Вика не лгала – она действительно была счастлива. Так, как, пожалуй, ещё никогда в жизни не бывала.

Они с Александром виделись настолько часто, насколько это представлялось возможным и при его, и при её плотных графиках. В свободные от занятий вечера Вика ходила на его спектакли – сидела у стены на специальном приставном стульчике для «своих». Однажды они даже вырвались вдвоём в Питер на выходные – и это была потрясающая поездка. Вика впервые посетила город на Неве, и он привёл её в абсолютный восторг, показавшись идеальным, каким-то волшебным творением.

Если у Александра были съёмки вне Москвы, Вика маялась и сходила с ума от тоски, но, вернувшись в город, он непременно звонил ей. Они встречались, ужинали в каком-нибудь ресторане, а затем неизменно ехали к нему. Вике нравилось оставаться у него ночевать – даром что по утрам добираться до института было дольше, да и вставать тоже приходилось раньше на целый час. Ей нравилась его квартира, и даже домработница вскоре привыкла к ней и стала считать здесь своей.

Само собой, поначалу тётя Глаша отнеслась к ней настороженно – как к очередной девице, которых через постель Белецкого прошло на её памяти немало. Она в штыки воспринимала Викино чистосердечное желание помочь с уборкой или готовкой.

– Я пока и сама справляюсь, Санечка вроде не жалуется, – говорила она обиженно, поджимая губы. Однако вскоре согласилась хотя бы на то, чтобы Вика гуляла с собакой.

– Уж больно уматывает он меня, – пожаловалась она на Рифа в сердцах, – носится как оглашенный…

Пёс Риф был добряком и жизнелюбом, и Вика сразу же полюбила его за лёгкий, весёлый нрав. Шерсть у него, как и у всех колли, лезла просто ужасно, но Вике доставляло искренне удовольствие расчёсывать Рифа специальным собачьим гребешком. Пёс блаженствовал от этого, и процесс расчёсывания растягивался на часы. Вообще, Риф очень скоро привязался к Вике, как к члену семьи, и каждое её появление в квартире Белецкого сопровождалось радостным собачьим повизгиванием, объятиями мохнатых лап и лобзаниями в обе щёки.

Белецкому нравилось приглашать Вику к себе, нравилось заниматься с ней любовью, да просто нравилось проводить с ней время, разговаривая или смотря вместе фильмы. Но он по-прежнему не произносил слов любви, и Вике было совершенно непонятно, как он к ней относится. О будущем он с ней тоже практически никогда не заговаривал. Только однажды, в самом начале их отношений, Александр затронул эту тему. Они уже собирались спать, лёжа в обнимку в постели, утомлённые и разнеженные, и Вика неосознанно водила пальчиком по его голой груди, словно рисуя что-то. Белецкий вдруг поймал её руку, накрыл своей горячей ладонью.

– Белка, ты такая хорошая… – сказал он. – А я – человек-проблема. Помнишь фильм Тодоровича?.. Это как раз про меня. Я и сам не могу быть счастливым, и других тоже делаю несчастными, будто злой рок какой-то…

– Глупости, – перебила она уверенно. – Ты делаешь меня очень, очень счастливой, не придумывай чепухи. Мне ни с кем в жизни, никогда, ни при каких обстоятельствах не было так хорошо, как бывает с тобой.

Он чуть отстранился, пытливо вглядываясь в её лицо.

– Я тебе… ничего не могу обещать, – наконец, произнёс он с заминкой, – в смысле – ничего определённого…

Она снова торопливо перебила его с показной беззаботностью:

– Ты думаешь, я себе уже распланировала, как мы будем с тобой жить долго и счастливо и умрём в один день?

– В один не получится, – улыбнулся он, – я ведь старше на пятнадцать лет, поэтому умру раньше.

Вике вдруг стало страшно и моментально расхотелось шутить. Она порывисто схватила его руку и прижала к своим губам.

– Мне неважно, что будет впереди, – заявила она решительно. – Я люблю тебя и не собираюсь этого скрывать. Но я от тебя и сейчас ничего не требую, и впредь никогда не стану…

Он благодарно поцеловал её, и больше они к этой теме не возвращались.

Вообще, если бы не эта лёгкая неопределённость и недосказанность между ними, Вика считала бы их отношения идиллическими. Но какая-нибудь досадная мелочь нет-нет да и омрачала безоблачное счастье. Одной из таких «мелочей» была Даша – дочь Белецкого от первого брака.

Обе своих женитьбы Александр вспоминал с содроганием. Первый – ещё студенческий – брак с однокурсницей Анжелой Климовой был ужасным, и распался он практически сразу после окончания учёбы. Когда Александр стал набирать популярность, его бывшая жена дала не один десяток интервью в СМИ, красочно описывая, как хреново они жили, как супруг ей безбожно изменял и вообще – каким плохим он был мужем и отцом. Да и сейчас, время от времени, в какой-нибудь жёлтой газетёнке периодически всплывала Климова-Белецкая со своими однообразными откровениями – российский народ всегда был жалостлив, поэтому даже на эти слезливые бабские интервью находились охотники, которые читали, вздыхали, сочувствовали Анжеле и осуждали Александра.

– Почему ты не попытался как-то остановить её? – удивилась Вика. – Хотя бы через суд… К чему это полоскание грязного белья, ведь былого всё равно не вернуть…

– Я не сержусь на Анжелку, – раздумчиво откликнулся Александр. – Ведь этими интервью она худо-бедно на жизнь себе зарабатывает, потому что как актриса не очень-то состоялась…

Второй женой стала телеведущая Екатерина Вавилова. Этот брак продержался и того меньше – всего год. Вика отлично помнила Вавилову в лицо: в силу рода своих занятий та постоянно мелькала на экране, плюс была завсегдатаем глянцевой светской хроники. Эффектная блондинка с русалочьими волосами до попы – холодная и прекрасная, как снежная королева. Судя по всему, она хотела нормальную семью, верного мужа, детей… Но не сложилось.

– Мне было с ней попросту скучно, – признался Александр. – В конце концов, я ей изменил, не особо это скрывая, и она подала на развод.

У Вавиловой, однако же, хватало ума не давать интервью. О подробностях своего недолгого брака с известным актёром она неизменно деликатно отмалчивалась.

Вскоре Вике пришлось лично познакомиться с первой женой и дочкой Белецкого.

Вышло это незапланированно. Вика осталась у него ночевать; завтрашний день в институте был выходным, и она могла позволить себе расслабиться, так как ей некуда было торопиться. Белецкий с утра уехал на озвучивание нового фильма, но обещал вернуться после обеда и просил её не уходить.

В половине двенадцатого раздался звонок домофона. Вика радостно рванула к двери, думая, что у Александра получилось освободиться пораньше, но услышала незнакомый женский голос.

– Кто это? – растерянно пробормотала она, и неизвестная собеседница протянула капризным недовольным тоном:

– О, гос-споди… Открывай уже.

Домработница, услышав этот голос, заполошно вырвала из Викиных рук трубку домофона и нажала на кнопку, открывающую дверь.

– Так кто там? – полюбопытствовала Вика. – Саша вроде бы никого не ждал сегодня…

– Это Анжела, – пояснила тётя Глаша, отводя взгляд. – Ты бы, Вика, может, посидела бы в спальне… Пока она не уйдёт. Мало ли что.

Домработница явно робела перед бывшей женой своего хозяина, однако Вика была не робкого десятка. К тому же ей ужасно хотелось взглянуть на эту самую Анжелу.

Климова оказалась некрасивой обрюзгшей бабищей. Видно было, что форму она потеряла уже давно и не следит за собой потому, что больше не чувствует себя женщиной. У неё было полно незакрашенных седых волос и множество морщин – причём не весёлых «улыбчивых» морщинок, а складок скорби и уныния. За её плечом маячила юная девушка – вероятно, дочка.

Хорошими манерами супруга явно не отличалась. Проигнорировав вежливое приветствие тёти Глаши и Вики, она сразу же недовольно спросила:

– А Сашки что, нет дома? Блин, опять он забыл, что обещал приютить Дашку на пару дней, я же на гастроли уезжаю…

– Александр скоро вернётся, – любезным тоном заметила Вика.

Скользнув по ней презрительным взглядом и проигнорировав реплику, Климова скомандовала дочери:

– Раздевайся! Подождёшь отца без меня, я уже убегаю. Тёть Глаш, покорми её обедом, она голодная. А потом помоги ей разобрать сумку.

– Мам!.. – возмутилась Даша. – Я и сама могу свои вещи распаковать, мне уже пятнадцать, няньки не нужны!

Девчонка, к слову, была прехорошенькой. Даже красавицей. И хотя чисто внешне она практически не походила на отца, то статью была близка – такая же тонкая, благородная, изящная.

– Ладно, всё, – устало вздохнула актриса. – Мне пора. Обустраивайся. Я позвоню тебе из Козьмодемьянска.

Чмокнув дочку в щёку, она вышла, не удостоив Вику даже взглядом, словно та была пустым местом, абсолютным нулём. Наверное, эту полную, несчастную женщину следовало пожалеть. Захудалая актриса, чьей самой звёздной ролью навеки стало какое-нибудь «барышня, изволите одеваться?», гастроли в провинциальном городке… Можно было легко вообразить себе эту прелесть: Дом культуры совкового типа и не слишком-то интеллигентная публика, которая повалит на представление чисто из любопытства («московские артисты приехали!»), а вовсе не из любви к искусству; обшарпанная захолустная гостиница; питание в дурной столовке… Однако Вике отчего-то не хотелось ей сочувствовать.

Впрочем, дочь не уступала матери в хамоватости. Когда за Анжелой закрылась дверь, Даша беззастенчиво уставилась Вике прямо в лицо, а затем нагло выдула большой пузырь из жвачки и с оглушительным звуком лопнула его.

– Так значит, ты и есть папина новая тёлка? – лениво протянула она, ничуть не смущаясь.

Вика моментально взбесилась. Ну ладно, переходный возраст, плюс дочерняя ревность, это всё можно понять… Но не настолько же?!

– Папе твоему я, может быть, и тёлка, – процедила она сквозь зубы, не скрывая своей неприязни. – А вот тебе – Виктория Владиславовна. Больше не смей мне тыкать, не доросла ещё. Изволь обращаться ко мне на «вы», понятно?

Даша несколько оторопела от такой отповеди – видимо, привыкла, что все предыдущие отцовские любовницы ведут себя с ней заискивающе-ласково. Однако признавать поражение девчонка не желала. Демонстративно фыркнув, она перекинула ремень своей дорожной сумки через плечо и обратилась к домработнице:

– Тётя Глаша, гостевая-то, надеюсь, свободна?

– Да, конечно, – засуетилась та. – Можешь там располагаться… Помощь точно не нужна?

– Точно.

– Тогда разбери вещи, мой руки и приходи на кухню, я тебя покормлю.

Даша проследовала по лестнице на второй уровень.

– Неудобно как получилось… – прошептала тётя Глаша. – Видимо, Санечка забыл, что обещал дочку забрать.

– Бывает, – криво усмехнулась Вика.

Настроение у неё испортилось. Стало совершенно очевидно, что её планам на романтические совместные выходные с Александром не суждено сбыться. Она вообще начала подумывать, что уместнее всего для неё в этой ситуации было бы убраться к себе в общагу, даже если это обозначало бы полную капитуляцию – то-то девчонка порадуется!.. Однако вернувшийся Александр отговорил её уезжать.

– Белка, если откровенно… – признался он в некотором смущении, – я толком не знаю, как общаться с Дашкой, как себя с ней вести. Твоё присутствие мне бы очень помогло, правда.

– Однако твоя дочь от меня совсем не в восторге, – заметила Вика.

Александр притянул её к себе:

– Зато от тебя в восторге я. Это самое главное, и ей придётся с этим отныне считаться.

Впрочем, Даша больше не отмачивала никаких закидонов – вела себя сдержанно и предельно вежливо. Она вообще оттаяла при появлении Белецкого – было совершенно очевидно, что она обожает отца, буквально боготворит его, гордится им и идеализирует.

– Даша к тебе так сильно привязана, – сказала Вика, когда все домочадцы разошлись по отведённым им комнатам и она осталась с Александром наедине. Пресытившись бурными ласками, они лежали в постели и негромко разговаривали при свете ночника – это было любимое Викино времяпровождение, в нём таилось столько чуткости, наполненности и смысла!

– Да, она меня любит. – Он с рассеянной нежностью гладил Вику по волосам, теребил в руках рыже-золотистые пряди, вдыхал их аромат. – Я тоже её люблю, несмотря на… несмотря даже на то, что до сих пор не могу толком найти с ней общий язык.

– Тебе и не надо его находить, – убеждённо заявила Вика. – Даша сделает всё, что ты скажешь. Она буквально в рот тебе заглядывает!

– Меня беспокоит подобное возвеличивание, – признался он после недолгого молчания. – Вот это… отношение снизу вверх, безоговорочное обожание и вера. Прежде всего, я того не стою…

– Стоишь, стоишь!.. – запротестовала было Вика, но он мягко накрыл её губы своей горячей ладонью.

– Нет, не стою, – возразил он решительно. – «Не сотвори себе кумира», гласит вторая заповедь… Ну, и затем, прозрение рано или поздно всё равно наступит. И оно будет очень болезненным. Я очень боюсь, что когда-нибудь она узнает…

– Что узнает? – не поняла Вика.

– То, что я никогда не любил её мать. Ни капли. И, если бы не беременность…

– То есть попользовался – и всё? – укоризненно заметила Вика. – Типичный брак по залёту?

Александр вдруг разволновался, сел на постели и потёр виски. Даже в волнении он был невыразимо прекрасен, и Вика в миллионный раз поймала себя на том, что любуется им. «Не сотвори себе кумира», говорите?.. Ну-ну…

– Послушай, – произнёс он, – я тебе сейчас открою тайну, при условии, что ты никому, ни при каких обстоятельствах, никогда…

– Я поняла! – торопливо перебила Вика, умирая от любопытства узнать этот страшный секрет, и по-детски заверила свои слова клятвой: – Пусть у меня язык отсохнет, если что!

Александр улыбнулся.

– В общем… чёрт, сам не верю, что тебе это рассказываю… Короче, Даша мне не родная.

Вика вытаращила глаза.

– В смысле?

– Она не моя дочь. То есть… Я, конечно, записал её на своё имя, тем самым фактически признав отцовство, и всегда держался с ней, как отец, но… Анжелка была беременна не от меня, когда мы поженились.

Вика сглотнула ком в горле.

– А ты… знал?

– Конечно, знал. – Он усмехнулся. – Я потому и сделал ей предложение. Типа, благородство проявил. Спас даму, попавшую в трудную ситуацию.

– И всё-таки я не очень понимаю… – призналась Вика.

– В общем, с Анжелкой мы были просто хорошими друзьями, и оба в тот период переживали не очень удачные романы. Я был влюблён в девушку, которая не отвечала мне взаимностью. То есть даже ни на капельку.

У Вики не укладывалось в голове, что Белецкий может быть безответно влюблён. Да разве это возможно – любить в этом мире хоть кого-то, кроме него?..

– Ну вот. Что касается Анжелки, то она тогда встречалась с женатым, который, конечно, ничего ей не обещал. Она умудрилась залететь – специально, думая тем самым привязать его к себе… А он, узнав о беременности, устроил скандал и потребовал немедленно решить проблему. Даже угрожал. Она металась, ревела, трусила делать аборт, но растить ребёнка без отца тоже боялась, да и любовничек ей бы этого не простил. Мне стало жаль её… Отчасти из этого чувства жалости, отчасти назло той девушке, которую любил… я и предложил Анжелке разумный, как мне тогда казалось, выход из положения.

Он помолчал немного, собираясь с мыслями и воскрешая в памяти те события почти шестнадцатилетней давности.

– То, что наш брак – ошибка, стало понятно чуть ли не в загсе. Но отступать было некуда… Все были уверены, что я – отец этого ребёнка, и когда Дашка родилась, я покорно продолжил играть придуманную роль. Постепенно я и сам к ней привязался, полюбил её… Я действительно, искренне, считаю её своей дочерью. О том, что по крови мы с ней не связаны, не в курсе даже моя мама. Просто она такой человек… Она не приняла бы неродную внучку. Тем более и к Анжелке она симпатии не испытывала и нашу свадьбу никогда не одобряла.

Вика сочувственно вздохнула. Белецкий взглянул на неё искоса и продолжил, поколебавшись:

– Но, впрочем, это ещё не самая большая тайна. А главное… Главное – то, что у меня не может быть детей.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Что?

– У меня не может быть детей, – внятно повторил он, но Вика всё ещё не могла осмыслить эту фразу.

– Как это?

– Понимаешь, – он невесело улыбнулся ей, – бесплодие бывает не только у женщин.

– Как… ты узнал? – выдавила она из себя машинально, хотя именно этот вопрос её не особо интересовал, он просто отвлекал внимание от главного, страшного.

– Мы с Катей, второй женой, хотели ребёнка, – отозвался он, глядя в сторону. – Ничего не получалось. Обследовались у хороших врачей. У неё было всё в полном порядке, а я… вот так, в общем.

– То есть это окончательный диагноз? – спросила Вика почти шёпотом. – И ты никогда-никогда…

Он пожал плечами.

– Я не очень разбираюсь во всех этих врачебных диагнозах и терминологии. Понял только, что мои проблемы требуют долгого обстоятельного лечения… И лучше всего – за рубежом. У меня на это нет ни времени, ни, пожалуй, желания…

Однако при этих словах голос Александра еле заметно дрогнул, и невысказанная тоска бездетности захлестнула Вику, как кнутом. «Такой генофонд пропадает…» – подумала она, глядя на Белецкого, словно впервые, рассматривая его тонкие аристократические черты, синие грустные глаза, безупречный профиль… Странно, она ведь и сама раньше не хотела детей, всегда уверяла, что является убеждённой чайлдфри, а теперь у неё почему-то ёкнуло в груди. Как же так? И она никогда не родит ему сына?..

– Прости, я загрузил тебя, – бросив на Вику короткий внимательный взгляд, заметил Александр. – Не хотел портить вечер, не знаю, что на меня вдруг нашло…

Вика опомнилась.

– Ну что ты! Что ты! – воскликнула она. – Ты меня не грузишь. Я ценю твоё доверие и то, что поделился…

– Иди ко мне, – попросил он как-то растерянно и беспомощно, и Вика с готовностью устремилась в его объятия.

Зарывшись лицом в её волосы, он прошептал еле слышно:

– Не оставляй меня, Белка, пожалуйста. У меня с тобой душа на месте. Мне кажется, что без тебя я просто сдохну.

Сердце у Вики зашлось от радости. Это было равносильно признанию в любви – о большем она и мечтать не смела.

– Не оставлю, – пообещала она, поднимая голову и обращая к Александру влюблённое лицо. – Я всегда буду с тобой. Честно-честно…

Апрель принёс с собой сырость и серую кашеобразную грязь под ногами, а также множество собачьих какашек, обнаружившихся на земле после того, как снег растаял. На каждой прогулке Риф радостно обнюхивал эти следы жизнедеятельности четвероногих собратьев, несмотря на сердитые окрики «фу!» и дёрганье за поводок.

В одну из таких вылазок со своим псом Александр Белецкий попал в небольшую, но довольно неприятную историю, которая стала впоследствии достоянием СМИ.

Началось всё с того, что около семи часов утра, когда ещё даже не рассвело, Белецкий вышел из подъезда вместе с весело скачущим колли и обнаружил, что его поджидает фанатка. Вообще-то, их дом охранялся, и посторонним проникнуть внутрь, минуя пост секьюрити, было весьма затруднительно. Но никто не запрещал поклонникам подстерегать своего кумира прямо во дворе. Другой вопрос, что подкараулить Белецкого было весьма трудно – он не разглашал своих планов передвижения, и, чтобы случайно застать его возле дома, требовалось невероятное везение.

Фанатка выглядела лет на семнадцать, не старше. Судя по её покрасневшему носику, ждала она уже достаточно долго. Белецкий, несмотря на предрассветные сумерки, был в тёмных очках, а горло его почти до самого рта укутывал шарф, однако девушка всё равно сразу его узнала. Увидев любимого артиста во плоти, она неверяще ойкнула от шока, но быстро справилась с собой и кинулась к нему с широкой улыбкой. Риф беззлобно, но предостерегающе подобрался и слегка заворчал. Фанатка остановилась на почтительно-безопасном расстоянии и радостно закричала:

– Здравствуйте, Александр! А я ведь вас жду.

– Доброе утро, – хмуро буркнул он и предпринял попытку проследовать дальше по своим делам, но она взмолилась:

– Можно с вами сфоткаться? Я быстро, на телефон, всего один разочек…

– Нет, простите, я как-то не расположен сейчас фотографироваться, – холодно отозвался Белецкий, которому вовсе не хотелось светить утренним небрито-помятым лицом. Однако, не успел он сделать и нескольких шагов, как за его спиной раздался громкий рёв.

Белецкий быстро обернулся. Фанатка взахлёб рыдала, по-детски размазывая слёзы по лицу кулачками.

– О, господи… – выдохнул он, страдальчески морщась. – Истерика-то зачем?

– Я вас… всю ночь… ждала… – выговорила девушка, продолжая плакать. – На скамеечке сидела… Замёрзла вся… Даже не знала, выйдете вы или нет… Просто сидела и ждала… Только одну фотку хотела…

– Ладно, ладно, давайте уже сфотографируемся, – отозвался он, сердясь и на себя за свою слабость, и на эту идиотку, которая провела ночь у его подъезда, – ради чего, Боже мой?.. Ради какого-то дурацкого снимка?..

Слёзы на лице фанатки моментально высохли.

– Спасибо! – пролепетала она, не веря своему счастью. – Огромное вам спасибо!

– Только, пожалуйста, не выкладывайте нигде в сети эту фотографию, – попросил он. – Я имею в виду, для всеобщего доступа, какие-нибудь соцсети и тому подобное. Если очень распирает – ну, покажите своим друзьям и родственникам. Хорошо?

– Хорошо, хорошо! – закивала она торопливо, как китайский болванчик.

Однако обещания своего не сдержала.

Уже на следующей неделе в популярном журнале «Глянец», посвящённом светской жизни столицы, вышел большой материал о Белецком. Редакторша этого издания, некая Каринэ Саркисян, состряпала душещипательную статью о том, что известный артист страдает звёздной болезнью в тяжёлой форме, и даже мучения юных почитательниц его таланта не способны растопить это чёрствое самовлюблённое сердце. Статья включала также небольшое интервью с «потерпевшей», которая в красках описывала, какой униженной и несчастной она себя почувствовала, направив на Белецкого всю свою любовь, нежность и преданность, а взамен получив лишь хамство, грубость и презрение. Разумеется, сопровождалось всё это безобразие пресловутой фотографией, сделанной на телефон, где невыспавшийся Белецкий не очень-то дружелюбно смотрел в объектив, а к его плечу благоговейно прижималась зарёванная поклонница.

– Как ты думаешь, она – засланный казачок? – спросила Вика, когда Александр вкратце пересказал ей эту историю. Он только что забрал её с занятий во ВГИКе, и сейчас они ехали к Белецкому домой. В ответ на её вопрос Александр пожал плечами.

– В смысле, не заказная ли статья и не подсадная ли утка эта девчонка? Да нет, не думаю. Фанатка как фанатка, таких двенадцать на дюжину. Не ожидал вот только, что она сразу же побежит в редакцию жаловаться на то, какая я скотина.

Вика промолчала, с нарочитой рассеянностью листая злополучный журнал. Откровенно говоря, ей было жаль девушку, поскольку чувства этой дурёхи походили на её собственные. Нет, сам по себе поступок был, конечно, некрасивым. Но понять это слепое обожание, это отчаяние, эту безумную любовь Вика вполне могла. В конце концов, чем она сама отличалась от таких вот фанаток?.. Только тем, что однажды оказалась в удачном месте в удачное время. А в остальном… У неё точно так же замирало сердце при взгляде на Белецкого, она его боготворила, чуть ли не поклонялась, и каждая – даже мимолётная – мысль о том, что однажды они могут расстаться, убивала её буквально физически.

– Ну, я думаю, эта ситуация должна послужить тебе уроком, – пытаясь обратить всё в шутку, улыбнулась Вика. – Впредь всегда будь душкой, даже с раннего утра после бессонной ночи. Не надо разочаровывать влюблённых в тебя девочек.

– Да с какой стати? – внезапно разозлился он. – Миленьким для всех всё равно не будешь… Мне осточертело это, понимаешь? Осточертело! Вечное внимание, постоянное фотографирование, повышенный интерес не к моему творчеству, а к личной жизни…

– Но ты же сам избрал этот путь, прости за банальность, – в шоке от того, что осмеливается с ним спорить, произнесла Вика. – Раз уж ты артист, и артист популярный, нужно быть всегда готовым к вниманию к собственной персоне.

– Кому нужно? – уточнил он, недобро прищурившись. – Этим оголтелым фанаткам, для которых совместная фотка важнее, чем, к примеру, роль, которую я репетировал несколько лет? Которым плевать, по большому счёту, на мои спектакли и фильмы – потому что им важнее получить «доступ к телу» и похвастаться затем перед другими такими же фанатками? Да, артист должен отдавать всего себя на сцене или на съёмочной площадке, но после спектакля или съёмок он имеет полное право пожить своей, частной жизнью.

– Я не знаю, – струсив, тут же пошла на попятный Вика. – Сложно всё это… Имеют или не имеют право на личную жизнь известные личности?

– Я не «известная личность», – брезгливо поправил её Белецкий. – Лицом не торгую. Прежде всего, я – артист. Хочу, чтобы оценивали мою игру, мои роли. С кем же я сплю, что ем, в каком настроении бываю, гуляя с собакой, – никого, к чёрту, не должно волновать и касаться.

Он был явно раздражён, и Вика благоразумно промолчала, чтобы не раздувать скандал. Однако от одного осознания того, что они едва не поссорились (в первый раз за всё время, что были знакомы!), у неё сразу же испортилось настроение.

Возле подъезда Белецкого снова поджидали. На этот раз – мужчина и женщина. Увидев их из машины, Вика сразу же поняла, что они явились по душу Александра. Однако на поклонников эта парочка едва ли походила. Скорее уж, на журналистов – тем более что на шее мужчины болтался профессиональный фотоаппарат. Женщина была высокой, тонкой, какой-то изломанной, с пышными кудрявыми волосами, пронзительно-чёрными глазами и крупным носом. Лицо её показалось Вике знакомым, но кто это, вспомнить она так и не смогла.

Впрочем, когда они вышли из машины и приблизились к подъезду, женщина сама представилась.

– Добрый вечер, Александр Владимирович, – сказала она, энергично встряхнув волосами и протягивая руку для пожатия. – Каринэ Саркисян, очень рада знакомству.

Брови Белецкого взлетели вверх.

– Каринэ-э-э Саркися-а-ан? – с иронией переспросил он, нарочно растягивая гласные. – И вы полагаете, что я должен ответно шаркнуть ножкой и сказать, что счастлив с вами познакомиться?

– А почему бы и нет? – Она невозмутимо передёрнула плечами. – Мы же с вами интеллигентные люди…

Белецкий от души расхохотался.

– И вы смеете называть себя интеллигентным человеком после того бреда, что напечатали в своём поганом журналишке?

– У меня не поганый журналишка, – отчеканила Каринэ невозмутимо, – а самое популярное глянцевое издание в стране. Однако, если вы не согласны с моим материалом, то можете внести ясность, ответив на кое-какие мои вопросы… Я с удовольствием опубликую вашу точку зрения о конфликте.

– Очень мило. Нет, это просто потрясающе! – Он вновь громко рассмеялся. – Спрашивать мою точку зрения после того, как лживая и пристрастная статейка уже была опубликована? Чтобы выставить всё в таком свете, будто я в страхе торопливо оправдываюсь перед народом? Да не дождётесь…

– А вот ссориться со мной я вам не советую, Александр Владимирович, – промурлыкала Каринэ, но от её интонации веяло не мягкой домашней кошечкой, а гибкой и опасной пантерой.

Белецкий воззрился на неё в непередаваемом изумлении – будучи прекрасным актёром, он великолепно выдавал всю гамму человеческих эмоций.

– Что-что? Вы мне угрожаете, дорогуша?

– Нет, предостерегаю. Нужно дружить с журналистами, которые пишут о вас статьи. – Она пожала плечами.

И тут терпение Александра, наконец, лопнуло.

– Да не собираюсь я с вами дружить! – рявкнул он. – Вы мне отвратительны… Вы все, слышите? Собирающие сплетни, вынюхивающие, не смердит ли где, чтобы урвать кусочек…

– Выбирайте, пожалуйста, выражения, – сухо ответила Каринэ, и даже её крупный нос, казалось, вдруг обиженно заострился.

Вика предостерегающе и одновременно успокаивающе прикоснулась к руке Александра, собираясь что-то сказать, но он опередил её.

– Да идите вы на хер! – брезгливо бросил он в лицо журналистке. – Боже, как же вы меня все достали…

Губы Каринэ побелели. Однако она быстро справилась с собою и холодно кивнула:

– Что ж, значит – война… Вы ещё пожалеете об этом, Александр Владимирович. Я сделаю всё возможное и невозможное для того, чтобы о вас больше вообще ничего не писали в СМИ. То есть в принципе. Мы объявим вам бойкот и посмотрим, как вы без нас проживёте.

– Как проживу? Прекрасно! – Он растянул губы в презрительной ухмылке. – Бойкот? И слава тебе, Господи… Пойдём домой, – обратился он к Вике, – нечего тут время терять.

Потрясённая этой сценой, Вика молча последовала за ним.

Тревожное состояние не покидало её весь вечер. Белецкий, казалось, был совершенно спокоен – или, во всяком случае, прекрасно владел собой. Они поужинали, затем провели немного времени в гостиной перед телевизором, перебрасываясь незначительными фразами и попивая вино… Но Вике всё это казалось натужным, неестественным из-за собственного внутреннего напряжения. Наконец, она не выдержала.

– Как ты думаешь… – осторожно подбирая слова, проговорила Вика. – Она… действительно может исполнить свою угрозу?

Он взглянул на неё с недоумением.

– Какую угрозу, кто? О чём ты?

– Я про Саркисян, – пояснила Вика неохотно. – Ну, про бойкот и всё такое…

– Какая чушь, – фыркнул он. – Белка, не бери в голову ничего из того бреда, что она несла. Что мне с бойкота какой-то журналистки?

– Но… – залепетала она. – Ведь у неё есть связи… Друзья в журналистском мире…

– Чего ты боишься, глупышка? – Александр улыбнулся – так, как только он один в этом мире умел улыбаться, до её мурашек по всему телу. – Что кучка каких-то репортёришек перестанет брать у меня интервью? Да и чёрт бы с ними…

– Но… как ты можешь говорить об этом так легко, так беззаботно? – не поверила Вика.

– Послушай. – Он внимательно посмотрел ей в глаза. – Неужели ты правда думаешь, что я настолько завишу от СМИ? Что мне действительно важно, пишут обо мне или нет во всех этих безвкусных гламурных журналах? Да плевать с гигантской колокольни. Я – артист. Я должен играть. И только это мне важно, только это нужно. Неужели ты это до сих пор не поняла?

Вика опомнилась.

– Прости… – пробормотала она, заливаясь краской стыда. – Прости, я, наверное, ужасно мелкий человек. Бог отметил тебя таким талантом, что, действительно, глупо и смешно было бы тревожиться о каких-то посторонних вещах типа публикаций в глянце…

– Пустое это всё, Белка, – выдохнул он и притянул её к себе. – Забудь, пожалуйста, о Саркисян и её коллегах по перу. Меньше всего я хочу, чтобы ты переживала за меня в связи с таким ерундовым поводом.

«Господи, как я его люблю… Как же сильно я его люблю!» – думала Вика почти в священном трепете, вглядываясь в дорогое лицо.

Разговор разбередил ей душу. После того, как Александр заснул, Вика ещё долго ворочалась на кровати, примеряя ситуацию на себя. Смогла бы она – вот так, как он, быть совершенно независимой от внешних факторов? Наплевать на общественное мнение и посвятить себя только карьере артистки?.. Наверное, не смогла бы. Хотя бы просто потому, что Белецкий, несомненно, являлся уникумом, а у неё не было уверенности в собственной гениальности. Она вообще постоянно в себе сомневалась. Странно, до института Вика была убеждена, что сможет сыграть всё что угодно. Однако во ВГИКе, вращаясь среди толпы своих невероятно талантливых сверстников, она постепенно начала отдавать себе отчёт в том, что является всего лишь одной из многих… Лицом из толпы.

Осторожно приподнявшись на постели, Вика прислушалась – на самом ли деле Александр спит, или же просто лежит неподвижно, размышляя о своём?.. Однако дыхание его было ровным и глубоким. В полумраке спальни черты лица были практически неразличимы, но Вика могла бы нарисовать его портрет даже с закрытыми глазами. Однако сейчас ей было не до этого.

Вика спустила ноги с кровати. Чтобы поскорее заснуть, нужно было выпить стакан тёплой воды с мёдом – её проверенный рецепт. По-быстрому натянув футболку Белецкого (она обожала носить вещи Александра, ночуя в его квартире, и он с удовольствием ей это позволял – без всякого эротического подтекста, просто как потакающий ребёнку взрослый, который разрешает поиграть с вожделенной игрушкой), Вика тихонько вышла из спальни. Подсвечивая себе мобильником, она спустилась по лестнице на кухню и зажгла там приглушённый свет. К счастью, домработница уже спала в своей комнате, так что Вика могла провести несколько минут в полном уединении – ей сейчас никого не хотелось видеть.

Достав банку мёда (не магазинного, а настоящего, домашнего, со своей пасеки – тётя Глаша регулярно покупала его у знакомого пчеловода), Вика налила в стакан кипятка и стала ждать, когда вода остынет. На краю стола валялась одна из тех жёлтых газетёнок, что так любят почитывать российские домохозяйки, – видимо, тётя Глаша забыла убрать. От нечего делать Вика подвинула газету к себе и начала лениво её просматривать. Всё как обычно – скандалы, интриги, расследования, жареные новости о звёздах шоу-бизнеса, слухи и сплетни.

Вдруг взгляд её споткнулся о заголовок: «Чёрная полоса Стрельникова», и в глаза моментально бросилась фотография Данилы. Они не виделись с того самого дня, когда состоялось тяжёлое объяснение в его квартире, и Вика понятия не имела, что происходит сейчас в жизни у её бывшего парня. На фото он был в тёмных очках, и под руку его заботливо поддерживала… Галинка. Вика узнала её сразу же, несмотря на то что видела девчонку пару раз в жизни, да и с момента их последней встречи в Ялте минуло уже восемь месяцев.

«Нелёгкий период начался в жизни молодого талантливого артиста Данилы Стрельникова, – начиналась статья. – В феврале состоялась премьера фильма Василя Тодоровича “Печаль минувших дней”, где Стрельников сыграл цесаревича Александра. Прямо во время церемонии, проходившей в одном из кинокомплексов Москвы, подруга Данилы Виктория Белкина ушла с другим – исполнителем главной роли Александром Белецким. Как стало известно нашему корреспонденту, Виктория – студентка актёрского факультета одного из театральных вузов столицы. Совершенно очевидно, что расчётливая девушка хладнокровно променяла молодого партнёра на более перспективного, знаменитого и опытного…»

– Какая феерическая чушь! – фыркнула Вика. – «Совершенно очевидно…» Ни черта вы не понимаете в человеческих отношениях…

«И вот снова удар судьбы – в Ялте скоропостижно скончался дедушка артиста, Анатолий Иванович Стрельников. Данила немедленно прервал съёмки, в которых был занят в настоящее время, и вылетел на похороны…»

Вика отложила газету. В груди у неё защемило. Дедушка умер!.. Милый славный дедуля, который звал её то Верочкой, то Валечкой и потчевал своими волшебными деликатесами… Как же так?.. Бедный Данька, он был ужасно привязан к деду…

Она, конечно, отдавала себе отчёт в том, что её вины в смерти дедушки нет. Однако ей было очень не по себе от мысли, что она не поддержала Данилу в этой трудной ситуации.

Вновь переведя взгляд на фотографию, она внимательнее присмотрелась к Галинке. Та, несомненно, с большой готовностью и охотой подставила Дане своё дружеское плечо – уж за это можно было не переживать.

Вика потянулась было к своему мобильнику, чтобы набрать Даниле соболезнующую смс. Звонить она не решалась – просто не была уверена в том, что он не бросит трубку. Однако, уже открыв поле ввода нового сообщения, она вдруг осадила себя. А стоит ли?.. Ей припомнился их последний разговор, Данин тяжёлый взгляд и его надрывное: «Убирайся отсюда!» Наверное, не следовало сейчас будить неприятные воспоминания. Ему сейчас и так нелегко…

Вика вздохнула и убрала телефон подальше, а затем с преувеличенной сосредоточенностью принялась болтать ложкой в стакане, размешивая мёд.

В конце месяца ей привалила неслыханная удача. Вернее, это не было банальным везением – успеху поспособствовал верный друг Фунтик. По его наводке Вика попала на кастинг в массовку нового фильма о балете. Она, конечно, не питала иллюзий насчёт собственной скромной персоны и понимала, что до балерины ей – как до Луны пешком. Но участие в массовке не требовало классической танцевальной школы; к тому же даже за мимолётное появление в кадре всё-таки очень неплохо платили. Финансовый вопрос по-прежнему стоял довольно остро: просить денег у Белецкого Вика стеснялась, а он, в силу своего – чисто мужского – тугодумия и не догадывался, что ей чего-то не хватает. Тем более Александр и сам периодически баловал её подарками. Но, конечно, это всё было не то – не то что деньги, заработанные собственным трудом.

Фунтик узнал о кастинге от своей Аллы и, разумеется, не смог не поделиться с Викой. Поначалу она восприняла предложение без должного энтузиазма – все кастинги, которые она посещала до этого, неизменно оканчивались тишиной. То есть ей не перезванивали и не приглашали на съёмку. Поначалу Вика недоумевала – неужели она и впрямь так удручающе бесталанна? А затем одна из начинающих актрис открыла ей глаза: в этой гонке побеждают самые быстрые, самые хваткие, самые бесстыжие. Ради полуминутного эпизода в полнометражном фильме или в сериале девушки готовы были лечь в постель не только с самими режиссёром, а даже с его помощниками. Вика не осуждала такие методы – каждый крутился, как мог. Просто ей самой это было совершенно чуждо. Правда, иногда в глубине души нет-нет да и начинался шевелиться маленький червячок страха – а что, если она так навсегда и останется невостребованной, не сумев переступить через себя?

Однако в новом кастинге получить роль через постель режиссёра никому из девушек не грозило, потому что режиссёром была женщина. «А что, если она лесбиянка?» – мрачно размышляла Вика, на всякий случай готовя себя к худшему, наскоро делая лёгкий макияж перед выходом из общаги. Это, конечно, было маловероятно – о Милане Фёдоровой СМИ неизменно писали как о примерной жене и заботливой матери двух своих детей, что оставляло маленькую надежду на честный кастинг. Впрочем, едва ли госпожа режиссёрша самолично отбирала народ в массовку своего фильма… Вероятнее всего, за это были ответственны ассистенты.

Когда она приехала по адресу, где должен был проходить кастинг, то сразу же увидела огромную очередь снаружи. Проект был громким, и множество претенденток мечтало увидеть себя в новом фильме – пусть даже в массовке. Настроение у Вики заметно упало, но, чтобы не задумываться о перспективах, она набрала номер Фунтика, который говорил, что тоже будет здесь – поддержать Аллу.

– Вичка! – обрадовался он, услышав её голос в трубке. – А мы уже здесь, внутри, почти у самой двери! Идём к нам, я тебе очередь занял!

При Викином появлении лицо Аллы скривилось. Совершенно очевидно, что она была не в восторге от широты Фунтиковой души. Впрочем, Вика тоже не умирала от счастья при виде этой премерзкой девицы. Они обе терпели друг друга исключительно ради Фунтика – потому что он сам не мог жить ни без одной из них.

В комнату, где проходил кастинг, вызывали не по одному человеку, а сразу пятёрками. Поэтому вышло так, что Вика и Алла попали в одну группу и зашли в помещение вместе.

Вике показалось, что она снова на вступительных во ВГИКе. Несколько человек сидели за длинным столом, подобно экзаменационной комиссии, и с усталым снисхождением рассматривали вновь вошедших. У Вики засосало под ложечкой…

– Добрый день, – поприветствовал юных претендентов мужчина по центру стола. – Чтобы мы с вами напрасно не тратили бесценное время друг друга, давайте сделаем так. Сейчас заиграет музыка. Вы начнёте танцевать. Естественно, это будет импровизация. Нам необходимо оценить ваши внешние и пластические данные. На то, чтобы удивить нас, у вас будет всего несколько секунд. Всем понятно?

– Песец, – выдохнула Алла у Вики над ухом.

– Приготовились… Музыка! – скомандовал центровой.

Из колонки полилась мелодия – неторопливая, минорная, приятная… Вика слышала её в первый раз, но времени на то, чтобы соображать и ориентироваться, у неё практически не было. Повинуясь порыву, она сорвала с шеи лёгкий шёлковый шарф серебристого цвета, небрежно подкинула его вверх, а затем так же изящно поймала – и закружилась с шарфом на вытянутых руках. Вика понимала, что, если фильм о балете – скорее всего, нужно изобразить что-то, хоть отдалённо напоминающее классическую хореографию. Получилось нечто в духе Айседоры Дункан – та, кажется, тоже практиковала пластическую импровизацию… Вика играла с шарфом, как с живым существом. Он то взлетал над ней, то нежно обвивался вокруг её талии, то падал вниз, то закручивался в вихре, словно живя своей жизнью. Она понятия не имела, что и как танцуют остальные участницы отбора, – ей было некогда смотреть на них. Не успела Вика воплотить и половины своих хореографических задумок, как музыка стихла.

– Так, стоп, спасибо! – скомандовал всё тот же мужчина, сидящий в центре. – Все замечательные. Девушка в зелёном… вот вы, да-да, слева, а также девушка-блондинка и девушка с шарфом – задержитесь, пожалуйста, на несколько минут. Остальные – свободны.

Две отбракованные несчастливицы, обиженно фыркая, покинули аудиторию. Тройка оставшихся, включая Вику с Аллой, с замиранием сердца ждала окончательного вердикта.

– Вот вы, – обратился мужчина к Алле и другой девушке, – оставьте свои контактные данные этой даме, – он кивнул в сторону женщины, сидящей по его правую руку. – Она вам обязательно перезвонит и скажет, когда явиться на съёмки. А вы… – тут он перевёл взгляд на Вику, отчего она невольно поёжилась, – скажите-ка мне, дорогуша, вы репетировали свой танец с шарфом?

– Нет, – робея, призналась Вика. – Просто импровизировала… Откуда же я могла знать, что тут придётся танцевать.

Несколько мгновений мужчина пристально вглядывался в её лицо.

– Кто вы? – спросил он вдруг. – Я имею в виду… Представьтесь, пожалуйста. Как зовут, сколько лет, чем занимаетесь.

– Белкина Виктория, – отчеканила она, – двадцать один год, студентка Всероссийского государственного университета кинематографии, мастерская Алексея Михальченко.

– Рост? Вес? – не меняя выражения лица и продолжая буравить её взглядом, спросил он.

– Метр пятьдесят пять, сорок один килограмм.

– Пичужка, – усмехнулся он. – В общем, так, Белкина Виктория. Я приглашаю вас приехать на киностудию имени Горького. На кинопробы.

– В смысле? – не поняла она. – А кастинг?

– Кастинг – это другое, – отмахнулся он. – Зачем вам эта массовка! У вас лицо очень интересное, и двигаетесь неплохо. А главное – нужный типаж… У нас героини в фильме нет, вот в чём беда! – воскликнул он с досадой. – Сколько актрис уже пересмотрели, а всё не то… Но сдаётся мне, что Миланке вы понравитесь.

Вика даже не сразу сообразила, что под «Миланкой» он имеет в виду режиссёра фильма Милану Фёдорову.

– Короче, жду вас послезавтра к одиннадцати ноль-ноль, в третьем съёмочном павильоне. Пропуск вам выпишут, но на всякий случай… вот моя визитка. – Он протянул ей плотный бумажный прямоугольничек. – Позвоните на мобильный, если что не так. Просьба не опаздывать. Договорились?

Вика часто закивала – от волнения у неё пересохло во рту – и на заплетающихся ногах направилась к выходу. У неё не укладывалось в голове, что ей только что предложили попробоваться на главную роль в фильме. На главную же?.. Или она что-то неправильно поняла?

…Алла, конечно, рыдала в коридоре за дверью. Фунтик неуклюже пытался её утешить, уговаривая, что кастинг она в любом случае прошла, так что расстраиваться нет причин. Но успех Вики был для Аллы так мучителен, что затмевал даже собственные скромные достижения.

– Да что в ней такого-то?! – бесилась Алла, всхлипывая. – У неё даже опыта нет, сроду в кино не снималась… Она им весь проект завалит! Тоже мне – балерина…

– Аллусик, но ты ведь тоже никогда не занималась балетом, – уговаривал её Фунтик, разрываясь от двойственности ситуации: он и сочувствовал своей любимой девушке, и искренне радовался за Вику.

– Зато у меня есть актёрский опыт! – выкрикнула Алла, размазывая слёзы по лицу и ничуть не стесняясь чужого присутствия. – Такое ощущение, что все забыли… Я ведь тоже снималась! Причём в главной роли! А сейчас никому до этого и дела нет…

Вика взирала на эту сцену довольно равнодушно: во-первых, её больше волновала сейчас собственная ситуация, а во-вторых, вздорный и истеричный характер Аллы она раскусила ещё на вступительных экзаменах во ВГИК и потому совсем не была удивлена или смущена.

– Ладно, я поеду, пожалуй, – поколебавшись, произнесла она наконец и поднялась со стула; рыдающая Алла ей надоела. – Спасибо тебе, Фунтик, за то, что позвал сюда. Очень тебе признательна.

– Ты молодчина, Вичка, – шепнул он ей и незаметно пожал руку. – Уверен, тебя выберут на эту роль. Удачи!

Алла разразилась новым приступом плача, и Вика, брезгливо поморщившись, поскорее покинула помещение.

На улице до неё постепенно стало доходить, что с ней произошло нечто очень значительное и важное. Трясущимися пальцами она достала из кармана визитку, которую вручил ей мужчина на отборе, и с благоговением прочла:

ДМИТРИЙ ЛИХОДЕЕВ

кастинг-директор

Вике стало так радостно и волнительно одновременно, что захотелось завизжать на всю улицу. Однако вместо этого она набрала номер Белецкого.

– Меня пригласили на кинопробы!!! – заорала она в трубку вместо приветствия.

Александр сначала опешил, а затем весело расхохотался.

– Поздравляю, Белка! А что за проект, как называется?

– «Балет»! – выдохнула она.

– А-а-а… Это Фёдоровой, что ли, фильм?

– Да, а как ты сразу догадался? – удивилась она.

– Ну, как… Проект громкий, у всех на слуху, – протянул он неопределённо. – Попасть туда – конечно, большая удача. Но и сложно будет…

– Да меня лично кастинг-директор пригласил сегодня на пробы, – самоуверенно заявила Вика и не преминула похвастаться: – Сказал, что именно такой типаж они искали, и что я обязательно понравлюсь режиссёрше!

– Послушай, Белка… Не хочу охлаждать твой пыл, ты на таком подъёме… – слышно было по голосу, что он улыбается. – Но всё-таки, учти на всякий случай, что кинопробы – это тот же кастинг. Только, так сказать, в более узком кругу. Так что… ну, на всякий случай… не настраивайся заранее на то, что непременно получишь эту роль. Всякое может случиться.

– Ты что, не веришь в меня? – заподозрила Вика.

– Ну, что ты. В тебя – верю, – отозвался он совершенно искренне. – Просто я знаю о киношном мире немножко побольше тебя и не хочу, чтобы ты сначала тешила тебя напрасными иллюзиями, а затем горько разочаровывалась.

– Да ну тебя! – отмахнулась Вика. – Я чувствую, что всё будет отлично! Не порть мне настроение!

– Ну, хорошо, хорошо, – засмеялся он. – Не буду больше занудствовать, как какой-нибудь старый пердун. Так когда, говоришь, у тебя кинопробы?

– Послезавтра!

– Ну и отлично. У тебя всё получится! Приедешь ко мне ночевать?

– Не знаю, мне ещё в институт надо, репетиция, а потом хочу в общагу заскочить… – вздохнула Вика. – Посмотрю, как там со временем получится. Ты дома сегодня?

– Вечером спектакль играю, но часам к девяти освобожусь. Буду холостой, несчастный и одинокий… – пошутил он.

– Хорошо, я постараюсь! – пообещала Вика. – Но не обещаю…

Однако, вопреки её опасениям, освободилась она гораздо раньше, чем предполагала, – уже в восемь вечера. Очевидно, на волне успешного кастинга всё ей сегодня удавалось шутя.

«А поеду-ка я в театр к Саше! – подумала вдруг она и сама пришла в восторг от этой гениальной идеи. – Устрою сюрприз, встретив его после спектакля… Он не ожидает меня увидеть, то-то обрадуется!..»

В театре её уже узнавали как свою. Охранник на служебном входе приветливо кивнул, позволяя зайти внутрь. Конечно, по правилам полагалось показать пропуск, но к девушке Александра Белецкого – главной звезды этих подмостков – требования были существенно упрощены.

До конца представления оставалось ещё около получаса, и Вика решила скоротать их за кофе. Она поднялась на пятый этаж, где располагался буфет – разумеется, не для зрителей (с заоблачными ценами), а для артистов с их весьма и весьма скромными зарплатами.

У стены за столом сидели две безымянные актрисы не первой свежести, много лет появляющиеся на местной сцене в бессменном амплуа «кушать подано». Завидев Вику, они тут же близко сдвинули головы и зашушукались. Стараясь не обращать на них внимания, она взяла любимое с детства пирожное «картошка» и чашечку капучино, а затем направилась к столику в углу возле окна, чтобы не привлекать чужих любопытных взоров. Разумеется, все и так были в курсе, кто она такая и к кому пришла, – в этом террариуме единомышленников с трудом удавалось хоть что-то утаить. Но Вика по возможности старалась дистанцироваться и не давать лишнего повода для сплетен.

Однако дамочки так и буравили её назойливыми взглядами, отчего Вика испытывала почти физический дискомфорт – хотелось отвернуться, поморщиться, вытереть лицо влажной салфеткой, поэтому кофе с пирожным не доставили ей ожидаемого удовольствия. На губах обеих артисток играла одинаковая противная полуулыбочка – такая, будто они знали о Вике что-то непристойно-гадкое. Торопливо дожевав свою «картошку», девушка отодвинула стул и встала. «Наверное, спектакль уже окончен, – подумала она. – Нужно ловить Сашу в гримёрке, пока он не упорхнул…»

Гримёрная Белецкого располагалась этажом ниже. Сбегая по ступенькам, Вика вновь развеселилась. У неё всегда улучшалось настроение от предвкушении встречи. Она мысленно рисовала в своём воображении любимое прекрасное лицо и кусала губы от нетерпения – так ей хотелось поскорее поцеловать Александра. Нет, не просто поцеловать, а жадно впиться в его губы, изнемогая от нетерпения…

Она толкнула дверь запросто, не постучавшись. Комната оказалась незапертой. По инерции Вика даже сделала пару шагов вперёд, не сразу сообразив, что здесь происходит, и вдруг застыла как вкопанная.

Белецкий стоял, отвернувшись от двери и нависая над гримировальным столиком напротив зеркала. Спину его обвивали длинные женские ноги в чёрных чулках и туфлях на шпильке. Остальные части тела неизвестной дамы были Вике не видны, но эти самые ноги жили бурной жизнью – они то взлетали вверх, сминая рубашку Александра, то бессильно опадали. Характерные звуки, которые издавали оба – и сам Белецкий, и его спутница, – не оставляли сомнений в том, что между ними происходит. Столик под их напором ходил ходуном.

Вика настолько растерялась, что не сразу сообразила, как ей следует реагировать. Щёки обожгло краской стыда, как будто это её саму только что застали за чем-то непристойным. Ей сделалось так тошно, что она намеревалась немедленно выскочить из гримёрки, лишь бы больше не видеть и не слышать ЭТО. Однако, испуганно и брезгливо пятясь назад, она неосторожно задела ногой нагромождение каких-то коробок, и те повалились на пол с оглушительным треском.

Парочка замерла на мгновение; затем Белецкий поднял голову и увидел в зеркальном отражении испуганные Викины глаза. Он изменился в лице. Из-за его спины выглянула недоумённая женская физиономия и тоже встретилась с Викой взглядом. С непередаваемым удивлением Вика сообразила, что эта особа ей знакома. Пышные кудри, чёрнющие глаза и крупный нос с горбинкой не оставляли сомнений: перед ней была журналистка Каринэ Саркисян. Та самая, что когда-то грозила Белецкому бойкотом или травлей.

– Из-з-звините… – неловко выдохнула Вика и, наконец-то нащупав рукой дверь позади себя, с облегчением распахнула её и рванула из гримёрки со всех ног.

Белецкий догнал её на лестнице между вторым и первым этажами. Схватил за руку, заставив остановиться и резко развернул к себе.

– Белка, да погоди же!..

Она боялась смотреть Александру в лицо и потому уставилась на его голую грудь – он так и выскочил впопыхах в распахнутой рубашке. «Надеюсь, хоть штаны застегнул», – подумала она отвлечённо, как о ком-то постороннем: все её эмоции и чувства словно атрофировались.

Он властно взял её за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Вика почувствовала, что от него явственно пахнет ДРУГОЙ ЖЕНЩИНОЙ, и горло вдруг сдавило мучительным спазмом.

– Прости, я помешала, – выговорила она нарочито насмешливым тоном, чтобы нечаянно не выдать свою растерянность и боль. – Надеюсь, вы успели кончить?

– Не надо пытаться быть циничной, тебе это не идёт, – мягко произнёс он, продолжая пристально смотреть ей в глаза. У неё всегда ослабевали колени от его взгляда, и она невероятным волевым усилием приказала себе отвернуться.

– Зато тебе очень идут ноги Саркисян, обхватывающие твой зад, – парировала она сердито.

Он с досадой поморщился и потёр лоб.

– Белка, ну… извини. Правда, очень неловко получилось.

Она вытаращила глаза, потрясённая этой фразой.

– Неловко?! Это всё, что ты думаешь о данной ситуации?!

Он передёрнул плечами.

– А что мне ещё думать? Ты не предупредила о своём внезапном появлении, вот и всё. Если бы удосужилась позвонить, конфуза можно было бы избежать.

– Ты… так говоришь, будто это я оконфузилась! – возмутилась Вика. – Ещё скажи, что я виновата во всём? Может, мне ещё раз попросить у тебя прощения?

– Господи, Белка, к чему эти драмы. Ну, сглупила ты, с кем не бывает. Должна же понимать, что я – здоровый мужик, и мне порою очень трудно не поддаваться соблазнам… Тем более, энергия после удачно отыгранного спектакля обычно требует выхода… хотя бы вот таким образом.

Вика воспроизвела в памяти чёрные чулки Саркисян и почувствовала, как съеденное недавно пирожное «картошка» подступает ей обратно к горлу.

– Соблазны?.. – переспросила она шёпотом. – Энергия, требующая выхода?.. Как ты можешь – вот так, походя… О том, что произошло?

– Не переигрывай, пожалуйста, – раздражённо отозвался он. – Мы с тобой – взрослые люди, не связанные никакими формальностями и условностями, и оба должны снисходительно смотреть на развлечения друг друга.

Вика не верила своим ушам.

– Оба?! Ты что, допускаешь мысль, что я могла бы…

– Я не стал бы возражать, – быстро ответил он.

Вика в ужасе закусила губу.

– Ты же знаешь, что я никогда… никогда… ни с кем… я же только тебя люблю…

Тут терпение Белецкого иссякло.

– Господи, как ты мне надоела! – психанул он. – Как же вы все мне надоели! Осточертела ты со своей щенячьей любовью, она мне уже поперёк горла!

Круто развернувшись, он зашагал обратно, вверх по лестнице. Очевидно, возвращаясь к ожидающей его Саркисян…

Вика отказывалась верить в происходящее. Ей казалось, что Белецкий вот-вот одумается, вернётся, обнимет её и скажет, что пошутил. Что это был всего лишь глупый жестокий розыгрыш…

Однако Александр остановился в пролёте между третьим и четвёртым этажами и, перегнувшись через перила, закричал ей, не заботясь о том, что его могут услышать посторонние:

– Не звони мне больше! Оставь меня в покое, ясно?

И Вика, наконец, поняла, что он не шутит.

Чтобы забыться, она с головой ушла в дела. Понаблюдав за её бурной деятельностью в эти недели, сторонний наблюдатель мог бы прийти к выводу, что она живёт очень насыщенной жизнью. Сама Вика едва ли так считала. Главной целью всех её действий было одно – переключиться на что угодно, лишь бы не думать об Александре. Она нарочно забивала себе день до отказа, чтобы, придя вечером в общагу, без сил повалиться на кровать и моментально заснуть. То, что произошло у неё с Белецким, Вика не могла и не хотела обсуждать ни с кем: ни с Зойкой, ни даже с верным Фунтиком.

Она не помнила, как добралась домой в тот злополучный вечер. Может статься, что дошла пешком. Даже любопытная Зойка, обожавшая совать свой нос в чужие амурные дела, боязливо примолкла, буквально прочтя на Викином лбу: НЕ СМЕТЬ ЗАДАВАТЬ МНЕ НИКАКИХ ВОПРОСОВ!

На следующее утро, вскочив с постели в шесть часов, Вика торопливо собралась и умчалась. Купив коробку шоколадных конфет и букет роз (что при её стипендии, конечно, являлось чистым разорением), она спозаранку поехала к своей бывшей квартирной хозяйке, Ариадне Васильевне. Впрочем, престарелая балерина была в своём репертуаре – даже рано утром при макияже, в изящном брючном костюме и в туфельках. Мягко пожурив Вику за то, что явилась без звонка («Это вопиющее нарушение правил этикета, деточка!»), она, тем не менее, обрадовалась встрече и пригласила бывшую квартирантку на кухню, чтобы выпить кофе.

– Я к вам за консультацией, – выпалила Вика без обиняков. – Ариадна Васильевна, у меня завтра кинопробы… Фильм о балете – в смысле, о жизни балерин. Так вот, я должна получить главную роль во что бы то ни стало!

– Ты хочешь, чтобы за день я подготовила тебя к пробам? – удивилась старуха.

– Я хочу выглядеть и вести себя, как настоящая балерина, – пояснила Вика.

– Но это же практически нереально… Балет – не хобби и даже не просто профессия, это образ жизни. Невозможно освоить его вот так, на лету. У балетных людей свой стиль, свой язык, свой юмор, да даже свои болячки, в конце концов!

– Понимаю, – кивнула Вика. – Но… вы можете сделать так, чтобы режиссёр поверил в то, что я – балерина? Пусть это будет всего лишь притворство, но я так хочу, чтобы оно сработало! В конце концов, это ведь художественный фильм, а не документальный, и смотреть его будут не профессионалы балетной сцены, а обычные телезрители.

– А ты авантюристка, девочка моя, – внимательно изучив выражение Викиного лица, покачала головой Ариадна Васильевна. – Что ж… Я ведь ничего не теряю, кроме времени, верно? А его у меня, увы, предостаточно – дни тянутся один за другим, очень скучно и однообразно. Так что от скуки хотя бы на сегодня ты меня избавишь!

– Спасибо вам, – с чувством поблагодарила Вика, но балерина одёрнула её:

– «Спасибо» будешь говорить, когда роль получишь!

До позднего вечера Ариадна Васильевна лепила из Вики танцовщицу.

– Самое главное, что должно отличать тебя от других, – это осанка, – объясняла она своей неопытной ученице. – Ты никогда не обращала внимание на то, что балерины выглядят как будто несколько надменными? Просто у них всегда прямая спина, расправленные плечи и гордо приподнятый подбородок. Твой профиль должен притягивать взгляды!..

Кстати, о причёске, – вспоминала вдруг она. – На пробах – никаких распущенных волос, хоть они у тебя и прекрасные. Убери всё своё богатство в узел на затылке, пусть шея останется открытой!..

А теперь давай-ка посмотрим, какой у тебя шаг, – не обращая внимания на Викину усталость, командовала Ариадна Васильевна. – Не делай круглые глаза, это значит – насколько высоко у тебя поднимается нога. Чем выше и легче шаг – тем лучше. То же самое с прыжком…

К концу занятия Вика готова была рухнуть от изнеможения, при этом голова её буквально пухла от обилия вложенной туда новой информации. Однако именно этого она сама и добивалась – чтобы не оставалось ни сил, ни эмоций на всякие неприятные воспоминания.

– Ну что ж, пожалуй, хватит на сегодня, – смилостивилась балерина, когда время перевалило за десять вечера. – Если хотя бы треть из всего, что я тебе сегодня рассказала и показала, удержится в твоей памяти… то считай, что у тебя есть все шансы на успех!

…Вика с блеском прошла эти кинопробы. Она сама удивилась, как легко и просто у неё всё получилось. Режиссёрша, оказавшаяся приятной моложавой тётечкой «под пятьдесят», кудрявой и смешливой, без излишнего словоблудия дала понять, что очень заинтересована в Вике.

– То, что ты нигде раньше не снималась, – пустяки! – убеждённо заявила Милана Фёдорова. – Главное – потенциал у тебя есть, а что лицо не заезженное, не успевшее никому примелькаться, – так это только в плюс идёт!

Вика радостно кивнула.

– Но, конечно, будет нелегко, сразу предупреждаю, – заметила режиссёрша. – Я требую от всех актёров, помимо прочего, ещё и безупречной физической подготовки. Тебе придётся взять несколько уроков балета: в кадре ты будешь вставать на пуанты и выполнять различные па. Само собой, в фильме в сценах выступлений и сложных репетиций у станка тебя будет дублировать профессиональная балерина. Ну, и… – она бросила быстрый взгляд в её сторону, – и похудеть немного придётся.

Вика вытаращила глаза. Вот уж кем-кем, а толстой она никогда себя не считала. Наоборот, окружающие беспрерывно талдычили ей о том, что хорошо бы слегка поправиться. Фёдорова заметила её смятение.

– Нет-нет, сама по себе ты в отличной форме – узкокостная, худощавая… Но учти, что камера зрительно полнит. А мне необходимо, чтобы ты смотрелась настоящей балериной.

«Интересно, как Саша отреагирует на то, что от меня останутся кожа до кости?» – подумала она машинально, поскольку вспомнила, как он всегда мягко журил её за то, что она недостаточно хорошо питается. И тут же запоздало сообразила, что он не отреагирует никак. Его просто больше не было в её жизни… С позавчерашнего вечера.

– Ну что ж… – вымученно улыбнулась она, поворачиваясь к режиссёрше. – Надо – значит, надо!

Зойка, в конце концов, докопалась до истины, хотя Вика всячески скрывала свой разрыв с Александром.

– Нет, а всё-таки, почему ты больше не ночуешь у Белецкого? – ходила вокруг да около соседка по комнате, пристально вглядываясь в Викино лицо. – Раньше ты и дня без него прожить не могла…

– Оба заняты на съёмках. – Вика придавала лицу небрежно-беззаботное выражение и пожимала плечами. – Так устаём, что не до встреч…

– Ой ли, – подозрительно качала головой Зойка, но Вика неизменно упорно отмалчивалась.

Однако её сожительница никогда не отступала, если ей страстно хотелось что-то узнать. В конце концов, когда в один из вечеров Вика вернулась в общагу, Зойка встретила её торжествующим индейским кличем:

– Хорош трепаться про ваши съёмки, дело-то совсем в другом!

С этими словами она сунула Вике в лицо свежий номер журнала «Глянец», предусмотрительно заложенный пальцем на нужной странице:

– Читай!

Вика уже поняла, что ничего хорошего ей это не предвещает, однако заторможено взяла журнал в руки и уткнулась глазами в статью. От волнения она плохо соображала, но суть заметки выхватила сразу: Белецкий бросил свою молодую любовницу, безмозглую неопытную девчонку, с которой встречался меньше двух месяцев, и променял её на подругу постарше. «Имя избранницы нашему изданию разузнать не удалось, – утверждалось в статье, – но источники, близкие к звезде, уверяют, что она принадлежит к миру журналистики. Видимо, Белецкого привлекают не только красивые, но и умные женщины!»

– Вот стерва, – прокомментировала Вика прочитанное, имея в виду, конечно же, Саркисян. Материал, правда, был подписан некоей «Еленой Ивановой», но у Вики не оставалось сомнений в том, что это сама Каринэ под псевдонимом. Решила потешить самолюбие вот таким вот немудрёным бабским способом…

– Кто стерва? – моментально подхватила Зойка, чьи глаза пылали живейшим интересом.

Вика вздохнула – теперь-то чего скрывать – и выложила всю историю с журналисткой от начала до конца.

– Точно она, больше некому, – авторитетно заявила Зойка и вздохнула с сочувствием. – И правда – стерва… Слушай, а как она в гримёрке-то у него оказалась? Он её пригласил или сама явилась?

– Не знаю и знать не хочу, – открестилась Вика. – В конце концов, всё это уже совершенно не нужно и не важно…

– Ты как сама-то? – осторожно спросила соседка. – Оклемалась чуток, или всё ещё переживаешь?

Вика усмехнулась про себя. «Всё ещё переживаешь…» Зойка и предположить не могла, насколько глубока рана в Викином сердце, и как она болит, несмотря на все попытки обезболивания.

– Я изо всех стараюсь не думать об этом, – честно ответила она.

На майские праздники Москва традиционно опустела. Вернее, опустела в том плане, насколько это слово вообще было применимо по отношению к вечно кишащему муравейнику мегаполиса. Вика, несмотря на браваду и стремление занять все свои дни от рассвета до заката, радовалась возможности хоть немного отдохнуть: во ВГИКе не было занятий, и оставались только съёмки в «Балете».

Кино доставляло ей, несмотря на огромную физическую и эмоциональную усталость, множество радости и новых впечатлений. Ей нравились занятия балетом, процесс съёмки, команда режиссёрши «Мотор!», партнёры по площадке… Самой приятной неожиданностью стало то, что часть съёмок проходила в Питере, и как раз на майские вся группа, включая Вику, укатила в северную столицу, чтобы отснять несколько сцен в Мариинском театре. Поначалу она опасалась, что ей будет тяжело во второй раз оказаться в том городе, где они с Александром были так счастливы вместе когда-то… Но сомнения оказались напрасными: у неё не оставалось времени на то, чтобы посещать те места, где они гуляли вдвоём с Белецким. Питер открылся для неё с новой стороны, совершенно иначе, но не менее прекрасно.

Имелись, конечно, и неприятные моменты, которые невозможно было игнорировать. В частности, Алла Югова – возлюбленная Фунтика, которая, к сожалению, тоже участвовала в съёмках, пусть лишь в массовке, на заднем плане, но… Нет, Вика могла бы сработаться с ней, сжав зубы, – вернее, она предпочла бы её вовсе не замечать. Но, к сожалению, Алла на глазах у всей труппы закрутила роман с оператором Володей, которого все звали шутливым прозвищем «Валёдя». Валёдя являлся обладателем пивного брюшка, лысины и двадцатилетнего стажа в законном браке. Вернее, назвать «романом» происходящее между этими двумя было бы не совсем справедливо. Никакой любовью там, само собой, даже не пахло: просто Валёдя дорвался до юного красивого тела, а Алла – до возможности блистать на экране (немолодой оператор, ошалев от ежедневного бурного секса, благосклонно снимал Аллу крупным планом чаще остальных девушек массовки). Вика думала об этом с брезгливостью, но без осуждения – это Аллина жизнь и Аллины нормы морали; просто было отчаянно жаль бедолагу Фунтика.

Парочка особо не скрывала своих отношений и без зазрения совести уединялась при любой возможности. Однажды Вика случайно подслушала, как актрисы массовки сплетничают об этих недоделанных Ромео и Джульетте в гримёрке: «Да он дерёт её на каждом углу, как кошку!» – и ей сделалось так стыдно, будто говорили о ней самой.

Пару раз Вика и сама наткнулась на них в каком-то тёмном закоулке – Валёдя отдувался и вытирал взопревшую лысину, а Алла с дурацкой ухмылкой поправляла растрепавшуюся причёску. Её даже затошнило от отвращения и почему-то вспомнилась другая пара, которую она не так давно застукала в гримёрке… Она поспешила удалиться, сделав вид, что ничего не заметила. Однако, пройдя несколько шагов, Вика услышала, как кто-то её догоняет. Обернувшись, она увидела Аллу.

– Чего тебе? – спросила она холодно.

– Ты меня презираешь? – спросила та в лоб.

Вика даже растерялась.

– С чего мне презирать тебя? Я – не твоя мама, и даже не твой бойфренд, – проговорила она многозначительно, имея в виду Фунтика.

Алла кусала губы, собираясь с мыслями.

– Тебе не понять, каково это… – сказала она наконец, играя в искренность. – Когда сначала снимаешься в главной роли, а потом вдруг все о тебе моментально забывают. Когда даже за место в массовке приходится сражаться, прочищать себе дорогу локтями!

– И не только локтями, но и другими частями тела тоже, – подхватила Вика с иронией, отвергая эту фальшивую откровенность. Алла вспыхнула, открыла рот для резкого грубого ответа, но быстро справилась с собой.

– Что ж… – со всей язвительностью, на которую только была способна, отозвалась она. – От всего сердца желаю тебе оказаться на моём месте. Вот тогда и посмотрим, как ты запоёшь.

Вика не обиделась и не испугалась этого пожелания; она вообще не была суеверной. Сейчас она смотрела на Аллу просто с жалостью.

– Ты только Славке не рассказывай о своих похождениях, – попросила она с болью. – Ни к чему ему это знать… Он-то тебя по-настоящему любит… Непонятно правда, за что.

– Ах, да – Славочка! – ухмыльнулась Алла. – Я и забыла, что вы с ним попугайчики-неразлучники. Слушай, так может, и трахалась бы с ним сама, а?.. Такой груз с моей шеи снимешь…

Не дослушав, Вика резко повернулась и пошла прочь.

Придерживаясь строгой диеты, которую ей назначили на всё время съёмок, Вика действительно начала стремительно терять в весе. В кадре она смотрелась просто прекрасно – прирождённая балерина, хрупкая фарфоровая статуэтка, или даже фигурка, вырезанная из бумаги, – дунешь, и улетит… Однако на её физиологическом состоянии это сказывалось не слишком-то благоприятно. Вика теперь постоянно хотела спать, голова у неё кружилась, пару раз даже случились лёгкие обмороки. К тому же она сделалась страшно нервной и плаксивой.

– Ты бы сдала кровь на гемоглобин, – со вздохом заметила однажды соседка по комнате. – Белая как смерть… Репетируешь просто до изнеможения, это добром не кончится!

– Когда мне ещё по больницам ходить, чтобы гемоглобин проверять, – отмахнулась Вика устало.

– Ну, тогда хоть гранаты ешь, они хороши от малокровия, – велела Зойка в приказном порядке. – Или пей свежий гранатовый сок. Иначе так и будешь шататься от слабости… пока совсем не растаешь.

Вика вяло подумала, что в этих словах есть резон. Она действительно чувствовала себя отвратительно, и с каждым новым днём ей всё тяжелее становилось отрывать голову от подушки. Она даже стала пропускать утренние занятия во ВГИКе, хотя в свете предстоящей сессии это было более чем безответственно.

– Ладно, – спуская ноги с кровати, выговорила она. – Пойду схожу за соком… Что-то мне и правда нехорошо.

– Сейчас? В такое время?! – всплеснула руками Зойка. – Ночь на дворе…

– Я в круглосуточный супермаркет прогуляюсь.

– Давай, я сбегаю? – предложила соседка великодушно.

– Да нет, спасибо, сама хочу немного воздухом подышать, – заявила Вика, засовывая кошелёк в карман джинсов.

На улице не было ни души. Возвращаясь из магазина с бутылкой гранатового сока, Вика слышала, как стучат её собственные каблуки по асфальту, и ей казалось, что она одна в целой Вселенной.

Повернув в сторону общаги, она вдруг увидела в свете фонаря, что за угол метнулась какая-то тень. Ей сделалось не по себе, но замедлять шаг она не стала. Когда до крыльца общежития оставалась лишь пара десятков шагов, кто-то внезапно подскочил сзади, обхватил её руками из-за спины и хрипло прошептал прямо в ухо:

– Пикнешь – убью.

Что-то кольнуло её в шею, и, изо всех сил скосив глаза, Вика ошеломлённо поняла, что это нож.

– Что… вам надо? – выговорила она с запинкой, стараясь, чтобы голос не прыгал, как раненый заяц.

– Насиловать не стану, не боись, – хмыкнул незнакомец; из-за того, что она не видела его лица, ситуация казалась ещё более страшной и абсурдной. – Деньги, мобильный, ювелирка… Всё, что есть.

– Что вы, какая ювелирка у бедной студентки, – как можно более спокойно и бодро отозвалась Вика. – Телефон я тоже в общежитии оставила… Ну хотите, можете карманы проверить. У меня даже сумки с собой нет.

– Вот бл… Деньги-то есть? – выругался неизвестный; похоже, он не на шутку разозлился из-за столь неудачной охоты.

Деньги у Вики были. И в ту же секунду, когда она это поняла, ей стало до ужаса себя жалко. В кошельке лежали последние несколько тысяч. За кино ей ещё не заплатили, и нужно было на что-то жить до июня. Перехватить взаймы было решительно не у кого… Она почувствовала, что по её щекам текут слёзы.

– Деньги, говорю, есть, овца?! – повторил грабитель и грубо встряхнул её. В ту же секунду, едва ли соображая, что делает, Вика крепко сжала горлышко бутылки, занесла руку над головой и изо всех сил опустила её на голову этого урода.

Раздался оглушительный, как ей показалось, звон разбитого стекла. Обидчик, выронив свой нож, повалился на землю; по его голове стекали остатки гранатового сока, в темноте казавшиеся кровью. Он катался под её ногами, зажимая голову обеими руками, и в яростном бессилии стонал:

– Сука… сука… сука…

Вика ошеломлённо перевела взгляд на бутылку в своей руке. Вернее, это была уже не бутылка, а одно только стеклянное горлышко с острыми краями.

– А ну пошёл отсюда, гадёныш, – звенящим от ненависти голосом произнесла она. – Я тебя зарежу сейчас, к чёртовой матери. Клянусь, зарежу!

Она ногой придвинула к себе упавший нож, присела и быстро схватила его в другую руку.

– Катись отсюда! – повторила она, задыхаясь от ярости.

Поскуливая, как пёс, которому прищемили хвост дверью, незнакомец испуганно заковылял прочь и вскоре скрылся за поворотом.

Вика, внезапно обессилев, сползла на землю. Её колотила крупная дрожь. Надо было, конечно, поскорее убираться отсюда – не исключено, что мерзавец вернётся, и может быть, даже не один… Но у неё не было сил подняться. Вика снова перевела взгляд на разбитую бутылку и растекающуюся по земле тёмную лужу. Ей стало отчаянно жалко – нет, не себя, а гранатового сока, который, между прочим, стоил недёшево. И Вика, наконец, заплакала: навзрыд, всхлипывая, как ребёнок, и утирая кулачками глаза.

Кто-то тронул её за плечо, и она, испуганно отшатнувшись, дико закричала.

– Белка, господи… что с тобой? – услышала она голос, который невозможно было перепутать ни с чьим другим в мире. Подняв голову, она увидела ошарашенного Белецкого, который сидел на корточках напротив неё.

– А я думал, ты или не ты… Что стряслось, маленькая моя? Ты… ты в крови?

– Н-н-нет… – заикаясь, выговорила Вика. – Это с-сок… гранатовый.

И, зарыдав ещё безутешнее, она кинулась к нему на грудь.

Оказалось, он приехал специально к ней. За ней. Приехал, чтобы просить вернуться. Всё это Вика узнала уже гораздо позже, когда оказалась у него дома. Сначала же Белецкий на руках отнёс её в общежитие. Разумеется, суперзвезду российского кинематографа пропустили внутрь без всяких правил, пропусков и условий. Соседка Зойка чуть дважды не лишилась чувств – сначала от того, в каком виде предстала перед ней Вика, а затем от осознания, КТО доставил её в общагу. Она смотрела на Белецкого с таким неприкрытым восхищением, что ему даже стало неловко. Вика всё ещё не могла окончательно прийти в себя. Она сидела на кровати и молчала, безучастно наблюдая, как Александр, достав со шкафа дорожную сумку, деловито и споро кидает туда её вещи.

Затем они ехали по ночной Москве, и он всё время держал её за руку, словно боясь, что она вот-вот испарится. Дома он самолично искупал её, как ребёнка, завернул в огромное махровое полотенце, усадил в мягкое кресло в гостиной, а затем принёс бокал красного вина и три бутерброда с чёрной икрой.

– Твоя сумасшедшая соседка выболтала, что у тебя низкий гемоглобин, – сказал он, присаживаясь рядом с креслом на корточки и заглядывая в её лицо снизу вверх. – Поэтому ты обязана немедленно съесть эти бутерброды.

Вика машинально откусила кусочек, не чувствуя, что ест. Она никогда раньше не пробовала чёрную икру, но и сейчас едва ли смогла бы описать её вкус.

Белецкий смотрел на неё, улыбаясь той самой улыбкой, от которой у неё прежде слабели колени. Глаза его были полны нежности, но Вика в данный момент не чувствовала ничего, кроме ледяного холода внутри.

– Прости меня, Белка, – уткнувшись лицом в её колени, проговорил он. – Я вёл себя, как феерический мудак.

– Да уж, это точно, – подала голос Вика; это были её первые слова с того момента, как она оказалась у него дома.

– Понимаешь… – начал он. – Я страшно испугался, когда понял, как отношусь к тебе на самом деле. Я вообще всегда очень боюсь… как бы тебе сказать… увязнуть в новых отношениях. Боюсь начать строить планы. Боюсь, что ты захочешь ребёнка, семейного очага, белого платья – того самого, чего я никогда не смогу тебе дать…

– Всё это не ново, – перебила его Вика. – Кроме одного… Что ты имел в виду, говоря, что понял, как относишься ко мне «на самом деле»?

– А ты ещё не догадалась? – Он поднял голову и встретился с Викой взглядом. – Я люблю тебя, Белка. Я действительно тебя люблю, я влюблён как ненормальный, я с ума от тебя схожу.

Вика почувствовала, как задрожали у неё губы.

– Зачем же ты тогда… с Саркисян…

Он зажал своей горячей ладонью её губы.

– Зачем, зачем… Дурак потому что. Захотел доказать самому себе, что на тебе одной свет клином не сошёлся. Мне было страшно от того, как сильно я к тебе прирос. Прикипел. И… если бы ты только знала, как мне было без тебя плохо все эти дни!

Вика всхлипнула.

– Мне тоже было плохо… – выдохнула она. – Просто невыносимо… И я… я тоже очень сильно тебя люблю. Всегда любила…

Отношения возобновились, но, как казалось Вике, её чувство к Белецкому немного изменилось. Или, может быть, оно просто перешло на новый уровень?.. Ну, в самом деле, нельзя же всю жизнь замирать от восторга и трепетать при виде объекта своего обожания. Она по-прежнему считала Белецкого самым красивым и самым желанным мужчиной на свете, но уже без фанатизма, без обожествления. Внутри неё поселилась какая-то эмоциональная опустошённость – Вика теперь вообще ничему слишком бурно не радовалась, но так же ничему и не огорчалась. Словно все её чувства, наконец, перегорели в бешеной топке страстей. Она просто устала бесконечно мотать себе нервы… А может, это фильм отнимал у неё слишком много времени и сил.

Вскоре Вика с изумлением выяснила, что Александр, оказывается, тоже снимается в «Балете» у Фёдоровой. Роль была маленькая – иностранный танцор, приехавший на гастроли в Россию, и в титрах Белецкий должен был появиться как «специально приглашённый». Но сам факт…

– Почему ты скрыл это от меня? – возмутилась Вика.

Тот миролюбиво пожал плечами:

– Ну, к тому моменту, когда меня окончательно утвердили на роль, мы с тобой ещё не помирились…

– Но когда я сообщила тебе о своих кинопробах, ты ведь уже знал, что, возможно, тоже сыграешь в «Балете»? Ты не мог не знать, тебя наверняка уже пригласили, – настаивала Вика. – То-то ты сразу понял, о каком фильме Фёдоровой идёт речь, когда я тебе позвонила…

– Остынь, Белка, – попросил её Александр. – Ну, не сказал – и что? Подумаешь, делов… Да я сейчас в трёх проектах одновременно задействован, могу ли я упомнить все эти мелочи?!

Вика успокоилась, но ненадолго. Когда весть об участии Белецкого в съёмках распространилась среди остальных артистов, первой, кто пришёл её «поздравить» с этим событием, оказалась Алла.

– Ну, теперь мне всё понятно, – ехидно сощурившись, выговорила она. – И как ты эту роль получила, и вообще…

– Что ты имеешь в виду? – растерялась Вика.

– Ой, не прикидывайся невинной овечкой, а? – фыркнула Алла. – Даже идиоту понятно, что Белецкий согласился пять минут посветить мордой в этом фильме только ради того, чтобы тебя утвердили на главную героиню! Сама знаешь, его присутствие в любой картине – это уже гарантия того, что фильм станет мегапопулярным. На фиг ему этот «Балет» сдался, но чего не сделаешь ради прихоти юной подружки и ради того, чтобы протоптать ей тропинку в Большое Кино!..

Слова были обидными и несправедливыми, но всё-таки запали Вике в душу. До самого вечера она то и дело прокручивала их в памяти, а когда они с Белецким встретились, спросила напрямую:

– Скажи, ты просил за меня Фёдорову?

– В смысле? – нахмурился Белецкий.

– Ну, когда я сказала тебе, что меня позвали на кинопробы… ты звонил ей после этого?

Он, глубоко смущённый, отвёл глаза.

– Не может быть! – потрясённо выговорила Вика. – Значит, это правда… И то, что ты согласился участвовать в фильме на этих условиях…

Припёртый к стенке, Александр вынужден был согласиться. Вика пребывала в самом настоящем шоке. Они даже поругались по этому поводу.

– Не могу поверить в то, что ты это сделал! – кричала она в слезах. – Я-то, наивная идиотка, вообразила, что действительно понравилась Милане Борисовне… А она всего лишь пошла у тебя на поводу.

– Белка, прошу тебя, не переоценивай моего влияния на Фёдорову, – просил Белецкий. – Да, я намекнул ей на то, что моё участие в проекте зависит от того, насколько она будет к тебе благосклонна. Но это не значит, что ты ей не понравилась!

– Там были ещё претендентки, ты понимаешь? – возражала Вика. – И, может статься, на моём месте сейчас была бы другая актриса… более способная… более талантливая…

– Ну-ну, успокойся, детка. – Он, наконец, поймал Вику, метавшуюся по квартире, и силой развернул лицом к себе. – Послушай. Да, пробовались и другие актрисы. Но я никогда не стал бы просить за тебя, если бы не был уверен, что ты справишься. Я просто… чуть подтолкнул тебя, неужели непонятно?! Да ты создана для этого фильма, и я прекрасно понимал, что тебе очень хочется в нём сниматься… Если бы я не обратился к Фёдоровой тогда… возможно, эта роль уплыла бы к кому-то другому. Более хваткому, более уверенному в себе. Я не хотел, чтобы тебе было больно, понимаешь? – закончил он, глядя ей в глаза.

Вика молчала, мысленно производя какие-то подсчёты.

– Но ведь… – в конце концов чуть слышно выговорила она, – ты узнал о моих кинопробах в тот самый день, когда… когда я застала вас с Саркисян.

Он непонимающе наморщил лоб.

– Я имею в виду, – смущённо пояснила свою мысль Вика, – что… даже после того, что произошло между нами… Ты всё равно беспокоился за меня и хотел, чтобы я получила эту роль?

– Ну да. – Он пожал плечами. – Я позвонил Фёдоровой в тот же вечер, когда… когда всё это случилось.

Вике стало стыдно. Она виновато прижалась к Александру, уткнувшись носом в его шею и вдыхая восхитительный запах.

– Прости меня… – прошептала она. – Прости и… спасибо.

Они старались лишний раз не вспоминать в разговорах о Каринэ Саркисян, чтобы сберечь хрупкое душевное равновесие. Однако по косвенным признакам Вика всё же догадывалась, что эта акула пера не оставила своих попыток проглотить такой лакомый кусочек, как Александр Белецкий. Вика частенько замечала, как хмурился Александр, получая смс, или как раздражённо сбрасывал звонки, а затем, извинившись, уходил для разговора в другую комнату. Она изо всех сил старалась не вслушиваться, не подсматривать, не ревновать и не выслеживать, где он «проколется», но это спокойствие давалось ей не очень-то легко.

Поняв, что Белецкий и Вика по-прежнему пара, Саркисян возобновила информационную войну. Правда, на этот раз её жертвой стал не Александр, а сама Вика, превратившаяся в мишень для оскорблённой завистливой женщины. В «Глянце» один за другим замелькали материалы, прямо или косвенно связанные с Викторией Белкиной.

Однажды ей позвонил Данила. Вика так растерялась, увидев определившееся на дисплее имя, что сразу же ответила.

– Здравствуй, Даня… – проговорила она несмело.

– Привет, – поздоровался он. – Ну, как ты?

– Спасибо, хорошо…

– Говорят, снимаешься?

– Да, немножко… а сам ты как? – промямлила она.

– Да я тоже в норме. Слушай, не буду отнимать твоё время, поэтому сразу к делу, – сказал он серьёзно. – Ты в курсе, что журнал «Глянец» под тебя копает?

– Ну, как тебе сказать… Я догадывалась, – вздохнула Вика. – Постой, но… ты-то откуда знаешь?

– Мне звонили из редакции, – пояснил он. – Несколько раз. Уговаривали-упрашивали, буквально слёзно умоляли предоставить какой-нибудь компромат на тебя. Ну, мол, почему расстались, как ты себя при этом вела, да правда ли, что всюду ищешь выгоду… И тому подобная чушь.

– А ты что? – затаив дыхание, спросила она.

Он усмехнулся.

– Плохо же ты меня знаешь. Что я мог ответить? Послал их на хрен, да и дело с концом. Сейчас позвонил только ради того, чтобы предупредить.

Вика сглотнула.

– Спасибо, Данечка, – выговорила она. – Очень тебе признательна.

– Ну… – Он помолчал. – Тогда пока.

Вика закончила разговор с тяжёлым сердцем. Интуиция подсказывала ей, что добром это всё явно не кончится.

Она оказалась права. В начале июня в очередном номере «Глянца» появилась огромная статья с «разоблачениями». Журналисты редакции не поленились съездить на её малую Родину и побеседовать с некоторыми Викиными знакомыми и родственниками. В том числе – с её отцом, а также с бывшим парнем Антоном.

Читая эту статью, каждый невольно начинал рисовать в своём воображении образ девушки-монстра. Самое мерзкое, что журналисты смаковали даже тему психической неполноценности её матери… Вика выставлялась в этом материале хваткой ушлой провинциалкой, готовой идти по головам ради достижения собственной выгоды. Сначала в корыстных целях она закрутила роман с молодым артистом Данилой Стрельниковым, а затем не моргнув глазом променяла его на более перспективного партнёра – Александра Белецкого. «Вика буквально бредила славой, – цитировало издание слова Антона. – Ей было наплевать на меня, на нашу любовь… Популярность и деньги – вот что, как магнитом, тянуло её в столицу. Ну, а когда она поступила… Я, конечно же, тут же перестал быть ей ровней. Мы расстались».

Вика, разумеется, понимала, что журналисты могли по-своему переиначить слова её бывшего, истолковав их в более выгодном для них ракурсе. Но всё равно читать эти несправедливые обвинения было больно и обидно.

Не меньшим потрясением стало интервью с её родным отцом, которого Вика видела в последний раз так давно, что совершенно забыла, как он выглядит.

«Викуля никогда не скрывала того, что я ей не нужен и не интересен, – говорилось в интервью. – Её вообще не интересовало ничего, кроме карьеры артистки. Она даже не позволила мне приехать на похороны моей тёщи… Да и вообще, пока бабушка была жива, Вика не навещала её, не заботилась… Бабушка умерла в её отсутствие. Забытая, больная, одинокая, несчастная женщина… Вика же явилась на похороны и буквально в считанные дни сдала освободившуюся квартиру. Деньги всегда играли главенствующую роль в её жизни…»

Когда Вика дочитала эту подлую статью до конца, с ней случилась истерика. Вернувшийся со спектакля Белецкий застал её в невменяемом состоянии и долго успокаивал, отпаивая пустырником и убеждая, что ничего страшного не случилось, обычная желтушная статейка, в конце концов, чёрный пиар – тоже пиар. Уложив обессиленную от рыданий Вику в постель, он вышел из спальни, плотно прикрыл за собой дверь и набрал номер Саркисян.

Сквозь сон Вика слышала обрывки его фраз. «Ты что, совсем спятила?! Да ты чудовище!.. Как ты посмела…», но у неё не было ни сил, ни желания вдумываться в их смысл. Она проваливалась в спасительную темноту.

Лето началось для Вики невесело: с полного упадка физических и моральных сил. Она вдруг резко и сразу устала – от страстей, от съёмок, от учебной нагрузки. У неё даже пропало желание спать с Белецким – настолько она была измотана. Он относился к своему вынужденному целибату с пониманием, но всё-таки не одобрял того факта, что Вика настолько загнала себя.

Она пропускала занятия в институте одно за другим. Многие преподаватели уже открыто выражали неодобрение, считая, что девчонка слишком рано зазналась, вообразив себя звездой экрана. По большому счёту, Вике было плевать на всех, кроме Михальченко… А с ним она старалась в последнее время не пересекаться. Съёмки подходили к концу – оставалась лишь небольшая досъёмка осенью, на фоне золотого листопада, так что можно было рассчитывать на заслуженные каникулы. «Если, конечно, меня не вытурят из института», – невесело думала Вика.

Мысль о предстоящем отдыхе, впрочем, немного её взбодрила. Александр говорил, что они могут отправиться к морю – в Испанию, или в Грецию, или в Италию… куда ей больше захочется. Она старалась гнать от себя мысли о прошлогоднем отдыхе на море, в Ялте, иначе жгучее чувство вины по отношению к Даниле вновь и вновь обволакивало её. И всё-таки ей очень хотелось на побережье. Всего раз в жизни она видела море, но оно навсегда её околдовало. Ей хотелось снова испытать невесомость собственного тела в солёной воде, вдохнуть этот совершенно неповторимый запах, приложить ракушку к уху и услышать отдалённый загадочный шум…

А до того, как они вместе выедут за границу, Александр предлагал ей пожить у него даче: свежий воздух, сосновый бор, чистая река и натуральные овощи с фруктами каждый день.

«Главное – дождаться окончания съёмок, – думала она в полуобморочном состоянии. – И тогда, наконец, я смогу отдохнуть».

Она ещё не подозревала, что последний перед долгим перерывом день съёмок станет самым чёрным в её жизни…

Вике только что нанесли грим и сделали причёску. Облачившись в трико для эпизода занятия в балетной школе, она уже спешила к выходу из гримёрной, как вдруг услышала, что звонит её мобильный телефон.

Не в её правилах было заставлять режиссёра и оператора ждать на съёмочной площадке, но звонок мог быть важным. Она остановилась и поискала взглядом свою сумочку, из которой доносился трезвон.

Это был Фунтик.

– Вичка, привет… – сказал он замороженным голосом, начисто лишённым каких-либо эмоций. Если бы в данный момент она была более внимательна, то, несомненно, догадалась бы по его тону: что-то случилась. Однако Вика была сейчас вся в себе, то есть в образе, и потому не отличилась особой чуткостью.

– Фунтик, милый, – сказала она быстро, – совершенно не могу говорить, у меня съёмка. Я перезвоню тебе сама, когда закончу. Извини! – и, не дожидаясь ответа, она отключила телефон.

Освободившись через пару часов, Вика чувствовала себя такой разбитой и вымотанной, что совершенно забыла о звонке друга. Нужно было ещё заехать в институт, чтобы узнать расписание зачётов и экзаменов, но сил на это у неё уже не осталось. Да и институт находился в другом конце города – несподручно было бы тащиться туда сейчас, когда она едва передвигала ноги.

Буквально на автопилоте добравшись до дома Белецкого, она вошла в подъезд, поднялась на лифте и открыла дверь своим ключом. Домработница ещё с утра укатила на дачу, забрав с собою пса Рифа, а Александра, скорее всего, не было дома – он говорил ей что-то о сегодняшнем интервью на телевидении, она плохо запомнила.

Вика была так погружена в собственную усталость, что, только налив себе чашку кофе и в изнеможении опустившись на диван в гостиной, вдруг почувствовала: она в квартире не одна.

Это было странно. Тётя Глаша совершенно точно сказала ей утром, что несколько дней не появится в городе, и чтобы они справлялись сами. Если это Белецкий, то почему он не позвал её, не заявил о своём присутствии? Больше ключей не было ни у кого – ни у бывших жён Белецкого, ни даже у его дочери.

Вика прислушалась внимательнее. Определённо кто-то был в доме: она явственно различила, как на втором уровне стукнула дверь, а потом раздалось приглушённое шушуканье.

Ей стало не по себе. «Неужели воры?» – подумала она в тревоге. Это, конечно, было маловероятно, но всё-таки…

– Кто здесь? – крикнула она громко.

Ответом ей была тишина.

– Я сейчас позвоню в полицию! – предупредила Вика и в самом деле нащупывая рукою трубку телефона.

– Белка, это я, не надо в полицию… – раздался сверху несколько смущённый голос Белецкого.

– Саша? – переспросила она изумлённо и недоверчиво. – А почему ты прячешься? И… и… с кем ты разговаривал?

В этот миг она совершенно отчётливо услышала наверху женский голос, который что-то сердито выговаривал Белецкому.

Это было уже слишком. Вика решительно поднялась с дивана и зашагала по лестнице наверх, чтобы лично посмотреть, что там происходит. Белецкий стоял в дверях спальни, загораживая проход спиной, и выглядел крайне растерянным.

– Может, ты объяснишь мне, что всё это значит? – холодно спросила Вика. – И почему ты не позволяешь мне войти в спальню?

Он молчал, стыдливо отведя глаза. И тут она, наконец, всё поняла.

– Отойди от двери, – потребовала она. – Отойди немедленно, я должна сама посмотреть, кто там у тебя. Да будь же ты мужчиной, не прячь голову в песок, как страус!

Он покорно сделал шаг в сторону. Вика взялась за ручку двери и резко распахнула её.

На широкой двуспальной кровати, где Вика и Александр провели множество незабываемых ночей, сидела голая девица. Вернее, можно было догадаться, что она голая, – по той судорожной неловкости, с которой та натянула одеяло себе до подбородка. Вика зачем-то обвела комнату отрешённым взглядом – видимо, для того, чтобы не встречаться глазами с ЭТОЙ. На полу валялись чужие трусики и лифчик. И тут Вика, наконец, нашла в себе силы взглянуть ей в лицо. Девица смотрела испуганно и одновременно вызывающе. Она была Вике незнакома. Но, впрочем, какое это имело значение…

Белецкий молча наблюдал, как Вика кидает какие попало вещи в свою дорожную сумку, и не решался с ней заговорить. Выражение лица у неё сделалось такое, что предусмотрительнее было бы не приближаться к ней ближе чем на пару метров.

Уже возле самой входной двери он окликнул её. Она нехотя обернулась, борясь только с одним желанием: изо всех сил заехать кулаком по этой красивой физиономии.

– И всё же, Белка… Не руби сплеча, – попросил он нерешительно и умоляюще. – Давай остынем, сядем и поговорим.

– Да пошёл ты, – сказала Вика без всякого выражения и рванула на себя ручку двери.

Когда она выскочила из подъезда, зазвонил её мобильный. Мельком взглянув на дисплей, она поняла, что это опять Фунтик, о котором она совсем забыла. Против собственной воли она почувствовала, что раздражается.

– Послушай, – ответила она с плохо скрываемой злостью, – неужели так трудно понять, что я САМА перезвоню, когда у меня появится хоть капелька свободного времени?!

Однако в трубке раздался незнакомый мужской голос.

– Простите, с кем я говорю?

Вика растерялась. Может, она ошиблась и определился вовсе не Фунтиковский номер?

– А… кого вы хотите услышать? – переспросила она осторожно.

Невидимый собеседник прокашлялся.

– Я звоню вам с мобильного Святослава Фунта. Вам знакомо это имя?

– Да, конечно, но что…

– Видите ли, – перебил её мужчина и снова откашлялся. – Ваш номер был в списке контактов его телефона. Вы оказались последней, кому он звонил перед тем, как… В общем, кому он звонил перед смертью.

Впоследствии Вика вновь и вновь невольно обращалась к сравнению их с Фунтиком историй. Они были похожи, как близнецы: оба с детства лишились родительской ласки, оба мечтали об актёрской карьере, оба приехали покорять Москву, оба беззаветно любили… Да, истории были похожи – с той только разницей, что Фунтик погиб, а Вика продолжала зачем-то жить на этом свете.

Выяснилось, что Фунтик покончил с собой, узнав об измене Аллы. Он просто не смог с этим справиться, в отличие от Вики, которая пережила подобное предательство уже дважды. Возможно, у неё просто выработался иммунитет…

Славка разбился, выбросившись из окна того дома, где снимал квартиру. Это был десятый этаж.

Вика не знала, как пережила тот страшный период. Сначала её заставили приехать на опознание, и ей сделалось дурно, когда она увидела своего друга ТАКИМ. Затем начались безрезультатные попытки дозвониться до матери Фунтика в Таганрог: та упорно не брала трубку домашнего телефона, а есть ли у неё мобильный, никто не знал. Наконец, на звонок ответил кто-то из собутыльников и поведал, что мать Славки находится в очередном запое, не ночует дома уже неделю, а квартира стоит нараспашку. Когда Вика сообщила о том, что её сын погиб, пьянчуга выразил сожаление лишь в том контексте, что отныне мать перестанет получать регулярные денежные переводы, которые Славка исправно отправлял ей из Москвы.

– Но… наверное, нужно доставить… тело в Таганрог, устроить похороны… – растерянно пролепетала Вика. – Кто же будет этим заниматься?

– Ну уж точно не я! – отрезал собеседник и положил трубку.

Вика в отчаянии заметалась по друзьям и знакомым Фунтика. Узнав новость, все приходили в шок. К счастью, никто не отказывался помочь с организацией похорон. На выручку неожиданно пришёл и её Мастер. Узнав о беде, Михальченко сделал практически невозможное – помог выхлопотать для Славки место на столичном кладбище. «Я помню его на прослушиваниях, – сказал Алексей Яковлевич. – В общем-то, хороший был парень, не без способностей. Просто раздолбай, так легкомысленно отнёсся к поступлению…»

Славку похоронили очень достойно, как полагается.

Сами похороны Вика запомнила не цельным событием, а какими-то обрывками картинок. Почему-то больше всего врезалась в память Алла в чёрном платье, сморкающаяся в платочек, с растёкшейся тушью…

Михальченко, стоя рядом с Викой, заботливо поддерживал её под локоть. Она обратила к нему своё залитое слезами лицо.

– Это… я виновата в его смерти, – всхлипнула она, проговаривая вслух то, что обдумывала постоянно и что не давало ей покоя.

– Не говори так. – Алексей Яковлевич погладил её по плечу. – Ты здесь ни при чём.

– Он звонил мне, – всхлипнула Вика, – а я просто не захотела с ним разговаривать. Мне было не до него… Возможно, я смогла бы отговорить его от этого шага! Если бы я была хоть чуточку внимательнее…

– Нет, ты не виновата, – твёрдо повторил Михальченко. – Парень просто был в отчаянии. И, спаси ты его тогда – он, скорее всего, сделал бы это в следующий раз. Так или иначе…

Вика закрыла лицо руками. Михальченко ободряюще погладил её по плечу.

– Не надо драм, Вика. Это был его выбор, его решение. И только он один в ответе за то, что произошло.

Когда каждый из присутствующих бросил в свежую могилу по горсти земли, у Вики зазвонил телефон. Машинально сделав несколько шагов в сторону, чтобы не мешать остальным, она нащупала мобильный и ответила не глядя:

– Алло.

– Белка, это я… – раздался в трубке голос Белецкого.

Вика молчала. В голове её была абсолютная, вакуумная пустота.

– Ты всё ещё злишься? – продолжал Александр, прощупывая почву.

Вика не сразу поняла, о чём это он. Ах, да – о голой бабе в его квартире… Господи, какая ерунда. Какая ничего не значащая ерунда… Она продолжала молчать, ожидая, что он скажет дальше.

– Чувствую, всё ещё дуешься, – заключил Белецкий. – А я, между прочим, звоню не просто так, не поболтать… А по делу. У меня к тебе есть предложение.

Вика разлепила губы и равнодушно спросила:

– Какое?

– Ты выйдешь за меня? – проникновенным голосом произнёс Белецкий.

Вика молчала.

– Ку-ку, ты не слышишь, что я говорю? – несмотря на весёлую интонацию, в его голосе слышалось волнение. – Хочу жениться на тебе, Белка. Я хочу прожить с тобой всю жизнь…

– Нет, – ответила Вика.

Он не поверил своим ушам.

– Нет?

– Нет, нет, НЕТ!!! – закричала Вика в исступлении. Участники похоронной процессии удивлённо и испуганно оглянулись на неё. – Оставь меня в покое! Не звони и не приезжай ко мне больше! Забудь моё имя! Всё, всё, всё! – и дрожащими пальцами она нажала на кнопку отбоя.

После похорон Вика целую неделю пролежала в общаге, практически не поднимаясь с кровати. Изредка вставала, чтобы выпить воды или сходить в туалет, а затем снова ложилась и погружалась в своё сомнабулистистическое состояние. Во ВГИКе она не появлялась, на звонки не отвечала.

В первые дни соседка по комнате, Зойка, не лезла к ней ни с какими советами и нравоучениями, только сочувственно пошмыгивала носом и старалась не шуметь, чтобы не беспокоить. Однако к концу недели лопнуло и её терпение.

– Слушай-ка, мать, – сказала Зойка, бесцеремонно присаживаясь на Викину кровать, отчего та страдальчески заскрипела. – Когда у тебя сессия начинается?

– Я не знаю… – еле выговорила Вика сухими потрескавшимися губами. – Мне всё равно.

– Всё равно?! – возмутилась Зойка, уперев руки в тугие бока. – Нет, вы посмотрите-ка, ей всё равно?! Какова принцесса!

– Я не буду сдавать сессию. У меня сил нет… – прошептала Вика, отворачиваясь к стене.

Но Зойка не отступала – нужно было знать её темперамент!.. Схватив Вику за плечи, соседка бесцеремонно затрясла её, как тряпичную куклу.

– Ты что, спятила?! – заорала она так громогласно, что в комнате зашатались стены. – Забросила учёбу, не хочешь ходить на занятия…

– П…п…прекрати, – с трудом выговорила Вика, голова которой беспомощно болталась взад и вперёд. – Зой, перестань!!!

Зойка с отвращением отшвырнула её от себя, и Вика тяжело рухнула обратно на подушку.

– Да тебе так повезло, что ты поступила во ВГИК! – патетично заявила Зойка. – Знаешь, какой там конкурс? Знаешь, сколько человек претендует на одно-единственное место? Они приезжают со всей страны! А ты им всем перешла дорогу, потому что урвала это место для себя. И что теперь? Что ТЕПЕРЬ?! Сложила лапки, сдалась? Сдулась?!

Вика молчала. Но Зойка никогда не отступала так просто.

– Ты что, хочешь просрать свой последний шанс стать КЕМ-ТО в этой жизни? Пустить свой талант коту под хвост, красиво предаваясь душевным страданиям? Не бросай учёбу. Не бросай, твою мать!!!

– Я не знаю. – Вика порывисто села на кровати и заплакала. – Во мне что-то сломалось после смерти Фунтика, понимаешь?.. Я до сих пор не могу поверить в то, что он умер.

– Но ты-то!!! – вскинулась Зойка с не меньшим пылом. – Ты-то жива, понимаешь? У тебя жизнь только начинается, а ты почему-то вообразила, что это конец. Да ни хрена подобного! Всё ещё будет, если ты сама этого захочешь. Да, кстати, – вспомнила она вдруг. – Сегодня в институте мне передали для тебя записку.

– Записку? – удивилась Вика. – От кого?

– От Михальченко, ясен пень. Извини, я не удержалась и прочитала, – призналась Зойка. – Вот, держи. Он приглашает тебя приехать к нему домой в субботу.

Вика развернула сложенный вчетверо тетрадный листок и прочла послание Алексея Яковлевича.

– Странно, а почему он просто не позвонил? – пробормотала она в замешательстве, не представляя, о чём Мастер хочет с ней поговорить. Вернее, она догадывалась – и это было крайне неприятно.

– Ты дура или прикидываешься? – возмутилась Зойка. – Как он мог до тебя дозвониться, если ты принципиально не отвечала на звонки всю эту неделю?

Вика запустила руки в свою взлохмаченную шевелюру.

– А… когда у нас суббота? – спросила она нерешительно.

– Между прочим, завтра, – усмехнулась Зойка. – Так что у тебя меньше суток на то, чтобы привести себя в человеческий вид.

Вновь оказавшись в уютном московском дворике, в тени старых тополей, Вика испытала двойственные чувства. Казалось, ещё вчера она стояла в этом самом дворе – вместе с Данилой, который привёз её на своём мотоцикле к Мастеру на обед. А между тем, та Вика разительно отличалась от нынешней – как будто прошёл не год, а как минимум целых двадцать лет. Но Вика ощущала себя не столько опытной и повзрослевшей, сколько постаревшей и разочаровавшейся.

Дверь отворила домработница Дуня, приветливо улыбнувшись Вике как старой знакомой, хотя видела её всего лишь второй раз в жизни.

– Проходите в гостиную, – радушно пригласила она. – Алексей Яковлевич вас ждёт.

Михальченко сдержанно улыбнулся при её появлении и кивнул на диван.

– Здравствуй, Вика. Присаживайся, поговорим…

Вика, робея, присела на самый краешек.

– Ну, как ты? – спросил он осторожно. – Оклемалась после похорон?

– Да… немного, – отозвалась она еле слышно.

– Это хорошо. Но я позвал тебя, чтобы поговорить не о Славке.

– А о ком же? – несмело спросила она.

– О тебе.

Вика подняла голову и посмотрела ему в глаза. По лицу Мастера было видно, что он очень огорчён.

– Простите меня, Алексей Яковлевич… – пробормотала она в раскаянии. – Я, честное слово, сама не знаю, что на меня нашло. Просто вдруг руки опустились. Захотелось забиться в собственную раковину, как улитка. Не видеть и не слышать никого…

– Я тебе советов давать не буду, – помолчав, произнёс Михальченко. – Ты очень сильная. Сама справишься, я верю. Просто желаю, чтобы Бог подарил тебе большое будущее. Твой талант заслуживает этого. Только не разменивайся на медь. Но и золота не бери…

Вика вновь опустила голову, устыдившись. Михальченко так в неё верил… Считал её одной из самых способных своих учениц. А она его разочаровала. На глаза навернулись непрошеные слёзы, но заплакать при Мастере было бы самым настоящим унижением, и Вика изо всех сил старалась справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Я поговорю с твоими преподавателями, – внезапно сказал Алексей Яковлевич. – Ты очень много пропустила, но я попрошу, чтобы в эту сессию они были к тебе лояльнее.

Вика, не веря своим ушам, подняла голову и испытующе уставилась ему в лицо. Он что, даёт ей шанс?! Несмотря ни на что?

– У тебя есть полгода, чтобы исправиться. Обещай мне, что до зимней сессии всё наверстаешь.

Вика закивала головой так часто и отчаянно, что у неё заболела шея.

– Обещаю, Алексей Яковлевич! – воскликнула она. – Честное слово, вам больше не придётся за меня краснеть! Я оправдаю ваше доверие…

– Ну, вот и отлично… – вздохнул он; похоже, и ему нелегко дался этот разговор. – И не будем больше об этом. Я верю тебе, девочка. А теперь… Давай-ка пить чай, у Дуни как раз пирог поспел. Ксения с Анюткой укатили в Рим, а я, признаться, терпеть не могу трапезничать в одиночестве. Пойдём в столовую.

– Кстати, – словно бы между делом произнёс Алексей Яковлевич, накладывая добавочную порцию яблочного пирога Вике на тарелку, – ты давно не виделась с Данькой?

Вика едва не поперхнулась чаем.

– Кхм… э-э-э… – произнесла она, откашлявшись. – Да, уже несколько месяцев, мы ведь расстались… вы же, наверное, и так знаете. А что?

– Да ничего. Просто он до сих пор сильно переживает из-за вашего разрыва.

– Не может быть, – не поверила Вика, чрезвычайно смущённая от того, что приходится обсуждать столь деликатную и личную тему со своим Мастером. – Мне казалось, что он… счастлив сейчас.

– Он тебя очень любит, Вика, – вздохнул Михальченко. – Уж поверь мне, я знаю его как облупленного. Он ни на секунду не переставал тебя любить. Он тебя не забыл.

Она опустила голову.

– Жаль, если это так… Он замечательный, он просто потрясающий, и любая девушка могла бы быть с ним счастлива…

– Вот и будь! – перебил её Михальченко. – Что тебе мешает?

– Это невозможно, Алексей Яковлевич. Я… я не люблю его так, как он того заслуживает.

– Глупости! Детка, у тебя так мало жизненного опыта. Ты принимаешь за настоящее чувство что-то пустое и вздорное. И, между тем, отказываешься от истинной любви. Ты ведь любишь Даню как друга, верно?

– Да, – кивнула Вика, – очень люблю.

– Поверь, этого немало для счастливого союза. Любовь может как появиться, так и исчезнуть. А чувство дружеской привязанности не пройдёт, оно может только усилиться… и перерасти затем во что-то большее. Тебе кажется, что ты уже узнала всё о любви, но это не так. Ты увидела только одну грань. А у любви этих граней – бесчисленное множество…

– Я не знаю, – вздохнула Вика. – Может, вы и правы. Но… мы всё равно никогда не сможем быть с Данилой вместе, на то есть ряд объективных причин.

– Погоди-ка секундочку, я сейчас вернусь, – сказал вдруг Михальченко и торопливо вышел из комнаты.

Вика, оставшись в одиночестве, задумчиво болтала ложечкой в чашке с чаем. Разговор разбередил ей душу сильнее, чем можно было ожидать. В памяти всплыли смеющиеся Данины глаза, его добрая улыбка… Да, Михальченко был прав со всех сторон – более надёжного спутника жизни трудно было себе представить. И всё-таки теперь слишком поздно думать об этом…

Дверь отворилась. Вика подняла глаза, собираясь сказать Алексею Яковлевичу, что этот поезд уже ушёл, и… увидела Данилу.

Он зашёл в столовую и сейчас нерешительно остановился у входа. Он совсем не изменился за это время – словно они расстались только вчера. То же выражение карих глаз, та же каштановая шевелюра… Он не говорил ни слова – просто стоял и молча смотрел на Вику.

Она справилась с собой первой.

– Тебя Михальченко специально вызвал? – спросила она. – Ты знал, что я здесь буду?

Он кивнул, а затем подошёл к ней и так же молча обнял. Вика машинально подняла руки, чтобы ответить на это объятие, и с удивлением почувствовала, что ледяная стылость в глубине её сердца, которая давно там поселилась, вдруг начинает оттаивать. От Данилы веяло надёжностью и покоем. Так тепло и безопасно, как в его объятиях, ей не было ни с кем и никогда.

– Малыш… – привычно сказал Данила. – Я очень по тебе соскучился…

Губы его уже нетерпеливо искали её губы, и ей не оставалось ничего другого, кроме как ответить на поцелуй.

Данила с усилием заставил себя оторваться от неё, отстранился и испытующе взглянул ей в глаза.

– Выйдешь за меня замуж? – спросил он нерешительно. – Я, конечно, понимаю, что это всё некстати и совершенно неожиданно, но… лично я твёрдо уверен – мне в этой жизни никто, кроме тебя, больше не нужен.

Охнув, Вика закрыла лицо руками и резко опустилась на стул.

– Да, я знаю, что ты не любишь меня так, как я… – продолжил он в отчаянии. – Но мне почему-то кажется… Нет, чёрт возьми, я уверен! Что ты будешь счастлива со мной. Я всё для этого сделаю, родная моя…

Он опустился перед ней на колени и силой отвёл Викины ладони от лица.

– Я тебя не тороплю, – сказал он умоляюще. – Ты можешь всё обдумать, взвесить «за» и «против»… Я не буду на тебя давить, не бойся.

– Дело не в этом… – выдохнула Вика, с трудом сдерживая слёзы. – Совсем, совсем не в этом! Просто… ты не знаешь всего, Данечка. Я… я беременна.

Сомнения появились у неё уже давно – с месяц назад. Уж слишком смахивали симптомы её нынешнего состояния на типичную беременность. Все эти обмороки, головокружения, пониженный уровень гемоглобина, слабость, сонливость и тошнота по утрам… «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» – повторяла Вика про себя, как мантру, прекрасно помня, что говорил ей Александр о своём бесплодии. Даже задержку месячных она списывала на нервный срыв и диету.

Для того чтобы окончательно успокоить себе душу, Вика отправилась в аптеку и купила несколько тестов на беременность. С первой же попытки она увидела две жирные полосы на тесте. В испуге сделав ещё несколько тестов, один за другим, она убедилась в идентичном результате. Сомнений больше не было – она ждёт ребёнка, и отец его – Белецкий, как бы фантастично это ни звучало.

Что ж… Врачи тоже могли ошибаться, говоря Александру, что у него никогда не будет детей. Возможно, её случай был уникальным, одним из тысячи или даже из миллиона, просто так удачно сошлись звёзды. Одно не вызывало у неё сомнений – этот ребёнок был послан самой судьбой. Он не мог возникнуть, но он всё-таки появился. А значит, он ДОЛЖЕН был жить.

Вика не успела сообщить новость Александру. Ей хотелось дождаться окончания съёмок и известить его в спокойной, расслабленной обстановке. К тому же она собиралась всё ещё раз хорошенько обдумать. Она мечтала родить ребёнка и одновременно панически этого боялась. А затем она застукала другую девушку в спальне Александра, и желание говорить ему о ребёнке отпало само собой. Да, наверное, это было жестоко по отношению к Белецкому. Но… Александр верно сказал ей однажды: человек-беда, он и сам не умеет быть счастливым, и своих близких тоже делает несчастными.

«Я сама смогу достойно вырастить своего малыша!» – поклялась Вика мысленно. Разговор с Михальченко укрепил её в этой уверенности: нет, она не бросит институт, она просто не имеет на это права. Она будет работать и учиться, она наймёт для ребёнка няню, она со всем прекрасно справится… Чтобы обеспечить малютке счастливое безоблачное будущее.

…Данила невольно отшатнулся от неё, округлив глаза.

– Как… беременна? – переспросил он в замешательстве. – А Белецкий… он в курсе?

– Нет, он ничего не знает. И никогда не узнает, – спокойно отозвалась Вика как о деле, давно решённом. – Он думает, что у него не может быть детей. Ему даже в голову не придёт, что это его ребёнок.

Данила подавленно молчал. Эту информацию нужно было усвоить и переварить. Вике стало его отчаянно, до слёз, жалко.

– Ладно, Даня, – сказала она, поднимаясь со стула и хватая свою сумочку. – Я же вижу, что тебе нелегко сейчас… Но это пройдёт, милый. Это правда когда-нибудь пройдёт. А мне пора. Прощай… и не поминай лихом.

Вика решительно толкнула дверь и вышла в прихожую, а оттуда, торопливо обувшись, выскочила в подъезд. Её каблучки мерно застучали по холодным каменным ступеням.