– Ты как? – Ася пытливо всматривалась в бледное лицо подруги детства. Да уж, выглядит неважнецки, краше в гроб кладут: чёрные круги вокруг глаз, как у панды, обветренные сухие губы, щёки ввалились… Однако Рита выдавила из себя слабую улыбку и даже попыталась пошутить:

– Ну… по сравнению с Бубликовым – неплохо.

– Прости, – смутилась Ася и крепко стиснула её ладонь. – Понимаю, что вопрос идиотский…

– Да ладно тебе, – Рита отвела взгляд. – Я тоже понимаю, как трудно в подобных ситуациях подобрать нужные слова. Все ведь по-разному свою боль переживают: кто-то специально ищет сочувствия, а кто-то наоборот – бежит от чужой жалости, как от чумы… Знаешь, не очень хочется напрягать чужих людей личными проблемами. Да мне и самой пока тяжело это обсуждать.

Ася погладила её по волосам, убирая упавшие на лицо пряди.

– Если тяжело – можем не обсуждать. Как скажешь.

– Ну, что ты… – Рита покачала головой. – Вы с Нелькой – единственные, кому я об этом рассказала. Мои самые близкие, самые родные. Даже бабушка не знает. Не хочу её тревожить – у неё и так то сердце, то давление… Так что это моя боль. Она никого, по большому счёту, не касается.

– Нелька не смогла приехать, – Ася виновато улыбнулась. – У неё сейчас в колледже самая горячая пора, зачёты принимает. Но обещала вырваться к тебе на каникулах, после Нового года.

Рита прикрыла глаза. Новый год… Чёрт бы его побрал. От того, что несчастье произошло с ней именно в период предпраздничной суматохи, оно воспринималось куда больнее и острее. Невыносимо было наблюдать за чужими сияющими лицами, за украшенными ёлками в коридорах больницы, за иллюминацией на улице, которую она видела через окно палаты, даже не вставая с кровати. А ещё невыносимее были звонки, sms и сообщения в соцсетях от бывших сокурсниц, учениц и коллег – сплошь поздравления с наступающим и пожелания чудес, счастья, «сбычи мечт» и прочих житейских радостей. И ведь нельзя было игнорировать эти послания – приходилось, стиснув зубы и глотая слёзы, вежливо благодарить и сыпать дежурными пожеланиями…

– Отключи телефон, – посоветовала Ася серьёзно. – Мало ли, может, ты уехала куда-то на праздники. Ты вовсе не обязана рассыпаться ни перед кем в ответных любезностях.

С соседней койки, кряхтя, поднялась молодая женщина с огромным животом и, переваливаясь уточкой, направилась к выходу. Ася с Ритой проводили её глазами. Затем Ася бросила на подругу быстрый внимательный взгляд и отметила, как та смотрела на этот круглый беременный живот – алчно, с тоской, с лютой завистью.

«Какой же это идиотизм, – сердито подумала Ася, – когда в одной палате лежат и роженицы, и абортированные, и потерявшие детей…»

– Так глупо, – словно прочитав её мысли, заметила Рита, – что аборты делают прямо здесь. Мне по жизни, в общем-то, всегда было наплевать, кто и как распоряжается своим телом и своим потомством, это их дело. Но… хоть бы их в каком-то другом месте резали, что ли. А то с одной стороны – вереница пузатеньких будущих мамочек, с другой – мы, бедолаги, после выкидышей или замерших беременностей, и тут же – нарядная хихикающая очередь на аборт!

– Ну уж… прямо-таки нарядная, – пробормотала Ася в замешательстве.

– Клянусь тебе! Они там все при макияже-маникюре, с уложенными в парикмахерской причёсками, – с жаром воскликнула Рита. – На аборт – как на праздник! Самое абсурдное, что даже на двери операционной наклеен цветной Дед Мороз. Для поддержания боевого настроя, что ли? «Кто был хорошей девочкой – тот получит от доброго дедушки подарок…»

Ритин запал внезапно иссяк, и она откинулась на подушку. Ася обеспокоенно пощупала её лоб – нет ли температуры.

– Тут нормально кормят? – спросила она подругу. – Скажи, что тебе можно есть, я куплю и вечером принесу. У меня поезд только ночью уходит. Чего бы тебе самой хотелось? Сладенького? Пирожных, фруктов? Наверное, лучше свежие витамины, да?

– Ничего не хочется, – отозвалась Рита, не открывая глаз. – Эта больничные стены обрыдли до невозможности. Скорее бы уж выписали…

– Ой! – спохватилась Ася. – Вот я идиотка, чуть не забыла!

Она зашуршала пакетами и выгрузила на тумбочку возле Ритиной кровати большой термос.

– Куриный суп! – торжественно продекламировала она, точно речь шла об омарах под соусом бешамель. – Надеюсь, горячий ещё. Вчера весь вечер специально для тебя готовила, а потом сразу на «Стрелу» – и в Питер! Да ты попробуй, попробуй… где тут у тебя ложка? В тумбочке? Язык проглотишь, я отвечаю!

Она действительно отыскала ложку и попыталась накормить Риту, как маленькую, аккуратно держа салфетку под её подбородком, чтобы ни одной капли не упало мимо, и после каждого глотка вытирая ей рот. Подруга растрогалась до слёз.

– Спасибо тебе, Аська, – прошептала она, не надеясь на голос. – Я этот твой суп никогда не забуду. И правда, очень вкусно…

– Тут ещё на обед осталось, – деловито сообщила Ася, завинчивая крышку термоса. – Обязательно поешь. А на ужин я тебе что-нибудь соображу, как и обещала…

– Что бы я без тебя делала, – с признательностью произнесла Рита. – Ещё накануне сдохнуть хотелось, тощища такая – хоть на стенку лезь. А ты приехала, и сразу полегчало. Правда…

– А что Олег? – осторожно спросила Ася. – Он тебя хотя бы навещает?

Ритины губы искривились в странной короткой усмешке.

– Ну, что ты. Как можно! Он же у нас – человек творческий. Ему отрицательные эмоции и вообще любые незапланированные волнения противопоказаны. А тут – больница, стресс, кровь, боль, страдание… пусть даже чужое. Нежная душа Олега такого просто не вынесет. А ну как вдохновение его покинет, разве мир сможет пережить такую утрату?

– Но это же… был… и его ребёнок тоже, – возразила Ася, опасаясь, что зря вновь вернулась к теме выкидыша.

– Олег его не хотел, – ровным голосом отозвалась Рита. – Точнее, ему всё равно, будут у нас дети или нет. Он сразу заявил мне открытым текстом, что все эти вопросы деторождения ему до лампочки.

Сама же Рита страстно мечтала о ребёнке, а именно – о дочке. Ещё даже до того, как вышла замуж. Любой психолог растолковал бы ей с умным видом, что просто не отболели толком её собственные детские душевные раны. Они всё ещё кровоточили, бередя сердце во сне и мучая наяву. Рита отдавала себе в этом отчёт, но всё равно грезила о собственном тёплом комочке счастья, который будет пахнуть молочком и сладко улыбаться ей крошечным беззубым ротиком… Рита знала, что никогда не повторит историю матери-кукушки. Нет, она будет любить свою малышку, бесконечно целовать её резвые розовые пяточки, и с шутливой нежностью прихватывать крошечные пальчики зубами, и завязывать яркие бантики, и водить в парк на карусели, и покупать мороженое, а позже – и учить танцевать…

– Рит, я, наверное, грубость скажу… – Асины глаза гневно блеснули. – Но какого хрена ты столько лет терпишь рядом с собой этого самовлюблённого напыщенного говнюка с печатью гениальности на челе?! Тем более, он ведь и блядун знатный, ты сама говорила…

Это было правдой. Олег стал изменять Рите едва ли не в первый год их семейной жизни. Когда он глупо попался с поличным, то объяснил свои кобелиные замашки всё той же творческой натурой, которой необходимы свежие острые ощущения, всплески эйфории и регулярная подпитка красотой. Красоты одной-единственной женщины – собственной жены – видимо, было ему совершенно недостаточно.

Рита поначалу пребывала в диком раздрае, шоке и смятении. Ей стыдно было признаться в том, что муж от неё гуляет, и очень долго никто не подозревал о том, что у них в семье нелады. Ася с Нелькой были свято уверены, что у их подруги – образцово-показательная пара, пусть даже с лысым потрёпанным перестарком. Ведь Рита говорила о нём не иначе, как с благоговейным придыханием – талант! умница! гений! один на миллион!

Талант, впрочем, и впрямь имелся. Но это не мешало Олегу быть мелким человеком с подленьким и гаденьким характером. Не говоря уж о том, что как муж – а именно как супруг, как спутник жизни – он и вовсе никуда не годился.

Рита долго не могла оправиться от потрясения после первой измены. Она с упорством мазохиста бесконечно прокручивала в голове воображаемую картинку – муж с другой женщиной… Мысленно она засмотрела эту сцену до дыр, как плёнку кинофильма. Сначала было больно даже физически. Рите казалось, что её режут прямо по сердцу.

Однако после второй, третьей… десятой измены воображаемая картинка потеряла яркость. Поблёкла. Стёрласть острота восприятия. Пожалуй, Рита наблюдала теперь за действом отстранённо – и впрям как зритель в кинозале, случайно забредший на не слишком-то интересный ему сеанс.

Ей казалось, что ребёнок мог стать той самой ниточкой, хрупким мостиком, который вновь соединил бы их с Олегом. Однако случившаяся с ней беда подтвердила, что муж никогда не был – да уже и не станет – ей ни поддержкой, ни опорой… Все эти годы она в одиночку была впряжена в хомут их нелепого брака. Олег же… он просто бежал рядом. Налегке. Не принимая и не разделяя с ней ни её заботы, ни её тяжесть, ни её боль.

Рита облизнула пересохшие губы и подняла взгляд на Асю.

– Вот выпишусь из больницы, – сказала она решительно, – и сразу же подам на развод.

АСЯ

В сентябре девяносто седьмого сбылась Асина заветная мечта.

Она побывала на шоу американского мага Дэвида Копперфильда. Самого Копперфильда!

Ася любила его со всем безумием, на которое только способна фанатка. Подруги искренне недоумевали: Ася ли это? Роковая красотка, разбившая в свои семнадцать лет как минимум полсотни сердец, сама всегда бывшая для всех кумиром – вдруг впала в зависимость от образа из телевизора?!

Ася и сама не могла толком объяснить – ни себе, ни тем более другим – что с ней случилось, отчего её так торкнуло. Когда она впервые увидела на экране эти бездонные карие глаза, породистый нос, шапку чёрных кудрей и белозубую широкую улыбку – у неё в буквальном смысле закружилась голова и ослабли колени, хотя она всегда смеялась над подобными заезженными словесными оборотами в художественной литературе. Маг показался ей таким прекрасным, что она даже засомневалась, существует ли он в реальности. Весь Дэвид был – само совершененство, от кончиков нервных длинных пальцев до растянутого мешковатого свитера, в котором он выполнял свои знаменитые полёты. Его мягкий голос обволакивал, а взгляд, казалось, проникал прямо в душу и понимал о тебе всё до самого донышка – даже тайное и сокровенное. Впору было цитировать незабвенную Анфису из «Девчат»: я всё думала, врут люди про настоящую любовь, сказочку красивую сочинили, а теперь вижу – есть она, любовь эта!..

Цикл передач с шоу «Магия Дэвида Копперфильда», который показывали по российскому телевидению, Ася записала на видеокассету и регулярно пересматривала. Она тряслась над этой записью, как царь Кощей над златом, больше всего опасаясь, что видак может зажевать плёнку. В конце концов отец взял кассету на работу и сделал для дочки копию.

Когда Дэвид, преодолев закон земного притяжения, под щемящую нежную мелодию взмывал над сценой и принимался парить в воздухе, у Аси щипало в носу от подступивших слёз. Это было… невероятно, божественно, непередаваемо!

– Сверхпрочные тросы, – посмеивалась начитанная Нелька.

– А моя бабушка думает, что у него под свитером – пропеллер, – вступала Рита, и подруги начинали весело хохотать. Ася готова была поубивать их за то, что своим ржачем они опошляют и принижают труд этого удивительно талантливого человека.

Конечно же, она не могла не знать о «романе века» – отношениях Копперфильда с топ-моделью Клаудией Шиффер. Ни одна публикация о Дэвиде в СМИ не обходилась без упоминания его прекрасной подружки. Но, хотя фальшивые романы ради самопиара тогда ещё не стали привычно-повсеместным явлением в шоу-бизнесе, Ася не верила в эту историю любви ни капли.

– Ты просто ревнуешь, – беззлобно подкалывала её Рита.

– Было бы к кому, – фыркала Ася. – Он даже не слишком старается выглядеть влюблённым, находясь с ней рядом, хотя она так и тает в улыбочках. Вообще не понимаю, почему все так восхищаются этой Клавой… Тоже мне, нашли красотку. Я, к примеру, гораздо ярче, симпатичнее и моложе, – традиционно без излишнего жеманства и напускной скромности заявляла она.

Поэтому, когда в прессу просочились сплетни о том, что Дэвид с Клаудией просто заключили долгосрочный взаимовыгодный контракт, удивлены и шокированы были практически все – кроме Аси.

– Я же говорила! – невозмутимо пожимала плечами она. – Шиффер всего лишь служила ему эскортом. Они даже не спали вместе! К тому же, я слышала, что его родители категорически против Клаудии, а Дэвид, как послушный еврейский сын, не может их огорчить.

– Но зачем ему это надо? – недоумевали подружки. – В конце концов, нашёл бы себе реальную невесту и женился по-настоящему, безо всяких контрактов… Не мальчик, в самом деле.

Для Аси же всё было очевидно.

– С таким-то бешеным графиком работы? Какая жена, что вы! Да и не возраст это для мужчины-американца, у них там свои меры и понятия. К тому же, это часть его имиджа. Каждая женщина, которая приходит на шоу Дэвида, должна мечтать о нём, представляя своим прекрасным принцем…

– Совсем, как ты, – хихикала Рита. Но Ася не обижалась.

– Да, как я, а что в этом плохого? Ему просто не повезло, что я живу не в США и мы с ним не можем встретиться. Но, честное слово, девочки, вот мамой клянусь – стану известной журналисткой и поеду в Америку, чтобы сделать с ним эксклюзивное интервью. Хотите, поспорим?

Рита с Нелькой не собирались спорить – зная упрямство и целеустремлённость Аси, они даже не сомневались, что она осуществит задуманное.

Шанс увидеть кумира вживую представился Асе гораздо раньше, чем она сделалась известной журналисткой – в тот самый год, когда она окончила школу и стала первокурсницей журфака МГУ в знаменитом жёлтом здании с белыми колоннами на Моховой улице. Поступила, кстати, слёту – имея за плечами и золотую медаль, и колоссальный опыт в редакции, пусть даже на внештатной работе.

В конце лета по Москве всюду запестрели афиши с анонсами предстоящего шоу Копперфильда под названием «Сны и кошмары». Ася не верила своим глазам: гора сама шла к Магомету!

Визит всемирно известного мага приурочили к восьмисотпятидесятилетнему юбилею столицы. Он должен был стать своеобразной вишенкой на торте пышных многодневных празднеств. Первый концерт назначили на седьмое сентября; всего же в Кремлёвском дворце планировалось четыре представления – шутка ли! Однако организаторы просчитались: людей, жаждущих чуда, оказалось гораздо, гораздо больше! В итоге пришлось договариваться о дополнительном, пятом концерте, на что Дэвид с радостью согласился. Билеты, несмотря на их запредельную дороговизну, разлетались мгновенно. Перекупщики отлично заработали на тех шоу, загоняя билеты на балкон за сотню долларов и даже дороже.

У Аси имелись кое-какие свои сбережения, заработанные журналистским трудом, так что билет на один концерт она вполне могла себе позволить. Однако ей было этого мало. Недостаточно просто сидеть в зрительном зале и любоваться кумиром издали, в бинокль. Асе хотелось, ни много ни мало, прорваться за кулисы и лично побеседовать с иллюзионистом. Увидеть вблизи эту невероятную улыбку и гипнотические глаза…

– Дохлый номер, – покачала головой Рита, когда подруга поделилась планами с ней и Нелькой. – Да кто тебя к нему подпустит ближе, чем на сто метров?

– А если тебе попробовать аккредитоваться, как журналистке? – нерешительно посоветовала Нелька.

– Я думала об этом, – вздохнула Ася. – Список аккредитованных там будет едва ли не больше количества зрителей в зале. Я просто затеряюсь в этой толпе со своими жалкими корочками внештатника…

– Значит, нужно попасть не просто в толпу СМИ, а конкретно в ту её часть, которая будет допущена «к телу», – Нелька пожала плечами. – Наверняка на телевидении будут делать репортажи о событии… А у тебя отец в Останкино работает – вот тебе и ниточка, за которую можно попытаться дёрнуть.

Ася хлопнула себя по лбу и с благодарностью посмотрела на Нельку – а башка-то у неё, оказывается, варит.

– Точно! Как я могла забыть об этом. Понятно, что телевизионщиков охотнее будут подпускать к звезде, чем писак… Сегодня же поговорю с папой.

Осуществить задуманное оказалось не так-то просто, но Ася взялась за дело с присущим ей энтузиазмом. Первым делом, конечно же, она обратилась к отцу. Он слегка остудил её пыл, заявив, что люди от их канала, разумеется, будут встречаться с Дэвидом, но со съёмочной командой он лично не знаком.

– Папочка, пожалуйста! – взмолилась Ася. – Раздобудь мне телефон репортёра или хотя бы оператора, который будет снимать этот сюжет…

– Да на кой они тебе сдались? – недоумевал отец. – Думаешь, это так просто – напроситься за компанию на интервью к мировой звезде? Учти, я просить за тебя не стану, это какой-то детский сад, – строго заключил он.

– Ты мне, главное, номер достань, а дальше я сама разберусь! – настаивала Ася. Брови отца подозрительно изогнулись.

– Что ты задумала?

– Не бойся, ничего противозаконного, – успокоила дочь. На чело родителя набежала морщинка сомнения, но Ася не дала ей там задержаться, ловко усыпив папину бдительность.

Ей, конечно же, пришлось переспать с немолодым, плешивым и полноватым репортёром, который был ответственен за данный видеосюжет.

Это был единственный способ, который реально мог помочь ей прорваться к Дэвиду, и Ася не преминула им воспользоваться. Разумеется, она никому не рассказала об этом, даже подругам – не потому, что ей было как-то особенно стыдно и противно, а лишь по причине того, что сей незначительный эпизод, по её мнению, вообще не заслуживал внимания. Всего лишь средство на пути к достижению такой заветной, такой желанной и такой вожделенной цели…

Приезд Копперфильда вызвал у москвичей не только позитивно-восторженные эмоции. Кое-кто, напротив, яро протестовал против его визита. Особо отличились религиозные фанатики, разгуливающие по городу с плакатами «Уберите колдуна из столицы!» и выкрикивающие лозунги, составленные наполовину на русском, наполовину на английском языках, причём из английских слов самым часто встречающимся было «fuck». Они уверяли, что все фокусы иллюзиониста – и не трюки вовсе, а самая настоящая чёрная магия.

– Стадо дебилов, – закатывала глаза Ася. Сама мысль о том, что кто-то может не приходить в священный трепет от очаровательного Дэвида, вызывала у неё недоумение.

Собственно, у репортёра, с которым она вынуждена была лечь в постель, тоже не было бурных восторгов по поводу личности мага. Он просто выполнял свою работу, но, если бы ему предоставили выбор, то он предпочёл бы провести вечер не на концерте Копперфильда, а с пивом у телевизора за просмотром футбольного матча.

В эфир должен был пойти десятиминутный сюжет о визите суперзвезды в столицу. Из них ровно половина отводилась на демонстрацию самых знаменитых его трюков, нарезанных из телепередач. Таким образом, на весь разговор с Дэвидом оставалось около пяти минут.

– Твоя задача – просто стоять рядом с оператором, любоваться своим ненаглядным фокусником и не отсвечивать. Не лезь, ради бога, в кадр и не подавай голоса, иначе начальство меня угробит, – предупредил репортёр, вручая ей с трудом раздобытый аккредитационный бейдж.

– Может, я хотя бы помогу вам придумать интересные вопросы? – мрачно поинтересовалась Ася, страшно недовольная подобной перспективой.

Репортёр крайне невежливо заржал, оценив самоуверенность этой малолетки.

– Ты – поможешь – мне?! Дорогуша, я уже двадцать лет на телевидении работаю. Я – профессионал! А ты едва школу закончила…

Асю оскорбило, что её тычут носом в возраст, как нашкодившего котёнка – в сделанную им лужицу, но она сдержала эмоции. Главное для неё – это добраться до Дэвида, а там… в общем, на месте разберётся, сориентируется по ситуации.

Для того, чтобы прорваться в зал Кремлёвского дворца, зрителям требовалось приложить немало физических и моральных усилий. Плотные кордоны милиции, тотальный шмон, в ходе которого изымались плёнки из фотоаппаратов и тормозились на входе видеокамеры, а также проливной дождь мало способствовали оптимистическому настрою.

Работников СМИ охрана гоняла особенно сильно, с каким-то садистским удовлетворением перетряхивая их сумки и ощупывая карманы. К тому же, организаторы не озаботились тем, чтобы обеспечить аккредитованных журналистов местами, и те неприкаянно слонялись по залу, пытаясь приткнуться хоть в каком-нибудь уголке, пусть даже стоя. Ася только порадовалась про себя, что успела обзавестись обычным билетом – у неё, по крайней мере, была возможность спокойно сесть и наблюдать за представлением…

Начало шоу задерживалось почти на час, и Ася изгрызла себе все ногти от волнения, смешанного с нетерпением. Ей ужасно хотелось увидеть своего кумира, и в то же время она боялась разочарования – а вдруг все его фокусы вживую вовсе не произведут на неё такого же ошеломительного впечатления, как по телевизору?

Но вот, наконец, муки ожидания были вознаграждены – на сцене появился ОН. Зал взорвался аплодистментами.

Ася чуть не задохнулась от охватившего её благоговейного трепета. Дэвид выглядел точно таким же, как и на экране – одетый в белую рубашку и чёрные брюки, худощавый, смуглый, улыбчивый… о, эта невероятная улыбка, от которой сердце буквально таяло, будто сливочное масло в горячей манной каше!

Маг, по-видимому, пребывал в прекрасном расположении духа. Он радостно поздоровался с залом и что-то оживлённо залопотал. Ася с ужасом поняла, что не понимает практически ни слова, несмотря на приличный – как ей раньше казалось – уровень своего английского. К счастью, на шоу был приглашён переводчик-синхронист, но Ася почти его не слушала – настолько она погрузилась в обволакивающий тембр голоса заморского иллюзиониста.

Представление пролетело для неё в один миг. Несмотря на то, что все эти трюки и фокусы были, в общем-то, знакомы ей чуть ли не наизусть, происходящее на сцене действо «живьём» заворожило её до самого донышка души.

Напоследок Дэвид сделал то, ради чего и явилось на шоу большинство зрителей – он взлетел! Поднялся над сценой метров на шесть-семь, делая плавные движения руками, словно раздвигая толщу океанской воды… Зал ахнул в едином дружном порыве… и разразился бешеными овациями. Ася, изо всех сил хлопая в ладоши, чувствовала, что щекам её горячо и мокро – ну разумеется, разревелась от счастья как дура, а разве могло быть иначе, если она даже при просмотре видеозаписи каждый раз с трудом могла удержаться от слёз?!

Съёмка сюжета для телеканала должна была состояться в холле Кремлёвского дворца. За кулисы, на всякий случай, никого из журналистов не пригласили. Да и невозможно было туда прорваться через многочисленные кордоны охраны. Из уст в уста передавалась сплетня, что на время гастролей великого кудесника из дворца убрали весь обслуживающий персонал: не дай бог кто-нибудь хоть краешком глаза увидит секретное оборудование! Все ассистенты, осветители, работники сцены и даже уборщицы были из личной команды Дэвида.

Репортёры шли к Копперфильду потоком, как крестьяне-ходоки к Ильичу в Смольный. Охрана проявляла бдительность и никому не позволяла надолго задерживаться возле звезды, так что получился в буквальном смысле конвейер. Дэвид был заметно уставшим после выступления, поэтому организаторы мероприятия боялись чересчур его утомлять – тем более, на завтра у него было запланировано очередное выступление. Ася, стоя в живой очереди вместе с репортёром и оператором, издали жадно таращилась в сторону кумира и не верила, что скоро окажется рядом с ним.

Наконец, человек из команды мага дал отмашку их группе, сделав приглашающий жест. Ася вмиг похолодела и вытерла вспотевшие от страха ладони о свою мини-юбку. Как? Уже? Господи, она же совсем не готова… встретиться с ним лицом к лицу, прямо сейчас… ой, мамочки!!!

– Напоминаю: не отсвечивай, – процедил сквозь зубы репортёр, дёрнув её за руку. Он был взвинчен долгим ожиданием и раздражён, что столько времени пришлось потратить на заезжего еврейского американишку.

На подгибающихся ногах Ася заковыляла к мужчине своей мечты.

От пугающей реальности происходящего ей на нервной почве отказало зрение, и некоторое время она могла только слушать голос Дэвида, а вместо него самого видела только бесформенное расплывчатое пятно. Впрочем, муть перед глазами быстро рассеялась, и Ася увидела, что он стоит к ним вполоборота и о чём-то болтает со своим менеджером, негромко посмеиваясь и дружески похлопывая собеседника по плечу. Вблизи он оказался очень высоким, ещё более красивым и невероятно знакомым – действительно абсолютно таким же, как по телевизору, словно ожившая картинка! При появлении съёмочной команды Дэвид тут же подобрался, обернулся к ним и сделал милый извиняющийся жест рукой – мол, прошу покорнейше простить.

– Good evening! – радостно поздоровался он, улыбаясь такой счастливой улыбкой, словно мечтал об этой встрече годами.

Вернула ему приветствие одна только Ася – робким и трепещущим от почтения голоском. Ни репортёр, ни оператор не стали утруждать себя великосветскими экивоками. Они даже не улыбнулись.

– Кам ту бизнес, – с диким акцентом произнёс репортёр, что, вероятно, означало: «Приступим к делу».

– Вам нужен переводчик? – тут же вмешался отирающийся поблизости синхронист, но репортёр отмахнулся:

– Сами справимся.

Ася, конечно, опасалась, что вопросы для интервью, подготовленные этим зазнайкой, могут быть далеки от совершенства – ведь ему абсолютно не был интересен Копперфильд вместе со всеми своими фокусами. Однако она и подумать не могла, что всё окажется так плохо.

– Дэвид, нашим телезрителям интересно знать, – «приступил к делу» репортёр всё на том же ужасном ломаном английском, – в чём секрет твоих полётов?

Асе показалось, что она ослышалась. Что?! Вот так, на голубом глазу, попросить иллюзиониста раскрыть секрет главного трюка его жизни? Или это просто неудачный прикол?

Дэвид явно оторопел от подобной непосредственности и поначалу тоже принял вопрос за «разогревающую» шутку. Однако репортёр держал микрофон у его лица и смотрел выжидающе. Маг растерянно улыбнулся и с трогательной беспомощностью перевёл взгляд на Асю, словно ища у неё поддержки. Она поняла, что должна немедленно спасать и Дэвида, и репутацию канала. Пришлось действовать на свой страх и риск, поскольку пауза и так опасно затянулась…

– Ахаха! – призвав на помощь весь свой актёрский талант, как можно естественнее и заливистее захохотала Ася. – Ну конечно же, это была шутка! – объяснила она по-английски и с облегчением увидела, как проясняется лицо Дэвида, как сбегает с него тень озабоченного недоумения. Репортёр незаметно для окружающих, но грубо дёрнул её за локоть, пытаясь оттащить назад, однако, к Асиному удивлению, на помощь ей пришёл оператор. Вероятно, он отметил, насколько выше, чем у его сослуживца, уровень Асиного английского. Да и то, что магу явно приятнее было общество этой милой девушки, чем общество репортёра, казалось совершенно очевидным. Пусть продолжает, показал он коллеге одними глазами, и перевёл камеру на Асю.

– В детстве вы мечтали о многих вещах, – бойко затараторила она (уж чью-чью, а биографию Дэвида Копперфильда знала назубок). – О снеге, о полётах… и всё это вы осуществили. Не горько ли это – жить с ощущением, что все ваши заветные мечты уже сбылись? Не ощущаете ли пустоту от того, что больше некуда стремиться?

– Мои мечты сбылись, – подтвердил он с улыбкой, – но теперь я посвящаю свою жизнь тому, что дарю мечту другим людям. Заставляю их поверить в сказку. Это и есть счастье. Это и есть чудо… А стремиться мне есть куда, я по-прежнему полон идей, планов и проектов.

– А именно?..

– Ну, например, хочу открыть по всей стране сеть магических ресторанов. Этакие островки волшебства посреди шумных мегаполисов.

– В чём же магия подобного ресторана? Он работает без официантов, а заказы у посетителей принимает голос из мрака? – пошутила Ася. – Или выбранные блюда сами материализуются на столе из воздуха?

Дэвид по-мальчишески расхохотался:

– Это прекрасная, действительно прекрасная идея, юная леди! Пожалуй, я возьму вас в компаньонки…

Ася чуть не лопнула от счастья в ту же секунду – получить подобный комплимент от самого Копперфильда! Но огромным усилием воли она взяла себя в руки и продолжила допрос.

Беседа затягивалась, давно вырвавшись из рамок установленного для всех журналистов временного лимита. Организаторы несколько раз выразительно закатывали глаза и косились на часы, но менеджер Копперфильда не вмешивался в оживлённый разговор, так что никто не осмеливался прервать диалог американской знаменитости и простой русской девчонки.

Асю несло. Она сыпала вопросами о его домашней библиотеке с редчайшими старинными экземплярами книг по магии; о его писательских амбициях – Дэвид пытался сочинять фантастические романы; о помощи инвалидам, для которых он разработал специальную программу для развития ловкости рук… Она фонтанировала остротами, заставляя его от души смеяться, и поднимала такие темы, от которых он всерьёз задумывался и, отвечая, подбирал очень хорошие и искренние слова…

Ася опомнилась первой. «Теперь мне точно конец!» – мелькнуло в её голове, когда она зацепила мимолётным взглядом перекошенное от злобы лицо плешивого репортёришки. В принципе, она могла его понять. Он тоже подневольная птичка, и ему затем придётся оправдываться за Асины выкрутасы перед своим руководством. Как он будет растолковывать начальству, кто она и что, откуда вообще здесь взялась? Хотя Ася была уверена, что придумает какое-нибудь более-менее логичное и разумное объяснение. Допустим, репортёр может сказать, что все вопросы для интервью были подготовлены им лично, просто… просто у него внезапно сел голос. А Ася нечаянно подвернулась под руку, ну и… тупо постояла в кадре на замене, зачитывая его собственный текст. Если этот самовлюблённый болван не совсем лишён мозгов, то он вынужден будет признать, что Асино вмешательство пошло им всем только на пользу. Такой крутой сюжет получился!

В любом случае, терять ей было уже нечего. И, решительно тряхнув завитыми золотистыми локонами, она достала из сумочки фотоаппарат.

Это была мыльница «Кодак», которую у неё едва не отобрали на входе. Удалось пронести фотик внутрь только лишь потому, что охранник демонстративно вытащил оттуда плёнку и вышвырнул её в мусорное ведро.

– Снимать во время шоу запрещается! – строго пояснил он Асе. Та очень натурально изобразила, что дико расстроена. Охранник купился на её горе и даже не додумался проверить, нет ли у девушки в сумочке предусмотрительно заныканной запасной плёнки. А она, разумеется, была!

Ася извлекла плёнку из потайного внутреннего кармашка и вставила в аппарат. И тут же поняла, что вся бравада, которую она демонстрировала во время интервью, слетела вмиг.

– Не откажетесь сфотографироваться со мной? – робко обратилась она к Дэвиду, и краска смущения залила её прелестное лицо. Ася вновь почувствовала себя глупенькой влюблённой фанаточкой, которой до одури хочется заполучить совместную фотку с кумиром. Знаменитая уверенность в себе совершенно её оставила.

– Ноу фото! – предупредительно вскричал кто-то из русских организаторов, заметив её манипуляции. Но Дэвид широко улыбнулся и сделал успокаивающий жест рукою:

– It`s okay, I want to take a picture with this beautiful young lady.

Ася неловко топталась на месте, на пионерском расстоянии от Дэвида, и не осмеливалась подойти ближе для совместного снимка. Тогда он сам шагнул к Асе, положил руку ей на талию, приобнял и деликатно прижал к себе. Если бы можно было умереть в этот самый момент – Ася, не раздумывая, согласилась бы, ибо именно в тот миг она, как пишут в любовных романах, достигла вершины блаженства. Голова у неё кружилась от чудесного запаха какого-то ненавязчивого, но явно дорогого парфюма; колени мелко дрожали, и вообще весь её боевой настрой и запал как рукой сняло, словно это не она так раскрепощённо общалась с иллюзионистом каких-то несколько минут назад.

– Будьте так любезны, сделайте пару кадров, – попросила она репортёра, протягивая ему свою мыльницу. Тот скривился, будто жевал дольку лимона, но фотоаппарат взял.

Ася мечтала, чтобы эти секунды тянулись как можно дольше. Она даже забыла, что нужно позировать – просто наслаждалась обществом Дэвида, его теплом, его близостью…

– Smile please! – весело подсказал американский менеджер.

Она плохо соображала, что от неё требуется. Тогда Дэвид, наклонившись к Асиному лицу, приблизил свои губы вплотную к её уху, отчего его густые волосы пощекотали ей щёку, и тихо сказал:

– Say cheese…

Вернувшись домой, Ася первым же делом достала фотоаппарат и тупо отщёлкала оставшиеся кадры в стену, чтобы плёнка поскорее закончилась. Теперь с чистой совестью можно было нести её в проявку – жаль, что только завтра, сегодня все фотолаборатории уже позакрывались… Вынув драгоценную катушечку, внутри которой было заключено самое прекрасное в жизни воспоминание, Ася на секунду прижала её к губам.

Ночь была бессонной. Ася не могла дождаться, когда же, наконец, наступит утро. Она лежала на кровати, даже не раздеваясь, и вновь и вновь смаковала чудесные мгновения. Взгляд Дэвида… его голос, улыбка и смех… и то прикосновение, когда они вместе фотографировались… совсем лёгкое, ненавязчивое объятие… и его губы, которые были близко-близко…

Её так и подмывало позвонить девчонкам и пригласить их к себе, чтобы поделиться распиравшим её счастьем. Но Ася решила приберечь сенсацию до утра. Сейчас всё равно уже поздно, а вот завтра она предъявит им не только рассказ, но и их совместные фотографии с Дэвидом Копперфильдом! То-то они обалдеют! Можно, кстати, даже приврать для красного словца, что Дэвид выпросил у неё телефончик…

Еле-еле дотерпев до рассвета, Ася торопливо приняла душ, запихнула себе в рот бутерброд «с маслой и сырой», как она говорила в детстве, и, прихлёбывая на ходу обжигающий чай, выскочила в прихожую, где схватилась за сапоги. Раньше всего – в восемь утра – открывалась фотолаборатория, которая находилась у чёрта на рогах. Придётся ехать туда на метро с двумя пересадками. Можно, конечно, проявить плёнку и где-нибудь поближе, возле дома, но тогда придётся ждать аж до десяти часов! На это Ася пойти не могла, промедление было подобно смерти.

– Куда ты, Аська? – крикнула ей вслед мама, только-только проснувшаяся и выползшая на кухню завтракать. – Время – семь, у тебя же пары в девять начинаются!

Но входная дверь уже хлопнула – а дочери и след простыл.

К фотолаборатории она подъехала аж за полчаса до открытия и потом нервно приплясывала перед входом, зябко ёжась от противно моросящего сентябрьского дождика (зонт, конечно же, впопыхах забыла). К восьми утра её нервы были натянуты как струна. Ася топталась на узком крылечке, переминалась с ноги на ногу, проклинала последними словами непунктуальность работников и уже готовилась психануть, начав выламывать дверь. Но к счастью, вскоре появился молоденький сотрудник лаборатории – один-единственный – и отпер замок, с некоторым изумлением покосившись на алчущую проявки Асю, которая рванула внутрь чуть ли не вперёд него самого.

Парнишка ещё не успел занять своё рабочее место, как Ася уже выложила ему на стол плёнку и с тревогой спросила:

– А когда фотографии будут напечатаны?

– Проявка – через час. Бесплатно, если печать тоже будете заказывать у нас. Фото напечатаем к завтрашнему утру, – отозвался лаборант, принимая плёнку и упаковывая её в специальный конвертик.

Ася чуть не взвыла.

– Только к завтрашнему утру?! А сегодня никак не получится? – взмолилась она. – Мне и нужно-то всего несколько кадров…

– Ну… – парнишка уставился на Асю изучающим взглядом и смягчился: то ли из-за её красоты, то ли из-за неподдельного отчаяния, которое явственно читалось на этом прелестном личике. – Если доплатите за срочность, то можно и сегодня. Через пару-тройку часов приходите, будет готово. Так какие именно кадры вам нужно отпечатать и в каком формате?..

Эти пару часов Ася просто бегала кругами вокруг здания, в котором располагалась фотолаборатория. Можно было, конечно, зайти в какое-нибудь кафе неподалёку, выпить кофе и почитать книжку в тепле… Но движение – единственное, что успокаивало Асю при сильном волнении. Да и всё равно ей не удалось бы сосредоточиться над книгой, мысли витали слишком далеко от чужих вымышленных страстей. Её даже не сильно беспокоил тот факт, что она прогуливает лекции в самом начале учебного года – да наплевать, наплевать!..

– Сожалею, девушка, – молодой лаборант качал головой и выглядел действительно очень огорчённым, – но напечатать фотографии не удалось. Ваша плёнка засвечена с самого начала, а затем идут какие-то странные кадры с ковром на стене…

Асе показалось, что она сейчас умрёт.

– Как засвечена? – жутким голосом переспросила она. Парнишка сочувственно развёл руками:

– В начале – несколько совершенно белых кадров. Очевидно, вы ненароком приоткрыли заднюю панель фотоаппарата и засветили первые снимки… Мне правда очень жаль, – добавил он, обеспокоенно наблюдая за тем, как переменилось её лицо. Словно ей только что сообщили о смерти любимого человека…

Ненароком приоткрыла?! Да Ася тряслась над этой плёнкой, как наседка-клуша над цыплятами!

– Может быть, это какая-то ошибка? – изо всех сил желая ей помочь, произнёс паренёк. – Вдруг вы нечаянно принесли засвеченную плёнку, а нужная осталась дома, и на ней все кадры в порядке?

Да Ася отдала бы всё на свете, чтобы это было действительно так. Но увы и ах – плёнка существовала только одна (если не считать той, что выбросил охранник в Кремлёвском дворце), и она была безнадёжно испорчена.

Тут вдруг её осенило – да ведь это дело рук поганого плешивого репортёришки! Он был ужасно обозлён тем фактом, что Ася перетянула на себя всю его славу. И хотя репортаж в итоге получился отменным, даже оператор показал ей большой палец и сказал, что ей нужно работать в их команде, в Останкино, тот мерзкий тип всё равно дулся всю дорогу до метро, подчёркнуто игнорируя Асю. Даже попрощался сквозь зубы. Ну конечно же, этот скот специально засветил плёнку, когда их фотографировал! Отомстил! Господи, уж лучше бы она попросила это сделать кого-то другого… Хотя бы улыбчивого менеджера Дэвида.

– Нет, – отозвалась она бесцветным голосом. – Никакой ошибки. Спасибо…

Ей было стыдно признаваться девчонкам в том, что её кинули. Ася вообще не выносила выглядеть лузером. Пусть хотя бы в чужих глазах она – всегда на коне, вечная победительница. Поэтому Ася не стала рассказывать историю с засвеченной плёнкой. Зато уж в повествовании о том, как она брала интервью у Дэвида Копперфильда, она не поскупилась на красочные детали!

Разумеется, она записала на видео выпуск новостей, в котором показали её репортаж. И хотя сама Ася мелькнула в кадре всего пару раз – в основном была видна лишь её рука с микрофоном, и даже её голоса практически не было слышно, поскольку сверху наложили голос переводчика – эта запись грела ей душу, хоть немного восполняя ущерб от испорченной плёнки.

Рита с Нелькой традиционно завидовали и смотрели на Асю с восхищением. Есть ли в этом мире хоть что-то, чего она не может добиться? То, что ей не по зубам? Тем более, Ася преподнесла всё случившееся с ней в Кремлёвском дворце с триумфальным видом победительницы. Договорилась даже до того, что руководство канала затем чуть ли не в ногах у неё валялось, зазывая к себе работать на постоянной основе. И что Дэвид рассыпался в комплиментах и любезностях… Вот только фотосъёмка была категорически запрещена, сетовала Ася – и в общем-то, не грешила против истины.

Репортаж подруги засмотрели вместе с ней до дыр и нашли, что Дэвид просто лапочка, и что они с Асей неплохо смотрятся вместе.

– Но, всё-таки, он старый, – вздохнула шестнадцатилетняя Рита с выражением лица «Платон мне друг, но истина дороже». – Ему вот-вот стукнет сорок один год, это же кошмар! Никогда бы не смогла встречаться с мужчиной, который по возрасту годится мне в отцы, – убеждённо подытожила она.

РИТА

В июле 1998 года Рита с блеском поступила на кафедру хореографии питерского института культуры. А ровно через месяц, как гром среди ясного неба, грянул дефолт…

Конечно, Рите с бабушкой приходилось нелегко и раньше. Все эти годы после развала великой некогда страны они жили впроголодь. Особенно трудно стало после смерти дедушки – но ничего, сдюжили. Крутились-вертелись, трудились в поте лица, экономили и подрабатывали. Однако к девяносто седьмому стало казаться, что жизнь потихоньку налаживается, что «лучшее, конечно, впереди». Да и Рита начала зарабатывать вполне приличные деньги за выступления с Дианой Валерьевной – ей даже удалось скопить кое-какую сумму на своё будущее обучение. Они с бабушкой хранили эти скромные сбережения в серванте, в пустой фарфоровой супнице, гордясь тем, что не доверились мошенникам типа «МММ», чьи финансовые махинации несколько лет назад потрясли всю страну. Они считали себя крайне прозорливыми и предусмотрительными, поэтому август девяносто восьмого показался им настоящим концом света. Истинным апокалипсисом…

– Что же теперь будет, Ритуля? – плакала бабушка, когда все их накопления превратились в пшик. Имеющихся денег не хватило бы даже на то, чтобы закупиться продуктами на неделю. Так… разок в магазин сходить, да на пустые прилавки полюбоваться. – Как будем жить? На что?!

Рита сдерживалась и не распускала нюни, однако и сама пребывала в смятении, попутно вслух бормоча какие-то неубедительные слова утешения старушке.

Счастливчиков, предчувствовавших обвал рубля и успевших заблаговременно обменять «деревянные» на «зелёные», среди их знакомых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные оказались такими же нищими, как и они сами. Все сидели у разбитого корыта, выли и сосали лапу. Даже хлеб покупали теперь уже даже не половинками, а четвертинками. Да и то – чёрный…

Кто-то отчаянно пытался обменять жалкие оставшиеся гроши на доллары, опасаясь ещё большего падения рубля. В редких открытых обменниках в те августовские дни царила давка и вились бесконечные змеиные очереди…

Зарплату не платили никому и нигде. Даже в «Останкино». Ася жаловалась подруге, что родители продолжают ходить на работу лишь потому, что их там хотя бы кормят. Что касается научных работников вроде Нелькиных отца и матери, то они и вовсе стали никому не нужны.

И вновь их выручила столь ненавистная Рите фазенда.

Весь конец августа и начало сентября они с бабушкой провели на грядках за сбором урожая для последующей продажи и консервации. Рита запомнила этот период отдельными картинками: ягоды, фрукты и овощи… бесконечная стерилизация и закрутка… ряды пузатых стеклянных банок, выстроившихся на полу вдоль стен и накрытые полотенчиком…

Наконец, немного разогнувшись и с облегчением констатируя, что с голоду, вроде бы, они не помрут, бабушка спросила:

– А когда же ты в институт поедешь, Ритуля? Занятия уже две недели как начались.

– Ну какой институт, ба! – с досадой отмахнулась Рита, вытирая тыльной стороной ладони взмокший лоб. – Не до него теперь. И прекрати этот разговор. Я тебя сейчас тут одну не брошу, – раздражённо заключила она.

Рита, сама того не желая, рассердилась на бабушку за то, что та наступила ей на больную мозоль. Ведь учёба в Питере была её голубой мечтой…

В этот город она влюбилась с первого взгляда – и навсегда. Если Москва всегда казалась Рите неряшливой, аляповато разодетой и крикливой толстухой-купчихой, то Питер девяностых представлялся ей красавцем-аристократом, которого не портит даже некоторая неухоженность и запущенность облика.

Впервые она очутилась в городе на Неве благодаря всё той же Диане Валерьевне. В северной столице проходил конкурс «Танцы народов мира», и преподавательница уговорила девочку поучаствовать с сольным номером. Рита заняла тогда третье место среди юниоров, а конкуренция была неслабая. Ей пришлось состязаться и со знойными «бразильскими» танцорами, и с зажигательными «испанцами», и с развесёлыми «цыганами», и с дикими «африканцами», и с горячими «кавказцами», и даже с утончёнными «индийцами», но не это главное. Она была потрясена красотой Петербурга и очарована им навеки…

Как раз в то время на экраны вышел фильм Алексея Балабанова «Брат» и сразу же приобрёл статус культового. Образ Данилы Багрова, простого русского парня в сером свитере и с неизменным плеером, стал самой узнаваемой фигурой национального кинематографа. Фразы из фильма цитировал каждый второй. «Вот ты умный, немец… Скажи мне – мы зачем живём?» «Не брат ты мне, гнида черножопая!» «Скоро всей вашей Америке – кирдык». Рита с Нелькой бегали к Асе на девятый этаж и смотрели у неё видеокассету с «Братом» не менее пятнадцати раз, захваченные романтикой бандитизма и мрачноватой красотой петербургских улиц. Питер и сам был полноправным героем этого фильма… Ритиным подругам уже посчастливилось там побывать – Ася ездила со школьной экскурсией, а Нелька с родителями. Рита отчаянно завидовала им, но даже в самых смелых фантазиях не могла себе представить, что скоро и ей представится такая возможность.

…Она гуляла вдоль канала Грибоедова и по набережной реки Мойки, любовалась Медным всадником и Исаакиевским собором, застывала в благоговейном трепете перед Зимним… Это, бесспорно, был её город. Она поняла, что хочет здесь жить…

Мысль об учёбе в питерском институте культуры пришла ей в голову практически сразу, но Рита целый год трусливо гнала её прочь, убеждая себя в том, что, во-первых, сама на бюджетное отделение ни за что не поступит, а во-вторых, эту затею явно не одобрит бабушка. К чему внучке ехать аж в Петербург, если в Москве этих институтов… Поступай – не хочу! В родном городе жизнь всяко дешевле обойдётся, чем в чужом, неприветливом и практически незнакомом Питере, в котором, к тому же (если верить телевизионным новостям), царит разгул криминала.

Так и не признаваясь себе вслух в том, что это – не просто глупая детская «хотелка», а вполне серьёзные намерения, Рита поехала на вступительные экзамены. «Это же так, понарошку… – говорила она себе. – Просто хохмы ради. Да кто меня туда возьмёт, разбежалась! Всего лишь попробовать… прикольно ведь».

На творческих испытаниях нужно было продемонстрировать свои балетные навыки, а также русский народный танец. Если с первым заданием Рита кое-как справилась (сказалась детская мечта стать балериной), то со вторым вышел полный провал. Она, конечно, сымпровизировала какую-то невероятную стилизацию с притопами, прихлопами и вращениями (руки в боки, весёлый взвизг) … Но это была чистой воды самодеятельность.

– Довольно, довольно! – замахала на неё морщинистыми лапками одна из членов приёмной комиссии. – Деточка, вы где-нибудь занимались танцами профессионально?

– Студия восточного танца «Хабиби», – отрекомендовалась Рита. – Город Москва.

– Ясно… – дама многозначительно поджала сухой накрашенный лоскуток губ. – Ну, что я вам могу сказать… Если честно – техника отвратительная. Проще говоря, у вас её просто нет!

Рита опустила голову, изо всех силёнок уговаривая себя, что не больно-то и хотелось.

– Но пластика, пластика! – продолжала дама с воодушевлением. – Вы же гибкая, как лиана. Из вас можно вить верёвки – в прямом, а не переносном смысле. Такая пластика, такая врождённая грация – одна на тысячу! Деточка, вы чудо как талантливы. Добро пожаловать в следующий тур!

И ровно с этого момента вся Ритина затея перестала быть «просто шуткой». Она поняла, что дико, до одури, до зубовного скрежета хочет поступить!

Её приняли. Откладывать разговор с бабушкой (которая пребывала в счастливой уверенности, что внучка поехала в Питер просто погулять, отдохнуть, развеяться, отметить окончание школы) больше было нельзя. Настала пора признаваться. Рита вывалила старушке всё от начала до конца и замерла в ожидании головомойки.

Бабушка коротко всплакнула, но неожиданно не стала устраивать бурных сцен. «Это твоя жизнь, Ритуля, – сказала она ей, утирая слёзы платочком. – Почему ты должна чувствовать себя привязанной к моей юбке? Твой выбор, твоё право самой искать свою дорогу. Я не могу тебе помешать или остановить. Вон, мать твою старалась привязать к дому, к семье… а что вышло? Где эта кукушка теперь? И след её простыл…»

– …Я тебя сейчас тут одну не брошу! – сердито буркнула Рита, отворачиваясь. Но бабушка мягко взяла её лицо за подбородок и заставила взглянуть себе в глаза.

– Ты что это такое удумала, а? – спросила она строго. – Учёбу бросить, даже не начавши? Потерять целый год? Сиднем возле старухи сидеть? Да на кой ты мне тут нужна!

Рита вытаращила глаза, а бабушка продолжала:

– Чтобы завтра же и духу твоего здесь не было! Собери-ка вещи, возьми самое необходимое, вот ведь – не зря солений и варений накрутили, повезёшь с собой. В общежитии сама будешь кушать и соседок угостишь.

– Ба, да у меня даже и денег-то на билет нет, – призналась Рита, боясь полностью отдаться всплеснувшейся в груди сумасшедшей и радостной надежде.

– Уж на билет-то я тебе наскребу, – пообещала бабушка. – Вон, пойду к Семёновне в семнадцатую, она мне давно за огурчики отдать обещала. У неё сын из этих, «новых русских»… у неё деньжата всегда водятся.

– Спасибо, бабуленька-роднуленька!!! – и Рита кинулась к ней на шею.

Сразу на входе в студенческое общежитие в нос ударял резкий запах древних старушек и старой мебели. Даже на последнем курсе четыре года спустя, когда, казалось бы, давно пора привыкнуть к этом неповторимому «аромату», Рита, забегая в общагу, на несколько секунд впадала в оторопь.

Впрочем, это было лишь одним из многочисленных неудобств. Удручающая бедность обшарпанной общежитской обстановки снилась ей затем ночами много лет, даже когда учёба осталась лишь далёким воспоминанием.

Комната, которую пришлось делить с тремя другими девушками, продувалась насквозь всеми ветрами. Сквозняки гуляли по коридорам, из оконных щелей вечно тянуло, сколько ты их ни заклеивай, а горячая вода подавалась, похоже, по принципу «как бог на душу положит». За любовь к хмурому и пасмурному Питеру приходилось платить постоянными простудами и воспалениями – казённые грубые одеяла самых мрачных расцветок совершенно не спасали от холода.

Общая душевая была отдельным испытанием. Рита никогда в жизни не чувствовала себя настолько униженной, как при водных процедурах в общаге. Мыться приходилось буквально у всех на глазах – между условными кабинками не было даже перегородок, не то что дверей. Справа и слева от тебя – чужие голые намыленные тела, а перед тобой, на скамеечке – очередь из других страждущих. Рита дико смущалась, съёживалась, поворачивалась лицом к стене и торопливо тёрла себя мочалкой, стараясь побыстрее разделаться с этим процессом, который походил больше на надругательство над женским достоинством, чем на мытьё. Толстухи с вокального отделения украдкой поджимали животы и расправляли грудные клетки, явно комплексуя на фоне худощавых, с торчащими рёбрами, фигурок танцовщиц, с их ровными спинками и балетной осанкой.

Завидная фигура была вызвана не столько постоянным недоеданием, сколько требованием педагогов держать себя в форме. Хотя и голодали тоже, чего уж скрывать…

Выживали, как могли. Скидывались со стипендии чуть ли не целым курсом и дружно ехали на оптовый рынок, где покупали на всех мешок самой дешёвой картошки – мелкой, как фасоль. Затем варили её в мундире (у кого хватило бы терпения чистить эту мелочь?) и дружно уплетали с солью и маринованными огурчиками. Бабушкины деликатесы прославились на всю общагу: и огурцы с помидорами в сладковато-солёном рассоле, и острые баклажаны, и рыже-золотистая кабачковая икра, и нежнейшее, сладчайшее, как мёд, варенье… Про компоты, это нектар богов, не стоит даже и упоминать! Каждый норовил напроситься к девушкам в комнату на ужин – все знали, что за трапезой на стол непременно будет выставлена очередная драгоценная банка…

Рита не могла часто ездить домой, но бабушка передавала ей сумки с через знакомую проводницу, и девушка затем пёрла их с вокзала, обливаясь потом и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и дать хоть немного отдыха рукам, оттянутым тяжеленным стеклянным грузом.

– Эх… сюда бы сливочного маслица кусочек… или хотя бы маргарина, – мечтательно вздыхала Ритина верная подружка студенческих лет, Ниночка Малютина, уплетая исходящую паром картошку и закусывая хрустящей и сочной квашеной капусткой – разумеется, тоже продуктом бабушкиного производства.

– Хочешь нажрать жопу, как у Женуарии? – невозмутимо интересовался кто-нибудь из соседок, и все принимались дружно хохотать.

Напольные весы стояли практически в каждой комнате: студентки очень переживали перед еженедельными контрольными взвешиваниями в институте и худо-бедно старались контролировать массу тела самостоятельно.

«Стипухи», конечно, не хватало практически ни на что, кроме самых необходимых и простых продуктов питания. Но всё-таки Рита старалась учиться как можно лучше, чтобы получать повышенную стипендию. Она не могла позволить себе роскоши расслабиться и скатиться на четвёрки, не говоря уж о трояках.

На своё восемнадцатилетие Рита решила шикануть и отпраздновать в кафе, а не устраивать застолье в общаге, как это было принято у них. Настолько ей обрыдли эти стены и эта кричащая нищета, что она готова была спустить за один вечер все свои накопления за полгода.

Тот день рождения Рита запомнила на всю жизнь. И заказывали-то, в принципе, скромненько, не кутили – салат, горячее и по пирожному каждой приглашённой гостье («Калории, калории..» – вздыхали студентки, жадно облизывая десертные ложечки). Денег вполне хватало на то, чтобы оплатить банкет и даже оставить чаевые. Но алкоголь в том кафе оказался невозможно дорогим. Одна-единственная бутылка шампанского стоила больше всего именинного обеда в целом. У Риты потемнело в глазах, когда она увидела выставленный счёт.

Заметив, как она спала с лица, преданная Ниночка наклонилась к её уху и шёпотом, чтобы не позорить подругу перед официантами, вопросила:

– Сколько тебе не хватает?

Рита озвучила страшную цифру, ещё раз ужаснувшись про себя и не представляя, как будет теперь выкручиваться.

– Мы с Веркой смотаемся в общагу за деньгами, – поднимаясь, деловито сообщила Ниночка. – А вы сидите здесь и ждите.

– Как будто у нас есть выбор, – усмехнулась Рита невесело. – Без полной оплаты счёта нас отсюда всё равно не выпустят…

Работники кафе косились на поредевшую компанию девушек с подозрением, но выгонять не смели, тем более, что Рита с подружками старательно делали вид, что всё ещё едят, сосредоточенно скребя столовыми приборами по пустым тарелкам.

Наконец, вернулась Ниночка. Ей удалось насобирать недостающую сумму по соседкам, и Рита с пылающими от стыда щеками наконец-то расплатилась.

Когда они покинули кафе, ни у одной из них не было в кошельке ни копейки. Рита не успела купить проездной в этом месяце, и потому им пришлось идти до общаги пешком. Целых три часа!!! Она была бесконечно признательна девчонкам, которые из-за неё не поехали на метро. Когда они, наконец, добрели до общежития, ноги у всех мелко тряслись и гудели от усталости. «Зато все нажранные калории сгорели!» – попыталась утешить их приунывшую компанию Верка-оптимистка.

До следующей стипендии они были вынуждены ещё больше урезать своё и без того скромное меню. В этот раз не было денег даже на «оптовую» картошку, хлеб и постное масло. Весь месяц девушки питались крупой, бабушкиными соленьями и так называемыми «пышками» из муки и воды, которые жарились на сковородке безо всякого масла…

В условиях вечной жёсткой экономии Рита почти не позволяла себе такой роскоши, как обеды в институтской столовой. Стоили они не бог весть как дорого, но всё же та скудная пища, которую девчата готовили на грязной, заляпанной жиром плите в закопчённой кухне общежития, обходилась во много раз дешевле.

Однако иногда Рита срывалась и неслась в столовку, чтобы в каком-то забытьи потратить половину стипендии и набить живот вкусной и сытной едой, так напоминающей ей о доме и о бабушкиной стряпне… Картофельное пюре, гречка с маслом («греча», как говорили в Питере), сосиски и даже так называемые «ножки Буша» – то есть, куриные окорочка… Чаще всего Рите-таки удавалось обуздать этот алчный порыв, и тогда она довольствовалась простым салатиком, стараясь заглушить постоянное чувство вакуума в желудке.

Однажды в столовке она долго торчала с подносом перед выставленными блюдами, такими аппетитными и манящими, и пялилась на них, отчаянно борясь с собой, но уже предчувствуя, что позорно проиграет в данном раунде. Надо было плюнуть на это транжирство и ехать в общагу, где её ждали традиционные соленья и картошка… Но как же одуряюще пахло в столовой домашним супом и жареными котлетками!

– Девушка, ну вы будете брать или нет? – стоящий за ней в очереди со своим подносом немолодой мужчина, похоже, потерял терпение. Рита вспыхнула. Было стрёмно, что она заставила его ждать, а ещё более стрёмно, что он мог заметить, каким голодным взглядом она смотрела на всю эту роскошную и калорийную еду.

– Нет. Не буду, – буркнула она и бросилась к кассе с подносом, на котором сиротливо стоял лишь стакан чая.

Она уселась за стол в самом углу столовой и постаралась убедить себя, что есть ей совсем-совсем не хочется. Вон и чай какой сладкий… крепкий… выпьешь стакан – и вроде как пообедала.

– Разрешите? – раздался рядом вежливый голос. Рита подняла глаза и увидела того самого мужика из очереди. Господи, и чего он к ней прицепился?

– Можно, я присяду? – не дождавшись от неё ответа, повторил непрошеный собеседник. Рита хмуро обвела взглядом столовую и обнаружила, что вокруг полным-полно свободных мест.

– Вы что, боитесь есть в одиночестве? – язвительно спросила она.

Вместо ответа он мягко улыбнулся и поставил перед ней поднос, заставленный едой. Чего там только не было!.. У Риты закружилась голова от этого кулинарного изобилия. И сосиски с макаронами, и гуляш с рисом, и салат из свежих огурцов и яиц со сметаной, и пара благоухающих сдобным духом булочек…

– Угощайтесь на здоровье.

– Да с какой стати? – растерялась она, мысленно пожирая все эти яства глазами.

– Мне показалось, что я смутил вас своим вопросом и вы убежали, так ничего и не выбрав, – пояснил он, усаживаясь на соседний стул с ней рядом.

– Мне… нельзя это. Я на диете! – выпалила Рита.

– Это видно, – отметив её ввалившиеся щёки и голодный блеск глаз, кивнул он. – Все студентки хореографического отделения вечно сидят на диете. И тем не менее, поешьте. Доставьте мне такое удовольствие.

– Чего ради я должна доставлять вам удовольствие? – уже не на шутку рассердилась Рита. – Я что, жрица любви?

Он рассмеялся, ничуть не обидевшись.

– Ну нет, любви у вас я пока не прошу… Пока, – подчеркнул он интонацией, весело и открыто рассматривая её ясными голубыми глазами.

– А вы нахал, однако, – смешалась Рита, глядя на него уже с любопытством. Он был не так уж стар, как показалось ей поначалу. Бритая голова была скорее его индивидуальны стилем. И ему это даже шло, отметила она. Этакий не слишком юный джентльмен, типаж Игоря Крутого…

– Вы меня совсем не знаете, – заметив, что Рита изучает его лицо, весело заключил он. – К сожалению, я не веду занятий у танцоров.

– А вы кто? – наконец, додумалась спросить она.

– Педагог по вокалу. Это по совместительству. А вообще-то, я композитор, музыкант и аранжировщик…

– Игорь Крутой? – развеселилась Рита.

– Олег Витальевич Уваров, – представился он церемонно.

– Маргарита Ивановна Кочеткова, – отозвалась она ему в тон.

– У вас чудесное имя, Маргарита.

– Я не привыкла, чтобы меня так называли, – призналась она. – Для всех я просто Рита.

– Это имя вам не очень идёт. У вас слишком яркая для него внешность. Вот Марго – это уже куда лучше.

– Марго? – Рита не сдержалась и фыркнула в стакан с чаем, отчего брызги полетели во все стороны и, вероятно, даже слегка попали на нового знакомого.

– Ой… простите… – сконфузилась она в очередной раз.

– Ничего страшного, – великодушно отозвался он и подвинул к ней поднос. – Так угощайтесь же, кушайте! Мне одному это всё равно не осилить.

– То есть это вы на двоих взяли? – спросила Рита, таращась на макароны с сосисками, и вдруг принялась безудержно хохотать.

– А в чём дело?

– Да вспомнила любимый анекдот всех студентов про две сосиски и шестнадцать вилок…

– Ну, сосиски действительно две. А вот съедите их вы одна. Я удовольствуюсь своим гуляшом. И право, бросьте эти глупые церемонии, а не то всё просто остынет.

Рита взяла вилку и принялась за еду, стараясь не встречаться взглядом со своим неожиданным новым знакомцем, как будто ехала в купе поезда. А вот он исподтишка посматривал на неё – она это чувствовала. Но это почему-то совсем не раздражало. Правда, Рита переживала, какое производит впечатление, и старалась откусывать крошечные кусочки, а затем пережёвывала их долго и тщательно, не раскрывая рта.

– Вы наелись, Марго? – спросил Олег Витальевич, окончательно утверждая за собой право называть её этим именем. Рита подумала, что это будет лишь малой платой за его доброту и щедрость, и потому не стала протестовать против такого обращения.

– Да, не то слово, как наелась! Не знаю, как вас и благодарить.

– А я знаю, – прищурился он лукаво. – Давайте завтра тоже пообедаем вместе.

– Нууу… – Рита растерялась. – Это довольно неожиданно, я должна подумать.

– Только не здесь, – торопливо сказал он. – В институте много лишних глаз и ушей. Давайте перекусим в каком-нибудь кафе…

– Ой, а у меня завтра занятия до половины четвёртого, – вспомнила Рита. – Поздновато для обеда.

– Хорошо, – торжественно сказал он. – Тогда это будет не обед, а ужин. Марго, я приглашаю вас в ресторан!

На свидание Риту собирали всей общагой. С миру по нитке – Золушке платье на бал! Ну, может, и не бал, а всего-навсего ресторан, но для девушек эти понятия были равноценными.

Верка притащила вечернее платье, которое обтянуло Ритину фигуру, как перчатка. Ниночка помогла соорудить шикарную причёску – один в один как у героини Джулии Робертс из «Красотки» во время визита в оперу! Наташка одолжила свои туфли, которые были малы Рите минимум на полразмера, но так изумительно смотрелись на ноге, что не обуть их было бы настоящим преступлением против женственности. Юлька дала кулон на золотой цепочке – изящную рубиновую капельку. В общем, Рита оказалась упакованной с головы до ног, как вышеупомянутая Золушка, и даже вернуться ей тоже полагалось к полуночи, как и сказочной героине. В тыкву, положим, никто бы не превратился, а вот входные двери общежития на ночь запирались строгими бабулями-вахтёршами, стучи-не стучи.

Олег Витальевич встретил её в условленном месте возле метро, сразу же засыпал комплиментами, галантно подал руку и предложил пройтись до ресторана пешком – дескать, вечер чудесный, так и располагает к прогулкам. Вот тут-то Рита и поняла, что красивые туфельки рискуют стать для неё орудием изощрённой пытки. Все её усилия были сведены к тому, чтобы не слишком ковылять или прихрамывать, поэтому она плохо слушала то, что с увлечением рассказывает ей спутник.

Когда они, наконец, добрели до ресторана и расположились за столиком, Рита с облегчением сбросила туфли и только тогда смогла с искренним вниманием взглянуть на своего кавалера. Тот продолжал воодушевлённо вещать о каком-то занимательном случае из собственной биографии, но поскольку начало истории Рита упустила, то ей оставалось только кивать, улыбаться и поддакивать. Впрочем, Олегу Витальевичу, похоже, и не требовалось другой реакции. И вообще, весь тот вечер говорил преимущественно он. Судя по всему, тема «себя любимого» была его коньком. Впрочем, Риту это не раздражало. Она с детства привыкла внимать длинным и захватывающим рассказам Аси, так что роль благодарной слушательницы ничуть не тяготила. К тому же, её новый знакомый и впрямь был удивительно талантливым и интереснейшим человеком!

Рассказывая о собственной звукозаписывающей студии, Олег Витальевич сыпал именами знаменитостей, с которыми был на короткой ноге. Рита слушала своего собеседника, восхищённо отрыв рот, словно и на него попадал отблеск звёздного сияния. Её больше не смущали ни его возраст, ни отсутствие волос. И даже настойчивые зазывания к себе в студию, где «можно будет послушать неплохие записи», не казались настырными или подозрительными. Хотя от предложения отправиться в студию сразу же после ресторана она отвертелась – ей просто изменили бы ноги.

– В другой раз, не сегодня… – смущённо пробормотала Рита.

По той же причине – тесные туфли – она оказалась и от его приглашения потанцевать.

– Ой, вы знаете, Олег Витальевич, за день в институте так напрыгаешься, что потом уже ничего не хочется! – сказала она, блаженно болтая босыми ногами под свисающей почти до пола скатертью.

Тогда он просто протянул через стол свою руку и многозначительно сжал её пальцы, давая понять, что она ему очень симпатична. И это было приятно. Рита даже почувствовала, как по телу побежали приятные покалывающие мурашечки…

До этого у неё уже случалось какое-то подобие недоромана с сокурсником Елисеем. Это был парнишка из очень приличной семьи; к тому же, они прекрасно смотрелись вместе – оба гибкие, черноволосые, смуглые. Их часто ставили вдвоём на танцевальные этюды. Они вовсю целовались по укромным углам института, а ещё он бесцеремонно щипал её за задницу во время парных танцев, но дальше этого дело так и не зашло. То ли запала не хватало, то ли для обоих это была всего лишь игра со скуки… А может, домашнему интеллигентному мальчику просто некуда было привести Риту – не к себе же домой, где в трёх комнатах, помимо него, обитали также родители-врачи, ехидная младшая сестра-гимназистка и старый полусумасшедший дед, бывший академик.

К тому же, Риту бесило его имя, на что он страшно обижался. «Королевич Елисей! – фыркала она в трагикомичном ужасе. – Представляешь, все твои будущие дети обречены стать Елисеевичами! А как тебя называть сокращённо, Лисёнком? Или Лесей?..»

Так что опыта интимного общения с противоположным полом у Риты практически не было. Ну, если не считать теоретических познаний, которых она нахваталась от общежитских подруг и, конечно же, от Аси: та, поступив в прошлом году на журфак, совсем слетела с катушек и крутила романы направо и налево, отчего бабки на лавочках у подъезда за глаза называли её «Аськой-шалавой». В глаза опасались, ибо острая на язык девчонка могла так отбрить в ответ, что у старух вмиг начиналась тахикардия.

С Олегом Витальевичем Рита переспала на четвёртом свидании. Прямо у него в студии, на старом продавленном диванчике. Рита старалась не думать о том, что диванчик используется по назначению не впервые – подумаешь, пустяки какие! Олег – не мальчик, а привлекательный зрелый мужчина; вполне логично, что у него были связи с женщинами.

Он несказанно удивился её неопытности.

– Ты девственница? Вот так сюрприз, вот так награда…

Рита сидела, неловко поджав коленки, конфузясь из-за своей неловкости и неискушённости. Он потянулся к ней и поцеловал.

– Спасибо за доверие, милая. Я польщён, что стал у тебя первым.

«Могло ли быть иначе? Ведь вы самый лучший, самый замечательный, самый талантливый!» – хотелось воскликнуть Рите, но она постеснялась. Она была уже, конечно, по уши влюблена в него и готова была всю жизнь провести на этом диванчике в студии – сидеть рядом безмолвной тенью и просто наблюдать за тем, как он работает…

Эта восторженная влюблённость сыграла с ней однажды злую шутку. Рита и Олег Витальевич практически не сталкивались в институтских коридорах, и занятий у их курса он не вёл. Поэтому, когда Рита внезапно увидела его, шедшего навстречу, то кинулась вперёд, сияя самой искренней и непосредственной наивной радостью.

– Здравствуйте! – выпалила она, улыбаясь до ушей и обласкивая его взглядом. Но он тут же осадил её, отсекая от себя вежливо-недоуменным взором и ледяным тоном.

– Здравствуйте, вы что-то хотели?

У Риты внутри всё оборвалось.

– Где здесь восьмая аудитория, не подскажете? – глупо спросила она, не придумав ничего получше.

– Вниз по лестнице, налево по коридору, – так же безразлично отозвался он, едва скользнув по ней равнодушным взглядом – мол, очередная студенточка, какие они все надоедливые, какие одинаковые, как наскучили…

Рита прорыдала в подушку всю ночь, стараясь при этом не потревожить девчонок, а на следующий день он позвонил на вахту общежития и пригласил девушку к себе в студию, как ни в чём не бывало.

– Не нужно афишировать наши отношения, дурочка, – сказал он нежно. – Я – преподаватель, ты – ученица, нас за личные отношения никто по головке не погладит. Это неэтично.

– Да почему? – вскинулась уязвлённая Рита. – Что в этом такого? Мне уже восемнадцать лет, вам даже по закону за меня ничего не грозит.

– Не надо, – мягко, но настойчиво повторил он. Рита не решилась спорить. Тем более, что рот ей тут же закрыли поцелуем и полностью обезоружили.

Учёба в институте поначалу давалась ей нелегко. Особенно профильные предметы. Риту действительно приняли на хореографическое отделение больше за природный талант – практически при полном отсутствии какой-либо практической базы, если не считать беллиданса, что само по себе было из ряда вон выходящим случаем. Ей пришлось буквально с нуля постигать все азы танцевального искусства. Никто не собирался давать ей поблажек, спрашивали со всех одинаково строго. Особенно гонял её – что называется, и в хвост, и в гриву – бессменный заведующий кафедрой Борис Брегвадзе. Рита так же сильно боялась его, как и боготворила.

Впрочем, боготворили Бориса Яковлевича все ученики и преподаватели – и разве могло быть иначе? Лауреат Госпремии СССР, народный артист, живая легенда российского балета, известный своими блестящими партиями в таких постановках, как «Дон Кихот», «Золушка», «Баядерка», «Легенда о любви», «Медный всадник», «Спартак», «Ромео и Джульетта»…

Собственно, именно благодаря ему и возникла в Советском Союзе более тридцати лет тому назад первая вузовская кафедра хореографии. Появился даже специальный термин «школа Брегвадзе», подразумевающий превосходную выучку танцоров, выпущенных с его факультета. Выпускники Бориса Яковлевича устраивались затем в Мариинку, Михайловский театр или даже в Москву. Сейчас преподавателю было уже за семьдесят, но он оставался стройным и подтянутым и вообще прекрасно выглядел: аккуратно подстриженные и зачёсанные назад белоснежные волосы, продолговатое лицо с крупным породистым носом и умными, какими-то «цепкими» глазами, будто бы ощупывающими мир сквозь стёкла очков…

Другие педагоги не церемонились со студентами, особенно со студентками – и кобылами могли обозвать, и ударить по сгорбленной спине или недотянутому колену. Про количество раздаваемых налево и направо поджопников не стоит даже упоминать… Однако самым страшным было не это, а молчаливое неодобрение Брегвадзе, его разочарованное лицо и поджатые губы. Никто из танцовщиц не метил в профессиональные балерины, однако именно к занятиям балетом все относились с повышенной ответственностью. Рита из кожи вон лезла, чтобы заслужить сдержанную похвалу Бориса Яковлевича. А уж если он был по-настоящему доволен, то лицо его расплывалось в счастливой улыбке, и он принимался сыпать шутками и остротами.

Помимо балетного искусства, они изучали современные, историко-бытовые, народные и дуэтные танцы, актёрское мастерство, музыкальную литературу и этикет, а также историю театра и хореографии. В первую очередь важны были успехи физического развития. На общеобразовательные предметы мало кто обращал внимание всерьёз.

После первого курса отсеялась чуть ли не половина – не все смогли выдержать постоянных нагрузок. Ежедневные практические занятия по пять часов, вечная борьба с лишним весом, а также чисто психологическое напряжение – жёсткая конкуренция за место под солнцем, то есть, за внимание и поощрение ведущих педагогов…

В этой конкуренции был определённый логический резон – она не позволяла расслабиться и запустить программу. Никому не улыбалось затем догонять остальных с языком на плече. Но по обе руки от здоровой конкуренции неизменно шествовали её верные сёстры – Ревность и Зависть. Эти сёстры-разлучницы могли рассорить насмерть даже лучших подруг. Студентки дотошно подсчитывали знаки внимания, которые им уделял тот или иной педагог, и дико злились, если кому-то этих знаков перепадало больше, если кого-то чаще хвалили. Рита изо всех сил старалась не смешивать дружбу с учёбой, но это не всегда ей удавалось, причём часто – даже не по её вине. Так, милая Ниночка Малютина рыдала в голос, когда за этюд Рите поставили «отлично», а ей самой – «хорошо», и потом некоторое время зло сплетничала у подруги за спиной.

А сколько комплексов наживали девушки за годы учёбы! Как-то преподавательница народного танца в сердцах сказала одной из студенток, что она жирная. Та в последствии довела себя до нервной анорексии, потому что совершенно перестала есть, загремела в больницу, а выписавшись, забрала документы из института.

Но, конечно, каждый из студентов знал, на что подписывается, поступая на хореографический факультет. Это был тяжёлый путь – не для всех, а для избранных. И даже для того, чтобы сойти с этого пути, требовалось невероятное мужество. Что уж говорить о тех, кто остался!..

Ко второму курсу стало полегче во всех смыслах – и физическом, и психологическом. Да и с вечным безденежьем как-то научились справляться, попривыкли, приспособились.

А Рите так и вовсе подфартило – узнав, что она занималась беллидансом, сокурсница попросила её давать уроки своей младшей сестрёнке, которая грезила восточными танцами. Сокурсница была из обеспеченной семьи (мать с отцом держали собственную палатку на одном из городских рынков, совместно ездили за товаром за границу), так что платили Рите пусть и не слишком много, но зато исправно. Сестрёнка затем произвела фурор на школьном вечере, где выступила с танцем живота, и потрясённые одноклассницы выпытали, у кого она берёт уроки беллиданса. Разумеется, многим тут же захотелось повторить успех! Учениц у Риты прибавилось, но она не жаловалась – с готовностью занималась со всеми желающими, хотя в ту пору, кажется, почти совсем перестала спать.

Роман с Олегом Витальевичем тоже развивался как по накатанной – он вовсю посвящал Рите стихи и песни, называя своей Музой, а в конце третьего курса сделал девушке предложение. Ритиному счастью не было границ! Скрывать свои отношения у них больше не было смысла – тем более, что Олег Витальевич ушёл из института, где платили копейки, полностью посвятив себя творческой работе в студии, а также частным заказам – его периодически приглашали поиграть на саксофоне в ресторане. Рита, и сама прошедшая неплохую школу ресторанных выступлений, не видела в этом ничего зазорного, а только горячо поддерживала.

Свадьбу гуляли в Питере. Со стороны Риты гостями были бабушка, Ася с новым парнем, Нелька и три подружки-сокурсницы. Олег пригласил своих коллег – музыкантов и певцов, действительно довольно знаменитых, так что эту свадьбу по праву можно было считать крутой и звёздной.

Бабушка безостановочно плакала – то ли от счастья за внучку, то ли от шока при виде немолодого молодого. За все годы знакомства Олег так и не сподобился приехать в Москву, чтобы лично встретиться с единственной родственницей своей невесты – ограничивался краткими беседами и приветами по телефону. Формально, конечно, бабушка была не единственной роднёй, но Ритина мама традиционно пропадала неизвестно где и неизвестно с кем, так что понятия не имела об изменениях, которые происходили в жизни дочери.

Новый Асин парень выглядел явным бандитом. Красивый, наглый, самоуверенный и бесстрашный – он поигрывал пистолетом чуть ли не у всех на виду, а также практически непрерывно общался по сотовому телефону, решая какие-то срочно-важные вопросы со своими «братьями». Ася следила за его действиями снисходительно-лениво – очевидно, уже привыкла, а вот он сам был явно увлечён всерьёз: не спускал сильной мускулистой руки с её плеча, то и дело любовно поглаживая девушку по затылку, как кошку.

– Однако, я не знал, что у тебя такая красивая подруга! – с удовольствием наблюдая за Асей, прокомментировал Олег. Рита промолчала, стараясь не заострять на этом внимания. А что тут можно было сказать? Красивая, да. Она с детства в курсе… Но, впрочем, это было единственным не то чтобы неприятным – скорее, просто досадным воспоминанием со свадьбы. В остальном же, всё прошло чудесно!

А спустя месяц Рита была благополучно выпущена из института, имея на руках диплом руководителя любительских хореографических коллективов.

НЕЛЬКА

Два класса, два мучительных года, оставшихся до окончания школы, тянулись для Нельки бесконечно долго. Она чувствовала себя страшно одинокой. Поступившую на журфак Асю они с Ритой практически потеряли из виду – та пропадала со своими студенческими друзьями в новой компании, и даже ночевать домой являлась не каждый день. Рита же, занятая танцевальными выступлениями на частных вечеринках, тоже не могла часто уделять внимание подруге. А спустя год упорхнула и она, поступив аж в Питер…

Нелька волокла груз учёбы в школе машинально, без всякого энтузиазма, к великому неудовольствию бабушки. Четвёрки всё чаще мелькали среди её оценок, и при таком темпе не то что золотая, даже серебряная медаль ей не светила. А это уже ставило под угрозу Нелькино будущее поступление в университет, ведь только у медалистов была возможность миновать мясорубку вступительных экзаменов и попасть в ВУЗ по облегчённой схеме – по результатам собеседования.

Весь Нелькин класс горячо обсуждал предстоящий выпускной был – спорам и безумным идеям не видно было конца и края. «А давайте придём на выпускной не с родителями, а со своими вторыми половинками!» – расхрабрившись, выпалила одна из Нелькиных одноклассниц. У их классной руководительницы, дамы предпенсионного возраста, от шока едва не свалились с носа очки – она и помыслить не могла, что большинство девочек уже состоит в серьёзных отношениях с парнями. К счастью, никто не поддержал это предложение. Нельке и предъявить-то в качестве своей половинки было некого – даже понарошку. Ну, кто согласился бы сыграть для неё эту роль?..

Тех, кто предлагал попросту накрыть столы в школьном актовом зале и отпраздновать среди знакомых стен, с родителями и учителями, подняли на смех: они что, детсадовцы?! Нет, всё должно быть «по-взрослому», дорого-богато. Кто-то настаивал на аренде теплохода, кто-то зазывал в ресторан с караоке, кто-то мечтал о выпускном на турбазе… Фасоны выпускных платьев обговаривались с благоговейным трепетом: девчонки в фантазиях видели себя чуть ли не на красной дорожке кинопремии «Оскар».

Нелька была страшно далека от всей этой суеты. Она вообще стала какой-то вялой и равнодушной к внешним раздражителям, всё время хотела спать и чувствовала постоянные головокружения. По этому поводу был даже созван небольшой семейный совет.

– Девочка взрослеет, – предположил Нелькин дедушка.

– Она просто ужасно избаловалась, – резко высказалась бабушка. Однако мама всё-таки потащила Нельку к врачу. Тот сказал, что это всё гормоны, авитаминоз и низкий гемоглобин, выписал кучу лекарств и специальную диету, но легче всё равно не стало.

Экзамены и выпускной бал прошли для неё как в тумане. Нелька буквально на собственной шкуре прочувствовала крылатое выражение «мы чужие на этом празднике жизни». Ничто её не интересовало, не волновало, не увлекало и не радовало. Единственное – она скучала по подругам, но они были от неё слишком далеки… и слишком далеко.

Медаль ей всё-таки вручили. Серебряную, правда, но и это было огромным достижением. Откровенно говоря, на экзаменах ей просто повезло – всё время попадались самые лёгкие билеты. Несмотря на то, что готовилась Нелька спустя рукава, дурой она всё-таки не была, и потому смогла достойно ответить на все вопросы экзаменаторов. Бабушка ликовала – теперь у внучки появился реальный шанс поступить в университет! Она метила в государственный педагогический, и у Нельки даже не было желания и сил спорить. Кого здесь интересовало её мнение?

А уж когда она всё-таки поступила в желанный универ на специальность «филология и иностранные языки», домочадцы устроили ей настоящий семейный праздник. С богато накрытым столом, тортом, подарками… словно у Нельки был день рождения.

Она взирала на всю эту суету вокруг с безразличием, чуть окрашенным в оттенок лёгкого недоумения: из-за чего столько шума? зачем? ну, поступила… Как будто от этого в её жизни хоть что-нибудь изменится.

Стояла тёплая золотая осень девяносто девятого.

Став первокурсницей, Нелька и в самом деле практически не ощутила произошедших в её жизни перемен. Её точно так же сопровождали до места учёбы – немыслимо было представить себе, чтобы девочка одна добиралась на другой конец Москвы на общественном транспорте! Точно так же Нельку не отпускали на студенческие дискотеки и вечеринки. Точно так же возражали против её поздних прогулок и самостоятельных походов куда-либо, пусть даже просто в кино.

Бабушка к тому времени почти обездвижела – сломала шейку бедра и уселась в инвалидное кресло. Характер её от этого, разумеется, лучше не стал. Но она не собиралась отдавать бразды правления в чужие руки и по по-прежнему командовала парадом. Все домашние невольно съёживались под тяжестью её пронзительного злобного взгляда, вечно всем и всеми недовольного. Даже дедушка перестал, как прежде, сиднем сидеть дома, читая классику – теперь он то и дело сбегал на улицу, чтобы подышать и прогуляться. Иногда подобные прогулки затягивались на несколько часов, и мама, смеясь, шутила, что свёкор, должно быть, завёл себе молоденькую подружку.

Но она не смеялась бы так беззаботно, если бы знала правду. Однажды Нелька забежала к Ритиной бабушке, чтобы узнать – нет ли от подруги новостей и когда она в последний раз звонила. Каково же было её удивление, когда она застукала в Ритиной квартире собственного деда, который сидел за столом на кухне, как у себя дома, и гонял чаи с подружкиной бабушкой!

При виде Нельки дедушка страшно смутился.

– Да вот… зашёл по-соседски, – объяснил он неловко, избегая встречаться взглядом с внучкой.

Впрочем, Нелькины равнодушие и пофигизм достигли такой степени, что она даже не стала зацикливаться и надолго удерживать в памяти эту историю. И уж конечно, никому об этом не рассказала, предпочитая оставить свои выводы при себе же.

Той осенью из армии вернулся Дима.

Нелька не следила специально за его судьбой, но, поскольку они были соседями, отдельные слухи так или иначе до неё долетали. Родители Димы были очень огорчены, что у сына всё пошло кувырком после школы – в институт он не поступил, да, похоже, не особо-то и стремился; вернулся из армии ещё более потерянным и каким-то неприкаянным, словно никак не мог найти себе подходящее место в жизни. Бабки шушукались, что во всём виновата Аська-шалава – во дворе ни для кого не было секретом, что они с Димой встречались, а затем, буквально ни с того ни с сего, Ася его бросила. «Крутила-крутила парню яйца два года, да так и не дала!» – ржали знакомые пацаны.

Дима даже не стал повторять попыток покорить какой-нибудь вуз. Устроился ночным охранником в ларёк, а днём просиживал штаны в сквере неподалёку от дома, распивая пиво, а иногда и покуривая травку с приятелями – такими же великовозрастными лоботрясами.

Всё те же вездесущие бабки судачили, что Дима крутит амуры с продавщицей из ларька – а иначе как объяснить факт, что, окончив смену, бабёнка, тем не менее, торчит на своём рабочем месте даже ночами? Разумеется, развлекается с молодым охранником на всю катушку. Но если всё остальное Нелька принимала на веру, то эту гнусную сплетню долго не обдумывала всерьёз. Видела она ту продавщицу! Ей уже за тридцать – ужас, ужас, это же настоящая старуха! Вечно с жутким дремучим начёсом и размалёванным, как у вокзальной проститутки, лицом, в вульгарных вызывающих шмотках. Чтобы Дима польстился на такое?..

Нелька наблюдала за ним издали, чаще всего из окна, стесняясь подойти во дворе у всех на виду или забежать к нему домой – просто по-дружески, по-соседcки. Нельзя сказать, что он продолжал как-то особо будоражить её сердце, но… Нелька не могла избавиться от щемящего чувства жалости и – почему-то – вины по отношению к Диме.

Однажды поздно вечером выяснилось, что в доме нет ни единой спички, и мама, недолго думая, послала Нельку в ближайший ларёк. Вообще-то он не работал круглосуточно, но все знали – стоит постучать в закрытое окошечко, и охранник обслужит вас вместо продавщицы, хоть и поворчит для проформы.

Нелька сбегала по лестнице со звонко колотящимся сердцем – почему-то разволновалась, представив, что сейчас увидит Диму и они смогут, наконец, нормально поговорить… Хотя о чём им разговаривать? Они не виделись несколько лет и, скорее всего, оба сильно изменились.

Ларёк был предсказуемо закрыт, но сквозь щели изнутри пробивался свет. Нелька постучала, и спустя несколько мгновений окно приоткрылось. На неё смотрел Дима. Димка Лосев, предмет её девчачьих грёз и наивных мечтаний…

– Привет, – поздоровалась она нерешительно. Он смотрел непонятным мутным взглядом, будто не узнавая. Спал, что ли, подумала она в смятении.

– Ты что-то хотела? – спросил он довольно бесцеремонно. Узнал? Или это была его обычная манера обращения с девушками – на «ты», чуть презрительно и грубовато?..

– Я… коробку спичек… – пискнула она, вмиг растеряв всю свою решительность и забыв те хорошие и важные слова, которые планировала ему сказать.

Он плюхнул спички на прилавок.

– И шоколадку. «Баунти»! – придумала Нелька, как можно ещё немного потянуть время.

– Райское наслаждение, – усмехнулся Дима, цитируя знаменитую рекламу шоколада, но с каким-то своим подтекстом. Похоже, он и в самом деле был пьян. Нельке стало горько, стыдно и неприятно…

Он достал шоколадный батончик и присовокупил к спичкам.

– Что-то ещё?

– Ещё… ещё… – мысли Нельки заметались. – Дим, а ты КВН любишь?

– Чего? – вытаращился он на неё в неподдельном изумлении. – В каком смысле?

– А пойдём двадцать седьмого со мной на полуфинал Высшей лиги? – выпалила она, умирая от собственной смелости.

Утром в универе сокурсница Светка Голомазова буквально навязала ей два пригласительных билета на игру. Оказывается, её старший брат занимался написанием шуток для одной из команд, участвующих в этом сезоне. Бесплатными билетами на игры он был обеспечен всегда, но обычно отдавал их сестрёнке. Однако в этот раз она никак не могла пойти, поскольку именно двадцать седьмого октября её парень отмечал день рождения.

По какой-то необъяснимой для Нельки причине Светка испытывала к ней симпатию. Вот и сейчас, разжившись двумя пригласительными, она первым делом предложила их не кому-нибудь, а именно Нельке.

– Сходи, будет круто! – пообещала она. – Сборная Питера против БГУ. Сильные команды, ты вообще-то КВН смотришь?

Вообще-то Нелька смотрела, и смотрела с большим увлечением. Правда, бабушка считала, что ничему светлому и полезному эта передача молодёжь не учит.

– От заявленной в названии находчивости не осталось и следа, – брюзжала она, – теперь на сцене всё больше кривляний, ужимок и прыжков.

Но Нелька всё равно тайком смотрела эфиры КВН у себя в комнате, чуть приглушив звук, благо бабушка теперь не могла свободно перемещаться по квартире и не была вхожа в спальню внучки.

– Сколько я тебе должна? – пробормотала Нелька в замешательстве, но Голомазова благородно махнула рукой:

– Пригласительные раздаются бесплатно. Я же не спекулянтка, чтобы на этом ещё и зарабатывать!

– Куда-куда пойдём? – Дима всё ещё не мог толком врубиться в ситуацию. – На КВН? Ты меня приглашаешь, что ли?

– Дииим, кто там? – капризно раздалось за его спиной. Он обернулся, и Нелька разглядела позади него ту самую тридцатилетнюю тётку-продавщицу. Судя по всему, Нелька прервала их романтический ужин: на расстеленной газете лежали несколько вяленых рыбин, упаковка чипсов и сушёные кольца кальмара, а также возвышалась «полторашка» пива. Так значит, подумала Нелька, опешив, всё это правда. Все эти грязные сплетни…

Тётка с откровенным любопытством рассматривала Нелькино лицо за окошечком, а затем перевела взгляд на Диму и протянула:

– А это кто вообще такая?

– Да так, – обидно махнул рукой он. Язык его немного заплетался. – Втюрилась в меня ещё в детстве, вот и бегает теперь за мной, как приклеенная…

Тётка визгливо и довольно расхохоталась, полностью удовлетворённая таким ответом. Нелька же почувствовала, что уничтожена. Не разбирая дороги и ничего не видя перед собой, она бросилась бежать – подальше от этого проклятого ларька.

Он догнал её уже у самого подъезда. Схватил за плечо, остановил, тяжело дыша. Нелька тоже едва переводила дыхание – и от обиды, и от быстрого бега. Всё-таки, спортивная подготовка у неё всегда была ни к чёрту…

– Чего тебе? – выкрикнула она враждебно. Он примиряюще протянул ей руку:

– Вот… шоколад со спичками ты же забыла.

Нелька, стараясь не показать, как глубоко уязвлена и пристыжена его словами, сказанными в ларьке, полезла за кошельком, но он отмахнулся:

– Оставь эти мелочи. За мой счёт.

– Да с какой стати? – возмутилась Нелька. – Кто я тебе, чтобы ты за меня расплачивался?

– Ну прости, прости… – он покаянно опустил голову. – Ну, глупость ляпнул, согласен. Глупость и подлость. Но я правда не со зла. Меньше всего на свете хотел тебя обидеть. Просто я дурак. И пошутил тоже по-идиотски. Извини…

– Извиняю, – кивнула Нелька, лишь бы он поскорее отвязался. Смотреть ему в глаза по-прежнему было стыдно. – Иди, возвращайся к своей… даме. Она ждёт.

Но Дима почему-то стоял на месте и не спешил уходить.

– Так что ты что там говорила? – с интересом спросил наконец он. – КВН?..

Дома Нельке пришлось наврать, что она идёт на игру с однокурсницами. К тому же, она строго-настрого запретила родителям её провожать.

– Да меня все девчонки засмеют! – вопила она в сильнейшем возмущении. – Не надо меня позорить, мам, пап, ну имейте совесть! Мне семнадцать лет, а не семь!!!

Пусть со скрипом, но её всё-таки отпустили. Возможно, свою роль сыграло ещё и то, что Нелька впервые за долгое время выглядела по-настоящему оживлённой. Она так давно ничему искренне не радовалась и не проявляла интереса… Это и подкупило родителей. Даже привычный, как мир, бубнёж бабушки никто не принял всерьёз.

Игры Высшей лиги проходили в Московском дворце молодёжи. Это был период расцвета КВН, его золотое время. Но всё равно мало кто мог предположить, что все эти весёлые и находчивые ребята станут спустя несколько лет мега-звёздами кино и телевидения. Именно в те годы на сцену МДМ выходили такие кавээнщики, как Михаил Галустян, Александр Ревва, Гарик Мартиросян, Сергей Светлаков, Вадим Галыгин, Гарик Харламов, Дмитрий Хрусталёв и Виктор Васильев…

Дима, поначалу державшийся немного отстранённо, если не сказать – настороженно, на игре незаметно отошёл и расслабился. Он громко смеялся особо удачным шуткам, аплодировал и свистел. Нелька тоже была захвачена действом, происходящим на сцене. Она с восхищением взирала на членов жюри, среди которых были такие знаменитости, как Леонид Ярмольник, Константин Эрнст и Иван Демидов, а также на живую легенду КВН – Александра Васильевича Маслякова. Что касается команд-участниц, то ребята были просто прелесть. Молодые, задорные, симпатичные и искромётные. Нелька и сама не заметила, как начала визжать и топать ногами в особо классных или острых моментах игры, совершенно раскрепостившись и не думая больше, как она выглядит со стороны. Тем более, все болельщики вели себя точно так же.

Дима особенно впечатлился номером про подпольный концерт Боба Марли, показанным питерской командой, а Нелька хохотала над хором геев-сварщиков в исполнении белорусов.

Когда в итоге команда БГУ не добрала баллов до финала (всего-то ноль целых, восемь десятых!), проиграв сборной Петербурга, у Нельки предательски защипало в носу. Дима, который болел за Питер, всё же посматривал на неё сочувственно и даже легонько пожал Нелькину ладонь в знак поддержки. И тут случилось чудо! Александр Масляков, явно сам расстроенный итогами игры, на минуточку ввёл так называемое «президентское правление» и позволил команде БГУ тоже участвовать в финале. Ух, что тогда началось! Зал вопил, орал и стонал от восторга. Нелька счастливо взвизгнула и сама не поняла, как очутилась у Димы в объятиях. Впрочем, все вокруг них тоже обнимались – не только зрители, но и команды на сцене, так что выглядело это вполне логично и естественно…

Наконец, Нелька опомнилась. Смутилась. Отпрянула от Димы. И всё оставшееся до конца игры время, пока звучали последние слова ведущего и играл традиционный, завершающий каждую игру гимн КВН, сидела с пылающими щеками, отвернувшись от своего спутника. Он благородно сделал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, и вёл себя, как ни в чём не бывало.

Пока они ждали своей очереди в гардеробе, Нелька без умолку болтала об игре. Глаза её горели, щёки разрумянились – давненько она не испытывала такого радостного энтузиазма.

– А давай подойдём к служебному входу? – внезапно предложила она, расхрабрившись.

– Зачем? – улыбаясь Нелькиному воодушевлению, поинтересовался Дима и помог ей надеть курточку.

– Ну… интересно же на них всех посмотреть… На ребят! Какие они в жизни?

Он неопределённо хмыкнул, но пойти к служебке согласился.

Разумеется, не они одни оказались такими умными. Возле служебного входа уже волновалось море фанаток, состоящее преимущественно из девушек-старшеклассниц и студенток.

– Думаешь, в этой давке мы хоть что-нибудь увидим? – засмеялся Дима, глядя на Нелькино обескураженное лицо.

– Нельсон!!! – услышала вдруг она и обомлела, моментально узнав голос.

Это была Ася.

Нелька не увидела, а почувствовала, как вмиг напрягся рядом с ней Дима, как повеяло от него ледяным холодом.

Она приближалась к ним, продираясь сквозь толпу, весело и беззаботно улыбаясь, спеша поскорее заключить Нельку в дружеские объятия.

– О, Димочка, и ты здесь… – вскользь заметила Ася, совершенно спокойная и невозмутимая. – Какими судьбами? Ты же, вроде, служишь?

– Отслужил… – буркнул он, багрово краснея.

– А вы тоже на игре были? – продолжала болтать она, словно не чувствуя густого, разлившегося в воздухе напряжения.

– Да, мне знакомая дала пригласительные… – выдавила из себя Нелька. – А ты?

– А я тут жду… – она назвала имя известного кавээнщика, игрока одной из команд «вышки». – Вот, кстати, и он! – Ася указала в сторону распахнувшейся двери служебки.

Девчонки-фанатки кинулись к нему с фотоаппаратами и листочками для автографов. Ася благосклонно наблюдала за ними издали и пережидала, пока молодой человек освободится. Завидев Асю, он просиял и кинулся к ней.

– Асенька!..

Они обменялись поцелуем.

Всё ясно, констатировала Нелька про себя. Очередной поклонник, павший жертвой Асиных колдовских чар…

– Знакомься, – защебетала Ася, – это моя подруга детства Неля. Мы с ней знакомы, наверное, уже лет пятнадцать, с ума сойти! А это… – она заколебалась, размышляя, как бы половчее представить Диму, – это её кавалер.

Нелька готова была провалиться сквозь землю, а Дима мрачно молчал.

– Ну, а этот молодой человек… – Ася повела ладошкой в сторону своего спутника, – наверное, не нуждается в представлениях?

Нелька неопределённо крякнула, что должно было означать: «Как же, как же! слыхали…» Дима же продолжал молчать и смотреть в сторону. Похоже, Асин спутник уловил флюиды враждебности, исходящие от него, потому что внезапно заторопился.

– Детка, нам надо спешить, – сказал он Асе, – там все ждут, столы накрыты… – и потянул её за собой по направлению к служебке. Ася обернулась к Нельке и сделала извиняющийся жест, давая понять, что ей пора уходить. Кавээнщик спохватился:

– Может, твои друзья хотят с нами на банкет?

– Нет!!! – хором выпалили Нелька и Дима.

– Ну, тогда счастливо, ребята. Приятно было познакомиться! – и они вдвоём скрылись за дверью служебного входа.

– Ты… знала, что она тут будет? – запинаясь, выговорил Дима. – Ты нарочно меня сюда притащила, чтобы сделать больно?

– Нет! – вскинулась Нелька, потрясённая, что он мог подумать о ней такое. – Господи, нет!!! Дим, я понятия не имела, правда! Мы с Аськой сейчас очень редко видимся. Я даже не знала, что у неё парень в КВН играет…

– Ладно, забыли, – он ссутулился и сунул руки в карманы. – Ну что, поехали домой?

Всю дорогу в метро они провели молча, не перекинувшись друг с другом и словечком.

Так же молча Дима довёл Нельку до её подъезда. Они остановились.

– И что теперь? – спросил он с нехорошей усмешкой. – По правилам хорошего тона, сейчас мне положено тебя поцеловать, чтобы осчастливить? Или лучше уж сразу трахнуть, чтобы наверняка?

Нелька отшатнулась.

– Да пошёл ты… – в сердцах выговорила она. – Придурок! Я хотела только, чтобы ты немного развеялся. Плевать мне на то, будешь ты меня целовать или нет. Вернее, не так – я совсем не хочу твоих вонючих поцелуев! Или ты вообразил себе, что я всё ещё мечтаю о тебе, как о прекрасном принце? Да ты мне и даром не нужен! Тоже мне, сокровище…

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил её за руку.

– Ну прости… Ещё раз – прости, – глухо произнёс он. – Сколько я тебе всего обидного наговорил за эти дни… Сам не знаю, что со мной творится. Наверное, просто не ожидал… что прошлое вот так внезапно настигнет.

– Ты об Асе? – догадалась она. Он промолчал. Но это и так было очевидно. Нелька тихонько вздохнула.

– А Рита как? Я её тоже давно не видел, – вспомнил вдруг он. Нелька удивилась. Она не знала, что Димка даже помнит имя её второй подруги. А вот поди ж ты… Все ему были интересны, все важны… кроме Нельки.

– Рита в Питере. Учится в институте культуры на хореографа, – бесцветным голосом отозвалась она.

Каким-то внутренним чутьём догадавшись, что сейчас творится у неё в душе, он в сотый раз извинился.

– Прости, Нелечка. Ты – замечательная. Честное слово, ты самая лучшая, самая хорошая и самая добрая девчонка из всех, что я знал. Правда-правда. Просто…

– Я всё знаю, Дим, – перебила она. – Просто ты меня никогда не любил и не полюбишь. Но и я тебя давно уже не люблю. Честно. Могу даже поклясться…

– Зачем тогда – это всё? – неопределённо спросил он. Но Нелька поняла, что он имел в виду.

– Просто жалко тебя стало, – сказала она виновато.

– Не надо. Вот жалеть меня – не надо… – сказал он, как отрезал. А затем повернулся и быстро ушёл.

После той истории Нелька снова потеряла Диму из виду на годы. Нет, он не переехал, просто их пути больше не пересекались – ни преднамеренно, ни случайно. Она знала только, что из охранников он ушёл. А тот злополучный ларёк Нелька теперь обходила десятой дорогой даже днём. Не было сил смотреть на ехидную физиономию продавщицы, которая словно чувствовала своё непонятное превосходство над Нелькой, усмехаясь ей в прямо в глаза.

Годы учёбы в университете промчались быстро и бестолково. Светка Голомазова не оставляла попыток как-то расшевелить Нельку, втянуть её в студенческую и светскую жизнь. Та неизменно вежливо благодарила и отказывалась, особенно от приглашений на очередной КВН – о, тут она отмахивалась от пригласительных чуть ли не в священном ужасе. Почему-то больно было вспоминать об игре, на которой они побывали вместе с Димой. Даже эфир того самого полуфинала, что показали в записи пару недель спустя, Нелька смотреть не стала. «Кошка, которая гуляет сама по себе!» – в сердцах обронила как-то Голомазова об однокурснице, и с её лёгкой руки это прозвище потом закрепилось за Нелькой до окончания универа.

Действительно, молодёжные радости, самый кайф студенческих лет – ночные клубы, вечеринки, романы – всё это не представляло для Нельки никакого интереса. Дрыгаться на танцполе под «Ну где же ручки, ну где же ваши ручки?» и напиваться до «вертолётов» представлялось ей сомнительным удовольствием. Гораздо заманчивее казалась перспектива завалиться дома на диван с интересной книжкой, поставить рядом на столик чашку чая с лимоном, а в наушники врубить Земфиру.

Впрочем, училась она неплохо. На красный диплом не тянула, однако была на хорошем счету среди преподавателей – старательная, послушная, прилежная девочка, говорили они о ней. Не то что её ровесницы, у которых одни парни да гулянки на уме…

Нелька наивно полагала, что после получения диплома ничто больше не будет связывать её с бывшими однокурсниками, которые за пять лет совместного обучения так и не стали для неё близкими людьми. Однако не настолько просто было скрыться от вездесущей Голомазовой! Она позвонила Нельке спустя неделю после выпуска и поинтересовалась:

– Ты уже устроилась на работу?

– Нет… – откликнулась Нелька в замешательстве. – Как-то пока… не думала об этом.

– Ну, ещё бы, очень в твоём стиле, – расхохоталась Светка. – Наверняка планируешь пойти училкой в школу?

– А куда ещё? – уныло отозвалась Нелька.

– Я так и думала, – торжествующе заключила собеседница. – Ну, считай, что тебе повезло! Завидная должность плывёт тебе прямо в руки, и всё благодаря мне!

– А конкретнее? – Нельку уже начинало раздражать это хождение кругами вокруг дела.

– Преподаватель иностранных языков в гуманитарном колледже! Как тебе – звучит? – горделиво вопросила Светка.

– Колледж? – с сомнением переспросила Нелька. – Какая-нибудь очередная шарашкина контора?

После развала советской системы образования в стране начали массово появляться всевозможные учебные заведения, одно другого краше: гимназии, колледжи, лицеи, академии… Очень часто за громкими словами скрывалась внутренняя пустота, однако в те годы было модно хвастаться дипломами «Академии актёрского мастерства», «Колледжа искусств», «Школы бизнеса» и прочих вариаций на эту тему.

– Очень даже уважаемый и престижный колледж, – обиделась Голомазова. – Да за место тамошнего преподавателя люди друг другу глотки перегрызают!

– И кому же я должна буду перегрызть?

– В том-то и дело, что никому! Говорю ведь – несказанное везение! Эта должность досталась тебе буквально на блюдечке с голубой каёмочкой! Не надо, не благодари, – великодушно добавила она, хотя Нелька благодарить и не думала.

– Что ж ты сама не устраиваешься на эту работу? – спросила она с подозрением. – А ну, колись – где подвох?

– Балда ты, Кошка, – вздохнула Голомазова. – Я, можно сказать, эту должность у себя от сердца отрываю! И то лишь потому, что уже устроилась на другую работу…

– А куда?

– Переводчиком в одну крутую фирму. Заграничные командировки, контакты с иностранцами… – мечтательно произнесла Светка. – Сказка! Но я сразу вспомнила о тебе, когда получила приглашение в колледж. По-моему, это твоё!

– Мне надо подумать… – с сомнением протянула Нелька, не привыкшая вот так спонтанно решать собственную судьбу.

– Не смей! – испуганно вскричала Светка. – У тебя нет времени на размышления! Я уже за тебя поручилась! Если ты сегодня же не дашь ответ, место уплывёт от тебя к кому-нибудь более ушлому и хваткому! Сейчас же звони директору – скажешь, что ты от меня – и договаривайся о собеседовании как можно скорее!

– Я правда не знаю, – Нелька всё ещё колебалась, хотя уже готова была уступить такому напору.

– Чего тут думать? – искренне изумилась Светка. – Лучше работы ты всё равно не найдёшь. Школьной училкой, что ли? Это же такая каторга! Зарплата – кошкины слёзки. Зато нагрузка о-го-го! Ещё и классное руководство навьючат. Ты вообще умеешь контактировать с детьми, особенно с подростками? Да и младшие классы – удовольствие ниже среднего. Вытирать сопливые носы и лечить сбитые коленки? Разнимать драки? Утешать зарёванных девчонок, которых пацаны толкают и дёргают за косички? А тут – взрослые юноши и девушки, почти твои ровесники. Интеллигентные, из хороших семей…

Интеллигентные, взрослые юноши и девушки из хороших семей в итоге оказались хуже бандитов с большой дороги.

Нелька приступила к своим обязанностям в конце августа. Занятия в колледже, как и всюду в стране, начинались первого сентября, однако для педагогов учебный процесс стартовал несколько раньше. Необходимо было составить расписание лекций, обсудить график работы и прочие организационные моменты.

Утро её первого рабочего дня началось со скандала.

Директор собрал всех в своём кабинете на педсовет и траурным тоном сообщил, что несколько дней назад трагически погибла одна из их коллег, преподавательница истории.

– Обстоятельства смерти… выясняются, – добавил он, делая многозначительное лицо. Этого хватило, чтобы коллектив дружно ахнул.

– Опять?! – скорбно воскликнула какая-то толстая женщина в очках, сидевшая слева от Нельки.

– Да сколько можно уже… – выдохнула её соседка.

– А почерк тот же? – выкрикнул кто-то с галёрки. – Сначала – задушили, а потом…

– Тшшш!.. – зашикали со всех сторон. – Меньше трепите языком.

– Что происходит? – шёпотом осведомилась Нелька у толстой очкастой соседки. Та окинула её удивлённо-оценивающим взором.

– А вы, деточка, кто будете? – наконец спросила толстуха таким тоном, что стало ясно – она подозревала в Нельке одну из студенток или дочь кого-то из коллег, случайно затесавшуюся на педагогическое совещание «со взрослыми».

– Я ваш новый преподаватель английского и французского языков, – отрекомендовалась Нелька. – Сегодня на работу вышла.

– Ах! – толстуха обрадовалась, прямо-таки затрепетала от предвкушения того, что сейчас первой поделится с новенькой леденящими душу подробностями. – У нас же здесь, милая, маньяк завёлся.

– Где – здесь?

– Ну, в колледже!

– Что, прямо – тут? Среди нас? – ошарашенно уточнила Нелька. Соседка покачала головой:

– Ну, не буквально – среди нас… Хотя, знаете, следствие и этого не исключает… Но я имела в виду, что жертвами его становятся только педагоги нашего учебного заведения.

Некоторое время Нелька пыталась переварить услышанную информацию. Поверить в неё вот так, слёту, было довольно затруднительно. История смахивала на сюжет какого-то криминального триллера.

– И… давно это происходит? Сколько уже жертв?

– Шестеро, – округлив глаза от ужаса, прошептала толстуха. – Каждый год – один или два трупа. Он всех сначала душит, а потом насильничает. Уже с мёртвыми телами.

Нельке стало дурно. Она достала из сумки бутылку минералки и сделала большой глоток.

– Почему же все его жертвы – педагоги именно этого колледжа? – спросила она, когда её чуть отпустило. – Чем он отличается от других учебных заведений Москвы?

Соседка тяжело вздохнула.

– Да кто ж разберёт, что в голове у этих маньяков… Он нам не докладывается. И записок на месте преступления тоже не оставляет.

– А почему такой ореол секретности? Вон и директор туману напустил…

– Ну, понимаете, все эти тайны следствия… органы не хотят преждевременной шумихи, чтобы не спугнуть преступника.

– Преждевременной? – возмутилась Нелька. – Да уже шесть человек погибло! Сколько можно делать хорошую мину при плохой игре? Это же глупо. Если это один из… – она чуть было не сказала «нас», но тут же поправилась:

– …один из работников колледжа, то он и так в курсе того, что здесь происходит. Какой-то секрет Полишинеля получается. А если это человек со стороны – то какой смысл скрытничать здесь, между своими?

– Нелли Валентиновна, – укоризненно произнёс директор, – вы только что приступили к рабочим обязанностям, а уже срываете педсовет своим шушуканьем, мешаете коллективу… Нельзя ли все важные и насущные вопросы решить после того, как я закончу? Римма Андреевна, вас это тоже касается, – обратился он к толстой Нелькиной соседке.

Обе послушно замолчали. Нелькино лицо пылало от стыда – теперь многие косились на неё с любопытством. К тому же, она была слишком взволнована услышанной новостью о маньяке, даром что директор призывал к спокойствию.

– Не нужно сеять панику! – вещал он монотонно, как радио. – Соблюдайте элементарные меры предосторожности… Не гуляйте в одиночку в тёмное время суток… И поменьше болтайте с посторонними о том, что тут у нас творится!

Придя домой, Нелька тут же набрала номер Голомазовой.

– А ну, признавайся, – сказала она вместо приветствия, – ты знала про милую особенность этого колледжа? А именно – про маньяка, который вот уже несколько лет подряд убивает училок? Поэтому ты так спешно спихнула мне это «место мечты», это «блюдечко с голубой каёмочкой»?

Светка немного смутилась.

– Ну… про маньяка я слышала, конечно. Только всерьёз никогда не воспринимала. Мало ли, что в прессе пишут!

– В какой ещё прессе? – задохнулась от возмущения Нелька. – Это что, известная история? Городская страшилка???

– Нууу, Кошка, ты как будто в вакууме живёшь, – рассмеялась Светка. – Да открой любую газету, раздел «Криминальная хроника». Там тебе подробно расскажут про все преступления, которые совершаются в нашем славном и приветливом мегаполисе.

– Ни я, ни члены моей семьи никогда не читали жёлтых газет, – отозвалась Нелька. – Мы выписываем только научные и литературные периодические издания.

– Ну вот и не удивляйся потом, что сидите и ничего не знаете! – фыркнула Голомазова презрительно. – Между прочим, серийных убийц в Москве и Подмосковье на данный момент – не менее десятка. Кто-то орудует молотком, кто-то ножом, кто-то – голыми руками… И все они творят свои дела в разных районах города. Так что не слишком-то уникален ваш маньяк из колледжа.

– Для меня это большое облегчение – услышать подобное, спасибо! – едко произнесла Нелька.

– Да брось ты, – сказала Светка миролюбиво. – На самом деле, шанс погибнуть от рук маньяка не так уж и велик. Скорее уж, тебе сосулька на голову свалится… Или машина собьёт! – закончила она оптимистично.

Нелька положила трубку со смешанными чувствами. С одной стороны, так и подмывало хлопнуть на стол директора колледжа заявление об уходе. Ну и пусть её все засмеют, ну и пусть она отработала там, по сути, один только день… Как-то не хотелось рисковать собственной жизнью. С другой стороны – Светка права, работа обещала быть интересной и увлекательной, да и зарплата, прямо скажем, выглядела заманчиво. Особенно если сравнивать со стандартной ставкой обычного школьного учителя.

В конце концов, Нелька решила остаться. Осмотреться, освоиться на новом месте… А там видно будет. Даже серийному убийце нужны передышки, уговаривала она себя. Вряд ли он рискнёт совершить новое нападение сразу после предыдущего. Светка опять же права, шанс попасться на крючок маньяку на фоне прочих городских опасностей ничтожно мал.

Домашним она, разумеется, ничего не сказала. Они были так горды и счастливы от того, что Нелечка сама – сама! – устроилась на эту престижную и интеллигентную работу, что у неё не хватило бы смелости так быстро их огорчить.

Едва начались занятия, как Нелька с головой нырнула в учебный процесс. Темп сходу был взят бешеный. Она так уставала за день – и морально, и физически – что сил на какие-то отвлечённые «маньячные» переживания у неё просто не оставалось. Вскоре она и вовсе забыла о том, с чего начался её первый рабочий день в колледже. Тем более, никто из педагогического состава больше не поднимал и не муссировал эту тему.

Нелька перестала видеть сны по ночам: она просто падала на кровать и засыпала ровно в ту секунду, когда её голова касалась подушки, а просыпалась уже от звонка будильника. В той же позе, в которой уснула.

Уставала она, впрочем, не только от учебной нагрузки. Нелька была интровертом по жизни и всем состояниям предпочитала покой и тихое блаженное одиночество с интересной книгой, любимой музыкой в наушниках или увлекательным фильмом. Да, иногда её тянуло к людям, но это были избранные счастливцы, с которыми приятно было проводить время. Рита и Ася входили в их число. Общение же с остальными выматывало Нельку до самого основания. В колледже она была вынуждена ежедневно взаимодействовать с огромным количеством людей, порой совсем ей не близких и даже неприятных – с коллегами и студентами, чьи лица сменялись для неё так же стремительно, как разноцветные стёклышки в калейдоскопе. Это очень угнетало.

Ежедневно у неё было не менее двух пар в расписании, но чаще всего – по четыре. Единственный день, когда она не вела занятий у студентов, суббота, всё равно оставался для неё рабочим. В свободное от работы время Нелька тоже не била баклуши – готовилась к будущим занятиям, писала конспекты и методички, проверяла тесты и сочинения. У колледжа действительно была отличная репутация по уровню качества вкладываемых в пустые головы знаний. Дипломы, полученные здесь, не приравнивались к бумажкам, как дипломы большинства из расплодившихся колледжей-собратьев, а реально высоко котировались в профессиональной среде. Приходилось держать марку, чтобы не подводить коллектив.

И если с этим она ещё могла худо-бедно справиться, то психологический аспект…

Студенты были невыносимы. Ужасны. Омерзительны.

Нелька тешила себя иллюзиями, что в колледж приходят уже достаточно зрелые и ответственные ребята, которые понимают всю необходимость и важность образования. Ей казалось, что студенты обязаны сами тянуться к знаниям, а не удирать во всю прыть от педагогов, которые пытались преподать им эти самые знания буквально на бегу, с уговорами и ухищрениями, чуть ли не с шутками-прибаутками.

Наконец, она не думала, что студенты будут её ни в грош не ставить. Когда Нелька поняла, что они не то что любить её не собираются – а даже элементарного уважения не проявят, её вера в свои профессиональные навыки сильно пошатнулась.

Во-первых, конечно, сказывалась разница в возрасте со студентами. Вернее, практическое её отсутствие. Она была для них не авторитетным педагогом, а сопливой девчонкой, почти ровесницей, к тому же жутко неловкой, закомплексованной и смешной, рыжеволосой и веснушчатой – идеальный объект для насмешек!

Однажды, не выдержав, она пожаловалась Римме Андреевне – толстухе, с которой познакомилась в кабинете директора. Та вот уже много лет подряд являлась бессменным преподавателем математики этого учебного заведения, даже когда оно было не крутым гуманитарным колледжем, а всего-навсего средней общеобразовательной школой – давно, ещё до развала Союза.

Римма Андреевна с самого первого дня взяла Нельку под своё крылышко и по-матерински опекала. К примеру, девушка была не в курсе, что до начала сентября здешняя столовая закрыта, и в свой первый рабочий день не принесла из дома даже какого-нибудь захудалого бутерброда. Римма Андреевна моментально просекла ситуацию и во время обеденного перерыва усадила Нельку рядом с собой. Вручив ей изрядный кусок белого хлеба, математичка достала пол-литровую банку, доверху заполненную благоухающими домашними котлетами, и буквально силой впихнула Нельке в рот две штуки – одну за другой. Терпеливо выждав, когда она прожуёт и проглотит, Римма Андреевна налила ей горячего чаю в собственную чашку. Нелька привязалась к ней всем своим истосковавшимся по нежности сердечком – и, разумеется, не только из-за вкусных котлет.

– Эх, детонька… – покачала головой Римма Андреевна, выслушав сбивчивый Нелькин рассказ об издевательствах учеников. – Таков наш менталитет: преподаватель воспринимается чаще всего сквозь призму не профессионального, а возрастного авторитета. Ты для них – малолетка, девчонка с соседнего двора. Ну какой у тебя может быть авторитет, прости господи?!

– Что же мне делать? – Нелька готова была заплакать от собственной беспомощности. – Они об меня практически ноги вытирают. Опаздывают чуть ли не на полчаса, тыкают, во время занятий демонстративно спят на партах или болтают друг с другом, и вообще… такие развязные и расхлябанные, будто не в колледже, а у себя во дворе!

– Здесь трудно советовать что-либо конкретное, – вздохнула Римма Андреевна. – Пока смирись и терпи. Но не ведись на откровенное хамство. Если они тебя не уважают, то уважай себя сама.

Но, конечно, дело было не только и не столько в возрасте, сколько в банальной невоспитанности её учеников.

Самым отвратительным студентом был Морозов со второго курса. Вообще-то по паспорту его звали Леонид, но откликался он исключительно на «Лео», видимо, подражая Леонардо ДиКаприо. Русая чёлка, небрежно падающая на глаза, усиливала сходство с голливудской звездой.

С самого первого занятия Нелька обратила внимание на наглый и пристальный взгляд холодных светло-голубых глаз, устремлённый на неё.

– Как ваша фамилия? – строго спросила она обладателя этих глаз. Тот даже не изменил ленивой позы, продолжая сидеть, развалившись, и возить жвачку во рту.

– Морозов… – откликнулся он не сразу, а как бы поразмыслив сначала – стоит ли вообще удостаивать эту пигалицу ответом.

– Так вот, Морозов… Вы мне мешаете!

– Чем же это? – невозмутимо поинтересовался он.

– Своим видом! – не сдержалась она. – Вы же не слушаете, что я объясняю. И между тем всё смотрите, смотрите… Чего вы на меня уставились?! На мне узоров нету и цветы не растут, как говорилось в одном известном фильме.

– Да вот думаю… – спокойно отозвался Морозов. – Интересно, вы лифчик носите или нет? Не могу разглядеть под вашей дурацкой бабушкиной кофтой.

Сокурсники грохнули восхищённым хохотом. Нелька сначала оторопела, потом покраснела до корней волос, а затем затряслась от негодования.

– Немедленно… вон… вон из аудитории! – срывающимся голосом приказала она.

Морозов даже ухом не повёл. Беззаботно потянулся, хрустнул суставами, демонстративно зевнул.

– Морозов! – закричала она, от бешенства близкая к истерике. – Я сказала – вон!

– А если не уйду, что будет? – протянул он. – В угол поставите? Или отшлёпаете? Атата по попе… Штаны снимать?

Все снова засмеялись. Огромным усилием воли Нелька взяла себя в руки.

– Почему не уйдёшь? – спросила она спокойнее, переходя на «ты», чтобы хоть так подчеркнуть своё старшинство и более высокое положение в местной системе координат. – Я же вижу, тебе неинтересно. Так вот, я освобождаю тебя от столь мучительного присутствия на моём занятии.

– А можно мне тоже уйти? – обрадованно крикнул кто-то с «камчатки». Класс опять неистово заржал.

– Цыц! – полуобернувшись, шуганул разбушевавшихся товарищей Лео, как пастух – стадо, а затем вновь уставился на преподавательницу честными прозрачными глазами.

– Я не хочу уходить, у меня тяга к знаниям открылась – ну просто терпежу никакого нет, – откровенно юродствуя, пояснил он. Нелька чувствовала себя совершенно беспомощной и растерянной.

– Тогда я… пожалуюсь директору, – предприняла она последнюю попытку. Морозов с готовностью загоготал:

– Ну, вперёд!

Нелька пулей вылетела из аудитории.

Денис Аркадьевич усадил взбудораженную девушку за стол, налил ей кофе и пододвинул открытую коробку шоколадных конфет.

– Угощайтесь, Нелли Валентиновна… и остыньте сначала, потом поговорим.

Но Нелька никак не могла расслабиться и отпустить ситуацию.

– Этот Морозов… Морозов! – губы у неё тряслись. – Я даже не представляла, что человек может быть настолько… беспардонным, настолько плюющим на какие-то общепринятые нормы поведения, настолько…

– Понял. Я вас понял, Нелли Валентиновна. Успокойтесь же! – директор поднял ладонь. – Вот, скушайте конфетку.

Нелька попыталась отхлебнуть глоток кофе. Зубы нервно застучали о фарфоровую чашку.

– Может, валерьяночки? – сочувственно предложил Денис Аркадьевич. – Или… – он подмигнул, – коньячку чуть-чуть? Прямо в кофе, а?

– Нет, что вы, – испуганно отказалась Нелька. – Я вообще не пью.

Директор задумчиво побарабанил пальцами по столу, сидя напротив неё.

– Сколько вы у нас работаете? Дня два-три?

– Сегодня третий, – отозвалась она.

– Третий, – удовлетворённо кивнул он. – Вы пока ещё не совсем освоились, не во всём разобрались. Да, конечно, с нашими учащимися нелегко сразу найти общий язык, но не забывайте о том, что они всего лишь дети…

– Дети?! Да это монстры! – с отвращением сказала Нелька. – Слышали бы вы, какие гнусности они говорят и какие подлянки делают…

Директор пожевал мясистыми губами.

– Как вам наш колледж? – спросил он вдруг. – Нравится ремонт? Обстановка, мебель?

– Да, – несколько растерянно отозвалась она. – Всё очень красиво и… стильно.

– Многие аудитории оборудованы компьютерами, – продолжал Денис Аркадьевич. – Есть своя выделенная линия интернета…

Нелька молчала, не понимая, куда он клонит и кому предназначена эта минутка хвастовства.

– А бассейн! А новейшее современное оборудование в спортзале! – продолжал разливаться соловьём директор. Наконец, поток его красноречия иссяк и он уставился на Нельку глазками-буравчиками.

– Да, всё прекрасно, – неуверенно подтвердила она, совсем растерявшись под этим странным взглядом.

– И всё это благодаря кому? – задал он главный вопрос.

– Кому же?

– Морозову! – директор, торжествуя, поднял палец. – Точнее, не вашему ученику Морозову, а его отцу.

Нелька открыла рот.

– А вы и не знали, конечно же… – Денис Аркадьевич укоризненно вздохнул. – Морозов-старший – наш главный спонсор. Именно с его подачи школа переквалифицировалась в гуманитарный колледж. Он сам тут учился в детстве и сохранил, так сказать, чувство ностальгической благодарности… Морозов отстёгивает деньги на все наши нужды и даже прихоти!

Нелька опустила голову. Теперь ей стала понятна самоуверенность Морозова-младшего, который был убеждён в своей полнейшей безнаказанности и потому совершенно не различал допустимых границ поведения.

– Нелли Валентиновна, – мягко, почти нежно, пропел директор. – Я надеюсь, мы с вами друг друга поняли. Вы взрослый умный человек, так что… старайтесь пропускать все выходки морозовского отпрыска мимо глаз и ушей. Да, я знаю, что он тот ещё засранец, но… просто не обращайте на него внимания. Можете даже освободить его от ваших занятий, если вам так невыносимо с ним работать.

– Но… как же освободить? – пробормотала она в сильнейшем замешательстве. – Ему же у меня зачёт сдавать в этом семестре… А весной – и экзамен…

Директор ласково ей улыбнулся.

– Нелечка Валентиновна! Да нарисуйте вы ему этот зачёт. И экзамен тоже, если понадобится… Можно сразу «автоматом». Это всё, что от вас требуется!

– Я поняла вас, Денис Аркадьевич, – сухо сказала Нелька, отодвинула чашку и встала. – Спасибо… спасибо за разъяснения.

С коллегами тоже не всегда удавалось найти общий язык. Многие педагоги старшего поколения (за исключением Риммы Андреевны, разумеется), с большим сомнением взирали на эту вчерашнюю выпускницу вуза: ну, чему она может научить?! Её профессионализм вновь оценивался в контексте возраста, а не в контексте реальных знаний – но уже не учениками, а преподавателями.

К тому же, в самом начале своего учительствования Нелька допустила оплошность, попав в немилость у заместителя директора по учебной работе. Дело было во время очередного педсовета, на котором утверждали обновлённое расписание занятий.

– Перед нами предстоит серьёзная задача… – вещала замша, и Нелька практически на автомате поправила её:

– Стоит.

Заместительница сбилась и оторопело уставилась на Нельку.

– Что, простите?

– Задача стоит, – невозмутимо пояснила та. – Предстоит она нам, а не перед нами.

Воцарилась тишина. Можно было услышать, как жужжит где-то под потолком запоздалая осенняя муха.

– Это такое важное уточнение, чтобы перебивать говорящего? – язвительно вопросила наконец замдиректора, справившись с собой. Нелька смутилась.

– Ну… просто это ошибка, и я её исправила… Простите, что прервала вас.

– Вы у нас, если память мне не изменяет, преподаёте иностранные языки? Или всё-таки русский?

– Французский и английский. Но какое это имеет отношение к делу?

– А такое! – торжествующе воскликнула замша. – Даже преподаватель русского языка и литературы, наша уважаемая Мария Степановна – заслуженный учитель России, между прочим! – даже она не сочла уместным влезать с какими-то идиотскими поправками в речь коллеги…

Заслуженная сидела рядом с замшей и важно кивала. Нелька побагровела и низко опустила голову. Ей казалось, что все смотрят на неё с осуждением. Ох, не надо, не надо ей было умничать…

– Воспитание – в том, чтобы не заметить! Вот – настоящая тактичность! – всё более распаляясь, продолжала вещать замдиректора. – Именно это отличает интеллигентного человека от трамвайного хама!

Нелька подняла голову.

– Это вы сейчас обо мне? То есть, это я хамка, а вы – интеллигентный человек?

Её оппонентша многозначительно усмехнулась.

– А уж это со стороны виднее, милочка… Кстати, вы вот сейчас себя такой умной воображаете, так гордитесь своими познаниями! А я ведь в подобной ситуации предпочла смолчать… Будучи на первом курсе, наша русичка написала на доске слово «ингридиенты». И хотя мне прекрасно известно, что следует писать «ингредиенты», я даже не заикнулась тогда об этом и не стала подвергать сомнению авторитет педагога!

Вот тут уж Нелька не смогла оставить корявую фразу незамеченной.

– Кто был на первом курсе, – кротко спросила она, – вы или ваша русичка?

Римма Андреевна предупредительно пнула Нельку под столом ногой, но девушку уже понесло.

– Разумеется, я – чего тут непонятного! – фыркнула замша.

– Тогда вам следовало иначе выстроить предложение, – упрямо возразила Нелька. – «Когда я училась на первом курсе», к примеру. А то получилось прямо по Чехову: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа».

Кто-то из педагогов коротко хрюкнул, давя смешок. Но лица остальных были хмуры и выражали явное неодобрение. Римма Андреевна снова пихнула Нельку коленкой под столом, чтобы та остановилась и не навлекла себя ещё больше шишек.

– Да вы хоть понимаете… – грудь замши тяжело вздымалась от волнения, – что всё, что вы тут сейчас говорите – это, в конце концов, просто оскорбительно и для педагога, и для человека?!

– Моя учительница однажды исправила мне в сочинении ошибку, которая ошибкой не была, – Нелька уже совладала с нервозностью, и тон её был спокойным и уверенным. – Тогда папа аккуратно зачеркнул её исправление и приписал: «Алевтина Фёдоровна, загляните в словарь». Мама была уверена, что теперь мне конец – изведут под корень. Но нет, учительница умела принимать справедливую критику. Отношение ко мне после этого не изменилось. Вот что такое – Учитель с большой буквы. Алевтина Фёдоровна не являлась соплячкой вроде меня, только что вышедшей из стен института. Она была опытным педагогом и замечательным человеком. Да, она, как и все люди, не застрахована от ошибок. Но когда ей на них указывают, она не оскорбляется, как гимназистка, и не вопит, что попран её авторитет.

Глаза замдиректора метали громы и молнии. Неизвестно, чем бы завершился этот увлекательный диалог, не вмешайся в него Денис Аркадьевич. Он-то и спас обеих, выдернув из столь щекотливой ситуации.

– Может быть, коллеги, мы вернёмся к обсуждению более насущных, а не отвлечённых вопросов о грамотности? – спросил он доброжелательно. – Время, время, цигель ай лю лю…

Война с Морозовым продолжалась. Нелька изо всех сил старалась не реагировать на его выходки, не срываться и не орать, но это у неё выходило с переменным успехом.

– Нелли, как вас там… Валентиновна, – спросил он однажды на занятии невинным, словно у барашка, голосом, – а как по-французски сказать: «Хочешь переспать со мной?»

– Voulez-vous coucher avec moi… – машинально откликнулась Нелька, проверяя сданные студентами тесты, но вдруг осмыслила суть выражения и спохватилась:

– Что? Что ты сказал?! Да как ты смеешь!

Все вокруг буквально валялись от ржача, держась за животы.

– Зачем тебе эта фраза? – остыв, поинтересовалась Нелька. – Думаешь, ею по-настоящему можно завоевать сердце девушки?

– Да я и не собираюсь завоёвывать сердце. Мне других частей тела вполне достаточно, – не моргнув глазом, отозвался он. Вновь грянул взрыв хохота.

– Понимаете, – сделавшись ненадолго серьёзным, пояснил Лео, – я на днях познакомился с француженкой. Пока, в принципе, всё идёт отлично. Но вот языковой барьер…

– Мне жаль, – сухо сказала Нелька, – если ваш языковой барьер преодолевается такими вот примитивными фразочками.

Она вновь погрузилась в тесты, давая понять, что считает беседу оконченной.

– Никакого примитива, – подмигнул он с похабной усмешкой, – наоборот – тесное единение, дружба народов, все дела…

– Так, – терпение у Нельки лопнуло. – Достаём двойные листочки и пишем эссе. Мини-сочинение. Тема – «любовь».

– Ооо!.. – протянул кто-то многозначительно. – А плотский аспект любви тоже можно затрагивать?

– Пусть каждый напишет о любви то, что сам хочет, – великодушно разрешила она. – Выразит то, чем для него является это чувство. Только без шуточек. Всерьёз.

– А я слов-то таких по-французски не знаю, – расстроенно произнесла одна из студенток.

Но щедрости Нелли Валентиновны сегодня не было границ.

– Разрешаю вам пользоваться словарём. Главное – сформулируйте хорошо. От души. От всего сердца…

Ученики сосредоточенно засопели, принимаясь за эссе. Впрочем, кто-то из них лишь делал вид, что писал. А кто-то даже не счёл нужным притворяться, позёвывая и откровенно пялясь в окно или строча sms. Нелька не делала никому замечаний. Главное – провести в относительной тишине время, оставшееся до конца пары… Худой мир лучше доброй ссоры. Тогда занятие в кои-то веки можно будет не считать испорченным…

Незадолго до звонка Нелька пошла вдоль рядов, собирая листочки с сочинениями. «Ох, представляю себе, что они там настрочили, – подумала она хмуро. – Но главное, чтобы в этих буйных головушках зародились хоть какие-то зачатки мыслей… пусть даже со словарём».

И в этот самый момент один из «буйноголовых» неожиданно вытянул ногу в проход между рядами. Нелька споткнулась об неё, потеряла равновесие и полетела на пол.

Её падение вызвало среди студентов противоречивые эмоции. Кто-то неуверенно засмеялся, кто-то настороженно (но не испуганно, нет) притих. Это даже для них, избалованных и наглых, было слишком, и они с опаской ждали реакции преподавательницы.

«Только не заплакать!» – уговаривала себя Нелька, вспоминая увещевания Риммы Андреевны по поводу самоуважения. Слёзы были бы признанием её поражения и вообще – страшным позором.

Внезапно с последнего ряда подорвался Лео и кинулся её поднимать.

– Ну, ты уж совсем того… придурок, – бросил он своему товарищу, подставившему подножку. – Нелли Валентиновна, давайте, я провожу вас до медпункта, – он заметил, что она прихрамывает.

Колготки, разумеется, порвались. В прорехе виднелась нехилая кровавая ссадина – падая, Нелька зацепилась за ножку стула.

– Так, – сказала она ничего не выражающим тоном; непонятно было, рассержена она, напугана, или ни то, ни другое. – Все открывают учебник на пятидесятой странице. Домашнее задание: ответить на вопросы в конце четвёртого параграфа. Завтра будет опрос, результаты которого я приму во внимание на зачёте. Записали?

На этот раз никто не посмел ослушаться.

– Ты меня провожаешь, чтобы задобрить? – спросила Нелька мрачно, пока Лео, заботливо и бережно поддерживая её под руку, медленно брёл с нею по направлению к медпункту. – Чтобы я на вас всех не нажаловалась, да?

Он оторопел и даже остановился от неожиданности. Затем, не удержавшись, принялся хохотать.

– Да кто вас боится, Нелли-как-вас-там!.. Блин, вы такая смешная.

– Чего смешного? – возмутилась она.

– Вы какая-то… – он пощёлкал пальцами в воздухе, подыскивая подходящее определение, – наивная, доверчивая, будто не из нашего века. Я думал, что такие дамы, как вы, давно уже вымерли. Как динозавры. Поди, и целоваться-то не умеете… – добавил он.

– Морозов!!! – вскричала Нелька разгневанно, одновременно краснея до ушей. Боже, рыжих так легко вогнать в краску…

– А что? – искренне удивился он. – Вы спросили – я ответил. Но, в принципе, могу и помолчать…

– Да уж, будь добр, молчи, пожалуйста… – проворчала она, пряча от него сконфуженное лицо. Прав ведь? Конечно, прав. Не умеет она целоваться, это факт. Но неужели это так очевидно? Неужели написано у неё на физиономии?

Врачица в медпункте обработала Нелькину ссадину, а также констатировала несколько ушибов.

– Как это вас угораздило на ровном месте? – подивилась она, потому что Нелька объяснила ей своё падение в классе чистой случайностью. – Избегайте сегодня физических нагрузок. Вы как добираетесь домой, на общественном транспорте? Просите, чтобы вам уступили место. Не стойте, не геройствуйте.

– Да без проблем! – объявил присутствующий тут же Лео. – Нелли Валентиновна, я вас довезу прямо до дома на своей машине.

– Ещё чего! – ахнула Нелька. Подобная перспектива пугала её, как минимум, по трём причинам. Во-первых, ей неловко было вообразить себя с Морозовым наедине, в салоне автомобиля. О чём с ним говорить всю дорогу? Как себя вести? Во-вторых, совсем не хотелось, чтобы он узнал, где она живёт. Ни к чему это… И третье – а ну как домочадцы увидят в окно или с балкона, что она приехала на машине с парнем? Расспросов не оберёшься… Ещё подумают что-нибудь непотребное – ах, увольте!

– Нет уж, Морозов, спасибо, – заключила она твёрдым голосом. – Я как-нибудь доберусь сама. Быстрее выйдет, чем с тобой стоять в пробках…

– Да я только проводить! Ну, чтобы убедиться, это самое… что у вас всё в порядке. Честное слово, я даже за бензин денег не возьму! – развеселился он.

– Со мной всё отлично. Это всего лишь ушибы, а не переломы! Не нужно меня провожать, и вообще – спасибо за помощь, Морозов, ты свободен! – отчеканила она, изо всех сил напуская на себя строгий и неприступный вид.

Нелька совершенно не разбиралась в автомобилях, однако отличить иномарку от отечественной машины худо-бедно могла. Поэтому новенький сверкающий «Опель», припаркованный напротив подъезда, удивил её несказанно. Никто из соседей на таких не ездил.

«Может, к Аське очередной ухажёр заявился?» – промелькнуло у неё в голове. Несколько лет назад подруга встречалась с криминальным авторитетом Васей Чёрным. Вот тогда-то под их окнами регулярно можно было наблюдать крутую чёрную тачку с тонированными стёклами, откуда, поигрывая пистолетом чуть ли не на виду у всего двора, вальяжно вылезал красивый и – это было сразу заметно – очень опасный, какой-то дикий парень. Даже болтливые бабки, привыкшие чесать языками на лавочках, мгновенно смекнули, кто он такой будет, и, включив инстинкт самосохранения, дружно перестали судачить об Асе, а также – боже упаси! – величать её «шалавой».

Неудобно было долго стоять и пялиться на чужую машину, поэтому Нелька отвернулась и сделала шаг по направлению к подъезду… тут же чуть не налетев на стоявшего там парня и едва удержавшись на ногах. При ближайшем рассмотрении парень оказался никем иным, как её учеником Леонидом Морозовым.

– Ой-ой, Нелли Валентиновна! – присвистнул он. – Вы бы поосторожнее. Так и до второй разбитой коленки недалеко.

Нелька ошарашенно моргнула и уставилась на него во все глаза.

– А вы отказались ехать со мной! – поддел он её шутливо. – Смотрите, даже по пробкам я добрался до места быстрее вас!

Так вот чья это иномарка, сообразила Нелька. Однако…

– Откуда ты адрес узнал? – продолжая хмуро пялиться на Морозова, спросила она. Тот отмахнулся:

– Ой, бросьте… Это пара пустяков. Ваши ФИО, уважаемая Литвинова Нелли Валентиновна, пробиваются в базе на раз. Тем более, с моими связями… Для меня практически нет ничего невозможного!

– Со связями твоего отца, ты хотел сказать? – кольнула Нелька. Не удержалась…

– А чего вы такая злая? – не обиделся он. – Я думал, вы обрадуетесь, когда меня увидите.

– С ума схожу от счастья, – мрачно отозвалась она. – Меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты светил своей ро… физиономией в этом дворе.

– А что такое? – непритворно удивился он.

– Боюсь, моему мужу это может не понравиться, – по-глупенькому сблефовала она. Разумеется, Морозов не поверил ей ни на секунду.

– Да нет у вас никакого мужа! – засмеялся он. – И никогда не было.

– Ну, знаешь ли… – она лихорадочно искала пути отступления. – Если женщина не носит обручального кольца, это ещё не значит, что…

– Кольцо тут не при чём, – он смотрел на неё почти с сочувствием, как на блаженную. – Я же говорю, вся информация о вас легко пробивается. Я, к примеру, теперь знаю, что вы живёте с родителями, бабкой и дедом. Ваш день рождения – восемнадцатого июня восемьдесят второго года. Любимый цвет трусиков – розовый…

– Морозов!!! – она буквально зашлась от возмущения. Лео обезоруживающе улыбнулся ей:

– Шутка.

– Хватит, – рассердилась она, – у меня нет времени и желания выслушивать твои пошлые тупые шуточки. Дай мне пройти!

– Да кто ж вас держит, – он невозмутимо посторонился, пропуская её к двери. Нелька влетела в подъезд, забыв о больной ноге, и помчалась вверх по лестнице, не дожидаясь лифта.

– До свидания! – крикнул он ей вслед, продолжая улыбаться.

Вечером Нелька засела за проверку сочинений. Она, конечно, не ждала от своих подопечных объёмных многословных работ с красочными эпитетами, но всё же косноязычие вкупе с нежеланием хоть немного шевелить мозгами очень её удручало.

«Любовь – это когда у тебя самая красивая девушка и все тебе завидуют…»

«Любовь – это секс, секс – это любовь…»

«Любви не существует, это всё выдумки убогих…»

«Любовь – это боль. Поэтому я никогда никого не полюблю».

Последнее заявление принадлежала Морозову.

Некоторое время она сидела над его листочком, обдумывая написанное. Что это – рисовка? Желание казаться крутым и циничным? Или какие-то скрытые детские комплексы? Проблеск откровенности без вечной маски шута и кривляки? Она впервые думала о Морозове без ярко выраженной враждебности или неприязни, а, скорее, с исследовательским любопытством.

В этот момент телефон запиликал, сигнализируя о входящем сообщении. Номер отправителя был ей незнаком. Нелька с удивлением прочитала текст:

«Спокойной ночи, Нелли Валентиновна! Bonne nuit!»

«Неужели – Морозов? – подумала она в смятении. – Уж ему-то точно не составит труда узнать номер моего мобильного…»

Как бы отвечая её мыслям, телефон запиликал снова. На этот раз пришла mms-ка. Открыв сообщение, Нелька увидела фото Морозова с голым торсом.

– Вот же бесстыдник! – ахнула Нелька, заливаясь краской.

Выход тут был только один: немедленно звонить Асе и умолять о помощи. Ей необходимо было разобраться в ситуации и получить разумный совет опытного человека. На её счастье, Ася оказалась дома в этот вечер, что с её безумным ритмом жизни и бешеной работой случалось крайне редко.

– Дуй ко мне, – приказала Ася. – У тебя всё равно спокойно не посекретничаешь…

Нелька схватила телефон и похромала к подруге.

– Ну, что… – внимательно изучив и фото, и текст сообщения, а также выслушав Нелькин рассказ, с видом эксперта изрекла Ася. – Мальчик тебя клеит, Нельсон, и клеит весьма откровенно. Сложно не догадаться.

Нелька обескураженно захлопала ресницами.

– И… что мне теперь с этим делать? – бестолково спросила она.

Ася ещё раз бросила задумчивый взгляд на фото.

– Ну… парнишечка, конечно, смазливенький. Но спать с ним категорически не советую.

– Я и не собиралась! – Нелька чуть не провалилась сковзь землю со стыда.

– Нет, я серьёзно, – сказала Ася. – Удовольствие кратковременное, зато потом замучаешься проблемы разгребать. Он своим дружкам может разболтать всё в подробностях, ещё и приукрасить. Студенты начнут распускать о тебе похабные сплетни. А уж если до коллег дойдёт.. тебя тут же сразу и уволят, от греха подальше.

Нелька торопливо закивала, а потом беспомощно добавила:

– Но он такой… прилипчивый! Ума не приложу, как его отвадить.

– Может, мне попросить кого следует, чтобы с ними поговорили по-мужски? – предложила Ася. -У меня есть знакомые по этому профилю…

– Нет! – испугалась Нелька. «Этот профиль» был ей хорошо знаком. Бандита Васю Чёрного убили в перестрелке четыре года назад, но его «братва» с тех пор взяла Асю под своё крыло, опекая чуть ли не как вдову босса. Как уверяла сама Ася, теперь она могла без опаски ходить по московским улицам в любое время дня и ночи, будучи уверенной в том, что никто не посмеет её и пальцем тронуть.

– Но ты вообще-то не спеши отказываться. Обращайся, если тебя будут беспокоить. Как, кстати, с вашим маньяком? Нужны телохранители? – радушно предложила Ася.

Нелька была подруге глубоко признательна, но с бандитами связываться всё-таки не хотела.

В конце концов, Морозов так заколебал Нельку бесконечными приставаниями, что она уже начала жалеть о своём отказе принять помощь криминального мира.

Лео не давал ей покоя на занятиях, постоянно задавая бестактные неуместные вопросы и неизменно вгоняя в краску. Нахал раскусил, что училка краснеет на раз-два, и бессовестно этим пользовался.

Он поджидал Нельку после окончания её рабочего дня, чтобы прицепиться, как репей, с очередным предложением подвезти до дома, несмотря на твёрдые и категорические отказы.

Более того, он чуть ли не ежедневно торчал возле её подъезда. Нельке оставалось только порадоваться, что в связи с сезонным похолоданием сплетничающие старухи больше не занимали своего традиционного поста на лавочках. Хотя родные уже заметили, что у Нельки завёлся юный ухажёр, и выпытывали у неё подробности, чем ужасно раздражали.

Даже если у группы Морозова по расписанию не было английского или французского, он всё равно находил повод попасться Нельке на глаза, столкнуться где-нибудь в коридорах колледжа якобы случайно. Но самым досадным было не это, а то, что его манипуляции не остались незамеченными Нелькиными коллегами. Дошло до того, что на очередном совещании замдиректора ехидно намекнула о тесном единении преподавателей и юных студентов…

В итоге Лео так её достал, что Нелька стала хитрить и прятаться, путать следы, пробираться домой огородами, засиживаться в колледже допоздна. Впрочем, это мало помогало. Морозов только посмеивался над Нелькиными наивными попытками избавиться от его общества.

Проблема разрешилась самым неожиданным образом.

Как-то промозглым и тёмным ноябрьским вечером Нелька, как обычно, подошла к своему подъезду и традиционно увидела напротив знакомый «Опель». Самого Морозова поблизости не наблюдалось, но она была уверена, что он вот-вот неожиданно выскочит из какого-нибудь укромного местечка, как чёртик из табакерки. Нелька закатила глаза и устало вздохнула. Боже, сколько это может продолжаться? В сердцах она изо всей силы пнула переднее колесо, не заботясь даже о том, что может взвыть сигнализация.

– Ай-ай-ай, – стекло со стороны водителя опустилось, и Нелька увидела, что Морозов преспокойно восседает внутри салона. Она не заметила его из-за зеркальной тонировки. – И не стыдно вам, Нелли Валентиновна? Уважаемый взрослый человек, педагог, между прочим… а ведёте себя, как последняя шпана и хулиганка.

– Морозов, – устало вздохнула она, – ну и что ты здесь делаешь? Чего тебе опять от меня понадобилось?

– Опять? – возмутился он. – Да вы не выполнили ещё ни одного моего желания, а говорите так, будто пашете на мои прихоти, аки золотая рыбка.

– Ну, и какое у тебя желание? – вяло спросила Нелька, покосившись на окна собственной квартиры в надежде, что за ней не следят.

– Ныряйте внутрь, можно прямо ко мне на колени! – радушно пригласил он её в салон. – В ногах правды нет, да и холодно…

– Нет уж, спасибо, – отказалась она. – Так чего ты от меня хотел? Выкладывай.

– Ну… для начала… давайте вместе сходим куда-нибудь! В кафе, там, или в кино… Вот вы какие фильмы предпочитаете?

– Я не люблю кинотеатры, – отрезала она. – Интересные мне фильмы предпочитаю смотреть дома.

– Отлично! – оживился он и выскочил из машины, а затем услужливо распахнул перед ней дверцу пассажирского сиденья. – У меня дома есть неплохая фильмотека на дисках, не желаете ли ознакомиться?

– Морозов, – Нелька не знала, плакать ей или смеяться, – я не поеду к тебе домой никогда, ни за что, ни под каким предлогом. И вообще ты мне неинтересен. Не привлекаешь, понял?

– Но почему? – искренне удивился он без тени лишней скромности. Этим он неуловимо напоминал Асю. – Парень я вроде видный, всё при мне… В постели тоже никто не жаловался, – подмигнул он. У Нельки закончилось терпение.

– Да что ты несёшь, идиот? – заорала она, не заботясь более о том, что её могут услышать посторонние уши. – С чего вообще подобная вздорная мысль могла прийти в голову, пусть даже такую глупую, как твоя?! Я не собираюсь с тобой спать! Я не хочу смотреть с тобой кино! Не хочу в ресторан! Единственное, о чём я мечтаю – это чтобы ты навсегда оставил меня в покое…

– Неля?.. – услышала она вдруг откуда-то со стороны знакомый голос. – Какие-то проблемы?

К ним с Морозовым приближался Дима. Они не виделись с того самого похода на КВН, когда Нелька только-только поступила на первый курс университета. Дима изменился за эти годы. Казался почти незнакомым…

– Так что у вас тут происходит? – подходя к Нельке и по-свойски целуя её в щёку, поинтересовался он светским тоном. Нелька так растерялась от этого поцелуя, что даже не сразу нашлась, что ответить. Впрочем, у Морозова вид тоже был довольно обескураженный.

– Этот малыш тебя беспокоит? – Дима приобнял Нельку за талию и пренебрежительно дёрнул подбородком в сторону Морозова, точно он был какой-нибудь букашкой.

– Это кто тут малыш? – вскинулся он. Но заметно было, что сам Димин вид поубавил у него прыти. Широкоплечая сильная фигура, руки бугрятся мышцами даже под свитером, серьёзное лицо с внимательным цепким взглядом – он выглядел явно старше своих двадцати пяти лет.

– Это вообще что за дядя? – обратился Морозов к Нельке нарочито небрежным тоном. На самом деле, он не был таким невозмутимым, каким притворялся.

– Я её муж, – спокойно произнёс Дима. – Вот возвращаюсь с работы, а тут ты к моей жене пристаёшь… Она мне давно жаловалась на какого-то молокососа, который ей прохода не даёт. Значит, это ты такой борзый?

– Муж? – это слово произвело на Морозова ошеломляющее впечатление. – Но… как же это, ведь я…

– А я говорила тебе, Морозов, – вмешалась Нелька, вполне уже пришедшая в себя и найдя силы для того, чтобы подыграть Диме. – Если женщина не носит обручального кольца, это ещё не значит, что она не замужем. Информация в той «базе», где ты меня пробивал, сто лет как устарела.

Лео изменился в лице. Дима посмотрел на него почти с сочувствием.

– Врубился, мальчик? Ну, а теперь оставь даму в покое и вали. Домой, домой, в люлю – баю-баюшки-баю! И чтобы я тебя возле Нели больше не видел.

Всё ещё переваривая новую, так неожиданно свалившуюся на него информацию, Морозов даже не стал возмущаться на «мальчика» и «люлю». Зыркнув на Диму исподлобья, а затем так же искоса – на Нельку, он понуро уселся в машину, завёл её и уехал.

Нелька громко выдохнула. Честно признаться, она до последнего не была уверена, что Морозов поведётся на эту глупую байку о муже и жене.

– Спасибо тебе, Дим! – выговорила она с глубокой признательностью. – Ты очень вовремя появился.

– Так я давно этого типа у нас во дворе заприметил, – отозвался он. – Видел, как он около тебя крутится. Что за недоносок?

– Мой ученик, – вздохнула Нелька. – Честное слово, из-за него даже на работу ходить не хочется. Так надоел!

– Ну, думаю, по крайней мере на ближайшее время он оставит тебя в покое, – улыбнулся Дима.

– А ты сам… как твои дела? – спросила она. Откровенно говоря, она была очень удивлена, что он не спился, не скурился и вообще не опустился на дно. Лицо его выглядело свежим и имело здоровый цвет – видно было, что человек ведёт правильный образ жизни. И вообще Дима как-то внезапно возмужал и похорошел.

– Всё отлично! Живу, работаю… Вот, открыл собственную секцию карате в местном Доме Культуры, – по-мальчишески похвастался он.

– Круто, поздравляю, – искренне откликнулась она.

– А ты прекрасно выглядишь, – сказал он внезапно. – Мы ведь с тобой лет пять не виделись, да?

– Что-то около того…

– Так глупо и странно, – он улыбнулся ей слегка виновато. – Живём в одном дворе, даже балконы у нас смежные…

– А помнишь, как ты от нас хотел к себе в квартиру перелезть? – засмеялась Нелька.

– А ты мне не дала. Боялась, что я упаду…

Немного помолчали, смущённо переминаясь с ноги на ногу.

– Ты заходи ко мне в секцию, – внезапно предложил Дима. – Помнится, раньше ты очень любила присутствовать на тренировках.

«На тебя я смотреть любила», хотелось сказать ей, но вслух она проговорила:

– Вот уж не думала, что ты это помнишь…

Неловкое молчание снова затягивалось.

– Ну, я пойду? – произнесла Нелька нерешительно. – Увидимся.

– Спасибо тебе, – сказал Дима. Она ужасно удивилась.

– Мне-то за что?

– За то, что не дала упасть, – ответил он просто.

Имел ли Дима в виду ту давнюю историю с балконом или что-то своё, Нелька так и не поняла.