сдалась медсестричка. – Но непременное условие, Евгений: в конце ужина ты примешь лекарство без всяких глупых отговорок.

– По рукам, сударыня! – тут же словесно подписался я под этим по-детски смешным соглашением, опасаясь, что Света может вдруг передумать, осознав всю опасность и зыбкость того пути, на который она столь легкомысленно-беспечно шагнула.

Не давая времени соблазнительной собеседнице пойти на попятный, я со спринтерской скоростью оперативно соорудил на столике у кровати нехитрый ужин, выудив из холодильника дежурный набор холодных закусок: балык, коробку фигурного шоколада, апельсины и упаковку сырных «палочек». Увенчал все это дело бутылкой марочного «Матра». Коньячные рюмки по Цыпиному недосмотру в тумбочке отсутствовали, пришлось довольствоваться парой обычных хрустальных стопок.

– Терпеть не могу, когда трапезу прерывают случайные посетители, – заявил я, защелкивая шпингалет на двери в палату. – Это весьма пагубно сказывается на процессе пищеварения. Ты, как медработник, должна прекрасно знать сей научный факт.

Светлана довольно благосклонно приняла незамысловатую уловку. По крайней мере ничего не возразила, наблюдая за моими военными хитростями чуть насмешливыми блестящими глазами из-под кокетливо полуопущенных ресниц. А может, и не насмешливыми вовсе, а просто лукавыми и отлично все понимающими.

Моя палата хоть и называлась «люкс», но кресло или диван в ней почему-то не были предусмотрены. Впрочем, в данной конкретной ситуации это упущение завхоза медучреждения играло мне на руку. Пришлось нам с очаровательной гостьей усаживаться за столик, используя в качестве дивана банальную больничную кровать, что сразу весьма заметно нас сблизило – как в фигуральном, так и в очень приятном прямом смысле.

Отечественный медперсонал, как я знал по кинопродукции, почти весь поголовно не дурак выпить и глушит чистый спирт, как какой-нибудь лимонад. Поэтому, недолго думая, плеснул в стопки коньяк чуть ли не до краев.

Светлана не обратила ни малейшего внимания на явно неженскую дозу, утверждая тем меня в мысли, что все же не всегда кинофильмы гонят наглую полную ахинею. Не обязательно все врут почем зря то бишь.

– Странные у тебя продукты питания подобраны, – заметила Света, намахнув коньячную емкость и выбирая взглядом достойный объект для закуски. – Тут и соленое и сладкое вместе сосуществует. Прямо как наша сегодняшняя жизнь.

– Бери шоколад, – посоветовал я, эгоистично сообразив, что ее милый ротик будет мне значительно приятнее после шоколада, чем после балыка или сырных палочек. – А разве современное бытие сладко-соленое? Вот никогда бы не догадался о таких мерзопакостных вкусовых качествах нашей жизни!

Впрочем, острил я совершенно напрасно – молодая собеседница даже не улыбнулась, сохранив на нежном личике напряженно-серьезное выражение, словно какой-то трудный вопрос решала.

– Ирония тут неуместна, Евгений. Разве ты не видишь, хотя бы на собственном примере, что оголтелые бандиты буквально затерроризировали город?

– Любопытно, – я невольно насторожился от такого неожиданного кульбита в разговоре. – Что ты имеешь в виду, дорогая? И при чем здесь солено-сладкое? Как-то странно прыгаешь с темы на тему, по-моему.

– И вовсе никуда я не прыгаю! – капризно опротестовала мой намек на ее женскую алогичность Светлана, очень симпатично порозовев свежими юными щечками. – Власти поманили народ сладкой конфеткой капитализма, а что на деле вышло?! Начинка-то у «конфеты» соленой оказалась! Вместо культурных рыночных отношений получились просто зверино-животные отношения. Бандиты буквально всех под себя рэкетом подмяли. Скажешь, неправда?

– Полностью с тобой солидарен, малышка, – кивнул я, с удовольствием закусывая шоколадным зайцем из коробки. – А ты-то чего вдруг по сущим пустякам переживаешь? Философски нужно мыслить. Богу – богово, кесарю – кесарево. Ты же не коммерсантка, не «новая русская», чтоб таким ядом на рэкет дышать.

– Да?! Думаешь, моя голубая мечта всю жизнь медсестрой горбатиться? Ошибаешься, Женечка! Я тоже хочу человеком стать, состоятельным и независимым. И кое-что уже сделала в данном направлении. Открыла на паях с двоюродной сестрой Людмилой прачечную «Белизна». Только-только на ноги стали становиться, а бандюги сволочные сразу тут как тут – долю от прибыли требуют. И что нам с Людмилой прикажешь делать? Закрываться, да?

– Ну, с этим спешить никогда не стоит, – обронил я, успокаивающе похлопав Свету по соблазнительно торчащим из-под короткого халата розовым коленкам. – Между прочим, я видел твою замечательную фирмочку. «Белизна» метровыми неоновыми буквами написана, верно? Тут недалече – первый этаж пятиэтажки занимает. Весьма прилично смотрится.

– Не весь этаж, – скромно уточнила медсестричка, явно польщенная. – Раньше это была обычная трехкомнатная квартира. Две комнаты мы соединили, убрав перегородки, под прачечную, а в третьей сами живем. Тесновато, конечно, но мы надеялись соседнюю квартиру через годик-другой купить. Накрылась, впрочем, надежда с появлением этих хапуг-вымогателей. Прямо хоть в петлю с отчаянья залезай!

– Ну-ну, Светлана, не говори так. Большой грех о самоубийстве думать, – настоятельно изрек я, порываясь повторить профилактическую процедуру с коленками прелестницы, но Света сообразительно прикрыла их своими ладошками, разочаровав меня слегка.

– Так вы мне поможете, Евгений? – буквально огорошила собеседница. И не этим вдруг «выканьем», а совсем неожиданной постановкой вопроса. Ребром.

– Само собой, милая, – благородно брякнул я, не имея возможности хорошенько поразмыслить под испытующе внимательным надзором чудных лучистых глазок соседки по кровати. – А сколько надо денег? Коли в допустимых пределах разумного, то я, естественно, со всей душой.

– В пределах! – не слишком тактично прервала мои излияния Светлана. – Раз можешь позволить себе за «люкс» с охраной почти тысячу баксов платить в сутки, то нам с сестренкой подсобить особой проблемы для тебя не составит. Правда ведь?

– Вполне возможно, – не очень уверенно откликнулся я, ибо такие невероятно крупные ежедневные расходы на содержание тут моей скромной персоны оказались для меня в натуре неприятным открытием. Нужно будет потом не забыть все досконально у Цыпы выяснить. Подобная расточительность просто ни в какие ворота не лезет. – А сколько все же требуется монет? И когда?

– Завтра. Тысячу долларов вымогают в качестве первого месячного взноса.

– Беспредел! – возмутился я наглой нахрапистости неизвестных бандитов. – Куда родная милиция смотрит?! Оборзели же вконец, оглоеды! Небось желторотое хулиганье какое-то из себя серьезных деловых корчит? Подростки-наркоманы?

– Нет, Женя, – вздохнула начинающая бизнесменка. – В том-то и дело, что это не шпана. На вид натуральные громилы, по рожам и повадкам – уголовники с тюремным стажем.

– И много их? – уточнил я из любви к полной ясности.

– Не знаю. К нам вчера вечером приходили два амбала в десять часов, сразу после закрытия прачечной. Сказали, что из «Пирамиды».

– Вот гады! Внагляк общеизвестную криминальную «марку» используют. Ладушки. Давай прекратим о грустном, я с бандой улажу как-нибудь. Лучше продолжим-ка наш милый интимный междусобойчик. Не возражаешь?

– Ну, уладишь иль нет – еще бабушка надвое сказала. А посулами сыта не будешь. Мне кажется, Женечка, что ты мог бы дать нам с сестрой требуемую сумму. Взаимообразно, понятно... – юная вымогательница выбрала толстенькую «рыбку» из шоколадного набора и весьма эротично откусила у нее головку. – А если завтра деньги уже не понадобятся, то, я их просто тебе верну. Обещаю.

– Обещанного три года ждут, – засветил я приличную подкованность в житейских пословицах-поговорках. – Шутка! Ладно. Для успокоения твоей душеньки сделаю так, как просишь. Благо личные вещи вместе с бумажником тут же обретаются. Неподалеку.

Подойдя к стенному плательному шкафу, распахнул тонкие дверцы и выудил из внутреннего кармана своей куртки объемный «лопатник» из эластичной лайковой кожи.

«Штуку» гринов вкупе с пачкой отечественных банкнот имею при себе практически постоянно, так как непредвиденные финансовые расходы в моей повседневной безалаберной жизни были совершенно предсказуемы и ужасно часты. Я ведь заядлый глупо-наивный филантроп на самом дне души. И сколько ни льется туда горечи разочарований и желчи трезвого рассудка – все без толку. Таким уж, по ходу, законченным болваном уродился. Вечным добряком оптимистом то бишь.

– Вот. Держи презент, Светик-семицветик. Зеленоцветик-точнее, – бодренько сказал я, подавая ей худощавую пачечку зелененьких стодолларовых купюр и с некоторым, тщательно скрываемым сожалением, наблюдая быстрое исчезновение валюты в нагрудном кармашке халата медсестрички.

– А я ведь не верила, Евгений, что всерьез говоришь. Все вы, мужики, только на слова-обещания горазды, – призналась Светлана с очень довольным видом. – Думала заливаешь, как и про свой день рождения – он же у тебя двадцатого февраля, не так ли?

– Откуда такая поразительная информированность? – полюбопытствовал я, усаживаясь на прежнее место рядышком с прелестницей. – Ты, случаем, в Интерполе не подрабатываешь на полставки?

– Все проще, Женя. Я твою медицинскую карту глядела в регистратуре. За свои сорок лет ты, оказывается, в нашем лечебном заведении уже шесть раз сподобился побывать. Ветеран, можно сказать! Дважды «Скорая» сразу в реанимацию доставляла, верно ведь?

– Было дело. Не всегда же детские ранения судьбой-проказницей отламываются, как в тот раз. Впрочем, давай закончим о грустном. Не люблю. – Я наполнил стопки червонным золотом коньяка и предложил простенький тост: – Выпьем, дорогая сударыня, за те дружеские отношения между мужчиной и женщиной, которые без глупо-ханжеских проволочек быстро перерастают в тесные интимно-партнерские. К полному удовлетворению как духовных, так и чисто плотских желаний обеих заинтересованных сторон, что весьма пользительно для оптимистического восприятия действительности.

Одним махом опорожнив хрустальную емкость, я, пользуясь отсутствием в данный момент заградотрядов из рук соседки, приземлил ладонь на розовые округлости ее коленок и слегка погладил-помассажировал их пальчиками. Мне, кстати, подобные ласки не доставляют ни капли удовольствия – старался я исключительно для пользы Светланы. Ведь известно, что через кончики пальцев струится живительная электропсихическая энергия, которая в силах зажечь любую «лампочку»-женщину. Даже фригидную от рождения. Сам лично читал об этом в одной научно-популярной брошюрке. В достоверности коей еще раз смог убедиться – медсестренка даже попытки не сделала, чтоб освободиться от моих нахально-требовательных «электродов». Осмелев, я продолжил нежное пальчиковое путешествие к намеченной желанной цели и вдруг замер от неожиданности – на Светлане не оказалось нижнего белья. Выходит, под халатиком она в чем мать родила. Совершенно голенькая то бишь.

Света мягко отстранила мою парализованную руку и как-то очень уж по-взрослому усмехнулась:

– Жарко, летом я почти всегда так на работу хожу. Халат плотный, не просвечивает. Ты шокирован, да?

– Нисколько! – бодрячески сказал я, порываясь возобновить увлекательную атаку на бастион, который, кроме колечек шелковистых волос, ничем, как выяснилось, защищен не был.

– Какой ты нетерпеливый! – поощрительно улыбнулась законспирированная нудистка. – Но сначала, как условились заранее, прими лекарство. Будь пай-мальчиком.

Терять драгоценное время на явно бесполезные отнекивания было жаль. Потому я безропотно заглотил противно-горькую микстуру, зажевав миниатюрным шоколадным бочонком с вишневым ликером.

– А теперь ложитесь, больной, на кроватку. Я сама все сделаю, не потревожив ваше травмированное плечо, – наигранно-строго велела медсестра, расстегивая перламутровые пуговки на своем хрустяще-накрахмаленном халате. – Ты как, Евгений, предпочитаешь: чтоб я сидела к тебе спинкой или лицом?

– Спинкой оно более как-то впечатляюще, – не раздумывая, выбрал я и пояснил: – Люблю, малышка, обозревать сразу все основные женские достопримечательности. Я ведь художник по характеру. Натуралист.

Видок и на самом деле получился знатно потрясный: чуть полноватые молочно-ослепительные ягодицы вкупе с гибко-тонкой загорелой талией и спиной смотрелись ничуть не хуже какой-нибудь похабной картинки Пикассо. А в ритмических движениях «всадницы» был такой весело-задорный напор, что у меня закралось смутное подозрение, что трахаю не я, а меня. Ладно. По крайней мере, можно с удовлетворением отметить тот факт, что мой милый орган нашел-таки себе более интимно-приятное и нежное отверстие, чем то, которое ему предлагалось Светой в первый больничный день. Таким образом, замечательный ощутимый прогресс налицо. На члене – точнее.

Впрочем, через пять-семь минут мне почему-то уже прискучило любоваться живой порнокартинкой, голова стала какой-то ватной и одновременно тяжелой, возбуждающий адреналин в крови весь куда-то испарился, превратив тело в бесчувственное бревнышко. К ужасу своему, я вдруг ощутил, что и «телескоп» мой начал заметно сокращаться – до размеров обыкновенной подзорной трубы. Карманного варианта.

Но страшного позора я все же избежал, успев выплеснуть мощный заряд мужской энергии в наседавшую «противницу», пока затвор моего орудия окончательно не заклинило от непонятного охлаждения. Удался сей постельный подвиг только благодаря непревзойденному личному творческому воображению: призывая оргазм, я мысленно представил себе такую красочную ошеломляюще-страстную оргию, которую, уверен, не лицезрел даже сластолюбец маркиз де Сад в своих развратных наркотических снах.

Света повернула ко мне довольное улыбающееся личико, хотела что-то спросить, но передумала и слезла с кровати. Да и о чем базарить – «подзорная труба» уже нагло съежилась до параметров банального театрального бинокля.

Я поспешно прикрыл свое увядающее хозяйство верблюжьим одеялом и, делая хорошую мину при плохой игре, весело заявил:

– Благодарю, милая, за подаренное щедрое блаженство. На сегодня, пожалуй, хватит. Наверно, в схватке с коньяком я сильно переоценил свои силы. Прости, малышка, но спать хочу – просто спасу нет.

– Все нормально. Почти все мужики один раз кончают, – понимающе-снисходительно улыбнулась медсестра, натягивая халат и аккуратно застегивая пуговки на нем. – Спокойной ночи, пай-мальчик! Бай-бай!

Для собственной реабилитации и объективности я хотел внести полную ясность в вопрос и популярно разжевать этой нахальной девчонке, что обычно «кончаю» за любовный сеанс не менее трех раз, но пока мысленно выстраивал слова в стройно-убедительный ряд, Света уже упорхнула из палаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Оно и к лучшему. Разговаривать сил уже не осталось, как и держать глаза открытыми. Веки словно были нашпигованы свинцовой дробью пятого номера. Сознание мое плавно-легко отделилось от бренного тела и воспарило в бездонную глубину черного неба на любовное свидание с какой-нибудь приглянувшейся звездочкой, наверное.

3

Пока я безмятежно дрыхнул, моя деятельная мозговая подкорка, как всегда, досконально проанализировала сложившуюся ситуацию и по утряне, когда проснулся, выдала уже готовое обоснованное решение:

«Это была не успокоительная микстура, а сильнейший снотворный препарат. Судя по специфическому привкусу и быстро последовавшей реакции, в стаканчике находился натрий-оксибутират либо самый его ближайший родственник».

Хорошо хоть, что не подлым клофелином попотчевала, а то бы мог просто вообще не проснуться. Движущий Светкой мотив ясен – не желала, негодяйка, всю ночь напролет отрабатывать мой валютный презент. Еще раз с прискорбием убедился на данном живом примере, что черная неблагодарность и махровый эгоизм свойственны буквально всему роду человеческому – как «сильной», так и «слабой» его половине. Тут уж, по ходу, ничего не изменить. Не зря мудрые медики пересаживают людям органы свиньи. Внутреннее строение у них совершенно идентично. Весьма знаменательный и все отлично объясняющий, по-моему, факт.

Но наука наукой, а свербившая мысль, что эдак безалаберно-глупо выбросил на ветер тысячу баксов, явно испортила мне оптимистическое восприятие жизни – даже позавтракал без малейшего проблеска аппетита. Просто забросил в топку желудка необходимое для нормальной жизнедеятельности количество калорий в виде овощного салата, яичницы с беконом и парочки маленьких бутербродов с маслом и паюсной икрой. Без всякого удовольствия, только для того, чтоб не есть всухомятку, запил все это нехитрое дело двухлитровой бутылочкой пивка «Монарх» и, закурив из портсигара, присел у широкого открытого окна полюбоваться от скуки на близлежащие окрестности.

Впрочем, любоваться было особенно нечем. Куда ни глянь, со всех сторон уныло торчали серые трех– и пятиэтажные домишки. На некоторых еще сохранились атрибуты древней архаики – печные трубы, свидетельствующие о почтенном возрасте строений, – никак не меньше полувека. Уже несколько десятилетий трубы эти не коптили уральский небосвод, став безработными из-за победившего конкурента – природного газа. Небось всякую уже надежду потеряли по-новому вернуться в строй. А зря, по ходу. Отчаиваться никогда не стоит. Жизнь, как утверждают философы, развивается по спирали. Вон в Приморском крае – позавчера по телевизору сказали – население с отчаянья свечками уже запасается из-за бушующего там энергетического кризиса. Скоро он и до Урала докатится. Вот тогда-то и оживет снова дряхлое печное отопление. Когда новые башмаки украли, нужда заставит вспомнить о старых, как говорится. Представляю, сколько в трубах птичьего помета и паутины скопилось за годы их покойного бездействия. Сейчас, наверное, это натуральные авгиевы конюшни, которые привести в относительный порядок сможет лишь какой-нибудь новоявленный Геракл.

Правда, есть шанс, что правители на московском Олимпе вовремя одумаются, перестанут внаглую разворовывать народное хозяйство и не дадут экономической разрухе окончательно и бесповоротно захлестнуть Россию-матушку. Голодные бунты и погромы нуворишам вроде ни к чему.

Ладно, хватит всей этой ерундой личную голову забивать – еще заболит, не дай Бог. У меня есть более важные проблемы в повестке дня. К примеру: как реагировать на ситуацию со Светкой, чтоб не выглядеть хотя бы в собственных глазах полнейшим наивняком. Лохом то бишь.

Конечно, девчонка меня просто использовала в своекорыстных интересах, ни о каких нежных чувствах и речи идти не может. Ну и наплевать. В конце концов, каждый зарабатывает как умеет. Житейская аксиома. И оскорбляться тут не на что, по сути.

Неожиданно проклюнувшаяся в мозгах неприятная мыслишка заставила срочно произвести ревизию бумажника. Но опасения оказались совершенно напрасными – все дензнаки были на положенном месте. Лопатник похудел лишь на тысячу гринов, которую я по доброте-широте душевной сам оттуда вчера изъял на чисто благотворительно-гуманитарные цели. Хотя, если пасьянс разложить с умом, то и эти испарившиеся в пространстве баксы могут вполне легально вернуться обратно...

Эта замечательная идея так мне понравилась, что я весь день обдумывал детали претворения ее в жизнь. Самым простейшим, понятно, было бы кликнуть Цыпу и поручить ему разобраться с оборзевшими вымогателями, напрочь отбив у них халявские замашки. Явно несерьезные рэкетиры какие-то подвернулись – так переть буром в привычках уголовных одиночек, а не солидных деловых. Рубль за сто, что за их спинами никто из влиятельных не маячит, действуют мальчики на свой страх и риск. Это значительно все упрощает. Пожалуй, Цыпленка привлекать нет надобности. С таким легким дельцем и сам управлюсь без проблем. Гарантия.

Я высвободил свою левую клешню из перекинутой через шею марлевой перевязки и осторожно пошевелил пальцами. Никаких болевых ощущений в плече не наблюдалось. Весьма этим ободренный, подвигал уже всей рукой. Потревоженная левая лопатка тут же отозвалась тупой ноющей болью, спеша возвестить, что еще не совсем оправилась после пулевой травмы и настойчиво требует покоя. Боль, правда, вполне терпимая, но я все же решил застраховаться и утихомирить ее перед акцией, оглушив уколом замораживающего новокаина. Хоть левая рука далеко не главная в нашей профессии, но без ее деятельной помощи мне нынче по водосточной трубе ни за что не спуститься, и тем паче не подняться потом. Как пить дать. Я не обезьяна – пятая хватательная конечность в виде цепкого хвоста в моей конструкции отсутствует. Приходится довольствоваться лишь тем немногим, что есть в наличии. Зато, на зависть всем зверям, у меня имеется отличная альтернатива их мощным клыкам и когтям – шестизарядный «лилипут». Необходимо, кстати, проверить пистолет в работе и заодно кокнуть лампу уличного фонаря напротив моих больничных окон. Его неоновый свет будет сегодня верняк не в тему. Совсем некстати то бишь.

Я даже мужественно решил совершить небольшой личный подвиг и не притрагиваться к запасам алкоголя до благополучного завершения вечерней прогулки. Такая невероятная самоотверженная ответственность вызвала у меня, не скрою, глубокое восхищение собственной силой воли.

Терпеливо дождавшись, когда наручные часы показали девять вечера, я приступил к воплощению разработанного замысла в реальную действительность.

Сперва вызвал дежурную медсестру и настоял, чтобы она вколола мне в левое плечо ампулу пятипроцентного новокаина, сославшись на беспокоящую острую боль.

Молодая сменщица Светланы, своими габаритами более смахивавшая на повариху кафе, чем на работницу медучреждения, сделала два купирующих укола и явно нехотя покинула палату, призывно покачивая мощным тумбообразным задом. По всей видимости, наглая Светка не только рабочую смену ей сдала, но и меня, как некую своеобразную почетную эстафету. Ничего не выйдет, хитромудрые девочки! Я не кретин, к вашему сведению, и не дойная коровка. Отстегивать по «штуке» гринов за ночь не намерен. Да и не по кайфу мне такие жирные телеса. Объемно-рельефные бедра я, признаться, весьма даже уважаю, но чтоб и талия обязательно у телки в наличии имелась.

Никак внешне не отреагировав на наивные заигрывания медсестрички, я закрыл за ней дверь и для надежности защелкнул шпингалет.

На улице за окном уже довольно внятно смеркалось. Этому хорошо способствовали плотно набежавшие на небосвод ненастные тучки, полностью скрывавшие грешную землю от бледного лика луны. Данный факт я счел за благоприятное для намеченной акции предзнаменование. Ведь вполне логично предположить, что, раз мне подыгрывает сама Природа, то, значит, где-то наверху уже выдали «добро» на претворение моего плана в жизнь. Таким нехитрым способом мудрый космический Абсолют прозрачно намекает, что все путем – сегодняшнее «лыко» мне «в строку» не засчитает. Это приятно обнадежило и взбодрило личное тело и нервы не хуже ста пятидесяти граммов благородного коньяка. Люблю, если честно, что высшие силы не считают западло подать мне знак, как равному.

Ладушки. Свою нежную сверхчувствительную совесть я благополучно успокоил, теперь пора и за дело приниматься.

Предательский уличный фонарь пока еще не горел, но был отчетливо различим на фоне трехэтажного домишки из белого силикатного кирпича.

Пузатенький цилиндрик глушителя лишал возможности воспользоваться прицельной мушкой пистолета, но, к счастью, от цели меня отделяли какие-то несерьезные десять метров – с такого дохлого расстояния я даже навскидку не промахиваюсь. В натуре. Одарил меня Всевышний таким редкостным замечательным талантом – буквально кожей руки всегда чувствовать, куда пойдет пуля. Так что святую библейскую заповедь: «Не зарывайте свой талант в землю» – я очень даже чту и блюду. Стараюсь при любом подходящем случае ей послушно следовать. Из-за чего практически и не расстаюсь с пистолетом.

Автомашины охранников из «Кондора» поблизости не наблюдалось. По ходу, ребятки уже благополучно слиняли на пересменку. До их появления в одиннадцать часов я вполне успею сварганить свое маленькое дельце и вернуться обратно. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Первая же «лилипутская» пуля расколола плафон фонаря, о чем свидетельствовал звон посыпавшихся осколков стекла, но я не стал излишне скупердяйничать и послал по тому же адресу свинцового дублера для полной гарантии.

Личную больничную экипировку менять не счел нужным. Только к спортивному костюму и кроссовкам добавил «лилипут», прицепив крохотно-изящную кобуру на лодыжку под левой штаниной.

К счастью, фрагменты водосточной трубы были основательно-плотно пригнаны друг к другу, и мне не пришлось испытать сомнительное удовольствие свободного парения. До земли я благополучно добрался за каких-то несколько минут. На подъем, ясно, потребуется значительно больше и времени, и физических усилий.

Мой любительский альпинизм остался, судя по всему, не оцененным случайными зеваками. Их просто не было в наличии. Улицы заметно обезлюдели, мне навстречу попадались лишь редкие прохожие. Этому имелось два объяснения: во-первых, вечерний Екатеринбург чреват весьма реальной угрозой не только для кошельков, но и для здоровья граждан из-за разошедшегося бандитизма, и, во-вторых, началась серия душещипательного мексиканского телефильма, так полюбившегося российскому обывателю.

Зрительная память у меня на неплохом уровне развития – нашел искомую пятиэтажку без особых хлопот на соседней улице. Фасад первого этажа здания украшала помпезно-вызывающая огромная вывеска «Белизна».

Вот если бы вывеска была поскромнее, вдруг подумалось, то, вполне возможно, и не привлекла бы прачечная к себе столь пристального внимания рэкетиров.

Обойдя дом с тыла, нырнул в двери нужного подъезда. Продолговатый «пенал» площадки первого этажа имел три двери. Какая их них вела в частную прачечную, я разбираться не стал, сразу заняв исходную позицию в единственном здесь темном месте – крохотно-тесном закутке под лестницей.

От двери подъезда меня почти полностью закрывал металлический шкаф электрического распредщитка. Тусклую лампочку под серым, давно не беленным потолком я выбивать не счел необходимым, так как визуально не знал «клиентов». Кромешная темень может в данном конкретном случае сыграть на руку не мне, а моим противникам. Вот кабы имелся в наличии фонарик – тогда другое дело.

«Ролекс» показывал без малого десять, визитеры должны нарисоваться с минуты на минуту. К теплой – вернее, горячей встрече я уже основательно подготовился: вытащив «лилипут» из колыбельки-кобуры, передернул затвор и снял его с предохранителя.

Громко хлопнула входная дверь, и по площадке тяжело затопали чьи-то башмаки. Выглянув из своего укрытия, я разглядел двух средних лет амбалов с короткими стрижками и в одинаковых черных джинсовых костюмах. По описанию Светланы это именно те, кого я поджидаю.

Спрятав правую руку с огневым «аргументом» за спину, я покинул засаду и шагнул навстречу парочке, которая вкопанно остановилась на середине площадки, подозрительно уставившись на неожиданную живую преграду.

– Привет, Монах! – широко-дружелюбно осклабился ближайший ко мне амбал, перестав суетливо лапать под курткой свой шпалер.

Ну что за напасть такая!!! Похоже, каждая уголовная морда в городе знает меня в лицо! Сейчас еще выяснится до кучи, что мы с ним где-то вместе тянули срок. Только теплых воспоминаний мне в данный момент как раз и не хватает для полного счастья!

Без лишнего базара я вскинул невесомо-легкий германский «лилипут» и парой точных выстрелов превратил рэкетиров в неких сказочных циклопов, щедро наделив каждого третьим красным «глазом» аккурат в середине лба.

Склонился над поверженными врагами, дабы убедиться, что их переезд из Екатеринбурга «в Сочи» уже благополучно завершен. На какой-то миг удивился их радикально изменившимся мордахам – обе вдруг стали густо веснушчатыми. Но тут же просек, что это не родимые пятна вовсе. Просто стрелял я практически в упор, и «фотокарточки» громил забавно усыпали крапинки пороховой гари.

Кажется, уже не дышат. Да и не мудрено. Пуля такого мелкого калибра обычно пробивает лишь лобную кость, а дальше просто кувыркается внутри, многократно рикошетя от стенок черепной коробки. Выйти из башки слабеньких убойных силенок пульке не хватает. Но нет худа без добра, как говорится. Затылки потерпевших хоть и остались невредимо-целехонькими, но зато их мозги после суетливых зигзагов свинцового «гостя» сейчас наверняка на пошинкованную капусту смахивают. Поэтому контрольные выстрелы я благоразумно производить не стал, решив слегка сэкономить. Два патрона всего-то в обойме осталось. Лучше поберечь боезапас на всякий непредвиденный случай.

Сунув карликовый шпалер в кобуру на ноге, я перешагнул через некрасиво развалившихся на пыльно-грязном полу двух бездыханных бедолаг и вышел из душного подъезда на свежий воздух.

На скамейке у подъезда сидел какой-то крепкий мужик, сразу поднявшийся при моем появлении. Подумав, что это третий подельник рэкетиров, оставленный здесь на страховочном шухере, я уже сгруппировался, чтоб приветствовать его для начала своим коронным привычным приемом – левой в солнечное сплетение и правой снизу в челюсть, но недоразумение тут же бескровно-благополучно разрешилось, не успев довести меня до греха.

– Добрый вечер, Евгений Михайлович, – бодро сообщил незнакомец, одергивая на себе пятнистую куртку «афганку». – Совершаете оздоровительный моцион? Угадал? Ежели уже закончили променаж, то, может, обратно в больницу пойдем? Не возражаете?

– Ты, земляк, меня прямо заразил своей страстью всякие вопросы задавать! Кто ты такой? Как меня вычислил?

– А я от самой больницы за вами ехал. Вы так сильно спешили, я чуть вас не проморгал, пока с машиной возился. Понимаю, что желали с глазу на глаз с кем-то встретиться, без свидетелей, но вынужден был за вами хвостом увязаться. Я не нахал, но так как головой отвечаю за безопасность клиента, то...

– Ты из «Кондора»? – мигом просек я ситуацию и кивнул на примостившийся у детской песочницы бежевый «жигуль». – Твои колеса? Поехали, короче!

Когда «девятка» благополучно выкатилась на дорогу, я задал весьма интересовавший меня вопрос:

– Почему один? Куда делись коллеги?

– Ребята ужинают в «цыплятах». Вы не возражаете, если мы их прихватим по дороге? Чего мне зазря туда-сюда мотаться?

– Рация или сотовый телефон имеется в наличии? – не спеша отвечать, продолжал я выяснять очень существенные для меня моменты.

– Телефон только у старшего. Он его с собой забрал. Ну так как решили, Евгений Михайлович, заскочим по-быстрому за ребятами? Крюк тут невелик.

– Ладушки, – облегченно откинулся я на спинку сиденья, убедившись, что о моем вечернем походе дружки охранника, к счастью, не информированы. – Так и быть, подберем обжор.

Мне понадобилось целых полторы минуты, чтобы обстоятельно прошевелить в голове сложившуюся ситуацию и принять единственно верное решение. Да, весьма тяжек «крест» Монаха, но тут уж, по ходу, ничего не поделаешь. Не зря в священной Библии сказано: «Ровно по мере сил ваших дано вам будет...» Так что роптать тут глупо и даже, в натуре, грешно. Надо с должным смирением принимать на плечи неожиданные новые испытания. Хорошо хоть, что плечи у меня крепкие.

– Земляк, сверни-ка вон в тот темный переулочек. Отлить мне срочно требуется подале от глаз людских. Стеснительно-скромный я чересчур.

Через несколько мгновений у меня появился серьезный повод улучшить настроение, похвалив себя за проявленную на лестничной площадке аккуратную предусмотрительность: сэкономленный боезапас оказался точно в тему. Очень даже кстати то бишь.

Последние кварталы до больницы пришлось преодолевать чуть ли не вприпрыжку – грозовое небо так недвусмысленно нахмурилось кустистыми бровями туч, что было ясно – на подходе ливень. А коли родная водосточная труба станет вдруг мокро-скользкой, то мне подвиг восхождения верняк не совершить. Гарантия.

Но все обошлось. Хляби небесные разверзлись лишь тогда, когда я уже забрался в окно своей палаты.

В натуре: высшие силы нынче явно благоволят к моей скромной особе. За что я благодарно и искренне зауважал их еще сильнее.

4

Улыбчиво-солнечный день ничем не напоминал о пронесшейся ночью над родным Екатеринбургом грозовой буре. Разве что веселым матовым блеском свежеумытого асфальта и терпким запахом земли и акации, не изнасилованным пока еще смрадом вечного городского смога.

Впрочем, состояние любезной сердцу природы волновало меня в данным момент в наименьшей степени. Прислонившись к оконному косяку, я неторопливо курил и высматривал внизу автомобиль личных охранников. Скоро его отыскал – из густых кустов акации рядом с дорогой торчал черный бампер «Тойоты». Ребятишки из «Кондора» на своем боевом посту, хоть и на другой машине. «Эскадрон ускакал, не заметив потери бойца», – как в одной бодренько-печальной песенке поется... В любом случае ночное происшествие с шофером они на мой счет не отнесли – это ясно как дважды один.

Выходит, можно смело себя поздравить – подозрительной суеты не наблюдается, карты легли на ломберный стол Судьбы именно так, как я рассчитывал.

Вполне удовлетворенный сделанным оптимистическим выводом, я выбросил окурок в окно и вернулся к низкому столику у кровати с целью слегка подкрепиться: во-первых, время завтрака уже наступило, а во-вторых, пара банок баварского пива, что я успел с утра приговорить, пробудили в желудке нечто, сильно смахивавшее на проблески аппетита. Но сервис в медучреждении, надо отметить, явно оставлял желать много лучшего. Хотя солидным «люксовым» постояльцам могли бы, эскулапы задрипанные, вовремя хавку приносить. Нигде в несчастной России, по ходу, порядка и дисциплины уже нет. Сплошное разгильдяйство всюду и во всем.

Когда я, плюнув на отечественную систему здравоохранения, собрался уже лично соорудить себе легкий завтрак из бутербродов, дверь наконец-то отворилась и Светлана вкатила в палату квадратный столик на колесиках, уставленный фаянсовыми тарелочками с моим обычным скромным ленчем, состоящим из яичницы с беконом, овощного салата из помидоров со сметаной и парочки поджаренных тостов.

С некоторым разочарованием обратил внимание на неприятное нововведение в экипировке Светы – нынче на ней под халатиком красовались плотные зеленые «лосины», пуритански скрывая прелестные розово-загорелые ноги от моего плотоядного взора.

– Салют, Светик-зеленоцветик! – помогая ей переставлять тарелки на столик у кровати, двусмысленно пошутил я, желая снять с кукольного личика медсестренки слишком уж напряженно-серьезное выражение.

Но моя новая пассия не откликнулась даже улыбкой, старательно избегая встречи наших взглядов и сохраняя отрешенно-каменное лицо.

– У тебя что, зубы болят? Или какой-то молодой пылкий докторишка выспаться не дал? – невинно поинтересовался я, отправляя в пасть первый кусок дивно сочного бекона. – Ты уже завтракала? Если нет – смело присоединяйся. У меня тут запросто хватит для двоих, не сомневайся.

– Я не сомневаюсь. Вчера ведь твоих возможностей тоже хватило для двоих, верно? – Света вдруг вскинула на меня свои синеокие глаза-пистолеты, должно быть, желая застать врасплох, но не на того напала, наивная дурочка.

– Что конкретно имеешь в виду? – полюбопытствовал я, спокойно-деятельно продолжая утреннюю трапезу. – Если думаешь, что с твоей толстушкой сменщицей сексуально развлекался, то впадаешь в глубочайшее заблуждение. Несправедливо обидно, малышка, для моих искренних чисто-честных чувств к тебе!

Наверно, целую минуту Светлана не сводила внимательно-недоверчивых и одновременно растерянно-испуганных глаз с моих равномерно двигавшихся челюстей, затем вынула из кармашка халата плоский бумажный пакетик из газеты и осторожно пристроила его на краешке стола, будто это бомба была, а не безобидно-банальные баксы.

– Что это? – равнодушно спросил я, тщательно стерев непроизвольно наползавшую на губу довольную усмешку.

– Возвращаю ваши доллары, Евгений. Не понадобились... Вымогатели до прачечной дойти не смогли. Кто-то застрелил обоих вчера прямо в подъезде. Всю ночь милиция жильцов нашего дома допрашивала. Убитых не опознал никто. Мы с Наташкой тоже... Правильно сделали?

– Наверное, – пожал я плечами, откладывая в сторону вилку с ножом. – В уголовном деле лучше вообще не фигурировать. Даже в качестве свидетелей. Спокойнее как-то. Теперь-то я просек, наконец, твое странное поведение! Ты что же, милая глупышка, вообразила, будто я каким-то боком в этом замешан, да?

– Не знаю, что и подумать, – устало призналась Светлана, отводя от меня смущенный взгляд. – Но очень уж странное, согласись, совпадение получилось...

– И ничего странного тут нет! – решительно опроверг я сей безусловно-очевидный факт. – Сама здраво посуди: из больницы я не выходил, что может засвидетельствовать поголовно весь эскулапный персонал, посетителей ко мне вчера не было – то бишь поручить кому-нибудь разобраться с рэкетирами тоже не имел возможности. Убедил?

– Но ты ведь мог просто куда-то позвонить... – не слишком уверенно сказала Света, явно начиная сомневаться в своих поспешных первоначальных выводах.

– А вот и нет, малыш! – не счел я нужным сдерживать самодовольный смешок победителя. – Из палаты вчера вообще не выходил и телефоном ни разу не пользовался! Спроси у дежурной сестры, коли все еще сомневаешься.

– Обязательно спрошу, – твердо пообещала эта наглая девчонка, толкая столик на колесиках в обратный путь. – Прости, Евгений, но я пойду. Голова от всех этих волнений ну прямо раскалывается.

– От мигрени замечательно коньячок помогает, – поделился я ценным научным открытием. – Не хочешь принять капельку-другую? Чисто символически. Для поднятия тонуса.

– Как-нибудь в другой раз. Не обижайся, – Света сделала жалкую попытку улыбнуться, но ничего путного у нее не получилось, и поспешно покинула мой «люкс» вместе со своей передвижной «скатертью-самобранкой», выглядевшей сейчас уныло-пошло из-за тарелок с остатками недоеденной пищи.

«Ну и дьявол с тобой, золотая рыбка! – не стал я расстраиваться от такого откровенного проявления холодной отчужденности девчонки. – Не очень-то и хотелось!..»

Случайно вспомнив, что подобные слова говорила в знаменитой басне лиса, не сумев добраться до желанного винограда, я щедро плеснул себе в стопку фирменного французского «лекарства от мигрени» и, чокнувшись с бутылкой, провозгласил:

– Не переживай, кумушка-лиса, по порожнякам! Винограда и девок еще будет в жизни с избытком! Зато из шкур наших ни одна падла шубу себе не сошьет! Гарантия!

– С кем это ты базаришь, Евген, в пустой комнате? – подозрительно прищурившись, поинтересовался Цыпа, появляясь в дверях палаты, как черт из коробочки.

– Думаешь, у меня шифер съехал и гуси улетели? – усмехнулся я, отправляя коньяк по прямому назначению. – Пальчиком в небо, братишка! Высокоразвитые в интеллектуальном плане личности частенько сами с собой прикалываются – ведь так иногда нестерпимо хочется поговорить с умным человеком. Для разнообразности хотя бы...

Цыпленок, не обратив внимания на мою почти неприкрываемую колкость, пристроился на краешке кровати и вынул свой вечный «Кэмел». На лице соратника было серьезное задумчивое выражение, смотревшееся на его обычно самодовольно-беспечной мордахе непривычно и даже весьма забавно.

– Кури, – добродушно разрешил я, закуривая сам. Но, конечно, не американскую «дымовую шашку» Цыпы, а благородную душистую «родопину». – Появились новые проблемы?

– Нет, – чуток помедлив, ответил Цыпа. – Новых проблем у нас не имеется. Но есть кой-какие неприятности. Вчерась двоих наших гавриков кто-то внагляк расшмалял в упор. Они были при козырях, но применить оружие почему-то не успели.

– Где это произошло? – нахмурившись, спросил я, хотя уже ни на децал не сомневался в ответе.

– Тут недалече. Чуть ли не на пороге прачечной «Белизна», куда ребята и направились по делу.

– По какому такому делу? Почему я не в курсе?!!

– Но ты же сам дал «добро» Тому подоить местных коммерсантов, – удивленно вскинул пшеничные брови Цыпа, не понимая, чего это я расхипешевался. – Вот он и начал крутиться в данном направлении. Нанял парочку недавно откинувшихся мальчиков. Сильно странно это, между прочим. Почему нашим основным контингентом не воспользовался? Похоже, Том собирался собственную группу заиметь, чтоб рулить ею единолично. Тогда даже неплохо, что его гавриков шлепнули. Все к лучшему, как ты любишь выражаться. Хотя, в натуре, жаль ребятишек. Тем паче, что кокнул их какой-то дешевый фраер.

– Почему дешевый и почему фраер? – Я даже слегка оскорбился в глубине души.

– Гарантирую, Евген! – Для большей убедительности, наверное, Цыпа ткнул в мою сторону своей безбожно кадящей сигаретой. – По-другому просто быть не может! Откуда у хозяина какой-то занюханной прачечной деньги на профессионала? Бьюсь об заклад, что замочили ребят за какую-нибудь штуку-другую «зеленых». Ясно ведь – заказчик ликвида именно он, больше некому. Мыслю навестить гада нынче и по-базарить с ним по душам перед отправкой «в Сочи». Уверен, что он махом у меня в руках расколется и назовет падлу исполнителя.

– Запрещаю! Чтоб никакой боле самодеятельности и отсебятины! – зарубил я на корню план соратника. – Сам лично прошевелю дело с «Белизной» после похорон ребятишек.

– Хочешь лично участвовать в траурной церемонии? – удивился телохранитель. – Зачем? Ты же ребят не знал! Да и вообще слишком жирно для наемников, чтоб шеф их хоронил!

– Начисто отсутствует в тебе, браток, человечность и гуманность, – посетовал я, слегка опечалясь. – Но в данном случае пусть будет по-твоему. Не забудь только парочку красивых венков послать на похороны от моего имени.

– Как обычно – из черных роз? – уточнил ответственный Цыпа.

– Да. Не будем ломать традицию, – немного подумав, согласился я. – Пусть все видят, как мы высоко ценим личные кадры, раз не считаемся с такими безумными расходами. Репутация превыше всего.

Я с ненавистью уперся взглядом в газетный пакетик на краю стола с той злосчастной тысячей долларов, из-за которой и случилась вся эта совершенно дуровая история.

– Стопроцентный кретинизм! – пробормотал я, не сдерживаясь.

– Ты о чем, Евген?

– Да так... Сам с собой прикалываюсь для разнообразия. Кстати, слыхал, что мое здесь содержание в золотую копеечку нам влетает? Отстегиваешь тысячу баксов за сутки якобы. В цвет или лажа?

– Около того, Монах, – уловив явное мое недовольство, Цыпа перешел на официально-деловой тон. – Двести баксов за «люкс» и шесть сотен за охрану «Кондору» за круглосуточное обеспечение.

– Да это ни в какие ворота не лезет! – искренне возмутился я. – Натуральное лоховское расточительство, возведенное в абсолют! Чего ты раньше молчал?! Нет, я здесь ни дня больше не останусь! Собирай вещички, Цыпленок, пока я собираюсь.

Распахнув обе створки платяного шкафа, сдернул с пластмассовых плечиков слегка покоцанную пулей куртку и надел сверху на свой спортивный костюм. Черные джинсы и рубашку, скомкав, сунул в объемный кожаный баул и бросил его Цыпе, который уже деятельно сворачивал в тугой сверток мою постель. Даже в тюрьмах и лагерях я умудрялся спать на домашнем постельном белье – уютнее телу и спокойнее душе. Правда, нелегально затягивать бельишко с воли весьма накладно выходило. Но тут уж ничего не поделаешь: привычка – вторая натура, как известно. Приходилось, наплевав на бережливость, щедро одаривать алчных прапорщиков-контролеров разумными бумажками, но с одной роднящей их особой приметой – вереницей нулей как на лицевой, так и на тыльной стороне банкноты.

– Все в ажуре, Евген, – доложил Цыпа, успешно запихав мое постельное хозяйство в баул. – А ты уверен, что уже окончательно поправился? Даю добрый совет: отдохни здесь хоть недельку для полной гарантии. С пулевым ранением шутки плохи. К тому же за «люкс» все одно до конца месяца уплачено. Пропадут деньги зазря.

– Раньше надо было думать! – поставил я крест на меркантильных соображениях телохранителя. – Месяц, по ходу, выпал у нас такой – сплошных убытков и потерь. А против судьбы не попрешь, сам понимать должен!

– Вообще-то, авось оно и к лучшему, что домой переберешься, – неожиданно кардинально поменял свое мнение Цыпа. – Там тебя охранять попроще будет. Не хотел говорить сразу, чтоб не нервировать раньше времени, Евген, но нынче ночью при невыясненных обстоятельствах погиб также и один из охранников «Кондора». Убит выстрелом в затылок. Он почему-то покинул свой пост у больницы и уехал на соседнюю улицу. Там его и кокнули. Я вот мыслю, не связано ли это с тобой как-то?

– ?!

– Не подбирается ли к тебе эдак сбоку та сучара, что покушение организовала?

– Навряд ли, – облегченно переведя дух и состроив задумчивое лицо, будто сосредоточенно прогоняя в мозгах эту версию, откликнулся я, выплескивая остатки коньяка в стопку. – Слишком мудрено. Логики заказчика не вижу. Скорее всего это лишь глупое случайное совпадение. Ладушки! Все шмотки собрал?

– Само собой. А это что? – Цыпа держал в руках надорванный газетный пакетик, откуда торчали грязно-зеленые купюры. – Ты чуть свои баксы не забыл, Евген! В натуре – месяц сплошных подлянок! Держи!

– Нет! – Я невольно отдернул руку от злосчастно-пакостных долларов и, чтоб как-то скрыть свое идиотское замешательство, тут же поднял со стола наполненную стопку с французским эликсиром. – Оставь себе. Они пойдут на поминки нашим боевикам, пусть будет им земля лебяжьим пухом!

Намахнув скорбные сто грамм и даже не закусив с расстройства, хотя это очень вредно для здоровья, я поспешно вышел из больничной палаты. Все-таки чересчур уж чувствительно-нежная у меня психика. Но ничего поделать с собой не мог – искренне жаль было мне погибших мальчиков, хотя и не знал я их. Почти.

Процедура выписки из больницы не заняла и пяти минут.

Находясь в глубокой печали, по дороге домой я почти не любовался в окно «мерса» на чудный солнечный день и на прогуливавшихся по обочине трассы потрясных молодых девах в коротких мини-юбках, туго обтягивавших не просто призывно-роскошные бугры ягодиц.

Цыпа тоже молчал, уважая понятную скорбную «минуту молчания» шефа, совсем недавно узнавшего о человеческих потерях в сплоченных рядах нашей организации.

Весьма приятно было вновь оказаться в родных пенатах. Я прошвырнулся по всем четырем комнатам с визуальной ревизией. И получил полнейшее удовлетворение ее результатами – мебельная полировка сияла ухоженными поверхностями, ковры были тщательно пропылесошены, а пепельницы пусты. Здесь явно недавно вовсю постаралась моя двоюродная сестренка Наташа, имевшая ключ от квартиры и следившая по родственной доброте душевной за тем, чтоб фатера моя не слишком смахивала на авгиевы конюшни. Надо отдать должное Натуле: содержать в идеальном порядке и чистоте четырехкомнатную берлогу одинокого и – чего греха таить – довольно-таки безалаберного в быту мужика – труд, в натуре, геркулесовский.

Цыпленок сразу скрылся на кухне, деятельно занявшись приготовлением холодных закусок, так как мудро предвидел, что я с ходу предприму фронтальную атаку на спиртные запасы камин-бара. Вот и суетился, милый бродяга, заботясь, чтоб желудок шефа не оказался один на один в жесткой схватке с коварным алкоголем.

Вызванный по телефону, вскоре и опер нарисовался, как всегда жизнерадостный и беззаветно готовый составить мне компанию в трудном общении с иностранцем – пузатым «Наполеоном».

– Зачем звал? – полюбопытствовал майор, заглотив «штрафную» рюмку и аппетитно захрустев яблоком.

– А ты не догадываешься? – слегка даже удивился я, хмуро разглядывая его сытую, лоснившуюся самодовольную рожу.

– Без понятия. Опять, наверно, какие-то новые проблемы? По моему ведомству? Угадал, Монах?

– Как обычно, пальцем в небо! Все проблемы старые и отлично тебе известные! Я желаю знать – долго мне из квартиры не высовываться? Есть или нет у следствия хоть какие-то карликовые сдвиги по раскрытию покушения на убийство в городе коммерсанта?

– Ты про себя говоришь? – зачем-то уточнил этот кретин.

– Естественно! – Я чуть было не вспылил при виде такой непроходимой тупости.

– Я так и понял, Евген, – равнодушно протянул опер, как-то странно скосив на меня свои замороженные синие «омуты». – Не о чем беспокоиться, Монах. Гуляй куда и когда хочешь. Ответственно заявляю: опасности для твоей персоны пока не наблюдается. Да ты и сам это лучше меня знаешь!

– По ходу, ты последние остатки мозгов уже пропил! – не сдержался я, глядя, как Инин, не дожидаясь меня, спроваживает в свое неуемное нутро следующую рюмку качественного коньяка. – Чистую лажу гонишь! Что я, по-твоему, знаю?!

Майор, закурив, откинулся в кресле и, явно не торопясь с ответом, обратился к Цыпе, сновавшему из кухни в гостиную и обратно:

– Не мельтеши перед глазами как метеор, братец. Кайф ломаешь. Ты и так уж весь стол тарелками заполнил, скоро даже для бутылки места не останется. Угомонись, милый. Тут хватит взвод накормить до отвала!

Цыпа, вняв совету мента, а может, просто уже благополучно закончив свою продуктово-снабженческую миссию, молча уселся за стол и сразу, время даром не теряя, стал накладывать столовой ложкой на тонкий ломтик хлеба зернистую икру, которую давно и преданно любил. Кстати, паюсную икру он почему-то даже в рот почти не берет. Хотя она дороже в несколько раз. Такой вот странный парадокс.

– Хорошо, Монах! Давай без лишних экивоков и реверансов, – всласть напыхтевшись вонючим «Данхилом», заявил опер, решительно вминая окурок в хрустальное дно пепельницы. – Для какой цели тебе вдруг понадобился этот любительский спектакль с покушением? В толк, признаюсь, не возьму! Поясни, будь так любезен.

– Что?! – Я чуть не поперхнулся от неожиданности коньяком и со стуком поставил рюмку обратно на стол. – Ты о чем? Считаешь, я сам организовал покушение? По-твоему, я шизик и самоубийца?!

– Ладно, кончай темнить, Монах, – поморщился Инин, набулькивая себе новую порцию халявного горячительного. – Против фактов не попрешь, брат!

– Каких конкретно? – Я взял себя в руки и деланно неторопливо запалил «родопину», глубоко вдыхая успокоительно-душистый болгарский дым. – Выкладывай свои идиотские доказательства. Внимательно выслушаю даже бред сивой кобылы. Я добрый нынче – пользуйся редким моментом!

– Только давай без всяких обид, Евген, – явно забеспокоившись, предложил майор тоном примирения. – А еще лучше – замнем этот щекотливый вопрос для ясности...

– Не покатит, голубчик! – пресек я попытку мента уйти от ответа. – Раз начал – заканчивай! Занятно даже. В натуре.

– Ну ладно, – не очень уверенно хмыкнул Инин, – разжую конкретно по пунктам. Во-первых: баллистическая экспертиза установила, что убойная сила стрелявшего в тебя пистолета вполне достаточна для того, чтоб пробить до четырех миллиметров стали. Хоть и самодельная игрушка, без нарезов на стволе, но весьма, как выяснилось, серьезная...

– Ну и что, любопытно, из этого следует? – не понял я многозначительно-лукавой мины на красной роже опера.

– А то, дорогой Евгений, что спина твоя не из листового железа и бронежилетиком в момент покушения защищена не была! Вывод сам напрашивается: из патрона убийцы кто-то предварительно высыпал порох.

– Не обязательно. Мог оказаться обычный заводской брак, – высказал банальную идею Цыпа, перестав жевать. – Либо патрон попался отсыревший.

– Все возможно в подлунном мире, – ухмыляясь, слегка пофилософствовал майор, наполняя, с моего молчаливого согласия, себе следующую рюмку.

– Навряд ли! – не согласился я с оптимистично-наивным молодым соратником. – Слишком уж подозрительная случайность. Все остальные патроны, как догадываюсь, оказались в норме?

– Факт! – фальшиво вздохнул опер, подцепив на вилку сочный ломтик балыка и приготовившись к любимому священнодействию – неторопливо-смачному оприходованию даров моего гостеприимного стола.

– Выпей, майор, и давай дальше сыпь свои факты. Или уже кончились?

– Ну почему же? – последовав совету, выдохнул перегаром Инин. – Это был лишь цветочек, а настоящая ядреная ягодка впереди. Вот она: у Тома, твоего верного-подручного, было в наличии два свидетеля, подтвердившие, что «стечкин» он случайно будто бы в туалете надыбал. Улавливаешь, Евгений?

– Признаться, не очень.

– Ну как же?! – благодушно развел руками опер. – Не станешь ведь ты уверять меня, что так и произошло в действительности?

– Ясно, не стану. Я не кретин, да и тебя за такого не держу. Продолжай.

– Уже заканчиваю. Вся соль в том, что мои коллеги из райотдела на место происшествия прибыли буквально через минуту после перестрелки. У Тома ни практически, ни теоретически просто не имелось времени подговорить двоих лжесвидетелей. Вывод очевиден: акция покушения розыгрыш, заранее и всесторонне подготовленный спектакль. Кстати, везет твоему кадру по-черному: показания свидетели уже не смогут поменять даже при желании. Вчера грохнули зараз обоих. Ювелирная работа, доложу я тебе – каждому по пулевой дырке точно промеж глаз кто-то выписал. Если б не знал, что ты в больнице в то время загорал, то, извиняй, на тебя, бы, Евгений, грешил. Уж больно почерк знакомый и запоминающийся...

– Весьма польщен, – поморщился я. – Но ты что-то про розыгрыш базарил?

– Не нужно быть крупным аналитиком, чтоб просечь про розыгрыш. Не пойму только, зачем тебе понадобилась данная инсценировка, да еще с мокрухой в оконцовке? Какая-то сложная многоходовая мутка? В цвет, Евгений?

Некоторое время я задумчиво курил, пытаясь слепить в воздухе из дымовых колец восьмерки. Но ничего путного не выходило, и бросил это глупое занятие, с раздражением вдавив «родопину» в квадратное дно хрустальной пепельницы.

– Знаешь, майор, пожалуй, я приму твое мудрое предложением – замнем это дело для полной ясности. Ладушки?

– Без проблем! Нет возражений. Я ведь сразу такой вариант предлагал – явно очень довольный собой, хохотнул Инин.

Впрочем, в прекрасном расположении духа он пребывал совсем недолго. Наблюдая за нашими с Цыпой хмурыми замкнутыми лицами, опер благоразумно стер со своих змеевидных губ горделивую улыбку и заметно поскучнел мордой, наверно, прикидывая в уме, не зря ли поспешил так неосторожно поделиться со мной личными соображениями. Ведь хорошо известно, что «лягушечья болезнь», свойственная большинству людей, чревата неожиданным падением с заоблачных высот в грязное болото.

– Ладно, Евгений, мне пора в контору возвращаться, не провожай, – вдруг засобирался майор, уяснив, наконец, что его присутствие здесь стало уже нам в тягость. Уходя, счел целесообразным добавить на всякий случай, вложив в голос максимум возможной убедительности:

– Даже не бери в голову, Евгений! Своими выводами я с коллегами не делился, можешь быть уверен на все сто!

Цыпленок сидел в кресле весь какой-то нахохлившийся, не спуская с меня напряженного взгляда и начисто забыв про свой недоеденный бутерброд с зернистой икрой, что наглядно свидетельствовало о крайней степени растрепанности мыслей соратника.

– Михалыч, что ты обо всем этом думаешь? – мрачно поинтересовался Цыпа сразу, как только за Ининым защелкнулась входная дверь квартиры.

– А ничего! – отрезал я и, полюбовавшись на вытянувшуюся физиономию подручного, пояснил: – Думать сейчас бесперспективно, а потому – бессмысленно. Мозги требуют добавочной информации для качественного повышения продуктивности мыслительного процесса. Рвем когти во «Вспомним былое». Требуется слегка побеседовать с нашим милым Томом! Задать ему парочку вопросов, отвечать на которые ему будет трудновато и, ручаюсь, совсем не кайф!

– Пусть лишь попробует уклониться! – ласково и многообещающе проворковал Цыпа, оттягивая затвор своего тяжеловесного шпалера и ставя боевую пружину на предохранитель. – Я уже готов, Михалыч, поехали!

Шипованные колеса «мерса» за пять минут доставили нас к полуподвальному пивному заведению. Но и за это краткое время я успел мысленно пробежаться в памяти по нашей многолетней с Томом дружбе и искренне поскорбеть о явном несовершенстве человеческой натуры, «по-пионерски» всегда готовой к разным пакостям в виде подлого предательства и черной неблагодарности.

В родной забегаловке все было как обычно. Под потолком кучковались плотные облака сигаретного дыма, молодая барменша Ксюша радовала осоловелые глаза многочисленных завсегдатаев своей стриптизно-ментовской униформой. Запах вареных раков смешивался с испарениями разгоряченных водкой и пивом человечьих тел.

Оперативно миновав общий зал, мы прошли в кабинет управляющего. Но служебное помещение оказалось пустым. Том отсутствовал. Меня успокоило трезвое соображение, что отлучился он, видно, ненадолго, раз даже дверь не потрудился запереть.

Я привычно устроился в кожаном кресле за широким дубовым столом, кивнув подручному на диван. Но Цыпа, прежде чем сесть, сперва выудил для меня из холодильника пару зеленых банок чешского пива. Ничего не попишешь, это у него уже условный рефлекс такой.

Только я успел сделать первый глоток горьковато-пряной пенной жидкости, как в кабинет ввалился какой-то неряшливо выбритый тип в изрядно потасканном джинсовом костюме и стоптанных черных кроссовках.

– Привет, Монах! А Тома нет? – задала глупейший вопрос эта затрапезная личность.

– Как видишь, – усмехнулся я, пытаясь припомнить, где и при каких обстоятельствах пересекались наши жизненные тропы. Эта одутловатая бордовая морда с глазами навыкате казалась мне полузнакомой, но откопать в памяти что-то конкретное не удалось. Скорее всего знакомство наше чисто шапочное – просто когда-то отбывали срока в одном лагере.

– Ну, тогда я потом загляну, – с явным сожалением вздохнул гость, намереваясь исчезнуть из поля зрения.

– Погоди, браток! – тормознул я бывшего солагерника, обратив внимание на малогабаритный, но заметно увесистый пакет в его руке. – Груз можешь оставить. Он для Тома?

– Ну да, – джинсовый тип сделал несколько неуверенных шажков к столу и остановился. – Только не в курсах, нужна ему вторая «фигура» или без надобности. Может, тебя эта вещица заинтересует? Недорого совсем. Почти даром.

– Вполне вероятно, братишка. Если в тему – столкуемся, – подбодрил я продавца. – Цыпа, глянь-ка товар.

Соратник живо расковырял бумажную упаковку и извлек на свет божий штукенцию, которую я, признаться, увидеть совсем не ожидал. По удивленной физиономии Цыпы я с удовлетворением определил, что не один я такой недогадливый оказался.

Цыпа повертел в руках импортный газовый пистолет и молча положил передо мной на стол.

– Сколько просишь? – полюбопытствовал я, взяв волыну и заглянув в ствол. – Под какой патрон расточен? Девятка, кажись?

– Точно. Под макаровский переделан, как и раньше. С Тома я триста баксов взял, а тебе всего за пару сотен уступлю. Из чистого уважения треть скошухи дам. В натуре, Монах, для тебя не жалко!

– За что вдруг такие милости? – прищурился я, напустив на себя высокомерную суровость. – В поблажках не нуждаюсь! Иди, может, сомневаешься в моей платежеспособности? Напрасно, браток! Худшего оскорбления для бизнесмена даже и придумать нельзя! По ходу, вконец оборзел, земеля?!!

Торговец самоделками был совершенно сбит с панталыку этим неожиданным и необоснованным «наездом». Вылупил на меня свои мутные буркалы, стал торопливо оправдываться враз охрипшим голосом:

– Совсем не в ту степь, Монах. Ты не так понял. Гадом буду – ничего такого и в мыслях не держал! Я к тебе как к брату! Без туфты!

– Луну крутишь! – продолжал я гнать «пургу». – Если б меня уважал, то не продал бы Тому шпалер на стольник дороже настоящей цены! Мы с ним одно целое – кенты по жизни. Наколов Тома, ты наколол меня. Сечешь поляну?

– Секу, Монах. Но с Томом другой расклад был. Он сам лично цену назначил, давая заказ на такую «фигуру». На исполнение выделил всего два дня – мне пришлось крутиться как бобику. Так что сотняга баксов за срочность вполне законная.

– Смог уложиться в срок? – поинтересовался я, старательно помягчев лицом и голосом.

– А как же! – облегченно разулыбался оружейный барыга, приняв мою игру за чистую монету. – Как договорились. В пятницу он заказ сделал, а в воскресенье я товар представил в лучшем виде. Клиентов никогда не подвожу, себе дороже.

– Ладушки! – поощрительно усмехнулся я, доставая бумажник. – Коли за срочность, тогда понятно, претензий не имею. На, получи свой честный гонорар. Кстати, не проболтайся Тому про нашу сделку. Я ему дружеский сюрприз хочу сделать.

Разбогатев на двести американских долларов, довольный мужичонка исчез из кабинета так же стремительно, как и нарисовался в нем. Удерживать барыгу я не стал, так как успел выведать у него уже все, что хотел.

– Зачем тебе это фуфло? – спросил Цыпа, пренебрежительно выпятив нижнюю губу. – От такой детской игрушки в нашем деле толку чуть. Да и ненадежная она – запостоянку перекос патрона дает, заклинивает от перегрева. Одно баловство, короче, а не инструмент.

– А я в глубине души сущий ребенок. Меня паюсной икрой не корми – дай только поиграть да позабавиться, – поделился я с соратником сокровенным, выщелкивая обойму из своей новой «детской игрушки».

Вынув верхний патрон, отделил тупорылую пулю от гильзы и высыпал из медного цилиндрика черный бездымный порох в пепельницу. Получилась совсем несолидная мизерная кучка. Даже не верилось, что она таит в себе такую мощную жизненную силу. Точнее – убойную.

Поднеся зажигалку к пепельнице, крутнул колесико, добывая из кремня искру. Пороховой холмик коротко вспыхнул ярким оранжево-фиолетовым пламенем, распространив вокруг хорошо знакомый едкий запах сгоревшей серы.

– Я понял! – радостно поделился своими невероятными умственными достижениями Цыпа. – Ты пистоль в качестве вещественного доказательства приобрел! Чтоб Тома к стенке припереть! Или поставить!

Я лишь загадочно улыбнулся в ответ. Пусть и дальше самостоятельно шевелит мозгами – это будет весьма полезно для увеличения их извилистости.

Проделав прежние хитрые манипуляции с патроном в обратном порядке, вернул его в теплую компанию медных сородичей и легким ударом ладони загнал магазин в пистолетную рукоятку.

Вдоволь налюбовавшись на недоуменно вздернутые вверх пшеничные брови соратника, я уже собрался было развеять его явные опасения в здравомыслии шефа подробным объяснением своих странных поступков, но тут дверь отворилась и в кабинет вошел долгожданный Том, держа под мышкой целую кипу толстенных тетрадей. В таких, как я знал, он ежедневно кропает собственные вирши, возомнив себя, по ходу, вторым Франсуа Виньоном. Каждый сходит с ума по-своему, как говорится. Особенно люди нашей нервной профессии.

– Уже выписали? – как мне показалось, искренне обрадовался доморощенный поэт и тут же весь напрягся, подозрительно принюхиваясь. – Тут стреляли? Что произошло?

Не дожидаясь ответа, заглянул под широкий приземистый стол, явно намереваясь узреть там спрятанный свеженький труп, а то и пару.

– У тебя слишком богатое творческое воображение, – снисходительно улыбнулся я. – Мнительный ты, как все настоящие поэты. Здесь полный ажур. Почему дверку не запираешь, когда сматываешься из заведения? Ведь запросто обчистят кабинет, не дай Бог. Слошное же ворье кругом.

– Да нет, – отмахнулся Том, прекратив, наконец, свои глупые поиски бездыханных тел. – Я всего на несколько минут отлучился в «Канцелярские товары». Да и какой идиот рискнет сюда храповик сунуть?

– Вот как раз идиот и рискнет. Умный-то поостережется, – наставительно заметил я, покидая уютное кожаное кресло. – Пойдемте, ребятки, децал покатаемся. Давненько с природой-матушкой не общался.

Видно, памятуя мою легкую нотацию, выходя из кабинета, Том старательно запер дверь на оба внутренних замка.

Когда все расселись в машине – мальчики спереди, а я, как всегда, на заднем сиденье, Цыпа скосил на меня деланно равнодушный взгляд и будничным голосом спросил:

– Куда держим путь, Михалыч? В ближайший лесок?..

– Нет, – подумав секунду-другую, ответил я. – Не будем слишком уж от цивилизации отрываться. Давай жми в парк Маяковского. Подходящее во всех отношениях местечко

ЦПКиО имени пролетарского поэта на самом деле наилучшим образом подходил для намеченной мною акции. Имел в наличии все необходимые «аксессуары»: не страдающая многолюдством лесистая местность, очень редко посещаемая ментовскими патрулями, и в то же время телефоны-автоматы заботливо расставлены чуть ли не на каждом перекрестке аллей. Причем умопомрачительный факт явно из ненаучной фантастики – больше половины телефонов было в прекрасном рабочем состоянии. Прямо готовый сюжетец для телепередачи «Очевидное – невероятное».

Припарковав колеса на автостоянке у главного входа в парк, мы углубились в святилище культуры и отдыха, выбрав приглянувшуюся мне тихую боковую аллейку.

Приятно похрустывал под ногами гравий дорожки, словно целая банда невидимых сладкоежек деятельно хрумкала сахар-рафинад.

Буйно цветущая зелень акаций и тополей по краям извилистой аллеи надежно хоронила нашу далеко не святую троицу от ненужных посторонних глаз. Открыты мы были только ясному безоблачному небу, но с этой стороны никаких неприятных сюрпризов я не ожидал. Даже в виде примитивного дождя.

– Шпалер в наличии? – нарушая слишком затянувшееся молчание, поинтересовался я у Тома.

– Нет, строго по твоей инструкции я оружие лишь на дело цепляю, – напряженно ответил управляющий пивбаром, подозрительно покосившись на Цыпу, который, вдруг споткнувшись, облапал Тома, якобы чтоб равновесие удержать. Весьма грамотно работает мой мальчуган, ничего не скажешь.

– В натуре, пустой он, – разочарованно подтвердил Цыпа, не скрывая своего глубокого искреннего недоумения. – Дурак, выходит. Кинул подлянку шефу, а сам без козыря рассекает. Вконец оборзел, козлик безрогий!

– Отвечаешь за козла, гад?! – взъерепенился Том, демонстративно сжимая кулаки и порываясь встать в боксерскую стойку. Но бледное лицо и суетливо прыгающий взгляд с головой выдавали его полную растерянность, если не панику.

– Ладно. Ты и верно не козел, – неожиданно легко согласился Цыпа и после паузы жестко добавил:– Ты всего-то обыкновенный бычара. В натуре. Мразота подлючая и тупая!

– Ша! Кончай свару! – вмешался я в словесную перепалку, грозившую перерасти в плебейский мордобой. – Мы же приличные люди как-никак! Решим наш вопросик тихо, по-семейному, без балагана и хипиша.

– Это в тему, Михалыч! Лишний шум нам ни к чему, – кивнул дисциплинированный Цыпа и выдернул из-под куртки свой любимый «стечкин», снабженный пятнадцатисантиметровым цилиндром глушителя. – Все будет тише некуда, гарантия!

Том отшатнулся от ткнувшейся ему в живот крупнокалиберной волыны и нервно заозирался по сторонам, явно намереваясь срочно «взять ноги в руки».

– Пуля догонит, – спокойно внес я ясность в бесперспективность его побегушной затеи. – Стой и не рыпайся зря. Ноги тебя не спасут, а вот язык – может. Рассказывай!

– Спрашивай! – нагло откликнулся Том, желая, видно, прежде выяснить, какой конкретно счет вдруг предъявлен ему к оплате.

Я отлично понял его хитро-наивную «пробивку», но решил не обращать внимания на подобный маневр, вполне простительный в данной ситуации.

– Значит, утверждаешь, что оружие лишь на дело берешь? – начал я несколько издалека, но точно обозначая направление главного удара. – Почему же, в таком случае, при тебе пистолет так удачно вдруг оказался, когда вышел проводить меня до машины?

– Это простая случайность, Евген! – Том сделал попытку невинно улыбнуться, но ничего путного у него из этого не вышло. Врать с убедительной мордой он был явно не способен – сразу видать. Что ж, в какой-то мере данный нюанс меня обнадежил.

– На «неосознанную необходимость» хочешь спереть? Может, это и была необходимость, но очень даже осознанная! Верно, братишка? Ты ведь отлично знал о покушении заранее. Давай признавайся, кончай луну крутить. Мы же серьезные люди.

Так как Том угрюмо-подавленно молчал, лихорадочно соображая, наверно, какую тактику запирательства понадежнее избрать, то я благородно решил выложить на стол главные свои козыри, дабы мальчик окончательно просек, что игра проиграна бесповоротно и пытаться продолжать ее – дохлый номер. Глупо и несолидно то бишь.

– Свидетелей «находки» пистолета ты загодя подговорил – факт доказанный. И палил в мою шкуру Кравченко из переделанной газовой волыны, которую предоставил ему ты, предварительно высыпав из первого патрона порох. Это тоже доказано железно. Чего в молчанку играешь? Кстати, молчание – знак согласия! Автор дурацкой инсценировки покушения и мой старинный лагерный кент – одно лицо. Печальная наблюдается картина: верный, как я думал по наивности, соратник чуть было не спровадил шефа к праотцам. Если б твой Кравченко угодил мне не в лопатку, а в затылок, я запросто мог деликатесом для земляных червей стать! Ударной силы гремучей ртути капсюлями вполне достаточно, чтоб черепок расколоть. Или ты этого не учел, по свойственной поэтам дурости? В розовых эмпиреях витал, когда планировал спектакль? В цвет, дорогуша?

– Да ничего подобного, Евген! – оскорбился, явно задетый за живое, Том. – Дело было спланировано от и до! С учетом всех деталей! Кто ж мог знать, что как раз в тот день на тебе бронежилета не окажется?! Я не ясновидящий, поимей в виду!

– Не ори, всех пташек в округе насмерть перепугаешь! То бишь, выходит, это я сам виноват, что в больнице очутился? Так, по-твоему? – Я, признаться, даже слегка опешил от такого нахально-оригинального расклада нашего пасьянса.

– Ты ни в чем не виноват, Евген! – весьма великодушно заверил некоронованный король наглецов, словно делая мне крупное одолжение. – Просто накладка небольшая вышла. Но и с себя, понятно, я вины не снимаю – признаю, что допустил по отношению к тебе серьезную вольность. Но уж очень хотел доказать, что цена мне не ниже Цыпиной, – завсегда готов тебя от пули заслонить. Но все случая подходящего никак не выпадало. Вот и пришлось самому его организовать!

– Раз гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе? – понимающе усмехнулся я, с неподдельным любопытством разглядывая честную мордаху соратника, явно, несмотря на покаянные слова, не испытывавшего в душе ни глубокого раскаянья, ни капли смущения. – И тебе не жаль бедолагу Кравченко или хотя бы той валюты, что отстегнул ему за мое якобы убийство?

– А чего ханыгу этого жалеть? – искренне удивился Том. – А насчет денег ты, Евген, меня опять сильно недооцениваешь. Я же продуманный – обещал заплатить только после выполнения заказа. Так что все тип-топ, по уму.

– Ты так считаешь? Зря. С меня ведь причитается, верно? А долг платежом красен. В нашем с тобой случае кровью. Ступай не торопясь по аллее. Если не будешь оглядываться, вполне даже возможно, что живым останешься. Башка твоя, как мы сейчас точно выяснили, почти из одних костей состоит. На редкость твердолобая. Легкоранимых умных мозгов в ней с гулькин нос. – Я вытянул из заднего кармана брюк недавно приобретенную «игрушку» и снял затвор с предохранителя.

– Как так? – вытаращил глаза Том, не веря в происходящее. – Ты в меня шмалять будешь?

– Без всякого сомнения, – подтвердил я. – Проверю твой «чайник» на прочность. А что: доктору не нравится собственное снадобье? Тут уж ничего не поделаешь. Карты розданы – надо играть. Ежели выживешь, мы в расчете. Ментам скажешь, что прогуливался по парку в гордом одиночестве, когда на тебя напали неизвестные грабители. Ступай, братец, не дергайся зря. Коли побежишь, помни – Цыпа мастер палить по движущимся мишеням...

Поняв, наконец, что словами делу не поможешь, Том круто повернулся на каблуках и медленно-обреченно пошкандыбал вперед по аллее, смешно втянув голову в плечи. Создавалось такое впечатление, будто шея у него начисто отсутствует.

Мне даже на краткое мгновение стало искренне жаль этого дуралея где-то в глубине моей слишком уж чувствительной и сентиментальной души. Но я мужественно отбросил в сторону ненужные в данной ситуации сантименты и поднял пистолет, поймав ершистый затылок старого приятеля в прорезь прицела.

Когда проштрафившийся соратник отдалился от нас на полдюжины шагов, я плавно вдавил курок, отправляя боек на жаркое свидание с круглозадой гильзой.

Выстрел вышел значительно громче, чем я рассчитывал. Солидно грохнуло, словно всерьез. Мне даже подумалось – не перепутал ли, случаем, патрон?

Но Цыпа развеял самые худшие мои опасения, наскоро осмотрев валявшееся на гравийной дорожке неподвижное тело.

– Дышит пока, тварь! – поднимаясь с колен, явно разочарованно констатировал Цыпленок, шаря лапой у себя под мышкой. – Можно добить гада? На хрен тебе сдался такой мутнорылый кадр?

– Нет. Коли выживет, значит, как в Книге Судеб записано. А корректировать дату чужой смерти – это против Закона Природы, – наставительно изрек я, разглядывая слипшиеся от крови волосы на затылке Тома. – Все. Уходим. Тут недавно я исправный таксофон видал необходимо «Скорую» для нашего друга вызвать. Грех непростительный не помочь ближнему своему в беде. Негуманно как-то. Тем более, за палату в травматологии все одно вперед уплачено, чего добру зря пропадать.

– Неужели? – нагло скалился Цыпа, профессионально-быстро выворачивая карманы раненого, чтоб происшествие в парке смахивало на банальное ограбление. – Как-то не замечал я раньше, Монах, что ты сильно каких-либо законов придерживался. Даже воровских.

– Плебейским верхоглядством страдаешь, брат! – популярно разжевал я молодому соратнику его вопиющее заблуждение, ставящее под ермнение наличие у меня твердых жизненных принципов. – К твоему сведению, я запостоянку следую каким-нибудь правилам и законам. Но их столько разных развелось, что хоть пруд пруди, и не моя забота, что они почему-то частенько противоречат друг другу. Ладушки! В настоящий момент Закон Сохранения Собственной Шкуры требует от нас срочно и без пустых базаров рвать когти отсюда. Все, обрываемся!

5

В просторной палате «люкс» Центральной травматологической больницы за несколько дней ничего не изменилось. Все так же радовали глаз высокий габаритный холодильник «Стинол» и телевизор «Панасоник». Ненавязчиво-тихо гудел кондиционер, старательно сохраняя в помещении мягкий двадцатитрехградусный климат. Веселенькие шелковые желтые шторы на окнах хорошо гармонировали с оранжевой ковровой дорожкой на полу.

Правда, благостный вид «люкса» слегка портила бледная, слегка осунувшаяся физиономия Тома, лежавшего на койке посередине палаты. Впалые щеки соратника цветом своим могли смело конкурировать с плотной марлевой повязкой на его крупной голове. Не шибко умной, к слову сказать.

Обычно блестящие серо-стальные глаза Тома потеряли живость и глядели на нас с Цыпой каким-то отсутствующим потусторонним взглядом. Оно и понятно – несколько дней бедолаге пришлось проваляться в реанимации, болтаясь между жизнью и смертью, как тюльпан в проруби. Но запаса жизненной энергии у братишки оказалось вполне достаточно, чтоб Костлявая все же отступила и убралась восвояси в преисподнюю.

– По-моему, Михалыч, крыша после сотрясения у него окончательно съехала набекрень, – равнодушно заметил Цыпа, пристраивая букет желто-белых гладиолусов на тумбочке у изножия кровати. – Не соображает уже ни хрена, в детство впал.

– А тебе даже и впадать не надо – на десятилетнем уровне благополучно тормознулся! – желчно проскрипел с больничного ложа Том, моментально рассеивая все подозрения в дееспособности его покоцанного пулей «чайника».

– Вот и ладушки! Оклемался, значит? – искренне порадовался я за старого приятеля и задал вопрос, давно и живо меня интересовавший. – Говорят, что когда человек находится в коматозном состоянии, то его неприкаянная душа бродит на том свете. Ты вот лично чего-нибудь видал в беспамятстве? Есть загробный мир, или все это пустые базары проповедников?

– Ангелов с крылышками не наблюдалось, впрочем, как и рогато-хвостатых чертей, – слабо улыбнулся синими губами Том. – Мне только казалось, что бесконечно лечу-падаю в кромешной темноте к ярко-красной точке, которая почему-то никак не хочет увеличиваться в размерах. Такая вот ерунда.

– Это тебя дьявол на раскаленную сковородку волок, а атеисты врачи не давали, – съязвил Цыпа, мстительно отыгрываясь за «десятилетний уровень». – Верняк, душа в ад попала. Коли бы в рай, то не вниз, а ввысь бы летела. Гарантия! Скажи, Михалыч!

– А я не в курсе, – отмахнулся я, не желая принимать участия в обсуждении столь деликатного теософического вопроса. – Доставай-ка лучше наши скромные подарки для больного друга.

Ну, слово «скромные» я употребил, понятно, чисто для понта, а вернее – из-за большой собственной скромности.

Цыпа, почему-то недовольно насупившись, снял с плеча ремень объемного баула и стал извлекать на свет божий щедро-царские дары природы-матушки. Низкорослый треугольный столик у кровати буквально заполонили многочисленные представители семейства цитрусовых, дыня, парочка спелых ананасов и веселенько-красочные импортные коробки с шоколадом и пирожными. Венчала все это дело дорогая темная бутылка «Хванчкары» в бумажном кульке.

– Я же помню, Том, что ты, как и я, не дурак перед сном стаканчик-другой пропустить для поднятия тонуса. Правда, я-то больше уважаю коньячок, чем все грузинские вина вместе взятые. Но на вкус и цвет товарищей нет, как гласит народная мудрость. В собственную веру обращать не собираюсь – каждому свое. Так что пей свою разлюбезную «Хванчкару» и не думай слишком уж худо о Монахе. Ладушки, брат?

– Благодарю, Евген! – как мне показалось, вполне искренне сказал Том, отводя странно заблестевшие глаза от подарочного изобилия. – Честно признаюсь – даже не ожидал от тебя...

– Гляди-ка, да он растрогался! – удивился Цыпа и жестко добавил: – Как в Михалыча из шпалера палят – спокойно глядел, а на простые апельсины смотреть без слез, вишь ты, не может! Шизик, в натуре!

– Ша! Кончай базлать! – резко одернул я не в меру разбушевавшегося телохранителя. – Лучше устрой-ка наши гладиолусы по-нормальному. Чего они на тумбочке валяются? Да еще и в ногах у бедного Тома! Он же не умер, а всего лишь приболел чуток! Ну ни капельки в тебе христианского понятия нет! Давай исправляй свою накладку. Пустая банка должна в тумбочке быть. Вода – знаешь где.

Дисциплинированный Цыпа, пробурчав что-то маловразумительное, занялся цветами, а я повернулся к лежачему приятелю:

– Менты не слишком надоедают со своими глупыми вопросами? Наведывались уже?

– Нынче утром приходил районный следак. В версию об ограблении не верит. Считает, что это кто-то из дружков Кравченко хотел счеты со мной свести из мести.

– Ну, ясное дело, – усмехнулся я. – Наши доблестные органы в своем обычном репертуаре: сразу хватаются за самое простое и легкое решение. Работнички! Впрочем, что это мы все о пустяках. Есть тема значительно важнее: как твое самочувствие? Сильно головушка болит? Небось осерчал на меня, браток, за вынужденный постельный режим? В цвет?

– Нет, Евген, – открыто-честно и даже не моргая встретил мой изучающе-выжидательный взгляд Том. – Ты сделал все правильно, по закону. Наказание я, в натуре, заслужил, потому зла не держу. А голова практически не болит. Мне здесь столько всякой лекарственной гадости в задницу вкололи, что до конца жизни, по ходу, никакую боль ощущать вообще уже не буду. Так что не бери в голову, Евген, я зла не держу и даже благодарен тебе за этот урок. Гадом буду!

Я придирчиво долго вглядывался в усталые серые глаза соратника, пытаясь уловить в них хотя бы намек на подлую неискренность, но ничего подозрительного не обнаружил. Если прав русский классик, утверждавший, что «глаза – зеркало души», то душа Тома передо мной чиста и невинна, как слеза ребенка.

Из туалетной комнаты нарисовался Цыпа, неся на вытянутых лапах трехлитровую банку с высоко торчащими из нее гордыми гладиолусами.

– Поставь на подоконник, – решил я, – там нежные создания все же поближе к солнышку будут. Ладно, Том, пожалуй, мы дальше погребем. Дела зовут на служение Маммоне. Держи «краба» в знак нашей нержавеющей дружбы!

Я взял похудевшую слабую ладонь приятеля и осторожно пожал, стараясь не причинить ненароком боль. Том из глупой вежливости попробовал приподняться в постели, но явно не рассчитал силенок – тут же упал обратно на подушку. На его землистом лице выступили обильные капельки пота.

– Не суетись зря, браток, вредно это для здоровья. – Я заботливо поправил на друге сползающее на пол одеяло и встал. – Пожалуй, пьянствовать тебе еще рано. Лучше поберечь организм. Ослаб он вконец, как вижу. Выздоравливай, короче, давай – Ксюха по тебе скучает, прямо спасу нет!

Выходя из палаты, я прихватил со стола кулек с бутылкой кавказской амброзии. В коридоре никого не было, кроме бабульки-нянечки, старательно елозившей по полу тряпкой, намотанной на швабру. Охрану я Тому не приставил, справедливо посчитав за совершенно излишнюю роскошь.

– Ты прямо святой, Михалыч! – то ли осуждающе, то ли восхищенно заявил Цыпа. – Но не стоит Том твоей апостольской доброты. Я бы ему после всего даже руки ни в жизнь не подал. Не простил бы! А ты еще кудахчешь над ним, как курочка над птенчиком!

– Эй, полегче в идиотских сравнениях! – усмехнулся я. – Такой вот я гуманист уродился, ничего не поделаешь. Если хорошо отношусь к человеку – то уж до самого конца. До смерти то бишь. А с натурой собственной не поспоришь, как известно.

– Это на тебя кликуха так сильно влияет, – высказал догадку улыбающийся Цыпа. – Ты Монахом не только для блатных стал, но и внутри самого себя! Правда же?

– Вполне возможно, брат, – милостиво согласился я с явно завиральной мыслью соратника – пусть порадуется пацан, мне ведь эта филантропия ничего не стоит.

Когда подошли к автостоянке, прежде чем забраться в машину, я швырнул в бетонную урну кулек с «Хванчкарой». Услышав звон разбитого стекла, Цыпа обиженно поморщился:

– Не нравится грузинское вино – мне бы подбанчил. Зачем добро портить?

– После этого «добра» ты бы ровно через две секунды загнулся наглушняк, – пояснил я, усаживаясь на свое привычное заднее сиденье. – Заводи давай.

– В вине был цианит? – Цыпленок ошалело уставился на меня, совершенно игнорируя свои шоферские обязанности.

– Само собой. Неужто ты думаешь, что я старому другу что-то подешевле-похуже подмешать способен? Чтоб он страдал? Нет уж! Если хорошо отношусь к человеку – то до самой его смерти. Принцип у меня такой. Поехали, говорю! Заснул, что ли?

Цыпа, наконец, повернул ключ зажигания и вывел «мерс» на трассу в общий поток.

Стрелка барометра моего настроения забралась далеко в плюсовой сектор. И тому была весомо-приятная причина: братишка Том остался в нашей команде и «в Сочи» не уехал. Думаю, что я верно поступил, отменив собственный приговор. Не злопамятен соратник и, значит, не опасен. Накрайняк, всегда ведь можно обратно переиграть, коли снова народятся подозрения на его счет.

В мою голову вдруг забрела одна замечательная идея:

– Слушай-ка, Цыпленок! Рули к городскому пруду, будем с тобой диких гусей хлебом кормить. Ведь как нас учит святая Библия? «Не уставайте творить добро»! Насытим бедных пернатых тварей – вот уже и второе благодеяние за день в свой актив запишем.

– А какое первое, Михалыч? – как-то странно покосился на меня соратник.

– Уже забыл?! – искренне подосадовал я. – Короткая же у тебя память! Мы ведь только что не стали мочить Тома, строго блюдя главную христианскую заповедь: «не убий»! Надо всегда, брат, стараться жить по закону Божьему. Святым, понятно, при нашей профессии весьма трудно стать, но стремиться к этому очень полезно для души и сохранения общей гармонии в мире. Ты согласен?

– Угу, – буркнул Цыпа, сосредоточенно уставившись на дорогу, словно любимый боевик смотрел. Желания побазарить на высокие темы у него явно не наблюдалось.

Вот уже не первый раз с ним так: только мне захочется приколоться на серьезные материи, поделиться личными мыслями, как Цыпленок вдруг замыкается в скорлупу и таращится оттуда на меня, будто на чудо-юдо какое-то. Такое вот странно-непонятное поведение у друга. Выкрутасы его изношенной психики, по ходу.

Впрочем, нельзя слишком уж многого требовать от Цыпы. Надо быть более снисходительным к недостаткам приятеля. Ведь кто он такой, по сути, есть? Как ни прискорбно это констатировать – натуральный зверь, толстокожий громила-головорез. Где уж ему понять движения моей тонкой чувствительной натуры. Цыпе, к сожалению, это просто не дано – у него ведь душа вся мохом обросла, как волчья шкура.

Придя к такому печальному умозаключению, я сочувственно глянул на вихрастый рыжий затылок соратника и вздохнул про себя:

«Все же я не буду терять надежду, что мое ежедневное благотворное влияние рано или поздно скажется на этом прожженном бандите – сделает его более предсказуемым и хотя бы чуточку человечнее».